Лиагорские гастроли

Юджин Дайгон          Лиагорские гастроли
Лиагора (Бельмес-4) оказалась планетой в меру странной и гостеприимной. Назвали ее так в честь одной из дочерей Нерея. Чуть побольше Земли, но почти с той же силой тяжести. В силу вполне научно обоснованных особенностей, реки на ней текли вверх, взбираясь на возвышенности и впадая, как и положено, в моря и океаны, как правило, изолированные друг от друга сушей и имеющие разный уровень из-за своей несообщаемости. Острова в них есть, но, поразительным образом, они похожи на земные – и тем, что выше воды, и тем, что влага на них стекает к волнам вполне по земному. Да, кто-то, создавая Лиагору, положил на все физические законы, благодаря чему лиагорская наука замкнута и своеобразна, берет за исходное невероятные, бессмысленные с нашей точки зрения, вещи. Так что можно обойти вокруг Лиагоры, не замочив ног. Суша здесь – мировая, материки соединены разной степени ширины перемычками. Суша ниже крупных водоемов, окруженных горными цепями. В местах слияния рек образуются озера. Цепи их уступами, ступенями гигантской лестницы, поднимаются по склонам гор. Плотный облачный слой висит над абстрактной усредненной поверхностью планеты совершенно одинаково. То есть, над морями и океанами облака расположены относительно ниже, а над низменными долинами – относительно выше. В слое облаков присутствуют постоянные промоины, довольно значительные, и он вращается гораздо быстрее, чем сама планета, да еще и в противоположном направлении. Из-за этого периоды ясности и облачности для каждого места на Лиагоре рассчитаны очень точно. Самые большие дыры в облаках – над полюсами, там расположены радиоактивные безжизненные пустыни. Температура падает к средним широтам, а затем обратно увеличивается к экватору, но значительно умеренней. В безоблачные дни растения буйно растут, на экваторе расположены дичайшие лесные пояса, опасные из-за растений-животных, способных к передвижению и к захвату добычи ветвелапами. Жертвы (преимущественно гипернасекомые) подтаскиваются к дуплопасти и перемалываются корозубами, отправляются в клубнекишечник, под почву. Некоторые виды убивают животных ядом игл, в определенные сезоны эти иглы мечутся двупитающимися, и поражают цели довольно точно и на значительном расстоянии.
На островах и озерах – песчаные и шелкотравные курорты.
Средние широты населены потомками земных колонистов и измененными под местные условия представителями земной флоры, фауны и синтевиталики. Здесь развито промышленное разведение растительных и животных биороботов, производство пищемасс, мяс, плодов, большей частью пригодных к употреблению без дополнительной обработки. Встречаются сокососуды – деревца с кожистыми кувшинами, наполненными ароматными и питательными жидкостями. Кончик горлышка зрелого кувшина легко откусывается.
У Лиагоры нет спутников. Небо в облачный период белесо-розовое, в ясный – ярко-желтое.
Бельмес смотрится с низин – зеленым, с островов, расположенных двумя десятками километров выше – светло-голубым, искрящимся. Сквозь облака он не просматривается. Закаты и восходы – почти земной продолжительности, с равнин – фиолетовые, с морей – оранжевые. Со стороны большой суши сладкая, богатая глюкозой и фруктозой, морская вода лежит выпуклой линзой. Приречные полосы стиснуты узкими отвесными, но изобилующими мелкими лазами (предположительно – туннелями искусственного происхождения) хребтами стеклостальных серых скал. В отдаленном от водоемов пространстве склоны испещрены громадными пещерами, связанными между собой многочисленными ходами. Пещеры продолжаются под морями и океанами и составляют с пещерами, идущими  от противоположных океанических склонов, единое целое. Практически все пространство под морями и океанами Лиагоры занято этими естественными циклопическими катакомбами, в которых описаны просторы площадью до нескольких сотен квадратных километров, с высокими куполами, гигантскими колоннами сталактитов и сталагмитов и собственными ручьями и озерами. Пещеры стабильны к обвалам, сейсмически устойчивы и населены своей живностью, питающейся мхами, лишайниками и друг другом.
Местная растительность обладает лиловой листвой, прижившаяся флора земного происхождения сохранила зеленый окрас.

Лиагора оказалась в нашем списке случайно. Немного позднее нашего старта с Земли систему Бельмеса открыли и тотчас же началось ее стремительное освоение. Об этой осуверенившейся колонии мы узнали во время сирианского тура. Иной раз между разными системами мы десятки лет проводили в анабиозе. Нам так расписали прелесть Лиагоры, что мы не отказались от соблазна ознакомиться с ними лично.
Не могу сказать, сколько лет назад мы покинули Солнечную Систему – во всех системах в Галактике время течет по-разному, а мы посетили уже несколько сотен звездных систем. К тому же, годы, проведенные во сне, в регенераторных камерах, если таковые оказывались на борту очередного нашего корабля, пока нас несло от одних концертов к другим сквозь космос… Я затрудняюсь даже определить, каков мой биологический возраст, ибо время в анабиозных или регенераторных камерах принимать в счет нельзя, но и сбрасывать с него тоже глупо. Ребята же о таких вещах не задумываются. Посещенные миры выборочно забываются и ощущение у всех нас, будто мы побывали всего в мирах двадцати – двадцати пяти. Правда, и эта двадцатка-двадцатьпятка у каждого своя. Я не помню те, что остались в памяти Стива, взаимно и он к моим. Невозможно определить, где – нормальный сон, а где тебе снится окинутая твоим любопытным взглядом и напрочь вылетевшая из головы цивилизация. И о Земле то мы воспоминаний наберем, кроме музыкальных – раз, два и щет с кисточкой.
И сейчас корыто наше осталось болтаться в орбитальном доке, а нас, рейсовым космобусом отправили в столицу – Центавр Озерный. Озерный, потому что на берегу озера – плавно поднимающейся над пляжем горой разбавленного до потери цвета вишневого компота. В толще, разумеется, вишневость просматривается, но только с загибающегося к рябящей, волнующейся выпуклости гладкого хрустально-галечного пляжа. Войди в озеро и плыви. Когда плывешь, то видишь мутное серебряное дно и слабый оттенок воды вдали. Только иногда вдруг испугает тебя выглянувший внезапно из серебра многократно увеличенный человеческий карий глаз.
Стив, щеголяющий своим стальным протезом кисти, потерянной никто не ведает где, когда и при каких обстоятельствах, похожим на хромированную длань скелета, достает клетку с Пушистихой и уединяется с нею в своем номере. Пушистиха – бежевая пушистая белочка, весьма сексуальная с точки зрения Стива. Она считает человеческую сперму лакомством, вот Стив и приучил ее снимать ему напряжение. Ему-то что, облизывай, если нравится. Хоть заоблизывайся. Кайф чище будет и член не надо подмывать лишний раз. Я как-то, тайком от него, тоже попробовал это средство снятия напряжения. Язык у Пушистихи нежный, атласный, алый. А глаза – распутные. Она – самая развращенная белочка из всех, которых я когда-либо видел. Когда мы ложимся в анабиоз или регенераторную камеру, Стив берет ее с собой.
-Я не надолго, - говорит он. – Скоро освобожусь.
-А я надолго, - сказала Агата. Часа на два.
Агата так же удалилась, извлекши предварительно из аквариума полу центнерового белого в яблоках осьминога и повесив его на себя, обняв его и прижав к декольте и обнаженным плечам. Он – телепат, но слабый, мыслями способен обмениваться только в постели, с Агатой (или с любой другой самкой млекопитающего). Он – ее любимец. Поэтому тоже, вместе с нами, каждый раз ложится в анабиоз и регенераторную камеру, но в отличие от Пушистихи, они у него отдельные и заполненные водой. Он не умеет издавать звуков, но у Агаты в определенном эротическом трансе появляются наведенные им слуховые псевдогаллюцинации. Она утверждает, что он шепчет ей обворожительным баритоном разные приятные, но извращенные вещи. У него, в отличие от его земных подобий, здоровенный конский член и даже с парой яиц.. Агата ревнует его ко всем и держит взаперти, что для нее особого труда не представляет – он очень много спит, почти все время, когда не жрет и не занимается с ней любовью. По-моему, он универсал – на Фортозе-2 он изнасиловал племенного быка, предварительно загипнотизировав его, а затем и какого-то неосторожного мальчика совратил. С тех пор Агата не оставляет его без присмотра.
Все это мне Стив сообщил, насчет Фортозы-2. Но, хоть убей, не врублюсь, какая Фортоза? Кстати, о Стиве. С протезом он играет лучше, чем играл человеческой рукой. Я подозреваю, что не было никакого несчастного случая, просто Стив нашел эту кисть с потрясающими возможностями и уникальной гениальной программой, и ампутировал собственную кисть, не устоял перед искушением. Он утверждаеи, что она работает, управляемая импульсами его мозга – и только. Врет. Он только дает приказ своей искусственной руке, бессознательный приказ, и она воплощает его фантазии. А фантазия у Стива солидная, у него крыша вовсе без тормозов. Никто еще не играл после протезирования, искусственными пальцами, лучше, чем до операции собственными, родными, наследственными.  Автомат играет, а гитарист наш, соло, только управляет. Причем управление интуитивное, на подсознательном уровне.
Но я еще не описал холл нашего этажа – нечто среднее между коринфским храмом и японским домом с ширмами с сталактито-сталагмитовым дизайном колонн. Собственно, холл образован четырьмя замыкающимися рядами колонн. За ними – три шага – и номера на все четыре стороны. А между колоннами – задвижные, точно сматываемые внутрь них рулонами, панели. Какую назовешь, та край и высунет – все пронумеровано. Твердый край, плоский. А под потолком – копия Бельмеса, каким он видится из космоса, ярко-голубым. Висит по центру зала, в силовых полях.
Отель построен явно для космических гостей. Таких, как мы, например.
И в дизайне этого холла – вся лиагорская архитектура. По крайней мере, в столице этот стиль преобладает.

Я, Глен, клавишник и начальник над хитрыми виртуозами-компьютерами, пришел к идее записывать приключения нашей группы «Временева». И начать решил с Лиагоры. Теперь экзотика и все неожиданности новых миров не пропадут, а если память подведет – под рукой всегда файлы с заметками. Если только на следующей планете я не заброшу свое начинание вследствие гримас сознания.

-Ну что, погнали?! – вопрошает наш лидер Александр Временев.
Мы – на арене цирка, смахивающего на целый стадион.
Вспоминаю Пушистиху. Ее удовольствие, счастье в плутовских глазах объясняется не оргазмом, как у меня, а желанной и долгожданной кормежкой, получением излюбленного лакомства.
Все трибуны заняты. Более того, забиты народом. И площадка вокруг вращающейся сцены – тоже. И стоящие, и сидящие едут вокруг нас этим беззвездным вечером, освещаемые подсвеченными прожекторами облаками. Прожекторы рисуют на облаках шествия и битвы динозавров в желтых земных пустынях или обеззвученные нами клипы с крутыми ребятами в цепях, черной коже и точеном железе. Ребята все – с такими же шикарными гривами, как у нас.
На нашей сцене – дым по колено клубится, взрывы, вспышки. В промежутках между номерами – отрывки фонограмм земных войн – взрывы, пулеметы, одиночные выстрелы пушек. Если сейчас начнется государственный переворот, то никто его не заметит.
Мы исполняем «Металлику» - ее клип на облаках. Клип той вещи, которую мы выдаем. То же самое – с «Блэк саббат», «Дип перпл», «Лед зеппелин», «Слейером» и «Кинг Даймондом». Сами мы, тоже на английском, но иногда и на синте (созданном на основе десяти земных языков) исполняем и собственные песни. Слова чаще всего мои. Лучшая вещ – «Сталь против глаз», за ней идет «Во второй раз он явится».
Лиагорцы веками не видели и не слышали ничего подобного. Нет, есть, конечно потомки поклонников такой музыки, обычно и сами, в силу семейной традиции, поклонники. Их и набирается на всей планете, из полутора миллиардов населения, тысяч пятьдесят. Как раз половина забитого цирка. Остальные – любопытствующие. Раз в три дня мы будем давать по трехчасовому концерту. И так – примерно месяц. Потом еще пару месяцев отдохнем и полетим дальше. Потомки поклонников, с нашей помощью теперь – фанатики, приходят на каждый концерт. Для них мы каждый раз частично меняем репертуар. А чего бы не ходить на каждый концерт, если все они – разные? Есть, есть генетические основы пристрастий. И любовь к тяжелой музыке доминантна, она передается из поколения в поколение. И даже если зевакам не понравится, то их место займут другие зеваки. После наших отлетов (дошли до нас такие слухи), на миссионированных нами планетах появляются тысячи групп и клубов, тяжеляк принимается на чужой почве, стараниями фанатов пускает корни и, в свое время, выдает потрясающие цветы. Мы стали галактической легендой. И мы никогда не сможем облететь все колонии – постоянно основываются и интенсивно множатся новые. Наша миссия – рок-н-ролл. И мы делаем свое дело. Посещенные нами планеты завязывают интенсивный культурный обмен. Нами собраны все знания о тяжелом роке, во всех его воплощениях. И мы несем их Галактике, как величайший дар Земли.
Когда до конца концерта оставалось всего пол часа, я понял, что я пророк. В цирке шел бой, но мы его заметили не сразу. Давя танцующую толпу, сцену окружили танки. Их рев, как нельзя лучше вписался в композицию «Креатора». Танки развернули свои башни и принялись бить молниями по сидящим на трибунах.
Лиагорцы сохранили, в общих чертах, земной стиль одежды, но делали их из газовой полупрозрачной или тонкой мелкосетчатой ткани. Нам, в нашей кожаной амуниции, было жарковато.
Белые гражданские фигуры из службы безопасности и черные, века пятнадцатого, фасона, мундиры гвардии Верховного Старейшины, посетившего наше представление, перестреливались с серо-зелеными, прикрываемыми танками и летающими катерами, комбинезонами. Нам они не мешали, и мы честно доигрывали концерт.
Разбегались мирные, одетые в светлое в греко-риско-арабском стиле , люди. Многие падали. Их затаптывала бегущая толпа.
Оружие лиагорцев напоминало пятидесятисантиметровые длинноствольные дуэльные пистолеты без мушек и каких бы то ни было систем прицеливания. Зато сверху, снизу и с боков на них лепились четыре алебардных лезвия, острые концы которых торчали сантиметров на пять впереди дула. Легкие – на самом стволе, тяжелые и широкие – на коротких перемычках, прикрепляющих ствол к ложу. Таким оружием можно было и колоть, и рубиться, и пускать белопламенные лучи длиной до километра. Эти пистолеты показались мне не просто много, а вечнозарядными, несмотря на отсутствие магазинов.
Усеченные, большим основанием вниз, полусферы летающих катеров висели, плыли и носились и поливали трибуны счетверенными лучами из бешенок, по-видимому, автоматических, лепящихся на их плоских днищах. Один катер на вираже промчался мимо нас колесом и я успел разглядеть, что башенки сидят квадратом, их было четыре, и на каждой было по четыре разнонаправленные счетверенные огневые системы. Они не опускались слишком низко, потому что все вооружение у них располагалось снизу.
Один из катеров завис в метре над сценой, люк в верхней части раздвинулся и серебристый комбинезон в мелкую сеточку выпрыгнул к нам. На нем не было знаков различия, но, судя по всему, это был офицер.
Он извинился и выразил нам благодарность за то, что мы содействовали приходу к власти генералитета справедливости. Оказалось, что это их подпольные агенты приложили все усилия, чтобы мы посетили Лиагору. Они же постарались, чтобы все билеты на сегодняшнее представление достались верным старейшинам лицам, среди которых оказалось немало потомков фанатов тяжелого рока. Наш концерт и спецэффекты притупили бдительность охраны и позволили нанести решающий удар. Наш корабль, несмотря ни на что, пройдет профилактику, мы получим все, в чем мы нуждаемся, мы получим все, чем заинтересуемся.
Ну да, мысль верная. Правящие круги всегда стараются попасть на первый, самый престижный, концерт.
Мы уже бросили играть. Бой завершился. Нас погрузили, вместе с аппаратурой, на летающую платформу и под охраной доставили в отель.
Генералитет победил, перебив большую часть противников. У него имелись на то весьма веские основания – старейшины хотели упразднить армию за ненадобностью.
После того, как отдельные территории объединились, миром и кровью, воевать стало не с кем. Защищать некого, нападать не на кого. А поддерживать порядок – функция службы безопасности (константирования, как говорили на этой планете).
Петь и прыгать три часа подряд – занятие довольно утомительное и, едва добравшись до постелей, мы отрубились.

Проснулся я утром, часов в пять. Лиагора вертится быстрее, чем Земля, но все равно оборачивается вокруг своей оси за двадцать шесть часов. Так показали углубленные исследования – хроностатика, хронодинамика, хронокинетика, хронометрия, наконец – все, разумеется, с большой долей относительности. По крайней мере, по всем земным хроноправилам, сутки Лиагоры длиннее земных на два часа.
Я сразу отправился в номер Клайда. Сразу после утреннего туалета. Задержался только, чтобы выглянуть из шестиугольного окна. Хорошо хоть, подоконник у него был горизонтальным, а не косым. Поразительна склонность лиагорцев к правильным фигурам, симметричным и вписываемым в окружность.
Внизу, не так уж и далеко от меня, но высоко от земли, по мостобульвару шел патруль – танк и, строго над ним, катер. Катер вертел стволами, поворачивающимися на каждой башне вместе, а на всех четырех башенках – синхронно, изредка постреливая поверх крыш. В окнах, на террасах и на улицах не было ни души.
Только Бельмес весело зеленел в чистом желтом небе.
…У Клайда собрались все – даже Стив с Пушистихой в клетке (он кормил ее сквозь прутья орешками) и Агата со своим дремавшим в бассейне осьминогом (она, погрузив руку в воду, гладила его, а он беспокойно ворочался).
-…они даже приурочили всю пальбу к последнему облачному вечеру, - яростно говорил Нельсон. – Знаете, почему? У первых поселенцев сложилась суеверная примета: если после смены власти утро начинается с Бельмеса, то значит, высшие силы планеты новую власть одобряют. Это психоз, настоящий милитаристский психоз.
Клайд прекратил поедать вафельные грибы-боробики, наполненные хмелящим кремом цвета спелого садаса и сказал:
-Чего ты хочешь, они ведь военные.
-Сволочи они! – выкрикнула Агата. – Маньяки, параноики! Им нравилось убивать. Гвардейцы сражались, как профессионалы, с хладнокровностью роботов, а солдаты – как звери, злые и голодные! Крови им мало!
-Это точно, - согласился я. – Бойня еще не кончилась. Поэтому мы не должны особо выступать.
Сам Саша Временев сидел бледный, в напряженном отчаянии.
-Ребята, они ведь нас за своих держат, - сказал он. – Эти сволочи считают нас своими, мы им помогли, вот что противно!
-Это ты брось, - чуть не поперхнулся семизвездочным коньяком Клайд. – При чем тут мы? Мы-то откуда знали? Считают за своих – и ладно. Линять отсюда надо, как только корабль будет готов.
-Это точно, - опять согласился я. – Линять. Линять и еще раз линять.
-Ребята, поймите, - призвал нас Саша, - они ведь прощального концерта потребуют, - и заговорил совсем тихо. – Придется ведь прыгать перед ними – перед убийцами. Они ведь из планеты устроят концлагерь, что ты им, песни протеста петь будешь? Они-то послушают с радостью, они не знают английского. И не поймут. Им даже понравится. Они «Металликой» станут боевой дух и здоровую агрессивность в солдатах поддерживать. Это кощунство – петь им такие песни. А вот «Сталь Против Глаз» я им спою. Прямо в их самодовольные морды.
-Это ты брось, Сашка, - забеспокоился Клайд. Да и Агата занервничала. – Они нас тут же, вместе со сценой, разнесут. Ты даже допеть не успеешь.
-Я постараюсь, - ответил Сашка.
-Да что вы, в самом деле трясетесь! – бросил нам презрительно молчавший до сих пор над кофе и пончиками Вист. – Вы в вестибюль не пробовали спускаться? Там три трупа лежат. А штурм-пехотинец сидит в кресле и стряхивает пепел с сигареты на мертвеца – прямо в лицо, в никем не закрытые глаза.
-И что же ты предлагаешь? – спросил язвительно Клайд. – Пойти и закрыть всем убитым глаза? Может, еще и руки крестом им сложить?
Где-то далеко громыхнуло-бабахнуло. И сразу же засвистели рассекающие воздух катера, завизжали виброполозья танков о никельбетон зеркального шоссе. Может и стреляли, но краткие пшики выстрелов не могут пробиться сквозь толстые стены отеля.
-Глен, - сказал Клайд, - ты не смотрел у себя в столовой? Тебе, наверное, завтрак уже принесли.
Я вернулся к себе, выбрал из заставленного роскошного стола пару тарелок и бокалов и вновь присоединился к ребятам.
Пока меня не было, нас посетил наш вчерашний офицер. Его мужественному лицу шла короткая стрижка. Все его волосы оказались седыми. Вчера, из-за серебряной каски, я не имел возможности разглядеть его. Ничего необычного в чертах офицера не было, но сочетание их давало лик воина. И моментально становилось ясно – этот человек талантлив только как воин. Во всем прочем он зауряден и посредственен.
Он сообщил нам, что, в целях нашей же безопасности, нам надлежит отправиться на тщательно охраняемый островной курорт, что на ближайшем море.
Я не мог ничего понять. Зачем-то им было важно отправить нас на остров.
И еще – нам объявили, что мы – «гости Лиагоры номер один». Это – особый правительственный, чуть ли не дипломатический статус, пояснил офицер, так и не назвавший нам своего имени.
Мы не ожидали таких почестей.
Вся наша аппаратура останется здесь. Сопровождающий отряд ждет нас у входа. Сам он – командир этого отряда.
Агата спросила, как нам его величать.
-Как угодно, - ответил он с уставной краткостью.
-Тогда мы будем звать вас Офицер, - лукаво сообщила Агата. Осьминог заволновался, заплескал водой в аквариуме.
В разговоре между собой мы несколько раз так и назвали его Офицером.
-И еще, - попросила Агата, - выделите, пожалуйста, кого-нибудь из ваших людей для заботы о моем осьминоге.
-Вы берете его с собой?
-Да, Офицер.

Плывем на кибернетизированной яхте. Могли бы обойтись и без парусов – течение довольно сильное. Никогда бы не подумал, что вода способна течь снизу вверх. Хоть бы и под слабым наклоном и с медленной скоростью. Но мы торопимся, ловим ветер.
По берегам – зеленая трава, лесистые холмы, а за ними – отвесные серые мутно-прозрачные скалы.
Достигли порогов. Лиагорские водопады не опасны – наше судно они втащили наверх берехно и стремительно, точно на веревках.
Снова мы под розоватым облачным пологом. Река все шире и шире, все выше и выше мы над ее берегами.
Наконец, после суточной гонки, после молчаливых настороженных солдат, псоле неизменной предупредительности нашего офицера, восторгающего Агату – устье.
Иду на корму и смотрю назад. Далеко, до самого горизонта – скальный коридор, вишневая, почти не изгибающаяся лента и бесформенный розовый потолок.
Впереди – компот бескрайний, абрикосовый. И новый просвет. Сквозь круглую дыру, проделанную неведомым богом в желтизне, льется голубой, пересыпанный синими искрами, свет.
Еще семь часов по морю – и остров. Вполне земноподобный, царящий над водой песчаной белой полосой и зеленой шапкой древесных крон.
Агата посадила своего осьминога в глухой ящик.
-Веди себя хорошо, - сказала она ему.
Мы с Клайдом спускали за борт фляжку на тросе, зачерпывали морскую воду и пили ее. Настоящий нектар, король сладостей. Речная вода на вкус ничем не отличалась от дистиллированной.
Яхта зашла в бухту и прицепилась к причалу. Над пристанью громоздилась свежесобранная вышка с дистанционно управляемой счетверенной станковой огневой установкой, более мощной, чем те, которыми были оснащены катера. Вышка прибыла на остров в разобранном виде незадолго до нас.
На следующее утро мы напросились на экскурсию. На той же яхте нас отвезли к берегу, в сторону от устья доставившей нас реки. Рискуя сесть на мель, по волнующейся, выбрасывающей на берег ложноножки, пологости, мы подобрались к самой суше, найдя донную яму.
Мы смотрели вниз, на каменистый склон, убегающий от нас, поросший неестественным кустарником, листья и ветки которого имели одинаковый фиолетовый цвет. Бежево-красные гравийно-валунные россыпи. И ощущение, и вид, его вызывающий, ни с чем не сравнимые – море на вершине горы. Берег океана над пропастью. Словно выплеснулся он и замер, заколдованный, не в силах обрушиться. Так и стекся, сгладился немного вал.
Склон местами обрывается и нет ему конца.
-Потрясающе, - говорит Нельсон. – Такое ощущение, как будто я наглотался ЛСД.
Плывем обратно. Наш капитан запрограммировал яхту. Мачты ворочаются, паруса натягиваются, руль поворачивается. Конечно, не сами собой, а в следствии работы механизмов.
Потрясающие воды. Ни один Робинзон от голода не умрет. Можно питаться ими. И только ими. Они – настоящий бальзам для пищеварительной системы. Нельсон утверждает, что эти воды вылечили бы и язву, и гастрит и что угодно, вплоть до рака прямой кишки. Одним словом, экзотизированный вариант молочных рек с кисельными берегами.
На острове – несколько десятков туристов из соседних систем. Мы ни у кого из них не были. Система поселения – коттеджи. Нас разместили в одном месте, наши дома обступили большой подогреваемый бассейн, заполненный не компотом, а чуть минерализированной водой. Сегодня в бухте никто не купается – прохладно, небо только позавчера открылось и волны не успели прогреться. При волнах – мелкий песок, напоминающий сахарную пудру, но не дающую пыли. Под пальмами и кипарисами – натуральная сказочная мурова, мягкая, шелковистая. Первую ночь я побоялся простудиться, но вторую провел на ней, нагишом.
Я нежился в звездоверхой тьме, не смея уснуть. В полночь ко мне присоединилась, не сказав ни слова, прекрасная юная незнакомка. Я определил ее как стройную брюнетку с пышными вьющимися волосами. Таковой она, естественно, оказалась и утром.
Свежий первозданный свет не смутил ее костюма Евы. Ее звали Кора, и приходилась она племянницей изучающему лиагорский океан профессору. К сожалению. Мы проспали рассвет. Нам пришлось изрядно постараться, прежде, чем мы утомились и уснули.
Узнав, что она – также любительница муравных ночей, я прикинул, что при ее данных у нее должно быть немало компаньонов.
Заповедной тропой мы добежали до берега и совершили омовение. Пробултыхавшись в компоте весь первый завтрак, мы испили из моря, и прилегли, приобнявшись, в песке. С ни не сравнится ни одна перина.
Мне показалось странным, что нектар не прилип к нам, а наоборот, освежил и очистил кожу.
-Я не думаю о таких вещах, сказала Кора и поцеловала меня. – Я просто радуюсь этим вещам и получаю от них удовольствие, - и поцеловала меня еще раз, - И стараюсь не думать о них, об их природе, о механизмах их превращений, аномалиях и структурах. Обо всем этом думает мой дядя. Но он не получает от них удовольствия, потому что он слишком серьезен. Он удивляется им не по-детски, он пытается их постигнуть. Для него они – не чудо, а объект исследования. А для меня они – чудо, и на этом рубеже логических построений я и окопалась.
-Ты очень умная, - сказал я ей. – И образованная.
-О, да, - рассмеялась она шаловливо. – Дядя дал мне блестящее образование. Но оно не смогло  меня испортить, оно стало для меня не серьезным делом, а новой игрой.
-Ты – прелесть, ты – умница, ты – молодец, - сказал я и мы немного позанимались исследованиями ее тела в густых прибрежных зарослях. Пожалуй, я был бы не против защитить на таком материале какую-нибудь диссертацию. Потом мы устроили целое сражение с нападениями, отступлениями, погонями, отчаянным сопротивлением и полной и безоговорочной капитуляцией – сдачей на милость великодушного победителя, удовлетворившего все свои притязания.
Заключив перемирие, так сказать, на привале, я рассказал Коре о перевороте, не останавливаясь особенно на трупах – их количестве и внешнем виде.
На нее не произвело особенного впечатления известие о смене режима на Лиагоре. Это мало ее касалось и нисколько не волновало. На нее произвело впечатление мое поприще, наша миссия и описание концерта. Я почитал ей свои стихи, и чужие тоже, и даже на английском. И сонеты Шекспира в подлиннике, и в переводах, одни и те же сонеты в разных вариантах перевода. Я пересказал ей «Смуглую леди». И пообещал взять с собой на репетицию. Я еще раз убедился, что мы – действительно легенда.
А про события в столице она высказалась в таком примерно духе:
-Пусть делают, что хотят. Это их планета. Для нас это не имеет значения.
Я решил взять ее на репетицию. Это ей не просто понравилось – она была в совершенном восторге.
А то, что мы от пляжа прошествовали по общедоступной дорожке рука об руку, в чем нас мамы родили, невозмутимо достигнув своих коттеджей, никого из встретившихся нам не взволновало. Провожать ее я, из вежливости и из уважения к дяде-профессору, не стал.

Пообедав у себя, в одиночестве, бараньими отбивными, запив их вином со вкусом жимолости, я отправился к Саше. И по дороге зашел за Корой.
Мы порепитировали – погоняли годами отшлифованные вещи. Агата познакомилась с Корой. Коре все очень понравилось.
Когда мы, ранним вечером, высыпали наружу из Сашиного коттеджа, то очутились под прицелом рубчатых стволов, лишенных лезвий. Их направили на нас люди в серых глянцевых цельных костюмах, одеваемых обычно под скафандры. Еще на них были шапочки, похожие на купальные, с чашечками наушников и огромными зеркальными герметичными очками.
Остров, просветили они нас, подвергся нападению сил сопротивления диктатуре генералитета, а мы теперь взяты в плен, как заложники. Ни шага, ни слова без команды, следуйте за нами.
И они повели нас и присоединяемых к нам по дороге туристов вглубь острова.
Если бой и был, то, занятые репетицией, мы его пропустили.
Очевидно. Наши похитители – курсанты космической академии. Их готовят на всех планетах не хуже, чем спецов по террористам.
Как же надо было нас охранять, чтобы вся заваруха так быстро закончилась? Во всяком случае, курсанты спешат, явно опасаясь десанта с катеров, которые, вероятно, уже на подходе.
Завели нас в самую чащу, подталкивая в спину прикладами. Нашей целью оказалась яма, на дне которой начинался глубокий колодец со скобами. Внизу было явно не жарко, а мы все одеты на лиагорский манер – в туники и шорты.
Спустили нас по канату, защелкивая на руках наручники-карабины. Падение длилось три-четыре секунды. Затем – извилистый низкий ход, забирающий все глубже и глубже. Иногда передвигаться в нем приходилось не иначе, как на четвереньках.
Отойдя далеко от колодца, дрожа от подземного сквозняка и видя себя  в призрачном свете нагрудных фонарей наших похитителей переродившимися, павшими и восставшими сизо-голубыми мертвецами, а их – чертями, адскими сгустками мрака, мы услышали отдаленный глухой взрыв и грохот обвала. И тот час же, как эхо – целую догоняющую нас цепь взрывов и обвалов.  Курсанты грамотно уничтожили дорогу для наших неизбежных преследователей.
Еще один колодец, снова карабины и полет в темноту – на сей раз более долгий. И пружинистый, подбрасывающий обратно вверх толчок чего-то амортизирующего в конце этого полета.
Мы оказались в величественной пещере, исполинском туннеле. Посреди него, стесненный каменными пепельными плитами, узкий черный канал. И длинная лодка.
Нас садят в гондолу – в один ряд, на колени. Гудит мотор на корме. На нас набрасывают плотную ворсистую ткань – огромный отрез, один на всех. Под ним душно, и ничего не видно, но появляется обоснованная надежда, что скоро мы согреемся. Так оно и выходит. Мотор рокочет, его вибрация мелко сотрясает лодку и нас. После второго спуска кандалы-карабины с нас не сняли.
Очевидно, мы быстро куда-то плывем. Сворачиваем направо, затем, через некоторое время – налево.
Должно быть, военные перебили не всех старейшин и нас хотят обменять на уцелевших. А зачем еще нужны заложники?
Впереди сидит Кора. Стараюсь сесть вполоборота. Получается. Она прижимается своим плечом к моему. Думаю, нам обоим это придаст немного сил.
-Я боюсь, - говорит она.
-Не бойся, - отвечаю я ей. – Я сам боюсь.
Вероятно, сопротивление заставит ее дядю работать на них: изготовить какой-нибудь безотказный газ, от которого нет защиты; или собрать сверхъестественный излучатель; а может, бомбу.
А сзади Саша Временев яростно шептал самому себе:
-Ну что, явились с миссией? Принесли планете дар внутренней свободы? Обратили ее в рок-н-ролл? Где теперь наша миссия?! Наша миссия – рок-н-ролл! Мы помогли захватить власть убийцам, все мертвецы – на нашей совести. Сила нашей веры, нашей одержимости не принесла людям новых возможностей, она стала сообщницей преступления. Вместо свободы мы подарили лиагорцам рабство!
Саша, бедный Саша. Он переживает, он слишком серьезно все воспринимает. Он одержимый, он – пророк с горящими глазами, он вождь душ. А я? Я, может быть, шаман, колдун. И только потом – миссионер, да и то за компанию.

Все их сопротивление – сплошной конкретинизм. Курсанты и бывшие агенты константирования – люди суровые, не улыбающиеся. Без ума и фантазии. Если бы они не ели и не справляли в общем туалете нужду, я решил бы, что они – андроиды. Ни слова лишнего.
Нас кормят таблетками концентратов. Проглотишь пилюлю – и ненормально сыт.
Парень, которого я не знал, из туристов, попытался сбежать – его расстреляли.
Мы в пещере. Она ярко освещена прожекторами из-под свода. Там же находятся лучеметные площадки. Их не видно, но каждые четыре часа на них сменяются часовые. Сменщики летают вверх-вниз в креслах-карабинах, по тросам.
Пещера неправильных очертаний, но километр на километр в ней есть, это точно.
Держат нас в одном собранном из пластиковых блоков бараке. Нары, тюфяки и одеяла. Руки просятся к инструментам, но все осталось на острове. А аппаратура и вовсе в столице.
Похоже, что сопротивление заселило не только эту пещеру – наш конвой здесь не живет, приходят и уходят.
Кроме вознесенных во тьму площадок с лучеметами, центр пещеры, где мы находимся, занят складами с нашим довольствием и каморкой начальства. И еще святое место – сортир, остолблен и опроволочен. Хорошо хоть, по этой проволоке ток не пропускают.
Возле ворот, на входе в пещеру, под навесом отдыхают курсанты. С потолка падают редкие капли воды.
Нам выдали толстые лохматые свитера и такие же, похожие на обезьяньи шкуры, штаны. И нечто вроде не стирающихся многослойных носков – на ноги. Так что мы не мерзнем.
А над нами – океан. Мы и сопротивление прячемся под ним.

Нашу группу переводят в соседнюю пещеру. Очевидно, кто-то из руководителей оппозиции заинтересовался.
Систему поддонных убежищ устроили явно заранее, наверное, именно на случай переворота. Генералитет не знает, где находятся убежища, а до тотальной облавы у вояк руки пока не доходят. Но скоро они ее устроят. Тогда, должно быть, нас перебазируют. Но вот куда? Двустороннего встречного прочесывания генералам не осилить. Они постараются выбить противника из катакомб и накрыть на выходе огнем.
Новая пещера оказалась еще громадней. Хорошо хоть. Свет здесь почти земной. Очевидно, на разных планетах соблюдается земной стандарт на прожекторы – по крайней мере, в глобальной транспортной и исследовательской сетях.
То есть, снаряжение всех кораблей стандартно. Благодаря этому корабли разных колоний могут ссужать друг друга запчастями в случае необходимости.
В этой пещере – настоящий городок. Все сборное, все из экспедиционного колонистского набора. И двухэтажные домики, и корпуса без окон, и вытянутые многодверные казармы – все повернуто преимущественно окнами внутрь, все установлено временно, подогнано из полуфабрикатов, состыковано, как в детском строительном конструкторе, желтыми и оранжевыми сегментами-прямоугольниками. Такое впечатление, что при сильном сотрясении строения развалятся, как карточные домики – вздор, конечно, они рассчитаны и на обстрел, и на землятресение. Но хочется думать, что если тряхнуть посильней…
Нас привели к главному – лысому старцу в меховой ало-голубой тигринополосатой тоге. Он расспросил нас. Он знал, кто мы такие. Мы дали слово Саше. Саша поведал обо всем, что с нами случилось, неожиданно спокойно, без самоуничижения.
Глава сопротивления извинился перед нами за то, что нас, миссионеров, взяли заложниками вместе со всеми остальными. Генералы хотят добиться союза с родственно им настроенными соседями и постараются заполучить заложников обратно, отпустив кое-кого из недостреленных. Но мы – легенда, мы – гости. Мы не виноваты в том, что произошло, не надо переживать, не в чем раскаиваться. И все-таки, при возврате заложников нам лучше присоединиться к туристам – так мы быстрее покинем Лиагору, находиться на которой стало, к сожалению, небезопасно.
-Считайте себя нашими гостями, а не пленниками, - сказал старейшина.
-Будем считать себя вашими гостями, - ответил ему Саша.
-Вот и замечательно, гостям мы всегда рады, - сказал старейшина.
И поселил нас в одну кособокую большую мансарду. Лиагорцы не отапливают помещений, они предпочитают не тратить тепло своих тел и не раздеваются даже для сна – постоянно ходят в своих комбенезонах, накидках и костюмах. От такой жизни мы не ловили ни какого кайфа. Только Нельсону нравятся эти походные условия – ну да барабанщика всегда тянет маршировать.
Кормят нас по-прежнему таблетками и водой, перенасыщенной солями и по вкусу напоминающей микстуру, воды сколько угодно. Мне пещеры показались безжизненными.
Попросил у приставленного к нам для охраны пацана что-нибудь почитать. Он принес учебники! Среди них – учебник лиагорской истории, с него я и начал.
Отсчет лет (полных циклов оборотов планеты вокруг Бельмеса) начат с открытия Лиагоры экспедицией с Серпенталя-6. Случилось это двести лиагорских лет назад. По транскосмической связи экспедиция оповестила о своем открытии всех людей Галактики (эту связь изобрели уже после нашего отбытия с Земли). Перенаселенные миры сплавили сюда свои излишки человеческой породы. В переселенцы попадали не только добровольцы, но и преступники. Кукушки-метрополии снабдили подкидышей оборудованием и предоставили лиагорским поселениям полный суверенитет (видно, внеземной колониальный кодекс действует до сих пор). Районы колонизации, независимые друг от друга, расположились по обе стороны от экватора, в умеренных поясах. Большинство из них управлялось либеральными технократическими олигархиями, вскоре объединившимися. Их объединением завершился первый этап лиагорской истории, этап переселения и новообразований, занявший девяносто пять оборотов Лиагоры вокруг Бельмеса. Второй этап – этап слияния, продолжился шестьдесят лиагорских лет.
Он ознаменовался чередой великих и малых войн, ведшихся государствами с грабительскими, территориальнорасширительными и рабствотворческими целями. В конце концов, объединенные олигархии победили и присоединили к себе все диктатуры, демократии, теократии и королевства.
Третий этап – этап общности, настоящее принадлежит к нему. Если только генералитет не начнет  четвертый этап – этап экспансии, захвата территорий на иных небесных телах и самих иных небесных тел. Генералам не терпится ввязаться в межсистемные войны, устроить передел космоса. Так мне пояснили наши охранники.
И начнут они, несомненно, с пятой планеты, протекторируемой и осваиваемой, пусть не самыми близкими, но соседями. Предполагаемый объект агрессии по площади поверхности в семь раз меньше Лиагоры. Что делать, планеты с земным типом атмосферы всегда являлись яблоками раздора, Лиагоре крупно повезло, что в первый век эры обитания не нашлось поблизости одержимых космическими амбициями обществ.
Так что  в этих серо-коричневых, твердых, металлически блесящих стенах и сводах поддонных пещер я изучил лиагорскую историю, в объеме школьного учебника для старших классов.
Как и все люди космоса, лиагорцы говорят на синтелингве. Их диалект не слишком далеко ушел от классического образца и доступен пониманию без дополнительных разъяснений. Даже акцента никакого нет, только некоторые новые, лиагорские понятия отразились в нем.
Десять дней назад нас выкрали, неделю из них мы провели в «лагере». Агата недовольна – ее разлучили с осьминогом. Мы, как умеем, утешаем ее, пытаясь его заменить. Но нам было далеко до Офицера – в этом отношении мы никуда не годились, Агата выяснила это давно и мнения своего держалась неизменно.
Мы уже по нескольку раз перессорились и перемирились. Я никак не мог взяться за остальные учебники. Мне не доставало Коры, но она осталась в «лагере».
Наш страж сообщил нам – генералитет справедливости ввел всеобщую воинскую обязанность. И насильно собрал толпы молодых людей, все права личности попраны, их муштруют, дрессируют, как собак. Ограничения на гипноз сняты и юношей роботизируют, превращают в механических солдафонов. Но всех не отловишь, генералитет не популярен, многие прячутся от призыва. Их ловят и расстреливают, объявляя эту жестокость «справедливой карой дезертирам». Все средства воздействия на массы пущены в дело, поднята настоящая истерия, раздут милитаристский псевдопатриотический психоз. Сопротивление может пополнить свои ряды, и существенно, но делает это после глубочайшей проверки разума и подсознания кандидатов. Троих шпионов, пытавшихся внедриться, уже казнили. Бойцами сопротивления взорван один из военных заводов и комплекс, производивший двигатели для космических кораблей.
Еще он предупредил нас, что ночью мы можем переселиться. Чтобы мы не спали, а были готовы. И сверил наши часы со своими.
Каких только часов мне не приходилось носить за свою жизнь! На каждой планете свои, особенные.
Лиагора воплотила одну из наших песен. Вот уж действительно, «Сталь Против Глаз». Саша сочиняет слова и музыку для очередного шедевра. Он будет называться «Плачь Лиагоры».
-Обо всем, здесь происходящем, мы расскажем по всей Галактике, - грозится он.
-Главное отсюда выбраться, - говорит ему Нелсон.
-Ничего. Ребята, как-нибудь выпутаемся, - обещает Саша.
В полночь нас действительно сорвали с места и пещерами, коридорами, колодцами, стали куда-то вести. Сначала мы спустились еще глубже. Затем, попетляв. Достигли подземной реки. Нас, а с нами и туристов, и Кору с ее профессором, посадили на баржу, заставленную контейнерами и двое суток нас несло течение. Кошмар. Два дня в аду. И мертвецы кругом. Ты знал их, как людей. Теперь ты, вместе с ними, пленники дьявола. И перебрасывают нас всех куда-то, не иначе, как по Стиксу, в неизвестность, быть может, еще более адскую, чем остающаяся за кормой.
Два дня с трупами! Ходящими и разговаривающими! Я чуть не тронулся. И не я один. Но зато мы снова с Корой. Вдвоем мы боимся меньше, но только когда не видим лиц друг друга, а просто, сидя рядом, ощущаем тепло – она мое, а я –ее. И это успокаивает. Я стараюсь не смотреть на нее, а она – на меня. Мертвенность ее лица для меня  ужасней всего остального.
-Мы как будто умерли, - говорю я ей. – И Харон везет нас в Царство Теней.
-Я и так боюсь. Не пугай меня еще больше, - просит она.
Но, что показательно – и в аду кормят таблетками и микстурой из-за борта. Как будто мертвецам помогут какие бы то ни было лекарства. Может, эти снадобья не облегчают, а отягощают жизнь? Иначе, зачем ими пичкают трупы? Синие, не разлагающиеся трупы? С другой стороны, как же им разлагаться в таком холоде? Все поддонное пространство – это гигантский морг, решил я и тихо засмеялся. Но не стал пугать Кору своим видом. Не хватало еще, чтобы она подумала, будто я сошел с ума. На сумасшедшей планете, какой, несомненно, является Лиагора, любой нормальный землянин покажется безумцем. Одни реки, текущие вспять, вздымающиеся над берегами, чего стоят. Поскольку с Корой на эту тему говорить я возможности не имел, то выложил все свои умозаключения самому себе, тихим шепотом, вслух. Кора спала, уткнувшись в мое плечо и ничего не услышала.
В конце концов, мы сошли с баржи и пещерами, подъемами, колодцами, выбрались из поддонных катакомб.
И оказались в экваториальном лесу.
Видимо, генералитет уже начал облаву, и то, что нас эвакуировали первыми. Указывало на нашу ценность.
Лес оказался именно таким, каким он был описан в проштудированном мной перед высадкой на Лиагору справочнике, доставленном карантинной службой. Отвратительные монстры росли в нем. И листья у всего были лиловые. Вот она, истинная Лиагора тех времен, когда она никак не называлась. Она прекрасно сохранилась.
Даже в раздоры этапа слияния никто не позарился на эти дебри, равно как и на пустыни полюсов. Даже почва здесь ядовита, пропитана корневыми выделениями. Воздух наполнен смрадными нездоровыми испарениями. И зеленый Бельмес жжет здесь в очередном просвете. Жжет яростно и, кажется. Он тут больше, чем в столице. Хотя это, вероятно, мерещится моему истерзанному сознанию, надорванному двухдневным адом и окружением, состоящим из мертвецов. И даже большим – пребыванием в качестве трупа (а именно так я себя и ощущал на барже, ведь руки – то синюшные все время были перед глазами).
Нас ведут по обугленной просеке. Мы ступаем по золе, а деревья, образующие по обе стороны стены леса, опалены. Над дорогой натянута маскировочная сетка. Поразительно, но злые лучи местного светила достают нас и через нее. Она позволяет, хоть и не очень четко, обозревать пылающее желтое небо.
-Вот ведь черт нас сюда принес, - ворчит Нельсон. – Сначала чуть не заморозили, теперь вот жарят.
-Не ворчи, - говорит ему Агата. – Копи энергию. Твоя энергия сегодня мне понадобится.
-Только моя? – спрашивает Нельсон, ухмыляясь.
-Не льсти себе. Сегодня вы все будете моими, - плотоядно обещает Агата. – Жара меня безумно возбуждает.
Генералов никогда не допускали к спутникам и всему, связанному с космосом. Так что о секретных базах они ничего не знают. Теперь же, когда все хозяйство попало в их руки, они не скоро научатся с ним обращаться – все, относящееся к космосу, курировала служба безопасности. Среди летного персонала и обслуживающего персонала было немало ее тайных сотрудников. И вся система спутникового слежения уже, несомненно, выведена из строя. Все это я подчерпнул из разговоров курсантов.
Дорога привела нас к поселку – брату-близнецу пещерного, поддонного. Над крышами  - маскировочный купол. Сверху виден только холм, поросший чащей. И никаких строений и зенитных батарей.
Круг диаметром километра полтора залит бетоном. Площадку устроили прямо на выжженном пространстве леса. Выжженная зона простирается еще метров на пятьдесят от бетонной площадки – и она тоже под куполом. По краю бетона идет проволочная, под сильным током, изгородь. В ней – система хорошо охраняемых калиток.
Теперь нас поселили в маленьком трехкомнатном домике, опять-таки отдельно от остальных заложников. Следом за нами прибыли вооруженные отряды. Все оснащение, кроме оружия и боеприпасов, они бросили в пещерах. Но запасались то они основательно.
Облава потребовала от генералитета всех наличных сил, включая не так давно мобилизованных, мало обученных лиагорских юношей. Всех старослужащих (добровольцев) повысили в званиях и поставили командовать пополнением.
-Как нам всем повезло, что мы – музыканты и не имели отношения к этому армейскому дебилизму! – восклицает Нельсон.
-А к полицейскому дебилизму ты как относишься? – спрашивает Агата.
-Положительно! Нас всегда охраняет полиция на наших концертах. И вообще, у меня брат полицейский, - отвечает Нельсон.
Им пришлось стянуть войска со всей планеты – сопротивление пряталось под самым большим океаном. Воспользовавшись этим, оппозиция нанесла чувствительные удары в других местах, разрушив несколько заводов, производивших вооружения и множество военных складов.
Сторонники свергнутой власти даже захватили пару некрупных городов – на двое суток. Добравшись до сети вещания, они оповестили всю планету, что оппозиция сильна и будет бороться, показали подпольный фильм о перевороте, призвали юношей не позволять себя насиловать в армии, а сражаться против тирании. Лиагорцы восприняли эти сведения с воодушевлением – генералитет не добился симпатий населения, да и особо к этому не стремился. Он обладал силой и этим довольствовался. А граждан можно сделать законопослушными, подвергнув их соответствующей гипноэнергетической обработке. Вернув себе оба города, генералы объявили, что нашли базу мятежников и даже следа от нее не оставили. Заодно. Всвязи с многократным солидным увеличением личного состава. Они произвели себя в маршалы.
Положение гражданских лиц ухудшалось. Снабжение и обеспечение граждан всем необходимым нарушились. И наоборот, офицерам раздавали собственность убитых, солдатам платили повышенное жалование. Всем ветеранам посчастливилось получить единовременное вознаграждение в виде кругленьких счетов в центральном банке Лиагоры.
Две недели прожили мы в джунглях – еще две недели питания таблетками. Похоже, сопротивление запаслось ими на тысячелетие подпольной деятельности. Воду качали из артезианской скважины.
Сообщение Лиагоры с другими планетами прервалось – все специалисты по космосу сбежали, совершив диверсии или были убиты еще тем роковым вечером нашего единственного лиагорского концерта. И еще они постарались стереть всю техническую информацию, все банки данных, сожгли все чертежи и монографии – короче, сделали не только космическую экспансию, но и просто космическое сообщение невозможными.
Таким образом, речь о нашем обмене пока не заходила. Освободилась маленькая двухкомнатная хижина и мы с Корой  выпросили ее себе. И нам стало не до политики и боевых сводок.
Ее дядя принялся изучать лиагорские джунгли – он изучает, насколько ему это позволяют, животно-растительных страшилищ. К нему приставили андроида, который сопровождает и охраняет его. И то после глубокой проверки сознания и подсознания профессора.
Лучший способ пережить общественные затруднения, социальные потясения, крушение привычного порядка и экономики – это забиться в тихий уголок и найти себе любимого человека. И разрушение не коснется вашего разума, вы не познаете опустошения, а на некоторые материальные трудности и сложности просто не обратите внимания. Вам будет все равно, что вы едите – пресные безвкусные плитки концентратов, или повергающие в трепет гурманов произведения кулинарного искусства. Сладкая приправа взаимного взгляда сделает их одинаково побочными в вашей жизни.
Саша говорит, что мы избрали единственное верное решение; Агата поздравляет нас, как новобрачных; Нельсон замечает, что Глен никогда от кайфа не бегал, и молодец, потому что тут не просто кайф, а Кайф с большой буквы; Клайд завидует – «хорошо устроился»; Вист только подмигивает и широко улыбается и просит, чтобы мальчика, если таковой будет произведен на свет, назвали в честь его.
Последнее сомнительно – люди, чьи предки жили на разных планетах достаточно долго, в течении трех-четырех поколений, в браке не дают потомства. Миры влияют на нас, разные миры лепят нас по разным образам и подобиям. И не лепят даже, а перелепливают. Внешне это не сильно заметно. Но факт остается фактом – наши расы отдаляются, даже во времени. Идет видообразование, ветви людей расходятся, чтобы однажды отпасть от единого дерева и пустить свои собственные корни. Искусственно. В лабораторных условиях. Брали разные гаметы и выращивали младенца-полукровку, в специальной камере. Искусственно это еще возможно сделать. Но мать не в силах выносить такое дитя – они умирают вместе. Поэтому процесс идет искусственным путем до конца.
В нашем видеоокне – передачи генералитета. Учения, парады, регалии; патриотические фильмы, прославляющие между усобные войны; разоблачения преступного правления старейшин, подбиравшихся бесстрастным тестированием.
Небо затянуто розовой ватой, подернутой лиловой пеленой.
Сопротивление беспокоят устроенные неподалеку от нас, на границе с экваториальным лесом, маневры. Но агентов в армии, похоже, не осталось и неизвестно, случайны перемещения войск или они подтягиваются для нападения на нас. Район маневров пустынен и не населен, он вполне мог быть избран произвольно.
Дядя Коры вернулся из леса, навьюченный образцами и срезами тканей. Тяжело ему в скафандре, но иначе бы он много не наисследовал. Скафандр бьет током всякого, кто к нему прикасается.
Приветствую его и стараюсь проскочить мимо, не задев. Хочешь, не хочешь – приходится сторониться. Он не одобряет нашего с Корой сожительства. Но когда дело касается пары из двух разных миров, брак не имеет смысла. К тому же обряды и обычаи зачастую слишком различны…
Ему также выделили отдельный дом. Но жилым этот дом теперь не назовешь. Какая-то препараторская.
Во всех складных домах окна – правильные шестиугольники. А под ними – батареи теплопоглощения. У нас на подоконнике стоит вскрытая пластиковая кубическая емкость с радужной переливчатой розой. Вместо листьев и шипов у нее на лазоревом стебле шевелятся усики-антенны.

Новый бой я тоже пропустил. Мы занимались любовью и сосредоточились на этом так, что окружающий мир перестал существовать для нас. И только возвратившись в реалность, мы обнаружили, что сражение подходит к концу.
Маскировочная сетка сорвана, самые высокие здания перевернуты, вместе с решеткой опор, на которых они стояли, стены обожжены, что-то горит, затихающая одиночная пальба. И катера, висящие на фоне розовых многослойных небес. Красивые надраенные блестящие машины.
Оказалось, что пока мы спали, в первую после переворота ночь, нам вэивили крохотные изолированные маяки, посылающие импульсы с определенной частотой в подпространство. И псоле этого создали все условия для наших похитителей. Спецы-эксконстантанты не догадались их искать, а ограничились только проверкой сознания. Тем более, что об маяках подобного принципа действия они ничего не знали – это было секретной военной разработкой.
Саша едва не вскрыл себе вены – мы помогли военным расправится с сопротивлением.
Всех нас переводят в столицу – но теперь под натуральную охрану, безо всяких подвохов.
Есть умные головы и под началом у генералитета – не было никаких поисков, пошумели для видимости облавы, а на самом деле, знали, куда бить. И выпустили только для того, чтобы накрыть резервную базу.

Сидим в выделенном нам зале, репетируем прощальный концерт. Саша успокоился и что-то придумал. Явно что-то придумал.
-Ребята, - сказал он во время перерыва, когда «Талейран» орал, пилил и крушил все в своем «Чингизленде», - ведь сейчас множество парней, ненавидящих генералов и маршалов, до зубов вооружено. Если они вдруг восстанут, то раздавят, разнесут в клочки гадов-ветеранов и офицеров.
-У ветеранов опыт, - возразил Нельсон.
-Ну и что? Парни прошли гипнокурс, их рефлексы ничем не уступают ветеранским. Они обучены и это великолепно.
-И мозги у них сдвинуты набекрень этим же гипнокурсом.
Мы с нарастающим любопытством слушали этот диалог. Саша явно знал, как исправить положение, установившееся не без нашего участия.
-Сдвинутые мозги касаются других мозговых центров. Если задвинуть их обратно, но оставить всю выучку, да еще добавить ярости, то все получится в наилучшем виде. И мы это сделаем. Властью, данной нам музыкой. Такая власть есть у нас. Эта власть – рок-н-ролл.
Он опять поехал в своем излюбленном направлении.
-Надо найти такую песню, - сказал он. – У нас записано все – все стили и направления тяжелого рока. Не может быть, чтобы из миллиона вещей ничего не подошло.
-Постойте, - вмешалась Агата, - я знаю кое-что получше.
Никто из нас не смог вспомнить ту планету, о которой она говорила. Но история, о которой она нам поведала, действительно проходила в нашей памяти. Особо, правда, там она не задержалась.
Три века подряд шла гражданская война. А кончилась она тем, что один очень крутой психоделик написал композицию – настоящее психологическое оружие, вызывающее в слушателях раскаяние и любовь к врагу. Люди слушали ее, пусть даже случайно, и старались распространить. Круг поклонников этой вещи ширился, солдаты и офицеры отказывались воевать и дезертировали. Тогда обе враждующие стороны, не прекращая войны между собой, стали преследовать пацифистов, и даже убили автора этой вещи, и ввели в своих войсках звуконепроницаемые наушники.
Но пока они всем этим занимались, пацифисты прокрутили одному из главнокомандующих запретную песню во сне. Утром он проснулся и вспомнил ее. То же произошло с главнейшими его полководцами. Он собственноручно нажал на кнопку «плэй», и песня взорвалась в наушниках надевших шлемы со встроенной системой связи вояк – вместо приказа. И все в его армии стали пацифистами, и не смогли больше убивать.
Затем они собрали динамики такой мощности, что музыка проникла в шлемы их противников, и война закончилась.
Тут мы уверились, что эту планету мы точно не посещали – никто из нас, однажды услышав такую песню, не смог бы ее забыть.
Агата слышала эту историю в баре, и там же, краем уха, и саму композицию.
Теперь она вспомнила ее.
И мы принялись осваивать и объезжать, точно следуя указаниям Агаты, музыку, прекратившую трехсотлетнюю войну. Тем более, что наш концерт обещали транслировать на всю Лиагору.