Все в памяти моей... Гл. 63. Пристегните ремни...

    В  Новосибирске  нам  уже  были  приготовлены  две  комнаты  в  гостинице  и  забронированы  билеты   на  авиарейс   Новосибирск - Тель-Авив  на  семнадцатое  октября.  Всем  этим  занимался  и  оплачивал  межрегиональный  фонд  социальной  защиты  и  помощи  «Эвен-Эзер».    Еще  летом,  когда   мы   получали   визы   в  Израильском  центре  в  Новосибирске,   к  нам  подошла  милая  молодая  женщина  и  предложила  помощь  от  фонда. Мы  даже  не предполагали, что такое  возможно, что  кто-то  может  взять    (безвозмездно!)  все  расходы  на  себя.   Поэтому  надо  было  прибыть  в  гостиницу за три  дня  до  вылета, – оформить  авиабилеты  и  все  документы  на  выезд.
 
    К  полудню,  когда  мы  приехали,  гостиница  уже  гудела,  как   цыганский  табор.   По  коридорам  носились  дети,  где-то  пели,  где-то  ссорились,  пахло  апельсинами,  яблоками  и…  общепитом.
   
    Гостиница,  видимо,  ранее  была  рабочим  общежитием,  так  как  находилась  далеко  от  центра,  почти  на  окраине  города,  и  по   всему  ощущалось,  что  где-то  рядом  промышленные  предприятия.      Нас  предупредили,  чтобы  далеко  не  отлучались.  Напротив  гостиницы,  за  шоссе  и  трамвайными  путями,  был  небольшой  гастроном,  где  можно  было  купить  что  нибудь   молочное,  хлеб  и  сладости,  а  в  самой  гостинице  работала   столовая,  где  нас  кормили  три  раза  в  день, - бесплатно...  На  входе  в  гостиницу  сидели  два  охранника.

    Три  дня  безделья  и  маяты  показались  вечностью.  Правда,  за  это  время  я  с  Андреем,  Сережей  и  Глебом  побывали  дома  у  Нины,  посидели  за  чаем,  прощальным...  Все,  что  у  меня  было  лучшего  из  зимней  одежды, - шубу  из  рыжей  лисы,  шляпу  из  каракуля,  сапоги  на  меху  и  теплую  куртку, -    я  оставила  ей…   Еще  раньше,  уходя  из  своей  квартиры,   все  осенне-весенние  пальто,  плащи  и  костюмы  отдала  соседям. С  собой  взяла только плащ,  легкое  полупальто,  новый  костюм  и  летние  вещи.

     Рано  утром  семнадцатого  к  гостинице  подъехали  два  больших  автобуса  с  вооруженными  охранниками.  Было  тепло,     пасмурно.  Быстро,  по  спискам,  погрузились  и  вот  уже  мчимся  по  шоссе,  в  утреннем  тумане,  в  Толмачево,  в  аэропорт.

     У  меня  ощущение  какой-то   нереальности   происходящего.  Утро,   туман,  охранники  с  автоматами…  Звуки  все  слышу  словно  сквозь  вату.
    
   
     В  аэропорту  уже  полно  провожающих. Родители  Марины  и  наша  Нина  тоже  здесь.  Слышим:  российские  рубли  провозить  нельзя.    Собираем  по  карманам  все,  что  есть,  и  отдаем  Нине.  Постоянно  предупреждают: ни  у кого  никаких  передач  не  брать!  Писем  тоже.  Фотографии – только  цветные!  Я  оставила  у  Ларисы  целый  архив  черно-белых снимков,- любительские со школы,  студенческие,  и  еще  многие,  что  накопились  за  более,  чем  тридцать  лет,  в  Барнауле.

     В  самолете  почти  все  время,  до  посадки  в  Сочи,  спала,  вернее,  не  спала,  а  погружалась  в  мутную,  вязкую  дремоту .    Сказывались  напряжение   и  тревога  последних  дней. Уставший,  измученный  мозг  все  листал  и  листал  последние  картины  прощания.  Автобус,  дорога,  таможня…   Девушка  за  стойкой  таможенного  досмотра с удивлением  спросила, оглядывая  наш  довольно  скромный  багаж: 

-   Это  все  ваши  вещи?

-   Все,  -  ответила  я  и  подала  ей  свою  декларацию,   где   была  указана  сумма  в  пять  с  половиной  тысяч  долларов, -  столько  стоила  моя  квартира,  это  были  деньги  с  продажи.
             
-   Документы,  внутренние  паспорта,  картины,  книги  с  собой  везете?

-   Только  семейный  архив,  дипломы,  фотографии.  А  паспорт  почему  нельзя?  Там  уже  нет  ни  прописки...  ничего... Это  же  память!

-   Не  положено, - услыхала  в  ответ.

    Мы  быстро  собрали все  паспорта  и под  локтем  милиционера,  приоткрывшего  дверь  в  зал  ожидания,  сунули  их   в  руки  Галине,  сватье. А я  переживала,  как  бы  мне  не  велели   снять  или  расстегнуть  полупальто,  под  которым  в  карманах  моего  нового   жакета-панциря   лежали  все  четыре  трудовых  книжки   детей, -  они  тоже  были  в  списке  документов,  запрещенных  к  вывозу.

    Пронесло!(Хотя  потом  я  узнала,  что  из других  районов спокойно  вывозили  и  паспорта  с  пропиской,  и  трудовые  книжки, и  черно-белые  фото). Это  наши  службы  строго  соблюдали  старые  драконовские  законы.

    Молодые, бравые ребята, с военной  выправкой,(в  штатском), быстро  побросали  наши  сумки  с  весов  на  тележки, а  мы  отправились  на  паспортный  контроль.

-   Проходите, - одними  губами  проговорил  молоденький  солдатик  в  стеклянной  кабине,  возвращая  мой  паспорт.

-   Мам! -  услыхала  сзади, -  ты  переходишь  границу!          

    Вот  так, - назад  пути  уже  нет…

    И  уже  и  вправду казалось, будто  неуловимо  изменилось что-то,- в  воздухе  ли,  или  внутри  меня  самой?  Подобное  ощущение  появилось  еще  в  Барнауле,  когда  уже приехали  в квартиру  Вовчика  Бандурина  Сергей  и Ирина  с  Антоном.   И  на  второй  день  мы   с  Антошкой  гуляли  по  поселку,   и  я  все  видела  словно   со  стороны,  не  изнутри  моего  нынешнего  я, а  глазами  уже  другого  человека,  нездешнего,  далекого. И  как  бы  впитывала  в  память уже  привычные  картинки:   выщербленный   асфальт  тротуара   у  старого  гастронома,  стихийно  возникший  базарчик  у  его  входа,- бабульки  с семечками, помидорами,  вязаными  носками  на  наспех  сколоченных  прилавках.  Бойкие,  молодые  торговки, (не  из  наших,  не  местные),  громко  зазывают  посмотреть  свой  товар, - развешанные  здесь же, на ограде  перед  школой, яркие, ядовито-попугаистых  цветов, футболки,    джинсы  местного  пошива,  со  "сногсшибательными"  этикетками:  Made...
   
   Запомнилось  смешное,  -   мы  заходили  по  пути  в  магазины,  которые  уже  напоминали  старые  деревенские  сельпо,   где  наряду  с  хлебом,  селедкой  и  сахаром  торговали  сапогами,  женскими    комбинациями  и  хомутами, -  только  теперь  в  этих  супер-пупермаркетах  было  все  -  от   потерявших   натуральный  вкус  караваев,  колбас  и  сникерсов  до модельных сапог на  высоченной  шпильке  и  шампуней  от  перхоти.

   В  одном   из  отделов  я   купила  себе  несколько   понравившихся  вещей. В  основном – нижнее  белье. И  возвратившись  домой, едва  отворили  дверь,- Антон  (ему  было  уже  восемь  лет)с  порога  закричал  на  весь  подъезд:

-   А  мы  бабушке  трусы  купили!

    Смеялись, -  конечно,  как  же – за  границу  и  без  трусов!
 
    Вот,  вспомнилось…  Смешно.
 
    ...Поднялись  на  второй  этаж,  в  так  называемый  накопитель.

-   Вот  тебе  и  заграница! – громко  сказал  кто-то  из  идущих  за   нами.

    Действительно, все  иначе,  чем  в обычном  «накопителе»  для   нашего  брата  (увы, теперь  уже  не  нашего!),   гражданина  России   (полетала-то  я  в  свое  время  немало),  где  не  только  присесть  не  на  что,  но  порой  и  стоять-то  негде  было  в  душном,  полутемном  помещении-загоне.  А  здесь  и  свет  яркий  от  модных  светильников,  и  бар-стойка  с  напитками,   и  кресла  вдоль  стен, -  и  воздух  чистый,  прохладный  -  кондиционер  работает!  Вот  как  любим  мы  вас,  граждане  иностранцы!
 
    В  Сочи, на  дозаправке  топливом,  стояли  почти  час.  Из  самолета  никого  не  выпускали.  Кондиционеры  не  работали.  Было  жарко,  душно.  Мне  разрешили  постоять  у  открытой   двери,  подышать  свежим  воздухом.  Острожно  выглянула  наружу.  Было  уже  совсем  темно,  хотя   только-только  наступил  вечер, - часы  показывали  начало  шестого.  Самолет  стоял  в  каком-то  дальнем  углу  летного  поля  почти  в  полной  темноте. На  небольшом  расстоянии, под  крылом,  увидела  человека  с  автоматом,  чуть  подальше -  еще  одного.  В  тишине  было  слышно,  как  переговариваются  рабочие  возле  «заправщика».  Далеко,  у  другого  края  поля,  светились  огни  здания  аэропорта… 
 
     Теперь  летели  в  ночи.   За  иллюминатором  то  появлялась, то  исчезала  неполная  луна,  словно  аккуратно  надкушенное  яблоко.   Далеко  внизу  было  море.  Ни  огонька…  Снова  задремала.  И  снова  замелькали  лица,  лица,  как  бесконечная  кинопленка.

     Сквозь  сон  услыхала:  «…Бен  Гурион!  Пристегните  ремни,  пожалуйста!" 
   
     Внизу,  в  темноте,  густыми  крапинами  огней  ярко  светилась  крохотная,  с  ноготь  величиной,  полоска  земли.  Израиль…
 
     Самолет  тихим  ходом,  с  мягкими  толчками,  подкатил   почти  к  самому  зданию  аэропорта.  Быстро  подали  трап.  У   двери  в  лицо  пахнуло  теплым,  как  из  остывающей  духовки,   воздухом.  Совершенно  незнакомые  запахи, то  ли  цветов,  то  ли  шампуня.  Много  света.  Пальмы.   Полицейские  возле  самолета.   В  светлых  рубашках  с  короткими  рукавами,  в  черных   фуражках,  вооружены.

     Нас  собрали  плотной  кучкой  у  трапа  и  девушка-полицейский,   призывно  взмахнув  рукой,  повела  за  собой  к  широким  ступеням,   к  ярко  освещенной  раздвижной  стеклянной  двери.
 
    Вскоре  все  мы  оказались  в  помещении,  очень  напоминавшем    районный  клуб:  ряды  пластиковых  кресел,  впереди  высокая  сцена  с  длинным  столом  и  стульями  (для  президиума?). Перед  сценой, внизу, тоже  длинный стол,  покрытый  белой  бумажной  скатертью, с бутылками  минеральной  воды, колы  и еще  каких-то   напитков,  и  множеством  пластиковых  стаканчиков. Здесь  же  пластиковые  блюда  с  булочками  и  маленькими  пирожными.  Кто-то  подсказал,  что  это  для  нас.
               
    Невысокий  плотный  мужчина  говорил  что-то  со  сцены...   Теперь  уже  не  вспомнить,  о  чем, - все  устали  после  многочасового  перелета,  да  и  время! Был  уже  двенадцатый  час  ночи.  И  повели  нас  по  кабинетам...   В  каждом  подписывали  какие-то  бумаги…  Никто  не  обьяснял,  что  это  за  бумаги,  что  в  них  написано, - перевода  не  было…  Сережа,  вернувшись  на  свое  место  в  зале,  сказал:

 -  Что  подписывал,  непонятно!  Может,  приговор  себе!
   
    И  я  так  до  сих  пор  и  не  знаю, - что  я  там  подписывала?  Одно  было  понятно  и  приятно: всем  сразу, тут  же,  выдали  денежное  пособие  на  первое  время,  а  мне  еще  сообщили, что  с  этого  месяца я  буду получать  постоянное  пособие  «по  старости»,  хотя  тогда   человек,  говоривший  мне  это,  подавая  бумагу  для  подписи,  произнес:

-   С  этого  месяца  вы  будете  получать  пенсию, - и  назвал  сумму,  сказать           «пособие  по  старости»,  наверное,  не  решился,  -   выглядела  я  еще   далеко  не  старухой,  хотя  измученной  и  уставшей  была  до  предела.

    В  завершение   этого   «конвейера»  велели  всем  приложить  к  документам  фотографии  для  удостоверения  личности. У  меня  такой  не  оказалось  и  очень  быстро  я  очутилась  в  маленькой  кабинке,  -   а   выйдя  из  нее,   получила  готовые  фото.   Эти  фотографии  до  сих  пор  удостоверяют   мою  личность  в  теудат-зеуте  и дарконе (заграничном  паспорте), и на  них  мне все  восемьдесят!

-  У  вас  здесь  есть  родственники,  знакомые? - спросила  одна  из  девушек,  занимавшихся  нашими  документами.  -  У  кого  вы  решили  остановиться?  Куда  вас  везти?

-  В  Хайфу, - ответил  Андрей.
 
   Уставшие,  -  уже   было  почти   три  часа  ночи,  -   измученные  напором  принимающей   «команды»,   растерянные  от   новизны   и   непонятности   своего  положения,   мы  последними  погрузились  в  маршрутное  такси,   из  которого  молодой  парень  громко  прокричал  по-русски:

-  Кому  тут  в  Хайфу?
 
   Дорога  кажется  нескончаемой. За окнами  машины  мелькают огни, щиты  реклам,  дорожные  указатели.    Иногда  близко  к  шоссе,   в  свете  уличных  фонарей,  подступают  дома. Останавливаемся  на  автозаправочной  станции  у  бензоколонки.  Все  в  ночи  очень  ярко:   свет   неоновых   ламп,   желтая   краска  стен  и  бензоколонок,  прилавок   минимаркета.  Водитель  выскочил  из  машины,  слышно,  как  щелкает  автомат  заправки.  Рядом  с  нами  бетонная  колонна-опора,  на  ней  телефон, по  которому  громко  разговаривает  девица солидного  телосложения   с  распущенными   длинными   волосами,  в    коротких  шортах  и   белой   майке,  оставляющей  неприкрытыми  половину  спины  и  живот.Одной  рукой  она  прижимает  к  уху  телефонную  трубку,  в  другой  дымится  сигарета,   которую  она  то  и  дело  подносит  ко  рту.   Вот  так!  Бензин  и…  сигарета!   За  моей  спиной  посапывало  все  мое  спящее  семейство,  а  я  с  замирающим  сердцем  не  могла  дождаться:  когда  же  мы  отъедем  от  этой  бензозаправки!
               
    Теперь,  уже  прожив  здесь  больше  десяти  лет,  я  с  уверенностью   могу  сказать:   в  первые  же  часы  пребывания  на  этой  земле  я  увидела  символ   «безопасности»   Израиля:   бензоколонка   и   девица  с   зажженной  сигаретой,  которую  она  небрежно  держит  в  руке!  Вот  и  гадай, -  бросит  она  ее  или  загасит?…   

-   Хайфа! – произнес  водитель,  и  я  увидела  справа  россыпь  огней,  которая  начиналась  внизу,  на  земле,   и    поднималась  выше  и  выше,  словно  края  гигантской  чаши,  на  дне  которой  плескалось  море,  -  оно  вот  уже  долгое  время  ощущалось  в  темноте  ночи  слева  от  шоссе.
 
-   Вам  куда  в  Хайфе? – после  паузы  спросил  он.

-   В  гостиницу, - ответил  позади  меня  Андрей.

-   Ну,  тогда  в «Лев-ХайфА», - сказал  водитель и  пояснил:  -  Обычно  всех  оле-хадаш  везем  туда!   Там  хозяин  араб,  всегда  есть  места,   и  не  так  дорого.
      
    Вскоре  он остановил  машину  у тротуара  на  узкой  улице, перед  небольшой,   освещенной  фонарями  в  круглых  белых  плафонах,  площадкой  со  скамеечками  и  цветами  в  горшках.

-   Все,  приехали,  выгружаемся!   Вот  гостиница,  -  показал  он  на  здание  слева  от  этой  маленькой  площади.

    Андрей  и  я  поднялись  по  лестнице  на  второй  этаж  в  небольшой  холл.  Все  здесь  было устлано коврами  и задрапировано темными  шторами.  За  стойкой  пусто,   на  диване  у  противоположной  стены  полулежала  целующаяся  молодая    парочка,   не  прекратившая  своего  занятия  и  при  нашем  появлении.   Словно  из-под  земли,  а  вернее, -   как  из-под  ковра,   вырос   огромный   толстый  человек  в   белой,  невероятного  размера,  растянутой  майке,  широких  черных  шортах,  больше  смахивающих  на «семейные»  трусы,   и  в  шлепанцах  на  босу  ногу.

    Андрей  попробовал  было  заговорить  с  ним  на  «своем»  иврите,  но  тот  мало  что  понял,  тогда  Андрюша  перешел  на  почти   такой  же  английский.  Кое-как  поняли  друг  друга.   Хозяин  брал  оплату  не  менее,   чем  за  три  дня,  и  мы,  не  зная,  сколько  нам  придется  пробыть  в  гостинице,  уплатили  ему  за  два  номера (за  трое  суток)  девятьсот  шекелей.  Он  открыл  нам  два  двухместных  номера, -  я  вошла  в  комнату  с  Сергеем  и  Ириной  и...  словно  попала  в  кинофильм  о  Востоке!

    Подобное  представление  у  меня было о  «номерах»,   почерпнутое,  (конечно  же!)  из  наших  советских  фильмов  о  жизни  бедных  восточных  проституток...  Посередине  большой  комнаты  широкий,  занимающий  почти  половину  ее,  топчан-кровать,   покрытый  цветным  покрывалом  не  первой  свежести   и   несколькими  плоскими,  тоже  цветными,  подушками  на  нем.   Рядом,  у  стены,   такой  же  топчан,  но   поуже,  покрытый  вытертым  ковром.  По  другую  сторону  кровати,  тоже  у  стены,   маленький  туалетный   столик  на  тонких  гнутых   ножках  и  большим,  старым,  в  разводах,  зеркалом  над  ним.   В  углу,  сразу  у  двери,  задернутая  матерчатой  ширмой  на  кольцах,  крошечная  душевая  кабинка, рядом  с  ней  раковина-умывальник  с  торчащим   из  стены   потемневшим   краном,   и  здесь  же  еще  один  столик, с  зеркалом  на  подставке, и  возле него  облезлый  пуфик. И освещение,– тусклое бра  возле зеркала, по которому ползет  здоровенный,  коричневый  таракан!…
               
    Я  видела,  что  Андрей  и  Сережа  растерялись,   как-то   погасли,  молча осматривались   вокруг,   все  у  них  валилось  из  рук…   Марина  попыталась  «привести  их  в  чувство»,  но  пока  из  этого  ничего  не  получалось.  А  у  меня  раскалывалась  голова,  казалось,  она  вот-вот  взорвется  и  разлетится  на  куски.   Я  тут  же  упала  на  узкий  топчан  и  Андрей,   проходя  мимо,  заглядывал  мне  в  лицо и  повторял:

 -  Мама!  Мама!!  Не  пугай  меня!
   
    Позже  он  признался, что в тот  момент  у  него  было состояние:- «…хотелось  повеситься, - куда  же  я  завез  вас  всех!»
   
    Но  надо  отдать  должное  моим  невесткам,  -  обе  они  в  этой  ситуации  оказались  на  высоте:   как-то  очень  буднично, спокойно,   помыли  детей  в  душе,  приготовили  всем  постели,    накрыли  из  имевшихся  у  нас  продуктов   стол,  добыли  у  хозяина  чайник…   Уже  светало,  когда  все  мы,  более-менее  умиротворенные,  улеглись  спать.