выстрел в горах срикошетил в городе

Пахтаабадский межрайонный базар был недалеко от узбекско-таджикской границы, а пото¬му приезжали сюда торговать и покупать из Узбекистана. Восточный базар, раскинувшийся возле горной реки Ширкент, был огромных размеров. Чем здесь только ни торговали - овоща¬ми, фруктами, арбузами и дынями, одеждой, коврами, войлоком, обувью и многим другим. Горкой килограммов в сто, а то и больше, лежала почищенная речная рыба. Покупаешь один килограмм рыбы - тут же, на твоих глазах, бросают её в четырех-пя-тиведерный казан, на треть наполненный кипящим хлопковым маслом. Шумовкой вынимают через три-четыре минуты уже жареную рыбу. Садись и кушай с мягкой лепешкой, запивай зеленым чаем.
Рядом в огромных казанах парился после длительной варки аппетитно пахнущий плов или шурпа. А чуть дальше продавали лагман, намного вкуснее итальянских спагетти, самбусу, манты. Но овец, коров, лошадей продавали за дорогой, у большой мечети, окруженной высокими стенами, разрушающимися от времени.
Адель Салимович и его сын ходили по рынку, смотрели и приценивались, узнавая стои¬мость продаваемых животных. В зиму мало кто оставлял лишний скот. Большинство людей старались побыстрей продать, так как требовались деньги и сохранялось больше корма для остающегося на подворье поголовья скота.
Старик наметил для покупки кобылешку лет восьми, осмотрел и ощупал её. Спросил у про¬давца, что он хочет за лошадь, потом назвал свою цену. Продавец не соглашался, и Адель Салимович с сыном ушли осматривать и покупать крупный рогатый скот.
По дороге старик говорил сыну: «Кобылешка молодая, к концу февраля или в начале марта принесет жеребенка. Травостой в марте хороший, скот наедается досыта. Помаринуем продав¬ца меленько, чуточку добавим в цене, а там и купим у него красавицу. Она ходит под седлом, объезженная. Маленький джаур - натертость на спине. Но это либо седло дрянное, либо хозяин испускал воздух в седле. При вздутии живота ленился слезть с лошади на землю. Купим по дешевке еще пару худеньких бычков и угоним в горы на ферму. Пастухи будут ездить на кобыле еще месяца три. Бычки до зеленой травы подрастут, а в июне-июле мы их продадим на мясо".
Часа через два, купив кобылу, двух бычков и худую, но молодую корову, они тронулись в путь, через четыре часа были в кишлаке, высоко в предгорье. Оставив купленных животных на молочно-товарной ферме, покормив коня, они сами попили чай и, слегка перекусив тем, что было, тронулись в путь, домой.
Адель Салимович ехал на своем высоком коне по кличке Рыжий, а Анатолий шел пешком. Часам к двенадцати ночи они были дома, "Вот, сынок, говорил старый, чтобы заработать деньги, надо потрудиться, теперь, я буду почаще ездить на ферму и наблюдать за скотом - как за колхозным, так и за своим».
У старого было тридцать уликов, лежаков, пчел. Были у него и овцы, в отарах у своих дру¬зей кунгуратов. Дома держал только государственного коня, несколько десятков кур и огромную азиатскую овчарку по кличке Буйнок. Это чтобы не мозолить глаза ни злым людям, ни органам, сотрудники которых тоже получали маленькую заработную плату.
Работали тяжело, не покладая рук, а каждый заработанный рубль Адель Салимович клал на сберегательную книжку. Отказывал себе и семье в роскоши, копил на "черный день». Но на какой именно, он, конечно, не знал. Он умер, не дожив до "черного дня", который устроил всему Союзу "пахан всея Руси "великой" Ельцин Б. Н. и примкнувший к нему кротоподобный Гайдар. А тогда семья не обижалась на старого: «Копишь деньги, ну и копи на здоровье!» Всё необходимое в доме было. Сын отдавал зарплату матери, а гулял и одевался за счет приработ¬ков.
Адель Салимович, много повидавший на своём веку, вновь потерял своих товарищей, ко¬торые были осуждены и отбывали свои сроки наказания по многим тюрьмам западной части СССР. Судили их как восставших против советского строя. Семнадцать человек страдали только за то, что хотели видеть председателем объединенных колхозов своего лидера. Все жалобы и прошения на имена и фамилии руководителей ЦК КПСС, а также на имя Генераль¬ного прокурора Союза ССР писал сын Адель Салимовича, а изредка - зять.
Пришедший к власти председателя колхоза Аскарали Суюнов был рослый, и довольно сим-патичный на лицо узбек из ферганского клана, Он быстро получил золотую звезду Героя Социалистического Труда, а вскоре его избрали народным депутатом в Верховный Совет республики. Так же быстро он вошел в "генеральскую" элитную группу.
Самые лучшие черноземы регарского района давали высокие урожаи хлопка, а высаженные саженцы герани росли как по мановению волшебной палочки. Поливальщики герани водой всегда наблюдали друг за другом, а также и агроном приходил контролировать, все ли поливальщики вышли с поля. Стоило только присесть от усталости и нанюхаться запаха герани - человек засыпал на поле. Работа была тяжелая. Но за выращивание и сдачу зеленой массы, а это, как правило, происходило в сентябре, платили очень большие деньги. Гераниевое масло шло в парфюмерную промышленность.
Колхоз от продажи хлопка и зеленой массы герани государству становился миллионером и преображался на глазах. Прокладывались современные дороги и покрывались асфальтом, строились школы, молочно-товарные фермы, культурные заведения, новая контора и многое другое. Председатель был на месте - умная голова, и советники - ферганские аксакалы, что находились с ним рядом, тоже были мудрые люди...
Но узбеки племени кунгурат и турк были жестоко, нагло, провокаторским способом спря¬таны в тюрьмы, никто из работников партийных органов не захотел им разъяснить цель и задачи партии, поговорить чисто по-человечески. А надо было просто объяснить им, что Аскарали Суюнов и его окружение приносят большие доходы колхозу и людям. Кунгурат Саидов, лидер кунгуратов, был мудрым человеком, и он бы понял, что наблюдать, какой идет в России снег - мелкий или крупный - ему не надо. Но система хотела держать людей в страхе и ужасе. Хорош приказ или никуда не годен - обсуждению не подлежит. Рабски послушно выполняя волю вышестоящих чиновников, боялись сказать друг другу в глаза: «Товарищ, ты не правильно делаешь». Они все дружно набивали свои зобы, как пернатые, и берегли и хо¬лили свою шкуру - шкуру чинуши. А, в общем и целом, делая большие дела и решая неизбеж¬ные проблемы, пилили сук, на котором сидели.
Надо кормить и поить, одевать и обувать, в первую очередь, свой народ, а не разбазаривать то, что нажито несколькими предыдущими поколениями. Коммунизм построить в одной стране можно, если элита нормальная. Но за счет одной страны создать коммунизм во всем мире невозможно. И, как мы видим, идеи коммунистов утонули в желтой дизентерийной массе. Но коммунисты и были и остались оборотнями и продолжают грабить народ под демократической мантией еще больше и хуже, чем при социалистическом пути развития.
Но вернемся к нашим героям. Друзья Адель Салимовича сидели в тюрьмах, и их надо было выручать, он несколько раз летал в Москву, ездил в "места не столь отдаленные" к своим друзьям, разговаривал с ними, поддерживал. Последний его поход увенчался успехом - он попал на прием к Анастасу Микояну. После этого многих заключенных стали выпускать на свободу.
Окружение Аскарали Суюнова, да и он сам, встревожились: а вдруг пойдет месть? Вдруг заново начнутся споры и прочие разногласия? И все задумались: так кто же все-таки пишет?! Возвращающиеся заявления, жалобы, просьбы с пометкой "разобраться", в прокуратуре республики или района начали тщательно рассматриваться и анализироваться, но не с целью оказания помощи заключенным, а с целью выявления автора.
Первым попал под подозрение зять Адель Салимовича. На него начали давить, используя все приемы жесткого прессинга, через администрацию и руководство научно- исследовательского института, где он работал. Но, он сказал своим друзьям, что не имеет никакого отношения к делу Саидовых. Его продолжали давить, правда, не в полную силу.
Бумаги печатались на пишущей машинке, но профессионалы могут определять автора по стилю речи и прочим на первый взгляд малозаметным вещам. Так что, Аскарали Суюнов понял, что автор всех прошений и заявлений - молодой сын Адель Салимовича. Ветеринария учит врача и фельдшера дедуктивному способу мышления. Животные не говорят, но их поведение говорит об очень многом. Когда человек долго наблюдает за животными, у него нарабатываются положительные качества. В меру сообразительный, хоть и молодой, сын Адель Салимовича понял, что за ним идет слежка и, по всей видимости, охота. Теперь он ходил по вечерам в кино, на танцы, к девушкам, всегда чувствуя и понимая, что удар может получить в любой момент. Он ждал его и был готов к бою.
Но враги у него были люди умные и умудренные жизненным опытом. Они наблюдали и замечали, что на танцы он идет одной дорогой, а возвращается домой - другой. Даже в свой собственный двор он мог проходить тремя путями. А на трех дорогах трех киллеров не поставишь.
Видимо, они долго разрабатывали план по ликвидации своего врага. Отравить его не могли - он четко знал, где можно принимать пищу. Пастухи, в основе своей, люди чистые и честные, и ферганцев среди них нет. Так что этот вариант отпадал. Оставался один - перехватить и уничтожить в горах - тихо, спокойно и, главное, без свидетелей.
Анатолий получил задание от главного ветеринарного врача съездить в горный кишлак Кадучи и провести ветеринарный осмотр крупного рогатого скота, утром, часов в пять, он оседлал своего коня по кличке Локай, который тоже ночевал не в конюшне, а у хозяина во дворе. Дав Локаю кусочек хлеба, посыпанный солью, он повел коня на выход. Буйнок замотал приветливо хвостом, а потом, нехотя зевнув, тоскливо взвизгнул, "собаки чувствуют гибель своего хозяина, - подумал Анатолий, - но кобель взвизгнул, а не завыл". Хотел взять с собой ружье, однако уже вышел за ворота, а возвращаться в дом - плохая примета.
Вскочив в седло, Анатолий легонько тронул коня, и тот пошел легкой рысью. Свежий, прохладный утренний воздух бодрил душу и тело. Быстро, сам того не замечая, наездник подъехал к реке Ширкент, к входу одноименного ущелья. Когда доехал до селения Кепчак, расположенного у подножия горы вдоль реки, то на выезде из кишлака, с другого конца, увидел всадника, тот медленно ехал вверх по ущелью. Анатолий не стал его догонять, подумав про себя: «Одному ехать спокойнее, ведь Локай может укусить всадника за ногу, либо ударить или укусить его коня. В нём сохранялись генетические качества своего предка, чистокровного донского жеребца. Знает и любит только своих, защищает слабых, других просто терпит».
Проехав кишлак, а затем около километра по ущелью, Анатолий доехал до каньона, кото¬рый слева выходил в ущелье Ширкент. Дорога в Кадучи сворачивала и уходила вверх с левой стороны каньона. С правой его стороны была хорошая тропа, которая также шла в Кадучи. Если пешие или конные спускались вниз по Ширкентскому ущелью, то они не заходили на дорогу, а поднимались вверх, в Кадучи, по тропе с правой стороны каньона. Анатолий не видел участка дороги, где начинается с неё подъем на тропу. Добравшись до половины подъёма дороги на плато, он увидел всадника - рослого, здорового ферганца, поднимающегося по тропе. Под ним был гнедой арабистый карабаир. Раздувая свои щучьи ноздри, он шел по тропе вверх, как паровоз по рельсам. Всадников разделяло расстояние метров в семьдесят- восемьдесят, и они прекрасно видели друг друга. Ферганец левой рукой держал уздечку, а правой оружие.
Они еще не поравнялись, да и на подъеме стрелять незнакомец не решился - могли услы¬шать и увидеть люди из кишлака Кепчак, лежащего внизу под горою у реки, как на ладони. Анатолий ткнул плеткой в шею Локая, погоняя его как осла. Конь знал этот сигнал тревоги. Обычно хозяин прижимал пятками своих ног его живот легонько, как бы поглаживая, или просто похлопывал по шее. А тут сигнал надвигающейся опасности!
Конь еще не знал, откуда идет опасность, но прибавил хода и мысленно в своей конской голове был с хозяином на одной волне, готов был выполнить любой его приказ.
Локай первым выскочил на вершину плато. Каньон на выходе в ущелье был узкий - метров пятьдесят-шестьдесят, а на плато ширина его достигала ста-стапятидесяти метров, местами и больше. Анатолий чуть-чуть попридержал коня, чтобы он сменил дыхание и пришел в себя от очень быстрого подъема. Воспользовавшись короткой паузой, Локай имел лучший вид и силы, чем выскочивший с другой стороны каньона карабаир. И вот тут Анатолий второй раз ткнул Локая в шею плеткой. Конь понял, откуда идет опасность, и рванул галопом, выкладывая все, на что был способен. Карабаир, пока переводил дух и приходил в себя после подъема, остался далеко позади. Ферганец, проскакав метров двадцать-тридцать по плато, дважды выстрелил из ружья. Анатолий слышал выстрелы, но его мозги просили Господа, чтобы пули пролетели мимо и не нашли свою жертву. Чуть дальне каньон поворачивал, но большую дугу в скачке приходилось делать Анатолию. В центре короткой дуги, со своей стороны каньона. Фергангец-киллер, как бы догонял противника и становился с ним на одну плоскость, как бы вновь начиная скачки со старта, но каждый со своей стороны каньона.
Анатолий хоть и был в предшоковом состоянии от страха, но сумел вспомнить приемы джигитовки. Киллер выстрелил еще три раза, однако пули ушли "за молоком". За небольшим подъемом, что был впереди, начиналось селение Кадучи. Киллер понимал, что дальше продолжать погоню нельзя - в кишлаке жили узбеки племени балласы и кунгураты. Он знал, что все они на стороне Анатолия и предпочел не преодолевать подъем.
Доктор, преодолев возвышенность, на полном скаку влетел в кишлак, и даже не успев от-дышаться, рассказал пастухам о случившемся. Трое мужчин, подседлав своих коней, поскака¬ли по тропе за киллером. Они обнаружили и гильзы, и следы лошади. Но горы и упущенное на сборы время сделали свое дело. Киллер ушел от погони.
Сообщать в милицию не имело смысла. Все высшие посты в органах занимали люди Аска- рали Суюнова, либо сидевшие у него на дотации. Два городских судьи смотрели на него, как послушные любимые детки на отца родного. Председатель колхоза, миллионер, депутат верховного Совета Республики, Герой Социалистического Труда, во времена застолья он был Брахман (брамин) своего коммунистического общества. Попробовал бы Анатолий заявить в милицию, что этот Брахман - заказчик...
В последствии доктор видел киллера еще раза два. Сначала - на Пахтаабадском базаре, а затем - в Душанбе, на ипподроме, во время скачек. Но ферганец моментально исчеззал, как невидимка.
Анатолий встретил свою любовь и женился. Было это в сентябре. Адель Салимович радо¬вался, что скоро у него появятся внуки. Но в октябре он очень сильно простудился и 21 ноября  ушел в долину вечности... Много лет назад, на войне, его приняли в партию за проявленную храбрость. Он редко пил, но когда такое случалось - напивался очень сильно. От природы сильный, но скромный, даже где-то застенчивый человек, будучи под воздействием алкоголя, начинал говорить то, что никогда в жизни не сказал бы, находясь в трезвом состоянии.
Адель Салимович говорил: "Сейчас я коммунист, партийный человек, но когда я был в тюрьме, на зоне меня убивали медленно, с наглой ухмылкой, зная, что я ни в чем не виноват. Это определенный процент населения страны, который переливается из одного состояния в другое, практически не меняясь. Они имеют свои генетические корни в противовес дворян¬ским. Они - как раковая опухоль в теле организма. Здоровые клетки, лимфа, кровь восприни¬мают её как своё больное дитя, которое они омывают, питают и не могут уничтожить. А она безжалостно убивает все вокруг себя, и весь организм в целом. Вот так и наша любимая партия в лице ее звериной, безжалостной элиты, которая убивает свой народ. Элита собрана по родству, по интересам, по преданности, по острой ей необходимости. И я нахожусь среди мелких и средних хищников... Сынок, ты грамотный и образованный человек, тебе партия не нужна, никогда не вступай в неё, как бы они не гримировались, каким бы покрывалом не накрывались, народ найдет к ним антитела и приобретет иммунность. Сколько времени ни пройдет, они не сумеют выскочить из страны, если только не спровоцируют войну между народами. Американцы - люди умные, и они в один день сделают этих хищников нищими. Тебе, может, придется увидеть этот фокус. Сынок, я коплю для тебя деньги. Как только умру, ты найдешь их быстро, они на досрочном вкладе сберегательной книжки в один листочек. А вторая сберегательная книжка - это у меня расходно-приходно-накопительная. Когда накапливается достаточно много денег, я перекидываю их на досрочную сберкнижку».
Свою сберегательную книжку, свернув вдвое, он хранил между партийным билетом и ко¬жаной обложкой. Сберкнижка была рядом, но никто из родственников не знал, где она спрятана. Партийные взносы сдавал секретарю парторганизации Горловой Прасковье Алексе¬евне. Вот она-то только и знала, где находится сберегательная книжка со всем капиталом Адель Салимовича.
Как только он помер, его тело забрали из морга и привезли домой, еще не успев положить в гроб, на пороге дома появилась Прасковья Алексеевна. Она подошла к Моте и попросила немедленно сдать партийный билет. Умная, трудолюбивая, дисциплинированная Мотя, имеющая за душой два класса церковно-приходской школы, сразу отдала партийный билет. Горлова даже не присутствовала на похоронах, видимо, её мозг и душа горели радостью оттого, что в ее руки попал такой капитал, за который можно было купить две машины марки «Волга».
Хоронили Аделя Салимовича русские и узбеки. Но когда русские покинули кладбище, уз-бекский мулла прочитал заупокойную молитву. Он же заставил, чтобы гроб, в котором лежал Адель Салимович, не заколачивали, а поставили его в боковую подкопанную нишу, крышку поставили рядом, вдоль гроба, как бы закрывая боковой подкоп.
Так был похоронен бравый кавалерист, сражавшийся не зная за какое Отечество, прорабо¬тавший всю жизнь на «туза» и на «валета». Если и имел ты деньги, то нельзя было их тратить, поскольку с таких людей спрашивали, откуда они их взяли, как заработали?.. А попробуй, докажи! Будь проклята та страна, которая не дала нормально пожить своим защитникам, которые проливали кровь, и родственникам воинов, отдавших свои жизни на полях войны, чтобы жировали и зверели разные ельцины, Гайдары и прочая гнидота.
Анатолий и Мотя искали сберегательную книжку, но нашли только расходную. И все! Мотя думала: "Наверное, Анатолий нашел книжку, он сын и по праву эти деньги его, ведь с отцом работали они вместе". Анатолий думал по-своему: "Мама, наверное, нашла сберкниж¬ку и не хочет показывать мне, боится, что я буду претендовать на деньги отца. Пусть она распоряжается деньгами, как хочет - она мать и я не буду спрашивать, и обижать ее».
Прожив в доме отца еще около полутора лет, Анатолий уехал с женой в Душанбе к своему старому и одинокому тестю. Трудоустроился, и был занят работой и уходом за дочкой. К матери ездил редко - один раз в месяц.
Во время, одного из приездов домой, в Регар, мать спросила Анатолия:
- Ну что, сынок, ты получил отцовские деньги?
- Нет, мама, не получил. Это, наверное, ты получила и смеешься надо мной. Но не пере-живай, я сам заработаю себе. Я же не трогаю недвижимость, не взял ни одного ковра. Скажи, я хоть один раз взял у тебя рубль?
- Нет, сынок, ты ничего никогда не брал. Но где же тогда деньги?
Начали восстанавливать картину похорон. Мать вспомнила, что отдала Горловой Праско¬вье Алексеевне партийный билет. Они поразмыслили и поняли, кто взял деньги. На обратном пути в Душанбе Анатолии и его жена Хильда, которая была беременна вторым ребенком, в вагоне дачного поезда встретили дочь Горловой, которая училась на последнем курсе медицин¬ского института. Хильду начало подташнивать, и дочь Прасковьи Алексеевны предложила ей кислый леденец. Хильда гоняла во рту маленькую конфетку и, ей стало легче - то ли оттого, что все-таки конфета была кислая, то ли оттого, что просто отвлеклась. Дочь Горловой сказала: «Ну вот, видишь, я тебе помогла, мы квиты». Поднялась с места и ушла в другой вагон.
Анатолий в это время курил в тамбуре, а когда вернулся, Хильда переда ему разговор с дочерью Горловой. «Я не поняла смысла её слов, - сказала супруга. - Что значит «мы квиты»? Ведь я ей ничего не давала и не занимала». Анатолий не выдержал и рассказал Хильде все, как было. Получалось, что стоит эта конфета 35 тысяч рублей, когда один доллар США оценивался в 60 русских копеек!
С этого момента Анатолий начал писать в прокуратуру городов Регар и Душанбе, в Гене-ральную прокуратуру и другие инстанции. Его пинали, как футбольный мяч, говорили открыто, не стесняясь, что, дескать, ты не найдешь своих денег. Оказывается, деньги взяли в групповую - начальник сберкассы, кассир, Горлова П. А. и еще кое-кто из высокопоставленных чиновников. Денег было много, хватило всем. «Парень, успокойся, - говорили ему, - что потеряно, того не найдешь, зато наживешь кучу врагов. И, что еще хуже, потеряешь здоровье, а, может, и жизнь. Подумай хорошо - отца у тебя нет, защиты практически нет, жена молодая, красивая, двое маленьких детишек. Ты ничего не найдешь, но потеряешь многое. У тебя не две жизни, а одна. Береги себя».
Анатолий обратился к своим друзьям, к капитану КГБ Галимзяну Закирову, к бывшему на-чальнику заставы отставному майору, жившему по-соседству. Но у всех друзей глаза станови¬лись тусклыми, как у барана яйца. Все, как один, говорили: в республике творится что-то непонятное, кругом трещат кости, кругом давление. Идет подковерная борьба за власть. Ленинабадцы, стоящие у власти, теряют ее; к верхам рвутся кулябцы, памирцы. Сейчас надо удержаться и не попасть в жернова, чтобы не получилась мука. Не время искать пропав¬шие деньги.
Майор сказал: «Анатолий, тебя быстрее уберут, чем отдадут деньги. Я три десятка лет отдал государственной границе. У меня есть кое-какой опыт. Иногда мы с женой по вечерам делаем легкий променаж по всему масложиркомбинату. По-моему, за твоим подъездом идёт наблюдение». И он провел инструктаж, как нужно вести себя не улице, в подъезде и даже дома. Дядя Серёжа оказался единственным настоящим человеком, кто прямо сказал: «За тобой идет слежка и, видимо, с последующим уничтожением». Майор был боевым офицером, который видел в жизни много крови и подлости, имел ранения и государственные награды. Такие люди, как известно, больших чинов не получают.
Анатолий работал на мясокомбинате и домой возвращался не всегда вовремя. Дело в том, что если начинали забивать партию скота, то пока не доведут дело до конца, конвейер не останавливают. Тем более, что в четвертом квартале все стараются выполнить план сдачи государству мяса за год. Скот в Таджикистан везли и из соседнего Узбекистана, так как Термезский мясокомбинат был не большой и не успевал перерабатывать поставляемый туда на забой скот. В тоже время Душанбинский мясоконсервный комбинат успевал перерабатывать всё, но работали там не по восемь часов в сутки, а гораздо больше. Премиальных не жалели, да и давали возможность рабочему и служащему взять домой хороший кусочек мяса. Понимали, что на такой адской работе, где была большая текучесть кадров, оставались только абсолютно здоровые, сильные и очень выносливые, терпеливые люди. Другие не выдерживали, ибо на предприятии явно ощущался недостаток кислорода, в цехах стояли постоянный смрад, сырость, вонь, бременем ложилась на плечи людей тяжесть однотонной работы в течение 10-12 часов.
Уставший и грязный после очередной смены, Анатолий шел от троллейбусной остановки до своей квартиры в доме 30 по улице Маяковского. Дом стоял торцовой частью к улице, а фасадом был обращен к молодому парку, раскинувшемуся от Дворца профсоюзов до деревян¬ного летнего кинотеатра, выполненного в форме бочки. Кинотеатр так и назывался - «Бочка».
Анатолий не пошел прямо к дому по улице Маяковского, а, памятуя инструкцию майора, двинулся в обход кинотеатра, через парк, и зашел с другой стороны здания. Под покровом небольшой тени от дома, он прошел к своему второму подъезду. У соседнего, третьего подъезда он увидел человека небольшого роста, стоявшего к нему спиной. Анатолий нырнул в свой подъезд и, открыв двери квартиры, вошел внутрь.
Если он оставался на продленную работу, то в обязательном порядке загружался «Ташкен¬том». Это означало, что вначале на тело надевались чистые домашние трусы, затем, заранее нарезанное пластами мясо, вешалось на шпагат, который завязывался на талии. Сооружение на трусах закрывалось чистой марлей, и надевались вторые трусы, а уж потом - брюки. Мини¬мально эта мясная юбочка весила 7-6 килограммов.
Войдя в квартиру, Анатолий освободился от мяса, а потом пошел и включил газовую ко¬лонку, чтобы наполнить ванну горячей водой и искупаться. В то время, когда он сидел в горячей воде, стирал нижнее белье, марлю, вдруг неожиданно почувствовал, что мерзнет. На коже появились узелки, как при двадцатиградусном морозе у легко одетого человека. Он почувствовал, что теряет сознание, поэтому громко позвал жену. Хильда тут же забежала в ванную комнату. Муж начал объяснять ей свое состояние, сказал, что его охватил ужас, и он стал мерзнуть в ванной, наполненной горячей водой.
В таком состоянии Анатолий находился минут пять, а, может, немного больше. Потом узелки разгладились и с него струйками потек пот. В это время в подъезде послышались вначале громкий разговор, а потом душераздирающие крики. И все это кричащее, плачущее, стонущее стало спускаться вниз по лестнице, вышло из двери на улицу и направилось в сторону третьего подъезда. Хильда не стала выходить на лестничную площадку, а вышла на балкон и ей со второго этажа предстала такая картина: недалеко от соседнего подъезда на земле лежал мужчина, полукругом возле него стояли люди. Был слышен громкий плач, как по покойнику. Затем приехала «скорая помощь», ее остановили на дороге, и лишь через некоторое время - милиция. Хильда оделась потеплее, спустилась вниз и узнала, в чем дело.
Анатолий сидел с детьми, и вытирал полотенцем пот, льющийся с него буквально ручьем. Он сильно напарился в горячей воде, чтобы не заболеть. Хильда, вернулась с улицы, рассказала, что возвращающийся домой ленинабадский таджик, которого все русские звали Александром, был остановлен офицером милиции. Милиционер попросил спички. Саша полез в карман пальто за коробкой. Большая красивая меховая шапка-ушанка была на его голове. Слабый электрический свет от фонарей светил в спину таджику. Он был не целую голову выше низкорослого офицера, который, кстати, находился «подшофе», и от плохого освещения не мог разглядеть человека, у которого попросил спички. Милиционер волновался, а потому схватил за борт пальто Александра - хотел Развернуть его лицом к свету. Но Саша оказался сильнее. До предела возмущенный действиями офицера, он, работавший на такси, прекрасно разговаривав¬ший на русском языке, хотел спросить офицера, что ему надо? Ведь не спички были нужны - он это понял сразу. Офицер выхватил пистолет Макарова и выстрелил три раза. Одна пуля прошла выше сердца, вторая - ниже, а третья между левой рукой и грудной клеткой, слегка задев ее. Саша упал. Убийца нагнулся, взял руку жертвы, поднял и отпустил. Рука упала. «Ну, как, наелся своих денег, сука?! - произнес офицер. - Ты многих мог подставить. Прощай».
В третьем подъезде стоял парень лет девятнадцать-двадцати с молодой женщиной легкого поведения. Они видели и слышали практически все. Когда милиционер ушел с места происше¬ствия, парень побежал сообщать жене Саши и соседям, что на земле лежит раненый или убитый Александр. Вот тут Анатолий и услышал крики женщин.
Александр-Алибек - был братом майора ГАИ Юлдашева. Майор поднял на ноги весь состав работников Госавтоинспекции. От сообщившего о происшествии парня он узнал, что офицер милиции был лицом кавказской национальности. Подняли с постели начальника отдела кадров Министерства Внутренних дел республики и узнали по картотеке, сколько милиционеров- кавказцев работает в Душанбе. Их оказалось двое - начальник, паспортного стола республики майор Минчадов и его брат - старший лейтенант отделения милиции на 1-ом Советском, недалеко от троллейбусной остановки «Смех и слезы». Эту остановку народ назвал так потому, что с одной стороны был цирк, а с другой - прокуратура республики.
Всю ночь работники ГАИ искали «лицо кавказской национальности». В четыре часа утра его обнаружили и взяли в доме Нюси по кличке «Железная кобыла». Спустя час он был доставлен в центральное отделение милиции.
Майор милиции Юлдашев принадлежал к клану ленинабадцев и был уважаемым человеком в республике. Его пострадавшего брата доставили в правительственную больницу. Оперировал профессор, которого специально доставили к пострадавшему. Два раза сделали переливание крови, и он пришел в себя.
Когда старший Юлдашев понял, что брат будет жить, он быстро направился в центральное отделение, и в половине шестого утра, вошел в помещение, где сидел под арестом Минчадов. В свое время Юлдашев занимался боксом, и, не размахиваясь, нанес удар снизу вверх по челюсти «лица кавказской национальности». Говорят, он выбил задержанному пару зубов, но ребята-гаишники схватили за руки и поясницу Юлдашева. Спортсмен успел еще правой ногой ударить в пах преступнику.
Алибек лежал в больнице месяца два, после чего его отправили на курорт в Сочи. Примерно через полгода он был вполне здоров.
Спустя некоторое время старший Юлдашев придя к Анатолию, как к старому знакомому, ибо они вместе учились в сельскохозяйственном институте, только один - на мехфаке, а другой на ветеринарном, и очень хорошо знали друг друга. Хильда была врачом-педиатром и лечила - детей старшего и младшего Юлдашевых.
Майор спросил:
- Кто в нашем подъезде ищет деньги, уведенные из гострудсберкассы?
- Это я, - ответил Анатолий.
Тогда Юлдашев продолжил:
- Мой брат пострадал из-за тебя лишь только потому, что у вас одинаковый рост - примерно сто восемьдесят сантиметров. И второе: он подражал тебе во всем. Ты купил дорогое пальто и меховою шапку - он купил себе точно такие же вещи. Ты купил японский костюм - он побежал в магазин и купил такой же блестящий бастоновый костюм. Даже обувь брал такую же, как у тебя! Братан-ака, я скажу тебе по большому секрету, поскольку знаю, что ты умеешь держать язык за зубами. У тебя большой враг в городе Регар. Это Аскарали Суюнов. Заказ поступил лично от него. А просила его женщина из райкома - та, что забрала твои деньги. Она во многом ему угождала и многое доносила. Суюнов знал каждый шаг всех горкомовцев. Да и ее дочка без отца родилась... Ты понимаешь хоть что-что из моего разговора?
- Да брат, я тебя понял.
- Этому человеку Герою Соцтруда, республиканскому депутату, председателю колхоза- миллионера, ты пересекал дорогу. Это второй раз ты ушел от пули киллера. Анатолий, я поклялся Аллаху, если брат останется, живым, расскажу тебе правду, Если бы ты мне рассказал раньше о своей проблеме, я отговорил бы тебя искать деньги. Ты не знаешь того, что знаю я. Деньги взяли несколько человек. И, представь, у всех мощная поддержка. Ты думаешь, что только один потерял? У них всё схвачено - многие «жмурики» подарили им деньги. Это же естественно - то муж прячет деньги от жены, то жена от мужа. Жизнь - и хорошая, и паскудная
- как трихомонозно-гонорейная шлюха. Тут тебе и удовольствие, и горькое похмелье. Брат, слушай мой совет: тебе не дадут жить в республике, уж слишком матерый у тебя враг. У него связи в Москве. Большой человек его опекает. Этот ферганец не по вкусу нашим ленинабад- цам, но его терпят. Ладно, брат, бывай жив-здоров...
Анатолий вырвался из республики с большими потерями. Но его враги потеряли гораздо больше. Прасковья Алексеевна выдала дочку замуж. На свадьбе подарила ей и зятю автомаши¬ну «Волга». Но зять вдребезги разбил автомобиль, а брак распался. Горлова умирала очень тяжело. Кассир гострудсберкассы Рахимова потеряла взрослого сына - он разбился на куплен¬ном ею для него мотоцикле. Управляющий гострудсберкассы тоже был посажен за присвоение нескольких очень крупных вкладов. Его судили, вынесли строгий приговор, но заменили на условно отбывающий вариант наказания, и он подметал двор возле горкома партии под надзором своих людей, пил с ними чай (и не только) и смеялся, когда видел тех, у кого он забрал деньги. Аскарали Суюнов, большой человек, попал в Кукташ - зеленый камень - больницу для слабоумных людей. Там его душа и ушла на доклад к главному шайтану царства Аида.
Никому не принесли счастья горбом, и потом заработанные деньги Адель Салимовича. А его сын? Как бы эта паскудная коммунистическо-оллигархическая жизнь не уничтожала его, он всегда ходит с высоко поднятой головой, и всегда повторяет английские слова, похожие на ругательские: «Ху из ху». И добавляет по-русски: «Мы за монархию, это наше родное. А всё остальное - происки Сатаны».