Смысл власти и судьба

(Интермедия-версия)

Перенесёмся в 308 год до новой эры, в город Фивы. Пятнадцать лет назад не стало Александра Великого, и теперь в Фивах правил Неарх. Бывший сподвижник Александра изменился. Он погрузнел, на голове образовалась лысина, и длинные курчавые волосы заметно поседели.
Неарх возглавлял ареопаг, но кого будут судить сегодня, он не знал. Империя Александра трещала по швам: и в Бактрии были волнения, и в Персии неспокойно, на Дунае деки опять поднимали головы. А тут ещё надо было осудить какого-то колдуна.
Неарх слышал, что его изгнали из Александрии. За что — не важно. Говорят, он резал лягушек, исследовал их кардию, занимался тайными знаниями. А теперь его надо судить. Что ж, за этим дело не станет. Вот уже и жрецы собрались. Только Алкмена нет. Этот чудак, служитель бога Асклепия, сказал, что не может осудить своего учителя. Что ж, справятся и без него.
Вот открылась дверь и ввели того, кого ожидал ареопаг. Подсудимый был лыс, поджар, смугл, с большим носом. Всё лицо его было в морщинах. Глаза упрямо смотрели в одну точку.
— Этого не может быть! — воскликнул царь, взглянув на подсудимого. — Это ты, Герофил!?
— Спасибо, царь, что узнал меня. Приступай к своим обязанностям. Боги давно заждались меня. Во сне я видел разлившийся Стикс, а это значит, что мне недолго осталось.
— Подожди! В чём тебя обвиняют?
— В чём обвиняли Сократа? В знании.
— А кто тебя обвиняет?
— Разве ты не видишь? — Герофил усмехнулся. — Они все здесь. Вот Патрокл, Диамед и третий здесь — Перс. Это он отравил Александра. Я знаю, – продолжал Герофил, – что меня ждёт костёр. Я сам избрал для себя этот путь, поскольку огонь очищает. Но перед тем, как вы зачитаете мне приговор, и я в последний раз увижу звёзды, разреши мне, Неарх, рассказать тебе одну историю.
Мы шли третий день по пустыне Бактрии. Гелиос палил нещадно, мои воины выдохлись. Вся фаланга, которой командовали я и мой помощник Калистрат, еле передвигала ноги. У нас было вино, но оно лишь туманило разум и не придавало сил. К обеду мы разбили лагерь. Первым делом, накормив лошадей, я отправился к палатке Александра. Царь отказался от обеда. Он лежал на подушках и читал свою любимую «Илиаду».
— Приветствую тебя, царь!
Александр поднял голову:
— Это ты, Герофил! Напоил ли ты своих солдат?
— Нет, царь. У нас только вино, а воды нет.
— Вино… Это хорошо.
— Но не во время похода. Оно туманит разум. Двое воинов сошли с ума. Да примут боги их души!
В это время Александр вышел из палатки. Его ждал Калисфен. Я тоже вышел из палатки и увидел такую картину: друг царя держал на вытянутых руках шлем с холодной и чистой водой.
— Царь, я сам лично привёз тебе эту воду. Её мало, но прими в знак моей дружбы, — произнёс Калисфен.
— Я поступлю по-другому. — Александр взял шлем и вылил всю воду на песок. — Шлем хорош. Я напьюсь только тогда, когда напьется моя армия. Я не вправе отделять себя от неё, ибо всё в этом мире едино. Если боги слышат меня, они внемлют моим словам. А сейчас подведите ко мне Буцефала.
Александр надел шлем, подхватил девятиметровую саросу и, легко прыгнув в седло, поехал к войскам. Перед каждой фалангой он останавливался и говорил:
— Вечером будет дождь. Мне было знамение. Потерпите. Я с вами, со мной боги. В их руках победа.
Поздним вечером, действительно, пошёл дождь. В эту ночь в лагере не спал никто. Люди, как дети, бегали под струями дождя, подставляли под них лицо, рот, шлемы. А великий царь стоял, задумчиво скрестив руки, и улыбался.
Герофил закончил свой рассказ.
— История твоя интересна. Но зачем ты рассказал её нам?
— Неарх! Власть держится на великодушии и мире, а судьба — на пути к цели. Александр верил в то, что он говорил. Он мог убить в гневе и плакать, раскаявшись. Как ты мог забыть всё это? Почему ты, водивший в юности триеры и покоривший Египет вместе с Птолемеем, пошёл по пути тех, кто окружает тебя? — Он насмешливо обвёл судей взглядом. — Ты забыл, что разум начинается в сердце. Оно так зорко, что видит дальше, чем глаза. Мне нечего больше добавить. Ведите и делайте своё дело.
После этого Герофила сожгли на костре. Дела и мысли его давно бы забылись, если бы не листок бумаги и большое воображение того, кто пишет эти строки.