Информационный поток по имени Авиценна

    Сократа однажды спросили, откуда он родом. Он не ответил: «Из Афин», а сказал «Из Вселенной». Своим ответом Сократ не отказался от своей родины, напротив, он открыл ворота Афин всему человечеству, указав, что родина у нас одна - «Вселенная».
Авиценна  – мыслитель, которого трудно представить в иных масштабах, кроме тех, что определил Сократ. Уместно внести только небольшую поправку: спустя шесть веков после физической смерти Авиценны  известный испанский писатель Грасиан отмечал: «Нынче от одного мудреца требуется больше, чем в древности от семерых»1.  Это «нынче» начинается для Западной Европы с трудов Авиценны. Он открыл ворота Востока, передав эстафету «восходящего развития» (термин Бируни)  Западу. Он стал Авиценной, без которого трудно представить Европейскую культуру XII – XVII веков. Не случайно великий Данте поместил его в своём Аду вместе с крупнейшими врачами античного мира:

               Там Гиппократ, Гален и Авиценна.
                (inf., IV, 142)

   За каждым из этих имён – сияние духовно-информационных взрывов огромной силы и протяженности во времени и пространстве. Если Гиппократу принадлежит заслуга выделения медицины в самостоятельную парадигму научного знания, а деятельность Галена связана с началом эпохи экспериментальной медицины, то Авиценна при средневековом дворе царицы наук - медицины (как её образно называл Гегель) многие века занимал должность первого визиря – Аш-Шейх ар-Раиса – главы учёных (так очень точно титуловали его современники), который подвёл итог всего, что было сделано в области медицины по меньшей мере за XV столетий и обобщил в своём знаменитом «Каноне врачебной науки».

     Встретившись в конструкции времени -  Гиппократ Гален и Авиценна могли бы с уверенностью  сказать о себе: «мы были всего  лишь звездными странниками, мы несли людям разных эпох слова исцеления и Путь наш лежит за горизонты конца истории».
     Впрочем, надо признать, что законы движения информационных потоков отнюдь не поэтические образы, напоминающие круги Ада Данте, где трое мыслителей оказались «за одним столом». Это конкретный, во многом рутинный труд многих поколений людей – хранителей, переводчиков, переписчиков, чья скромная роль в структуре времени не так заметна, но не менее важна, чем роль странствующих по дорогам истории  «творцов  знания».

1

Не будет преувеличением сказать, что врачебная наука Авиценны  берет свое начало в библиотеках Бухары и Гурганджа. Здесь в специальных хранилищах были собраны как подлинники, так и переводы трудов Гиппократа и Галена, Платона и Аристотеля, Евклида и Птолемея. Дух античной науки витал под сводами этих удивительных библиотек, где царила  рукописная книга, и были все условия для работы в тишине и уединении. Этот феномен информационных накопителей, которые подобно рукотворным озерам отражали в себе лучистые энергии античной мысли,  был нетъемлимой частью духовной и интеллектуальной жизни мусульманского мира в X – XI вв.
     Однако, все начиналось в еще 529 году от Р.Х. в Византии, когда император Юстиниан (527 – 565) закрыл философские школы в Афинах и учёные, большинство которых составляли несториане2, под влиянием церковной реакции были вынуждены совершить  массовый исход, унося с собой бесценные труды античных мыслителей. Их  путь лежал на Восток  в города Персии, Центральной Азии и Индии.
Несториане, несущие на своих плечах великую ношу античной цивилизации – рукописи, «которые не горят» и содержащие в себе, с точки зрения ортодоксального христианства, ересь - вот сюжет достойный осмысления в наши дни. История учит, что религиозная мысль не может быть продуктивной там, где она ставится орудием достижения политических целей. Более того, и это показывает современный опыт, религиозная мысль, оторванная от цивилизации как естественного процесса развития, неизбежно  становится прямой причинной глубокой  деградации целых народов, распада культур, угасания науки и творческой активности.
    Люди, несущие в себе «искру Божью»  покидают родные места, спасая главное сокровище – книги, от тех, кто разжигает из них костры именем Господа. «От религиозного фанатика и вера не спасется» - гласит узбекская пословица. Несториане, собственно те же христиане, но более верные античной традиции, нежели интересам «отцов церкви», сделали свой выбор.

2

    Путь несториан подобно ветру  расширялся, охватывая все большее и большее пространство. Это был ветер с берегов далекого моря, он нес легенды и мифы, обрывки песен и стихов, философские прозрения и тайны звездного неба.  И земля Востока зачаровано внимала этой мудрости, впитывая в себя лучистые энергии Древней Эллады.   
    На этом пути подобно цветам вырастали научные сообщества. Они появлялись везде, где их ждали как новый информационный сигнал к развитию. По сути, происходило строительство  нового информационного пространства на каркасе из научных школ, где античное знание вновь возрождалось к жизни, подвергаясь не только филологической обработке, переводу, но и новому осмыслению.
    Так возникла Насибинская школа (IV в. от Р.Х.), которую с первых дней открытия посещало около тысячи слушателей. Преподавание в Насибинской школе велось в основном по трём предметам: математике, астрономии и медицине. Курс последней, естественно, включал основные медицинские воззрения Гиппократа, Асклепиада, Галена и многих других классиков античной медицины.
Несториане очень быстро продвигались на Восток. Конструкция исторического времени открывала для них все пути. Однако самым большим  прорывом в будущее, явилась созданная в персидском городе Гундишапуре –  первая  Академия в духе платоновского Сада Знаний. Именно деятельность этого научного сообщества реально положила начало Ренессанса классической науки, и в том числе медицины,  на территории, которая уже к   VIII  веку будет измеряться евразийским вектором исламской цивилизации от «Самарканда до Толедо».
       Гундишапурская Академия подобно Насибинской школе, имела три направления действий: медицинское, астрономическое  и математическое. Организация работы была построена таким образом, что, например, медицинское направление, предусматривало не только большую переводческую работу и теоретическое осмысление античного наследия, но и практическую врачебную деятельность.3
 Важно отметить, что в плане организации научной и преподавательской деятельности Гундишапурская Академия превосходила даже знаменитую в античном мире Александрийскую школу: именно в Гундишапурской Академии  и подобных ей научных школах, созданных на Востоке,  была впервые принята система академического обучения, распространившаяся позднее в школах и университетах Западной Европы4.
    С момента основания в Гундишапурской Академии трудились не только беженцы-несториане, но и специально приглашенные сасанидским правителем Сапором I греческие философы и врачи. Такое правительственное приглашение  было неслучайным. Известно, что  в то время многие  представители правящей верхушки государства Сасанидов стремились получить классическое образование в Афинах, Эдессе, Александрии. Вполне понятно поэтому, что сасанидский Иран, а за ним и государства Центральной  Азии и Индии охотно давали убежище несторианам, и даже приглашали философов и врачей из греческих научных школ.
    При Гундишапурской Академии была организована больница, где врачи, последние носители эллинского Духа, делились своими знаниями, мудростью и опытом. Здесь оживали образы Гиппократа,  Асклепиада, Галена, их идеи, методы, способы лечения. Точно также желающим познать астрономию открывались не только тайны «Пролегоменов» Птолемея. Благодаря,  созданной умелыми мастерами обсерватории им дано было непосредственно прикоснуться к   тайнам звездного неба, они могли видеть созвездия Персея и Андромеды, Геркулеса, Центавра.
Античность наполняла их мир не только новыми идеями, но и новым смыслом звездного неба, где отражались символы развития. А это уже не просто школа астрономии, а школа Духа.

3

И, видимо, закономерно, что первым врачом арабского происхождения, закончившим Гундишапурскую Академию, был Харетс ибн Каладах (род. в Мекке в первой половине VI века), который согласно преданию, был одним из сподвижников Пророка Мухаммада, шел с ним рядом по дорогам духовных исканий, делился своими медицинским опытом5, приобретенным за годы ученичества в Гундишапурской Академии.
 Известно, что еще в ранней молодости Харетс ибн Каладах отправился в Гундишапур для познания основ врачебной науки греков. Исключительная одаренность позволила ему завоевать сердца беженцев-несториан. Он становится первым врачом арабского происхождения, допущенным в стены Гундишапурской Академии6.
Медицинские взгляды Харетса ибн Каладаха отличала ярко выраженная аскетическая направленность. Он настолько был убежден в могуществе нравственного образа жизни, что подобно Асклепиаду видел в нем главное оружие врача. Так, в частности, сохранилось одно из определений сущности врачебной науки, высказанное этим легендарным мыслителем: "Рассказывают, что Умар  ибн аль-Хаттаб спросил Харетса ибн Каладаха: Что такое медицина?  Харетс ответил: если говорить о самом нужном, то это диета и ее соблюдение».
Образ жизни, согласно Харетсу ибн Каладаху, должен отвечать задачам достижения духовного и физического здоровья. В своем медицинском сборнике «Диване» он советует соблюдать умеренность во всем, особенно в питании, а из напитков предпочитать воду. Его аскетическая гигиена – плод не только идей Гундишапурской Академии, но и собственных наблюдений, изучения образа жизни народов Аравии и Персии. Так, в частности, знаменитый ат-Табари – яркий представитель Гундишапурской Академии, известный также как учитель самого ар-Рази, отмечал, что принцип умеренности был определяющим в стратегии Харетса ибн Каладаха по предупреждению и лечению болезней7. Не потому ли они были близки и понятны склонному к аскетичности  Пророку Мухаммаду, с которым Харетс ибн Каладах делился своим врачебным опытом.
Важно заметить, что это была не просто дружба двух знаменитых мекканцев, но большая совместная работа по оказанию медицинской помощи больным соплеменникам. С помощью Харетса Пророк овладел искусством прижигания, научился сам перевязывать раненых, занимался траволечением8. Однако главное, что он воспринял от Харетса, – веру в огромные возможности достойного образа жизни. Можно с полной уверенностью утверждать, что многое в этических представлениях Пророка Мухаммада, в частности его идея о достойном образе жизни, а также его немалые познания в области практической медицины, восходят к древней мудрости Гундишапурской Академии  и, что особенно важно, к ее античному началу. Ренессанс, тем самым  формировался внутри ислама, в момент его зарождения, сообщая религиозной идее с ее космическими кодами дополнительную энергию созидания и развития.

4

Отмечая в структуре времени динамику, сменяющих друг друга инноваций важно осмыслить роль знаков, символов, которые являются своеобразной матрицей для трансформации информационных потоков. В этой связи, особая роль принадлежит языку, как древнейшему механизму символизации человеческого опыта, кристаллизации духовных исканий и, наконец, способности к удивительным метаморфозам, когда обычный перевод  означает  полную перестройку мышления тех, кто становится носителем внедренного через язык знания и опыта. 
     Признавая историческую роль Гундишапурской Академии как крупнейшего центра накопления научной информации, надо отметить, что в истории она  известна главным образом благодаря большой переводческой деятельности. В этой связи, особого внимания заслуживает лексическое богатство арабского языка, проявляющееся в обилии словообразовательных моделей:  язык арабов оказался способен дать достаточное количество слов и синтаксических оборотов для адекватной передачи идей и знаний, до тех пор ему чужих.
     Благодаря работам переводчиков произошла языковая метаморфоза громадного объема накопленных знаний, литературных и научных произведений, которые были унаследованы от ряда цивилизаций древности, главным образом восточного эллинизма. По-арабски заговорили на странницах переведенных книг Гиппократ и Гален, Эвклид и Платон, Аристотель и Птолемей.9
     Гундишапурская Академия может по праву считаться один из первых центров ретрансляции греко-арабских информационных потоков. Однако, основной объем целенаправленной переводческой работы был выполнен при великих халифах – легендарном Харуне ар-Рашиде и его сыне ал-Мамуне, которые создали специальную коллегию переводчиков при столичном  «Доме мудрости». Здесь работали такие выдающиеся переводчики своего времени как Хунайн ибн Исхак, Хубайш ибн аль-Хасан, Сабит ибн Кура, Иса ибн Йахйа.

5

Отмечая заслуги всех мастеров слова, надо признать, что главную роль в процессе ретрансляции знаний,  играл Хунайн Ибн Исхак – разработчик уникальной техники перевода с греческого языка на арабский. Выпускник Гундишапурской Академии, где он получил образование как врач, Хунайн Ибн Исхак много путешествовал.
Известно, что он  посетил «страну греков», о которой мечтал и в которую был влюблен еще в годы ученичества. Здесь он углубил свои знания  греческого языка, доведя их до совершенства, погрузился в атмосферу эллинского Духа, осознав свою высокую миссию спасения античного наследия от информационных тупиков, поверхностных переводов, искажений, неграмотных комментариев. Здесь среди руин античных храмов здоровья - Асклепионов,  он навсегда отдал свое сердце стране  философов, «каждый из которых был равен Богам». И несомненно, что именно любовь к утраченному миру эллинской культуры, сделала из него величайшего мастера перевода. Основная заслуга Хунайна ибн Исхака состоит в том, что он соединил в своей практике лучшие приемы филологической работы греческой и арабской школ:
    - сличал разные варианты оригинала и устанавливал его подлинный  текст;
    - пересматривал старые переводы свои и чужие, и заменял их более точными;
    - отказался от метода буквального перевода в пользу перевода смыслового.
    Так труды Гиппократа и Галена смогли стать предметом изучения многих тысяч арабо-язычных врачей, одним из которых был – Абу Али ибн Сина. 

6

Итог «переводческого движения» на Востоке подводят труды Али ибн Раббана ат-Табари. Продолжатель дела Хунайна ибн Исхака, этот учёный  открывает новую страницу в истории медицины мусульманского Востока, предпринимая ряд смелых попыток критического осмысления  античного наследия. В своём труде «Китаб хивз ас-сиха» («Книга о сохранении здоровья») ат-Табари раскрывает решающее значение идей античности в формировании медицины на Востоке, дифференцирует этот опыт с данными, заимствованными из медицинских систем Древней Индии и Месопотамии. Он впервые, на многочисленных примерах, показывает, что синтез медицинских идей античности  и раннего средневековья особенно эффективен в вопросах сохранения здоровья, и что предупредительное мышление в медицине древних цивилизаций находит  наибольший отклик в мире мусульманского Востока.
      Важно подчеркнуть, что деятельность ат-Табари была обращена не только в прошлое, но и в будущее медицины. Особенно, если учесть тот факт (о котором мы уже упоминали), что признанный новатор медицины ар-Рази (Разес) был одним из учеников ат-Табари.
    Наиболее важными источниками научных знаний, на которые следует обратить главное внимание,  ат-Табари считал достижения медицины Греции, Индии и Вавилона. Греческие истоки, к которым ат-Табари обращается в первую очередь, по существу составляли основу формирования новых идей в зарождающемся информационном пространстве медицины Восточного Ренессанса.
    Ат-Табари стоял у самого начала осмысления и переосмысления научной мысли античности и Древнего Востока в новых исторических условиях Восточного Ренессанса.   Этот процесс был подготовлен как исторической обстановкой в Византии в IV – V вв. от Р.Х. (гонения на несториан), так и более ранними историческими событиями, среди которых наиболее важным является поход Александра Македонского на Восток (IV в. до Р.Х.).

7

В своей «Книге о душе» начало любого познавательного процесса Авиценна уподоблял «лечению глаза», поскольку,  когда «глаз исцелится и обретет способность видеть, он легко проникает в суть вещей».10
Продвигаясь в конструкции времени навстречу Авиценне, с глубоким убеждением, что в  истории есть Разум и как процесс она существует одновременно в двух мирах – в мире вещей - нашем мире, и в мире  информационных энергий, прежде всего, необходимо  отказаться от традиционного мышления, в рамках которого существуют жестко ограниченные:  прошлое, настоящее и будущее. В одном из  писем своему другу Мишелю Бессо, Эйнштейн писал «Для нас убежденных физиков различие между прошлым, настоящим и будущим – не более чем иллюзия, хотя весьма навязчивая».11
Беря за основу теорию о «Стреле Времени» мы стираем календарные грани навязанной нам реальности для того, чтобы увидеть во всем его планетарном масштабе поразительное духовно-интеллектуальное явление: информационный поток по имени Авиценна.   
    Изучение сущности информационного потока по имени Авиценна, предполагает выработку четкой исследовательской программы, позволяющей представить этот информационный поток как постоянно разворачивающийся во времени локальный процесс, которой неизбежно распадается на ряд обособленных фаз.
            Нарастающее «сгущение истории»  дает нам в ХХI веке новое видение природы вещей, возможность начинать  диалог во времени, четко различая контуры временных конструкций, по которым проходит информационный поток по имени Авиценна. Обозначить эти контуры в мире вещей не так трудно, так как они проявляются в истории яркими картинами, которые согласно фазовому подходу12  можно разделить на четыре основные фазы:
     Фаза первая – потенциал потенциала: Создание «Канона врачебной науки» [ориентировочно 1010-1030 гг. н.э.].
     Фаза вторая – реализация потенциала: Первое прочтение «Канона врачебной науки» [XII – XVII вв.;  переводчики (лат.), комментаторы, использование в качестве учебного пособия].
     Фаза третья – потенциал реализации: Второе прочтение «Канона врачебной науки» [вторая половина XX века; переводчики, комментаторы - авиценноведы].
     Фаза четвертая – реализация реализации: Третье прочтение «Канона врачебной науки» [первая половина XXI века; разработка основ авиценнологии, историко-литературный анализ и реконструкция текста «Канона врачебной науки»].


Фаза первая - потенциал потенциала.


Становление медицинских взглядов Авиценны происходило в той исключительной исторической обстановке, которая возникает в так называемые эпохи Великих метаморфоз. Бурное развитие производительных сил IX – XII  вв. превратило мусульманский Восток в цивилизацию принявшую эстафету развития планетарного Духа.
Образование общего рынка на территории, более обширной, чем империя Александра Македонского и Римская империя во времена императора Августа, а также распространение общего арабского литературного языка в странах мусульманского Востока способствовали развитию нового понимания целей и задач науки.
      Века переводческой деятельности, ретрансляции античного наследия сменила эпоха синтеза, период времени, когда классификация становится основой системного мышления. «Глубока истина, что реальность зависит от творческой активности человека»13 - писал Н.А. Бердяев. Реальность мира Авиценны  вырастает из творческого порыва к совершенству: новая утонченная архитектура преображает города, люди начинают одеваться красочно, появляется особая утонченность в выборе еды и напитков, изысканные манеры поведения. Грамотность из полезного навыка превращается в почти религиозную добродетель.
       Культура царит повсюду, куда не бросишь взгляд. Это мир, где, как писал Э.Ренан «Христине, евреи, мусульмане   говорили на одном и том же языке, наслаждались одной и той же поэзией, принимали участие в одних и тех же литературных трудах. Все преграды, которые разделяют друг от друга людей, были разрушены; все единодушно работали в пользу общего дела цивилизации».14
Не случайно выдающейся среднеазиатский учёный-энциклопедист Абу Рейхан Бируни назвал учёных своего времени «людьми эпохи восходящего развития»15.
     Всемирно известные  учёные-востоковеды В.М. Штейн (1960),  В.В. Бартольд  (1966), Н.И. Конрад (1978) характеризуют это время, как эпоху Восточного Возрождения. Автор крупнейшего в зарубежной литературе исследования этой эпохи швейцарский востоковед А. Мец  назвал её «Мусульманским Ренессансом»16.
               Период IX – XII вв. действительно несет в себе все черты Западноевропейского Ренессанса. Именно Ренессанса, а не Возрождения, т.к. происходит не слепое копирование, не восстановление утраченного рая античной цивилизации, а синтетическое осмысление античного опыта, его систематизация и переосмысление. Это как раз то, что Э. Шюре видел своим эзотерическим зрением, углубляясь в суть возникновения Западноевропейского Ренессанса: «обратитесь к его истокам, писал он,  – и перед вами предстанет исторический закон первого порядка, закон высочайшей важности, неизвестный до сих пор. А именно все решающие исторические эпохи суть возвращения древних времен в новой форме, непредвиденной и чудесной. Это не возрождение в собственном смысле слова, а метаморфозы»17.
      «Метаморфозы» - ключевое понятие, отражающее суть  Ренессанса как уникального планетарного явления. Труды  Аристотеля, Гиппократа, Галена и других мыслителей переживают чудесное превращение, словно в одной из сказок  «1001 ночи». И главный герой здесь не Али Баба, не Синдбад- мореход и даже не великий халиф Харун ар-Рашид, а скромный юноша из благословенной Бухары – Абу Али Ибн Сина.
 «Канон врачебной науки» - вот зримое доказательство сказочной силы метаморфоз.

8

     Теперь пришло время сказать, почему определение  А.Меца – «Мусульманский Ренессанс» нельзя воспринимать как научно обоснованное по той простой причине, что Ренессанс возник не в унисон ортодоксальному исламу, а скорее параллельно ему. И видимо, закономерно, что Авиценна – живое воплощение Ренессанса, всю свою жизнь вынужден был скитаться, дабы не стать жертвой  праведного гнева поборника ортодоксального ислама султана Махмуда Газневи.  Не ему ли в порыве горького отчаянья Авиценна  посвятил следующие строчки:

     С ослами будь ослом – не обнажай свой лик.
     Ослейшего спроси – он скажет: «Я велик!»


      Вместе с тем, следует отметить, как сегодня бы сказали, толерантность  мусульман эпохи метаморфоз, в сознании которых мир не замыкался границами Арабского Халифата. В сказках «1001 ночи» наряду с легендарным халифом Харун ар-Рашидом «живут и действуют» такие герои как Александр Македонский, Король Артур, Карл Великий, фигурируют такие священные предметы как святой Грааль. Ренессанс расцветает всеми красками божественной палитры в самом центре мусульманского мира, в сердце Багдада, где правило немало просвещенных халифов, чей образ раскрыт в легендах, притчах и сказках о Харуне ар-Рашиде. Ренессанс вошел в мусульманский мир  как неотъемлемая составляющая культурной жизни, спокойно, не потрясая основ ортодоксального ислама, но открывая в нем множество новых форм проявления духовной жизни.   
     Таким образом, Ренессанс и религия ислама в конструкции времени не сливаются как в определении Меца, а существуют как разные функционалы исламской цивилизации.  В этой связи, эпоху, в которую жил Авиценна целесообразно рассматривать как Восточный Ренессанс, который как необратимый информационный поток во времени практически не разделим с Западноевропейским Ренессансом. По сути это однородная информационная система культурных и научных ценностей, что подтверждается, в частности, тем, что Абу Али Ибн Сина превращается в Авиценну, чей труд  становятся неотъемлемой частью образования практически во всех европейских университетах.

9

     Почему Абу Али Ибн Сина становится Авиценной, а его «Канон врачебной науки» превращается в настольную книгу огромного количества врачей Западной Европы. Это вопрос, который задавали себе многие историки науки, пытаясь понять природу  феномена Авиценны.
    Случайность или закономерность?
    Если случайность,  то значит - нет никого плана в основе исторического процесса или, иначе говоря, история не обладает Разумом. Тогда, Авиценна просто «бросил удачно кости» взявшись создавать труд, подобный сотням других медицинских энциклопедий. Так, например, незадолго до «Канона» была создана и широко использовалась в медицинской практике «Всеобъемлющая книга» («ал-Китаб ал-Хави») в 30-ти томах Абу Бакра ар-Рази, который, к слову сказать, был достаточно популярен в медицинском мире Западной Европы под именем Разес.
      Разес по праву считается одним из основоположников эпидемиологии, и немногим уступая Авиценне, часто цитировался европейскими учеными.  То же самое можно сказать и об Али  Аббасе. Его перу принадлежит «Царственная книга о врачебном искусстве» («ал-Китаб аль Малики») – несомненно, одно из  наиболее выдающихся произведений по медицине в эпоху Восточного Ренессанса.    
   Итак, информационная доминанта «Канона» случайность?
 Сторонникам  идеи случайности будет близок так называемый «Эффект Матфея», открытый Р.Мертоном и заключающийся в том, что распределение признания и забвения в научном сообществе соответствует высказыванию, содержащемуся в «Евангелии от Матфея»: «Имущему да умножится, у неимущего да отнимется». Другими словами «эффект Матфея» свидетельствует о том, что научные заслуги и распределение научных почестей непропорциональны:  известные ученые получают  научное признание, в то время как малоизвестные, но не менее одаренные, обречены на забвение.
       Глубоко изучавший этот вопрос российский историк  науки В.П.Карцев вопреки мнению многих  авторов, считающих существование «Эффекта Матфея» сомнительным, придерживается той точки зрения, что «этот эффект реально имеет место и является преломлением в науке общего социально-психологического феномена»18.
      Думаю, что с Мертоном и Карцевым можно согласиться только в одном: научные почести действительно распределяются непропорционально, но причины этого кроются не в «Эффекте Матфея», а в том, что Разум истории тщательно отбирает то, что необходимо в конструкции времени для реализации его инновационных функций. Ведь как верно заметил Бергсон «Время – это сотворение нового или вообще ничего». Иначе говоря, все, что становится инновацией во времени не случайность, Абу Али Ибн Сина стал Авиценной согласно необходимости осуществлять некий план развития в конструкции времени. Полагаю, что Кант был бы согласен с таким выводом.

10

      Таким образом, информационная доминанта Авиценны  -  закономерность?
      Ответить на этот вопрос можно поняв,  что же все-таки в творчестве Авиценны делает его на шаг ближе к задачам планетарного развития, нежели тех, кто шел рядом с ним той же дорогой классификации, системного осмысления античного наследия. Эйнштейн, со свойственной физику категоричностью, утверждал: «Нет логического пути открытия элементарных законов. Есть только путь интуиции». Может быть здесь, следует искать закономерность «естественного информационного отбора», ответа, почему Авиценна, а не Ар-Рази, Али Аббас или тысячи других врачей Восточного Ренессанса, оказался творцом духовно-информационной доминанты в конструкции времени.
    Интуиция как способ познания делает «избранным» того, кто обращается к ней как к особому способу расширенного мышления. Как это происходит достаточно отчетливо видно при ознакомлении с жизнью и трудами Авиценны, которые открывают нам не просто мыслителя рационалиста, но алхимика, духовная и интеллектуальная сублимация которого, позволяет ему найти философский камень в самом себе, в своей душе. Это как золотая пилюля даосов, которая дает бессмертие в конструкции времени.
 Еще юношей Авиценна с упорством достойным восхищения стремится к познанию того, что лежит за пределами классической науки. В своем «Жизнеописании» он пишет:

Укрепив свой ум в науках логики, физики и математики, я обратился к изучению метафизики. Прочитал я   книгу Аристотеля «Метафизика», но к своему огорчению не смог постичь ее сути, и идеи ее автора остались для меня скрытыми.
Я перечитал ее сорок раз, пока не выучил наизусть, но она по-прежнему оставалась непостижимой для моего разума. В отчаянии я сказал себе: «Это книга, к пониманию которой у меня нет пути!»
     Но вот однажды после полудня пошел я на базар к переплетчикам книг. Один из торговцев, держа в руке какую-то книгу, громко расхваливал ее. Он предложил ее мне, сказав, что благодаря этой книге я познаю все тайны метафизики.  Я решительно отказался, так как был убежден, что мудрость, заключенная в этой книге все равно не доступна моему уму. Торговец настаивал: «Купи ее у меня, я продам тебе ее дешево, за три дирхема, ее владелец нуждается в них». Тогда я подумал, что следует еще раз попытать счастья  и купил ее. Оказалось, что это книга Абу Насра ал-Фараби «Тезисы о целях  «Метафизики».
    Предчувствуя удачу, я поспешил домой, дабы уединиться и приступить к чтению. Двери   непостижимого с удивительной легкостью отворились и мне открылся скрытый смысл этой науки. И  возрадовался я тогда, и на другой день  раздал нуждающимся людям обильные подаяния, воздав  при этом благодарность Аллаху.19

      В этом небольшом отрывке из чудом дошедшей до нас автобиографии Авиценны, содержится ответ на вопрос о том, какое мощное интеллектуальное оружие он обрел еще в юности. С помощью ал-Фараби он ему удалось постигнуть  то, что тысячелетие спустя, Бергсон назовет «интуитивной метафизикой», а нобелевский лауреат Пригожин увидит в ней «программу, которую лишь начинают претворять в жизнь происходящие ныне метаморфозы в науке»20.
«Стань морем, чтобы избавится от границ чаши»21 - говорили в эпоху Авиценны. Он так и поступил, создав собственную интуитивную метафизику познания, утверждая на страницах своей «Книге о душе», что «когда душа созерцает, она достигает деятельного разума»22.
      Авиценна  усовершенствовал  процесс познания, идя путем интуиции, смело раздвигая границы классической науки. Он словно проповедует технологии научного поиска, утверждая, что когда ученый достигает «известного предела, являются перед ним мерцания восходящего света Истины, подобные молниям;  они, то блистают, то угасают». Но это только начало, лишь первый этап процесса восхождения.
 Далее происходит то, что можно назвать вторым этапом постижения, когда расширяя горизонт своего интуитивного восприятия ученый «так глубоко постигает Истину, что наития находят на него, лишь взглянет он на что-нибудь», и буквально через мгновенье «метнется мыслью к высочайшей Святости, сохраняя еще сознание в себе».
Третий этап постижения - это когда ученый так глубоко проникает  в существо окружающего его мира, что пережив наитие «почти видит Истину в каждой вещи».
     Однако, главное это четвертый этап – уровень, который Авиценна достиг, прежде чем перейти в конструкцию времени, он обрел силу  «прозренья в такой степени», когда  «мгновенное состояние сменяется наитием длительным, мимолетное становится привычным, мерцающее – явным светочем». В этом случае происходит то, что можно назвать вхождением в   информационное пространство будущего. Ведь как он сам утверждал, четвертый этап, это когда приобретается «знание прочное, похожее на непрерывное содружество»23.
 Вот как он стал Авиценной в конструкции Времени. 
     В своей книге «Указания и наставления» размышляя о суждениях, которые приобретаются в процессе жизни, он приводит пример об «общем согласии», когда исчезают временные барьеры, а остается лишь  «сходство с  нашей верой  в существование Мекки, Галена, Евклида и т.д.»24. В этом перечислении заложен глубокий символический смысл, когда рассматривая в одном ряду исторических феноменов   «Мекку» и «Галена» Авиценна  практически стирает «различие между существующим во времени, необратимым, и существующим вне времени, вечным».
    Таким образом, его присутствие в нашем времени не случайно, как неслучаен триумф «Канона врачебной науки» в эпоху Европейского Ренессанса. Он  по-прежнему играет в конструкции времени роль Инициатора.

11

      И все же кем он был до того как стать Авиценной? 
      В мусульманском мире не было традиции составления автобиографических трудов. Авиценна редкое исключение. Его «Жизнеописание» частично написанное им самим, частично его преданным учеником Абу Убайдом Джузджани, дошло до наших дней в трех редакциях, из которых  наиболее ранняя, составлена около 1160 г.  Абул Хасаном Бейхаки, следующая  редакция вышла из под пера Ибн ал-Кифти около 1200 г., и наконец, в 1242 г. свою заметную лепту внес Ибн Абу Усайбиа, который добавил много интересных сведений. Эту последнюю редакцию особенно хвалит известный востоковед Ю.Н.Завадовский, не без основания считавший Ибн Абу Усайбиа первым в мусульманском мире историком медицины.
В ХХ веке были предприняты две весьма успешные попытки воссоздать биографию Авиценны методом авторского перессказа, с комментариями, в которых угадывались личностные качества, мировоззрение и эрудиция тех, кто взялся продолжить работу начатую Ибн Абу Усайбиа. Первым кто попытался это сделать в «наши дни» был  В.Н.Терновский, который в 1969 году выпустил монографию «Ибн Сина (Авиценна)»25. Однако несомненно более блестящий анализ личности Ибн Сины дал  Б.Д.Петров в своих работах начиная с 1952 года и до 1980 года, когда вышла его блестящая монография, посвященная жизни и творчеству Авиценны с тем же названием, что и у  Терновского.
Приоритет Петрова как биографа Авиценны был  признан научным сообществом того времени, и его интерпретация жизни и творчества мыслителя легла в основу предисловия к юбилейному изданию «Канона врачебной науки».
Отдавая дань уникальной работе, проведенной В.Н.Терновским и Б.Д.Петровым над воссозданием образа Авиценны, нельзя не согласиться с Р.Мертоном, который отмечал, что в истории науки, биографии выдающихся мыслителей, за редким исключением, написаны по единой и достаточно однообразной схеме. Но главное: «идеализируя  ученых, их   дегуманизировали и превратили в идолов»26. Подобная идеализация не обошла и Авиценну.
В своей работе «Беседы с Эйнштейном», Б. Коэн отмечал, что его собеседника «столь же интересовали биографии ученых, как и их идеи» при этом «ему  нравилось узнавать, что за люди они были, как они работали и как относились к современникам»27. Именно погружение в судьбу человека, в его страсти, мечты, печали – есть биография, отвечающая на главный вопрос: кем он действительно был на этой земле.   

12

     В начале ХХ века известный среднеазиатский писатель и поэт Садриддин Айни отыскал место рождения Авиценны  – маленькое ничем не примечательное селение Афшана в предместьях Бухары. Поначалу, вспоминает Айни, его одолевали сомнения – здесь ли родился великий мыслитель? Но первая, же встреча с молодой улыбчивой крестьянкой  рассеяла их. На вопрос поэта: «Вы когда-нибудь слыхали об Ибн Сине?». Она ответила вопросом: «Как же не слыхать о своём земляке?» и прочла наизусть известное рубаи мыслителя:

  Я прошел во Вселенной свой Путь, наконец:
  От садов Бухары до Сатурна колец,
  И за это, как принято, «добрые люди»
  Мне в награду одели терновый венец.
                (Пер. В.И.Исхакова)

     Этносфера народного Духа долго хранит память о тех, кто стал его неотъемлемой частью. Мне довелось быть в Афшане в 1991 году, когда я снимал свой первый фильм о Восточном Ренессансе. Трудно судить о том, что здесь было, когда Авиценна делал свои первые  шаги. Но Афшана, произвела на меня удручающее впечатление глинобитной тоской, каким-то общим запустением.
 Мы приступили к съемке общих планов,  и тут оператор Гайрат Рузиев, устанавливая штатив, заметил в песке нечто, что привлекло его внимание. Это оказалась бронзовая монета времен Пророка Заратустры.  И тут все как будто изменилась, я буквально ощутил незримое присутствие минувшего и «картинка» физической реальности начала меняться буквально на глазах. Словно мираж вздымались крепостные стены, проступали  контуры соборной мечети.  Я понимал, что это только мое воображение, игра разума воспаленного случайно найденной древней монетой. Но я уже видел, а скорее чувствовал, другую Афшану. 
Это состояние удивительно точно выразил  Нильс Бор в беседе с  Гейзенбергом во время экскурсии в замок Кронберг: «Разве не странно, как изменяется этот замок, стоит на миг вообразить, что здесь жил Гамлет.  Камни, зеленая потемневшая от времени крыша, деревянная резьба в церкви… Ничто из названного мной недолжно было бы измениться  от того, что здесь жил Гамлет, и тем не менее, все полностью изменяется. Стены и крепостные валы начинают говорить на другом языке»28.
 Позднее я пережил это состояние когда работал в Бухаре над фильмом «Город и звезды». Присутствие Авиценны  здесь ощущалось еще сильнее, чем в Афшане.

13

Бухара город юности Авиценны. Город, где прошли годы его ученичества. Здесь он получает традиционное образование, о котором, подобно Фаусту, мог сказать:

  Я богословьем овладел,
  Над философией корпел,
  Юриспруденцию долбил,
  И медицину изучил.
                (пер. Б.Пастернака)


   «Богословьем овладел» Авиценна к десяти годам. Фактически еще ребенком настолько усвоил Коран, что вызывал удивление. Но, как показывает вся его последующая жизнь, по-настоящему Ибн Сина взял на вооружение только один хадис Пророка Мухаммада: «Отправляйся на поиски знаний, будь они хоть в Китае»29.
«Над философией корпел» Ибн Сина, обучаясь у своего домашнего учителя ан-Натили – человека широкого кругозора, талантливого популяризатора науки. Оценив возможности ученика, ан-Натили предложил ему: «Читай и решай самостоятельно, а  потом показывай мне, чтобы я разъяснил тебе, что ты понял верно, а что неверно». С ан-Натили Авиценна изучает широкий круг дисциплин, в  том числе геометрию Евклида и астрономию Птолемея, получая тем самым образование в духе философского энциклопедизма, со специализацией в различных областях естествознания.
     «Юриспруденцию долбил» Авиценна, как это было принято  одновременно с богословием. Он вспоминает, что занимался законоведением, посещая Исмаила аз-Захида, и был в числе тех, кто задавал ему самые сложные вопросы. Кроме того, вспоминает Авиценна: «Я усвоил методы опроса и способы возражения ответчику, какие обычно применяются у людей «фикха»
     «И медицину изучил» Авиценна  под руководством известного бухарского врача Абу-л-Мансура Камари. Приглашение во дворец для лечения заболевшего эмира Бухары Нуха ибн Мансура явилось признанием незаурядных способностей  Авиценны  как практика - клинициста. К чести молодого врачевателя, он не только продемонстрировал своё медицинское искусство, вылечив эмира, но и проявил свойственное юным искателям истины бескорыстие – выбрав в награду, разрешение работать в знаменитом книгохранилище Саманидов.

14

       Здесь же в Бухаре впервые проявились способности Авиценны как знатока предупредительной медицины. В трактате  «Устранение всякого вреда от человеческих тел путём исправления различных ошибок в режиме»  он пишет о голоде случившимся в Бухаре в неурожайный год. «Я был очевидцем того, – писал молодой ученый, – как многие люди умирали после имевшего место  большого голода в Бухаре, потому что они во время голода в пищу употребляли различные травы, ибо не были в состоянии найти достойной пищи. Когда же голод сменило благоденствие, горожане, забыв об умеренности, сразу стали есть помногу, и от этого умирали в страшных муках. Я целыми днями ходил по городу, настоятельно рекомендуя соблюдать режим  постепенности расширения пищевого рациона, и очень многие благодаря этому выжили»30.
Это была не только медицинская практика, но прежде всего гражданский поступок, акт сострадания миру, как раз то, что так интересовало Эйнштейна в биографиях ученых.       
       Надо сказать, что юный Авиценна  то же испытывал голод. Только это был иной голод, чем у бухарцев в неурожайный год. Он с фанатичной жадностью постигал науку. Словно эпиграфом к его ученичеству звучат замечательные слова ал-Муттахара, утверждавшего, что   «Наука открывает своё лицо лишь тому,  кто целиком посвящает себя ей с чистым разумом и ясным пониманием, кто, засучив рукава, бодрствует ночи напролёт, утомлённый рвением, кто добивается своей цели, шаг за шагом поднимаясь к вершинам знаний»31. 
      Вспоминая в своей «Биографии» о годах ученичества в Бухаре, Авиценна  писал: «За это время я не спал целиком ни одной ночи, а днём не занимался ни чем иным кроме науки. К вечеру я возвращался домой, ставил перед собой светильник и занимался чтением и писанием. А когда одолевал меня сон, то я выпивал кубок вина, дабы вернулась ко мне моя сила. Затем я вновь приступал к чтению»32. Нельзя не удивляться, читая этот отрывок из воспоминаний Авиценны . Откуда эта одержимость наукой? Что им движет, когда слабеющей рукой он упорно продолжает делать записи, жадно впитывая мудрость минувших времен. В одном из писем (27 декабря 1949г.) Альберт Эйнштейн писал: «Поистине загадка: что заставляет человека так дьявольски серьёзно относится к своей работе? Для кого? Для себя – но мы живём не так долго. Для современников? Для потомства? Нет, это остаётся загадкой»33.

15

Загадка творческого фанатизма Авиценны в том, что начиная с первых шагов ученичества  он был связан с «действующим Умом». Это достаточно редкий научный феномен прямого контакта с ноосферой Земли. Проблема подобных контактов интересовала еще В.И.Вернадского,  который является автором концепции о ноосфере Земли. Однако в случае с Авиценной, мы имеем данные непосредственно от него самого.
Как все это происходило, он уже,  будучи в зрелом возрасте подробно описывает в «Книге знания», делая это отвлеченно от своей персоны: «Возможно найти такого редкого человека, - пишет он, - который если захочет, то поймет все науки подряд в течение одного часа, потому что он связан с действующим умом так хорошо, что ему не надо думать, словно ему откуда-то подсказывают».
 Далее он делает вывод о том, что: «Такой человек должен быть источником учения для человечества». И наконец, Авиценна  обращается к истории своей жизни: «Мы сами видели такого рода человека. Он изучил вещи мышлением и трудом, но при наличии силы догадки он не нуждался во многих трудах, и догадки его о многих вещах соответствовали тому, что было написано в книгах. Таким образом, ему не надо было читать много книг и трудиться над ними. Этот человек в возрасте 18-19 лет усовершенствовался в науках: философии, логике, физике, метафизике, геометрии, астрономии, музыке, медицине и прочих сложных науках до такой степени, что не встречал себе подобного»34.
 Как же он был одинок этот юноша, запивавший неразбавленным вином,  все что читал, узнавая собственные мысли в мудрых книгах. Он не учился, он вспоминал то, что ему «подсказывали», а когда возникали трудности как с «Метафизикой» Аристотеля, то тут же появлялся в его жизни книжный торговец с комментариями ал-Фараби. Особым способом «мышления» он достигал ноосферных кладезей знаний. Упорным «трудом», погружаясь в мудрость книг, шел к своей цели. Ведь ему предстояло стать Авиценной – активным участником конструирования интеллектуальных энергий двух эпох: Восточного Ренессанса и Западноевропейского Ренессанса.

16

Посещения бухарской библиотеки стало, как уже говорилось выше,  наградой молодому ученому. Делая выбор, что попросить у эмира Нух ибн Мансура за исцеление, он предпочел земным благам – нечто такое, что не объяснить словами: тишину бухарской библиотеки. Можно представить, как смеялись над ним придворные и как завидовали искатели древней мудрости. 
    Во времена (конец IX – начало XI вв.) «когда каждый из трёх великих повелителей ислама – в Кордове, Каире и Багдаде – был книголюбом», а среди книжных коллекций встречались такие, что насчитывали более 20 тысяч томов, бухарская библиотека считалась «одним из наиболее крупных собраний». Приведём для сравнения данные Адама Меца о наличии книг в западных библиотеках в то же самое время: «сборная библиотека в Констанце имела в  IX  веке 356 томов, в Бенедиктбеурене в 1032 году – немногим больше100, а сборная библиотека в Бамберге – лишь 96»35 .
     Князю Ярославу Мудрому принадлежат слова: «Книги суть реки, наполняющие благодатью всю Вселенную». В бухарской библиотеке Авиценна с головой окунулся в эти Вселенские реки. В своём «Жизнеописании» он вспоминает «…я вошёл в здание, где было множество комнат. В каждой комнате были сундуки с книгами, поставленные один на другой. В одной комнате были книги по арабской поэзии, в другой – книги по фикху (законоведение – В.И.) и также  в каждой комнате находились книги по какой либо отрасли науки. Я познакомился со списком книг древних авторов и попросил те, которые были мне нужны. Я увидел там книги, названия которых многие люди никогда не слышали, и сам я не видел их не ранее не после того. Я прочёл те книги, усвоил всё полезное, что было в них, и познал степень мудрости каждого автора»36.
     Ученичество в бухарской библиотеке дало Авиценне  редкую возможность завершить процесс слияния книжной мудрости и ноосферных прозрений в   структуре его  расширяющегося мышления. Он стал видеть и понимать вещи недоступные современникам. Это не осталось незамеченным в интеллектуальных кругах Бухары. Его знания стали предметом зависти, а сам он оказался объектом грязных сплетен и наговоров. Один из его биографов Бейхаки передаёт: «В помещении библиотеки произошёл пожар, все книги сгорели, и один недоброжелатель говорил, что Абу Али сжёг эти книги, чтобы сохранить все эти знания и ценности науки для одного себя и отрезать другим учёным доступ к этим полезностям. Аллах, впрочем, лучше знает правду»37. Вот она плата  за «небесные подсказки» и сразу же, как у Набокова «приглашение на казнь» общественного мнения.
      Почти точно так же некий Андрей из Каристы рассказывал, что Гиппократ, будучи хранителем книг в храме Книдоса, сжёг библиотеку храма со всем архивом и записями, чтобы сохранить за собой славу медицинских открытий, и бежал после этого в Фессалию38. Оказывается, не один Данте уготовил Гиппократу и Авиценне общую участь. Ненависть «просвещенных» современников так же стала их общим Адом. Только пока на Земле.
      Любовь и ненависть сопровождали Авиценну, когда он покидал город своего детства – Бухару. Любовь и ненависть ждали его впереди.

17

      Хорезм – колыбель древнейшей   культуры – открывает перед ним новые высоты в познании тайн природы. Здесь Авиценна  попадает в знаменитую, в то время «Академию Мамуна», которая являлась сообществом учёных при дворе хорезмшаха Мамуна ибн Мухаммада. Придерживаясь терминологии римского права, средневековые юристы называли всякий организованный союз людей объединенных научными и просветительскими устремлениями университетами.39 «Академию Мамуна» можно отнести к первым таким организованным союзам ученых. И хотя союз этот был далек от западных университетских традиций, Академия Мамуна была крупнейшим интеллектуальным центром, не имеющим аналогов в мусульманском мире.
 
     В состав «Академии» входили такие выдающиеся учёные того времени, как крупнейший ученый-энциклопедист  Абу Рейхан Бируни, математик, астроном и врач Абу Сахл Иса Иахйа аль-Масихи, медик Абу-л-Хасан Ибн Хаммар, математик Абу Наср Аррак, историк Ибн Мискавейх и др. Особое влияние на формирование расширенного мышления Авиценны оказали Бируни и аль-Масихи.
     Влияние это естественно было различным. Бируни силой своего энциклопедического гения определял уровень научной мысли сообщества учёных при дворе хорезмшаха Мамуна и имел скорее косвенное влияние на Авиценну. Аль-Масихи, став другом и наставником Авиценны, в значительной степени способствовал раскрытию его предназначения как инициатора  развития медицины.

18

      Бируни и Авиценна вели научную переписку задолго до приезда последнего в «Академию Мамуна». Однако, это заочное знакомство не переросло в дружбу. Напротив, диалог в письмах вскрыл принципиальные противоречия во взглядах учёных не только в понимании вопросов, изложенных в трудах Аристотеля, – «Книга о небе» и «Физика», но и прежде всего в отношении к авторитету великого грека.
Авиценна влюблённый в античность, не мог простить Бируни высокомерного отношения к Аристотелю. Существо этих противоречий вокруг авторитета Аристотеля хорошо передаёт фрагмент их диалога мыслителей в письмах.

Вопрос Бируни: «Почему Аристотель возводит сказания прошлых веков и предания древних о небесном своде и о его существовании в решительный довод, которым пользуется в двух местах своей книги для доказательства неподвижности и вечности небесной сферы?
    Всякий, кто фанатически не придерживается ложных суждений и не настаивает на них, должен будет сказать, что это не известно. Ему придётся согласиться с тем, что мы знаем о продолжительности существования небесной сферы ещё значительно меньше того, что повествуют об этом народы, обладающие Священным Писанием…При изучении этих сведений обнаруживается их явная ложность…
     Ответ Ибн Сины: Следовало бы знать, что Аристотель пользуется этими словами не для построения доказательства, а приводит их между прочим в своей речи, хотя дело с небом обстоит совершенно иначе, чем с горами…
Что же касается твоих слов «кто фанатически не придерживается ложных суждений и не настаивает на них», то это просто обман и злобная клевета. Потому что либо тебе не был известен смысл выражений Аристотеля на этот счёт, либо – нет. Твоё… пренебрежение к тому, кто произнёс слова, которых ты не постиг, есть абсурд. Но если бы ты действительно знал смысл слов Аристотеля, то это знание не позволило бы тебе говорить такие бессмыслицы. Твоя же манера представлять слова Аристотеля как неразумные прочна и недостойна»40.

      Не вдаваясь в существо спора двух мыслителей «о происхождении  небесной сферы», следует заметить, что Авиценна  никогда не был фанатичным приверженцем Аристотеля (как это может показаться из сказанного). Если вполне правомерно считать, что «Аристотель, как махровая бабочка, окаймлён арабской каймой Аверроэса»41,то Авиценне в современной философской науке отводится место «первого, кто освободил живое существо от аристотелевских формообразующих идей и понимал организм, как результат воздействия внутренних и внешних факторов»42.
     Вместе с тем, сегодня признают, и с полным на то основанием, что Авиценна не только восстанавливал подлинные взгляды Аристотеля, искажённые Плотином, но и впервые раскрыл материалистические тенденции в аристотелевском учении о материи и форме43. Следовательно, отстаивая со свойственной юности пылкостью авторитет Аристотеля в переписке с Бируни, Авиценна  действовал исключительно из нравственных побуждений. Несомненно, уже тогда в Бухаре он тоньше и глубже чувствовал античность, чем Бируни – спокойный и рассудительный гений.
     Пути их разошлись и в науке, и в жизни. Бируни много лет служил при дворе ортодокса ислама Махмуда Газневи, которому Авиценна бросил вызов, не явившись на поклон к меценатствующему тирану, и тем обрёк себя до конца жизни на долгие и тяжкие скитания.

19

Абу Сахл Масихи был родом из Джурджана, воспитывался и обучался в Багдаде. Долгое время работал врачом в Хорасане, а затем в Хорезме, где составлял книги для книгохранилища хорезмшаха Мамуна44. Продолжатель традиций Гундишапурской школы,  аль-Масихи, по данным Усайби,а, был единственным, кого Авиценна  признавал своим   учителем  по философии и медицине и кто пользовался у него непререкаемым авторитетом. В Хорезме он посещает лекции Масихи, берёт у него уроки45  И, наконец, как предполагает известный русский историк медицины С.Г. Ковнер, одно из сочинений Масихи – «Китаб ал-Мийа» («Книга в ста главах») – некоторым образом была программой для создания «Канона» Авиценны46.
   Из истории медицины известно, что «Книга в ста главах» по сути своей энциклопедический справочник, ценность которого, по мнению одного из первых биографов Авиценны – Ибн Абу Усайби,а, заключается в глубине исследования, ясности изложения, лаконичности и отсутствии повторов47.
      Выдающийся историк мусульманского  Востока Арузи Самарканди перечисляет настольные книги врача, которые «он должен  приобрести», таких как «Шестнадцать» Галена, или «Собрание» Абу Бакра ар-Рази или «Совершенствование в искусстве и «Сто глав» Абу Сахла Масихи, или «Канон» Абу Али Ибн Сины48. Это не случайная подборка, а результат своеобразного естественного отбора, некий итог того, что общественное мнение, выбрало из огромного количества медицинских трудов. Благодаря Масихи «Академия Мамуна» стала для Авиценны  подлинной научной школой, которая по духу была близка Гундишапурской.
Как свидетельствует Арузи Самарканди «И Абу Али Ибн Сина и Абу Сахл Масихи были восприемниками Аристотеля в науке философии, которая сочетает в себе все науки. И все они на этой службе имели полную обеспеченность в мирских благах, дружили между собой, беседовали и наслаждались перепиской». Авиценна искренне привязался к аль-Масихи как человеку, в котором находил доброго и заботливого друга, единомышленника в науке и, что немало важно, метанауки (тем, что находится за пределами осязаемого мира),  наставника, способного направить гений ученика по дорогам Любви и Истины.
    Отсюда, из этой дружбы и совместного восхождения в Истине родился «Канон врачебной науки». Аль-Масихи не только направил Авиценну по пути создания главного труда его жизни, но отдал ученику все результаты своих исследований в области медицины. Он понимал, что космических масштабов гений, который встретился на его жизненном пути, способен создать труд, равных которому не было прежде. Они были по настоящему счастливы ученик и учитель, нашедшие приют в Академии Мамуна, живя среди рукописных книг и творческих людей.   
     Но как свидедельствует Арузи Самарканди: судьба не одобрила  и небесам не было угодно - это наслаждение [жизнью] было для них отравлено, и благоденствие их понесло ущерб. От султана Ямин ад-Даула Махмуда прибыл именитый человек с письмом: «Слышал я, в собрании хорезмшаха есть несколько ученых мужей, коим нет равных, как такой-то и такой-то. Подобает, чтобы ты направил их к нашему собранию, дабы они обрели почесть присутствия на нашем собрании, а мы будем покровительствовать их знаниям и способностям и будем благодарны хорезмшаху».
      Надо отдать должное хорезмшаху Мамуну ибн Мухаммаду, который как передает Арузи Самарканди, прежде чем дать [послу] аудиенцию, позвал к себе ученых, изложил им это письмо и сказал: «Махмуд всесилен. У него много войска, он захвалил Хорасан и Хиндустан и теперь нацелился на Ирак. И я не могу ослушаться его приказа и повеление его не обратить к действию. Что вы на это скажите?
Абу Али и Абу Сахл сказали: «Мы не уедем». Но Абу Наср, Абу-л-Хайр и Абу Рейхан пожелали, ибо были наслышаны о дарах и милостях султана.
     И тут Арузи Самарканди делает очень важное отступление от рассказа, отмечая, что султан Махмуд [призывая их] имел одну цель – Абу Али. Да, всемогущему султану Махмуду был нужен только Авиценна, человек еще при жизни ставший легендой в мусульманском мире. Он будет преследовать Авиценну, чуть ли не до самой смерти. Он будет загонять как волка этого еретика, для которого свобода духа оказался дороже всех мирских благ. Сюжет «тиран и мыслитель» весьма древний и разыгран в истории в разных вариантах.То, что сделал Авиценна, очень образно отразил Омар Хайям в одном из своих рубаи:

              Лучше впасть в нищету, голодать или красть,
              Чем в число блюдолизов презренных попасть.
              Лучше кости глодать, чем прельститься сластями
              За столом у мерзавцев имеющих власть.

       Он сделал свой выбор - выбор Авиценны, еще тогда в Хорезме, по существу в начале Пути. Тогда хорезмшах сказал: «Вы двое, у которых нет желания, скройтесь…». Затем беглецов снарядили в дальнюю дорогу, дали надежного проводника, и они выступили по гурганской дороге по направлению в Гурган.49Можно представить, с какой грустью хорезмшах смотрел вслед двум величайшим мыслителям. Он был чист перед Аллахом. Он сделал все, что было в его силах. 
 Перед тем как идти в дорогу через пустыню Абу Али взял астрологический календарь и посмотрел, с каким гороскопом они выехали. И когда увидел звездные контуры их трагической судьбы, обратившись к Абу Сахлу  сказал: «согласно гороскопу, с которым мы выехали, мы собьёмся с пути, и я увижу много невзгод».
Абу Сахл сказал: «Да удовлетворимся волею Господней! Я и сам знаю, что не сберегу в этом путешествии жизни, ибо в эти два дня влияние на мою судьбу будет оказывать звезда Капелла, которая убийственна и для меня не осталось надежды продолжить свой путь с тобой, а затем между нами будет духовное общение». Не вызывает сомнения, что это были не просто слова прощания, облаченные в мистическое покрывало печали. Я убежден, что общение учителя и ученика продолжалось до самой их встречи в конструкции времени. Представляю, как радовался Авиценна, когда они встретились в мире, осененном лучами  Истины Господа нашего. Но пока была пустыня мира вещей. Жесткий жгучий ветер и неизбежность разлуки. 
      Арузи Самарканди свидетельствует:Абу Али рассказывал, что на четвертый день поднялся ветер и мир потемнел, Они сбились с пути, Ветром замело дорогу… Под зноем Хорезмской пустыни, от безводья и жажды Абу Сахл Масихи переселился в мир вечный.50И вот он один. Султан Махмуд не смог заполучит его душу, но все-таки разорвал сердце. Пустыня, которая укрыла их от погони тирана, забрала жизнь учителя и друга. Может быть единственного человека, который был для Авиценны «всем». И пусть Оден мылил в западном пространстве культуры, его чувства, его скорбь по ушедшему другу, очень емко передает то состояние, в котором пребывала душа Авиценны, склонившегося перед холмиком песка – могилой учителя.

         Он был мой Север, Юг, мой Запад, мой Восток,
         Мой шестидневный труд, мой выходной восторг,
         Слова и их мотив, местоимений сплав.
         Любви, считал я, нет конца. Я был не прав.

         Созвездья погаси и больше не смотри
         Вверх. Упакуй луну и солнце разбери.
         Слей в чашку океан, лес чисто подмети.
         Отныне ничего в них больше не найти.

      Он шел по песку времени, к своим современникам и потомкам, на Восток и Запад, эволюционируя из одинокого странника в информационный поток по имени Авиценна.


Фаза вторая – реализация потенциала


     Великие творения античного мира,  его неукротимая страсть к познанию, космические масштабы мышления – все это вновь засияет в свете новой идеи, привнесенной  Человеком, с рождества которого начинается наша Эра. Можно сколько угодно спорить, но факт остается фактом: современная цивилизация существует в его пространственно-временном измерении.
«И Свет пойдет через раны мои» - скажет Христос перед распятьем. Эпоха Западноевропейского Ренессанса явится самым поразительным по своей духовной мощи Ответом на Божественный Вызов. 

20

     «Человек Западной цивилизации сделает гигантский духовно-эволюционный скачек в развитии, пережив, по сути «второе рождение»51. Коллективное сознание Ренессанса определит существо принципиально новой физической реальности, где впервые по-настоящему искусство станет «Воспитателем и Спасителем» 52.
Наука после веков средневекового безвременья по-настоящему расправит крылья. Причем благодаря Леонардо да Винчи, создавшему проект первого летательного аппарата, это произойдет буквально. «Чтобы летать, - говорил он, - мне не достает лишь души птицы».53. Академическая точность вновь становится важной, потому что действия людей перестают казаться ничтожными в сравнении с божественным планом истории. «Историческая мысль вновь ставит человека в центр рисуемой ею картины»54.
     В этих условиях Восточный Ренессанс, передав эстафету «восходящего развития» Западу обретает новый исторический смысл. Аверроэс и Разес по праву занимают умы ученых Западноевропейского Ренессанса. Но истинным «властителем дум» становится Авиценна. Данте видит его в своем знаменитом Аду вместе с Гиппократом и Галеном. Микеланджело кидает в лицо  критикам вроде Арнольда из Виллановы свою знаменитую фразу: «Лучше ошибаться, поддерживая Галена и Авиценну, чем быть правым, поддерживая других».
      Особое место в этом ряду титанов Ренессанса, безусловно, принадлежит Леонардо да Винчи. Когда по решению Всемирного Совета Мира отмечалось 500-летие со дня его рождения, не раз подчеркивалось, что Леонардо глубоко изучал труды Авиценны. И хотя он не был столь категоричен  как Микеланджело, в создании «грандиозной схемы той Природы, наука о которой обещала сказать ему последнее слово» он опирался на фундамент заложенный Авиценной, точно также как Западноевропейский Ренессанс  находил себе твердую опору в идеях Восточного Ренессанса.
Леонардо да Винчи однажды скажет: «Не сворачивает  с пути тот кто, смотрит на звезду».   

21

       Присутствие Ибн Сины во времени Западноевропейского Ренессанса   началось с перевода в ХII веке «Канона врачебной науки» на латинский язык Герардом из Кремоны, предположительно по заказу Фридриха I Гогенштауфена, прозванного Барбароссой. Это было первое прочтение «Канона» в ином цивилизационном пространстве. Абу Али Ибн Сина заговорил на латинском языке. Информационный поток по имени Авиценна устремился в Западноевропейские университеты.
     Норберт Винер определял информацию как  сигнал, которого ждут55. К сожалению немало замечательных трудов мыслителей минувших эпох, прошли по миру «белым шумом», затерявшись в конструкции времени. С «Каноном врачебной науки» произошла совсем другая история, которая убедительно свидетельствует о том, что его ждали.
 С началом книгопечатания в Европе «Канон» был в числе первых печатных книг, по числу изданий соперничая с Библией. Полный латинский текст «Канона» был издан в 1473 году и, что заслуживает  особого внимания, в 1593 году в типографии Медичи был издан его арабский первоисточник. Примечательно, что это произошло в «Вечном городе» - Риме, который в 164 году покорил своей мудростью 34-летний Гален.
    «Канон» стал  одним из тех «сигналов»  развития, которого настолько сильно               
ждали, что только во второй половине ХV века он был издан шестнадцать раз на латинском языке и даже один раз на иврите. Как было подсчитано историками медицины, всего в эпоху  Ренессанса этот загадочный труд был полностью издан сорок раз и бесчисленное множество раз в виде фрагментов, отдельных трактов, наставлений.      
     Самый полный перевод «Канона» на латинский язык принадлежит Племию. Его издали в университетском городе Лувене в 1658 г., где этот труд,   особенно ждали и ценили. Известно, что «Канон» преподавался практически во всех университетах Западной Европы, но в Лувене, и пожалуй, еще в только в Монпелье, до второй половиныХVII века  включительно «Канон» являлся основным руководством, по которому велось преподавание медицины.

    Имя Авиценна возникает из латинизации имени Ибн Сина. Он возвращается в мир вещей, прогуливаясь по узким улочкам Флоренции, посещает  венецианские карнавалы, поднимается на знаменитые холмы Рима – «города души» как поэтично его называет Байрон. Он оказывается в мире, где, словно ему одному адресована улыбка Джоконды.
 Как это все происходит? Да точно также как в природе: «взять  созвездия – писал Бродский, - присутствие их суть отсутствие, и бытие – лишь следствие небытия». И еще «потому что смерть – это вторая Флоренция с архитектурой Рая»56.   
 В университетских городах Италии он пробудет  дольше всего: до второй половины ХVII века, оставаясь самым читаемым и, что немало важно самым цитируемым автором, среди величайших имен античности и Восточного Ренессанса. Так, согласно подсчетам немецкого философа Г.Лея «Итальянский медицинский словарь» 1471 года цитирует Авиценну 3000 раз, Разеса и Галена равно по 1300 раз и Гиппократа – только 140 раз. Эта своеобразная статистика, конечно, весьма относительна и субъективна, но она показывает общую тенденцию, выделяя Авиценну как наиболее востребованного автора.
    Ренессанс клонился к закату. Стирались контуры времени, когда, как казалось Грасиану, «мудрецы прошлого были живы» и  каждый день говорили с  живущими, со страниц своих бессмертных произведений. Все тише звучали их слова, когда Парацельс, чувствуя грядущие перемены и понимая неизбежность торжества новых научных ценностей, выступил с жесткой критикой «схоластической медицины» Галена и Авиценны. Это было закономерно, ибо уходило все, что составляло Дух Ренессанса – его прозрения и его иллюзии. Как здесь не вспомнить «прощальный привет» Микеланджело, в котором отражается великая грусть уходящего мира Титанов:

               Ни кисти, ни резцу не дать покоя
               Душе, возжаждавшей любви небесной,
               Что нам с креста объятья простирает.


Фаза третья – потенциал реализации 

    ХХ век принес хаос в сознание миллионов людей. Войны, революции, концентрационные лагеря. «Актом страдающего и измученного Бога показался тогда мне мир»57 - напишет Ницше, даже не подозревая, что ждет человечество в ближайшей временной перспективе.   
    Но отгремят пушки Второй мировой войны. Вернуться из лагерей узники «кремлевского горца». Эйнштейн улыбнется, показав язык хаосу. И начнет выстраиваться порядок новой планетарной культуры. К этому времени медицина окончательно забудет «Канон врачебной науки», по крайней мере, как учебник. Просвещенные люди новой эпохи станут снисходительно рассуждать о Гиппократе, Галене и Авиценне, видя в них, скорее некие символы медицины далекого прошлого. И не будет среди них человека подобного Микеланджело, способного бросить в лицо общественному мнению «Лучше ошибаться, поддерживая Галена и Авиценну…» Нет, от них также легко отрекутся как от Бога.

22

    Пророк Заратустра когда-то сказал «… и только, когда вы отречетесь от меня, я вернусь к вам».
    В 1951 году Всемирный Совет Мира в своем обращении, призвал все цивилизованное человечество праздновать 1000-летие (по лунному летоисчислению) со дня рождения Авиценны, подчеркивая, что вся его деятельность «была основана на требованиях Истины и Разума».
    «У народов мира, говорилось в Обращении, - есть общее достояние, каким являются великие произведения науки, литературы и искусства, сохранившие в течение веков отпечаток гения. Это культурное наследие является для человечества неиссякаемым источником. Оно позволяет лучшим людям различных эпох узнавать друг друга, улавливать в настоящем связывающую их нить. Оно открывает перед ними перспективы всеобщего согласия и понимания. Ибн Сина благодаря значению его творчества и трудов принадлежит всему человечеству».
   Так в конструкции времени наметилась новая фаза активизации информационного потока по имени Авиценна. Когда-то Авиценна,  присутствуя в мире вещей (духовно-виртуальное присутствие), мог пройтись по улицам Рима. Теперь ему было суждено оказаться в III Риме – Москве конца 70-х начала 80 гг. ХХ века. Это было время, когда интерес к личности и творчеству Авиценны достиг своего пика.
    ХХ сессия Генеральной ассамблеи ЮНЕСКО, отмечая огромный вклад, внесенный Авиценной в развитие философии, логики, социологии, литературоведения, поэзии, лингвистики, естествознания и медицины,   воздавая должное тому какое  огромное влияние,  оказало его творческое наследие на  развитие мировой науки, обратилась ко всем государствам - членам ЮНЕСКО с призывом торжественно отметить 1000-летие со дня его рождения  по солнечному календарю.
  Лунный календарь, образно говоря, в 1951 году дал первый толчок к возвращению Авиценны в общественное бессознательное, Солнечный календарь в конце 70-х годов осветил его наследие, дав начало феномену похожему на радугу.
 И эта радуга поднялась над Москвой.

23

       Научная школа Б.Д.Петрова (1904-1990) возникла в Москве на основе отдела истории медицины ВНИИ социальной гигиены и организации им. Н.А.Семашко (ныне Национальный НИИ общественного здоровья РАН). Можно без преувеличения сказать, что по сути это был научно-методический центр истории медицины  мирового значения. В отделе, пока я там работал, стажировались ученые из Болгарии,  Венгрии, Германии, Греции, Испании.
Петров был не только автором расширенного введения к «Канону врачебной науки», вышедшего на русском языке в 1952 г. (это была ключевая Первая книга «Канона»), но вместе с В.Н.Терновским медицинским редактором текста всех пяти томов. Второе прочтение  «Канона» произошло в Москве и, отчасти, в Ташкенте, где в Институте Востоковедения была проведена огромная работа по переводу «Канона» на русский язык с арабской копии ХII века, выполненной неизвестным и  не совсем добросовестным переписчиком.    
Недалеко от Садового кольца на улице Обуха был старинный особняк, когда-то принадлежавший знаменитому «производителю швейных машинок» Зингеру. Я впервые переступил его порог в 1979 году. Тогда я еще не понимал, что переступаю порог крупнейшей научной школы ХХ века. До этого была удивительная встреча в Ташкенте с профессором Б.Д.Петровым. Как все подобные встречи она была случайной. Наш разговор продолжался не более пяти минут, которых хватило, чтобы моя жизнь изменилась навсегда. Петров пригласил меня на работу в Москву, задав всего несколько отвлеченных вопросов. Вы будите писать большую работу об Авиценне, подвел он итог нашей мимолетной встречи. Так более, чем 30 лет назад я начал писать эту книгу.
     О значении научных школ существует обширная литература, но ничего подобного школе Петрова мне встречать не доводилось. Прежде всего, там незримо присутствовал Авиценна. Когда я приступил к работе в Москве, Петров сказал: «Сударь, если вы хотите писать об Авиценне, научитесь сначала мыслить как он. Начните с изучения «Метафизики» Аристотеля, расширьте свои знания в области античной философии, особенно логики, изучите глубоко Коран, станьте своим в той эпохе, где довелось жить и работать Авиценне, дышите ее поэзией, сказками, легендами. Словом погружайтесь в его мир, учитесь работать, как он работал, думать, как он думал. Научитесь чувствовать его плечо рядом, словно он здесь в отделе, сидит за соседним с вами столом».
     Вторым этапом моего пути навстречу Авиценне были научные статьи, каждую из которых я буквально защищал как диссертацию. На столе у Петрова лежал большой красный карандаш, который он протягивал, когда я ему заносил свой очередной опус и  говорил одну и ту же фразу, от которой у меня буквально начинали дрожать руки: «Вот Вам красный карандаш сударь, будьте любезны подчеркнуть только свои мысли, чужие как вы понимаете, меня не интересуют». Постепенно я все уверенней держал красный карандаш, подчеркивая под одобрительным взглядом Петрова целые страницы.
    Он учил меня, казалось очень простым вещам, и прежде всего,  искренне восхищаться Авиценной как человеком и как мастером. Восхищаться так, как восхищаешься закатом сидя на берегу моря, или картинами Мане, или стихами Цветаевой. Он мысленно помещал Авиценну в некое пространство Духа, прикоснувшись к которому испытываешь волнение и немое восхищение.     Однажды на конгрессе по истории медицины, проходившем в Риме, куда Петров привез сигнальный экземпляр первой книги «Канона», проводился блиц опрос участников на тему, что самое главное в работе историка. Петров ответил не задумываясь: «Умение восхищаться, ибо равнодушный флегматичный историк, годится только на то,  чтобы идти продавать пиво». 
     Еще один принцип Петрова: «Если научный работник не в состоянии уложится в пять минут, докладывая вопрос любой степени сложности – это не научный работник, а …» и далее опять шли рассуждения о пиве и необходимости кому-нибудь его продавать.
Вы зачем сюда приехали сударь, спрашивал он раздраженно, если я вдруг чего-нибудь не успевал. Работать? Ну, так «деньги на бочку!» Он не уставал мне повторять: ищите логические связи там, где их нет, и казалось,  быть не может, учитесь выстраивать такие логические цепочки, чтобы как бы «поженить рязанскую козу на Московском Кремле». При этом он требовал работать на пределе человеческих возможностей. Спать приходилось 2-3 часа в сутки. Отдел, Ленинская библиотека, ночная обработка заданий на безотказной пишущей машинке. Задача одна – освоить все технологии познания. Почти по формуле  Эйнштейна: «Мышление ради мышления, как в музыке!»58.
     Если  Максвелл разделял ученых в соответствии с особенностями чувственного восприятия научных понятий и проблем, Оствальд  по скорости умственных процессов, Пуанкаре – по преимуществу в мышлении ученого интуитивного или логического начала, то Петров требовал от меня максимального освоение всех типов научного мышления. «Иначе, зачем все это, - говорил он с нескрываемой грустью, - если вы не сможете решить поставленную задачу – научится жить в мире  идей Авиценны, останется рутина, мышиная возня вокруг «плановых тем». Он снимал с руки часы, зажимал в ладони и высоко поднимал их над головой. «Смотрите сударь, - обращался он ко мне, -  у меня совсем не осталось времени, а вы еще позволяете себе опаздывать на целых три минуты!».
    В те годы он требовал от меня полного самоотречения. Порой я уставал от этого нечеловеческого темпа, общежитского быта, вечной нехватки денег. Но, наверное, все-таки был прав Николай Бердяев, когда писал «Никакое творческое деяние, никакое познание, никакое искусство, никакое открытие нового и небывалого невозможно без самоограничения, без возвышения над низшей природой человека. Сотворить  что-нибудь в жизни может только тот человек, который предмет своего творчества поставил выше самого себя, истину предпочел себе»59.
Школа Петрова имела свое измерение в пространстве науки, и все кто находился в этом измерении, были частью некой тонкой интеллектуальной  игры, которая определяла границы этого необыкновенного научного сообщества, где имелись свои «генераторы идей», «критики» и «эрудиты», блестяще демонстрирующие различные стили научного мышления. И.В.Венгрова, М.И.Яровинский, В.Я.Базанов, М.Б.Мирский, Е.И.Лотова, Х.И.Идельчик, Е.И.Данилишина, Т.Н.Исхакова – талантливые ученые, которые делали историю медицины  открытой интеллектуальной системой, где Авиценна присутствовал настолько органично, зримо, что мне порой казалось, будто он действительно находится где-то рядом. талантливые ученые, которые делали историю медицины  открытой интеллектуальной системой, где Авиценна присутствовал настолько органично, зримо, что мне порой казалось, будто он действительно находится где-то рядом.
               
24

Празднование 1000-летия Авиценны по Солнечному календарю вызвало к жизни  огромное количество исследований его творчества. Появились по настоящему глубокие оригинальные работы, среди которых монография узбекского ученого В.К.Джумаева «Хирургия Абу Aли Ибн Сины» (1979) и  немецкая интерпретация разделов «Канона» по гигиене детства  E.Kahle «Avicenna uder Kinderkrankheitenim Kinderregimen seinem Qanun» (1979) являются замечательным примерам академической науки, бесконечно далекими от  «белого шума» юбилейных статей. Вместе с тем, надо сказать, что «квантовая теория привела – в чем нельзя не видеть ее благотворного влияния – к новой связи между энергией и информацией»60.
       Сегодня можно с уверенностью сказать, что количество научных работ об Авиценне в начале 80-х годов ХХ века перешло в  качество его присутствия в коллективном бессознательном. Возникли все предпосылки для активизации информационного потока по имени Авиценна (III фаза) и  уникальный научный феномен – авиценноведение
замечательным примерам академической науки, бесконечно далекими от  «белого шума» юбилейных статей. Вместе с тем, надо сказать, что «квантовая теория привела – в чем нельзя не видеть ее благотворного влияния – к новой связи между энергией и информацией»60.
       Сегодня можно с уверенностью сказать, что количество научных работ об Авиценне в начале 80-х годов ХХ века перешло в  качество его присутствия в коллективном бессознательном. Возникли все предпосылки для активизации информационного потока по имени Авиценна (III фаза) и  уникальный научный феномен – авиценноведение.
    Таким образом, третья фаза присутствия Авиценны в мире вещей явилась временем «установления ценности необходимых лучей и энергий», стадией нового прочтения трудов Авиценны, центром которого стала научная школа Б.Д.Петрова, долгие годы служившая генератором интеллектуальных инноваций, позволивших подойти к разработке научных основ авиценноведения.
Однако законы коллективного бессознательного таковы, что то знание, которое не находит путей реализации в практике жизни, постепенно превращается в «белый шум», который перестают слышать. В эпоху Западноевропейского Ренессанса «Канон врачебной науки» был востребован практикой жизни, прослужив практической медицине почти 500 лет.
     Авиценноведение оказалось не способным воздействовать на ход развития медицинской мысли второй половины ХХ века. Юбилейное издание «Канона врачебной науки» к концу 80-х годов превратилось в глазах врачей в сувенирную книгу, из сери классики, которой украшают интерьеры. Это горько сознавать, но это было.      
  Петров в  письме от 4 марта 1987 г., предостерегал меня: «Главный закон: если остановился, значит пошёл назад. Значит, останавливаться и тем более любоваться своими достижениями – вещь гибельная. Что значит двигаться вперёд. Это значит видеть время, видеть место, видеть своё место во времени. И помните - Время – это новая революция»61. Он все понимал. На его глазах таял интерес ко всему, что связано с именем Авиценны.
Перестройка ломала социум, в котором наука съеживалась как «шагреневая кожа». При этом старые стереотипы научного мышления продолжали доминировать. И  Петров скорее по старой привычке приезжал на улицу Обуха, шел в свой кабинет, просматривал почту. Недавно, разбирая бумаги, я наткнулся на его старую, уже пожелтевшую записку: «самое страшное - это одиночество сердца».      
Авиценноведение было обречено застрять в развитии потому, что не могло себе позволить интуитивную метафизику, божественные откровения, новые технологии прочтения «Канона», который в переводе востоковедов выглядел как нелепый подстрочник. Я все реже бывал в Москве. Школа Петрова постепенно превращалась в обычный отдел истории медицины. В конце 80-х годов там не осталось даже следов информационного потока по имени Авиценна.
       Третья фаза его пришествия в мир вещей подошла к концу. В 1990 году я прилетел в Москву, чтобы проводить Бориса Дмитриевича в последний Путь. Его сын уступил мне в катафалке  место у гроба. В тот день это было мое законное место.   
 
В научной школе Б.Д.Петрова               
Все было ново,
Каждое дело, каждое слово,
Словно я снова
Учился ходить,
Думать,
Читать и писать,
Говорить.

Словно
На гору
Я поднимался,
Ночи не спал
И зубами цеплялся
За золотые травинки идей,
Лишь бы вершины достигнуть скорей.

Десятилетия минули.
Что же?
Я на вершине заветной, похоже.
Умер Петров,
Школы нет и  в помине,
Жутко стоять
Одному на вершине.


Фаза четвертая – реализация реализации


«Со скоростью переворачиваемой страницы» движется время ХХI века, перемещая в пространстве опыт минувших тысячелетий, все быстрее мелькают строчки прошлого, замирая на миг в точке опоры реальности, что зовется «теперь». Мы живем во времени, где  лишь «теперь» имеет смысл. И это замечательно, потому что как полагал Эйнштейн с «теперь» связано нечто существенное, лежащее за пределами науки». А именно туда «теперь» лежит путь нашего повествования.
25

    У современной истории очень плотный график. То, что раньше длилось столетиями и десятилетиями, сегодня укладывается в  мгновения. По логике истории  процессов, ускорение времени происходит непосредственно перед фазовым сдвигом, когда направление мировой динамики теряет определенность, а время, как интенсивность всех форм движения резко возрастает. В современной системе математического мышления уже сформулировано  понятие «точка сгущения» фазовых сдвигов названная  Переходом и существует твердое убеждение, что осуществившая Переход цивилизация становится силой космического масштаба.   
         Однако «услышать будущего зов» в эмпирическом шуме последних столетий задача не из легких. Важно, прежде всего, пересмотреть заново наше представление о науке, вернуть  ей, зажатой тисками эмпирического опыта  древнее пространство античной философии. Создать концепцию расширения не только науки, но метафизического мышления как средства коммуникации в структуре времени.
        Главное запустить механизм парадокса  времени, когда становится возможным «таинственное совпадение прошлого, и будущего, истоков и конца».  Для большинства выдающихся мыслителей прошлого познание было «попыткой выйти за рамки мира наблюдаемого, достичь вневременного мира высшей реальности – мира Спинозы. Но может быть существует более тонкая форма реальности, охватывающая законы и игры, время и вечность»62.
     Сегодня не Авиценна спускается в мир вещей, а мы поднимаемся в его мир, ибо  его пространство, - «более тонкая форма реальности», о которой догадывался Пригожин. 

 26

Четвертая фаза включения информационного потока по имени  Авиценна в  пространство коллективного бессознательного происходит в условиях расширяющейся науки и потому не ограничена рамками традиционного мышления. В этой системе нарастающего расширения доминируют – синергетика – как новая парадигма знания,  интуиция и интуитивная метафизика, интерпретация и творческое прочтение текстов, спецификация – упрощение и максимальное приближение теории к практике, сравнительный анализ, системный подход и разработка информационных моделей.
    Синергетика является законной наследницей кибернетики. Это новая парадигма мышления, позволяющая продуктивно работать внутри конструкции времени. Это самый короткий путь к информационному потоку по имени Авиценна. 
     Важнейшим мировоззренческим выводом синергетики является утверждение, что ученый как  Инициатор, действительно способен конструировать информационные контакты во времени. Но его творческая созидательная роль имеет ограничения в виде собственных внутренних тенденций развития, особого слуха для  «игры на клавишах реальности». 
    Осмысление неопределенности развития любого сюжета в конструкции времени, наличие множества альтернативных действий позволяет заново переосмыслить содержание информационного потока по имени Авиценна, припасть к живительной воде «скрытого смысла» его трудов. Говоря об исключительной  продуктивности этого феномена,  социолог И.Валлерстайн отмечал, что мы были бы мудрее, если бы формулировали наши цели в свете постоянной неопределенности и рассматривали эту неопределенность  не как нашу беду и временную слепоту, а как потрясающую возможность для воображения, созидания, поиска. В этом случае, считает он, множественность выбора решений, становится настоящим «рогом изобилия» возможностей конструировать заданную реальность.
     Вместе с тем, вырабатывая методологию действий принципиально нового подхода к осмыслению информационного потока по имени Авиценна, нельзя забывать, что его инновационная составляющая должна формироваться не наобум «что хочу, то и ворочу», а с учетом принципов спецификации – максимального приближения к жизни, к медицинской практике, к задачам развития медицинской науки.
Занимаясь конструированием информационного контакта во времени следует «ударять только по клавишам возможного». Игра не по клавишам говорит о неподготовленности, не способности до конца вырваться из мира вещей, об отсутствии того особого слуха, который формируется, как правило, в процессе длительного непрерывного страдания. Слуха, когда слышишь ноосферу так, словно голос в телефоне. Было время и место, где мне довелось на практике проверить правильность эффективности «длительного непрерывного страдания» как стимулятора особого слуха и особо острого вдохновения. «Хотя, - как писал лауреат нобелевской премии Бродский, - упоминать свой тюремный опыт..., все равно, что для обычных людей хвастаться важными знакомствами». Этот опыт был нужен, чтобы  услышать Бога, и, я думаю этим все сказано.

27

«Все задано». Этот вывод классической динамики, как неоднократно подчеркивал Бергсон, характеризует описываемую динамикой реальность. Все задано, но вместе с тем, все возможно. Инициатор - существо, способное управлять динамической системой, может вычислить нужное ему начальное состояние так, чтобы система «спонтанно» перешла в любое заранее выбранное состояние в заданный момент времени.
      Управлять динамикой информационного потока по имени Авиценна - значит активно вмешиваться в творческий процесс, происходивший, по меньшей мере, тысячу лет назад.
Жизнь, таким образом, заключается, по существу, в росте и усложнении информационных аспектов потенциальных возможностей материи. Важно понять: состояние осязаемого бытия, которое мы обычно называем  жизнью лишь «верхняя часть айсберга», социобиологический феномен выработки и накопления информационных энергий. Нижняя,основная часть айсберга -  сублимация этих энергий в конструкции времени – процесс, как, например,  в случае с Авиценной, протяженностью  в тысячелетия.И что здесь реальнее с точки зрения столь любимого нами здравого смысла, постоянно обновляющаяся и усложняющаяся духовно-информационная материя или биосоциальный всплеск: родился – посуетился - умер.
     Один из принципов синергетического холизма – это принцип резонансного соединения во времени в сложную устойчиво эволюционирующую целостность. В результате резонансного объедения инициатора с информационном потоком по имени Авиценна, единая структура приобретает  новый смысл и ход развития во времени и, особенно в пространстве «теперь».  Но главное, что единая структура инициатор – информационный поток по имени Авиценна становится матрицей формирования новой научной дисциплины - авиценнологии.

28

        Предвидя «парадигмальное сопротивление» этой дисциплине со стороны части научного сообщества и особенно представителей традиционного востоковедения, следует сразу оговориться, что речь идет о самостоятельном «изолированном» научном направлении, матрица которого включает в себя резонансную связь в структуре времени.
Выдающийся физик современности Илья Пригожин,  размышляя о значении второго начала термодинамики для развития расширенной науки, отмечал, что  «оно впервые  заставило усомниться в правильности традиционной концепции природы». При этом он особо подчеркивал, что «В наши дни основной акцент научных исследований переместился с субстанции на отношение, связь, время»63.
   Авиценнология в отличие от авиценноведения видит в информационном потоке Авиценны не поверхностную конкретику, а то, что срыто от традиционного способа научного  исследования, глубинную информацию, которая становится доступной лишь тогда, когда найден ключ для ее прочтения.  Больше того, как уже отмечалось выше, глубинная информация становится достижимой для  восприятия только тогда, когда есть объект  - материя, несущая сообщение и Инициатор, обладающий ключом для ее прочтения. «Если сообщение послано, но никем не воспринято оно так и пройдет по миру  белым шумом»64.
     Два этапа прочтения трудов Авиценны (Западноевропейский Ренессанс и вторая половина ХХ века) дали миру обширный фактический материал, можно сказать тонны материи несущей информацию, ставшую предметом весьма поверхностного дословного перевода, систематизации и обширных комментариев, носящих, впрочем, весьма субъективный характер. В ХХ веке Авиценне  приписали открытия чуть ли не во всех областях науки, литературы и искусства.

29

Четвертая фаза, нынешняя фаза сублимации информационного потока по имени Авиценна - период творческого прочтения его трудов  и, прежде всего, «Канона врачебной науки». Это фаза инициирования прямой  трансформации его концептов, теорий идей в практику современной науки путем организованных резонансных воздействий на процесс развития новых структур медицинского мышления, перехода от системы медицинской помощи к процессу биоэнергомоделированию человека.
    «Канон врачебной науки»  как предмет изучения авиценнологии должен стать основой методологии расширения границ медицины, а Авиценна должен заговорить на языке постиндустриальной эпохи, обогащая медицину будущего интуитивным пониманием природы человека, духовных технологий его совершенствования и развития как существа, способного управлять экосистемами и информационными вихрями в конструкции Времени. 
    Резонансное соединение это, прежде всего, свободный доступ в конструкцию времени, когда можно бродить вместе с Авиценной по улицам Флоренции в ожидании встречи с Леонардо да Винчи, в надежде, что он познакомит нас со своей Джокондой.
 
Хорошо блуждать во мраке
Незапамятных времен,
То в кольчуге, то во фраке,
То напялив балахон.

Знать на вкус эпоху бронзы,
Воздух Рима смаковать,
Продавать в Багдаде розы,
В Вавилоне пировать.

Жизнь закончить в Назарете
И родиться в Бухаре,
Чтоб за все прогулки эти
Петь молитву на заре.


Примечания

1 Грасиан Б. Карманный Оракул: Критикон. – М., 1984, с. 5
2 Несторианство – течение в христианстве, возникшее в Византии в V веке после Р.Х. Основатель его  - Несторий, в 428 – 431 гг.  патриарх Константинопольский.   «Исход» ученых из Византии, в частности в Среднюю Азию, объяснялся также тем, что здесь достаточно прочные позиции занимало христианство. Хорезм, с апостольских времен хранил в чистоте православную Христову веру, причем настолько ортодоксальную, что ученых-несториан в этом краю приняли не сразу. Известно влияние  (особенно в годы юности) на духовное развитие Авиценны его учителя в Академии Мамуна в Хорезме христианина (наверняка несторианина) аль-Масихи. Подробнее см.: Владимир (Архиепископ Среднеазиатский). Большой полет крылатого коня. Древнее наследие Туркменистана и его христианские традиции.- М., 2000. – 219 с.
3 Эберман В.А. Медицинская школа в Джундишапуре. – В кн.: Записки Коллегии востоковедов при Азиатском музее Российской Академии наук. – Л, 1925, с. 71.
4 Исхаков В.И. Гундишапурская школа //Гигиена и санитария. – 1990.- № 10, с. 88.
5 Ковнер С.Г. История арабской медицины. – Киев, 1893, с. 18.
6 Там же, с. 19.
7 At-Tabari Ali ibn Iahl Rabban/ Die Erhaltung der Gesundheit. Ein Hygiene Traktat /Uber. U.Raslan. - Bonn. – 1975,  s. 24.
8 Ковнер С.Г. История арабской медицины. – Киев, 1893,  с. 20.
9 Халидов А.Б. Арабский язык. – В кн.: Очерки истории арабской культуры (V – XV вв.). – М., 1892, с. 71.
10 Ибн Сина. Книга о душе. – В кн.: Избранные философские произведения. – М.,  1980, с. 505.
11 См. в кн.: Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. – М., 1986, с. 365-366.
12 Берг Р. Нанотехнология преобладания сознания над материей. – М., 2011, с. 196-198.
13 Бердяев Н.А. Диалектика божественного и человеческого. – М., 2003, с. 464.
14 Ренан Э. Аверроэс и аверроизм. – Собр.  соч.: В XII т. – Киев, 1902, т. VIII, с. 15.
15 Абу Рейхан Беруни. Избранные произведения. Индия.  – Т 2. – Ташкент, 1963, с. 262.
16 Мец А. Мусульманский Ренессанс. – М, 1973,  с. 8. 
17 Шюре Э. Пророки Возрождения. – М., 2001, с. 294
18 Карцев В.П. Социальная психология науки и проблемы историко-научных исследований. – М., 1984, с. 73.
19 Ибн Сина. Жизнеописание. – В кн.: Избранные философские произведения. – М.,  1980, с. 55.
20 Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. – М., 1986, с. 144.
21 Дакаики. Услада душ, или Бахтияр-наме. – М., 1977, с. 142.
22 Ибн Сина. Книга о душе. - В кн.: Избранные философские произведения. – М.,  1980, с. 505.
23 Ибн Туфейль. Повесть о Хаййе ибн Якзане. – М., 1978, с. 33.
24 Ибн Сина. Указания и наставления - В кн.: Избранные философские произведения. – М.,  1980, с. 269-270.
25 Петров Б.Д. Ибн Сина (Авиценна). – М., 1980.- 152 с.
26 Мертон Р. Двойственная природа ученых. – Информ. Бюлл. ИИЕиТ, вып. XIV, ч. I, с.69.
27 Коэн Б. Беседы и Эйнштейном. – В кн.: Эйнштейновский сборник.- М., 1967, с. 45.
28 Mills G. Hamlet’s Castle.- Austin: University of Texas Press, 1976.
29 Фансури Хамза. Напиток влюбленных. – В кн.: Сказания о доблестных, влюбленных и мудрых. – М., 1982, с 363.
30 Ибн Сина. Трактат по гигиене. – Ташкент  , 1982, с. 56. В рукописном варианте трактат известен под названием «Даф,  ал-мадарр ал-кулийа ан ал-абдан ал-инсанийа битадарук анва, хата ат-тадбир» («Устранение всякого вреда от человеческих тел путем исправления различных ошибок в режиме»). По сути это трактат по терапевтической гигиене. Структурно он состоит из предисловия и семи статей: «Перечисление разновидностей ошибок», «О воздухе», «О бане», «О пище», «О воде и напитках», «О движении», «Об опорожнении». Это русское издание трактата – первый перевод его на современный европейский язык. Он выполнен на основании текстов каирского издания «Даф,  ал-мадарр» из библиотеки «Дар-ал-кутуб» («Дом книг») ( фонд Теймура – 325) и рукописи трактата, хранящейся в библиотеке Санкт-Петербургского государственного университета  (М 0-391/111).
31 Мец А. Мусульманский Ренессанс – М, 1973,  с. 148. 
 32 Ибн Сина. Жизнеописание. - В кн.: Избранные философские произведения. – М.,  1980, с. 48.
33 Einstein A. The human side/ Sel. and ed by H.Dukas, D. Hoffman. – Princeton. Press, 1979, p. 102.
34 Ибн Сина. Книга знания.  – В кн.: Избранные философские произведения. – М.,  1980, с. 228.
35 Мец А. Мусульманский Ренессанс. – М, 1973,  с. 149. 
36 Ибн Сина. Жизнеописание. - В кн.: Избранные философские произведения. – М.,  1980, с. 48.
37 Абул Хасан Бейхаки.  Хранилище мудрости. – В кн.: Завадовский Ю.Н. Абу Али Ибн Сина, жизнь и творчество. – Душанбе, 1980.
38 Карпов В.П. Гиппократ и Гиппократов сборник. – В кн.: Гиппократ. Избранные книги. – М., 1936, с. 35. 
39Суворов Н. Средневековые университеты. – М., 1898, с. 1.
40 Переписка Бируни и Ибн Сины. – В кн.: Ибн Сина, Абу Али. Избранные произведения. – Т . I. – Душанбе, 1980, с. 370-371.
41  Averrois, che il gran comento feo (Inf., IV, 144). Tutte li opera di Dante Alighieri. Nuovamente rivedute nel testo dal E.Moore. Compilato dal P.Toynbee. 3 ed. Oxford, 1904.
42 Лей Г. Очерки истории средневекового материализма. – М., 1962, с. 93.
43 Там же, с. 94-122.
44 Завадовский Ю.Н. Абу Али Ибн Сина , жизнь и творчество. – Душанбе, 1980, с. 102-103.
45 Там же, с. 103.
46 Ковнер С.Г. История арабской медицины. – Киев, 1893. –  с. 20
47Каримов У.И. О медицинском наследии Ибн Сины. – В кн.: . – Ташкент, 1981, Абу Али Ибн Сина и естественные науки. – Ташкент, 1981, с. 176.
48 Низами Арузи Самарканди. Собрание редкостей или четыре беседы. – М., 1963, с. 106.
49 Там же, с. 113.
50  Там же, с. 114.
51 Тарнас Р. История западного мышления. – М., 1995, с. 188.
52 Шюре Э. Пророки Возрождения. – М., 2001, с. 318.
53 Там же, с. 115. Мысли Леонардо да Винчи, приведенные в исследовании Эдуарда Шюре, переведены с тщательностью свойственной всем его трудам: Frammentilitterarie Filosofici tranceltidal Dr. EdmondoSolmi. – Florence (Barbera), 1900.
54 Коллингвуд Р.Дж. Идея  истории. Автобиография. – М., 1980, с. 56. 
55 Винер Р. Творец и будущее. – М.,  2003, с. 17.
56 Бродский И. Часть речи. – Санкт-Петербург, 2000, с. 109.
57 Ницше Ф. Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого – Минск, 2003,  с.  23.
58 Einstein A. The human side / Sel. and ed. By H.Dukas, d. Hoffmann. – Princeton Univ, Press, 1979, p. 17. 
59 Бердяев Н.А. Диалектика божественного и человеческого. – М., 2003, с. 226.
60 Винер Р. Творец и будущее. – М.,  2003, с. 42.
61 Письма Б.Д.Петрова – феномен научно-методической работы. По сути это было более ста очерков о том, как надо учиться, самостоятельно мыслить, читать не менее 500 страниц в день, анализируя по ходу каждое предложение, как надо верить в себя, искренне жить и любить. Судьбе было угодно, чтобы все эти письма были уничтожены. Осталось одно. В нем как в зеркале отражается образ Петрова – моего учителя. Отрывки из этого письма  приводятся в тексте, но здесь – в примечаниях, полагаю, будет уместно привести это письмо полностью.
В.И.Исхакову.от 4 марта, 1987 г.
Заметка для памяти.
Маяковский: «Отойду, да погляжу, хорошо ли я сижу».
Очень важный рабочий момент, оглянуться, и увидеть себя в новой обстановке и отсюда наметить, что же дальше.
I. Итоги. Они очень радуют. Внешне это выражается в материализованных суммах: диссертация, успешно защищённая, послужившая образцом для последующих молодых научных работников. Педагогические успехи, доцентура, что в высшей степени важно. Только тот владеет предметом, кто может передать его другому.
II. Проверка на людях – блестящее выступление в Германии. Сражение с сильным противником и одержание над ним победы.
Наконец, книга, доказательство зрелости, умение ставить и разрешать вопросы, доказательство компетенции и главное, свежести мысли. Что дальше?
После каждого одержанного сражения, по законам военной науки полагается подводить итоги. Что самое важное? Не терять головы. Видеть недостатки. Понимать, что многое сделано не тобой, а обстановкой. Понимать, что многое сделано потому, что ты правильно выбрал жизненную позицию, у тебя друзья, у тебя тыл людей, которые тебе помогают. У тебя семья – твоя крепость.
Что же дальше?
Главный закон: если остановился, значит пошёл назад.
Значит, останавливаться и тем более любоваться своими достижениями – вещь гибельная. Что значит двигаться вперёд. Это значит видеть время, видеть место, видеть своё место во времени. Время – это новая революция. 
Что можно сделать? Конечно,  совершенствовать мастерство и помогать движению вперёд. Было бы очень ценно, если бы вы объединили свои усилия с Татьяной Исхаковой. Надо чтобы была еще одна  книга. Будет ли она сделана ею или ею вместе с вами это уже не так важно. Важно, чтобы это было сделано.
Другое, надо конечно брать большие задания. Докторская диссертация – это само собой разумеющееся  по многим причинам и потому что, нельзя сидеть на месте и потому, что в вашей республике  нашему фронту необычайно нужно продвижение вперёд. Нельзя терпеть состояние, при котором история медицины у народов Средней Азии находится в таком неопределённом, колеблющемся, а иногда и критическом состоянии.
Что значит докторская диссертация. Дело идёт не о личном завоевании учёной степени, а дело идёт о продвижении дисциплины, об изысканиях в истории медицины народов Средней Азии. Как?
Дело не лёгкое.  Основное в двух словах: во-первых, целеустремлённость, а во-вторых, упорство.
Что касается целеустремлённости, то надо хорошо продумать, что же будет темой с тем, что бы максимально была успешной разработка, учитывая, что у вас сейчас нет коллектива, надеемся – будет. В частности коллективов отдела истории медицины и ваших московских друзей. Следовательно, нужно взять такую тему, которую можно делать в не очень благоприятных условиях одиночества. Как? Надо, хорошо обдумав тему и хорошо обдумав план, разбить ее на 20 частных сражений. Это 20 статей по пол печатного листа. Надо чтобы тема не была громоздкой и делилась на какие то части, закономерные. Статья должна быть помещена в журнал и так должно продолжатся несколько лет. Каждый год несколько статей.
Легко ли это сделать? – Трудно. Но вполне возможно. Как?
Важно то, то, что при изучении танца называется шассе – это движение, которое в самом танце не участвует, но является подготовкой к будущему движению танца. Надо работать так, чтобы все время готовить шассе, т.е. готовить те предварительные работы, из которых родится пол печатного листа главной работы, т.е. пол главы будущей диссертации.
Как преодолевать обстоятельства? – Есть стратегия. Первый пункт, которой звучит: презирать обстоятельства, не считать их серьезным препятствием. Это детский разговор о том, что препятствия мешают. Препятствия существуют для того, чтобы их преодолевать. И, кстати сказать, И.П. Павлову принадлежит замечательное стратегическое указание: главное условие победы – наличие препятствий. Если нет препятствий, ни о какой победе не может быть речи. Именно наличие препятствий дает победу.
Всеми способами собирать бригаду. Надо втаскивать молодых студентов, надо пойти к аспирантам других институтов. Надо среди профессуры  найти культурных людей, которые понимают, что без истории медицины ни один медик не имеет право существовать.
Надо быть поближе к институту востоковедения и простить им несколько высокомерный способ жизни. Они делают вид, что кроме востоковедения ничего в жизни нет. Это не верно. Востоковедение, которое не берет к себе под руку медицину – плохое востоковедение. Это нужно не столько медицине, сколько востоковедению, потому, что чем дальше вглубь, тем больше убеждаешься, что медицина не отделялась от философии. И настоящая история востоковедения всегда связана с историей крупных медиков.
P.S. Успех Вашей книги «Этюды о здоровье» таков, что мне настоятельно необходимо иметь еще 50 экземпляров. Забронируйте, пожалуйста, это  очень важно. Я бы хотел, чтобы отдаленные точки нашей страны – книгу имели.
   Проф. Б.Д.Петров
62 Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. – М., 1986, с. 384.
63 Там же, с. 49.
64 Никонов А.П. Апгрейд обезьяны. Большая история маленькой сингулярности. – М., 2007, с. 70.