Баня с самоварами

                Время, как волны моря размывает берега нашей памяти
                Остаются только самые важные и яркие события и впечатления.
                Неприступными скалами остаются они в глубине океана жизни.
     И порой всплывают на поверхность, вызывая и  нежданную слезу или улыбку.

БАНЯ С САМОВАРАМИ

 Сейчас этот небольшой рабочий поселок стал районом большого города, неуклонно стремящегося стать очередным мегаполисом. Осталось только название-«Жилгородок».  Со всех сторон он оброс  высокими многоэтажными домами. Да и на старых одноэтажных улицах то тут, то там возвышаются настоящие дворцы успешных людей. Перед самой войной, недалеко от Актюбинска, были найдены и стали срочно разрабатываться месторождения хромовых и никелевых руд, имеющих стратегическое значение. В десяти километрах севернее города был заложен металлургический завод. Недалеко от него, как и положено было в те времена, появилась зона ГУЛАГА. А между зоной и заводом появились первые домишки  вольных строителей завода и ТЭЦ, а затем и работников этих предприятий. Строили из самана, шлака, дикого камня, из всего, что можно было с великим трудом раздобыть в те времена в степи, выписать на заводе, как поощрение за ударный труд. В начале войны в город хлынули эвакуированные. И в то же время, в товарных вагонах, привозили семьи репрессированных народов: болгар, чехов, молдаван, немцев, крымских татар, чеченцев, корейцев и других, кого тогдашний режим считал потенциально опасными. Они прибывали семьями, с детьми и стариками. Рыли землянки, обустраивались. Регулярно отмечались в органах НКВД. Многие приезжие  пришли работать на заводы,  в строительство. Репрессированные, конечно, направлялись на самые тяжелые работы. Или кайлом махать в находящейся неподалеку угольной шахте,  или ломом, киркой и лопатой на свежем воздухе. Но все эти люди пополнили ряды жителей «Жилгородка». И все ждали победы. Победы, как избавления от всех бед:  от похоронок, смертей стариков и детей, болезней, и постоянного чувства голода. Рядом с зоной появился лагерь военнопленных. Пленные немцы возводили первые  двухэтажные дома, которые выстроились в проспекты. Проспект Победы, проспект Мира - главные улицы и сегодня. Остальные и сейчас носят имена героев былой Великой войны. И победа пришла! ВЕЛИКАЯ ПОБЕДА!
  Я родился в этом городке в начале пятидесятых и помню его с тех пор, когда в нем было  полтора десятка коротеньких улиц. С трех сторон их уже окружали лесопосадки, посаженные, как говорится, всем миром, «от мала до велика», на субботниках и воскресниках, защищая поселок  от пыльных и песчаных бурь, которые периодически возникали в степи. Уже стоял величественный дом культуры металлургов, самое высокое здание городка, возведенное уже после войны теми же пленными. Архитектором был тоже пленный немец. Был ли он архитектором или просто талантливым инженером-строителем, я не знаю. Но в архитектуре этого здания прослеживается явно готический стиль. А детвору тогда больше радовал глубокий фонтан перед ним.   На каждом углу его прямоугольного бассейна  стояли двухметровые крылатые драконы, Местной ребятне можно было летом плескаться до одури.  Сейчас это здание является памятником архитектуры и охраняется государством. Уже несколько лет работала школа, несколько детских садиков. Население было тысяч восемь-десять. И было оно настолько разношерстным, что, казалось, в этом городке живут все представители народов Европы и Азии.  Это было прекрасное время. Недавняя Великая Победа осветила лица людей каким – то внутренним светом. Светом постоянного счастья. Выжили! Победили! Все бытовые проблемы казались настолько мелкими, недостойными какого-то особого внимания, которое бы отвлекало от этого всеобщего счастья. На праздники все веселились от души, ходили в гости, пели песни. А в День Победы, обязательно в каждом дворике накрывался большой общий стол, все соседи выходили нарядные. Фронтовики и те, кто ковал победу в тылу, надевали ордена и медали. Звучали трофейные аккордеоны и наши баяны и гармошки. И веселились и плакали. Вокруг вертелась ребятня, таская со стола то пирожок, то картофелину. В те годы каждый «настоящий пацан» не только по ленточке на колодке мог определить любой орден или медаль, но точно знал, какая награда,  на каком месте   должна располагаться. Детство у нас, детей пятидесятых, действительно было счастливым. После школы, наскоро сделал уроки и на улицу. А там пустыри, стройки, котлованы под новые дома – было, где в «войнушку» поиграть и в массу других   озорных и подвижных детских игр. Круглый год мы были на свежем воздухе, на речке, на катке, в постоянном движении. Да, тогда не было интернета и компьютерных игр, но, может, поэтому наши дворовые мальчишки, все как один, были крепкими и здоровыми,  коричневыми от загара.
  И еще было тогда в Жилгородке одно строение, которое знал каждый житель. Надо сказать, что в первых двухэтажках, как и в частном секторе, ванных комнат, как-то не предусматривалось. Были кладовки и сараи, где хранились дрова и уголь для печек, на которых  грелась вода для стирки,  для купания младенцев  и готовилась еда. А вот о ванных комнатах для победившего народа не побеспокоились. Наверное, весь чугун переплавлялся в броневую сталь и на ванны не хватало. Но не беда, потому что было это строение. И этим, замечательным строением, конечно же, была БАНЯ.
   Жили мы тогда в коммунальной квартире, на улице Севастопольской, в доме № 5. Как раз напротив этой самой бани.  Коммунальные квартиры в нашем  Жилгородке  не походили на « вороньи слободки» Москвы или Ленинграда где, как писал Высоцкий, «на тридцать восемь комнаток всего  одна уборная». В нашей трехкомнатной коммуналке жили всего три семьи: казахская, немецкая и русская. Казахи, дядя Ваня и тетя Маша, немцы, дядя Ваня и тетя Маша, мой папа Ваня и моя мама Маргарита. В каждой молодой семье было тогда еще только по одному ребенку. Казахи были, конечно же, из Казахстана. Родом из Актюбинской области, или нет - не знаю. Немец, дядя Ваня, попал в плен еще в сорок втором, под Сталинградом, отпахал четырнадцать лет на строительстве нашего городка, выжил. Живучий же народ, немцы! Ну, точно, наверное, пришли в Германию с Урала, до которого они и хотели дойти. Его жена, тетя Маша, немка, сосланная, с Поволжья, еще в сорок первом, хотя ее предки прожили там два века со времен Екатерины Великой, была уже почти коренным жителем Казахстана. Может быть, у них и были какие-то казахские и немецкие имена, но звали их Иванами и Машами. Казах, дядя Ваня воевал, был ранен, чуть прихрамывал. Мой отец попал на фронт в самом конце войны. Он не бомбил  Берлин. Но летал над Германией. Сбрасывал десант, вывозил раненых. И, порой, его экипаж попадал в такие переделки, что машина превращалась в решето, а десантников привозили назад на аэродром убитыми и ранеными.  Но вместе с бывшим пленным немцем, бывшим врагом, они втроем пили водку на общей кухне, роняли в стаканы скупые солдатские слезы и отмечали День Победы, как лучший праздник на Земле. Всем досталось от этой проклятой войны.  Соседи называли нашу коммуналку - «КОМИНТЕРН». Такое время было! И было Счастье! И БЫЛА  БАНЯ!
 Баня, которая была рядом, прямо под окнами нашей квартиры. О, это не простое было заведение в те времена. Служащие этой бани были чиновниками, и не меньше. В отдельные банные номера, а они тоже были, в выходной, можно было попасть только «по блату». Для общего отделения - четкое расписание.  Три дня женских. Три дня мужских. Один - солдатский. За этот один день должны были «обмыться» все близлежащие воинские части.  И успевали!
Но был один день. Святой. Особый. Суббота. День, когда в баню ходили бойцы. А в конце  пятидесятых и в начале шестидесятых в этой бане,  в этот день,  собирались все воины, начиная еще с  русско-японской войны 1904-1905 годов. Вы, скажете,- «врешь»! Не вру! Я, уже, будучи студентом, успел попить самогон и покурить самосад со старшими братьями своей бабушки, Марии Григорьевны, дедами Иваном и  Николаем,  не сгибаемыми воинами из нашего муромского рода. У них на двоих было  восемь георгиевских крестов и шесть георгиевских медалей. Да по паре медалей с последней войны. Старики три войны прошли. Две, - в  одном окопе провоевали, а в третью,- в Керченских катакомбах вместе с моим дедом Мишей партизанили. А вот в «гражданской» мой род не участвовал. Мужики, как рассказывал мне дед, с трех деревень собрались на межродовой совет после окончания первой мировой войны. Георгиевские кавалеры, герои!  И решили,- «Своих» рубить не будем». Ушли на Печору, на Север. Мелкими ватагами по три, четыре человека пробирались иногда до любимых баб. Дети продолжали рождаться от неистовой русской любви и в страшные годы гражданской войны. А то некому бы было воевать в сороковых годах.  Потому-то и жив до сих пор наш народ. И деды, которым было под восемьдесят, были еще живы,  мылись рядом, и терли им их согбенные спины еще молодые бойцы недавней войны.  Потому- то в этой бане,   куда  по субботам водил меня мой отец, познал я  то, почему нас не победить! НИКОМУ И НИКОГДА!
   А баня, построенная пленными немцами, уж не знаю   по чьему проекту, (да и был ли проект в те времена, когда простой прораб был царь и бог), была хороша.  Был, по нынешнему,- холл, а по – старому - «сени». Большой, Но и он не вмещал всех, желающих помыться. Очередь. Но это все в общие помывочные дни. Но не в субботу. Утром в субботу, если отец был не на службе (он продолжал служить в учебном авиационном полку),  мы вставали загодя. Папа мне    говорил, что к обеду - время героев.  Тогда я этого понять не мог. Надо было прожить еще немало лет, чтобы понять. Строители сделали хорошую баню. По тем временам, как нам думалось, по европейским стандартам. Предбанник был вместительный, мест на пятьдесят. Столики,   вешалки  с лавками, как в купе, над столиком – зеркало. А дальше, за тяжелой дверью помывочная, с большими столами из мраморной крошки, полированными, гладкими. Там тепло и влажно. Мужики наливают в шайки воду, плещутся! Ложатся на столы, а их трут мочалками!  А парная! Как поддадут парка любители - Ух! Мне, пацану, это казалось раем! А, главное, САМОВАР! Огромный, двухведерный! И кипяток - бесплатно! Наливай, сколько хочешь, а в кипяток что желаешь, то и добавляй. Обязательно малыша кто-то угостит карамелькой или пряником. Самовар был знатный. Топился, как и положено, щепками. Дым выходил через длинное разъемное колено в отверстие в стене. Чаек, конечно, был в почете. Но, у фронтовиков  были и  другие припасы. Тепло! Как сейчас, говорят, «кайфово»!  Но не за паром банным мы, дети фронтовиков, сюда ходили.
МЫ ХОДИЛИ СМОТРЕТЬ НА РАНЫ, КОТОРЫЕ НАМ НЕ ДОСТАЛИСЬ.
А уж в конце пятидесятых было на что посмотреть. Не дай вам Бог, все это увидеть. Страшные шрамы у каждого третьего. Безруких, безногих неперечесть. Приехал к нам, помню, в гости Дмитрий Михайлович,  старший брат моего отца. Финскую компанию прошел мужик. После «дембеля» две недели дома побыл, сына успел  зачать,- и снова на войну. Два окружения, две похоронки! Два раза в церкви отпевали.  Ушел в сорок первом сержантом. Вернулся в сорок пятом полковником! Живым! Приехал  к младшему брату. Пошли в баню. Кусочка  на его теле не было без шрама от осколочных и пулевых ранений. Я сбивался со счету, пытаясь пересчитать его шрамы.
Много лет спустя, мне, уже взрослому мужчине, он рассказал, как в Беларуси, выходя из окружения, сбросил со спины, прямо в болото, умершего от ран лейтенанта, как в сорок втором в окружении, зимой не ел полмесяца и подыхал от голода, как « лимонка» рванула между ног в сорок третьем. Но, видать, крепок на рану русский мужик. Дядя Дима был настоящим героем. Орденов и медалей, как говорится, до пупа!
   Но были герои,  перед которыми, в то время, все снимали, как перед царем, шапки. Одним из них был дядя Вася. (Фамилию его я, к сожалению, не помню.) Я, пятилетний щегол, как-то в бане, спросил потихоньку у отца: - «Пап, а почему у нас есть писька, а у дяди Васи нет?» Отец, нахмурившись,  мне ответил, - «Сынок, пуля и осколок не разбирают куда попасть. Уцелел - уже хорошо. А дядя Вася – Герой. Герой войны». Да, много героев в те времена было в нашей бане. Но был самый главный Герой. Дядя Ваня Семенов, по кличке «Самовар». В субботу, ровно в полдень, часы можно было сверять, его жена, тетя Света, привозила его в баню. Ровно в двенадцать его встречали у входа друзья, фронтовики. Капитан Семенов, как всегда, был в кителе. С двумя орденами Красной Звезды, с медалями за оборону Киева и Сталинграда, с двумя золотыми нашивками за тяжелые ранения. Его снимали с коляски и заносили в баню. У дяди Вани были ампутированы обе руки и обе ноги. Руки - по локти, ноги - по колени. Народ просто, как говорится, носил его на руках. И парили, и одевали, и поили. А нрав, не смотря ни на что, у дяди Вани был веселый! «А ну, «бишарня», кто подраит спинку герою», - восклицал он! И мы, пацаны, наперегонки, мчались и дрались за право пройтись мочалкой по его спине. А он смотрел на нашу возню и  хохотал  до слез! Помывшись, мужики долго сидели, достав «чекушки». Дядя Ваня - «Самовар» был всегда во главе компании. Иногда они, разомлев, пели. Пели не громко, душевно. У дяди Вани был красивый, чистый баритон. Я на всю жизнь запомнил этот голос. Невозможно передать, что в этом голосе слилось, но даже у меня, дошколенка, по телу пробегали мурашки. Я не помню, о чем они пели, о чем говорили. Иногда по их лицам текли слезы. Помню, один раз спросил отца,-  «Пап, а почему у тебя нет шрамов?». Он мне ответил,-«Сына, у нас, у летчиков, если будет шрам, то он будет смертельным.». Только спустя много лет я понял смысл его ответа. Всего семь боевых вылетов было у бати. И он, после этих ночных полетов, будучи штурманом деревянного и тихоходного транспортника  Щ-2, похоронил  девять своих боевых товарищей, летчиков и десантников.
Дядя Ваня - «Самовар» жил в двух кварталах от нас, на проспекте Мира. Я частенько видел, как он, попыхивал «Беломором», сидя на своей коляске в тихом скверике, который был неподалеку от его  дома. Рядом на лавочке всегда сидела тетя Света и читала вслух ему книгу. Потом наша семья переехала в отдельную квартиру, на другую улицу. И  видеть эту пару я стал редко.  Окончил школу, поступил в ВУЗ в другом городе, после службы в армии вернулся. Жилгородок разросся во все стороны, особенно на юг. Дотянулся до старого Актюбинска, стал просто его частью. С годами перестроили и квартиры в «немецких» домах. Как-то обустроили ванные комнаты, сломав кладовки. Исчезли печки и титаны, горячая вода появилась у всех. До конца восьмидесятых в нашу баню еще строем ходили солдаты. Потом и они перестали ходить. В конце – концов, и самой бани не стало. Ее перестраивали, выкупали, перекупали и, в результате, снесли до основания.  Мне уже за шестьдесят. Прожита  большая часть жизни. Уже двадцать лет как нет моего главного друга и учителя - отца. Но, как сейчас, помню,- проезжаю на своей машине ( не знаю, почему я там проезжал в 2005 году, 9-го мая), а напротив развалин этой самой бани, на Севастопольской, стоит коляска. На ней сидит дядя Ваня, «Самовар». Рядом стоит все такая же красивая, хоть и седая, тетя Света, и с ними рядом здоровенный мужик, лет пятидесяти, удивительно похожий на дядю Ваню - «Самовара».  Первая мысль:- «Сколько же ему лет?». Вторая:- «Наш народ и любовь – непобедимы!» И в этом правда. Великая ПРАВДА нашего народа! ЗА ПОБЕДУ! ЗА ПОБЕДИТЕЛЕЙ!


Февраль 2015г.        Кривошеев А.И.
Адрес автора:  003007 Республика Казахстан, г. Актобе,  Военный городок д. 21 кв.
Тел. +77015163458. Дом. Тел 87132505441 Кривошеев Александр Иванович.