Мы там не стояли...

ВНИМАНИЮ  ЧИТАТЕЛЯ:
Цифры в скобках после слов и выражений в тексте помещённой здесь статьи, помеченных  звёздочкой*, означают отсылку к соответствующему примечанию под всем текстом. - Публикатор.

НА СНИМКЕ:  заседание педсовета школы для взрослых на Харьковском заводе им. В.А.Малышева.  Автор статьи - на переднем плане в левом ряду.  Начало 60-х г.г. ХХ века.

«МЫ ТАМ НЕ СТОЯЛИ!»

И хочется забыть, так не дадут. Клопа помните? Нет, я не о пьесе Маяковского, а о той мерзости, красненькой, с лапками, которая была бедствием густонаселённых коммуналок южных городов. Бороться с клопами имело смысл лишь в том случае, если за дело брались жильцы всей квартиры. Но как уговорить одну из семнадцати соседок, когда в ответ на предложение провести субботник она широко открывает удивлённые глаза: «Клопы? А что это? А… Они у тех, где грязно. Так пусть те и убирают. У меня в комнате сроду клопов не было и не будет. Точка».

Неаппетитное это воспоминание всплыло в моей памяти в связи с письмом Б.Б-ра * (1) («НН», 06.07.94), в котором автор гордо признаётся, что ему неизвестно о «проработках» на партсобраниях, так как он, хотя и был профессором, но в КПСС не состоял и партсобрания не посещал. Написал – и бумага не покраснела. Бывают же везучие люди! Человек прибыл из такой демократической страны, где юрист (заметьте, не физик, не тренер по дзюдо – юрист!) мог отмахнуться от объявления: «6 декабря в 4 часа в большом лекционном зале состоится открытое партийное собрание с повесткой дня: «Роль книг Л.И.Брежнева в борьбе за преодоление пережитков буржуазной морали в сознании некоторой части советской молодёжи».
Приглашаются беспартийные. Партком».

Ну, ладно, не ходил, и с теми, кто там присутствовал, не общался, а коммунистов – тех вообще десятой дорогой обходил… Но книжки-то, книжки читал? Например, роман Островского «Как закалялась сталь» (из школьной программы). Забыл, наверное. Но тогда, быть может, помнит профессор права нашумевшую в 70-е годы пьесу Гельмана «Заседание парткома»? Допустим, книжками юрист не интересовался – такое бывает. Но центральные газеты по роду деятельности не мог не просматривать, - скажем, «Правду».

С чего это взял автор письма «Мы, Николай II», что я хотела оскорбить его (автора, не русского самодержца, невинно убиенного)?  Прямо какая-то мания преследования… Совершенно невинное слово «профессор» г-н Б-р читает как оскорбление, утверждая, что я употребляю его «в негативном значении».
Помилуйте! И в мыслях у меня ничего подобного не было, тем более, что, живя четыре года в свободной демократической стране, я уже привыкла: можно называть себя по собственному усмотрению. Так ведь якобы оскорблённый мной это и делает. Сначала обращался в газету, подписываясь «Бенедикт Б-р, профессор права». Теперь читаю:»Бенедикт Б-р, профессор».  В последнем письме, о котором речь: «…и всё-таки профессор». Да называйтесь на здоровье , кем хотите:  хоть Наполеоном, хоть Людовиком ХIV. Можно даже начальником станции или паспортного стола. И такое бывает…

Один знакомый психиатр давал мне советы относительно того, как задержать старость. Следует, в частности, систематически тренировать память. Для этого хорошо заучивать новые слова в незнакомом языке. А ещё лучше вспоминать ранее известные стихи и учить новые.  Это психиатр особенно рекомендовал. Охотно делюсь советами специалиста, чтоб мы кое-что помнили… А то, если дело так пойдёт дальше, поднимавшие руки на открытых партсобраниях скажут: мы не голосовали.   
Принимавшие решения на закрытых заявят: мы не принимали. Стоявшие на трибуне Мавзолея рядом с… удивлённо откроют глаза: мы? Мы там не стояли! А на профсоюзное собрание явка вообще не была обязательной. И в конце концов окажется, что всю эту кашу на одной шестой варили 6 человек:  Ленин, Сталин, Хрущёв, Брежнев и мелькнувшие на пять минут в кровавой кухне Андропов и Черненко. Тогда каким же образом получались «бурные, продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию»?

 Можно подумать, что почти миллион бывших советских граждан, живущих сегодня в Израиле (неважно, с какого года) только тем и занимались в СССР, что разъясняли заповеди Торы, питались опресноками и терпеливо ждали, когда начальник ОВИРа предложит: «Присядем, друзья, перед дальней дорогой…».

Пожалуйста, не перебивайте: я знаю… У меня близкий родственник схлопотал «десятку» за пропаганду сионизма. Заметили, я не поставила кавычки? Так и было: пропагандировал в столице нашей Родины – в Москве. В Израиле я  познакомилась с его солагерником. И здесь уже прочла биографию Бегина. Но!
Вы говорите, г-н Б-р, что быть профессором в любой стране означает только быть человеком определённых знаний «и ничего больше». Учите стихи, Бенедикт! Что-то с памятью вашей стало…

Не знаю, как в других странах, но в Союзе учёный совет, утверждая кандидата на должность профессора юриспруденции, прежде всего учитывал верноподданность. Что касается «определённых знаний», то в разных регионах их учитывали по-разному. На Украине, например, знания занимали третье место после партийности и национальности. А поменяй учёный совет порядок приоритетов, партком бы непременно исправил ошибку. И точка!
Я понимаю желание представить себя человеком, который там, несмотря ни на что, оставался порядочным. Только, по-моему, сегодня не особенно важно, как это получалось. Там. Здесь бы оставаться таким... Наблюдения убеждают, что это не проще, скорее , наоборот.
 
      (Заметка опубликована в газете «Новости недели, Тель-Авив, 13.07.1994 года).

ПРИМЕЧАНИЯ ПУБЛИКАТОРА:

1. Фамилию адресата этой заметки-письма привожу не полностью из этических соображений, вряд ли нуждающихся в комментарии. Достаточно того, что прошло более 20-ти лет, и нам не известно, жив ли носитель фамилии (До 120-им кму. но вот ведь Нины Вейнбрун нет уже…). Однако смысл и значение развязавшейся полемики представляются весьма актуальными. Вот почему, обнаружив текст письма, в котором через две недели в той же газете г-на Б. Б-ра взяла под защиту его коллега, г-жа П.М-с, я решил и eё письмо предать гласности. Пусть будут представлены обе споривших стороны.

2. Нина Вейнбрун выступала в течение нескольких лет со статьями резко критическими, они не раз вызывали то согласие, то  возражения других читателей. Уровень некоторых возражений довольно примитивен. Скажем, она где-то обронила фразу, что-де «мы здесь, в Израиле, попали в джунгли» (то было, разумеется, образное выражение, в котором использовался переносный смысл слова), но, не поняв этого, некая читательница возмутилась: «Где в Израиле вы обнаружили джунгли? Джунгли – в Индии!»   В данном случае дело серьёзнее, и я рад поместить  в комментариях заметку в защиту оппонента Нины – Б. Б-ра. Разница в позициях Нины Вейнбрун, с одной стороны, а с другой - профессора  Б.Б-ра и его заступников представляется мне в высшей степени принципиальной и – повторюсь – актуальной.
      Итак, вот эта «заступническая» заметка (из газеты «Новости недели» от 24.07.1994 г.):
               
                «ЗАЧЕМ ЖЕ  ТАК…

Несколько раз читала заметку Нины Вейнбрун «Мы там не стояли», пыталась понять связь между изложенной в ней рекомендацией о борьбе с клопами (здесь всё вполне профессионально) и дальнейшим содержанием статьи. Не получилось.
Газету «Новости недели» читаю систематически, слежу за интересными дискуссиями, которые разворачиваются на её страницах. Но статьи и письма г-жи Вейнбрун к дискуссионным отнести никак нельзя. В них сплошное злопыхательство в отношении страны, в которой она живёт, и той, в которой прожила большую часть жизни до репатриации, в отношении всех и каждого, кто вступает с ней в полемику.
Что общего нашла Нина Вейнбрун между тем, что человек, который не состоял в КПСС, посещал открытые партийные и профсоюзные собрания, и его участием в партийных проработках? Неужели она не помнит различия между этими категориями лиц? Ведь Бенедикт Б-р писал лишь о том, что происходит в стране. По Н. Вейнбрун, там вообще порядочных людей не было, а иначе откуда «бурные аплодисменты, переходящие в овацию»?
В своих публикациях она почему-то использует слово «профессор» в оскорбительно-насмешливом тоне и усмотрела даже крамолу в том, что в одних статьях Б.Б-р подписывается просто «профессор», а в других – «профессор права».Какие у неё основания подозревать незнакомого ей Б-ра в самозванстве, писать о том, что он может называть себя «Наполеоном, Людовиком ХIV, начальником станции или паспортного стола». Ведь это уже из области психиатрии. Но советами и консультациями специалистов не следует делиться с теми, кто в них не нуждается. Не знаю, откуда Нине Вейнбрун известно, как учёные советы присуждали звание профессора права. Членом каких учёных советов она состояла, или ей об этом известно понаслышке?

Внутренняя логика в письме г-жи Вейнбрун отсутствует начисто. По её мнению, при  присуждении профессорского звания  на первом месте была партийность, на втором – национальность и лишь на третьем – знания. Всё это было далеко не так. Но допустим. Так вот Бенедикт Б-р в КПСС действительно никогда не состоял, что и могу засвидетельствовать под присягой. Национальность у него не самая подходящая, следовательно, и второе основание отсутствует. Ну, и остаётся третье – знания. Вот г-жа Вейнбрун нечаянно и ответила на вопрос, как Б. Б-р стал профессором.
Не понимаю, как можно позволить себе ставить под сомнение, читал ли книжки Б. Б-р. Свидетельствую: читал, и очень много, и не только те, которые входили в школьную программу и которые некоторые учительницы читали по долгу службы. Учить стихи – совет тоже не по адресу. Не уверена, что Н. Вейнбрун знает их столько же, сколько Б. Б-р, и привезла сюда такую же библиотеку поэзии.
Мало того, не зная человека, Н.Вейнбрун ставит под сомнение его порядочность. Её высказывания на языке юриспруденции называются однозначно: оскорбления и клевета.
Из текста моего письма ясно, что Бенедикта Б-ра я знаю не по газетам. Его хорошо знают многие юристы, приехавшие в Израиль не только из Узбекистана, но и из других республик бывшего СССР. И у всех, знающих его, статья Н. Вейнбрун вызвала только возмущение. И всё же я считаю нужным сообщить то, о чём он сам о себе не напишет.

Бенедикт Б-р – один из широко известных учёных-криминалистов. Он – автор трёх учебников по уголовному праву, двух комментариев к Уголовному кодексу, десятков научных работ (монографий и других публикаций). Он один из самых популярных профессоров Ташкентского университета, любимец студентов. СПЕЦИАЛЬНО ДЛЯ Н ВЕЙНБРУН: в университете он был известен как человек, умело использующий обширные знания из области литературы, философии, истории, искусства в своих лекциях и научных трудах. Под его руководством было написано (с последующей защитой) большое число кандидатских и докторских диссертаций. Бенедикт Б-р участвовал в подготовке кодексов и других законопроектов. Да будет известно Н. Вейнбрун, что уголовный кодекс содержал не только статьи о так называемых государственных преступлениях, но и об обычных  уголовных правонарушениях, которые остаются таковыми везде и всегда. И для защиты прав граждан немаловажно, как сформулированы нормы закона. И не за партийность, которой не было, и уж не за национальность, разумеется, Б. б-ру было присвоено звание Заслуженного деятеля науки. Наконец, его всегда отличала и отличает честность и порядочность. Так что ему не нужно «представлять себя порядочным человеком». Это его неотъемлемое качество.

Под этим письмом могли бы подписаться многие проживающие в Израиле ученики Б. Б-ра и его коллеги. Но  получилось, что те из них, кто звонил мне в эти дни, поручили это сделать мне, что я и выполняю с удовольствием.
Если после прочтения этой заметки у Нины Вейнбрун возникнет чувство сожаления по поводу написанного ею, значит, ещё не всё потеряно. И может быть, тогда будет меньше недоброжелательства и больше элементарной тактичности в её публикациях.
Не уверена, но очень хочу надеяться, что моё письмо будет опубликовано без сокращений, как печатаются письма Нины Вейнбрун. Готова к тому, что оскорбления  с её стороны теперь могут посыпаться в мой адрес. Ну, что ж, выдержу. Такие статьи только компрометируют автора, вызывают раздражение накопившейся недоброй энергии Н. Вейнбрун.
                Полина М-с, Кирьят-Малахи


ОТ ПУБЛИКАТОРА:

Я намеренно привёл письмо Полины М-с (по уже высказанным соображениям и здесь обойдёмся лишь инициалом фамилии) дословно, ничего не выпуская. Читатель может убедиться: заметка Н. Вейнбрун «Мы там не стояли» о проф. Б Б-ре появилась в ответ на его статью, в которой он написал, что ему не известно о «проработках» на партсобраниях. Из контекста можно догадываться, что таково было его возражение  на какой-то материал, где утверждалось, что на партсобраниях такие «проработки» практиковались. О том, что это так, в СССР знали все, включая даже детей. И все недоумения, высказанные в заметке Н. Вейнбрун, касаются странной, непонятной и, скажем прямо, жалкой позиции профессора, уверяющего всерьёз  автора заметки и читателей в том, будто для него, учёного юриста, такая общеизвестная роль партсобраний – это сенсационная новость!Ничего порочащего профессора в заметке НЕТ! Только лишь сомнение в правдивости его заявления о том, что он не в курсе "проработочной" функции партсобраний...

Любопытно: а 6-я статья Советской конституции – о том, что: «Руководящей и направляющей силой советского общества, ядром его политической системы, государственных и общественных организаций является Коммунистическая партия Советского Союза» - это тоже новость для профессора права?
И если он в самом деле знает поэзию, то неужели не слышал песню Галича о «товарищ Парамоновой» и о том, как на партсобрании прорабатывали её пьяненького супруга за то, что тот «С Нинулькою гулял, с тёти-Пашиной!?». И вопросы автора заметки к профессору насчёт романа «Как закалялась сталь» и пьесы Гельмана «Заседение парткома» - вовсе не к посрамлению его направлены, а упомянуты как напоминание о картинах «партийной жизни», во всей их оскорбительной для человеческого достоинства «красе». И про «строгача с занесением», как про всеобщее пугало для партийных и беспартийных  чиновников знали самые широкие слои советского народа – не только лишь члены партии  ( к каковым сама Н.Вейнбрун, к слову сказать,  не принадлежала). Своим стремлением изобразить из себя "невинную девицу" профессор и вызвал недоуменные вопросы автора заметки.

Не могу поверить, чтобы его «заступница», г-жа Полина М-с, не усмотрела смысла в сравнении фигур  неосведомлённого в советской  жизни советского же профессора и «не видавшей  клопов» обитательницы «клоповника». Но предпочла притвориться непонятливой. Более того, тут же воспользовалась поводом, чтобы подчеркнуть «профессиональную» в клоповедении осведомлённость атакуемой… Точно так же не преминула дать понять, что читательскую осведомлённость  учительницы Нины Вейнбрун считает ограниченной лишь книжками школьной программы. Такие «полемические приёмы» юридически образованная дама, как видно, числит в рамках порядочности… Как и попытку её хорошего знакомого проф. Б.Б-ра  отмежеваться от осведомлённости в партийно-советском обиходе, в проработочной функции партсобраний.

На самом деле попытки выдать себя за неосведомлённого человека имеют весьма неприглядный смысл и актуализируются множеством неприглядных аналогий. Жители Веймара уверяли, что ничего не ведали о находящемся рядом лагере смерти Дахау. Миллионы советских граждан восприняли как большую и шокировавшую их новость доклад Никиты Хрущёва о сталинских художествах – о его расправах над собственным народом. Я – сын родителей, каждый из которых был осуждён НА !0 ЛЕТ .сталинского концлагеря с усиленным, по существу каторжным,  режимом (запрет свиданий друг с другом и с родственниками, письма ДВА РАЗА В ГОД и т. д.) – за одно лишь  «неправильное» поведение на партсобрании: отец – за то, что, проголосовав в период открытой партийной дискуссии (1923) в целом за сталинскую резолюцию, он поддержал Троцкого по организационному  вопросу; мать в 1926 году, будучи студенткой Ленинградского коммунистического университета им. Зиновьева,   по призыву ректора-зиновьевца ушла с собрания, созванного противниками зиновьевцев вопреки уставу партии. Они были тогда юными, пылкими людьми. В 1950-м их обоих на пороге старости  в один день арестовали и без суда назначили по 10 лет лагеря. Этими эпизодами партсобраний ИСЧЕРПЫВАЛСЯ перечень абвинительных фактов. Обоим повезло дожить до реабилитации. Вскоре оба скончались.
Ни у меня, ни у моей жены, покойной "Н. Вейнбрун", не было претензий к профессору-юристу и его заступнице. Но если человек, выросший в СССР, всерьёз уверял: ему не известна роль собраний как формы расправы, - жена моя  говорила, а я и теперь скажу: такой человек – ЛГАЛ.
Нынче многие лгут. Одни говорят: не было Еврейской Катастрофы. Не было в Бабьем яру расстрелов. Вообще, там, в Яру, никого не стреляли. Ни евреев, ни цыган, ни военнопленных. Другие уверяют, что товарищ Сталин был большой учёный и хороший менеджер. Третьи – что пакт Молотова – Риббентропа не был делёжкой мира на сферы влияния между нацистами и коммунистами. Четвёртые – что  советские танки в 1968 году  в Прагу вошли законно и своевременно. Пятые – что так им и надо было, диссидентам и прочим скандалистам, они-де и Союз развалили. Кстати, вспомним и про трех пьяных мужиков в Беловежской пуще, и про наймита проклятой Америки – Горби…

А разве слова «сплошное злопыхательство в отношении страны», в которой автор живёт, и той, в которой прожил большую часть жизни», сказаны о Нине Вейнбрун? Да ведь это – повторение обвинительного заключения по «делу»  Ю. Даниэля  или А. Синявского… Кстати, с первым мы были друзья, он бывал гостем в нашей семье, я жил у него в Москве…
Стыдно правду называть злопыхательством и клеветой. Непорядочно это!
Любопытно, что на поверку все эти комментаторы истории, от первых до пятых и десятых, оказываются  из одной и той же среды затхлых обывателей. Сродни им и тот, кто прикидывается невинной девицей, размножающейся почкованием или непорочным  откладыванием яиц: я, мол, ничего не знаю про разгромные партсобрания, с которых для кого-то начинался путь на Голгофу…
Не надо думать, будто историю делают только большие личности. Поэт Борис Чичибабин, которого мне посчастливилось близко знать, написал такие стихи:

Спокойно днюет и ночует,
кто за собой вины не чует:
он свой своим в своём дому,
и не в чем каяться ему.

Он в хоровом негодованье
отверг и мысль о покаянье.
А я и в множестве один,
на мне одном сто тысяч вин.

На мне лежит со дня рожденья
проклятье богоотпаденья,
и что такое русский бунт,
и сколько стоит лиха фунт.

И тучи кровью моросили,
когда погибло пол-России
в братоубийственной войне, -
и эта кровь всегда на мне.

Борис Алексеевич родился в 1923-м – в году, которым помечается обычно конец гражданской войны в европейской части СССР.  Чем же он, младенец, мог быть в той, уже минувшей,  войне  виноват?! И тем не менее он вину ощущал…Это – чувство ответственности за будущее! Честныйя. ПОРЯДОЧНЫЙ  человек ДОЛЖЕН его испытывать. Именно подобное чувство заставляло мою жену браться за перо и писать правду, не обинуясь, не прячась от упрёков в перехлёстах. И она не одна – такая. Если жизнь в чём-то становится лучше – это благодаря требовательности людей, не боящихся правды, готовых к несправедливому осуждению. = С уважением к читателю. = Ф.Р.