Запевший к ночи дрозд

Томас Харди.

          
Возле калитки в парк стоял, облокотившись, я,
Мороз лишь серый цвет вливал в палитру бытия,
И уходящая зима пустынный отблеск свой
На день бросала, что слабел уж этою порой.
Сплетались ветви, словно арф разбитых струны, так,
Что было видно: к облакам в них скрыт презренья знак.
И все, кто жил тогда окрест, стремились к одному:
Сидеть поближе и плотней к камину своему.

А абрис сумрачный земли лежал как века труп,
И облака над ним – как склеп, а ветер – словно с губ
Срывался погребальный плач, и древний пульс времён,
Пульс жизни и рождений всех – как слабо бился он!
И всё живое на земле совсем лишилось сил,
Совсем как я, ведь я тогда такой же слабый был.

Вдруг из поблекших веток, что висели надо мной
Чудесный голос литься стал, столь радостно-живой,
Как будто шел он весь тогда от сердца полноты,
Такая радость без границ – в преддверье темноты.
Так кто же эту песню пел? Какой-то старый дрозд,
Был слаб, тщедушен он и мал, и хохолок был прост,
Был хохолок изорван весь под ветром, но ему
Лишь душу изливать тогда хотелось в эту тьму.

Казалось, не было причин для песен вот таких,
С такою радостью живой, что заключалась в них.
Причины не было нигде: вдали, вблизи, вокруг,
На всей земле, и всё же плыл по парку этот звук.
Так вот что понял я тогда: мелодией своей
Он говорил: «Надежда есть, и знаю я о ней».



(перевод Олега Шурыгина)


.