Дыра

Depeche Mode, «The Love Thieves»

Никто не скажет, сколько нужно пройти дорог, чтоб понять, какая из них та, единственная. Никто не знает. Эта дорога, как и все заветное, приходит тогда, когда перестаешь считать и надеяться.

В этом человеке жило трое: Ева, Адам и Лилит. Две женщины и мужчина жили в одном теле. И у каждого был свой путь, но всего две ноги. У каждого был свой мир, чтоб творить, но всего две руки. У каждого была своя любовь, но всего одно сердце.

Ева мечтала жить в мире и гармонии. Она любила и легко позволяла любить себя. Она улыбалась по утрам и читала в парках книги. Пока дерзкая Лилит не срывала ее с укромной лавочки на качели и не гналась за падающими листьями. Нет, Лилит не была инфантильна. Она была гораздо разумней и взвешенней Евы, если задуматься. Но заметно это было далеко не сразу, ведь она постоянно творила, что хотела. Лилит с самого начала поняла, что скучное мирное существование Евы разрывает ей грудь, что она умрет, но станет свободной. Рано или поздно.

Адам не думал, чего он хочет. Он просто жил. У него были цели, но не его, выношенные, вымученные, а нормальные общечеловеческие: он хотел достаточно денег, немного власти и иногда задумывался о семье, но Ева всегда в тожечасье отбирала последние заботы на себя.

Адам чувствовал себя одиноко, Лилит сходила с ума от невозможности уединиться. Ева знала, что способна жить и в одиночестве, и в переполненности хоть вечность, ведь она ждала любви.
И дожидалась, хоть и не той, о которой мечтала. Любая женщина хоть раз в жизни встречает любовь. Ведь если даже любовь не приходит к ней извне, женщина, как мать, рождает ее в себе изнутри.

Но тело их было красиво и привлекательно. На две части оно было женским, и лишь на одну, внутреннюю, мужским. А потому Ева не нуждалась в том, чтоб утруждать себя поисками любви. Мужчины влюблялись в нее с первого взгляда, приносили к ногам цветы, а на ладони вешали свои заветные желание.

Ева любила каждого из них, кротко, самоотверженно. Но позже, со временем, невозможно было понять, кого именно и на какую часть любит мужчина. Ева отдавалась этой мысли и страдала, постоянно чувствовала себя покинутой. Ведь Лилит, яркая и независимая, притягивала мужчин словно магнит. Ева, как любая истинная девушка, не понимала, что все совсем наоборот: именно Лилит приводила к ней мужчин, но именно к ней, к Еве, они приносили свою любовь.

Лилит, как женщина, наверное тоже чувствовала бы себя брошенной, если бы была способна сосредоточить свою женственность и посвятить ее одному мужчине. Иногда, в периоды демонстративных истерик Лилит использовала аргументы по этому поводу против Евы, но на деле ей просто хотелось пожалеть себя. Она не любила никого из тех, кого приглашала на вино и постель.

Адам был из тех мужчин, что любят однажды, но на всю жизнь. И ни в одном из ухажеров, что, как ему казалось, бессмысленно постоянно крутились то у Евы, то у Лилит, он не увидел ни капли той чуткости и нежности, той доли женщины, о которой он мог бы заботиться.
Поэтому он все более и более падал в прагматизм, уже и не надеясь встретить любовь в этом женском теле. Он был очень силен, этот мужчина, закаленный постоянным пребыванием двух дам в своем аналитическом мозгу. Поэтому другие мужчины, в большинстве своем, попросту раздражали его своим нытьем и неприспособленностью к собственным же жизням. Он их решительно отказывался понимать, ему хватало кому сочувствовать и чьи проблемы разделять.

Ева молча закусывала губы и выламывала руки, Лилит била тарелки и разбрасывала капризы, когда он, в очередной раз примиряя их сопернические перебранки, в конце концов уставал и подытоживал: хватит. Обе женщины знали, что спорить с Адамом бесполезно и, что после этого слова, каждая должна утихомирить себя словами «не Он» и жить дальше. Лилит это удавалось, разумеется, просто – она с наскоку находила новое развлечение. Ева страдала долго и глубоко, сердце ее разрывалось, когда Лилит, рубаха-парень, увидев отверженную любовь, вела какую-то совершенно невозможную, как ей казалось, линию дружбы.

Адам получал минуты покоя. Это было именно то время, когда он делал их карьеру и зарабатывал на то ненужное количество вещей, которое приходилось покупать, чтоб удовлетворить вкусы обеих девиц.

Именно в такой период покоя Адам и привел Его в их жизнь. В ночь, когда им исполнилась на троих целая жизнь, Он пришел прощаться с их мелкими привязанностями, небрежно присел на диван и протянул правую ладонь, на которой робко лежала самая тонкая идея из тех, что доводилось Адаму видеть в жизни.

Он аккуратно вложил ее в новые ладони, и Адам принялся ее разворачивать, деталь за деталью, любуясь каждой новой открытой гранью, уходя за этой идеей в другой мир. Тот, где не могло быть их троих, но кто из них лишний - было неизвестно.

Лилит первая словила тень Его глаз своей кошачьей интуицией, но так заигралась с другими, что не обратила на Него никакого внимания.
Ева, проснувшись наутро, решила, что снова рядом с ней лежит мужчина Лилит, и снова ей придется варить ему кофе, а позже придумывать отговорки и ловить гортанью неловкости. Она не могла знать, что мужчину привел в их постель Адам. Потому когда подняла голову и увидела Его глаза, поняла: она должна Его полюбить. Она не сможет иначе, чтоб не пронзить Его душу.
Она не была столь проницательна, как Лилит, и не поняла, что все, что она видит, - лишь тень. Она вынула из груди старое уставшее сердце и стала искать с этого мгновения новое. То, в котором будет Он.

Когда в человеке Дыра, никто ничем не может прикрыть ее. Кому бы рядом не казалось, что он способен помочь, никак он не сможет сделать этого. Ибо только сам человек позволяет  Дыре родиться в себе, расти, питаясь потрескавшимися воспоминаниями, и только сам человек может ее из себя изгнать.
И никто более.

Еву, нежную и неприспособленную к хитроумным играм, первую засосало в Дыру, тень которой уловила Лилит. Ее новое сердце задыхалось в смоле нового плена, ее руки плакали, хватаясь за Его крепкое тело, ее дрожащие ресницы молили отпустить, не понимая что с ней происходит.

Но Он и сам не понимал ровным счетом ничего. Он полюбил, искренне и нежно. Так, как, на самом деле, не способен был любить. Он не знал, что в нем Дыра, и именно из нее он черпает все то, чего не умеет, но что отобрал у других. Не желал знать, как никто не желает из тех, кто сам строит свое будущее, а не лелеет прошлое.
Так прошло четыре месяца, три недели и два дня. Именно столько, сколько нужно, чтоб ребенок в утробе стал похож на человека, идея в голове стала похожа на снежинку, а партия оказалась слишком вероломной спутницей, когда разбиваешь мужскую дружбу.

Лилит очнулась посреди зимы перед разбросанной колодой с руками, изрезанными осколками Его наклонностей, с ногами, не имеющими более корней, и с сердцем, которое не чувствовало более ни Еву, ни Адама. Ей очень хотелось обмануть себя и обрести радость долгожданного единочества и покоя, но Лилит была не из тех женщин, что живут хрупкими иллюзиями.
Ее не стало в их теле. Именно так, не наоборот.

И впервые в жизни Лилит упала к ногам земли и рыдала так, как умеет только первая весенняя гроза. Два дня и две обрезанные ночи рыдала она. А когда слезы очистили ее от привнесенных годами присутствия Евы и Адама привязанностей, она набрала пригоршню корней подорожника, немного слюны паука, пыль своей дороги и пришла к Нему на чай и обещания.

Когда шаги сковали ее ноги, а вода на ресницах легла сизым жемчугом, она склеила уста паутиной, посыпала голову пылью и отдалась Его Дыре.

Никогда больше не знали люди в этом человеке Лилит. Ева и Адам слились во что-то непостижимо единое, то, что на востоке изображают круговоротом, а на западе в это не верят. И Он стал не нужен им, но Дыра не умеет отпускать.

Никто не скажет, сколько нужно пройти дорог, чтоб понять, какая из них та, единственная. Потому что ни у кого нет единственной дороги.
И любой скажет, что находясь в Дыре другого человека, невозможно излечить ее, и самому тоже не излечиться.
Но в этом человеке некогда, между женским и мужским, жила Лилит – гроза и солнце, спонтанность и тщедушие, птица и вода – никто из тех, чьей души она коснулась не знал, почему ненавидит ее.
Лишь густые листья подорожника, обложив рану Дыры того, кому была предназначена, напоминали о том, что она жила.