Победивший смерть

Вы заходили когда-нибудь в редакцию толстого литературного журнала? Нет? Тогда вы не сможете почувствовать атмосферу, царящую в святая святых литературы. Ведь, что такое – редакция? Это алтарь, на который мы несем свои жертвы. Мы уподобляемся Аврааму, который не пожалел своего сына – ради того, чтобы доказать любовь к богу. Мы, вкладываем душу в клочок бумаги, а потом несем его торжественно на заклание, гадая, примет ли редактор (читай жрец) наше детище живым, либо убьет его прямо на алтаре.

Редакция модного ежемесячного литературного журнала «Время – перо!» располагалась в подвале десятиэтажного здания, специально построеного под офисы. То, что редакция находилась в подвале, а таинственные конторы по продаже пластиковых окон и недвижимости занимали целые этажи, полные света и воздуха, было, конечно же, веянием времени. Для того, чтобы попасть в редакцию, нужно было спуститься на один лестничный пролет вниз, а там, за железной дверью, выкрашенной в коричневый цвет, начинался длинный коридор, слабо освещенный допотопными лампочками, по обе стороны которого шел ряд дверей с заманчивыми надписями. «Отдел прозы», «Отдел поэзии», «Отдел критики»… И в самом конце, словно в тупике всех ваших чаяний, находилась дверь со страшной надписью – «Главный редактор». Туда из авторов мало кто доходил. Обычно они заканчивали свой путь за дверью одного из отделов, как бы мрачно это не звучало.

Выпуск журнала – рутинная работа. Никакой поэзии или загадочности в этом нет. Был бы материал, а сверстать его не так уж и сложно. Конечно, бывали времена, когда приходилось выбирать лучшее из худшего, затыкать дыры классикой или картинками. Или всей редакцией срочно браться за перо самим. Неизвестно, кого первого посетила идея конкурсов. Но идея эта оказалась живучей и плодовитой. Нужно было только придумать тему, дать объявление – и произведения сами начинали сыпаться как из рога изобилия. Целый месяц никто и не думал о поиске авторов – авторы шли сами.

Вот в один из таких спокойных конкурсных дней редактор «Отдела конкурсов» Антон Петрович Козлов получил рукопись. В то время он вел конкурс под громким названием «Готические мистерии нашей современности». Кто придумал такую странную тему сказать трудно, но редакция в полном составе радостно ее утвердила.

Рукопись прибыла в большом желтом конверте. Точнее ее принес курьер Женя, подающий надежды молодой автор, который согласен был даже работать уборщицей, чтобы быть поближе к редакции. Он принес конверт прямо в кабинет и, подняв брови, попросил:

- Антон Петрович, марочку мне не отдадите?

На конверте, и вправду, сияла радужная марка. Антон Петрович надел очки, но как ни силился, разобрать страну, выпустившую это великолепие, не смог. Обратного адреса тоже нигде не было. Лишь написан черными чернилами адрес редакции и пометка «на конкурс». И все.

- Марочку, - тянул курьер.

- Иди-иди, потом поговорим, - отмахнулся Антон Петрович.

Женя обиженно покосился и исчез, забыв затворить за собой дверь.

Это было крайним неуважением. Антон Петрович мстительно засопел, предвкушая жалобу на подрастающее поколение, и прикрыл дверь сам.

- Посмотрим, посмотрим, - бормотал он, вскрывая конверт. – Что-то нам такое прислали. Прислали – прислали…

Рукопись состояла из нескольких листков, отпечатанных на машинке и сцепленных между собой большой стальной скрепкой. Антон Петрович, морщась, отогнул скрепку и аккуратно выбросил ее в корзину. Он ненавидел читать скрепленные листки.

«Победивший смерть» - гласило название, набранное прописными буквами вразбивку. Антон Петрович поправил очки на носу и приступил к чтению.

«Мой неизвестный читатель, - так начинался рассказ, - мой неизвестный читатель, Знаешь ли ты, что такое любовь? Если знаешь, то тебе нетрудно будет понять меня. А я должен выговориться. Как должен был выговориться уже много лет назад, но нес это в себе. Наша память не беспредельна, и когда-то я должен уметь избавиться от тягостных воспоминаний.

Мой род восходит к самым известным родам средневековья. Но высокое происхождение не смогло защитить меня от участи любого, кто мог бы оказаться на моем месте. Будь то крестьянин или священник. Мы не выбираем свою судьбу, но судьба выбирает нас. Так однажды, поджидавшая меня судьба вступила в свои права, и я стал тем, кем стал. Новое мое положение давало мне неограниченную власть, но и не убирало тех тягот, которые сопровождают человеческую жизнь.

Имена этих тягот известны всем – любовь, ненависть, предательство. Предательство и ненависть миновали меня в тот период, но вот любовь нежданно нарушила покой и явилась во всей красе наподобие сильного слабительного, из-за которого твои желания и действия зависят уже не от тебя, а от внешней причины. Я встретил Катарину.

Разве мог я тогда думать, гуляя в окрестностях родового имения, я найду такое, что заставит мою жизнь течь по иному руслу. А надо сказать, что жизнь моя тогда уже была предугадана на долгие годы. Целью моих прогулок была старая орешина, которая отмечала границу владений. Обычно я проводил в ее тени несколько минут, иногда полчаса, предаваясь размышлениям и отдыхая от зноя, который был частым моим спутником в то лето. Выпивал воды из бутылки, захваченной из дома. И пускался в обратный путь.

Третьего числа месяца августа этот размеренный ритуал оказался разрушенным. Под любимой орешиной кто-то сидел. Я увидел человека издали - темный силуэт, склонивший голову на колени. Трудно было понять, мужчина ли это или женщина. Раздосадованный, я поспешил к дереву, стараясь производить как можно больше шума. Свистел, бил прутом по кустам. Так я надеялся заставить незнакомца уйти прежде, чем сам окажусь рядом.

Но тот не сдвинулся с места, и я смог, наконец, рассмотреть его. Это была женщина в черном платье и черной шляпке. Она сидела так неподвижно, что я даже засомневался – жива ли она.

- Извините, - крикнул я, - вы меня слышите?

Она подняла голову и посмотрела мне прямо в лицо. И в этот момент я понял, что влюбился. Представьте себе – белое лицо, карие, чуть раскосые глаза, каштановые волосы прихотливо вьющиеся над высоким лбом. Она казалась маленькой и хрупкой, но когда вскочила, я понял, что она довольно высока. Так мы и стояли друг против друга, и прошла вечность, пока она со спокойной полуулыбкой не произнесла низким грудным голосом:

- Конечно, я вас слышу. Вы создали столько шума.

Ее звали Катарина. Она было дочерью адвоката, и приехала в гости к соседнему помещику, который приходился ей дядей, чтобы поправить слабое от природы здоровье на деревенском воздухе. В тот день, совершив большую прогулку до самой границы моего владения, она вдруг почувствовала слабость и присела отдохнуть под орешиной. Я проводил ее до дому, взяв обещание, непременно, в ближайшие выходные навестить меня вместе с дядей и его женой.

Так состоялось это знакомство. Визиты туда-сюда продолжались до тех пор, пока не привели к естественному результату. Я сделал предложение, и оно было благосклонно ею принято.

Если вам когда-то приходилось заниматься подготовкой к свадьбе, то вы знаете, какое это хлопотное дело. Я съездил в город и привез ей фамильный перстень, который хранился в банке и передавался в нашей семье по женской линии. Его украшал огромный сапфир, вокруг которого россыпью блестели маленькие бриллианты чистейшей воды.

Одно только мучило меня, я боялся раскрыть ей свою самую страшную тайну, хотя в будущем надеялся, что она поймет, и я сумею дать ей то, чего не в состоянии дать ни один человек. А пока, счастливые мы гуляли по желтеющим лесам, и благосклонная природа обещала нам долгую осень и мягкую зиму. Да и не страшна зима, когда ты сидишь с любимой у камина, в защищенном со всех сторон родовом доме. Я предвкушал эти долгие вечера, когда откровенные разговоры переходят в бурные ночи, а ночи сменяются ясными утрами. Резкий свет зимнего утра смягчают кружевные занавеси, а на столе уже подан завтрак. Блестит серебряный кофейник, распространяя таинственный аромат кофе. И кажется, что все это уже было сотни раз, и будет вечно.

Но меня тревожила нездоровая нервозность Катарины. Вот, только что она была весела, и вдруг, замыкается в себе и дрожит от какого-то внутреннего напряжения. Щеки покрываются серостью, румяные губы бледнеют, а в глазах замирает ужас. Дрожь пронизывает все ее тонкую фигура, словно она увидела привидение. Но длится это недолго – и вот она уже снова смеется. Лишь раскосые глаза сохраняют тень пугающего видения.»

Антон Петрович потянулся и отложил прочитанное.

- Неплохо, - пробормотал он, - посмотрим, как все разрешится дальше. Но пока очень-очень напоминает Эдгара По. Что за манера у молодых перепевать По? Словно бы и нет других образцов подобной литературы. Хотя… очень неплохо.

- Антон Петрович, - в дверь просунулся курьер Женя. – марочку-то, отдайте…

- А чтоб тебя! – хлопнул по столу ладонью редактор. – Исчезни!

Курьер исчез, унося с собой настрой от прочитанной части.

Антон Петрович выругался. И снова взялся за листки.

«День свадьбы приближался. Я не мог спать, потому что перед глазами сменяли одно другое видения будущей жизни. Катарина тоже выглядела измученной. Кто только придумал эти месяцы ожидания и подготовки. Не лучше было бы сегодня сделать предложение, а завтра уже и пожениться в мэрии. Да-да, мы решили не венчаться, потому что Катарина была из семьи лютеран, а в городе был только католический костел. Сам же я давно уже не верил в бога, как не верил в него мой отец. Я подозревал, что никто из нашей семьи никогда не верил. Поэтому решение записаться в мэрии устраивало всех. Но вот сама подготовка к торжеству и требовала много времени. Целых два месяца десятки поденщиц мыли мое родовое гнездо, меняли портьеры. Заново обивалась мебель. Была выписана большая кровать, хотя таких кроватей в имении было предостаточно, но каждый раз на каждую новую свадьбу традиционно покупалась и новая кровать. Нынешняя была уже без резных ангелов и балдахина. Обычная современная кровать со спинкой в стиле модерн и двумя маленькими тумбочками по бокам, прикрепленными прямо к спинке, на которые я поставил одинаковые светильники.

И вот наступил торжественный день. Катарина была разряжена в белое платье невесты. И я впервые понял, как не идет ей белый цвет. Ее лицо и руки почти сливались с гипюровой отделкой воротника и манжет. Только глаза и волосы чуть оттеняли мертвенную бледность. И казалось, что это покойница, одетая в свой последний путь. Щемящее предчувствие охватило меня при виде Катарины. Но она была спокойна, и я тут же забыл о своих страхах.

Мы приехали в мэрию. Я смутно помню, что и как там происходило. А потом отправились в городской дом ее отца, где уже были накрыты столы. К вечеру гости должны были перебраться в мое поместье и продолжить пир.

На пороге дома свадебный кортеж встретил дворецкий, сияя улыбкой, которая соперничала с белизной его манишки. Он широко распахнул двери, открывая ярко освещенный холл и огромную лестницу, по которой нам предстояло подняться наверх - в столовую. Если бы я тогда только знал, чем обернется нам этот визит, это празднование, то никогда бы не согласился. Но в тот день моя интуиция молчала. Хотя неопределенные предчувствия и навещали. Мы пошли вверх по лестнице – молодая пара, только что ставшая супругами. Прямо перед нами на лестничном пролете висело огромное зеркало от пола и до потолка. Рассчитанное на то, что каждый, поднимающийся к нему сначала увидит лишь свое лицо, и только потом, очутившись на площадке, отразится в нем полностью. Мы шли рука об руку. Катарина смотрела на меня влюбленными глазами. Но, когда мы уже были почти на самом верху, она перевела взгляд на зеркало и увидела, что меня нет рядом с ней. Да-да, я не отражался в зеркалах, как и любой нашего рода. Но как же я мог об этом позабыть? Как мог не предупредить ее? Зачем откладывал этот разговор?

Катарина посмотрела на меня, потом снова в зеркало. Вскрикнула и медленно опустилась на ковер. Гости, поднимавшиеся вслед за нами, остановились, думая, что невеста оступилась и сейчас поднимется. Я взял в ладони ее руку и понял, что Катарина мертва. Ее организм, подточенный нервностью и приступами страха, не выдержал потрясения. И она тихо скончалась на пороге новой и вечной жизни. А я не успел ей дать все это».

Снова скрипнула дверь, и в тишине кабинета раздался шепот:

- Антон Петровииич, марочку….

Редактор завертелся на стуле, как ошпаренный. Схватил со стола зажим для бумаг и запустил его в дверь. Дверь мгновенно закрылась Антон Петрович промокнул лоб салфеткой и перечитал последнюю фразу:

«Ее организм, подточенный нервностью и приступами страха, не выдержал потрясения. И она тихо скончалась на пороге новой и вечной жизни. А я не успел ей дать все это.»

- Не успел - пробормотал он, то ли цитируя текст, то ли сожалея о том, что не попал в курьера. – Однако, продолжим.

«Так день нашей свадьбы превратился в день траура. Вызов врача, реанимационные меры – ничто не возымело действия. И из мужа я в мгновение ока превратился во вдовца. А также и в изгоя. Потому что кто-то успел заметить, что в зеркале не было моего отражения. Поползли слухи, и я заперся в родовом гнезде, никого не принимая у себя, и никого не навещая.

Конечно, в день похорон я отправился на кладбище, где и проводил любимую, прячась за деревьями и, издали, наблюдая за похоронами. Мне важно было знать точное место ее захоронения, потому что я твердо решил – вернуть ее себе. Воскресить любыми путями.

Из беспечного молодого человека, уделяющего внимание лишь удовольствиям и прогулкам, я превратился в отшельника, изучающего труды некромагов. И как ни тяжело двигалось это учение, но у меня была в запасе вечность.

Не стану говорить о неудачных опытах, их было множество. Прошло сто лет, а я все не мог осуществить задуманное. Для смертного человека такое долгое застревание на одном и том же, явилось бы болезнью, навязчивой идеей. И он умер бы, так и не завершив начатого. Но не таков характер потомственного вампира. Я знал, что рано или поздно обниму Катарину, которая станет такой же вечной, как и я.

И этот день настал! Собрав все необходимое, я отправился на кладбище, и ровно в полночь проделал все, что было нужно. Я чувствовал себя так же, как в далекий день собственной свадьбы. Был счастлив, словно вместо крови в моих жилах текло шампанское. Когда закачался памятник, отвратительный памятник серого гранита, я испытал неземное блаженство, и собственными руками помог ему рухнуть. Я слышал под землей далекий скрежет, словно кто-то царапал крышку гроба. И трухлявая крышка не выдержала, сломалась под пальцами. Я начал торопливо копать могилу, и уже через несколько минут увидел, что земля, в образовавшейся яме колеблется. Наконец, на поверхности появилась изящная бледная ручка с длинными худыми пальцами на одном из которых блистал знакомый мне перстень. Я ухватил ее, почувствовав слабое пожатие, которого ждал столько лет. Катарина вернулась. Я помог ей выбраться из могилы, которую потом наскоро закидал землей. Завернул мою жену в одеяло и на руках донес до автомобиля. Какая же она была слабая. Но я слышал ее тихий голос, благодаривший меня, и был счастлив.

К настоящему времени мы живем с ней уже двадцать лет. Вечерами сидим у камина, утром завтракаем при снежном свете, смягченном кружевными занавесками. И серебряный кофейник отражает и искажает наши счастливые лица. Недавно я освоил тонкую науку пользования компьютером. И однажды, гуляя по просторам Интернета я увидел сообщение о вашем конкурсе. Результатом этого и явился рассказ, который я здесь представил.
Антоний Моссельбаум, вампир

P.S. Мне не хотелось бы указывать место своего пребывания. Поэтому ответ, который вы сейчас напишете, передайте моему человеку. Он зайдет за ним ровно в три часа пополудни. Надеюсь, что к этому времени, Вы уже будете знать, принимаете ли мой рассказ на конкурс. Мне кажется, что он вполне соответствует тематике.»

Дочитав последнее слово, Антон Петрович разразился безудержным смехом. Шутка с автором-вампиром показалась ему просто замечательной, и достойной публикации в журнале. А уж если все это сопроводить комментариями, то такому материалу и цены не будет. Поэтому он тут же принялся строчить ответ.

Нет нужды, приводить его здесь полностью. Можно только сказать, что наш редактор выражал «глубочайшую признательность автору за прекрасную шутку». В одном месте, он даже перешел некие границы, и назвал автора – тезкой. Действительно, Антон и Антоний одно и то же имя. Редактора и это позабавило. А когда что-то казалось забавным, Антон Петрович запускал обе руки в свою густую шевелюру и лохматил ее. Светлые его волосы становились дыбом, очки поблескивала на вздернутом носу, и весь облик редактора становился каким-то диким.

В этот момент в дверь постучали. И тут же пикнули часы – было ровно три часа.

«Если это опять Женька, - подумал страдалец, - то я его убью».

Но на всякий случай, вежливо крикнул:

- Да-да. Заходите!

Дверь распахнулась. Это был не Женька. На пороге стояла дама, вся закутанная в черное. Большой капюшон скрывал ее лицо. Грациозной легкой походкой приблизилась она к столу. Антон Петрович успел заметить мягкий изгиб стройного тела, когда она оперлась рукой в перчатке о спинку стула для посетителей. Но не села на него, а подошла к столу и склонилась в полупоклоне перед замершим по стойке смирно редактором. На него пахнуло дорогими духами, и глубокий голос произнес:

- Здравствуйте, я пришла забрать ответ.

Редактор было протянул ей письмо, но вдруг застеснялся. Он вспомнил, что не успел причесаться, и вид его был, наверное, смешным и неприличным. Антон Петрович потянулся к маленькому зеркалу на стене за его спиной, чтобы причесать взлохмаченные волосы. В отражении он увидел лишь себя в пустом кабинете. Он удивленно обернулся, думая, что дама неслышно ушла. Но она все так же стояла возле стола. Снова взглянул в зеркало – никого.

- Не утруждайтесь, Антон Петрович, - спокойно произнесла гостья. – Просто, отдайте мне ответ, и я уйду.

- Пппожалуйста, - редактор вновь протянул ей письмо. И тут капюшон вдруг немного сполз, и Антону Петровичу показалось, что он видит улыбающийся череп. – Ай!!!, - взвизгнул он и закрыв обеими руками голову, словно ожидая удара, скрылся под столом. Клацая зубами от ужаса, он не услышал легких шагов и звука затворяемой двери. Поэтому не знал, ушла ли она. И Антон Петрович не торопился вылезать из-под стола, поминая нехорошими словами Антония Моссельбаума и его кошмарную Катарину.

И точно чьи-то ноги вновь прошлепали по ковру.

Пока редактор в панике беззвучно повторял «Отче наш», курьер Женя, а это был он, воровато оглядываясь, устремился к желтому конверту и торопливо отодрал уголок с маркой.

- Ушел, старый хрыч, - бормотал он шепотом. – Вот ведь вредный дядька. Марку ему жаль. Ничего, сами возьмем. Пусть потом думает…

Через пару часов, Антон Петрович обнаружил себя на заднем дворе, сжигающим желтый конверт и рукопись, доставившую ему столько неприятностей.

А на другой день она вновь лежала целая и невредимая на его редакторском столе. И так продолжалось с неделю, пока он не подал заявление об уходе и не исчез навсегда из редакции журнала «Время – перо». Что сталось с рукописью после этого, мы не знаем. Но слышали, что в одном из номеров журнала был опубликован рассказ под названием «Победивший смерть».