Росомаха

Послушай, Саш, то есть, Александр. После стопки водки и долгой беседы ни о чем Сергей смотрел на своего приятеля снисходительно - мягко.- А это правда, что когда ты отца Федора впервые увидел -  чуть со страху не помер?
Я сидел за столом с моим «старшим товарищем» по службе Сергеем Савельевым и его другом детства, а ныне дьяконом церкви села Никольское Александром. Из окна дома дьяка виднелась и церковь, увенчанная синими,  с россыпью звезд куполами . Ее портила лишь подпалина, зловеще чернеющая на белоснежной стене  - след бушевавшего недавно пожара . Для расследования этого пожара и прибыл в Никольское я , еще молодой и совсем зеленый  «следак». Сергей же со мной навязался «в поддержку», поскольку родное село за казенный счет случается повидать нечасто.
На вопрос Савельева дьяк ответил не сразу. По лицу его пробежала  тень недоверчивости, схожей с боязнью, но, задумавшись, он улыбнулся и вдруг залился веселым и тихим смехом.
- Еще как испугался,- сквозь смех подтвердил Александр.- Возвращался я тогда ночью с гулянки домой. Иду, а самому жутко: места - то у нас глухие - волки зимой случается забегают. Вдруг вижу - такая махина прет и  дало мне в голову спьяну: медведь на дыбы встал, меня почуял. Грохнулся я на колени. «Господи!»- ору - «Оборони от зверя лютого!» Но слышу бас в вышине: « Вижу - в Бога ты веруешь. Это хорошо. » Глаза я безумные поднял: «Ты медведь или не медведь?» Как расхохочется он. «Конечно, медведь» - говорит. – «Вот берлогу себе ищу. Переночевать не пустишь?»
Так  дома, за чаем мы с отцом Федором и познакомились. Пришел он к нам налегке. С собой только старинную икону принес. «Это все, »- говорит,- «Саша, что от прежней моей невозвратной жизни осталось…»
А потом мы всем миром храм наш поселковый отстраивали. А потом  …  я в этом храме дьяконом стал …
Александр прервал свой рассказ и затих, словно мышь в присутствии  кошки. Савельев занялся нехитрой закуской. А я, толкаемый мыслью, что собеседник наш что-то скрывает, а дело не терпит, спросил, ничтоже сумняшеся:
- Ваш батюшка видел как Росомаха церковь поджег?
- Дьячок вдруг пригнулся, будто его стукнули по затылку. Сергей вначале закашлялся, затем посмотрел на меня уничтожающе и кивнул на бутылку:
- Насыпь.
Я наливал стопки почти вровень с краями. Я очень гордился своею выдержкой и  собой.
- Подруби и колбаски,- добавил Сергей, бросив взгляд на почти пустые тарелки.
Рука моя дрогнула - водка плеснула на стол. Я поднял побагровевшее разом лицо:
- Сергей, ты меня за шестерку держишь. Вы трепетесь здесь уже битый час, а я, к примеру, даже не знаю кто такой этот Росомаха, что по делу идет.
Я замолчал  и  в комнате стало вдруг тихо и как-то нехорошо. Савельев внимательно  смотрел на своего друга. Тот прятал свои глаза.
- Я расскажу, Сергей . -  наконец поднял голову Александр.- Все давно уж перегорело.
- Как хочешь,- нехотя выдавил Савельев.
Дьячок помолчал с полминуты. Видно, угли « перегоревшего» ворошить ему было нелегко. И вдруг, повернувшись ко мне, выставил щеку с рассекающим ее шрамом:
- Вот видите. Это Росомахина метка. Мальчишками были - я его дураком обозвал, потом от него чуть не час по поселку бегал, а он, словно зверь по следу, неотступно за мной. Вот за это и прозвали Григория Росомахой - дьячок как – то лихорадочно оживился, очевидно, подстегнутый  воспоминаниями о минувших горьких обидах, и слова из него посыпались, как горох из мешка. –  Родом Гриша из соседней деревни. Ростом он невелик, но крепок. В драке злобится, но злобится хитро: знает как ударить, когда и чем. Как-то раз гуляли мы в клубе, и один мой знакомый «пошутил»: помочился  в пустую бутылку и поставил на стол - кто возьмет.- Голос дьяка  неожиданно оборвался. Он со страхом взглянул на Сергея и замолчал. Наступила тяжелая пауза, которую нарушил Савельев:
- Твой  знакомый был просто пьян,-  сказал он, презрительно усмехнувшись.
Шутка эта закончилась дракой.- стараясь не смотреть на Сергея, продолжил  упавшим голосом Александр. -  Росомаха эту бутылку взял и, взбешенный, начал всех избивать. Ну тогда  его отделали так, что он едва до дому добрался.
Отлежался Григорий и снова на танцы стал приходить.  Думали, он нас поодиночке отлавливать будет  и избивать. Такое уже случалось. Но нет… вел себя он тише воды ниже травы. Даже девчонку в нашей деревне присмотрел. Звали ее Оксаной…
Александр снова прервался на полуслове и  зачем – то уставился в окно. Я выглянул из-за его плеча. На улице не было ни души.
-Слушай, Саш,- Савельев с интересом разглядывал этикетку на едва початой бутылке «Столичной. » - слетай - ка ты, брат, в магазин за водкой.
На мой  удивленный взгляд Сергей не соизволил ответить. Однако едва дверь захлопнулась за ушедшим дьячком - он бросил мне резко и зло:
- Ты - языкастая баба, а не следак.
Кровь бросилась мне в голову – я едва не вскочил с табурета, но начальственная рука властно сжала мое плечо:
- Сиди! Ты хотел все знать?! Так слушай!
Оксана девчонка была смазливая. За ней полдеревни бегало, а Сашка и вовсе втюрился в нее по уши. Его за Оксану ребята и стращали, и били, а он все равно стоял на своем. В конце концов наша деревенская  пацанва порешила, что больше никто из нас к Оксане не лезет - пускай она будет с Сашкой, если такая любовь. Но тут Росомаха…  Не знаю что он ей там нашептал, а они уже вместе. Да только продолжалось это недолго…
Пришел я однажды в клуб, на танцы, но музыка там не играет, а все почему-то сгрудились вокруг Росомахи. С ним рядом  - магнитофон. Какие-то вздохи, слова - ничего непонятно. Вдруг из толпы выбегает Сашка - тресь Росомаху по морде. Тот было вскинулся, но постоял багровый секунду и - вон.
Гришка, оказывается, Оксану домой к себе затащил, и записал все на магнитофон. Вот это и была его настоящая месть,  всем нам, за неудачную шутку.
- Ты не сказал, что ТВОЙ друг  Росомаха  одолжил магнитофон у ТЕБЯ - неожиданно раздалось за нашими спинами. Мы обернулись - в дверях стоял неприметно вернувшийся Александр. Он прошел в комнату, положил смятую сторублевку на стол. -  Сергей, я в магазин  не ходил. Там – обед.
- Знамо дело, обед. -  нимало не смутился Савельев. Он в упор посмотрел на дьячка, выждал, когда тот, не выдержав,  отведет свой взгляд, а затем произнес жестко, вбивая каждое слово, как гвоздь.- Ты запомни, Саша, с Росомахой я НИКОГДА не дружил. – Снова выдержал паузу и дополнил, осклабясь в улыбке, - А обед в магазине… Что ж, сходишь потом, если водки не хватит. ТЕБЕ…
Александр залился маковым цветом:
- Зря ты так, Сергей. Было – спивался, после того как утопилась Оксана, но отец Федор остановил. Я до бесчувствия как-то напился, а он меня за шиворот на крюк для рыбацких сетей и подвесил.
- На крюк?!- позабыв свою роль непробиваемо-спокойного следователя, я удивленно вскинул глаза.
Савельев затрясся в беззвучном смехе.
- На крюке высоко -  не глядя на нас, скорбно продолжил рассказчик,- Отец Федор мимо проходит - я ему: «Сними, батюшка. Не по- христиански поступаешь». А он как рявкнет: «А пьешь ты по-христиански?!» Правда потом, когда снял, долго чаем угощал, все в глаза заглядывал ..,- Александр неожиданно резко прервался, очень долго молчал и  вдруг выпалил ни с того ни с сего,- На этом крюке потом Росомаха висел!
Сергей едва уловимо замер, но тут же вновь с безучастным видом стал ковырять на тарелке кусочек сала.
- Однажды,- на лбу у дьяка образовалась напряженная складка,- пришел отец Федор сам не свой - доброго слова не скажет. Я к нему и так и эдак, а он: «Отстань, Александр. Не в тебе дело. Не человека - хищника сейчас встретил. » Ну, я возьми да и брякни: «Росомаху?»
Замер он на мгновенье, потом схватил меня за плечи, рывком к себе притянул и - в глаза. Долго смотрел, а я не могу – взглядом виляю. Перестал он меня пытать – отпустил и глухо так в сторону: «Видно, Росомаха и есть. Что ж, на все божья воля».
Потом я узнал:  Григорий в этот день приезжал, по поселку ходил, возле Оксанкиного дома, говорят, долго стоял, даже в храм зашел. Там его отец Федор и увидел. Счастлив мой бог, что я в это время был в отлучке.
- Это тогда он церковь поджег?- спросил я, осторожно взглянув на Сергея.
- Нет, не тогда. Зачастил к нам Григорий: второй раз прямо ко мне домой заявился. Ночью.
Савельев положил вилку на стол и уставился на своего приятеля так, как будто видел его впервые.
- Эту-то ночь я хорошо запомнил. Лег спать, да что-то не спится - тишина давящая. Ходики на стене не тикают- грохочут. И вдруг в окошко стук. Негромкий такой стук, а меня точно подбросило. Лицом в стекло вжался - вглядываюсь - ничего не пойму. Снова стучат, но уже в дверь, теперь  громко, требовательно и голос, вроде знакомый: «Открой, ради Христа».
Как сейчас помню, меня это «ради Христа» по сердцу резануло. Руки сами засов отворили. Дверь я открыл и…отшатнулся.
Росомаха передо мной стоит: глаза безумные, лицо судорогой сведено, то ли плачет, то ли смеется.
- Что тебе Гриша? – ровно, кажется, говорю, а в ногах - вата. В голове мыслишка бьется: «Никак старое вспомнил - убивать пришел ».
А он к дверному косяку прислонился, хрипит, словно зверь раненный: «Исповедуй меня, Саша».
- Так исповедовать, Гриша, может только батюшка, а он уж, поди, ночевать лег.
- Сходи к нему,- кротко, кажется, говорит, незлобливо.
Руками трясущимися тулупчик я кое – как на плечи накинул - через дорогу к отцу Федору побежал. На мое счастье не спал он еще, меня увидел - брови поднял:
- Ты что?
А у меня зуб на зуб не попадает:
- Росомаха пришел.
Вздрогнул отец Федор, потом спрашивает спокойно:
- Что хочет?
- Исповедоваться. Прямо сейчас.
Усмехнулся батюшка угрюмо:
- Что ж, исповедоваться, конечно, можно. Но приведи его сначала ко мне.
Я к себе домой. А там Росомаха уже по углам мечется, от былой кротости не осталось и следа. Впился в меня глазами:
- Ну, что?!
- К себе зовет.
Пришли мы к отцу Федору. И тут Росомаха, словно с цепи сорвался: кричит, беснуется, слюной брызжет, на стол пачку денег бросил:
- Если ты поп - исповедуй!
Отец Федор молчит, на Росомаху в упор смотрит. Смотрел-смотрел, а потом схватил его -  в воздух взвил. Встряхнул раз другой. Так встряхнул! Я думал, голова у него оторвется. И не поверите: глаза  у Григория прояснились. Поставил его отец Федор на пол:
- Вот теперь можно и исповедовать. Александр, отворяй церковь.
Сымаю я с церковных ворот замок, а у самого голова кругом идет: «Господи! Что же это такое на свете деется! Храм - то за полночь открываю». Но отворил - свечи затеплил.
Отец Федор с Григорием в церковь вошли. Ну, а я грешный возле входа толкусь. Пять минут прошло, десять - никого нету. На душе все тревожней. Видно, много у Росомахи грехов накопилось.
Вдруг крик из дверей, неистовый, яростный. Бросился я в храм, а батюшка мне навстречу, ликом страшен, идет - ряса свистит, а в руке, чисто собачонку, Гришку тащит. Вышел вон ,  швырнул Росомаху в сугроб, заревел в ночь медведем: «Изыди, сатана! Нету тебе прощенья!»
Поднялся Гришка кое-как из сугроба, зыркнул на нас дико и побрел восвояси.
Вскоре и мы с отцом Федором отправились по домам.
Пришел я к себе, спать собираюсь, но слышу - на улице собака залаяла.  Выглянул я в окошко и обмер: в избе отца Федора свет горит, а за шторой две тени мечутся, одна громадная, другая - ей вполовину. Меня, словно прострелило: «Росомаха!» В чем был - пулей полетел  к батюшке.
Сгоряча я к нему в сени вбежал… и тут же вон. Жуть меня там взяла: со стены, что напротив входа, два глаза звериных углями жгут.
Стою на улице, на рассвет смотрю, дыхание сперло, но, кажется, понимаю…  На том самом крюке, где я скорбный пребывал, Росомаха висит. Глаза ему солнце рассветное кровянит. Вроде ясно - человек, не зверь. А страшно. Едва заставил себя снова дверь отворить, бочком-бочком  в избу пробраться.
А в избе - то совсем нехорошо: отец Федор на полу сидит. Рядом с ним – нож, лезвие сломано. Лицо в крови. Руку пытается перевязать. Да  что-то плохо у него получается. Меня увидел:
- А, это ты дьяк. Помоги - видишь.
А я сдуру:
- Врача б, батюшка, надо.
Глянул отец Федор исподлобья:
- Рехнулся ты, дьяк. До больницы сто верст киселя хлебать - перевязывай!
Бросился я к нему - кое-как кровь остановил, ладонь резаную пластырем заклеил, а он тут же встает:
- Пойдем, на твоего дружка посмотрим.
Вышел отец Федор в сени, остановился. Мне-то из-за него не видать, но чувствую в смущении он великом. Ко мне обернулся:
- Где?- на стенку пальцем показывает.
Выглянул я из-за его спины и обмер: нету Росомахи. На крюке, где он висел, лишь тряпка окровавленная болтается.
Смотрю, рот разинув: как это он ушел? Крюк высоко. Руки, отец Федор сказывал, были у него связаны. Исчез, в тумане предрассветном растворился, аки зверь.
Дьячок замолчал, очевидно, утомленный рассказом. Затем искоса взглянув на Сергея, продолжил:
- С тех пор на меня словно какое-то наважденье нашло. Закрою глаза: Росомаха предо мной вживую встает, и  весь он в крови и  скалится, точно зверь. Хожу сам не свой, а батюшка будто того и не замечает, но только однажды сидели мы  с ним возле дома, на лавочке, о том о сем говорили. Он вдруг повернулся ко мне, в глаза посмотрел и сказал: «Забудь!»
- И забыл?- с ленивой усмешкой спросил Савельев.
- Забыл. Да Росомаха снова вспомнить заставил…
Где-то через полгода после этого случая проснулся я ночью. Гляжу - на оконных стеклах багровые всполохи пляшут. Сначала не понял, а потом как будто меня обожгло: «Пожар!»
На улицу выбежал я и остолбенел…машина какая-то перевернута, рядом с ней отец Федор с двумя мужиками бьется. Меня увидел- взревел: «В церковь! В церковь скорей!»
Я было к церкви, а тут Росомаха  передо мной, словно дьявол из-под земли, воздвигся. Стою недвижим, но вдруг замечаю в руках у него икона! Та самая, с которой отец Федор к нам в деревню пришел. Намертво я в икону вцепился, кричу: «Отдай, сатана!
…Последнее помню как ощерился Росомаха, а потом… потом мне рассказывали. Нашли, говорят, меня в беспамятстве, голова -  в крови, пальцы судорогой  сведены - едва разжали, но икона целехонька…- Александр глубоко и прерывисто вздохнул, замолчал.
- А что Росомаха? -  спросил я, выждав немного.
- Тех двоих, с которыми дрался, отец Федор скрутил, а за Росомахой в ночь побежал.
- Догнал? -  Савельев даже слегка подался вперед.
- Вернулся ни с чем.
- Послушайте!- обожгла меня вдруг догадка,- А, может быть, отец Федор того… Сам молчит. А косточки Росомахины уже где- нибудь тлеют.
- Нет, - уверенно качнул головой  Александр.- Росомаха жив. Отец Федор с охотничьим ножом ходит. Это он ЕГО ждет.
- Ну если и жив,- возразил я,- Что с того? Он давно уже все забыл и больше сюда не придет.
Друзья посмотрели на меня одновременно. Сергей насмешливо. Александр удивленно.
- Росомаха не забывает, Росомаха придет, -  как топором, отрубил все мои сомнения Савельев. 
Прошла минута, может быть, больше с тех пор как дьячок закончил свой рассказ, а мы все еще сидели в странном молчании, как бы осознавая услышанное.
Неожиданно дверь распахнулась. Поток света хлынул в сумеречную комнатушку и  тут же пресекся, перекрытый огромной фигурой.
- Мир дому сему!- пророкотал звучный бас. Фигура слегка качнулась и несколько лучиков, проскользнув сквозь образовавшуюся щель, весело запрыгали по нашим лицам.
- Здравствуйте, батюшка. Присаживайтесь, чем бог послал.
Отец Федор (а это вне всякого сомнения был он) махом сбросил с себя легкую охотничью куртку на руки Александру. По-хозяйски сел за стол. Не говоря ни слова, с какой-то удивительной доброжелательной бесцеремонностью принялся нас разглядывать. Мы в свою очередь во все глаза смотрели на него.
В повадках его было что-то медвежье: с виду неуклюжее, на самом деле стремительное и ловкое. Лицо рассекали три глубоких шрама, напоминающие следы от звериных когтей. На поясе висел утопленный в кожаный чехол громадный нож. По рукояти его можно было догадаться, что это крупповской стали немецкий штык. Такими штыками в деревнях мужики колят кабанов.
Уловив наши любопытные взгляды, отец Федор нахмурил брови, сдвинул штык за спину.
- Александр!- пробасил он сочно.- А завари-ка ты нам всем чаю, да покрепче!- отец Федор посмотрел на нас и улыбнулся, мягко и незлобливо.

   Я пил ароматный, крепкий чай, оглядывая нисколько не изменившуюся за время моего отсутствия комнатушку. Минул год после первой моей поездки в Никольское. И вот я здесь снова по делу, которое произвело на меня впечатление разорвавшейся бомбы.
В поселке Никольское произошло двойное убийство. Одним из убитых был Григорий - Росомаха. Другим - теперь уже бывший мой сослуживец Сергей Савельев.
Сергей был зарезан ножом  Григория. Уходящего прочь Росомаху догнала пуля «макарова»,  который нашли у Савельева в мертвой руке.
- Отец Федор,- я смотрел на невозмутимо сидевшего передо мной хозяина дома.- Каким образом ваша икона оказалась в руках убитого Росомахи?
- Как оказалась икона у Росомахи - не знаю, но за несколько дней до убийства я подарил ее Сергею Савельеву. Он как раз приезжал тогда ко мне на охоту.
- Вы подарили Савельеву ЭТУ  икону?!!
- Подарил. Хорошему человеку не грех сделать ХОРОШИЙ подарок.
- Но, насколько я знаю, эта икона очень дорога для вас.
- Она дорога не только для меня,- отец Федор улыбнулся.-  Несколько лет тому назад мне предлагали за нее огромные деньги, а сейчас она стоит еще дороже…
Мои колени  обжег невольно пролитый чай… Я молчал с перехваченным бешенством горлом. Мне до боли хотелось заорать моему собеседнику в лицо: «Ты специально подставил Сергея, подарив ему эту икону. Ты хотел, чтобы на него напал Росомаха!»
- Вам еще чаю?- благодушный тон с едва уловимой усмешкой, подобно ушату холодной воды охладил мой пыл.
- Налейте, - я скупо кивнул головой.
…Из дома отца Федора я вышел в глубокой задумчивости и не сразу расслышал как кто-то окликнул меня. Это был Александр. От волнения он задыхался:
- Вы хотите знать что случилось?! В банде они были в одной: Савельев и Росомаха. Сергей наводил - Григорий грабил. Семью отца Федора вырезал Росомаха. За это иконой он тогда приходил, да ее не нашел. И сейчас они из-за иконы повздорили.
- Откуда вы знаете?!- растерянно выдохнул я.
- Откуда я знаю?..- дьячок опасливо оглянулся,- Я ведь в церковь в ту ночь прокрался, исповедь Росомахину слышал. Не ведал он, КОМУ тогда исповедовался.
Окно в доме отца Федора неожиданно с треском распахнулось.
- Александр!- рявкнул на всю улицу медвежий повелительный бас.- Поди сюда!
Дьячок вдруг съежился, как будто в мгновенье усох. И, боязливо взглянув на открытое окно,  понуро побрел на зов.