Шаги по земле 2-ая часть. 1-ая глава

                Глава 1.  Село Степановка .

         В первый послевоенный 1946 год, отвергнутый быть принятым в Киевское Высшее Танковое инженерное училище и стать советским офицером,  очутился я в украинском селе  Степановка Борзнянского района, Черниговской области, где приютила  меня вдова, потерявшая на войне мужа.
          Снежана, так звали вдову, имела от погибшего мужа пятилетнего сына, страдавшего какой-то  болезнью и часто кричащего по ночам.  Сама моя хозяйка не потеряла ещё молодость и не лишена была женской привлекательности, но  я был к ней совершенно равнодушен. Мы договорились о моей помощи в домашнем хозяйстве и передаче ей части своего заработка, который будет выплачивать колхоз, принявший меня на работу. За это Снежана должна была предоставить жильё в отдельной комнате, обеспечить совместное питание, стирку  белья и прочий уход за постояльцем.
            В Степановку я приехал со своим новым товарищем Виктором Лобковским, с которым познакомился на вокзале железнодорожной станции Нежин.
      – Угости моршанской махорочкой, солдат, –  попросил он меня, увидев, что я достал из кармана кисет с табаком и скручиваю самокрутку.
      Мы закурили и разговорились. Оказалось, что Виктор потерял семью в годы войны и  дом в городе Боровске калужской области, который дотла  сожгли фашисты при отступлении. Общие интересы, найти работу и жильё, привели нас в село Степановка.  Виктор поселился в другой хате, но работали мы с ним вместе  на скотном дворе возницами.
        При оформлении нас на работу, председатель колхоза  спросил:
      –  Вы когда-нибудь жили и работали на селе?
      –  Нет! – ответили мы с Виктором хором.
      –  А что умеете делать?– задал он следующий вопрос.
      –  Всё ! – ответили мы опять дружно.
     –   Тогда ваше место работы на скотном дворе решил он и не услышал от нас  никаких возражений.
     – Будем знакомиться дальше. Моя фамилия Нетреба, каких в нашем селе  каждый десятый, имя Иван Захарович.
     Один, по поданному мне заявлению,– продолжил председатель,– Марат Иванович Носов. Кто из вас с таким редким именем?
      Я поднял руку.
      –  Следовательно, второй Виктор Иванович Лобковский. У меня есть своеоб-разное предложение: сделать вас братьями, а меня вашим приёмным отцом.
      Например, не Марат Иванович Носов, а Микола Иванович Нетреба. Марат –
      уж очень имя заморское – не поймёт наш сельский житель, и будут по этой причине трудности. Сделать это проще простого, так как паспортов у нас сельчан нет: мы  беспаспортные граждане, а удостоверение личности сельсовет  выдаст по  вашему желанию на любую фамилию.
       Это предложение имеет личную причину: двое моих сыновей погибли на фронтах  Отечественной войны.  Иван Захарович вынул носовой платок, шумно высморкался и продолжил: «Хочу сохранить о них память и иметь условно приёмных сыновей. Старшего из них звали Микола.  У вас обоих, как видно из ваших заявлений тоже никого из родителей нет. Предлагаю объединиться.
            Мы с Виктором согласились стать братьями и записаться в колхоз под фамилией Нетреба, которых в Степановке, по словам председателя, каждый десятый.
  – Здоровёхоньки булы, хлопцы! – встретил нас на месте работы старший конюх,  мужичок преклонных лет  Макар Нилович с фамилией Заяц.
    –   Що вы можете с худобою робыты: запрягаты, ездиты, годуваты, поиты?
   – начал он спрашивать нас, мешая русский язык с украинским, но поняв, что    мы мало понимаем по-украински, перешёл на чистый русский:
    – Например, знаете ли вы, как запрягать двух волов, то  есть надеть на них деревянное парное ярмо?
     Было очевидно, что Зайцу доставляло большое удовольствие поучить нас своему  ремеслу, при этом вдоволь посмеяться над нами, и он продолжил:
     – Слушайте и учитесь! Выбираете из стойла двух волов, причём одного из них, приученного поворачиваться на команду «Цоб!»- налево, и ставите его слева, а на правую сторону ставите вола, который приучен на команду «Цобе!»- направо. Затем берете хворостину, хлещете ею волов и кричите: « Эй вы, рогатые черти, полезайте в кривое дерево:  сперва один, затем  другой, или оба разом!». Конюх Заяц заливался смехом и, глядя на Виктора и меня, ожидал нашего ответа.
      – Когда кончишь смеяться, Макар Нилович, – обратился Виктор к конюху, выводя на середину двора двух волов,– покажи кто из них левый, а кто правый и укажи где взять ярмо со стержнями и мажару, на которой будем сегодня возить навоз?
     Заяц от неожиданного заявления моего товарища поперхнулся и вмиг перестал смеяться:  «Откуда вы москали знаете нашу холопскую жизнь? – удивился Макар  Нилович и, хромая на   ногу, раненную на войне под Кенисбергом и замененную на деревянную,  подошёл к Виктору.
     – Понимаю, с кем имею дело,– уже серьёзно сказал он, хлопая его по плечу.
         Так  начиналась наша жизнь и дружба с жителями Степановки.
     Днём мы работали на скотном дворе, как принято в селах от зари до зари, а вечером посещали «черговки».
          «Черговкой» в этом селе называли очередную молодежную вечеринку у какой-нибудь одной или нескольких девушек.  Было три уровня «черговок», которые собирались  вечерами одновременно у девиц разного возраста: младшего, среднего и старшего.  Парни, которых после войны в селе было мало, ходили на «черговки» гурьбой, не разделяясь по возрасту: сначала к  младшим девицам, затем к средним, а за полночь к старшим – «старым девам», где многие из взрослых хлопцев, приняв по стопке горилки, оставались гулять до утра.
       Молодые холостые девушки, у которых намечались вечеринки, тщательно готовили свои хаты для гостей, надеясь, что кому-то понравиться чистота и уют созданные ими  и  захочется  остаться у хозяйки в качестве жениха, а может и супруга.  На «черговки» ходили без приглашений, и мы с Виктором пользовались этим правилом гостеприимства наравне со всеми.
       – Заходите, дорогие гости, и рассаживайтесь на лавки,– встречала хозяйка вечеринки гостей и ей помогали подружки.
     – Галина, а кто эти два новых хлопца?– спрашивала одна из подружек, поправляя головной убор и перебрасывая из-за спины свою  косу на  полные без лифчика груди, спрятанные под кофтой расшитой украинским орнаментом.
     – Никто не знает кто они, вроде бы не наши сельчане, но оба с фамилией Нетребы и ходят слухи, что родственники нашего председателя Ивана Захаровича.
     – Слыхал, Микола? – спросил меня Виктор,– мы теперь здесь на особом счете  – родственники головы колхоза. Это, брат, хорошо: что не натворим, всё с рук сойдет, всё простят. В дальнейшем особое отношение к нам подтвердилось: наши шалости доходили до безобразия, но всегда прощались.
            Бывало,  заканчивалась у младших девиц вечеринка, и парни собирались идти к средним. Витя тушил свечи или керосиновые лампы: в  хате становилось темно, как будто глаза выкололи.  Я открывал заслонку русской печки и мы, гладя руками внутри печи, смазывали ладони сажей.
          Затем вставали на выходе из хаты, спрашивая поочередно выходящих парней:  «Гриня, Ваня или Петя – это ты? – гладя своими выпачканными ладонями по  их щекам.
           Если не было лунной ночи, обработанные таким образом парни, входили в хату  очередной вечеринки в своей полной «красе вымазанных лиц» под общий смех встречающих их девиц.
      – Где эти москали!– возмущенно кричали пострадавшие,– наконец надо с ними рассчитаться.
   –  Мы здесь! – отвечали мы с Виктором, входя в освещенную хату тоже с выпачканными сажей лицами.
    Наша хулиганская выходка заканчивалась общим смехом и умыванием, которое нравилось больше всего девушкам возможностью поухаживать за приглянувшимся ей парнем.
          Умывшись, гости и девушки рассаживались на лавки, пели песни, загадывали загадки, и было по-домашнему весело и уютно.
           Кто не смог отгадать загадку получал наказание, которое сводилось часто к поцелую в губы кого-либо из присутствующих. Выбиралась высокая девица и низкий парень, который под общее ликование не доставал до губ девушки и просил её присесть.
        Помню однажды, Виктор нарочно не отгадал загадку, чтобы поцеловать какую-нибудь красотку: других на «черговках» не было, и получил задание: «Витя, достойной тебя в нашей хате не нашлось, поэтому наказание такое – поцелуй самого себя в губы!». Он начал разыгрывать из себя обескураженного: ходил по комнате, пожимал плечами, чесал затылок, вздыхал и наконец, заявлял контрпредложение:
     –  Я поцелую сам себя, если потом поцелует меня Катерина.
             Виктор подходил к девушке, встал перед ней  и наклонял голову. Присутствующие  просили Катерину о её согласии, и когда она соглашалась, уверенная в том, что Витя сам себя в губы не поцелует,  наш герой  подходил к висевшему на стене небольшому зеркалу и целовал себя в губы под общее восхищение кампании.
          «Черговки» в Степановке были единственным местом, где молодые люди села знакомились, влюблялись, а потом женились.
             Буран войны, пролетевший через село остановил его цивилизацию на несколько лет.  Многие из молодежи, в большинстве девушки, никогда не выезжали из Степановки и не видели даже паровоза, при этом летающие самолёты, сбрасывающие бомбы, видели все. В селе сохранялись старые обычаи  и привычки, например девицы не красили губы, но красили брови и щеки, ношение женского нижнего (лифчиков и трусиков) считалось крайне аморальным.
           Чтобы не сглазить новорожденного ребенка мужчинам, кроме отца, запрещалось брать его на руки и даже смотреть на него в течение сорока дней с момента рождения.
           Соблюдались многие старинные свадебные порядки.
      –  Вчера в хату, где я живу приходили сваты,– поведал мне Виктор, – дочку моей хозяйки Глашу сватали, но мать её им отказала. Глашка обиделась на мать, ушла в хлев, залезла наверх, где сено и  просидела там до вечера. Потом мать успокоила её, объяснив, что если  сваты придут во второй раз, то по обычаю она отказать не может, при согласии дочери выйти замуж. 
      Сваха не замедлила прийти и  через день явилась во второй раз. Подошла к холодной печки и, прислонив ладони, стала их греть.
     – Зачем ты ладони греешь?– спросил её Виктор,– на дворе лето, да и печь не топлена.
    – Есть такая примета,– ответила сваха,– погреть руки, чтобы дело выгорело.
    Дело выгорело: Глафиру отдали замуж за Григория.  Мне посчастливилось перевозить на телеге, запряженной белой кобылой украшенной лентами,  её приданное в открытой скрине (сундуке) напоказ всему селу. Это тоже старый обычай, чтобы все видели, чем богата молодая супруга. Богатство Глаши было невелико: подушки, простыни, сорочки, юбки, сарафаны, рушники расшитые руками невесты и кубышка с накопленными ею рублями..  Зато сама Глафира Нетреба была одной из красавиц и хозяйственных девушек в Степановке.
     Когда вечером я вернулся домой, Снежана, подавая мне ужин, спросила:
–  Понравилась свадьба Глафиры с Григорием? Сам-то думаешь жениться?
    Пора бы и тебе, Микола, семью заводить,– положив мне руку на плечо и смотря прямо в глаза, посоветовала она.
–  Не приглянулась мне для женитьбы ни одна невеста,– хотел я к шутке свести  разговор, но Снежана, подвинув стул, села напротив и не отводя от меня при-стального взгляда, серьёзно предложила: « Зачем где-то искать невесту: возьми меня в жёны – не ошибешься. Буду тебе верной супругой».
Такого неожиданного предложения от своей хозяйки я не ожидал и не на шутку сначала растерялся и отодвинул от себя ужин.
– Сколько тебе лет, Снежана?– всё, что я мог спросить её в этой ситуации.
– Двадцать пять,– ответила она и добавила,– мой возраст не повлияет на наш брак. Я тебя, как мужа, удовлетворю со всех сторон, не бойся. Даже скажу больше, ты будешь жить, как у Бога за пазухой: сытый, чисто одетый, обутый и обласканный.
– Разве любовь не главное в браке?– пытался я найти просчёты в её логике.
– Да, главное! Ты полюбишь меня, когда глубже узнаешь и поймешь мою
женскую душу и преданность. Любовь придёт со временем.
     Собираясь с мыслями, я не мог ничего ответить ей и молчал. Снежана, воспользовалась моментом и стала рассказывать мне о наболевшем в её разбитой жизни:
 – В двадцать лет я вышла замуж за нашего сельского парня тракториста Миколу Нетребу.  Он был сыном сегодняшнего  нашего председателя. Война разрушила нашу семью: муж погиб в бою под Курском, сгорел в танке. Сынишка стал инвалидом от испуга, когда гитлеровцы хозяйничали в селе. Я схватила его и убежала в отряд к партизанам, которым командовал всё тот же наш председатель Иван Захарович Нетреба.
   Война закончилась, но я осталась одна, с больным сынишкой и с невыполнимой перспективой выйти замуж. Так хочется иметь рядом крепкого мужика, который защитит и приласкает моё зовущее тело и надломленную душу. Микола,– она встала передо мной на колени,– ты носишь имя и фамилию моего погибшего мужа: замени его хотя бы на один день или ночь.
    Взяв за локоть, я поднял её: «Слишком серьезное твоё предложение, чтобы решать его в одночасье. Мне надо подумать».
     Снежана вдруг засмеялась и, повернувшись передо мной всей своей стройной фигурой, ехидно спросила: «Ты всегда начинаешь долго думать, когда ложишься в постель к молодой девице?»
– Мне в жизни не представлялся такой случай,– честно признался я ей.
      Наш разговор прервался потому, что в комнату вбежал её сынишка и стал говорить что-то маме, а я поднялся со стула и вышел во двор.
         Мне было жалко эту женщину: она заслуживала всего, чего хотела, но судьба не была к ней благосклонной. Ради жалости, я не мог подарить Снежане свою любовь, которой у меня к ней не было, и брак не принёс бы нам обоим счастья. 
        Ряд других обстоятельств, связанных с моей матерью, у которой заканчивался срок  и она должна вернуться из казахстанской ссылки. Необходимость окончания своего образования и приобретение жизнеобеспечивающей специальности и прочих проблем,  привели меня к решению уехать из Степановки.
      С таким вопросом, мне снова пришлось обратиться к председателю колхоза.
Иван Захарович принял меня дружески: « Ты знаешь, как мне нужны мужики в колхозе,– старался он уговорить меня остаться,– не нравится Снежана, выбирай любую дивчину, я сам твоим сватом стану: мне никто не посмеет отказать.
     Но когда он понял, что моё решение окончательное и никакие посулы его не изменят, Иван Нетреба решил мне помочь: «Хочешь, я устрою тебя учеником повара в железнодорожный ресторан на станции Казатин?
– Каким образом, Иван Захарович, устроить и почему в Казатин?– поинтересовался я, удивившись его соучастию к моим проблемам.
  – Директор этого ресторана мой близкий друг и боевой товарищ Иосиф Михайлович Лернер. Мы с ним вместе были в партизанском отряде, входившим в крупное партизанское соединение на Черниговщине под руководством генерал-майора Алексея Федоровича Федорова.  Зайди ко мне завтра, я подготовлю Лернеру письмо с просьбой устроить тебя.
       Через два дня я покинул село Степановку.