Наследие А. Вельского 30

     Я уперся и решил просмотреть все тетради, и если это потребуется, то даже и прочитать их, нарушив тем самым волю покойного. Я листал и листал, как заведенный, пока неожиданно на глаза мне не попалась фраза в самом конце страницы, точнее только ее начало. «Могу рассматривать, как очередной изыск истории, связанной с этим Вель…». Все, больше ничего не было. Я присмотрелся к тетради и увидел, что несколько листов были вырваны из тетради. Ответ оказался достаточно простым – в какой-то момент Афанасьев удалил из своих дневников все записи, касающиеся А. Вельского. Это было как раз то отсутствие результата, которое само по себе результат. Правда, мне оно давало только одно – то, что эти записи существовали. Я пролистал еще раз. В нескольких, в том числе и тех, которые уже просмотрел, имеются места с вырванными страницами. Всего мест двадцать. Где был вырван один лист, где около десяти. Одним словом, вырванные бумаги сами по себе могли составить тетрадь.
- Что же ты решил скрыть-то, дорогой ты мой, Павел Васильевич, - пробормотал я, разглядывая тетради, - ведь что-то же ты хотел скрыть? Иначе зачем…

     Произнес я, обращаясь в пустоту, а главное, что теперь интересовало меня, как далеко зашел Афанасьев в желании скрыть тайну А. Вельского. Или, говоря другим словами, составил ли он из этих вырванных листов отдельную тетрадь, или уничтожил эти листы совсем. Что мне оставалось? - Все просто. Еще одно ночное посещение квартиры Афанасьева, благо, что я ключ от квартиры был по-прежнему у меня. Я посмотрел на часы, да, конечно, можно отправиться прямо сейчас. В конце концов, кому какое дело до людей, которые предпочитают ходить по ночам… В принципе, никому, кроме меня самого. А это означало, что никому, кроме меня самого о себе заботиться некому, тем более, что и Верочка в отъезде. Поэтому я сделал круг по квартире, а потом решительно произнес вслух:
- Черт с ним, с этими записями и с этим Вельским. В конце концов, и завтра будет день – вот завтра и пойду. Днем, как порядочный гражданин. Вот!

     Приняв это решение, я покинул прихожую, в которой произносил свою короткую речь и отправился на кухню. Конечно, ни о каком сне я и не мечтал, просто мне захотелось еще почитать. У меня был определенный выбор, и я решил, что ночное чтение все-таки лучше, ночных посещений квартир покойных коллег. Тем более, что у меня это начало входить в нездоровую привычку, да к тому же еще и с последствиями…
    
     «Время, которому суждено было кончиться ранней весной. Весной, которая пока значилась только по календарю, а на улице людей пугал мороз и засыпал снег. До первых солнечных дней было еще далеко, так же, как было далеко до весенних, звонких ручейков и перелетных птиц
- Скоро нас станет больше, - произнесла она и нежно погладила себя по животику, который только начал округляться.

     Его всегда поражали женщины. Времена, катаклизмы, войны, а для них вечный зов –  зов, который ему, например, не понять, а им он был слышен также отчетливо, как звон колоколов в ближайшей церкви.
- Как же так, - глупо улыбнувшись, произнес он, подходя к своей подруге.
- Что, как же? Я беременна, и этот ребенок твой.
- Но ты ведь знаешь, какие времена?
- Конечно, знаю, - погрустнела она, проводя ладошкой по его щеке, - но я женщина.

     Все так просто. И все его умные выкладки, которые он уже был готов высказать ей, разрушились сами собой.
- А я, - задал он следующий, опять-таки, не самый умный вопрос.
- А что ты?- снова вопросом на вопрос ответила подруга.
- Я ведь собирался… дальше…, - пробормотал он.
- А я тебя и не останавливаю. Более того, я просто укрепляю твой тыл. У тебя уже есть Любимая. У тебя уже есть дом, а скоро у тебя будет тот, кому можно доверить продолжение твоего дела.
- То есть, дела обстоят так?
- А ты, наверное, подумал, что я хочу тебя просто связать, чтобы ты не убежал, - рассмеялась она.

     Он ничего не ответил, такая мысль не приходила в голову.
- А, кроме того, ну зачем ты мне будешь нужен, связанный?- продолжила она весело, - я ведь полюбила тебя бойцом. Я отдалась тебе – бойцу. Я приняла в себя семя бойца. Значит, у него не может быть другого отца. Ты теперь не только мне должен, но и ему…
- Но ты можешь остаться одна, - осторожно произнес он, чтобы не накликать беду.
- Нет, ну что ты. Нас будет, как минимум трое. На твоей стороне ведь и моя девочка…
    
     Так она говорила с ним. Потом они любили друг друга. А потом, пришло время прощаться. Ибо все самое важное было сказано.
     А напоследок, она сказал ему, стоя около двери и обнимая его:
- Милый, я знаю, что наша жизнь не в наших руках. Я понимаю, зачем ты уходишь на войну – ты делаешь это не только ради себя, но ради нас. Я буду ждать тебя. А чтобы мне было чем занять долгие вечера и бессонные ночи, я буду писать о тебе. О Любви, о Мире. О том, каким ты его хотел видеть. Я оставлю это все нашему сыну, чтобы он знал… Ты понимаешь меня?
- Да, Любимая…
     И он ушел.
    
     В тот момент, государство вело войну на чужой территории. Тренировалось, можно сказать. Нет-нет не побеждать, побеждать этот народ и так умел. Тренировалось  проигрывать. Здесь бы поражение выглядело не государственной установкой, а всего лишь неудачно проведенной военной операцией. Время проигрывать на своей территории еще не пришло. К такой политике надо было подготовить людей. Подготовить к огромным и бессмысленным потерям. Подготовить к предательству, подготовить и воспитать бесталанных военных начальников, научить их брать взятки и продавать военные секреты противнику. А еще надо было растлить и споить молодое поколение…

     Зачем же он шел в такую армию?- спросите Вы. А затем, чтобы не позволить этого сделать. Затем, что бы в будущем было хоть несколько человек, которые могли бы встать на защиту его народа.
     И он воевал. И тот, кто воевал рядом с ним – был его другом и учеником.
     А ночами, когда была возможность отдохнуть, или во время долгих переходов, когда под ногами оказывались горные, страшные тропы, он вспоминал ее взгляд – взгляд с легким прищуром, и ее улыбку…
    
     А потом, предательство настигло и его – он попал в плен. Он пропал, но вместо него появилась легенда, которая была больше и сильнее, чем самый сильный герой, смелее, чем самый смелый боец. Она помогала, она спасала, она, учила, наконец.
    
     А он бежал. Был пойман и снова бежал. Так повторялось несколько раз, пока, наконец, его не спасли. Едва живой, потерявший ориентацию, из-за чего, он перепутал направление, и вместо того, чтобы пробиваться к своим, шел в совершенно в другом, совершенно  противоположном направлении. И снова, светила ему его Любовь, и снова спасал его, ее взгляд…
    
     Он исчез – осталась лишь легенда. И только его подруга знала, что он жив, не потому, что он нашел способ сообщить о себе, нет. Не было у него такой возможности. Просто знала, потому что чувствовала своим сердцем, как бьется его сердце…»
      
     И снова, при всей фантастичности, история эта была так похожа на правду. Я отложил рукопись – за окном был рассвет, серый такой, неприятный и холодный, словно солнце еще раздумывало, стоит ли подниматься сегодня. Я вспомнил разговор с Мишей. Большая энергетика, так вот, как это выглядит. Нет усталости, голова переполнена мыслями, а тело жаждой деятельности. Оказывается, что все так просто объясняется, хотя, нет, не просто. Резервы организма, как любят говорить современные поклонники околонаучных знаний, действительно не изучены, но вряд ли все происходящее можно объяснять только этим… Этого действительно мало. Я не понимал, что именно меня не устраивает в этой литературно-энергетической теории. Был в ней какой-то пробел, какое-то белое пятно, которое я только зафиксировал, но не смог ни определить, ни понять. Я ходил по квартире, но не размышления и не поиски руководили моими перемещениями. Где-то внутри меня опять разрасталась тревога. Огромная, еще не имеющая ни объяснения, ни названия. Но было что-то не так. Припомнилась мне вся эта череда несчастных случаев, произошедших в последнее время. Я готов был признать каждый случай несчастным, но по отдельности. Вместе они выстраивались в какую-то непонятную и опасную систему, и исключительно нерациональную, такую, словно в ее создание вмешивались какие-то силы, о существовании которых серьезно, говорить было неприлично…

     Неожиданно ко мне пришло ощущение, что я двигаюсь по мысленному кругу. Стоило мне ухватиться за какую-то мысль и попробовать ее осмыслить, я непременно приходил к энергетике и вмешательству. Это было забавно, но до определенного момента, потому, что потом становилось и тревожно, да и что таиться, страшно.
- Если ситуация не меняется изнутри, то есть, если система не в состоянии измениться изнутри, на ее равновесие влияет приложение сил снаружи, - пробормотал я, припоминая то ли часть афоризма, то ли какого-то закона.

     Посмотрев на часы, я понял, что стоит отправиться спать. Отложить чтение, кофе, сигареты и отправиться в спальню. Все получилось как нельзя лучше, стоило мне устроиться на кровати, как навалился на меня сон. Спокойный, без сновидений и без мысленного топота.

* * *

     Таким же спокойным оказалось и мое позднее пробуждение. Мало того, я почувствовал, что хочу завтракать, хочу привести себя в порядок, точнее в обратном порядке. Этим я занимался, наверное час, даже, забыл, что на утро собирался на квартиру к Афанасьеву. Не торопясь я собрался и вышел на улицу. Формальный повод был яснее ясного – меня интересовали отсутствующие страницы дневника. А вот уже на улице, я вдруг почувствовал, или показалось мне, что интересует меня вовсе не информация, если, конечно, Вы понимаете, о чем именно я говорю. Не информация, а ощущение, которое присутствовало в квартире Афанасьева. Энергетика, будь она неладна, вот ведь привязалось же словечко! Вроде бы само по себе ничего не значит, но стоит его приложить к чему-то и тут же выясняется, что оно в состоянии объяснить чуть ли не все необъяснимое, что существует в этом мире. И получается, что большинство того, что человек приписывает своему умению, своему таланту, например, объясняется энергетикой. Человек превращается, уж извините в какую-то электрическую батарейку или аккумулятор. Обидно, между прочим…

     Рассуждения на эту тему неожиданно захватили меня. И уже через некоторое время я вдруг понял, что уже не возмущаюсь ее присутствием в человеческой жизни, а пытаюсь с ее помощью понять и объяснять различные события, исторические факты и различные бытовые случаи. И хочется заметить, что получается значительно лучше, нежели чем, если привлекать иные объяснения. И присутствовали в «энергетической» точки зрения и глубина, и причинно-следственные связи. Даже марксистко-ленинская теория была не в состоянии опровергнуть существования энергетики. Нет, конечно, я не претендовал на роль основателя новой системы исторического восприятия, но и отказываться от нее совершенно не собирался. Мне лишь требовалось время вписать эту новинку бытия в систему своего собственного мировосприятия.
    
     Бытие же, тем временем, готовило мне неприятный, если не сказать, отвратительный сюрприз. Стоило мне подняться на этаж, как я увидел двух здоровых мужиков колдующих около нужной мне двери. Вели они себя тихо, просто переговаривались между собой и совсем не были похожи на квартирных воров, поэтому я подошел ближе и поинтересовался у них:
- Что-нибудь случилось?

     Эти двое повернулись ко мне и спросили, не я ли буду хозяином квартиры.
- Вообще-то хозяин квартиры умер несколько месяцев назад, - ответил я, и повторил свой вопрос:
- Что же все-таки случилось?
- Да вот, залили соседку снизу, - пояснил один из них, - мы тут стучимся, а оно оказывается, хозяин-то того…
- Подождите-подождите, - заторопился я, - не надо ломать дверь. У меня есть ключ от этой квартиры.
- Как это? - подозрительно посмотрел на меня один из слесарей.
- Мне организация получила разобрать документы покойного, он был писатель, - пояснил я, - и поэтому выдали ключ.

     Я достал ключ и торопливо открыл дверь. Маленький поток воды, похожий на волну хлынул на лестничную площадку. Слесари заматерились и отступили. Мне же отступать было совершенно некуда, потому, что как только я увидел воду, то тут же вспомнил, что большая часть архива находиться на полу. Я бросился в зал и облегченно выдохнул. Воды в зале не было. Ну, или почти не было. Так, небольшая лужица, которая еще только собиралась добраться до бумаг. Я начал торопливо перекладывать бумаги с пола на диван, тумбочку, кресла. В общем, на любую, попавшуюся мне на глаза возвышенность. Я даже забыл о том, что в квартире посторонние. И лишь когда аварийное перемещение документов было окончено, я услышал в районе кухни неторопливый разговор, в котором спокойно соседствовали чисто специфические выражения слесарей и нормальный русский язык.
- Ну, и где течет? - поинтересовался я у слесарей, заходя в кухню.

     Один в это время смотрел на кухонный кран, а второй одновременно держал под контролем ванную комнату и туалет. Оба оглянулись на меня и пожали плечами.
- Так, не понятно, - ответил один из них, а второй пояснил:
- Тут вроде все нормально.
- А откуда же вода? - удивленно спросил я.
- Будем смотреть…

     А я посмотрел под ноги. Странное дело, в двух комнатах было практически сухо. В том числе и на кухне. Больше всего пострадали спальная комната, где воды было больше всего и кабинет. Здесь поплыли ковры, ковровые дорожки, пострадала и мебель. Мы вместе некоторое время перемещались по квартире, в основном, по комнатам, залитым водой, пока один из слесарей, которого, кажется, звали Петром, не обратился к напарнику:
- Санек, вот ведь какая…, - он указал рукой на шкаф.
- Что там, - шлепая огромными сапогами, к нему подошел Петр, а потом и я.
- Тебя как звать-то, - обратился ко мне Санек.
- Олег Владимирович, - отозвался, стараясь не обращать внимания на фамильярность работников сферы обслуживания.
- Так за шкафом течет.

     Я переместился под нужным углом и увидел поток воды, который, как оказалось, тек по стене за огромным книжным шкафом.
- Так это же сверху, - пробормотал я.
- Это да, - согласились со мной слесари.
- Пойдем, Сань еще выше.
- Ну что за день такой, - посетовал Петр и повернулся ко мне, - ну, пошли мы, Олег Владимирович. Можно сказать, зря Вас побеспокоили…
    
     Я проводил их до двери, мысленно представляя себе, объем работы, которую мне предстоит сделать.
- Это мне тут до утра дел хватит, - пробормотал я, снимая верхнюю одежду и разуваясь.

     Вода была ледяная.
- Это называется, в пяти шагах от гриппа, - опять же, вслух пробормотал я, а потом еще раз оглядел поле деятельности, которое теперь показалось мне просто огромным, и поскучнел еще сильнее, - Верочки нет, а помощь мне бы не помешала.
    
     А потом, мне пришла в голову мысль, не ахти, какая гениальная, но вполне приемлемая. Я добрался до телефона, и набрал номер Верочкиной квартиры:
- Алло, - после пару гудков отозвались на той стороне.
- Алло, Анастасия? - откликнулся я.
- Нет, это Саша.
- Александра, добрый день, это Олег Владимирович.
- Здравствуйте, Олег Владимирович. А я Вас не узнала, должны быть богатым, - пошутила Александра.
- Постараюсь.
- Вам Аська нужна?

     Я не успел ответить, что вполне могу поговорить и с ней, а Александра уже звала подругу. А еще через минуту я услышал голос девушки.
- Добрый день, Олег Владимирович.
- Добрый, -  отозвался я, хотя, если говорить честно, глядя на растирающуюся передо мной водную гладь, я должен был в этом сомневаться, - Анастасия, хочу спросить, ты сильно занята сейчас?
- Нет. У нас сегодня была всего одна пара. А что?
- Да вот, прошу помощи.
- Что случилось?
- Я нахожусь на квартире Афанасьева.
- У Павла Васильевича? - уточнила она.
- Именно его. Мы с Верочкой занимались его архивом.
- Да-да, я знаю.
- Вот, я пришел сегодня за кое-какими бумагами, а оказалось, что его квартиру залили, сверху, наверное. Тут сплошное море, надо навести порядок, а я один, похоже, не справлюсь…
- Это без проблем, - быстро сообразила Анастасия, - сейчас приедем. Ничего, если мы с Санькой?
- Буду только рад. Вы тогда прихватите с собой обувь резиновую и тряпок каких-нибудь старых побольше…
- Что все так страшно?
- Две комнаты под водой, практически.
- Однако, - изумилась Анастасия.
- Вот и я говорю – наводнение в отдельно взятой квартире.
- Ладно, мы спешим на помощь.
- Да, и еще, может, найдется какая-нибудь резиновая обувь моего размера, тогда тоже прихватите.
- Поищем, - и еще раньше, чем Анастасия повесила телефонную трубку, я услышал голос девушки:
- Санька, подъем. Будем сегодня спасательной бригадой на водах. Дядя Олег под водой и пускает пузыри…, - потом в трубке раздался смех и пошли короткие гудки.
- И еще, какие пузыри, - улыбнулся я.

     А от чего мне было грустить – помощь спешила, а значит, все в порядке. Я пробрался на кухню и закурил. Вид из окна был не очень впечатляющим – угол соседнего здания, часть перекрестка и витрины продуктового магазина, вход в которой, располагался за углом, то есть, уже не в зоне видимости. Постояв немного около окна, я решил выйти на лестничную площадку. Надо было узнать, разобрались ли эти Саша и Петя с водой, потому, что если судить по потоку воды, течь еще не была устранена, хотя, если этажом выше, на полу вот такая лужа, то течь должно будет еще долго…

     На площадке было тихо. Прихватив с собой ключ, я поднялся на площадку над квартирой Афанасьева. Там дверь была открыта, и где-то в ее глубине раздавалось шлепанье – кто-то ходил по воде. Я постоял немного, размышляя. Стоит ли входить или нет, когда послышались шаги – кто-то спускался с площадки следующего этажа. Я прислушался – это были знакомые Саша и Петя…   
- Вот такая она жизнь, - философски басил Петр, - решишь, значит, принять ванну, а тебя кондрашка и бабах…
- И не говори даже. А вроде и мужик-то молодой, - отвечал ему напарник.

     Я отступил от квартиры и дождался, пока слесари появятся в зоне видимости.
- Что там? - спросил я у них.
- Кранты, хозяин. Течь-то устранили, но пока все это сольется, сам понимаешь.
- А что случилось-то?
- Сосед, на самом верху решил принять ванну. Ну и откинулся. Там уже наверху врач, милиция, все как положено…
- Невезучий какой-то подъезд, - высказался Петр, обращаясь ко мне.
- Почему? - автоматически поинтересовался я.
- Ваш помер, - ответил Петр, видимо, имея ввиду Афанасьева, - два дня назад, старушка на первом этаже Богу душу отдала. Теперь вот сверху… Сам в общем понимаешь.
- Да уж, согласился я, - спрашивать о том, имеет ли смысл заниматься уборкой воды, стало неудобно. В конце концов, потоп, даже и такой, всего лишь бытовая мелочь, по сравнению со смертью…
    
     Слесари, тем временем, не прерывая своих философских рассуждений о бренности человеческой жизни, спустились вниз. Я же вернулся в квартиру, прошел в спальню и заглянул за шкаф – мне показалось, поток воду немного уменьшился. Хотя, я вполне мог принимать желаемое за действительное.
    
     Я стоял в коридорчике между гостиной и спальней и как-то заторможено рассматривал картину затопления. Возможно, что не надо было дожидаться прибытия девочек и самому начать, так называемую, спасательную операцию, возможно. Только я никак не мог решиться на само начало. Может быть, я бы и приступил к работе, но взгляд мой остановился, совершенно случайно, надо признаться, на платяном шкафу, том самом, где находился тайник. Такая простая мысль – я даже удивился, что она не пришла мне в голову раньше – если тайник был в одном отделении шкафа, то почему, ему не быть и в другом. В том, где на полочках было разложено постельное белье. Шлепая по ледяной воде, я подошел к шкафу и попытался открыть вторую дверцу, но не тут-то было. Видимо, в воде она успела разбухнуть и на первые, легкие усилия не поддалась, как впрочем, и на вторые. Одним словом, мне изрядно пришлось потрудиться, призвав на помощь плотницкую фантазию, а заодно и кое-какой инструмент. Наконец, создав какое-то фантастическое сооружение и топора, двух ножей и обрезка трубы, мне, наконец, удалось открыть эту злосчастную дверцу. Пришлось вытащить две нижние полки – там я действительно обнаружил похожее на первое, фальшивое дно. Правда, открыть я его смог только с помощью уже перечисленного инструмента. Как я и предполагал воды, там было более чем достаточно. Я принялся торопливо извлекать вещи, которые наполняли тайник. Было их не очень много, но дело в том, что в большинстве своем, второй тайник заполняли бумаги. Пакеты, связки, просто тетради и какие-то стопочки, тщательно перевязанные и уложенные в целлофановые пакеты… Все их я вытащил и перенес на стол кухни, потом я пошарил рукой в воде, выловил последний пакет, и только после этого понял, что замерз. И ноги, и руки у меня были, буквально ледяные. Пришлось принимать срочные меры – во-первых, ставить чайник, а во-вторых, исключительно для профилактики, я выпил стопку какой-то домашней настойки, весьма походившей на домашний, подкрашенный самогон. Но выбирать было особенно не из чего. Потом я навел себе чай, поставил ноги на батарею и начал осматривать выловленные из воды находки.

     Первыми мне попались какие-то вырезки из газет, они были основательно подпорчены водой, но газетная бумага, все-таки выдержала наводнение и я, испортив всего пару газетных заметок, разлепил их, и аккуратно развесил на тонкой веревочке, которая была натянута от угла к углу кухни.
    
     Потом, были пакеты с письмами. Пакетов было несколько, но они, по-видимому, были упакованы намного лучше, поэтому, совсем не пострадали. Я просто снял с них пленку и, стараясь не перемешать, отнес в комнату, где располагался архив. Еще несколько предметов, по-видимому, сувениры, которые хоть и не боялись влаги, но были тщательно упакованы в целлофан. И так далее, а вот искомое, попалось мне в руки последним, когда вся поверхность стола и близлежащих поверхностей была буквально устелена мокрыми листами бумаги и какими-то тряпочками, которыми я пытался хоть как-то просушить бумагу.

     Пакет с тетрадными листами. Я каким-то внутренним глазом, даже еще не раскрывая пакета, знал, что именно попадется мне на глаза. Да, я нашел вырванные листы бумаги, но из всех пакетов, которые мне попались под руку, этот пострадал больше всех. У него даже внутри вода переливалась, когда я взял его в руки. Он лежал в самом низу и оказался погруженным в воду целиком. Торопливо, но, стараясь быть аккуратным, я вскрыл пакет и вылил воду. Зрелище было настолько печальным. Что я готов был разрыдаться. Мало того, что тетрадные листы склеились, потекли чернила. Вода начисто смыла большую часть текста. А из-за того, что они оказались склеенными, строчки отпечатывались на соседних листах, превращаясь в едва читаемые каракули. Всего несколько листов можно было назвать сохранившимися. Чуть позже мне пришла в голову обратиться к специалистам в криминалистической лаборатории, где у меня имелись некоторые знакомства, но до этого, надо было привести в порядок комнату и хоть каким-то образом попытаться высушить бумагу…
    
     Девушки подоспели, когда я, напрочь, забыв о наводнение, пытался разобраться с бумагами. Их помощь на тот момент была бесценной. Увидев стихийное бедствие, они охнули, и тут же взялись за работу, благо, что на тот момент поток воды практически прекратился. Ведра, тряпки, разысканные где-то Анастасией газеты и огромный кусок поролона – все пошло в ход. И хотя я принимал в этом участие, по больше части как зритель, да и то не очень внимательный, не могу не признать, что девушки справились лучше, чем на «отлично». Работа у них шла спорно, а при этом они еще успевали перешучиваться, делиться какими-то новостями, говорить о каких-то знакомых и так далее. Мне, вся вот эта веселая суета, напомнила то время, когда мы от ВУЗа ездили в колхоз на уборку картошки. Когда-то, невероятно давно. Вот честно слово, у них, то есть у Анастасии с Александрой  получалось ничуть не хуже. Хотя, с другой стороны, а почему у них должно было получаться хуже? Вот не знаю, откуда это у меня, но складывается порой впечатление, что слишком уж велика разница между ними и нами. Чуть ли не физически присутствовало какое-то непонимание, которое в иные моменты, мне так, по крайней мере, казалось, могло привести к окончательному разрыву, а может быть даже и к противостоянию…