Отверженные

     ...и ухожу в ночную мглу, никем
не принят и не понят, щекой к холодному
стеклу в дрожащем мчащемся вагоне.

                М.Веллер.
                Самовар.



     Пожилой санитар Иван Евсеевич Хромченко, сворачивая очередную "козью ножку", повернулся к сидящей с ним рядом на телеге санитарке Валюшке:
     - Чего ты все копаешься в своей сумке? Больше того, что там положено, не отыщешь.
     - Смотрю, не забыла ли чего...
     - Сумка-то маловата. Перед сегодняшним боем не твой редикюль надо брать, а мешок с бинтами. Много сегодня кровушки прольётся...
     - Да вы сами нервничаете - вон, третью самокрутку уже сворачиваете, - ответила девушка.
     - Закуришь тут, - проворчал Иван Евсеевич. - Вон ночью разведка ходила, так один там и остался, второго раненого вытащил третий разведчик. Минное поле впереди. А ребят в атаку через него пущают.
     Валя промолчала, а пожилой санитар продолжал ворчать:
     - Его, конечное дело, надо бы разминировать, да как? Днем немцы простреливают все поле, а ночью...
     - Иван Евсеевич, - раздался голос из палатки. - Иди, помоги...
     Отбросив окурок и затоптав его сапогом, санитар направился к палатке и вскоре вместе с доктором Самуилом Яковлевичем вынес на носилках труп, который отнесли к вырытому рву и аккуратно опустили тело вниз. После этого санитар вернулся к Вале.
     - Кто это был? - спросила она, имея в виду мертвеца.
     - Разведчик, - тихо ответил он. - Яковлевич сказал - большая потеря крови и болевой шок.
     - Господи, когда это кончится? - вздохнула санитарка.
     - Да, - ответил Хромченко, скручивая новую цигарку. - Кончится война, а бабы останутся без мужиков. Хоть выдавай двум-трем по одному.
     Валя промолчала. В это время со стороны передовой, находящейся от санитаров в трехстах-четырехстах метрах, взвилась ракета и тут же раздались нестройные крики "Ура!" и одновременно немцы открыли шквальный минометный и пулеметный огонь.
     - Началось, - проворчал санитар. - Даже докурить не дали...
     - Пойдемте, - Валя слезла с телеги.
     - Да погодь ты, - остановил ее Хромченко. - Там сейчас ад, чего лезть-то? Сами ляжем...
     - Кровью истекут, - настаивала Валя.
     - Пошли, - Евсеевич вздохнул, выбросил очередной окурок и перекрестился, - Ну, Господи, пронеси!
     Подходя к передовой, он предупредил девушку:
     - Ты только под ноги смотри. Увидишь подозрительную кочку или свежую землю, обходи сторонкой - там может быть мина.
     - Знаю, - отмахнулась от него Валя.
     - Всё вы, молодые, знаете, - продолжал ворчать Хромченко. - А увидишь раненого, забудешь об осторожности. Вместе с ним и взлетите на воздух. А тебе еще жить, да жить, детей рожать... И пригибайся - вон как пули да осколки насвистывают.
     Сразу возле окопов им встретились два бойца, помогавшие идти раненому лейтенанту.
      - Что с ним? - бросилась было Валя к раненому, но тот прохрипел:
     - Идите вперед, там много раненых. И ты, старшина, тоже - заменишь меня, а мне поможет дойти санитар.
     Валя и старшина пошли в сторону боя, а Хромченко подменил старшину и
вместе с оставшимся бойцом пошли в сторону медсанбата.
     - Много там раненых? - поинтересовался Хромченко.
     - Немеряно, - прохрипел раненый. - Работы вам хватит надолго.
     Сдав офицера, санитар и солдат пошли назад.
     - Ты вот что, - поучал санитар солдата. - Вперед-то не беги, помогай нам вытаскивать раненых.
     - А как же..., - начал было тот, но Хромченко был неумолим:
     - Стрелять и без тебя найдется кому. Сами же говорили: много раненых. А нас
только двое - я, старый, да сопливая девчушка. А раненого чем быстрее вытащишь из боя, тем больше шансов у него выжить. Уразумел?
     - А как же мой взвод? Все там, впереди...
     - Я же тебя уговариваю не в тыл бежать, а помогать своим раненым товарищам. Чудак ты, может быть, я и тебе жизнь спасаю.
     В это время им встретилась Валя, которая с трудом волокла по земле раненого.
     - Валюша, давай к другим, а он, - Хромченко показал на солдата, - отволокет его. Тебя как звать-то?
     - Василий.
     - Давай, Василий, тащи его, а потом пулей назад, к нам.
     - Слушаюсь, - ответил тот и, подхватив раненого на спину, потащил его в тыл.
     - Так и будем работать, - проговорил санитар Вале. - Ты будешь оказывать первую помощь, а мы с солдатом станем оттаскивать их. Согласна ли?
     - Хорошо, - ответила девушка, подходя к новому раненому.
     Этот боец наступил, видимо, на противопехотную мину. Левая нога его, оторванная в области колена, лежала метрах в двух от солдата. Он стонал и матерился.
     - Потерпи, потерпи, живой же, - уговаривала его девушка, перехватывая обрубок ноги жгутом и перевязывая рану.
     - Как же мне без ноги-то? - хрипел тот.
     - Что нога? - бормотала занятая делом Валя. - Голова, руки целы. Сделают протез,будешь, как новенький.
     Видя, что Хромченко волочет кого-то на волокуше, она не стала дожидаться помощи и постаралась тащить раненого сама.
     - Ногу захвати, - хрипел раненый. - Ногу мою...
     - Да зачем тебе она? Все равно уже не пришить, - задыхаясь, проговорила она.
     - А я говорю - захвати! - настаивал тот.      
     - Да на, забери ее и держи, если она тебе зачем-то нужна, - Валя подобрала оторванную и раздробленную ногу и сунула ее солдату в руки.
     Тот прижал ее к груди, словно малого ребенка.
     - Доктор пришьет на место, - прохрипел он.
     В это время она заметила возвращающегося Василия и окликнула его:
     - Давай сюда.
     Когда тот подошел, она приказала:
     - Тащи его, а я пойду к другим.
     - Чего это он держит? - испуганно спросил Василий.
     - Свою ногу, думает, что ему пришьют ее, - наскоро пробормотала она, уходя к другим раненым.
     Василий некоторое время постоял возле раненого, соображая, как его лучше тащить - тот был весь перемазан в крови.
     - Чего уставился? Не девку разглядываешь, - услышал он голос Хромченко. - Тащи скорей, а то кровью изойдет.
     Взвалив раненого на плечи, Василий поволок его в медсанчасть.
     - Что же ты меня, как куль с картошкой волочешь? - хрипел на него раненый. - С бабой, небойсь, нежнее обращаешься.
     - Ты не баба, - проворчал Василий. - Хотя похож на нее.
     - Это чем же? - оскалился тот.
     - Ведешь себя, как сварливая баба. Его спасают, а он еще и ворчит.
     - Тебе бы ногу оттяпали, ты бы по-другому заговорил, - не отставал раненый.
     - Да брось ты ее к чертовой матери, - рассердился Василий, имея в виду оторванную ногу. - Ничего в ней, кроме рваного сапога не осталось. И помогай мне хоть чуть - ногой здоровой отталкивайся, что ли...
     - А ты что, ослабел на солдатских харчах?
     - На них не разжиреешь.
     - Я и вижу, дышишь, как загнанная лошадь.
     - Это ты отожрался в окопах-то, тебя краном надо тащить или тягачом волочь. А я не машина.
     - Лентяй ты, вот что. Белоручка, к физической работе не приучен.
     - Будешь лаяться, брошу к чертовой матери!
     - Ты тащи давай, а не болтай попусту. Всё одно в твоей болтовне толку никакого. Ты вроде нашего комиссара - рот не закрываешь ни на миг.
     - Я тебя за такие слова не в медсанбат, а куда следует сдам. Будешь языком зазря трепать.
     - Вот-вот, очень я им нужен такой-то. Делать им боле нечего, как со мной возиться.
     - Господи, да помолчи ты чуток. Я и без твоей болтовни устал, - проговорил Василий.
     - Не работал, видать, до войны-то. Где-нибудь в конторе штаны протирал. Дармоед...
     - Нет, я все-таки брошу тебя. Найду какого-нибудь другого, не такого болтливого, как ты.
     - Легкое дело - бросить! Нет, чтобы помочь человеку. Черствый ты человек, жизнь тебя не трепала.
     - Откуда тебя мою жизнь знать?
     - Чего ее знать - у тебя все на физиономии написано. Лентяй ты, вот кто...
     - С чего это ты взял?
     - С передовой сбежал туда, где полегче.
     - Ну да, там я только винтовку да вещмешок таскал, а здесь вот тебя, борова, тащу. Брошу вот и уйду к ребятам.
     - Совести у тебя нет - бросить бессильного человека в поле умирать.
     - Тебя как зовут-то, говорун? - спросил Василий.
     - Ипполитом назвали.
     - Ишь, имечко-то какое мудреное!
     - Да не то, что у тебя. У нас вон кот Васька был. Такой стервозный, жуть. Так и глядит, чего бы спереть. И ты, видно, такой же.
     Так за разговорами они добрались до медсанбата.
     Доктор Самуил Яковлевич только что закончил оперировать и сейчас сушил отмытые от крови руки над печуркой. Увидев очередного раненого, он сказал сидевшей рядом медсестре:
     - Галя, готовь этого к операции. И не раскисай - это только начало. Сегодня будет много работы.
     Василий обратился к доктору:
     - Простите, доктор, не знаю вашего звания. Как там наш командир? Живой?
     - Капитан, - ответил тот. - А командир твой жив, с ним будет всё хорошо.
     - Можно его увидеть - ребята будут спрашивать, - он словно оправдывался.
     - Пойдем, - коротко сказал доктор и подошел к раскладушке, на которой лежал лейтенант.
     Увидев своего солдата, тот спросил:
     - Силаев, как там ребята?
     - Не знаю, товарищ лейтенант, - виновато ответил Василий. - Меня заставили раненых выносить.
     - Много их?
     - На поле лежит много, а кто ранен, кто...
     - Лейтенант, - обратился доктор к раненому. - Оставь мне этого бойца. У меня из мужиков один пожилой санитар, да и тот до конца не оправился после ранения. А вас ворочать, переносить надо, девки мои не справляются.
     Подумав, лейтенант согласился.
     - Чего же вы людей-то через минное поле? - не удержался доктор.
     - Приказ, - коротко ответил тот.
     - Передом бы пустить того, кто его отдавал, - проворчал доктор и отошел к только что доставленному раненому.
     - Поправляйтесь, товарищ лейтенант, - сказал Василий и собрался уходить.
     На выходе из палатки его остановила медсестра, которую доктор назвал Галей. Она передала ему сапог с остатками оторванной ноги Ипполита.
     - Выброси куда-нибудь подальше, - сказала она.
     - Как это выброси? - послышался крик Ипполита, но Василий молча направился за очередным раненым.
     - Меня к вам направили, - сообщил он Вале, из последних сил тащившая раненого.
     - Хорошо, - ответила та. - Давай, помоги мне, а то я совсем обессилела. Да и бинтов надо добрать...
    
     Ипполита после операции положили рядом с его командиром, и они с грустью и болью смотрели, как прибывают и прибывают раненые - им, казалось, не будет конца.
     - Товарищ лейтенант, а вы знали, что поле заминировано? - спросил он.
     - Знал, - помолчав, ответил тот.
     - Как же так - наступать через него? Мы же живые люди, а нас на смерть...
     - Приказы, солдат, не обсуждаются. И это был не мой приказ. Мы проводили отвлекающую атаку. Основную задачу по захвату деревни должна была проводить вторая рота. Это, брат, логика войны - жертвы здесь обоснованы.
     - Стало быть, нас, как скотину, на бойню послали? - вздохнул Ипполит.
     Лейтенант не ответил. А после долгого молчания спросил:
     - Ты сам-то откуда будешь?
     - Из Бобруйска. Батя там у меня, мать-то перед самой войной умерла.
     - Успел жениться?
     - Не успел. А, может быть, и правильно. Что бы с женой-то было? В голову бы лезло незнамо что...
     - Тоже верно, - согласился лейтенант. - Из армии тебя спишут. Не думал, куда двинешься?
     - Не знаю, - снова вздохнул Ипполит. - Домой нельзя - там немцы, а так...
     - А я подлечусь и снова в строй. Хорошо бы попасть снова в свою часть - все-таки свои.
     Иногда к ним подходил Василий и интересовался самочувствием.
     - Ты куда мою ногу выбросил, паршивец? - незлобливо покрикивал на него Ипполит.
     - Я ее просмолил и тайно закопал, чтобы никто не спёр, - улыбался Василий. - Вот как поправишься, я тебе и презентую.
     - Нет, я вот чуток приду в себя, твою ногу отчекрыжу и попрошу доктора приспособить ее мне.
     - Дак у меня размер не тот, - смеялся новоявленный санитар. - У тебя вон лапоть-то какой, словно у гусака.
     - Мало того, она у него еще и кривая, - к их перепалке подключился подходивший к ним Хромченко. - Колесом. Тебе это надо?
     - Дай курнуть, - тихо просил его Ипполит, и Хромченко, оглянувшись, не видит ли кто из персонала, совал ему самокрутку.
     Сделав пару-тройку затяжек, Ипполит возвращал окурок хозяину и блаженно улыбался. А санитар украдкой прятал окурок в рукав шинели и торопливо выходил, чтобы его не застукали на месте преступления.
     Через три дня большинство раненых погрузили на полуторку и отвезли в госпиталь.
     Здание госпиталя напоминало деревянный барак с террасой, выход на которую был забит гвоздями.
     Через несколько дней выпал первый снег, укрывший землю от тех безобразий, которые устраивают люди. И от этого пространство вокруг госпиталя приобрело какой-то мирный, совсем не военный вид.
     Лейтенанта перевели  в офицерскую палату, поэтому Ипполит фактически потерял с ним связь, а вскоре и забыл о нем - у него появились новые товарищи, такие же инвалиды с частично отсутствующими конечностями. Больше всего он сошелся с Николаем Кузьминым из рука осталась только правая и безногим Тимохой Веселовым.
     Все трое шли на поправку и, как сказал доктор, дней через десять их должны были выписать из госпиталя.
     Ходячий Николай иногда помогал медсестрам, а с одной из них, Таисией, сдружился настолько, что сбегал к ней вечером и возвращался рано утром до обхода врача. Но чаще всего, переждав обход врачей, он незаметно выскальзывал, объясняя, что ему хочется прогуляться по свежему воздуху, и через несколько часов приходил, пряча бутылку водки, а то и две, под бушлатом.
     Сначала он не говорил, где приобрел это, но в конце концов признался, что просит милостыню увечному возле местного рынка. Чаще всего ему подавали что-то из продуктов - хлеб, вареную картошку, соленый огурец, но нередко бросали в шапку и денежки, на которые он и покупал в соседнем магазине веселящий напиток.
     Вечером, когда суета в госпитале утихала, троица уединялась в бельевой, которой заведовала Таисия, вели долгие беседы о прожитом, о том, что их ждет впереди.
     - Ты, скорее всего, к Таисии прислонишься, - предположил Тимоха, обращаясь к Николаю. - Чего тебе еще надо - баба здоровая, комнатушка, хоть небольшая, но все-таки есть...
     - Не выйдет, - вздыхал тот. - У ней муж на фронте. Пишет, что скучает и любит.
     - Кто баб не любит, особенно если их рядом долго нет, - ухмыльнулся Тимоха. - А война есть война - сегодня жив, завтра - поминай, как звали.
     - Ейный муж выживет, - отозвался Николай. - Я видел его фотографию - очкарик, интеллигент. Такие либо в тылу обретаются, либо при штабах.
     - Так, может быть, ты ей больше подходишь? - спросил Тимоха. - Не то, что тот очкарик?
     - Нет, она сказала, что ждет его, - вздохнул Николай. - Сейчас ей просто мужик нужен, как самец.
     - Тогда домой? - не отставал Тимоха. - Ты откуда сам-то?
     - Из Смоленской области. Деревушка у нас небольшая... была, - нехотя проговорил Николай.
     - А родня? - спросил Ипполит.
     Николай ничего не ответил. Он молча налил себе водку в стакан и выпил одним глотком.
     - Ясно, - Ипполит поднял свой стакан, приглашая выпить и Тимоху.
     После того, как они закусили, Ипполит обратился к безногому:
     - А ты сам-то как маракуешь? У тебя же все живы - война до ваших мест не дошла.
     - Кому я нужен такой? На этой вот платформе на подшипниках... Обуза одна. Я и писать им перестал - пропал, мол, без вести...
     - Так ждут же, - неуверенно проговорил Ипполит.
     - Нет, погиб я для них, - отрезал Тимоха.
     Такие беседы у них продолжались почти ежедневно, все мысли были заняты одним - что делать, когда их выпишут из госпиталя?
     Ипполиту выдали старые костыли, которые были ему великоваты, но сообразительный Тимоха попросил Николая достать ему ручную пилу и укоротил костыли, сделав их точно по размеру одноногому товарищу. Теперь они могли передвигаться втроем, хотя через пороги безногого приходилось перетаскивать. Да это не беда - Главное, что их было трое, а на троих пять рук и три ноги - жить можно!
     Наконец, настал день выписки. Их помыли и выдали явно не новую солдатскую одежду. Даже зимнюю - шапку, стеганки, шерстяные варежки... Таисия презентовала им по куску мыла и вафельному полотенцу.
     - С покойников что ли сняли? - ворчал Ипполит, примеряя обнову.
     - Тебе не все равно? - огрызнулся Тимоха. Всё стираное, не все ли равно, кто это раньше носил.
     Получив сухой паёк и подъёмные, троица выбралась из госпиталя.
     - Ну, и куда нам теперь? - спросил Тимоха, сидя на своей платформе, на которую Ипполит прикрепил толстую войлочную подкладку и приспособил некое подобие лыж и даже нашел для него палки, чтобы тот мог отталкиваться. - Может быть, сразу в сугроб и поминай, как звали? Весной откопают.
     - Не дури, - остановил его Николай. - Пока я бродил, договорился с одним старичком, он сдаст нам угол. Пошли...
     Они прицепили веревку к платформе Тимохи и поволокли его за собой.
     Дед, с которым договорился Николай, жил на окраине города в старой, слегка покосившейся хате. Старик был стар настолько, что с трудом передвигался и редко выходил на улицу. Звали его Анисимом Ивановичем.
     - Сколько с нас брать станешь? - поинтересовался Ипполит.
     - А чего с вас взять? - махнул рукой старик. - Вы, как и я, нищеброды. Живите, сколько хотите. Так и мне чем поможете. Вместе-то веселей, а то я, как старуха померла, совсем одичал, поговорить даже не с кем.
     Увидев, что дед ходит по снегу в дырявых валенках, Тимоха попросил его найти дратву, шило и вар, а заодно какую-нибудь кожаную старую сумку. Слазив на чердак и покопавшись там в завалявшейся рухляди, дед отыскал все необходимое и днем, когда Николай и Ипполит попрошайничали, не только подшил валенки, но и сделал на носках и задниках кожаные накладки.
     Соседки, увидев деда в такой обувке, узнали, что его постоялец - мастер-сапожник, стали таскать ему кто поношенные туфли, кто истрепанные донельзя солдатские сапоги, кто валенки, а то и детскую обувь, которая на ребятах не только буквально горит, но и переходит от старшего к младшему. Цену назначали сами клиенты - Тимоха не счел нужным наживаться, понимая, что всем живется крайне трудно. Наоборот, он был рад, что нашел себе дело, за которое его ценили и уважали, называя Тимошей.
     А вечером компания собиралась вместе. На стол выставлялась купленная на подаяние водка и все продукты, что были добыты за день. Жизнь, казалось, налаживалась...
     К ним обычно присоединялся и хозяин, но после двух-трех рюмок он хмелел и отправлялся на печку спать, а инвалиды предавались воспоминаниям об окопной и довоенной жизни.
     В один из морозных дней Николай и Ипполит отправились, как обычно, просить милостыню. Но в будний, да еще в такой холодный день, народ на рынок практически не шел и, простояв несколько часов, они вернулись домой практически ни с чем.
     Мужики промерзли основательно, но сильнее всего досталось Николаю - при виде прохожих он выставлял напоказ культю и, видимо, сильно обморозил ее. Культя болела, а в доме, как назло, не оказалось водки для растирания и приема внутрь для согрева. Промерзшие мужики отогревались возле специально растопленной по такому случаю печки, причем Николай совел промерзший обрубок руки едва ли не в огонь.
     На следующий день культя разболелась настолько, что он не смог идти просить милостыню Он окончательно слёг - у него поднялась температура, он впадал в забытье и начинал бредить.
     - Дохтура бы надо, - кряхтел дед, прикладывая ко лбу больного какие-то примочки.
     Он сбегал за соседкой бабкой Юлией, которая приносила чинить обувь и была известна как травница. Но та, осмотрев культю, только покачала головой.
     - Гнить культя-то зачала. Тут я не помощница, - покачала она головой.
     А когда дед вышел проводить ее на крыльцо, она призналась:
     - Не жилец он у тебя. Это гангрена и отрава пошла уже по всему телу.
     - Нешто ничего сделать нельзя, - расстроился дед.
     - Ой, не знаю, - всплеснула та руками. - Сходи к нашему фершалу. Авось чем и поможет.
     Старик фельдшер, пришедший на следующий день, долго осматривал культю и плечо Николая и выписал какое-то лекарство.
     - Пусть попринимает, должно помочь, - проговорил он и, не прощаясь, ушел.
     Иннокентий, гремя костылями, выскочил следом за ним:
     - Доктор, есть ли надежда? Мы же с ним вместе в окопах вшей кормили.
     Старый фельдшер внимательно посмотрел на него, а потом, похлопав его по плечу, сказал:
     - Сами-то с безногим держитесь.
     После этого он как-то ссутулился и побрел к себе.
     - Как же так? - бормотал про себя Иннокентий. - На фронте выжил, а здесь...
     Он не заметил, как из глаза выкатилась непрошенная слеза. Прислонившись спиной к косяку, он не спешил в тепло, чтобы не заметили его состояния. Достав кисет с табаком и свернутую газету, он начал сворачивать самокрутку, а потом долго чиркал кресалом, чтобы высечь искру. И только докурив самокрутку до конца, он отбросил окурок в сугроб, вытер глаза рукавом и вошел в избу.
     Николай лежал без памяти, с лица его постоянно капал пот, который Анисим Иванович стирал тряпицей.
     Однорукий солдат сгорел незаметно, когда его друзья спали.
     Оторвав несколько досок от забора на задах огорода, Ипполит со стариком сколотили некое подобие гроба, в который они с трудом уложили тело Николая и вытащили его на дальний конец огорода. Поставив ящик с покойным в сугроб, они два дня на переменках долбили промерзшую землю, чтобы соорудить хотя бы какое-то подобие могилы. А потом еще полдня затаскивали гроб в яму и засыпали комьями мерзлой земли.

     В один из дней Ипполит явился раньше обычного в радостном настроении. Оказалось, что ему предложили работу счетовода в какой-то небольшой конторе, на что он с радостью согласился.
     С появлением пусть небольшого, но стабильного заработка Ипполита и с учетом заработков Тимохи, мужчинам стало заметно легче жить. Весной они даже смогли нанять бродячего строителя и перекрыть протекающую крышу, а также зашпаклевать мхом щели в стенах дома.
     Одно было плохо - они приучились пить горькую и уже не могли не пить. Впрочем, они и не хотели становиться трезвенниками.
     Как-то случайно Ипполит познакомился и довольно быстро сошелся с сотрудницей той же конторы Капитолиной - женщиной тихой и одинокой, эвакуировавшейся сюда из Орловской области. Она снимала комнатку у какой-то старушки, потерявшей на фронте двух сыновей.
     Хозяйка ее поначалу приняла Ипполита довольно спокойно, но, заметив, что он практически ежедневно является сильно под хмельком, начала ворчать.
     Капитолина, или как ее называли просто Капа, пыталась ее успокоить, говоря, что человек многое пережил и ему нелегко свыкнуться с жизнью, стоя всего на одной ноге.
     - Да какой он мужик, если из-за этой ерунды впадает в бесконечную пьянку? - возражала она Капе. - Ну, попереживал малость, расслабился и будя. Пора и место в жизни искать, а не мыкаться.
     Капа и сама не раз пеняла Ипполиту, на что тот соглашался и даже обещал бросить пить, если она родит ему ребенка.
     А вскоре она действительно забеременела, о чем радостно сообщила сожителю. С этой радостью в выходной день они и заявились в гости к Анисиму Ивановичу и Тимохе. Узнав об этом, Тимоха достал откуда-то из загашника бутылку самогона и предложил обмыть новость. Капитолина пыталась было остановить Ипполита, но тот оправдывался:
     - Ну, как не обмыть это дело, тем более с товарищем, с которым пришлось столько испытать!
     Решив, что мужикам действительно надо позволять иногда расслабиться, она больше не возражала, но выпить вместе с ними отказалась, ссылаясь на то, что это может повредить ребенку.
     Но как оказалось, Ипполит оказался человеком слабовольным и несмотря на данное обещание, пить не бросил. Даже после того, как они зарегистрировали свой брак официально для того, чтобы у ребенка был законный, а не случайный отец.
     Несмотря ни на что, Капа не решилась разводиться с мужем - в редкие дни, когда он был трезв, был добрым и уважительным человеком и старался во всем помогать ей по дому. К сожалению, каждый его поход к Тимохе заканчивался непременной пьянкой, причем иной раз муж напивался так сильно, что был не в состоянии передвигаться и ночевал в избе Анисима Ивановича. Но и это Капа прощала, понимая, что своими посещениями Ипполит старается поддержать безногого друга, у которого жизнь совершенно не задалась.
     Зимой Капитолина родила мальчика, которого решили назвать Володей. Узнав об этом, Ипполит напился так, что его привезли на тележке соседи, а на следующий день, жутко страдая от похмелья, он не смог выйти на работу.
     Но начальник конторы, в которой он работал, сам бывший фронтовик, сделал вид, что не заметил прогула, но все-таки попенял ему, когда Ипполит снова вышел на работу.
     Плохо или хорошо, но жизнь входила в свою колею с ее радостями и бедами.
     А еще через год обнаружилось, что Капа беременна вторым ребенком. Узнав об этом, Ипполит твердо пообещал действительно бросить пить.
     Война давно закончилась и страна, отплакав по не вернувшимся с бойни, зажила обычной мирной жизнью с ее непрекращающимися заботами о выживании...
     В один из дней Капитолина с мужем, маленьким Володей, который уже самостоятельно начал ходить, пока еще запинаясь и путаясь в собственных ножонках,                и вторым ребенком на руках решили навестить Тимоху и его престарелого домовладельца.
     Они прихватили с собой набор простеньких продуктов и, по уговору Ипполита, купили бутылку водки.
     Дверь им открыл Анисим Иванович, из-за немощности едва добравшийся до двери.
     - Иваныч, живой! - радостно поприветствовал его Ипполит. - Как вы тут без меня?
     Старик закашлялся и пригласил гостей в дом. Тимохи здесь не оказалось.
     - Где Тимофей-то? - изумленно спросил Ипполит.
     - Забрали Тимоху, - после недолгого молчания ответил Анисим Иванович.
     - Кто забрал? Куда? - продолжал допытываться гость.
     - Приехали военные, погрузили его в кузов и увезли, - старик заплакал. - Сказали, что в интернат вот для таких, как он.
     В это время в избу зашла соседка баба Юлия. Поздоровавшись с гостями, она заговорила:
     - Это я сходила в военкомат, рассказала о Тимошке, что он один мыкается. Дед-то совсем плох стал. Я уж каждый день приходила, готовила им. А ведь оне, что тот, что другой, даже горшка из печи вытащить не могут. Да и я плоха стала. Вот и подумала, что так лучше будет. Ну, как со мной что случится? Анисим-то вон едва ходит, все больше лежит. А Тимошка без ног через порог едва перелазит. Случись что с Анисимом да со мной, что безногому делать? Пропадет...
     Старушка заплакала. При старике она не стала рассказывать, что когда Тимоху повезли, солдат, сидевший рядом в кузове, загляделся, а Тимофей, схватился за край борта и перебросил тело на дорогу - прямо под колеса встречного Студебеккера. И похоронили его без лишней помпы.
     Капитолина вспомнила, что что-то подобное слышала о несчастном случае, происшедшем полтора месяца назад, но не придала этому значения. А это был, оказывается друг ее мужа.
     Семейство молча вернулись домой. Хотя они и принесли назад вино, Ипполит пить не стал, а сразу лёг и так молча пролежал до самого утра, не сомкнув глаз. После этого он практически не разговаривал ни с кем, но выпивать стал еще больше.
     В теплый воскресный день июля стояла жара, больше похожая на зной. Именно в этот день семейство Ипполита решило провести на свежем воздухе у местного озера - возле воды не так жарко, да и ребенку полезно искупаться.
     Поболтавшись все вместе на мелководье, они вернулись под тень деревьев, Капитолина расстелила покрывало и разложила принесенные с собой продукты. Для маленького Володи была прихвачена бутылочка с домашним кисленьким компотом,а Ипполит перед едой опрокинул в себя полстакана водки. Потом, закусив, выпил еще полстакана.
     Убрав недоеденное, женщина с сыновьями улеглись на расстеленное одеяло, а Ипполит решил охладиться в озере. Но перед этим как-то странно произнес:
     - Ну, бывайте здоровы. За детьми присматривай.
     Капитолина не придала большого значения этим словам. Проследив, как муж на одной ноге доскакал до воды, бросился в нее и поплыл, она откинулась на одеяло и едва не задремала.
     Она забеспокоилась, когда муж не появился, хотя прошло достаточно много времени, подумав, что он лег позагорать возле воды. Но в ней нарастало какое-то внутреннее беспокойство. И тогда, взяв с собой ребят, пошла к берегу. Мужа там не было.
     - Вы не видели одноногого? - спрашивала она едва ли не всех, толпящихся возле воды.
     Кто-то вспомнил, что обратил внимание на то, как он скакал к воде, смешно взмахивая руками и что-то весело то ли кричал, то ли пел. Но выходящего из воды его никто не видел.
     На глади озера виднелось несколько голов плавающих людей.
     - Ипполит! - закричала она. - Ипполит!
     Но ни одна голова не повернулась к ней.
     - Господи, да где же он? - заметалась она по берегу. - Ипполит!
     Почувствовав неладное, засуетились и мужики.
     - Где хоть он плавал, - теребили они Капитолину. - В каком месте, озеро-то большое...
     - Не знаю, - она была уже в истерике.
     Несколько мужчин вошли в воду и стали нырять в надежде отыскать бедолагу. Но все их попытки оказались напрасными.
     От нее стали потихоньку отходить, а она, сев на траву и прижав к себе сыновей, горько заплакала и всё смотрела на зеркало воды, на что-то еще надеясь...