Машенька. Гл. 2

Машенька. Гл.2

Начало: http://www.proza.ru/2015/06/03/1443


    Тамару из Нового Изборска перевели в Луковку, поближе к дому. Шесть километров от вокзала, плюс ещё два от дома до вокзала, по утрам, чаще всего, приходилось топать пешком. На кирпичном заводе пленные немцы построили целый посёлок каменных двухэтажных домов, здание комендатуры, клуб. Начиная с сорок восьмого года, немцев стали потихоньку отпускать домой. Работать вместо них кому-то надо. И на кирпичах пленных немцев поменяли на русских заключённых.

    Многим офицерам Тамарка глянулась. Но мама, для нас она бабушка, не забывала одёргивать: “Не спеши. Не время. Блюди себя. Девка - не малина, не осыпется.”.

    На взвод охраны поставили нового взводного, старшину. Двадцать семь лет. Фронтовик. Ладный стройный, только уж больно тощий. Да и как бы пришибленный слегка. Тамарка не знала, что слегка это совсем не слегка.
    С сорокового года в армии, на севере. Сначала артиллерист комендор тяжёлой береговой батареи, потом, когда от пушек ничего не осталось,  морской пехотинец на Рыбачьем. Верблюд. Была и такая “должность”. Малые группы разведчиков из штаба Северного флота в Мурманске, перед дальним поиском, прибывали на полуостров Рыбачий. Группа доукомплектовывалась на месте курсантами специально созданной бригадной школы разведки. В спецшколу отобрали молодых, но уже опытных, физически сильных старшин и сержантов. Как бы учились, но не только. На финский, а когда и норвежский берег группы доставляли по-разному. Чаще на торпедных катерах, иногда и на подводной лодке, случалось прыгать и с парашютом. Спецы - разведчики из Мурманска шли в многодневный поиск налегке. Тяжёлую поклажу несли курсанты “верблюды”. Случись что, верблюды превращались в огневое прикрытие. Основная группа с данными должна была вернуться любой ценой.  «Верблюды», почти все они были сорокового года призыва, за спиной три года безвылазной службы на Рыбачьем, страшно хотели жить, поэтому смотрели в оба и быстро учились у кадровых разведчиков.

    С сентября сорок четвёртого начались бои на Муста Тунтури. Со стороны Мурманска наступала армия Мерецкова. С севера на хребет давили и не давали немцам развернуться морские пехотинцы. Немцы, когда в их руках осталась только узкая прибрежная полоса с дорогой на Печенгу, опасаясь попасть в котел, тихо оставили хорошо укреплённые позиции. Отступили по ещё свободной дороге.

    Так и продолжалось освобождение севера. Пехота армии Мерецкова по материку, точнее по тундре и сопкам Кольского полуострова. Моряки по берегу. Курсанты разведчики стали командирами отделений и проводниками в отрядах морской пехоты бригады особого назначения. Десант и обходной рейд по немецкому тылу на Печенгу в составе группы майора Тимофеева. Никель, Киркенес, Варангер Фиорд, - это уже в Норвегии. Каждый пункт за личное участие в десантной операции отмечен грамотой – благодарностью Верховного главнокомандующего. Бумаги печатались в типографии флотской газеты, подписаны майором Тимофеевым.

   Последний десант был самый страшный. Накануне в бригаду прибыло пополнение. Молодые ребята “Мы из Кронштадта”. Не потому, что они с острова Котлин. Просто ребят в учебке воспитывали на соответствующих фильмах. Невский, Иван Грозный, Пётр Первый, Чапаев и Комиссары. Казалось, не столько учили воевать, сколько красиво умирать. Старики в десантную операцию, ноябрь на севере холодный, одевали ватные штаны, шапки, валенки, ватники под шинели. В мешок побольше жратвы. Спирт во фляжки копили неделю. Молодые - побольше патронов, гранат. Под шинель пялили бушлат, за пазуху бескозырку.

    В  норвежский Варангер фиорд вошли на торпедных катерах. Война на севере подходила к концу, но катерники (ещё поплаваем) не  захотели выбрасываться на камни. Десант сошел в воду по трапам и сходням. Кому повезло - по пояс. Кому не повезло - поглубже. А водичка обжигает и на морозе сразу превращается в ледяную броню. Сунулись на ура, но прорвать оборону с моря - задача нереальная. Да она и не ставилась. Главное - связать немцев. Не дать перегруппироваться, снять береговое охранение.

        Залегли в камнях. Постреливали. Задачу выполнили. Через сутки остров взяли с материка сухопутные части.  Серенькие пришли на берег с ломами. “Черненькие, живые-то есть?” Солдаты отковыривали, отрывали примёрзших матросиков от камней. Выжили, не замёрзли, в основном, старики. 

    Из Норвегии, уже после войны, бригаду морпехов перевели на остров Кильдин. Жизнь мирная, сытная. Но там у Василия, не видевшего солнышка родных мест аж долгих семь лет,  с сорокового года, открылся туберкулёз. Подлечили, в мае сорок седьмого демобилизовали.

    На месте домов родной деревни Ситовичи остовы печей. В Порхове отец узнал, что Ситовские, на обратном пути из Германии осели где-то в Латвии. Поехал. Попал как раз к переезду. Скобарям не дали жить в крепких фольварках немецких бауэров. Своим ходом, скарб на телегах, с трофейным стадом пришли на своё пепелище.
    Деда, прошедшего войну от Псковщины, до Восточной Пруссии в партизанах, вызвали в райком:
 - Мужик. Грамотный. Собрание завтра. Будешь председателем.
 - Так я же из раскулаченных.
 - Нет, ты из партизан. Откажешься, тогда и вспомнят, что из раскулаченных.
 
   К зиме срубили нехитрые дома, больше похожие на бани. Но для каждой семьи - отдельная тёплая банька. Были сторонники коммун. Желали строить сразу большие дома, на несколько семей. А потом, перезимовав, уже к следующей зиме, продолжать строиться и разъезжаться.
 - Передерётесь, сволочи. Да и надо ещё посмотреть, нужны ли будут большие дома.

      Аргумент деда был весомым. За аргумент его и сняли из председателей в сорок девятом. Дед уступил место молодому, более грамотному направленцу из райкома. Не обижался. Должность объездчика колхозных полей, тогда была и такая, его устраивала. Как утро, на коня. К разводу уже ясно, кого куда послать, что делать. Правая рука молодого председателя. Дом большой для своей семьи дедушка построить так и не собрался. Семеро семей собирались в гости к деду и бабушке на Престольный Тихон в конце августа. Мой отец и немалые ростом дяди пригибались, проходя под матицей, поперечной балкой к красному углу. Взрослые ночевали на сеновале.  Мы, дети, на русской печке, занимавшей четверть избушки. Тесноты не чувствовали.

    Василий тогда не остался в деревне, уехал в Псков. Устроился кочегаром на электростанцию. Но, поработать  долго не довелось. Вызвал особист.
-           Что же это ты не написал в биографии, что сын кулака?
-           Отец  в партизанах. До Пруссии дошёл.
-          Это в войну. А в тридцатом?
    Выбирать не пришлось. Да и какой выбор? Электростанция - режимный объект. Статья. И срок немалый карячится. Времени сутки. Восемь километров от города и, Моглино - Неёлово - старая граница. За Изборском уже хутора, леса, в лесах лесные братья. И не только Сету и Эстонцы, достаточно и русских.

     Легенду сочинять не пришлось. Кулацкому сыну поверили. Жили в землянке - бункере. На дело выходили не часто. И не вчетвером. Шли по хуторам.
-     Тыну, бери автомат, идём. - Жена в крик.
 -    Не пущу! - Тыну упирается.
-     Хорошо, Тыну, идём без тебя, но ты, на всякий случай, чтобы никуда не побежал, до утра повисишь на воротах. Вниз головой.
      Делать нечего. Тыну идёт в хлев, выходит со свёртком. На ходу сеном счищает навоз, отбрасывает в сторону промасленную овчину, и, обреченно выходит за ворота. Часа через два километрах в десяти стрельба. Обязательно пошуметь, чем больше, тем лучше, и убитые сельсоветчики. Утром автомат снова возвращается в навозную кучу. Окрещённый кровью,  Тыну лежит в постели с женой…

    Через месяц, в доме очередного убитого,  НКВДэшники нашли условленный спичечный коробок. Бункер взяли ночью. Но не четверых, один успел выстрелить. Забили прикладами на месте. Отец потом вспоминал: “Больнее, чем свои, никто не бил”.

    В Псков не повезли. На допросы водили поодиночке. Уже не били. Через неделю отсидки Василий оклемался. Привели на очередной допрос. В комнате рядом со следователем сидел знакомый по Пскову опер:
-     Всё хорошо, Василий, получилось, но, одно плохо. Твои друзья могут догадаться, как вышли на вашу нору. Тогда, сам знаешь. Бежать надо. Это не последняя банда в лесах.
    Всё прошло по сценарию. Побег вдвоём. Внедрение уже в новую банду. Сдача.
А потом, подлечившись, отец одел фуражку с синим верхом. Медаль “За боевые заслуги” отцу дали за мирное время. Три лыки на погонах, с которыми «кулацкий сын» прошел, считай, всю войну, он носил недолго. Но в чинах не преуспел. Так и остался на всю жизнь “Гвардии старшиной”.

   Новую семью перевели в Грызавино, в лагерь на торфоразработках под Островом. Там, по паспорту, меня и зарегистрировали. Второй в роду  бабушки после Петрова. И первый из Васильевых.
   Как-то, уже в новое время, спросил тётю Марусю, Марию Васильевну  младшую сестру отца, почему все папины братья и сёстры Ивановы, он один Васильев. Дед боялся за двенадцатилетнего Василия. После раскулачивания он отправил старшего на жительство в Заозерье к своей сестре. Племянник за четыре года окончил семь классов и успел несколько лет до призыва в армию поработать счетоводом в колхозе. А Васильевым, в честь своего деда, тоже Василия, назвался уже по призыву в армию. 
     «Дети за родителей не отвечают».

Продолжение: http://www.proza.ru/2015/06/03/1765