Вещи и слова. Рассказ моей мамы, Толкишевской Л. В

В 1949 году отец, прошедший две войны, служил на одном из аэродромов под украинской Винницей. Семья наша, состоящая из отца, мамы, бабушки и меня с годовалой сестрой жила на частной квартире, в одной комнатке украинской белой хатки. Хозяева её – старик с длинными казачьими усами и дородная старуха, занимали вторую комнату, с печкой. В сенях стоял большой жернов, на котором женщины всякий свободный от домашней работы час мололи пшеницу и кукурузу. А вечером, сев на большой, расписанный красными мальвами сундук, грызли зёрна кукурузы, горстями бросая ее на уже прогоревшую плиту. И вот в один из таких вечеров старик Сазоныч, лежавший за печкой, попросил меня спеть. Я, до сего времени грызшая жаренную кукурузу и размышлявшая о том, что можно ли вытащить деревянную кукушку из больших старых часов, запела. Пела я, помню, «Стоить гора высокая…»
Когда же я кончила петь, старая Демьяновна, приговаривая, что «дивчина чисто артистка», открыла тяжелый сундук и вытащила из него роскошное, как мне показалось, огромное платье и одела его на мою домотканую рубашонку, приказав поддерживать платье на плечах за чудное, чуть пожелтевшее от времени кружево. Я, совершенно потрясенная, пыталась удержать на себе своими тонкими ручонками тяжелое платье, горкой серебристо-серого шелка лежавшее у моих ног на глинобитном, пахнувшем полынью полу. «Платье-то с турнюром!» - ахнула изумлённая бабушка. «с подбором, с подбором!» - подтвердила старая Демьяновна. «После свадьбы Сазоныч мне на ярмарке купил, в Киеве. Сказал, что пусть у меня хоть какая-то барственная одёжа будет, а то я всё в спиднице, да в спиднице..» «А ты так вот и надела» -ответил Сазоныч, и из его глаз по морщинистому, тёмному, как кора старого тополя под окошком хаты лицу, покатилась слеза. И я, снова запела.
«Ой, не свити мисяченько..»тоненько звенела я, семилетняя, и на стариковском лице одна слеза догоняла другую. А вот старые женщины не плакали. Их большие карие глаза с великой печалью глядели на меня, послевоенного заморыша, нелепо утонувшего в шёлке прекрасного старого платья, и на их пытавшихся улыбнуться лицах светилась надежда. На что надеялись, что ждали они от своих оставшихся малых лет, что ждали от меня и для меня эти две старухи, головы которых так гордо оттягивали тяжелые пучки седых волос?! Что было в этих лицах такого, что я помню через шестьдесят пять лет?! Ведь только став взрослой, из реки времён увидев женщин, сидящих на цветастом сундуке, я ужаснулась их жизни, поняла и оценила её. Рождённые в конце 19 века, они пережили и потеряли близких в революцию, кровавую «гражданку», в двух гибельных мировых войнах, не растеряв при этом то, что делает человека человеком. Доброту и нерастраченную совесть. Наверное, поэтому так много людей из их поколения сохранили старческую красоту. Вглядитесь в старые фотографии.. Удивительно, что будучи ребенком, я запомнила взгляды стариков, в тяжкое послевоенное время с надеждой смотрящих на меня. Эта память всю мою жизнь к многому меня обязывала.
Ко многому обязывает нас и произносимое нами «А ведь люди знают силу слова. У любимого мною Тютчева есть гениальное стихотворение:
Нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся…
Но сколько их, больно ранящих слов, произносит и слышит человек за свою жизнь.
Часто сказанное тобой бумерангом возвращается к тебе же, и особенно горько бывает, когда ты запоздало понимаешь произошедшее и уже невозможно попросить прощение.
Возвратясь после службы в Польше отец привёз мне подарок-портфель. Не совсем понятного цвета, то ли чёрный с зелёным отливом, то ли наоборот, тонкий, тесненной кожи с двумя блестящими застёжками – портфель был красив. Очень красив и очень велик. А учитывая мой малый рост, для меня просто огромен. Но в семье не было принято капризничать, к тому же портфелем все восхищались.
Так что уже в маленьком, заросшем сиренью волжском Вольске, в шестой класс своей женской школы я пошла с красивым и почти волочащимся по земле портфелем. Девочки в школе вещами избалованы не были, учителя портфель даже хвалили, и меня никто не дразнил. Зимой стало хуже. Портфель так волочился по снегу, что за мной оставался след наподобие тонкой лыжни. А мне нужно было проходить мимо большой мужской школы, «школьного дворца» , как называли её в городе. Здание школы было и впрямь настоящим дворцом, подаренным городу богатым купцом в память о дочери. Так вот, завидев меня, на ограде школы повисали десяток мальчишек и оглушительно вопили одно слово – «министр». Ну, разумеется, при этом все хохотали и показывали на меня пальцами. Вскоре, ко мне и на большом дворе военного городка прочно пристала кличка «министр». Через год женские и мужские школы объединили, а ещё через год я как-то сразу подросла и мальчишки с ветками поломанной сирени, стали ходить за мной и носить до дома уже всем известный портфель. Но ненавистная мне кличка прилипла и так и осталась за мной.
А ещё через десять лет, провожая сына в начальную школу, я сказала маме, что замечательно, удобно носить появившиеся ранцы и не придётся таскать неудобные портфели, да ещё такие уродливые и огромные, как был у меня. Как из «кожи крокодила» - добавила я.
Мама посмотрев на меня, обиженно произнесла: «А почему «как»? Твой портфель был из настоящей крокодиловой кожи, с позолоченными застёжками, а что большой –так ведь такие вещи на один год не покупают. Вещь стоит очень дорого»..
Я опешила. Старая обида на, в общем-то, безобидную детскую кличку неожиданно, с непонятной яростью вспыхнула во мне . Я начала орать на маму. «Зачем?! Зачем мне нужен был этот дурацкий дорогой портфель?! Да он даже в парту не влезал! Я пять лет таскала такую тяжесть и надо мной весь город смеялся. Ну конечно, вы же не видели, вы не знали. Да вам до меня никогда и дела небыло!» - кричала я. А побледневшая мама продолжала оправдываться: «он дорогой.. из крокодиловой кожи..» Я видела, что мама начинает бледнеть и уже тихо, но что ещё хуже, с угрюмой злостью продолжала: «Ну? И где сейчас этот чёртов портфель? Ах, папа замполиту подарил!!! Ничего, ну ничего в ЭТОЙ семье не держится!»
Стоя у постели, вглядываясь в мамино осунувшееся лицо с заострившимся носиком, я просила у неё прощения, как провинившийся щенок, а мама слабым голосом тоже за что-то просила и всё отсылала меня спать.
На кладбище у дороги стоит плита с надписью: «Спасибо Богу, что у меня была такая мама». Проходя, я каждый раз вслух читаю эти слова, чтобы потом, стоя у маминого креста – повторить их…


Рецензии
Еще раз спасибо Вам за хорошие рассказы.

Галина Вохоровская   17.04.2019 12:28     Заявить о нарушении