09-05. Личная история

Пишу на работе. В комнате никого. Удивительно, есть редкая возможность, а писать не хочется. Словно все темы уже исчерпаны. Скучно мне чего-то, хотя вроде бы уже привыкла к нашей «Компании». Делаю потихоньку свои дела, но их количество не делает меня загруженной ими до предела, да и здешний подход «делай только то, что попросили, всякая инициатива наказуема» мне не нравится. Но все бывшие военные  так работают. На днях сдала в Отделении дороги экзамен на право производства работ по погрузке и выгрузке товарных вагонов. Целую неделю готовилась, мучила окружающих вопросами, узнала для себя кое-что новое, даже из любопытства влезла по абсолютно вертикальной стенке на товарный вагон, поглядела через борт на его содержимое. Люблю приключения. Мало кто из женщин  моего возраста так своеобразно проводит свое время. Сдала. Теперь, если мой напарник Алексей, старший инженер, недавно пришедший в отдел на место Юры, уйдет в отпуск или заболеет, я должна буду и смогу его заменить.

Мой новый шеф  (Командир) много знает, пунктуален и аккуратен до ужаса. Он блестяще умеет вести деловые разговоры, своих подчиненных никогда не хвалит (гусарские  комплименты в адрес молодых дам не считаются), слышит все сказанное ему с первого произнесения и четко отвечает на поставленный вопрос. Часто ругает меня за то, что опережаю события и тороплюсь с выводами, не дослушав. Есть во мне такое, и он, как мое новое зеркало, сможет мне помочь очистить подобную кривизну отражения.

Надо признать, что я уже привыкла к новому месту работы, хотя все еще испытываю напряжение при выполнении своих текущих обязанностей и тяжело запоминаю имена коллег. Задушевных бесед не по работе ни с кем не веду – и некогда (здесь все достаточно плотно загружены работой), и не умею. Мне легче быть занятой делом, чем поддерживать светский разговор, и новый коллектив тут совершенно ни при чем: я и в старом не умела делать это легко и непринужденно.

Все время поступаю не так, как хотелось бы. На днях договорилась с Майей встретиться у Феликса, чтобы она передала мне мои книги, а заодно и позаниматься йогой. Мне кажется, что мои книги ее напрягают: наши литературные вкусы, увы, не совпадают, а я слишком захвачена желанием обратить ее в свою веру. В свою очередь меня  настораживает ее тяга к любвеобильным учениям - тем, где много говорят о всеобщей любви, но очень мало уделяют внимания физической практике и избегают малейшего насилия над своим телом. Наверное, потому и настораживает, что сама я не умею любить всех подряд и особенно не люблю красиво и много говорить на эту тему. В подобных речах  мне чудится проявление тамаса – красивой пелены, скрывающей от нас мир, а нас от мира, - лживой пелены! Может быть, я  не права. Майя действительно очень добрый, альтруистически настроенный человек, но при этом как-то все время получается, что я еще не была очевидцем ее добрых дел. Что касается слов – для меня они всегда пусты. За очень редким исключением, люди никогда не говорят о себе плохо, но всегда охотно представляют себя обиженной или страдающей стороной.

Итак, в назначенное время я пришла в магазин, где мы планировали посмотреть, какие из книг стоит приобрести Майе. Обычно все книжные новинки покупаю я, а она берет их почитать, причем, на мой взгляд, читает ужасающе медленно. Я до сих пор не могу понять, чем заполнен ее день. Уборка и готовка на себя и сына? Неужели для этого нужно так много времени? Ведь муж постоянно живет на даче, она сейчас не работает, ничем особым не занята, телевизор, по ее словам, смотреть не любит. Куда уходит время? Майя рассказала мне историю своей жизни, но мне показалось, что в ней еще многого не хватает, отчего рассказ напомнил Дон Хуановскую «личную историю», которую мы однажды  выдумали  про себя, потом начали в нее искренне  верить и в таком варианте излагаем другим. 

В «Розе Мира» уже собрались все старушенции Феликса, – не в зале, где у нас обычно идет практика, а в комнате по соседству. Феликс рассказывал о своей поездке к Саи Бабе в Индию. Очень часто мое поведение определяется не здравым смыслом и даже не предварительными намерениями, а интуитивной реакцией, которую я не в силах сама себе объяснить. Мне вдруг ужасно не захотелось к ним присоединяться, хотя я шла туда именно ради этого. После самоотверженной и вполне конкретной работы, практики терпения и преодоления, которую я наблюдаю в нашей группе Алеф, все эти восторженные улыбки, экстазы и умиление добротой Саи Бабы, показались мне пустыми и давно знакомыми. Эти люди могли говорить о любви и духовности часами, но были готовы делать трудные физические упражнения не более тридцати минут в неделю.

В комнате собрались только пенсионеры - неработающие, пожилые люди, жаждущие найти в жизни красивую мечту и успокоение. Проблема была не в том, что они находились на заслуженном отдыхе, а в том, что не будь у них этой образовавшейся возможности заняться собой, их здесь вообще не было бы. Для них духовная практика существовала  лишь «в свободное от других дел время», ради нее они ничем особым не жертвовали и не собирались пожертвовать, наоборот, они искали здесь чего-то полезного для себя, а не служили тому, что казалось им важнее себя. Здесь практика была подмогой жизни, а не жизнь – подмогой практики. Почему я вдруг так решила? Не знаю. Я так ощущала этих людей и эту ситуацию. Я была ничем  не лучше их, но мне захотелось быть рядом с теми, кто был бы лучше меня, а не с подобными мне.

 Когда в магазин пришла Майя, я сказалась усталой, мы наскоро обменялись книгами и распрощались.

Я долго ходила по книжным прилавкам и радовалась знакомым авторам, как своим единственным настоящим друзьям. На все имеющиеся деньги я накупила себе кучу эзотерической литературы и была рада, что опять сделала это сама, что никому не обязана, потому что эти мои «друзья» никому, кроме меня, по настоящему не были нужны. У меня опять появилось  уже знакомое мне ощущение, что я  долго топталась у чужого порога, когда мне надо было идти Домой. К тому, во что я верю, что люблю и что, пусть не так сладко, но зато моё и ведет меня по моему пути. Мне плохо без друзей и единомышленников, но «лишь бы кто-то» меня не спасет. Очень хочется пообещать себе больше ничем и никак не давить на Майю и вообще не обсуждать с ней никакие эзотерические проблемы. Все, в чем я пытаюсь ее убедить, приносит противоположный результат, я теряю энергию сама и отнимаю ее у нее. Как это грустно! Я дала ей все ключи, но они ей оказались не нужны, дальше она сама пойдет туда, куда ей хочется. И это хорошо и правильно.

Кто же такая Майя? Подчас гораздо важнее услышать, как человек рассказывает о себе, чем узнать то, что он сообщил. По каким вехам он вспоминает свою жизнь, о чем не договаривает. А еще важнее – какую цель он преследует своим рассказом. То ли повторяет то, что давно уже оформилось как «личная история» с уже готовой ее оценкой и выводами, то ли в очередной раз пытается увидеть себя с новой стороны. Не обязательно с худшей, но с искренним желанием понять себя, с личной  заинтересованностью в этом. В данном случае такой заинтересованности не было. Прошлая жизнь уже была однажды оценена Майей как ужасно тяжелая, ей  не хотелось ее ворошить, хотя не наблюдалось  и желания любым способом уйти от разговора.
Майя появилась на свет ровно за месяц до начала войны. Ее мама – полячка, прожившая 20 счастливых (по оценке Майи) лет за мужем, который позволял ей не работать, в результате чего в итоге оставил у разбитого корыта, когда в 1941 году ушел на фронт и не вернулся оттуда живым. Кстати, интересная особенность – рассказывая о своих близких, Майя никогда не называет их имен, что для меня странно. Спрошу, как зовут – ответит, но  сама имен  никогда не произносит. Почему?

Майя родилась в Ленинграде, в маленькой квартире на Красноармейской улице, недалеко от Артиллерийского училища, что на Московском проспекте. Раннее детство прошло в деревне, откуда была родом ее мать. Кстати, название местности, точный адрес места жительства в Ленинграде, год проживания - также не озвучивались.

Ее отец – без образования и тоже не коренной ленинградец,  имел какую-то хорошую рабочую профессию (забыла, какую) и очень неплохо обеспечивал семью. У Майиной  матери к моменту  появления на свет героини моего рассказа не было ни образования, ни специальности, ни трудового стажа. Ее первым  ребенком была дочь (опять без имени!), старше Майи на 18 лет, два последующих за ней умерли, родившись физически нездоровыми. Майя, рожденная матерью в возрасте уже около сорока лет, каким-то чудом выжила, но стала ее последним и, как мне показалось, не слишком любимым ребенком. На ней мать бессознательно вымещала всю свою обиду на судьбу, неожиданно сломавшую ее  благополучную жизнь и заставившую на старости лет тяжко работать. Сестра Майи хоть и читала ей  в детстве книги, но, видимо, подсознательно также воспринимала ее появление на свет, как свою обузу или  как потерю собственной свободы. Из-за скученности и нехватки денег обстановка в семье была тяжелой, к тому же, по словам Майи, ей всегда не хватало ласки и тепла, но зато в  избытке присутствовала жестокость.

 Мать, став вдовой,  пошла на работу проводницей, с малых лет она оставляла  девочку в доме одну. Работала она до шестидесяти пяти лет – нарабатывала себе пенсионный стаж и кормила семью.  Запомнился жуткий эпизод  того периода. Маленькая Майя в детстве страдала пилонефритом и во сне часто мочила постель. Устававшую и замученную свалившимися на нее невзгодами мать, которая была вынуждена спать вместе с девочкой в одной кровати, это раздражало, и она не раз наказывала дочь за мокрые простыни, заставляя ее стоять на коленях на холодном полу. Несколько раз Майя убегала из дому, чувствовала себя ненужной… 

Воспоминания о жестокости матери по сей день тяжелым грузом  давят на  Майю, хотя она, по ее словам, давно простила ей все, осознав и уровень ее культуры, в котором та была неповинна, и ее последующие добрые поступки по отношению к сыну Майи. Но главной причиной этого прощения  стало воспоминание о смерти матери в интернате для недееспособных пожилых людей, куда Майя ее с превеликим трудом устроила, не выдержав тягот ее почти трехлетнего старческого слабоумия. В семье Майи тогда сложилась невыносимая обстановка. Помимо больной матери, был еще ее супруг Иосиф (его имя я употребляю не потому, что оно было мной услышано, а потому что знаю его благодаря  журналу заказов на гороскоп!), мучавший ее своим пьянством, грубостью, эгоизмом,  и сын Юра, родившийся физически неполноценным. Муж не возлюбил сына, сын с детства отвечал ему взаимностью… В доме-интернате мать прожила меньше недели: она умерла от тоски - от разрыва сердца, и это событие повлияло на Майю, как никакое другое. Случилось это довольно давно - где-то в восьмидесятых годах.

Вернусь к событиям, на которых прервалась  хронология  этой «личной истории». После школы Майя поступила в Педагогическое училище, закончила его и устроилась на работу в детском саду в каком-то из курортных пригородов Ленинграда. Сестра вышла замуж и осталась жить в той же комнате с мужем и дочерью. У Майи не было своего угла, не было возможности побыть одной. Кто-то из друзей  намеренно познакомил ее с мужчиной старше ее на 4 года, евреем, работавшим, кажется, водителем в гараже – впоследствии ставшим ее мужем. У него была такая же тяжелая судьба, как у Майи: грубость и нетерпимость в отношениях между близкими, алкоголичка мать. Как анализирует сейчас Майя, и тогда, и сейчас их соединяла только общая тяжесть судьбы – оба надеялись с помощью брака убежать из собственного дома. Во всем остальном они были совершенно разными. Была ли Майя влюблена в Иосифа? Не очень понятно. Что-то было, наверное, как утверждала она. Были ли у нее другие мужчины, другая любовь? Вроде была, но попыток уйти из семьи не было. Желания развивать эту тему со мной глубже я не почувствовала. Почему не искала другого? Сказывались воспитание, долг, а может быть, отсутствие реальных вариантов ухода, кроме того,  уже появился на свет сын Юра, причем сын-инвалид… Не было своего жилья. Сестра, получив наконец новую квартиру, устроила дела таким образом, что она досталась только ей, а Майя осталась вместе с матерью в единственной  комнате. Майя до сих пор в обиде на сестру – за то, что та ничего не оставила ей из родительского имущества.

 Потом они с Иосифом вроде бы какое-то время жили на ее служебной площади, но, уйдя в декрет, ей пришлось лишиться этого жилья, и они вместе с маленьким Юрой переехали к свекрови. Мать Иосифа была вечно пьяной и очень грубой – Юра рос в кошмарной обстановке.

 В рассказе Майи меня постоянно удивляла  патриархальность ее воспитания. Она олицетворяет собой образ женщины, целиком зависимой от мужа, считающей, что должна подчиняться его желаниям, но, в то же время, быть полностью обеспечиваемой им. В нашей семье на протяжение вот уже четырех поколений мы, женщины, всегда рассчитывали лишь на собственные силы: мужчины были гостями, на них никогда особо и не надеялись, но и не терпели, если они не приносили счастья. Не гуляли от мужей, но не боялись и развода. Майя никогда не унижалась до ссор и скандалов, но зато была готова бесконечно терпеть и ждать. Чего? Что муж станет другим, что его можно перевоспитать? Думаю, что срабатывали гены Майиной матери, двадцать лет жившей в счастливом неведении за хорошим мужем. Именно они оказали решающее значение на характер и судьбу Майи. Когда сильно надеешься на надежную опору, то однажды ее потеряв, становишься или жестокой, или беспомощной. Именно это случилось с Майиной матерью, а теперь повторяется в судьбе ее дочерей, хотя и с другими вариациями.

Иосиф был человеком талантливым – он хорошо пел, читал наизусть стихи, всегда являлся  душой компании. Майя устраивала его, как жена – с нею было не стыдно бывать на людях, она женщина красивая, воспитанная, терпимая. Любил ли он ее? Неизвестно. Вероятно, встречался с другими женщинами, но не в открытую, да и Майю, по ее словам, это не слишком волновало. Когда в семье появились деньги, он сначала купил себе машину, потом начал строить дачу (как хотелось ему, не считаясь с Майиными вкусами и потребностями), а насущную для нее и сына жилищную проблему решил в последнюю очередь. Даже тогда, когда состарилась и заболела ее мать, они продолжали жить в тесноте, с двумя психически нездоровыми домочадцами. Между отцом и сыном  все время шла вражда, агрессия. Иосиф не считался с тем, что сын не здоров, а может быть, просто не понимал этого, считая его избалованным эгоистом. 

Вспоминается бедная собака Майи - Муня, которую очень любили, перекармливали и в буквальном смысле носили на руках, оберегая ее больное сердце. А может быть как раз это отсутствие нужной собаке тренировки, необходимой для ее организма диеты или насильственное удлинение отпущенного ей судьбой срока жизни как раз и усиливало собачье страдание? Нужен ли был Муне такой ее уход в мир иной – от укола ветеринара, или собаке был бы предпочтительнее естественный конец, в борьбе с собственной хворью? Судить трудно. Как бы вела себя на ее месте я – тоже не знаю. Может быть, так же. Человек слаб. Мы думаем, что любим других, хотя любим только себя, и этим бессознательно губим того, кого хотим спасти. И ничего с этим не поделать.

Майя хорошо чувствовала себя на работе – она устроилась в «Лениздат», где стала руководителем отдела обеспечивающим издательство бумагой и проработала там более 20 лет, до самой пенсии. На коллег производила впечатление счастливой и обеспеченной, ее уважали. Характер у нее такой, что о своих проблемах сама она ни с кем говорить  не станет, но охотно слушает других,  всех хвалит и одобряет. Она - король общения, эталон мягкости, такта, интеллигентности. На сколько это все искренне или только является результатом хорошего  воспитания и привычки – я не знаю. Я совсем другая, мне трудно понять таких людей, как она. Мы чувствуем и реагируем по-разному, причем, сравнение всегда не в мою пользу. Иосиф в семье жил своей собственной жизнью. Но  не стеснял и Майю - у нее был свой круг друзей, средства, возможность выехать на курорт, одеться. Хорошая, любимая  работа. Ради всего этого она ничего не пыталась изменить в своей жизни. Только ли ради этого? Или просто по складу характера? Да и нужно ли ей было пытаться что-либо изменить?

«Быть или не быть, вот в чем вопрос!» - вопрошает Гамлет. Должен ли человек полностью подчиняться судьбе, или он призван ее менять, изменяя самого себя, пусть даже ценой ошибок? Можно согласиться с любым из этих мнений. Единственное, чего не стоит делать, – это принимать за доказанное личную историю своего прошлого, без попытки пересмотреть ее с новых позиций: не навешивая ярлыков и беспристрастно вглядываясь в характерные особенности своего собственного характера.