2 глава

- Скорее, сестра! Колите ей успокоительное!
 
- Может, лучше сразу полграмма барбамила?

- Вы правы, Мисси… Пациентка слишком буйная! Боже, да держите же ее!

Двое рослых крепких мужчин в белых халатах, похожие на мясников, изо всех сил пытались удержать тощую девочку. Она металась в их мускулистых руках, вырываясь и рыча, словно загнанный в ловушку зверь, щелкала зубами так, что лязг разносился громким эхом по пустому коридору приемного покоя.

- Эвони, милая… Мы…- слышала бедняжка обрывки встревоженных голосов родителей, которые пытались успокоить ее.

Но едва сдерживающий слезы отец и рвущая на себе волосы мать не понимали, что совершали большую ошибку, отдавая дочь к «мастеру пыточных дел», доктору Эвансу. Он славился своей изощренностью не только в лечении душевнобольных, но, в довольно узких кругах, и личностью злобной, равнодушной к чужим страданиям. Сколько замученных до смерти, ни в чем не повинных людей погибло от его мерзкой руки! Пользуясь своим высоким положением в обществе, ему удавалось легко скрыть свои гнусные преступления и выдавать их за вполне обычные смерти для такого рода заведений, как дома призрения, где было много стариков и, реже, молодых подопытных.

 Эвони с взъерошенными,  черными, как уголь, волосами, дернулась в очередной раз, агрессивно клацнув челюстями рядом с предплечьем одного из белых «великанов». Ее звенящий децибелами вопль пронесся по коридору, встревожив несчастных больных.  Выворачивая себе руки, девочка почти смогла освободиться из железной хватки санитаров, как вдруг  плечо пронзила резкая боль от толстой иглы шприца, наполненного бесцветной жидкостью. Испуганными, молящими о помощи глазами она посмотрела на медсестру, так безжалостно вколовшей ей парализующий тело и разум препарат, который ледяной водой растекся по венам, заставляя мышцы расслабиться и закрыться налившиеся свинцом веки. Из-за пышных ресниц Эвони вскинула последний уставший взгляд на Мисси, доктора Эванса и его помощников, но, вместо излучающих сожаление и доброту улыбок, она обнаружила ощерившиеся в ядовитой усмешке лица не людей, а чудовищ. Они отвратительно скалились, кривлялись и гримасничали, оскверняя воздух тошнотворным запахом серы и тлена. А их бездонные черные глаза прожигали насквозь. Вместо рук с пухлыми пальчиками, которыми молоденькая сестра крепко держала ее, она видела костлявые,  вытянутые конечности с длинными, как у коршуна, когтями, которые впивались в тело с такой силой, что, казалось, еще чуть-чуть и ключица лопнет под напором этих цепких лап. И вот, не выдержав, одержимое неистовством дитя закрыло глаза, и мир утонул в темноте, где сатанинским пламенем горели лица, тела и весь мир...

-Эвони! Все будет хорошо, слышишь? Мы придем за тобой! Я люблю тебя! – кричала мать, давясь слезами. Девочка слышала ее голос как будто издалека, а сознание ее падало в чернеющую пустоту.  Бедняжка ждала после всего случившегося, долго и томительно, но никто так и не пришел…

***
Миссис Бланш мелкими шажками металась из угла в угол перед старинным камином, который освещал ее тонкую фигуру. Строгое печальное лицо обрамляли темные кудри, белая, почти прозрачная кожа, не имевшая изъянов, сейчас сморщилась от волнения в уголках глаз и между бровей, придавая владелице скорбный вид. Маленький нос был по-детски вздернут. Большие миндалевидные глаза сверкали в полутьме зеленым огнем, что делало ее похожей на одну из тех ведьм на картинах, что висели в холле. Хорошо очерченные губы судорожно шептали молитвы. Ей нужно было пойти с ним, с Майклом,  к своей маленькой девочке. Ей нужно было сейчас быть там, в ее комнате, чтобы крепко обнять и успокаивать, а не слоняться здесь, в гостиной, придумывая себе оправдания.

Крики стихли, и дом наполнился звенящей тишиной. Хоть бы уловить малейший звук... Но Эва не могла перечить мужу - такие правила. Высокая должность члена правительства, полученная несколько лет назад, сделала его черствым, высокомерным, деспотичным. Ее Майкл, раньше такой заботливый и ласковый, совсем не обращал на нее внимания, видел в ней лишь предмет своей безграничной гордости, и только поэтому постоянно брал с собой на все светские рауты и вечера, чтобы показать обществу и оставить на несколько часов в одиночестве. Она скучала по его нежной улыбке, мягким прикосновениям и чарующему взгляду. Все изменилось, когда появилась Эвони. Все свое внимание он отдавал ей, лишь изредка одаривая им Эванджелину. Когда она была рядом с девочкой, муж был мягок и весел, но стоило выйти из комнаты, как прежний холод неизменно вставал между ними толстой глухой стеной.

Вот уже третий день девочке сняться кошмары. Материнским сердцем миссис Бланш чувствовала, что сегодня что-то было не так, но высказать свои подозрения она не решалась, так как супруг был противником всяческих суеверий.  Ради своих идеалов и принципов, он даже собственную мать запер в лечебнице этого отвратительного доктора Эванса, который наводил страх на нее, когда они с малышкой приезжали на выходных навестить Миранду.

Очаг резко зашипел, затрещав углями. Эванджелина повернула голову, будто очнулась ото сна. Лепнина на камине всегда пугала молодую женщину. И вот снова свирепые морды химер, горгулий, сплетенных в экстазе демонов будоражили ее сознание. Совокупляющиеся азазелы смущали своей неприкрытой страстью и красотой форм, вылепленных искусно и в таких мельчайших деталях, что она, заливаясь краской, каждый раз отворачивалась, удивляясь, чей столь озабоченный мозг мог создать это ужасное творение.

Но дом Бланшей был полон всякого рода странных картин и прочих загадок. Всему этому "безобразию", со слов Майкла, покровительствовала его мать, Миранда, которая в свое время увлекалась мистицизмом, оккультизмом, веря в суеверия и засоряя мозг "колдунскими" бреднями. В молодости она слыла сильным медиумом и часто давала вечера, где проводились спиритические сеансы. Многие аристократы обращались к ней за советом. Но однажды что-то пошло не так, и она навсегда потеряла свой рассудок, встретившись с чем-то темным, необузданным. Женщина до сих пор молчала, сидя в своей пустой, с мягкими стенами комнате в доме призрения мистера Эванса, перемежая безмолвие с припадками, во время которых истерично раскачивалась из стороны в сторону, закатив безумные глаза, и бормотала что-то невразумительное. По-настоящему она говорила только с внучкой, рассказывая ей небылицы, отравляя впечатлительный разум Эвони чудовищными образами и заставляя принимать все близко к сердцу.

И вот сейчас Эванджелина чувствовала незримое присутствие чего-то потустороннего, с чем ей не приходилось никогда сталкиваться. Она боялась признаться себе в том, что ее дочь необычна, что в ней есть что-то от полоумной Миранды. 
Тишина начинала раздражать, как вдруг раздались знакомые шаги. Она обернулась и кинулась к Майклу, обхватив его за шею.

- Что с ней? Что? – положив руки ему на грудь, сжав в кулаках лацканы его редингота, громким шепотом спросила Эва.

- Все хорошо, дорогая. Это просто очередной кошмар. Я же просил тебя не ходить к моей матери! Теперь бедная девочка видит повсюду монстров!  - взял ее за кисти и медленно отстранил от себя, словно близость жены вызывала у него раздражение или отвращение. Его хладнокровие поразило женщину до глубины души, и она, широко открыв свои зеленые глаза, прошептала:

- Даже сейчас, в такой момент, ты… такой холодный и бесчувственный. Что случилось, Майкл? Ты разлюбил меня? В чем я провинилась, что ты так поступаешь со мной?!

Мистер Бланш стоял, вытянув струной натянутую спину, и смотрел на нее с удивлением. Как она осмелилась заговорить с ним в таком тоне?  Но в тоже время он почувствовал стыд. И все из-за одной интрижки! Он боялся признаться своей жене, что изменил ей, всего один раз, но в тот момент предательство перевернуло все: чувства к Эве, их совместную жизнь и его собственную душу, - и жена невольно стала жертвой этого падения. Майкл резко обнял ее, поцеловал в бледный лоб, а затем руку, такую нежную и холодную от пережитого страха.

- С Эвони все хорошо… Она уже спит, - вяло пробормотал он, пряча глаза, и вышел из гостиной.

Миссис Бланш так и осталась стоять во мраке гостиной, освещаемой камином, пламя в котором разгорелось и лизало стены с неистовой жадностью, наполняя комнату шипением и потрескиванием.
***
В больнице происходит что-то странное. Доктор Эванс и его мерзкие "великаны" везде суют свои носы, разыскивая кого-то или что-то. Никто ничего не знает, но все об этом говорят. Другие пациенты встревожены, все время собираются стайками и шепчутся. Наиболее нервные стоят в стороне, завывая или бормоча.  Кто-то испражняется прямо под себя, размазывая экскременты по стенам и гомерически хохоча, но санитарам дела нет до нашего так называемого «комфорта».

Зловонный запах стоит в столовой, где в баках уже несколько недель не убирали мусор. Рои мух нагоняют на меня тоску, их жужжание надоедает и раздражает напряженные до предела нервы. Коричневую жижу, которую они называют целительной пищей, пусть едят сами! Слегка постаревшая Мисси подошла ко мне, тронула за плечо, вызывая этим приступ тошноты и дикой ярости. "Не смей меня трогать, распутная тварь!" Я видела, чем она занимается с этим ненавистным до глубины души Эвансом. Перед глазами всплывает отвратная картинка, когда сестра расстегивает перед этим животным свой белоснежный халат. Но вместо сплетающихся в страстном соитии тел, вижу владеющие их душами истинные, грязные сущности. Моя сила возросла в несколько раз, и теперь я могу различать их, злобных тварей, скрывающихся во тьме подсознания. Демон похоти в экстазе закатывает глаза, наслаждаясь утехами. Повалив Мисси на стол, Эванс брал ее с таким неистовством, будто от этого зависела его пустая жизнь. Но падшая дщерь Лилит здесь была не одна, вместо доктора мои глаза видели искаженное сладострастием существо с бычьей головой, дитя Вельзевула.

Будучи ребенком, тяжело отделить вымысел от реальности, а моя реальность была настолько неправдоподобна, что ее не то, что осознать, ее было страшно признавать. Помню вечные кошмары, которые продолжались и наяву, ни на минуту не оставляя меня наедине с тишиной. Демоны напоминали о своем присутствии постоянно, они чуяли мой страх, пили мою боль, издевались, заставляя видеть чужие смерти и страдания, переписывали мои воспоминания снова и снова.

Но обреченная, казалось, на вечные муки заключения в больнице для душевнобольных, я со временем стала понимать, что странные видения не являются плодом моего больного воображения, что это дар, предназначение. Если раньше твари доводили до исступления, когда в паническом ужасе я теряла сознание, то теперь свыклась с постоянным присутствием монстров вокруг себя и научилась делать вид, что совсем не замечаю их. Мое поведение расценивалось, как удачное «лечение», хотя те методы, что использовал доктор Эванс, вряд ли можно было назвать таким высоким словом. Бесконечные обливания холодной водой, слабительное, обездвиживание на несколько суток, когда конечности превращались в сгустки заледеневшей крови и мяса, унизительное битье плетью, после которого синяки проходили неделями, препараты, вызывающие галлюцинации, от которых многие умирали через считанные месяцы от отказа органов, - вот стандартный набор местных "целителей". За примерное поведение я подвергалась экзекуциям меньше всего, став для них мрачным соглядатаем всех их злодеяний, подобием статуи, что тихо сидела в углу, не подавая признаков существования. Мне отлично удавалось притворяться, делать вид, что одна из них - такая же опустошенная, безликая и сумасшедшая...