Блюз Пустого Города

…Тоненький писк комара, сонно блуждавшего по моему холодному жилищу в поисках пропитания, спугнул мой неприрученный сон, отчего тот превратился в пыльную паутинку, дрожащую в нервном фриссоне при воспоминаниях о джигитской лихости залётного сквозняка.

И я проснулся.

Часы равнодушно показывали четыре утра, в махонькие оконца боязливо подглядывал рассветный туман — бледная немочь, нечисть, путающая пути-дорожки, уводящая незадачливых путников в заброшенные урочища, вроде Воробьёвки. Сам туман безобиден, вял и немощен, но те, кто находят в нём укрытие от людских глаз, куда опаснее…

А впрочем, какая разница.

Сезон дождей начался примерно неделю назад, – или, может, чуть меньше. Сезон дождей – апатичных, задумчивых, навевающих воспоминания не то настоящие, не то ложные. Сезон гроз – грохочущих, беспокойных гроз, традиционно совпадающий с сезоном миграции Небесных Китов – с южных пастбищ, которые с приходом жары становятся сухими степями, через горные гряды востока, и дальше на север, на некогда ледяные просторы, туда, где тает лёд и наступает весна – всамделишная, с нежно-зелёными лугами и холодной лазурью Северного Моря, того самого, что называют Зеркалом Небес…

В эти пустые дни, выстиранные бесчисленными ливнями, я, сидя в своей маленькой комнатке, порой думаю о том, что у меня никогда не было тяги к странствиям.

Сколько себя помню, меня всегда окружали люди. Мои товарищи, от которых ныне не осталось даже имён. Мои соратники, с которыми мы столько пропили и прокурили вместе. Мои учителя, твердившие о том, что нужно попрощаться навсегда, чтобы остаться рядом на века. И девушки – мягкогубые, волоокие, долголягие, – что делили со мной ныне остывшую постель… Все они однажды ушли неведомо куда. Никто не задержался, никто не оккупировал кухню, ноутбук, чашку чая…

Так я впервые попал в Город, в Пустой Город…

…Бывает, встречаешь женщину, в лице которой находишь черты всех девочек, девушек, женщин, которых когда-либо знал. Видимо, с Городами та же штука.

В нём было что-то от старой Дружбы – моего опустевшего волшебного королевства, моей золотой эпохи, моего оставленного мира, преданного дома. Моего незабвенного прошлого. Эти тихие улочки, этот сводящий с ума аромат сирени, эта неспешность вечного летнего вечера, густой послеполуденной дремоты под негромкое пение патефона; и будто чьи-то голоса вдалеке, и смех вечно молодых стариков, играющих в лото и карты, и кошка, идущая по забору, а то вдруг соловей, начавший свой сольный концерт на яблоне…

Настоящая Дружба ныне превратилась в некрополь, в коем упокоились чьи-то жизни и надежды. Тогда-то из наших воспоминаний – тридцати-, пятидесяти- и семидесятилетней давности – соткался удивительный занавес, расшитый янтарём заката, и робкими первыми звёздами, и тихими улочками под ними, и вечно цветущей сиренью… Так сцена Театра Воспоминаний стала моим Городом, Пустым Городом.

Но пройдя за занавес, ты неожиданно оказывался вовсе не в пыльном и сумрачном закулисье, но в совсем других декорациях, на другой сцене!

То была моя деревня, конечно.

Здесь царит всё то же вечное лето, иногда, по настроению, уходящее в сентябрь. Недавно прошла гроза, и теперь огромные, словно Небесные Киты, кучевые облака неторопливо уплывают на восток…

Все пути-дороги ведут на восток, – ты знаешь?

О, если бы я только мог показать тебе это залитое солнечным светом поле, где зацветает медуница, где на молоденьких соснах – свежие, нежно-зелёные юные побеги, такие мягкие, что и уколоть не способны! Если бы я мог спрятать тебя от буйного, звонкоголосого ливня под своим огромным зонтом, способном вместить даже троих, - и показать тебе, как небо застит водная пелена, в которой расцветают двойные, тройные радуги! Если бы я мог провести тебя туда, где весело журчит Таловка, и вода её так холодна, что сводит судорогой челюсти; туда, где растут папоротники и хвощи, где ландыши цветут, словно рассыпанный в траве жемчуг… Где ты навсегда забудешь о том, что есть другой мир, кроме этого – заповедного, волшебного, очарованного…

У меня никогда не было тяги к странствиям – но она жила в твоём сердце, и благодаря ей нам открылась дорога в Пустой Город, который отныне перестал пустовать.

Он стал теперь прибежищем самым разным людям и тем, кто похож на людей. Теперь здесь можно побродить по обманчиво пустым улицам, где тускло горят в вечерних сумерках старинные масляные фонари, и Продавец Надежд, привычно расслабленный и смешливый, продаёт свой бесценный товар неслучайным прохожим…

Так идём же! Невдалеке – слышишь? – играет флейта, нежно и певуче, и джаз-банд аккомпанирует мастеру-соловью, а немногочисленные посетители этого незабытого Богом ресторанчика с говорящим названием «Парадиз» пьют амброзию из бокалов для мартини. Потерявшие лица и имена, они слушают соловьиный блюз и, уверен, не думают ни о чём…

…Но – тщетно. И каждый раз я прихожу в себя после очередной такой ночи, понимая, что она вновь мне приснилась, так же как и ты – вновь мне приснилась, такая близкая, и такая далёкая…

И в мои окна вновь заглядывает робкий туман, и остатки чая в чашке давно простыли, и в комнатке зябко и неуютно. Сегодня будет Новый День, – как и вчера, и завтра… Но в нём будет Радость, - Радость новой встречи! И снова вокруг будет наш Город, снова нас приютят его утопающие в сирени улочки, снова будут светить нам старинные масляные фонари…

Целая ночь впереди! Ты помнишь? Сколько чаевых мы оставили в «Парадизе» на этот раз? С кем веселились? С кем тосковали? С кем пили амброзию, – специальный рецепт, экстракт летней ночи? Сколько раз соловей пел для нас свой блюз, сколько раз джаз-банд тихонько подыгрывал ему? Скучаешь ли ты по этим ночам?

Скучаешь ли ты по мне, когда наступает утро?


Ладышкино, 05.06.2015