Соседская межа

     По обыкновению всегда смурной и худощавый «очкарик» вернулся с дачного массива в небывалом для домочадцев настроении. Спящий целыми днями хомячок, и тот вдруг вылез из своей мелкобумажной горки. Повис на вертикальной сетке клетки и беззвучно шевельнул мыслишкой: «Поглянь-ка! Он как будто даже потолстел, рукастее стал… не иначе как мужик-богатырь». Ещё более насторожились уставшая от мегаполисной суеты жена и только что получившие летнюю радость школьных каникул дочурки. И чтобы не томить их долгим ожиданием разгадки своего настроения, Семенов нарушил непривычную в семье тишину сам.   
     – Знаете, я откуда сейчас? – загадочно посмотрел он на них и задержался поблескивающим очками взглядом на супруге. – Да приглядел особнячок с чернозёмным участком… Хоть сегодня вселяйся и живи себе на горном склоне, над самой шапкой городского смога!
     – Тьфу ты, Саш, даешь… прям интриган заправский! – с облегчённой улыбкой блондинки вздохнула она. – Нахохлился, словно и клад там какой-то нашёл.
     – Поважне-е-е клада, – рассмеялся супруг, неуклюже протирая слегка запотевшие очки. –  Нашёл я там своего бывшего коллегу по реммашзаводу, который раскачали лихостью девяностых и добили кувалдой нулевых. Ну, помнишь? Тогда Юсуп «замутил» с помощью родичей уйгурскую кухню, где мы не раз с тобой сиживали.
     – Помню такого толстенького хитреца, ну и что?
     – Так теперь он… не поверишь, может оказаться нашим ближайшим соседом, с сараюшками по обе стороны межи. Оформим покупку, заведёшь там себе курочек разных и прочее… Это ж твоя мечта, мать, чуть ли ни с детства.
    

     Она тоже внешне оживилась, посмотрела на детей и задумчиво поправила опустившийся с головы локон. А спустя уже неделю они завезли на эту «фазенду» весь необходимый для летней жизни скарб и даже спешно купленных цыплят. Быстро подросшие на фоне подпирающих небо  заснеженными вершинами гор, они все больше стали чувствовать стесненность в отведенной для них обители. Сначала начали выходить на свой, затем и на соседский с грядками участок. А вскоре его всегда приветливо улыбающийся хозяин появился у разделяющей эти наделы межи несколько мрачноватым. Привычно выпили по стакану прошлогоднего вина из черной смородины, и он, нахмурив пышные черные брови, попытался сказать шуткой:
     – Твои юркие курочки, друг Семенов, что-то зачастили на наши  скромные грядочки, стали даже вместо меня их окучивать.
     – Вон оно ка-а-ак, – принял его слова чисто за соседский юмор «очкарик». – Так ты мне должен, Юсуп, эту работу кур еще и как-то оплачивать. Трудятся ведь, хоть и покамест молоденькие.
     – Трудятся так… аж до корешков, поганые, разгребают.
     – Ничего, хозяйка с ними покудахчет, как следует, повоспитывает, – рассмеялся Семенов и про себя заметил: «Какой же мелочью теперь занимается бывший заводской инженер».
     Тот же воспринял слова соседа как шутливое, но всё же понимание с юмором высказанной претензии. И удалился к своему дачному домику с надеждой, что возвращаться к этому разговору больше не придется. Куры же,   отрешенно ковыряясь в присарайной земле, ничего этого не слышали. И по-прежнему наносили разгребальные «визиты» на эти уже привычные для их лап примкнувшие прямо к меже соседские грядки.


     Чтобы не нарушить приятельских отношений с «инженерно-непонятливым Семеновым», как мысленно заключил Юсуп, он решил пойти еще более дипломатичным путем. Завел на даче сноровистого кролика. Покормил его несколько дней в поставленной сразу у межи клетке и сделал паузу. А когда ушастенький начал с голоду чуть ли ни грызть проволочные стенки, дал ему, как бывший армейский разведчик, свой специнструктаж. Проще говоря, какими-то особыми словами и жестами указал затворнику наиболее краткий маршрут к объектам насыщения его опустошённого желудка. И тот настолько удачную сделал туда вылазку, что теперь забеспокоился молчаливый Семенов. Осмотрев разрытые до корней кусты своего ягодника, он до небывалости ссутулился и стал молча выслеживать таинственного вредителя.
     А тот настолько увлекся своими «рейдами» на соседские грядки обогащенного кальцием и фосфором зеленого гороха, что вскоре потерял элементарную бдительность. В один из вечерних часов он зацепился задней лапой за моток торчащей проволоки и растянулся у ног притаившегося в роли ловца Семенова. Рванулся в сторону, но злополучная петля слегка затянулась и попридержала новый прыжок  ушастика. Заметив слившегося с землей серого зверька, тот с испуга отшатнулся на молодую яблоню и, отрекошеченный её гибкостью, упал почти на четвереньки перед кроликом.   
     – Ах, это т-т-ты мне все грядки перепахал, заяц недоделанный?! – схватил его сгоряча обеими руками начавший даже заикаться Семенов. – Щас я тебя и д-д-доде-е-елаю.


     Поднял здесь же слетевшие наземь очки и потащил запищавшего голосочком грудничкового ребёнка кролика к освещенному пятачку дома. Вспомнив где-то прочитанное о технике забоя таких зверьков, ухватил его одной рукой за черные уши и размахнулся палкой – в другой. Но его большие мясистые пальцы оказались крупнее мордашки, на которую он прицелился, и основной удар пришелся точно по ним. Семенов с непривычной громкостью для своих ушей матерно вспомнил о неведомых  родителях запищавшего в руке серого и скорченно присел от боли. Обдувая губами полученный ушиб и не догадываясь о причине происходящего, подумал: «Откудова же он взялся, этот землекоп?» А тот с учащенным сердцебиением пропрыгивал на ту сторону межи и мысленно бубнил себе другое: «За что он меня так, за что? Я ж только выполнял наставление своего хозяина-кормильца… Пущай бы его и хватал за холку жирную!»
     Юсуп увидел с трудом вернувшегося в клетку и все еще трясущегося от страха питомца и прошептал ему:
     – Не боись, ушастик… И тебе силёнок, если надо будет, добавим, и соседа дачной дипломатии обучим.


     А наутро, когда Семенов начал в тревожных красках рисовать вечернее происшествие, внимательный сосед выслушал его рассказ и улыбчиво сказал:
     – Не парься так попусту. Ты же сам сказал, что «ничего, хозяйка поговорит, повоспитывает…». Так, наверное, будет и с тем кролом.
     Но вскоре Юсуп понял, что никакой воспитательной работы со своим землеройным птицеводством соседи и не начинали. Посмотрел при поливе картофельных рядков на их оголившиеся клубни и подумал: «Нет, надо действовать… даже в ущерб родной уйгурской кухне». Привез с ее подсобного хозяйства еще несколько предназначенных для забоя сородичей своего дачного питомца. Выкопал для них клеткообразную яму с сетчатой крышей, и начали они с интересом обживать эту необычную для себя обитель. А к осени, когда урожаем словно забеременели все дачные грядки, облеченные хозяйским доверием кролики стали активно рыть ходы к этим плодам природно-людского труда. И, подобно шахтерам-проходчикам, взяли по примеру серого старожила подземный курс на соседский участок.
     – Что, мать, уже начинаешь убирать моркошку? – выйдя на утреннюю физзарядку, с удивлением позвал жену Семенов. – Тогда уж делай это как-то поаккуратнее, что ли, по-людски.
     – Ты очки случаем не забыл? – выбежала из дома она. Пригляделась и всплеснула руками. – Ой, мамочка ро-о-одная!... Чё ж эти кролята натворили-то?
     – Какие еще кролята? Я же его не так давно чуть в жаркое не отправил… Неужто ожил?  – покосился на свои заживающие пальцы и пожал плечами супруг.


     Слово взяла нарушаемая лишь соловьиной трелью тишина. Словно ждущая сейчас непременно женского голоса.
     – Ну да, «жаркое»… Видать, такое смачное, что сосед на нём целый крольчатник вскормил прям у межи, –  зло съехидничала хозяйка. –  Только вот почему эта серость повадилась именно на наши грядки?
     «А еще на чьи ж им вадиться-то, если не на ваши», – мысленно ответил ей убирающий на своей стороне межи следы куриного разгула Юсуп.   
     Не заметившие его супруги безмолвно переглянулись, каждый по-своему оценивая увиденное и сказанное. Семенов поправил сползающие уже к кончику вспотевшего носа очки и хотел, было, что-то уточнить, но лишь махнул на жену рукой. Их такой неслышимый даже самой природе супружеский диалог оборвал лишь налетевший внезапно ветер. Казалось, он уподобился массовому спуску горных лыжников, решивших хоть не надолго доставить в пропахшую осенними дарами долину всю прохладу всегда заснеженных вершин. А то просто погреться здесь, на обласканной солнцем земле.
     Родившийся в белёсом поднебесье ветер собрал на своем пути все маленькие и жиденькие облака, превратив их в единое туманное месиво. Оно с нарастающей скоростью и лесным шумом стало скатываться вниз. Завихрило здесь, заураганило так, что в буйно вальсирующем танце оказалась даже земная пыль. Закачались в разные стороны еще только сейчас стоявшие гордо деревья, почти полегли кустарники. А величавая у сарая  старая груша словно застонала от очередного воздушного порыва, тяжело заскрипела. И её свисающая на постройку самая могучая ветвь с глухим треском упала на хлипкую крышу. Она тут же провалилась, накрыв собой короткий птичий гвалт.
    

     Подгоняемые уже уставшим от шальной работы ветром Семеновы подоспели туда, едва из-под завала вылезла единственно уцелевшая курочка.
     – Ко-ко-ко-ку… докудахтались мы, доклевались, догребли-и-ись! – выпалила она в качающейся от страха походке.
     Хозяйка привычно всплеснула загоревшими в дачном труде руками и безнадежно прослезилась.
     – Я понял, кажется… додул-таки! – чуть не крикнул ей в лицо супруг. –
Вот те и ответ на твои «за что» да «почему»…
     Успокоились немного и взялись за раскрутку спонтанно, подобно  самому урагану, созревшего плана. Она удалилась превращать всю оставшуюся и пригодную для дела живность в субботний обед. А он с осторожностью кроликов, чтобы не привлечь внимание еще отдыхающего от недельной усталости соседа, направился к их жилищу. Пробрался почти по-пластунски меж кустарников и чуть не уткнулся носом в последние мелковорончатые следы своих уже отживших птиц.  «Оказывается, вон как они тут гарцевали», – со стыдливым удивлением подумал Семёнов. Ещё пару метров, и впервые увидел потаённую яму так «полюбившихся» ему зверьков. Прикинул её параметры и тем же маршрутом вернулся на свое подворье.
Смастерил здесь просторную клетку-«общежитие» и, довольный таким изобретением, направился к появившемуся у межи соседу.
     – Ты что, друг Семенов, решил вслед за страной свой сарайчик перестроить? –спросонья посмотрел на развалины и лениво спросил тот.
     – А вот приходи, Юсуп, вместе с хозяйкой на обед, за столом и все узнаешь… Твой интерес гарантирую, – задумчиво поручковался с ним пострадавший сосед. И, заметив его не очень доброе расположение к себе, подумал: «Выходит, пришла пора восстанавливать не сарай, а наши  отношения».


     Получив наигранно улыбчивое согласие дачного кроликовода, быстро  накрыл с супругой стол под тенистой яблонею и развел мангал. Подоспевшие как раз к первым зарумяненным «палочкам» соседи поначалу даже несколько растерялись: неужто выпустили из внимания какую-то важную дату. Семенов, как «очкарик», уловил это их сомнение и, разливая по рюмкам домашнее вино, интригующе сказал:
     – Что ж, дорогие соседушки, давайте отметим наше прощание с птицеводством!
     Те переглянулись в ещё большем недоумении, словно сейчас им предстоит стать свидетелями и слушателями чего-то самого неожиданного, малоприятного. И хозяин не стал томить гостей ожиданием, а добавил:
     – Да-да, прощание… Вот с их остатков и отведаем сейчас шашлычки.
     Соседи опять посмотрели друг на друга, но уже с трудно скрываемой улыбкой на переменившихся лицах. А «на посошок» хозяин предложил тост за то, чтобы теперь соседи выходили на свой участок без боязни увидеть следы куриных проделок. Расхохотались дружно, и вскинувший брови Юсуп озабоченно вымолвил:
     – Намёк понял. Теперь и мне надо насчёт кролов что-то придумать.
     – Не заморачивайся, друг, я тебе помогу, – весело взял его за локоть Семенов и повел к стоящей поодаль клетке. – Только пособи её в твою яму затащить, и пусть прощаются с норами ушастые!
     – Да я их тут долго не задержу, потихонечку буду отправлять для обогащения меню своего общепита, – благодарно тронул того за плечо Юсуп.
Довольные таким исходом, мужики обнялись на своей соседской меже. И превратилась она из границы их внешне скрытого раздора в полоску совместно посаженных кустов впервые порадовавших своими лимоновидными плодами японской айвы. Как символ человеческого умения по-добрососедски уживаться даже на самом малом клочке дарованной небесами земли…