История третья. Нужные вещи

Я падаю.

Вниз, вдоль стены, тянущейся во все стороны, сложенной из бетонных панелей,
расчерченной на квадраты потрескавшимися швами.

Ты должен увидеть.

Голос в затылок, со спины, откуда льётся свет невообразимого заката, заполнившего багрянцем полмира.

Смотри.

Моё падение замедляется. В каждой из бетонных плит я начинаю замечать окна.
Пустые окна без стёкол.
Забитые досками.
Ярко светящиеся.

Смотри.

Меня дёргает что-то, как йо-йо, я зависаю напротив одного из окон, а потом стена оказывается подо мной,
и я проваливаюсь в проём.

Смотри.

Бело-бежевая комната. Длинный диван и стол на львиных лапах.
Дёргаюсь, как муха, но что-то держит меня, не давая уйти.

Смотри.

Я. Не. Хочу.

Здесь кто-то есть кроме меня.

Под окном, исходящим багрянцем, привалившись спиной к стене, сидит человек.
Я не вижу его лица, голова опущена, левая рука вывернута и прикована к батарее тонкой цепочкой из рыжей меди.
В квартире — тишина, нарушаемая только мерным стуком. Где-то часы, судя по звукам тиканья и шуршанию шестерён —
размером с куранты.

Дробью по полу. Стук-стук-стук.

Закат за окнами гаснет, топя комнату в сумерках.
Часы начинают бить. Прикованный дёргается, вскидываясь.
Ему не больше пятнадцати — худощавый светловолосый мальчишка с распахнутыми от страха глазами и рассечённой щекой.
Он, не отрываясь, смотрит на дверь, за которой бьют часы.
Шесть ударов. Семь. Восемь.
Скрежет, что-то падает, часы останавливаются.

Дверь открывается рывком, в комнату забегает что-то размером с собаку, покрытое коричневой шерстью.
Парень старается вжаться в стену, когда острая лисья морда скалит зубы в сантиметре от его лица.

— Оставь его.

Бледный.
Неслышно переступает босыми ногами в порванных чёрных джинсах, заляпанных грязью, кутаясь в растянутый чёрный свитер.

— Не дрожи.

Нет, не тихий, бесстрастный голос. Низкий бас, кажется, заполняет всю комнату.
Бледный подходит к мальчишке и садится прямо на пол, опустив руку на холку существа, вывалившего широкий язык.

— Ты голоден?

— А пошёл ты.

Боится. Видно, что боится. В сумерках я отчётливо вижу, как его аура вспыхивает жёлтым и красным.
И совершенно не вижу ауру Бледного, словно и нет его, как нет зарычавшего существа, снова оскалившего зубы-иголки.

Бледный смеётся грохочущим смехом, зарываясь рукой в шерсть и дёргая.
Существо скулит, поворачивая морду с огромными глазами в которых нет ничего собачьего.
Словно человек, смотрящий через прорези маски.

— Спокойно, Аллис, спокойно. Наш гость здесь временно, мы и так перестарались.
Его отец и брат будут недовольны, если ты начнёшь с ним развлекаться.

Мальчишка дёргается со стоном, пытаясь высвободить руку.

— Медь, — спокойно заявляет Бледный, — чистая медь, которую тебе никак не порвать и с которой не договориться.
Можешь даже не пытаться.

— Он тебя убьёт.

Бледный скалится, смотря в окно на темнеющее небо

— Он будет паинькой ради тебя и принесёт то, что должен. После чего вы спокойно отправитесь домой.

Существо оборачивается и, что-то бормоча, устремляется к двери.
Где-то очень далеко раздаётся обыкновенный звонок.

— О, вот и он. Точен, как никогда.

Бледный встаёт, делает замысловатый жест рукой, и комната меняется.
Прикованный мальчик исчезает. Растворяется в воздухе диван. Стены на глазах облезают, осыпаются кусками штукатурки.
Стёкол в окнах нет, я чувствую сквозняк, слышу обычный уличный шум и пьяный ор компании где-то под окнами.

— Добро пожаловать.

Бледный поворачивается, радушно улыбаясь полному невысокому старику, держащему в руках небольшой свёрток.
Его аура серо-стальная, я таких не видел ни разу, похожая на броню. Рядом со стариком я вижу мальчишку —
точную копию прикованного. Даже ауры одинаковые.
Близнецы. Даже движения одинаковые.

Старик пристально смотрит, а потом в его руке оказывается узкий длинный кинжал с тускло светящимся лезвием.
Бледный удивлённо вскидывает брови, отводя руку в сторону, сжимая пальцы.

— Где мой сын? — голос у старика очень молодой, звенящий, я слышу в нём еле сдерживаемую мощь,
вижу энергию, текущую расплавленным металлом по руке к лезвию.

— Здесь, — в голосе Бледного ни намёка на раздражение, только пальцы белеют,
из их кончиков показываются синие когти, — где коробка?

— Здесь, — старик отдаёт свёрток мальчику, не отрывая глаз от Бледного, угрожающе поводя кинжалом.
Мальчишка трясущимися руками начинает разворачивать пакет.

Квадратная жестяная коробка, вся в царапинах.
Видны полустёртые буквы.
Finest... finest india...
Жестянка из-под чая?!

— На стол, — бледная рука с когтями указывает на стол, оставшийся на своём месте.

— Отдай мне сына!

— На стол, — воздух вокруг Бледного начинает дрожать.
Синие, фиолетовые отблески, словно он старательно пытается скрыть свою ауру от старика.

— Отдай мне сына!

— Я сказал — на стол!

Старик бросается на Бледного с ловкостью двадцатилетнего.

— Аллис!

Бледный уходит в сторону от светящегося лезвия, оказываясь сбоку от старика,
и бьёт сомкнутыми когтями в незащищённую шею.
Что-то огромное, похожее на медведя, с рёвом бросается на мальчика, застывшего с коробкой в руках,
сбивая с ног и подминая под себя.
Снизу слышны испуганные крики и топот ног.

— Мальчишку не убивать!

Бледный бьёт старика ещё раз, под лопатку, и что-то кричит.

Яркая вспышка, и комната пустеет.
Я слышу приближающиеся шаги.

Сквозняк, сделавшийся ветром, подхватывает меня и выносит в окно, вверх.
Крутясь, я вижу трёхэтажный полуразрушенный дом буквой п, а потом

***

мягкая, но сильная рука Зямы выдернула меня из сна, целиком обхватив плечо и чуть не выбросив из кровати.

— Ай, полегче!

— Ты опять смотрел, — Зяма не отпускал плечо, тепло из его огромной ручищи текло в меня. Я понял, что ужасно замёрз.

— Ты так говоришь...

— Я вижу, когда ты уходишь из своего тела, — Зяма отпустил меня и отошёл к своему столу.

— Который час? — я лёг, укрывшись одеялом по самый подбородок.

— Рассвело. — Резец заскрипел по заготовке. Что-то новое, требующее рассветных лучей для зарядки.

— Что ты делаешь?

— Соулу для доктора. Спи, Чёрный.

***

— Ты должен быть осторожнее.

Терпеливо жду, пока огромные руки Зямы мажут моё лицо, грудь и пальцы на руках пахнущей хвоей мазью.
Обмороженная кожа не пришла в норму, несмотря на все усилия нашего ведуна. Чувствительность вернулась,
гангрена мне не угрожает, но остались пятна, из-за которых, едва стоило появиться в Посёлке, меня и прозвали Чёрным.

Посёлком шесть домов, окружённых полузаброшенными огородами, по слухам окрестил Доктор, который и устроил коммуну здесь лет пятнадцать назад. Зяма — Зиновий Исаакович — с которым меня поселили, рассказывает мало и отрывочно.
Понятно только одно — здесь он дольше всех.

Утренние процедуры закончены. Натягиваю куртку, а Зяма снова садится за стол — всё свободное время строгает и вырезает,  дом пропах деревом — досочки, чурбаны и ветки валяются повсюду, а Посёлок просто утыкан разнообразными оберегами, все деревянные поверхности покрыты рунами, узорами и значками. Разве только столовую, пристроенную к домику тёти Вали Мухи, Зяма не может сделать полем своей деятельности. С поварихой плохи любые шутки, а её нрав тяжелее медвежьей поступи.

— Чёрный! Тётя Валя сказала, что если через пять минут не придёшь — она тебе засунет еду в задницу! — в двери лыбится веснушчатая физиономия Антона, измазанная машинным маслом.

— В город мотался? — бурчит Зяма из-за стола, не поднимая головы. — Что так долго?

— Встал прямо на трассе, свечи отсырели опять, будто кто спецом мне воды в капот налил.

— Скажешь тёте Вале, что я не голоден. — Отодвигаю Антона в сторону и выхожу.

Здесь всегда очень тихо. Хутор словно вечно замотан в слой ваты — вижу, как в столовой мелькают фигуры, там сейчас все, завтракают, но ни единого звука не доносится. Снова ловлю себя на мысли, что всё это похоже на пастораль, нарисованную на холсте — дома, деревья и синяя гладь озера метрах в трёхстах.

— Попадёт, — Антон выходит следом и закуривает, прислонясь к столбику сенцов.

— Не убьёт, — выхожу на Улицу и поворачиваю к Камню, который стоит точно в центре Посёлка, поблёскивая вкраплениями слюды.

Шестнадцать камней поменьше окружают дома кругом, четыре побольше стоят квадратом ближе (к одному из них и пристоен наш дом южной стеной), а Большой — точно в центре.

Это и есть Круг, который не даёт найти нас ни Белым, ни Чёрным, ни одному нашему общему знакомому.
А ещё он не даёт кое-кому выйти отсюда.

На земле, у Камня, откинутая крышка люка, возле которой никого нет. Странно.
Кого-нибудь всегда оставляют дежурным, даже ночью. Неужели у нас гость?

Спускаюсь по каменным ступенькам вниз, чувствуя знакомое покалывание.
Так и есть.
Лампы горят, освещая подвал. Одна из стен — бок Камня, уходящего в землю.
Прямо в этом боку вырублена ниша в рост человека.

«О, лёгок на помине».

Голос Фламмы здесь внизу — рокот, пронизывающий мысли насквозь, отдающийся во всём теле.
В нише двигаются огоньки — оранжевые, красные, похожие на искры невидимого костра.

Доктор смотрит на меня, улыбаясь, протягивает руку.

— Вы сегодня приехали.

Кивок.

Ни одного слова, как обычно, ни вслух, ни в мыслях.

«Сегодня, сегодня, и как раз о тебе говорили. Как спалось?».

Внимательно смотрю в глаза Доктора, пытаясь хоть что-то увидеть за синевой его глаз.

— Вы же знаете, что я вижу во сне?

Снова кивок, неуверенный.

— Это вы всегда рядом, когда я вижу Бледного?

Опять молчаливый кивок.

Поворачиваюсь к огонькам.

«А что сразу я? Я с самого начала предложил тебе всё рассказать».

— Я вижу прошлое?

«Не всегда, — огоньки вспыхивают, собираясь в подобие человеческой фигуры, — бывает, что и настоящее».

— И вы таким образом... сопровождая меня... пытаетесь предугадать следующие действия Бледного? Или тех, других?

Доктор кривится, беспомощно смотря в нишу.

«Понимаешь... — в голосе Фламмы я чувствую что-то вроде неуверенности, — мы сейчас в патовой ситуации.
Я прикован к Кругу и только здесь могу скрывать вас.
И Бледный, и те, кто знает про Доктора, привязаны к Городу, мы от них достаточно далеко,
чтобы они могли начать поиски — не так и много у них ресурсов».

— Но, похоже, вы боитесь, что... кто-то знает? Те женщины, которые мне снились, я видел одну из них в больнице — она Чёрная.

«Так и есть».

— А сон про костёр, из которого она кричала?

Доктор отступает назад, опустив голову.
Фигура в нише распадается и огоньки гаснут.

«Мы боимся, что теперь она не единственная, кто знает, где мы».

Стою, пытаясь дышать ровно.

Отгоняя наваливающийся страх.

— Он может меня почувствовать?

«Чёрт его знает, что он может. С Ковеном и Белым Кругом ему, конечно, не тягаться,
но одного способного мальчика он, возможно, перехватить ментально в состоянии».

Доктор подходит, кладя руку на плечо. Его губы шевелятся. Фламма дублирует, как обычно.

«Ты можешь отказаться, это опасно, не буду скрывать. Но так вышло, что ты единственный, кто может покидать круг.
Нам очень нужно знать хотя бы некоторые шаги Бледного».

Страх крутит мне кишки. С тоской думаю, что обещания о новой безопасной жизни остались лишь обещаниями.

С другой стороны, люди, нашедшие здесь убежище, тоже встречались с Бледным.
Доктор ради нас пережил что-то изменившее его природу.

«Нужные вещи».

— Что?

«Не так выразился. Необходимость».

Вымученно улыбаюсь.

— Необходимость сидящего в окопе.

«Тоже верно, — огоньки смеются, а Доктор устало садится на складной табурет, — хотя геройство редко называют необходимостью».

Молчание нарушает только потрескивание ламп.

«У тебя есть время подумать до вечера. Зиновий всегда может напоить тебя снадобьем, притупляющим чувствительность».

Машу головой и ухожу.

«Нужные вещи для людей, — голос Фламмы по-прежнему в голове ворочается огнём, — самопожертвование, забота о близких,
это ваше любопытство, в конце концов».

— И кем бы мы были без них? — шепчу про себя.

«Нами».

***

Тётя Валя швыряет передо мной на стол миску, чуть не опрокидывая на меня горячую кашу, всем видом показывая недовольство.

— Не трогай парня, — Зяма сидит напротив, внимательно разглядывая меня, словно в первый раз видит. — Доктор приехал? В подвале?

Киваю, обжигая рот.

— Ай, батюшки, — тётя Валя исчезает за перегородкой, оттуда доносится грохот кастрюль и невнятные ругательства.

— Всё равно, будь осторожнее, раз они тебя уговорили.

 Смотрю на Зиновия, собираюсь спросить его, но у меня на шее с гиканьем виснет Уля.

— Чёрненький, привет, а поехали в Ключи! Антон забыл купить соли, тётя Валя обещала ему шумовкой повернуть... провернуть... в общем, сказала не будет кормить, пока не привезёт, а он меня обещал взять, а мне без тебя скучнооо.

Слушаю болтающую Ульяну, убираю с лица её пушистые волосы.

Зяма сидит и улыбается, всем своим видом показывая одобрение.

— И, правда, съезди, проветришься, заодно зайдёшь на рынок — купишь у мужиков мне кое-что.

***

— Куда он их девает?

Антон, недовольный сделанным крюком, смотрит, как я по списку диктую мужичку, торгующему инструментом,
лобзики, какие-то скобели, шурупы.
Ульяна ужом вертится рядом.
Гляжу за ней одним глазом, чтобы наша десятилетняя егоза не ускакала слишком далеко.
Расплачиваюсь, беру промасленный мешок и слышу, как Антон раздражённо кричит:

— Уля! Улька, кто разрешил?

Пожилая женщина с негодованием упирает руки в бока. Ульяна растерянно держит большой пакет.

— Чё ты орёшь, милай? Дитё пусть побалутца. Яблочек я положила, две банки с вареньем. Чё плохого?

Для ключевских мы — детдомовский лагерь. Зиновий - наш директор, например.
Как уж Доктор умудрился протолкнуть такую легенду, я не знаю, детей у нас меньше, чем взрослых,
но деревенские верят и не в первый раз суют нам гостинцы.

— Не обращай вниманья, дивуль, — женщина гладит надувшуюся Ульяну по волосам, — на-ка, вот тебе ещё, попрыгунья.

Во втором пакете что-то пушистое.

— Ой! Это что?

— Лиса — краса, — женщина улыбается, — внучке купила, да не отдала, уехали они раньше, а тут ты скачешь.

Ульяна радостно пищит и, встав на цыпочки, целует раскрасневшуюся женщину в щёку.
Антон кривится, берёт у неё пакет и тащит к машине.
Женщина машет нам рукой, а потом я теряю её из виду.
Что-то нервы в последнее время ни к чёрту. Мне она не понравилась.

— Чёрный, Чёрный, смотри.

На меня смотрит стеклянными глазами... ну, не лиса — это точно. У плюшевого чудища острая морда,
но туловище больше похоже на медведя. Да и мех коричневый, не рыжий.
Смотрю, как Ульяна прижимает к себе игрушку и думаю, что надо бы сказать доктору насчёт развлечений для малышей.
Игрушек у нас и в самом деле маловато.

Машина трогается.

***

Тик-так. Часы на стене стучат, отбивая ход.

Бледный сидит неподвижно, ждёт чего-то.

Двое мужчин, одинаковых, словно отражения, неподвижно стоят рядом,
неотрывно глядя на квадратную жестяную банку на боку которой написано Finest India Tea.

— Да, да, — медленно говорит Бледный, — именно из-за этой коробки и погиб ваш отец.
Хотя ему она не принадлежала, а только была отдана на хранение.

Телефонный звонок.
Бледный внимательно слушает, а потом выпускает из пальцев когти и поддевает крышку.
Щелчок и коробка открывается.

Бледный достаёт из неё маленькое зеркальце в овальной оправе, пыльный флакон с затёртой этикеткой
и погнутый браслет из чернёного серебра.

— Что это? — изумлённо спрашивает один из Близнецов.

— Нужные вещи, — усмехается Бледный, — самые нужные мне сейчас вещи, без которых не получится довершить начатое.
Сообщите Капитану, что я готов.