10 Член

      
       Деки у себя дома. Он сидит на табурете посреди комнаты и чистит картошку. Точнее, ограняет ее. После каждой картошины оценивает количество готовой. Ему в спину с легким ветерком грохочут две огромные колонки. Поэтому телефонного звонка он не слышит.
       Все его друзья и знакомые знают, что стучаться в дверь нужно в паузах между треками. Очередной трек заканчивается. Стук. Деки широко распахивает входную.
       — Привет, у тебя есть курить? Я щас шел домой, магазины все закрыты уже, а в будке на углу то ли учет, то ли тихий час. Жена неизвестно где застряла, сижу, как один дурак... то есть, тьфу!
       Перед ним на площадке стоит Марк Полынь. По паспорту Марк Вениаминыч Полынь, а по жизни талантливый музыкант и глубоко несчастный человек, проживающий двумя этажами ниже.
       — Привет, Марка. У тебя есть жрать?
       — Готового нет, но можно порыться...
       — Давай будем полезны друг другу!
       — Ну ладно, как скажешь...
       Деки царственным жестом набрасывает куртку поверх белой футболки с надписью "demon" на груди, сует ноги в тапки и следом за Маркой выходит на площадку. За закрытой дверью продолжает грохотать музыка.
       У Марки они пьют чай с бутербродами. Марка, скривившись, трет лоб:
       — Завтра концерт... ни хрена не готово... У басиста депрессия... Не представляю...
       — А кто играет? Твои? — Деки сострадательно жует.
       — Нет, мои — шестого. "Зомбисты".
       — А ты у них кто?
       — Ударник, — горько констатирует Марка, действительный член пяти команд разной направленности, играющий на куче инструментов, а вечерами подрабатывающий звукачом.
       — Послушай, если все так плохо, уйди от них!
       — От кого я уйду?! — злится Марка. — Завтра концерт!!! Если еще и я...
       — Марка, ты хороший человек, но музыка тебя погубит.
       — Оч-чень может быть... Хочешь выпить?
       — Нет, пожалуй. Еще не ясно, знаешь, мне, вообще, идти надо, я жду важного звонка...
       — Ладно, как скажешь.
       Деки допивает и доедает в удвоенном темпе.
       — Все, я побежал. Сигареты вот, у меня наверху еще есть.
       Уходит.
       Марка, скривившись, трет лоб.
       Три минуты спустя раздается звонок в дверь.
       — Привет. Это снова я. Прикинь себе, задница какая! Захлопнул дверь, ключи внутри.
       — Ох ты!.. Заходи. Как же ты теперь попадешь туда?
       — А знаешь, кто мне этот поганый замок подарил?
       — Кто?
       — Бадис!
       — Бадис гад!
       — Бадис гад...
       — Но как же?..
       — Обычно, как всегда, с верхнего балкона. Только их еще дома нет. Я посижу у тебя?
       — Конечно, как скажешь!
       — Марка... я тут подумал... Раз уж я сегодня никуда не иду...
       — Ага, сейчас!
       — Непостоянство, — укоризненно цокает языком Деки. — Это что, бренди? На прошлой недели была текила!
       — Кактусы закончились, — ухмыляется Марка.
       — За непостоянство! — предлагает Деки.
       Полчаса они расслабленно треплются о музыке, и им хорошо, пока в замке на входной двери не поворачивается ключ и не входит жена Марки.
       — Где тебя носит, милая! — Марка вскакивает на ноги.
       — Не твое дело, дорогой! Привет, красавчик!
       Жена Марки, даже уставшая, растрепанная и злая, потрясающе выглядит. Деки сползает по спинке дивана, хватаясь за сердце и расцветая лучшей из своих улыбок.
       — Я имею право знать, я твой муж! — настаивает Марка, вклиниваясь на линию их взглядов.
       — Ты женат на искусстве, дорогой, занимайся своими ритм-секциями и отстань от меня! — подхватив пакет, жена скрывается на кухне.
       Марка смотрит на Деки с нехорошим выражением на лице, будто обвиняя его в предательстве.
       — Я пойду, — Деки встает. — Только выручи меня какой-нибудь обувью, ну, там, вдруг... неудобно лезть по балкону в тапках... — просит он, предвидя, что больше сегодня ему здесь рады не будут.
       — В прихожей посмотри, — разрешает Марка и уходит в кухню следом за женой.
       Деки выходит в подъезд. Идет наверх. Через минуту спускается вниз. Приостанавливается, глядя на дверь Марки. Вспоминает бренди. Вспоминает жену. Внутри квартиры нарастают громкие фразы. Печально махнув рукой, Деки двигается дальше.
       Во дворе тихо, темно, блестит под фонарями пушистый снег. Деки огибает угол дома, поднимается на два квартала вверх по улице, перебегает дорогу на красный перед капотом одинокой легковушки, срезает путь через двор. На другой улице, пустынной и заунывно-прямой, он останавливается возле затемненных витрин магазина, снимает трубку телефона-автомата, ежась, набирает номер. Пока тянутся гудки, он усиленно шевелит пальцами ног в ботинках Марки, которые ему не только малы, но, похоже, еще и рассчитаны на осень.
       — Любимая! — говорит Деки без всяких вступлений. — Я долго думал, я все понял! Я не могу без тебя жить. Я стою под твоими окнами, и если ты не впустишь меня, я тут просто погибну от холода, превратившись в немой укор. Что значит "где я"? Под твоими окнами, можешь проверить! Нет, не как в прошлый раз. Обещаю, все будет по-другому! Хорошо, лечу!
       Деки вешает трубку и сует за шиворот онемевшие от холода пальцы.
       — Лю... — продолжает он в едва приоткрывшуюся дверь.
       — Ш-ш-ш!!! Тихо! Ты мне всех перебудишь!
       — Ну как же так, милая?.. — шепотом, чуть не плача, вопрошает Деки. — Я думал, ты будешь одна... Кто у тебя? Я убью его!..
       — Мама и сестра. Приехали погостить.
       Деки, шагнувший в прихожую, начинает сползать по стенке, закатив глаза.
       — Нет... нет, это слишком!.. Если ты заставишь меня уйти, я умру, — шипит он, охрипнув от предельной искренности. — Я не могу без тебя жить. И не смогу по крайней мере до утра!
       — Тише! Ты уже вошел, так что давай раздевайся. Господи, ты босиком!.. В майке... Да ты же почти голый!
       — Это "почти" легко исправить.
       — Ай! Убери руки! Ледяные...
       — Как же мне их согреть, если ты не позволяешь...
       — Во всяком случае, не здесь. Пошли. Не наступи на кошку.
       Щелчок выключателя в прихожей. Двое крадутся через темную квартиру в самую дальнюю комнату.
       — Откуда ты взялся, голый в такой мороз? — спрашивает она, плотно затворив за собой дверь.
       — Я сидел дома, а потом бросился к тебе, прямо в чем был.
       — А эти ужасные ботинки?
       — Нашел на помойке по дороге сюда. Можно я руки погрею?
       — Пожалуйста. Батарея на прежнем месте.
       — Любимая...
       — Скажи, ты над каждой мыслью думаешь по полмесяца?
       — Любимая, мне помешали некоторые обстоятельства.
       — И как, они хоть симпатичные были?
       — Это были грубые, злые мужчины с работы, радость моя!
       — Ты и с мужчинами это делаешь?!
       — Ну любовь моя!..
       — Что?
       — Я хотел сказать: прости меня, я даже не позвонил и теперь глубоко раскаиваюсь.
       — Деки, ведь ты мне врешь...
       — Возможно, моя радость. Но иначе я был бы мифическим идеальным мужчиной, которого не существует.
       — Да уж!
       — Позволь мне загладить свою вину!
       — Как?
       — Примерно так.
       — Э-э... это никак не может быть твоей виной, скорее, это моя… Ладно, не важно. Извинения приняты. Но учти, завтра я выставлю тебя очень рано.
       — Любимая, я виноват и согласен на все.
      
       — Деки!.. Деки!..
       — М-м?
       — Вставай.
       — Да я, собственно...
       — Нет, нет, Деки!.. Ай!.. я хотела сказать "выметайся"!
       — Ах, ты в этом смысле... Сколько хоть времени?
       — Восемь.
       — О-о-о!!!
       — Я тебя предупреждала.
       — Хорошо, сейчас...
       — Идем. На кошку не наступи.
       Полминуты спустя, двое крадутся через темную квартиру из комнаты в прихожую.
       — Как же ты пойдешь по такому холоду обратно?
       — С трудом, любовь моя. Ночью мы, кажется, вывихнули мне лодыжку.
       — Это была твоя идея.
       — Да, да, я не спорю...
       — Позвонишь?
       — Конечно, моя радость, рано или поздно позвоню.
       — Ах ты скотина!
       — Я люблю тебя, радость. И буду любить вечно.
       — Я тоже, видимо. Выметайся. Звони.
       Деки посылает закрывшейся двери воздушный поцелуй. Зевает, потягивается, сует руку под куртку, скребет поясницу. Потом вспоминает:
       — Ах ты, черт!..
       Он снова стоит у того же автомата, набирает номер, стуча зубами.
       — Малыш? С добрым утром! Вчера? Э-э... мне помешали некоторые обстоятельства. Нет, долго рассказывать. Встретиться? Ох нет, только не сейчас!.. Хотя постой, ладно, где? Чем скорее, тем лучше. Пойдет. Давай на Центральной, во втором уровне? Как это "слишком много народу", ты, что, стесняешься?.. В восемь-то утра?.. Давай. Да, до встречи. Малыш, ты чудо! Сам "пошел в жопу"!
       Деки бросает трубку на рычаг, сует руки в рукава и поспешно рысит в сторону станции монорельса.
       В подземке тепло. Деки оттаивает, расправляет плечи, начинает посмеиваться, вспоминая суматошную ночь. Его нисколько не угнетают мысли о запертой квартире. Он садится на поезд, минует пару станций, чтобы выйти у входа в Великую кишку — культовое место подземки. Огромный проспект, залитый мощным светом кассетных прожекторов, шумит и сверкает жизнью. Прохожие бледны и взвинчены — дети ночи, для них едва наступил вечер, впереди еще три-четыре часа веселья перед полуденным коматозом.
       В этой толпе Деки ничем не выделяется. Многие одеты так же легко, как он. Половина здешних обитателей не выбирается на поверхность годами. "Неудивительно, — думает Деки, — что все они тут немного двинутые". Он стойко недолюбливает Нижний город и не разделяет местные приоритеты.
       Деки собирает по карманам деньги, пересчитывает. Надо же, повезло! Он заходит в ресторанчик экстремальной кухни, давно знакомый, почти родной, сидит там в свое удовольствие, завтракая, поглядывая на настенные часы. Когда до встречи на Центральной, остается десять минут, он уходит. По дороге застревает в табачной лавке, чтобы купить сигарет и поболтать со знакомым продавцом, который весело ржет над его историей.
       Поезд с воем и шипением несет Деки сквозь темные тоннели и крытые эстакады, пропахший мазутом сквозняк холодит щеку, забрасывает назад черные волосы. Деки выходит на нужной станции с опозданием в двадцать минут. На платформе, широкой, как футбольное поле, издали замечает знакомую спину.
       — Доброе утро, Малыш! — повторяет он приветствие, произнесенное полтора часа назад, но теперь уже не подвергая сомнению то, что утро доброе, а жизнь прекрасна.
       Малыш F поворачивается так резко, что полы его длинного плаща разлетаются. Гневно сдергивает зеркальные очки:
       — Где тебя черти носят?!! — шипит он, и вдруг натыкается глазами на надпись "demon" под распахнутой курткой Деки. Это несколько сбивает его с мысли, переключает на другой канал: — Почему ты так одет? Что, переехал? — Малыш F выразительно кивает в сторону тоннелей, ведущих к жилым уровням.
       Деки, не утрачивая улыбки, со скоростью света подбирает подходящее вранье.
       — Чтобы не привлекать внимание, — со скрытым смыслом произносит он.
       — В этом?.. — морщится Малыш презрительно.
       — А ты посмотри вокруг, — невозмутимо предлагает Деки.
       К счастью, поблизости нет прохожих, которые могли бы своим видом опровергнуть доводы Деки. И вообще прохожих нет.
       Наслаждаясь своей сообразительностью, Деки достает сигареты, закуривает, одолжив у Малыша зажигалку. Это стильный, лаконичный, тяжелый "zippo", вечная ценность, сверкающая зеркальной никелировкой. Даже странно возвращать эту штуку в руки Малыша, который сам по себе стильностью никак не блещет, не смотря на все старания. Деки дымит сигаретой, доводя куратора до тихого бешенства полной неопределенностью.
       В тот момент, когда ноздри Малыша раздуваются, набирая воздух для выплеска чувств...
       — Почему ты никогда не беседуешь со мной о жизни, Малыш? — интересуется Деки, разглядывая его сквозь отстраненно-любопытствующий прищур. — Это выглядит неестественно. Ты напряжен, это сразу видно.
       Деки размышляет: что, если однажды в порыве злобы Малыш раздавит стекла собственных очков в кулаке? Что тогда он будет делать? Наверное, достанет из пиджака еще одни.
       Глаза Малыша под здешним неестественно ярким светом кажутся бирюзовыми.
       — Знаешь, Деки, ведь у меня нет времени на глупости, — ровно, почти мягко отвечает Малыш. Резкий переход на спокойный тон всегда означает у него утрату контроля.
       — Сейчас?
       — И сейчас тоже.
       — Тогда почему бы тебе не пригласить меня в гости как-нибудь? Человек не может жить без общения...
       Деки всегда казнит его при встрече, протаскивая через левые темы и выбивая уверенность из-под ног. Это видовое, Малыш из наглухо заземленного мира нормальных людей, и Деки развлекается, наблюдая за его трепыханием. Нельзя сказать, что Деки — жестокий парень, но темные стороны есть и у него. Кроме того, Малыша необходимо строить, иначе его идеи насчет того, что "куратор" это такой вид начальства, а не просто рядовое связующее звено с действительностью, очень скоро дадут нездоровые отростки. Малыш без направляющих способен быстро довести команду до развала, и желание этих людей оставаться вместе удерживает на орбите заодно и его самого. Раньше с ним взаимодействовал рыжий. Тому достаточно было сурово помолчать и уложить пару глубоких фраз, чтобы Малыш был шелковым еще два-три месяца. Деки так не мог, однако тоже кое на что годился.
       ...будь на Малыше еще одни очки, он сдернул бы их сейчас:
       — Зачем мне звать тебя в гости?
       — Должен же у тебя быть близкий человек!
       — Ты, что, из этих? — судя по омерзению, Малыш подразумевает нетрадиционную любовь.
       — А почему ты об этом спрашиваешь? — Деки подается вперед с апломбом психиатра.
       Малыш, невольно пасуя, отворачивается, смотрит в сторону, пытаясь почерпнуть спокойствие у мраморных плит под ногами.
       — Поговорим об этом позже, — успевает сказать он, и из тоннеля с грохотом выкатывается поезд.
       Ожидая, пока схлынет толпа, они изучают друг друга с расстояния в метр, нацепив маски невозмутимости.
       — Ладно, займемся делами, — примирительно предлагает Деки, даже не глядя на черный кейс в руке Малыша. Он закупает арсенал химии для всей команды, Малыш — посредник.
       — Разумная мысль... Что-то я не вижу при тебе денег. А хотелось бы.
       — С деньгами все в порядке, — отмахивается Деки. — Они у меня.
       — Где именно? — настораживается Малыш.
       — Дома, конечно.
       Малыш F очень выразительно поднимает одну бровь.
       Деки осознает, что балансирует на опасной грани, за которой его ждет признание в несостоятельности, месть, анафема и забвение. Но он позволяет себе оттянуть необходимые объяснения на один лишний миг... как человек, полностью уверенный в себе.
       — Рассуди здраво, и ты поймешь, что мой поступок весьма предусмотрителен. Когда кто-то кому-то отдает какую-то вещь, это нормально. Никто не обращает внимания на двух приятелей, один из которых выручил другого. Но когда кто-то отдает кому-то некую вещь, — Деки рассказывает медленно, доходчиво, с отличным интонированием детского сказочника, — и получает взамен нечто!.. всем становится ясно, как день, что на их глазах происходит сделка. Кроме того, тащить такую серьезную сумму через половину города есть неоправданный риск, — небрежно заканчивает Деки, как будто ни разу в жизни не держал в руках больше двадцатки.
       Малыш думает, что неоправданным риском с его стороны было связаться с типом, обладающим неустойчивой психикой. Ни одна их деловая встреча не обходится без паясничества и сюрпризов.
       — Что ты предлагаешь? — Малыш отводит дужкой очков светлую челку, сползающую на левый глаз.
       — Сейчас ты отдаешь мне вышеупомянутую "вещь", несущую для тебя долю риска, и я растворяюсь с ней в неизвестном направлении. А вечером ты, прихватив надежного человека, заглядываешь ко мне и получаешь причитающееся тебе сполна.
       Малыша разрывают противоречивые чувства. С одной стороны он жаждет отделаться от Деки, подавляющего его своей спонтанностью и жизнелюбием, а так же от опасного груза, с другой стороны, основы теневого бизнеса категорически учат ничего даром не отдавать.
       — Надеюсь, все будет так, как ты сказал, — предупреждает он, протягивая Деки кейс. Тот взвешивает его в руке, прикладывает зачем-то к потертым джинсам...
       — Мне идет, а?
       Малыш видит, что Деки с кейсом выглядит, как дворняга в шляпе.
       — Не мог взять какую-нибудь сумку?
       — Какую, например? — огрызается Малыш F, которому очень удобно двигаться по городу с кейсом.
       Деки вздыхает.
       — Подержи-ка...
       Он возвращает Малышу кейс и куда-то уходит. Появляется снова минут через десять. Малыш в это время одиноко мается посреди платформы, просеивая скучающим взглядом содержимое подъезжающих поездов и поглядывая на часы для маскировки.
       — Все в порядке, — сообщает Деки, забирая кейс и бесцеремонно бросая его в огромную спортивную сумку, тошнотворно-зеленого цвета, с яркими лейблами и ремнем через плечо.
       — О, боже!.. — выдыхает Малыш F. — Ты спятил!..
       Но Деки не спятил. В сочетании с белой футболкой, торчащей из-под куртки, обвисшими на коленках джинсами и разбитыми башмаками сумка смотрится совершенно уместно.
       — Хорошо, — сдается Малыш F. — Вечером будь дома в семь.
       — Нет.
       — Почему? — Малыш не верит собственным ушам.
       — Потому, — снисходительно поясняет Деки, — что я-то могу быть дома в семь, — он отчетливо помнит, что раньше девяти соседи сверху не появятся, — но я не могу запретить разным своим знакомым и друзьям заглядывать ко мне после трудного дня, чтобы получить утешение. Поскольку знакомых у меня достаточно... — небольшая пауза. — Нам ведь не нужны свидетели? — Деки опять подается вперед.
       — Хорошо. — видно, что Малыш предельно устал от его риторики и от него самого. — Во сколько?
       — В десять. Лучше бы, конечно, в одиннадцать, но если тебе так удобнее, пусть будет в десять.
       Малыш измотан до такой степени, что даже не пытается оставить за собой последнее слово.
       Деки отходит на край платформы, небрежно закинув сумку на плечо. Войдя в вагон, он успевает развернуться и прощально помахать рукой Малышу, который только что надел очки и пытается получить утешение посредством сигареты.
       Деки улыбается. Он чувствует мелкую, высоковольтную дрожь остаточного возбуждения. Ему удалось отлично выкрутиться, поэтому за вычетом натертых ног он совершенно счастлив. Сперва он просто позволяет поезду мчать себя с воем и грохотом, потом в уме вычерчиваются идеи по поводу новой цели на его пути и соответственно раскладываются, сцепляются в голове названия станций и переходов. "Если доехать до... а там пересесть на внешнюю линию... тогда можно будет не спускаться вниз пешком на несколько уровней, а воспользоваться грузовым лифтом".
       ...Грузовой лифт громыхает, как пустая клетка, которой, собственно, и является, с лязганьем задевает какие-то неровности в шахте. Пять уровней — долгая поездка. Деки с сожалением вспоминает скорости монорельса. Он стоит, уперев локти в ячейки решетки, и старается не смотреть под ноги. Шахта уходит вниз, помеченная пунктиром тусклых желтых лампочек и все равно пропадает во тьме. Наконец Деки с облегчением нажимает на кнопку "стоп", слегка оплавленную и покореженную, думая о том, что если он ошибся коридором, все равно ни за что не заберется в этот лифт снова. Моторы на крыше лифта смолкают с предсмертным щелчком и тихим стоном.
       Деки выходит, с грохотом закрывает решетку за собой. Секунду ждет неизвестно чего. Лифт ухмыляется мертвенно-желтым светом сквозь крупные прутья. Мотнув головой, Деки углубляется в коридор.
       Здесь тихо. Громыхание колес монорельса доходит сюда неслышной вибрацией стен, которую можно почувствовать только плотно прижатой ладонью. Деки знает, что уровень считается обжитым, что здесь ютится — статистически — огромная прорва народу. Но в тоннелях просторно, пусто. Некоторое утешение дарит лишь вполне человеческий мусор под ногами — окурки, стекла, бумажки... Нет ни одного звука обычной человеческой жизнедеятельности. Поэтому даже мусор кажется попавшим сюда извне, рассыпанным со слишком правильной, продуманной хаотичностью.
       Деки идет один, слушая дробное эхо своих шагов и гулкое сердцебиение. Плечи его напряженно ссутулены. Ему кажется, что его сейчас схватят. В подземке нет патрулей, поэтому неясно, кто и за что должен его хватать, но Деки не покидает ощущение, что он двигается внутри гигантской ловушки.
       Он сворачивает в коридор поменьше. Здесь освещение серое. Его обеспечивают трубки дневного света, забранные сетками. Деки отвлекается на размышления о том, как эти трубки заполняют дневным светом, хитро обработанным страшными ядами, чтобы не портился. А вот и та, что горит, помаргивая, жалобно жужжа. От нее третья дверь.
       Деки изучает ободранную дверь. Ничего не изменилось с тех давних пор, как он побывал здесь в прошлый раз. Значит, ключ где-то поблизости. Он начинает осматривать подходящие места. Ключ лежит на выступе распределительного щитка. Рядом ютится еще один — невесть чей.
       Вот комната, заброшенная и пыльная, в которой, тем не менее, живет еле уловимое присутствие хозяина.
       Поставив на пол сумку и отодвинув ее в угол ногой, Деки зажигает свет и закрывает за собой входную дверь. Он видит незаправленную кровать, стол в углу, большое старомодное кресло посреди комнаты, явно доставшееся нынешнему хозяину в наследство от прежних жильцов, как, наверное, и прочая мебель. На столе запыленная тарелка. Кровать жестоко разворошена, как будто на ней кто-то страдал. Одеяло сброшено на пол. Под кроватью жестянка, заполненная мелким мусором, окурками и тускло блестящими, мятыми облатками от таблеток. Обои гнусного цвета поверху дружно отваливаются от стен. На уровне груди на них какие-то цифры — может быть, даты, может быть, телефонные номера, может, координаты гибели астронавтов на Марсе — ни одно сочетание не выглядит знакомо. На полке, прибитой к стене с небольшим перекосом, бумажный хлам, с десяток книг, стакан с карандашами.
       Атмосфера подавляет, к тому же, Деки преследует то самое чувство, когда вторгаешься в чужое жилище без приглашения.
       Налево от входной двери короткий тесный коридорчик, ведущий в кухню, рядом дверь в ванную — санузел совмещенный. В кухне нечего ловить, еды там просто не водится. Деки посещает мысль зайти по нужде, пока есть возможность. Он щелкает спаренным выключателем. Сперва свет загорается в кухне. Потом в ванной.
       Пока Деки отдает дань естественной надобности, ему на глаза попадается блокнот для рисования. Светлый прямоугольник маячит у дальней стенки, поэтому Деки не может с места до него дотянуться. Закончив все, что необходимо и помыв руки, заинтригованный Деки берет блокнот с собой, садится на кровать в комнате, начинает листать. Внутри виды города, многие из них Деки знакомы. Великолепный рисунок высотных общаг Стэя, от которых веет летней ночью, и окна светятся, не смотря на монохромное карандашное исполнение. Несколько портретов — Пантера, Стеф, сам Деки, еще знакомые лица. Глумливый шарж на Малыша.
       — Хорошо рисует, мать его... — усмехается Деки с восторгом. Листает дальше.
       Ему попадается серия быстрых скетчей, потом механическая птица. Красивая, однако смотреть на нее неприятно. Дальше идет какая-то абстракция, полная резких граней. От нее Деки начинает чувствовать холодок. Последний рисунок — это дворняга в стиле стимпанк, добродушный пес с мосластыми лапами, наивными глазами и торчащей из головы жестяной трубой. Пес наполовину состоит из штифтов и шестеренок, от него расходятся трубки и провода, неуловимо напоминая систему жизнеобеспечения коматозника. Но при этом пес в сознании — влажные глаза прорисованы с фотографической точностью, пасть перекошена кривой ухмылкой, и это ухмылка Хворого.
       Деки разжимает пальцы. Перекинутые наверх листы с мягким шорохом обрушиваются на последний рисунок, скрывая его под собой.
       Минут десять Деки не может ни двинуться, ни толком вздохнуть. Он ощущает тоску. То самое чувство, из которого нет выхода. "Я так и знал…" Деки спасает идея: рыжий все еще жив, он где-то там, наверху, и надо срочно найти засранца.
       Деки встает. По быстрому заканчивает с делами: порывшись в стенной нише, где хозяин хранит чистые шмотки, Деки изымает во временное пользование теплую шерстяную рубаху, побитые жизнью кроссовки, тоже осенние, но хотя бы подходящего размера, и носки. Деки немного смущен — брать чужое без спросу ему не нравится, тем более у рыжего, у которого и так-то ни черта нет. Но рыжий всегда понимал, что такое необходимость, и потом, Деки все ему вернет.
       Разобравшись с моральными противоречиями, заодно и одевшись, Деки запирает жилище, кладет на место ключ.
       Лифт, постанывая, везет его вверх, к надежде и свету. Одолев долгий подъем, Деки бросает сквозь решетчатый пол окурок и выходит, размышляя о том, сколько ему, окурку, потребуется времени, чтобы долететь до центра земли.
       Всю дорогу до поверхности Деки пролистывает в памяти фрагменты с рыжим в главной роли. Припоминает опасения, одолевшие его в начале зимы, ту встречу в "Toxicity" как раз перед тем, как Хворый в очередной раз пропал с горизонта, разговоры про тяжеляк. Затем он вспоминает днюху Стефа и несколько других эпизодов, ясно свидетельствующих, что с рыжим все в порядке. Странности? Да он всегда был без пятой клепки, что с того?! "Иногда собака — это просто собака," — говорит себе Деки авторитетным голосом матерого психоаналитика.
       Ухмылка пса стоит перед глазами, от нее некуда деться.
       Деки клянется себе во всем разобраться. Но сперва надо поесть. А деньги тем временем кончились.
       Повиснув на автомате у выхода со станции, он обзванивает всех знакомых, спрашивая, кто покормит несчастного странника. Начинает, конечно, с номеров своих подруг.
       Деки обедает на Стэе в обществе шестерых симпатичных девушек, которые слетелись в одну комнату переписывать конспекты. Серьезно настроенные, весело хихикающие девушки решительно выставляют его за дверь, едва он выбирается из-за стола. Деки глубоко огорчен, но общага — это общага, знакомых у него здесь миллион. Время летит незаметно, на город вместе с медленным, пушистым снегопадом опускаются сумерки. Деки курит возле окна на верхней площадке, смотрит вниз. Мир похож на рождественскую сказку, в которой все прекрасно, уютно, наполнено предвкушением радости и чудес…
       …кривая ухмылка…
       …и все хорошо заканчивается. Обязательно, непременно все заканчивается хорошо. Правда?
       Деки болтается по Стэю до полдевятого, потом отправляется домой.
       Ни верхних соседей, ни Марки, ни его жены нет на месте. Деки сидит на батарее около получаса, разучивая на всякий случай сценарий беседы с Малышом F. Без двадцати десять он, наконец, входит через заснеженный балкон в собственное жилище.
       Внутри все по-прежнему. Гостеприимно горит свет, грохочет музыка — диск поставлен на реверс. Посреди комнаты стоит табурет, мусорное ведро, пакет с картошкой и кастрюлька. Деки садится на табурет, берет нож и продолжает огранять корнеплоды.
       Ровно в десять заявляется Малыш F с каким-то угрюмым прокачанным товарищем за левым плечом. Деки приветлив, как майское утро. Малыш удивлен тем, что все происходит так, как Деки и говорил. Деки тоже удивлен в глубине себя.
       В начале первого ночи Деки выключает музыку, свет, забирается под одеяло и засыпает.
      
       ...Звонит телефон. Замотавшись в одеяло, Деки плетется к нему, снимает трубку.
       — Алло... — сипло спрашивает он.
       — Спишь уже? Рановато...
       "Ты!.." — мысленно срывается Деки, но понимает, что разоблачительная политика прямо сейчас ничего не принесет. Хворый ловко отмажется или вовсе трубку повесит.
       — Где тебя носило? — спрашивает голос с той стороны.
       Деки вслушивается изо всех сил. Бесполезно. Обычный голос.
       — Так, бегал по делам, — отвечает Деки, чуть передержав паузу.
       — С каким результатом?
       — Полный боекомплект. Никогда во мне не сомневайся.
       Пару секунд они молчат. В трубке слышны какие-то шумы, потрескивания, неопределимые обрывки звуков. Кажется, будто звонят из другой галактики. Деки мучительно думает, как спросить, но никак рыжего не спросишь. Закроется, уйдет. Он всегда такой.
       — Ладно, скажи мне кое-что, мой больной рыжий друг.
       — Что именно?
       Проскочило сейчас напряжение или почудилось? Деки сдается. Хворый проводник куда как покруче него самого, если он и расколется, то лишь при личной встрече и изрядном везении.
       — Допустим, ты берешь пластилин…
       — Допустим. Цена вопроса?
       — Да нет, не тот, что курят, торчок ты дохлый! Обыкновенный детский пластилин!
       Рыжего веселит словосочетание "детский пластилин".
       — Ладно. Дальше что?
       — Представь, что ты берешь этот самый пластилин и лепишь бодрый, готовый к бою член.
       — Угу. И?
       — Хорошенько представь!
       — Ну?
       — Как ты думаешь, у тебя встанет?
       — Почему у меня должен встать?
       — Но встанет?
       — С чего?! Думаешь, я извращенец?
       — Ну пойми, ты лепишь член, трогаешь его, сжимаешь... это все равно, что со своим забавляться. И когда ты лепишь его из пластилина, это как бы твой член и есть. Поэтому у тебя должен встать. А вот если у тебя не встанет...
       — Тогда что?
       — Тогда получается, будто ты чей-то чужой член лепишь! Следовательно, ты извращенец.
       — Круто. Деки, скажи... почему тебя волнуют эти темы? Ты что-то скрываешь от нас?
       — Только самое основное.
       — Поразмысли на досуге, почему ты об этом заговорил. Бывай.
       Короткие гудки. Деки фыркает в темноте. Потом смеется. Хворый вернул подачу с обычной своей ловкостью. Значит, прямо сейчас с ним все хорошо.