Занос

До тошноты, до утробной боли, настолько, насколько я все это чувствую.
Нет границ у собственного внушения, так как и нет границ у боли, боли физической, или боли душевной.
Самоистязание, вот что стоит в вершине айсберга. Это подобно тому, если на перекрестке не прекращаясь горят зеленые сигналы светофора, как для автомобилей, так и для пешеходов. В потоке машин клубится пыль и выхлопные газы, рев двигателей и стальной скрип тормозов, а люди все идут и идут...
Я решил проверить реакцию окружающих людей, я просто решил провести эксперимент.
Я не ставил под угрозу ничьей жизни, я полностью контролировал ситуацию, резкий занос на пустынном  участке, резкий кикдаун  и ровно такой же резкий тормоз.
Для меня все спокойно, все под контролем. Для окружающих шок или менее  того, для
моей жены это провал.Разочарование в человеке, который был надеждой и опорой последние 9 месяцев.Она считает меня сумасшедшим. Уходя она сказала, что в следующий раз пойдет пешком.

До тошноты, до утробной боли, настолько, насколько я все это чувствую. В голове одно...
Стремление поскорее завершить эти муки. Сожаление или непонимание.

Скорее первое. Это то, от чего всю жизнь заставляет себя страдать каждый человек, не всегда, но в минуты отчаяния.
До боли в сердце, или где то рядом, сжимается все внутри. Досада и стыд, страх и
отчаяние, отчаяние... и тоска.
Сколько терпеть эти муки? Хочется набрать номер и позвонить, но некому. Хочется уйти, утечь, укрыться.

Башенный кран скрипит и гудит, "Майна!" - орут узники этой затянувшейся стройки,
зацепляя стропы очередного бетонного блока.
4 года назад на месте где сейчас находится этот балаган, пес загрыз насмерть собственного хозяина.
Он не хотел есть, над ним не издевались, просто верный пес любящего хозяина. До сих пор никто не понимает, почему это произошло.
Все это было на глазах у изумленной публики, состоявшей из дворовых кошек, старушек страдающих остеохондрозом, матерей с колясками, и детьми наполняющих пространство ротовой полости леденцами со стекающими по ним липкими слюнями.
«Скорая» приехала через десять минут, каких то десять минут люди наблюдали страдания и крики умирающего сорокалетнего мужчины. Никто не подошел к нему.
Пес, сделав свое дело, сидел рядом, не скулил, не рычал, просто молчал, смотря вдаль, как будто слесарь карусельного станка выходящий после напряженной трудовой смены с проходной, с чувством выполненного долга и уставшим бессмысленным взглядом.
Сотрудники скорой тащили носилки с прикрытым белой простыней полутрупом, сквозь
которую просачивалась бордовая, как разлитый на линолеуме портвейн, кровь.
Прохожие разошлись, а пес так и остался сидеть. Утром его уже не было. Утром через это место проходили прохожие, ничего не подозревающие о вчерашнем инциденте. Утром шторы на кухнях ближайших домов небрежно распахнуты. Остались распахнуты.Жизнь для десятков человек этого микрорайона уже никогда не будет такой как прежде... На ближайшие 10 дней, а потом праздники и дачный сезон, шашлыки и громкая музыка,заглушающая страх смерти. А башенный кран все гудит.

Что было те 10 секунд? Тщеславие или изучение граней дозволенного?... Разведка боем....
Нет, нет, совсем не то. Это и не замашки сумасшедшего водителя простоявшего в пробке полжизни. Нет.
И не выплеск злобы поздно показавшего сигнал поворота налево гетца. Нет... нет...
И не обида от замечания торопящейся на работу жены в ответ на замедлившего отъезд
водителя в лице меня, включающего Паланика на 77 минуте. Нет... нет, нет.

Уже лучше. Утренний воздух, доносящийся из щели приоткрытого окна бодрит.  Ерзанье соседей по кабинету прибавляет уверенности и раздражает одновременно. Я не один.Я здесь не один... Стук клавиатуры превращается в монотонное судорожное биение, подобное биению сердца влюбленного парня, впервые встретившего девушку своей мечты. Или впервые, среди ночной прохлады, на берегу озера поцеловавшего в холодные влажные губы ЕЕ.
Пульс, биение, стук в висках. Воспоминания и утомительная лирика в глубине, где то в мозге, под запылившимися от загромождений рутинных мыслей, мечтаний размышлений, о новой квартире, чистой и просторной как в фильмах про идиотов-мажоров, про переезд в другой город, новой книге, наблюдений за автомобилем, записей, работе, железках, более - номеров внутренних телефонов, карт, часы  и минуты, журналы, лица людей, голоса в трубке. Весь этот хлам, который копился годами. Пора бы вывести все, что насобирал, когда то за все это время на свалку.
Опустошить и опустошиться, табула раса, чистый лист, дыхание в унисон с чувствами и разумом. Размеренность и успокоение. Никаких больше тревожных мыслей, никаких
секретов и чужих тайн, видеть в собственном отражении лишь то, что есть на самом деле и ничего более, без лукавства и самообмана.
А пока лишь стук, гудение башенного крана, тревога. До тошноты, до боли...