За героев и идеи автор говорит огромное спасибо своему брату Маркусу, автору приведенных в тексте стихов и в прошлом байкеру. И замечательному писателю Татьяне Летицкой, без чьих "Сказок о скорой" один из ключевых персонажей вообще мог бы не появиться на свет.
Необходимое предисловие для цивильных читателей:
Речь у нас пойдет, в частности, о ролевиках. И о толкинистах тоже. Если сказать в общих чертах, то это люди, которые любят переигрывать в лицах и по ролям сюжеты из исторических событий и любимых книг. В том числе, из историй о Средиземье, вышедших из-под пера Джона Роналда Руэла Толкина. Кто это такой и что он писал, можете спросить у Гугла, он знает. Или, в крайнем случае, у Питера Джексона, он думает, что знает.
Пересказывать вам в подробностях «Сильмариллион» и «Властелина колец» автор не будет, да и книга, в общем-то, не об эльфах и хоббитах, а о людях, которые играют в эльфов и хоббитов. И не только об этих людях.
Поэтому, если коротко и совсем для несведущих людей: ролевые игры — суть театр на природе, с костюмами (их здесь называют прикидами) и антуражным относительно безопасным оружием. Бывает, что отдельные увлекшиеся индивиды начинают ассоциировать себя с сыгранными ими персонажами. Такая не соотносимая с паспортом биография называется квента. В ролевых играх (сокращенно РПГ — role playing games) девушки нередко играют мужские роли и, соответственно, могут иметь мужскую квенту. Просто потому что им так нравится. С личной жизнью у большинства из этих девушек все в порядке, поэтому похабные инсинуации просьба отложить в сторону.
Имена-прозвища ролевиками нередко берутся из любимых книг или просто составляются на древнеэльфийских языках, которые тоже придумал Толкин, профессор-филолог.
Вот, собственно, всё, что автор кратко хотел пояснить про ролевиков. Об остальных субкультурах, что упоминаются в тексте, читатели должны быть более-менее в курсе.
P.S. А случайные сходства между персонажами и реальными людьми Уголовным кодексом не караются. Все герои придуманы автором лично. За то, что кому-то поглючится по прочтении, он ответственности не несет.
Вот на этом, пожалуй, и всё. За сим прощаюсь,
Марго Саратовская.
Пацифик на окне
(нашему поколению конца века)
Пролог
2011 год, 31 декабря, Тамбов
В доме тесно уже потому, что поставили елку. Она упирается макушкой в потолок, а пушистые лапы цепляются за занавески. Какой бы ни вышел год, елка должна быть непременно, как и мандарины. Без них вообще праздник не праздник.
- Когда мы ставили елку первый раз, мы ее вообще не наряжали, - вспоминает Алена, - Мы искали на чердаке, чем бы ее нарядить, как в мультфильме про Простоквашино. А нашли только старые ходики.
- Помню, мама, еще ты учила папу вырезать снежинки! - перебивает Сашка-маленький. Конечно, он эту историю знает наизусть.
- Мам, а нам стульев нам хватит? - Светка является в комнату со стопкой тарелок.
- А мы на пол сядем, как в старые-добрые. Постелем «пенки», одеяло и сядем.
Кажется, никогда в доме не собиралось столько гостей. И это еще не все приглашенные смогли явиться. Серега с Хакершей новый год за границей встречают, обещали ближе к ночи в Skype вылезти.
У Алены с самого утра хлопот полон рот, особенно с готовкой на всю честную компанию. Светка на подхвате, а мужское население и собаку с кухни выписали, простор в таких делах бывает важнее, чем лишняя пара рук. Пока они на кухне возились, Сашка-большой и Сашка-маленький пошли двор от снега чистить. Закончилось все это дело, понятно, игрой в снежки. Вернулись — боже мой, сами в снегу, собака в снегу, еще белее, чем есть на самом деле.
- Солнышко, давай помогу!
- Отряхнитесь сначала оба, сейчас по всей кухне полетит. В большой комнате надо все расставить, тут я уже заканчиваю. Кого мы сегодня точно ждем?
- Почти всех, кого приглашали. Ромашку и Зайку. Юрка с Геллой подойдут часам к семи, они на вокзал еще идут, сестрицу его с Рыжим встречать. А Оруженосец уже в городе. Да, Маглор обещал, что придет не один. Наш колдун ожидается с дамой, не знаю, какой медведь в лесу сдох.
Через два часа в комнате тесно и весело, под елкой пристроены коврики, диванные подушки, две «пенки» и старое оделяло. Сидеть на полу — тоже традиция. Почти как десять лет назад. За маленькими окнами крупный снег засыпает сад, и плети дикого винограда с так и не облетевшими пожухлыми листьями делаются кружевными и праздничными.
Пока их восемь: Рол, Алена, Светка, Сашка-маленький, Зайка, Ромашка, Илмар и Надя-Оруженосец.
«Слушай, кажется, мы с нашей свадьбы не собирали столько народу». «Сегодня будет меньше. Там была вся байкерятня, а сегодня они гуляют на базе. Но Демон подъедет».
Алене и весело, и печально вспоминать. Раз, два — вот и двенадцать лет позади. Никто не молодеет. И то, что у мужа уже полголовы седые не видно только потому что волосы светлые. Но она-то знает. Который раз клянется, что еще год - и уйдет со скорой, и Гелла уже в свою аптеку зазывала. Но не уходит. И не уйдет, Алене это хорошо ясно. Как и Юрка, сколько ни чертыхается на свою подрасстрельную должность, но тоже из своего отделения — никуда. Только Гелла сидит в аптеке, как в бастионе и вздыхает: мальчики, не бережете вы себя.
Зайку время позабыло. Две косищи в руку толщиной, синий хайратник — плетеная на дощечках тесьма, свитер всех цветов радуги и цыганская юбка. На булавке у левого плеча три подвески - солнышко, луна и почему-то чашка на блюдечке. И Ромашка прежний, только разъелся малость, раскормила его Зайка своими пирогами. Надя-Оруженосец тоже округлилась слегка, но ей это даже идет. Только руки прежние, мускулистые, и феньки прежние. Ради сегодняшней встречи она их специально выкопала и надела.
- Ну, что Оруженосец, что нового в Европе, стоит еще? - спрашивает Ромашка.
- А куда она нахрен денется.
- Взяли с Илмаром Берлин? - улыбается Алена.
- Сто лет бы его не видеть! - она машет рукой,- У Илмара после полутора лет работы уже аллергия на этот город. Домой едем, все, контракт решили не продлевать. Уж лучше Москва. Он их невзлюбил, как тот белорусский партизан. Погуляли — хватит. Пока мелкий по-ихнему шпрехать не начал раньше, чем «мама» говорить. Расскажи лучше про вас, Солнышко. Как там наши? И почему Феанорыч не приехал, где все?
- Серега с Хакершей в Чехии. Сдали проект и устроили себе рождественский отпуск. Государя твоего ждем со всем семейством, они на вокзале Гвен со Славкой встречают, подъедут все сразу.
- Ешкин Кот и Мышка все там же и все те же, завели троих то ли мышат, то ли котят, - рассказывает ей Ромашка, - Кот растолстел и полысел. Говорит: в сфинкса мутирую на старости лет. Они в Аквариуме встречают.
- Эх, надо зайти... Как я по всем соскучилась, народ, е-мое!
В этом доме в дверь звонить не надо, собака чует своих. Она уже очень преклонного возраста, но нюх не потеряла.
- Это свои, - Рол поднимается и идет отпирать. За ним вскакивает Надя, чтобы через минуту повиснуть на шее у старого друга.
- Еле добрались до вас, такой снегопад.
- Баньши, место, малышка! Не урони тут никого. Как, не замерзли до нас ехать?
- В Питере холоднее, командир. Мы к вам греться приехали.
- Тогда садитесь ближе к печке.
- Народ, сдвигайтесь от прохода, я пирог несу!
Стол, вино, елка в разноцветных огоньках. «Баньши, не лезь в салат! Светик, принеси ее миску, я ей мяса положила. Пусть у собаки тоже будет праздник». Разговоры, последние новости.
«Государь, так это правда? Ну, что ты теперь начальство?»
«Чистая правда. Гелла до сих пор переживает. Почти уговорила меня уходить в частную клинику, и тут, пожалуйста, наш Железный Феликс оставляет практику».
«Юрк, я до сих пор не понял, с чего он так вдруг — раз и в универ?»
«Артрит. Это у них семейное. Помнишь профессорскую маму? «Молодой человек, поправьте свет, пожалуйста». Ну, не мог я старику отказать, когда он сказал: принимай отделение. Никак не мог».
«Что, Женька, он у тебя еще лекции не читает?»
«Дядя Саша, он общую хирургию ведет. Мне до него еще рано, я ведь только на первом курсе» - отвечает Женька.
«Ты видела, что нам это сокровище подкинуло, а? - тут же жалуется Гелла Алене, - Никому ни слова и раз — сдал вступительные в медицинский».
«Гелла, милая, я еще когда говорил, что это будет династия».
«Да ты сто раз говорил, но я до сих пор не понимаю — как? Кого ни спрошу — никто не хочет, чтобы дети повторяли их судьбу».
«Мама, если тебя это утешит, не факт, что я буду именно хирургом. Посмотрим».
«Вот видишь, мамочка. Так что не переживай».
«Тебе легко говорить, Саша. Твоя-то красавица на мехмате».
«Не забывай, у меня еще младший растет», - улыбается Рол. Сашка-маленький, услышав, что говорят о нем, тут же вспоминает, что осенью пойдет в первый класс. А кем будет потом, он еще не решил. Но мотоцикл себе точно заведет, как у папы или как у старшей сестры. О моделях и их достоинствах он может рассуждать уже очень здраво и со знанием дела.
«Командир, только не говори, что спокойно проглотишь, если он пойдет работать куда и ты. Помнишь, как меня отговаривал?» - напоминает Рыжий.
«Ты — другое дело. Кстати, как работа?»
«Как у тех пчел: жужжим и носимся. Еле вырвал себе пять дней отпуска. Еще гляди, в Тамбове начнут бегать за консультациями».
«Ну да, я представляю, какая редкость у нас хороший невролог».
«Хотя бы у моей королевы сейчас каникулы».
«Не у меня, а у детей, - поправляет Гвен, которая преподает в художественной школе, - Мне половину праздников поурочные планы готовить».
«Не будем о грустном. А то сейчас сойдутся на одном пятачке два педагога — и такое начнется, что у остальных завянут уши», - Алена пододвигает ей чашку с чаем.
«Довольно того, что тут три с половиной медика сошлись, - подхватывает Гелла, - Еще пару раз по сто грамм, и такой разговор пойдет...»
«А за половину, это я?» - Женька смеется.
«Нет, я, - Гелла шутя щелкает его по носу, - Ты пока еще птенец медика. Там видно будет, какая из тебя получится птица. Что очки опять надел, линзы надоели?»
«Мам, ну я же говорил, что линзы ношу только на учебу. Однокурсницы достали, - объясняет он Светке, - Как надену очки, говорят, что я на Гарри Поттера похож и спрашивают, где моя метла. Задолбали не то слово. А я и не люблю эту книжку».
«А меня постоянно просят прокатить. Хотя я не каждого согласна взять на хвост, да и вообще, одной ехать спокойнее. Но тебя могу взять как-нибудь, я как раз зимнюю резину поставила наконец».
«Вся в отца. Они оба гоняют круглый год, нет для них межсезонья!»
«Нет, Солнышко. По счастью, как байкер Светка не в меня пошла. Я в ее возрасте гонял как ненормальный, а она очень аккуратно водит. Вот здесь я спокоен».
Следующая пробка шампанского летит в потолок и рикошетит от люстры. «Илмар, зенитчик, блин!» «Да вроде она цела. За старый год? Будь здоров, Государь. Всех с наступающим!»
«И чтобы наступали только наши и по всем фронтам, здравствуй, дом!»
«Где наследника оставили, а?»
«У матери он, - отвечает Илмар, - Блин, чудеса новогодние: ради внука мои предки даже съехались под одной крышей. Надя боится, что избалуют мелкого».
Собака снова поднимает голову и принюхивается. «Свои». Маглор, с гитарой в чехле за спиной, весь совершенно сияющий, что на него даже не похоже, бережно высвобождает из тяжелой шубы свою спутницу — легкую, смуглую, чем-то похожую на него.
- Buenas noches!
Впрочем, Лаура говорит по-русски, даже почти без акцента. А как занесло ее с «Острова Свободы» в морозный зимний Тамбов — история не одного вечера. Это потом. Пока известно только, что встретились они в начале осени в общаге ТГУ, когда Лаура перепутала Маглора с кем-то из своих земляков и заговорила с ним по-испански. Больше Маглор ничего друзьям не рассказывал, только добавлял: «она меня нашла». И все.
За окном уже треск и грохот. Самые нетерпеливые обитатели тихой улицы пробуют ракеты и петарды, не отсырели ли вдруг.
«Па-а-ап, ну давай запустим», - упрашивает Сашка-маленький.
«Рискнем что ли, а, народ. Мы тут что-то из Берлина прихватили. Как трофейные ракеты летать будут?» Мужчины выбираются во двор, женское население посматривает из окон. Светка чешет за ушами собаку. По счастью, Баньши грохот не пугает, возможно, из-за возраста. Собака ко всему относится философски и даже носом не ведет, когда первая ракета взлетает из сугроба вверх, рассыпая зеленые и синие искры.
«А ракета китайская оказалась. Блин, специально в приличном магазине брал — и там Китай. Вот стоило везти из Берлина, а?»
Во дворе — треск мотоцикла. Явился Демон — весь в снегу, борода от инея бела, да он и так-то почти седой.
- Внученька, - Демон обнимает Светку. На другой руке у него тут же повисает Сашка-маленький, - С новым годом, народ. Ох, Маугли, привет, сынок. В правом кофре — это нам на стол. А в левом — детям. Я сегодня за деда-мороза.
- Кого на базе за старшего оставил?
- Графа. Там сегодня молодежь гуляет, он приглядит. Старики все в разъезде почти, только Череп остался. Ковбой с Нелькой в Москве встречают, Фриц под Питером, его туда на показуху пригласили с его «бэхой», опять фрицем работать. Местные реконструкторы делают что-то глобальное про «смерть немецким оккупантам».
- А за запчастями он опять за границу побежит, - Оруженосец переглядывается с мужем, - Мы через него теперь всех берлинских байкеров знаем в лицо. Чуваки очень долго офигевали с нашего Фрица и его байка, но все нужные гайки раздобыли.
- Помнишь, как он эту «бэху» мечтал откопать и собрать по кусочкам, а?
Чем ближе к полночи, тем громче треск за окнами, и собака тревожно подергивает ушами. Уже проводили старый год.
«А помнишь?» Об этом все сегодня спрашивают. Поднял уходящий год со дна все, что легло туда за двенадцать лет.
«Помнишь, Солнышко?» «Помнишь?» «Да, и ты мог смело говорить о том, как мы познакомились: в канаве нашел». «А помнишь, как ты шла сюда зимой?» «Ага, рюкзак был как лакированный, весь оледенел». «Концерт в ДК. Эх, где-то там наш Гремлин...» «Одинокого Волка искали. Кстати, съездим поздравить завтра в Стрельцы?» «Наш флаг... Государь, а ведь я его сохранила».
- За нас, братья по разуму!
Часы отсчитывают последние минуты уходящего года.
И золотится пыль в закатном луче, лежит трасса от горизонта до горизонта, девочка на обочине делает шаг вперед и поднимает руку, летит дорога под колесами мотоцикла, рев мотора заглушает все, бежит лесная тропа, петляя среди сосен, вьется синий флаг над деревянной штурмовой стеной игровой крепости...
...и летят голуби по синему небу, и синий флаг с гербом взмывается ввысь, поднятый в несколько рук, полощется по ветру над старой чугунной оградой...
...и живая черная как смола тьма отступает, и не глядят больше в спину ее бесчисленные глаза...
...и проползает мимо тяжелый товарный поезд, как проходит мимо беда, в доме тепло, и за окном падающий снег золотится в свете фонаря...
...и хохочет синеглазая девушка, которая точно знает, что смерти нет...
...и идет по облакам старинный паровоз, кольца дыма, похожие на пацифики, вылетают из его трубы. Улыбается Печальная Рыба Солнце, колышутся за ее спиной земляничные поля хипповского рая...
...не кончается дорога, потому что у нее нет конца, есть только начало.
«Помнишь, как все начиналось?»
Часть первая.
По трассе к солнцу
Законы автостопа
1999 год, август
Забытое время, веселые Боги,
И время идти от дороги к дороге,
Закручивать небо спиралью, коктейлем в крови
Джэм (Ольга Волоцкая)
Проехавший грузовик оставил за собой пыльное облако. «Опять мимо». Раскаленный на полуденном солнце асфальт жег ноги сквозь подошвы кроссовок. Алена вытерла взмокший лоб и из-под руки окинула взглядом шоссе. Но на сколько хватало глаз, дорога была пуста. Вдали, где она терялась в желтом пыльном мареве, асфальт отблескивал, как рыбья чешуя. Пахла трасса горячим камнем, пылью, полынью. Догорал август, сухой, как порох.
Алена застряла здесь часа два назад, когда побитый жизнью «жигуленок» высадил ее и свернул на грунтовку. До Аткарска, до дому оставалось еще часов десять-двенадцать при хорошей скорости. При плохой — около суток. Но вот надо же так случиться, что при удачном старте из Москвы именно здесь, не доезжая Шацка, ей напрочь перестанет везти на трассе. Влипла сред бела дня, как муха в варенье.
Скальд когда-то ее учил: если трасса стала «липкой», не хочет тебя пускать, не надо с ней бодаться. Значит, чего-то от тебя хотят или предупреждают. Лучше послушаться дороги и посмотреть, что будет.
«Ну, и чего от меня хотят?»
Алена десять лет по трассе ходит, все эти приколы знает, а потому постояла еще полчаса для верности и ушла прочь от дороги, на дневку. К речке, что журчала у свай моста в полукилометре от перекрестка, где ее высадили. Искупалась, простирнула пропыленные насквозь футболку и джинсы. Обратно на трассу выбралась уже в золотистых сумерках, когда лес на соседнем холме за полем пронизало солнцем, и только успела поставить рюкзак и закурить, как из желтой дымки на горизонте вынырнул потрепанный «ЗИЛ». Трасса отпустила.
Водитель, хмурый, непривычно молчаливый для дальнобойщика пожилой татарин довез ее только до Тамбова. Но это было даже и к лучшему. Как знать, может «липкая» трасса — это для того, чтобы она к Ромашке заехала. Хороший чувак — Великий автостопщик Ромашка, Ромка Кириллов, старый друг и попутчик от «Грушинского»(1) до Москвы. И не виделись давно.
С тех пор, как вечный бродяга Скальд два с половиной года тому назад разбился на ночной трассе в каких-то тридцати километрах от Аткарска, Алена вообще старых друзей не видела. После того, как любимца всей аткарской компании привезли с трассы «грузом 200», она долго не могла выйти заставить себя на трассу.
Ромашка сейчас, скорее всего, уже дома, потому что отпуск он берет всегда в июле, под «Грушу». Так фиг ли тормозить, если дорога сама под ноги ложится? Ромашка и его жена Зайка только рады будут. Сколько можно переписываться по Fido(2) и ждать неизвестно чего?
Водитель высадил ее на кольцевой, когда на небе уже загорались первые звезды. В сам город ЗИЛ не шел. Дальше пришлось идти пешком.
Странная штука — ночная трасса. Долгое время Алена побаивалась ее. Ночью тебя плохо видно, могут вообще не подобрать, а то и вовсе зацепит на повороте тяжелая фура и привет - будешь до райских кущ попутных ангелов стопить. В эту пору водители останавливаются неохотно, особенно на подходе к большим городам. Так что если никого засветло не встретил, пойдешь пешком.
Днем на трассе было жарко и сухо, а здесь дождь прошел совсем недавно. От асфальта уже не веяло теплом, сильнее и острее пахла по обочинам полынь, мокрая, терпкая. Сверчки надрывались, не звенели, а кричали отрывисто и громко. Редкие машины пролетали мимо, слепя дальним светом. Звуки в сыром ночном воздухе разносились далеко, и казалось, что не трасса гудит, а вся огромная темная ночь, до бездонного неба в мелких как соль звездах шумит и урчит моторами, то громче, то тише. Темнота стирает границы, ночью нет понятий «далеко» и «близко» - есть бесконечная холодная пустота, насколько хватает глаз, да редкие огоньки, мерцающие из-за лесополосы.
Дальнее зарево впереди показывало, что там город. Рюкзак уже успел отмотать плечи, ноги гудели, но Алена подгоняла себя, ей не терпелось увидеть первые дома. Предвкушала удивление старых друзей, что она наконец-то до них добралась, может быть, ночные посиделки с гитарой.
«Надо будет навестить Аквариум», - вспомнила Алена про давнее и древнее обиталище тамбовских хиппи. Когда-то они со Скальдом вписывались там. Алена помнила хозяйку флэта по имени Печальная Рыба Солнце, или Рыбушка. Это очень странно совпадало с ее собственным системным именем — Солнышко. Фенька, которую ей Рыбушка плела, сохранилась, даже переплетать ни разу не пришлось. Хороший тогда вечер был, трижды хороший. Вот только не услышат больше расписанные десятком рук стены маленькой квартирки, как Скальд поет «Битлов». Надо будет их обязательно еще спеть. Теперь, когда Алена может думать про вечного бродягу и своего системного учителя только с тихой печалью, она обязательно сама все споет. И так споет, что портрет Леннона на стене улыбнется. Тогда ей показалось, что все именно так, и он улыбается Скальду, поющему про желтую подводную лодку. Аленина фенька, которую за вечер сплела Рыбушка, называется All you Need is Love.
И так, впереди Ромашка и Зайка, Аквариум, где плавает премудрая Рыба Солнце. И еще две недели лета.
***
В город Алена вошла ближе к полуночи. Из-за заборов маленьких домиков то и дело огрызались собаки. В Тамбове много частных домов и собак много. Помнится, они в тот приезд подправили табличку на чьем-то заборе: «Осторожно! Во дворе злая хозяйка!». Так больше соответствовало истине.
Оказалось, что она многое позабыла, помнила не названия улиц, а то, как они выглядят. Наверное, что-то здесь здорово поменялось за два года, потому что Алена скоро начала блуждать и путаться. Хуже, что она не только нужную улицу, а даже телефон-автомат не могла найти, чтобы дозвониться до Ромашки. Вот в Аквариуме нет телефона, этот флэт в случае чего придется искать так. Еще через три улицы Алена сообразила, что заблудилась окончательно. В темноте все дома казались одинаковыми, пойди тут разбери. Вроде бы на углу в квартале от дома Ромашки был ларек. Теперь он куда-то пропал, то ли снести успели, то ли она совсем не на той улице. Этак можно до утра бродить.
Следующая улица уперлась в пустырь, заросший лебедой. Алена опять хотела повернуть назад, но за пустырем светилась в темноте вывеска автозаправки. Эти синие буквы она помнила хорошо. При заправке было кафе, работавшее по ночам, и туда они от Ромашки бегали за пивом и сухариками. Вот оно! Достаточно лишь пустырь пройти, а уж дальше она дорогу вспомнит. Алена поправила лямки рюкзака и торопливо зашагала прямо через лебеду и лопухи, не тратя время на поиски тропинки. Поеживаясь от холодных брызг, сыпавшихся на нее с мокрого бурьяна, она проломала в нем небольшую просеку, и вот тут, в самых злых и высоких зарослях земля вдруг резко ушла из-под ног...
Все-таки Алене повезло. Она не приземлилась на спину, а просто ссыпалась вниз вдоль земляной стенки. Правда, на дне траншеи она здорово треснулась обо что-то лбом, да так, что чуть искры из глаз не посыпались. Но это были уже мелочи. Главное, руки и ноги целы.
Влипла, в прямом смысле слова — на дне еще лужи и грязь. И понадобилось же кому-то здесь рыть!
Траншея была что надо, высотой почти в ее рост. Повезло еще, что упала не туда, где выложена бетонная опора для будущей трубы. Стенки траншеи были гладкими и даже скользкими — не зацепишься. Наверху, как назло, только трава, ни деревьев, ни кустов, за которые можно ухватиться. Присмотрев наконец на самом краю какой-то небольшой кустик, Алена ухватилась за него и попыталась вскарабкаться наверх, цепляясь носками кроссовок за любую неровность. У нее почти получилось вылезти, но тут сверху послышался шорох, и над краем траншеи появилась огромная белая мохнатая морда с большими темными глазами, черным носом и косматой бородой. С перепугу Алена выпустила злополучный куст и шлепнулась обратно, заодно ободрав локоть.
«Пела мама Берену в детстве: «придет серенький волчок», вот и накаркала, старушка». Алена не боялась собак. Но чудище размером почти с теленка, появившееся из темноты будто само собой, это, пожалуй, слишком.
Белый косматый зверь втянул воздух черным носом и негромко, будто вопросительно, гавкнул.
- Баньши, девочка, ты чего там нашла? - спросили сверху.
У Алены отлегло от сердца: хорошо, что эта чудовищная псина не бродячая. Такая бы пожалуй и сожрать могла, с нее сталось бы. Однако имечко у собаки подходящее.
На фоне ночного неба появилась чья-то долговязая фигура. Хозяин собаки наклонился над краем траншеи и заглянул вниз. В глаза Алене ударил луч фонарика.
- Ты чего здесь делаешь? Упала или ты здесь живешь?
- Живу, - проворчала Алена, зажмурившись, - уже полчаса как живу, никак не найду только, где у меня дверь.
- Сейчас проделаем, - отозвался владелец страшного зверя, - Руку давай.
Ее выдернули наверх одним рывком, как морковку из хорошо политой грядки, выдернули прямо вместе с рюкзаком.
Теперь Алена смогла рассмотреть его как следует. Рослый хмурый парень, в вытертых камуфляжных штанах, такой же куртке нараспашку и растянутой белой футболке. По хайрам судить — вроде как свой брат-неформал, светлые волосы стянуты на затылке в хвост. Фенек хозяин страшной собаки не носил.
- Спасибо, а то я думала, придется искать, где эта яма заканчивается, - сказала ему Алена, пытаясь вытряхнуть набившуюся в волосы землю.
- Здесь ямы никогда не заканчиваются, - ответил тот и тут же быстро перехватил ее за руку, увидев, что Алена потянулась к разбитому лбу, - Ну куда ты руками в земле? На платок.
- Да ладно, - отмахнулась она, - Тут колонка есть где? Умыться бы.
- Умыться ты и у меня можешь, - неожиданно сказал новый знакомый, - не бойся, не съем. И Баньши не съест, она сытая.
Услышав свое имя, собака подошла и принялась обнюхивать Алену. А потом так завиляла хвостом, что чуть не сбила ее с ног.
- Баньши, рядом! - строго сказал Аленин спаситель и тут же спросил, - Ну что, пойдешь или тебе колонку найти?
«На слабо берешь! - подумала Алена, - Ну, не такой уж ты и страшный, как бы ни казался».
- А пошли. Только скажи хотя бы, ты кто, чувак? А то вытащил такой и молчит.
- Живу я тут. Я Роланд, можно просто Рол, местная тусовка меня знает. Ты трассой пришла? Ромашку искала? - спросил тот, взваливая Аленин рюкзак себе на плечо сразу за обе лямки.
- Так ты его знаешь, - обрадовалась она, - Можешь к нему проводить?
- Ромашка на рок-фесте вместе с Зайкой, под Питером, - объяснил он, - Мы соседи, живем через улицу. И кого это я вытащил?
- Солнышко. Меня здесь так знают. Если по цивилу, то Алена. Можно и так, я не против. А с чего ты решил, что я с трассы?
- Потому что ты в пыли по уши, в городе так не получится. Феньки, рюкзак опять же. Ну, как есть, хиппушка-путешественница.
Они свернули от пустыря на тихую улицу, где горела лишь пара фонарей. Собака бежала рядом с хозяином, не нуждаясь в поводке.
- Считай, что угадал. Только утром из Москвы вышла.
- Неплохая скорость, - похвалил Рол, - Кстати, вот мы и дома.
И он указал на приземистый частный дом в самом конце улицы. Два освещенных окошка отражались в лужах.
Все дома на свете, Алена давно это заметила, имеют свой запах, смотря кто в них живет и чем занимается. Квартира ее старой учительницы пропахла нафталином и корвалолом. Дом Алены пахнул мокрыми полами и свежевыстиранным бельем, потому что ее мама на чистоте буквально помешана. Магазин на их улице имел запах мятной жевательной резинки и свежего хлеба.
От этого дома пахло едой и табаком. С полутемной веранды дверь вела прямо в кухню, длинную и узкую, с двухконфорочной маленькой плитой и беленой газовой печкой для тепла. Для типичного холостяцкого жилья тут было непривычно чисто. Узкий стол вдоль окна, покрытый линялой голубой клеенкой, совершенно пустой, ни кружки, ни тарелки. Дощатый шаткий пол вымыт дочиста, так что, разувшись, приятно ступить на него босыми ногами. Посуда на сушилке прикрыта ветхим полотенцем, чайник на плите блестит никелированными боками. Уютно. Собака вошла, стуча когтями по полу, сунула мохнатую морду в большую старую кастрюлю без ручек, стоявшую в углу, и стала шумно лакать воду.
Возле печки урчал древний холодильник, на дверце его два круглых магнита от динамика держали табличку с трансформаторной будки: «Не влезай! Убьет!».
- Умывальник за занавеской, - сказал Рол, пристроил рюкзак у стены, а куртку повесил в углу на оленьи рога, служившие вешалкой, - Полотенце тебе выдать?
- У меня свое.
- Ну, тогда иди отстирывайся. Сейчас собаку накормлю и придумаю, чем нас кормить. Ты ведь голодная?
Алена кивнула:
- У меня еще с собой должно быть, если что.
- Побереги, пригодится.
За занавеской помещался не только умывальник, но и душ. Алена, привыкшая к первобытному удобству саратовских и аткарских частных домов, немного удивилась. В углу и машинка стиральная торчала, из категории «ведро с моторчиком».
Судя по одинокой зубной щетке в граненом стакане на полочке перед зеркалом, других жильцов в доме не было вообще. В целом, обстановка напомнила Алене многочисленные вписные флэты и дешевые съемные квартиры: мало вещей, мало мебели, все предельно просто и бедно. Но все-таки, если человек обретается где-то постоянно, рано или поздно он обрастает массой барахла, по которому можно кое-что понять о нем самом. Алене и на этот раз захотелось «поиграть в угадайку» и сообразить, к кому это ее занесло. Своего нового знакомого она почти не боялась. Не похоже, чтобы ее пригласили «с задней мыслью». И вообще, человек, который зовет «девочкой» такую немыслимых размеров белую зверюгу, злым быть не может. Вон как собака ему доверяет, даже на поводок брать не надо.
Она воспользовалась приглашением, выудила из рюкзака полотенце и с удовольствием отмылась от дорожной пыли. Полюбовалась в тусклое зеркало без рамы на разбитый лоб, на нем красовалась даже не ссадина, а глубокий порез, набухший кровью. Обо что это она так ухитрилась приложиться? Еще и локоть рассадила, сбила колени. Вот кулема — под ноги надо было смотреть!
Когда она вышла, на плите шумел чайник. Собака, уже сытая, лежала на старом одеяле у печки, где у нее было свое логово, и грызла кость. Размер кости внушал уважение. Зубы собаки — тоже.
- Ну ничего себе, косточка! Это ты мамонта завалил, что ли?
- Угу. Убил и съел, - хмыкнул Рол, - Зверюга большая и аппетит соответствующий. Меня с этими костями как-то чуть менты не замели, когда с базара нес, думали с дубиной на большую дорогу вышел.
- Еще бы. Этими костями зарядку можно делать, как гантелями.
- Вот Баньши ее и делает. Только для зубов. У ирландцев они мощные, и челюсти что надо.
- У кого?
- Это ирландский волкодав. Только молодая пока. Она еще чуть подрастет.
В последнее при взгляде на мохнатого белого зверя размером почти с теленка Алене как-то не сильно верилось.
Рол нырнул за занавеску. Старательно и с множеством брызг умылся сам. Выглянул.
- Сейчас физиономию твою приведем в порядок и сообразим пожрать. Пойдем в комнату, а то Баньши ничего сделать не даст. Она девочка общительная, порой до нет спасения.
Комната, в которую они прошли, оказалась длинной и тесной, обставленной так же бедно и просто, как и кухня. У стены, слева от двери, письменный стол, справа, под двумя маленькими окошками — узкая кровать, закинутая линялым пледом, вроде тех, что дают летом в поездах вместо одеял. У дальней стены шкаф, с которого светят зелеными цифрами электронные часы, показывают одиннадцать вечера.
На столе компьютер, очень древний, если по системнику плоскому судить, то вообще чуть ли не «тройка». Монитор с фильтром. Календарь на стене над столом испещрен какими-то пометками, каждая третья цифра зачеркнула. Алена пригляделась и прочитала на нем кое-где короткие надписи: «день», «ночь», «сутки».
Обычного беспорядка, присущего холостяцкому жилью, здесь не было. Чисто и пусто. В простенке между окнами на линялых обоях висел плакат — мотоциклист несется по трассе в рыжих сумерках куда-то вслед падающему за горную цепь солнцу. И плакат этот был единственной вещью в комнате, которая по идее должна была ее как-то украшать. Больше ничего. Да хоть бы кактус какой на окне рос, но и того нет.
На подоконнике у изголовья кровати лежала раскрытая книга обложкой вверх. Гаррисон, «Стальная крыса». Какие-то книги стояли еще на полке над столом, но их Алена не разглядела, потому что Рол снял оттуда же автомобильную аптечку и включил настольную лампу:
- К свету поближе сядь, чудо в перьях.
Ее возражения, что и так сойдет и подсохло почти, он отмел сразу:
- Не учи ученого. Голова тебе не для того дана, чтобы ты ей шарахалась обо что попало.
Пришлось сдаться, позволить промыть все ссадины перекисью и заклеить пластырем разбитый лоб.
- Кого же ты забодать хотела в этой канаве, а? Головой не верти, мешаешь, - он крепко взял Алену за подбородок.
- Уй... Щиплет! - не выдержала она.
- А ты чего хотела? Не вертись, говорю. Не слабо ты приложилась. Хорошо еще, шить не нужно.
- А если нужно, то что?
- Значит, заштопал бы, делов-то, - он пожал плечами.
Пальцы у Рола были аккуратными, мягкими, и Алена немного успокоилась. Похоже, он знал, о чем говорит.
- Делов... Ты что ли медик?
- Ну да. Сейчас заклею, и будет все. Готово, вот так и ходи теперь. И больше никуда не падай. Теперь ужин сочиним, - с этими словами он вернул аптечку на место.
Собака шуршала за дверью, бодала ее головой, она явно скучала сидеть одна. Едва дверь открылась, Баньши тут же сунулась в комнату и от избытка чувств лизнула Алену прямо в разбитую коленку.
- Баньши, место! - Рол придержал собаку за ошейник.
- Не съест? - улыбнулась Алена.
- Разве что еще пару раз оближет. Скажи, дитя цветов, ты тушенку ешь?
- Я все ем, а что?
- Ну мало ли, среди хиппов и вегетарианцы попадаются. Они травку не только курят, но и щиплют. Ну, раз ешь, сейчас ее и откроем. И каши сварим.
- Тебе помочь?
- Сам справлюсь, - отмахнулся Рол, - Ты в гостях — вот и отдыхай. На ногах ведь не стоишь, я видел, как ты до дому хромала, - проворчал он, вонзая нож в банку.
С этим сложно было спорить. День действительно выдался тот еще, особенно, если яму считать. И все-таки, кто же такой этот Ромашкин знакомый? Прежде Алена его никогда не видела. Он позвал ее на вписку, хотя первый раз в жизни видел, а жилье это совсем не вписное, сразу заметно. На вписном флэту быстро скапливаются вещи, оставленные или подаренные многочисленными гостями. А здесь даже о хозяине толком ничего не поймешь. Нет, доверять Ролу можно. Люди, имеющие что-то за спиной, так себя не ведут.
Поужинали быстро. Говорить о чем-то особенно не получалось. Рол почти ни о чем ее не расспрашивал, разве что полюбопытствовал, куда она ехала. Услышав про Аткарск, кивнул:
- Проезжал мимо. Я же в Саратове учился.
- У нас?
- В Тамбове нет мединститута. Только училище. Что, клюешь носом уже? Устроить тебя спать?
Ночевала Алена в соседней, большей по размеру комнате, где стоял раскладной диван. Рол принес ей подушку, простыню и расстегнутый спальный мешок вместо одеяла. Сказал: «Устраивайся. Только дверь закрывай плотнее, а то Баньши спать не даст». И ушел к себе.
Алена соорудила себе постель и осмотрелась. Комната с низким потолком и тремя меленькими окнами, казалась полупустой и гулкой. Под потолком висела люстра из трех стеклянных белых конусов, но лампочка горела всего одна. Мебели было совсем мало — кроме дивана, еще допотопный круглый стол без скатерти, самодельный книжный шкаф, сервант без стекол да пара стульев. В серванте три пивных кружки да с десяток рюмок. Сверху на блюдце с отколотым краем была прилеплена здоровенная свеча толщиной почти с бутылку, наполовину сгоревшая. Похоже, в доме частенько случались перебои со светом. Рядом с ней на серванте стоял побитый жизнью кассетник и десятка два кассет на пластиковой подставке. Судя по названиям, владелец магнитофона предпочитал металл, в основном западный. В шкафу три полки отведены для каких-то сугубо медицинских книг, остальные — вообще подо все на свете. Похоже, читал хозяин дома много и беспорядочно. Фантастика: Желязны, Асприн, еще что-то из старых советских сборников. Какая-то прикладная литература по столярным работам, садоводству и ремонту. Подшивка «Науки и жизни», весьма затрепанная. И вдруг откуда-то классика, томов пять из «всемирки», Булгаков и Вересаев. И снова ни цветов на окнах, ни каких-то фотографий на стенах — ничего. Голые половицы скрипят под ногами. Здесь даже занавесок на окнах нет. Впрочем, дикий виноград снаружи их здорово заплел.
И тут до Алены дошло, в чем дело. Дом как дом, но в нем не живут. В нем ночуют. У собаки Баньши здесь есть свой угол, где можно отдыхать и грызть кости. Она больше чувствует себя дома, чем ее хозяин. Он не вчера переехал, он давно здесь и скорее всего, это не съемное жилье, а его собственный дом. Вот только он в нем не живет, а лишь отдыхает.
Она все-таки обнаружила фотографию. На полке того самого шкафа. Два парня на крыльце какого-то старинного здания. Рола Алена узнала сразу, хотя на фото он был стриженый. Второй - круглолицый, с волнистыми русыми волосами, зачесанными на косой пробор. Широко расставленные глаза, брови вразлет, улыбка от уха до уха. Приятели, похоже. А крыльцо-то знакомое. Приглядевшись, Алена узнала университетский городок СГУ. Крыльцо корпуса мединститута, вот что это такое. Не иначе, сокурсник.
«И все-таки, чувак, что ты такое? - думала Алена, засыпая, - Зачем ты меня вписал, тамбовский волк-одиночка?»
Святой человек Еж Грузовой, хозяйка саратовского хиппового флэта, о таких говорила: «Сидит в себе и из себя выглядывает».
Спала Алена крепко, все-таки она здорово устала за день на трассе. Разбудил ее звук открываемой входной двери, шаги и стук собачьих когтей по полу. Поднялась, оделась, выглянула.
Рол сидел возле входной двери на табуретке и вычесывал собаку. Шерсть с огромного белого зверя лезла чуть не клочьями. Баньши, похоже, ничуть не возражала и даже время от времени бодала хозяина своей лохматой головой, чтобы не останавливался.
- Ты чего так рано вскочила? - спросил он Алену, - Восьми еще нет. Я только собаку выгулять успел, даже пожрать пока нечего.
- Так давай, я помогу приготовить, - Алена пригладила растрепавшиеся волосы и с любопытством посмотрела на собаку. Ночью ее и впрямь можно было испугаться. При дневном свете Баньши выглядела более мирно, но ее гигантские размеры внушали уважение, - Это у нее сезон линьки?
- Ирландцы почти всегда немного лезут. Не будешь вычесывать — весь дом будет в шерсти.
Баньши была не против еще раз показать, что Алена ей симпатична, встала, замахала хвостом, едва не сбив при этом с ног. Хвост был тот еще — получить им по ногам все равно как куском садового шланга. Характером она походила на щенка, который не против поиграть со всеми, кто есть поблизости. Правда от ласк такого «кутеночка» можно было свалиться на пол.
- Ах ты большая собака-барабака, в кого же ты такая большая? - приговаривала Алена, почесывая мохнатые уши, - Классная у тебя зверюга, чувак.
- Зверь правильный, - Рол довольно кивнул, - Как нас местные собачники боялись, когда она выросла! Первое время иначе как собакой Баскервилей не звали. Чего, говорят, тебе на болотах не сиделось?
- У нее, наверное, и медали есть?
- Откуда? Заводчики усыплять хотели, щенок совсем слабый был. Приятель подогнал, он в районной ветеринарке работал. Я ее домой в шапке принес. Размером была чуть побольше котенка. Вымахала — сам обалдел. Когда мне объясняли, что собака с меня будет, сначала не поверил.
Собака будто соображала, что говорят о ней. Подошла к хозяину, положила голову ему на колени и требовательно ткнула его носом в руку, чтобы не забывал гладить.
- Хорошая девочка, хорошая, только совсем меня не зашерсти, мне еще еду нам всем готовить, тебе, кстати, тоже.
- Ты куда теперь двинуться думаешь? - спросил Рол, когда они сели завтракать, а Баньши уткнулась в свою миску, - Если что, мне не внапряг, вписывайся, я пока все равно в отпуске.
- Я Аквариум хотела навестить. Два года не была. Ты ведь знаешь Рыбу Солнце?
Рол чуть нахмурился, но тут же поспешно ответил:
- Аквариум стоит, воду не пропускает. Рыбка плавает, народ там тусит, как и всегда. Надо будет кстати, и мне туда доехать. Хочешь, к вечеру двинемся, подброшу тебя.
Алена уже хотела спросить: «На чем?», не похоже было, чтобы у Рола имелся какой-то транспорт, но тот вдруг поднял руку и прислушался.
- А это как бы не к нам.
Алена уловила приближающийся треск мотоцикла. Через минуту двигатель зарычал прямо за стеной, а в окно постучали. Собака подбежала к двери и тронула ее носом.
- Как есть, свои, - Рол поднялся и пошел открывать, собака выбежала следом, - Какие люди с утра пораньше! - услышала Алена со двора его голос, - Кто тебя с утра поднял?
Мотор смолк и женский голос ответил:
- Шеф! Какая еще скотина может сдернуть с законного выходного? Шефы, они такие. Будь здоров, Инцидент. К тебе дело.
- Ну, ко мне, так заходи. Заодно познакомитесь.
Дверь распахнулась, и вместе с Ролом в кухню вошла девушка одних лет с Аленой, худая, темноволосая, невысокого роста, под ежик подстриженная, в черных брюках с широким проклепанным ремнем и черной же кожаной безрукавке поверх полосатой футболки. На тонкой шее болтался на цепочке армейский жетон, в левом ухе три сережки, в правом - пять. В руках она держала черный мотоциклетный шлем с нарисованными на нем желтыми глазами с вертикальным зрачком. Баньши крутилась вокруг гостьи, от усердия задевая хвостом мебель, норовила то лизнуть, то ткнуть в бок мордой. Девушка потрепала ее по мохнатой спине.
- Это Солнышко, это Хакерша, - быстро представил их друг дружке Рол.
- Салют! - Хакерша протянула для пожатия тонкую руку в перчатке без пальцев. Ладонь у нее оказалась жесткая, почти как мужская, - Какими судьбами тебя к Инциденту занесло?
- К кому? - не поняла Алена.
- Да ко мне, - Рол усмехнулся, - Если вдруг захочешь искать меня у байкеров, спрашивай Инцидента.
«Так вот ты у нас кто! - про себя подумала Алена, - Интересно, сколько у тебя еще прозвищ?»
- Ой, знают! - засмеялась Хакерша, - Так какими судьбами ты в наши гребеня, солнышко лесное? Мимо Аквариума промахнулась?
- Где-то так, - согласилась Алена, - заблудилась по дороге.
- Нехило ты заблудилась, это уметь надо, - Хакерша отправила свой шлем на рога, сбросила кроссовки и плюхнулась на скамейку:
- Убиться дверью, что за ночка! Баньши, лапонька, - она вяло отбивалась от ластящейся собаки, - ну нет, нет у меня сахара.
- Баньши, место! Говорят же, нет сахара. Да и вредно тебе его столько лопать, - сказал собаке Рол, и та послушно улеглась обратно на свою лежанку, откуда все еще с надеждой поглядывала на Хакершу, а вдруг у нее все-таки завалялся кусочек.
- Шеф, козлина, полез своими кривыми руками в систему и уронил всю базу к херам, - продолжала Хакерша, ладонями счищая с джинсов собачью шерсть, - Вот как поставить защиту от дурака, если дурак — начальник? Инцидент, братан, у тебя кофе есть? А то сейчас сдохну прямо тут!
- Кофе будет. Покойников мне еще не хватало. Так, девочки все будут кофе? Баньши, кроме тебя, конечно.
Кофе Рол сварил в закопченном ковшике на длинной ручке, чтобы сразу на всех. Пили втроем, сидя уже не в кухне, а на веранде, где стояла скамейка и маленький столик, обитый все той же блекло-голубой клеенкой. Грызли яблоки: ветви старой яблони лезли прямо в окна, вчера в темноте Алена их не заметила. Собака тоже вышла за ними на веранду, забралась под стол и положила голову на колени хозяину. Она явно любила общество.
Хакерша держала кружку обеими руками, тянула кофе жадно, будто сто лет его не пила. Наконец, одолев больше половины, поставила кружку на стол и достала сигареты. Курить тоже захотелось сразу всем. Стряхивали окурки в нашедшуюся под столом пол-литровую банку из-под томатного соуса с надписью фломастером на этикетке: «бычки в томате».
- Слушай, Инцидент, - начала Хакерша, покосившись на Алену, будто не зная, стоит ли рассказывать при ней, - Тут дело такое: кажется, одним психом на базе стало больше. Теперь и я его видела.
- Кого?
- Волка, - понизив голос пояснила Хакерша, - Вот как тебя видела.
- Еще одна. Ну, интересно-интересно, а ты где умудрилась?
- Там же, где и все — под Стрельцами. Сдуру решила метнуться в сторону Комсомольского, на шашлыки к старой подруге. Потом что-то застремалась там ночевать, у нее на даче сыро, поехала на ночь глядя домой. Думала, успею до дождя, а тут минут десять как отъехала - и ливануло. Обратно добираться тоже не в кайф, на грунтовку выходить не хочу, ползу как черепаха. Туман, темнеет, с неба какая-то пакость сыплется, еду как слепая, - Хакерша залпом допила свой кофе и продолжила, - Короче, заглохла где-то у самых Стрельцов, намертво. Стою как дура последняя, движок молчит, сверху льет как из душа. И тут из тумана старый байк.
- Вот тот самый? - уточнил Рол, - Зеленый древний «Урал» шестьдесят затертого года?
- Ага. Вот точь-в-точь, как тогда Гремлин рассказывал. Черт бы его побрал с этими сказками! Я реально чуть ежика не родила прямо там! Он мне движок помог запустить. Внатуре, с пол-пинка мне запустил движок и еще доброй дороги пожелал. А я с этих тусовочных баек так припухла, что еле-еле смогла «спасибо» промямлить. Вот скажи, братан, я тронулась уже или еще нет?
Рол помолча, закурил вторую сигарету, затянулся пару раз, потом спросил:
- Ты Стрельцы прошла, когда его встретила?
- Нет. Пару километров не дошла до поворота.
- В чем он был, как всегда, в косухе?
- Нет, в рубашке клетчатой, в жилете, почти как мой. И в черной бандане, с волком нарисованным. Хайры седые.
Алена не без удивления вслушивалась в их беседу. Она никак не могла в толк взять, что же это за Волк такой. Местный авторитет?
- Все может быть. Ладно, не пугай человека, - Рол загасил свой окурок и поднялся из-за стола, - Короче, если без всяких сказок про «призрака шоссе», видела ты олдового байкера, давно ушедшего из тусовки. А уж был то Одинокий Волк или кто-нибудь из его старых корешей, вопрос второй. Но Демону об этом рассказать стоит. Не первый раз чувака видим, но ни одна зараза не в курсе, кто он и откуда.
- Тогда расскажи сам, - Хакерша тоже встала, - мне еще поднимать базу и смотреть, что напортачил мой драгоценный шефуля, чтоб ему икнулось!
- Вот и порешили. Мы едем к Демону, а ты иди, поднимай базу и попробуй не париться. Потележим с народом, там чего-нибудь решим. Освободишься — подгребай.
Хакерша убыла, несколько успокоенная. Ее мотоцикл распугал окрестных голубей и с громким рыком умчался прочь, унося свою наездницу на встречу с криворуким шефом.
- Ну, что, - спросил Рол, - вот и появился повод тебе нашу базу показать. Или забросить тебя до Аквариума?
Алену уже разрывало от любопытства. Байкеров она видела раньше только на дорогах, общаться с ними дома ей не приходилось.
- Покажи, я в таких местах еще не была. А кто такой Одинокий Волк? И почему ты Инцидент?
- Ну, Инцидент потому что Инцидент. Ездить я учился, скажем так, не без приключений. А Одинокий Волк... Понимаешь, такого человека в байкерятне давно уже нет. Вроде, был такой еще чуть не в семидесятые годы. Так сказать, местная знаменитость. Ну а по тусовке давно ходит байка про кого-то типа доброго привидения. Такой Каспер на байке. Дескать, помогает тем, кто застрял на трассе и все такое. Кое-кто даже ведется. Вот Хакерша наша наслушалась этих тусовочных страшилок и офигела, когда встретила. Лично я сам никогда не видел, но народ рассказывал. Знаешь, давай лучше сначала доедем до базы, Демон тебе об этом лучше расскажет, чем я. На мотоцикле раньше ездила?
- Нет.
- Ну, сейчас мы это исправим.
Мотоцикл Рола стоял за домом, в сарае, переделанном под гараж. Оттуда же были извлечены два шлема, черный, с нарисованными под трафарет цифрами 03, полностью закрывающий лицо прозрачным щитком и синий, к которому очки полагались отдельно. Второй шлем Рол вручил Алене.
- Надевай, проверь, чтобы ремешок не болтался. Ну что, готова? Значит так, садишься на хвост, когда я скажу. Держись только крепко, - он сам проверил, как застегнут ремень у Алены под подбородком, и выкатил мотоцикл со двора.
Пару минут он прогревал мотор, пугая только было успокоившихся после отъезда Хакерши голубей, потом указал Алене на сидение позади себя:
- Держись как тебе удобно, можешь за сидение, можешь за меня. Главное, рук не отпускай. В дороге — куда байк наклонился, туда и ты, не бойся, не уроню. Но будешь ерзать и вертеться — точно загремим. И это... постарайся меня шлемом по спине не бить — мешает. Ну, погнали наши городских!
Наверное, ветер должен был свистеть вокруг, но под шлемом не так слышно. Алена сперва зажмурилась, все-таки непривычно, когда ты летишь по улице с такой скоростью, но при этом не сидишь в машине. Потом осмелела и стала вертеть головой. Нет, не так уж быстро они ехали. Не быстрее обычного транспортного потока.
Попетляв по кривым улицам среди частных домов, они вырулили на широкий проспект, через два перекрестка опять нырнули в частный сектор, где и асфальт не везде лежал, и вскоре Рол затормозил у стоящего на отшибе двухэтажного покосившегося дома:
- Слезай, приехали!
Алена стащила шлем и огляделась. Дом стоил того, чтобы взглянуть на него повнимательнее. Кирпичные стены нижнего этажа были разрисованы снизу доверху: мотоцикл с крыльями, взлетающий под облака всех цветов радуги, ощерившийся череп в шлеме и очках, чей-то силуэт с гитарой. Над двустворчатой железной дверью блестел очками противогаз, над которым готическим шрифтом было выведено: «Бедный Йорик». Под дверным козырьком болталось настоящее колесо от мотоцикла, подвешенное на цепь. Слева от двери был намертво прикреплен болтами стальной лист, сделанная сваркой надпись на нем гласила: «БАЙК-КЛУБ «ПЯТОЕ КОЛЕСО».
Из-за полуоткрытой двери слышался металлический лязг и скрежет. За ней обнаружился гараж, он же мастерская. Длинное помещение с высоким потолком освещалось тремя лампами под жестяными абажурами. Три мотоцикла стоят, еще один частично разобран. Половина запчастей разложена прямо на полу, на двух газетах. По стенам - покрышки, диски, еще какие-то неведомые постороннему человеку запчасти. На верстаке у дальней стены гудел маленький шлифовальный станок, на нем обрабатывал что-то сухопарый чернявый парень в тельняшке. Заметив вошедших, он выключил станок, сдвинул на лоб защитные очки:
- Инцидент, здорово! Какими судьбами? Что движок, больше не бузит? А это с тобой кто?
- Привет, Боцман, - Рол пожал протянутую жилистую руку с синим якорем на предплечье, - Это свои. Вот, Солнышко, это Боцман, человек, умеющий собрать и разобрать движок с закрытыми глазами. Движок, кстати, в полном порядке. Демон у себя?
- У себя. Графа ждет, - Боцман кивнул в сторону железной винтовой лестницы, ведущей наверх, - Что-то с отоплением делать надо, а газовщики, гады, не телятся. Опять разоримся зимой на электричестве. Граф обещал утрясти.
- А почему колесо пятое? - спросила Алена, пока они взбирались наверх.
- Потому что два байка, один с коляской, - объяснил Рол, - Вместе выходит пять колес.
В длинный коридор второго этажа, с шаткими дощатыми полами и тремя узкими окнами, занавешенными одним длинным куском маскировочной сетки, вели три двери. Одна обита ветхим дерматином и разрисована пацификами и знаками анархии, вторая раскрашена под камуфляж, третья, фанерная, новая, без всяких наворотов, полуоткрыта.
За последней дверью обнаружилась большая полутемная комната, где на окнах болталась все та же сетка. Ветхий палас, диван и три старых продавленных кресла придавали ей относительно жилой вид. У дальней стены под лампой с самодельным абажуром из компакт-дисков восседал за старым письменным столом мужик лет сорока, массивный и грузный, как поросший мохом валун. Копна вьющихся волос, черных с заметной проседью, лежала на широченных плечах, ко лбу их прижимала бандана с пришитым посередине литым серебряным черепом. Грудь укрывала густая борода. Он прихлебывал что-то из тяжелой глиняной кружки и курил трубку, дым клубами окутывал лампу.
При виде Рола и Алены он отложил трубку и поднялся из-за стола им навстречу:
- Мотать мой череп, кого я вижу! - загремел он на всю комнату низким басом, - Маугли, наконец-то объявился! - и он неожиданно сгреб Рола в действительно медвежьи объятья, - А какие здесь нынче девочки бегают! - и Алену тоже стиснули огромной ручищей.
- Это Солнышко. В гости приехала, - коротко объяснил Рол Демону (Алена уже поняла, что этот лохматый пират, которому не достает только попугая на плече, и есть Демон), - Привет, Демонище, извини, что долго не заглядывал. Сам знаешь, как оно. Считай, два года отпуска не нюхал.
- Ну, теперь нанюхаешься, главное, выдыхать не забывай. Падайте сюда, народ. Вон в той банке — шикарный компот, с боем добыл, теща все на зиму прячет. А ты бери конфеты, девочка, бери, не стесняйся, - И Демон жестом гостеприимного хозяина пододвинул Алене какую-то странную посудину.
Она вытащила пару конфет и присмотрелась: «вазочкой» для сладкого служила старая немецкая каска с флагом Конфедерации(3) на черном лакированном боку.
Рол, кажется, тоже слегка удивился:
- Что, Фриц расстался со своей любимой игрушкой? Надоела?
- Зачем, - усмехнулся в бороду Демон, - просто решил головой подумать, это бывает. Нашему Фрицу где-то перебежал дорогу заяц несудьбы, и он со своего байка полетел. А там решил, что шлем как-то надежнее. Ведь может однажды и полный гитлеркапут настать. Вот и осталось у Фрица одно погоняло. А каску он больше не носит.
- Это когда же он навернулся?
- Да с месяц назад. Не здесь, в гости ездил. Приехал бритый и в шлеме. У Фрица вообще эта поездка не задалась. Сначала долбанулся башкой так, что его обрили в травме. А потом скины в Москве ему второй сотряс устроили. Приняли бритого Фрица за своего, а он их обматерил по-немецки. Обиделись.
- Не знал. То-то думаю, Фриц в столице застрял, а обещал еще в июле вернуться. Что же он нам не дал знать?
- Так то же Фриц, станет он про свои траблы расписывать. Там местные помогли. Ребята из того клуба, что на последнем фесте рядом с нами стояли. Ты как, Маугли, в гости или по делу?
- И по делу тоже, - ответил Рол, разливая компот по чашкам, себе и Алене, - У нас есть еще один человек, который видел Одинокого Волка. Это Хакерша. Кажется, эту тему пора перетереть.
- Пора, - не выказав особого удивления, согласился Демон.
- Так что же за Волк? - спросила у него Алена.
- Эта сказка длинная, - командир байкерятни улыбнулся и каким-то дед-морозовским жестом пригладил свою бородищу, - Сейчас всех, кто на базе, соберем, и вот тогда можно будет и рассказать. Уж если перетирать такое дело, то всем вместе.
Демон прошествовал через комнату, распахнул дверь и громко позвал вглубь коридора:
- Але, гараж! Свищу всех наверх, дело есть!
Внизу зашумело, по лестнице затопали чьи-то ноги, в коридоре со скрипом распахнулась дверь. Потом шум прорезало неведомо откуда взявшееся громогласное «Кукареку!»
«И откуда здесь петухи?» - успела удивиться Алена.
Сидя на подлокотнике дивана, она наблюдала, как в комнате начал собираться народ. Внизу в мастерской работал только один человек, но из недр базы стали появляться и еще местные обитатели, один другого занятнее. Первым притопал, зевая, круглолицый, широкоплечий крепыш, в шортах и шлепанцах, в затасканной зеленой майке с надписью «мама — анархия». Похоже, его только что подняли с постели. Он тоже был с бородой, но при этом совершенно лысый, как коленка. Поднялся из мастерской Боцман, на ходу вытирая руки ветошью, следом за ним вбежал запыхавшийся парень лет двадцати с кудрявыми волосами до лопаток. В руках его был шлем, видимо, парень приехал только что.
- Хай, бэби! - чья-то рука бесцеремонно облапила Алену за талию. Она развернулась и почти не глядя саданула локтем. Тощий, как швабра, субъект неопределенного возраста, в разрисованных авторучкой джинсах и безрукавке на голое тело шарахнулся в сторону. Стетсон свалился с его нечесаной головы и повис на шнурке за спиной.
- Малы-ыы-шка, - протянул он обиженно, - Ты чего кусаешься?
Тяжелая ладонь слегка прихлопнула его по загривку. Рол аккуратно оттер парня в стетсоне от Алены:
- Ковбой, мушку спили.
- Ты чего, Инцидент? - скривился тот, - Ну сказал бы сразу, что это твоя герла!
- Она сама своя, - оборвал его Рол, - Но мушку все-таки спили.
Кудрявый байкер прыснул со смеху:
- Смотри, Ковбой, узнает Чума — мушку будет спиливать поздно!
- Тихо, чуваки! - прервал их густой бас Демона, - У нас тут новости. Давай, Маугли, сынок, просвети народ, на кого у нас Хакерша попала.
- Хакерша считает, что видела Одинокого Волка, - объявил Рол.
На этой фразе в комнате вдруг все примолкли. Только парень со шлемом пробормотал себе под нос: «Ну нихрена ж себе».
- Если отбросить всю мистику, - продолжил Рол, - наша Хакерша заглохла вчера в тумане где-то около Стрельцов. Ее встретил старый байкер на «Урале» и помог запустить мотор. По ее описанию, тот чувак явно из наших, но сильно в возрасте. Шлема не носит, на бандане вышит волк. Кажется, Гремлин, ты кого-то похожего встречал?
Кудрявый кивнул:
- Ага, где-то тоже у Стрельцов. В косухе, в берцах, да, волк на бандане у него точно был. По моим ощущениям, мужику должно быть полтинник, не меньше. Если бы я тогда про Одинокого Волка слышал, то от страха бы помер. А так ничего, поговорили даже.
- Я говорил, что он хранит своих, - громким шепотом произнес за спиной Алены Ковбой, - а вы не верили.
- Спокойно, братья! - вступил в разговор Демон, - Я, между прочим, знал Одинокого Волка. Точнее, был на его последнем концерте. И гитара его — тоже вполне реальный предмет.
Он указал куда-то в сторону окон и только тут Алена заметила, что в простенке висит черная электрогитара, старая, каких сейчас не делают, с головой волка, нарисованной на деке белой краской.
- Так вот, - Демон поднял руку, призывая всех внимательно слушать, - пугать пионеров, это, конечно, прикольно. Но если живет в Стрельцах правильный мужик, помогает нам по мере сил, а мы его толком не знаем, ни разу не отблагодарили как следует, даже пива не поставили, это нам не в плюс. Так что, Волк то или кто-то еще, но надо найти, у кого в Стрельцах есть старый «Урал». Проведать, как там чувак поживает, надо ли ему чем помочь, почему в город не выбирается. Короче, мы должны знать о нем, а он о нас.
- Не надо его искать! - вступил вдруг Ковбой, - Демон, ну внатуре, это Волк! Никого не найдем, только наживем неприятностей. Духи не любят, когда их тревожат зря!
- Ковбой, хорош уже волну гнать, - пробасил заспанный обитатель базы, - Короче, Демон, если хочешь, я поеду.
- У тебя карбюратор не в порядке, Череп, - вмешался Боцман, - опять застрянешь и застопоришь нам всю колонну, - У Ковбоя его «мустанг» вообще на приколе, так что сидите-ка вы оба в мастерской и чинитесь.
- Может, Графа подождать? - предложил Гремлин, - Вот я, честно, братаны, не подписываюсь. Мне того раза хватило.
- Хакерша тоже не горит желанием повторять прогулку, - согласился Рол, - Но я бы поехал. Пообщаться с тем чуваком будет интересно. Подозреваю, что у мужика просто нет прав, потому он и не суется в город. Может, побился когда. В призрака шоссе я не верю. И заметь, ты, Гремлин, его видел в косухе, Хакерша — в безрукавке. Что же, привидения умеют одеваться по погоде? Оставьте эти сказки для Чумы, она их любит!
- Вот и хорошо, - подвел черту Демон, - Я тоже думаю, что о всяких духах и глюках говорить рано. Поеду я, Маугли и Боцман. Лучше, я думаю, будет съездить засветло. Заодно посмотрим следы на обочине, где застряла Хакерша. Думаю, они должны сохраниться. Гремлин, оставляю тебя на базе за старшего. Дождешься Графа, без него никуда не трогайся. А уж Граф, я думаю, подождет меня.
- Хорошо, - Боцман кивнул, - только с работой закончу. Мне там осталось только прикрутить. Если заказчик подойдет, Гремлин его встретит.
- Идет. А теперь, все свободны, - объявил Демон, - Не будем тормозить лишнего.
Народ снова рассосался из комнаты, кто куда. Алена тихонько потянула Рола за рукав:
- А мне с вами можно?
Тот усмехнулся:
- Ну, если привидений не боишься. Я не верю, но народ... Что скажешь, Демон, я возьму человека с собой на хвост?
- Бери, - разрешил тот, - Даже если Волк действительно привидение с мотором, я думаю, он против не будет. Девчонки — украшение любой колонны.
Ковбой попробовал спорить. Он начал уверять, что искать Одинокого Волка должны только байкеры. Но Демон не стал его слушать. Ковбой покосился на Алену и ухмыльнулся:
- Что, лишний раз прокатиться хочешь, бэби? Это правильно. Только ты учти: села — дала.
- Уронил — женился, - закончил за него Рол, - Прикинь, Ковбой, у тебя сейчас было бы уже четыре... тещи!
Демон расхохотался:
- Вот-вот, Ковбой, так бы все и было, если бы кое-кому пришлось отвечать за базар. А ты, девочка, его не бойся, - обернулся Демон уже к Алене, - наш Неуловимый Джо чувак безобидный, пока на двух ногах ходит. Вот на хвост к нему лучше не садиться — уронит и не женится.
- Да и дают ему девушки в основном коленом по яйцам, - добавил Гремлин.
- Кстати, о тещах и яйцах, - Демон пошарил в кармане и вытащил связку ключей, - Мой дракон свалил к родне, так что весь улов нынче наш. Кто яичницу будет?
Крик петуха Алене не померещился. На чердаке базы был самый настоящий курятник. Кур навязала Демону его теща, которая утверждала, что на базе ее зять бывает куда чаще, чем дома, а потому пускай там с ними и возится. Яйца она исправно забирала, оставляя лишь самую малость, но сейчас отправилась в деревню к родственникам, так что на ближайшую неделю все, что куры успели снести, становилось законной добычей обитателей базы.
Довольный Демон спустился с чердака, держа в руке старый шлем, как лукошко.
- Шлем может защитить даже яйца, но предназначен для головы! - бородатый капитан байкерятни водрузил добычу на стол, - Вот, почти десяток. С чем готовить будем?
Яичница тут была, как оказалось, коронным блюдом. Готовили ее каждый раз на новый лад и теперь даже заспорили, с чем бы таким еще можно замутить. С колбасой была, с салом была, даже с «анакомом» была, по рецепту Ковбоя. В итоге Демон зажарил самую обычную, на остатках жира от тушенки. Когда доедали, Гремлин в своей порции обнаружил неизвестно как попавшую туда шайбу, и все решили, что сегодня была яичница с шайбой, а такой еще точно никто не готовил.
- Ну, бывает. Вон, у Рыбы Солнце на флэту бывает каша с бисером, - вспомнила Алена.
- Да, Рыбка может, - кивнул Рол, - вот, думаю, если не найдем, заедем в Аквариум. Рыбка в системе давно, она вполне может знать этого Волка.
- Так все-таки, откуда взялась история про то, что это призрак? - спросила Алена. Она так до конца и не могла понять, почему неизвестного пожилого байкера считают выходцем с того света.
- Видишь ли, - начал объяснять Демон, - Одинокого Волка почти никто из ныне здесь обитающих братьев не помнит. Я и сам его видел очень давно и только один раз. Был это 77-й год, я тогда был молодой, зеленый и тощий, даже бороды у меня не было. Одинокий Волк был солистом и автором тогдашней группы. Играли они еще по подвалам, полулегально. Я застал один из последних таких концертов. Говорили, что Волк разбился, а без него группа распалась. Гитару унаследовала наша база. Народ верит, что в ней пребывает дух Одинокого Волка, который по смерти стал хранителем всего здешнего мотобратства. Мы ее редко отсюда снимаем, но иногда даем тем, кто умеет играть. Нехорошо, когда инструмент без дела. Я бы тоже не хотел, чтобы мой байк после меня пылился в гараже.
***
Через полчаса они выехали втроем. Колонну возглавлял Демон, вторыми ехали Рол и Алена, замыкающим — Боцман. На выезде из города дорога была совсем выбитая, двигались не быстро, объезжали выбоины, но трасса оказалась относительно ровной и тут разогнались так, что ветер загудел. Стрельцы Алена смутно помнила. Кажется, в районе этого поселка они со Скальдом выходили тогда стопить до Аткарска. Тут шла уже мощная федеральная дорога, по две полосы в каждую сторону. Проехали насквозь небольшой поселок и когда последние домики уже скрылись из виду, ехавший впереди Демон свернул к обочине и остановился, не глуша мотора. Подъехали: Демон молча указал на километровый столб. Возле него в еще влажную землю впечатался след покрышек мотоцикла, уже успевший заветриться. Рядом — отпечатки ног, глубоко врезавшиеся в раскисшую почву, тоже чуть подсохшие. Похоже, кто-то катил заглохший мотоцикл по обочине.
Демон выключил зажигание.
- Вот и Хакерша, - сказал он уверенно, - У кого еще могут быть берцы тридцать пятого размера? Эх, надо было все-таки ее с собой вытащить. Думал, заездили тут уже все, затоптали.
- Прямо детектив какой-то, - хмыкнул Боцман. Он слез со своего мотоцикла и с удовольствием потянулся. Прошел чуть вперед, глядя себе под ноги.
Что было дальше, разобрать не получилось, потому что след мотоцикла пересекали колеса какой-то машины, видимо, водителя вынесло ночью на обочину со скользкой дороги. И тут Боцман махнул им рукой:
- Чуваки, гляньте! Вот он, «Урал».
Действительно, рядом шел другой след от покрышек. Алена мало что понимала, но узор на них было уже не тот. Видимо, ночью в дождь тут действительно останавливались двое байкеров, а потом разошлись каждый своей дорогой.
- Ну, что, Шерлоки Холмсы, - спросил Демон, - едем в Стрельцы или поищем дальше по трассе?
- В Стрельцы, - сказал Рол, - нигде, кроме как под Стрельцами, никто его никогда не встречал. Значит, далеко не отъезжает. Либо Стрельцы, либо Пушкари. Вряд ли дальше.
Пришлось вернуться. Стрельцы — маленький, сонный в воскресный полдень поселок выглядел совершенно пустым. Даже собаки почти не брехали. Посреди Стрельцов неожиданно заглох мотоцикл у Боцмана. Пока все трое возились с зажиганием, Алену отрядили сбегать в местный магазин, купить воды. Запасшись двумя торпедами минералки, бутылкой «Дюшеса» (кто бы мог подумать, что суровый на вид Демон любит сладкое), она уже шла обратно, как вдруг будто почувствовала спиной чей-то очень внимательный взгляд. Она обернулась: по пыльной деревенской улице медленно шел человек. Пожилой, очень высокий, чуть не метра под два, и очень худой, как будто высохший. Он опирался на палку, двигался медленно, но без особых усилий, просто никуда не спеша. Серая застиранная рубашка его промокла от пота, загорелую шею охватывал клетчатый платок, какие носят герои вестернов. Длинные, почти полностью седые волосы были стянуты в хвост. Алена глядела на него, настолько не похожего на сельских жителей, во все глаза. В ту минуту, когда она уже одернула себя, что неприлично же так пялиться и вообще, народ ее с водой давно ждет, незнакомец уже поравнялся с ней.
- Что, маленькая, - спросил он, понимающе улыбнувшись, - спросить что хочешь?
Показалось на минуту, что все это ужасная глупость, мало ли кто как выглядит. Но если подумать, сколько ей всего понарассказали, никем другим этот странный человек быть не может. И Алена решилась:
- Это вы Одинокий Волк?
- Ну, что ж, можно и так сказать. Это твой парень на «Днепре»(4) гоняет? А у второго искра пропала, да? Так пойдем, поможем.
Спустя час они сидели за столом в маленькой уютной кухне и пили чай из настоящего самовара. И с медом. Хозяин дома, слегка смущенный таким, можно сказать, официальным визитом, показывал им старый фотоальбом, где с черно-белых снимков глядела древняя, даже Демону почти незнакомая мотобратия, чьи моторы пугали здешних горожан в семидесятые годы.
Рол оказался прав. Одинокого Волка действительно звали Одиноким Волком, лет этак двадцать назад. А группа, в которой он был солистом и автором почти всех текстов, называлась «Ночь». Волк не был предводителем ни тусовки, ни группы. Он пел, гонял на мотоцикле, не этом, от того и гайки не осталось, и был счастлив. До одной нехорошей летней ночи, когда он влетел на скорости в фуру с погашенными фарами, не заметив в темноте. Хорошо, что успел слегка сбросить газ, дорога была плохая. Но и этого хватило.
Его действительно стали считать погибшим. Кто-то ляпнул, что солист «Ночи» умер в реанимации, кто-то поверил, а потерявший всякую надежду снова ездить Волк не торопился опровергать слухи о своей кончине. Ушел изо всех тусовок, поменял квартиру. А потом и вовсе перебрался в Стрельцы.
- Чего уж там, - говорил он, прихлебывая чай, - я уже тогда не пацан был, как раз третий десяток разменял, а тут на тебе — инвалидность, пенсия. Не, думаю, для народа я и впрямь помер. Спасибо, нашлись добрые люди, мозги вправили немножко, объяснили дурню, что жизнь кончается не там, где побился, а там, где сам ее конченной объявил. Вот, живу, как видите, пчелок развожу. Даже катаюсь потихоньку.
Это пришло не сразу. Только спустя лет семь Волк решил снова вернуть себе колеса. «Урал» достался ему в каком-то колхозе почти за бесценок. Состояние мотоцикла было примерно такое же, как у его нового хозяина первый месяц после аварии. Он перебрал его до последней гайки, часть деталей выточил сам. Ездить в открытую было нельзя — ГАИ сразу бы отобрали новоприобретенный байк у человека без водительских прав, зато со справкой об инвалидности. И Волк стал выбираться на трассу по ночам. Даже из местных жителей мало кто знал о существовании мотоцикла, иначе вездесущая байкерская братия давно бы обнаружила своего сородича. Временами Волк встречал на дороге мотоциклистов, заглохших или сбившихся с пути. Он помогал им и делом, и советом. При этом старому байкеру и в голову не приходило, что он давно превратился в местную легенду и иногда его попросту пугаются.
История о призраке шоссе Волка развеселила:
- Ну, вы даете, парни. Значит, я у вас теперь за привидение с мотором? То-то я гляжу, та девочка на «Ямахе» так на меня таращилась. Что же, на старости лет можно и привидением поработать на полставки. Я не возражаю.
Навестить байкерятню Волк отказался, но к себе в гости звал. Похоже, он, хоть и привык жить отшельником, соскучился по хорошей компании.
На прощание он вручил им меду со своей пасеки, а Демону отдельно фотографию — четверо парней с гитарами на фоне полуобрушенной кирпичной стены. Это и была легендарная «Ночь». Вместо подписи нарисовал на обороте голову волка, такую же, как на гитаре.
На обратном пути они завернули в Пушкари, на местный пруд. Вода была теплая и мутная как бульон, зацветшая.
Боцман тут же обозвал водоем лужей, в которую он лезть не подписывается, и завалился под соседний куст отдыхать. Алена тоже решила остаться на берегу. Конечно, в компаниях где-нибудь на той же «Грушинке» или Rainbow они еще и не так купались, но красоваться перед не очень пока знакомой компанией в липнущей к телу мокрой майке ей все-таки не хотелось.
Демон плескался на мелководье, как бегемот, только брызги летели, а пруд едва из берегов не выплескивался. Рол сходу поплыл на глубину, на середину пруда, он греб резкими, короткими взмахами рук, а потом нырнул и появился над водой уже у другого берега.
- Ох, Инцидент и плавает точно так же, как гоняет, - зевнул Боцман и достал сигареты.
- А почему он — Инцидент? - спросила его тихонько Алена.
- Да все потому. Ты не видела, как он ездит, когда один. С пассажиром на хвосте только последний упырь будет гонять. Но если Сашка один едет, то умри все живое, - похоже, этой способностью своего приятеля Боцман гордился.
- Демонище! - крикнул он в сторону реки, - Ты еще не всю рыбу до кондрашки довел? Может, поедем?
Демон вынырнул. Вода ручьем лила с его шевелюры и густой бородищи, струйками скатывалась по здоровенной, во всю грудь, татуировке, изображавшей рогатый череп в мотоциклетных очках. Вскоре вслед за Демоном, встряхнувшись по-собачьи, выбрался на берег Рол.
- Не вода, а зеленые щи! - проворчал он, - Надо было на Цну ехать.
В его светлых волосах отчетливо виднелась зелень. Рол распустил хвост, выжал, сел на заросшем травой пригорке, подставив солнцу лицо, и закрыл глаза. Алена еще с самого начала, как все купаться полезли, приметила у него странную наколку у левой ключицы. Просто цифры и буквы: A(II) Rh -. Только теперь, приглядевшись, она вспомнила, что так обозначают группу крови. Зачем ему? Бывший военный? У спецназа она на форме, а тут набита по-живому. Два глубоких шрама от колена вверх. Где это он так? Спрашивать как-то неловко. Хотя следы совсем давние, может, в аварию когда попадал.
- Ты чего не купалась? - Рол открыл глаза, словно почувствовав, что она его разглядывает, - Жарко ведь.
- Мне не в чем.
- Ну лезла бы в майке, тут Ковбоя нет, руки распускать некому, - он улыбнулся.
- И была бы я вся зеленая как кузнечик, - сказала Алена, - Смотри, ты до сих пор с прозеленью.
- Ну да, есть такое. Это на Демоне ничего не видно. Как, понравилось ехать? Лучше, чем на фуре?
- Клево. Мне так еще не приходилось. Вообще, чуваки, с вами здорово. Искать призрака — это то еще приключение. И Волк классный товарищ оказался. Странно, что раньше никому не приходило в голову проверить, что и как.
- Это как раз не странно, - ответил подошедший Демон, - Все мы верим в то, к чему привыкли. История про хранителя тамбовской мотобратии старше, чем наш клуб. Не я ее выдумал.
- Ты гляди, Демон, - добавил Боцман, - нам сейчас еще и не поверят. Скажут, что этот мужик — одно, а призрак на дороге — совсем другое. Ставлю десять литров бензина - Гремлин ночью в Стрельцы не сунется. А уж Ковбой тем более не поверит.
- Но между прочим, я же был прав, - продолжал Демон, - Настоящий байкер ничего не будет иметь против красивой девушки. И что — она-то собственно и нашла Волка! Не, эту тему по-любому надо отметить. Вот только на базу вернемся.
На базе их уже ждали. Мотоциклов во дворе прибавилось. У входа дымили сигаретами Череп и какой-то тощий, долговязый парень лет двадцати, в черных кожаных брюках и майке навыпуск с эмблемой группы «Ария». Волосы острижены ежиком, на макушке заметный шрам.
- О, какие люди и без конвоя! - искренне удивился Рол, - Вернулся, бродяга! Неужто я дожил до того, что увижу Фрица без каски?
- Салют, Инцидент, - тот протянул руку, - Ты средь бела дня на базе — тоже редкость. Вот, шлем себе из Москвы привез, зацени, как отрисовали.
Мотошлем у Фрица был с росписью — вьющийся по ветру флаг Конфедерации с одной стороны, с другой — мчащийся мотоцикл.
- Вот, фирма веников не вяжет. А вы что, внатуре Волка нашли? Я думал, Ковбой опять меня разыгрывает.
- С Ковбоя станется. Но Волка действительно нашли. Вот она и нашла, - Рол кивнул на Алену и бывший владелец каски вытаращил на нее глаза.
- Эт-то как?
- Да никак, - Алена пожала плечами, - он нас сам нашел.
Треща и стреляя мотором, во двор вкатил мотоцикл с коляской и сразу заглох. Его владелец, невысокий жилистый мужик лет тридцати с короткой светлой бородой, похожей на сапожную щетку, стащил шлем, слез и с озабоченным видом уставился на мотор.
- Привет, Вштырлиц. Что, опять заглох? - кивнул ему Боцман.
- Здорово, мужики. Вот всю обратную дорогу такие грабли, - носитель странного прозвища поскреб затылок, - Хрен его знает, с утра все нормально было.
- Ну, давай, закатим и посмотрим. Чуваки, навались!
Мотоцикл с коляской покатили в широкие ворота базы.
- Погодь! - остановил их Вштырлиц, - Пока во дворе, яблоки-то заберите из коляски. Без них и толкать легче, - он стащил с коляски брезентовый чехол, и оказалось, что яблок там чуть не по самые борта.
- Берите, берите больше, - говорил он, - В этом году поспело — не обобраться. Инцидент, а ты чего стоишь? У тебя дома такие не растут! И девочку свою угости.
- Что, без наследника сегодня? - спросил его Демон.
- Да в деревне он, у тещи, - Вштырлиц сплюнул на обочину с досады, - Увезла от меня пацана, стерва! Вот как чую — специально под отпуск мой подгадала и увезла, курвина дочь. Вся порода их такая. Пацан ко мне льнет, а это бабье вцепилось как собаки, лишь бы не со мной. Им ведь с меня только алименты подавай.
Так, рассуждая о семейных неурядицах, Вштырлиц с приятелями покатил свой мотоцикл внутрь гаража.
Отмечали удачные поиски и знакомство с байкерской легендой наверху, в той самой комнате, где утром Демон угощал их компотом. Откуда-то появилось пиво, кажется, за ним загодя сгонял оставшийся на базе Череп. Пили, хохотали, подкалывали Ковбоя, который до конца и не поверил в историю, что они привезли и продолжал упирать на то, что призрак-хранитель у байкерятни существует все равно.
Вскоре подъехала Хакерша. Она долго переживала, что не рискнула отправиться с ними на поиски своего ночного видения. Ругала на все корки начальство и упавшую не вовремя базу данных. Хакерша явилась с пассажиром. У пассажира была добродушная круглая физиономия, серые глаза и лохматая шевелюра из разряда уже не стрижка, еще не хвост. Физиономия эта показалась Алене очень знакомой. Приятель Хакерши сильно походил на того парня с фотографии, что стояла у Рола на книжной полке. Тогда она подумала, что эти двое учились вместе. Но товарищ так бойко обсуждал с Хакершей какие-то компьютерные дела, что медиком он быть ну никак не мог.
- Слушай, а не его я у тебя на фотке видела? - не удержавшись, спросила она Рола.
- Нет совсем его. О, Феанорыч, - позвал он спутника Хакерши, - рули к нам! Вот, знакомься, это Солнышко, она из-под Саратова. И поздравляю, тебя в очередной раз попутали с Юркой.
- Блин! Мой братуха — та еще знаменитость, - усмехнулся он и переместился на их край дивана, - Я в Саратове и не был никогда.
- Все очень просто, Солнышко, они близнецы. С Юркой мы вместе учились у вас там в меде. А Серега сроду дальше Тамбова нигде не был, - объяснил Рол.
- Ну, не скажи. Как минимум, один раз до столицы я добирался. Эх, чувак, где ты вечно таких девочек находишь? - тот стрельнул глазами в сторону Алены.
- Места знать надо.
Хакерша нарочно громко щелкнула зубами над самым ухом своего приятеля:
- Аккуратнее, бродяга, я девушка ревнивая, могу и покусать! Особенно сегодня. Не зли девушку, которая весь день восстанавливала базу.
Вечер пошел своим чередом, и скоро Алене стало ясно, что до Аквариума добраться получится только завтра. Она не возражала. Торопиться пока было некуда, а сидеть с новыми знакомыми в недрах загадочной базы — вполне весело. Пустили по кругу все ту же каску (конфеты из нее уже подмели все), собрали в складчину на пиво и отправили за ним Фрица, как самого трезвого. Алена представила себе этого парня в каске, и ей стало ясно, за что он свое имя заработал, надень на него каску — и будет как карикатура с партизанской листовки.
Гремлин откуда-то вытащил гитару, не электронную, обычную на шесть струн.
А во фляжке был спирт - и я нажрался так, что чуть не упал.
А ты сказала: "Извини, браток, но это не "Harley", а — "Урал"!(5).
- Правильно, - сказал Алене негромко Рол, - На «Харлее» тут никто не гоняет. Харлеем здесь петуха зовут, который на чердаке. Харлей Давыдович. Злой как сволочь, сквозь берц может проклюнуть, только Демона боится, а остальные ему побоку.
Алене оставалось только удивляться. И куда делся тут колючий и мрачный персонаж с огромной собакой, что вытаскивал ее ночью из канавы? Шутит со всеми, байки какие-то травит, нормальный чувак, живой. А дома казалось, что он весь как та надпись на холодильнике: «Не влезай, убьет!»
Ковбой еще поглядывал в ее сторону, но теперь осторожно. Алена уже смирилась с тем, что их с Ролом здесь воспринимают как пару, хотя они едва знакомы. Чем дальше, тем больше новый приятель становился ей симпатичен.
«Но зачем ты прячешься, чувак? - думала она, - Даже здесь. Про базу — все что угодно, про себя — ничего».
Разговор в комнате между тем от истории с Одиноким Волком перешел на просто дорожную мистику. Ковбой громогласно объявил, что привидения все равно существуют, да и вообще, каждому известно, что у байкеров свои, особые отношения со смертью.
- Ты погоди, Боцман. Вот ты — не бывает, не бывает. Измерил удава в попугаях, а у последнего-то попугая лапка соскальзывает, - вещал он, - Если ты ничего не видел, не значит, что все не видели. Скажи, Череп?
- А что я-то? После литра в одно горло еще и не то увидишь. Только если ты еще раз будешь пить на колесах, я тебя сам грохну. Чтобы не мучился.
- Да я давно уже на колесах не пью! А Белую Женщину по-трезвяку видел, думаешь, вру? А с тех пор ни разу не падал. Если только движок глох. Отвела значит? Вот скажи, Инцидент. У тебя с Костлявой Леди свои отдельные дела. Отвела или нет? - не унимался тот.
- Да иди ты! - отмахнулся Рол, продолжая улыбаться, но глаза его сузились, - Усохни, Ковбой, лучше пей, так ты безопаснее. Не накличь тут к ночи. Просто, понимаешь ли, Смерть — как и любая женщина, навязчивых кавалеров не любит, - продолжил он уже с долей ехидства, - так что учти на будущее. Белую Даму свою ты случаем лапать не пытался? «Села — дала?» Уж она бы тебе дала, да ты бы не поднял.
Наголову разбитый Ковбой проворчал что-то себе под нос и присосался к бутылке.
- Где же ты работаешь? - удивилась Алена.
- На скорой. Просто ковбойские шуточки у меня уже в печенках сидят, если честно. А вообще, присмотрись, какие народ носит наколки. Либо череп, либо еще что в этом духе. Ты берешь на себя метку смерти, чтобы она обходила тебя на дороге. Обычай такой.
- А ты себе ничего не наколол — по работе нельзя?
- Коллеги не поймут. Больные тоже. Хорош бы я был на вызове с такой вот черепушкой на руке. Какая-нибудь нервная бабулька глянет - и привет, инфаркт обеспечен. Ты пойми, байкер — это не татухи и не клепки. Главное не шлем, а то, что под ним. Видела, кстати, какой на Демоне демон набит? Это Маглор рисовал, был такой чувак, с нами раньше ездил.
- Как это был? - растерялась Алена, - Разбился?
- Побился. Почти как Волк. Ездить ему теперь нельзя. Ушел к ролевикам, потому и Маглор. Он многим тут рисовал.
- А твоя, с группой крови?
- Это я сам, чтобы если что, не осложнять жизнь ни себе, ни людям со своей «второй отрицательной».
«Вот ежики! Это же он только спьяну такой разговорчивый. Чем-то чувака перепахало в свое время, ощущается», - догадалась Алена.
Но мысли текли вяло, хмель начал забирать. Гремлин спел еще «Героя асфальта» и «Фантом», но после перешел на лирику. Хакерша и ее приятель оккупировали вдвоем кресло и тянули пиво из одной бутылки по очереди. Демон, кажется, уже третий раз рассказывал историю про поиски знаменитого байкерского привидения. На этот раз главным слушателем был товарищ лет под тридцать, стриженый «площадкой», больше похожий на «братка» или коммерсанта, чем на байкера. Этот стриженный и оказался тем самым Графом, которого ждали с самого утра.
- Блин, вы там, охотники за привидениями! Я чуть не забыл, что привез, - объявил он, дослушав историю о поисках, и вытащил на стол рюкзак, а оттуда - пачку фабричного изготовления нашивок, Алене совершенно непонятных: круглые, с тарелку величиной, эмблемы — золотое колесо, горящее алым пламенем, в середине цифра 68, над языками пламени поверху надпись готическим шрифтом: МСС(6) The Fifth wheel(7)
- Разбираем, братва, - Граф вывернул рюкзак наизнанку, вытряхнул все нашивки на стол,- И пусть московские понтометы засохнут нахрен.
От нашивок, их здесь называли «цвета», в особом восторге был Ковбой. «Граф, ты крут! Все как и должно быть: верхний рокер с эмблемой вместе, а нижний нам и не нужен. 68-й регион — класс! И пусть все идут лесом!» Остальные его поддержали. Алена мало что поняла из этого разговора, но, похоже, тут была своя геральдика, не хуже средневековой. Объяснил Демон:
- Понимаешь, тут свои приколы. Весной, когда открывали сезон, мы гоняли на байк-фест под Питер. И там какой-то москвич решил выгнуть пальцы, предъявил нам, что мы не настоящий байк-клуб, потому что цвета не носим.
- Череп хотел ему сразу в глаз дать, - продолжил уже Боцман, - но не понадобилось. Этого понтореза Ковбой сделал. Уел на раз, аж питерцы проперлись!
- Погоди, - вмешался Фриц, - Про цвета разговор раньше зашел. Когда мы с казанцами замесились.
- Точно, - кивнул Ковбой и подмигнул Хакерше, - Это, между прочим, там, где я за тебя вписался.
- Вообще-то, сначала я за Хакершу в зубы дал тому кексу, - влез Гремлин.
Хакерша расхохоталась:
- Начинается! Как сойдутся больше двух мужиков, так и начинают мериться, у кого длиннее... борода. Все равно у Демона она больше.
Бороды что у того, что у другого не наблюдалось никакой, но оба тут же заспорили, кто первый полез в ту драку. Хакерша прервала их:
- Первой влезла я. Хватит понтоваться, братишки. Вы совсем человека сбили с толку, - она подсела к Алене и чокнулась с ней своей бутылкой, - Короче, слушай эту сказку нашего гаража от главного очевидца. Это было на открытии сезона девяносто седьмого что ли года. Поехали на народ глянуть и себя явить во всей красе. Еще Йорик, зараза, живой был. И с нами был Гремлин, которому тогда еще водку не продавали.
- В ларьке продавали, - возразил тот.
- Нашел чем гордиться, - отмахнулась Хакерша, - не перебивай. Лучше меня все равно никто не расскажет. Гремлин у нас был сын полка. В смысле, несовершеннолетний, и гремлинская мама его навялила Инциденту и Максу, типа между ментом и медиком деточку точно никто не покалечит. Наивная женщина. Ну, приехали, встали лагерем. Утром Демон пошел региться на какие-то гонки, там приз был двадцать литров бензина. Остальной народ тоже куда-то разбрелся. Остались мы с Гремлином на хозяйстве, ну и Череп в палатке дрыхнет. Тут подрулили два каких-то мутных кекса и давай докапываться до Гремлина, типа, а что за клуб, а на чем ездите, и тут предъявили, а где ваши цвета. Я вылезаю, говорю, Гремлин, ну их в шишки. И один сходу начинает ко мне подъезжать.
- Там с самого начала наезды пошли, - снова перебил ее Гремлин, - они же бухие были оба. А когда этот казанец полез лапать Хакершу, тут я ему и зарядил по щам.
- Сначала он от меня огреб, - возразила та, - Стану я терпеть, когда всяким козлам руки девать некуда! Ну, а как все началось, перестремалась, что Гремлина покалечат, и заорала: народ, наших бьют. Так заорала, что Инцидент меня аж от сцены с рокерами услышал. Прибежал и всем прописал лечебных люлей.
- Вообще, я полез Гремлина вытаскивать, - ответил ей Рол, - Как всегда, сначала влипнет, потом думает. А дальше кто-то из казанцев проходил, не понял, кого за что, и понеслась коза по рельсам. Мне в глаз засветили, я кого-то в зубы двинул. Тут проснулся Череп, вывалился из палатки и всех раскидал как щенят. Он спросонья вообще ничего не понял.
- Я-то понял, - впервые за все время беседы подал голос Череп, - Ну, не воду же было лить на вас.
- Кто-то уже за оргами побежал, - закончила историю Хакерша, - Но пока они пришли, мы сами все разрулили. Виннету Демона привел, от казанцев прибежал их старший, Шайтан, кажется, его кликуха. И оказалось, что эти двое считай что не с ними. Первый, который до Гремлина докопался, он вообще скамейкер, на втором приехал. А тому Шайтан тоже прописал, типа, нечего чужих девочек хватать, если свою про....л.
- Казанцы-то сами нормальные оказались, - кивнул Демон, - Мы с ними пива потом тяпнули на мировую. Казанское пиво хорошее.
- А про цвета мы тогда вечером перетерли, - добавил Ковбой, - И решили, пусть будут. Хотя вообще-то, статус нашего клуба позволяет нам класть болт на все правила, в том числе и на ношение цветов.
И Ковбой, несказанно довольный тем, что его знания пригодились, начал пространно объяснять, чем один байк-клуб отличается от другого.
- Клубы бывают разные, в одни берут строго по модели байка, в другие — только тех, кто живет в этом городе, типа чужих не надо. Мы, с нашим статусом, принимаем всех, у кого есть байк. Поэтому внизу ничего не пишем, только номер региона, но не слово «Тамбов», потому что мы не заявляемся, что мы тут самые крутые. Понимаешь, по обычаю, ну как оно было в Штатах, в клуб не берут негров, ну вообще цветных, женщин и полицейских. А у нас есть, во-первых Хакерша, во-вторых, Вштырлиц, а он в ГАИ работал, еще Демону ключи в баке топил.
- Топил! - подтвердил довольный Вштырлиц, - И не только тебе. Сашке вон тоже, когда у него еще «Юпитер» был. Боцману вот только не топил. У него движок и тогда был расточенный, я его на казенном «Урале» догнать не мог.
Боцман расхохотался так, что пролил пиво, видимо, тоже хорошо помнил, как его ловили.
- Ну, короче, - закончил он общий рассказ, отсмеявшись, - у нас тут есть почти все, ну, кроме негров. Они в Тамбове не водятся, климат не подходящий.
Демон на это объявил на всю базу, что если кто-нибудь откопает в городе негра на байке, то он его с удовольствием в клуб примет, просто для комплекта. И вообще, в «Пятом колесе» полное равноправие.
- Ты забыл, у нас свой индеец был! - добавил Фриц, - Ну Виннету, который теперь Маглор.
- Не был, а есть, - перебил его Рол, - Мало ли кто почему без байка остался. Цвета, заметь, он рисовал.
- Не индеец, - поправила Хакерша, - Маглор же кубинец.
- Да все они там чингачгуки! - не согласился Фриц, - Ну, короче, специально для гостей: у нас тут демократия. Не как в Госдуме, а настоящая. Главное, что ты честный ездок, а не упырь. За демократию, мужики!
Ближе к вечеру окончательно наклюкавшийся Ковбой уже не пытался подъезжать к Алене. Отловив ее в коридоре, он принялся цветисто извиняться, говоря, что к девушке «своего лучше друга Инцидента» он бы никогда не позволил себе подкатывать. А потом громким шепотом сообщил, что Рол в свое время спас ему жизнь и что он, Ковбой, теперь до гроба ему обязан.
Рол все эти словоизлияния пресек, посоветовав Ковбою рулить уже спать. После он объяснил Алене, что действительно как-то раз попал на этого бродягу на вызове, но о спасении жизни речь не шла. Просто пьяный Ковбой слетел со своего «мустанга», но пьяным и дуракам везет, потому обошлось без тяжелых последствий:
- Ну, был бы мозг, было бы сотрясение. Сама видишь, что это за кадр. Вообще-то, он чувак неплохой, но расп...й сказочный.
- А зачем ключи в бензобаке топить? - вспомнила Алена рассказ о Вштырлице и ГАИ.
- Это у ментов такой прикол есть. Если, допустим, ты без прав попался, а возиться с тобой неохота. Он берет ключи от байка — и в бак их. А ты потом иди как дурак, кати байк руками на базу. Да еще вытащи их потом назад.
Рол устроился на подоконнике верхом, закурил и продолжил:
- Мне как-то утопили. Ну что, семнадцать лет, прав нет. Хорошо, что у меня тогда не «Днепр» был, а «Иж», он полегче. И все равно, еле допер. Тогда базы еще не было, мы у Демона тусовались, там частный дом вроде моего. Ну, Демон — мужик суровый. Утопили, говорит, давай доставай. Сижу, как идиот, ковыряюсь проволочкой, от бензина аж глаза слезятся. Тут Боцман подъехал. Что говорит, не клюет, так ты наживку смени. Дал магнит на веревке. А если что не так, я тебе, мол, спиннинг дам.
- Сурово у вас тут, - заметила Алена.
- А как еще молодняк учить? Вон, Фрицу понадобилось башкой долбануться, чтобы соображать начать. Походу, крепко его приложило, раз бритый под ноль вернулся. Мишка-Ковбой в канаву улетал пару раз. Я тоже бился, один раз очень крепко. «Ижик» мой ту аварию не пережил. О, гляди ты! - Рол вдруг отвлекся от воспоминаний и махнул рукой кому-то за окном, - Легок на помине. Ну, Солнышко, теперь ты наших брательников точно не перепутаешь. Юрка пришел.
Наверх по гулкой лестнице поднялся парень, который был бы, пожалуй, полной копией Сереги, если того остричь и причесать.
- Привет, Сашк, - кивнул он Ролу и пожал протянутую руку, - Серега не здесь?
- Здорово, Юрка, здесь он, где ж ему еще быть. Хакерша ведь здесь, «Ямаху» ее ты видел внизу.
- Ключи забыл на работе, - Юрка развел руками, - У самой двери вспомнил, что так в столе и остались.
Втроем вернулись они опять в комнату. Серега, узнав про ключи, только головой покачал:
- Да, заездили они тебя в край, братуха. А говорил, летом работы меньше.
- Когда как, - ответил тот коротко и опустился на свободную часть дивана, пристроил под столом пакет, с которым явился, - Отдышусь и пойду. Денек действительно тот еще. Ты сам когда домой?
- Поздно.
- Если что, еды не покупай, я все взял.
Серега сунул нос в пакет:
- А макароны-то зачем? У нас еще были вроде.
- Ага, только до них уже добрался твой крыс. Я их есть не буду.
- А я буду. Ну, хакнул наш Хакер макароны, что с того, не нагадил же, - Серега пожал плечами.
- Пива хочешь? - спросил Юрку Гремлин.
Тот чуть помедлил и согласился:
- А давай. Хуже не будет.
Гремлин вручил ему бутылку. Юрка огляделся в поисках стакана, не нашел и стал пить так.
Пил он аккуратно и медленно. Вообще, вид у второго из близнецов был усталый и заморенный. Алене даже показалось, что у глаз его чуть морщинки залегли и выглядит он немного постарше брата.
- Что, загоняли сегодня? - спросил Рол приятеля.
- Не то, чтобы уж совсем... До полудня было тихо. Потом какой-то добрый человек пожелал мне хорошего дежурства - и понеслось.
- Я бы убил за такое пожелание.
- А толку? На мне все приметы работают, - Юрка улыбнулся мягко, будто виновато, - Ну, не знал человек, чем такое чревато. А дальше нам привезли «автодорожку». Это не считая двух плановых операций.
- Как оно?
- Относительно. Дня через три на снимках будет ясно, как срастается. Ладно, Сашк, к черту про работу. Что у тебя тут хорошего? Смотрю, к тебе гости приехали?
- Кстати да. Это Солнышко, она у нас почти из Саратова.
- Из Аткарска, - поправила Алена, - Но там близко.
- Ну да, я там как-то был, - вспомнил Юрка, - Автостопом мы его с Ромашкой проходили, когда учился там у вас.
- Рол рассказывал. А почему нельзя такого желать на работе?
- Примета, - он снова улыбнулся, но серые глаза смотрели устало и сонно, будто вот-вот отключится и уснет прямо здесь, - если тебе пожелают чего-нибудь вроде «хорошего дежурства» или не дай бог, «спокойной ночи», жди неприятностей. Это не только у нас такая примета. Менты и пожарные тоже не любят, когда им такого желают. Ну, им еще «до свиданья» не говорят. На всякий случай.
- А что тогда желать?
- Нам — только удачи, - ответил уже Рол, - Ничего другого все равно не сбудется.
Разговор вскоре снова завертелся вокруг мотоциклов, в него новый гость байкерской компании уже не вступал, он вообще откровенно клевал носом.
Фриц громко рассуждал о скоростях и моторах. Пиво ударило в его бритую голову, и он, отчаянно жестикулируя, расписывал приятелям, в основном Ковбою и Гремлину, про свою давнюю мечту поставить на байк четырехцилиндровый двигатель.
Боцман идею не одобрил:
- И куда тебе по нашим дорогам четыре цилиндра? Ты уж тогда сразу крылья прикрути, не разложишься, так взлетишь.
- И двигатель от трофейного мессершмитта, - ввернул Серега, - Только гляди, как бы тебе наши летуны «сушку» на перехват не подняли.
- И останется от нашего Фрица только звездочка на фюзеляже, - закончила Хакерша, - Лень, - она похлопала друга по стриженой макушке, - Ты не обижайся, но с таким движком тут даже Граф не станет заморачиваться.
- Не стану, - подтвердил тот, - У меня кое-что получше припасено. Вот сгоняю в Москву — ахнете.
- Неужели берешь? - спросил Серега.
- Беру. Сам-то когда за байком поедешь? А то давай махнем вдвоем, помогу выбрать.
- Как бы не весной только. В сентябре права получаю, но боюсь, по деньгам бы не просесть. Мы уж как хотели, вместе сгоняем, - он приобнял Хакершу, - Эх, вот бы на нем и вернуться, чтобы с перевозкой не париться. А что, у нас два байка будет, за день долетим.
- Серега, не вздумай! - его брат резко выпрямился и сна не осталось ни в одном глазу, - Объясни хоть ты ему, - обернулся он к Хакерше.
- Серый, успеешь еще объездить, - та погладила его по руке, - Проверяй — не проверяй, все равно что-нибудь заглючит. Вот заглохнешь посреди чиста поля, что тогда? Я не Боцман, могу не отладить.
- Заглохнешь, твое счастье, - нахмурившись продолжал Юрка, - Но навернешься - ко мне лучше не попадай. Иначе доделаю то, чего не доделал чего асфальт.
- Ну, поехали, - скривился Серега, - Братуха, ну ты сейчас как наша мама, блин!
- Вообще-то, тебя старше.
- Ага, на целых пятнадцать минут! Ну с какого ты решил, что я разложусь, как только сяду на байк? Сашка вообще гоняет как три камикадзе, и ничего. За него ты спокоен.
- Ну, вы блин еще подеритесь, горячие эстонские парни! - вмешался Демон, - Спокойно Юрка, никто никуда не загремит. Хакерша у нас девочка грамотная, она и сама никуда гнать не будет, и Сереге не даст. А байк лучше действительно везти в контейнере.
- Не боись, Инцидент в байкерятне всего один, Серега аккуратно водит. Я же видел, как его Хакерша учит, - сказал ему Рол, - Но на совсем новом байке и я бы из Москвы не поехал. Лучше дома опробовать.
- Дома так дома, - Серега не стал спорить, - Кстати, о доме. Держи, братуха, ключи. Мы с Хакершей наверное сейчас к ней. Верно, радость моя? - он обернулся к подруге, та кивнула.
- Ладно, только если вернешься сегодня, стучи громче, а то я не проснусь, - ответил Юрка, нашаривая под столом пакет, - Я тогда пошел. Хорошо тут у вас, но сейчас точно усну.
Вниз, в гараж они спускались впятером. Серега помог Хакерше закатить мотоцикл внутрь. Домой они по понятной причине собирались идти пешком.
- Отсыпайся. Хочешь, можешь крыса нашего выловить, - сказал Серега брату, - а то он и эти макароны взломает.
- Так мне он в руки не дается.
- Правильно. Чует небось, сколько ты лабораторных крысюшек пошинковал в своем институте, - ввернул Серега.
Юрка не обиделся ничуть:
- Не так много, как некоторые думают. Ты мышей компьютерных больше вскрыл, чем я живых. Знаешь, чем он их, а Сашк? - кивнул он Ролу, - Он их «москитом»(8) чинит, моим, кстати, старым.
- Кстати, - тут же вмешалась Хакерша, - Юр, а у тебя еще одного такого нет? Задолбалась паять мелочевку, держать нечем.
- Поищу списанный, только напомни мне на той неделе. Чего только народ не выдумает.
Проводив всех троих, Рол и Алена вернулись опять наверх, за окном уже вечерело, и никуда идти Алене не хотелось. Она даже перестала расспрашивать Рола, оставив себе роль молчаливого наблюдателя.
- Ну что, как тебе экскурсия? К Рыбке завтра заглянем? - спросил вскоре он сам.
- Пожалуй, да. Хорошо сидим. Странно, что меня сюда раньше не заносило. Я ведь уже была в Тамбове.
- Так база всего полтора года существует, - ответил Рол, - Сколько мы с этим домом долбались, сказать нельзя. Он же аварийный считался. Какие балки внизу, в мастерской потолок поддерживают, видела? Ставили всей командой. Зато теперь у мотобратии свой дом есть. За то Демону спасибо надо сказать и Графу. Не умей он договариваться, хрена бы нам дали сюда въехать.
Он бы и еще что-нибудь рассказал, но свет вырубился так резко, что гитара Гремлина замолчала на половине такта. Кто-то выглянул в окно — темнота затопила всю улицу. Похоже, случилась авария на станции.
Со стороны коридора вдруг взвился негодующий фальцет:
- Какого Чубайса?! - скрипучие половицы вздрогнули под тяжелыми шагами.
- Какого Чубайса, я вас спрашиваю? - рявкнули уже в комнате, - Кто опять пробки высадил?!
- Дракоша огнедышит, - фыркнул Гремлин, - вот сейчас мы от нее свечки и зажжем.
Загорелись не просто свечи, а почти костерок - десятка два свечей на большой чугунной сковородке. Импровизированный подсвечник водрузили на стол и в дрожащем свете в дверях возникла рослая худая девица с покрашенными частично зеленкой белесыми волосами. На ее джинсах поблескивали заклепки, а шею обвивала в три оборота тяжелая цепь, на которой болтался знак анархии размером с блюдце.
- Дракоша, - мягко сказал Демон, - мы тут не при чем. Глянь в окно — весь квартал вынесло.
- А, Чубайс его язви! - в третий раз выругалась она, - Тогда дайте пива.
Ей налили полную кружку и Дракоша плюхнулась в кресло, которое освободил для нее Гремлин.
- Продолбали репетицию, - ворчала она, - в кои веки я всех собрала, и нате вам из-под кровати! Концерт сорвем из-за этих чубайсовых детей!
Похоже, рыжий энергетик был ее любимым ругательством на все случаи жизни.
- Это Дракоша, солистка «Промзоны 5». У них тут репбаза. Есть еще пара групп, но сегодня не их очередь репетировать, - объяснил Алене Гремлин, - Вот завтра мы здесь поем. Мы, это «Дети подземелья». Ты здесь надолго еще? А то приходи на концерт в «Пацифу».
- Это куда?
- Инцидент, елки зеленые! - поразился Гремлин, - Человек издалека приехал в город, а ты ей даже не показывал, что есть на свете «Пацифа». Не понимаю. Ты же в отпуске.
- Не гони впереди байка, Гремлин. Успеется, - усмехнулся Рол, - Лучше налей даме пива.
- Даме хватит, - остановила его Алена, а то не дойду никуда, - Кстати, а что такое «Пацифа»?
- Ну, клуб как клуб. Только основал его сообразительный мужик из неферской тусовки. Висит там на входе пацифик, размером с люк. Из люка собственно и сделанный. И царит там Макароныч. Думаю, если мы еще и ему про Одинокого Волка расскажем, он нам даже за счет заведения поставит по кружке. И еще по одной, чтобы больше никому не рассказывали. Потому что травить байки про байкеров в «Пацифе» Макароныч любит сам. Он всегда готов заезжему народу лапшу на уши вешать. А домой нам придется идти пешком. Такой я в седло не сяду.
Они возвращались уже ближе к полуночи. Половина фонарей на узких улицах не горела, зато в небе висела желтая и круглая как блин луна, ее с удовольствием отражали лужи.
- Классно было. Хороший мужик этот Волк. Странно, что так долго прятался. Народ-то на базе свойский, правильный, - размышляла Алена вслух, все пытаясь уложить в голове события ушедшего дня.
- То, что база стоит и народ друг друга держится, это опять же заслуга Демона. Упырей хватает. Только сюда они не заходят. А Волк... Понимаешь, побиться и потерять возможность ездить, это многих ломает. Ну, ты же читала все эти геройские истории про пилотов, что готовы были летать без рук — без ног, лишь бы летать. Байкер — тот же пилот. Это кусок тебя, хорошая такая половина, - сказал Рол убежденно. Хмель его словно бы не брал, только разговорчив стал несколько больше. Голос при этом оставался совершенно трезвый.
- Сколько же ты ездишь? - спросила Алена.
- С четырнадцати лет.
- Потому ты и Маугли? Маугли, воспитанный стаей байкеров, - догадалась она.
- Угадала. Но звать меня так сейчас может только Демон. Когда-то от него я имя и получил.
Вот ты сколько ходишь по трассе?
- С пятнадцати. Выходит, мы оба трассой меченные с малолетства.
- Соображаешь, дитя цветов. На трассе нет вранья, только законы физики. Трасса — очень честная вещь. У нас говорят: «Четыре колеса возят тело, два - душу». Короче, ты меня поняла. Трассу любят за свободу. Кстати, я все хотел спросить, просто любопытно, - он подмигнул ей, - почему ты не застремалась у меня вписываться? Без обид, просто я пока не допер.
- Ага, девочке опасно одной ходить куда-то со взрослыми мужчинами и большими собаками, - Алена улыбнулась, - Чувак, мне двадцать пять лет, если ты не понял. Я видела на трассе многое и многих, будь с тобой что не так, я бы тебя раскусила еще тогда. Ты тяжелый, колючий. Но не страшный. И ничего такого не хотел. Иначе ты по-другому бы себя вел. Стал бы брать на доверие или на слабо. Ну, там выпить бы предложил. А ты сам свой, без дураков.
- Спасибо. Любопытная трактовка. Только впредь раскусывай осторожнее, зубы береги.
- Хочешь быть большим и страшным? Будь, мне не жалко. Навестим завтра Аквариум?
- Непременно, - пообещал Рол, - и покормим Рыбок, сколько их там ни плавает.
- А Серега что, тоже ролевик?
- Нет. Играет как раз его брат. У Серого и прозвище появилось из-за Юрки. Это его местные эльфы любят. Серегу Хакерша к нам привела, вот сдаст на права, будет нас снова одиннадцать, - Рол помолчал и добавил, - Есть очень мало людей, за которых я готов вписаться. Но там точно будут Юрка с Серегой. Без них тебя некому было бы вчера из канавы вытаскивать.
Они еще повыгуливали на ночном пустыре собаку прежде чем окончательно вернуться домой. Пили крепкий чай, сидя в кухне. Алена не рискнула расспрашивать товарища дальше. Кажется, она подошла к той грани, за которой лишние вопросы задавать не стоило. Он снова замолчал, зато позволял рассказывать ей. И она рассказывала. Про трассу, про путешествия на Грушинский и «Радугу», про дальнобоев, про дорожные приключения и про Ежа Грузового, хозяйку древнего хиппового флэта в Саратове.
Все хиппи попадают в рай
We all live in a yellow submarine.
The Beatles
В Аквариуме оба появились утром. Печальная Рыба Солнце обитала на широком проспекте, в старенькой кирпичной пятиэтажке на самом верху. На окне ее комнаты по стеклу цветным лаком был нарисован огромный зеленый пацифик, светивший ночью, когда в доме горел свет, всему бродячему народу как знак того, что на этом флэту их ждет чай, ништяки и хорошая компания. Рыбка была прежней, какой и два года назад. С теми же феньками почти до локтя на обеих руках и неувядающими бисерными подсолнухами на зеленой бандане.
- Солнышко! - Рыба Солнце так крепко стиснула Алену маленькими, но очень сильными руками, что у той чуть кости не захрустели, - Солнышко приехала! Роланд, я тебя люблю! Где ты ее нашел?
- В канаве! - ответила вместо него Алена, - Вот где нынче находят бродячих пиплов.
- Да, получается, что так, - согласился Рол, - Вот, решили зайти в Аквариум, всяких Рыбок покормить.
- Рыбки довольны и счастливы. Проходите, пиплы. Вы сегодня удачно зашли — прямо на крестины. Мышку в систему принимаем.
Сторонние люди говорят, что кто видел один вписной флэт, тот видел все. На Рыбке это не работало никак. Аквариум даже для Тамбова был уникальным местом. Единственным в своем роде, как и его хозяйка.
Рыбе Солнце за сорок. Сколько точно, Алена не знает, да и вообще мало кто даже из постоянных гостей Аквариума это знает. Она маленькая, худая, легкая, тонкая в кости, с русыми с сильной проседью волосами, всегда прикрытыми банданой. Любит яркие цвета и солнечный свет. В двух комнатах, коридоре и кухне Аквариума нет ни одной стены, где бы не висела картина, или не было что-нибудь нарисовано. Рисовала Рыбушка и разный народ, который здесь вписывался. На правах постоянных гостей заходят сюда олдовые тамбовские хиппи, такие же, как и хозяйка. Алмасты — веселая тетка-археолог, большая любительница анекдотов и немыслимых пестрых юбок, сшитых из чего только можно, ее взрослая и самостоятельная дочка Фиалка, которая чуть не каждый месяц красит хайры в новый цвет и умеет плести феньки из цветных ниток, которые никто больше не может повторить. Появляется иногда Ешкин Кот, флегматичный философ, любитель и знаток старого джаза. Кот торгует дисками на центральном рынке и часто притаскивает послушать что-нибудь новенькое. Макароныч, хозяин «Пацифы», здесь, оказывается, тоже теперь частый гость. Потому что если какой-то народ приезжает давать концерт, то вписываются они обычно в Аквариуме.
Только сейчас, вдохнув позабытый запах масляных красок, который здесь пропитал все от пола до потолка, Алена поняла, как она соскучилась по этому дому. Если есть где-то в мире постоянство, то только здесь.
В кухне на сковородке размером чуть не с велосипедное колесо жарилась картошка на всех. За картошкой следила невысокая, но очень фигуристая девчонка лет восемнадцати, с двумя десятками мелких косичек — та самая Мышка, которую собрались принимать в дружную компанию местных хиппи. Обычай «хипповских крестин» здесь прижился давно. В прошлый раз его устраивали Алене. Ее системными родителями назначили тогда Зайку и Ромашку. С чего тут такое прижилось и кто придумал, не помнила даже сама Рыба Солнце. Хотя придумала, скорее всего, Алмасты, уж очень тянуло от этого процесса всякой этнографией, на которой она съела не собаку, а целого медведя. Причем белого, потому что ученая тетка Алмасты загонялась всю жизнь по северным народам и даже защитила по ним диссер.
Принимаемого в местную коммуну пипла протаскивали за руки под креслом, на котором по идее должна была восседать самая олдовая герла в компании. На выходе, так сказать, на свет, новорожденного брата по разуму поливали щедро пивом и надевали феньку.
Будущая новорожденная помешивала на плите картошку и гадала, кто попадет в ее системные родители. Мышке очень хотелось, чтобы это была именно Рыбушка, та отнекивалась сперва, что дескать уже стара для всего этого, но после согласилась.
- Вот как знали, что будет с чем поздравлять! - Рол водрузил на кухонный стол пакет: сок, печенье, почти кило кураги и конфеты.
- А ты будешь моим системным папой? - тут же уцепилась за него Мышка.
- Не выйдет, - отвечал Рол с самым серьезным видом, - Я не тот биологический вид.
- Хочешь сказать, что хиппи с байкерами не скрещиваются? А как же тогда Гремлин? - спросила его вошедшая в кухню Фиалка (волосы у нее на этот раз были фиолетовые, под стать прозвищу) и тут же полезла обнимать Алену, - О, привет, какие пиплы! Теперь у нас Солнце и Солнышко. Могу встать посередке и желание загадывать.
- Может, и скрещиваются, но в моем случае берусь сказать, что за гибрид выйдет. Мышка на байке — такого система не переживет!
Над головой Алены вдруг послышался какой-то шорох. Она глянула вверх. Там, под потолком кухни хозяйственная Рыбушка устроила что-то вроде больших антресолей, на случай, если вписчиков будет настолько много, что не всех найдется куда положить. На антресолях спать удобно и тепло, только уж очень есть хочется и во сне снится еда, потому что кухня. Они со Скальдом когда-то ночевали тут.
Из-за занавески, отгораживавшей антресоли от кухни, выскользнула длинная золотистая прядь и упала ей на плечо. Алена только успела позавидовать, кого из местных хиппушек одарила природа такими роскошными хайрами, как оттуда выглянула заспанная физиономия. Совершенно не девичья, потому что никакая герла, сколь бы не измывалась над ней природа, не нуждается поутру в бритве. Голубые, чуть не в пол-лица глазищи моргнули и тут же сонно сощурились.
- Всем доброе утро, - сказал обитатель антресолей и исчез за занавеской, чтобы выглянуть наружу уже в очках. В них он сделался немножко похожим на Леннона, каким бы тот мог быть лет в двадцать пять.
- Ну вот, - сказала Фиалка, - Ангела разбудили. Вылазь, чувак, завтрак поспел. Рола ты знаешь, а это — Солнышко. Она приехала.
- Утро настало, вот и Солнышко, - Ангел улыбнулся от уха до уха и слез.
Он оказался ростом повыше Рола, широкий в плечах, с длинными волосами почти до ремня, а выражение лица совершенно детское, любопытствующее.
Похоже, это был приезжий вписчик. Алена никогда и не слышала ни про кого в Тамбове с таким прозвищем.
- Привет, друг, - кивнул Ангел Ролу, - Ты сегодня вовремя.
- В хорошем смысле, надеюсь?
- В обоих, - вздохнул тот, - но об этом потом. Сейчас вроде все хорошо.
- Народ! - позвала из коридора Рыбушка, - идите в комнату, просторнее будет. Сейчас позавтракаем — и к делу. Будет одной системной Мышкой больше. Фиалка, вытащи там Кота из мешка.
Посреди большой комнаты, сейчас залитой утренним солнцем, висел здоровый самодельный гамак, сшитый из десятка старых джинсов. Длинные штыри, загнанные глубоко в стены, удерживали его. В гамаке обычно спала Рыба Солнце, он был устроен строго напротив окна, чтобы она могла просыпаться с рассветом. Гамак болтался так низко, что в нем можно было и сидеть как в кресле.
В спальном мешке на диване кто-то дремал. Фиалка расстегнула молнию, и на свет божий, отчаянно зевая и жмурясь, вылез Ешкин Кот. Он долго зевал и отмахивался от Фиалки, пока Мышка не притащила ему кофе. К чашке он тут же присосался и ожил. «Развернулся из клубка», - как сказала Рыба Солнце.
Стола не было, завтрак расставили на полу, на двух «пенках», прикрытых скатертью. Сидели тоже на полу, на разнокалиберных диванных подушках. Пива последнюю банку приберегли для крестин.
- Ну что, - нетерпеливо спросила Мышка, когда с завтраком было покончено, - начнем?
- Ладно, - махнула рукой Рыба Солнце, - стара я уже, правда, ну так и быть.
- Погоди, - вмешалась Фиалка, - а как же второй родитель? Мышку сперва надо «зачать», как положено. Кот?
- Мяу! - отозвался тот, - Кот Мышку родил? У меня уже и так системных котят полным полно.
- Ну, остается Ангел. Чувак, ну, пожалуйста, - Мышка жалобно заморгала глазами.
- Мне не жалко, - тот улыбнулся немного застенчиво, - только что я должен делать?
- Ой, правда, мы же при тебе никого не принимали в тусовку, - спохватилась Рыбка.
- Поцеловать ты ее должен! - сказала Фиалка.
- Вот прямо здесь?
- Ну, мы можем отвернуться, - хихикнул Кот.
Это было удивительно для такой компании, но Ангел действительно смутился. Он даже чуть покраснел, а потом подошел к устроившейся в кресле Печальной Рыбе Солнце и бережно поцеловал ей руку.
- Браво! - захлопала в ладоши Фиалка, - Ангел — ты настоящий рыцарь. Этого достаточно, и не спорьте никто. Мышка, лезь под кресло. Да не с той стороны. Или ты просишь родить тебя обратно?
Мышка вздохнула, полезла под кресло со стороны спинки и выглянула у сидящей Рыбы Солнце между коленок:
- Ну, мне вылезать?
- Давай уже, - сказала Фиалка, - а то я сейчас не удержусь и все пиво выпью!
Мышка сунулась вперед и ойкнула:
- Я застряла.
Фиалка и Алена стали тянуть ее за руки, но Мышка, видимо, зацепилась джинсами за пружину в днище старого кресла и начала пищать, что она не пролезает.
Рол от души расхохотался, наблюдая эту сцену:
- Блин! Тоже мне, акушерская бригада. А ну, брысь!
Он сунул руки под кресло, разогнул лопнувшую пружину, зацепившую Мышку за пояс, а потом ухватил ее за ремень и за шиворот и выволок наружу.
- Вот так, - Рол рывком понял Мышку на ноги и отвесил ей шлепка пониже спины, - Вот так поступают с младенцами, забирайте свою новорожденную!
Пиво окропило Мышкины косички, фенька поселилась на правой руке вместе с еще пятью, и новоявленная Мышка-хиппушка запустила в Рола подушкой, возмущенная обстоятельствами своего «появления на свет».
- Я тебя съем!
- Я невкусный, возьми лучше печенье. Не надо было застревать.
- Ну что, отметим день рождения Мышки? - спросила Рыба Солнце.
- Чур я за пивом не пойду! - тут же отозвался Кот, - А то сразу начнется: а давайте Кота пивом обольем.
- Можно соком отметить, - ответила ему Рыбка, - главное — процесс, а уж чем, это неважно.
- Нам дури своей хватит, а пивом и так от Мышки теперь пахнет! - фыркнула Фиалка.
В конце концов решили сварить глинтвейн, и Фиалка с Мышкой ушли на кухню. Фиалка готовить, а Мышка — учиться.
Кот опять раскладывал свои диски, обещал какие-то новые альбомы и ворчал, что задалбывает налоговая и вообще, пора ему свертывать лавочку. Рыбушка сидела в гамаке и плела феньку из мулине, приколов ее булавкой к подушке.
- Что у вас плохого? - сходу спросил Рол.
- А чего у нас может быть плохого? - Рыба Солнце пожала сухим плечиком, - Да не гляди ты так, не всплыла пока Рыбка кверху брюшком, фиг вам всем.
- Тогда что хорошего?
- Меня на работу взяли, - сообщил Ангел, очень довольный, - в первый раз на постоянную. И люди хорошие.
- У тебя все хорошие. Куда?
- В бригаду. Ремонт будем делать.
Постепенно за разговорами Алена поняла, что Ангел застрял на флэту надолго, а пришел откуда-то издалека. Он появился в Аквариуме спустя полгода после того, как Алена в прошлый раз приезжала. Ангелом назвала его Рыба Солнце, уж очень неожиданно он появился.
- Представь себе, Солнышко, ночью стук в дверь. Открываю — стоит это чудо, мокрое до нитки, дождь лил. Ты, говорю, с неба что ли свалился. А он мне: да. И тут же посреди коридора отрубается и засыпает.
Ангел был немного смущен, но не возражал поделиться обстоятельствами своего появления в Аквариуме. Он вообще не по возрасту легко смущался, хотя выглядел довольно компанейским товарищем.
С кухни раздался какой-то звон, который Кот определил как «на кухне Мышка уронила банку»(9). Уронила бутылку, к счастью, пустую. А через минуту Фиалка и Мышка торжественно внесли в кухню кастрюльку с глинтвейном.
- Ну, Мышку с днем рождения! - объявила Рыба Солнце, - Котище, погляди в окно, там «люди в черном» не стоят опять? А то может им тоже отнести, пусть за нас порадуются.
Анекдот был давний. Кто-то напугал однажды народ в Аквариуме, что «чекисты», то есть ФСБ, действительно отслеживают все крупные флэты в городе, а Аквариум так вообще в первую очередь. Долгое время в углу двора дома и в самом деле дежурила черная, в минус затонированная «девятка», она приезжала и уезжала каждый день в одно и то же время, но никто ни разу не видел, чтобы из нее выходили люди. Вскоре все гости Аквариума уверились в том, что они все, как объявил однажды Ешкин Кот, «под колпаком у Мюллера». Рыбка сперва забеспокоилась, а однажды взяла и под удивленными взглядами собравшейся в доме тусовки вышла во двор, неся тарелку с пирогом. Водрузила ее на капот «девятки» со словами: «Поешьте, пиплы, запарились небось сидеть» и удалилась, очень довольная собой.
Назавтра, рано утром Аквариум разбудил звонок в дверь. На площадке, когда сонная Рыбка пошла открывать, никого не оказалось. Только стояла на полу пустая тарелка.
Народ долго гадал, кого же угостила Рыбка пирогом. Кто-то утверждал, что мол делать что ли нефига «конторе», пасти мирных хиппи, обычные братки или частные сыщики кого-то выслеживали. Но сторонники версии с «прикормленными чекистами» уверяли, что никаким браткам в голову бы не пришло возвращать назад тарелку.
«Чекисты» под окнами на этот раз не тусили. Их вообще с тех пор не видели, вероятно, те нашли более укромное место для засады.
Разговор завертелся вокруг трассы, вписок и путешествий. Оказывается, Ангел был и в Аткарске, но проездом. Ему понравился город, он даже рисовал его, жаль только, рисунков не сохранилось. Как раз под Тамбовом злые люди оставили Ангела без рюкзака. Да и прыгать ему пришлось из той машины на ходу, чтобы в еще худшую историю не влипнуть.
- А где ты еще был? - спросила его Алена.
- Много где был. Вот, пипл знает уже. Просто жить негде было. На одном флэту впишусь, на другом, подработаю, где сумею, - рассказывал тот, - Привык.
- Дома-то лучше, а? - Рыбка дотянулась со своего гамака и пригладила ему волосы.
- Лучше. Просто не привык еще. Я ведь давно ушел.
- И не искали? - удивилась Алена.
- Зачем. Ищут, когда нужен, - Ангел пожал плечами.
- А как же армия?
- Был я там, - ответил Ангел равнодушно, будто речь шла всего лишь про неудачный поход в кино, - Скучно.
Тут даже Рол удивился:
- Вот сто лет знаешь человека и не вкуриваешь. Всегда думал, что служившего опознаю с полпинка. Что же ты там делал?
- Ремонт. Ну, строили мы еще. Всякую фигню строили.
- Стройбат?
- Он самый. Скучно. И кормили плохо, - он чуть поморщился от неприятных воспоминаний, - Лучше на трассе не поесть сутки, чем так есть. От этой еды я, наверное, и заболел. Вышел совсем больной.
- Да, кормят там той еще отравой, - согласился Рол, - ты себе язву заработал что ли?
- Вроде того. Они говорили, но я забыл. Худо было, очень.
- Да, влип ты чувак, - сказала Фиалка, - С такими хайрами — да в военкомат. Где ж ты в армию-то попал? Ты раньше не рассказывал.
- Так никто не спрашивал. На флэту попал, в Ростове. Нас всех поймали, кто там вписывался, и повезли в военкомат. Хвоста, который хозяин флэта, потом отпустили, он уже отслужил. И Вики еще отпустили, потому что девочка, хотя и не похожа. Пока медкомиссия не раздела, не верили. Ну, зато я там ремонт делать научился. Теперь работа есть, без того меня бы в бригаду не взяли. А хайры потом опять отросли.
- А после армии опять на трассу? - спросила Алена. Она видела прежде таких бродячих пиплов и очень удивлялась. Ангел был простоват, но не казался каким-то тронутым или убежденным скитальцем, не живущим дома из принципа. Пожалуй, ему очень повезло забрести именно в Аквариум. Рыбушка нередко пристраивала таких вот оставшихся без руля и без ветрил, вроде этого загадочного пипла.
Вина Ангел не пил вообще. Курить, похоже, тоже не курил. Говорил он чуть медленно, будто не очень уверено, но беседовать с ним было легко. Чем-то он напоминал Рыбушку, выражением глаз что ли, Алена так и не разобрала, но определенно, между этими двоими было нечто общее.
- Расскажи, как ты в монастыре вписывался, - подмигнула ему Рыбка, - Вот какие дела, пиплы. В монастыре несколько месяцев целый живой Ангел жил, а никто этого не понял.
- Офигеть! Ангел — в монастыре. Вообще-то, самое то. Монахи тебя к себе не зазывали насовсем?
- Там не монахи были, а монашки, - Ангел потупил глаза, - Когда меня из армии выгнали, я совсем больной был. Пошел на трассу, а сил нет. Думаю, надо идти в деревню, может там хоть аптека есть. Смотрю, родник, а над ним часовня, красивая такая. Подошел, воды попил, сел на крыльцо и идти не могу, сил нет. Тут подходит бабулька, вся в черном. Я даже сначала решил, что она мне глючится. Что, говорит, сидишь. Ты молодой, иди работай. Думала, я как на паперти, аскаю тут. Я говорю: а что, работа есть? Давай, сделаю. Спрашивает: что умеешь? Ну я рассказал, умею копать, кирпичи класть, красить умею, рисовать еще. Я же перед армией художку закончил, училище. Там общежитие было, почти год жил цивильно.
Оказалось, рядом монастырь. Вот она меня туда привела, там меня и вылечили. У них хорошая лечебница была, своя. А армейских врачей монашки сильно ругали. И я остался у них жить. Дрова колол, столовую, трапезную по-ихнему, ремонтировал, они меня иконы рисовать научили. Перезимовал, а весной меня зовет настоятельница. Она тетка строгая была, ух! И говорит мне собирать вещи и топать. Я и сам уже на трассу собирался, потому что заскучал. Но все-таки обидно, что так гонят. За что, спрашиваю. А она меня к зеркалу так подводит и говорит: видишь? Вижу, говорю, вот я. А что не так? Рожа, говорит, у тебя смазливая больно. Ты мне всех сестер перепортишь. Уходи лучше сам, пока до греха не дошло. Ну, совсем стремно стало. Я же понимал, что монастырь, а не флэт. Никакого фрилава у меня с ними не было. А она говорит, что нет, кто смотрит с вожделением, тот уже согрешил. В общем, послала она меня. Все-таки добрая была тетка, эта настоятельница. Мать Фекла. Еды мне в дорогу собрала. Вот такая история у меня вышла с монастырем, - Ангел улыбнулся, видимо, вспоминать про монастырь ему было все же приятно, хотя его оттуда и выставили. Он налил соку Рыбушке, которая почти не притронулась к вину, и себе, продолжил, смеясь, - Потом на вписке кино смотрел по телевизору. Не помню, что за кино, не с начала видел. Там вроде меня чувак попал в женский монастырь, а молоденькая монашка с ним убежала. Вроде, насильно ее постричь хотели, она и сбежала. Жаль, не знаю, чем фильм кончился.
Мышка прыснула со смеху:
- Ой, Ангел, какой ты чудной. Кажись, знаю я, что за фильм. Сбежали они, если тебе интересно, и поженились. Все как в хорошей сказке. Если хочешь, я тебе книжку принесу.
- Принеси. Мне интересно будет. Я сейчас много читаю, никогда раньше столько не читал, ни на вписках, ни тем более на трассе. На трассе какое чтение?
Его прервал звонок в дверь. Звонок в Аквариуме свистит и щелкает, как птица. Зачирикало в прихожей, Рыба Солнце слезла с гамака и со словами «Кого сегодня ветер несет?» прошлепала босыми ногами в коридор.
Ветер принес Гремлина, а с ним еще Ромашку и Зайку. Каким-то образом он ухитрился усадить обоих на свой байк.
- Уииии! - запищала Мышка и полезла со всеми обниматься.
- О, какие пиплы! - обрадовался Ромашка, увидев Алену, - Ну ты даешь, Роланд, Солнышко нашел. Сто лет не виделись.
- Ну, вот такой я везучий, когда в отпуске, - усмехнулся Рол.
За те два года, что Алена не была в Тамбове, великий автостопщик Ромашка (если полностью, то звали его именно так) не изменился ни на волосок. Невысокий, широкий в кости, с круглой простоватой физиономией, хайры вьются, потому всегда торчат, как скирда, сколько их не приглаживай. Короткая кудрявая борода возраста ему не прибавляет, и родных тридцать два года Ромашке не даст никто. За лето почернел от загара, вихры выгорели, а фенек на руках прибавилось. Кажется, он их вообще все никогда не носит, иначе рук не хватит. Зайка ему под стать, маленькая, пухлая, курносая.
Алена знала историю, как два года назад Ромашка попрощался со всей тусовкой и ушел автостопом в Тибет, заявив, что будет проситься в местный монастырь. Монахом он в итоге так и не стал и просветления не нашел. Обитатели монастыря научили Ромашку заваривать чай и отправили его обратно, сказав, что он еще не все дела доделал в миру. На обратном пути не состоявшийся подвижник чуть не огреб неприятности за нелегальный переход границы, но всемогущий Будда не выдал. Алена помнила еще, каким старый знакомый вернулся из того путешествия: тощий как щепка и под ноль выбритый. Полгода Ромашка не ел мяса, жил в полной аскезе, и народ уже решил, что в том путешествии он слегка спятил. Летом Ромашка выбрался в сторону Питера на «Радугу», а вернулся уже слегка обросший, в феньках и в компании с Зайкой. Зайка так и осталась в Тамбове, а Ромашка через год отъелся обратно и больше ни о каких монастырях не думал. Но умение хранить философское спокойствие при любых траблах осталось при нем. Как и любовь к автостопу.
Обычно по трассе Ромашка ходит один, Зайка не такой любитель ездить. Чтобы они вытащились куда-то вдвоем, повод должен быть серьезный. Серьезным поводом оказался не много, не мало — концерт «Калинова моста». Такого Зайка, конечно, не могла пропустить. Она привезла кучу кассет и Кот тут же часть из них закогтил, чтобы переписать.
Ромашка стащил с плеч свой рюкзак. Этот предмет в его руках, несомненно, имел третье измерение. Что бы ни произошло в тусовке, у Ромашки непременно находилось в рюкзаке что-нибудь подходящее к случаю. Он доставал оттуда нитки и иголки, когда кто-нибудь обрывал пуговицу или цеплял рукавом за гвоздь. Нож и штопор, открыть что пьют и нарезать чем закусывают. Леску и бисер - сочинить в полевых условиях кому-нибудь феньку. Чай в любом количестве, потому что по чаю он был известный эксперт и большой любитель разных загадочных китайских сортов. Книжки, блокноты, карандаши, мелочь на проезд и жетоны на все существующие метро: московское, питерское, самарское и еще фиг знает какое. Сейчас на свет были вытащены две полторашки с чем-то насыщенно-красным.
- Пиплы, это надо оценить. Такое вино ставит один чел в Питере. Вишневое. Лучше вы не найдете. Фамильный рецепт.
Ромашка считался большим знатоком именно чая, а не чего покрепче. Чтобы он похвалил вино, да еще домашнее, оно действительно должно быть очень вкусным.
Оказалось, они с Зайкой вернулись еще вчера ночью. Повезло с дальнобойщиком, который шел аккурат в Тамбов, так что добрались быстро и без пересадок.
Вино разлили по чашкам, Зайкин домашний пирог (Зайка всегда приходит в гости с пирогами) разрезали на всех. Рыба Солнце пила мало, а Ангел только чуть глотнул из ее бокала и перешел опять на сок. Остальные оценили и пожалели, что автор не пожелал делиться с Ромашкой фамильным рецептом.
Со стены сняли гитару и Гремлин, лучшее доказательство тому, что хиппи и байкер могут прекрасно совмещаться в одном человеке, запел старый хипповый гимн о прекрасных и недостижимых временах, когда система воцарится во всем мире, превратив в неферов нынешних цивилов:
Волосатый пипл всюду будет прав,
На скамеечках завертится фрилав.
Мы дурдомы в прах развеем,
Коноплею все засеем,
И наступит эра кайфа и забав.
Песенка эта была хотя и не старше Печальной Рыбы Солнце, но точно старше Мышки и Гремлина.
Пели, смеялись, гитара шла по кругу, от Гремлина к Коту, от Кота к Алене, от Алены к Рыбе Солнце. Рыбушка повела балладу про Дорожного Бога, который «звал ветры братьями» и от которого, вероятно, пошли первые хиппи.
Но люди теплых деревень свои любили хижины,
И был убит Дорожный Бог влюбленными в уют.
С тех пор его ученики, как все хиппы не стрижены,
Бредут куда-то наугад и песнь дорог поют(10).
Песня была грустная, голос Рыбки звучал печально и немного торжественно, как молитва. Спускался вечер, за окном, над лесом на том берегу Цны запылали алым и рыжим закатные облака. И засмотревшись на закатное небо, Алена вдруг углядела на подрамнике у окна нечто интересное.
Рыбка рисовала часто и много. Она вела изостудию и работала костюмером в небольшой театральной труппе в местном ДК. Рисовала для дела и для себя. Сейчас к стене был прислонен довольно большой холст на подрамнике, почти метровой ширины. На нем, такими же огненными закатными красками, что пылали сейчас над кромкой дальнего леса, переливалось вечернее небо. Закатное пламя пылало в разрыве густых фиолетовых туч, почти до черноты сгущавшихся к краям картины. В яркое зарево, по облачным, обозначенным самыми легкими штрихами рельсам, уходил поезд. Дым из трубы смешивался с облаками, плыли по тучам вагоны, все выше и выше.
Картина притягивала. Огненный закат, окруженный тучами, напоминал какой-то портал, дверь в запредельное, звал к себе, тянул заглянуть за край, туда, куда спешил этот загадочный небесный паровоз.
Алена ни сразу смогла оторваться от картины. Потом изумленно выдохнула:
- Вот это да... Рыбка, неужели твое?
Рыба Солнце улыбнулась. Улыбка отчего-то вышла печальной.
- Мое. Не закончила пока. Что-то здесь не выходит, не вписывается. Но что - никак не ухвачу.
- А по-моему, все на месте, - возразила Алена, - На нее глядишь — и провалиться можно.
- Это да, - подтвердил Ромашка, он тоже только сейчас присмотрелся к картине, - Рыбка, ты крута и волшебна. Это что же, и есть хиппующий паровоз?
- Он самый, - кивнула Рыба Солнце, довольная.
- Какой хиппующий паровоз? - не поняла Алена.
- Этой сказки ты еще не знаешь, - отвечала ей Фиалка, - Рыбка, расскажи, а? И я с удовольствием еще раз послушаю.
- Ты знаешь эту сказку лучше меня. Ладно уж, раз у меня столько системных детей, мне от сказок никуда не деться, - Рыба Солнце устроилась поудобнее в своем гамаке, обняла одной рукой Ангела, другой Мышку, сидевших рядом прямо на полу, и начала рассказывать.
- Когда-то давно машинист одного поезда взял и вдруг захипповал прямо в дороге, - завела рассказ Рыба Солнце, - Кто-то говорит, что он врезался на переезде в телегу с коноплей. Но я так думаю, что просто вышел у него такой день, а конопля тут ни при чем. Словом, машинист стал напевать песенку про земляничные поля и мир во всем мире и при этом так прибавил скорость, что оторвался от земли и сам не заметил, как попал на небесные рельсы. Пассажиры от этого тоже захипповали, стали плести феньки друг другу, петь веселые песни и забыли напрочь цивильные дела и заботы. Дым из паровозной трубы превратился в разноцветные пацифики, а поезд так и улетел на небо и с тех пор там и ходит.
- И куда он ходит? - спросила Алена.
- В хипповый рай, конечно, - ответила Рыба Солнце, а Фиалка тихонько добавила:
- Этот поезд уносит в рай души умерших хиппи.
При этих словах Ангел вдруг как-то сник и поежился, словно его прохватило сквозняком. Рыбка погладила его по голове.
- Эх, пиплы, никто не знает, что такое хипповый рай. Но там наверняка живут и поют Леннон, Дженис Джоплин и Джим Моррисон.
- А еще там должны быть Земляничные поля! - объявила Фиалка, - Те самые.
- И Желтая Подводная Лодка, - добавил Гремлин.
Идея понравилась. Каждый считал своим долгом прибавить что-то от себя, и договорились до того, что в хипповом раю колышутся Strawberry fields, где земляника размером с яблоко зреет прямо на кустах конопли. Что на берегу моря, в котором плавает Yellow submarine, вместо песка бисер, а все ангелы в хипповом раю непременно носят феньки и перья у них не белые, а разноцветные.
- Ангел-Ангел, - спросила его Фиалка, - Не оттуда ли ты родом?
- Конечно оттуда, - ответила вместо Ангела Рыбка, - Откуда же еще? На земле таких не делают.
- Я в командировке, - добавил Ангел без тени улыбки.
- И надолго она, твоя командировка? - спросил Гремлин.
- На всю человеческую жизнь, - отвечал тот, необычайно серьезный, - Сдал крылья под роспись на склад и спустился на землю. Здесь летать не положено. Нарушение законов физики - это административка. Штраф влепят.
Когда совсем опустился вечер, ушли домой Ромашка и Зайка. Утопал к себе Кот, которому завтра на работу. Мышка и Гремлин вписывались, и их отправили купить что-нибудь к ужину. Фиалка и Ангел ушли на кухню мыть посуду. Алена выбралась на балкон покурить.
Закатное пламя над лесом почти догорело. Последние облака отсвечивали чуть рыжим, как догорающие в костре угли. Алена уже загасила окурок и хотела идти назад, но вдруг услышала в комнате обрывок какого-то очень странного разговора. И не стоило бы подслушивать, но в тот момент вылезать и прерывать говоривших было как-то неловко.
Беседовали Рыба Солнце и Рол. Начала разговора Алена не слышала, но, похоже, он был не самый приятный.
- Ты понимаешь, что другого шанса может не быть? - с нажимом спрашивал Рол.
- Понимаю, - голос Рыбки звучал спокойно и ровно. Как-то чересчур ровно, - Но какой-то фуфловый шанс выходит, а чувак? То ли совой по пню, то ли пнем по сове. А не прокатит, что тогда?
- Рыбка, - голос у Рола дрогнул, - Рыбушка, ты без ножа меня режешь! Ты хоть понимаешь, что это не игрушки? Само это не пройдет и не рассосется!
- Да будет тебе переезжаться, - отвечала та, - Ты за меня не волнуйся, я все уже решила. Ну, считай, что мне и там отказали. Будет проще. Чувак, ты что думаешь, Рыбка совсем ку-ку? Нет, бродяга, я жить хочу. По трассе еще пройти, к морю сгонять следующим летом. А как вазу хрустальную себя носить — в гробу я видала такие приколы. Да не грузись ты! Ведь никто не может сказать, как оно обернется, как карта ляжет. Даже ты не можешь. Вот и не грузись. Мы еще поплаваем пока.
Что ответил Рол, так и осталось неизвестным. Потому что в комнату вернулись Ангел с Фиалкой, и разговор прервался. Алена выбралась с балкона.
Дождались Гремлина с Мышкой, попили чаю, спели еще. Но теперь Алене казалось, что что-то не то плавает в воздухе. Тянет тоской, как пригоревшей картошкой. Вон у Ангела глаза стали печальные. Рол поддерживает разговор только для видимости, и на выпивку сильнее налегать стал. Вскоре они распрощались с Рыбкой и остальными и отправились обратно.
Алена все прокручивала в голове услышанное, она никак не могла сообразить, что так пугает Рола и от чего отказывается Рыбка, да еще так, что «без ножа режет». Спросить она не решалась, но Рол разгадал ее сходу и спросил сам:
- Что, много успела услышать?
- Почти ничего. Извини, я не хотела подслушивать. Но я испугалась. Рыбка мне не чужая. Что с ней не так?
- Да ничего, - Рол вздохнул, - Просто профдеформация. Моя. Не могу спокойно видеть, когда человеку пофиг на свое здоровье.
- Кому пофиг, Рыбке? - поразилась Алена. Рыба Солнце была худощавая, с тонкими руками и бледной кожей, но все-таки не казалась ей больной. Она всегда такой была, сколько Алена ее знала.
- А то кому же. Эх вы, дети цветов, - Рол нахмурился и ладонью похлопал себя по левому карману рубашки, - «Мотор» барахлит у нашей Рыбки. И серьезно. С полгода уламываю ее ехать в Москву, в кардиоцентр — не хочет, боится. Ну, знаешь, как бывает, человек боится идти к врачам, потому что они «что-нибудь найдут». Дескать, нет здоровых людей, есть плохо обследованные. Вот Рыбка и не хочет.
- И что, там все так серьезно?
- Хреново, - ответил Рол коротко, и больше Алена его не спрашивала, почувствовав, что это опять тот случай, когда лишних вопросов задавать не стоит. Какое-то время оба шли молча. Алена сосредоточено глядела себя под ноги, обдумывая услышанное. Ей не верилось что Рыба Солнце, хотя она уже совсем не молодая, может вот так вот взять и умереть ни с того, ни с сего. Такого просто не бывает. Но почему-то крутилась в голове Рыбкина сказка про поезд, который увозит в рай. И песни, что пела она сегодня, теперь казались Алене странными. Перед самым их уходом она вдруг переключилась с «Битлов», которых они пели вдвоем с Ангелом, на Умку.
«А меня осталось слишком мало, Чтобы что-нибудь своим назвать». Будто что-то лежало там на дне, пугало. Рыбка была весела как и всегда, только сейчас Алене стало видеться за этим весельем что-то другое, надорванное, надломанное.
- Не грузись ты, Солнышко, - сказал вдруг Рол почти так же, как ему самому пару часов назад Рыба Солнце, - Пригляжу я за Рыбкой, как умею. Может, еще все не так стремно, как мне кажется. Я же не такой крутой спец, как некоторые думают. Найдем здесь кого-нибудь сильно умного, не хуже, чем в Москве. Решим. Все решаемо, если взяться.
И он неожиданно обнял ее за одной рукой за плечи. Алена не стала возражать.
- Да порядок, чувак. Я тебе верю, - сказала она, стараясь, чтобы получилось весело.
Дома ждала Баньши, которая на радостях так буйно замахала хвостом, что уронила на веранде ту самую банку с «бычками» в томате.
***
- И все-таки, интересно смотреть, как трасса водит человека, - говорил Ромашка, - Я ведь уже сам хотел метнуться в Аткарск. Ты тогда как сквозь землю провалилась.
Они втроем, Алена, Ромашка и Зайка сидели на полу, как в походе, и пили чай. Квартира у Ромашки вся состоит из одной комнаты, она же кухня, так что мебели они с Зайкой там почти не держат: тесно. Даже кровати нет.
Рол с самого утра отправился на базу. Сказал, что двигатель что-то стучит, да и масло менять пора, обещал быть к вечеру. И Алена наконец добралась до старых знакомых.
Чай Ромашка заваривал в диковинном тяжеленном чайнике с иероглифами, по какой-то особой древней методе, как его в Тибете научили.
- Скальду бы понравилось, что я не забыла его уроки, - кивнула Алена.
- Это точно, - Ромашка кивнул со знанием дела, - Скальд следовал Пути так, как и надо. Дорога сама его находила, а он просто умел с ней говорить и понимать, что она от него хочет. Он правильно тебя выучил.
- Погоди, тогда что такое дорога для того, кто по ней идет? Истина в последней инстанции? - спросила уже Зайка.
- Вовсе нет. Это — один гигантский «стопник»(11), путеводитель. Просто надо уметь его читать. И знать, куда тебе на самом деле нужно. Отделять ложное и наносное от настоящего. Например, ты отгораживаешься от всех железным забором, ставишь сигнализацию и никуда не высовываешь носу. Что тебе нужно? Дом-крепость? Хрен там, - Ромашка водрузил чашку на поднос, будто поставив ею точку, - Тебе нужно ощущение спокойствия. Но ищешь ты его не там, где оно должно лежать — в себе, а снаружи. И выходит фигня.
- А что тогда нужно чуваку, который с виду не доверяет свои мысли даже подушке и разоткровенничаться может только под пивом? Это при том, что народ его реально ценит и уважает, - спросила Алена, осторожничая и не называя имени.
- Это ты про Роланда? - сходу догадался Ромашка, - Не шарахаться от окружающего мира — вот что ему нужно. Сашка чувак надежный, как каменная стена. Только написано на этой стене «Не влезай, убьет!» На всякий случай. Потому что человек разного дерьма в жизни навидался выше крыши, на нем это просто написано. Другому бы хватило, чтобы спятить, а этот — выплыл. Вот я его знаю лет пять. И за это время он ни словом не обмолвился о себе, где был, чем жил, пока по соседству не поселился. Это при том, что в байкерятне за Сашку-Инцидента впишется любой.
- Ты хочешь знать, почему он тебя вписал? - подмигнула ей Зайка. Она всегда смотрела в корень. Алена ни за что не высказала бы это вслух: новый знакомый начинал ей нравиться. Чутье на людей редко подводило ее, но за эти два года она ни к кому не подходила так близко. Когда идешь куда-то трассой, тут не до тесных знакомств.
- Нет, - ответила Алена поспешно, - Просто не понимаю, почему чуваку важно казаться со стороны таким страшным. Ну прямо что тот серый волк.
- А так, - хмыкнула Зайка, - Ни за чем. Просто он по жизни такой.
И уже потом, в коридоре, когда Алена собиралась уходить, Зайка тихонько шепнула ей: «Втрескалась, мать? Так уж сразу и скажи». Алена не стала ни спорить, ни соглашаться. Рассуждения Ромашки на счет Пути (именно с большой буквы) и как кто ему следует, наводили на совсем другие мысли: ей пора возвращаться домой. Впереди осень, впереди поиск работы и прочие неизбежные хлопоты. Прежде она, куда бы ни ездила, не задерживалась в городе больше двух-трех дней. После этого срока на любой вписке становилось тесно, и Алена собирала рюкзак. В таких поездках обычно и проходило лето.
Сейчас же ей впервые не хотелось уезжать.
***
В доме не было света. Впрочем, как и на всей улице. Рол встретил ее на перекрестке с фонариком: «А то опять в какую-нибудь канаву свалишься».
Ужинали на веранде, при свете керосиновой лампы. К стеклу тучей липла мошкара. Вздыхал за окнами ночной ветер, ветки скреблись об натянутую на раму комариную сетку. Сверчки звенели, громкие, августовские. В начале лета они куда тише.
Баньши под столом точила зубы об огромную кость.
- Как в Средние века сидим, - сказала Алена, - Света нет, под столом собака. Не хватает только зеленого тростника на полу и факелов на стенах.
- И табак тогда не завезли, - хмыкнул Рол, прикуривая от лампы, - За древностями и рыцарями, это к нашим железячникам, к «Викингам» или к «Тамплиерам». Пьют почти как настоящие.
- У вас тут что, целых два клуба? - удивилась Алена. Для такого маленького города как Тамбов это было солидно.
- Это еще не считая всяких эльфов, которых по лесу бегает, хоть соли.
- Я сначала решила, что ты тоже ролевик. Прозвище подходящее.
- Так это все добрые хиппи, - ответил Рол, - Ко мне это в семнадцать лет прилипло, на каком-то рок-фесте. Стояли мы рядом в два лагеря — байкерятня тогдашняя и наши тамбовские дети цветов. Я как раз тогда хайры отращивать начал, вот им и пришло, что есть в моей роже что-то средневековое. Мне и про Ронсеваль рассказали тогда, и про короля, даже книгу подарили. С тех пор и пошло. Вот как бы не Алмасты меня так назвала. Она тетка ученая, с нее бы сталось. А про игры это Юрку надо было спрашивать, он ездил, пока в институте был. Меня такое как-то не прет.
- Я играла пару раз Саратове, - вспомнила Алена, - Было забавно. Правда, когда король позвал рыцарей «навешать люлей сарацинам» это было уже не слишком исторично.
- Ты же у нас кажется историк?
- Скорее всего, будущий учитель истории, - Алена пожала плечами, - Если устроюсь. Ты сразу работу нашел?
- Я ее еще на третьем курсе нашел. А когда отучился, меня в армию забрили. В нашем случае не ты работу ищешь, а работа тебя. Один раз сболтнул о том, какой у тебя диплом — и привет. Вопросами до ручки доведут. Было дело, подрабатывал в кризис не по профилю, сторожем в одной конторе. Не работа — санаторий. Прихожу со смены, собаку выпасаю, а потом иду туда и отсыпаюсь. Стеречь там особо было нечего, туда никто и не лез, а диван стоял в самый раз под мой рост. Через год накрылось. Шеф на корпоративе траванулся паленым коньяком и попал на мой вызов. Шефа я откачал, но народ потом реально так задолбал спрашивать совета на каждый чих, что пришлось уволиться.
- Тяжелая у тебя работа? - спросила она.
- Привыкнуть надо. За полгода обычно решается, или ты прижился, или уходишь. Если ты там застрял, это уже диагноз. При нормальном графике сутки через двое жить можно, сутки через сутки — превращаешься в зомби. Вроде прижился. Ты не засыпаешь уже, а?
- Засыпаю, - согласилась Алена, - Просто спать жалко. Уютно здесь, с лампой. Бабочки эти летают, сверчки поют, сад за окном — как будто и не в городе.
- Нравится? - Рол не улыбался, но глаза его потеплели.
- Очень. Немного на мой дом похоже. Только у нас везде слышно железную дорогу. А у тебя совсем тихо.
- Да, летом тут хорошо, - согласился Рол, - Я раньше жил в центре, напрягает. Хотя с Саратовом не сравнить, после Тамбова он мне вообще сплошным вокзалом казался.
- Ну, зато из центра ездить близко.
- А тут везде близко. Город-то маленький. До нашей станции я пешком отсюда добираюсь. На самом деле, весь Тамбов можно за час пройти в любую сторону. Знаешь, топай-ка ты укладываться, это я привык полуношничать, а у тебя уже глаза в кучку.
- Наверное, да. Послезавтра мне уже ехать пора. Дела, работу искать опять же.
- Уже? - спросил он как будто немного растеряно.
- Ну, все когда-то заканчивается. Мне действительно пора. Но я же не последний раз. Я еще обязательно приеду.
- Только уж не пропадай на два года тогда, хорошо? И не упади никуда по дороге, - Рол подмигнул Алене, - Тогда давай я послезавтра с утра доброшу тебя до трассы, чтобы одной из города не идти.
Оставшись один, Рол еще долго сидел на опустевшей веранде. Собака давно спала на своей лежанке в кухне, далекий шум большой улицы стих, и город действительно перестал быть городом. За окном ночной ветер трепал дикий виноград и сверчки пели в три голоса.
Странный вышел у него отпуск. Два дня отсыпался, две ночи гонял по проселочным дорогам. А потом как отрезало. Дома не знаешь куда себя деть, в гостях сидишь как пень. Отдыхать отвык, не иначе. И тут Баньши унюхала в канаве это вот чудо природы, что спит сейчас в соседней комнате. Непривычное это ощущение, когда ты ждешь кого-то домой.
Глупо сравнивать с теми короткими свиданиями, что затеваются с простой и понятной целью, и по эмоциям сравнимы с глотком водки на морозе — обожгло и отпустило. Он избегал водить сюда знакомых девиц, потому что не раз убеждался, какое впечатление на них производит его дом. Сразу бросаются обустраивать, занавески там, цветочки, коврики и прочие пылесборники. А Рол на дух не выносит, когда кто-то пытается за него хозяйничать.
Здесь же как кошку прикормил. Пришла, свернулась клубком и будто всю жизнь тут была.
Кто-то в Аквариуме поминал вчера про фрилав, у хиппи с этим делом вообще просто. И наверное, он бы даже не получил отказ. Только такой финал похерил бы к чертям эти три дня, что стоят всего отпуска. Жалко только, что она так быстро уезжает. Ну, значит, пусть возвращается сюда еще. Он ее, даже работая, впишет не задумываясь.
«Эх, сверчки звенят. Прямо концерт. Действительно, засыпать жалко». И просидел до тех пор, пока в лампе не начал заканчиваться керосин.
***
Не у всякого рюкзак работает дверью в соседнее измерение. Это Ромашка может оттуда что угодно достать, как фокусник из шляпы, может быть, даже и кролика. Алена перетрясла свой рюкзак дважды. Ничего ценного. Бисер, хайратник, ее собственная одежда, спальник, фонарик. Хочется что-то подарить на память перед отъездом хорошему человеку. Только что? Не феньку же.
Иногда уезжающему со вписки говорят: забудь что-нибудь, чтобы потом вернуться. Примета такая. Вещь, оставленная, а больше того — подаренная, связывает тебя с домом, где ты был, надежнее и прочнее, чем привычный обмен телефонами и адресами. Но не о том сейчас речь. Вернее, не только о том. Что оставить хорошего, подарить на память?
Алена сидела прямо на полу в комнате и утрамбовывала пожитки в рюкзак поплотнее, чтобы в дороге ничего не перевешивало и не мешало. Что-то, звякнув, выскочило из кармана запасных джинсов. Маленькая просверленная монетка на шнурке. Американский цент 1967 года, хипповский талисман из «Лета Любви»(12). Алена так и не смогла вспомнить, откуда она у нее взялась. То ли это пропуск на конечную станцию того небесного поезда, на который лучше поздно, чем рано. То ли оберег от всех дорожных неприятностей. Алена взвесила монетку на ладони. Подарить ее? Смешно. Пожалуй, для такого товарища как Рол это еще более нелепый подарок, чем фенька. «Байкер — это не татухи и клепки». Ага. Ну, хиппи вообще-то, это тоже не только феньки и фрилав. И все-таки вещица тянет на памятный подарок. Если смеяться не будет. Хотя нет. Такой не будет. Алена засунула монету-амулет поглубже в карман шорт и застегнула рюкзак.
Она проснулась рано. Солнце еще не поднялось, сквозь затянувший окна дикий виноград лился слабый голубоватый свет. Почему-то ей сейчас не хотелось спать, хотя и легла довольно поздно.
«Хорошо вчера посидели». Кажется, впервые за три дня ей действительно стали доверять. Алене отчаянно хотелось повторить еще раз такой вечер, но понимала — не получится. Она обещала быть дома и отступать уже поздно. Если ты чувствуешь, что пора ехать, не проси отсрочки. Это тоже закон трассы. Но она вернется. Теперь ей как никогда есть куда возвращаться.
День обещал быть жарким. Баньши, придя с прогулки, долго пила воду, а потом вытянулась во всю длину на полу кухни, чуть не на полметра вывалив длинный розовый язык.
- Боцман прав. То, что под Стрельцами — это лужа, а не водоем, - заявил Рол, когда они покончили с завтраком, - Ты раньше была на Цне?
- Кажется, только на набережной, - вспомнила Алена, - Тогда лето холодное выпало, дожди шли.
- Поехали купаться, а, Солнышко бродячее? Цна — это не тот лягушатник, там сейчас хорошо.
Алена не стала отказываться. В такой жаркий день самая тема залезть в воду. В дороге она уже не осторожничала, держалась за сидение одной рукой и вертела головой по сторонам. Ехали быстро, быстрее, чем когда Одинокого Волка искали. Пару раз легко обходили тяжелые неповоротливые грузовики, чтобы не глотать зря пыль. Нет, с поездкой на машине не сравнить никак. Тут ты и ветер чувствуешь, и скорость. Будто не едешь, а летишь над дорогой. Два или три раза им навстречу попадались мотоциклисты. И каждый раз Рол с ними здоровался, поднимая вверх развернутую правую ладонь. Те отвечали. Такое приветствие Алена наблюдала впервые, а людей на мотоциклах не узнала. Может, они и были в тот вечер в байкерятне, но под шлемом и очками не разберешь, кто это. На выезде из города мигнула им фарами выруливающая куда-то на боковую дорогу машина скорой. Рол помахал рукой водителю.
Проехали мост, мелькнуло в голубых волнах дрожащее отражение тяжелых ферм. Город кончился. По обеим сторонам дороги потянулись дачи. Разноцветные домики с резными наличниками, огороженные штакетником или сеткой, помпезные коттеджи с балконами, недостроенные дома, щерящиеся кирпичной кладкой. Вскоре дорога нырнула в лес, повеяло свежестью, зеленью и хвоей. Потом они свернули на грунтовку и минут десять ехали в тени сосен совсем одни. Машин им до самой реки не встретилось.
- Ну вот она и река. Приехали, - Рол заглушил мотор и стащил шлем.
Река оказалась куда шире, чем виденный Аленой канал, вдоль которого тянется тамбовская набережная. В гладкой как стекло воде отражались камыши и сосны, разогретый воздух остро пахнул хвоей и водорослями.
Плавали оба долго и с удовольствием. По такой жаре можно хоть весь день из воды не вылезать. Потом обсыхали на берегу, валялись голова к голове прямо на траве, она здесь не выгорела за лето вовсе, докурили на двоих последнюю сигарету — Аленину. Рол свои благополучно утопил вместе с зажигалкой, когда переодевался.
- Ну как, хорошее место? - он травинкой согнал с ее лба особо наглого комара.
- Клевое, - ответила Алена и прикрыла глаза, - Мечта, а не лес. И людей совсем не видно.
- А их тут и не будет видно, машина сюда не пройдет. Байк пройдет, но это еще знать надо. Только рыбаки иногда заходят. Я давно его присмотрел. Когда-то даже ночевал здесь, когда еще собаку не завел.
- Ночевал? Зачем?
- В городе жарко, - ответил Рол, - А этого дома у меня тогда еще не было. Одно лето получилось сильно стремное. Жара, пыль, дышать нечем, придешь со смены - даже выспаться не выходит. А тут приехал, байк под куст поставил — и все, нет тебя. Тишина, звезды. Просыпаешься как новенький, будто и не работал. В городе так фиг получится.
- А в городе, те чуваки на байках, ты их знаешь? - вспомнила Алена про встретившихся им мотоциклистов.
- Только одного. Который на «Яве», это Фриц был, ты его просто в шлеме не узнала. Второго видел пару раз на дороге, но он не с нашей базы. А у той «Ямахи» вообще номера были не тамбовские. Просто на трассе принято здороваться. И притормозить, спросить, в чем дело, если кто заглох, помочь, чем сумеешь. Теперь поняла, почему Одинокого Волка встречали в основном те, у кого движок забарахлил?
Рол не стал рассказывать ей только одного: что прежде всегда ездил сюда один. С пассажирками он так далеко не забирался. И на ближнем к городу берегу Цны дофига и больше укромных уголков, где ни тебя, ни ту, что на хвосте приехала, никто не найдет и в неподходящий момент не застукает. Но вот эта тихая поляна была местом заповедным. Здесь он привык бывать один, посидеть у костра, окунуться, мысли в порядок привести, для этого всего компании не требуется. И почему-то пришло в голову попробовать: если дома эта хиппушка-путешественница прижилась легко, будто всегда там была, то примет ли ее лес. Безо всякой мистики, просто интересно. «Кто ты, Солнышко лесное? Зачем свалилась на мою голову?» Рол сел, опершись на руки. Его знакомая, похоже, задремала. Даже ресницы не дрогнули.
Русые кудряшки прихвачены хайратником — плетеной тесемкой с маленькой подвеской в виде конопляного листка. «Хайратник - это чтобы крыша не улетела», - так говорит Рыба Солнце. На лбу свежая ссадина, память о той дождливой ночи. Доверяет. Знакомы без году неделя, а легко согласилась поехать с ним в такие гребеня. Когда ему вообще так доверяли?
Руки загорелые почти дочерна, от фенек светлые полосы отпечатались. Загар путешественника: смуглые руки, плечи и шея, как раз по вырезу футболки. А ниже кожа молочно-белая, нежная. Вдоль лямки купальника маленький лесной паучок тащит паутинку. Рол потянулся было его стряхнуть, но тут же поспешно отвел руку. Резко поднялся, подошел к берегу, туда, где небольшой обрывчик нависал над темной неподвижной водой и с него рывком бросил себя вниз. Он греб с силой, разбивая руками ленивую теплую волну, греб, пока не заломило руки и не заколотилась в висках кровь, и только тогда разрешил себе обернуться.
Алена сидела на травянистом обрыве, откуда только что прыгнул, опустив ноги в воду.
Они стали собираться, когда зазолотились верхушки сосен и солнце медленно, как капля меду по тарелке, поползло вниз.
- Точно завтра уезжаешь? Может, застрянешь еще?
- Не могу. Дома уже дергаются. Они меня еще неделю назад ждали.
- Кто?
- Мама с бабушкой.
- Понятно. Родня есть родня.
- А твои родственники?
- У меня их не осталось.
После этого ответа Алена снова почувствовала, что дальше спрашивать не стоит. Вспомнив о своей утренней находке, опустила руку в карман, достала монетку.
- Это тебе. Держи на память. Не знаю, веришь ли ты в талисманы, но.., - она запнулась, все еще прикидывая, к месту ли будет этот «пропуск в рай».
- Спасибо. В этот — буду непременно. Шестьдесят седьмой год, это уже Вудсток?
- Это «Лето Любви». Может быть, он сбережет тебя на дороге лучше, чем все эти черепушки, - Алена сама надела ему «хипповый талисман» на шею, тихо радуясь, что позволил.
- Правильно. Потому что из черепушек важнее всего та, которую защищает шлем. А все остальное, как говорит наш Боцман, это запчасти. Ну, что, поехали, Солнышко?
***
На завтра к пяти утра он довез ее до кольцевой дороги, за Стрельцы. Самое время, чтобы вылавливать вышедших в путь дальнобойщиков. Если повезет, Алена уже к полудню будет дома.
Трасса, в эту пору почти пустая, блестела от росы. Солнце еще не поднялось, и по оврагам таяли последние клочки тумана.
Дважды мимо них проносились тяжелые фуры, не обращая внимания на поднятую руку.
- Давай я пройду чуть-чуть вперед, - сказала Алена виновато, - Рядом с нами двумя они не остановятся. Думают, что это у тебя кончился бензин.
- Я понял, - Рол кивнул, - Ну, что, счастливо тебе, Солнышко. Гладкой дороги, как у нас говорят.
- И тебе. У нас говорят: теплой трассы. Теплой трассы тебе, - и она вдруг обняла его, ткнулась лбом в руку. Рол взъерошил ладонью ее волосы, сбив набок хайратник.
- Ты приезжай, не пропади там в своем Аткарске.
- Да куда я денусь? Приеду, ты сам не пропадай.
Она прибрала опять волосы, поправила на плечах рюкзак и бодро зашагала по обочине вниз, в ту сторону, где быстро светлел горизонт.
Рол стоял у края дороги, опустив ладони на руль, и смотрел, как она уходит. Еще дважды Алена оборачивалась и махала ему рукой, а потом рядом остановился ЗИЛ, она запрыгнула на подножку, что-то сказала водителю, и тот распахнул дверцу. Машина быстро скрылась в золотистой пыли, а он все стоял и смотрел в ту сторону, куда она уехала. Потом вернулся в седло и врезал по газам так, что рык мотора заглушил все другие звуки.
Он ехал обратно в город. Рассвело, от обочин еще тянуло мокрой от росы травой, машин было по-прежнему мало. Мелькнул указатель на Марьевку, когда Рол вдруг сбросил скорость и свернул к обочине, заглушил двигатель. Ему отчего-то расхотелось торопиться в Тамбов.
Пристроил байк у километрового столбика, стащил шлем, с удовольствием подставив лицо ветру, и спустился вниз по откосу. А там лег навзничь в пыльную выгоревшую траву и уставился в линялое рассветное небо. Не было никаких особенных мыслей, а было просто легко и весело, будто не у него заканчивается через три дня отпуск, будто и в самом деле обещает что-то грядущая осень и неблизкая пока зима. Пришло непонятно откуда ощущение тихой радости, блаженного беспричинного кайфа, когда сам не понимаешь, с чего ты улыбаешься блеклым утренним облакам и сонной трассе, а запах сухой полыни пьянит тебя и кружит.
Рол закрыл глаза и будто поплыл; как вода в Цне, мягко качнулась под ним земля. Над головой шелестели под ветром метелки сухой травы, редкие машины пролетали наверху по шоссе. Он уже почти провалился в блаженную полудрему, когда там, над откосом притормозила машина и послышались голоса.
Рол открыл глаза. Рядом с байком маячила милицейская «девятка» и экипаж сонных ДПС-ников изучал его сверху вниз. Спускаться менты пока ленились. Пришлось встать и поздороваться.
- Эй, ты там! А ну давай сюда! - старший по патрулю сделал приглашающий жест. Рол отряхнулся и выбрался наверх к мотоциклу.
- Старший лейтенант Комаров, - скороговоркой пробухтел мент, - Гражданин, вам что, плохо?
- Наоборот, - Рол широко улыбнулся, - Очень даже хорошо.
- Хорошо ему, гляди ты! - скривился второй мент, - А ну, дыхни! И документы давай.
Стражи порядка были разочарованы: вызвавший их интерес байкер оказался исключительно, просто неприлично трезв. И документы в полном порядке, не прикопаешься.
- Ты что там делал? - с подозрением спросил старший.
- Отдыхал, - Рола сейчас ничего не могло вывести из того благодушного настроения, в котором его застали.
- Что, больше негде?
- Да мне и тут неплохо.
- Слушай, где-то я тебя видел, - протянул лейтенант, вероятно прикидывая в уме, не числится ли Рол в списках разыскиваемых за какие-нибудь грехи перед Уголовным кодексом.
- Куда вызывали, там и видели, - ответил Рол, который тоже узнал лейтенанта, - У вас на участке «Нива» в трактор влетела в начале июля?
- Е-мое! - тот тоже вспомнил и сдвинул на затылок фуражку, - Ну, не признал, Склифосовский, богатым будешь!
- Только после вас, - отозвался Рол, забирая у того назад свои права.
- Ты чего это тут вообще загораешь? - сощурился лейтенант, - Мы думали, ты это, не совсем живой.
- Так, ничего. Отпуск у меня.
- Отпуск? Везет же некоторым. Ну тогда отдыхай.
ДПС-ники, зевая, уехали. Рол посидел еще на откосе, покурил и двинулся обратно в город.
Осень
Спи, не бойся, ведь боли нет,
Просто в доме выключен свет,
Просто льют дожди в октябре.
Просто я умру на заре…
Дымка (Полина Болдова)
Свет на базе по-прежнему периодически вырубался, но несокрушимая Дракоша сумела-таки провести несколько приличных репетиций и первого октября пригласила всю байкерятню на концерт «Промзоны 5» в местный ДК.
По правде сказать, концерт был не только Дракошиной группы, а вообще массы разного народа, в том числе и тех, кто никакого отношения к року не имел, но у Дракоши было достаточно поклонников, готовых слушать ее песни где и как угодно.
Сборище в ДК, именуемое в афишах «Концерт самодеятельной песни», неофициально звалось менестрельбищем. Тон здесь задавали местные ролевики, точнее, два толкиен-клуба. Но помещение под сборную солянку тусовочных исполнителей выхлопотал лично Конунг — предводитель «Викингов» Витя Рыбкин, а значит реконструкторский клуб имел полное право заказывать музыку. Дракошу и «Детей подземелья», где играл Гремлин, здесь уважали.
Проехавшись по местным рыцарям, что, дескать, пьют они почти как настоящие, Рол мало ушел от истины. Погулять «Викинги» любили и умели. Вот их заклятые друзья «Тамплиеры» в плане битвы с зеленым змием были потише. Великий Магистр ордена, он же преподаватель из ТГУ, старался поддерживать в клубе видимость хотя бы какого-то порядка и приблизить его к рыцарским идеалам, как они прописывались в уставах всевозможных орденов. Даром что ли он защитил по ним диссер?
Закончив возиться с гитарой, Гремлин высунул нос из-за кулис: народ понемногу собирался. «Викинги» с «Тамплиерами» уже в сборе, кое-кто заранее занял места поближе к сцене. Заявились еще эльфята, то бишь толкин-клуб «Белое древо» под командованием Эарин, деятельной особы, совмещавшей руководство этой шумной братией с работой тренера по фехтованию в местной спортшколе. Это был народ молодой, а потому шумный и очень увлекающийся. Для них менестрельбище все равно, что бал для компании гимназистов. Весело и вроде как у взрослых.
Гремлин пересек сцену, спрыгнул вниз и отправился в коридор разыскивать куда-то запропавшего звукооператора. До концерта полчаса, а он где-то шляется.
Из подвала ДК ему навстречу выплыла королева Галадриэль со свитой. Ее клуб любителей фэнтези «Золотые листья» второй год снимал там помещение, и им далеко ходить было не надо. Ее величество раскланялась со старыми тусовочными знакомыми, демонстративно отвернулась от Эарин, которую имела причины не любить, и прошествовала сразу в актовый зал.
Появились тамбовские хиппи, без которых ни одно такое сборище не обходится, где-то в толпе блеснули круглые очки Ешкина Кота. Менестрельбище в городе — событие всегда громкое.
- Устроил диалог культур! - фыркнула Тариэль, особа, приближенная к королеве «Золотых листьев» на минимально возможное расстояние, - Зачем Рыбкин притащил сюда рокеров?
- Тебе мешают? - пожал плечами Бродяга, один из «викингов», частенько приглашаемый «Золотыми листьями» играть в постановочных боях всяких харизматичных злодеев, - Конунгу надоело слушать баллады про убитых менестрелей. Хочется драйва и движухи. Жаль, турнир сделать негде, так, отрепетировали небольшую махаловку, больше для понта. Начальство ДК очень просило.
- Терпеть не могу тяжелой музыки, - Тариэль сморщила тонкий носик, - Обязательно было их сюда тащить? С ними куча левого народу приперлась, ходят, цепями звенят.
- Да ну тебя, - отмахнулся Бродяга, - Какие же это левые? Тут все свои. А что Демон и его ребята пришли, так это даже лучше. Теперь никакая гопота сюда не сунется.
Тариэль пожала плечами, что дескать с тобой спорить, резко повернулась и ушла, только плащ из подкладочного нейлона раздуло за спиной парусом.
Цепями гремела разве что Дракоша, носившая их в большом количестве. Гремлин много железа таскать не любил. Ради концерта он влез в армейский камуфляж: «Дети подземелья» уверяли, что их жанр — милитари-рок. Для полноты образа, как полагал сам Гремлин, ему не хватало только татуировок. Но опасения нарваться на скандал с родителями, что в девятнадцать лет еще чувствительно, удерживали от желания ими обзавестись. Он украдкой оглянулся на себя в большое зеркало в коридоре. Камуфло — это, конечно, для сцены, но безрукавка с новехонькой эмблемой «Пятого колеса» - не мог он ее не надеть, раз уж прибыл своим ходом. Молодец, Граф, вовремя заказал. Теперь и в том же Питере будет не стыдно показаться, если что, и свои пусть видят: «Пятое колесо» - настоящий байк-клуб, что бы там ни говорили всякие понтометы из больших городов. Первый большой концерт, е-мое. Это вам не в «Пацифе» на разогреве у приезжих выступать. Блин! Ну где же звукопер?!
Гремлин повертел головой, выискивая его в толпе, но попадались пока только тусовочные знакомые. Мелькнула где-то у столов с феньками и сумочками местных рукодельниц Фиалка, кивнула ему издалека. Мышка появилась, рука об руку с хрупкой невысокой девушкой, одетой под Средние века: зеленое платье с широкими рукавами, пояс до полу, длинные светлые косы перевиты лентами по всей длине. Странно, что не было ни Ангела, ни Рыбы Солнце, обычно они такие концерты не пропускали. Зато Бульдозер объявился, где Дракоша — там и он. Фриц вылез из подполья, хотя по зиме его мало куда можно вытащить, кроме базы. Появился даже Рол, которого и на базе-то редко застанешь. Сначала Гремлин решил, что с ним Серега, но, приглядевшись, понял, что ошибся. Стриженый. Значит, не Феанорыч, а его брат. Гремлин до сих пор путал близнецов, хотя давно знал обоих.
- Салют, Инцидент. Привет, Юрка. Вылезли-таки на свет божий!
- Привет, - кивнул ему Рол, - Выбрались в кои веки.
- Сейчас Серега с Хакершей подъедут, - добавил Юрка, - Обещали быть оба. Ваша-то команда какой по счету выступает?
- Шестыми. Найду звукопера — убью. Звук никакой, а он где-то шляется.
- Это у тебя мандраж, чувак. Держи хвост пистолетом, все ты сыграешь как надо, - Рол хлопнул Гремлина по плечу, - Вся база пришла на вас с Дракошей, не боись.
Гремлин хотел спросить, кого из общих знакомых успел встретить Рол, но тут из толпы народа у лотка с кассетами выскользнула невысокая худая девушка в мужской рубашке навыпуск, коротко остриженная и похожая на мальчишку. Торопливо приблизившись к ним, она отвесила всей компании церемонный поклон, прижав к груди правую руку.
- Приветствую, Государь!
- Эльфенок объявился, - поразился Юрка, - Ты в гости или насовсем?
- Насовсем, - отвечала та коротко, - Я вернулся. Не прогонишь из оруженосцев бродягу?
- С чего вдруг. Вернулся — и хорошо, дома лучше, верно, Сашка?
Рол усмехнулся:
- Возвращение блудного оруженосца. Ну как есть, вся тусовка выползла из спячки.
Надя-Эльфенок принадлежала к самой нелюбимой им части тамбовских ролевиков. Личности, чересчур увлекшиеся вживанием в образ выдуманных героев, автоматически относились им в разряд чокнутых, особенно девицы, упорно цепляющиеся за мужские роли. Но Эльфенок, надо отдать ей должное, среди всех этих глюколовов наиболее разумна, да и с Юркой они старые друзья. Его вообще тамбовские эльфы любят, после того, как он несколько раз (и как только его хватило) сыграл их короля. Эльфенок была оруженосцем этого самого короля и ни на минуту об этом не забывала.
А Юрка даже толком не успел расспросить Эльфенка, с чего той вдруг так скоро надоела Москва. Потому чего его самого отыскала Эарин.
- Государь! Наконец я тебя нашла, - она крепко пожала его руку жесткой ладонью фехтовальщицы. Никакого другого способа здороваться эта решительная особа не признавала, - Так что там насчет лета? В силе?
- Если доживу до летнего отпуска и отпуск доживет до меня.
На игры Юрка не ездил последние три года. То ли перерос их, то ли работа сил не оставила, с ответом он и сам не заморачивался. Но тут случай другой, и Эарин очень просила, все-таки в первый раз человек региональную игру мастерит: Юрка едет не персонажем, а полигонным врачом. На больших играх без этого никуда.
- Будем надеяться, что они тебя не обломают. Харальд Рязанский отвалился, - сообщила она с неудовольствием, - у него какая-то конференция на это время.
Новость Юрку не обрадовала. Жаль, не будет старого знакомого и коллеги. Харальд - преподаватель в медучилище, он не практикует, но все-таки спокойнее, когда ты на полигоне не один имеешь образование. Да и просто досадно, что не доедет хороший собеседник, с которым так удачно вышло сыграться на «Втором крестовом походе». Ох и спорили епископ с командором ордена госпитальеров, ох и спорили... До сих пор вспомнить приятно.
- Жаль. То есть, пока на всю тусовку я один? Или будет как у рязанцев на «ХИшке»(13): два юриста и патологоанатом?
- Надеюсь, что нет. Тебе сейчас что-то нужно из распечаток по игре, пока я помню? - Эарин потянулась к своей сумке.
- Медицинская часть заявок. Списки игроков со всей хроникой и противопоказаниями, у кого какие есть. Приезжих, тамбовских я и так знаю.
Эарин выудила из сумки пачку распечаток:
- Держи. Тут вроде все. Почитала — прослезилась, не эльфийская армия, а какая-то инвалидная команда. Особенно Дориат. Там такие пограничники, обнять и плакать!
- А зачем там другие, если у них вместо следовой полосы пояс Мелиан?
Она прыснула со смеху:
- Ну, короче вот, Государь, сдаю тебе этот пограничный дом отдыха, феанорингов и темный блок. Кстати, темных нам везет Дарт Вейдер из Самары. Такого экземпляра у тебя в коллекции еще не было. Нужен?
История с коллекцией началась в Саратове, когда Юрку, в ту пору еще студента, вытащили на первую игру местные ролевики. У них недозаехал самый ключевой персонаж — король Финголфин. Юрка сейчас и сам не помнил, почему согласился, за неделю до игры перечитал незнакомую прежде книгу и поехал в лес в компании очень пафосно настроенных младшекурсниц с филфака и исторического. Он так и не ответил себе тогда на главный вопрос: зачем главе государства, пусть даже и потерпевшего поражение в войне, гробить себя на заведомо проигрышной дуэли. Роль Моргота, черного врага мира, в схватке с которым и погиб эльфийский король, исполняла за неимением других вариантов, девица. Худая и мелкая, ростом своему противнику по грудь, хотя в тексте все должно было быть с точностью наоборот. Когда он, уже упав, поддел ее концом клинка под коленку, изображая тот самый последний удар умирающего короля, она припала на одно колено, прошипев «щекотно, блин!» На первой игре верховный король эльфов умер от смеха. Пришлось лежать лицом вниз, чтобы не нарушать трагичности момента.
Юрка так и не понял, что значит пресловутый «вролинг», полное погружение в образ. Ничего подобного с ним не происходило ни тогда, ни после. Но играть ему в ту пору нравилось, девицы его игру тоже оценили и на следующий сезон позвали опять. Той же ролью. Прозвище Государь закрепилось за ним тогда же. А с третьего раза он начал коллекционировать фотографии тех самых Морготов, с которыми выпадало на игре сражаться или еще как-то сталкиваться. По счастью, не все выходы в этой роли кончались поединком у черных врат. А то иначе и спятить недолго. «Это у тебя квента(14)?» - спросили его как-то. «Это карма».
Беседуя о летней игре, они с Эарин дошли до плаката на стене коридора: «Игры и конвенты 2000 года». Там толпился народ, бурно обсуждая предстоящий сезон:
«Ты заявку подал? Без тебя я не поеду!»
«Илмар, я когда от тебя внятной заявки дождусь?»
«А я что? - отвечал тот, кого назвали Илмаром, худощавый беловолосый парень в черном свитере под горло, - Вот я вас как назгул спрашиваю, кольца где?»
«Мандос просил передать, что если никто из команды не заедет на строяк(15), он нас заранее проклянет!»
- Государь пришел! - обрадовался Раймон Седьмой, помнивший Юрку по последней его игре, - Привет, так ты едешь?
- Еду отсыпаться в мастерском лагере и мечтать, чтобы никого по жизни не покалечили. Эарин ведь говорила, что государь у вас из Питера.
- Ага, - ответил кто-то из эльфят, - Ломион приедет. Но ты был круче. Слышал уже хохму про вас двоих? «Как стучится в Черные Врата Финголфин тамбовский? - Врача вызывали? А как питерский? - Откройте, милиция!»
Компания расхохоталась, Юрка тоже улыбнулся, хотя в общем-то, анекдот был не совсем правильный. И сам он по вызовам не ходит, потому что хирург, и питерский «тезка» вообще-то не милиционер, а целый помощник прокурора. Ролевики тоже бывают разные.
Три стола у двери в зрительный зал вместили небольшую ярмарку всякой бисерной и вышитой мелочи. Здесь хозяйничали две дамы в исторических прикидах. В платье на скандинавский манер Фрейя, из викингов, пухлая блондинка лет тридцати, и помоложе, круглолицая, большеглазая, в сложного покроя голубом платье с рукавами до полу, ее подруга Жанна. Раскладывали товар, перешептывались.
- Опять только феньки разойдутся, - ворчала Фрейя, - Стоило столько нести? Дешевое китайское барахло все носят, а нашу работу — почти никто. Обидно.
Жанна ответить не успела, потому что из спешащей мимо столов толпы высунулась рука и дернула ее за косу.
- Ой! - она отступила к стене и откинула косы за спину, - Люк, ну перестань уже!
К столам выбрался лохматый невысокий парень в мешковатых джинсах и серой толстовке навыпуск.
- Ну не удержался! У тебя очень располагающие косы, - он потрепал ее по щеке, - Ну как, продала уже что-нибудь?
- Люк, ну мы только разложились. Дай посижу.
- Скучно здесь, - Люк прислонился к стене и зашарил по карманам, - Хочешь семечек?
- Не сейчас, ну, не в прикиде же. Принеси лучше попить, я, кажется, в раздевалке оставила воду.
- Опять ты все забываешь, - скривился он, - Вот я тебе сколько раз говорю: проверяй, что ты берешь с собой. Таблетки хоть свои не забыла?
Жанна опустила руку на вышитую поясную сумочку: это мол всегда с собой.
- Люк, ну, пожалуйста. Пить хочется.
- Ладно, сейчас, - согласился он, - Ну, постой со мной что ли.
Он утащил слабо сопротивлявшуюся Жанну в сторону от столов, к окну в конце коридора, вытянул из кармана длинную тяжелую цепь, на которой болтались ключи, какие-то брелки, перочинный нож и часы с крышкой. Открыл, глянул:
- Я сейчас к Глорфиндейлу опоздаю из-за этой тусовки. Попроси еще кого-нибудь.
Жанна кротко вздохнула:
- Как всегда, хоть не проси ни о чем. Иди сюда, горе мое. Ну вот зачем ты опять такой лохматый? - она вытащила из сумочки расческу и стала приглаживать Глюку торчащие во все стороны вихры.
Он тут же сгреб ее за талию:
- Ну не дуйся что ли! Чего ты такая унылая?
- Не люблю, когда меня тискают на людях, ты же знаешь, - Жанна высвободилась и спрятала расческу.
- А что? - Люк пожал плечами, - Пускай все видят, что ты моя жена.
- Можно подумать, кто-то еще не в курсе, - покачала головой Жанна и тут же охнула, только в последний момент успев подхватить стремительно сползающий с плеч ворот платья: обнимая ее, Люк потихоньку распустил ей шнуровку на спине.
- Ну что ты делаешь?! - чуть не со слезами воскликнула она.
- А тебе так лучше! - хмыкнул тот, - Ну не ной, сейчас завяжу обратно.
У Жанны от обиды запылали щеки. Она хотела еще что-то высказать мужу, но тот вдруг углядел кого-то в толпе, подхватился и исчез, как и не было. То ли знакомого заметил, то ли наоборот — с кем-то очень не хотел встречаться. Или решил еще немного Жанну подразнить, он всегда так.
- Приветствую, леди, - из толпы выбрался Юрка и отвесил ей церемонный поклон. С Жанной они были старыми друзьями, - Что такое, кто обидел?
- Да никто, шнуровка поползла, - Жанна завела руки за спину, пытаясь подхватить скользкие ленты, которые удерживали ее платье. Ей невдомек было, что Юрка успел заметить эту семейную сцену, и удрал Люк как раз от него.
- Поползла...ага, сама. Давай помогу, - он перехватил обе ленточки у нее из рук, - Вот так. Не туго?
- Можно еще потуже, а то опять свалится. Да, вот так в самый раз.
- Хорошо, тогда завязываю. Готово. Знаешь, а тебе идет. Новое?
- Хоть кто-то это заметил, - Жанна улыбнулась, - Дошила неделю назад. Все лето не могла за него сесть, а тут раз — и получилось. Спасибо. А то стою тут как непонятно кто. С этими старинными прикидами что шить морока, что надевать.
- Да, для такого платья надо горничную заводить. Но выглядит очень хорошо. А вообще, как дела, леди?
- Как видишь. Улыбаемся и пашем — начался семестр. Убеждаю своих раздолбаев хотя бы иногда ходить на семинары. Под сессию спохватятся, а пока все как всегда. Говорят, твой оруженосец приехал? Я еще не видела Эльфенка. Это правда?
- Правда. Она где-то здесь бегает.
- Ну а мы с Фрейей решили немного поторговать, вдруг что получится.
- А в остальном как? Что-то ты бледная, леди Жанна.
- Я сонная. Очень хотелось влезть в новый прикид хоть к осени.
«Хоть мне могла бы не врать», - подумал Юрка, но промолчал. Жанна сверхтерпеливый человек. Иначе как объяснить, почему она пятый год терпит Глюка (Люком его только она сама и зовет). Нехорошо вмешиваться в чужие семейные дела, но этот шут гороховый кого угодно выведет. Астматические приступы Жанна тоже стоически терпит. И даже старому другу лишний раз не признается, что все не так уж гладко. Хотя кому как не Юрке об этом знать.
- Не смотри так, Юр. Это же осень, я в это время всегда такая. Все не как у людей. Цветочная пыльца и разные там тополя мне пофигу, а осенью плохо. От холода, наверное. И устала.
«Видел я, от кого ты устала!» Но лучше промолчать. Ради старой дружбы и добрых отношений. Что бы ни случилось, Жанна всегда выгораживает Люка. Так уж она устроена.
При виде этих «семейных нежностей» Юрку неизбежно посещала досада и злость. Как при виде тех женщин, которых иногда привозят к ним в травматологию с черными синяками по всему телу и помятыми ребрами. Они до последнего твердят, что упали с лестницы, хотя не обязательно заканчивать институт, чтобы понять, что с ними произошло. Слишком много в Тамбове каких-то странных лестниц, с которых всегда падают только женщины!
Юрка как-то рассказал о своих наблюдениях Ролу. Но тот на работе навидался и похлеще, а потому только рукой махнул: «Старая история! Она его за муки полюбила, а он ее за жопу укусил. Пока сама не захочет что-то решать, ты ее не убедишь. Можешь и не пытаться».
Жанну никто, понятно, пальцем не трогал. Но человека с таким диагнозом как у нее можно и по-другому до ручки довести, что Глюк успешно и делал. Причем ведь даже не со зла, не специально, а просто потому что не видит, что творит. И видеть не хочет. Хотя про то, что все приступы у Жанны исключительно на нервной почве, он сто раз в курсе.
Но прошлым летом Юрка Глюку чуть морду не набил. Было за что. С тех пор Глюк его и побаивается. И хорошо, что Жанна не в курсе, какой у них разговор тогда вышел. Ей чем меньше переживать, тем лучше.
На минуту Гремлину показалось, что выбритая голова местного звукопера мелькнула в толпе у самой двери. Может, со звуком все в норме? Да от здешней аппаратуры много ждать и не стоит. Но это первое большое выступление, понимаете, люди - первое! И группа остальная, ровно два человека — Майк и Кэп, басист и ударник, ждут его. Он им обещал, что будет нормальный звук.
Попался!
Звукооператора зажал в углу Блэк, солист и лидер поющего готику «Стиля вАМПИР». Уже загримированный перед выступлением, с выбеленным лицом и сильно подведенными глазами как у Мерлина Мэнсона, предводитель поющих готов нависал над бедным звукачом, как граф Дракула над поздним ужином. Только что к шее не примеривался. Выходит, не только Гремлина не устраивал звук. Они ухватили звукооператора под руки и уволокли за пульт. Втроем сумели вытянуть из старой техники мало-мальски приличный звук. Блэк улетел к своей группе, состраиваться и готовиться, а Гремлин, который стоял в программе после него и Дракоши, вышел обратно в коридор, поискать еще знакомых и успокоиться. Ему не хотелось, чтобы его настроение передавалось сейчас группе. Лидер должен быть спокоен как танк, пофиг, какой ценой ему это дается.
А в коридоре гомонила толпа, мелькали средневековые плащи и кольчуги, банданы на растрепанных хайрах и фэнтезийные короны на тщательно уложенных локонах. Кажется, все тамбовские неформалы собрались в одно время и в одном месте. Конунг, конечно, редкий понтомент, но за этот вечер ему надо сказать спасибо.
Фриц ждал начала концерта на подоконнике в самом конце коридора, потому что там можно было курить. Рядом устроился Илмар, который учился с ним на одном курсе. Некурящий, но, как сам про себя говорил, сочувствующий. Илмар был не в духе. Когда у него паршивое настроение, он носит все черное. Вот и сейчас — черные джинсы, черный свитер и вселенская скорбь на бледном узком лице, расцвеченном веснушками — хоть сейчас к Блэку в группу. Последнее время он всегда такой. Впрочем, Фрица не удивишь, он тоже осени не любит. А тут еще пересдача с лета, и в двигателе что-то стучит. Скоро вообще конец сезона, придется ставить байк на прикол. Разговор вертелся вокруг последней версии «Half life», Илмар как раз списал у Фрица диск.
- Слушай, как ты тот уровень проходишь, где дверь надо взрывать?
- Это где? Там, где боезапас...
Фриц не договорил. Еще один повод для его лично плохого настроения шел мимо них по коридору: хрупкий черноволосый парень лет двадцати, одетый с претензией на стильность — Менестрель, он же Локи. Личность в тусовке известная. Локи вел под руку миниатюрную блондинку в старинном зеленом платье, прямо сюжет для баллады «Зеленые рукава». Вел бережно, чуть придерживая под локоток, что-то говорил ей негромко, а она уже таяла, как кусок сахара в кофе, и зеленые глаза были восторженно распахнуты. Эта трогательная сцена сразу вызвала у Фрица головную боль: всего год назад вот так же рядом с этим типом шла его девушка. Точнее, его бывшая девушка. Давно уже нет ее в Тамбове, уехала, послав нафиг город, попортивший ей столько крови. А причина всех бед — вот он, и опять с новой пассией.
- Еще одна, - придушенным голосом произнес Фриц, неутоленная обида грызла его по сию пору.
- Не последняя, - холодно заметил Илмар, провожая пару равнодушным взглядом, - И не надолго.
- Охотничек, - с тихой ненавистью подтвердил Фриц и добавил сочувственно, - Девочка милая. Жалко.
- Каждый сам кузнец своего счастья и плотник своего гроба, - Илмар пожал плечами.
Похоже, девушка их услышала. Она вздрогнула и прижалась к своему спутнику. Локи набросил ей на плечи свою куртку и увел, продолжая говорить что-то негромкое и ласковое. Он со всеми своими девушками обращался очень бережно и предупредительно. Даже если собирался их бросить. Особенно тогда.
Высунувшийся в курилку Гремлин кивнул старым знакомым, хотел было стрельнуть у Фрица сигарету, но передумал. Перед выступлением голос лучше поберечь. Это Дракоше с ее гроулингом курево не мешает, а скорее наоборот.
- Наро-о-д, привет! Вот кого сто лет не видел.
Гремлин обернулся на знакомый голос — ну надо же, Маглор. То есть для Гремлина все-таки Псих или Виннету, по старым байкерским прозвищам. Псих - это не из-за характера, а из-за профессии, потому что психолог. Виннету - потому что друг действительно похож на индейца, хотя на самом-то деле на маму, кубинскую студентку. Еще три года назад все вместе гоняли, а теперь старый товарищ остался при своих двоих и, похоже, уже насовсем. Только тут Гремлин заметил, что тот впервые появился без трости. После аварии Маглор долго с палкой ходил, вырезал себе набалдашник с головой пуделя и косил под Воланда, пугая местных любителей Булгакова.
- Здорово! Блин, Виннету, бродяга, вот где реально сто лет! Какими судьбами?
- Посмотреть, чего нового. Ну что, Гремлин, скоро диск запишешь, а?
- Да какой там диск. Сейчас бы не облажаться. Еле-еле звук наладили. Аппаратура никакая.
- Порядок, все тебе будет, - обнадежил старый знакомый, - Ты у нас еще в Москву с гастролями будешь ездить. Макароныч собственные усы съест с досады, что проглядел такой талант.
Хозяин «Пацифы», все тамбовские музыканты это знали, любил представляться меценатом, но все в итоге сводилось к тому, чтобы группы играли у него в «Пацифе» по вечерам. Платил он мало, а помощь больше обещал.
- Сам что? - спросил Маглора Гремлин, - Собираешься петь?
Тот покачал головой.
- На сцене — не люблю, ты же знаешь. Лучше полюбуюсь, чем народ порадует.
Гремлин попробовал бы его уговорить, но тут в конце коридора появился звукооператор и снова зачем-то его позвал, пришлось идти. А когда договорились, что и как, Маглор уже куда-то делся. Вроде мелькнули в толпе стянутые в хвост черные волосы — и пропал.
Из-за двери актового зала уже рычало и гремело:
Но сам король — лукавый сир
Затеял рыцарский турнир.
Я ненавижу всех известных королей!
Концерт открывал сам Конунг. Считалось, что Высоцкого он вполне может петь. Во всяком случае, остальные викинги предпочитали с этим не спорить. Слух у Конунга, может, и был, но голос больше подходил для того, чтобы командовать драккаром.
Потом выступали тусовочные исполнители из числа ролевиков, которых Гремлин не очень хорошо знал. Но в финале первого отделения вышла петь Изольда, и он так и застрял за кулисами, глядя ей в спину.
Вот и спорь после этого, что важнее, артистизм или голос... У Изольды было и то, и другое. Гремлин не относил себя к толкинистам, и дальше «Хоббита» у него вообще ни одна книга почитаемого тусовкой английского филолога не пошла. Но Изольда умела спеть так, что мурашки по спине пробегали. И когда гитара в ее руках оплакивала погибшие в пламени белые корабли, у него вдруг подкатил к горлу ком. Гремлин от души и по-хорошему он позавидовал Изольде, потому что так жить в песнях он не умел и наверное, никогда не сумеет.
- Гремлин, ну Гремлин же! - Майк толкнул его в спину, - Мы первыми выходим. У Блэка струна лопнула, он сменил, но им заново состраиваться надо, просил поменяться.
И сердце ухнуло куда-то вниз.
Концерты в «Пацифе» не в счет. Сколько там народу, в той «Пацифе»? Самое большее, человек пятьдесят. Здесь же перед ним полный зал, свои и чужие. Как? Гремлин знал, что никто не умеет завести зал так сильно, как Дракоша. Но подражать ей нет смысла. Он должен брать своим. Голосом, текстом. Как? До последней минуты, до того, как три щелчка барабанных палочек задали ритм, он не знал ответа.
Не смотрите в телеэкран,
Отключите радиоточки,
Рагнарек уже наступил,
Все идет своим чередом.
Над землей выхлопной туман,
Даже звезды не светят ночью,
И движенье иных светил
Застывает под серым льдом(16).
Все-таки, наверное, не зря они столько репетировали. И этот сольный проигрыш, как долго он не хотел звучать как надо. Гремлин пальцы себе стирал о струны, родичи ругались, что он долго на базе торчит. Нет, все-таки не зря. У него, кажется, вся спина взмокла, когда он заканчивал этот проигрыш, и рука от напряжения начала неметь.
Мир застыл, замолчал в ожиданьи эфир,
Все мечты и надежды пойдут в утиль,
Бог проснется и перезагрузит мир
Говорят, что он нас простил.
Не смотри наверх, он не даст ответ,
Замедляется ток в ледяных проводах,
Замолчи, оглянись, позабудь свой страх,
Рагнарек продолжается, будет свет...
Он еще сумел улыбнуться Майку и Кэпу, мол давайте чуваки, так держать. А потом реальность слегка сдвинулась, словно поднялся невидимый занавес. Он ощутил вдруг зал целиком, как нечто единое. Будто волна ударила от сцены до балкона и откатилась обратно, обдав его солеными брызгами. На последних рядах мелькнул огонек, и рука с зажигалкой поднялась вверх, потом еще одна. И еще. Волны крошечных огоньков в высоко поднятых руках качались в темноте зала в такт музыке. Зал ответил. Они поймали его музыку, поймали волну и понесли ее дальше. У Гремлина голова закружилась от восторга. Подхваченный чужим настроением, опьяневший от этого всеобщего понимания, он играл так, будто от этого зависели следующие двадцать, нет, сто лет жизни.
Отключены все каналы,
Сбиты ориентиры,
Не звучат сигналы,
Лишь озоновые дыры
Смотрят с неба на нас
Слепыми провалами глаз.
Щелкнул тумблер радара,
Словно челюсть затвора,
Это бог отключил
Все свои мониторы,
Рагнарек продолжается -
Он идет среди нас.
Он сыграл последние аккорды, вывел финал почти онемевшими пальцами и замер, гитара на минуту показалась невообразимо тяжелой. А зал взорвался. Народ аплодировал ему (неужели не снится?). Песня, его бессонная ночь в мае, полгода репетиций... Наверное, каждый музыкант однажды ловил такой кайф. Но об этом Гремлин думал уже потом, когда пили пиво в гримерке, когда поздравляли его друзья. Когда Дракоша, забежавшая перед собственным выступлением, дружески сгребла в охапку и сказала: «Ну ты им дал!» Все это было потом.
А пока он стоял на единственном освещенном пятачке сцены, и аплодисменты стекали по нему как дождь.
За кулисами его трясло. Вышел мокрый, как действительно под ливень угодил. В гримерке, крохотной комнатенке, пропахшей старой пудрой и сыростью, он сидел на шаткой табуретке, обеими руками вцепившись в свою гитару. Доходило все очень медленно. Выступление, песня, огоньки зажигалок... А потом накрыло таким острым кайфом от осознания происходящего, что и пить незачем, ему и без того хорошо. Весь мир хочется любить. Жаль, нельзя распахнуть забухшее окно и заорать об этом на весь мокрый ночной Тамбов.
Вскоре в гримерку набилась толпа народу. Дракоша со своей группой отыграла, сдала сцену Блэку и приволокла за кулисы целый рюкзак пива:
- Такой дебют надо обмыть! Гремлин, я всегда говорила, что ты им дашь прикурить!
Гремлин чуть приложился к бутылке и передал дальше по кругу — за рулем же, так что обмывала его успех в основном сама «Промзона 5» с Дракошей во главе. Вынырнула откуда-то Фиалка, дернула его шутя за вихор и вручила феньку, сплетенную из кожаных ремешков с металлическими клепками.
- С удачным началом, чувак. Слова крутые, аж пробирают. Вот, это тебе от Рыбки подарок!
- А где она сама? - спросил Гремлин, наконец ставший более-менее осознавать происходящее.
- Приболела, - ответила ему Фиалка, - Дома сидит, дорисовывает натюрморт с тыквой, говорит: «надо срочно заканчивать, а то я ее съем, не удержусь».
- Что такое с ней? - тут же насторожился Рол.
- Да простыла, - объяснила Фиалка, - Целую неделю рисовала на балконе свой небесный поезд, просквозило ее походу. Все говорит, что чего-то в картине не хватает, а чего, пока не сообразит. Ну а вечером сейчас уже холодно.
- Я зайду на днях, - ответил Рол, - После следующей смены обязательно.
- Порядок, там Ангел летает. Знаешь, вот очень вовремя он завелся. Спокойнее как-то. Рыбушка у нас бывает малость безбашенная, а с таким ангелом-хранителем я за тот флэт спокойна, - улыбнулась Фиалка и кивнула Гремлину, - Ну, юное дарование, за тебя, что ли!
Разговор с выступления как-то сам собой перескочил на недавний выезд за Тулиновку, когда лето провожали.
- Я прусь с нашей Хакерши, - смеясь, рассказывал Фиалке Гремлин, - Как она на обратном пути того мужика подколола! Главное, едет такой с понтом на мерсе, рука выставлена в окно. На светофоре сзади подруливает тихо Хакерша, кладет ему в лапу конфету, дает по газам и сваливает в туман. Глаза мужика надо было видеть!
- А что, людей надо удивлять, им это полезно! - усмехнулась Хакерша.
- Вообще, клево скатались. Пока не стало холодно, предлагаю повторить, - добавил Фриц и тут же осекся, обернувшись на Маглора. Не зря ли затеяли разговоры о покатушках при старом товарище, которому сесть на байк уже не светит. Но тот только рукой махнул:
- Да ладно вам, народ! Глядишь, еще с вами выберусь, если кто на хвост возьмет, - он допил бутылку и отправил ее под стол.
- А слабо спеть? - тут же спросил его Гремлин, - Серьезно, чувак, там сейчас эти вампиры отпоют и будет свободный микрофон. Мы же сто лет тебя не слышали.
- Гремлин, ну не люблю я сцены...
- С электрогитарой ты круче звучишь, братан, - поддержал Гремлина Боцман, - Ну, правда, спой чего-нибудь. Когда мы еще так соберемся...
То ли пиво было в тему, то ли впрямь взяли старого друга на слабо, но Маглора удалось вытащить на сцену. Часть народа из зала уже разошлась, и байкерятня спокойно заняла целый ряд за спиной взмокшего как мышь звукооператора.
Вполне логично, что ролевики, в компанию которых угодил бывший байкер, дали ему прозвище по имени эльфа-менестреля. С чем-чем, а с гитарой Маглор дружил давно. Он много и охотно пел в знакомой компании, у костра или на квартирных посиделках, его песни нравились, их записывали при случае на кассеты, но как-то «раскручивать» собственный талант он отказывался наотрез. Макаронычу оставалось только кусать свои знаменитые усы — уговорить Маглора спеть хотя бы в «Пацифе» ему так и не удалось.
Со светом на сцене не заморачивались. Два прожектора закреплены жестко и ловят в перекрестье лучей микрофонную стойку. Маглор невысок ростом, гитара в его руках кажется огромной. Но голосом, (все хорошие друзья в курсе), если надо, он и без микрофона всех перекроет.
Полночь кромешной мглой мчится вперед, смеясь,
Небо над головой, а под ногами – грязь.
Вечный закон волков - смысл бытия в борьбе.
Худший из всех грехов - жалость к самим себе.
«Раньше он ее не пел», - подумал Рол. В словах было что-то до боли близкое, что-то от его ночных гонок по тамбовским окраинам. Сырой ветер в лицо и сноп света впереди. Ведь товарищ знал, что делал, когда ему бегущего волка на бензобаке изобразил. Маглор ничего зря не рисует.
Морду задрав к луне, спой о своей тоске,
С ночью наедине, с жизнью на волоске.
Помни в кольце врагов и на лесной тропе:
Худший из всех грехов - жалость к самим себе!
Сильная песня. Одинокий Волк оценил бы, наверное. Последнее время они зачастили к нему в Стрельцы. Тот привык к этим визитам, даже помочь себе разрешал, хотя поначалу было не уговорить. Волк-одиночка.
А себя жалеть — дело бессмысленное и опасное. Хуже только чужая жалость, она может и убить. Но пока мы живы — к черту все.
Песню оценили викинги, волчья тема им очень понравилась, шумели, хлопали, просили еще. Но Маглор молча поклонился и исчез за кулисами.
- Не люблю сцену, - повторил он, возвращая Гремлину его гитару, - На тусовке, у костра, в команде — это одно. А тут не идет.
Стало ясно, что уговаривать его сейчас спеть еще бесполезно.
Народ понемногу расходился. Устроенный с протекции Конунга на должность сторожа Дуб Зеленый, самый непутевый из всех викингов, уже готовился запирать гримерки и зал.
Собрал свою команду Блэк, так и не смывший грим. Не то чтобы это негде было сделать, просто захотелось постремать ночных прохожих. Шумно расходились викинги.
«Пятое колесо» собиралось уезжать сразу всем составом, чтобы пройти по городу колонной.
Мышка вылетела из-за угла ДК во двор, когда уже моторы прогревали. Растрепанная, исцарапанная, джинсы на коленке разодраны, видимо, только что.
- Пиплы, хэлп! Нас гопники зажали! Там только Трис, народ, спасай!
Подхватились сразу же. Из Триса, то есть Тристана, в драке толку ноль, даром что числится в тамплиерах, товарищ это книжный и кулаками махать не умеет. Но что за нафиг! Какие идиоты сюда высунулись, вроде, вся окрестная гопота усвоила, что с реконструкторами и байкерятней ей лучше лишний раз не встречаться!
Когда прибежали, стало ясно, что помощь уже не требуется: Череп успел раньше. У него сроду нюх на драки, а здешняя шпана встречи с ним не ждала и предпочла смыться.
Местом недавнего побоища стала пустынная улица, с одной стороны забор, с другой — бурьян и свалка. Под единственным на всю округу фонарем стоял Череп, вертя в руках сплющенную клетчатую кепку, похожую на сдувшийся мяч. Это был его боевой трофей. Вот только вид у победителя был скорее смущенный и растерянный, чем торжествующий. Рядом с ним, спиной привалившись к фонарному столбу, сидела Изольда и бережно прижимала к груди порванный чехол с гитарой. Трис сидел рядом, обнимал рыдающую жену и одновременно пытался заставить держаться на носу разбитые очки. Тут же Эарин молча и старательно отряхивала от земли куртку.
- Вот, - кивнул Череп, - Удрали, с... сволочи. Инструмент человеку побили, - он хотел выругаться, но глянул на Изольду и передумал.
Оказалось, что местная урла пронюхала, что в ДК соберутся хиппи, и решила подкараулить кого-нибудь после концерта. Чехол с гитарой, который Изольда несла на спине, не мог их не привлечь. Трис попытался заступиться, но не слишком удачно. Мышка, по собственным словам, чуть не выцарапала кому-то глаза, Эарин тоже добавила, показав, что значит в руках КМС по саблям крепкая палка. А потом на место происшествия прибежал Череп и раскидал всех, кто не успел от него смыться. Правда, гитару это не спасло.
Изольду в самом начале просто отшвырнули на кучу мусора. Гитара вместе с чехлом наделась на торчащую оттуда арматурину.
Откуда-то вынесло Локи. Растолкав всех, он опустился рядом с Изольдой на колени и осторожно взял из ее рук чехол, расстегнул: верхняя дека пробита насквозь, нижняя треснула по всей длине. Локи бережно провел пальцами по искалеченному дереву.
- Все, - прошептала Изольда обреченно.
- Верхнюю менять сразу, - сказал Локи шепотом, - Нижнюю заклеить еще попробовать. У меня мастер есть. Можно сделать, правда.
Изольда всхлипнула:
- На какие деньги? - и ткнулась Трису в плечо. Локи аккуратно застегнул чехол.
- Варвары, - произнес он негромко, - А починить еще можно. Я спрошу, честное слово, я узнаю.
Девушка в зеленом платье, та, с которой он был на концерте, проскользнула под его локтем и бросилась обнимать Изольду:
- Ну не плачь, пожалуйста, не надо плакать. Слышишь, что Локи сказал, можно сделать. Там такой мастер, я его видела, у него мастерская как целый музей. Он все может.
Изольда только погладила ее по голове:
- Гвен, милая, чем я за это заплачу?
Тут заговорили все разом, обещали, что деньги соберут, а гопов переловят и перетопят в Цне, чтобы их тут вообще больше не водилось.
Рол вытащил Триса поближе к свету, посмотреть, не попало ли тому в щеку стекло от очков. Вроде обошлось, только скулу рассадил сильно.
- Ну вот, как слепой теперь, - вздыхал он, - И гитару не уберег, так теперь еще и слепой.
- Сколько у тебя?
- Минус восемь. Очки ладно, очки — не гитара. Это же ее концертная, - Трис был совершенно подавлен, - Как она без гитары?
- Гитара ей спину спасла, сообрази. Не будь ее, шарахнулась бы позвоночником прямо на эту железку. Хорош! Перезжаться дома будешь. Народ! - Рол махнул рукой остальным, - Эта кодла сюда может и с подмогой вернуться. Так что берем тусовку на хвост и по домам, пока мы все здесь.
- Инцидент дело говорит, - кивнул Череп, - Давай, братва, разбирай пассажиров. Чего тут еще тереть? - он задумчиво повертел в руках добытую в драке кепку и водрузил ее на край мусорного бака со словами: «Вот так-то лучше».
Разъезжались с «хвостами», забрали всех, кто еще не ушел из ДК. Гремлин повез Мышку, Череп — еще кого-то из хипповой тусовки, Хакерша — Изольду, Рол — Триса. Тот еще пошутить пытался, вот дескать, тебе же не привыкать побитых возить. Фрейю вызвался провожать Серега, пешком. Благо, живут рядом.
- Так, а менестреля с его подругой кто повезет?- спохватился Гремлин, - И кстати, где они?
- Ты что, - хмыкнула Хакерша, - Когда бы это Локи позволил другому везти его девушку? Нет, они пошли такси ловить. Кое-кто любит пальцы кинуть.
Трис, он по прозвищу только Тристан, а Изольда, она так и в паспорте записана, ну, захотелось родителям. Раньше Рол и не знал толком эту тусовочную пару. Видел только пару раз. Жили они аж на другом конце города, в новостройке. Квартира голая, почти без мебели, зато с множеством книг и нот: Изольда преподает в училище культуры, Трис — на истфаке. Они еще благодарили их с Хакершей, чаем напоили, даже предлагали вписать, но Рол отказался — дома собака не выгулянная ждет, Хакерша тоже заторопилась куда-то и унеслась.
Изольда была безутешна. Инструмент для нее значил больше, чем собственное здоровье, похоже, она искренне жалела, что не напоролась на ту арматурину сама. Впрочем, это Рол как раз понимал. Сам после первой аварии все царапины и вмятины на байке ощущал, как на собственной шкуре. А уж у музыканта его инструмент и в самом деле продолжение себя. Тут ничего не поделаешь, только и можно, что валерьянкой напоить, да посоветовать не грузиться прежде времени, надеяться на того спеца, про которого Локи говорил.
Брякнул в коридоре звонок, и из дождливой ночи явился сам Магистр ордена тамплиеров, второго в городе реконструкторского клуба. Он, оказалось, только-только с поезда сошел, вернулся с какой-то московской конференции. Выслушал печальную историю от одного свидетеля и двух потерпевших и коротко изрек:
- Не стоит убиваться, леди. Пусть мастер спокойно делает свое дело, об оплате не беспокойтесь, орден поможет.
Эта церемонность в общении всегда казалась Ролу проявлением легкого сумасшествия, но Магистра он уважал. С прибабахом мужик, но слову своему хозяин. У тамплиеров народ друг за друга держится не хуже, чем у них в байкерятне, это ему нравилось.
***
- Да не надо меня провожать! - сопротивлялась Жанна. Она замешкалась, собирая свои феньки и вышивки, и выбралась из ДК, когда вся история с гопниками уже закончилась, - Кто до меня докопается, кому я нужна вообще?
- Нам нужна, - Юрка аккуратно подхватил ее под руку, - Живая и здоровая. Что, Нарендиль, проводим даму?
- Проводим, Государь, - Эльфенок энергично кивнула и уцепила Жанну под другую руку, - Доставим в целости и сохранности, пусть кое-кому икнется!
Жанна только вздохнула. Люк удрал с концерта еще в самой середине, ему, как обычно, не понравилось. А встречать ее он не пойдет, проверено. Впрочем, до старого центра города, где жила Жанна, добрались все трое без особых проблем. На обратном пути зарядил дождь. Эльфенок натянула капюшон толстовки, но Юрка все равно утащил ее под зонт. «Промокнешь. Нефиг тут, не июль на дворе».
Дождь шлепал по палым листьям, быстрый и крупный, вдоль дорог резво побежали ручейки, унося с обочин окурки и шелуху. Эльфенок поежилась в своей легкой ветровке:
- Кранты хорошей погоде. Вот вам и «индейское лето».
- Лето прожили. Ну, что, «блудный оруженосец», надоела тебе столица?
Юрка спросил шутя, а Эльфенок нахохлилась.
- Ну их всех к барлогу. Я и тут проживу. Квартирантов только выпишу.
- Где устроилась пока?
- У Алмасты. Думаю, на неделе уже переберусь. И на работу вроде берут, - Эльфенок носком берца пнула попавшую под ноги пивную банку.
- У Алмасты, значит. А это у нас аж на Урожайной. Да тут не только Жанну, тут тебя надо было провожать.
- Не надо, Государь, я сам доберусь. Трассой ведь как-то сюда добрался.
- Почему вдруг трассой? - Юрка слегка удивился, - Вроде не лето уже. И стоило ли в одиночку?
- Да фиг с ним. Добрался и добрался. Деньги целее будут, - отмахнулась она.
- Знаешь что, - Юрка перехватил поудобнее зонт, - давай не будем осложнять себе жизнь и пойдем сейчас к нам с Серегой греться. До Алмасты не ближний свет, думаю, проще тебя у нас вписать. Заодно расскажешь, что там со столицей, стоит еще или падает.
Возражать Эльфенок не стала. По ней видно было, что замерзла, хотя ни за что не скажет об этом вслух.
Серегу они встретили у самого подъезда, он тащил перемотанный шпагатом системный блок.
- Добыча! - похвастался брат, затаскивая свою ношу в подъезд, - Я Фрейю провожал, нашел по пути. Может, еще живое железо с него сниму.
Ужинали вдвоем. Если Серега нашел какое-то компьютерное барахло, его от него потом за уши не оттащишь. Эльфенок лопала за двоих, похоже, с утра моталась по городу, решала с квартирантами и работой. Ведь Алмасты сроду никого от себя голодным не выпустит.
Разговор не вышел. Юрка хорошо видел, что Эльфенок не хочет вспоминать Москву и старательно отмалчивается. Обронила только, что мол злой это город и эльфов там нет.
«Можно подумать, тут они есть», - чуть не сорвалось у него в ответ. Хорошо, сумел промолчать. С такими, как Эльфенок, слишком серьезно уверовавшими в сказку, нужно быть аккуратнее. Да и вернулась она какая-то слишком другая. Охотно болтала на любые посторонние темы. Квартирантов ругала, что дом замусорили, за неделю не разгребешь. Про поход по трассе рассказывала, как ей милиция машину стопила. Но на столичной жизни замыкалась резко, будто этих полутора лет не было вовсе.
«Да притворяются они все, - бросила Эльфенок резко, - Хуже, чем наша Гэлюшка со свитой!»
Вот оно! Кажется, прояснилось слегка. Искала единомышленников по сказочным мирам, а нарвалась на очередную «плохую компанию». Но дальше разговорить Эльфенка ему уже не удалось. В какой-то момент даже показалось, что она сейчас сорвется и расплачется. Но нет, смолчала и сразу заговорила о другом. И опять все по кругу, ремонт, работа. Об играх и тусовке ни слова. О Москве тем более.
Она там работала, тяжело и не по своим силам. Помнится, с месяц назад кинула письмо по нет-мэйлу, дескать спину сорвала, подняв тяжелый рюкзак, совета просила. Тогда он заставил ее обратиться к специалистам в Москве и без толку не терпеть. Теперь, взглянув сам, убедился, что врет оруженосец и краснеть не пытается. Чтобы так позвонки сдвинуть, одного рюкзака мало. Нужен с десяток рюкзаков, каждый день, на восьмой этаж без лифта. Работа. Таскала тяжести. Ладно, с этим мы решим. Сдадим хорошему знакомому во 2-й городской. Сам он ей сейчас что-то выправлять не рискнет. А мышцы в тонусе, зажатые, просто каменные. Тяжелая работа и нервы. Натерпелась.
«Боишься, что за больное задену. Ну не молчи ты, горе мое, ну как тебе помочь, если ты молчишь?!» - взмолился он про себя.
Эльфенок зевнула, прикрыла рот ладонью.
- Спать пора. Завтра пойду квартирантов выгонять. Обещали, что съедут.
- Действительно пора. Устраивайся, хватай мою подушку, я сейчас у Сереги стащу, у него две. Завтра у нас с тобой дел по горло.
- Ты работаешь?
- Ну да, в первую смену. Так что я рано уйду, с Серегой вдвоем позавтракаете.
Устроив оруженосца спать, Юрка ушел в кухню и долго курил один. Опять она в нем ищет старшего, наставника и гуру. Честно говоря, думал, что в Москве она перерастет это детское стремление за кем-то тянуться. Нет, не заметно. Как объяснить, что не может он ей сейчас прямых советов давать, не имеет права, что пора самой решать, где тебе лучше? А она будто виноватой себя чувствует перед ним за то, что вообще вернулась.
Юрка прикурил очередную сигарету от окурка и распахнул окно. Из мокрой ночи до него долетел гудок поезда, мелькнули далеко внизу за деревьями и гаражами крохотные светящиеся окошки. Пассажирский.
«Значит, эльфов там нет. Но ведь и здесь тоже. И что мне теперь с тобой делать?»
Познакомились они пять лет назад. На игре. Это был третий по счету поединок и третий на его пути «черный враг мира», на этот раз реконструктор, с железным турнирным мечом, потому что бутафорский Гронд он за оружие признавать отказался. И боевка вышла жесткая. «Сильмариллиона» спешно взятый на роль главного злодея товарищ не читал. А потому, завершив бой не совсем по книге, вернул меч в ножны и зашарил по карманам в поисках сигарет.
- Все что ли? - спросил темный владыка.
На самом деле, конечно, это было еще не все. Но орел Торондор, которому предстояло унести бездыханное тело эльфийского короля, почему-то запаздывал. Зато откуда-то слева раздалось звонкое:
- Нет, не все! Ты мне сейчас ответишь за моего государя и родича!
Юрка слегка вышел из роли: открыл глаза и осторожно оглянулся. Посреди поляны стояла худощавая невысокого роста барышня в короткой кольчужке из «ковровых»(17) колец, надетой безо всякой стеганки, прямо поверх синей рубашки. Обеими руками она сжимала двуручный дюралевый меч, которому больше пристало определение «дрын», явно тяжелый и не по ее силенкам. И плакала. По-настоящему. Смаргивая слезы, она заявила, что поединок не окончен, потому что теперь «черного врага всего Белерианда» вызывает он, Нарендиль из воинов Хитлума.
Верховный король эльфов выругался про себя и показал Морготу кулак: вот только посмей, зараза, ее по-жизни покалечить. Начало «Битвы внезапного пламени» доставило хлопот не столько королю Финголфину, сколько самому Юрке, на котором висела еще и куда более важная роль полигонного врача. «Темный блок» дрался жестко, и с самого утра появились травмированные игроки. Собственно, этого Моргота стоило не на поединок по игре вызывать, а по жизни надавать ему по шее, как капитану команды.
Но тут реконструктор показал себя джентльменом. «Убил» он бесстрашную барышню аккуратно, без единого синяка.
После игры Юрка был огорошен словами: «я знала, что ты настоящий Государь». Когда, отоспавшись, он вылез из палатки, то получил свои шлем и наручи отполированными до блеска. Руки у новой знакомой заметно почернели. «Главная забота оруженосца — это железки», - пожала она плечами. Так Юрка и обзавелся оруженосцем, воплощенном в маленькой (недавно восемнадцать стукнуло), но очень активной особе. С тех пор миновало без малого пять лет. Он уже и на игры практически не ездит, нет времени, и по имени его тусовочные друзья зовут куда чаще, чем по прозвищу. Но Надя-Эльфенок - это Надя-Эльфенок. Данная на той игре присяга для нее остается нерушима до сих пор, потому что она, вернее, он, Нарендиль, так решил.
Третья сигарета.
Что заставляет человека смотреть на тебя с этой собачьей преданностью? «Все закономерно, если учесть, как она росла. Но что мне теперь с ней делать?»
Ей не старший нужен. Нужна уверенность в том, что она поступает правильно. Одобрение. Сама себя одобрять она еще не умеет. Нужно извне. Желательно от того, кого она уважает. Когда в детстве ищешь одобрения взрослых и не находишь, ты рано или поздно в это вляпаешься.
Как научить ходить без опоры, без оглядки на чье бы то ни было мнение человека, который страшится сделать этот шаг? Если бы она хотя бы рассказала ему, что случилось в Москве. Тусовка вроде компании местной Галадриэли могла здорово подорвать такому человеку, как Эльфенок, самооценку и веру в собственные силы.
«Как я могу тебе помочь, если ты молчишь?»
Ладно, если мы не знаем, что делать, то... «лечение симптоматическое». Хотя бы спину ей в порядок привести для начала. Потом посмотрим. Усвой ты сейчас хотя бы то, что всегда можешь сюда прийти. В любое время. И никто тебя ни в чем не упрекнет. Сама все решишь и по полочкам для себя разложишь. Весь вечер тебе это объяснял...
Юрка докурил, вытряхнул пепельницу и закрыл окно. Только сейчас он сообразил, что замерз. Вернулся в комнату, лег, не раздеваясь, заложил руки за голову. Не спалось. Завтра вставать в шесть утра, а сон не идет. Эльфенок шевельнулась, зарываясь лицом в подушку, прикрыла рукой голову.
«Всю дорогу натянута, как струна. Даже на концерте. Блин... Отправить бы ее к Маглору, потому что я не знаю, за что тут браться. Но не пойдет. Вернее, пойдет, если я ей это прямо велю. Нельзя... Надо оставить за ней возможность самой выбрать, как поступить. Сейчас нельзя».
Она отвернулась, уткнувшись носом в стену, и потянула на голову одеяло. Юрка тронул ее за плечо.
- Не спится?
- Да я... почти, - забормотала она.
- А то я не вижу.
Поднялся, прошел в кухню, ощупью нашарил в верхнем шкафу нужный флакон, зубами вытянул пробку. Через минуту вернулся обратно с чайной чашкой и стаканом.
- Пей и засыпай, горе луковое.
- Что это?
- Да пустырник. На, запей. Что такое, спина болит?
- Нет. Ничего. Оно само сейчас, - она опять улеглась, завернувшись плотнее.
«Само пройдет... Ну как мне с тобой быть?»
Впору себе тоже пустырник развести. Нет сна, хоть ты тресни. Дотянулся, погладил ее по голове. «Спи, оруженосец. Где наша не пропадала, справимся как-нибудь». И под бьющий по балкону дождь наконец задремал сам.
…..
Msg: 12 of 36
From: Alexandr 'Incident' Astashin 03 Oct 10 05:06:22
To: Alena 'Sunshyne' Larionova 03 Oct 10 05:06:57
Subj: Re: Осень
AL>> Получила твою фотку, ту, где вы с Волком и Демоном на развалинах. Спасибо.
Да не за что. Это Волк выдал идею, молодость решил вспомнить. Видно, что товарищ стремается ехать пассажиром. Сам привык. Захватил гитару, до сих пор неплохо играет, хотя говорит, что руки не те. Пел Розенбаума, ту что «белым полем...» Цепляет, хотя раньше не любил. Волк говорит, ты его из норы вытащила на свет и очень вовремя. Короче, чем-то ты зацепила старика. Как сейчас помню: «Это вы Одинокий Волк?» Кто бы другой догадался так сходу взять и спросить. Вот правильно мы с тобой поехали. Кстати, в седле ты отлично держишься, с тобой удобно ехать. Ты чувствуешь байк, а это и пассажиру нужно, не только пилоту.
AL>>Знаешь, оказывается, Саратов тебя очень неплохо помнит. У нас даже пара знакомых общих нашлась. Сегодня Маха-Еж Грузовой поведала мне в красках, как ты на спор чинил чей-то мотоцикл у нее во дворе. Ты должен вспомнить этот забавный флэт на Горького. Она разгородила комнату шкафами поперек и сдавала половину. Над дверью еще табличка была: «Чужой монастырь». Короче, привет тебе от нее и, случайно, от саратовских байкеров. Они сейчас у нее вписываются.
Блин, не верил, что Саратов тоже большая деревня. Забавная была квартирка, до самой защиты диплома там кантовался. С саратовскими ребятами я не гонял, там вообще было не до того. Но при случае им тоже привет, конкретно от «Пятого колеса», нас они должны знать.
Вчера вернулся из ДК, с концерта наших местных рокеров. Вот теперь действительно жалею, что не вытащил тебя в «Пацифу», где играет наш Гремлин. Товарищ был реально крут. На базе Гремлин стал герой дня. Тебе привет от него, кстати.
После концерта знакомый народ нарвался на гопоту. Надо было нам всем большой тусовкой уходить, протупили. Череп рядом был, он за них вписался и всем вломил, кто не удрал. Но в наличии насмерть убитая чужая гитара. Потом взяли народ на хвост и развезли по домам, но осадок паршивый. Не люблю, когда достают тех, кто не умеет дать сдачи. Как и опаздывать туда, где надо быстро вмешаться.
Сейчас ползу на работу, хорошего дня лучше не желай, у нас это плохая примета, если помнишь. А тебе как раз всего и вся, Солнышко.
...GoldED/386 3.0.1
* Origin: Дорога в АД вымощена ТОО "Тамбовдорстрой" (2:5009/1024)
Модем тихо засвистел и заскрипел, отправляя ответ на Аленино письмо в почти незнакомый Аткарск. Собака ткнула Рола носом под руку, хватит, дескать, хозяин, я гулять хочу.
Он и сам не заметил, как привык к этим коротким письмам в несколько строк. Они редко писали друг другу что-то длинное и подробное, две три фразы на уровне «как дела?». И начался их разговор еще в конце августа с вопроса «Как добралась?».
Но когда однажды на их улице оборвало телефонные провода, и Рол три дня просидел без связи и, соответственно, без почты, сделалось как-то неуютно. Так и шло, коротко, вопрос-ответ. Пара-тройка тусовочных новостей, случай смешной с работы, такие там иногда бывают. А привыкаешь...
Единственный раз он присылал ей обычное письмо, в конверте, после поездки в гости к Одинокому Волку, когда они всей компанией сфотографировались на тех же самых развалинах, где когда-то группа «Ночь».
В тот день, отослав очередное письмо, Рол поехал до бензозаправки. На обратном пути, на перекрестке его вдруг окликнули. Обернулся, поднял на лоб очки — с другой стороны улицы ему махала рукой Печальная Рыба Солнце. Впрочем, свое прозвище она сейчас ну никак не оправдывала — улыбалась во весь рот. Рыбка всегда веселая, а тут прямо светится. Желтое вязаное пончо на плечах, за бандану рябиновая гроздь заткнута.
- Роланд! Вот кого сто лет не видела, рули сюда!
- Салют, Рыбушка! Откуда тебя на окраину-то занесло?
- А смотри, - она стащила рюкзачок. Оказалось, что за спиной у Рыбки целый букет из осенних желтых веток с ягодами, рябина, шиповник, еще что-то такое же яркое, - Поставлю натюрморт девчонкам в студии. А то чуть соберемся на природе работать — сразу дождь. Я ее нашла, зацени — такая крупная рябина там всего в одном месте растет. Вот подберу фон, поставлю в вазу — кайф... У меня уже руки чешутся, я сама с ней работать хочу.
У Рыбки всегда художественный азарт на яркие цвета. Рол как-то видел, как она с ученицами в студии занимается: «Ярче, девочки, живее. Не бойтесь цвета». Сейчас она показалась ему даже не такой бледной, как обычно, поэтому стандартный вопрос о самочувствии он не раздумывая, пропустил. Неловко как-то. И так видно, что сейчас ей хорошо. А уж временное это улучшение или как, там видно будет.
- А подвези меня, а? - попросила Рыба Солнце.
- Рыбушка, у меня ведь только один шлем.
- А мы тихонечко, дворами, там нас не увидят...
Отказать ей было сейчас все равно что ребенку мороженого не купить. Что он, в самом деле, без шлема никогда не гонял? И Рол расстегнул ремешок под подбородком, собираясь свой шлем водрузить поверх ее банданы.
- Не, без него круче. Моей голове ничего не сделается, правда. Давно с тобой не ездила.
- Ладно, садись. Только едем тихо. Не хочу тебя уронить.
- Не бойся, жениться не заставлю! - Рыбка тоже знала старый байкерский прикол.
Они проскользнули сонными желтыми дворами, по которым вовсю кружились осенние листья, Рол даже сделал лишний крюк, ведь ясно дело, Рыбке просто хочется покататься.
Затормозили наконец у Аквариума, Рыбка спрыгнула с седла и чмокнула его в щеку.
- Спасибо. Эх, кайфовый сегодня день, давно так не было. Зайдешь, может?
- Поеду. Дела ждут.
- Ну, привет Баньши. Почеши ее за ухом от меня.
Рыбка помахала ему рукой и скрылась в подъезде. Он успел еще за нее порадоваться, что выглядит так хорошо, будто и не простужалась, будто и не случалось с ней ничего и никогда.
И если говорят о дурных предчувствиях, то их там не было. Нисколько.
Ничего он такого не предчувствовал и неделю спустя, в мокрый и стылый, типично октябрьский понедельник. День этот по графику был выходной. Проснулся раньше обычного, глотнул чаю, покурил, вышел гулять с собакой, а вернувшись, застал у калитки заплаканную Зайку и растерянного, поникшего Ромашку. И от того, что он сказал, у Рола земля покачнулась под ногами. Умерла Печальная Рыба Солнце.
Не сказать, что он такого... нет, не ждал, «не ждать» тут не совсем уместное слово. Кто-кто, а Рол хорошо понимал, что ничем другим такие вещи не кончаются. Просто тогда, в их последнюю встречу, ему и в голову не приходило, что все может случиться так скоро.
Видеть Аквариум в его нынешнем состоянии было непривычно и жутко. Теперь дверь здесь не запиралась, а все рисунки на стенах завесили какими-то лоскутами, чтобы прежняя веселая пестрота не била в глаза сейчас, когда их автор... Впрочем, разум упорно отказывался узнавать в незнакомой, блеклой и будто высохшей покойнице прежнюю Рыбушку. Рыба Солнце всегда выглядела несколько моложе своих лет. А той, кого увидел Рол, было даже не паспортные сорок пять, а лет шестьдесят, не меньше. Только феньки на стылых негнущихся руках те же самые.
Страшнее было видеть только Ангела. Его Рол даже не сразу признал. Посеревший, без малейшего движения на осунувшемся лице, кое-как одетый, тот сидел на диване в большой комнате, накрепко сцепив руки, и смотрел в одну точку, на те самые феньки. Смотрел и молчал. Каменно.
Впрочем, при нем все время была Фиалка. Она, Алмасты и еще Фрейя вообще успевали за десятерых, взвалив на себя все печальные хлопоты. Народ между тем все прибывал.
Наверное, никогда за всю историю Аквариума сюда не являлось столько людей одновременно. Физиономии соседок Рыбушки по подъезду стали походить на морды борзых, почуявших десяток зайцев сразу, поди пойми, по какому стойку делать. Этих вездесущих, выразительно-участливых теток раздирало от любопытства. Хорошо хоть с расспросами не лезли — угрюмая фигура Демона на страже у дверей не располагала к лишним разговорам. Только раз какая-то особо несдержанная бабенка, типичная обитательница приподъездных лавочек попыталась прошипеть на ухо своей соседке: «А родня-то с утра была, ни с чем уехала. С носом она их оставила...»
«Милые женщины...», - изрек Демон очень вежливым басом и соседок смыло. Когда человек вроде Демона произносит «милые женщины» с таким выражением лица, лучше всего сделать вид, что тебя тут никогда не было.
- Как же это? - спросил Рол, не обращаясь к кому-то конкретному. Почему-то всегда приходится задавать такие вот дурацкие вопросы, хотя вроде бы уже все яснее ясного. Ответил Гремлин. Он осунулся, сжался, будто даже старше стал. Рассказал, пока курили на лестнице.
- Я вписывался тут, - говорил он, жадно втягивая дым, - Ночью слышу, встала, пошла на кухню. Потом сквозь сон вроде стук, как упало что-то. Проснулся еще не сразу. Вижу: свет горит. Захожу, а там.., - Гремлин сглотнул, - Он сидит, значит, на полу и держит ее. Как спящую. А по лицу видно, что уже все.
У Гремлина задергалась нижняя губа, и он поспешно отвернулся. Потом продолжил:
- Он ее час не отдавал. Я сижу и чувствую, что сейчас с катушек съеду. Позвонить выйти не могу — боюсь оставить. И сказать хоть слово боюсь. Так и сидели оба. Потом вдруг поднялся, отнес на диван, положил... Сашк, как живую, знаешь... Еще подушку подсунул. И говорит: иди, звони.
Гремлин не выдержал, ткнулся лбом в стену подъезда, и плечи под косухой задрожали.
Ролу и самому сейчас хотелось выть, но не тот случай. Он был все равно что на работе. Включился помимо воли тот самый рабочий режим, как если бы он на вызове попал на «смерть до прибытия». Еще подумал отстраненно, что ушла Рыбка очень быстро и не мучаясь, похоже, был тромб. При ее диагнозе — запросто. Собственно, то, что называют легкой смертью.
Потом утешал Гремлина, утешал рыдающую Мышку — осиротевшее системное дитя Рыбушки и Ангела. При них раскисать было никак нельзя.
Хмурые ребята из похоронной конторы были служебно-вежливы и оперативны. Правда, спустить вниз гроб им никто не позволил, несли Рыбушку только свои. Ритуальные деятели аккуратно рассортировали толпу на тех, кто едет и кто не едет, удивились, что едет так много. Утрамбовали самых близких в автобус, причем Ангела первым со словами «сначала муж».
Подъехал еще народ из байкерятни. Из-за спины Боцмана выбрался пассажир, снял шлем и оказался Одиноким Волком. Он развернул газетный здоровый куль, и на свет показался букет каких-то неправдоподобно огромных хризантем, белых настолько, что было больно глазам.
Кажется, еще были осенние листья и рябина. И огромный пацифик, сплетенный из бумажных голубых роз.
А дальше он просто не мог вспоминать. И даже когда вечером писал письмо Алене, чувствовал, что не сможет рассказать ей всего, просто не хватит сил. Что эта исповедь не облегчит душу, и он все равно будет искать и не находить ответа, когда и где ошибся, почему не смог уговорить Рыбушку ехать в Москву. Хотя при этом Рол уже не слишком верил, что в Москве ей сумели бы помочь. Конечно, когда Рыбушка была жива, он убеждал ее, что в Бакулева(18) работают не просто спецы — боги во плоти, которые могут если не все, то почти все. Не может быть, чтобы там ей не помогли. Или может?
«Кажется, я совсем запутался, - отбивал он двумя пальцами строчки письма, и клавиатура перед глазами плыла и двоилась, - Наши кардиологи сразу сказали, что дело дрянь, неоперабельный случай. Но я был уверен, что еще успею ее уговорить на Москву, и там возьмутся, что все шансы есть. Когда она летом сказала мне, что «все решила», это значило только то, что наша Рыбушка привела свои дела в порядок. Оставила Аквариум Ангелу, взяв с того слово его сохранить. Мне рассказали по дороге обратно. Оказалось, они с Рыбушкой уже год как расписались. Он тоже все знал и верил, что не скоро, не через год, может еще через пять-десять лет. И тоже не ожидал. Как и я».
Подошла Баньши, мудрая псина, которая все понимает, хотя ничего не говорит, положила лохматую голову ему на колени. И Рол уткнулся лицом в колючую шерсть.
Так ползла ночь. Он пробовал напиться, чтобы вырубило совсем, но не смог. Организм сам решил, что хватит его травить, водку в себя не принимал, а пьянеть упорно отказывался. Под утро Рол все-таки заснул. Полдня потом он то засыпал, то просыпался. Когда стемнело, сунулся в почту и нашел ответное письмо.
«Если бы знала — приехала бы тут же. Бедная наша Рыбка! В ней жизни было на десятерых, мне и в голову не пришло бы, что с ней что-то может случиться».
На десятерых... Рол прекрасно знал, что там и на одну оставалось слишком мало.
«Понимаю, тебе тяжелее это все осознавать, чем другим, ведь ты же врач, ты лучше других видел, что с ней происходит. Но ты сделал все, что умел, я это знаю. Пожалуйста, постарайся не падать сейчас сам. А если упадешь, я приеду и поймаю. Хоть завтра».
Написала, как по голове погладила. Только приезжать ей сейчас не надо. Он вырулит, куда бы делся.
Вечером он добрался до Центральной районной больницы, выловил там Юрку. Тот, как всегда после смены, был вымотанный и молчаливый. Сидели в крохотной не то кафешке, не то столовке, где кормили дешево и просто, за что работающий неподалеку народ ее и ценил. Пили кофе, похожий по вкусу и цвету на канцелярскую тушь. Разговор не клеился.
- Что там сейчас? Что Ангел? - спросил наконец Рол.
- Сейчас уже нормально. Маглор там с ним и Фиалка тоже. Но шарахнуло по нему сильно, - отвечал Юрка хмуро, - Можно понять, первый раз за семь лет дом и семья, а тут на тебе.
- За сколько?
- Он в шестнадцать лет из дома ушел.
- Понял. Так что там у них?
- Ну, пока Фиалка осталась за хозяйку, девчонки разошлись. С утра какая-то дальняя родня пыталась наехать, но Демон их быстро наладил на вылет. Да и сами поняли, что нечего ловить. Вот же дрянь! Вспоминать противно.
- Бывают люди как хер на блюде. Забудь. Я одного не могу понять: по-че-му? Почему она отказалась? Что я ей сказал не так? - Рол потер ладонями виски, голова к вечеру начала просто разламываться. Опьянеть он вчера не сумел, а похмелье, кажется, все-таки огреб.
- Да все так, - Юрка сидел, уронив голову, двигал без толку по столу пустой стакан. Похоже, он тоже задавал себе этот вопрос, - Тут многое наложилось. Во-первых, она боялась. Покажи мне человека, который бы не боялся операции, да еще такой. Даже когда ясно, что по-другому не получится, все равно боятся. А тут еще и страх, а выйдет ли. Ты ведь понимаешь, что она спокойно могла и в Москве на столе остаться. Одно дело, когда тебе временами бывает плохо, ты что-то там пьешь и вроде как привык. А то непонятно, лечиться ты едешь или умирать.
- О, Поляков. Ты чего еще не дома? И что за вид, кого мы хороним?
У их столика неожиданно возникла сутулая долговязая фигура в заношенном черном пальто и белом шарфике на худой смуглой шее, шелковом, как у летчиков в начале века. С таким потрепанным шиком тут одевался только один человек — профессор Павловский, зав травматологическим отделением, Юркин начальник.
- Не хороним, Александр Брониславович, поминаем, - сумрачно объяснил Юрка.
- Все так плохо? - Павловский подсел к их столику и водрузил на него пластиковый стаканчик с одиноким лимоном в простой воде. Местным чаем профессор брезговал.
- Хуже уже не будет, - сухо ответил Рол.
- Авария? - Павловский скользнул взглядом по его косухе.
- Тромбоз легочной артерии.
- Сердечник?
- Да.
- Сколько лет было больному? - сочувственно спросил профессор.
- Больной. Сорок шесть должно было исполниться в декабре.
- Н..да... Где работаем? Кардиология?
- Никак нет, - почему-то по-военному ответил Рол, - Скорая, линейная бригада(19).
- Да вы его помните, Александр Брониславович, - добавил Юрка, - он нам на той неделе «парашютиста»(20) привозил, с Октябрьского, который двойной перелом голени.
- Теперь вспомнил. Кажется, мы тезки. Александр, так?
Рол кивнул.
Павловский поправил на носу очки в тонкой кривой оправе, почти залпом допил свой стакан:
- Вот что, пойдемте-ка, проводите до дома пожилого человека. Там и побеседуем о делах наших скорбных.
Профессор жил через три улицы, в «сталинке» с гулкими просторными лестницами. Отказываться от приглашения было неудобно, хотя больше всего Ролу хотелось сейчас свалить, проверить дома почту и лечь спать.
Разделись в полутемном коридоре, под недобрым взглядом чучела совы, сидевшей над дверью. «Разъяснить ее некому», - некстати подумал Рол. Павловский определенно напоминал ему булгаковских медиков.
В большой комнате, через которую они прошли, в «вольтеровском» кресле восседала суровая дама лет под восемьдесят, язык не поворачивался назвать ее бабушкой. Дама прятала шею в поднятый воротник вытертой каракулевой шубы, поверх которой был накинут плед, и читала какой-то толстый журнал.
- Здравствуй, мама. Мы с коллегами посовещаемся немного. Юрий, Александр. Мы с работы, - очень деликатно сказал ей профессор. Только тут дама подняла голову от журнала и глянула на них поверх очков:
- Проходите, молодые люди, - она приподнялась в своем кресле и протянула профессору журнал, - Саша, я тебе тут отчеркнула одну статью, прочитай.
Профессор почтительно принял журнал из ее рук, бегло взглянул и положил ей на колени:
- Хорошо, мама. Сегодня же посмотрю.
- Да, будь другом. Очень любопытный материал, - она забрала журнал назад и остановила светлые, почти прозрачные глаза на Юрке, - Молодой человек, - узкая высохшая рука со скрюченными артритом пальцами сделала жест в сторону торшера, - поправьте мне свет, будьте добры.
Юрка послушно поправил торшер, успев заметить, что расставшись с журналом, она, видимо по привычке, держит кисти рук поднятыми вверх.
- Благодарю вас, - важно кивнула профессорская мама, тыльной стороной руки возвращая очки со лба на нос, - Можете быть свободны.
В комнате Павловского книг было больше, чем мебели, за шкафами не видно стен. С самой верхней полки, прижатый к темно-зеленым томам «Опыта военно-полевой хирургии», смотрел на них из черной рамки с ленточкой по уголку портрет печальной большеглазой женщины.
Сидели вокруг крошечного столика с мозаикой на крышке, Павловский поил их каким-то загадочным коньяком, вроде бы из Греции («Пациент подарил. После каждой удачной операции тебя, как правило, пытаются споить. Юра, запомни, тебе это еще предстоит.). Расспрашивал не спеша, обстоятельно. «Как анамнез собирает, - думал Рол, - Хотя чего он тут подскажет-то? Да и поздно подсказывать». Он не собирался откровенничать с человеком, которого почти не знал. Но в беседе все всплыло как-то само собой: и тот запоздалый диагноз, и его споры с Рыбушкой. А ведь в местную-то кардиологию Рол ее когда-то затащил, сама бы сроду не пошла. Она никогда не считала себя такой уж неуязвимой, но будто не допускала мысль, что с ней может произойти что-то действительно серьезное. Может, эта вера в то, что с ней никогда не случится ничего действительно опасного и породила потом страх? Как знать. Уговаривал ее и Юрка, с тем же результатом.
- Вы делали то, что сделал бы любой специалист вашего профиля, - вынес вердикт профессор, - То есть, по сути все правильно. Но заметьте, ни ваш друг, ни я тут не смогли бы сделать большего. Неэтично говорить в данном случае о праве выбора человека, но, кажется, именно он здесь и имел место быть. Вы по-разному оценивали риски. Вы полагали меньшим риском операцию, а ваша больная — отказ от нее. И кто из вас был прав, я не берусь судить. Хотя из того, что я от вас услышал, могу сделать тот же вывод — риск действительно был очень велик.
Он сделал паузу только для того, чтобы снова наполнить рюмки.
- А теперь оставим в стороне доводы, которые, увы, теперь ничего не решат. Сколько вы уже работаете, коллега?
Юрка про себя немного удивился «коллеге», такое обращение у Павловского было вместо похвалы, не всякого назовет. Но Рол определенного этого заслуживал.
- Четвертый год.
- Не буду спрашивать, сколько вы пережили чужих смертей. Но впервые это оказался близкий человек. Я прав? Вот то-то и оно. Это ваше личное горе, только переживаете вы его еще и как врач, а не просто как старый друг. Каждый из нас, потеряв кого-то из близких, - Павловский поднял глаза, обменялся взглядами с женским портретом, - будет задавать себе одни и те же вопросы: а где я был, а что я сделал не так. Я не буду давать вам советов, как быть дальше. Скажите только одно: когда вы выходите работать?
- Завтра с семи утра.
- Вот именно. И завтра, на своей работе, вам еще предстоит помогать тем, кому вы можете помочь. Так вот, идите, коллега, и делайте то, что вы можете и умеете делать. Это и будет ответ на все ваши вопросы сейчас. Произошло то, что мы называем трагическим случаем. Но пережить этот случай достойно вы обязаны. Это ваш долг, если хотите.
Длинно, назидательно, но, пожалуй, все-таки правильно. Какой еще ответ он хотел? Ответ-то самый простой: иди и работай. Никто за тебя этого не сделает. «Вторая бригада, на вызов».
А портрет среди книг, ему Юрка уже потом объяснил, это профессорская жена. Ей двадцать лет назад кардиоцентр имени Бакулева ничем не смог помочь.
***
Поздно вечером на столе ожил телефон.
«С вами будет говорить Аткарск. Ждите», - проскрипело в трубке.
Это был первый раз, когда Алена ему позвонила. До этого момента Рол даже не был уверен, оставлял ли ей свой номер.
- Ты слышишь меня? Ты меня слышишь?
Ее голос в трубке то появлялся, то исчезал, связь была плохая. Похоже, все рвалось где-то здесь, в комнате, потому что когда Рол машинально стиснул в пальцах провод у корпуса телефона, слышимость сделалась почти идеальной.
Она звонила с переговорного пункта. И, кажется, дважды доплачивала за разговор. Она не говорила «держись», не повторяла тех всегда одинаковых избитых фраз, что обычно говорят в таких случаях. Она просто давала говорить ему.
И он рассказывал. Про то, как Рыбка оставила Аквариум Ангелу, про белые хризантемы, про старого профессора с его нехитрым, но действенным советом. Про долгие уговоры, на которые он истратил все лето и про то, как в конце концов сам потерял веру в то, что московские кардиологи окажутся способнее тамбовских. Алена слушала почти молча, только иногда вставляя слово. Этого было достаточно, чтобы чувствовать ее присутствие.
- Я сделал все, что умел, а что я умею, блин?
Почему-то вдруг остро, до дрожи он ощутил собственное одиночество. Даже сильнее, чем в прошлую ночь. На минуту показалось, что кроме него да спящей на кухне собаки в целом городе больше не осталось ни одного живого существа. Рол стиснул злополучный провод так, что пальцы свело. «Только не молчи, - думал он, - говори что угодно, только не молчи». В следующую минуту стало стыдно этой короткой слабости. Но Алена поняла его, ее даже просить не пришлось.
- Знаешь, два года назад погиб Скальд. Ты его не знал. Мы приезжали сюда к Рыбке тогда. Скальда сбили на трассе, кто - так и не нашли. Это был мой друг, хороший друг. Он научил меня ходить по трассе, научил петь. Его любили в Аткарске. И в Тамбове любили. Скальд был приколист отчаянный. И когда мы его поминали, мы вспомнили все его коронные шуточки и все самые соленые анекдоты, которые он как никто умел рассказывать. Мы травили их полночи так, что, наверное, всему тому свету было смешно. Я не знаю, если ли что-то там, но если Скальд нас видел и слышал, ему наверняка понравилось. Рыбушка была добрым духом всего города. Думай о ней вот так же, с теплом. Чтобы ей тоже не было грустно на тебя смотреть. Для тебя это все куда более материально, профессия такая. Но просто представь, что она есть. Только где-то очень далеко. Пожелай ей хорошей дороги, теплой трассы, как у нас говорят, помнишь? Думай о ней, когда будешь слушать песни, которые она любила. Когда снова придешь в Аквариум. Я уверена, что Ангел его сохранит. Он хороший товарищ и очень светлый, у него получится. Рыбушка никогда не ошибалась в людях.
- Знаю. Она умела. Она была из тех редких людей, рядом с кем легко дышится просто по факту. Потому что вот такие есть.
- Именно. Помни ее такой. Она тебя очень ценила, знаешь. И переживала, что у тебя работа, мягко сказать, вредная. Боялась, что ты себе здоровье посадишь быстрее, чем она.
- Вредная, кхм... А у кого она другая?
- Хочешь, я приеду к тебе?
- Не надо. Такие вещи лучше перегрызть одному. Я привык.
- Тогда хотя бы обещай, что будешь ездить поаккуратнее, ладно, Инцидент? Веришь — я очень хочу найти тебя здесь еще раз живым и здоровым.
- Верю. Я сейчас и не гоняю толком, грязно на дорогах. Знаешь что, чудо в перьях, а приезжай зимой. Под новый год. Может, выцеплю пару отгулов к выходным.
- Я приеду. Только обещай, что будешь поосторожнее, ладно?
- Ну, обещал, уже обещал. Спасибо тебе, Солнышко.
«Ваше время вышло», - вклинился железный голос телефонистки и связь разорвалась.
Как же его все-таки прижало, если дернул черт ей плакаться. Эх ты, хиппушка-путешественница. Хоть бы она сюда трассой не рвалась под зиму. Все-таки не самое лучше время стопить.
«Добрый дух города». Рыбка-Рыбушка! А ведь Алена права. Рыбка принадлежала к такому редкому типу людей, возле которых сами собой собираются остальные, и в этом тесном кругу им, бесконечно разным, совершенно нечего делить. Им просто хорошо. Не только Ангел в одночасье лишился дома, где его ждали и любили. Вернее, дом остался, но ждать теперь некому. Разве что кто-нибудь их хипповой тусовки поселится в Аквариуме хотя бы на первое время. Одному парню там и спятить недолго. Сказали, Фиалка взялась. Ну, она человек надежный.
Ну, и старик прав, про долг. Он у каждого свой. У Ангела — сберечь флэт. У Рола? Продрать завтра глаза в шесть утра и постараться не опоздать на работу.
Он порылся в столе, вытащил початую бутылку, плеснул в стакан и вышел с ним на крыльцо. Сквозь рваную дыру в тучах глядела огромная, с тарелку, лунища, как будто лампу на окно поставили. Рол поднял стакан к этой луне, дав ей отразиться в граненых боках.
- Теплой трассы, Рыбушка. Не сердись на меня, если что не так.
Конец сезона
Как зверь мотор в ночи ревет.
Пустырь, разъезд и разворот...
«Ария»
Сутки работы, часов двенадцать мутного тяжелого сна с перерывом на прогулку с собакой. За окном дождь шлепает по облепившему дом дикому винограду.
Рол проснулся от холода. Накануне он неплотно закрыл окно, и теперь ветер распахнул раму. С подоконника сбросило на пол пепельницу, окурки густо усыпали пол. По комнате гулял промозглый сквозняк, теребил занавески. Тут же, едва он пошевелился, пробудилась Баньши. Притопала, цокая когтями по полу, к двери, и боднула ее всем телом. Не будь дверь заперта на защелку, собака бы легко открыла ее. Это у нее давно привычка: если сама проснулась, надо срочно будить хозяина, вдруг что интересное пропустит. Ну не сердиться же на нее за это, в самом деле.
На пустыре, где собираются местные собачники, гуляют двое. Бабулька в клетчатом пальто пасет на поводке пожилую толстую таксу в стеганом жилете. Такса старательно ворошит носом опавшие листья. Возле здоровенного как шкаф с антресолью мужика в камуфляже ожившим пламенем скачет золотистая красавица колли. Колли хочет играть, но такса плохой партнер. Она стара и все равно на поводке. Баньши не против поиграть, но колли здесь новичок и такой здоровой собаки она поначалу побаивалась. В конце концов, они обнюхали друг друга и вроде бы остались довольны.
«Вы нас не съедите?» - спрашивает хозяйка таксы. Это у нее всякий раз вместо «здрасьте». И Рол, тоже вместо «здрасьте», отвечает: «Сегодня не съедим». Таксовладелица нехотя отпускает свою собаку с поводка, и та вперевалочку ковыляет по мокрой тропинке. Мужик с колли оказывается горноспасателем, приехавшим в отпуск, и на какое-то время у них с Ролом завязывается вполне профессиональный разговор. Потом в беседу вклинивается бабулька с таксой и начинает жаловаться на высокое давление. Судя по таксе, она бы тоже кое-что сказала по этому поводу, если бы умела. Впрочем, это повторяется всегда. Рол никогда не рассказывал о себе этой словоохотливой старушенции, но та откуда-то в курсе, где он работает. Почему-то именно сегодня ее охи-вздохи начинают его раздражать. «Выносила бы мозги своему терапевту, чего ты мне на уши присела?» - злится он про себя. Но вслух даже что-то по-привычке советует, твердо зная, что все без толку, следовать этим советам бабулька не будет. Ее просто тянет поговорить и пожаловаться на жизнь. Тут внуки-балбесы, дети редко навещают, собака стареет и мало бегает, и голова болит по погоде. У кого она по такой погоде не болит, спрашивается?
К вечеру бездействие и погода окончательно его доконали. Накатило мерзкое тяжелое оцепенение, когда любой вид разумной деятельности вызывает отвращение. Это был отходняк после прошлой недели, после Рыбушки, после последнего дежурства. А оно вышло скверное. На кольцевой фура с отказавшими тормозами собрала на себя пять машин. Туда выдернули все свободные бригады.
Когда под утро Рол вернулся домой, собака заскулила и шарахнулась. Ей не нравился запах. Наверное, чужая смерть для собак как-то пахнет.
Водитель «девятки», первой принявшей на себя удар взбесившейся фуры, умер по дороге в больницу. Мужик с самого начала был не жилец, но всегда надеешься хоть на какой-то шанс. Не сработало, шанс не выпал. Скверно. И все это из-за какого-то идиота, который не прошел вовремя техосмотр. Водитель фуры был помят, но жив. «До суда дотянет», - сказал посиневший до цвета собственной формы гаишник. Кажется, ему это было еще в новинку.
Клин выбивается клином. Единственный способ привести себя в норму, это выйти на трассу и проветрить мозги. Он часто ездил один и по ночам. Тогда отступало на задний план абсолютно все: работа, город, тяжелые мысли. В одном измерении оставались только он, байк и трасса. Ночью за городом шанс налететь на кого-нибудь ничтожно мал, дороги почти пусты и ничто не мешает развить скорость какую хочешь. Ничем, кроме своей головы, он не рискует, а она уже четвертый год такой жизни остается цела. Собственно, Инцидентом его окрестили именно за любовь к ночным выездам. Хакерша обозвала - и прилипло.
К ночи дождь перестал и даже слегка потеплело. Рол вывел мотоцикл из гаража. Пять минут — и можно будет обо всем забыть. Ночной город светил желтыми квадратами окон, мерцал витринами. У бензозаправки резали глаза яркие фонари. Рол не любил это смешение световых пятен, город не вызывал у него особых чувств. На темном пригородном шоссе он чувствовал себя увереннее, чем при свете уличных фонарей.
И ночь легла впереди гулкой бездной.
За Стрельцами, где шанс встретить машину или пешехода почти сошел на нет, Рол прибавил газу. В такую пору и фуру редко встретишь, так что можно разогнаться без проблем. Движок расточен как надо, Боцман не зря над ним столько колдовал. Под фарой блестел чуть влажный асфальт. Ночной ветер дышал мокрой землей и опавшими листьями. Ни начала, ни конца, ни стука собственного сердца — только рев мотора.
«На трассе нет лжи. Только законы физики». Только они. А мы их и не нарушаем. Мы строго им следуем, потому и едем. Стрелка спидометра ползет все дальше, уже за шестьдесят.
«Бессилие страшнее расстрела. Что ты мог? Сегодня на аварии что ты мог?»
«Саша, давление падает!»
Скорость под восемьдесят.
«Зрачки не реагируют!»
На скорой про тяжелые случаи обычно говорят применительно к себе: «Сегодня у меня была авария (огнестрел, ножевое, инфаркт)». «Сегодня я рожал» (да-да, без шуток, роды в машине — это очень серьезно).
«Сегодня я умер».
В сущности, это отчасти правда. Потому что какая-то часть тебя неминуемо остается по ту сторону приемного покоя или, как сегодня, на асфальте среди битого стекла и растекшегося бензина. Он умирал трижды за все время работы, не считая Саратова.
С самого начала было понятно, что они не довезут этого водителя. Ушел. Не вовремя. В сорок лет — это совсем не вовремя. И в сорок пять, да в сорок пять тоже. Оно никогда не вовремя
Интересно, а до ста я выжму? Движок расточен грамотно, Боцман веников не вяжет. Ровный блеск под фарой. Тут хорошая трасса. Можно и еще прибавить.
И этот блеск вдруг разорвало впереди что-то черное, с гладкой трассы мотоцикл швырнуло на «стиральную доску». Снят асфальт. Вместо нормальной ровной дороги — ребристый спил, след фрезы скрепера.
Так, спокойно. Больше скорость — меньше ям, проскочим. На снятом асфальте нельзя тормозить, так проще перевернуться, а на скорости байк пройдет по этим ребрам как пуля по нарезам. Он все-таки подсбросил немного газ, только из-за того, что ночь и непонятно, где этот спил заканчивается.
Метров двести пролетел не задумываясь, но на выходе переднее колесо ушло в яму, в расковырянную отбойными молотками выбоину, и старый друг «Днепр» взбрыкнул, точно сбесившаяся лошадь. Рол сам не понял, как сумел «катапультироваться» и упасть не в ту же сторону, что и мотоцикл. Те, кто смог это вовремя сделать, не могут потом объяснить, как это у них вышло. Успел сгруппироваться и пригнуть голову, несколько раз поменялись местами небо и земля, и в следующую секунду его приняли придорожные кусты под откосом. Жестко.
«Хорошо разложился». Это была первая разумная мысль. Потом понял, что пятна перед глазами — это листья. Он не просто упал, а скатился в кювет, густой кустарник смягчил падение. Байк остался лежать на шоссе.
Попробовал пошевелиться — ноги целы. Голова тоже. Поднес руку и понял, что шлем треснул. Падал на бок и пришел всем весом на правую руку. Вот она и болит, зараза. Сломал или нет, сейчас не разберешь.
К запаху осенних листьев и мокрой пожухлой травы примешивался острый запах бензина. Потом там, наверху, хрустнула ветка под чьей-то ногой, и посыпалась земля из-под ног спускавшегося по откосу человека.
- Встать можешь? - спросил Одинокий Волк.
Этот глуховатый голос ни с каким другим не спутаешь. И Волка Рол опознал даже в полной темноте. Да и кто бы другой сунулся.
- Могу вроде.
- Тогда вставай.
Волк помог ему подняться и взобраться по откосу наверх.
- Ну, чувак, - выговорил Рол, переводя дух, - Ты по ходу действительно привидение. Откуда ты только взялся? Как почуял.
- Так я и почуял, - спокойно отвечал тот, - Как почувствовал, что сегодня стоит пройтись вдоль дороги. Цел?
- Относительно. Байку хуже досталось.
Запустить двигатель не вышло. По ночной проселочной дороге они с Волком вручную докатили мотоцикл в Стрельцы. Еще выбираясь наверх, Рол понял, что ухитрился здорово подвернуть ногу, когда падал. И это правую, и так уже ломанную в свое время.
Тогда, летом в Стрельцах, он толком не запомнил, на что похоже логово Одинокого Волка. А теперь удивился, до чего этот дом напоминает его собственный. Даже полка с книгами над столом на том же месте, где бы он сам повесил. И везде та же чистота, те же пустые поверхности. Видимо Волк, как и сам Рол, не выносит лишнего барахла, валяющегося без особой цели и смысла.
Пили собственноручно хозяином сочиненную настойку на меду, забористую, крепкую. От нее как-то и боль сразу притупилась, и стало понятно, что рука все-таки не сломана, просто ушиб сильный, ну и содрал об асфальт здорово. Куриный окорочок из морозилки оказался ничем не хуже положенного в таких случаях льда, тоже можно приложить, а потом и на сковородку кинуть со спокойной душой.
Пили сначала молча. Рола потряхивало слегка, адреналин не перегорел еще. А Волк, это заметно, привык жить один и потому был молчалив.
Наконец после третьей рюмки он произнес серьезно:
- А мы ведь одной породы с тобой, знаешь?
- Догадываюсь, - ответил Рол, которому осмотреться по сторонам хватило, чтобы это понять.
- Ты тоже одиночка. И волк на бензобаке у тебя правильно нарисован, - продолжал хозяин дома, - Но дальше дергать ее за хвост нельзя.
- Кого? - не понял Рол.
- Судьбу, - ответил Одинокий Волк, - Судьба — баба капризная. Взбрыкнет — костей не соберешь. Сегодня тебя предупредили. В другой раз уже не станут. Меня тоже предупреждали, а я не послушал.
В отличие от того же Мишки-Ковбоя, или Гремлина, который еще мелкий совсем и все эти дорожные сказки любит, Рол никогда не был суеверным. Но сейчас он отчетливо понял, что Волк прав. Просто потому что у любого риска есть предел. А свой он сегодня, похоже, перешел. И если бы вдоль трассы шел отбойник, Рол мог бы закончить тем же, чем семнадцать лет назад Волк. Или вовсе оставить от себя памятник с колесом от байка на обочине. То, что сегодня без переломов обошлось, можно было отнести в категорию если не чудес, то очень счастливых случайностей.
- Ты тоже любил брать скорость?
- Очень любил, - Волк кивнул, - Сколько ты выжал сегодня?
- Кажется, почти девяносто, - Рол поневоле улыбнулся, - Хотел до ста, хорошо, что не успел. Вовремя сбросил.
- Я дошел до восьмидесяти. Но больше не пытайся. Второй раз она тебе не даст.
Рол кивнул и потянулся за своей рюмкой. Что уж тут говорить, все и так ясно. Ремонт потребуется серьезный, так что сезон он считай закрыл.
- А знаешь, ты действительно вроде ангела-хранителя. Вот честно. Тебя ведь и раньше встречали в основном те, у кого движок заглох.
- Выходит, что так, - Одинокий Волк не стал спорить, - Просто надо верить своему чутью. Если оно подсказывает, куда идти, туда и иди. Нос не соврет. А еще.., - он задумался, достал сигареты, закурил, пустил облако дыма к одинокой лампочке под потолком и только тогда продолжил, - ты уже не принадлежишь только себе.
- Как это? - Рол слегка опешил, - Кому же еще?
- Сам поймешь, - усмехнулся Волк, - Пей пока.
Ночевал он в логове Одинокого Волка, которому пришлось выкапывать с чердака раскладушку. Похоже, гостей у него давно не бывало.
Долго Рол не мог уснуть, все ворочался, прикидывал, во что теперь ремонт встанет. Ребята, конечно, помогут, но детали денег стоят, тут никуда не денешься. Наконец отключился, и во сне увидел себя вновь летящим по ночной трассе. Ему было необыкновенно хорошо и легко. Ветер во сне был теплый, будто еще летний. Дорога шла сухая и ровная, мечта, а не дорога. Рев мотора вспарывал ночную темень, скользил впереди желтый сноп света от фары и уперся вдруг в черный зад фуры с забрызганным грязью номером. И ночь взорвалась.
Он чувствовал под ладонями теплую корку асфальта, еще не остывшую после жаркого дня и ощущал тошнотворный запах собственной крови. Изломанное тело помимо воли куда-то ползло, скребло пальцами асфальт, а черное тяжелое небо опускалось все ниже, грозя раздавить.
Рол проснулся от собственного крика. Не в шутку перепуганный Волк тряс его за плечо.
- Ты чего? Головой не шибанулся, когда падал? Может все-таки это.., - хозяин дома запнулся, - скорую надо было?
Рол сел, помотал головой, стряхивая сонную одурь:
- Никого и никуда звать не надо. Я и есть скорая. Утром оттащу байк в Тамбов, а через день на сутки заступать. Все со мной нормально. Просто эти, кошмарики, млин, на воздушном шарике. Это после армии. Извини, если напугал.
Волк только головой покачал. Рол подумал и рассказал, что нынче во сне показывают. Вот тут-то старый байкер удивился по-настоящему.
- Ничего себе, шуточки там у них наверху, - он ткнул пальцем в потолок, - Ты ведь мою аварию походу увидел.
Это слишком уж пахло мистикой. Но глянув в лицо Одинокому Волку, Рол понял, что тот не врет нисколько. Именно так все и было.
- Нарочно ли, случайно получилось, - Волк пожал плечами, - но вот именно так я в ту фуру и влетел. Видимо, действительно, мы с тобой из одного куска кроеные. Бывает.
Утром Рол на свежую голову осмотрел повреждения: свои и байка. «Днепр» потерял фару, получил вмятину на бензобаке, а движок, похоже, был основательно побит, заводиться он отказывался. Похоже, Боцману предстояло колдовать над ним заново. Самому легче, тут запчастей не нужно. Можно считать, отделался легким испугом. Ногу подвернул, правда, на работе по этажам мотаться будет тяжко, но это можно пережить. Шлем расколот так, что клеить бесполезно, проще новый взять. Физиономия в ссадинах, видок тот еще, будто из драки выскочил. Рука цела. Синячище аж черный, но все-таки не сломана. Короче, жить можно. Хреново, правда, но никто не обещал, что будет легко.
Волк с утра возился по хозяйству и помогать себе не разрешил. Впрочем, Рол еще с того раза, как был здесь летом, понял, почему. Ему достаточно было посмотреть, как новый знакомый говорит и двигается. Волк все делал очень аккуратно и очень медленно. Каждое движение будто просчитано, неважно, улей он чинит или инструменты на верстаке перебирает. И все это не от возраста. По-хорошему, стариком Волка звать рано, ему где-то за полтинник. Последствия травмы. Даже если отмести тот ночной кошмар, который, со слов Волка, был точным повторением его аварии, там наверняка была тяжелейшая ЧМТ. Руки у Волка до сих пор слегка трясутся и с мелкой моторикой беда. Реакция замедленная. При таких исходных данных работать и жить одному все равно что без ног танцами заниматься.
Теперь ясно, почему он ночью ездит. Не в ГАИ дело. Выбираться на дорогу с мало-мальски активным движением ему просто опасно, если что — среагировать не успеет. А ночью, да на малой скорости вполне управляется.
С местной почты Рол дозвонился Демону:
- Салют, Демонище. Я, кажись, сезон закрыл. Скажи ребятам, чтобы за Стрельцами были аккуратнее — там асфальт срезан.
На другом конце трубки что-то булькнуло, будто Демон подавился от такой новости:
- Сам-то что? Целый? Откуда звонишь?
- Живой, остальное чинится. Я у Одинокого Волка в Стрельцах. С утра пытались завестись, но без толку.
Через час приехал побитый жизнью «Москвич» с автоприцепом. В прицеп погрузили байк. У Волка, конечно, мастерская была что надо, но чиниться Рол решил на базе. Товарищ и так уже помог, что его дальше нагружать. За рулем сидел, видимо, кто-то из старых сослуживцев Макса Вштырлица, потому что сразу начал расспрашивать про аварию, что да как, не подрезал ли кто. На базе встретил растрепанный и мрачный Демон.
- Ну ты даешь, Маугли! - только и сказал он, взглянув на его физиономию.
- Байку хуже досталось. Я так, обшивку малость попортил, - отмахнулся Рол и пошел помогать стаскивать мотоцикл с прицепа.
- Кто это тебя так отделал? - только и мог спросить его Юрка, когда через день оба встретились на работе. Рол привез в травматологию «перелом со смещением», результат пьяного падения с лестницы.
- Судьба, - усмехнулся Рол, вспомнив разговор с Одиноким Волком, - А женщин я не бью.
- Фига себе, судьба. На вызове что ли?
- Да нет, на трассе. По работе все веселее, я сегодня чемпион, блин! Ото всех по рогам получил: от начмеда, от главврача, да еще на вызове жалобу накатали.
- Эк тебя. Что так?
- Да все то же. Приезжаем в два часа ночи в третью — а нас там не ждут. В приемном темно, ну знаешь эту фигню, типа скорые на свет едут, так что свет не жжем. Оказывается диспетчер перепутала, и нас ждали в Центральной. Ну, поскандалили в приемном, чтобы от нас вообще человека взяли. Под горячую руку обматерил диспетчершу, ну кто за нее думать будет. За что огреб от начмеда. А из приемного на меня тиснули телегу на главного, еще и от него получил. Вызов - ну все как всегда. Эта чертова веэсдешница(21), ну не нашел я, с чем везти ее в больницу в четыре утра. Предложил в психушку — обиделась. Ладно, держи карту. Погнали наши городских.
Оказалось, что легко отделался не только он сам, но и «Днепр». Вдвоем с Боцманом они привели его в относительный порядок за неделю. Побит, помят, конечно, но на ходу.
***
Снова идти в Аквариум ему было тяжко. Выбрался в середине следующей недели, под вечер. Уже не осталось и следа от цветов, рассыпанных по мокрой дороге, не тянуло на тесной лестнице табаком, а наверх, на пятый этаж, просто ноги не несли. Хоть разбейся, Рол по-прежнему ощущал себя виноватым, уже не поймешь теперь, за что. То ли за то, что так не смог уговорить Рыбку ехать в Москву, то ли за то, что слишком поздно начал уговаривать. Скверное ощущение, которому нормальный человек названия не подберет. Говорят, дескать, у каждого врача есть свое личное кладбище. Только ему теперь еще и есть кому туда цветы носить.
Два года назад Рол заметил, как Рыбке тяжело стало подниматься к себе на пятый этаж, а затем и все остальное, что в принципе ничего хорошего не сулит: и одышку, и синеву на губах. Рыба Солнце была из тех людей, кто нипочем не захочет признавать себя больным. Когда он уламывал ее добраться хоть до тамбовских спецов, ляпнул сгоряча: «Рыбка, пойми, с такими шумами в сердце люди живут недолго и хреново!» Но ведь и в голову не пришло, насколько прав окажется. Только когда коллеги вынесли свой вердикт, вот тогда захолодело. Сколько и как с таким диагнозом живут, он знал. Действительно, недолго и невесело.
А теперь... И не пришел, будешь себя за это ругать, и пришел — на душе кошки роют. Но раз решил дойти, узнать как дела и надо ли чем помочь, то чего уж тормозить.
У самой двери Рол столкнулся с Юркой, кивнули друг другу молча. Открыла Фиалка — необычно тихая, в полутемной прихожей незаметная как тень.
- Привет, ребята. Извините, лампочка у нас тут накрылась, а новой нет. Вы проходите, - она отступила вглубь квартиры, совершенно потерявшись в серых сумерках, - Только тихонько, - Фиалка кивнула на плотно прикрытую дверь «вписной» комнаты, где обычно ночевали гости Аквариума, - спит он.
В квартире по-прежнему пахло художественной краской. Большая комната была в полном беспорядке: мебель сдвинута, гамак снят, ладно хоть тряпки с картин и зеркала уже убрали. На столе куча бумажных свертков, каждый подписан: Фиалка раскладывала вещи, кому что отдать. Рыбка, умница, оказывается, еще год назад все расписала и назначила ее этим распоряжаться, если вдруг что. Утешила еще тогда, мол, это все равно не скоро случится.
Неуютно было здесь. Вроде и картины те же, и пацифик зеленый никуда не делся с оконного стекла. Но все это уже никогда не будет единым целым. Некому взять в руки эту кисть, некому придвинуть мольберт поближе к окну, никто не завяжет вокруг головы ярко-зеленую бандану. Даже если все эти вещи кому-то раздадут, другие люди будут держать их по-другому и хранить не там, где они лежали здесь. А этой комнаты, этого дома уже не будет такого, каким он был. То, что осталось, теперь тщательно разбирают и раскладывают по пакетам, не забыв подписать фамилию. Жилье, чьего хозяина нет в живых, похоже на труп на секционном столе. Муторно смотреть.
- Ох, народ, тут у нас еще беспорядок, - Фиалка покачала головой. - Пойдемте на кухню, я вас накормлю. Вы правильно пришли. Сегодня девять дней. Мы специально никого собирать не стали, не надо оно. И Рыбка просила, чтобы не растягивали все это, как у цивилов. Но мы тихонечко посидим.
Фиалка кормит всех, кого встретит. Суп она наварила густой, только что не ложка стоит. Это у них семейное, Алмасты такая же. Если зайдешь к ней в гости, голодным не уйдешь гарантировано. Кормила их Фиалка, как мамаша загулявшихся детей, чуть не с горкой положила:
- Ешьте, ребят, ешьте. Хоть не одна посижу, а то кусок в горло не идет.
- Как у вас дела? - вполголоса спросил ее Юрка. - Отошел немного?
- Ой, Государь, постучи по дереву. Вроде да, - Фиалка кивнула. - Маглор, молодец чувак, зашел, объяснил, что делать. Короче, они посидели оба, вроде даже не разговаривали, и вот что мне наш психолог выдал: поить нельзя, на разговор выводить без толку, на транки сажать рано, пусть работает. Весь запал, все нервы должны уйти в работу, лишь бы ее было много.
- Насчет последнего я бы поспорил. Что-нибудь из седативных подобрать можно, - аккуратно прервал ее Рол, - но здесь я нашему индейцу доверяю. Как с работой решили?
- Да как решили, обыкновенно, - Фиалка поднялась и вытащила из кухонного шкафчика бутылку. - Открыть, а? Это Рыбкин любимый кагор был, специально искала.
- Я за рулем, - Рол развел руками. - Так что у вас сейчас, ты с ним пока?
- Держи тогда компот. А мы с Государем немного согреемся. Юр, поищи штопор в столе. Да, я здесь пока, до весны точно, а там посмотрим. Подкосило чувака страшно. Я Ангела сроду таким не видела. Одни глаза остались, как на иконах. И молчит. Он вообще больше суток молчал. Ладно бы еще плакать мог. Ни слезинки. И молчит, - Фиалка передернула плечами и продолжила, - Ну, я пошла к этим ремонтникам, нашла бригадира, говорю, вот так оно и так, у человека жена умерла. Поить не надо, жалеть тоже, нужно загрузить работой, чтобы все время был занят. Хорошо, старший там мужик с мозгами оказался, он меня сразу понял. Пообещал, что сидеть на месте чувак не будет. Ну вот, смотри сам, уже неделю Ангел приходит домой как выжатый. Но он хотя бы начал есть и спать. Я уже выдохнула. Даже разговаривает иногда. Маглор в конце недели обещал еще зайти.
Дальше разговор не клеился. Пытались втроем вспоминать что-то, то посиделки на день рождения «Битлов», который Рыбка всегда справляла веселее, чем собственные именины, то сумасшедшую поездку на «Грушинский», когда «Пятое колесо», сговорившись, взяло на хвост половину местной хипповской тусовки. Но все, что могли припомнить, укладывалось в пару фраз, не больше.
В повисшей вновь тишине слышно стало, как по двору проехала машина, полосы света пробежали по потолку.
- Бедные эфэсбешники, некому их больше пирогами кормить, - вздохнула Фиалка и вдруг всхлипнула, сморгнула нервно и скользнула в угол кухни, к раковине, сунула руки под холодную воду, - Ох... думала, что уже все тогда выревела, - она быстро провела мокрыми ладонями по глазам, - Извините, ребят, устала я. На работе новых девочек взяли еще, нянчись с ними теперь. Делать ничего не умеют, только простые стрижки им и доверишь, а получать хотят столько, будто каждый день Пугачеву завивают.
- Сядь, хозяюшка, - Юрка подлил ей еще вина, - Ты больше всех сейчас на себе тянешь. Скажи лучше, что еще мы можем сделать?
- А что тут сделаешь, - Фиалка обеими руками взяла свой бокал, грея в ладонях, - Спасибо, ребята, дальше я пока сама, ладно? Сейчас надо просто много работать, руками. Чтобы некогда было думать головой. Другого способа никто пока не выдумал. Вы оба лучше вот что: скажите остальным, чтобы приходили. Не сейчас, через месяц. В середине ноября где-то. Но обязательно приходили. Этот дом должен жить, понимаете? Многие говорили, он без Рыбки жить не будет, это неправда. Аквариума не будет без нас. Передайте это остальным.
- Будь спок, Фиалка, скажем, - кивнул ей Рол, - Рыбка хотела, чтобы он жил дальше. Все приложится потихоньку. Если будет что нужно, говори сразу. Где кого из нас искать, ты знаешь. Если вдруг совсем край, мой рабочий у тебя есть, звони прямо на станцию, мне передадут.
- Надеюсь, что «03» все-таки не понадобится, - успокоила его Фиалка, - Просто отдышаться надо обоим. Как я могла не взяться, если тут мой дом второй? С двенадцати лет — мать на раскопках, а меня к Рыбке. Я же выросла тут. И тебя, бродяга, еще вот таким малолетним балбесом помню, у Демона на хвосте. Физиономию-то где так ободрал? Буйный больной попался?
- Не сглазь, а то как бы впрямь не отправили на «белку». Это я слишком резко затормозил, - Рол махнул рукой, - Бывает.
- Сашка, вот не хватало только, чтобы с тобой что!
- Не боись, подруга детства. Меня лопатой не пришибешь, Юрка подтвердит.
Попрощались опять шепотом. Фиалка неслышно притворила дверь, чтобы и цепочка не брякнула. Дом погрузился в тишину, свет в подъезде не горел нигде, не иначе, как кто-то поохотился за лампочками. Но у подъезда, оглянувшись назад, перед тем как завести мотор, Рол увидел, что зеленый пацифик в окне пятого этажа мягко светится. И Фиалка стоит у окна, прижав к стеклу ладони.
***
Через неделю, отоспавшись после смены, он зашел на базу. Мастерская встретила непривычной темнотой и запахом горелой проводки: щиток на втором этаже полыхнул. Давно надо было его, как и на первом, привести в порядок, заменить пробки на современные автоматы, да все никак не могли собраться. Вот и дождались.
Покрытая копотью металлическая дверца щитка была распахнута. Вооруженная отверткой, возилась с ним Нелька-Чума, мелкая чернявая панкушка, расписанная татуировками почище якудзы. Выбрасывая наружу то гайку, то кусок горелого провода, она крыла все это электрическое хозяйство в пять этажей, на всю базу признаваясь в тесных отношениях со щитком, пробками, проводкой и всеми городскими электросетями оптом.
Рол не стал дожидаться, пока Чума доберется таким манером до самого Яблочкова, и аккуратно постучал по распахнутой дверце щитка:
- Свирепствуешь, Yersinia pestis(22)?
Чума чуть не уронила отвертку:
- Как-как ты меня назвал? Кому песец?
- Чумой и назвал, только на латыни. Хотя ты права, Yersinia pestis - это полный песец.
- Я с тебя шизею, Инцидент! - Чума бросила себе под ноги очередной огрызок провода, - С тобой не поймешь, то ли похвалил, то ли на х... послал. Дай лучше плоскогубцы. Ну еж твою медь, вот какая … какими кривыми руками?!
Чума была электриком в троллейбусном депо и часто выручала обитателей базы, если тут что-нибудь коротило. Уж на что рукастым человеком был Боцман, в проводах и предохранителях Чума разбиралась лучше. В свое время именно они вдвоем заново перетянули всю проводку первого этажа, где была мастерская.
- С чего он коротнул-то? - спросил ее Рол.
- У Ковбоя спроси, - проворчала Чума, выворачивая из почерневшего гнезда то, что раньше было «пробкой», - это он «жучок» поставил, чудак не на ту букву. Больше некому. Мало того, что поставил, так еще и обогреватель этот зло.... гребаный врубил на ночь.
Из недр базы, легок на помине, явился Ковбой, помятый и сонный. Чума тут же напустилась на приятеля, мол где это его носит.
- Да ты чего с утра? - занудил тот, - Уже в сортир отойти нельзя!
- Вот придут из Горсвета, они тебе дадут просраться! - зарычала на него Чума, - За «жучки» там е...т и плакать не велят! Вся база через тебя на бабки попадет, если до штрафа допрыгаемся! Кому говорила, не лезть своими кривыми руками туда, где ты ни хрена не сечешь! Вот кому сейчас сказала изоленту найти?
- Во, видал Инцидент? - пожаловался Ковбой, - Совсем бабы на шею сели, дома мать пилит, а здесь — ну Чума она чума и есть.
- Не скули, - отрезала подруга, - Если бы не я, твоя мамахен тебя бы вообще сожрала вместе с байком.
Это было отчасти правдой. Ковбойская матушка давно отчаялась заставить свое переросшее чадо взяться за ум, то есть обеспечить ее невесткой и внуками и найти приличную работу, но время от времени все еще порывалась его воспитывать. Тогда Ковбой прятался на базе и всем жаловался, что дома ему не дают житья. Выручала Чума. Достаточно было Ковбою лишний раз пригласить ее в гости, чтобы наступила божья благодать. Потому что боялась ее ковбойская мама именно как чумы. Представив в очередной раз, что сын однажды способен взять в жены эту «бандитку татуированную», бедная женщина надолго прекращала всякие разговоры о продолжении рода.
А татухи Чума любила и делала их много и с удовольствием. Поговаривали, что среди многочисленных драконов, черепов и цепей скрывается одна-единственная тюремная наколка, потому что у Чумы есть будто бы «одна ходка по малолетке» чуть ли не за грабеж. И только Макс-Вштырлиц сразу сказал, что это брехня, скорее всего, самой Чумой и выдуманная. Потому что настоящие сидельцы держат себя по-другому, так что никакого казенного заведения, кроме школы-интерната, Чума знать не может.
Ковбой разыскал на первом этаже изоленту. Он переживал. Хотел как лучше, а тут и пожар чуть не наделал, и Череп из-за него одеяло прожег, когда пылающий щиток накрывал.
Ковбой сунулся было помочь, но Чума его прогнала, дескать, он уже что мог сделал, спасибо, что база не сгорела к такой-то матери.
- Валите, мужики, на... всякий случай. Без вас разберусь.
Курили у дальнего окна. В коридоре тянуло горелым.
- Ну ты даешь стране угля, Неуловимый Джо! Как тебе Демон шею не намылил?
Ковбой пожал плечами:
- Да черт его разберет. Вроде, на этой неделе нам газ должны включить. А я виноват, что замерз? Это Черепу пофигу мороз. Демон у себя сидит, газовщиков ждет. Злится чего-то. Но не на меня. Закрылся и никого не пускает. Он злой и приехал. Даже байк заглох. Когда Демон не в себе, он всегда глохнет.
- Ага, не в себе... А тут еще ты добавил, - Рол щелчком отправил окурок вниз, - Блин, Ковбой, вроде неглупый ты чувак. Знал же, что проводка гнилая. А что с Демоном-то?
- Не знаю, - тот развел руками, - Я стучался, но он меня послал Чуме помогать. Череп за автоматами ушел, Чума ставить будет.
- Вижу. Ладно, сейчас сам к нему зайду. Меня послать не должен.
Стучать в дверь было бесполезно — ни звука. Но оказалась она не запертой. Демон сидел за столом сникший и мрачный. Рядом с ним прямо по столешнице разгуливал черный боевой петух Харлей Давыдович, тоже какой-то помятый и будто даже слегка ощипанный. Гребешок на бок, хвост поредел. Демон пил из своей кружки, а Харлей что-то клевал, тюкал черным клювом.
Сначала Демон даже не оглянулся, кто вошел. Потом поднял голову и кивнул хмуро:
- А, это ты, Маугли. Садись, что ли... Пива хочешь?
- Это с утра? Демонище, - Рол оторопел слегка. Не в том дело, что капитан байкерятни с утра пораньше был крепко пьян: Демона что-то очень крепко придавило. А вещей, что могут так его перепахать, в жизни очень и очень мало, - Да что с тобой вообще такое?
- Ничего, - Демон встряхнул кружку, понял, что она пуста, отставил в сторону. Потом ткнул пальцев вверх, - Скажи, Маугли, ты курей слышишь наверху?
Только тут Рол заметил, что люк из комнаты на чердак открыт и к нему приставлена маленькая лесенка. Наверху было тихо.
- Вот то-то и оно, - сказал Демон тихо, - Нет курей. Увезла теща, - он протянул руку и погладил петуха по встрепанным перьям. Такого обращения Харлей ни от кого бы не снес, но тут даже клюнуть не попытался, - Бросили нас с тобой бабы, а, Харлей? - вздохнул Демон, - Меня одна, а тебя — все пять.
- Жена?
- А кто ж еще, - Демон пошарил под столом, уронил две пустых бутылки, - Я думал, поговорим, разрулим как-то. А она не приехала. Приехала теща. Наши щиток спалили вроде. Ковбой с Черепом ушли Чуму звать. Вот тут теща и явилась. Переловила курей и вот.., - Демон махнул рукой в сторону дивана. Там стояли его рюкзак и спортивная сумка, набитые натуго, - барахло мое. Привезла на такси и отчалила. Все, отгулял. Уже говорил я Вальке, что не отмоешь меня от бензина, сколько не пыжься, нет... Вчера выдала опять, «или база, или я». Ну как тут ей втолкуешь?
История была давняя. Демонская супруга лет семь пыталась увести своего благоверного из байкерятни насовсем, полагая это делом несерьезным и не подходящим для солидного мужчины. Друзья тактично помалкивали. Демон никогда не рассказывал о своих семейных делах. Не устраивай его жена временами скандалов прямо на базе, никто вообще не был бы в курсе.
- Вот ни хрена же себе... Демонище.., - Рол сел рядом с ним, аккуратно прикинул, водится ли вокруг еще выпивка. Пить он не собирался, просто Демону было определенно хватит и полную бутылку следовало потихоньку забрать. Но таких не нашлось.
- Да что там, - тот махнул рукой, - Давно знал, что этим кончится. Паршиво оно просто. Теперь и сам не пойму, мужик я или так, на племя меня там держали и для бабла... Поди разбери, - он стиснул его за плечо железной лапищей и продолжал, - может, я дурак, объяснить не сумел. Или ей уже не вдолбить никак. Вы же блин, тоже свои, тоже родня. Как же я от своих должен отказаться, а?! Ну не дура ли? Мы ведь этот дом втроем поднимали, Череп, Граф и я. С нуля. Потом Боцман на дембель пришел. Строили, считай, сами! А ты... Тебя я вообще вот таким пацаном помню, а.
- Помнишь, - кивнул Рол, понимая, что сейчас можно только дать старому другу выговориться, - Ты меня ездить учил.
- Вот-вот, учил! А чего же она, думает, что одна на свете?! Эх... А Макс. Вштырлиц же еще меня ловил, когда в ГАИ работал. Да я же за него кого угодно на болты с гайками разложу! И за тебя, и за Хакершу! Да за кого хошь...
Он еще долго разорялся, что не бросит своих из-за какой-то там юбки. Но утихнув, добавил:
- Любил ведь. Неужели мало? Эх, Маугли! Ищи ту, что не боится ехать у тебя за спиной. Иначе попадешь как я...
Слово за слово, а встречать газовщиков пришлось Ролу. А перед этим еще Харлея изловить, потому что Демон ухитрился и его каким-то образом напоить. Впрочем, гроза курятника в подпитии был не очень прыток, и с третьего раза его удалось накрыть косухой и отправить обратно на чердак, чтобы проспался.
Вечером, в тепле и уже при свете, Чума не зря старалась, байкерятня заседала наверху. Чужой семейный разлад — дело тонкое, но нельзя же сидеть и смотреть, когда вот так вот «наших бьют». Демон отсыпался в соседней комнате, где обыкновенно обитал Ковбой, когда не жил дома.
- Вот что народ, - после долгих пересудов изрек Череп. Всю дорогу этот старожил базы отмалчивался, но в конце взял слово, - Я Демона знаю лет десять. Его бабы не свалят. Возьмите вы, сбросьтесь по полтиннику да купите курей. А то, что здесь все свои, Демон и так в курсе.
За его спиной распахнулась дверь и Демон возник в проеме двери действительно как демон в старом ужастике: через всю комнату косматая тень легла, а у самого бородища торчком и хайры дыбом. Но трезв, как будто с утра и не пил.
- Салют, братва. Хорошо сидим. Хакерша, сестрена, там в чайнике осталось что?
Он прошел не спеша, опустился в старое кресло, будто только на пять минут выходил. Хакерша подсунула ему стакан с чаем. Тот отхлебнул, вытащил из фрицевской каски пряник.
- Вот что, народ. Газ нам дали, теперь не замерзнем. Чума, тебе вообще наше пожизненное спасибо за проводку. Однако, морозить стало. Не пора ли думать, когда сезон закрываем. Отметить надо, это дело святое.
Спорить тут было нечего. Закрытие сезона - праздник поважнее Нового года.
А кур где-то вскорости раздобыл Череп, который подошел к этому делу с обстоятельностью сельского жителя. Через неделю он притащил в самодельной клетке трех куриц, пестрых как феньки. Прежние были белые, а эти, как он сказал, хипповали. На базе снова вошла в обычай яичница.
***
Сезон закрывали шумно. Как минимум у троих в «Пятом колесе» был серьезный повод напиться, а еще двоим так и повода никакого не требовалось.
Пили на базе. Макс Вштырлиц опять звал всю компанию на свою дачу, но Демон решил таких ошибок больше не повторять.
Неплохой мужик Вштырлиц, но уж больно увлекается. Он за то и прозвище получил, что если вштырило ему – тушите свет. Пять лет назад, аккурат после своего развода, он обзавелся дачей под Тулиновкой. Участок был густо забит подлеском, и в его недрах скрывался маленький домик, переходная форма между скворечником и собачьей конурой. Новый владелец взялся за дело с размахом. За месяц он вырубил на участке все, что не имело отношения к культурным растениям, а потом взялся за стройку. Строил Вштырлиц исключительно сам и исключительно из подручного материала, собираемого большей частью по соседним свалкам. Помощь категорически отвергал, возил чуть не по одной досочке в коляске своего «Урала» и, похоже, получал от самого процесса сооружения дома большое удовольствие. Результатом работы к середине следующего лета стало строение на два этажа, с верандой, гаражом, балконом и еще парой пристроек неизвестного назначения, которые, судя по их виду, образовались просто потому что привезенные доски надо было куда-то девать. В целом дачный дом напоминал лоскутное одеяло, которое сшила сумасшедшая швея, пустив в дело косуху, шелковую блузку, кусок рубероида, овчинный тулуп и побитый молью свитер. Дверцы от шифоньера вели из комнаты на балкон, огороженный железными кроватными спинками. Потолок на веранде состоял из старых лыж. На крыше, крытой рубероидом, шифером и тремя кусками кровельного железа, на самом верху у печной трубы торчал вырезанный из жести флюгер — мотоцикл с флагом Конфедерации наверху. Флюгер жил своей жизнью и вертелся куда угодно, только не в ту сторону, куда дует ветер.
В первую же зиму в новый дом попытались влезть воры. Но они плохо знали, с кем связались. По следам, оставленным визитерами, выходило так: на балкон влезть не сумели, зато долго и безуспешно ковыряли железную дверь, которую Вштырлиц специально для таких случаев привесил на глухую кирпичную стену. Настоящую дверь в дом незваные гости не нашли вообще. Правда, они сумели влезть в подвал, где хранилось домашнее яблочное вино, но хитрый Вштырлиц вмуровал все три бутыли в цемент по самое горлышко, такое узкое, что без насоса и шланга нечего было думать поживиться содержимым. Вино дачные воришки черпали в итоге привязанной на нитку пробиркой. Начерпали максимум литр и убрались восвояси.
Летом мелкий криминалитет совершил разбойный набег на вштырлицевы грядки. Местный участковый должного внимания к этому случаю не проявил, и помогать бывшему коллеге не спешил. Разозленный Вштрылиц взялся за дело сам и нагородил вокруг участка такую «линию Маннергейма», что пролезть через нее не могли не только воры, но и гости. Когда в прошлый раз поздно вечером крепко вмазавший Боцман попытался самостоятельно выбраться с участка и дойти до автобусной остановки, он просто не нашел выход. Сочетание забора, кустов крыжовника и колючей проволоки оказалось неодолимым препятствием. К утру все, кому что-либо требовалось во дворе или за пределами дачи, были ободраны, как будто побывали в собачьей драке. Сам хозяин дачи спал как убитый и помочь делу не мог никак. Поэтому теперь наученный горьким опытом Демон порешил: «Гуляем дома».
И гуляли дома. В самой большой комнате сдвинуты три стола. На председательском месте — Демон, вокруг «старая гвардия» - Граф, Боцман, Рол, Вштырлиц, Череп и Ковбой, куда же без него. Молодежь — Гремлин и Фриц. Рядом Хакерша, единственная девушка в команде. На правах почетных гостей — Серега-Феанор, Дракоша, Чума и Бульдозер - олдовый панк, преданный поклонник «Промзоны 5» и Дракоши лично. Все свои, чужих нет.
Граф привез ящик виски и очень этим обстоятельством гордился. Впрочем, вискарь он каждый год привозит на закрытие сезона, с тех пор, как его дела пошли в гору. Граф уже второй магазин запчастей открывает и вообще, бизнес его цветет и пахнет чем ему положено пахнуть - машинным маслом и баблом. Но сегодня дело не только в виски. С Графом случилась «Голда».
Собственно, Honda Gold Wing въехала в общий гараж еще в сентябре месяце, когда у Графа выгорела крупная сделка. Хорошую технику он ценил всегда, а наличие денег позволяло ее иметь. Но «Голда» долгое время оставалась мечтой несбыточной и присутствовала в графской жизни только на фото в журналах с последними моделями байков, которые Граф просматривал с куда большим вожделением, чем некоторые Penthouse. Про то, что Граф спит и видит «Голду» у себя в гараже, знала вся байкерятня. Народ его стремлений не особо ценил и посмеивался.
Новый мотоцикл обмыли, но, к огорчению владельца, не проявили особенного восторга. Да, «Голда» весьма крута, но как Граф будет к ней запчасти искать? Придется из Японии заказывать, сюда такого никто и никогда не возил. Демон так вообще окрестил чудо японского автопрома «недотачка-перебайк», «Голда» не вызывала у него симпатий. Хакерша посоветовала использовать «Голду» как шкаф, потому что с такими кофрами туда весь графский гардероб влезет и еще место останется. Даже Ковбой, большой любитель почесать язык о недостатках и достоинствах разных моделей мотоциклов, и тот спросил: «Чувак, а почему не «Харлей»?
Впрочем, Граф был слишком счастлив, чтобы обращать внимание на эти подколы. Он отшутился, дескать «Харлей» на базе уже есть, тот, что на чердаке кукарекает, а вот «Голда» на всю Тамбовскую область одна-единственная.
- Ты и сам у нас один такой на всю область, - поддержала его Хакерша, - Это в Москве графьев как до семнадцатого года, а ты у нас уникум.
Довольный Граф и на закрытии сезона продолжал обмывать свое приобретение. Найдя свободные уши в виде Ковбоя, он с восторгом рассказывал ему, как легко снимать девочек, имея такой мотоцикл.
- Да я в любой, хоть самый понтовый кабак приеду — все телки мои, можно оптом брать, на вес! - вещал он, лениво потягивая виски, - На этих дятлов на «мерсах» и «бэхах» даже не смотрят. «Ой, какой у тебя крутой, ой, а прокати».
- Да после поездки на «Голде» с ними спать — браконьерство! - кипятился Ковбой.
- Походу, тут размер имеет значение, - не удержавшись, поддела его Хакерша. Вихрастая голова Сереги-Феанора покоилась у нее на коленях. Коллега и друг Хакерши пьянел быстро и сейчас пребывал в том самом блаженном состоянии, когда весь мир окрашен в яркие краски и для полного счастья не хватает только еще добавить.
Демон и Вштырлиц запивали свою накрывшуюся семейную жизнь. Демон переживал, а Вштырлиц старательно убеждал приятеля, что 90% баб такие и лучше с ними вообще дела не иметь. Дракоша и Чума его за такие разговоры сначала чуть не побили, но Демон дипломатично объяснил обеим, что они-то как раз вкупе с Хакершей попадают в остальные 10%.
Теперь Дракоша и Гремлин пытались состроить гитары, чтобы изобразить что-нибудь вдвоем, а Чума, сидя на спинке дивана за спиной у Ковбоя раз за разом опустошала его стакан с виски, стоило приятелю отвернуться.
- Мечта, блин! Мечта, етить-колотить, должна быть у любого настоящего мужика! - внушал Ковбою Граф, - А мечту надо исполнять. Увидел ты какую-нибудь там Мерилин Монро, не смотри на нее коровьими глазами. Ты ее найди там в Америке, покори и трахни! К мечте идти надо!
- Да на кой мне твоя Монро, она ж старая, если вообще не померла! - отмахивался Ковбой, - Я столько не выпью. И вообще, мечтой любоваться надо, а не трахаться с ней.
- Если выпьешь слишком много, она к тебе из ковра вылезет, - язвил Гремлин, - Ковбой, ты у нас не Красная Шапочка, но тебе уже хватит. Граф, налей мне что ли, а то они с Чумой сейчас на пару все высосут.
Граф наливал, уже нетвердой рукой, ему было не жалко. Хакерша, дотянувшись, плеснула в гремлинов стакан колы:
- Не спои ребенка, Граф. Он еще маленький.
- Я?! - напыжился Гремлин.
- Ну не я же!
Рол пил мало. Настроение было совершенно не то. Сидели с Боцманом, недавний ремонт обсуждали. Побился он под Стрельцами все-таки крепко.
- Сколько, говоришь, ты выжал?
- Под девяносто, но мог и больше. Кто же знал, что там дорогу срежут? Так хорошо шел, все гладко было и привет. Много там еще делать? Вроде бегаю, но стучит в движке и греться стал больше.
- Будем посмотреть. Выше нос, Инцидент, если надо, переберем, будет лучше нового. Еще Графа обставишь на его красотке. Он-то на ней побоится по проселкам гонять, поцарапать же можно, - ввернул напоследок Боцман.
- Ну, ты загнул, - ухмыльнулся Граф, - Под двести выжать даже после твоих рук «Днепр» не сможет. Ну и фиг. Что я, со своими буду в догонялки играть что ли? Я не совсем еще того... Хотя, Сашка, если б ты меня спросил, я бы сказал: бери «бэху» подержанную. Я даже найти помогу, чтобы с тебя лишнего не слупили. Ты же убьешься чиниться скоро. Техника свой срок службы имеет.
- И где я на нее запчасти найду? Не, Графище, мы с «Днепром» старые кореша, он не выдаст.
-В...вот... в...вот, - вклинился в разговор уже изрядно принявший Демон, - Л-лучший друг байкера — это его байк. Все! А бабы — зло! Хакерша, сестрена, это не к т-тебе. Т-ты у нас своя. Слышишь, Маугли, сынок, ищи себе ж-женщину, ч-чтобы она тебя ... ик... понимала с самого н-начала. И-иначе — песец! Ей на шубу, а тебе... т-тебе он будет полный.
- А лучше вообще не женись, - добавил Вштырлиц, - И вообще, хватит о бабах! Граф, наливай!
Разговор с прекрасного пола перешел на аварии и прочие проблемы на дорогах. Перебрали по косточкам городские власти, что затеяли осенью дорогу чинить, помянули недобрым словом водителей, тех, которые законченные водятлы и вообще не смотрят, куда едут.
- И все-таки, - говорила Хакерша, - Инцидент, брат по разуму, ты бы осторожнее что ли. Сколько раз ты уже бился?
- Этот третий, - Рол отставил опустевший стакан, - Но ты заметь, я ни разу не побился сам. Самое большее до синяков. Не то что в прошлом году кое-кто особо резвый, не буду веслом показывать. Потому что нехрен пить на колесах.
- Так я не пью уже, - булькнул Ковбой, - Вот с тех пор и не пью. И в-вообще, Инцидент, забудь на часок о том, кем ты работаешь. А от того чтобы побиться... В-все под богом ходим. Не повезет, так и на монашке триппер поймаешь, и в собственном гараже ногу с-сломишь.
- Ну, я еще ни разу не гробанулась, тьфу-тьфу-тьфу! - ответила ему Хакерша.
- В-все когда-то бывает в первый раз, - Ковбой цапнул из рук Чумы свой стакан и долил туда виски, - Первая авария, Хакерша, это как потеря девственности. Как ни ложись, дорогуша, все равно тебя трахнут!
- А в глаз? - приподнялся с ее колен Серега.
- Лежи, Серый, - Хакерша отправила его обратно, - Если что, Мишке я сама навешаю. Он меня знает. А по части хождения по девочкам и падения в канаву Ковбой у нас, ясен корень, самый опытный.
- Не водись с ним, Хакерша. Он тебя плохому научит! - Гремлин расхохотался.
Но Хакерше уже было не до них, дразнить куском ветчины на вилке разомлевшего Серегу ей было интереснее.
- Уронил — женился. Слышь, Серенький, уронить тебя что ли?
- Меня братуха убьет, - Фенорыч все-таки сел и отобрал у подружки ветчину, - Помнишь, «что не сделает асфальт, сделаю я».
- Что, Серега, весной берешь байк? - спросил его Рол.
- Ага. Экзамен сдам и в Москву, - тот уцепил одной рукой за талию Хакершу, которая тут же ткнула его в бок: «Серый, щекотно!» и дотянулся до своего стакана, - Правда, братуха не в восторге. Он с чего-то решил, что я назло ему разложусь и загремлю в его травму.
- Так ты не падай. Я недавно попробовал, оно больно.
- Да, крепко тебя приложило. Как цел остался?
- Сам не знаю. Ты какой байк себе думаешь брать?
Серега пожал плечами:
- До сих пор не решил. Склоняюсь в пользу «Ямахи», но это еще будем посмотреть. До Москвы доеду, там на месте и будет ясно.
- Бери то, на что реально найти запчасти, - вмешался Боцман, - А то будешь с байка пыль тряпочкой стирать, пока посылка с двумя подшипниками до тебя доползет.
- Эх, Дракоша, теперь я на твой зеленый хвост буду смотреть и ржать!
- С чего это, Инцидент?
- Да так, вспомнил, - Рол шутя потянул ее за зеленый вихор, - позавчера приезжаю на вызов и открывает мне дверь растаманская мышь. Стремная, зелененькая и глаза, как маленькие помидорчики. Оказалось, там притон торчков. Кто меня вызвал и зачем, они уже не помнят. Она стоит, глядит на меня и ржет, видимо, решила, что это у нее приход такой. Хайры зеленые, как у тебя, только там ее походу зеленкой сверху поливали, даже уши покрасились. И глаза красные от укура.
- Бл..., братан, ты сам говорил, что они тебя могут захотеть зарезать за наркоту!
- Эти мирные были. Но лечить там реально было некого, всем хорошо, все тащатся, мать их. Короче, записали ложный вызов.
- Не, Инцидент, - фыркнула Дракоша, - я не перекрашусь. Я лучше ее поймаю и перекрашу. В серо-буро-козявчатый!
Разговоры тянулись, виски заканчивался. Гремлин с Дракошей на пару изобразили дуэтом что-то из «Арии». Серега, не выносивший эту группу, свалил с Хакершей вниз, в мастерскую. Туда вскоре спустились Рол и Боцман, а потом и сам Гремлин прибрел, сообщив, что наверху народ конкретно перепился, а ему скучно.
- Вечно так, - Боцман зевнул, - то слишком мало возьмем, то слишком много.
- Когда я уходил, Демон и Вштырлиц, кажется, начали пить на спор, - сообщил Гремлин, - Интересно, кто кого?
- Кит на слона, - пожала плечами Хакерша, - Смотря, кто в каком настроении.
- А мне не интересно, - отрезал Рол, - Потому что Максу лучше бы вообще завязать.
- Ага, - согласился Боцман, - Вштырлиц последнее время стал совсем на банку слабый. А крыша у него и так не прочно прибита.
Боцман сглазил. Спустя всего полчаса стало ясно, что Демона тоже можно перепить. По винтовой лестнице нетвердой походкой спустился сам Вштырлиц. Спиртным от него разило так, что с открытым огнем лучше не подходить. Борода бывшего ГАИшника стояла дыбом. Мутные от выпитого глаза налились слезой. В руках он, как нищий кепку, держал свой мотошлем, и осиплым басом тянул:
Я начал жизнь в погонах ментовских,
И нежных слов я не слыхал...
Аккуратно, как всякий пьяный человек, еще пытающийся показаться трезвым, он шел по мастерской, никого вокруг, похоже, не замечая.
Когда ласкали вы детей своих,
Я бил людей и взятки брал.
Вы увидав меня, не прячьте глаз
И не шипите в спину: «пи.......с!»
Сначала поржали. Хакерша кинула в шлем червонец. Но потом Гремлин с ужасом сообразил, что Вштырлиц направляется к своему мотоциклу.
- С-сейчас... я им у-у-строю, б...! - объявил Вштырлиц, надевая шлем. Десятка прилипла к его носу, и он стряхнул ее на пол, - Я этих... ДПСников сейчас проверю на вшивость, с-сукиных детей. Работать не умеют! Вот пусть п-попробуют м-меня п-поймать. А я посмотрю, как они там р-работают!
- Макс, стой! - Гремлин решительно перегородил ему дорогу, - Ребята, держи его! Уедет — не поймаем!
- Макс, погодь! - окликнул его Боцман, - Куда ты сейчас поедешь? Там дождь, сыро. Пойдем лучше, вмажем еще по одной.
И тут Гремлин, не в шутку встревоженный тем, что Вштырлиц уже почти добрался до байка, ухватил его за руку.
Это было большой ошибкой. Заливший баки Вштырлиц плохо соображал, что вокруг творится, но рефлексы человека, умеющего драться, не пропил. В следующую секунду Гремлин отлетел от него к стене, и охнув, схватился за вывернутое запястье.
Вмешались остальные. Серега-Феанор стоял ближе всех, за что и поплатился, получив по физиономии. Боцман и Рол оба были не новички в драке, но справиться с потерявшим берега приятелем и им оказалось сложно. А Вштырлиц, понимавший только то, что его куда-то не пускают, пер как танк. Из рук Боцмана он почти вывернулся, до байка, стоявшего в мастерской, чтобы был под крышей, оставался последний рывок, когда Рол перехватил его за руку.
Он не стал, по примеру Гремлина, пытаться оттащить Вштырлица от мотоцикла, а жестко вывернул ему руку за спину. Тут подоспел Боцман, сумел-таки сбить Вштырлица с ног. Через минуту тот лежал лицом вниз на полу, со связанными на всякий случай руками.
- Упаковали, - Боцман расстроенно вздохнул, - Эх, Макс, завязывать тебе надо. Тогда и тебя вязать не придется.
- Еж твою двадцать! Чуть Серого не искалечил, псих, - Хакерша только тут оторвалась от сидевшего на полу у стены Сереги, которому прижимала к переносице мокрый платок.
- Да ладно, - гнусаво пробормотал тот, перехватив ее руку с платком. Промокнул уже не кровящий нос, встал и подошел к поверженному Вштырлицу, - Как вы его мощно. Он так и будет связанный, пока не протрезвеет?
- Зачем? - Рол пожал плечами, - Мы же не звери. Он дрыхнет уже. Сейчас развяжем, - и освободил похрапывающего на полу Вштырлица от веревки, - Неохота тащить его куда-то далеко. Дайте спальник, ребят, пускай здесь и проспится.
- А к байкам ночью не полезет? - с сомнением спросила Хакерша.
- Куда ему, - ответил Боцман, разглядывая свой ободранный в потасовке кулак, - все, бензин кончился. Да я и дверь запру.
Вштырлица оттащили к стене и завернули в спальный мешок. Тому было уже абсолютно все равно, спал как убитый. Рол смотал в руках кольцо прочной тонкой бечевки, которой только что скручивал нарушителя спокойствия, и хотел прибрать в карман.
- Чем это ты его, покажи, - попросил Боцман.
- Вязкой, - Рол протянул ему веревочное кольцо. Тот взял, повертел в руках, попробовал на разрыв, удивился:
- Парашютная стропа. Зачем она тебе?
- Говорю же, вязка. Ну, если на психа на вызове попадешь, - нехотя объяснил он.
- А что, у тебя и такое бывает? - Хакерша посмотрела на Рола с некоторой опаской.
- У всех бывает, - ответил он хмуро, - Да, завязывать пора Максу. Давно пора.
Гремлин скулил, держась за пострадавшую руку.
- Блин, кажись, вывихнул, ненормальный. Макс, ну етит твою...
- Дай гляну, - Рол аккуратно перехватил его за локоть, - Да не хнычь ты, горе мое. Вот куда лез, а? Не умеешь — не берись. Не видишь что ли, у Вштырлица мозги на втором этаже остались? Ну, и было бы, с чего страдать. Не вывихнул, а растянул. Серега, там в столе должна быть аптечка.
Тугой повязкой он стянул Гремлину запястье. Добрая Хакерша сбегала наверх за оставшимся виски для пострадавших.
- Мать дома размотать заставит, - Гремлин поморщился, - Решит, что я вены пилить пробовал. Ей не объяснишь.
- Значит, заставишь замотать обратно, - отвечал ему Рол строго, - Пять дней погуляешь так. Связки целы. Но рукой особо не размахивай. И за руль ближайшие дни не садись.
- Ей поразмахиваешь, как же, - Гремлин совершенно по-детски шмыгнул носом, - Чуть инвалидом меня не сделал.
- Ну, до этого ему ближе, чем тебе, - успокоил Рол, - Все, народ, как хотите, а я домой. Как от похмелья утром лечиться, сами сообразите, не маленькие.
Во дворе Чума старательно окунала голову в бочку с дождевой водой, что стояла под огрызком водосточной трубы. Даже ее, двужильную, если дело касалось выпивки, развезло до неприличия. Рол посмотрел на эти попытки протрезветь и выдернул ее из бочки за шиворот:
- Захлебнешься, чучело!
- Не-а.., - она размазала по лицу воду, отряхнулась, - Оставь, братан, я уже нормальная. Курить есть?
Постояли, подымили. Чума ругалась, что мужики разучились пить и вообще, фигня вышла.
- Что, повинтили Макса?
- Ага. Допился. Все, чуваку надо завязывать как хочет, хоть подшиваться. Иначе получим второго Йорика.
Йорик разбился спьяну в девяносто втором году. Историю эту в «Пятом колесе» вспоминать не любили.
- Ну почему мужики не умеют держать себя в зубах, а? - Чума сплюнула с досады, - Вот я, да, нажралась. Но у меня на работе допуск знаешь сколько вольт? Я там передовик, блин, производства, ни граммульки. А электрики в депо у нас синие как я не знаю.
- Черт его поймет. Кому-то дано, кому-то нет. По науке все зависит от способности организма расщеплять алкоголь. У кого-то больше, у кого-то меньше.
- Мой батя тоже что-то такое задвигал, - Чума ковырнула носком берца начавшую подмерзать землю, загасила в ящике с песком окурок, - Вот как его прав лишили, так и пошло кувырком. Я пять раз из детдома сбегала к нему. Как приеду — он не пьет, как меня заберут, все, опять забухал...
Видимо, хмель все-таки крепко вдарил ей по темечку. Когда бы трезвая Чума стала кому-то плакаться, да еще рассказывать про собственное детство. Про то даже Ковбой не в курсе.
- Я ж хотела как ты, в медицинский.., - призналась она, - Чтобы батю от пьянства вылечить. А пока собиралась, он взял и помер. Я даже школу закончить не успела. Ну а там, подумала, нахер оно мне теперь сдалось...
- Нелька, забей. Наркология до сих пор никаких гарантий не дает. Если человек хочет пить, он будет пить, подшивай там — не подшивай. Видел я алкашей всех мастей, от дворника до подполковника. Ты у нас хороший технарь, человек рукастый. Где пригодилась, там и хорошо.
- А ты, Инцидент? Ты ведь вроде тоже в политех собирался?
- Да черт его знает. Я много куда собирался. Может, это все потому, что химию с биологией у нас вела реально умная тетка. Единственный человек, у кого мне было интересно учиться. Всех остальных училок я доводил до кондрашки одним своим видом. Не ты первая спрашиваешь, зачем я туда пошел. Вот честно — до сих пор не знаю.
Домой Рол добирался на автопилоте. На свежем воздухе его повело от выпитого, хотя казалось бы, пил меньше остальных. Опять те же вопросы, зачем да почему. Байкерятня в свое время здорово офигела, когда он приехал из Саратова на первые каникулы. Все ждали, что Маугли (Инцидентом он стал позже) поступит в политех или хотя бы на мехмат. Хрен там. А все решалось просто, экзамены в мединституте начинались на пару дней раньше, а хотелось застрять в Саратове все равно как и где. С матерью они к тому времени окончательно стали чужими людьми. Это потом, когда психологию им стали читать, он кое-что понял. Что растущая неприязнь к родному дитю, которое чем старше, тем больше похоже на бросившего тебя мужика, очень частое явление. И что ему еще повезло, ведь не били, голодом не морили, ну не замечали почти и шпыняли по каждой мелочи, так от этого люди не мрут. Как могут калечить друг друга близкие родственники, он позже насмотрелся, когда практику проходил.
Собаки не любят пьяных. Баньши поворчала и не сразу подошла, хотя и дала почесать себя за ухом. Долго Рол не мог уснуть. Нелька-Чума, сама того не желая, разбередила что-то этим своим вопросом.
«Зачем?»
Четвертый год возить побитых и порезанных, бомжей и пьяниц, чокнувшихся от древности бабок. Воевать с мамашами-дурами, что готовы хоть уморить ребенка, лишь бы не везти в больницу. Вязать буйных жертв белой горячки и немногочисленных психов, до которых не успела добраться психбригада.
Зачем?
Затем, что не надо задавать себе идиотских вопросов. Кто-то же должен это делать. Да, это никогда не было призванием. Но раз уж пришлось, раз уж он врос в этот нервный суточный рабочий ритм, то о чем разговор? Осознание того, что ты нужен, а иногда охренеть как необходим, держит крепко. Наверное, еще с Саратова, когда санитаром устроился, оно держало. Нужен. И знаешь, что ты делаешь. Как ни странно, этого оказалось достаточно. Да, Рол не фанат своего дела, как Юрка, и ко всему этому рукоделию(23) уже точно не способен. Но если его сейчас убрать со станции куда-нибудь, ну хотя бы в районную поликлинику, то он сопьется через полгода такой жизни. А здесь — ну, прижился, по-другому не скажешь.
Календарь на стене расчерчен на месяц вперед. Завтра спим, послезавтра — сутки. «Вторая бригада, на вызов».
***
Дороги в городе имеют ровно три состояния: грязь, грязь засохла и грязь замерзла. Вообще-то зима — не сезон для байкера, но в «Пятом колесе» имелось двое ненормальных, которым плевать на время года, Демон и Рол, от Демона, собственно, это привычку перенявший. Хотя зимнее время и для них межсезонье. Даже на зимней резине не во всякую погоду можно выехать.
Когда Рол появился на базе мерзлым ноябрьским днем, с неба уже сыпалось что-то мелкое, обещавшее к вечеру стать первым снегом. В мастерской он застал троих — Боцмана, Ковбоя и Фрица.
Посреди мастерской стоял полуразобранный байк Ковбоя. Боцман возился с движком, а сам владелец, пристроившись за верстаком, чинил косуху, поползшую по шву. Работать с иглой и ниткой у Ковбоя получалось заметно лучше, чем с гаечными ключами и отвертками.
- Здорово, народ! Что, Ковбой, опять твой «мустанг» взбрыкнул?
- Не-а, - хмыкнул Боцман, не отрываясь от работы, - он сказал: ты ковбой, ты и прыгай. Потому что нефиг было кое-кому без меня в двигатель лезть. Было двадцать пять лошадиных сил, а теперь сплошь одна нечистая. Здорово, Инцидент, заходи, грейся.
Ковбой только вздохнул, расстроенный. Его К-750 был самым древним мотоциклом на базе и ломался чаще, чем чей-либо другой. Как правило, Ковбой тут же лез чинить и регулировать его сам, после чего байк вообще отказывался заводиться. Руки у владельца были явно заточены под что-то другое. Под что именно, Боцман, которому приходилось разгребать последствия ремонта, тут же объявлял открытым текстом. Какое-то время после его работы мотоцикл исправно бегал и даже худо-бедно мог выжать семьдесят километров в час, для своего почтенного возраста весьма прилично. Но потом что-нибудь снова давало сбой, Ковбой брал дело в свои руки с тем, чтобы через два дня снова звать на помощь старого приятеля. Справиться с мало-мальски серьезной поломкой ему почти ни разу не удалось.
В углу мастерской, забравшись с ногами в старое круглое кресло, потыренное когда-то из закрывшегося кафе, устроился Фриц с книжкой. Пил чай и таскал сушки из своей старой каски. Зимой этот бродяга отчаянно скучал, мототоксикоз, то есть дурное настроение от невозможности ездить, накрывал его первого. В это время Фриц обыкновенно впадал в меланхолию и чуть не каждый вечер зависал на базе, не спеша возвращаться из универа домой.
Посидели, поговорили о прошлом сезоне. Фриц в разговоры не мешался, в таком состоянии из него вообще слова не выжмешь.
- Что нового-то вообще на горизонте, как жизнь? - спросил Боцман, оставив на время разбираться с двигателем.
- Сутки через двое. Сутки пашешь, сутки спишь, сутки живешь. За движок спасибище. С получки отдам оставшееся за запчасти.
- Только ты уж не гоняй, как посоленный. Движок-то я соберу, главное, чтобы тебя собирать не пришлось. Хотя вроде у тебя там есть знакомый спец по ремонту.
- Да ну тебя, чувак. Хуже нет своих лечить. Я Юрке такой подставы не хочу, - Рол дотянулся до каски, выудил гость сушек, - Где у нас Демон пропадает?
- В старой хате обживается, - объяснил Ковбой, - Квартирантов выпер, барахло с базы перевез. Теперь с горя ремонт затеял.
- Наверху только Череп, - Боцман указал отверткой в потолок, - Как с вечера залил баки, так и дрыхнет. Он теперь за сторожа. А у меня и заказов-то нет. Голяк полный. Вот сижу, с ковбойскими художествами разбираюсь.
Ковбой ничего не стал на это отвечать, погрузившись в свое неспешное занятие. Шить и ставить клепки на ремни он умел, пожалуй, не хуже Маглора, обшивавшего до сих пор всю компанию. Но делал это только под настроение.
- А кто-нибудь слышал, правда с первого января штрафы за превышение поднимают? - подал голос Фриц, поднимая глаза от книги. Он предпочитал быть первым в курсе дел, едва власти задумывали новый способ осложнить жизнь народу с водительскими правами, все-таки будущий юрист.
Ответить ему никто не успел. Стальная тяжелая дверь с глухим лязгом распахнулась. Присыпанный снегом, в мастерскую ввалился Граф. Куртка нараспашку, щетина на макушке торчком, лицо от мороза красное. В эту пору на базу он заглядывал нечасто и больше по вечерам, бухнуть и развеяться. А тут прилетел с утра и, похоже, принес какие-то плохие новости.
- Салют, Граф. Кто за тобой гнался? - кивнул ему Боцман.
Ответом была длинная и очень замысловатая фраза. Приличными в ней были только предлоги. Граф плюхнулся на свободный стул. Глаза у него были бешеные.
- П....ц, мужики, - выдохнул он, ладонями растирая злое мокрое лицо, - Полный! Вот найду же сволочей! Найду, на гайки разберу... по кусочкам, б...! Они мою «Голду» в гробу будут помнить!
- Неужто побился? - охнул Ковбой.
Граф оскалил зубы, сверкнув золотой коронкой. Со злостью шарахнул себя кулаком по колену:
- Хера! Сперли! - рыкнул он, - Увели, падлы!
- Етит твою через три якоря! - поразился Боцман, - Граф, в натуре угнали? Откуда, от кабака?
- Какое там, - буркнул Граф, - Уведи ее кто от кабака, я бы тот кабак уже по кирпичу разнес к … матери. Из-под носа! Из дома увели, суки!
- Е-мое, Граф, - Рол вручил чуть не дымящемуся от злости приятелю стакан с чаем, - Ты это, откисни малость. Хлебни и расскажи, как это тебя так. Менты в курсе?
- Да все в курсе, - Граф в сердцах чуть не отгрыз кусок стакана, - менты были, и Макс знает. Толку-то? Сигнализацию отключили, все ювелирно. Инструмент хороший не тронули, «Ямаху» мою не тронули, а «Голду» уперли. Спецом за ней приходили. Были уже там менты, целое стадо. Все истоптали, все обнюхали. Да … твою же мать! Из зубов вынули, а?! - у Графа задергалась нижняя челюсть, - Я шесть лет искал себе этот байк, мужики! Ядрить твою в душу!
- Ну ни хрена же себе, - Фриц искренне огорчился. Байк своей мечты он еще не нашел, точнее не откопал, потому что мечта это — аутентичный BMW сороковых годов, - Вот так засада. Народ, у нас выпить есть?
- Спасибо, Фриц, - Граф махнул рукой, - Не буду я пока пить. Мне еще раз сегодня в ментовке объясняться, как и что. Не хочу на них дышать. Дай лучше еще чаю.
Граф был сам не свой. Он то бранился, то принимался рассказывать, как долго он шел именно к этой модели мотоцикла, что «Голда», это то, для чего он чуть ли не создан и вообще, когда какие-то мазурики за одну ночь вынимают у тебя из кармана несколько тысяч баксов, тут кто угодно озвереет. В нем явно боролись байкер и коммерсант, одному было жалко мотоцикла, другому — потраченных денег.
Вскоре явился Вштырлиц. Подтянутый, деловой, будто опять на службе. Вероятно, и правда, не бывает на свете бывших ментов.
- Ну, что, Макс, - сходу спросил его Ковбой, - шансы какие есть?
Тот только поморщился досадливо. Потом подсел к Графу, хлопнул его по плечу:
- Смирись, Граф, это дело тухлое.
- Как это?! - вскинулся тот.
- Ну ты сам посуди, - терпеливо начал объяснять Вштырлиц, - Сигнализацию отключили, вынули тихо, ни одна собака не чухнулась. Профессионалы работали. Пойми, твоей «Голды» уже утром в Тамбове не было. А за пределами области наши искать не будут.
Граф застонал, сжав виски руками. Вштырлиц утешал:
- Ну что тут сделаешь, если такая задница? Это работали спецы экстра-класса. Никто не станет тырить на покатушки байк, который на всю область один. Если только эти ребята где еще попадутся. Но сейчас такие дела делаются быстро: поменяют номера и дело с концом, продадут где-нибудь во Владике или в Казани, чтоб подальше. Да не сейчас продадут, весной, в сезон.
- Макс, не трави душу! - Граф поднялся, - Не может быть, чтобы нельзя было найти. Я землю рыть буду, б... но эти уроды мне попадутся.
- Рой, - пожал плечами тот, - Я тебе свое слово сказал. Уж поверь моему опыту, не ты первый, кто так попадает. И не ты последний.
- Я найду! - повторил Граф, - Мужики, вы свидетели: я их откопаю!
Он выскочил, на прощанье хлопнув дверью так, что закачались лампочки под потолком.
- Свидетели, свидетели, - проворчал вслед ему Вштырлиц, - Главное, чтобы не потерпевшие, -
Он забрал недопитый Графом стакан и плеснул туда кипятку, - К братве побежал. Угрозыск поднял, меня поднял, теперь пошел братве выкладывать. Да только они ему тоже не помогут. Если бы его магазин кто прессовать пошел, тут другой расклад.
- Хреново, - заключил Боцман, снова возвращаясь к ковбойскому «мустангу», - Это не просто потеря байка. Это удар по понтам и по карману. Такое Граф не скоро переварит.
Боцман как в воду глядел. Через неделю спавшего после смены Рола разбудил настойчивый стук в окно и ворчание собаки, почуявшей гостей. Сначала он решил, что заявился кто-то чужой. Никому из знакомых не пришло бы в голову будить его в такое время.
Но явился Гремлин, взлохмаченный и запыхавшийся.
- Инцидент, братан, выручай! - выпалил он с порога, - Без тебя кранты!
Голова раскалывалась, нет хуже, чем быть разбуженным не вовремя. Ведь проспал от силы часа четыре.
- Не ори, блин. Что там? Пожар, менты, побился кто?
- Граф запил, - доложил Гремлин, переводя дух.
- Не понял. Ты меня за этим после суток поднял?
- Там реально беда, - замотал головой Гремлин, приземляясь на табуретку, - Его приволокли на базу час назад два каких-то братка. Конкретные такие братки, их Череп аж с монтировкой вышел встречать. Сказали, что Граф велел привезти его сюда и отрубился. А завтра у них то ли сделка, то ли еще чего. Короче, если Граф не будет трезвый, он на бабки попадет. Надо что-то делать, а?
-Да понял уже. Сейчас я.
Рол прошел к кухонной раковине и сунул голову под кран с ледяной водой. Придется как-то просыпаться. Вообще, история из ряда вон. Рол Графа лет семь знает и тот ни разу даже не нажирался всерьез. Хорошую выпивку Граф любит, но, кажется, никто не мог похвастаться, что видел его всерьез пьяным. Он один стакан может весь вечер цедить.
Крепко пьющих в байкерятне вообще-то не любили. С тех пор, как с пьяных глаз разбился в Йорик, чей противогаз с тех пор болтался у входа в мастерскую и пугал случайных гостей, на базе вообще старались сильно не квасить. Ну, гуляли, конечно, если повод был, но в меру. Случай со Вштырлицем был исключением. И после этого страдающий головной болью Демон объявил, что косяк был их с Максом общий, а кто еще возьмется на базе пить на спор, «будет изловлен, низложен и отдрючен».
Холодная вода несколько прогнала сон и прояснила мысли. Рол выпрямился, забрал в хвост мокрые вихры.
- Знал, что у меня вызовов будет до хрена, не знал, что настолько. Сейчас сожру чего-нибудь и поедем Графа спасать. Полчаса погоды не сделают, а если я еще и голодный буду, то мимо вены этому страдальцу промахнусь. Вот ведь приперло человека!
- Да все эта его «Голда», - ворчал Гремлин, почесывая за ушами довольную собаку. Баньши его знала и любила. Человек, о чью куртку можно безнаказанно вытереть морду — это ценно, - Он три дня носился по Тамбову, как в жопу раненная рысь, потом пропал куда-то. Думали, делами занялся, а, похоже, тогда и забухал.
- То есть, наш Граф квасит дня четыре? - переспросил Рол, - Ну, тогда это еще терпимо. Я-то думал, он еще с того дня в штопор ушел. Тогда быстро очухается.
Через полчаса оба были на базе. У крыльца притулилась затонированная до полной непрозрачности «девятка» с помятым задним крылом. «Братки», как их определил Гремлин, сидели один на водительском сидении, другой на заднем, ногами на улицу, в распахнутые двери. Конечно, настоящими братками они не были. Просто Гремлин, простая душа, готов был считать рэкетиром любого стриженного кадра в кожанке, а еще никогда не бывал у Графа в магазине. За братву он принял продавцов. Конечно, они не могли ослушаться шефа, привезли куда велел.
- Здорово, Витек, - кивнул Рол тому, кто сидел за рулем, - Что с шефом, совсем хреново?
- Никакой, - Витек поморщился, - А завтра договор заключать. Без его подписи никак, хоть удавись! - он выразительно провел ребром ладони по горлу.
- Велел сюда ехать, - подал голос второй, чернявый, с узкими как у татарина глазами, - А зачем — не сказал. У него правда мотоцикл угнали?
- Куда вы его дели, шефа своего? - спросил Рол, не уточняя на счет байка. Граф протрезвеет, сам расскажет, если захочет.
- Наверху он, - ответил вместо продавца вышедший на воздух Череп, - В кают-компании значит.
- Вот что, мужики, - сказал Рол продавцам, - Рулите-ка вы в магазин спокойно. Шефа своего получите завтра утром как новенького. Может даже раньше. Короче, он вам сам позвонит.
Графские подчиненные слегка посомневались, но свалили. Сторонний человек вроде них не слишком уютно чувствует себя на базе. А уже если вспомнить, как их Череп встретил, понятно, почему ребята были только рады унести ноги.
Кают-компанией с легкой руки Боцмана называли ту самую комнату с диваном наверху, где обычно собирались все. В двух других на правах постоянных жильцов обитали Череп и Ковбой.
Дух в кают-компании сейчас стоял ханыжный. Граф сидел на продавленном диване, уронив на грудь стриженую голову. На поднявшихся в комнату Рола, Гремлина и Черепа он не среагировал. Сидел, уцепившись за сидение, будто диван из-под него улетит, раскачивался и бормотал что-то бессвязное.
- Во напоролся-то, - протянул Гремлин то ли с жалостью, то ли с долей уважения, - В натуре, в графские развалины.
- В дрова, - сухо подтвердил Рол.
Граф был не первым, кого ему приходилось выводить из запоя, и даже не десятым. С начала девяностых, как раз с того момента, когда Рол окончил институт, из-за бугра хлынул поток разномастной, ранее неведомой выпивки. «Распутин» похабно подмигивал с бутылочных этикеток не только бабам, а «Белый орел» клевал в печень всех без разбору(24). Скороспелые коммерсанты, особенно те, кто брался торговать спиртным, дорвавшись до нового пойла, упивались в ноль. Травились порою насмерть. А уж о честных пролетариях и говорить было нечего. Фальшивый алкоголь в количествах, прежде невиданных, косил народ как чума. Да один только спирт «Royal», в обиходе именуемый «роялем», чего стоил. Под видом этого спирта порой такое продавали, что не то что пить, в канализацию выливать страшно. На тамбовской скорой диагноз «роялем» придавило» прижился до того, что однажды диспетчер, зарапортовавшись, отправила реанимацию спасать грузчика, которому придавило ногу концертным роялем.
Не слишком ли часто на базе всплывает спиртная тема? Прав Демон, пить надо меньше. Ну, а с Графом все просто. Прокапать - и встанет, куда он денется.
К вечеру «голдовладелец» стал не то чтобы совсем трезв, но уже вполне вменяем. А потом и окончательно очухался, даже вспомнил, как на базу ехал. Оказалось, что второй «браток» числится в его фирме бухгалтером.
- Зря ты их отпустил, Сашка, - говорил он Ролу, жадно допивая вторую кружку с чаем, - Надо будет им сказать, что они, заразы, тебе по гроб жизни должны. Люди должны помнить, что они не самые крутые, даже если у них есть бабло. Понимаешь? Вот я это давно знаю. Что нефиг гнуть пальцы перед своими и вообще. А они еще не в курсе. Молодые, борзые. Учить надо. Лучше я научу, чем жизнь научит, верно?
- Да ну их к черту. Твои ребята, вот пусть там в магазине пользу и причиняют, - отмахнулся Рол, - Ты скажи, Графище, ну с хера ли? Ты же почти не пьющий, так нефиг и начинать.
- Обидно, - произнес Граф неожиданно дрогнувшим голосом, - Вот все думают, типа, Граф крутой, большими деньгами ворочает, с мэрией ручкается, с братвой там... Меня же на самом деле все стригут, кто ни попадя! Братве — дай, мэрии — дай, пожарному надзору — вынь да положь, налоговой — дай. Стригут, понимаешь, как барана. А тут еще и «Голда». Последнюю радость и ту отняли! И никто не будет искать, никакие менты. Прав был Макс, дохлый номер.
Граф вздохнул тяжело и добавил уже совсем с собачьей тоской в голосе, - Ты что думаешь, ее ведь под заказ увели. Мне сказали потом знающие люди, не по понятиям дескать ты себе, мужик, такой байк завел. Не по статусу. Вот и увели, чтобы типа не выпендривался. Выходит, вроде как ты при деньгах и крут, у тебя все в ажуре, а копни - ты ноль без палочки. И любая шпана тебя может хоть без штанов оставить, ни сигнализация не спасет, ничего. Ну вот я и это, залил обиду, значит. Перестарался.
- Мягко сказано, перестарался, - ответил ему Рол, - Ты соображаешь, что таким макаром мог запросто белочку поймать? И тогда все, привет. Пришлось бы тебя паковать и сдавать по принадлежности.
Граф потер ладонью гудящий затылок:
- Ну и сдал бы. Понимаешь, тошно мне стало. До сих пор тошно. Я знаю, Сашк, ты торгашей сильно не любишь. Среди них разного дерьма попадется. Вот я любил это дело, не торговать, а именно с железом работать. Запчасти, фары, подвески, мосты. Это — мое. Думал, ну не трусами торгую — и ладно. А тоска, тоска жрет. И нашего брата не уважают в народе, и я сам себя не уважаю. У людей профессия, они пользу приносят, уважают их. А я кто? Спекулянт из бывших инженеров. Такое зло взяло, что вот сам бы себе по морде дал.
- Легче, Граф, легче. Это ты еще на изжоге сидишь из-за «Голды» своей. Уважают... Послушал бы ты, как меня матерят на вызовах. Какое, в задницу, уважение? И про коммерсантов ты зря. Перегорело все это давно. Выдохни что ли. Тебя здесь народ уважает. Через тебя база эта стоит. Вот кто из мэрии документы на этот дом выбивал, Пушкин что ли? Кто добился, чтобы нам газ провели? Про себя я вообще молчу.
- Да что там, - Граф жадно присосался к третьей по счету чашке. Сушняк никто не отменял, - Тебя этот вытащил, адвогад ползучий, где только такого ушлого откопали. А я что, так, типа спонсировал. Да и потом, мотобратия своих не бросает. Потому я и тут, что вы народ, единственные, кто за человека меня считает, а не за чемодан с баблом. Ведь всем дай. Этим дай, бабам — тоже дай. Хоть бы одна за так меня полюбила. Единственная женщина, которая меня понимает — это наша Хакерша. И та уже занята. Видишь, и на личном фронте голяк. Вот где справедливость-то, а?
- Я бы тебе сказал, где, - ответил Рол, плеснув еще кипятку в графскую кружку, - да только наши гинекологи говорят, что там ее тоже нет. Они искали.
Граф посмотрел куда-то поверх его головы, а потом сложился пополам и заржал на всю базу.
Брат и сестра
В теплом доме тихо и уютно.
Скоро ли, ты спросишь, будет утро?
Утро будет, больше знать не надо.
А сейчас есть я с тобою рядом.
Марта Тэллас (Анна Фролова)
Не по-зимнему яркое и пронзительное солнце било в окно комнаты сквозь редкий тюль. Будило сочные блики на этюдах, переливалось на стеклянной банке с кистями. Гвен сидела прямо на полу и перебирала свои наброски. Хорошо, что девочки-соседки застряли на лекциях, и никто не видит, что она плачет. Нет, они жили очень дружно, второй год деля на троих эту маленькую квартирку, но рассказывать им о сердечных делах, признаться, что тот «интересный молодой человек» с музыкального отделения, поступил... так, как поступил, Гвен не желала. Это значило бы признать самой, что вся эта красивая история про принцессу и менестреля с ясными глазами закончилась банально и пошло, как в дешевых женских романах, которые продают на автобусной остановке. Противно. До чего же это противно!
Еще утром погожий, слишком теплый для декабря день будил самые радужные мысли. До того самого короткого разговора между лекциями. Она уже и думать забыла, как Локи еще на той неделе пообещал сообщить ей нечто важное. Зато он помнил, отыскал ее в перерыве между парами и утащил вообще прочь из корпуса, на улицу. Вот и поговорили.
То, что он мечтает уехать и учиться в Москве, Гвен знала с самого начала. В общем-то, он не скрывал от нее, что в городе ему становится тесно. Но ей никогда бы и в голову не пришло, что уехать для Локи означает сжечь все мосты. А теперь вдруг оказалось, что это ее давно предупреждали, что все весьма непрочно и не вечно. Локи едет вместе со своей однокурсницей, которой так кстати есть где жить в Москве. Так что Гвен незачем «зря напрягаться» и собираться за ним следом. «Декабристские жены — это прошлый век, ангел мой. А Москва — не Сибирь. У тебя здесь дом и друзья. Меня же не держит ничего. Ты можешь злиться, обижаться, но я знаю — тебе будет лучше тут». И через минуту: «Можешь назвать меня сволочью, но по мне — так гораздо честнее сказать тебе правду сразу, чем уехать второпях, не ставя тебя в известность. Я не могу дальше связывать свою судьбу с тобой. Впрочем, мне казалось, ты с самого начала это понимаешь. Выбирать между тобой и Викой - значит выбирать между тобой и музыкой. Я выберу музыку, она всегда была на первом месте, и ты это всегда знала».
Да, Гвен знала. И знала, как хорошо петь с ним дуэтом. Локи обладал абсолютным слухом и в принципе мог заставить звучать любую гитару, в каком бы состоянии она не была. Он трепетно любил свою «Кремону», обращаясь с ней так, будто она живая.
Но то, что Гвен однажды окажется не нужна в этом музыкальном тщательно настроенном на нужные ноты мире никогда не приходило ей в голову. А теперь он едет. И едет не один. «Ого, моя леди! Я и не знал, что ты умеешь ревновать! Пойми, Вика тоже хочет учиться, любовь к музыке нас породнила больше, чем я думал. Такова жизнь, ничего не поделаешь. Поверь, я и сам не знал, что так получится».
Когда он хотел, то умел быть очень логичным и убедительным. Как адвокат, который точно знает, где должна стоять запятая в «казнить нельзя помиловать».
Ей бы уйти молча, сохранить лицо, а она кинулась на шею, лепетала что-то про лето, про клятву на залитой луной поляне...
«Не трави душу! Я все уже решил. Похоже, придется до отъезда не заходить в училище».
С летней игры по приключениям рыцарей Круглого стола два года назад, Гвен и получила свое прозвище. Королева вообще-то Гвинивера, но как сказали умные мастера, когда им указали на опечатку в правилах, у этого имени масса вариантов написания. А Эарин добавила, что Гвен можно еще и понимать как производную от Гвенделин, как в черновиках Профессора звалась Мелиан(25). И вообще, она ждет Гвен на роль королевы Дориата на следующий сезон на «Лэ о лэйтиан». Локи там же ожидали в роли менестреля Даэрона, потому что «никто больше так не споет». Где-то на полке в шкафу у Гвен лежит раскроенный, но пока не сшитый прикид. Рубашка Даэрона, за свое платье она еще и не садилась.
«Прекрасна королева Гвинивера, прекрасна, но Артуру не верна». Конечно, с чего быть верной королю Камелота, которого к тому же играла Галадриэль, когда рядом восторженный менестрель, поющий серенады у штурмовой стены. Настоящие. Для нее, для Гвен. На турнире Локи схватился с кем-то из ребят Конунга и надо же, загнал его в ручей, хотя фехтовальщик из него так себе.
Ведь было все, все было. Куда ушло? Где он, светлый лес в кружеве майской черемухи, флейта Маглора, хоровод под старыми липами? Где-то в прошлом осталась Поляна — вечное место встреч ролевой братии в лесу на том берегу Цны. Сколько песен было там спето, сколько игр переиграно... Они любили приходить туда вдвоем. Локи даже рисковал иногда брать туда свою гитару. Как правило, он не пел на людях, говорил, что голос у него недостаточно хорош, чтобы выступать публично. Она садилась со своим блокнотом на старое поваленное дерево, а Локи устраивался прямо на земле у ее ног и играл что-то из классики, тихое и нежное, пока она рисовала. На другом конце Поляны Эарин учила эльфят танцевать, кто-то брался фехтовать. Иногда сюда забредали реконструкторы, чаще тамплиеры, потому что им ближе идти от клуба. Светлый и понятный был мир — Поляна. Свой. Где он теперь. Где они все?
Гвен любила сказки. Сначала читать, потом — рисовать, и очень жалела, что в Тамбове негде всерьез этому учиться. Она хотела бы рисовать иллюстрации к детским книгам, но живопись в училище не преподавали. Приходилось довольствоваться студией. Локи, ее Локи был простым и понятным продолжением этих сказок. Он казался ей своим, и она верила ему безоговорочно.
Как отрезало.
Уедет. Уедет в Москву. С этой... Викой. «Нас обоих влечет одно — музыка. Я не могу сидеть в этом городе, я задыхаюсь в нем! Ты должна меня понять».
Как в дурацкой книжке, как в мыльном сериале на сто сорок серий. Гвен до сего дня верила, что такие глупые и бессмысленные расставания бывают только у цивилов, которые не верят ни в эльфов, ни в драконов. С ней такого никогда не может случиться. Оказалось — может. Легко.
Первой ее мыслью было порвать все наброски. С каждого второго на нее смотрел Локи. Гвен любила его рисовать бережной и восхищенной любовью художника. Локи действительно был хорош — высокий, тонкий как тростинка, большеглазый, с изящными, почти девичьими чертами лица, с тонкими и чуткими пальцами музыканта. Он позировал охотно, а она работала с упоением, которого не знала прежде, в красках, пером, пастелью, разведенной тушью, акварелью и карандашом. Теперь даже в полупрозрачном силуэте на пейзажном подмалевке был он и только он. Если уж действительно сжечь, то придется пустить в распыл работы почти за полгода. Гвен колебалась. Ей хотелось вычеркнуть его отовсюду, откуда только можно, но своего труда было отчаянно жалко. Поколебавшись, она собрала большие листы обратно в папку и сунула под кровать — с глаз подальше, а блокнот разорвала на мелкие клочки. Хватит. Нет, значит нет. Уезжай.
Все мелкие наброски, блокноты и тетради — прочь, все порвать и забыть. Чтобы не мозолили глаза, чтобы не вспоминать лишний раз. Потом ей попался отдельный альбом с академическими набросками фигуры. Гвен раскрыла его и тут же захлопнула, словно боясь, что кто-то может ее сейчас увидеть. Этих рисунков кроме нее и собственно натурщика не видела ни одна живая душа. Она развернула альбом снова, в последний раз взглянула на обозначенный легкими карандашными штрихами такой знакомый изгиб плеч и разорвала все рисунки пополам, затолкала обрывки в пакет. А потом вывернула на пол ящик стола и принялась, не листая, собирать в пакет старые блокноты. И тут из-под старых альбомов вывалился маленький узелок из красной с золотыми нитками ткани.
Надо же... Эту вещь Гвен получила в подарок после московской игры по «Ведьмаку». Получила и забыла десять раз.
Она положила узелок на ладонь и развязала бечевку. В руках у нее оказалась маленькая розовая свечка-конус, сквозь парафин проглядывали вплавленные внутрь сухие травинки. Свечку делала в Москве мудрая колдунья Мойра. Гвен о ней до сих пор и думать не думала. Кого ей было привораживать?
А вдруг?
«Зажги, наговори все на пламя, закопай в лесу под деревом на растущую луну», - говорила ей Мойра, сидя в своей кухоньке, увешанной пучками трав, как положено ведьминому жилищу. Гвен вписывалась у Мойры после игры.
Вот как раз сегодня, последний день, потом луна пойдет на убыль. Когда же, как не сейчас? Под деревом? Ясно, что не в парке. Там и увидеть могут и вообще, прятать такую вещь в месте, где бродит столько людей, нельзя. Самое близкое — Поляна. Лучше всего даже та лужайка на берегу, где они тогда сидели в мае. Решено. Сейчас или никогда. Подействует или нет, но если сейчас этого не сделать, погаснет последняя надежда. В этом Гвен нисколько не сомневалась. В глубине души она понимала, что сейчас всего лишь ведет игру. Но ухватилась за нее отчаянной хваткой утопающего, вцепившегося в соломинку.
Гвен глянула в окно. Солнце медленно клонилось за крыши, окрашивая зимний город золотистым и розовым. Красивый и недолговечный свет. Эх, зарисовать бы его сейчас... Некогда!
Гвен решительно поднялась, спрятала свечу в рюкзачок, с которым ходила на лекции, и начала собираться. Свитер взяла потолще, все-таки простуда еще держится. Ну да ладно, вроде сумела на ногах ее перенести, чтобы лекции не пропускать. Ерунда. Она же скоро вернется, и сегодня не так чтобы очень холодно.
Выходила Гвен еще засветло, но пока доехала до набережной, начало смеркаться. Она перешла мост и знакомой тропкой зашагала по заснеженному парку.
Снег почти не лежал, так, слегка землю припудрило. Тропинка смерзлась, под ногами похрустывали льдинки. Оказалось, что Гвен не так уж и хорошо знает эти места. Зимний парк лежал перед ней совсем чужой и непонятный. Кажется, Поляна должна быть совсем близко, но дорога все не кончалась, и скоро Гвен уже двигалась наугад. Здесь темнело быстрее, чем в городе, тени древесных стволов расчерчивали синим островки снега. С каждой минутой будто чернил подливалось в морозный воздух. На густо-синее вечернее небо откуда-то нанесло серые рваные облака. Луна то выныривала из них, то вновь пряталась.
Поляну Гвен отыскала только когда уже совсем стемнело. Если бы не приметный дуб на краю, она бы ее и вовсе сейчас не узнала.
Спящие деревья тянули к облакам черные кривые ветви, качались, поскрипывали. Поднявшийся ветер бросил в лицо Гвен мелкий колючий снег. Летний лес под ветром шумит, а по зимнему будто прокатывался тихий, сдавленный стон.
Когда-то здесь они сидели все вместе, под этим самым дубом. Вот и поваленное дерево, где сидели они с Локи. Вот тут сидел Маглор с флейтой. Вот здесь, кажется, горел костер. Да, это оно, место кострища, даже угли виднеются из-под снега. Там, под черемухами, Эарин учила эльфят танцевать. Был май, и майские жуки гудели высоко вверху, в зеленеющих ветках. А воздух был таким прозрачным и свежим, что казалось, его можно пить как родниковую воду, маленькими осторожными глотками.
И были, были ведь «Рыцари Круглого стола». Где-то там, за двумя протоками, в глубине леса. Круглый стол — на самом деле фанерный и прямоугольный. Рыцари из числа двух ролевых компаний и одного реконструкторского клуба. И серенада, для нее, для королевы Гвиниверы, ночью, при свете чахнущего под замковой стеной костерка. Да, Локи редко пел на людях. Но тогда он пел. Она до сих пор помнит слова.
Тогда она казалась себе такой счастливой. И все еще было так легко и просто.
Гвен поежилась. Наверное, ей не стоило сюда приходить. Холодно, пусто. Там, за переплетенными ветвями, за рекой, неслышный и почти невидимый отсюда, остался город, там друзья, училище, а ее словно отрезало от всего этого, как стеклянным колпаком накрыло. И нет рядом ничего, никого.
Ей стало до боли, до комка в горле, до слез жалко себя. Если бы кто-нибудь сейчас пришел и стал рядом. Хоть чуть-чуть тепла, настоящего... Нет, жалеть себя — это глупо. Так Эарин говорит, а она в таких случаях всегда бывает права. «Не ныть, не пищать! Кроме смерти все поправимо», - вот ее девиз. Ну, поправимо - так попробуем поправить. Даже если это все опять игра, ну, не зря же она сюда шла. Во всяком случае, можно будет сказать, что сделала все, что могла. А дальше пускай будет так, как будет.
Гвен вытащила свечку, устроила ее на поваленном стволе и зажгла. Вышло это спички с пятой — мешал ветер. Пришлось встать к нему спиной на колени прямо в снег, чтобы заслонить маленький дрожащий огонек. Травы, вмешанные в парафин, потрескивали, пахло чуть-чуть костровым дымом, будто тогда, весной. Вскоре Гвен почувствовала, что на коленях промокла юбка, тогда она присела на корточки, заслонила свечку от ветра полами куртки и негромко запела. Она не знала, чего ей такого просить у непонятной силы, в которую верила добрая колдунья Мойра из Москвы. Потому Гвен просто тихонько напевала ту самую песню, что когда-то пелась королеве Камелота в ночь на воскресенье под стенами замка, пока спал и не ведал ничего бедный король Артур.
Во сне связал нас дивный звездный мост
В алмазной радужной пыли.
Вдвоем всю ночь бродили между звезд,
Наговориться не могли(26).
Огонек горел долго, уже руки и ноги десять раз закоченели и песни заканчивались, а он еще теплился. Но по правилам гасить его нельзя, надо дать прогореть полностью. И она не пела уже, а говорила нараспев, а строчки шли на ум отчаянно горькие:
Вот и все, я тебя не вижу.
Этот омут такой бездонный,
Остаешься под звездным небом
Не любимый и не влюбленный, -
шептала Гвен на тлеющий крохотный огонек, -
Ухожу по ночной дороге
Из весеннего сумасбродства,
С каждой улицей нестерпимей
Ощущаю свое сиротство.(27)
Она думала, что, наверное, выглядит сейчас со стороны просто сумасшедшей, решившей погреться у свечки, как у костра. Но прерываться, тушить огонь и уходить не решалась.
«Пожалуйста! Я не хочу оставаться одна. Мне холодно», - позвала она и на этих словах свечка наконец погасла.
Кое-как Гвен расковыряла под снегом мерзлую землю под дубом складным ножом и положила туда то, что осталось от свечки.
«Будто похороны. Схоронила я все, что было, только и всего». Гвен подняла воротник куртки, потуже завязала шарф и двинулась обратно.
Выйти оказалось не так просто. Стало совсем темно, тропа была едва видна, и Гвен двигалась почти ощупью. Скорее всего, поэтому она пропустила поворот к мостику и выбралась из леса куда-то к зарослям ивняка и камышей. Заросли пронизывало множество тропок, некоторые из них тоже вели в город, но как по ним выбираться, Гвен не знала. Среди камышей и ивовых кустов рос еще и репейник, он цеплялся за ворот, за манжеты, за варежки, за капюшон и шапку, за шарф — короче, за все, что мог. В какой-то момент Гвен показалось, что она ходит по кругу. Решив сменить направление, она нарочно свернула влево, через каких-то десять шагов ледяная корка под ногами треснула и Гвен почти по колено оказалась в воде. В ужасе она выскочила на тропу и бегом бросилась обратно. Набегу зацепилась за ветку, потеряла шапку, пошарила в темноте — не нашла. Ругая себя, что не догадалась захватить фонарик, Гвен накинула капюшон и стала выбирать тропки с оглядкой, выискивая те, что были пошире и лучше протоптаны. Где-то через полчаса она наконец вышла из зарослей к набережной.
Потом долго выдирала из волос, куртки, шарфа и рюкзачка репьи. Окоченевшие руки слушались плохо. Сообразив, что домой ей ехать почти через весь город, Гвен решила выбраться в центр и зайти к кому-нибудь из старых знакомых — погреться и обсохнуть.
Сперва хотела заглянуть к Илмару, к нему ближе, но окна его квартиры в старом доме у вокзала были темны. Если и дома, то спит, а будить бесполезно, это Гвен знала. Тогда она решила отправиться к Фрейе. До нее ничего не ходит, только пешком идти, зато у Фрейи можно будет не только отогреться, но и переночевать, она не откажет.
Спустя еще полчаса Гвен сидела на маленькой кухне у печки, где гудело синее газовое пламя. Фрейя вздыхала, слушая рассказ о ее приключениях в зарослях, и поила Гвен чаем с душицей. Но когда в разговоре зашла речь про Локи, богиня любви строго свела брови.
- Опять значит?
- Что «опять»? - не поняла Гвен.
- Опять отметился, паразит! Тебе неприятно будет такое слышать, - Фрейя опустила глаза, - но ведь ты третья, кто ко мне с этой бедой приходит. Третья за последние два года. Этот Локи сколько я его знаю, все время девчонок морочит. На тусовке про него давно дурная слава. Как же тебя угораздило-то, а?
Нельзя сказать, чтобы Гвен совсем уж ничего не знала о прошлом Локи. Он нравился девушкам, зачем отворачиваться от очевидного. Но, когда он сам рассказывал о них, всякий раз в историю вмешивались какие-то непредвиденные обстоятельства. Либо подруги сами его покидали, либо разлука проистекала от полного непонимания. Он говорил ей: «Ты единственная, кто видит меня таким, каков я на самом деле. Рядом с тобой мне не нужно притворяться». Если учесть, что до того он встречался с Тариэль, девой своеобразной во всех отношениях, в это легко верилось. Гвен никогда не была особо дружна с ней. Тариэль была переменчивой, капризной, обожала напускать таинственности. Она очень любила рассказывать о неких астральных сущностях, которые то объявляли ей войну, то просили прощения и предлагали помощь. Истории эти привлекали лишь поначалу, но скоро начинали утомлять любого, кто долго имел дело с Тариэль. Локи как-то говорил, что Тариэль на прощание прокляла его, обрекая на вечное одиночество. Гвен сначала была уверена, что ей удалось это проклятие снять, но сейчас стала сомневаться, а было ли оно вообще.
- Значит, Тариэль тоже к тебе приходила? - спросила Гвен потерянно.
- Нет. Тариэль у нас девица гордая, царственного роду. Побочная дочь не то Феанора, не то Маэдроса, не то вообще Мандоса, с ней не поймешь. Когда бы она призналась, что ее бросили? Сама, скажет, ушла.
Гвен окончательно пала духом:
- Значит, я пятая, Фрейя. Пятая, а не четвертая. Меня предупреждала Индис, что Локи верить нельзя. Но я не послушалась. Теперь даже у Эарин появиться стыдно. Ведь мне говорили, что он за человек. А я думала, что... что его тоже можно приручить.., - голос у нее сорвался.
- Все так думали, - отвечала расстроенная Фрейя, - и Индис, и Митреллас, которая уехала потом, и Сигрун, которая сейчас жена Харальда. Харальд вообще собирался Локи морду набить, там было за что. Ему Конунг личным приказом запретил. У Харальда ручищи - во! Пришибет и не заметит.
От таких известий Гвен просто уронила голову на стол, и слезы подкатили к горлу. Фрейя принялась утешать ее, говорила, что если ушел такой человек, как Локи, так это только к лучшему, какой с него, непутевого, толк, а Гвен — настоящая красавица, и такие менестрели вокруг нее будут еще десятками виться. Последнее нисколько не утешало. Не нужны были ни десять, ни пять, ни даже один. И тот, что был, тоже не нужен. Потому что узнать такое о человеке, которого считала близким, это маленькая смерть.
Под столом, как всегда, крутились фрейины кошки. Всего их семь, но четыре сейчас спали. С буфета черный хвост свешивается, на подоконнике свернулись в клубок еще двое и серый кот у печки растянулся. А трое пришли. Пестрая как фенька, в рыжих и черных пятнах Рыська, самая большая кошка, тяжелая и толстая, прыгнула Гвен на колени и стала топтаться лапами, ластиться. Из-под стула выкатилась Тройка — трехцветная, а за ней Хвостик — полосатый кот, который «зверь мякающий», пойманный на «Артуровке» вместо «зверя рыкающего». Той самой, да за что же это все, той самой «Артуровке» прошлого лета!
Фрейя поманила кота бантиком на ниточке и он бросился хватать его когтистыми лапами. Кошки были старше и смотрели на игру с ленивым любопытством. Наконец кот поймал желанную игрушку, и тут Фрейя выпустила нитку из рук. Кот потрепал бантик лапами, пожевал, выплюнул и улегся у печки.
- Видишь, - сказала Фрейя, - пока бантик бегает, он его ловит. А как поймает, ему сразу становится скучно. Куснет и бросит. Тебе нужно оно, таким бантиком быть? У этого артиста из погорелого театра ведь главное процесс. Цветочки, стихи, серенады под окном. А как добьется своего, так все — ему уже неинтересно. Поначалу красиво, а внутри шелуха. Не по-мужски.
Кошка на коленях у Гвен поет, вибрирует под ладонью ее пушистая шейка. «Муррррр, муррррр». Громко. В доме у Фрейи все идет как и раньше. Кошки, чай, привычные разговоры. Кошки ласковы, от печки веет теплом. И Гвен думает, что да, все правильно, ведь от того, что в городе стало на одну брошенную девушку больше, земля вертеться не перестанет. У нее нет зла на Локи. Только обида. Скверно все вышло. Как ни поверни — скверно. Фрейя права. Только почему же так больно? Говорят, кошки всегда на больное место ложатся. Что должно болеть сейчас? Сердце, наверное. То-то Рыська так и жмется к груди.
Фрейя — не Мойра, колдовать она не умеет, но как-то сложилось, что многие девчонки с тусовки на Поляне бегают со своими сердечными делами именно к ней. Помочь особо не поможет, но выслушает и пожалеет. Кому еще жаловаться на разбитое сердце, как не богине любви? Может, потому она и Фрейя. Еще ходило неистребимое много лет тусовочное поверье, что человек, бывающий в ее доме, рано или поздно найдет себе пару. За все существование клуба «Викинги» там было три свадьбы. И все три пары познакомились именно за чашкой чая у Фрейи. В то, что эта примета может сбыться и для нее, Гвен сейчас не верилось. Вымотанная своей безрезультатной прогулкой, тяжелым рассказом и еще более тяжкими новостями, она хотела только одного — уснуть. Уснуть и хоть ненадолго обо всем позабыть.
Фрейя забрала ее промокшие сапожки, набила их газетами и поставила сохнуть. Натянула Гвен на ноги теплые носки, которые специально сняла с печки, и все переживала, что она может простудиться после такой прогулки. За последнее Гвен и сама начинала беспокоиться. И так два дня через силу ходила на лекции, а теперь как бы совсем не расклеиться. Гвен еще слушала, как Фрейя рассказывает ей, что недавно учинили кошки, пытавшиеся поймать мышь, и чувствовала, как голова начинает понемногу кружиться, а на веки легла горячая тяжесть. В горле царапало и почему-то кололо, давило в правом боку, будто от ушиба.
Оставить гостью ночевать Фрейя была совершенно не против. Она постелила Гвен на диване в большой комнате, дала одеяло потеплее. Гвен разболтала в кипятке последний пакетик «Фервекса» и, дав себе честное-честное слово больше не вестись на колдовские свечки и пустые надежды, а поплотнее взяться за учебу, уснула.
***
Заглянуть к Фрейе Юрка решил утром в субботу, когда затеял прибираться в своей комнате и перебирал книжную полку. В кои веки свободный день, пора поиметь совесть и вернуть ей книги. Да и вообще, давно он их с Двалином не видел.
Юрка любил бывать у них. С тех пор, как Фрейя и Двалин зажили своим домом, они редко где-нибудь появлялись, но у себя гостей принимали охотно. Жили они совсем неподалеку от него, на Эскадронной, в маленьком аккуратном домике, стоявшим не окнами к улице, как все прочие, а в глубине сада.
Вот бывают такие дома, куда тебя всегда тянет вернуться, даже сам можешь сказать, почему. Может, свет тому причиной. В большой комнате у Фрейи висела лампа под матерчатым желтым абажуром с бахромой. И свет от нее был желтый, теплый. Именно его после работы, после белого света бестеневой лампы так не хватало усталым глазам. В этом доме было всегда тепло и спокойно, а нечаянно зашедшему гостю находилась кружка с чаем.
Две небольших комнаты выскоблены до блеска, и даже запах у дома какой-то теплый, свойский. маленькие окна заставлены цветами, в кухне непременно что-нибудь печется, и уютно тикают ходики. Постучавшись вечером в дверь, можно быть точно уверенным, что здесь тебе будут рады, что впереди длинный неспешный разговор, где ты больше слушатель, чем рассказчик. Все последние тусовочные новости будут изложены, все анекдоты рассказаны, и на пару часов можно будет начисто забыть о работе. А под столом, задевая хвостами длинную скатерть, будут бродить кошки, ластиться, щекотать усами опущенную ладонь и тыкаться в нее прохладными носами. Какая Фрейя без кошек? Они круглы, упитаны и неторопливы. Кошачье царство составляет неотъемлемую часть этого жилища, что удивительно, нисколько не добавляя в него беспорядка.
Хозяйственный, хлопотливый Гном (так еще зовут Двалина в тусовке) и его домовитая супруга очень хорошо друг друга дополняют. Местная ипостась богини любви полна, кругла и чем-то напоминает своих кошек. Она носит очки и очень любит вязать. Фрейя всегда занята каким-нибудь рукоделием, если не ест, не спит или не месит тесто. Спицы и крючок мелькают в пухлых пальцах с невероятной быстротой, а дом полнится вязаными подушками, салфетками и ковриками.
Номинально Фрейя принадлежит к викингам, но к ней в гости ходит вообще вся тусовка, и Магистр, сам конунг Ваня Рыбкин, и королева Галадриэль, и эльфята из «Белого древа», которым Фрейя помогает шить прикиды, и байкеры заглядывают к Двалину попить пива в его мастерской — отдельном маленьком домике окошками во двор. У Двалина там даже печка есть, так что топи ее как следует, так можно и зимой работать спокойно. Там он гремит железом в свое удовольствие, клепает наручи и шлемы для викингов, плетет кольчуги, короче, занимается всем потребным клубу антуражем, кроме мечей. Все это, понятное дело, когда Двалин не на работе. Работает он в бригаде каменщиков вахтовым методом. И уж если тронулись строить какой-нибудь коттедж, может по неделям не бывать дома. Фрейя привыкла. Она ходит на работу, где считает зарплату какому-то веселому рекламному агентству, а по вечерам вяжет.
Словом, первые три тома «Dragon Lance» давно пора вернуть по принадлежности. Все равно одолел кое-как один, а дальше — ни сил, ни времени. Да и старых друзей он уже давно не видел. В первый раз за месяц выпал случай отправиться куда-нибудь кроме работы.
На улице валил снег. Возле дома ворочали лопатами два недовольных дворника. Улицу Эскадронную уже порядком замело, но тропинка от калитки к дому Фрейи была вычищена не более часа назад, ее лишь слегка припорошило. Рыжая кошка вынырнула из-за поленницы и потерлась о ноги.
Звонить не понадобилось — дверь распахнулась сама, едва Юрка подошел.
- Юрчик, как ты вовремя, солнце мое, - Фрейя всплеснула короткими пухлыми ручками и буквально втащила его в маленькие сенцы. Кошка тут же проскользнула между ними и скрылась в доме, - Ты как чуешь, я уже хотела сама тебе звонить.
- Я тебе твой «Кринн» принес, - Юрка потянулся за сумкой, достать книжки, - а что случилось?
Можно было и не спрашивать. Ясно, что работа в очередной раз нашла его сама. Если ты выбрал себе такую профессию, от постоянного «ну ты же медик» не отвертишься. Так со многими специалистами в своем деле. Уж на что Серега чертыхается, когда его, куда бы ни пришел, все начинают расспрашивать о компьютерах и просят «погляди, чего оно тормозит». Ну, а Юрке стало быть на роду написано отвечать на самые мыслимые и немыслимые вопросы о здоровье. Так уж человек устроен: если есть у кого знакомый врач, то за всеми советами, независимо от специализации, он пойдет в первую очередь именно к нему. Почему-то кажется, что если ты с человеком знаком, то он тебе подскажет все вернее и точнее, чем районная поликлиника. Но позвольте, когда это Фрейе требовалась его помощь? Кроме лишнего веса, она особых проблем не имеет и ничего страшнее простуды не ведала никогда. И сейчас выглядит прекрасно.
Фрейя приняла из его рук книжки, положила их на первую попавшуюся полку в коридоре и увела Юрку на кухню. Кухня в этом доме была крохотная, плита, печка и буфет с кружевными оборками вдоль полок занимали больше половины, а на оставшийся клочок свободного места как раз влезал узкий стол и две трехногие табуретки, прикрытые вязанными полосатыми подушечками. Юрка сел к углу стола, ногами к двери — иначе просто не поместишься. Фрейя протиснулась мимо буфета к плите, выключила чайник, попутно шуганула с окна трехцветную кошку.
- Ну, рассказывай, что у тебя случилось? Или с Двалином что-нибудь?
- Что ты, Двалин на вахте, раньше тридцатого числа сказал не ждать. Тут вот какое дело... Позавчера вечером пришла Гвен. Зачем-то она на нашу Поляну ходила, за Цну. Прогуляла до темноты, заблудилась там в репейниках у берега, еле выбралась. Погреться зашла. Вчера утром чувствует — приболела, попросилась вписаться. Ну, мне не жалко. Простудился человек, бывает. Но сегодня утром она слегла совсем, и мне уже неспокойно.
- Стало хуже?
- В том-то и беда. Юр, у меня сердце что-то не на месте, - богиня любви нервно теребила кончики своей шали, - У нее с утра 39 и 4. Сейчас уснула пока.
- Та-а-ак, - Юрка поднялся с табуретки, - и это с самого утра, а вчера такой температуры еще не было? Что-нибудь давала ей уже?
- Да все, как врач сказала, - Фрейя развела руками, - Я ведь вызывала вчера нашего участкового. Да ты представь, какое дело: у нас терапевты кончились. Две на приеме сидят, а по вызовам ходят все, кто ни есть. Эта девочка, которая Гвен больничный оформляла, она вообще гинеколог оказалась.
Юрка присвистнул. Интересно девки пляшут! Что у них там творится вообще, если узких специалистов пошли по вызовам гонять?
- Я вообще-то тоже немножечко не терапевт, Фрейя. Но учат-то нас первые пять лет всех одинаково. Хотя поликлиника дает, что уж говорить.
- У меня уже руки опускаются, - продолжала Фрейя, - на нее сейчас взглянуть больно. Ей предлагали в больницу - забоялась. Уперлась, мол, отлежится пару дней и поедет домой. А я боюсь, что никуда она так не доедет.
Юрка молча кивнул. Понятно, старая история. Тебе будут доверять больше, просто потому что ты свой. Ладно, сейчас посмотрим и решим, что делать. Возможно, барышня подцепила банальный грипп, он тоже может такую температуру дать. Тогда пить противовирусное и не дергаться. Или же ему сейчас придется уговаривать кое-кого ехать в больницу.
Гвен... Эту девочку он помнит. Рыжеватая блондинка с очень длинными косами, большая любительница рисовать. На Поляну она всегда ходила с блокнотом и карандашами. Милая такая барышня, и рисует хорошо. На пленэр что ли она туда среди зимы отправилась? Елки-палки, она же не тамбовская! Плохо дело. В областной, кажется, Рол ему рассказывал недавно, котел полетел. Топят вполсилы, лежать там с чем бы то ни было мало радости.
- Где у тебя руки вымыть можно, здесь? И давай, к делу. Что тебе врач сказала?
Пока он мыл руки над кухонной раковиной и сушил их у печки, Фрейя отыскала на буфете три проштампованных листка и протянула ему, Юрка глянул: назначения и собственно больничный. На десять дней. Диагноз: острый бронхит, почему-то стоит вопросительный знак.
- Так что? - спросила Фрейя.
- Пока я вообще ничего не понял. Все ее назначения рассчитаны на банальное ОРВИ, а никак не на бронхит. Под вопросом значит... Ладно, сейчас посмотрим. Спит наша королева Гвинивера?
- Спит.
- Придется разбудить.
Фрейя устроила Гвен в большой комнате, где обычно принимала гостей. Там у нее стоял древний диван, точь-в-точь как у Стругацких в «Понедельнике». Сейчас валики дивана были опущены, а сам он застелен. Гвен дремала полусидя, засунув две подушки за спину.
На скрип половиц она моментально проснулась, протерла глаза ладонью.
- Ой, привет...
- Привет, Гвен. Как это тебя угораздило?
- Не знаю.., - она поежилась под одеялом, поправила длинный шарф, намотанный поверх ее рубашки крест-накрест, - да все нормально, отлежусь день-другой и поеду домой. Подумаешь, простыла, в первый раз что ли. Скоро сессия. Мне болеть некогда.
Юрка пододвинул стул, подсел к ней.
«Простыла... ага... с температурой за тридцать девять. Бронхит под вопросом... Она сидит, потому что не хочет лежать или потому что не может?» Щеки в красных пятнах, причем больше на правой, чем на левой. Гвен блондинка, на них вообще высокую температуру видно хорошо, потому что кожа светлая. Но этот разный румянец ему очень не понравился.
«Под вопросом, значит? Да похоже ничего тут не под вопросом». Вот пришел с корабля на бал. У него ведь даже выслушать ее толком не получится — нечем. Ладно, посмотрим так.
- Ты мне лучше вот что скажи, королева Гвинивера, какого Мерлина тебя в такую погоду на Поляну-то понесло?
- Так, - Гвен вяло махнула рукой, - погулять. Лето вспомнить.
- Ничего себе, вспомнила. И зачем было так мерзнуть?
- Понадобилось, - Гвен отвела глаза, - ты все равно скажешь, что это глупости и смеяться будешь.
- Не буду, - он взял ее руки в свои, - когда у человека температура шпарит, тут ничего смешного нет. Скажи, ты когда вообще поняла, что простудилась, вчера или раньше?
- Ты ругаться начнешь, - Гвен потупилась, - три дня уже. Но в училище ходила — у меня скоро зачеты. А тут... просто замерзла и ноги промочила. Пришла к Фрейе греться. Наверное, простыла опять, а сегодня утром проснулась и встать не могу совсем.
«Час от часу не легче! Значит, сначала простуду на ногах, а потом, не долечившись, полезла в лес, да по дороге еще где-то промокла. Дети-дети, уши бы вам надрать за такие приколы!»
Портьеры, отделявшие зал от кухни, шевельнулись, и в комнату осторожно заглянула Фрейя:
- Что-нибудь надо, Юр?
- Чистую ложку. Лампа вот эта на столе у тебя как включается?
- В розетку воткни, я сейчас.
«Горло чистое, а дышать ей тяжело. Плохо дело. Да... вот что называется вовремя пришел».
- Не буду я ругаться, незачем уже. Надо понять, что с тобой приключилось и как дальше быть.
- Та дама, которая приходила вчера, говорит, что это бронхит. Он долго лечится?
- Не очень. Но та дама плохо помнит, что это такое. Ее-то епархия на полметра ниже.
Гвен рассмеялась в ответ и тут же закашлялась, прижала к груди ладони. С трудом отдышавшись, спросила:
- А ты?
- Я всего понемножку, потому что разный «дивный народ» не дает мне забыть, чему учился. Ладно. Расстегнись-ка, твое величество. Попробую послушать, бронхит это или что.
Гвен стеснялась отчаянно. В первую очередь он был для нее мужчиной, а потом уже врачом. Медленно размотала шарф, потянула рубашку со спины через голову, закрыла грудь руками, залилась краской вся, аж до ушей.
- Ну, будет, малыш, - Юрка осторожно положил руку ей на плечо, - Медик, когда он при исполнении, существо бесполое. Хочешь, глаза закрою?
- Н..не нужно, - Гвен отвела руки и зажмурилась сама.
- Тем лучше. Голову подними. Так. Вдохни, еще. Замри. Отомри обратно. Дыши. Глубже вдохнуть можешь?
- Больно.
- Где болит?
- Правый бок, будто ударилась. И дышать трудно, - она поежилась, - Холодно...
- Холодно. А об тебя обжечься можно. Сядь поближе.
Постучал кончиками пальцев по груди и спине. Ну, так и есть: притупление на правой стороне. Приехали, ваше величество... Вот вам и «бронхит с вопросительным знаком».
- Одевайся, укрывайся, не буду тебя больше мучить.
Гвен нырнула под одеяло почти с головой, ее явно знобило.
- И что теперь? - спросила она шепотом.
- Ничего. Пить побольше теплого, лежать смирно и поменьше нервничать. Все нужные лекарства я тебе принесу. А вот больничный придется продлевать.
- Почему, разве его мало?
- Мало, - отвечал он, расстроенный. Всегда неловко, когда приходится сообщать плохие новости, - У тебя воспаление легких, малыш. Вот и погуляла по лесу...
Вошедшая в комнату Фрейя тихо охнула. Гвен округлила глаза:
- Мамочки мои! А как же теперь сессия?
- Не убежит твоя сессия. Сейчас главное тебе на ноги встать. А сессия подождет.
Сначала Гвен не очень испугалась. Ей еще не случалось серьезно заболеть, и волновала в первую очередь именно учеба. Даже Локи с его отъездом отошел куда-то на второй план. Наверное, потому, что ей вообще трудно давались сейчас эмоции. Получалось думать только о чем-то очень простом. А зачеты — это простое. Они есть, и их надо сдавать, никаких лишних эмоций. Вот только холодно и больно очень... Утром было еще полегче, а сейчас будто лежишь на чем-то остром. И голоса друзей слышны как будто сквозь воду. Неуютно. Почему Юрка так хмурится, неужели все совсем плохо? И все-таки как теперь быть с зачетами? Может, собраться силами и поехать домой? Болеть можно и там. Дома учебники, хоть какой-то толк да будет.
- А девочки? - она села, цепляясь за подушки, - Они будут думать, куда я пропала. Сколько я теперь так буду лежать?
- Не меньше недели, - Юрка был серьезен, - До этого момента лучше и не думать куда-то трогаться с места. Про сессию, зачеты и твоих соседок пока говорить рано. Они от тебя все никуда не денутся. Главное, сама не торопись пока никуда, ладно?
- Так долго? Как же мне теперь учиться? - теперь она забеспокоилась по-настоящему.
- Дай себе пока передышку. Такая ты много не выучишь. Полежишь пока здесь, а мы с Фрейей за тобой присмотрим, - он погладил ее по голове, - Хочешь, я сам твоим соседкам позвоню, чтобы не волновались? На квартире ведь есть телефон?
- Есть. Я его напишу... Только попроси их, чтобы маме ничего не говорили, если она позвонит. Не надо маме, ладно?
- Не надо. Маму мы пугать не будем.
- Она не пугливая, - Гвен опустила глаза, - просто мнительная очень.
Маме лучше не знать. Гвен сделалось очень неуютно, когда она представила, что будет, если той кто-нибудь расскажет. Дома и так хватает хлопот, а с ее болезнью их только прибавится. Мама приедет, начнет причитать, мол как же так, бедная моя девочка, как тебе трудно, и лекарства какие сейчас дорогие. Сколько Гвен себя помнила, мама всех всегда жалела. Особенно ее. Ну, в самом деле, Гвен не виновата же, что они живут бедно, а она выбрала себе такую неудобную профессию. Художникам ведь так мало платят! Нет, рисовать ей не мешали, и бумагу покупали всегда, и краски. Просто мама постоянно вздыхала, как ее ребенку будет трудно учиться и работать, какая дорогая нынче жизнь. Вот Гвен и старалась, чтобы дома пореже вспоминали о том, как ей должно быть трудно. Когда тебя так старательно жалеют, ты уже сама начинаешь верить, что нет никого несчастнее тебя. Она это маме объясняла, но ее все равно не убедишь, что у Гвен на самом деле все в порядке. Пускай лучше она вообще ничего не знает, так будет проще.
Не без труда успокоив больную, Юрка утащил Фрейю на кухню — посоветоваться.
- Что же теперь будет? - хозяйка дома прижала руки к пухлым щекам.
- Ничего критичного не будет, надеюсь. Пневмония — штука скверная, но излечимая. Что делать, уже в принципе ясно — сбивать температуру и колоть антибиотики. Лучше будет, если останется дома. Она ведь у нас не из Тамбова, а из Кирсанова. Значит, если что, ее примут только в областной больнице, а туда сейчас лучше не надо. Топят плохо, корпус на ремонте, могут вообще в коридор положить. Ничего, кроме внутрибольничной инфекции, она там не получит. Ты ведь можешь Гвен вписать еще... ну, дней на десять?
- Да о чем ты, конечно впишу. Пусть поправляется у меня, я пригляжу, - Фрейя тяжело опустилась на табуретку, ей тут же прыгнула на колени серая кошка, и богиня любви растерянно почесала ее за ухом, - Я помогу, только ты скажи мне, чем и как? На девочку сейчас глядеть страшно.
- Острый период, ничего хорошего нет. Но и страшного тоже. Просто будь рядом, видишь же, ей пока и встать самой трудно. Если есть не захочет, особо не уговаривай. Лучше кормить понемногу, но чаще. Вот пьет пусть побольше, это обязательно, сок, морс там, чай с лимоном, только не кофе. И готовить лучше что-нибудь вроде бульона. Теперь главное: оставлять одну, пока температура не упала, нельзя. Ладно, сейчас выходные, а потом как?
- Могу взять отгул, - тут же нашлась Фрейя.
- Это хорошо. Сейчас Роланду позвоню, вместе что-нибудь решим. Не вешай нос. Девочке нужно просто лежать и поменьше переживать насчет своей сессии, остальное мы с Сашкой сами сделаем. Если сейчас нужны продукты, давай схожу и куплю.
- Да пока все есть, - Фрейя, наконец дождавшаяся понятных ей указаний, встала, отпустила кошку с колен и засуетилась у плиты, - курица есть. Пойдет куриный?
- Как раз то, что надо. Можешь начинать варить, а я сейчас, - Юрка шагнул в коридор, снял с вешалки куртку, - Нужно решить, как быть с рентгеном. Я пошел звонить. Автомат на углу у тебя живой еще?
- Вчера работал.
- Вот и ладно. Я звонить и в аптеку. Скоро вернусь.
По счастью, Рол был дома. Понял он все с полуслова. Сказал коротко: «Сделаем. Завтра будет» и отключился.
Потом дозвонился до сокурсниц Гвен и кажется, слегка их напугал. Барышни на том конце провода заойкали, зашушукались, стали спрашивать, чем помочь. Сперва хотел сказать, что все и так есть, с лекарствами-то он и сам решит, потом догадался: «Конспектами. Все, что говорят преподы на консультациях, билеты к экзаменам и вообще все, до шпаргалок. Запишите и сохраните. Когда вернется, ей этого будет не хватать»
«У Лизы лучшие конспекты на курсе, - вздохнули в телефон хором обе соседки, - У нее все списывают. Но мы найдем, обязательно найдем».
Оказалось, что денег с собой он взял мало. Несмотря на заверения Фрейи, что еда дома есть, решил зайти в магазин, но оставшихся денег хватило только на пакет сока. В аптеке оставил почти все.
Оставалось поломать голову над тем, кому сидеть с больной, когда выходные закончатся. Но этот вопрос, спасибо Фрейе, можно было решить и еще через день.
Гвен вяло выслушала его объяснения, как и что принимать из того, что он принес. От сока отказалась — ей вообще ничего не хотелось, ни пить, ни есть. Опираясь на подушки, она пыталась читать и уверяла, что чтение ее отвлекает и вообще, так легче.
Фрейя хлопотала на кухне, вздыхала. Все у нее валилось из рук. Она уронила под буфет луковицу, которую чистила, чуть не упустила молоко, наступила кошке на хвост и в довершении всего подожгла прихватку. Прихватка кометой полетела в раковину, оставляя за собой дымный хвост, а Фрейя взялась за готовку так рьяно, что порезала палец, возясь с курицей. Ойкнула, сунула палец в рот.
- Давай, сам сделаю. Пластырь есть у тебя?
- Нету. Фигня все, сиди, я сама, - Фрейя не пострадавшей рукой выудила из раковины то, что пять минут назад изображало ситцевую земляничину с зернышками-пуговицами, полюбовалась прогоревшей дырой и отправила прихватку в мусорное ведро. Резко развернулась к плите, качнув тяжелой грудью чуть ли не над самыми кипящими кастрюльками, и выдала с жаром:
- Локи — сволочь! Попадется — придушу паразита!
- Причем тут Локи? - не понял Юрка.
- При всем! Сразу видно, Государь, что ты с лета ни к кому не заходил и ничего не слышал, - Фрейя покосилась на дверь комнаты и, понизив голос, продолжала, - Короче, он и здесь отметился. Мало ему было скандала у Конунга, мало было того, что его Эарин с тусовки послала. Опять нашел, кому голову морочить! Все по новой, «люблю, трамвай куплю», а теперь, понимаешь ли, мы рвемся в Москву с новой пассией, и значит, все побоку, включая девочку, за который бегал как привязанный с начала лета. И почему домашним девочкам вроде нее вечно достаются такие засранцы? Ну что ему стоило с той закрутить, которая знает, что от него ждать? Нет, надо было вцепиться в ту, которая ему верит, чтобы потом поиграть и выбросить. Зла не хватает!
Пожалуй, в таком настроении он еще Фрейю не видел. Ой, Локи, бойся гнева богини любви! Она тебя сейчас сходу сковородкой пришибет, если попадешься. И будет права.
Справедливо полагая, что чем больше врачу известно о больной, тем лучше, и отчаянно переживая за Гвен, Фрейя выложила все, что успела вчера от нее узнать. Про отъезд в Москву и карьерные амбиции будущего мастера классической гитары, про колдунью Мойру и про свечку на оледенелой поляне за Цной.
- Черт с ним, с Локи, - заключил Юрка, - уехал и скатертью дорога. Без него спокойнее будет.
На самом деле, история эта и его здорово разозлила. О «подвигах» Локи на тусовке знали, кажется, все. Маленький, тонкий в кости, похожий на хорошо сделанную фарфоровую куклу, Локи умел очаровывать все женское население от шести до шестидесяти. И очаровывал направо и налево, не сильно заботясь о том, что из этого получится. В мужской компании легче стерпят прожженного бабника, на которого девчонки вешаются сами, чем такого вот «коллекционера». Ведь чтобы найти себе приключений на одну ночь, никому жизнь ломать не надо. Сошлись и разошлись, с самого начала зная, чего друг от друга ждать. Так честнее. А морочить голову вот такой вчерашней школьнице, как Гвен, которая еще не умеет отличить правду от откровенного фальшака и настоящие чувства от игры профессионального актера, которую до нее на десятке таких девочек отрепетировали... С души воротит, черт подери! Этому же деятелю интересно как раз окрутить, отбить у всех конкурентов, увести из-под носа, чтобы тут же переключиться на следующую. Если Локи до сих пор не был бит за свои художества, то только из-за своей внешней беззащитности. Пришибешь еще ненароком!
«Началась весна, вашу машу!»
О том, сколько на свете таких девочек, занесенных на «личный счет» очередного «любителя», у скорой следует спросить. Потому что и вены пилят, и с крыши сигают, и таблетки горстями жрут. Психика подвижная и ранимая, поэтому любая личная драма может стать концом света. Что ни весна, у них в отделении обязательно две или три таких юных «парашютистки», которых сумели откачать в реанимации и собрать по косточкам.
Рядом с ними Гвен с ее наивной доморощенной магией — просто образец благоразумия. Свечка, блин, приворожить пыталась. Да уж лучше так. Теперь главное ей из этой истории без осложнений выскочить, а неприятности на личном фронте — вещь преходящая. Хорошо, чтобы она сейчас это поняла. Проще потом жить будет.
Гвен плохо помнила, чем закончился день. Она то засыпала, то просыпалась. Читать уже не выходило, ни на что отвлечь себя не получалось. Холод, от которого хотелось спрятаться под три одеяла, сменился жаром. Голова сделалась невыносимо тяжелая, а в груди лежал кусок раскаленного железа и никак не хотел остывать. Она дремала полусидя и старалась лишний раз не шевелиться, потому что от каждого движения делалось только хуже. Фрейя пыталась ее накормить, но от одного запаха еды мутило.
Мир будто остановился, а воздух вокруг стал таким вязким и плотным, что непонятно, как им дышать. Какие-то тени ходили вокруг нее, то приближались, то удалялись, то наклонялись и брали за руку, пальцы у них были холодные, как, наверное, и должно быть у привидений.
Такая знакомая уютная комната с длинными до полу шторами на маленьких окнах расплылась в цветные размытые пятна, как будто смотришь сквозь чужие очки. Холодные тени прячутся в старом зеркале в углу, мелькают в стекле серванта, а за окнами дует ветер и слышно, как ветки скребут по стеклу. Шторы опущены, в комнате полутемно, только зеленый абажур настольной лампы неизменен и теплый круг света под ним. Временами кажется, что лампа совсем близко, и видно даже мошку, что прилипла еще с лета к ее стеклу. От раскалившегося стекла веет жаром как от печки, и очень хочется отвернуться, но нет сил. Гвен отводит глаза и видит, как из темного угла, откуда-то из-за комода, неслышно скользит кошка, две маленькие зеленые лампы отражаются в ее зрачках, и от этого почему-то делается жутко.
Кошка скрывается под старым креслом у изголовья дивана, а в нем все время-то кто-то сидит. Гвен открывала глаза, и видела там Юрку, закрывала будто на минуту и понимала, что там уже сидит Фрейя, которая вяжет что-то зеленое и мохнатое. От мелькания спиц в глазах начинало рябить, Гвен опять засыпала и почему-то отчетливо видела сквозь веки, как кошки пытаются отнять у Фрейи вязание, чтобы с ним поиграть. Кошки прыгали на постель, одна, самая большая, пестрая, садилась на грудь, начинала мурлыкать и ее урчание отзывалось дрожью в теле. Кошка была такой тяжелой, что делалось трудно дышать и Гвен приходилось прогонять ее. Кошка уходила, но сразу же возвращалась, снова садилась, обернув лапы хвостом и смотрела на нее немигающими огромными глазами.
«Брысь, Рыська, брысь», - шептала Гвен, пытаясь снова согнать ее с себя.
- Что? - Фрейя наклонилась над ней, - кошки шуршат, мешают? Так я их на кухню спроважу.
Юрка взял Фрейю за руку, отвел в сторону:
- Принеси холодной воды. И чистое полотенце.
- Что такое? Кошки ей спать не дают? - растерялась она, - Да они вроде затихли уже.
- Бредит. Неси воду. И ложись спать. Я с ней посижу.
- Господи.., - бедная Фрейя даже зажмурилась, - Юр, как же теперь?
- Обыкновенно. Делать что начали. Тут чем скорее спохватишься, тем лучше. Температуру сбивать, хотя бы домашними методами, вот как я сейчас и буду. Спадет она до нормальной дней через пять. Завтра решим с Сашкой на счет рентгена. Все будет в порядке. А пока иди спать.
Гвен снова проснулась среди ночи, с мокрым полотенцем на лбу. Лампу на столе закинули синим платком. Она светила тускло, будто себе под нос и уже не мешала, не веяла жаром. Гвен осторожно повернула голову и встретилась глазами с Юркой — теперь он сидел рядом.
- Ты как? Нужно что-нибудь?
- Нет... ничего... Ты почему не спишь?
- Потому что тебя нельзя оставлять одну, - он взял ее за руку, проверил пульс, забрал полотенце, окунул его в миску с водой, стоявшую под лампой, выжал и снова расправил у нее на лбу.
- Спасибо.., - она уцепилась за его руку и попыталась приподняться, - Прости меня, пожалуйста...
- За что простить, маленькая? Что ты?
- Ты не спишь из-за меня. Я наделала глупостей, а тебе из-за меня теперь не спать...
- Ничего такого ты не наделала, малыш. Ну, не долечила простуду, замерзла, выхватила осложнение. С каждым может быть.
- Тебе ведь еще на работу потом. Ты сам не заболеешь из-за меня? - спросила она.
- Не заболею, не бойся. У меня хитов больше, - отшутился Юрка, - Ты, главное, выздоровей. А остальное как-нибудь решим.
- Ты знаешь, из-за чего я пошла туда? Я ворожила. Тебе Фрейя рассказала, я слышала... Я поверила... думала, что могу все исправить, - запинаясь, заговорила Гвен, - что все будет как прежде, я хотела его вернуть. А так не бывает. Чудес вообще не бывает, никаких. Была просто глупая девчонка, которая слишком много насочиняла себе сказок. Короли, волшебники, заклинания... Наверное, правильно говорят, что все это просто так... чтобы убежать от себя. На самом деле ничего нет, я сама себе все придумала. И его тоже!
- Тихо, тихо. Не надо так себя накручивать. И потом, ты не можешь быть виновата в том, что кое-кто полный идиот. То, что он сделал — глупость и подлость. Отвечать за все будет только он сам. Ты здесь совершенно ни при чем.
Гвен прикрыла глаза, из-под опущенных век покатились слезы. У нее больше не осталось сил запрещать себе плакать.
- Я хотела, чтобы все было по-настоящему, - шептала она, всхлипывая, - Знаешь, как это бывает... когда... очень хочется поверить и ты веришь, даже если тебя потом обманут. Поверила — теперь сама виновата... Я такая счастливая была весной. Тогда все было будто насовсем, взаправду... а сейчас - словно не я это была... или все было жутко давно. Будто не было никакой весны и меня самой не было никогда.
- Ты не была — ты есть, - отвечал он мягко, - маленькая королева Гвен из Камелота. Тебя не может не быть. И сказка твоя есть, ведь те волшебные замки, которые ты рисовала, они же никуда не делись, так? Разве ты можешь быть виновата в том, что тебе больно? А жизнь, она длиннее любой боли, и этой тоже. И каждый из нас кому-то нужен.
- И я? Кому я нужна со своими глупостями? - Гвен рванулась и села, уронив полотенце.
- Тише, малыш, лежи спокойно, - пытался удержать ее Юрка, - Ну что ты говоришь, как это никому не нужна? Нужна, еще как. Тем детям, для которых ты хотела рисовать сказки. И никакие это не глупости. Девчонкам, что тебя на квартире ждут и волнуются наверняка. Мне нужна. Мне очень-очень нужно сейчас, чтобы ты поправилась, малыш.
Он утешал ее, гладил по голове, а Гвен все говорила и говорила, запинаясь и путаясь в словах. Говорить было тяжело, но ей почему-то казалось, что если она все скажет вслух, то может быть и сама поймет, где ошиблась, что она сделала не так, и как жить со всем этим дальше. Наконец она выдохлась, уткнулась Юрке в плечо и заплакала тихо, почти беззвучно. И тогда он поднял ее на руки и долго ходил из угла в угол комнаты, баюкая Гвен, как ребенка.
«Ну что ты, не надо, не надо плакать. Ты всем нам нужна. И Фрейе, и мне, и Рыське, слышишь, как мурлыкает. А остальное все преходящее, все пройдет».
Уложил ее обратно лишь когда начала засыпать. Гвен тут же приоткрыла опухшие глаза, потянулась и щекой прижалась к его руке.
- У меня никогда... не было старшего брата, - сказала она почти неслышным шепотом.
- Ну, значит теперь есть. Спи, сестренка, все будет хорошо.
- Правда?
- Конечно. Все уже хорошо. Не бойся. Если что — я рядом.
Он нескоро рискнул убрать руку, боясь разбудить Гвен. Потом поднялся, стараясь не шуметь, подошел к окну. На улице мело, за снегом почти фонарей не видно. Даже сквозь двойную раму было слышно, как гудит ветер. На душе скребли сразу все Фрейины кошки, сколько их ни есть.
То, что жизнь длиннее любой боли, этой девочке еще только предстоит понять. Маленькая, домашняя, без сомнения любимая и родителями, и друзьями. Может быть, в первый раз налетевшая на настоящее предательство и по-настоящему серьезную болезнь. Да еще все это вместе. А ведь это кончится не завтра и не через день. Температура может держаться еще неделю, а слабость и кашель будут донимать почти месяц. И все это надо будет как-то пережить, перетерпеть. Гвен молчит, почти не жалуется, о сессии думает, она даже пыталась днем перечитывать свои конспекты, от жара и слабости ни строки не разбирая, наверное. Словом, видно, что старается быть взрослее, чем есть, но на деле — все тот же маленький ребенок, которому больно и страшно, а еще отчаянно обидно. И ребенку хочется, чтобы его просто утешили, пообещали, что все будет хорошо.
Потому и Юрка и возился с ней в тот вечер действительно как с младшей сестренкой. Утешал, когда она плакала, и на руках по комнате носил, обещал, что скоро все будет в порядке, и что он никому не позволит ее обидеть.
Отошел от окна, вернулся к дивану. Снова сел рядом. Спит девочка, выплакалась, выговорилась и спит. Похоже, сегодня ему лучше на всякий случай остаться здесь. Мало ли... Юрка расстегнул ремешок часов, поставил будильник на два часа вперед.
Он дремал сидя в кресле, просыпался от комариного писка часов, а то и за минуту до того, как их пора было переставлять снова.
Гвен спала беспокойно, бормотала во сне, вроде спорила с кем-то, отталкивала в горячке его руки, когда он менял согревшееся полотенце на ее лбу.
Часа в четыре утра, неслышно ступая, подошла Фрейя. Юрка поднес палец к губам: «Т-с-с. Уснула. Все в порядке». Та поглядела опухшими печальными глазами на обоих и ушла к себе.
Кошки лезли на постель, льнули к хозяйке, чуть не в глаза заглядывали. Они, кажется, все прекрасно понимали. Фрейе было печально и тревожно. Ее дом всегда был для нее крепостью. Уютной, теплой, тихой и безопасной. До сего дня.
Фрейя давно знала эльфят с Поляны, она любила Гвен, помнила, как та впервые появилась на тусовке, забредя туда случайно, когда отправилась делать зарисовки парке. Гвен пришла к ней позавчера поделиться своей бедой, и тогда Фрейе казалось, что она сумеет ее утешить и как-то все исправить. Ведь все выглядело очень просто: Локи — паразит, каких свет не видывал, а Гвен нужно просто отвлечь и обогреть, тогда все пройдет. Это то, что Фрейя прекрасно умела делать. А теперь что она сделает? Даже Юрка, ее старый друг, резко спал с лица и сделался необычайно серьезным. Хоть бы все обошлось! Фрейе сделалось так горько, так страшно от собственного бессилия, что даже в глазах защипало.
«Ну, он же сказал, что все решаемо, - утешала себя Фрейя, - Юрка все-таки врач, он точно знает, что делает».
Она снова встала, на цыпочках прошла в комнату. Тихо. Даже пригляделась к Гвен, испуганная: дышит ли? Дышит, неровно, тяжко.
Фрейя постояла, повздыхала и ушла потихоньку обратно. Спала она плохо, вполглаза, вздрагивая при каждом шорохе или стуке.
Проснулся в очередной раз Юрка затемно. Лампа на столе уже не горела. Подсвеченная уличным фонарем, блестела на окнах изморозь, синие тени лежали на занавесках. Снегопад, похоже, закончился.
Гвен спала, дышала она неровно, с усилием. Руки горячие, пульс частит. Но спала крепко, не металась, ничего ей не мерещилось — и то ладно.
Он глянул на часы — пол-седьмого. Чуть не проспал! Они с Ролом договорились созвониться еще раз утром, а он уже скоро уйдет на работу. Юрка быстро поднялся, умылся на кухне ледяной водой (черт ее разберет, как у Фрейи колонка включается, да и некогда). Хотел Фрейю разбудить, чтобы дверь заперла, но она проснулась сама. Вышла из соседней комнаты, осунувшаяся, под глазами круги.
- Как она? - спросила шепотом.
- Получше чуть-чуть. Спит. Я позвонить. Дверь запри.
От недосыпа ломило виски и соображалось туго. Ничего — на морозе пройдет.
За ночь город замело капитально, еле дверь открыл. Окна частных домов доверху затянуло белым, снегу намело до самых ставней. Из сугробов еле-еле торчали верхушки кустов. Ладно хоть улицу расчистили, снегоочиститель все-таки прошел. Небо расчистилось, и проглянули звезды, мелкие, как соль. Отдавал край неба зеленью — к холодам.
Дозвонился он до друга вовремя, Рол уже собирался уходить.
- Порядок, - долетел его голос сквозь помехи в телефоне, - я договорился в четвертой, в терапии. Рентген будет и пульмонолог будет.
- Куда и когда нам подъехать?
- Никуда не надо. Ждите меня оба у Фрейи. Оформлю на себя вызов — долетим со свистом. А потом обратно уже сам довезешь. Отбой, я побежал. Часам к девяти жди.
Юрка вернул телефонную трубку на рычаг и с облегчением вздохнул. Рол молодец, раз — и все схвачено. Каким-то образом он всегда умеет договориться, чтобы все было в нужное время и в нужном месте.
Рол появился даже раньше, чем обещал. Машина скорой помощи появилась возле дома в без двадцати девять. Друг выскочил из кабины, бегом пересек сад, запыхавшийся ввалился в коридор. Куртка — в угол, рабочий чемодан-укладка — на стол. Собственно, ему короткого осмотра хватило, чтобы понять, что и как.
- Сказал бы я про здешнюю поликлинику, но не при девочках! Так, десять минут вам на сборы, - объявил Рол и подмигнул Гвен, которую Фрейя уже закутывала в свою шаль, - Ну, что, красивая, поехали кататься?
- Все-таки в больницу? - испугалась она.
- Ненадолго, - пообещал он, - Как хоббит — туда и обратно. Туда тебя я довезу, обратно — Юрка.
Выйти из дома самой он Гвен не дал. Поймал ее в коридоре, ухватил в охапку и так на руках и понес в машину.
- Ты как с маленькой со мной.
- Давно красивых девушек на руках не носил, - хмыкнул тот, - все больше бабушки попадаются.
Рол усадил их обоих в салон: «Тут тепло, специально попросил водителя прогреть как следует», сам влез в кабину, и машина тронулась.
В четвертой городкой больнице они сдали Гвен с рук на руки пухлой круглолицей даме лет сорока, похожей на Екатерину II без короны. Дама отчаянно строила глазки Ролу, чего он будто в упор не замечал, и называла Гвен «милой девочкой».
На вызов Рола еще не дернули, и они с Юркой какое-то время курили на заднем крыльце больницы.
- Сейчас будет готов снимок, и давай, вези ее назад. Лови такси, чтобы сразу домой. Деньги есть?
Юрка полез в бумажник, проверил — пусто, все в аптеке оставил. Рол пошарил в карманах, вытащил две купюры:
- Держи. Таксисты тут пасутся каждый день, накручивают, паразиты.
- На неделе отдам.
- Забей. Отдежурю — завтра к вечеру заеду. По-хорошему, оставить бы ее здесь. Но моя знакомая уже год как не начальство. Не выйдет.
- В областной совсем все плохо?
- В терапии — да. Там еще с конца осени ….ц полный. Короче, пусть лучше дома. Если ее сейчас куда-то оформлять, то только по экстренному, а до этого, думаю, не дойдет.
Добрались в разговоре и до истории с поликлиникой.
- Я в толк не могу взять, - говорил Юрка, нервно прикуривая вторую сигарету от первой, - ну, хорошо, ну не та у тебя специальность, но ведь пять лет всех в институте учат одному и тому же! Она приходила за всего за день до меня. Как она ухитрилась проморгать готовую пневмонию? Бронхит под вопросом! Я эту чертову крепитацию(28) слышу просто так, без «ушей», я ее рукой, блин, чувствую! Как по учебнику, ей-богу.
- Как? Да легко. Во-первых, вчера она наверняка еще толком не проявилась. На раз-два можно было проворонить, тем более, если опыт не тот, - Рол притушил окурок о стену, - Я тоже в свое время ее прохлопал, причем на себе самом. Думаешь, откуда у меня здесь такие знакомые? Я ведь у этой тетки сам лежал три года назад.
Юрка удивился:
- Ты не рассказывал раньше.
- А зачем? Докладывать, как круто лоханулся в первый год работы? Ну, завис тут на пять дней и свалил домой. И прохлопал-то чисто сдуру. Нам ведь, татарам, все равно, что водка, что пулемет. Кашель? Так я курю чуть не с шестнадцати лет. Сил нет, аж падаю - так я на сутках, до пересменки час. Тут здоровый свалится. Температуры-то нет, у меня же все не как у людей. А раз нет, так и пошло все на... Перевозили сюда какую-то бабулю - божий одуванчик. Сдали, станция пока не дергает, сидим курим. Голова чужая, организм просится то ли в отпуск, то ли в морг. Подошла, носом покрутила. «А ну, молодой и резвый, иди сюда». Потом мне мой же снимок предъявила: «Любуйся, коллега! Это что?» Я глянул и ох...л: очаговая, во весь рост.
- Ну, с тобой-то другое дело. На себе проморгать легче. А видел бы ты, чего она в назначениях понаписала! Какое к черту молоко с медом, какие горчичники, когда у нее под сорок было ночью?
- Угу. А потом читаем: «На секции - крупноочаговая сливная пневмония»(29), - по памяти процитировал Рол.
- Типун тебе на язык!
- Да не парься. Девочка молодая, сердце здоровое, никакой хроники нет. Притом односторонняя, в левом легком я ничего такого не услышал. Обойдется все.
- И все-таки, что за фигня пошла у нас по районным поликлиникам? Куда у них все участковые терапевты подевались — вымерли?
Рол только руками развел:
- Ты горздрав об этом спроси. С такой зарплатой и я бы вымер. Интересно вот, кто за нее в женской консультации работает, пока наша красавица оформляет больничные? Стоматолог, vagina dentata(30) ищет? А вообще, знаешь что, эта тетка вовсе не обязательно дура. Просто ее на работе наверняка затрахали по уши. Вот подумай сам, на человека вешают фактически вторую ставку за ту же зарплату. Она о больных чисто физически думать не может — ей нечем. Чего ты хотел? У нас чуть не каждый третий вызов — спасибо районной поликлинике, которая что-то там прошляпила. Главврач уже упарилась с ними скандалить.
- Да плевал я на горздрав! Однажды через такого «специалиста» кто-нибудь будет до последнего лечить пневмонию аспирином и отъедет на скорой с отеком легких.
- И отъезжают, только в путь. Но это, не митингуй без толку. Всем им свою голову все равно не приставишь. Давай думать, кто за девочкой ночью присмотрит. Ладно, у меня сегодня утренняя смена, завтра смогу подъехать. Но ты у нас пашешь каждый день. У кого-то в этой тусовке должно быть среднее медицинское. Тхури вроде, - вспомнил Рол.
Тхури, Тхурингветиль, действительно закончила когда-то медучилище. Но, кажется, это обучение не пошло ей впрок. Тяготела к народной медицине, собирала летом какие-то сомнительные травки в окрестностях Поляны и звала себя ведьмой. Так что этот вариант Юрка отмел сразу:
- Тхури — она вся одно большое но. Я бы ей и лабораторную мышку не доверил. Кто еще? Погоди, мы про Геллу забыли...
На упоминание про Геллу Рол сморщился, будто лимон съел:
- Она тебя пошлет. Что я, Геллу не знаю? Оформляй, скажет, в больницу, и нечего тут мать Терезу изображать.
- Зря ты так, Сашка.
- Хотел бы ошибаться. Позвони, если хочешь. Но я предупреждал.
- Предупреждает минздрав, а мы — лечим. Позвоню сегодня вечером.
- Ладно, труба зовет, - Рол кивнул на водителя, который махал ему рукой, - До завтра. Созвонимся.
Знакомая Рола оказалась человеком общительным, даже чересчур. Но специалист в своем деле она была хороший. Все растолковала в подробностях, отругала районную поликлинику, посетовала, что кончаются там нормальные специалисты, показала не просохший еще снимок, похвалив Юрку за правильный диагноз. Да, одностороннее воспаление, да, с антибиотиками вы вовремя начали. «Вот, я вам все еще раз написала. Действуйте, коллега. А тебе, деточка, повезло. С такими друзьями не пропадешь. Ну, выздоравливай. И через десять дней опять жду сюда».
Домой добирались на такси. Водитель плохо знал Тамбов и еще хуже — русский язык. Объяснять ему, где живет Фрейя, пришлось на языке жестов. Хорошо, хоть лишнего не взял с них за бестолковое кружение по окрестным улицам.
***
За день требовалось еще сотню дел переделать, и домой забежать, пока брат на стену не полез, выясняя, куда он подевался. Но тот привык к Юркиным внезапным исчезновениям, а потому пока не дергался. Серега чинил мышь. При помощи паяльника, старого хирургического зажима и такой-то матери. Мышей был в запасе еще целый мешок. Время от времени Серега их чинил, чтобы было чем менять постоянно ломающиеся на работе. Начальство, прибитое год назад кризисом, экономило на всем, включая канцелярские скрепки.
- Что, опять? - только и спросил брат, не дожидаясь, пока Юрка хоть что-то объяснит, - «...приходи к нему лечиться и корова, и волчица, и хуорн, и Гримбеорн, и умертвие». Спать-то когда собираешься?
- Разберусь как-нибудь, - отмахнулся Юрка.
- Разберется он, - хмыкнул тот, - Можешь подержать этот девайс, пока я припаяю? Тебе оно привычнее.
Юрка перехватил у него зажим, брат потянулся за паяльником.
- Разберешься, ага, - ворчал он, возясь с крохотными проводками, - Может, я пригожусь? Если этот придурок довел-таки свою жену до статуса, давай я ему рожу отформатирую. Я Гиппократу ничего не обещал, так что могу и в глаз. Все, вроде схватилось, отпускай, - брат отложил паяльник.
- Не нужно, - Юрка покачал головой, - я не от Жанны, если что. У нее сейчас все относительно в норме.
- Как знаешь, - Серега собрал мышь назад и с досады хлопнул ею по столу, убедившись, что получасовая возня с контактами не пошла ей на пользу, - Но Глюк у меня однажды допросится.
История с Глюком, который вообще-то Люк Скайуокер, случилась еще прошлым летом. Эту парочку на Поляне знали давно. Жанну жалели, а Глюка недолюбливали. Он был не лучше и не хуже многих таких же неприкаянных обитателей тусовки. У каждого свои тараканы в голове. В отличие от того же Глорфиндейла, тоже не самого популярного персонажа, Глюк не пил, но те, кто успел познакомиться с ним поближе, сходились на мысли, что лучше бы пил, чем пытался загружать любого собеседника своими познаниями в эзотерике и прочим, как однажды брякнул кто-то на тусовке, «астральным туризмом». Все это считалось допустимой блажью, но общительный при всем своем косноязычии Глюк даже своим собратьям по увлечению скоро делался невыносим.
Но, так ли иначе, а жизнь текла своим чередом. В свободное от отлаживания чужих компов время Глюк пытался «заниматься саморазвитием» через кучу пособий по биоэнергетике и медитациям и третировал свою тихую безответную жену, которая третий год супружеской жизни сопротивлялась настойчивым попыткам подключить к этому процессу и ее. Жанна гоняла в ТГУ студентов, чтобы вовремя сдавали курсовики, и молча страдала от Глюковых загонов и частых приступов астмы.
В тусовке без крайней необходимости не лезут в чужие дела, но посреди лета Юрке пришлось вмешаться в эту «семейную идиллию». Оказалось, что Глюк, дорвавшись до очередного «пособия по достижению нирваны для чайников», решил, что медитация поможет супруге вернее лекарств, да и выйдет дешевле. В итоге, когда очередной приступ накрыл Жанну прямо на тусовке, посреди Поляны, и народ привел ее домой под руки, у Юрки с Глюком вышел очень крутой разговор. До драки не дошло: Глюк был трусоват, ему хватило и обещания свернуть шею, если Жанна влетит в статус. Любителю «астральных экскурсий» в очень резких выражениях объяснили, что, во-первых, в аптеке надо брать то, что в рецепте написано, а не дешевые аналоги, во-вторых, медитациями пускай Глюк сам и лечится, а к Жанне со своими «прогрессивными идеями» не лезет. «Я не минздрав, два раза предупреждать не буду. Еще раз узнаю - тебя потом даже в Склифе не соберут. Понял?» Пока этого предупреждения Глюку было достаточно, советами такого рода он больше жену не донимал. Жанна о разговоре не знала, хотя и догадывалась.
- Ясно, - брат отчаялся привести в порядок мышь и вытянул из ящика за провода еще четыре штуки, - Ну, если что, ты обращайся. Заодно напомню этому придурку про мои продолбанные диски.
Серега не любил Глюка. И то, что им, двум программистам, периодически приходилось общаться по разным рабочим делам, да и почту Глюк тянул от него, эту неприязнь только подогревало.
- С работы мне кто звонил? - спросил Юрка, разыскивая в холодильнике, что бы можно было съесть.
- Твое счастье, что нет. Слушай, если ты говоришь, что у Жанны все в норме, что там вообще на тусовке? Или может, ты себе наконец кого-нибудь завел? - попытался подколоть его брат, хотя уже понял, что вернулся Юрка не со свидания. Шутка была с бородой. Серега, вниманием женского пола не обиженный, частенько прохаживался на счет неполезности медицины для личной жизни. Юрка на это обычно отшучивался, что дескать все эти походы по девочкам имеют не только приятную сторону, и как бы одному компьютерному гению однажды самому не потребовался антивирус, минздрав на этот счет очень недвусмысленно предупреждает. Но сегодня шутить настроения не было.
- Когда я кого-нибудь, как ты выразился, заведу, ты первым об этом узнаешь, обещаю. Нет, брат мой Феанаро, там все серьезно. Но не в том смысле, в каком ты подумал.
- А в каком?
- В таком, что это крупозная пневмония, а сдавать человека в больницу по ряду причин нежелательно. Еще вопросы есть?
- И все-таки, когда ты собираешься спать при таком раскладе? - спросил брат.
- Когда получится.
Юрка бы и сам хотел найти ответ на этот вопрос. Все-таки хорошо, что Фрейя выцепила у своих «менеджеров по пропажам» отгул. Но третий помощник был необходим, чем скорее, тем лучше. К сожалению, вышло именно так, как и предупреждал Рол. Он сам позвонил Юрке с уже вечером.
- Ну, что, послала тебя наша бизнес-стерлядь?
- Да, - он только вздохнул, - Сказала, что сейчас везде ходит грипп, и мотаться на другой конец города с риском подцепить какую-нибудь заразу, она не готова. Тем более, что дома ребенок. Все.
- А я говорил. Стоило пытаться?
- Третий нужен, - Юрка быстро вернул разговор опять к делу, - Ну ладно, линкомицин колоть я и Фрейю могу научить. Но капельницу она даже не соберет.
- По моему опыту, лучше не учи. Бывает, двадцать раз людям все объяснишь и все равно косячат. Будет тебе третий, завтра вечером. Не у одного тебя оруженосец имеется, между прочим. Был у нас этой осенью на станции практикант с нашей медучаги. Пацан сообразительный, в разведку с ним ходить вполне можно. А с этой бизнес-стерляди ухи не сваришь.
- Зря ты так, - произнес Юрка хмуро. Его и самого не обрадовал разговор с бывшей однокурсницей.
- Может и зря. Но я предпочитаю называть вещи своими именами. До завтра.
Завтра есть завтра. Юрке с утра на работу. А на ночь с Гвен оставалась только Фрейя.
- Если заметишь что-то не то, если не дай бог, начнет задыхаться — звонить не мне, не Ролу, а в скорую и живо. Поняла? - втолковывал он ей перед уходом.
Фрейя торопливо и испуганно кивала. Даже ее кошки согласно поводили усами. И все равно, на работу он шел с неспокойным сердцем. Не было причин ожидать, что барышня, оказавшаяся на его попечении, еще какие-нибудь осложнения получит, но подспудное беспокойство словно вошло в привычку. Он и сам не смог бы сказать, почему.
«Неврастеник несчастный! - ругал себя Юрка, - Ты всегда начинаешь дергаться, попав куда-то за пределы привычной работы. Бери пример с Сашки — человек видел огонь, воду, чертову мать и едрену вошь. И спокоен как танк».
На самом деле все, наверное, очень просто. Гвен ему теперь не чужая. Да и раньше чужой не была. Каждый из этих чудиков с Поляны в чем-то свой. Так уж сложилось.
Она его братом назвала. У эльфят такие дела обычно обставляют торжественно и совершенно, на его взгляд, дико: по капле крови в бокал с вином и на двоих выпить. Но ценится это родство подчас дороже кровного. Надо было всего пару лет полюбоваться на эту честную компанию, что дома, что в Саратове, чтобы убедиться — такие вещи делаются на полном серьезе. Один Эльфенок с его вассальной клятвой чего стоит. Или одна? Вот, он уже думает о ней в мужском роде.
Ладно, Эльфенок жива-здорова, и даже из Москвы вернулась. А Гвен действительно жалко. Или это все называется по-другому. Какая-то тихая нежность. И желание защищать, хоть от всего белого света. Действительно, сестра. Младшая. При мысли про Локи, из-за которого весь сыр-бор, реально руки чешутся. У себя в театре он не наигрался, пошел пробовать актерство на живых людях. Казанова хренов!
Друзья и коллеги
Светофоры, дайте визу:
Едет скорая на вызов.
А. Розенбаум
Гвен было ужасно неловко, сколько из-за нее хлопот досталось знакомым и не очень знакомым людям. Она всегда привыкла справляться сама, даже если чем-то болела. Но сейчас на нее неожиданно оказалось завязано сразу три человека. И эти трое были рядом, помогали, утешали, заботились. С Гвен никогда и никто столько не возился с самого детства. Неудобно, просто отчаянно неудобно! А потому она старалась не создавать проблем больше, чем уже получилось: молча терпела боль и лихорадку, глотала таблетки, все как ей по схеме расписали, и пыталась хоть на что-то отвлечься. Когда удавалось чуть-чуть сбить температуру, Гвен бралась за свой блокнот и принималась рисовать то, что попадало ей на глаза. Попадали в основном кошки. И они потихоньку заполняли ее блокнот: кошки играющие, кошки спящие, кошки клубком и кошки с хвостом трубой.
Следующий вечер был ничуть не лучше предыдущего. Голова тяжелая, одеяло давит. Тяжко. Фрейя сидела рядом, почти не отлучаясь, опять вязала что-то, но кошек выпроводила, чтобы не тревожили больную.
- Солнышко, ты не убивайся только, все перемелется - утешала богиня любви, - Ты не думай сейчас о плохом, не терзай себя. Вот отогреешься у меня, поправишься, а там и новый год скоро. Приходи к нам елку наряжать, вместе встретим.
Гвен молча кивнула. Почему бы и нет? Новый год она собиралась встречать с человеком, который и не думал задерживаться в городе так долго. Теперь сил переживать свое личное горе не осталось. Просто хотелось, чтобы не было так жарко, не разламывало болью виски. Остальное уже неважно.
- Наверное, глупо было верить, что так вот зажжешь свечку, и все выровняется, - заговорила Гвен, вновь вспоминая, с чего все началось, - Мы все любим, чтобы было просто. Раз — и за тебя что-то решилось. Зря я туда пошла. Стоило вообще эту свечку тратить, если человек с самого начала знал, что это все так, по игре, а не по жизни?
- А может и не зря? - не соглашалась Фрейя, - Вдруг ты себе уже притянула на огонек что-то хорошее. Может, и есть в этом что-то такое, чего мы не знаем.
Кажется, Мойра тоже так говорила, что все работает, когда человек в это верит. А во что сейчас можно верить? Сказки кончились. Впереди у Гвен теперь в лучшем случае две пересдачи, а в худшем ей академ брать придется. А тогда надо будет и домашним объяснять, что и как. Этого ей сейчас очень не хотелось. Дома, если что-то серьезное и сложное валилось на нее, мама начинала вздыхать и сокрушаться, а отец говорил: «Ну, ты уже большая девочка. Справишься». И Гвен справлялась. Старательно училась, чтобы получать повышенную стипендию, ведь из дома мало что могут прислать. Подрабатывала, сочиняя курсовые и рефераты ленивым сокурсникам. Дома и без нее проблем хватает. А она все всегда сумеет сделать сама, как взрослая. До последнего в это верилось. Но стоило один раз повести себя как глупый ребенок — и вот вам, пожалуйста, головы не поднять от подушки. Так хочется ухватиться хоть за тень надежды, поверить, что все закончится хорошо. Ну хоть как-то. Локи не вернется к ней, это ясно. Пусть его. Пускай она хотя бы не уйдет в академ, разберется с экзаменами, не проболеет до нового года. Хоть что-нибудь...
С такими мыслями Гвен уснула и проснулась уже в полной темноте, лампа не горела. Она села, рванула на груди свой шарф, вдруг начавший душить. Сидеть было легче, чем лежать, но все равно тяжко. Попробовала подняться и зацепила чашку на столе, смахнула на пол.
На шум прибежала Фрейя, заохала, выпутала ее из шарфа, уложила.
- Лапонька, солнышко, что ты? Что с тобой, дышать тяжело?
«Сейчас побежит за кем-нибудь» - поняла Гвен и удержала ее за руку.
- Все в порядке. Не надо... никого... звать. Я ничего. Просто жарко.
Вяло наблюдала, как Фрейя хлопочет в комнате, выметая осколки чашки. Потом жадно пила чай с лимоном, который она принесла.
- Ты правда в это веришь? - спросила Гвен, думая о своем.
- Во что? - испугалась Фрейя и протянула руку лоб ей потрогать. Видимо, решила, что бредит.
- В то, что на ту свечку можно было приманить хоть что-то. Так хочется хоть кусочек счастья, хоть искорку. Глупо все вышло.
- Конечно можно, - Фрейя только вздохнула облегченно, сообразив, что в Гвен в здравой памяти, - Во что мы верим, то мы к себе и тянем.
- Погадай мне, - попросила Гвен, вспомнив, как ходили к Фрейе гадать девочки с Поляны.
- Когда поправишься. На больных карты врут. Это я тебе серьезно говорю. Даже на простуженных врут. Если я сама простужусь, тоже никому не гадаю. Все оно обойдется, все перемелется потихоньку.
Гвен отчаянно хотелось в это верить. Но получалось пока как-то не очень.
Рано утром, когда за окнами еще даже не посветлело, а Фрейя только успела подняться и поставить чайник, появился Рол.
До этого дня Гвен его почти не видела и знала мало. Из всей байкерятни она была хорошо знакома только с Хакершей. Рол прибыл своим ходом, Фрейя по звуку мотоцикла его узнала, даже не глядя в окно. С его появлением в комнате сразу сделалось как-то тесно. Кажется, Рол даже пригнулся слегка, для него дверной проем оказался низковат.
- Привет, болящая!
Из-под куртки достал пакет — штук, наверное, двадцать ярких огненных мандаринов. Из кармана — банку с медом.
- Это тебе от байкерятни. Так и вез, чтобы не проморозились. На улице холодильник полный, думал вообще не заведусь. И от Хакерши тебе привет.
Не слушая возражений Фрейи, Рол вытащил из рюкзака и вручил ей продукты, прихваченные на утреннем рынке.
- Давайте я вас накормлю, ребята, - тут же засуетилась Фрейя, - Ты, Саш, к нам через пол-города добирался. А она почти не ест ничего, может, хоть вдвоем поклюете.
- Непременно. Ты, ребенок, чего не ешь?
- Не хочется...
- А придется. Иначе откуда силы брать, - он сел рядом, и Гвен почувствовала, что от него немного тянет бензином и табаком, - Ну, ты как, красавица? Выгляни, дай на тебя посмотреть. Да не трепещи ты так, я тебя не съем, честное слово, даже не укушу.
Он много шутил, говорил быстро, и от этого становилось как будто спокойнее. Гвен даже поесть сумела под его шуточки. Кажется, этого Ролу и было надо.
- Неудобно, что со мной возни много. Столько народу взбаламутила — и все по глупости.
- Неудобно на потолке спать — одеяло падает. Дай-ка градусник. Н-да, 38 и 9. Вечером сколько было, Фрейя?
- 39 и 3.
- Понятно. Не кисни, ребенок, эта фигня ненадолго, честное слово.
- Устала... - вздохнула Гвен, - как под стеклянным колпаком сижу — не думается, не читается, ничего. Знаешь, в детстве у меня книжка была, про мышонка, которого стаканом накрыли на столе. Вот и я сейчас как тот мышонок.
- Вытащим мы тебя из-под стакана, мышка-норушка, не переживай. Ну, что Фрейя, пришла смена караула. Запрягай своих кошек и спокойно поезжай на работу. А то твои менеджеры небось с голодухи последний принтер доедают. Жаждут зарплаты из твоих божественных рук. Видела, Гвен, существует на свете работа, где зарплата — дар божий.
Она опять задремала прежде, чем Фрейя ушла. Когда она проснулась, в окна тек серый пасмурный зимний день. Рол дремал напротив в том самом кресле, опустив голову на руку. Но стоило ей пошевелиться — открыл глаза тут же.
- Ты меня сторожишь? - спросила Гвен шепотом.
-Ну да, на всякий случай. Пока у тебя температура держится, лучше тебя покараулить немного. Чем черти не шутят. Не парься на эту тему лишнего. Пить хочешь?
- Хочу.
- Вот, держи, - он помог Гвен сесть и снял со стола чашку, - чай, теплый как раз. Тебе надо пить побольше — лихорадка сушит.
- Спасибо... Мне уже стыдно перед вами, ребята. Я по собственной дури заболела, а вам через меня такая веселая жизнь — ни выспаться, ничего...
- Ну, ну, сбавь обороты. Во-первых, своя ноша не тянет. Во-вторых, попробуй в кои-то веки раз позаботиться чуть-чуть о себе. Мы с Юркой два старых эскулапа, как-нибудь разберемся, когда и на каком свете нам отдыхать. И вообще, нормально возле тебя отдыхается.
- Как это?
- Да просто с тобой легко. Лежишь смирно, лопаешь что дают и не задаешь лишних вопросов. Вот все бы так. А то развелось на наши головы веселых тетушек, которые таблетки не пьют, потому что химия, а лечатся всякими лопухами, потому что лопухи — это народная медицина. Зато когда прихватит — вызывают почему-то скорую, а не деревенского колдуна. И виноват, в случае чего, будешь тоже ты. А ты возись с ними, убеждай, что вся эта химия спасает их от вполне естественной кончины. Но какое там, начитаются разных газет с советами и поехали — тут тебе золотой ус, акулий хрящ, потом еще какой-нибудь моржовый хрен от всего на свете, от насморка до язвы.
Гвен рассмеялась тихонько:
- Их так много, этих тетенек?
- И мне достанется, и еще останется. Так что не бери в голову. Ты вообще никому не внапряг. Лучше скажи, сейчас удобно лежать, или повыше тебя устроить?
- Нет, так нормально. Жарко только очень. Долго я так еще буду?
- Может, дня три-четыре. Вряд ли больше, - ответил он и ободряюще улыбнулся Гвен, заметив, как испуганно округлились ее глаза, когда увидела, что он «систему» собирает, - Не шугайся, я аккуратно. Вижу, что вены у тебя тоненькие совсем.
- Что, все настолько серьезно?
- Будь серьезно, я бы сюда уже спецбригаду дернул. Пока все как раз более-менее. Ну вот и все. Больше ведь страху было? Так и лежи, рукой не дергай только.
- Спасибо... - Гвен опустила ресницы, - Почти не больно, у тебя рука легкая.
- По секрету скажу, не бывает легких и тяжелых рук. Бывают просто руки, растущие не из... ну, короче не оттуда. Чаще всего у баб в какой-нибудь поликлинике, где сидит очередь человек в пятнадцать. Они торопятся, поэтому выходит грубо. Что, уже нарывалась на кого-нибудь безрукого?
- Давно. Когда маленькая была.
- Ну, тогда и иглы были многоразовые, толстые. Не боись, прорвемся. Это теперь надолго, так что можешь даже поспать, если хочешь. Сон в твоем случае тоже полезная штука.
Вставать Ролу в тот день пришлось в пять утра, чтобы успеть доехать, пока Фрейя на работу не ушла, а перед тем еще Баньши выгулять и еды докупить. Все-таки, Фрейя их всех троих теперь кормит. Конечно, такие приключения на полноценный отдых не тянут. Ну да фиг с ним. За девочкой действительно лучше приглядеть первое время, а отоспаться он еще успеет.
Это же не две ставки тянуть, справимся.
Жалеть кого бы там ни было он не умел уже давно. Не жалел ее — понимал. На своем опыте знал, каково это, когда от жара мысли путаются и кашель легкие выворачивает. Оно и для крепкого человека хреново, не то что для такой вот девочки с птичьим весом.
«Ах ты, ж, воробьеныш... Ну, чего еще придумать? Спиртом тебя обтереть?» Да не жмись ты, горе луковое, чего я там не видал.
- Сейчас легче станет, мышонок. Намучилась уже так жариться? Теперь уже не долго, скоро само упадет. Так самым маленьким детям температуру сбивают, которым еще ничего сильного давать нельзя. Знаешь, что с неопытными родителями тогда бывает?
- Что?
- Они с водкой перебарщивают. Кожа-то все впитывает. Приезжаем на вызов — ахи-охи, деточка не просыпается. А деточка первый раз за пять лет жизни пьяна в стельку, папа с мамой перестарались, чуть не пол-литра извели.
Гвен и улыбалась, и ужасалась:
- Бедные родители. И что ты сделал?
- Рассол назначил. Не так уж сильно там было, просто ребятенок маленький, ему много и не надо. Проспался потом конечно.
- Так и отравить можно.
- Сдуру много что можно. Сдуру можно вообще инем янь сломать.
Днем, пока сил хватало, Гвен опять пыталась рисовать. Выходило, на ее взгляд, не очень. Рол исправно чинил ей карандаши или вытаскивал их из-под дивана, когда она их случайно роняла. Гвен вспомнила, каким видела его пару раз на Поляне и понимала, что сейчас ее убалтывают нарочно, чтобы отвлечь, а в жизни Юркин товарищ куда молчаливее и не такой уж общительный.
- Ты устал от меня, наверное. Поспи сам. Обещаю, что я не умру, пока ты спишь.
- Спасибо, обнадежила. Фиг ты куда отсюда денешься, даже не сочиняй. А спать я и дома могу. Давай лучше обедать.
- Не хочется.
- Ну так, для видимости хотя бы. Мне неудобно одному жевать, а Фрейя тут на целый полк наготовила. И вообще, кому я чай заваривал? А мед, между прочим, Одинокий Волк передал. У него пчелы правильные, не как у Винни-Пуха. Тебе Хакерша рассказывала страшную сказку про Одинокого Волка, который байкерское привидение с мотором?
- Рассказывала, - Гвен кивнула, - Только она в нее не верила с самого начала. Это на автостопные страшилки похоже, меня ими пугали. Про черную фуру или про белую стопщицу.
- Делать им нефига, детей пугать.
Под эти разговоры про автостоп и страшные сказки она даже что-то съела. Уже хорошо.
- Этим не детей пугают, - объяснила Гвен, откладывая ложку, - Этим пугают дальнобойщиков. Про белую стопщицу мне на трассе рассказали.
- Ты что, еще и трассой ходила?
- Один раз. От Кирсанова до Тамбова, одна. Только Фиалка потом сказала, что это я зря, одной опасно.
- Правильно сказала. Повезло тебе, что водилы попались нормальные, только сказки рассказывали.
- Наверное. А это не сказки, мне казалось, кое-кто в самом деле верит. Белую стопщицу просто нельзя брать. Если она идет вдоль трассы, надо уехать и перестоять ночь, иначе разобьешься. Вот такая была страшилка. Ну, в черную фуру наоборот садиться нельзя. Говорили еще про призрачный пост ГАИ, который видно только ночью. Он светится зеленым светом, и тоже нельзя останавливаться, иначе пропадешь.
- Выдумают же люди. Надо будет Макса Вштырлица пугнуть при случае. Он же у нас бывший ГАИшник. Или они своего не тронут, как ты думаешь?
- Не знаю. Наверное, у каждой профессии есть свои пугалки.
- Ну, смотря у какой. Иногда сама работа пострашнее всех этих ужастиков. Я их и в детстве-то не боялся.
- А Хакерша говорила, что кто-то из тамбовских байкеров видел белую стопщицу, - вспомнила Гвен.
- Белая стопщица... которая белая дама что ли? Ковбой, говорят, видел, если не врет. Зачем это тебе сейчас, а? Приснится еще какая-нибудь фигня.
Гвен потянулась за блокнотом:
- Не приснится. Когда о чем-то рассказываешь, перестаешь бояться. А я устала и бояться, и болеть. Хакерша сказала, что это ты ее видел.
- Эх... ничего не спрячешь, Тамбов — большая деревня. Ну, видел. Только это грустная история. И без всяких призраков.
- Расскажи? Если хочешь, конечно. Я не испугаюсь.
- Да верю я... Вот же дети, не можете вы без страшных сказок. Ну ладно, слушай. Только брысь под одеяло, я форточку приоткрою. Ехали ли мы с вызова из Покрово-Пригородного. Едем, темно, фонарей толком нет, окраина, частные домики. И вдруг впереди белая фигура в свете фар. Водитель чуть в кювет не улетел, меня сначала тоже пробрало. Женщина в белом идет вдоль дороги. На дворе конец ноября, грязь, темень, тут и в барабашку поверишь. Хорошо, ехали медленно, там дорога плохая, успел я к ней присмотреться. А когда сообразил, крикнул водителю, чтобы остановился.
- Что сообразил?
- Да что не глюки это. Она хромает, спотыкается, видно, что ей тяжело по грязи идти. Выскочил, добежал. Стоит под дождем тетка в белом платье, вроде свадебном что ли. Старая уже, лет за пятьдесят. Я ей аккуратно, добрый мол вечер, а вы куда это, а зачем? А она мне: в церковь, венчаться. И глаза пустые совсем. Ну, я на нее сразу свою куртку и веду к машине. Еще несу ей что-то по дороге, мол давай подвезу, я сам туда еду, да у меня там поп знакомый. Короче, все, чтобы не убежала. Но не сопротивлялась, ничего. Успокоительного уже в машине вкатил ей, уснула. Ну и погнали на Московскую, под «светомузыкой»(31).
- Это была сумасшедшая? - догадалась Гвен.
- Она самая. Не скажу сейчас достоверно, что с ней такого было. Но знаешь, как-то горько мне стало. Вот что должно было быть у тетки в жизни, если ей самый большой глюк — ее собственная свадьба? Вот тебе и вся белая дама. Что нахохлилась, расстроил я тебя?
- Нет. Знаешь, - произнесла Гвен задумчиво, - это совсем не грустная история. Она хорошая. Ты ведь ее спас. А если бы ехал кто-то … ну просто цивильный, он решил бы, что видит привидение, испугался и уехал. И она бы замерзла. Вот тогда это действительно была бы печальная история, а так все хорошо кончилось. Люди часто пугаются чего-нибудь вместо того, чтобы подойти и посмотреть, как оно на самом деле. И потому видят не то, что есть, а то, чего они боятся.
- Хорошо рассуждаешь для человека с температурой. Здраво.
- А мне уже не так жарко. Только голова кружится. Ты очень правильную историю рассказал. Нельзя бояться, надо подойти и посмотреть. Мне сначала тоже было страшно, а теперь уже нет, - она дотянулась рукой, накрыла его ладонь. Пальцы все-таки горячие, - Спасибо.
- Спасибо ты будешь Юрке говорить, за то, что вскипешнулся вовремя. А наше дело маленькое: привез — отвез. Спи давай, у тебя уже глаза закрываются. Скоро брат твой со смены явится и наша богиня любви на кошках приедет, - он поправил сползшее одеяло, - На здоровой стороне не лежи, дай ей дышать, так легче будет.
Она что-то пробормотала в ответ, уже засыпая. Блокнот не выпустила, держала в руке, так малыши с игрушкой спят.
Милый ребенок. Кажется понятно, отчего Юрка стал звать ее сестрой. На него похоже. Значит, теперь и Ролу, который за товарища к любому черту в зубы сунется, это чудо природы теперь тоже получается родня. Даже байкерятня запереживала. Кажется, Хакерша Гвен знает. А тусовка, что интересно, похоже, и не чухнулась. Ну-ну...
К вечеру, прямо с дежурства, появился Юрка, узнать, как дела. Сидели на крыльце, курили, прикидывали, как быть дальше.
- Короче, сейчас я этого падавана юного заберу и сюда закину, - объяснил Рол, - Пацан сообразительный, на будущий год уже диплом получает. Понять, когда нас с тобой сюда звать, а когда бригаду, у него ума хватит. Но до последнего, думаю, не дойдет. Все в пределах нормы.
Рол встал с крыльца, потянулся и тут же скривился, схватился рукой за спину.
- Ты чего?
- Кажись, спину сорвал на вызове. Ох, нелегкая эта работа — из болота тащить бегемота.
- Тяжелый бегемот попался?
- Да уж, не легонький. Вот твоя сестрица все переживает, что нам с ней хлопот много. Не видела она, какую я вчера женщину-мечту-идиота волок с переломом. Представляешь — вызвали на Бугор. Ну понятно, как в гребеня — так сразу: вторая линейная, Асташин, на выезд. Диспетчерская надеется всю жизнь мною местную алкашню пугать. Ладно, приехали. Названия улицы нет, номеров домов нет, дороги... Вот дороги тоже нет. Метров двести снег. Узенькая тропочка только, машина не пройдет. И тетка эта. Вспомню — вздрогну. В ней килограмм сто пятьдесят. Полезла в погреб за огурчиками, у нее из кухни лаз в погреб. И провалилась. Лесенка под ней не выдержала. Тетка упала, сломала ногу. Вылезти не может. Шваброй подгребла к себе тумбочку с телефоном, уронила ее в погреб и набрала 03. А я же еще и один, при мне только водитель. Подхожу — а дверь заперта. Из-за двери тетка охает, встать мол не могу, сделайте что-нибудь. Ну что? Сначала я, как какой-то гребаный Рембо, выношу ей дверь. Спасибо, она фанерная, простая, вышиб со второго раза. Дальше — лезу в этот чертов погребок. Перелом лодыжки. Обезболивающее, шина, все дела. А вынуть-то ее оттуда как? Вдвоем с водителем лезть в погреб — тесно, не поместимся. Один я ее не подниму, разве что домкратом. Послал Генку «негров» искать. Он пошел, откопал каких-то алконавтов из числа местных аборигенов. Кое-как, с матом-ебом мы выволакиваем тетку на свет божий. Приваливаем на место дверь. Грузим тетку на носилки. Но дальше же еще эти … сугробы. Вот фигею с людей — сами там живут, и всем влом снег почистить. Будут ползать по сугробам как белые медведи и тропочки протаптывать. Лопату взять, видимо, религия не позволяет. Как мы эту бабу перли по снегу, сам не понял. А она еще и под градусом, не иначе, за закуской в погреб лазила. Мы ее тащим, а она оперлась на локоть и частушку над нашими головами поет
А наш батюшка смешной:
В...б мамку за квашней.
Я не буду хлеба исть -
За квашней вчера е....сь.
Короче, имел я за квашней такие вызовы, - закончил Рол.
- Не позавидуешь. Слушай, а на черта тебя одного гоняют? Где бригада?
- Где-где, в рифме! Грипп же ходит, на вызове подцепить — от нефиг делать. У нас уже трое на больничном. Один я с начала зимы хожу как заговоренный. Наверное, зараза к заразе и впрямь не липнет. Вот и таскаю в одиночку всяких... бабушек.
- Понял уже, - Юрка привычно размял кисти, - дернуть тебя что ли?
- Рискни. Только мои мощи с одного рывка на место не встанут, проверено.
- Ладно уж, мощи. Руки за голову прими.
Он резко оторвал его от крыльца, подхватив под согнутые локти, приподнял и отпустил. Рол попробовал распрямить плечи и с облегченным вздохом прислонился к перилам:
- Спасибо. Вроде отошло малость. Черт бы ее имел за квашней, эту бабу!
- По-хорошему, кое-кому нужен нормальный мануальщик, а не я.
- Знаю. Но толку с него, если он мне спину выправит, а я ее через сутки сорву опять?
- Сколько же человек у вас не хватает?
- Не знаю. Всего не хватает, и людей, и машин. Зато хватает ложных вызовов и идиотов, которые до последнего будут лечиться лопухами.
Выглянула на крыльцо Фрейя:
- Ребята, может хоть чаю попьете, а? Что зря стоять, мерзнуть. Государь, ты же с дежурства у нас, заходи, поешь.
- Спасибо Фрейя, сейчас мы. Тут такое дело — потерпишь малость небольшой консилиум? - спросил ее Юрка, - Нашли третьего. Тебе ведь на работу, нам тоже. А одну на ночь я бы пока не оставлял.
- Мне Роланд сказал уже, - Фрейя кивнула, - Делайте все, как вам требуется, только девочке помогите. Долго она так будет?
- Собственно температура может держаться еще два-три дня, - объяснил Рол, - Не кисни, богиня любви, никто девочке пропасть не даст. Мы же все тут. И специалиста я в четвертой нашел приличного, эта тетка фигни не посоветует. Сейчас мы докурим и зайдем.
Фрейя ушла разогревать ужин, а Рол вполголоса продолжил, обращаясь уже к Юрке:
- Короче, если что, кордиамин я принес заранее. Дождемся кризиса, она нам давление уронит так, что мама не горюй. Оно у нее и так-то пониженное.
- Спасибо, Сашка. Не знаю, как я вообще крутился бы один. Вот веришь — в терапии знакомых нет. А она реально профи, по ней видно.
- Еще бы, - Рол пожал плечами, - На себе же проверено. Короче, я погнал, - Рол поднялся с крыльца, - сейчас привезу тебе смену караула. Ужинать не буду. Фрейя и так нас обоих тут закормила, я за неделю столько не готовлю, сколько она за день. Дожидайся нас и топай спать. Кое-кому завтра на работу. Начальство еще не шипит на тебя?
- Сегодня завотделением порадовался за мою личную жизнь. Сделал вид, что он угадал. Сам-то спал?
- Это он так деликатно намекает, что кое-кто затрахался во внерабочее время. А я с двенадцати часов, не с полных суток. Так что жить можно.
Через полчаса мотоцикл Рола снова затрещал во дворе. Из-за его спины выглянул кто-то лохматый и рыжий, самого хиппового вида. Парень, которого Рол привез, больше смахивал на их старого знакомого Ромашку, только потощее и ростом пониже.
Его звали Славка. Был он невысок, серьезен и по примеру Рола хвостат, рыжие волосы туго стянуты на затылке.
- Вот, доставил, - доложил Рол, - теперь на ближайшие три дня я спокоен.
Рыжий был немного смущен, но явно горд тем, что его попросили помочь и вообще доверили нечто действительно серьезное. Его представили Фрейе, и, кажется, оба друг другу понравились. Кошки, во всяком случае, оценили тут же: ластились, терлись о ноги и всячески обращали на себя внимание. От Рола, между прочим, местное кошачье племя шарахалось, вероятно, чуяли собаку.
Гвен дремала. Нового человека в доме она даже толком не заметила.
- Эту барышню зовут.., - тут Рол завис, начисто забыв как зовут Гвен по паспорту, даром, что недавно оформлял на нее вызов.
- Можно звать Гвен, - отозвалась она, не открывая глаз, - Гвиневера слишком длинно. Привет.
- Привет, - он коснулся ее руки, - меня попросили за тобой присмотреть.
- Правильно. Заметь, Юрка, когда я спросил его «третьим будешь?», он даже не сказал «наливай», - Ну, будь, Рыжий. Если что — вот телефоны. Звонить сначала Юрке, ему сюда идти ближе. При любой критичной ситуации дергать сюда бригаду. Ну, сообразишь, не маленький. За давлением следи. И никакой самодеятельности, понял?
- Так точно, - и Славка шутливо откозырял.
- Ты блин еще по стойке смирно встань, чучело, - Рол поморщился, - К пустой голове руку не прикладывают.
***
Гвен едва разглядела Славку и сразу же забыла, кто это и как его зовут. Ей снилось что-то скверное, мутное и горячее, вроде залитого кипятком подвала. А потом в сон (и кто его просил?!) пришел Локи. Он долго убеждал Гвен, что она должна непременно его простить, иначе он не сможет с легким сердцем уехать в Москву. Гвен во сне бранила Локи, пыталась его выставить, уезжаешь мол, так уезжай и кончено. Он не отставал, тормошил ее за плечи, говорил что-то бестолковое, она хотела его оттолкнуть... и проснулась. В доме опять было темно и лампа светила из-под платка.
На нее слегка испуганно смотрел кто-то совершенно незнакомый. Рыжий, как Рыська, веснушек море, глаза большие, круглые, точно как у кошки. Будто Рыська в него превратилась, смешно даже.
- Ты кто? - спросила Гвен шепотом.
- Меня командир просил побыть с тобой, - ответил тот, - Тебе нужно что-нибудь? Ты если что, говори, не стесняйся.
- Ничего, - Гвен провела ладонью по лицу, - Только если опять придет, прогони его, ладно?
- Кто? - удивился рыжий, совсем растерявшись, но тут же пообещал, - Я никого не пущу.
Гвен, уже проснувшись окончательно, сообразила, что говорит что-то не то.
- Не бойся, я часто во сне разговариваю, - сказала она, - Приснилось неприятное.
- Хорошо, не буду бояться. Может, тебе попить принести?
- Принеси.
Он поил ее, придерживая чашку, как будто Гвен могла одна ее уронить. А она рассматривала его с любопытством. Теперь вспомнилось, что это Рол его привез. Почему рыжий его командиром зовет? А вот его имени она не помнит, хотя ей вроде бы его называли. И спрашивать неудобно.
- Почему «командир»? Вы работаете вместе?
- Не, я еще учусь, - он улыбнулся Гвен, застенчиво, только уголками губ, - я практику проходил у них на станции. Там все серьезно. А командир, потому что натурально как на фронте. Его и посылают на самое серьезное. Тяжело там. Но я бы остался, - он осторожно дотронулся до ее щеки, - У тебя жар. Давай, выпьешь лекарство и ляжешь спать. Поздно уже. Хозяйка спит, кошки спят. И ты поспи, тебе силы нужны.
- Успею, - Гвен приподнялась и села, - я и так весь день сплю. Там рюкзак мой под столом, дай блокнот, пожалуйста.
Сначала он все-таки сунул ей таблетку, а уже потом вытащил из-под стола рюкзак и оттуда блокнот для зарисовок, с плотными страницами без линовки.
Гвен пролистала нарисованных вчера кошек и взялась за карандаш. Сон не идет, показывают всякую дрянь... Хоть на что-то отвлечься. У этого рыжего приятеля Рола очень интересное лицо. Жалко, что цветных карандашей нет. Его в цвете было бы интереснее. Вряд ли он будет возражать, что его рисуют, больному человеку многое прощается.
- Зачем? - все-таки удивился тот.
- Я устала все время спать и болеть. Посиди немножко смирно, пожалуйста. Я недолго.
- Так мне не жалко. Просто тебе тяжело, наверное.
- Если я это еще могу, значит все хорошо, - объяснила она серьезно, - Нельзя все время думать о том, как тебе плохо. Мне так легче, понимаешь?
- Понимаю. Ты художник? - спросил рыжий.
- Я тоже учусь, - ответила Гвен и потянула с лампы платок, - не верти, пожалуйста, головой.
Все-таки она очень быстро уставала сейчас. Только и хватило сил на то, чтобы чуть-чуть простроить лицо и положить первые штрихи. Новая учительница в студии не одобрила бы, надо править, но голова не слушается совсем. Гвен опустила блокнот на одеяло.
- Можно посмотреть? - спросил ее новый знакомый.
- Смотри. Только оно еще не готово. Ты прав, спать пора.
- А похож. У тебя хорошо получается.
- Спасибо, - Гвен прикрыла глаза, - Положи на стол. Завтра еще попробую.
- Тебе не напрягаться бы зря, пока температура держится, - заметил он.
- Все-таки, ты не понял. У меня была учительница. Такая, какой уже никогда не будет, - медленно заговорила Гвен. Ей трудно было говорить, но что еще сделаешь, если он непонятливый такой, - Она была прекрасный художник. У нее были очень солнечные картины, особенно акварели. А еще она была больна и знала, что скоро умрет. И она рисовала каждый день. Очень много. Чтобы успеть нарисовать все, что хочет. Потому что пока ты можешь делать то, что любишь, это надо делать.
- Но ведь с тобой ничего такого не случится, - запротестовал он, - Ты не думай даже, ни в коем случае. Даже если вдруг тебе хуже станет, я замечу. И что делать, знаю. Даже в голову не бери.
- Я знаю, что ничего плохого не будет. Просто пока могу рисовать, я в это еще и верю. Верить и знать, это совсем ни одно и то же. Теперь понял?
- Понял. Ты молодец. Только не утомляйся сильно, хорошо? Я завтра здесь буду, хочешь — еще порисуешь. У тебя правда здорово выходит. Что, поспишь теперь? Давай я лампу накрою. А если тебе приснится кто-нибудь стремный, я его выгоню, - пообещал рыжий так убедительно, что Гвен поверила, что у него действительно получится. Во всяком случае, в эту ночь ей ничего неприятного больше не снилось.
А Славка Рыбаков чувствовал себя с утра почти счастливым. Впервые его попросил помочь не кто-то там, а его командир. Ну, это он про себя так Рола прозвал, потому что прозвища его не знал, а звать просто на ты, как вообще-то на скорой у своих принято, все еще немного стеснялся. За месяц практики Славка повидал не все, конечно, но многое. И уверился свято в двух вещах: с таким как его командир можно идти в огонь и в воду, а его собственное место здесь, на станции, куда он после училища и отправится. Правда, когда он с командиром этой идеей поделился, тот ругался долго и замысловато. Выходило так, что Славке, при всей его старательности, на такой работе совершенно не место, потому что «сгорит», «сожрут за полгода» и прочее, пока малопонятное. Будто он сам не знает, что здесь не санаторий!
И вот в первый раз командир сам его отыскал и попросил помочь. Дело, в общем-то, Славке знакомое и несложное. И девочка очень симпатичная. Жалко ее. Никому не пожелаешь так свалиться. Кажется, она — сестра того второго парня, который был здесь вечером. Его Славка раньше не видел. Ну ничего себе повернулась судьба — у него теперь есть два знакомых медика, с которыми можно советоваться, у которых можно чему-то поучиться! Да круто же!
А за эту маленькую художницу пусть не опасаются. Славка тоже не вчера учиться начал, сообразит, что и как.
Он не удержался, сунул нос в ее блокнот. Красиво. Линии тоненькие, легкие. Кое-что еще и красками сделано. Он бы так сроду не смог. Особенно рисунки к сказкам хороши. Замки, драконы, феи... Вроде похоже даже на какую-то книжку, которую он сам в детстве читал.
«Пока можешь заниматься тем, что любишь, бери и делай». Правильная мысль. Наверное, хорошим человеком была ее учительница. Она говорила, что та умерла и знала, что умрет. От чего? Не иначе, онкология. Если так, то надо иметь неслабую силу воли, чтобы еще рисовать и кого-то учить.
А сколько кошек у хозяйки дома! С ума сойти, штук десять наверное! Кошки его всегда любили. Вот на командира они шипели, как-то раз на вызове его даже подрал один особо сердитый кот. Испугался за хозяйку. Ну, они оба за нее тоже слегка испугались, хотя раздышали и довезли живую.
Большая пестрая кошка просочилась в комнату, легла у его ног и замурчала. Вообще, уютный дом. Только не уснуть бы. Кошки, они как-то очень хорошо на сон действуют.
Чтобы не разморило, он поднялся, несмотря на недовольство пригревшейся кошки, прошелся по комнате. Вернулся, поглядел на свою подопечную, тронул за руку тихонько. Спит. Пока все в порядке. Никуда подрываться и никого на помощь звать пока не надо.
***
Юрка не хотел лишний раз вспоминать с того вечера про Геллу. Наверное, ему действительно не стоило ей звонить. Больше года уже не общались, а тут отыскать человека только тогда, когда тебе от него что-то срочно понадобилось. Логично, что она от него отмахнулась. Гелла сочла ситуацию не критической и решила не вмешиваться. Что же, ее право.
Но Гелла неожиданно напомнила о себе сама. Только он на следующее утро собрался идти к Фрейе, на один квартал от дома отошел, как в спину окликнули:
- Поляков, ну стой что ли! Тебя с собаками по всему Тамбову надо ловить, честное слово.
Геллу сложно по голосу не узнать. Да и внешне не особенно изменилась. Все такая же маленькая, изящная, с неизменно безмятежным, фарфоровым будто лицом. Черные глаза насмешливо щурятся.
- Идет и не видит никого, - с укором сказала Гелла, отряхивая снег со своего пышного мехового воротника.
- Здравствуй, Гелла. Ты меня ищешь?
- С добрым утром, Юра. Конечно тебя. Что бы я еще здесь забыла, как ты думаешь? Впрочем... - она запнулась и потянулась к своей сумочке, - ты считаешь, что я стерва, да? Что мне не жалко твою девочку, так?
Гелла достала из сумки и протянула ему небольшой пакет с логотипом аптеки.
- Вот держи, тут все по списку, что ты сам выбрал и что вам потом прописали в четвертой. Витаминный комплекс я добавила от себя, он вполне приличный, на себе проверено. Забирай, пригодится.
Юрка опешил. Ну, конечно, Гелла у нас сейчас едва ли не заведует всей этой аптечной сетью, но вот так вот сходу... Вчера он был твердо уверен, что она вообще не станет помогать.
- Спасибо. Правда, Гелла, это очень вовремя. А как ты...
- Как узнала? Ну, не надо иметь семь пядей во лбу. Позвонила Саше, и он мне все рассказал.
Это было еще удивительнее. Рол с некоторых пор не выносил Геллу и лишний раз говорить о ней не любил.
- И не надо смотреть такими удивленными глазами. Я попросила у него прощения. И он мне все рассказал, что и как.
- Так вы помирились?
- Не знаю. Лично я с ним не ссорилась. Хотя обидела его тогда, понимаю. Но я извинилась. Забирай уже и иди спасай свою красавицу, безотказный ты наш.
- Я сейчас к ней и собирался. Сколько я тебе должен?
- Еще раз об этом спросишь, и я тебя побью. Просто прими к сведению, бизнес-стерляди тоже бывают добрыми. Иногда. Я действительно не смогу ничем другим помочь, Юра.
- Я вовсе ничего плохого о тебе не думал, Гелла. И еще раз — спасибо тебе большое.
- Верю, что не думал, - кивнула та и вдруг взяла его под руку, - Проводишь до остановки?
Они пошли, и всю дорогу Юрка пытался понять, что с ней происходит. Неприступная, замкнутая Гелла находит его сама. Гелла просит прощения. Кстати, он так до сих пор и не знает, из-за чего они с Ролом так разругались четыре года назад.
Какое-то время шли молча. Первой заговорила снова она.
- А вообще это странно, ты до сих пор зовешь меня тусовочным именем.
- Я так привык. Оно почему-то всегда казалось больше твоим, чем то, что в паспорте. Помнишь, на пятом курсе какой-то аспирант на зачете все не понимал, «почему Зина Осипова, когда она Гелла?»
- Забавно, правда? Я всегда не любила свое паспортное имя. Особенно, когда его произносят с отчеством. Скажи, а эта больная, из-за которой весь сыр-бор, она что, твоя девушка?
- Нет. Мой очень хороший друг. Даже сестра.
- Вот как, - Гелла улыбнулась, - знаешь, а это хорошо, что ты прежний. Хоть кто-то не изменился. Опять рвешься помогать всем, до кого дотянешься. Ума не приложу, как с таким настроением ты пошел в хирургию. Какой участковый врач в тебе пропадает!
- Ну почему же пропадает? Как видишь, без практики скучать не приходится. И знаешь, я рад, что вы с Сашкой помирились.
- Мы не мирились, - возразила Гелла, - скорее, в нем просто говорила профессия. Он не мог не ответить на мой вопрос. И еще сказал, что я замаливаю грехи. Что же, может он и прав. Ладно, мне пора. Иди уже, спасай свою королеву Гвиниверу от злых чар.
Гелла высвободила руку, хотела уже уйти, но вдруг развернулась, посмотрела на него изучающе.
- Только не забывай, что даже святым иногда следует отдыхать, ладно? - она потянула руку и пальцами провела по его щеке, - И звонил бы ты хоть изредка просто так. А не только когда кто-нибудь заболеет.
***
Нормальному человеку нужно спать минимум семь часов в день. Но нормальные здесь не работают. Какой нормальный человек согласиться пахать сутками, быть регулярно посылаемым по матери и дальше, общаться с бомжами, алкоголиками, психами и прочими малосимпатичными личностями, не имея права послать их по тому же маршруту? А еще спать урывками, есть когда придется, выговоры иметь чаще, чем премиальные, при такой зарплате совершенно символические. Так могут работать только сумасшедшие. Или скорая.
В тесном подвальчике, где помещается кафе, густо разит водкой и прокисшим салатом. Под ногами хрустит битое стекло. Мужик в пятнистой форме охранника сидит за низким столиком, навалившись на него грудью, и прижимает к голове пропитанную кровью столовую салфетку. Так, похоже, производственная травма. Буйного клиента укрощал, не иначе.
Рядом суетятся девицы разной степени потрепанности. Они пищат, жалеют охранника и мешают работать. Оказать ему первую помощь они уже успели: водка наружно и водка внутрь. Спасательницы, блин!
- Свет тут можно включить?
Тусклые лампочки над столиками создают интимный полумрак. В таком хорошо девок тискать, а не осколки стекла из разбитой головы вынимать. Рол стащил с ближней лампы тряпичный абажур, но светлее стало ненамного.
Охранник увесисто матерится, костерит на все корки кого-то неведомого, кого, кажется, увезли отсюда менты. За соседним столиком сухопарый сержант с туго набитым планшетом на коленях записывает показания толстой барменши. Та трясет разлохмаченными пергидрольными патлами и со слезами подсчитывает убытки. Барная стойка выглядит так, будто в нее угодил снаряд.
- Все беды от баб! - рычит охранник, - Не подняли бы шухер с этим алкашом, не было бы сейчас... Уй....
- Сиди тихо, мужик, не вертись, сейчас закончу.
Еще осколок. Вроде, все. Стерильная салфетка, бинт. Готово.
- Кто-нибудь из вас на улицу, за водителем и носилками.
- Я сам дойду, - охранник пробует встать, но его тут же заносит. Валится боком на соседний столик, роняя с него стакан с салфетками. Рол аккуратно усаживает пострадавшего обратно, тот пытается отбиваться и бухтит что-то обиженное.
- Тихо, говорю. Со мной воевать не надо, ты уже навоевался. Сам никуда не дойдешь — сотрясение.
Надо еще «негров» найти, чтобы вытащить его отсюда. Вдвоем с водителем не дотащат. Охранник крупнее Рола раза в полтора, а водитель Генка — тощий и мелкий, как школьник. Носильщик из него аховый.
Рол окинул взглядом оккупировавших соседний столик девиц. Всегда любопытно смотреть, когда работает кто-то другой, вот они и смотрят. Судя по боевой раскраске, профессия у них самих не очень почетная, хотя и древняя.
- Покрупнее никого нет?
Девки хихикают, а из-за стойки является еще одна, размеров массивных и героических. В плечах даже пошире охранника.
- Я подойду?
- Вполне. Берись и понесли.
Девица морщится, но не отказывается. Четвертым вызывается быть сержант, как раз закончивший с протоколом.
- Козел ты, Ваня! - с чувством говорит девица охраннику, когда они выбираются из кафе на улицу, - Нормальные мужчины женщин на руках носят, а тебя я пру.
- Тебя только козловым краном таскать, - огрызается тот, - Да не трясите, б...! И так башка раскалывается.
Вчетвером они грузят носилки в машину, водитель идет прогревать мотор. Охранник опять ругается, но уже тише, глаза у него делаются мутные. Паршиво. Похоже, шарахнули его сильнее, чем казалось поначалу.
- А давайте я с вами поеду? - девица облизывает губы и изучающе смотрит на Рола, - Может, еще помощь какая нужна?
- Уже нет. Дальше я сам.
- Так не ему, может тебе нужна?
- Брысь, кому сказал. Не прыгай по морозу — рабочее место застудишь.
Она хохочет и исчезает в недрах кафе. Следом хромает по сугробам сержант, вполголоса обещая прикрыть всю эту лавочку.
- Гена, во вторую хирургию. ЧМТ.
- Подстанция, это вторая, Асташин. Я уже почти пустой, еду пополнять «боекомплект».
Но добраться «домой» ему не дают. Трещит передатчик.
- «Цна» вызывает вторую. Примите вызов.
- «Нули»(32), вы что обалдели?! Мне на станцию надо.
- Асташин, не бузи! Выговор давно не получал? - металлическим голосом отвечает диспетчер.
- Лена, отпусти душу на покаяние! С утра без заезда пашу.
- Не шуми. Я же тебя не на аварию посылаю. Интернациональная, 14. Высокая температура. Ребенок четырех лет.
- Лена, у меня свечек нет. Если только укол.
- Так и сделаешь. Все, хватит, не засоряй эфир. Обслужишь вызов и езжай пополняться.
С диспетчером не поспоришь. Задень такую и поедешь на х.. хутор бабушек возить. За Ленкой не заржавеет.
- От девка! - ворчит водитель, - Сразу видно, своих детей нет. Лишний раз мелкого иголками тыкать. Не жалко ей!
- А потом удивляемся, почему нами детей пугают. Ладно, Гена, поехали.
«Сталинки» хороши шириной подъездов. С носилками не застрянешь. Плохи тем, что там обычно не предусмотрен лифт, и на пятый этаж ты со всем багажом тащишься на своих двоих. На дворе девять вечера.
Когда-то бесстрашная хиппушка-путешественница с теплым именем Солнышко рассказывала ему, что характер любого жилья определяется по запаху. Если этой системе следовать, то квартира, где вечером в будний день пахнет чем-то съестным и мясным, а еще свежевыглаженным бельем, должна быть жилищем людей хороших.
Дверь открыла маленькая чистенькая старушка в пестром фартуке. Из того редкого разряда пенсионерок, кто не испытывает потребности портить жизнь ближнему. Что поделаешь, таких на работе попадается мало. Возможно, потому, что они редко набирают 03.
Бабушка причитала, что у внука никак не падает температура, и грозила пальцем дедушке — интеллигентного вида совершенно седому дядьке, чуть помоложе себя. Тот смущенно разводил руками и явно чувствовал себя виноватым, что случайно простудил малыша, видимо, на прогулке.
Дети вообще переносят высокую температуру лучше взрослых. Ребенок, заигравшись, не особо на нее обратит внимание, и взрослые впадают в панику, только тронув его лоб, а малыш и в толк не возьмет, почему надо оставлять игрушки и ложиться в постель.
Этот малыш был не исключением. Охота играть у него не пропала. Тянул игрушечной удочкой из-под кровати ярких пластмассовых рыбок на магнитах и очень огорчился, что ему помешали.
- Привет! - Рол улыбнулся ему, - Клюет?
- Плохо клюет. На речке было лучше, - малыш отложил удочку и разочарованно посмотрел на его белый халат, - Я думал, мама приехала.
- Где же твоя мама?
- В ко-ман-ди-ров-ке, - по слогам выговорил мальчик длинное для него слово.
- А звать тебя как?
- Женя.
- А меня Саша. Вот и будем знакомы.
Маленькие дети обычно не доверяют посторонним взрослым. Но не боятся, если их специально родители не запугали. Этого ребятенка точно никто не пугал, во всяком случае, медиками. Не шугался, дал себя осмотреть. Любопытничал. Потом доверительно шепнул на ухо:
- Только я уколов боюсь.
- Скажу тебе по секрету, Женька, я их тоже боюсь.
- Неправда. Кто взрослые, они совсем не боятся.
- Боятся, еще как. Потому что делать их кому-то еще страшнее, чем когда делают тебе, понимаешь? Давай мы с тобой вот как договоримся: я постараюсь сделать аккуратно и не больно, а ты никому не скажешь, что я их боюсь. Ну что, идет?
Немного подумав, Женька соглашается. Сообразительный пацан, с такими приятно дело иметь. И дед с бабушкой адекватные, вообще подарок судьбы. С детьми-то договориться просто, с родителями проблем бывает куда больше.
- Ну вот и все. Лежи смирно, рыболов. Не больно было?
- Не-а. А ты не скажешь маме, что мы с дедушкой рыбу ловили? А то она ругаться будет. Она нам не велела зимой ходить, а мы ходили.
- Не боись, не выдам. Кого поймали, щуку?
- Окуньков.
- Тоже хорошо. Вот поправишься, в следующий раз может и щуку поймаете. Ну, будь здоров. Засыпай, приснятся тебе твои окуньки, - Рол укрыл малыша одеялом.
Старики переживали, что вернется дочка из командировки, и всем тогда влетит. Похоже, она у них выросла с характером. Да и пацана одна растит.
- Ой, приедет наша мама, она нам задаст. Вась, ну как же ты так, а? Ну далась вам эта рыба!
- Ну что я сделаю, - дед разводит руками, - когда он так просит? Нет, не понимают женщины наших увлечений, а доктор?
- Не всегда. Но переживать маме не о чем. И вам тоже. Температуру сбили, все назначения я вам написал. ОРВИ. Через четыре дня уже бегать будет. К какой поликлинике прикреплены? К пятой? На завтра запишу вам вызов детского врача оттуда. Все будет в порядке.
Он еще в коридор не успел выйти, как щелкнул замок входной двери.
- Папа, мама! Это что, к нам? Что случилось?! - прозвучал высокий женский голос. Старики вышли навстречу дочери, и вот тут она испугалась по-настоящему, - Что с Женей?!
Кто там говорил, что Тамбов — это одна большая деревня? Этот голос он узнал бы из сотни. Так и есть. У зеркала, в распахнутой шубке, прижав к груди шапку, стояла Гелла.
- В порядке Женя, не пугайте стариков, мамочка, - Рол кивнул ей, - Ну вот и встретились.
Гелла обмякла и прислонилась к вешалке.
- Саша, ты? Господи ты боже мой! Что там?
- Ничего серьезного. Бабушка с дедушкой заволновались, что температура у ребятенка долго не падает. Обычная зимняя простуда. В легких чисто. Все хорошо, ну что ты.
- Ох.., - Гелла скинула шубу, бросила ее прямо на зеркало. Сапоги полетели в угол, а она, как была с шапкой в руках заторопилась мимо него в комнату к сыну.
- Солнышко мое! Ну что же такое, ни на день тебя оставить нельзя, мой хороший? Ну как же ты так, а?
- Мама, все хорошо, - отвечал мальчик уже сонным голосом, - не наступи на рыбок, я посплю и еще буду ловить.
- Рыбок... Ой, не обнимай маму, у мамы руки холодные.
- Ты будешь со мной рыбок ловить?
- Буду, солнышко, буду. Только пойду доктора провожу.
Она действительно выскочила провожать его до машины. И что на нее нашло? Еще когда Гелла позвонила ему три дня назад, расспрашивала, какие лекарства нужны для Гвен, Рол удивился перемене в характере своей бывшей сокурсницы. Куда делась та холодная лощеная дама, на которую он наткнулся, придя из армии? Когда Юрка рассказал, что по телефону Гелла его послала лесом и помогать отказалась, Рол уверен был, что как была Гелла бизнес-стерлядью, так ею и осталась. Но скажите, пожалуйста, какой медведь сдох в тамбовских лесах? Ладно, с дитем все в норме. Мама-то чего хочет?
Он молча закуривает. Гелла мнется, прячет глаза, наконец произносит тихо:
- Спасибо, Саша.
- За что? Ничего такого героического я не делал.
- За все, - Гелла подалась вперед. Ей пришлось задрать голову, чтобы посмотреть ему в глаза, - И прости меня, пожалуйста. Я знаю, что тогда страшно тебя обидела. Но если можешь... Я была жестоко не права. И сейчас я это очень хорошо вижу.
- Да ладно, я забыл давно.
- Верю. Просто я должна была это сказать. Потому что тогда, четыре года назад, я сморозила ужасную глупость. А из тебя получился очень хороший врач.
- Ты думаешь? Мое начальство с тобой вряд ли согласится.
- Неважно. Я должна была тебе это сказать, - повторяет Гелла, - Может, поднимешься, я тебя кофе напою?
Он бы и рад застрять еще хоть на десять минут, но нельзя. Если сейчас не доехать и не пополниться, диспетчер опять дернет куда-нибудь к черту на рога.
- Не могу. Я же на смене, а почти весь «боезапас» вышел.
- Как там эта девочка, о которой Юра говорил? - спрашивает Гелла.
- Нормально. У меня хороший пульмонолог знакомый в четвертой, съездили, проконсультировались. Все обойдется, осложнений там нет.
- Слава богу. Если будет еще что-то нужно, ты звони. Прости, сама я действительно ничем не помогу, но за лекарствами всегда обращайся.
- Буду иметь в виду. Но пока все есть. Ты не стой на морозе, еще сама застынешь, и придется еще к тебе ездить.
- Не дождешься! - Гелла улыбается, - Как у тебя легко получилось, а? Женька боится врачей, даром что мама с образованием.
- Договариваться надо уметь.
- Вижу, что умеешь. Своих еще не завел?
- Гелла, мне и одному-то спать некогда. Ну все, ехать пора. Мелкого береги.
Водитель высунулся из окошка:
- Командир, Ленка опять бузит. Дала уличный вызов, потом дескать пополнитесь.
- Вот как знал. Что там?
- Сказали: «Плохо лежит».
- Блин! Опять небось бомж. «Плохо лежит». Что, поехать переложить хорошо?
Он кивнул Гелле и полез в кабину.
Всю обратную дорогу он прокручивал в голове их встречу. Вот уж попал так попал, мир квадратный, поди пойми, с кем за углом встретишься. Он сказал не совсем правду. Того разговора, что вышел у них двоих в первый год, когда Рол вернулся из армии, и захочешь - не забудешь.
Он вернулся на пустое место. К проданной без него квартире, из которой его по-тихому выписала мать. Из всего имущества уцелел только байк, да и то потому, что стоял в гараже у Демона. Неизвестно, что и как тогда сталось бы — Юрка вытащил. Спасибо, что жалеть не стал. Жалость убила бы его тогда, как глоток воды гарантированно убьет раненного в живот. Нельзя было тогда его жалеть — спился бы враз. Жалость — страшный наркотик.
В ту пору он жил у Юрки и устраивался на работу, попутно завязнув в самой мерзкой за всю свою жизнь судебной тяжбе, по счастью, первой и последней. Тут и появилась Гелла, предложила помочь. Лучше бы ей тогда вообще о нем не вспоминать!
Он знал, что Гелла пережила развод, осталась одна с маленьким сыном, но такую Геллу все-таки не ожидал встретить. Строгая, ухоженная дама, неброско, но дорого одетая, с осанкой английской королевы. При взгляде на такую сразу ощущаешь всей шкурой и свою вытертую камуфляжку, и разношенные берцы. Гелла попыталась предложить ему работу, с такими деньгами, что и квартиру можно снимать. Вот только сделала она это так, что вместо помощи вышло хирургическое вмешательство без наркоза.
Гелла посмотрела на него, очень качественно отутюженного армейской службой и тем, чего выпало в Тамбове хлебнуть, и посоветовала... менять профессию. Она много умных слов говорила, про психотравму, про контузию, что он успел получить, про то, сколько нервов медики тратят и прочее. Короче, из всей это дипломатической тягомотины выходило нечто очень неприятное: Рол в армии настолько сдвинулся крышей, что к живым людям его лучше не подпускать. Небезопасно. Спасибо, хоть «вьетнамский синдром» ему не приписала.
Его хватило только на то, чтобы не обматерить ее сходу этажей в десять. Но ничего, кроме «бизнес-стерляди», он тогда Гелле не подарил, ушел и с тех пор старался лишний раз не вспоминать о ней. Он даже Юрке толком не рассказывал, чем кончился тот разговор. К сожалению, в его случае безответная любовь — это явление хроническое и периодически дающее обострения. Не стоит ни одна юбка на свете того, чтобы они ссорились. Это они еще в институте решили, когда оба получили от Геллы полную отставку.
Злился Рол долго, сам не ожидал. Но тогда у него были дела посерьезнее. Не остаться бы натурально бомжевать в родном городе. Жилья-то нет. Чтобы он на работу смог устроиться, близнецы ему у себя прописку оформили. Не сговариваясь.
Похоже, Гелла действительно пыталась помочь, так, как умела. Но вышло у нее, мягко говоря, хреново. Зря она посчитала своего старого друга за инвалида с дефектной психикой. Хорошо еще не посоветовала байк продавать, все равно мол права уже не получишь.
Фиг там! Он все получил. Выгрыз у жизни это место в экосистеме и окопался там надолго и прочно. Хрен вам всем, золотые рыбки!
Устройство на работу, как не странно, прошло без сучка без задоринки. Вообще-то на скорую со стажем берут. Но зачли ему и Саратов, когда санитаром там же подрабатывал, и военный госпиталь на Дальнем Востоке зачли.
Какой «вьетнамский синдром» к черту?! Не был он на войне. Учений хватило. Начальству взбрело в голову дополнить их развертыванием полевого госпиталя. Вот его-то родная артиллерия и накрыла первым залпом. Кто там «бросил валенок на пульт», потом долго раскапывала военная прокуратура. Ну, да, контузия, три осколка, один до сих пор на сувенир остался, на радость патологоанатомам. Но никто на станции чокнутым его не посчитал. Даже психбригада, а уж они понимают в этом толк.
И все-таки то, что Гелла признала, что прокололась, списав его со счетов, вот это, что удивительно, сейчас грело. Не то, что прощения попросила, простил-то он ее по большому счету уже давно, а то, что она сказала. Получился, значит. Ну-ну... Знай наших, бизнес-леди. Это тебе не аптека.
***
Все-таки, человек - чертовски живучее и выносливое существо. Скажи ей кто раньше, что она в состоянии терпеть пятый день жестокую лихорадку и при этом еще и водить по бумаге карандашом, Гвен бы просто не поверила. Оказалось, еще как может. Только поскорей бы все это кончилось.
Линии ложатся на бумагу криво, плывет в глазах блокнот.
- Оставь, малыш, что ты себя мучаешь?
- Так проще, - говорит Гвен упрямо, - я знаю, что я еще могу это делать. Хочешь, тебя нарисую?
- Потом. Когда тебе лучше станет.
Юрка уже осунулся от бессонницы, неделя вышла та еще. Пальцы у Гвен истончились, стали совсем прозрачными, непонятно, как она еще карандаш держит. Глаза запали, губы потрескались.
Неслышно, кошачьим шагом подходит Фрейя, кладет ему руки на плечи:
- Юр, иди отдохни. Я с ней побуду.
Но он только качает головой:
- Славку дождусь.
Хороший парень, сообразительный. Хотя бы за ночь можно быть спокойным. Он появляется часам к девяти, растрепанный, взъерошенный как воробей, без шапки, рыжие вихры пересыпало снегом.
- Командир привет передавал, - с порога доложился Славка, вешая куртку в коридоре на крючок, - Как дела?
- Средне. 39 и 5 к вечеру, сбивается максимум на час. Отойдем на пару слов.
Юрка утащил его опять в кухню, откуда ничего в комнатах не слышно. О том, что беспокоит, лучше с глазу на глаз. Нечего больную волновать, и Фрейю тоже лишний раз пугать не стоит.
- В общем, так. Это уже четвертый день. Как бы не сегодня нам кризиса дождаться. Осложнений нет, воспаление не прогрессирует, но девочка — ты видел сколько весит. Давление падает у всех, насколько его уронит астеник, я сказать не берусь. Кордиамин есть, Сашка оставил. Один кубик, в самом крайнем случае. Что его медленно вводят, ты помнишь?
- Помню.
- Не забудь. Если что не так, звать меня. Любое осложнение на дыхание — скорую. Сам не бегай никуда, буди Фрейю и отправляй ее звонить. Все понял?
- Угу. Да это.., - Славка запнулся, - все будет как надо. Соображу. Опыт уже есть, вон командир не даст соврать.
- Вижу я, что есть. Если б не работа, я бы тебя тут вообще одного не оставлял.
В свое время Рол долго чертыхался, когда этот пацан заявил, что придет после училища работать к ним на станцию. Эта история старая. Обычно с приходом практикантов в напарницы другу доставалась какая-нибудь разбитная девица с далеко идущими планами, которые, однако, дальше левого берега Цны в итоге так и не доходили. А тут прикрепили пацана, азартного и любопытного. Как Юрка понял, выпал тот нечастый случай, когда человек выбирает профессию по большой любви, а не чтобы в армию не забрали.
Рол сходу заявил, что вся эта бравада будет выбита из его нового знакомого самое большее через год работы. Добродушный и по-мальчишески азартный студент в роли фельдшера долго не протянет. Пока этот пацан обрастет профессиональным цинизмом, помогающим не съехать с катушек, от него самого может и вовсе ничего не остаться. Но Славка смотрел на Рола как на своего учителя: вытаращив глаза и с таким щенячьим восторгом, что тому хотелось лезть на стенку.
- Я нарвался на то же, что и ты со своим Эльфенком, - жаловался Рол Юрке, - но она-то, слава богу, не учится в медицинском. Вот что мне делать с этим, блин, юным падаваном?
- Воспитывать, - резонно отвечал Юрка, - на что еще падаваны нужны, как не на то, чтобы из них выращивать джедаев?
- Тебе легко рассуждать. А я точно знаю, что наша станция — не место для таких «спасителей человечества». Через год из пацана там выйдет то, про что лучше вслух не говорить. Но он же блин рвется, как бобик на мыловарню! Насмотрелся на меня, нашел, понимаешь, пример для подражания, мать его!
«Поскорей бы ночь кончилась...» В темноте дом опять сделался страшный и непонятный. Ни на чем не задержать взгляд — сплошные пятна, и все расплывается перед глазами. За окнами ходит, колышется серое. Будто море там и волны бьют в стены дома-корабля, качают его, и от качки отчаянно кружится голова.
«Куда мы плывем?» - спрашивает Гвен, но почему-то никто не хочет ответить.
Чьи-то ледяные пальцы берут за руку. Привидение. Или белая женщина, что идет по обочине неизвестно куда в непроглядную ноябрьскую ночь. При этом совсем не страшно.
«У тебя руки холодные. Иди в тепло, а то замерзнешь».
- Что, командир?
- Пока ничего. Подстрахую тебя на эту ночь. Если что, буди сразу. Без самодеятельности.
- Ты с суток?
- С двенадцатичасовой. Т-с-с, тихо.
«Я не боюсь. Это ведь сказка, правда?»
- Правда, малыш, правда.
Интересно, если голова горячая как утюг, тогда почему мокрое полотенце на ней не шипит? Или это оно уже высохло... Жарко.
«Маме не говори. Слышишь? Не надо».
Гвен проснулась среди ночи как-то легко, как человек, который наконец сумел выспаться. Снов своих она не помнила, только ощущение жара и качки. Вроде бы море мерещилось. Дотянулась, провела ладонью по неожиданно мокрому лицу. Да она вся взмокла как мышь! Ну и дела. Неуютно так лежать. Встать бы и умыться. Лучше при этом никого не разбудить, а то с ней и так много хлопот. Тут всего-ничего, три шага. До ванны она и сама дойдет.
Странно, подняться получилось не с первого раза. Слабость непонятная, такого еще не было. Будто одеяло на тебе целую тонну весит. Гвен приподнялась, опираясь на руки, и этого было достаточно, чтобы Рыжик (опять забыла, как зовут), дремавший в кресле возле дивана, тут же пробудился.
- Что ты? Принести что-нибудь?
- Ничего. Сама. Помоги встать.
Она уцепилась за протянутую руку, и сразу постель, и сама комната стали стремительно рушиться куда-то вниз, как бывает, если во сне откуда-то летишь.
- Ой, падаю, - прошептала Гвен и еще успела удивиться, почему выключили свет.
***
Пробудился Рол глубокой ночью, будто от толчка. Не сразу сообразил, почему свет горит, откуда эти голоса полушепотом. Протер глаза, обернулся к окну.
Горела лампа, с которой в кои веки сдернули платок. Гвен сидела на постели с большой кружкой в руках, пила осторожными глотками. Славка устроился рядом, прямо на краю дивана и поддерживал эту самую кружку под донышко.
- Ну, вот видишь, вот оно и все. Теперь так жарко уже не будет, - говорил он успокаивающе, мягким шепотом.
- Правда?
- Ну конечно. Голова не кружится больше?
- Нет. Только спать хочется.
- Подожди пока. Допивай потихоньку, потом ляжешь. Все хорошо.
Рол поднялся, подошел. Только тут эти двое его заметили.
- Порядок, командир, - сказал ему Славка, а Гвен улыбнулась. Щеки у нее уже не горели от жара. Это Рол сразу заметил. Потом перевел взгляд на стол, увидел пустую ампулу в блюдце и затиснутый в угол за лампу тонометр.
- Что? Кризис? Почему не разбудил?!
Гвен поднесла палец к губам:
- Не ругай его, Саш, мне уже лучше. И Фрейю не разбуди, она только что легла.
- Лучше... Твое счастье. Руку дай, чудушко.
Кажется, можно выдохнуть. Пульс нормальный, температура упала. Что он там ей заварил, кофе что ли?
- Я все правильно сделал?
- Если бы нет, я бы тебе голову свернул. Но сказано было меня будить.
- Это я ему не дала тебя будить, - Гвен подалась вперед, будто заслоняя собой Славку, - Ты и так усталый, ты с работы. А со мной ничего плохого не случилась. Только голова закружилась сильно. И мокрая была вся, как мышь. Теперь ведь все хорошо будет, да?
- Теперь да, - согласился Рол, - ваше счастье, дети, что все у вас в порядке. Вот только заступаться за этого балбеса не надо. Младший персонал должен слушаться старших, и без самодеятельности.
- Виноват.
- Глубокая мысль. До скольки давление упало?
- 80 на 35.
- Я его напугала, кажется, - добавила Гвен, сползая на подушки.
- Вижу, что напугала.
Все-таки он не успокоился, пока не осмотрел ее как положено. Ладно, вот теперь можно верить, что действительно обошлось. Он боялся, что девочка выдаст какие-нибудь осложнения напоследок. Слишком сильно ослабла, а потому не мог Рол ее на одного Славку оставлять, хотя и доверял ему.
- Ты не будешь его ругать, Саш? - Гвен потянула его за рукав.
- Вот потому, что тебе стало лучше, обещаю, что пальцем не трону. Разве что еще раз напомню, что такое кризис и с чем его едят. Как сейчас, голова не кружится?
- Нет. Только спать хочется.
- Вот и спи. Теперь будешь поправляться. Самое неприятное закончилось.
Проснувшаяся рано утром Фрейя застала в комнате сонное царство и полное умиротворение. Спали все. Спала Гвен, в первый раз за эти дни не полусидя, а как все люди, и даже улыбалась во сне. Спал Рол, сидя в кресле возле дивана. Спал на сдвинутых стульях его рыжий приятель, под боком у него свернулись сразу две кошки, они тоже спали.
А Гвен снилась Поляна, весна, черемуха и толпа знакомого народа. Будто на игру они собираются, и Эарин бегает с распечатками правил, собирая последние заявки. Маглор на флейте играет, Мышка дошивает прикид. А солнце яркое, совсем не майское, и надо бы ей от него отсесть подальше, а то жарко и глаза слепит.
В следующую минуту она поняла, что видит это уже не во сне. Солнце било в окно, иней на стекле таял. Гвен зажмурилась и потерла глаза ладонью. Неужели день совсем? Сколько же она проспала? Голова легкая, и все тело легкое, кажется, не будь одеяла, взлетела бы как перышко.
- Доброе утро.
Гвен вздрогнула и обернулась. Ее вчерашний знакомый сидел рядом, прямо на полу у изголовья постели, и играл с кошкой. Толстая мохнатая Рыська лениво пыталась поймать лапами его руку. Помахивала пушистым хвостом. А за ее хвостом из-под стола следил Снежок, тоже нацеливаясь поиграть.
Вот незадача, Гвен не помнила его имени. Совсем. Она помнила, как он в ужас пришел от ее «Ой, я падаю куда-то...», помнила, как он поил ее кофе, вроде Рол за что-то на этого парня сердился, а она заступалась. А вот имя из памяти выпало.
- Привет, - Гвен поднялась и села, обняв колени, - а где все?
- Хозяйка на работе, - объяснил тот, - А командир скоро приедет. Он собаку поехал кормить и в аптеку зайти хотел, тут кое-что уже кончилось. Ты, наверное, есть хочешь? Там завтрак оставили, даже остыть не успело ничего.
Гвен подумала и согласилась. Она неожиданно почувствовала, что действительно очень проголодалась.
- Хорошо. Только мне надоело есть лежа. Вот теперь-то я смогу поесть на кухне, как нормальный человек, - она пригладила растрепанные волосы и нахмурилась.
- Может, я тебе сюда принесу? - неуверенно сказал рыжий, - Ты слабая еще, может, не надо.
- Ну уж нет. Лучше дай мою юбку со стула. Ничего, поем и потом лягу опять.
- Хорошо, давай завтракать на кухне. Тебе помочь с чем-нибудь?
- Не надо, - Гвен решительно покачала головой, - Я сама, отвернись. Понимаю, врач на работе пола не имеет, но ты все-таки отвернись, ладно?
- Могу хоть зажмуриться, - улыбнулся рыжий, в этот момент очень напомнив ей Юрку.
Все-таки, он был прав. Слабость страшная, аж качает. Одеться — полбеды, а вот привести в порядок волосы оказалось проблемой. Фрейя ее причесывала каждый день, но если лежать с растрепавшимися косами, их через час-другой уже не прочешешь. Тонкие волосы, сущее наказание с ними.
- Уже можно? - он обернулся, не дождавшись, пока Гвен ему ответит, - Ой, какие они...
- Что?
- Волосы. Аж светятся, - зеленые, как у Рыськи, глаза загорелись неподдельным восторгом.
- На себя взгляни, сам ведь рыжий.
- Рыжий. А ты почти золотая. Это я не из-за чего-то там, просто действительно красиво.
- Какое там, красиво, - Гвен вздохнула, - расчесывать — одни слезы. Я страшная сейчас, после болезни. Так что не надо. Пойдем лучше завтракать.
- Пойдем. И никакая ты не страшная, просто похудела сильно. Это пройдет.
Она так и не переспросила, как его зовут, неловко было. Рыжий оказался любопытнее кошки. Гвен это сейчас забавляло. Ее вообще все сейчас радовало, как никогда раньше. Солнце за окном, кошки, гоняющие по ковру в комнате бутылочную пробку. Даже собственная слабость не казалась чем-то мешающим, так, просто странно, кажется, что сейчас дунь ветер — и ты улетишь совсем. Отвечать на вопросы нового знакомого было весело. Он ничего пока не понимал, ни почему она — Гвен, ни почему Фрейю зовут Фрейя. Пришлось рассказывать немного и про игры, и про реконструкторов, и про все на свете. Приятель Рола слушал с широко открытыми глазами. Вот же открыли Америку человеку! Когда после завтрака Гвен достала блокнот с набросками, радуясь, что уж теперь-то никакая лихорадка не помешает ей рисовать, рыжий конечно тут же попросил разрешения посмотреть.
- Возьми мою сумку со стола, - разрешила Гвен, - там еще один блокнот лежит и маленький альбом. Любуйся, мне не жалко.
Он зашуршал страницами и через минуту удивленно произнес:
- Погоди, а я про что-то такое читал в детстве. Они сокровища искали, так? Там еще кажется дракон был...
Гвен чуть не расхохоталась. Конечно, он долистал до ее иллюстраций к «Властелину колец»! И видимо, когда-то читал «Хоббита». После вопроса: «А что, там продолжение было?» она рассмеялась в голос. Вот же чудо природы! И притом, ему действительно интересно, так люди не притворяются. Интересна она, кошки, Фрейя, рисунки — все на свете. Пришлось рассказывать, что и как было, примерно от истории с появлением Кольца. А потом предысторию. Словом, Гвен уже добралась до того, как Феанор делал сильмариллы (ну надо же, какой благодарный слушатель попался, когда еще выдастся ей побыть рассказчиком), как со стороны коридора послышался чей-то сдавленный вздох.
Они обернулись оба:
Рол, чье возвращение они за разговорами благополучно не заметили, сползал по стенке, содрогаясь от беззвучного хохота. Поняв, что его заметили, только рукой махнул:
- Эх, молодежь, что с вас взять!
«Ай да Гвен! Ай да королева! Толкинуть человека, можно сказать, не приходя в сознание. Рассказать Юрке — упадет ведь! Вот как, оказывается, эльфы размножаются».
***
Через два дня Гвен засобиралась домой. Конечно, кашель мучил теперь и слабость не прошла до конца, но сессия надвигалась, неотвратимая, как проклятие Мандоса(33), а оставлять хвосты ей не хотелось. Фрейя переживала, уговаривала остаться еще на день. А потом вручила огромную мохнатую зеленую шаль, толстую как одеяло. Оказывается, вот что она вязала, пока сидела возле нее эти дни.
«Теперь не простынешь, это самые толстые нитки, хорошая шерсть. Ну что, приедешь на Новый год?» Гвен обещала приехать обязательно. Фрейя всех звала, и ее, и Рола с Юркой, и Славку. Юрка только рукой махнул, оказывается, ему выпадало по графику в новогоднюю ночь работать.
Славка, который должен был довезти Гвен до самой квартиры, тут же получил строгий приказ за ней приглядывать, пока не поправится совсем. И, кстати, еще раз добраться с ней в ту самую 4-ю больницу, на второе свидание со словоохотливой знакомой Рола.
- Тебе боевое задание, Славка, - объявил ему Юрка, пока Гвен собиралась, - следи, чтобы ее величество не рванулась опять по лесам бегать и даже в библиотеку свою не ходила без шарфа и шапки. А то заработает рецидив. Теперь под твою ответственность. В воскресенье сам дойду до тебя, Гвен, посмотрю как дела. И давай, больше таких приключений не надо.
- Не будет, честно-честно, - она подтянулась на цыпочки и крепко обняла его, - Toronja(34)! Обещаю — больше ни-ку-да. Буду сидеть дома и учиться.
- Ну, все, ребятишки. Вам не болеть! Собирайтесь. Сашка уехал уже, и мне пора. Ему нынче в ночь, и мне завтра с утра выходить на работу. Фрейя — тебе отдельное спасибо за все на свете. И кошкам тоже.
Расчувствовавшаяся Фрейя расцеловала по очереди всех троих. Кошки вились под ногами, не желая, чтобы хоть что-то в этом доме произошло без их участия.
Часть вторая
Право выбора
Перебранка Локи
Я высказал асам,
я высказал асиньям
все, не таясь.
«Старшая Эдда»
Пришло давно ожидаемое время отъезда, но настроение у него с самого утра было отвратительное. День не задался. Начался он с того, что Локи, решивший со всеми старыми знакомыми красиво попрощаться, получил по физиономии. И от кого? От Жанны! Он всего лишь намекнул, что в жизни каждого человека бывает нелегкий выбор, а то, что было в Тамбове, это уже пройденный этап. Ему и в голову не пришло в тот момент, что последние слова Жанна полностью отнесет к Гвен. В следующую минуту Локи словил две крепкие оплеухи, а Жанна захлопнула перед его носом дверь. Ну не стерва ли?!
Нельзя сказать, чтобы он совсем не испытывал мук совести. Не настолько уж Локи был равнодушным человеком, чтобы легко рвать старые связи. Но все воспоминания о бывшей подруге его сейчас раздражали. В конце концов, он же ей ничего не обещал, чего теперь вся тусовка на него взъелась? Мало ли что бывает между людьми. Вон, Жанне ее Глюк который год кровь портит, ничего, его как-то терпят. А стоило ему, Локи, сделать выбор, решить начать новую жизнь — его уже все разорвать готовы. Отдельную обиду вызывала Жанна, вот уж от кого не ожидал. Жанна всегда была тихой и пассивной, еще бы, с таким-то мужем, а тут надо же — полезла ему морду бить. Ладно бы, эльфята, эти малолетние балбесы еще верят в любовь до гроба и мир во всем мире, но Жанна, вечная жертва семейного быта...
Хорошо еще, что не в глаз заехала. Хорош бы он был с фингалом перед самой поездкой. И что ему было делать? Ну не драться же с ней в самом деле!
Кажется, кто-то ему сказал, что Гвен заболела после их разговора. Врут небось. Или это Гвен просто пытается пробить его на жалость. Фигушки — на эти женские штучки Локи не поведется, не маленький уже! Попрощаться красиво не вышло, ну и ладно. Похнычет и перестанет. Ее в тусовке любят даже больше, чем Жанну. Почему-то вся эта эльфячья братия обожает кого-нибудь жалеть. Хотя на самом деле та же Жанна — редкостная размазня, и Глюка в мужья она как раз заслуживает. Непонятно, чего с ней все носятся как с писаной торбой. Что им всем за дело до этой великовозрастной дурищи?
В общем, ну их всех к черту. Уезжать так с музыкой. Уйти со сцены тоже надо уметь. И начнет он, пожалуй, с Галадриэль.
Клуб любителей фантастики «Золотые листья», известный больше как «Лориэн», обитал в подвале дома культуры, в отдельной каморке с раковиной, что давало владычице Галадриэль немалое преимущество перед «Белым древом», собиравшемся раз в неделю в библиотеке, где ничего нельзя было хранить. В «Белом древе» прикиды и антураж хранились у самой Эарин, Изольды и Жанны.
Королева Галадриэль у себя в клубе царствовала безраздельно, а благодаря таким соседям как викинги, которые выгодно устроили Дуба Зеленого сторожем в ДК, могла появляться там почти в любое время. Сегодня, если владычице в последний момент не угодила вожжа под мантию, там должен был собраться пир для узкого круга избранных.
Дуб Зеленый дремал на вахте у стенда с ключами, благоухая пивом, табаком и скукой. На менестреля он даже глаз не поднял. Локи прошел по темному в эту пору вестибюлю, где тускло блестели стенды с работами детского рукодельного кружка да уныло глядел из-за штабеля столов позабытый бюст Ильича. Оттуда вела маленькая дверь на пожарную лестницу, по которой можно было спуститься до подвала, или, как он значился в плане ДК, «нулевого этажа». Здесь уютно светили три лампочки под потолком, а из глубины коридора слышалась гитара: «Что ж вы грустите дамы прекрасные, чем же мне вас повеселить?»
«Чем-чем, гитару настрой, идиот!», - подумал про себя Локи.
Пел Менельтир. Он считался придворным певцом и даже обладал не самым плохим голосом. Но сам вид инструмента в его руках у грамотного человека, по мнению Локи, должен был вызывать нервный зуд.
Менестрель распахнул дверь и вошел. Комната с низким потолком освещалась всего одной люминесцентной трубкой. Вторая мерцала приглушенным синим. Правильнее было бы сидеть на королевском пиру при свечах, но за подобное пренебрежение к пожарной безопасности здесь бы и королеву по головке не погладили.
Галадриэль, маленькая сероглазая блондинка с искусно уложенными под бисерную корону кудрями, сидела в накрытом куском плюша кресле у невысокого круглого стола, бывшего в прошлой жизни бобиной для кабеля. У ее ног на низкой скамеечке примостился Берсерк, самый верный вассал, преданный повелительнице златых лесов практически по-собачьи. А у стола разместились все, кого Галадриэль считала за ближний круг — Тариэль, Румил, Шер, Альдор и Нимродэль. Менельтир с гитарой сидел в углу на верстаке, между швейной машинкой и тисками. Чашу по кругу уже не пускали, каждый пил из своего бокала. Закусывали апельсинами и печеньем. Судя по раскрасневшемуся личику королевы Лориэна, пир был в самом разгаре.
С появлением Локи гитара в руках придворного певца жалобно тренькнула и стихла, а ее обладатель воззрился на менестреля как Гэндальф на Горлума. Менельтир на дух не выносил его, и Локи хорошо это знал.
Все остальные пирующие тоже зависли в недоумении, составив неплохую скульптурную группу. Как посмел чужак, да еще и запятнавший себя неблагородным поступком, явиться на пир, куда и своих-то не каждого пускают?! Конечно, они уже многое знали. Сплетни по тусовке разносятся быстрее, чем грипп. Тем более, что помолвку Локи и Гвен в свое время скрепляла именно королева.
Он все рассчитал правильно: Галадриэль была уже несколько подшофе, а потому благодушна.
- Какой гость пожаловал к нам на зимний пир! - возгласила она, поднимая кубок, - Редко ты бываешь здесь, менестрель, а мы соскучились без твоих песен. Румил, брат мой, чашу гостю!
Вино было дешевым и кислым, но менестрель принял свой бокал с почтением. Прощаться так прощаться.
Стараясь не замечать, каким взглядом прожигает его Тариэль, Локи устроился поудобнее на предложенной ему табуретке и утащил печенье из вазочки под королевским носом.
Повисла неловкая пауза. Менельтир не рисковал продолжать играть в присутствии человека, который хорошо знал цену его музыкальным талантам. Пришлось Галадриэли брать дело в свои руки.
- Мы всегда были рады видеть тебя, Локи, хотя ты и не часто делал честь нашему дому. Может быть, ты споешь нам, менестрель? Давно наша пиршественная зала не слышала твоей лютни.
Локи обвел глазами сводчатый потолок и облупившиеся стены с нарисованными гуашью иллюстрациями из «Властелина колец» в переводе Григорьевой и Грушецкого. То, что его «Кремону» в очередной раз обозвали лютней, пришлось проглотить. Он вытащил гитару из чехла, привычно подстроил и почтительно поклонился Галадриэль, не без удовольствия наблюдая, как она ему улыбнулась и как вытянулась тут же физиономия Берсерка.
- О чем желает услышать государыня?
- О любви, конечно! - засмеялась Галадриэль, взмахнув рукой с кубком. При этом она неосторожности щедро окропила вином вихры Берсерка. Тот бережно промокнул со лба каплю и поднес ладонь к губам.
- Желание королевы — закон, - согласился Локи и тронул струны.
«Ну, будет тебе сейчас про любовь! Прошу любить и не жаловаться!»
На Элиссон Гросс и смотреть-то страшно -
Лютая ведьма Элиссон Гросс.
Она меня заманила в башню,
А может нечистый меня занес.
Пурпурный плащ как пламя яркий
Она мне показывала, дразня:
«Уж я-то не поскуплюсь на подарки,
А ты, красавчик, люби меня».
Это был удар ниже пояса, только знали про то в пиршественном подвальчике ровно двое — Локи да Галадриэль, которой пришлось в свое время проглотить то, что тихая бесцветная художница из компании ее вечной конкурентки Эарин ухитрилась на своей первой же игре приворожить менестреля, на которого владычица Лориэна имела свои виды.
Тонкие губы Галадриэль сжались. Показывать свой гнев не годилось, слишком много вокруг было лишних глаз и ушей. Она позволила Локи допеть до конца и потянулась к вину. Берсерк безропотно наполнил ее кубок.
- Любят люди петь о колдовстве, силы которого не ведают, - мурлыкнула королева, - Кто еще расскажет нам в этот вечер историю о любви, что согреет наши сердца в холодную зиму?
Королеве надо было отдать должное — лицо она держать умела. Не зря же правила Лориэном бессменно уже четвертый год.
Подданные примолкли. Менельтир сидел на верстаке, прижимая к груди свою гитару с труднопроизносимым названием на одному ему известном языке. Название было написано вдоль резонаторного отверстия буквами, издали похожими на арабскую вязь. Прочитать его мог только владелец. Запомнить тоже.
Но тут вылезла Тариэль. Ее терпение сносить присутствие Локи кончилось быстрее всех.
- Позволь, о моя королева, я спою! Думается, я знаю, какая песня будет сейчас уместна и своевременна.
Королева кивнула, и Тариэль решительно забрала у Менельтира гитару. Играла она еще хуже, нот не знала, но абсолютно не комплексовала по этому поводу.
Звонким высоким голосом, на септиму выше, чем по музыке положено, она завела песню из «Бринн Мирдин»(35), и тут скрипеть зубами пришлось уже Локи. Тариэль тоже знала, куда можно ударить.
Незыблема твердыня Камелота,
Британия становится сильней.
Но что за неотступная забота
Тебя не выпускает из когтей?
А все, от бедняка до кавалера,
Все знают, чья в печали той вина:
Прекрасна королева Гвиневера,
Прекрасна, но Артуру не верна.
Королем Артуром на той чертовой игре была сама Галадриэль, а вот роль сэра Бедуира, в которого была влюблена его ветреная королева, досталась Локи. И Тариэль, конечно, не упустила случая ему об этом напомнить.
Прищурив свои и без того маленькие глаза, Тариэль неотрывно смотрела на Локи. Если бы ненавистью можно было зажигать огонь, то пора было бежать за огнетушителем. От злости она даже спутала аккорды.
«Решили, значит, показать, какие вы тут все белые и пушистые! Ну, держитесь! - думал про себя Локи, - Хотите поединок на песнях — будет вам поединок. Такой, что Финроду с Сауроном не снилось!(36)»
Наконец Тариэль закончила терзать безвинный инструмент и припала к своей чашке. И тут же Локи взял новый аккорд.
- Благодарю леди Тариэль, что решила напомнить столь древнюю и всеми забытую легенду. Позволю и я себе рассказать одну историю, которая, может быть, кому-то из присутствующих покажется любопытной.
Тариэль очень кстати вспомнила песни Скади. Она, сама того не ведая, вложила в руки менестрелю неплохое оружие. Теперь он знал, чем ответит этой тусовке.
Умирай - не умирай,
Не попасть тебе в рай,
Равно как не вернуться к девству.
Оглянись, посмотри,
Кто твои рыцари,
Королева без королевства...
Удар попал точно в цель. Галадриэль даже кубок до рта не донесла. Дернулся было со своего места Берсерк, но рука королевы жестко опустилась на его плечо. Краска медленно сходила с лица владычицы Лориэна. Она поняла, в какую ловушку угодила, не выпроводив Локи сразу. Сорваться и устроить ему трепку прямо сейчас — значило дать понять, что обидные слова попали в цель. Так ронять себя в присутствии ближнего круга она не могла. Как бы ей ни хотелось сейчас разорвать эту наглую сволочь, явившуюся сюда, чтобы выставить ее на посмешище, менестреля придется отпустить невредимым. Самое главное, чтобы на него Берсерк не кинулся. У этого ума может и не достать, особенно спьяну.
С этим сбродом, пардон,
Отвоевывать трон,
Может, легче в гулящие девки
Подаваться тебе,
Чем противу судьбе
Поднимать свое знамя на древке?..
Когда Локи наконец замолчал, по подвалу пронесся вздох облегчения. Только Шер из-под своих тяжелых очков с двойными линзами смотрела понимающе. Она хорошо знала цену и Локи, и королеве.
- Зачем в присутствии королевы эльфов вспоминать о жалкой правительнице людей? - наконец нашлась Галадриэль, поняв, что скрыть недовольство у нее все равно не выйдет, а значит надо как-то его объяснить. Возможно, она бы и свела все к очередной порции пафосных рассуждений и тостов, но тут опять вмешалась Тариэль. У нее тормоза отказали совсем.
- И зачем, - подхватила она, - хулит монархов злоязыкий насмешник, не гнушающийся идти к собственной цели по дороге, политой девичьими слезами?
- Злоязыкий насмешник знает цену всему, в том числе и слезам. Но свои долги я помню до последней монеты, тут мне стыдиться нечего.
Тариэль задохнулась от гнева. Удар пришелся точно по ней. Не далее как прошлой весной она до копейки спустила деньги, которые ей доверила Янушка, копившая на блок-флейту. Хранить деньги дома она тогда не могла — ее родители считали, что семейный бюджет - дело общее, а тем, кто получает только стипендию, сбережений иметь не положено. Тариэль давно была прощена и даже вернула часть суммы, но репутация ее с тех пор несколько подмокла, а просыхать медлила.
- Здесь никто не имеет право оскорблять моих верных! - не выдержала королева. Обида, нанесенная Тариэль, дала волю ее собственному гневу, - Смотри, менестрель, не оказаться бы тебе на морозе!
- Конечно! Никто не имеет право отрываться на подданных, кроме монарха. Только он может срывать на них гнев или держать при себе на цепочке тех, кого не хватает честности оттолкнуть.
При этих словах на скулах у Берсерка вздулись желваки. В тусовке давно ходили слухи, что он держится в «Золотых листьях» только потому, что безответно сохнет по королеве, а Галадриэль под это дело напропалую использует сильного и рукастого Берсерка как основную тягловую и рабочую силу. Сейчас королеве Лориэна пришлось даже погладить своего вассала по голове и что-то шепнуть на ухо, лишь бы сидел смирно. Драки еще не хватало!
- Поцелуй его, государыня! - весело сказал ей Локи, - Он заслужил. За такую выдержку памятник надо ставить. А ты не злись, бедолага. Что же поделать, не могу я сто лет сидеть возле одной юбки, как некоторые.
Берсерк в полном соответствии с прозвищем глухо зарычал. Но сбросить с плеча маленькую ручку своей повелительницы он не смел.
- Заткнись! - взорвался все это время молчавший Менельтир, - Какого орка ты сюда вообще приперся?! Покуражиться? У тебя получилось! Доволен?!
- Я был бы во сто крат довольнее, если бы ты никогда в жизни больше не брался за гитару. Но кто я такой, чтобы требовать от тебя этого подвига?
- Слушай ты, позор своего рода! - угрожающе поднялся из-за стола Альдор, - Убирайся прочь, или, слово воина, нас рассудят мечи!
- Слово воина, которого военкомат с собаками искал полтора года! - Локи расхохотался, - Даю тебе слово честного белобилетника, что я и сам уйду. А дуэлью мне грозить не надо. На дуэль вызывает равный равного, если ты кодекса не позабыл. Счастливо оставаться, благородные эльфы! Каждый из вас с радостью бы плюнул на мою могилу, но много ли цветов будет на ваших? И не жалейте Гвен, жалость унижает. Она много счастливее вас, потому что ушла из этого гадюшника раньше, чем научилась так же виртуозно лгать и притворяться!
Тяжелая чаша синего стекла с размаху врезалась в дверной косяк рядом с его головой.
- Ну да, сволочь я, Тариэль, но зачем посуду бить?
- «Старшая Эдда», перебранка Локи, - невесело усмехнулась Шер и налила себе еще вина.
- Не стоит, Шер, все и так знают, какой ты великий ученый, но этот подвал — не единственное место, где народу пофиг на твои очки.
Румил и Нимродэль, самые молодые в «Золотых листьях», так и не рискнули слова сказать в чью бы то ни было пользу. Ошарашенные всей этой сценой, они предпочитали наблюдать за событиями из-за широкой спины Шер и оказались единственными, о ком менестрель ни слова ни сказал. Их он предпочел просто не заметить.
Не дожидаясь, пока Галадриэль решится скомандовать Берсерку «фас!», Локи забрал свою гитару и поспешно покинул «пиршественную залу». Для актера и для вора, как известно, главное вовремя уйти. Этому правилу Локи и следовал. Впрочем, догонять и бить его никто не собирался. Судя по громким голосам, эхом отдававшимся в коридоре, все шишки достались Тариэль за то, что первой начала скандалить.
Взбаламутив «Золотые листья», которые за его спиной превратились в растревоженный улей, Локи поймал такси (ждать автобус ему было лень) и отправился на другой конец города к Эарин. После утренней истории с Жанной он нервничал, но отступать от задуманного не хотел. С Лориэном все вышло именно так, как ему и хотелось, теперь сдавать позиции и по-тихому сматывать удочки значило испортить себе все удовольствие.
Эарин жила в серой панельной многоэтажке с видом на элеватор, который здесь по созвучию давно уже перекрестили в «храм Иллуватара». Когда дома у Эарин толкутся эльфята, дверь здесь открывают, даже не заглядывая в глазок. По крайней мере, в дом его пустят, а дальше придется смотреть по обстоятельствам.
Дверь вообще оказалась незапертой. Локи вошел в коридор, аккуратно отстранил ошарашенную его появлением Мышку и прошел в комнату.
«Смотри, если ты у нас родился в начале Долгого мира, то на момент Браголлах тебе уже лет триста, а ты хочешь играть совсем юного воина, может быть, ты у нас появился на свет позже?» - Эарин водила карандашом по распечатке, похоже, вычитывая чью-то заявку на будущую игру. Локи тоже туда приглашали, но теперь кое-кому придется искать нового Даэрона.
С его появлением разговор пресекся. Все обернулись в сторону двери. Эарин глядела с недоумением, скорее всего, думала, что Локи уже и в городе-то нет. Амрос — с неприязнью, Эльфенок — равнодушно, Изольда — растерянно. Картина «Не ждали», как она есть. Ну, похоже, и здесь без драки обойдется.
- Ты что, еще не уехал? - спросила Эарин сухо. Ей уже все было понятно, может быть, она даже историю с Жанной знала.
- Сегодня вечером, - Локи поспешно снял с плеча чехол с гитарой, - Я на минутку, Эарин. Понятно, тут мне никто особо не рад, но пусть хоть что-то хорошее после меня останется. Какая я сволочь, вам Тариэль еще расскажет. А пока... - с этими словами Локи шагнул вперед и положил «Кремону» Изольде на колени.
- Инструмент должен быть достоин мастера. Отдаю в добрые руки. Я еду налегке, в Москве уже новую заказал. Прощай, Изольда! И вы все не поминайте лихом. Без вас найдется кому меня проклясть.
Локи сдернул кепку с головы и поклонился изыскано, как в спектакле, проведя козырьком по полу. Развернулся и исчез. Мышка так и не выбралась из коридора, глядела на него из-за вешалки вытаращенными глазами. Кажется, Локи был первым, кто сумел лишить ее дара речи.
После ухода Локи в комнате надолго воцарилось молчание. Такой номер был даже для него как-то слишком. Первой заговорила Эарин:
- Не мог не покрасоваться. Ну что ж, и от Горлума, и от Локи бывает иногда польза.
- Открой чехол, Изольда, - предложил Амрос, - там точно гитара?
- А ты думаешь, Локи мог подсунуть туда дохлую кошку? - усмехнулась она, - Нет, он, конечно, тот еще фрукт, но подобные пакости не в его духе, это слишком мелко. Похоже, он и в самом деле решил напоследок произвести фурор.
Но все же, когда на свет показалась «Кремона», у Изольды вырвался изумленный вздох. Она умела ценить хорошие инструменты. Изольда бережно тронула струны — звук был идеальный.
- Ух ты, - протянула Мышка, наконец-то она выглянула к ним, - неужели просто так отдал?
- Так у него новая, - пожал плечами Амрос, - и гитара, и девушка. Такие, как он, никогда ни о чем не жалеют.
- Кстати, Гвен дома нет, - вспомнила Мышка, - девочки сказали, что она простудилась и осталась у кого-то в центре, у Фрейи кажется.
- Ну, раз у Фрейи, значит в надежных руках, - заметила Эарин, - Кажется, тут дело не в простуде. К кому еще как не к Фрейе бегать с сердечными драмами. Локи, конечно, повел себя, как обычно, очень некрасиво, но думаю, наша королева скоро утешится. Какие ее годы?
- Глазам не верю, - Изольда бережно прижимала к себе «Кремону», будто она была живая, - настоящая.
- С драного козла хоть шерсти клок, - хмыкнул Амрос, не испытывавший особого почтения ни к Локи, ни к гитарам, - Изольда, а спой что-нибудь.
- Пожалуй, можно, - задумчиво произнесла та, - Эарин, ты не против?
- Когда я была против песен в твоем исполнении? - Эарин отложила в сторону распечатки с заявками.
Изольда пробежала пальцами по струнам, убедилась, что гитару даже настраивать не надо и заиграла негромко и печально. У нее был глубокий грудной голос, как нельзя подходящий для таких песен.
Ты славить его не проси меня,
Днем от свечи не станет светлей.
А что слава — лишь ржа на имени.
Слушай, что скажу я о моем короле(37).
Балладу о Государе здесь уже все знали. Эта песня в клубе была почти культовой, особенно после прошлогодней «Битвы внезапного пламени», хотя Государем на ней пришлось быть самой Эарин, вытащить на полигон того, кто носил это прозвание еще с Саратова, не вышло. Эарин получила отказ, потому что отпуска не будет и работу сверхурочно никто не отменял. «Руки Государя — руки целителя», - подвела черту предводительница «Белого древа» и пошла искать себе синюю ткань и серебряную тесьму на прикид.
А когда он в последний бой уходил
И я понял, что он не вернется назад,
Он сказал, что за все ответит один,
Я не смог ему посмотреть в глаза.
Только Амрос заметил, что Эльфенок, всегда эту песню очень любившая, молча сидит в углу возле батареи, глядя в одну точку. За все время, пока обсуждали историю с Локи, гитарой и грядущую игру, она вообще не проронила ни слова.
***
День как день, не сказать, чтобы он вышел очень напряжный. Хотя легких дежурств, как и снежного человека, в принципе не бывает, тем более зимой и в гололед. Только настроение почему-то ниже плинтуса. То ли он так надселся за прошлую неделю, то ли просто погода виновата.
- Поляков, я никогда не делился с тобой теорией, что плохое настроение сродни инфекции? Будь добр, сделай веселое лицо, а то отправлю перемываться.
Шутить изволит профессор Александр Брониславович. Он всегда так шутит.
- Есть сэр!
Неудобно изображать щелкающего каблуками бравого служаку, когда на тебе бахилы. И вздернутая вверх ладонь напоминает больше пионерский салют: Юрка старается не коснуться начисто отмытой рукой виска, а то действительно придется перемываться еще раз.
- Вольно, - усмехается Павловский, - Поехали, ребята. Работаем.
Когда двенадцать часов смены позади, на улице уже совершенно темно. Следующая опять дневная. Подменили в последний момент в графике. Неудобно, сил нет. Но кто обещал, что будет легко? Сначала Юрка решил идти домой пешком. Автобусы в эту пору идут уже пустые, час пик давно прошел, а если он сядет, то рискует уснуть и проспать свою остановку.
- Да стой же ты!
Похоже, его окликали уже не в первый раз и Юрка резко обернулся. У входа в аптеку на углу улицы Гоголя стояла Гелла.
- Ну вот, опять ты никого не замечаешь, - она укоризненно покачала головой, - Спишь на ходу, как солдат на марше?
- Привет, Гелла. Это я так, просто задумался.
- Ну, вот ты и попался, - рука в длинной кожаной перчатке с меховой манжетой уцепила его под локоть, - обещал позвонить и сгинул. Проводи пару кварталов.
Они медленно пошли по улице, Гелла никуда не торопилась. Не шла - плыла по вечерней улице, гибкая, легкая. Кажется, он до сих пор не отвык ею любоваться. Бывают люди, которых совершенно не меняет время. Гелла точно такая же, как и была в институте.
- Извини, Гелла. Просто работа. Сама видишь, как скользко, - поспешно ответил Юрка, хотя вовсе не собирался оправдываться, да и не так уж надолго он пропал. Всего чуть больше недели назад виделись.
- Я поняла, - Гелла вдруг остановилась и заглянула ему в лицо, очень внимательно, - Что, тяжелая смена вышла?
- Как и всегда зимой. Я действительно собирался тебе позвонить, но...
Гелла не дает ему договорить:
- Ты сейчас выглядишь как очень усталое привидение. Но может, угостишь даму кофе, а?
Вот это уже сложнее. На то, чтобы засесть хоть в самое простенькое кафе, денег у Юрки просто не хватит, и Гелла это хорошо знает.
- Можно отправиться ко мне, - произносит он не совсем уверенно, - Если ты не боишься крыс.
«Или, если брат мой Феанаро не извел весь запас кофе», - думает Юрка про себя. Вряд ли Гелла боится крыс. Это после стольких загубленных студенческой братией во имя науки лабораторных зверюшек их, бедных, бояться что ли?
- У тебя завелись крысы? - Гелла приподняла тонкие брови.
- Крыс. Его Серега завел. Зовут Хакером. Он удрал из клетки и живет на вольном выгуле. Очень любит гостей.
- Это мило. Надеюсь, он гостей не на ужин любит? Но, пожалуй, давай сегодня обойдемся без крыс, - немного подумав, отвечает Гелла, - То заведение с пирожками, куда мы раньше бегали, еще не закрылось?
- Куда оно денется? Пока стоит наша Центральная, они там без клиентов не останутся. Ты действительно хочешь туда зайти?
- Я соскучилась, - произносит Гелла будто даже чуть виновато, - Надеюсь, мои любимые пирожки с вишней там еще не разучились печь?
- Пока нет. И даже чебуреками до сих пор никого не отравили, - Юрка смеется, - Ну, можем зайти.
В кафе малолюдно. Кофе растворимый из пакетиков, зато выпечка своя. Из-за двух занятых столиков на Геллу косятся с любопытством. Она здесь очень странно смотрится. Ну, не как леди в портовом кабаке, но все-таки немного экзотично. Дешевая кафешка, где не едят, а перехватывают что-нибудь наскоро, чтобы хватило сил добраться до дома. Контингент понятный: народ из Центральной, еще продавцы из соседних ларьков да ППС-ники, чья машина, как правило, торчит на соседнем углу. И вдруг — ухоженная дама в дубленке рука об руку с парнем в серой спортивной куртке и вытертых джинсах.
Впрочем, буфетчица наметанным глазом узнает Геллу моментально.
- Вам без сахара, как обычно?
- Да, пожалуйста. И два пирожка с вишней.
Какое-то время они просто сидят молча. Гелла аккуратно пьет кофе. Пластиковый стаканчик в ее тонких пальцах с обагренными темно-красным лаком ноготками выглядит как фарфоровая чашка. Гелла всегда все делает так, будто ее ловит в объектив видеокамера. Но это все не напоказ на самом деле. Просто она такая всегда. Как кошка, которая красива в любой момент и в любом движении, свернулась ли она клубком, или сидит в засаде, высматривая неосторожного воробья.
Как же давно ему не выпадало такой возможности — просто сидеть и смотреть на нее. И в кои-то веки никуда не торопиться. Кажется, с того самого дня, как Гелла из провизора стала заведующей, и Юрка уже не мог встретить ее в той угловой аптеке.
- Ты так смотришь, что мне даже есть неловко. Юра, что с тобой? - Гелла ставит свой стакан на стол и подпирает кулачком щеку.
- Ничего. Просто я рад тебя видеть.
- Что ж, поверю. Ты уже сам работаешь, или ваш Железный Феликс пока не рискует отпускать тебя в свободное плавание? - Железным Феликсом в Центральной называют профессора Павловского, действительно чем-то похожего на знаменитого чекиста.
- Если что полегче, уже сам.
- Ну, ты делаешь успехи, как я погляжу. Но все так же падаешь от усталости. Все-таки хорошо, что они здесь не разучились печь, - Гелла берет с блюдца второй пирожок, - нигде больше таких не делают. Разве что в Саратове было что-то похожее. Помнишь тот ларек у 3-й Советской, где мы практику проходили?
- Еще бы! Мечта голодного студента. А «ядовитую» столовку, где однажды целая группа отравилась? Четверокурсники, кажется.
- Ага. Привезли этих бедолаг в нашу смену, и все они хором просили нас никогда в этом страшном месте не обедать, - подхватывает Гелла.
- А Валентиновну помнишь? «От меня без пересдачи даже ваш завкафедрой не уходил!»
- Еще бы, такое забудешь! Юра, вот я до сих пор не пойму, как ты этой старой грымзе ухитрился терапию сдать с первого раза?
- Да я и сам не знаю. В нашей группе было всего трое парней. Двоих она сразу на пересдачу прогнала, а девчонки к ней не шли отвечать, боялись. Ну, на улице жара, ей надоело в аудитории сидеть, стала вызывать по одному. А я просто спать хотел. Всю ночь учил, и уже как-то без разницы, на что сдам. Сижу, смотрю в окно. Она принимала в шестой, помнишь, там в простенке портрет Бурденко висел. Вот смотрю на окно, на портрет, а Валентиновна мне: «Что вы, Поляков, на Николай Ниловича оглядываетесь, думаете, что подскажет? Он хирург, а вы на терапию пришли. Идите отвечать!» Ответил. Вот хоть убей не помню, что мне досталось. Никаких дополнительных вопросов не задала. Спросила, какую я специализацию буду выбирать. Я ответил, что ортопедию. Она поморщилась так, говорит: «Слава богу, Поляков, что я не доживу до того момента, когда вы будете сами оперировать. Давайте зачетку».
Взял не глядя, выхожу, думаю, ну все, трояк. Прямая дорога на пересдачу. Посмотрел - «отлично». Наверное, она просто устала уже с нами.
- А я сдала ей на «четверку», - качает головой Гелла, - И на пересдачу меня не пустили. Дескать, с вас, мадам, и «четверки» хватит. Девчонок она всегда валила злее, чем парней.
Студенческие воспоминания у них общие, как и тусовочные. Именно Гелла когда-то притащила Юрку в компанию саратовских ролевиков, он тогда был на втором курсе и еще оставалось на что-то время, хотя и в лес он всегда возил с собой конспекты и книги.
Через год Гелла торжественно заявила, что с таких развлечений надо слезать как с наркотиков, а 90% ролевиков - конченные психи. Юрка возражал, хотя и сам уже отошел от дел — учеба, работа, практика, тут не до жиру. Хорошо быть беспечным младшекурсником, который еще не знает, что почем. Только это ненадолго.
- Ты не скучаешь по Саратову? - спрашивает она вдруг, когда уже вспомнили всех институтских преподавателей, и экзамены, и первую практику.
- Знаешь, нет. Там было хорошо, не спорю. Трех самых лучших друзей я повстречал именно там. Но сейчас этот город воспринимается как, - Юрка задумался, подбирая нужное слово, - Как часть детства, что ли. Был такой студент, редкостный балбес, как я сейчас понимаю. Только к четвертому-пятому курсу поумнел малость. Там было хорошо. На встречу выпускников я бы с удовольствием съездил. Но скучать - пожалуй что совсем не скучаю.
- А я скучаю, - Гелла опускает глаза, - Наверное потому, что тогда я была на своем месте. И все было очень просто. В юности вообще весь мир кажется простым. Может, поэтому нам так больно взрослеть. Ты не замечал?
- Нет. Почему обязательно больно? Скорее уж интересно. Ты обретаешь то понимание, к которому раньше не мог приблизиться по возрасту. А все, что дорого и близко, так ли иначе остается при тебе.
- Значит, ты до сих пор не повзрослел, - произносит Гелла почти нараспев, - И это к лучшему. Ты прежний, и это хорошо. А вот изменилась, Юра. И так изменилась, что сама уже не верю, что та девчонка, это тоже была я.
- Гелла, - он осторожно накрывает ее руку своей, - тебе же нет еще тридцати, а рассуждаешь так, будто уже все пятьдесят. И совсем ты не изменилась. Вот нисколько.
- Угу. Злобная бизнес-стерлядь, менеджер с медицинским дипломом, - говорит она неожиданно резко и высвобождает руку, - Это я-то не изменилась?
- По-моему, ты просто на себя наговариваешь. И насчет злобной, и насчет стерляди. У тебя просто своя жизнь.
- Своя.., - повторяет Гелла отрешенно, - а у кого-то — десятки чужих жизней, собранных по кусочкам. Так?
- Ну, это уже, скорее, к Роланду. У нас такие вещи происходят куда реже, - Юрке очень хочется снова вывести разговор к институту, к беспечной студенческой вольнице. Он никак не может понять, что на Геллу нашло. Когда бы она рискнула ему исповедоваться? Вообще, показать свою слабость? Что-то определенно перевернулось в этом мире.
- Мне хватило. Знаешь, я до сих пор чувствую себя дезертиром, - голос у Геллы начинает странно дрожать, - ведь я даже не попыталась. Просто испугалась, что никогда не смогу работать. Но я не могла видеть ее. Еще в институте не могла. Анатомичка это одно, а когда знаешь, что кто-то ушел у тебя... Что она прошла рядом... Мне стало страшно.
- Она - кто? Смерть? - опешил Юрка.
- Не произноси вслух, Юра. Ты ведь все понял. Не смогла. Я испугалась, что сорвусь, сойду с ума. А у меня ребенок, - Гелла опустила голову.
- Тогда к чему себя винить, ты ушла ради Женьки, - сказал он мягко, - И все правильно. Ему нужна мама. Кстати, сколько ему уже?
- В мае будет пять. Я все понимаю... Но ведь... другие же могут.
- Кто смог, тот и смог. Тут не в чем себя винить, Гелла, - он снова берет ее за руку и на этот раз она не отталкивает его.
- Забавно... - Гелла снова улыбается, - все-таки забавно, что ты сохранил за мной это тусовочное имя, а я зову тебя твоим настоящим.
- А меня и народ зовет в основном по имени. Государем — только на играх, а вне игры так называет в основном Эльфенок.
- Угу. Твой верный Санчо Панса, знаю. И на играх тебя чаще звали не «государь», а «лекаря по жизни!»(38).
- Ну, это уже карма, - Юрка разводит руками, - На всякий чих: «Ну ты же медик». Вот и крутишься как умеешь.
- А еще ты не умеешь говорить «нет», - добавляет Гелла, - Совершенно не умеешь, и многие этим пользуются. Кстати, как поживает твоя королева Гвинивера?
- Вернулась домой. Температура упала, пошла стадия разрешения. Так что ее величество готовится к сессии.
- Кажется, я ее помню, на Поляне... Такая молоденькая, с косами, да? - Гелла слегка щурит глаза, и становится хорошо видна темно-синяя линия, проведенная вдоль век, - Спас девочку и хорошо. Но все-таки, иногда уметь сказать «нет» бывает полезно. Я прошу тебя, Юра, - она вдруг перехватывает его руку и сжимает пальцы, - если ты почувствуешь, что выгораешь, что нет больше сил ни работать, ни просто жить — приходи. Я найду, чем тебе помочь. Сейчас я действительно могу это сделать.
- Приду, - Юрка кивнул ей с самым серьезным видом, - Обязательно приду. И скажу: привет, Гелла, не завалялось ли у тебя в аптеке немного цианистого калия? Если я однажды не смогу работать, значит, мне на свалку пора.
Он думал, Гелла сейчас в своих традициях примется его ругать и учить, но она только вздохнула:
- Ты всегда был немного сумасшедшим, и, кажется, это неизлечимо. Может, оно и к лучшему. Но все-таки, обещай, что ты мне позвонишь. А то обижусь.
Он обещал, на том и расстались. Геллу ждал Женька, а его самого — брат и работа, до которой еще не мешало хотя бы попробовать выспаться.
Брата дома не было. О том, как Серега провел первую половину дня, было ясно по полной пепельнице у вечно шумящего системника и двум пустым пивным банкам под столом. По монитору рассыпалось «звездное небо». Ясно, скучал, гонял монстров в «Страйке» и свалил. На мишени для «Дартс», где обычно приколот портрет Билла Гейтса, дротиком пришпилена записка «Ушел на сисопку» (39). Это теперь до ночи, если потом ни у кого не зависнет, хоть у той же Хакерши.
Юрка отцепил и скомкал записку, забрал со стола пепельницу, чтобы ее вытряхнуть. Опять кое-кто бардак развел. Впрочем, и он-то хорош. Затеял тогда разбирать книги, да так и не закончил, и в комнате черт-те что. А завтра на работу. Часы показывали начало одиннадцатого, но спать не хотелось.
Вытряхнул окурки и банки, отправил скопившийся хлам в мусоропровод, тряпкой быстро прошелся по коридору (стоило бы нормально полы помыть, но уже точно не сейчас). Книги затолкал обратно на полку, все равно некогда с ними сейчас возиться. Когда убирал, откуда-то сверху слетел узкий белый листок. Юрка поднял его, хотел уже выбросить и остановился.
Ну надо же! Чего только не найдешь при уборке. Полоска бумаги была обрывком кардиограммы. И прямо по линиям, следовавшим биению чьего-то сердца, был сделан рисунок шариковой ручкой. Простенький, немного карикатурный. Два улыбающихся парня и и маленькая черноволосая девушка с аккуратной прической и челочкой в три завитка. С верхней части рисунка над ними опустила голову большая черная змея, хвостом обвившая ножку чаши. Во рту она держала табличку с надписью «сессия».
Черт возьми, какую древность выкопал. Это же он сам, рядом Рол, а девушка — Гелла. Кажется, их кто-то с Сашкиного курса рисовал. Точно, Рол тогда был на третьем курсе, а они с Геллой — на втором. С чего вдруг оживают старые тени? Гелла нарисовалась, теперь вот это... Может, Сашке не стоит это показывать, расстроится. А Гелла бы оценила наверняка.
А ведь она, похоже, скучает. По-другому эти их посиделки с кофе не получалось объяснить. Все-таки, Роланд не прав. Если Гелла и скажет какую-нибудь гадость, то не со зла, не из природной вредности. Просто она пуганая, и на всякий случай везде предполагает какую-нибудь дрянь, как мнительный человек любое ухудшение самочувствия трактует в сторону серьезной и опасной болезни.
«Ты говоришь, что нужен. А вот подумай — случись что с тобой завтра, кто к тебе придет? Если ты сам заболеешь, кто с тобой, кроме брата, будет возиться?» - сказала она на прощание, и сразу бросилась извиняться. Сашка бы вспылил, а Юрка даже не обиделся. Было бы с чего. Гелле много кто помог, когда они с Женькой одни остались? Рол был в армии, а Юрку она просто прогнала, заявив, что ничего от него не возьмет. Да и толку от него было немного. Самому зарплату не платили в срок, да и какая она у ординатора.
Единственная помощь, которую Гелла согласна была принять от него в ту пору, - она разрешала себя кормить. Юрка таскал ей в аптеку бутерброды, пирожки и деревенское молоко, когда мать его привозила из Тамалы. Гелла высиживала на работе по двенадцать часов. Женьку, ему тогда было месяца три, она брала с собой и он спал в подсобке, куда с трудом помещалась коляска. Когда надо было его покормить, Гелла запирала дверь и вешала табличку «Технический перерыв». Она сумела доказать начальству, что незаменима, и через год пошла на повышение. Юрка радовался за нее — теперь Гелла с Женькой не пропадут. И огорчался, что заходить в аптеку ему больше не к кому.
Про что они говорили сегодня? Как раз о помощи. Кто и кому окажется нужен, если что случится. Быть нужным — ну, здесь это уже профессия. Даже нет, скорее привычка. Если я могу это сделать, значит, беру и делаю. Нечего тут оглядываться.
«Все мы кому-нибудь нужны». Так он Гвен утешал. А кому он сам нужен, ну, кроме родных, конечно? Нет, фигня это все. Гелла не учла той простой вещи, что Юрка никогда помощи не просил. Как-то до сих пор хватало самому все разрулить. А случись что — есть брат, есть Роланд, в котором он уверен как в себе самом. Короче — нефиг возводить абстракции. Неприятности надо переживать по мере их поступления. Сейчас-то все в полном порядке.
Юрка бережно разгладил листок, снял с полки другую книгу и заложил его между страницами. Пожалуй, в записках старика Пирогова портреты будущих медиков будут на своем месте. Что им, в самом деле, делать в «Хрониках Амбера»? Надо будет не забыть показать рисунок Гелле при случае. Раз уж ее потянуло на институтские воспоминания, ей будет приятно, что он сохранился.
За окном глухо вздрогнул воздух, будто долетело эхо от далекого выстрела. Юрка подошел и отодвинул штору. Над башней элеватора, в сумерках совсем черной, рассыпались зеленые и красные искры. Потом хлопнуло сильнее, и в небе вспыхнул и посыпался огненными брызгами золотой фонтан.
День не был праздничным, скорее всего, кто-то свадьбу играл на набережной Цны или день рождения отмечал. Такие внеурочные фейерверки Юрка считал хорошей приметой. Каждый раз цветные искры над центром города обещали что-то притяное: тихое дежурство например, или лишний выходной, когда можно выспаться по-человечески и выбраться повидать старых друзей.
Пока все идет удачно. На работе обещали наконец-то утрясти нормальный график. Гвен выздоравливает. Год заканчивается и даже не в полном раздрае. Правда, в новогоднюю ночь он опять на работе, но это как раз терпимо. Вот сейчас Серега со своей сисопки подгребет и можно будет ужинать.
В кухне было тихо, только Хакер шуршал где-то под мойкой, грыз сухарь. «Надо тебя все-таки выловить, чувак, пока ты к соседям погулять не ушел, - подумал Юрка, - а то что-то ты уж больно дикий стал, совсем в руки не даешься, а раньше был нормальный ручной крыс». Словно уловив его мысли, Хакер перестал шуршать, зато заурчал холодильник.
«Так, а что мы жрать-то будем?» Юрка сообразил, что последние дни он не очень-то следил за деньгами, а до аванса еще неделя. Вся надежда на Серегу.
В холодильнике было пустовато, как всегда под конец месяца. Нашлось там только то, что брат называл «оккупантским пайком»: пол-десятка яиц, пакет молока и пара куриных окорочков (кура-млеко-яйки).
Пока возился с ужином, размораживал курятину и выуживал из ящика худо-бедно пригодные для чистки картофелины, за окном повалил снег. Брат где-то пропадал, и все шло к тому, что он и в самом деле не вернется до утра. И тут позвонили в дверь.
Явился Ромашка, в снегу по уши, на шапке целый сугробчик улегся. Видимо, пешком топал.
- Хай, Склифосовский! А где наш Феанорыч? - спросил Ромашка, отряхиваясь как кошка — целиком.
- А Билл Гейтс его знает! Может до полуночи со своей фидопойки не вернется. Проходи давай и оттаивай. Чаю тебе сделать?
- Давай. Только я ненадолго. Думал пару фильмов у Сереги для Зайки списать. Я болванки оставлю тогда, передашь?
- Передам, - Юрка забрал у друга конверт с чистыми дисками и оба прошли в кухню, - тебе зеленый?
- Подожди, у меня с собой, - Ромашка втащил в кухню свой бездонный рюкзак и извлек оттуда маленький бумажный пакетик с каким-то иероглифом.
- Что, подарок от гуру для достижения безначального дао? - не удержавшись, подколол его Юрка.
- Почти. В наш чайный магазин на центральном рынке стали возить чаи из Тибета. Ты заценишь, я знаю. Мощная штука.
Чай оказался странен. Юрка так и не понял, нравится ли ему это условно тибетское зелье. В происхождение чая не очень-то верилось. Зато Ромашка блаженствовал. Он восседал на табуретке, скрестив ноги по-турецки, грел ладони о свою чашку, с удовольствием вдыхал душистый пар.
- У тебя такой вид, словно ты сейчас в транс впадешь.
- Ну как, вкусно? - спросил Ромашка, жмурясь.
- Загадочно. Но я бы согрешил против всех китайских и тибетских традиций и добавил бы туда варенья.
- Как знаешь. А я с китайцами соглашусь — чай штука самостоятельная. Ему ничего не нужно, он и сам по себе хорош.
- Тебе виднее, ты же у нас эксперт. Еще заварить?
- Не могу, я всего на полчаса. На вокзал бы не опоздать. В без десяти час поезд.
- Провожаешь или встречаешь?
- Первое.
Ромашка провожал и встречал почти весь знакомый ему тусовочный народ.
- Кто на этот раз? - спросил Юрка, возвращая чайник на плиту.
- Локи, - коротко ответил Ромашка и сразу добавил, - Я знаю, что ты ему хочешь интерфейс начистить за нашу Гвиниверу. Но, наверное, лучше ему уехать неповрежденным.
- Чтобы дать Локи по шее, придется занимать очередь. Не знаю уж, что он за музыкант, но как человек — он действительно скотина. Пусть едет, действительно, меньше проблем будет на тусовке. Дней десять назад он бы еще отловил по зубам, да и то скорее от Фрейи, чем от меня.
- Как там Гвен? - тут же спросил Ромашка.
- Считай, порядок. Перебралась обратно к девчонкам на свою квартиру. Сидит рисует, к сессии готовится. На неделе зайду проведать.
- От меня привет там передавай, - Ромашка поднялся, - Ну что, побежал я?
- Погоди, давай с тобой пройдусь. Не буду я Локи убивать, не переживай. Просто на вокзале в круглосутке кофе куплю. Все магазины вокруг позакрывались, а брат мой Феанаро последнюю банку приговорил.
Ромашка прыснул со смеху:
- Государь, ты знаешь, что попрешься за своим кофе через настоящий Битый Лед? Там сейчас приморозило, гололед зверский. Я три раза шмякнулся, пока дошел.
- Фигня война, а без кофе мне завтра каюк. Вставать-то в шесть.
Это было не совсем правдой. Юрка прекрасно мог найти магазин и на Полынковской. Но ему вдруг захотелось сходить и лично убедиться, что Локи действительно уехал и уже не вернется. Для спокойствия, что ли... Когда он утешал плачущую Гвен, которой Локи в бреду мерещился, и она то ругалась с ним, то просила вернуться, вот в ту пору менестрелю действительно было небезопасно попадаться Юрке на глаза. Но теперь Гвен была почти здорова и, кажется, успокоилась. Тем более, теперь есть кому ее поддержать и отвлечь от мрачных мыслей. Все-таки, вовремя Славка там появился. Так что пусть Локи катится в свою Москву и не возвращается. Надо ставить точку.
Погода была так себе. Снежок мел, пушистый, легкий, мороза не было — гуляй не хочу. Такую погоду любят романтически настроенные парочки. Но под снегом — отполированный сотней каблуков и подметок лед, ноги предательски скользят, и вся надежда на то, что снег в случае чего смягчит падение. Такая коварная погода редкостно богата на переломы и дорожные аварии. Значит, Юрке и завтра предстоит тяжелый день. Нет, кофе на вокзале надо найти обязательно.
Вокзал в городе маленький и тихий. Скорые поезда останавливаются здесь всего на пару минут. В огромные окна светят фонари с перрона, голос диспетчера отдается в стенах гулким эхом. Не прислушаешься, так и не разберешь, прибыл там поезд или убыл.
«...нумерация вагонов начинается с головы поезда. Вагоны пятый, шестой и восьмой находятся в хвосте поезда», - вещали над головой динамики.
Локи ждал Ромашку в привокзальном кафе. Чистенький, подтянутый и налегке, всего с одной небольшой спортивной сумкой. Он пил чай у стойки и говорил что-то приятное улыбчивой молоденькой буфетчице в накрахмаленном кружевном колпаке. Локи быстро набросал что-то на салфетке и вернул ей вместе с опустевшей чашкой. Белый квадратик тут же исчез в пухлой руке с броскими цветными кольцами.
Увидев Ромашку, Локи махнул ему рукой, подхватил сумку и вышел из кафе. Только тут он заметил Юрку и напрягся.
-Э..э. Привет.
Тот не стал отвечать.
- Присядем что ли, - предложил Ромашка, - перед дорогой. До поезда минут двадцать.
Они сели в зале ожидания, напротив ларька.
- Ты что же, без гитары едешь? - спросил Ромашка, разглядывая небогатый менестрельский багаж.
- А я ее подарил, - Локи изобразил улыбку во все тридцать два зуба, - просто взял и подарил. Изольде. Ее гитару так и не починили. Пусть у нее живет. Чем меньше везу, тем лучше.
- Чтобы потом говорить: я бросил все и уехал в Москву? - вмешался Юрка, хотя дал себе зарок молчать.
- Ну, типа того, - Локи взглянул на него с опаской.
«Зря я сюда пришел, - думал Юрка, помимо воли начиная злиться, - Прекрасно знает, зараза, что о нем думают, но строит героя. И здесь играет! Если он сейчас спросит, как дела у Гвен, точно огребет по физии!».
- Буду начинать новую жизнь, - продолжал Локи, натянуто улыбаясь, - чтобы все с нуля, ну почти с нуля. Вот и решил, пусть останется от меня здесь что-то хорошее, вот хотя бы гитара.
- Да не вопрос, - согласился Ромашка, - «Кремона» твоя действительно хороша.
Его прервало очередное объявление по громкой связи.
«Скорый поезд №47 Балаково-Москва прибывает на третий путь. Нумерациия вагонов начинается с хвоста поезда. Скорый поезд №47...»
- Ну, я пошел, - Локи поднялся с явным облегчением, - в хвост.
Балаковский скорый, один из ночных поездов на Москву, стоял только пять минут. Времени как раз, чтобы добежать и вскочить на подножку.
- Не поминайте лихом, может, вернусь еще, - с этими словами Локи скрылся в вагоне.
- Не вернется, - заключил Ромашка, когда огни последнего вагона скрылись вдали под мостом.
- Скатертью дорога, - пожелал Юрка вслед ушедшему поезду, - Пойдем, что ли?
И они ушли. В ларьке на вокзале нашелся растворимый кофе, правда, довольно паршивый, наверняка кислый на вкус, но все лучше, чем ничего.
В ночном городе
В эту белую ночь да в темные времена
ДДТ
Вдвоем с Ромашкой они дошли через привокзальную площадь до Коммунарной улицы, туда, где она убегала под рельсы в путепровод, и распрощались.
«Можно поставить точку, - рассуждал Юрка, шагая в сторону автомоста, - Не забыть бы завтра на работе узнать насчет графика, что там поменялось под праздники». Под ногами хрустнуло — россыпь мелких сверкающих квадратиков покрывала снег. В фонарном столбе красовалась большая вмятина. Кто-то прислонил к нему покореженное лобовое стекло.
«День жестянщика...»
- Вы не подскажете, тут автобусы еще ходят?
Эти трое вышли откуда-то сбоку и преградили ему дорогу. Но спрашивали вполне мирно и вроде не походили на гопников.
- Теперь уже нет, - ответил Юрка тому, кто спросил, длинному невзрачному парню в черной трикотажной шапке и черном же пуховике, застегнутом под горло.
- А такси? - спросил второй, поплотнее и пониже, голос у него был сиплый, словно простуженный. Третьего, самого мелкого, без шапки, Юрка почти не разглядел. Этот держался в стороне, будто специально стараясь не попасть в поле зрения. Правда, все эти странности до него дошли много позже. Пока же он просто указал рукой в сторону вокзала:
- Вот там у вокзала всегда есть такси. Идите прямо и не сворачивайте.
Он успел занервничать, когда увидел, что они обступили его с боков. И руку длинного, который замахнулся первым, перехватить успел. Но третий, который прежде старался не лезть в глаза, вдруг оказался слева совсем рядом. И Юрка не понял, когда у того в руках оказался нож. Он только боковым зрением поймал блеснувшее лезвие. А потом вдруг стало невозможно вдохнуть и подкосились ноги.
Спустя секунды он стоял на одном колене посреди совершено пустой улицы и ладонью зажимал левый бок, а те трое уже удирали куда-то вдоль заводского забора, прихватив его сумку, которую сорвал с плеча длинный.
Удивительно, что его не вырубило сразу. Под пальцами пульсировало живое, теплое, но крови, кажется, почти не было. Боли он тоже пока не чувствовал, только быстро нарастающую дурноту. И очень отчетливо сообразил, что это как раз и плохо, что крови мало. Значит, нож не скользнул по ребрам, значит, проникающее. Приехали...
Тут нет поблизости телефона, а от вокзала он далеко. Ромашка уже ушел, он мог не увидеть. Скорее всего, не увидел.
Юрка сел обочину, дотянулся левой рукой и сгреб ком снега там, где снег был почище. Рванул на молнию на куртке, на свитере и прижал снег к рубашке. Вот здесь проснулась боль и такая, что он чуть не задохнулся, но продолжал вдавливать ледяной ком в грудь. Это должно помочь ему продержаться, холод сузит рану и остановит кровь. Тогда он сможет дойти туда, где есть люди или хотя бы телефон. Здесь падать нельзя — примут за пьяного, и будешь лежать, пока утром милиция не найдет. А потому надо вставать. Как угодно, но вставать и идти, пока еще есть силы.
Запыхавшийся Ромашка вылетел откуда-то из снежного крошева, подхватил под руки, помог подняться.
- Блин! Чем они тебя?
- Нож. Телефон... есть здесь?
- Скорую? Сейчас, чувак, сейчас. Давай тебя хоть до скамейки дотащим. Чтобы не на снегу.
В голове шумело, перед глазами начали мелькать темные мушки. Уличные фонари расплылись в неясные пятна. Реальным остался только холод и мерзкий металлический привкус во рту. Пальцы, державшие снег, занемели, и он выпустил оледенелый комок, окрашенный кровью с одного бока.
«Влип. Не дойду».
- Р-Ромашка, пусти, - прохрипел Юрка, обвисая на нем, - не дотащишь. Беги к вокзалу. Т-телефон... скорая... там. Не дойду.
- Потерпи, сейчас хотя бы к тому дому тебя, ты замерзнешь тут, - чуть не плача бормотал Ромашка и почти волоком тащил его по обледеневшей тропинке вдоль трассы обратно в сторону площади.
Еще шаг... еще...
Ромашке очень не хотелось бросать приятеля одного посреди улицы. Поэтому он упирался и рассчитывал выбраться с ним хотя бы к ближайшим домам, чтобы затащить в подъезд, где теплее. А уже там стучать во все квартиры, пока не откроют, просить жильцов вызвать скорую помощь.
- Ну где же менты?! - простонал Ромашка в отчаянии, первый раз за всю сознательную жизнь пожалев, что представителей этой нелюбимой хиппи профессии нет поблизости.
Ответ пришел незамедлительно. За спиной Ромашки вдруг захрустел снег, и две фигуры в серой форме возникли в свете фонаря.
- Проблемы, молодые люди? - служебным голосом спросил старший в патруле.
- А-аха... а документы есть? - зевнул младший.
- Какие документы?! - заорал на него Ромашка, - Тут человека ножом пырнули, а вы — документы! Звоните в скорую!
Кажется, только теперь до стражей порядка дошло, что они встретили не пьяных.
- Твою мать! Ну почему на моем дежурстве? - скрипнул зубами старший.
Однако они все-таки помогли. Под руки дотащили Юрку до соседней улицы, усадили на лавочку на автобусной остановке. Старший отправил младшего звонить.
- Ну почему на моем дежурстве? - снова вопросил он непонятно кого и с чувством выматерился.
- Слышь, парень, сколько их было? - он наклонился к Юрке, заглядывая ему в лицо, - Сколько?
- Трое...
- Что они хотели-то?
- Дорогу... сп... спросили.
- Ты их хотя бы запомнил?
Юрка не ответил. Говорить стало уже совсем трудно, даже шепотом.
- Да отвяжитесь вы от человека! - не выдержал Ромашка, - Нашли время.
Он хотел сказать милиционеру еще что-то резкое, что наверняка потянуло бы на оскорбление при исполнении, но тут явилось то, что принято называть счастливым случаем: из путепровода под рельсами вынырнула машина скорой.
- Стооооой! - заорал первый милиционер и бегом бросился к проезжей части наперерез. На бегу он размахивал своей дубинкой как жезлом автоинспектора, - Стооооой! Стоять бояться! - рыкнул он на остановившуюся машину и рванул на себя дверь кабины, - Порожние? Сейчас загрузитесь! Да живей, живее!
Когда Ромашка увидел, кто торопливо шагает к остановке вслед за милиционером, у него отлегло от сердца. Потому что за ним шел Рол.
Сегодня ему опять выпало дежурить одному. С начала зимы не везло. Грипп косил станцию не хуже артобстрела. Заражались на вызовах от своих же больных, тянули до последнего, но все-таки выходили из строя. Вот опять, треть народа на больничном, а работы сегодня — хоть разорвись. Гололед. Три перелома с утра, ДТП и пять вызовов на температуру. Еще и «чеэмка»(40) одна случилось — лед на мужика с крыши упал. А теперь вот этот мент, чтоб ему! Вылетел чуть не под колеса.
«Порожние едете? Сейчас загрузитесь!»
Та-ак, начинается. Укладку на плечо и вперед.
С полдороги Рол узнал в одном из сидящих на остановке парней Ромашку, и сердце нехорошо дернулось. А еще через пару шагов он понял, что второй, кого Ромашка сейчас поддерживает за плечи — Юрка.
- Сашка, как ты вовремя!
- Что?!
- Они его... ножом. У меня на глазах... только на квартал разошлись. И вот как дернуло, что надо оглянуться!
«Твою мать!»
Так, спокойно, укладку на скамейку, целлофан, спирт, бинт.
- Юрк, слышишь меня?
- Да... я снегом прижал... Проникающее.
- Вижу. Ромашка, фонарь у меня в кармане, подсвети! - не оборачиваясь произнес Рол и тут же рыкнул на милиционера, сунувшегося было ближе, - Б... старшой, не лезь под руку, свет загораживаешь!
Старший сержант не привык, чтобы на него так орали, снова матюкнулся, на этот раз тихо, но все-таки отошел.
Приплыли, вот оно, то, чего страшнее не бывает. Сколько раз сердце екало, когда «нули» вызывали: вторая, ДТП, мотоцикл. Страшно на своего попасть и не сладить. Но такое даже он не мог предугадать. В голову не приходило.
Узкий порез с виду. Но ясно, что глубоко, не иначе, «финкой». Сколько времени прошло? Он в сознании, это обнадеживает. Целлофан, края спиртом, прижать, закрыть.
- Ромка, держи фонарь ровнее. Сейчас, Юрк, сейчас, потерпи, - говорил он, торопливо накладывая повязку, - долетим со свистом, тут рядом. Так, все, - Рол выпрямился и обернулся с маячившим в стороне ментам, - Кто-нибудь из вас двоих за носилками к машине. Живо!
В два счета загрузили. Ромашка сунулся было сопровождать, но старший сержант ухватил его за лямку рюкзака:
- Куда? Ты у нас теперь свидетель, а ну, пошли.
- Ромка, отзвонюсь утром. Давай! - Рол захлопнул дверь салона машины и крикнул в кабину водителю, - Гена, гони в БСМП(41), на Пирогова!
По ночному городу ехать быстро. Ни машин, ни пешеходов, светофоры побоку. Дороги что в центре, что на окраине разбиты в хлам. Машину кидало.
В такие минуты соображаешь быстро. Присутствие опасности включает весь имеющийся опыт. Только нужное. Только необходимое здесь и сейчас.
Жгут, нащупать вену. Юрка еще шепчет что-то бескровными губами. «Вены у меня... плохие...»
- Нормальные, порядок.
Игла вошла с первого раза. Снять жгут. Готово, поехали.
- Сейчас, сейчас приедем. Кровь у тебя какая, группа?
- АВ... плюс.
Вот это хуже. Не самая распространенная. Есть ли такая в БСМП? Сереге надо сразу же сообщить. Но это — время. А оно работает против.
- Дай знать, чтобы встретили машину. Скажи: везем ножевое, левое легкое, проникающее. Пневмоторакс, - передавал водителю Рол.
«Юрка. Держись. Сейчас доедем».
Но все, что мог сделать в такой ситуации один, Рол уже сделал. Обезболивающее, герметичная повязка, не пускающая воздух в пробитое легкое. Кислород. Дальнейшее решала лишь одна величина — скорость. Водитель выжимал из машины все, гнал с максимальной скоростью, какая возможна на такой паршивой дороге. Но Ролу все равно казалось, что они едут слишком медленно.
Машину мотает на ухабах, капельницу, зацепленную на крючок, тоже мотает. Скорее уже!
Отвлекаться, подгонять водителя Рол сейчас не мог. Ни разу не склонный к мистике, он всей кожей чувствовал какую-то невидимую дрянь, сотней глаз глядящую на них обоих изо всех углов машины. Что-то стояло у него за спиной и ждало. И Рол знал, что ждать эта тварь может долго, потому что рано или поздно берет свое. Но сегодня ей не обломится!
Что-то подобное уже бывало с ним и раньше, только сознательно не отслеживал. Просто в какой-то момент чувствуешь, что под твоими пальцами, держащими чужую руку, есть нечто большее, чем просто пульсовая волна. И это нечто можно удерживать и даже удержать. И он держал.
- Юрка! На меня, на меня смотри! Не отвечай, просто моргни. Слышишь меня?
- Да...
- Не отвечай. Просто не спи, глаза не закрывай. Я здесь. Сейчас доедем. Порядок, держу.
Он не знал, что держит и зачем об этом говорить. Но чувствовал, что так сейчас и надо.
Давление вниз. Твою мать! Капельницу струйно. Да когда ж мы доедем?!
Они въехали в ворота больницы со стороны тихой и сонной улицы Пирогова. Замешкавшиеся охранники едва успели поднять шлагбаум.
Уже на улице, вернувшись назад к машине, Рол заметил, что у него трясутся руки. Кое-как он забрался в кабину и ткнулся головой в переднюю панель.
Только что он в БСМП по памяти заполнял «сопроводиловку». Написал: «Поляков Юрий Анатольевич» и застрял, потому что начисто забыл, сколько же Юрке лет, двадцать семь или двадцать восемь. Кажется, он не отмечал день рождения с тех пор, как закончил институт. Работа заполнила все. Все-таки двадцать семь, потому что Рол старше. Правильно, Юрка с семьдесят первого года.
Они познакомились, когда Рол был на втором курсе. Смешно сказать: лягушек вместе ловили. Рол подрабатывал тогда в виварии, где обитали подопытные зверюшки для медиков и биологов. Кормил мышей, крыс и морских свинок. В начале мая для нужд биофака туда привезли лягушек с какого-то подшефного пруда. Две бочки отборных квакух. Требовалось загрузить их в бассейн, сачком выловить дохлых и помещение с бассейном закрыть. Первую бочку Рол доволок и в бассейн вытряхнул, а вторую на полдороги благополучно опрокинул в коридоре и оказался по щиколотку в прыгающей, квакающей и разбегающейся биомассе. Проклиная лягушек, биофак и тот день, когда устроился в лабораторию, Рол пытался сначала руками, потом сачком сгрести «лабораторный материал» обратно в бочку. Ему сунулся помочь какой-то младшекурсник, ставший случайным свидетелем его злоключений. Вдвоем они провозились почти час, но все-таки впихнули лягушек в бассейн. Еще столько же мыли пол, но в коридоре все равно отчетливо тянуло болотом, и даже хлорка не могла забить этот запах.
Потом долго отстирывались и загорали на бортике фонтана в университетском городке, расстелив на солнце мокрую одежду. К счастью, день был выходной, и народу в институте было мало, так что никакой бдительный преподаватель не шуганул двух студентов, которым, видите ли, зачем-то приспичило соваться в фонтан. А по кустам в университетском городке долго потом квакало вечерами.
Они проходили практику в одной и той же больнице. Они жили в одной комнате. Им даже нравилась одна и та же девушка, от которой и отставку получили оба.
И в тот паршивый, трижды клятый девяносто четвертый год, когда вместо него из армии пришел кто-то другой, и этот кто-то нашел в своей квартире других жильцов, он знал, к кому может прийти. И пьяный, не спавший почти сутки, он дотащился до девятиэтажки на Полынковской.
Мать полгода получала за него компенсацию как за будто бы убитого в «горячей точке». При ее торговле это были сущие копейки, один магазин за день приносил больше выручки, но просто так пройти мимо денег она не смогла, на чем и погорела. «Ничего личного, Саша, только бизнес». Их дело закончилось примирением сторон и тем домом на окраине города, где Рол сейчас жил. А ей дали все-таки срок, два года условно за мошенничество. Попытку залезть в свой карман государство не простило. Впрочем, денег, у нее было достаточно, чтобы заплатить адвокату. Ему самому адвоката нашел Юрка. И платила ушлому законнику вся байкерятня, в складчину.
- Сашка, Саш... Ты чего?
Рол сообразил, что водитель уже давно пытается его разбудить.
- Что? - вскинулся он, - Вызов?
- Нет пока. Ты чего сник? - водитель заглядывал ему в лицо, - Ведь довезли же. Диспетчерская сказала возвращаться. Поехали, что ли.
«Довезли... Давления нет, пульс в нитку».
- Подожди, - Рол потер виски ладонями, собрался с мыслями, - Все равно пошлют куда-нибудь сейчас. Заверни на Пролетарскую.
Если скорая хочет быть сытой, надо искать, где можно что-нибудь перехватить между вызовами. Тут места надо знать. Это крохотное круглосуточное кафе было как раз таким подходящим местом. Помещение величиной с однокомнатную квартиру, всегда полутемное, с окнами, заклеенными мутной цветной пленкой. Шесть высоких столиков, за которыми надо не сидеть, а стоять, и барная стойка с древней, советской еще, витриной-холодильником, где лежат салаты на одноразовых тарелках. Кормили здесь дешево, но прилично.
Есть не хотелось, хотя последний раз он что-то перехватил еще днем. Рол принял у буфетчицы два картонных стаканчика с кофе — себе и водителю, и уже собирался уходить. Минут десять-пятнадцать у них, наверное, еще есть.
Но тут взгляд его зацепился за одинокого посетителя, устроившегося за угловым столиком. Невысокий, плотный, упитанный, упакованный в серый пуховик как гусеница в кокон. И все не оставляло ощущение, что где-то он его раньше видел. Впрочем, может быть, как раз здесь и видел. Завсегдатаи этой кафешки друг друга в лицо, как правило, знают.
Вот типаж у человека. Этакий довольный жизнью мужичок-хомячок. Действительно, похож на хомяка: щеки круглые, глаза маленькие, волосы ежиком, будто встопорщенная шерсть, курносый нос чуть ли не подергивается, только что вибриссов ему не хватает, как есть хомяк.
Хомячок вершил свой поздний ужин не спеша и с удовольствием. Маленькими глотками прихлебывал кофе, аккуратно поддевал на вилку салат и со смаком заедал его пирожком. Глазки-бусинки хомячиные были прикрыты в блаженстве. Но тут этот мужичок-хомячок заметил Рола и моментально преобразился. Перемена произошла с ним настолько разительная, что трудно было поверить, что минуту назад этот человек выглядел вполне довольным жизнью. Редкие брови обозначили страдальческий излом, на крутом лбу залегла аккуратная морщинка, уголки рта скорбно опустились, даже щеки слегка втянулись, а блестящие глаза погасли и сделались печальными и глубокими. Посетитель ночного кафе вдруг будто похудел и стал чуть выше ростом. И только тогда Рол его узнал.
Этого человека неплохо знали и врачи, и милиция. Он носил прозвище Витя-Обелиск, по названию конторы, где работал. Витя был похоронный агент. Милиция да и медики иногда сливают частным помощникам Харона информацию о только что приключившихся смертях. Не безвозмездно, конечно. Все равно родным покойного услуги такой конторы понадобятся. Вот ребята и стараются перехватить информацию из первых рук, чтобы опередить конкурентов. Профессиональные утешители вдов и сирот порой ухитряются появиться чуть ли не через пять минут после констатировавшей смерть скорой или прибыть к месту убийства на плечах у опергруппы.
У Вити Обелиска везде были свои осведомители, и хотя Рол никогда не имел с ним дела, он, конечно, знал его в лицо. Но, позвольте, какое до него сейчас дело Вите-Обелиску? И за каким хреном он на себя этот рабочий вид напустил?!
- Здравствуйте, Саша, - сказал тот с таким проникновенным сочувствием в голосе, что у Рола чуть не заболели зубы, - хотел узнать как ваши дела.
- Дела у прокурора, Вить, - ответил Рол, поспешно поднося к губам свой стакан, - Тебе от меня чего?
Он не числился в добровольных осведомителях у оборотистого похоронщика, но на всякий случай решил сразу отмести от себя все лишние вопросы. Тем более, до него уже начало доходить, зачем тот проявляет к нему такой профессиональный интерес. Не иначе, как его вызов Вите уже кто-то слил, санитары из приемного покоя, скорее всего. Больше некому.
- Вижу, у вас день трудный был, - продолжал Витя.
- Не сложнее, чем всегда. Зато у тебя как раз все в ажуре, - отрезал Рол.
- Разве о нашей профессии можно сказать такое? - возразил Витя, - Дела наши — скорбные. Я собственно, хотел узнать, все ли у вас в порядке. Говорят, сейчас тяжелый вызов был.
- Был, - согласился Рол, - только тебе, Витя, с него ничего не обломится. Больной еще нас с тобой переживет. Это я тебе как врач говорю.
Рол хотел добавить «вашу шарашкину контору он переживет точно», но сдержался. В конце концов, глупо срываться на человека, каждый добывает себе хлеб как может.
- Ну вот и хорошо, - расцвел Витя и опять превратился в прежнего довольного мужичка-хомячка, для которого нет ничего важнее хорошего ужина. Понятно, это совсем не значило, что он так уж обрадовался. Просто Рол перестал быть «близким другом покойного», а значит, Витя-Обелиск мог спокойно доедать свой пирожок.
Рол перехватил поудобнее стаканы в руках и, не глядя больше на собеседника, пошел к двери.
- Очень рад, что у вас все благополучно, - сказал ему вслед Витя, - прощайте, Саша.
Похоронные агенты никогда не говорят «до свидания».
Все-таки Витя — профессионал. Вовремя сообразил, что надо заткнуться. Один лишний вопрос, и Рол точно засветил бы ему в ухо. Но нет худа без добра, он здорово разозлился, и это несколько прояснило голову. Вернулся, отдал водителю его порцию кофе, залпом допил свой остывший стакан.
«Цна» вызывает вторую. «Цна» вызывает вторую, - ожил передатчик на приборной доске , - принимайте вызов. Пятигорская, 18, падение с высоты».
«Вторая, слышу вас. Приняли, - ответил Рол, - и кивнул водителю, - Погнали, Гена. «Парашютист» у нас».
«Домой», на станцию на Студенецкой набережной он попал только ближе к утру. Вызовы шли один за другим, а работали неполным составом. Последний вообще пришелся за какие-то несчастные пятнадцать минут до желанной пересменки. Что называется, «контрольный в голову». Ладно хоть ехать пришлось недалеко, в центр. Старый дом в глубине двора, освещенного всего одной лампой. Гулкая кривая деревянная лестница, слегка пружинящая под ногами, ведет от двери подъезда сразу на второй этаж. В подъезде темно — хоть глаз выколи. Рол нашарил в кармане куртки фонарик, синеватый луч метнулся по вытершимся ступенькам. Вызов был стандартный: «пожилая женщина, плохо с сердцем». Но при виде этой непроглядной темноты вдруг сделалось немного не по себе. Ведь вместо бабушки наверху вполне могли поджидать угорающие без дозы наркоши. А он один. И на водителя надежды никакой. Генка — парень мелкий, не видный, в драке от него толку не будет.
«Стоп. Что за бред? С чего ты вообще взял, что придется с кем-то драться?»
Фонарик начал предательски мигать. Неужели на Коммунарной у него батарейка села? Да нет вроде, просто контакт плохой.
Наверху слышно вздохнули, мелькнул огонек свечки:
- Ой, да вы проходите.., - послышался дребезжащий старческий голос, - Пробки у нас выбило, вот беда какая.
Маленькая шустрая старушка принадлежала к тем, кого в обиходе называют божьими одуванчиками. Такие ни с кем не ругаются, ни на кого не ворчат, им охотно уступают место в транспорте безо всякой просьбы. В детских сказках любят рисовать таких бабушек. На деле многочисленное и местами весьма бойкое племя пенсионерок от шестидесяти и старше способно довести до кондрашки даже очень закаленного человека вернее, чем какие-нибудь братки, к которым тебя вызывает милиция и которым помощь оказывать можно не раньше, чем их в наручники упакуют. Бабушка бабушке рознь. Но тут Ролу повезло. Бабуле тоже.
Бабуле — потому что в больницу ехать не надо. Хотя дойти в поликлинику ей все-таки стоит, в чем он ее очень старательно убеждал и, кажется, даже убедил. Ему повезло, что нормально встретили, безо всех этих «без вас тут сто раз помереть можно!»
«Да будет свет, сказал монтер». Вот и пойми, врач ты сейчас или электрик. Пробки выбило, лампочка взорвалась, у хозяйки от испуга прихватило сердце. Ну, все по порядку. Темнота, как известно, друг молодежи, пенсионерам она нафиг не сдалась. Потому остатки лампочки аккуратно вывернем, а пробки загоним на место. Готово. Только осколки под торшером хрустят. Не поранилась бы бабулька.
- Вот ведь какой брак сейчас делают, а, товарищ доктор. Всего месяц и погорела.
- Да, разучились работать. А к участковому врачу все-таки дойдите потом, Мария Константиновна.
- Уж как-нибудь... Только снежок пускай уж нападает. Гололед такой, я и выйти-то лишний раз боюсь.
Едва Рол попытался приткнуться к столу заполнить карточку, как из-под длинной до полу скатерти, раздалось предупреждающее «ш-ш-ш-ш!» и блеснули два зеленых глаза. Огромный серый котяра выкатился наружу, распушившись для большей солидности, и продемонстрировал ему сверкающие белые клыки.
- Митрофан, Митроша, тише! Ты чего?
Собаки на вызовах Рола сроду не кусали, а вот от котов, если хозяева не успевали их убрать, пару раз перепадало. Кто сказал, что кот не полезет в драку, если решит, что хозяину что-то угрожает?
Кроме бабульки и ее сторожевого кота, которого она в конце концов угомонила, в доме никого не было. Хозяйка жила одна. Доброжелательная, словоохотливая, с такими легко работать.
Устроился наконец с краю стола, достал карту и успел написать только фамилию, как через мгновение понял, что старушка аккуратно тормошит его за плечо:
- Заснул, сынок?
Рол вздрогнул. Эх ты, черт возьми! Похоже, он действительно отключился. «Дайте солдату точку опоры — и он уснет». Как оперся на руку, так его и вырубило.
- Извините, Мария Константиновна. Это я так, задумался.., - он бросился торопливо заканчивать карточку. А бабулька посмотрела на него с сочувствием.
- Прямо жалко было тебя будить, - сказала она, - умаялся, да? А тут еще я, клюшка старая, тебя в шесть утра вызвала. Никак меня бог не приберет, все вашего брата тревожу.
- Да что вы, не надо так говорить. Вот, смотрите, все назначения я вам сюда переписал. В аптеке все это без рецепта. А в поликлинику все-таки дойдите, не помешает.
- Дойду, милый, дойду.
«Будить жалко! Блин, а сколько же я спал?»
- К вам что же, не заходит никто? Родственники или хотя бы соцработники?
- Ну почему никто? Сын заходит. Просто одной как-то привычнее уже. Нам с Митрофаном и вдвоем не скучно, верно я говорю, Митроша?
- Мряяууу, - отвечал кот из недр старого кресла.
Уже провожая Рола к двери, старушка вдруг удержала его за руку и пристально посмотрела в глаза. Интересные были глаза у этой женщины. Вроде бы, в восемьдесят лет у человека не может быть такого ясного, почти детского взгляда. А нет, может. Подтянулась на цыпочки (она до плеча ему не дотягивала), глянула — улыбнулась.
- Ты не тревожься, сынок, все у тебя наладится. У тебя день был скверный, по тебе видно. Но ты не переживай. Господь управит. Вот приедешь сейчас домой — и сам увидишь. Все у тебя будет хорошо.
- Спасибо, бабушка, - растерянно ответил Рол, впервые не назвав ее по отчеству.
- Тебе спасибо. Все оно сладится.
Карточки он на станции дозаполнял почти на автопилоте. В глазах рябило. Святой человек эта Марья Константиновна. Кажется, он проспал целых пятнадцать минут, и этого хватило, чтобы не раскиснуть окончательно в ближайший час.
Когда с бумажной работой было покончено, и Рол отложил готовые карточки, кто-то поставил рядом с ним дымящуюся кружку с чаем. Потом возле кружки оказался бутерброд.
- Лопай-лопай, Склифосовский, - широченная лапища похлопала Рола по плечу.
Константиныч, он же Серый. В дверях его напарник Белый стоит, стенку подпирает. Психбригада, по-местному просто «психи». Серый — врач, а Белый — фельдшер. Эта боевая единица зовется еще «Два веселых гуся». Перед такими гусями любая бабуся становится смирной, даже если она только что гонялась за соседками по подъезду с топором.
- Спасибо, ребят. Не хочется что-то.
- А надо, - сказал Серый очень ласково, но так, что возражать ему как-то резко расхотелось, - иначе ты сейчас домой не дойдешь.
- Тебе привет из БСМП, Сашок, - доложил Белый, - Порядок. Прооперировали, спит. Состояние стабильное. От Веры Васильевны тебе персональное спасибо за оперативность.
- Какой Веры Васильевны? - переспросил Рол, пытаясь половчее подцепить кружку. «Что за черт, руки дрожат как у запойного».
- Завотделением, - пояснил уже Серый, - святая женщина. Ей теперь вся Центральная крепко задолжала за спасение своего травматолога. У нее проколов не бывает. Так что не дрейфь. Коллеге привет, как проснется.
Сначала он решил, что Серый и Белый вообще остались единственной свободной бригадой на станции. Но нет. На диване в курилке сном праведника спит тетя Шура — педиатр, на ее пухлом плече посапывает фельдшер Раечка, невесомое существо с лицом ангела с открыток. Вусмерть уставшего ангела с ангельским же терпением. Смена вышла та еще. В окно он видит, как заруливает во двор еще одна машина. Появляются кардиологи. Мария Павловна, для своих — доктор Маня. За ней шлепает берцами по мокрому снегу Маришка, ее верный адъютант, фельдшер бригады, нагруженная укладкой и кардиографом. Уже по тому как идут, видно, что устали и злы как черти.
«Ну и денек!»
Распахивается забухшая дверь, и доктор Маня вваливается в коридор, стряхивая с платка снег. За ней входит Маришка, запинается о порог, чудом не падает, успевая в последний момент затормозить плечом о висящий в коридоре огнетушитель. Бранится страшно. Маришка способна за полчаса ни разу не повториться. Становится понятно, почему у обеих такое настроение: попали на ложный вызов. Маришка кроет в три слоя диспетчерскую, ухитрившуюся под самую пересменку послать их по адресу, которого и в природе не оказалось.
Мария Павловна тоже кипит как чайник, уже по поводу шутников, которые их вызвали.
«Попробовали бы они так в милицию позвонить! Им быстро бы уши на нос намотали! Да будет этому конец когда-нибудь?!» Она сбрасывает пальто на стул, шлепает о подоконник стопкой карточек и только тут замечает Рола.
- Что, Саш, укатали крутые горки? Как там товарищ твой, который с ножевым? - она подходит и гладит его по голове, как маленького. Впрочем, для нее они все молодежь. Доктору Мане под шестьдесят.
- Жить будет, - отвечает он коротко, потому что разговаривать вообще нет сил. А его собственные карточки записаны второпях. Теперь от начальства нагорит.
- Асташин, карточки где? - в комнату, кутаясь в черный пуховый платок, вошла начмед станции, - Если ты опять напортачил с документами, Саша, я же тебе ночью приснюсь!
- Дай парню поесть, Люба, - заступилась доктор Маня, - Видишь же, какой день вышел.
- Да я все сделал, Любовь Андреевна, - Рол тут же поспешно сгреб свои карточки со стола.
- Положишь мне на стол потом, - она расчихалась и спрятала нос в шаль, - не подходи ко мне, Саша, я, кажется, тоже где-то простыла. Сейчас подхватишь от меня, и кого я потом на линию пошлю?
- Давайте, мы вам чайку сделаем, а, Любовь Андреевна? - Белый с предупредительностью галантного кавалера пододвинул начальству стул, - Что же вы больничный-то не берете, не бережете себя?
- Меня, Вова, как невесту на свадьбе, заменить некому, - усаживаясь, вздохнула та.
- А мы как же? - вклинился Серый, - Давайте, мы вас немножечко заменим. Вы же сами недавно говорили, что на станции у нас сплошной дурдом.
- Да где сейчас не дурдом, мальчики? - Любовь Андреевна зябко куталась в шаль, грела руки о чашку с чаем, которую ей вручил Белый, - Все, - добавила она, глянув в окно, - утренняя смена пришла. Асташин, марш домой немедленно. Видеть тебя больше не могу! Брысь с глаз моих до следующего дежурства.
В курилке Маришка, исчерпав запас крепких словечек, приткнулась с другого боку к тете Шуре и тоже спала. Тетя Шура — человек во всех отношениях мягкий. И настолько усталый, что Маришку даже не заметила.
Спустя час он был дома. Сидел на крыльце, курил, смотрел на понемногу светлеющее зимнее небо. Накрыло самым паршивым состоянием, когда силы выжаты досуха, но уснуть ты при этом не можешь. На город медленно ползло утро. После снегопада пришла оттепель, все хлюпало, капало с крыши. Сырой ветер раскачивал кривые ветки яблони под окном.
Наконец Баньши надоело, что хозяин за каким-то чертом торчит на улице. Подошла, ткнулась в шею мокрым носом, а потом аккуратно взяла зубами за руку. Бережно, как собаки щенков носят в зубах, взяла и потянула в дом. Хорошая, хорошая девочка, правильно, нефиг дурака валять.
Дома, в тепле усталость все-таки взяла свое. Он чудом не уснул прямо в коридоре. Стащил куртку и берцы, прошел в комнату и, не раздеваясь, рухнул на кровать. Раз — и полная тишина.
***
«Кого он опять спасать поперся на ночь глядя?»
Когда Серега вернулся в полпервого ночи, брата он дома не застал. Чайник на плите стоял еще теплый, ужин готов, а Юрку не иначе черти унесли. Записка в прихожей под телефоном: «Скоро буду». И все.
День с самого начала не задался. На работе у шефа случился очередной приступ деловой активности, наехал: почему это Поляков не соблюдает дресс-код. Японский городовой, он сисадмин или секретарша?! Дресс-код ему. За такую зарплату еще и галстук надевать! Оборзел совсем! Эти ламеры лучше бы делали свое дело и не дергали по пустякам из серверной, потому что у них там, видите ли, опять «синее окошечко вылезло».
Сисопка вообще не состоялась. Пришло полтора никому не известных пойнта, в кои-то веки решившие высунуть нос в реальность, да еще притащился Глюк со своим безалкогольным пивом. Глюк хотя и был убежденным трезвенником, почему-то считал, что бутылка безалкогольного пойла поможет ему не сильно отрываться от коллектива, тянущего «Балтику». Злой как черт Серега свалил с этого малоприятного сборища и отправился к Хакерше. Но дома ее не застал, зато на обратном пути его поймал знакомый с прежней работы. У знакомого посыпался винт. Вот с винтом и пришлось возиться до полуночи, и даже полученный за работу гонорар настроения не поднял. Ни выпить не с кем, ни потусить по-человечески. А тут еще брат куда-то запропастился. Это перед своим рабочим-то днем. Вот спрашивается, зачем было писать «скоро буду», если пропал хрен знает насколько?
Это уже начинало слегка нервировать. Не было бы так поздно, пожалуй, он отзвонился бы паре-тройке общих знакомых. Юрка — человек обязательный, если уж предупредил, что скоро будет, значит - будет.
Почта тоже не радовала. Связь постоянно рвалась, и Серега никак не мог сообразить, почему пропадает коннект. Вскоре возня с модемом надоела и он решил прозвонить линию хотя бы в пределах квартиры. Как знать, вдруг на самом деле Хакер провод на зуб попробовал.
И вот тут-то телефон с прикрученным на ночь до минимума звонком сухо затрещал. «Может, братуха объявился?»
- Поляков? - деловито поинтересовались на другом конце провода, - Сергей Анатольевич?
- Ага, - опешил Серега, которого по отчеству последний раз звали в отделе кадров года три тому назад.
- Это третья городская больница, - доложил казенный женский голос, - Ваш брат у нас.
- На работу что ли вызвали? - перебил Серега, не сразу сообразив, откуда звонят.
- Вы не поняли, - в трубке досадливо кашлянули, - Сергей Анатольевич, вам лучше приехать. Он у нас, понимаете? В реанимации.
Ноги подкосились, и он сел на пол под тумбочкой с телефоном, прямо на собственные ботинки.
Спустя пять минут Серега бежал вниз по лестнице, напрочь позабыв про лифт. На выходе из подъезда запнулся о порог и чуть с ног не полетел. В куртке заела молния, он не стал застегиваться. Выскочил как был, нараспашку и без шапки.
Ночная улица была пустой и до зубовного скрежета мирной: ни человека, ни машины, только легкий снежок сыпался да фонарь у служебного входа в детский сад напротив дома мигал, собираясь перегореть. Снег пухлой подушкой лежал на его жестяном козырьке.
До дороги Серега добрался бегом, но ловить попутку по такому времени оказалось делом дохлым — машин не было вообще. Сообразил, что надо было из дома такси вызвать, но возвращаться не стал.
Спустя час он сидел на покосившемся стуле с ободранной фанерной спинкой в пустом, ярко освещенном коридоре, пахнувшем хлоркой. За время ожидания Серега успел от души возненавидеть и этот бьющий по глазам свет неоновых ламп, и этот запах. Где-то в глубине коридора капала вода из плохо привернутого крана. По каплям можно было считать секунды. Кап. Кап.
Он придерживал правой рукой согнутую левую, так и не опустив завернутый до плеча рукав. Голова кружилась. То ли из-за крови, что из него только что выкачали, то ли просто от общего напряжения. Будто струна натянулась под кожей, от горла и до желудка — дернись, и она дрожит, отчего тошнота подкатывает комом. И эта хлорка, чтоб ее...
Тяжелая дверь вестибюля приоткрылась, и внутрь протиснулся парень в синей спортивной куртке и с самосшитым джинсовым рюкзачком за плечами. Серега не сразу узнал в нем Ромашку, а тот его, похоже, даже не заметил, пока не подошел вплотную.
- Жду, - сказал Серега тихо, и Ромашка понял, вопросов задавать не стал. Стащил шапку, размотал красную с белым «арафатку», которую носил вместо шарфа, и опустился на соседний стул.
Кап. Кап.
- Ромка, ты откуда?
- Из ментовки. Я свидетель. Разошлись метров на сто и тут...
- Понял, - оборвал он, - Молчи.
- Ты это.., - Ромашка не мог успокоиться сразу, - это самого... не дрейфь, обойдется оно. Он в сознании был, в полном. И скорая быстро подобрала. Знаешь, - Ромашка уцепил его за рукав, - кто его вез? Роланд, ну Сашка-Инцидент. Все будет нормально, слышишь?
- Ага, - ответил Серега и замолчал, уставившись в пол. Какое-то время он машинально подсчитывал на нем кафельные плитки, местами выбитые до цемента. «Как перфокарта». В сторону лестницы на второй этаж он смотреть избегал.
- Где они там? - голос прозвучал как раз с лестницы, и Серега с Ромашкой резко обернулись на него. К ним спускалась высокая сухопарая женщина в зеленом хирургическом халате. Она шла медленно, устало. Черная челка, совершенно мокрая от пота, прилипла к высокому лбу, к строгим морщинам.
- Вы Поляков? - спросила она Серегу, хотя, кажется, должно быть яснее ясного, - Успокойтесь и идите домой. Все прошло хорошо.
- Правда? - он пружинисто поднялся и шагнул к ней. За ним вскочил и Ромашка.
Она посмотрела на него как-то почти ласково и кивнула:
- Правда. Идите домой, ребята. Ночь на дворе.
- К нему нельзя? - подобравшись, спросил ее Серега.
- Пока нельзя. Да и что тебе рядом делать? - она вдруг перешла на «ты», - Спит и проснется только днем. Послезавтра будет можно. А завтра можешь позвонить, узнать как дела. И не забудь, тебе полагается выходной как донору.
Он молча кивнул. Выходной — это дело десятое.
- Идите домой, - повторила она, - и будьте осторожнее, раз уж у нас на улицах такое.
- Спасибо! Спасибо вам, - Сереге на минуту очень захотелось обнять ее, - Еще что-то нужно? Скажите? Если надо...
- Не шуми. От тебя сейчас — ничего. Справимся. Иди спать. Себя не жалко, брата пожалей. Ему вредно будет нервничать.
Женщина обернулась к Ромашке, ища у него поддержки:
- Забери его и доведи до дому, чтобы дров не наломал. А то знаю я вас.
Ромашка честно дотащил его до двери квартиры и хотел было остаться с ним, но Серега его решительно выпроводил. «Там твоя Зайка небось совсем с ума сходит!»
Оставшись один, он прошел в Юркину комнату и включил свет. Книжные стеллажи занимали здесь целиком одну стену. На столе тоже громоздились стопки книг. Почти все — литература по профессии. Библиотеку эту начал собирать еще отец, а Юрка продолжил, хотя все ворчал, что с таким режимом работы читать ему некогда. Над столом булавками к обоям была пришпилена фотография компании студентов, вставленная в самодельную картонную рамку. Университетская выпускная. Разноцветные буквы поверху гласили: «На нашей судьбе поставлен Красный Крест». Рядом ехидная змеюка над чашей улыбалась, свесив на бок раздвоенный язык.
Серега сел прямо на пол, спиной к тумбе стола. Возникло вдруг идиотское, детское совершенно желание спрятаться вот под этот самый стол. Двадцать лет назад вот как раз под таким столом сидели семилетние Сережка и Юрик, зареванные, напуганные. Держались друг за друга и вылезать не хотели. Только что пожилой лысый военный с полковничьими погонами рассказал им все, как взрослым. А именно, что майор медицинской службы Анатолий Поляков «погиб, выполняя интернациональный долг». Как позже Серега узнал, отец подорвался на какой-то хитрой мине, которую «духи» приткнули под самые ворота госпиталя в Кабуле.
Спустя десять лет в этом доме гремели гром и молния, скандал был тот еще. Юрка решил поступать в ВМА(42) и хотел ехать в Ленинград, а мать готова была хоть лечь поперек порога, лишь бы его туда не пустить. Брат сдался спустя сутки, согласившись на Саратов. Мать трижды звонила туда, чтобы убедиться, что ее отпрыск все-таки поступил куда обещал, а не куда рвался.
«После таких загогулин мне очень хочется опять посидеть под столом». Кажется так Юрка сказал перед отъездом. Он как-то ухитрился ни разу не повысить голос в этих спорах. Это Серега с матерью, бывало, что и скандалил. Юрка всегда был предельно тих, спокоен, но исключительно, непробиваемо упрям.
А еще на нем держался их дом. Нет, блин, держится. Держится! Вот сегодня, притащился Серега домой за полночь, а тут уже ужин готов. Порядок навести, пожрать купить вовремя — это же все всегда на Юрке было. Серега, есть такое, вечно забывает. Он и пожрать-то сам забывает, если заработался. Вспомнил, сколько раз сидел над какой-нибудь не желающей отлаживаться программой, не глядя уже, который час, когда Юрка появлялся в дверях комнаты: «Что, брат мой Феанаро, не компилятся твои сильмариллы? Ужинать-то будешь?»
«Блин! Братуха, вот только попробуй мне помри!»
Мать очень хотела, чтобы они оба выбрали наиболее безопасную профессию. Вот и выбрал, называется! Хотя, скорее всего, Юрка нарвался на банальный уличный грабеж. «Гоп-стоп, мы подошли из-за угла». И ведь чаще он, Серега, шляется по ночам невесть где. А вот, пожалуйста.
«Проснется днем. Поскорее бы... день. Проснешься, куда ты к чертовой матери денешься! Проснешься. Поставлен Красный Крест. Приехали».
Он лег ничком на диван в комнате брата и закрыл руками голову. «Днем. Уснуть бы».
***
Страшно. Первый раз за много лет ему было страшно идти одному по ночному городу. Мало кто знал Тамбов так же хорошо, как Ромашка. Он мог двигаться по нему в любое время суток хоть ощупью. Здесь он был дома. Тамбов был знакомым и понятным, как хорошо обжитая старая квартира, где не надо зажигать свет, чтобы снять с полки чашку. А потому и почувствовал себя Ромашка так, будто в родном доме под ним провалился пол. Или кипятком из трубы ошпарило.
Сколько раз он ходил этой дорогой в любом часу ночи, особенно когда еще не обзавелся собственным компом, и они с Серегой по полночи гоняли монстров в какой-нибудь «стрелялке». Максимум, на кого можно было нарваться под этим злосчастным путепроводом, это на гопников, от которых пару раз приходилось бегать. Но они были неизбежным злом, вроде тараканов, которые нет-нет да встретятся даже в самой чистой квартире.
В начале девяностых годов в Тамбове было неспокойно. В ту пору даже убежденный пацифист Ромашка таскал в рюкзаке тяжелый разводной ключ как последнее средство аргументации в споре. Но и тогда в городе не было такой явной поножовщины на улицах. Не было! Если и бывали разборки, то разве что среди крутых, простых смертных это особо не касалось.
Он вспомнил, что Рол называет время от часу ночи и до пяти утра «ночь длинных ножей», потому что наибольшее число порезанных и избитых приходится именно на эту часть суток. Но одно дело драка, которая из-за чего-нибудь да возникла. Одно дела разборка каких-нибудь местных братков. А чтобы вот так, посреди города, считай почти в центре...
Все произошло настолько быстро, что Ромашка и сообразить ничего не успел. Меньше минуты назад они пожали друг другу руки и отправились каждый к себе домой. Он не слышал ни шума, ни крика. Просто решил зачем-то оглянуться назад и сперва увидел три фигуры, убегающие вдоль заводского забора, а потом — как Юрка медленно, будто в финале какого-то старого кино про войну, оседает на снег.
Дорога домой лежала через тот самый путепровод. Обходить пришлось бы под автомостом, а там в эту пору еще страшнее и гопота встречается чаще. Ромашка преодолел опасный отрезок бегом, боясь лишний раз оглядываться по сторонам. От вокзала идти стало проще. Здесь было светло и иногда попадались прохожие. Впрочем, прохожие сейчас больше действовали на нервы, а при виде компании числом больше двух отчаянно хотелось спрятаться в ближайшую подворотню и переждать, пока пройдут мимо.
Может, стоило идти вдвоем? Попроситься вписаться? Нет. Толку в драке от Ромашки никакого, уж чего не умеет, того не умеет.
Он плохо помнил, как дотащился до дому. Во всем подъезде горело одно-единственное окно на третьем этаже, окно их квартиры. Зайка, умница, ни о чем спрашивать не стала. Он звонил ей еще из милиции, больше двух часов назад, и она была уже в курсе дела. Молча впустила в дом, обняла и стала старательно отряхивать снег с его куртки. Чайник на плите укрыт стеганой грелкой, чтобы не остыл. Ужин тоже горячий. Есть, правда, не хотелось совершенно.
- Все в порядке, Заюшка, живой, - Ромашка выпутался из куртки, отправил рюкзак на вешалку, ботинки в угол, и прошел в комнату. Сел на пол у стены, на их собственную постель, прислонился затылком и закрыл глаза. Пол моментально поплыл под ним, как плот по волне. Напротив всхлипнули сонно стенные часы с прикрученным на ночь боем. По ночам они не били, а только тихо шуршали. Четыре часа утра. Четыре часа назад они с Юркой сидели и пили чай. Еще ничего не случилось и ничего не должно было случиться. Ну, Локи уезжал, скатертью дорога.
И зачем Юрка потащился с ним на вокзал? Ах да, за кофе. Цена жизни, выходит, иногда укладывается в цену банки дешевого растворимого кофе.
Они знакомы уже восемь лет. Ромашка в ту пору еще даже не женился. Когда-то на игры вместе ездили, автостопом в Саратов мотались, Ромашка — в гости, а Юрка — к началу семестра. На трассе он оказался полностью в своей стихии, с любым водителем мог разговор завести, Ромашке и учить друга ничему не пришлось, даже в первый стоп. А когда Зайка упала прошлой зимой на льду по дороге на работу, и районная поликлиника ей лапшу на уши вешала «нет, девушка, у вас никакого перелома», кто этот самый перелом на снимке увидел? Юрка и увидел. И вовремя, а то хромала бы Зайка до следующей зимы.
- Ты бы поел, а? - Зайка присела рядом и погладила его по щеке, - Поклюй чего-нибудь и ложись спать. Уже утро почти. Может, на работу сегодня не пойдешь?
Ромашка с трудом разлепил веки:
- Не хочется, Зайчонок. И на работу все равно надо. Бригадира не предупредил, нехорошо.
- Чуть-чуть. Ты же с полудня голодный ходишь. Горюшко ты мое, ну вот скажи, кому будет легче, если ты ляжешь голодный спать? И электрики твои без тебя не застрелятся, - приговаривала Зайка, ставя возле него на низкий столик чашку, банку с вареньем и тарелку с оладьями, - Поешь и ложись спать. Видишь, все обошлось, все в порядке.
- Ладно. Хакерше только позвоню. Серега там. Ее он не вытурит, а один может дров наломать.
По счастью, Хакерша не поставила на ночь качаться почту, или он очень вовремя попал в разрыв связи. Она была одним из немногих известных Ромашке людей, кому можно позвонить в любое время суток и кто при этом все поймет даже спросонок.
Потом пришлось все-таки поужинать. Или уже позавтракать, если по времени смотреть. Раз уж Зайка решила его накормить, лучше с ней не спорить. Все-таки, ему очень повезло увезти ее с Rainbow, где они когда-то познакомились, на день раньше, чем фестиваль разогнали менты(43). Отчаянно повезло.
Усталость сдавливала виски, туманила сознание, но уснуть сходу Ромашка не смог. Он пытался, как обычно поступал, если почему-то не спалось, представить перед мысленным взором картины природы, какие-нибудь лотосы на черной воде и ощутить «равновесие и единство с миром». Выходило скверно. Какие к черту лотосы в зимнем и неспокойном городе?! Ничего из того, что работало раньше, сейчас не помогало. Чуть закрыв глаза, Ромашка видел подсвеченную фонарями снежную тропку и россыпь темных пятен на снегу у автобусной остановки, в ночи почти черных. На обратном пути кровь уже замело снегом. Но в ту сторону он вообще взглянуть не смог.
Зайка все поняла. Обняла его, сонного и гладила по голове, пока страшный путепровод и тропа не исчезли из памяти, будто она их сняла, как налипшую паутину. Он проспал без снов до полудня и не слышал, как Зайка с утра объясняла по телефону Ромашкиному начальству, почему его сегодня ну никак не может быть на работе.
***
Смерть редко приходит вовремя. Но более нелепой и несвоевременной Юрка не видел не до того, как пошел учиться, не после. При вузовской анатомичке обреталось еще и бюро судмедэкспертизы. И покойников оттуда периодически забирала похоронная контора. Так было и в день очередного визита их курса в анатомичку. Двое одинаково мрачных и сосредоточенных ребят из «Ритуала» суетились возле одного из столов. Он увидел сначала только длинную косу, свисавшую с края стола почти до полу, а потом обернулся да так и остался стоять.
Ей было лет восемнадцать, не больше. Неизвестно, от чего она умерла да еще и оказалась потом в таком скверном месте. Алебастрово-белое лицо с удивительно правильными чертами, медно-рыжие густые волосы, которые сейчас заплетали в косы чужие руки в резиновых перчатках. Она больше античную статую напоминала, чем человека. Вот когда говорят: и в смерти красива. Такое на самом деле редко бывает: смерть стирает облик человека. А тут казалось странным, почему не дрожат ресницы и не колышется грудь под голубым шелком платья. Страшно такое видеть. Страшно и нелепо видеть, что кто-то умер, не дожив до двадцати лет. Это была не последняя смерть, которую он видел. Но, пожалуй, самая памятная.
Раньше она ему не снилась вот так, явственно настолько, что он даже ощущал во сне запах формалина.
А в следующую секунду все вдруг исчезло: анатомичка, однокурсники, гроб, обитый голубым бархатом. В глаза ударил белый пронзительный свет, без полутонов, как от бестеневой лампы. И среди света стояла она и улыбалась. У нее оказались совершенно чудесные голубые глаза.
- Я умер? - спросил ее Юрка.
Она рассмеялась в ответ. Эхо подхватило ее смех, рассыпало горстью стеклянных шариков по мрамору, понизило до шепота и унесло куда-то в бесконечность.
- Нет, - ответила она и улыбнулась, будто старому знакомому.
- Но я же видел тебя. Там.
- Я не умерла, - ее голос звенел и отдавался эхом, - Смерти нет.
- Совсем нет?
- Совсем, - она снова рассмеялась и пропала. Только смех все еще звучал из ниоткуда, звенел сотней колокольчиков, и эхо повторяло его на тысячи ладов.
- Совсем нет? - и тут же свет погас. Пропало белое сияние.
А потом он упал. Будто оступился и полетел с немыслимой высоты, пока не подхватила твердь, а перед глазами не оказался странный темно-синий прямоугольник, перечеркнутый вдоль и поперек. Потребовалось время, чтобы понять, что это окно. Потом он сообразил, что лежит, что ребра будто стиснуло тисками, а каждый вдох отдается болью. Если осторожно повернуть голову влево... Ох... лучше бы он этого не делал! При первой попытке шевельнуться левый бок будто окатило жидким огнем... Юрка разглядел свою руку с воткнутой в вену иглой капельницы. «Правда, совсем нет. Живой». И в ту же минуту опять стало совершенно темно. Но, по крайней мере, не больно.
Память упорно не хотела включаться. Не с первого раза вышло вспомнить, как он сюда попал. С трудом, по кусочкам. Вокзал. Полоска дороги вдоль забора завода «Ревтруд», ныряющая под мост. Те трое.
«Вот я влип!»
Похоже, Ромашка его все-таки заметил. Да, правильно. Вот та же дорога, он обвисает на плече приятеля, тот пытается его куда-то вытащить, кажется, в сторону вокзала, где люди. Потом откуда-то взялись менты. Откуда? Да, людей в форме он помнит. Ну, конечно, раз на него напали, там должны были появиться менты.
Дальше — темнота. Пляшущие пятна перед глазами. Как огрызок воспоминаний - болтающаяся над головой капельница, зацепленная за какой-то крюк. Что это было? Низкий потолок, тряска. Машина. Скорая, вот что это такое. Потом совсем пусто. Дальше вспоминать нечего. Стоп... Ведь это Рол его вез! Вот «свезло» человеку в дежурство.
Пропасть, как больно! Окно медленно светлеет. Сколько еще часов так будет, Господи? Люди, мать вашу, есть вообще здесь кто-нибудь живой?!
У первого живого человека, которого он видит, некрасивое плоское лицо с привздернутым носом и огромным количеством веснушек самой разной величины, а глаза маленькие и сонные. Впрочем, в них мелькает что-то похожее на сочувствие. Их обладательница даже зачем-то гладит его по щеке. «Тоже мне, мать Тереза. Я тебя не за этим ждал».
Под промедолом думается плохо. Зато хорошо спится. И голову поворачивать можно почти безболезненно.
Рол ошибался. Юрка перестал отмечать свой день рождения еще на первом курсе. Потому что это восьмое июня, самое начало летней сессии. О том, что летом ему исполнится двадцать восемь лет, он вспомнил только сейчас, в декабре. Когда мысленно отметил шестнадцатое число, ставшее его вторым днем рождения.
Окончательно проснуться, так, чтобы всякий раз не соображать при пробуждении, где ты находишься и как сюда попал, он смог только к вечеру. И это как раз совпало с визитом строгой пожилой дамы с усталыми, глубоко посаженными черными глазами и профилем египетской кошки.
«Проснулся, коллега? Ну, здравствуй. Хотя бы познакомлюсь с тем, из-за кого мне Центральная ночью телефон обрывала». Она улыбается ему. Понимающе.
- Сейчас как себя чувствуешь?
- Нормально.., - Юрка тоже пробует улыбнуться, - Повязка давит.
- Ну, тут придется немного потерпеть. Думаю, сам понимаешь, что по-другому пока нельзя.
- Я надолго здесь?
- Там видно будет, - сухая жилистая рука аккуратно берет его за запястье, - Вернулся в мир живых, теперь лежи и отдыхай.
Говорить ему еще трудно, а суровая дама (ее зовут Вера Васильевна), на вопросы отвечать не настроена. И по выражению ее лица решительно ничего понять невозможно. Невозмутима как тот сфинкс. Ну, ничего, для решения всяких сфинксовых загадок у него теперь времени хоть отбавляй.
- Спокойно, коллега. Хочешь поскорее домой, тогда дай нам делать свою работу и не торопись сам. Только и всего. Все вопросы потом.
Рыжая в веснушках за ее спиной подносит палец к губам и подмигивает Юрке. Все вопросы, дескать, ко мне, когда начальство уйдет.
- Сегодня полный покой, никаких лишних расспросов. Там к тебе милиция рвалась, но я ее не пущу, - добавляет Вера Васильевна голосом доброй бабушки, которая обещает прогнать серого волка.
- Брата пустите?
- Переведем в палату — пущу. А пока отдыхай.
Тем же вечером Юрка выпросил у рыжей бумагу и карандаш, написал Сереге записку. Главное, чтобы он матери не проболтался. Вот уж кому ничего знать не надо, так это ей. Его-то, скорее всего, выпишут дней через десять, а матери, если узнает, ахов-страхов будет на полгода вперед. Остается придумать, почему он на новый год к ней в Тамалу не приедет. Одними внеплановыми дежурствами тут не отговоришься.
Девицу в веснушках зовут Юля. Она из медучилища, заканчивает последний курс. Совмещает работу и учебу. Перед начальством трепещет как осиновый лист, но кажется, ее не за что особенно ругать. Аккуратная, быстрая, и руки из нужного места растут. На нем вообще хорошо проверять таких девочек на профпригодность — вены плохие, черта с два попадешь с первого раза. У этой получается, и на том спасибо.
С одной стороны, можно считать себя везучим. В сердце ведь метили, а он живой. И похоже, с шансами встретить новый год дома как все нормальные люди. В прошлый-то раз Юрка честно дежурил с тридцать первого на первое в родной травматологии. А если сейчас всего лишь шестнадцатое декабря, значит он пробыл в отключке часов восемь. Ну, где-то столько и положено. Дальше от него пока мало что зависит. Придется постигать на личном опыте, что такое послеоперационный период и с чем его едят. Есть, кстати, совершенно не хочется.
«Практике на ближайший месяц абзац», - с этой мыслью он снова заснул.
Разговоры в темноте
Сигареты в руках, чай на столе -
Так замыкается круг.
«Кино»
Одетому человеку плохо спится. Продрал глаза, впотьмах ощупью стащил рубашку и джинсы, швырнул в угол. Где-то за дверью сонно завозилась, заворчала Баньши, затихла. За окнами на самом деле давно белый день. Просто в маленькой комнате закрыты ставни и задернуты занавески.
Снилась какая-то невнятная дрянь. Под вечер проснулся от собственного крика, напугал собаку. Часы светили цифрами с книжной полки: 16:30. Заспался, мог бы и раньше встать. Надо сейчас позвонить в больницу, узнать, как там Юрка. И кучу дел сегодня надо переделать, а то совсем дом запустил и снега полон двор.
Дозвонился на удивление быстро. Правда, на другом конце провода не сразу поняли, чего ему надо, потом кого-то звали к телефону. Оказалось — заведующую, ту самую Веру Васильевну, от которой Белый привет передавал.
Да, в порядке. Проснулся. До утра был на ИВЛ, сейчас дышит сам. Состояние стабильное, все в норме. Полный покой. Приходите завтра, а лучше послезавтра. Еще и похвалила за то, что быстро довез. И отключилась прежде, чем он успел спасибо сказать.
Какое-то время Рол просто сидел молча, прижимая к щеке телефонную трубку. Живой. Пронесло мимо, в полушаге мимо. Промахнулась костлявая! Эх, растудыть твою пополам, выскочил!
Едва он повесил трубку, тут же раздался звонок. Гремлин нарисовался: на базе все уже в курсе дела, народ спрашивает, как дела, нужна ли помощь. Объяснил, что пока все относительно в порядке, заодно узнал, что Хакерша еще с ночи уехала к Сереге и сейчас сидит там безвылазно. Тоже правильно. Не надо ему сейчас одному.
Рол снова вспомнил ту ночь, буквально по шагам перебрал, что и как делал. Они с Генкой ехали с вызова, с окраины города. И по-хорошему сунуться бы куда-нибудь глотнуть горячего и погреться. Но не стал. Как тянуло куда-то поближе к центру города. Совпало.
А могло и не совпасть. Могло, черт побери. И от этих мыслей по спине пробежал холодок.
По сути, все дело только в скорости. Он просто очень вовремя оказался рядом. А если вспомнить, что вернувшись под утро, Рол застал на станции только две бригады, еще как посмотреть, сколько бы Юрке пришлось дожидаться машины, не окажись их тогда поблизости. Те менты ведь его даже перевязать ничем не догадались. И Ромашка не допер, растерялся. Хорошо, у Юрки самого голова сработала — снегом, это правильно, холод тут очень кстати.
Но дальше всплыло в памяти и еще кое-что. Живая тысячеглазая темнота, глядящая в спину.
«Порядок, держу».
Что я держал?!
Еще раз. Все по порядку, как кинопленку промотать, по кадрам.
Машина, мотающаяся на ухабах, мелькание фонарей. Не было тогда посторонних мыслей, не до того. «Только бы давление не уронил!» Черт его знает, что там, как прошел нож, какие сосуды задеты. «Успеть!»
И живая, черная как смола дрянь, глядящая из-за спины. Выжидающая. Однажды это уже было. В армии, когда их на учениях огнем накрыло. Страшно, когда у тебя на глазах здоровый как бык парень уходит в считанные минуты. Еще после было. Просто он не давал себе труда запомнить.
ДТП. Хруст стекол под ногами. Огромные, бездонные от расползшихся во всю радужку зрачков глаза девушки, зажатой на переднем сидении в том, что осталось от машины. И то же ощущение липкого холода за спиной.
Вскоре он трясущейся рукой пишет: «смерть в присутствии». Поздно. Там с самого начала было поздно.
«В присутствии». Вот оно.
Он что же, спятил? Доработался до полной мистики, бреда и еще черт знает чего?!
Картина Репина «Приплыли». Масло. Хлеб.
Можно сдаваться Серому и Белому, уходить нахрен с подстанции. В массажисты в женскую баню, блин. Допсиховался, Асташин. Говорили тебе умные люди: береги нервы. А ты, дурак, не слушал.
«Стоять!» - осадил себя Рол. Надо сначала разобраться. Да, тяжко, когда выпадает спасать кого-то своего, чью боль ты всей шкурой чувствуешь. Потому-то он всегда боялся попасть на вызове на кого-нибудь из байкерятни.
Так, тихо, тихо, разберемся. Нервное истощение, смена тяжелая. Просто реакция организма.
«А что же я держал?»
Нет. Если так сидеть и себя грызть, выясняя, спятил ты или еще нет, недолго действительно распрощаться с остатками рассудка. Так не пойдет. Но Серый с Белым подождут пока. Есть кое-кто и поближе. Вот к нему и поедем. Баньши только выгуляем сначала.
***
Маглор жил на берегу Цны, в частном доме почти у самой реки, там, где город понемногу переходил в дачный поселок. Жил совершенно один. Дом был большой, очень странной постройки, лишь частично отапливаемый. В части комнат и мансарде можно было жить только летом. Каждый из трех предыдущих владельцев старательно пристраивал к дому что-нибудь новое. В итоге жилище обрело мансарду, почти жилой чердак, лишнюю веранду и пристройку, в которой раньше стоял мотоцикл, а теперь располагалась мастерская. Отапливалась только центральная часть дома — две небольших комнатки и кухня.
Куда-то в компанию хозяин дома выбирался редко, а последние месяцы и вовсе отшельничал. Но к нему самому народ ездил постоянно. В тусовке Маглора (он же Псих, он же Виннету) считали чуть ли не колдуном. Какое-то время поехавший по мистике народ рвался к нему учиться, но был стабильно посылаем туда, куда тамбовские волки не ходят. Лишнего внимания к своей персоне хозяин дома на Цне не любил.
Во всякие там колдовские силы Рол не верил. Для него Маглор был прежде всего хорошим практикующим психологом, с большим стажем и очень своеобразным опытом. А что товарищ при этом еще делает расклады на Таро, так мало ли кто чем занимается на досуге. Для кого и он сам со своим мотоциклом — аномалия.
Правда, когда в одной из компаний с присутствием местных глюколовов, любителей астральных войн с астральными же сущностями, Маглор поднял из попытки завалиться в обморок малокровную девицу, пришедшую в тот вечер по трассе, Ролу пришлось слегка поудивляться. Обморок у барышни был не притворный. А поднял ее друг в буквальном смысле одной левой, просто проведя рукой между лопаток. Это потом уже Рол пинками гонял офигевших глюкоманов в магазин за нормальной едой, внушал очухавшейся девице, что жрать вовремя для нее так же важно, как лекарства пить, крыл последними словами хозяина того глючного флэта, не удосужившегося завести хотя бы примитивную аптечку. Все это было потом. Но как друг заставил это создание прийти в чувства, Рол так и не понял. А тот еще обронил загадочное: «Сначала прикармливаете тут тварей, как бродячих собак, а после удивляетесь, чего это вас кусают!» Видел он, как те глюколовы картинно заводили под лоб глаза и говорили, что борются в астральных дебрях с неведомой местной фауной. Маглор на такие спектакли и ухом не вел, курил себе на балконе. Но на ту автостопщицу среагировал даже быстрее, чем Рол. Хотя тот в комнате сидел и кажется, должен был сообразить, что девица и так с самого начала была бледная в синеву, и что здесь дело пахнет уже не спектаклем на публику.
Все-таки задержался дома он почти до темноты. Надо было собаку выгулять, а Баньши — барышня боевая, несправедливо не дать ей порезвиться. Ведь потом ночь без хозяина скучать.
Когда выкатил из гаража мотоцикл, на небе уже звезды зажглись.
Мотор завелся сразу, а вот дальше началось что-то скверное. Впервые Рол засомневался, не лучше ли поехать на автобусе. Нет, руки больше не тряслись, но машину он категорически не чувствовал. Будто сел за руль после перерыва в пару лет. Скверное ощущение, на каждой кочке себя ловишь, каждое движение прослеживаешь, и все кажется, что сейчас упадешь. Ни рук не чувствуешь, ни собственно байка, будто он отдельно, и ты отдельно. Рол заглушил мотор, походил вокруг, отдышался, растер лицо снегом. Что за чертовщина с ним творится сегодня? А потом вдруг разозлился на себя и решил, что доедет именно из принципа.
«В тот день, когда я не смогу сесть за руль, я на пенсию уйду», - кажется, это он год назад говорил.
Но ехал он медленно. Вроде Одинокого Волка, что позволяет себе выбираться на дорогу по ночам и едет, что называется «шепотом».
Погода была скверной, на дороге туман. Зима для байкеров вообще-то не сезон. В это время года они чинятся да пьют в мастерских, заливая скуку. Из всей компании гонять круглый год могли позволить себе только двое: Демон и Рол.
На выезде из центра он увидел аварию: «девятка» с «Нивой» на перекрестке поцеловались чуть не взасос, по самый радиатор. Врач водителям пока не требовался: при столкновении они остались целыми, а бить друг другу морду еще не начали, хотя к тому шло. Если гайцы не подъедут сейчас и не разнимут, два «конкретных пацанчика» начнут разруливать ДТП уже не по правилам дорожного движения, а по понятиям.
Авария заставила его сбросить скорость вообще до минимума. К вечеру подморозило, дорога оледенела, не хватало еще сейчас влететь куда-нибудь. Эх, балда! Ромашке-то он так и не позвонил. Ну, наверняка тот уже от Сереги все знает. Сереге-то должны были все сказать в первую очередь, брат ведь. Рол пообещал себе непременно заехать и к Ромашке, и на Полынковскую, но теперь уже завтра.
В окнах первого, отапливаемого этажа жилища «мага с дипломом» горел свет. Хозяин был дома. Он вышел на крыльцо еще когда Рол мотор не успел заглушить. Как все старые обитатели байкерятни, он по звуку узнавал, кто едет.
Вообще-то, Маглор постарше их с Юркой. Ему тридцать один. Но на вид не дашь ни разу — невысокий, худой, чернявый, немного похожий на индейца Маглор мог под настроение выглядеть и совсем пацаном, и умудренным философом под сороковник, но только не на свой собственный возраст. Сейчас казался сильно моложе. Хайры распущены, хотя обычно он их затягивает в хвост, протертые клеши бахромой метут пол. Поверх портрета Че-Гевары на линялой майке висят на шнурках два камешка неправильной формы.
- О! Какие люди!
- И без конвоя, - подхватил Рол, закатывая мотоцикл во двор.
- Что у тебя с мотором? - сходу спросил его Маглор, - Гляжу, наш Инцидент по дороге ботанит(44), только что не на цыпочках крадется. Барахлит?
- Да нет, с мотором-то как раз все в порядке.
Маглор глянул ему в лицо и молча кивнул. Он понял.
В большой комнате на первом этаже было довольно жарко, потому что хозяин предпочитал ходить по дому босиком, а мерзнуть не любил. Так что печка грелась на полную. На столе возле окна красовалось штук пять разнокалиберных чашек и сахарница в виде курицы, с наполовину отбитым фарфоровым хвостом. В углу на подоконнике грудились пачкой раскроенные лоскуты кожи и стояла рядом здоровенная катушка ниток с воткнутым шилом: хозяин дома шьет иногда разную мелочь вроде кошельков и поясных сумок. Раньше кофры для байков делал, сейчас не сезон (байкеры под весну с заказами идут), осталось только самое простое, чтобы руки занять. Тут же стоит пепельница. Над креслом с потолка свисает на проводе лампа, на ее жестяном абажуре болтается игрушка — летучая мышь. Стен не видно из-за полок, на которых книги стоят вперемешку со всем, что может вообще пригодиться или просто когда-то попало в дом. Самое нужное - поближе к столу, чтобы, не вставая с кресла, можно было дотянуться: инструменты, посуда и книги. А так в комнате как на складе: два мотоциклетных шлема, видимо, под роспись, чугунный орел с поднятыми крыльями, какие-то коробки; три полки заняты банками с соленьями, еще одна — бутылками разной формы, пустыми и полными, сверху над ними пучками свисают какие-то травки. На углу полки висит косуха и поверх нее — меч в черных ножнах с металлическими накладками. У одной из стен — деревянная лестница, ведущая в люк на потолке — это ход на холодную мансарду. В это время года ступеньки тоже используются как полки, а на перилах сохнут рубашки.
На самой верхней ступеньке в низкой глиняной плошке растет кактус размером почти с футбольный мяч. В землю рядом воткнуты нож и вилка. Рол в очередной раз прочел надпись на плошке: «Каждый сам растит свой кактус, каждый сам его жует» и невесело хмыкнул.
- Сейчас чаю сообразим, - Маглор взял со стола большой синий чайник, - Давай, чувак, садись и грейся.
- Греться можно и более радикально, - с этими словами Рол извлек из рюкзака бутылку и водрузил ее на стол.
- Ого! Даже так?
- Если это все не запить, то я подавлюсь, - на столе появилась вторая бутылка.
Маглор стал совсем серьезным:
- Понял. Но чай все равно поставить надо. И пожрать найти. Вон та банка слева — это очень правильные огурцы.
Он принес из кухни сало и хлеб, нашарил на полке две стопки. Выпили по первой за встречу и хозяин дома стал набивать трубку — за куревом ему лучше думается.
- Ну, давай теперь, чувак, колись, что у тебя стряслось? - спросил он после первой затяжки, - Честное слово, похоже, у нас тут эпидемия. Только что до тебя был народ. Короче, что у нас еще плохого?
Пришлось рассказывать с самого начала, с ночного дежурства, с нападения, с дороги в БСМП.
- Вот же черт! Угораздило нашего Государя... Как он сейчас?
- Порядок. Сказали, проснулся, все в пределах нормы, ну насколько может быть в норме человек после полостной операции. Сейчас к нему нельзя, но завтра уже пустят. У них в хирургии хорошие спецы, так что тут я спокоен.
- Уже лучше.
- Лучше-то оно лучше, - Рол помолчал, потом налил себе еще. Начать разговор никак не выходило, - Вот скажи, чувак, только честно: я сильно смахиваю на психа вообще, по-жизни?
- Ну, начнем с того, что Психом в байкерятне всегда был я...
- Это от твоей профессии. Я серьезно. В эту чертову ночку меня накрыло то, чему я до сих пор не могу подобрать названия. И объяснить то, что я видел по дороге в БСМП, ничем, кроме съехавшей крыши, не могу.
- Что же ты увидел?
- Вот то самое и видел. Ну, сам сообрази, как мы ехали. На всех парах, подвеску не жалели, не до того. Всех мыслей — только бы давление не уронил, - Рол помолчал, потянулся было снова к стопке, но опустил руку, - Еду и чувствую, что мне в спину смотрят. Со всех сторон. В общем, она липкая как смола, и ждет, ждет у меня за спиной. Вот как знаю — сейчас его руку отпущу и все, - уйдет. Ты меня знаешь, я ни в бога, ни в черта не верил никогда. Но что-то там в тот момент было. И кажется, только чудом не уцепило, что хотело. Довезли, передали в хирургию. Выхожу - веришь, я чуть не свалился на пол-пути к машине. Колотит. Нервы, понятное дело, но раньше до такого не доходило. Я все время боялся на вызовах попасть на кого-то из своих. Никогда не признавался, но боялся до печенок. Но когда Мишку-Ковбоя вез в травму, такого не было. Ну, помнишь, когда он в овраг съехал?
- Еще бы не помнить, нашему Неуловимому Джо как при рождении мозгов не доложили, так никак не наживет. Ладно, к делу, Инцидент. Ты первый раз на такое нарвался?
- В том и дело, что нет. В первый раз — еще в армии. На тех учениях, с которых я до сих пор осколок таскаю. На моих глазах здоровый лоб, мужик в полтора меня, ушел за три минуты. Ну, бедренную артерию пережать — это каким Шварцнегером быть надо. У меня в руках ушел. Артиллерия бьет по своим, б..! Но тогда мне тоже мало не показалось, даже как-то и не думал, что и почему. Потом было еще два раза. На вызовах.
- И чем вызовы кончились?
- … в присутствии. Дорожное, девочка молодая, восемнадцати еще нет даже. Второй раз — на стройке парень с лесов сорвался. Но вот парня того я довез. Уж не знаю, как он был там был дальше, но довез. Ты послушай, вот как это вообще?! Я же, блин, не народный очумелец, вроде тех, что глазами вилки гнут! Такого народу в дурке на рубь штучка, на три — кучка! Я шесть лет учился, у меня стаж три года! Что за глюки, какого хрена они со мной?! Может, тоже, того самого, сдаваться пора? И главное, когда я Юрку вез, было жесткое ощущение, что все делаю правильно. Нельзя его отпускать. Еще говорю: «Порядок, держу». Что я держал, черт меня возьми? - Рол почувствовал, что у него снова начинают дрожать руки. Этот рассказ его отчаянно вымотал. Так люди признаются в давно подозреваемой смертельной болезни. Страшно оно, все-таки. Но Маглор оставался на удивление спокойным. Даже трубка в руке не дрогнула.
- Легче, легче, чувак. А то и впрямь — возьмет и потом не отдаст. Что ты держал, хочешь знать? Вот его-то ты и держал. И удержал, как видишь.
- Что это? Что?!
- То самое. Просто ты это можешь. Не всегда. Не со всеми. А только с теми, чье время еще не пришло. Как именно это происходит, вот тут ты не заморачивайся. Усвой только одно: ты не чокнутый. Просто ты видишь это так, как ты это видишь. И все. Человеческое восприятие — очень сложный механизм. Нам проще переводить ощущения, которые не укладываются в привычные человеку пять чувств, в одно из этих пяти. Потому что нам так удобнее. Ты замечал когда-нибудь, как замедляется время для того, кто находится в сильном стрессе? Кажется, что все вокруг тормозят и время течет, как вода. А на самом деле это ты на адреналине движешься очень быстро. Так и здесь.
- Я все равно не понял. И вообще, как мне с этим жить теперь?
- Как жил. Просто теперь ты знаешь, что оно есть, только и всего. Ты живешь с этим уже несколько лет, но сознательно попытался сообразить, что происходит, только сейчас. Потому что ударило по дорогому для тебя человеку. А теперь тише. Не гони впереди паровоза. Видишь ли, у каждого своя степень восприятия, у кого-то больше, у кого-то меньше. У тебя в состоянии стресса обостряется чутье. И удержать человека, которому еще не пришел срок, ты можешь. По-хорошему, многие из нас умеют что-то, каждый по-своему. Только в большинстве своем эти навыки бездарно продалбываются на всякое мироглядство. Видел, как народ дивные трехмерные глюки ловит и картинки смотрит? Вот так играют, заигрываются, а как это к реальной жизни приложить — не знают. Ты тоже не особо знаешь, а просто берешь - и делаешь. Потому что можешь. А на подробностях не зацикливайся. Ты не свихнулся, и останешься тем же хорошим спецом в своем деле, что и раньше. Даже чуть-чуть лучше.
- Ладно. Будем считать, что я понял. Наливай, что ли. Все равно не запью пока эту фигню никак, - Рол снова взялся за бутылку, выпил не закусывая, залпом, - Судьба — слепая сука! - продолжил он с тихой яростью, - Ну грипп же этот, мать его, у нас трое уже свалились и взяли больничный. К утру на станции оставалось полторы свободных бригады. Если бы нас с Генкой после вызова не понесло через центр, не знаю, сколько бы они там вообще дожидались машины.
- Не такая уж она и слепая, - возразил Маглор, снова берясь за трубку. Он сейчас был чисто Холмс в молодости, попавший на интересное дело, к которому можно приложить дедуктивный метод. Затянувшись, он продолжил, - Появляться в нужное время в нужном месте ты будешь и дальше. Считай, что это тоже судьба. А теперь, сбавь слегка обороты, а то ты больше пьешь, чем ешь. Вон и чайник подоспел, - Маглор пружинисто поднялся с кресла и отправился на кухню.
Двигался он легко и бесшумно, как кот. Со стороны и в голову не могло прийти, что так может перемещаться по дому человек, у которого были некогда сломаны обе ноги, а правая так и вовсе собрана на титановых скобах. Рол и сам бы сейчас не поверил, если бы не видел в свое время рентгеновских снимков. Фехтование и восточные гимнастики свое дело сделали. Может и без колдовства не обошлось, но не спрашивать же.
Похоже, друг был прав. Его совсем уже повело от выпитого, и голова отказывалась соображать. Они долго пили крепкий чай пополам с мятой, которую хозяин дома вытащил откуда-то из пучков травы под потолком. Маглор как-то аккуратно увел разговор в сторону от мистики, магии и прочих подобных вещей, способных изрядно смутить и озадачить человека, привыкшего доверять науке. Они вспоминали байкерятню, какие-то старые выезды, историю о поисках Одинокого Волка, оказавшегося не легендарным байкерским привидением, а вполне себе живым человеком. Рол сам вернулся к началу разговора.
- И все-таки, ты же у нас в некотором роде колдун. Карты, амулеты и прочее. И получается, что эти вещи с кем-то вполне работают. Почему? Тоже врожденное умение? Или и ты предпочитаешь не докапываться до причин?
- Я просто знаю, что это есть, только и всего, - отвечал ему Маглор, - а в остальном: чутье, вот оно у меня врожденное, еще опыт, умение разговаривать с людьми. Я не пытаюсь разделить, где кончается то, что получено жизненным опытом и образованием, практикой в конце концов, и то, что я могу потому что могу. Его и не надо делить. Это либо есть, либо нет. Главное, знать, как и когда оно работает. А заниматься самокопанием — так можно в самом деле в дурке приземлиться.
- Кажется, народ тебе изрядно поднадоел с расспросами про магию. А тут еще и меня черт принес.
- Тебя принесло вовремя, чувак, говорю же — не парься и выдохни наконец. Все уже в норме. Ну а народ, что народ — вера в то, что все собственные косяки кто-то крутой и мудрый исправит одним щелчком пальца, жива и неистребима. Ты Тариэль видел, ну из компании нашей Гэлюшки, которая Галадриэль?
- С той тусовки почти никого не знаю. Но не суть. Что, она, тоже просилась к тебе учиться?
- Если бы! Эта дева трепетная где-то с полгода кружила вокруг меня как мартовская кошка. И хвост распушит, и коготки покажет, и так и этак подъезжала. Думаешь, зачем?
- Кто ж этих женщин разберет. Может, просто с магом у нее еще не было?
- Бери выше, чувак. Она силой подпитаться хотела.
- Через кхм... это самое? - Рол хмыкнул, - То есть, она думала, что магия половым путем передается, как триппер?
Маглор расхохотался:
- Ну, ты умеешь сказать!
И тут в коридоре залился звонок.
- Ого! - удивился хозяин дома, поднимаясь, - да у нас сегодня аншлаг.
Маглор не оборачиваясь, снял с полки за спиной фонарь, поднялся и пошел во двор встречать гостя.
По голосам из коридора Рол понял, что ночной визитер — девушка. «Еще одна желающая подпитаться силой?» - подумал он, но тут кто-то в прихожей громко произнес его имя. В следующую минуту дверь в комнату вмазалась ручкой в стену, распахнутая кем-то очень нервным, и в комнату влетела Эльфенок. На ее встрепанных волосах таял снег.
- Что с Государем?! - вцепилась она в Рола, - Роланд, ради бога, не молчи! Что с ним?!
- Да в порядке он уже, в порядке, - Рол решительно оторвал от себя ухватившую его за плечи девушку и усадил на свободный стул, - Тише, ты меня разорвешь сейчас! Все уже нормально. Прооперировали вчера, сейчас в сознании, все в норме. В ближайшее время к нему никого не пустят, кроме Сереги, но опасности там нет никакой. Покой, сон и поменьше нервов. Все.
Эльфенок сразу обмякла, рванула молнию на вороте толстовки, выдохнула тяжело:
- П-правда? - спросила она, запинаясь.
- Правда, правда, - ответил за Рола Маглор, пододвинул Эльфенку чистую кружку и потянулся за заваркой, - Инцидент это знает как никто. Ты думаешь, кто его вез?
После такой новости Рола наградили взглядом полным настолько искренней благодарности, что даже сделалось не по себе. Ему показалось, что Эльфенок сейчас бросится его обнимать. Но этого не случилось. Эльфенок вытерла ладонями разгоряченное лицо, вздохнула:
- Я думала, что с ума сойду. Как это могло случиться? Почему? И главное, спросить не у кого. Феанора дома нет, тебя дома нет, никого нет. Мне рассказала Эарин, но он тоже знает очень мало и коротко. Вроде бы Ромашка ей звонил. Но до него я еще не дошла.
Маглор налил ей чаю и соорудил бутерброд с салом:
- Лопай давай, пропажа. Ты мне скажи, чего тебя-то эльфята искали? - спросил он, - Сегодня тут была такая коллективная истерика, что я еле их успокоил. Ребятишки всерьез опасались, что тебя тоже надо искать хорошо, если в реанимации. И как я чую, они были недалеки от истины.
Эльфенок недоверчиво покосилась на Рола и ответила:
- Фигня война. Амрос меня уже нашел. И чего шум подняли? Ну, не ночевала я дома, кому что за дело. Я была у Илмара, можно подумать, это кого-то волнует.
- Эльфенок-Эльфенок, ты можешь Амросу башку задурить, но мне не надо, ладно? - сказал Маглор строго, - Ты до смерти перепугала ребят не тем, что пропала. Сначала ты прошла по всем старым знакомым и раздала свои вещи. Кому винчестер, кому диски, кому прикиды. А уж когда ты оставила Этьену меч, народ окончательно высел на измену. И я их понимаю. Как и то, что ты, душа моя, прошла где-то по самому краешку. Кстати, шла ты сюда изначально не для того, чтобы Сашку искать, верно?
Эльфенок, насупившись, кивнула.
Рол был озадачен. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что такое может быть на уме у человека, ни с того ни с сего раздающего ценные для него вещи старым знакомым. На всякий случай он присмотрелся к ее рукам — запястья вроде не порезанные. Да и вообще, если кто особо нервный вены пилит, то это скорее напоказ, чем всерьез. Эльфенок никогда таким не страдала. Кстати, а Маглор почему-то зовет ее в женском роде, «перепугала», «прошла». Эльфенок ведь под мальчика косит, ей такое не нравится, а Маглор обычно уважает чужие заморочки. А тут глядите-ка, и Эльфенок себя таким же образом именует.
- Верно, - кивнула Эльфенок, - я к тебе шла, Макалаурэ(45). Потому что уже не знаю, к кому еще.
- Тогда выкладывай, что же ты успела натворить, - ответил тот, - Раз сидишь здесь живая, уже хорошо. Но что на тебя нашло, а?
- Если что, обещаю хранить как врачебную тайну, - добавил Рол.
Эльфенок молчала, глядя в свою кружку. Потом собралась силами и выговорила:
- Просто мне все надоело. Вот это и страшно. Я сама себе надоела. Понимаешь, Макалаурэ, все, кончилась сказка. Нет Нарендиля. И девочки Нади нет. А есть черт-те-что. Ни прошлого, ни будущего. Но ты не бойся, я ничего не сделала. Илмар меня выдернул. Как — не знаю, но выдернул. Только бы мне теперь его не упустить. Потому что оба... - она снова запнулась, - как ты выражаешься, по краю прошли. Вместе. Вместе и вышли. А тут Амрос нас нашел. Они меня домой проводили оба, только ушли — тут от Эарин звонок. Я чуть с ума не сошла. Дозвониться ни до кого не могу, Сереги дома нет, Рола нет, Эарин не знает почти ничего, она сама в шоке. Правда, что теперь дальше, я не знаю. Я чуть не натворила с собой... в общем... Кажется, за такое в дурдом попадают, я правильно говорю?
- Неправильно, - ответил Рол, - тебе туда еще рано. Ты сейчас на нервах, но рассуждаешь слишком здраво для потенциальной самоубийцы. Я даже не буду спрашивать, чего конкретно ты «чуть не натворила». Туда тебе еще рано, горе луковое. А психиатров бояться не надо, они не кусаются. Если что, могу познакомить с нашими. Очень веселые ребята, тебе понравятся.
Про себя Рол решил, что задушевный разговор с опытными людьми Эльфенку действительно не повредит, а ничего серьезнее, как его собственный опыт подсказывает, здесь пока и не нужно. Суицидники так себя не ведут, скорее тут просто банальная истерика случилась, не больше того. Но знакомиться с Серым и Белым Эльфенок поостереглась.
- Как знаешь. Если что, обращайся. Вот блин, скажи мне, чем ты вообще думала? - вздохнул Рол, - Вот если бы ты у нас откуда-нибудь сиганула, что бы я Юрке сказал? Эх ты, оруженосец...
- Так, ребята, - Маглор снова выбрался из кресла, - Давайте-ка кое-кого сейчас накормим. Время позднее, а чужих оруженосцев голодом морить — валарам это не по нравится. Пойду чего-нибудь сооружу, ага? - и исчез на кухне.
Когда Маглор вернулся спустя полчаса в комнату, неся на деревянной подставке сковородку с гигантской дымящейся яичницей на всех сразу, то застал картину, от которой даже слегка опешил.
Несгибаемая Надя-Эльфенок, Нарендиль из воинов Хитлума, висела у Рола на шее и плакала в три ручья. Растерянный Роланд гладил ее растрепанные вихры:
- Ну, ты чего, ну … оруженосец. Все ж наладилось. Все живы, все есть, а остальное приложится.
Рол еще не понимал — Эльфенок плакала именно от облегчения. Она только сейчас сообразила, мимо какой пропасти протопали в одну ночь сразу трое — она, Илмар и Юрка. Каждый мимо своей. И слава всем силам на том и этом свете, что мимо.
Эльфенок смылась-таки на ночь глядя домой и проводить себя не дала. Рол дернулся было за ней, теперь он меньше чем когда-либо доверял ночным улицам, но Маглор его удержал, уверив, что с Эльфенком-то все будет в норме, а вот принявший на грудь Рол непременно попадется ментам. Спорить с ним было трудно, и Рол остался.
- В первый раз она под мальчика не косила, - сказал он Маглору, когда тот вернулся, проводив гостью до калитки.
- Так она и не косит, - ответил тот, набивая трубку, - Это самозащита, неужели ты не понял? А здесь-то от кого ей защищаться?
Рол поднялся, прошелся по комнате, подошел к окну, посмотрел, как снег заметает дорожку следов от двери к калитке.
- Хотел бы знать, что эта оторва успела натворить? - нахмурился он, - Ведь на самом деле она ни слова мне не сказала, где ее носило. Только то, что психанула, и ее подобрал кто-то из их тусовки, вроде как успокоил. Вот тоже, сокровище. До сих пор не уверен, что она еще чего-нибудь не отмочит...
- Не отмочит, - успокоил Маглор, - После таких приключений она сама никуда влипать не захочет. А на счет «косить», ну, это еще и поиск своих. Ее приняли со всеми этими квентами, с мужским именем и всем остальным. Понимание — штука ценная, - продолжил он неспешно, снова закуривая, - Если с семьей не повезло, никто не мешает искать его где-то еще. Везет тем, кто находит. Тут одних игр в эльфов и колдунов маловато, тут человеческое понимание нужно.
- Единственный человек, кто ее действительно понимал, это Юрка. Это меня сейчас и успокаивает. Теперь она никуда не должна деться, потому что за себя ей переживать некогда.
- Тоже верно. А ты не переживай за обоих. Оно уже обошлось.
Рол замолчал и полез за сигаретами. Все время разговора ему как-то не хотелось курить, а теперь потянуло. Затянулся с силой, выдохнул облако дыма к жестяной лампе. Напряжение последних суток наконец начало отпускать его.
- Вот давно заметил, - произнес он, когда докурил почти до самого фильтра и налил себе очередную стопку, - ролевая тусовка как ни одна другая притягивает к себе народ «с присвистом». Нигде ты не найдешь столько людей с битой психикой. А, специалист, что скажешь?
Маглор пожал плечами:
- Можно подумать, в цивиле меньше травмированных. Их там больше, чувак, поверь. У меня таких клиентов полно, все цивильнее некуда. А проблемы у всех одни и те же, от банкира до сторожа. Только они не играют ни во что, им свой, как ты выразился, присвист, воплощать негде, все в себе держат. Ну, а тусовка... Общество травит непохожих на себя, а она — терпит. Кто лучше поймет одного непохожего, чем другой такой же «чувак не в формате»? Вот тебе и тусовка.
- Да... и еще это, не семейные же большей частью. Одиночки, - продолжал Рол, которого опять начал забирать хмель, - Ладно, я сюда не вписываюсь. С такой работой тупо некогда. Но остальные — глянь, по пальцам пересчитаешь тех, у кого кто-то там постоянно есть.
- Так тусовка в этом деле куда свободнее. Не нужно упираться в принцип «у меня семья, потому что так типа надо», - рассудительно заметил Маглор, - Только считать неферов полными эскапистами, социофобами, бегущими от цивила — глупо. Это не побег, это тихая гавань. Зона комфорта. Всем надо где-то отдыхать.
- Точно, - кивнул Рол, чуть не поставив опустевший стакан мимо стола, - Мир... цивил, он вообще спятил. Мы - люди — его, блин, н-нервная система. На нас все видно. Всякие там, как в боевиках, Дарты Вейдеры хотят мир в крови топить, а надо — в валерьянке. Спокойствия не хватает. Оттого вся дрянь в головах и копится.
- Правильно мыслишь.
- Угу. Только почему мы все трезво мыслим, когда нажремся?
- Потому что по-трезвому нам вечно не хватает времени.
Маглор выбил из трубки пепел, встал и, оказавшись у Рола за спиной, аккуратно положил ему руки на виски. Пальцы товарища казались совершенно ледяными. Но в голове отчего-то прояснилось, даже будто хмель ушел, - Вот так-то лучше. А то одну головную боль ты запил, другую чуть не нажил.
Ночевал Рол в той же комнате, на узком самодельном диване, втиснутом между полками. Спал он беспокойно. Царапалась опять в сон какая-то гадость, раза три просыпался и всякий раз взгляд упирался в подсвеченный лампой индейский профиль старого приятеля. Маглор сидел под лампой и что-то вдумчиво шил, похоже, он и не собирался ложиться.
Домой Рол отправился с утра пораньше — что бы ни стряслось, а оставлять Баньши без прогулки никак нельзя. Странно, но пробудился он не то чтобы с совершенно свежей головой, но все-таки довольно бодрый, будто вчера и не пил вовсе. И байк чувствовал как и прежде, вчерашнее ощущение выключенности исчезло напрочь.
- Все-таки ты как-то колдуешь, - сказал он на прощанье Маглору.
Тот только пожал плечами:
- Никакое это не колдовство, а банальнейшая психосоматика. Вчера тебя придавило, сегодня отпустило. Так что иди и не греши.
К Ромашке Рол попал только днем. Великий автостопщик всея Тамбова жил в общаге, переделанной под постоянное жилье. Одна-единственная комната, она же кухня, узкий закуток — ванная. Но Ромашку такая аскеза не напрягала ничуть. Как многие олдовые хиппи, он был неприхотлив.
Дверь Ролу открыла растрепанная, деловитая Зайка. Руки у нее были в муке.
- Ну наконец-то, пропащий. Ромка уже волноваться начал, куда ты сгинул.
- Я, собственно, его и ищу. Чтобы сказать, что все обошлось.
- Да знает он, - Зайка вытерла руки о фартук и крепко обняла Рола, - Ох, бродяга, умеешь ты вовремя появиться.
- Зайка, не раздави. Дома наш очевидец-то?
- Оба здесь, ты проходи, - Зайка отступила вглубь комнаты, - с Серегой вместе с утра ездили в больницу. Вот они, черти полосатые.
«Черти полосатые» сидели в комнате на полу: жилище у Ромашки обустроено на походный манер, и гости, и хозяева сидят на пенках и ковриках. Тут же на подносе стоял глиняный чайник, наверняка с каким-то очередным восточным зельем, и две глиняные чашечки.
Зайка хлопотала у плиты, переворачивала на сковородке уже готовые пирожки, отвлекаясь на то, чтобы слепить партию следующих. Кухонным столом ей служил низенький холодильник с положенной на него большой разделочной доской.
Рол даже «привет» сказать не успел. Серега поднялся ему навстречу, стиснул протянутую для пожатия руку обеими — с силой, жестко. Выговорил сдавленным голосом:
- Сашка... Я тебе по гроб жизни теперь должен! За брата!
- Тихо, тихо. Не по адресу, Феанорыч, это ты отделение благодари, я-то что, довез и довез. Скорая таких не теряет.
- Да ты заходи, чувак, - помахал ему рукой Ромашка, - заходи и падай к нам. Сейчас Зайкины пирожки поспеют. Тебя будем кормить в первую очередь. Ты у нас герой в прямом смысле слова.
- Да какое там, к черту. Главное, что Юрка благополучно выскочил, - проворчал Рол, усаживаясь, - Пустили тебя к нему, Серега?
Тот покачал головой:
- В реанимацию нельзя. Завтра обещали в общую его перевести, тогда пустят. Записку передали вот.
Он развернул тетрадный листок, исписанный наискось неровным разгонистым почерком:
«Серега, я в норме. Матери ни слова. Привет Сашке. Спасибо ему, что живой. Ю.»
- Завтра поеду с утра. Ты не в курсе, чего там можно передавать, чего нельзя? Чего ему лучше поесть отнести?
- Что сам скажет. Первое время человек вообще есть не хочет, - объяснил ему Рол, - а потом, как договоритесь. Насчет остального не парься. Не дадут ему там пропасть, будь спокоен. Если хочешь мой совет: отвези ему в первую очередь во что переодеться. Только потеплее, сквозняков там дохрена и больше. С тобой-то что, много пил или мало спал?
Выглядел Серега неважно. Щеки ввалились, глаза обвело синим, веки набрякли.
- Второе, - ответил тот, - Пить мне, по счастью, никто не налил, и хорошо. Потому что там кровь моя понадобилась. Помню, Юрка вроде говорил, что у нас с ним группа редкая что ли.
- Правильно говорил, не самая редкая, но и не самая частая.
- Ага. Вышел, как будто стакан на пустой желудок накатил, аж ведет. Ну еще и на изжоге весь, понятное дело. Вроде и сказали мне, что все нормально, а душа не на месте. Тут Ромашка как раз подошел, его только-только из ментовки отпустили. Хотели вместе ждать, пока проснется, но главная нас домой погнала — дескать, все в порядке уже, приходите днем. Я пошел, Ромка машину поймал, домой довез. Потом Хакерша подгребла. Сидели, тележили о чем-то. Под утро задремал, раз — телефон. Меня аж подбросило. Хватаю трубку, ору: что?! Шефа напугал до икоты. Сервер, мать его, упал. Вся база пошла по п....е. Ну что тут делать - «Рабинович, ложись и выполняй план». Где-то утром как раз мне из больницы звонок на работу, я им рабочий номер давал. Порядок, проснулся, все хорошо. На радостях я за пару часов этот сервак доделал и двойную оплату с шефа слупил, чтоб ему жизнь медом не казалась. Ромашка, моя фляжка там на подоконнике. Налей что ли. Уж теперь-то можно.
- Можно, можно, - Ромашка достал с подоконника металлическую флягу, разлил коньяк по маленьким стальным же стопочкам с наперсток, - Только ты это, не увлекайся.
- Не буду, честно. Я так, аккуратно, - Серега поднял свою стопку и улыбнулся, - Ну, чтобы братуху быстрее выпустили оттуда! Будем жить, Инцидент. Вот найти бы еще этих гоп-стопщиков, до сих пор руки чешутся!
- Вот только тебе не хватало ввязаться! - осадил его Рол, - С меня одной такой истории по гроб жизни хватит! И вообще, Юрка же мне голову оторвет, если ты еще во что-нибудь вляпаешься.
- Правильно! - поддержала его Зайка, на минуту оторвавшись от плиты. Она подхватила налитую ей стопку белой от муки рукой и чокнулась с ним, - За этими архаровцами нужен глаз да глаз. Ни один, так другой куда влезет. Слышишь, Феанорище, это я о тебе говорю. Постарайся сам не нарваться.
Серега обещал, что постарается.
- Кстати, - вспомнил Ромашка, - пока весь этот сыр-бор творился, по Тамбову активно искали Эльфенка. Пока меня не было, к Зайке завалился очень перепуганный народ с тусовки. У нас тут больше ни с кем ничего?
- Ничего, - Рол усмехнулся, сообразив, как ухитрилась переполошить знакомых эта безбашенная девица, - Эльфенок уже нашлась, сейчас по идее она должна быть дома.
- Ну, за то, чтобы у нас у всех были все дома! - поднял свою стопку Ромашка.
Пили в основном все-таки чай. Ромашка каким-то хитрым образом заваривал его с пряностями и молоком, утверждая, что такой состав «вставляет». В сочетании с коньяком это походило на правду.
- Забористый у тебя чай. Как бы менты не запретили его через границу возить, - заметил Рол, приканчивая вторую чашку. Под коньяк шло просто идеально.
- Чай как чай. Легальнее некуда. Вот я однажды из Тибета вез такой состав, эх, - Ромашка мечтательно вздохнул, - С женьшенем. И не довез. Я, понимаешь ли, фирменный пакет порвал случайно, пересыпал в обычный мешочек. До самого Тамбова доехал нормально, а на вокзале раз — менты. То ли план недовыполнили, то ли просто с утра наручники чешутся. Короче, не понравился им мой рюкзак. Сгребли, обшмонали. Вытаскивают этот чай и сходу объявляют его травой.
- И как, пришлось доказывать, что чай нельзя курить? - спросил Серега.
- Ага. Только чай мне все равно обратно не отдали, - Ромашка развел руками, - они его заварили сразу весь и всем отделом выпили. Со сгущенкой, варвары.
Долго засиживаться Рол не стал. Домашние дела, к которым он так и не притронулся, никуда не делись, а завтра ему на работу.
За остаток дня он досыта намахался лопатой, расчищая двор. Надо было раньше браться, а не тянуть, пока дверь открываться перестанет. Выгулял вечером собаку. Бедная Баньши, то он на дежурстве пропадает, то в выходные где-то черти носят. Когда вышел, все собачники уже успели разойтись, только пожилой отставной майор с молодым и очень резвым доберманом еще не ушел с пустыря. С доберманом этим Баньши дружила, и какое-то время собаки успешно гонялись друг за дружкой среди заснеженных репейников, пока их хозяева покуривали в сторонке. Правда, вернувшись домой, Рол долго вычесывал эти репьи из ее мохнатых боков.
Только тут он вспомнил, что забыл проверить почту. Кажется, Серега перед уходом говорил, что ему давно пора бы ее забрать. «Знаешь, сколько твой ru_med весит?»
Да, тут такие дела, что было не до почты и не до чего. Отписаться надо от половины конференций, все равно читать не успевает.
Модем заскрипел, как не смазанная дверь, поползли зеленые строчки по черному экрану. Точно, пора отписываться. Все равно разбирать это дело лень. Спать бы залечь пораньше. Но тут оказалось, что, кроме конференций, в почте лежит еще и личное письмо. Он уже наизусть помнил этот адрес. Писала Алена.
Рол раскрыл письмо. Алена писала обычно много и подробно. Они оба давно привыкли вести эти бесконечные почтовые разговоры. Но на этот раз письмо было коротким. Оказывается, она решила поискать работу в Тамбове, потому что в Аткарске особенно деться некуда, учителя нужны только в деревнях, так что ей все равно переезжать куда-то.
«У меня в Саратове много знакомого народу, но Тамбов по многим причинам ближе. Впишусь пока в Аквариуме, Ангел уже в курсе, он не против. А там будем посмотреть. В ближайшие дни выхожу на трассу. Счастливо, Инцидент, и аккуратней там на дорогах».
Это «выхожу на трассу» его как по глазам резануло. Понятно, Алена столько километров намотала автостопом, что ей и черт не страшен. Но Ролу от одной мысли, что она пойдет по зимней дороге, одна, в город, где, как оказалось, очень и очень небезопасно, стало совсем нехорошо. Ему отчаянно не хотелось, чтобы Алена ехала сюда именно по трассе. Вдруг с чего-то представилось, что на следующем вызове он попадет уже на нее. «Только не сейчас, только не сейчас. Только не ты!» Будто мало ему Юрки!
Захотелось немедленно отправить ответное письмо, не вздумай мол ехать трассой, давай я куплю тебе билет. Но если так написать, Алена обязательно пойдет именно по трассе, он ее хорошо успел изучить. И потом, письмо отправлено три дня назад. Если так, то она сейчас вполне может быть где-то между Аткарском и Тамбовом. Поздно.
Что на него нашло? Впору ехать опять к Маглору, спросить, что ему подсказывает его знаменитое чутье. Нет, так не пойдет. Это уже бред какой-то! С чего он вообще взял, что с Аленой что-то может случиться?
«Солнышко ты, Солнышко... Какой же я идиот! Надо было раньше все прочитать. Только доберись нормально, очень тебя прошу».
Хватит. Надо перекурить и успокоиться. Скорее всего, она нормально доберется, а бегая по потолку, делу не поможешь.
Сигареты кончились. Забыл купить. Пришлось тащиться на другой конец улицы в круглосутку. С неба полилась какая-то морось, то ли дождь, то ли снег. По пути он один раз все-таки грохнулся, в последний момент сообразив не опираться на руку. Сгоряча купил сразу блок, пока деньги есть.
«Я стал много дергаться и слишком часто пить. Пора завязывать с такой жизнью. Работа и так здоровья не прибавляет».
Подходя к дому Рол заметил, что у самой калитки кто-то сидит. Ближний к дому фонарь не горел, и он не сразу понял, кто его дожидается. А когда разглядел, сердце заколотилось где-то в горле: у забора на своем рюкзаке сидела Алена. Капюшон ее куртки блестел от намерзшего льда.
- Ну вот и ты, - улыбнулась она, - я смотрю: свет горит, значит, скоро вернешься. Привет, солнце, давно не виделись.
Это было уже слишком много для одного усталого человека. «Вот приедешь сейчас домой — и сам увидишь. Все у тебя будет хорошо». Сложилось! Эх, Марья Константиновна, дай бог тебе походить по этой земле подольше! Будто кусочек какой-то мозаики лег на свое место в этой жизни.
Рол сполз в снег на колени, сгреб Алену в охапку и уткнулся лбом в ее промороженную куртку.
***
В доме тепло, прямо жарко. Даже стекла запотели. Чайник на столе исходит паром. У раскаленной печки на двух стульях сохнут Аленины куртка и джинсы. Дремлет на своей лежанке собака, положив огромную голову на лапы.
- Ты грейся давай, чудо природы. Не хватало еще тебе простыть. Долго пешком топала?
- Да считай почти от Новой Ляды. Как меня та «Скания» высадила на повороте, так и все, как отрезало. До самого города никто не брал, - Алена перехватила поудобнее чашку. Нет, в свитере на два размера больше, чем ты сама, очень тепло и уютно сидеть. Но вот чай в нем пить неудобно.
- Е-мое, да это же километров десять, - Рол дотянулся и плеснул в ее кружку кипятка, придвинул поближе сковородку с еще шкворчащей картошкой, - Ладно, ты это... лопай давай. Голодная, по трассе, по холоду... Ладно, жива, цела, уже хорошо.
- А ты сомневался? - Алена подняла голову от своей чашки и внимательно посмотрела ему в глаза, - Что-то случилось?
- Случилось, - ответил Рол коротко, - Хуже, надеюсь, не будет.
Ему снова пришлось рассказывать про ту злополучную ночь. Выкладывать все Алене оказалось куда тяжелее, чем Маглору. Наверное, потому, что пришлось так ли иначе заново вернуть себя на ту привокзальную улицу.
- Вот не раньше, чем увижу его в нормальном состоянии, поверю, что все обошлось! - закончил он.
- Увидишь, - Алена опустила руку ему на плечо, - обязательно увидишь, может быть, уже завтра.
- Да, завтра я туда доеду точно. Они на приеме, наверняка кого-то туда повезем. Вот такая засада, Солнышко. Ну да, я верю, что все обошлось, знаю, кто там в отделении работает. Но дайте мне сначала увидеть человека и хоть пару слов ему сказать.
- Скажешь, - Алена старалась говорить увереннее, - и не пару слов, а гораздо больше. Все уже нормально, ты ведь лучше меня это знаешь.
- Знаю, - Рол поднялся, прошелся по кухне от стены к окну и обратно, - Но дайте мне сначала дожить до завтра, чтоб я был уверен.
Он снова сел за стол рядом с Аленой, вытянув перед собой сцепленные в замок руки.
- Я с утра на работу, - произнес он погодя, - Но ты вписывайся, не вопрос. Отдыхай, сколько надо.
- Спасибо, - Алена отложила вилку, подперла руками подбородок, - Надо только как-то народ в Аквариуме предупредить. Я им написала, когда выхожу на трассу, беспокоиться будут.
- Предупредим. Отзвонюсь сейчас Алмасты, она все равно почти каждый день там бывает. Значит, ты теперь к нам надолго, Солнышко бродячее?
- Думаю, что да. Посмотрим, что с работой выйдет. Впишусь сначала там, а к весне попробую поискать что-нибудь под съем. Вроде у вас это должно быть недорого.
- Значит, надолго, - протянул он задумчиво, - Послушай... Аквариум, это конечно, круто. Там Ангел летает, Фиалка на подоконнике и все дела. Но может... может, ты здесь впишешься? Одна комната свободная, собака тебя знает, здесь тихо, и …
- И? - Алена подняла на него глаза. Не удивленные - внимательные, выжидающие.
- И тогда в этом городе будет одним счастливым идиотом больше, - выдохнул Рол, - Я серьезно. Извини, если что не так.
Алена ответила не сразу. Придвинулась ближе и положила свою ладонь поверх его сцепленных пальцев.
- Почему одним? - спросила она, - Я все понимаю, но почему одним? Может быть, все-таки двумя счастливыми идиотами, не считая собаки?
Свои
Бойся рыжих и своих.
(Медицинская примета)
«Бойся рыжих и своих». Это правило Юрка в первый раз еще студентом услышал. Не любят медики, хирурги в особенности, лечить рыжих, пристроенных по блату и своих собственных коллег. Первые обычно аллергики и сильнее других чувствуют боль. С пристроенными по блату всегда что-нибудь выходит негладко, а уж медики в роли больных — вообще кошмар любого специалиста. Или антибиотики на них не действуют, или симптоматика не та или еще что-нибудь. В общем, врачи болеть не умеют, и, как гласит старый анекдот, худший вариант — это рыжий племянник главврача, работающий в соседнем отделении.
Здешнее начальство было, похоже, с чувством юмора. Самых напряжных в плане осложнений, то есть рыжего, доставленного по блату и собственного коллегу, поместили в одну палату. Наверное, чтобы наблюдать было проще. Так что в соседях у Юрки оказалось двое: стриженный ежиком мужик лет за тридцать, типичный такой браток, и еще один — лет сорока, сухопарый и жилистый, рыжий с сильной проседью, с очень характерными шрамами на щеке, лбу и шее. Похоже, в прошлом его чем-то здорово порезали, то ли ножом, то ли «розочкой», то ли еще чем-то. Серьезные такие были порезы, судя по отметинам, до кости.
«Браток» держал в руках телефонную трубку. Сотовая связь была удовольствием недешевым, но телефон у него был явно не для понтов. Высоким отрывистым голосом он внушал неведомому собеседнику: «Ну, соберись, Володя, соберись, дорогой! Налоговой пофиг, где я, да хоть в морге, но декларация должна быть. Налоговая как жена, ей не докажешь, так что действуй! Чтобы до конца недели было все до циферки! Чтобы комар носу! … А я тебе что сделаю? Думай! Кто из нас, етит твою, бухгалтер, ты или я?»
«Порезанный» слушал его тираду, недовольно морщась. Он разгадывал кроссворд, и болтовня соседа не давала сосредоточиться.
- Слышь, новенький, - обернулся он к Юрке, - Летающий кровосос, шесть букв, предпоследняя «и»?
-... предпоследняя... А еще буквы есть?
- Пока нет, - расстроенно вздохнул тот.
- Москит?
- Подходит, - он перехватил поудобнее карандаш и стал вписывать нужное слово.
Тем временем «браток» оторвался от телефона.
- О, еще одна жертва карательной медицины! Привет! - ощерился он, демонстрируя две золотые коронки, - Григорий, бизнесмен. Для вас просто Гриша. Повздорил с конкурентами и нарвался. Вот машину... машину жалко. Ее чинить дороже.
- Бизнесзмей ты, искусатель, - хмыкнул мужик с кроссвордом, закончив вписывать в клеточки «летающего кровососа», - не слушай его, парень. У этого спекулянта три палатки на базаре и ларек — вот и весь бизнес. А что тормоза отказали, так нефиг было на техобслуживании экономить. Хотя может и впрямь с кем-то «Сникерсом» не поделился.
- Я попрошу, - напыжился Гриша-бизнесмен, - я индивидуальный предприниматель! Опора экономики, между прочим!
- То-то я гляжу, хорошо она на тебя оперлась! Так, что ты чуть не зачехлился совсем.
Чтобы соседи не поссорились тут же, пришлось перехватить инициативу и представиться. Все-таки чем-то на тюрьму похоже. Там сразу имя и статью называешь при первом знакомстве, здесь — имя и диагноз.
Узнав, из-за чего Юрка сюда угодил, Гриша почему-то даже обрадовался:
- Ну надо же, опять криминал. Ни одного рядового случая, заметим. Я в соседней палате узнавал — примерно та же история. Мирное время, центральная Россия, а все как на фронте. Что ни газета, то в натуре сводка от информбюро, - он хлопнул ладонью по пухлой стопке газет на своей тумбочке, - Еще немного, и можно основывать клуб анонимных потерпевших. В лучших английских традициях. Там на все про все свой клуб, я сам видел.
- Ты, жертва свободной конкуренции, рамсы не путай, - нахмурился любитель кроссвордов, - Ты кого тут сейчас терпилой назвал, а? Это вы здесь двое потерпевшие. А я — пострадавший при исполнении. Это совсем другая статья. Оперуполномоченный старший лейтенант Козлов, Виктор Иванович.
- Моя милиция меня бережет, - тут же набычился Гриша, - Вот где вы все были, когда мне портили тормоза? Опер, упал намоченный!
- Где надо, там и были, - огрызнулся опер, - вас, коммерсантов, развелось что блох на Бобике. К каждому наряд не приставишь. Вот лучше ты мне скажи, мил человек, где же это тебя на перо подсадили? - обернулся он уже к Юрке.
Рассказывать не хотелось. Вспоминать про тех троих было очень неприятно, даже наверное страшно. Да и вообще разговаривать еще тяжеловато, потому объяснил очень коротко.
Опер покачал головой, сочувственно вздохнул:
- Да уж, не свезло тебе, что и говорить. Глухарь(46) однозначный выходит. Ты их не запомнил, стало быть их и искать не будут. Если только нету серии аналогичных преступлений, - изрек он протокольным голосом и добавил уже тише, - а ее нет. Была бы - так я бы знал.
Он снова зарылся в свой кроссворд и через некоторое время задумчиво произнес, не поднимая глаз от газеты:
- А кровосос-то не москит. Там вторая «а». «Вампир» получается. Тоже ведь летает, вроде как.
На следующий день явились сразу три посетителя. Сначала, с самого утра, брат. Небритый, помятый и заморенный. Глаза красные как у кролика.
- Серега, твоей физией можно вирусы пугать. И Билла Гейтса. Не пробовал?
Тот в ответ на старый прикол аж просиял:
- Ешкин кот! Братуха, вот теперь я верю, что ты живой! - кажется, он с радостью сгреб бы его в охапку, но даже руку пожимал осторожно. Юрка стиснул его ладонь в ответ, постарался, чтобы сильно:
- Да в порядке я, ты же видишь. Зато теперь нас путать не будут. Дома как? Мать не узнала?
Возможность визита матери в Тамбов его не в шутку беспокоила. Ее убойной силы заботливость сглаживалась только расстоянием между Тамбовом и Тамалой. И если она каким-то образом узнает, что один из ее отпрысков загремел в реанимацию, ее появление в городе станет стихийным бедствием для всех. И в первую очередь для Юрки.
- Ну что я, чокнулся? - Серега мотнул головой, - Нет, конечно. Она звонила, но я молчал как партизан. Сказал, что ты на работе.
- Правильно. Нефиг ее пугать.
- Не будем, - брат поспешно кивнул, - ну сочиню еще чего-нибудь. Я это... я тебе пожрать принес. И переодеться, как Сашка советовал.
- Спасибо. Только есть пока не хочу. Совсем. В холодильник сунь. Пропадет.
- Да тут печенье и яблоки. Их можно и здесь оставить. Ты вообще как? - Серега смотрел на него почти испуганно. Наверное, со стороны там было, чего пугаться. Когда брат пристраивал на тумбочку пакет с едой, Юрка с удивлением заметил, что у того немного дрожат руки.
- Да живой я. Все как и должно быть. Ну, братуха, выше нос! Ты от меня так просто не отделаешься, даже не думай, - попытался подбодрить он Серегу. Тот кивнул, попробовал улыбнуться, но получилось неубедительно.
- Если нужно, что, ты говори сразу. Деньги у нас теперь есть, за это не переживай. Я слегка шефа ободрал за сверхурочные, - в последней фразе уже была заметна хорошо Юрке знакомая манера брата понтоваться своими компьютерными подвигами.
- Да пока вроде ничего. Выдыхай давай. А то непонятно, кто из нас двоих в больницу попал. Видок у тебя тот еще, - Юрка помолчал, осторожно поднял руку и провел ладонью по собственной щеке, - Во, ты мне пару станков в следующий раз захвати. Что там у народа слышно?
Брат только руками развел. Ему было не до того, чтобы вникать, что сейчас происходит вокруг.
- Ага, понял. Прихвачу. Это я протупил чего-то.
- Ты и сам сейчас на кактус похож. Совсем не спал, что ли?
- Это все сервер. Надо же было ему так «вовремя» рухнуть, - Серега махнул рукой, - Ты, главное, восстанавливайся. Остальное все фигня.
- Ты тоже, - сказал ему Юрка, - Хоть выспись что ли дома. И пожрать не забудь.
- Тут забудешь. Хакерша не даст, - брат вдруг опустил глаза и будто даже смутился слегка.
- Уже легче. Если там Хакерша, то я за тебя спокоен, - Юрка улыбнулся, - Привет ей.
- Передам, - кивнул Серега, - Она у нас сейчас. Хакера ловит. Прикинь, он перегрыз все-таки телефонный провод, паразит.
Они расстались, взаимно успокоенные. Серега — тем, что видит брата живым и в относительно нормальном состоянии, Юрка - тем, что он там не один остался дома. Потому что плохо торчать дома в одиночку, когда происходят такие вещи. А Хакерша — человек надежный, свой.
Явилась в тот же день и милиция, которую не пускала до того завотделением. Пришлось заново вспоминать всю историю у вокзала и пересказывать ее въедливому старшему лейтенанту с пухлой клеенчатой папкой. Милиционер был молодой и потому очень старательный. Все он пытался задавать какие-то вопросы, вроде «С кем у вас последнее время возникали конфликты? Пытались ли вам угрожать?». Вопросы не казались Юрке умными, а разговор быстро утомил. Но лейтенант никак не успокаивался. В довершении всего он вытащил из своей папки фотографии каких-то мутных типов с откровенно дегенеративными рожами и стал расспрашивать, нет ли среди них тех трех персонажей, что взяли на душу тяжкое преступление из-за тридцати рублей и банки дешевого кофе. Рожи имели все шансы привидеться потом во сне, но с теми троими вряд ли имели что-то общее. Хотя бы потому, что Юрка их не помнил вообще. Непонятно, чем бы кончилось дело, но вмешался опер. У него в запасе было достаточно едких замечаний, чтобы довести коллегу до белого каления. Скоро тому стало уже не до Юрки. Два законоблюстителя зацепились языками и пошли упражняться в остроумии, перемежая свою речь такими затейливыми оборотами, что впору было за ними записывать. Гриша-бизнесмен, который собрался было вздремнуть, не выдержал этого накала страстей и ядовито посоветовал двум стражам порядка «выложить на стол да измерить» и на этом успокоиться. На него немедля окрысился лейтенант, который нашел самое подходящее время напомнить, что он тут,вообще-то при исполнении. Опер ввернул, что если кое-кто при исполнении, то пусть тогда не вяжется к Грише, который по другому делу потерпевший, и следователь у него вчера был. Юрка молча наблюдал эту перепалку, с трудом удерживаясь, чтобы не расхохотаться. Смеяться было пока еще больно.
В конце концов, как в известном анекдоте, пришел лесник в лице Веры Васильевны и разогнал всех. Спорить с ней лейтенант не стал и досочинял протокол в полном молчании.
- Вот здесь подпишите, - он сунул Юрке папку с прижатым под скоросшиватель листом бумаги и ручку, - И еще внизу листа: «С моих слов записано верно, мною прочитано», число и подпись. Сегодня двадцать второе декабря. И на этом листе тоже.
- Подержите сами, хорошо? - удерживать одной рукой папку, другой расписываться, еще и подняв голову при этом, оказалось делом совершенно невозможным. Пока даже сесть самому трудно. Сержант понял, перехватил свое сочинение. Кое-как Юрка расписался на обоих листах.
- Я еще зайду, - милиционер осторожно покосился на возвышавшуюся за его спиной Веру Васильевну, - Выздоравливайте. И вы тоже, товарищ старший лейтенант, - кивнул он оперу.
- И тебе не кашлять, - желчно отозвался тот, - Пожрать бы лучше принесли, коллеги, бабушку вашу через забор!
- Вы уже закончили? - Вера Васильевна грозно нависла над поникшим лейтенантом, - Я бы впредь попросила вас делать свое дело быстро и по возможности тихо. Нечего больных беспокоить.
Милиционер предпочел не возражать, молча забрал свои бумаги и исчез. Следом за ним удалилась и заведующая. На прощание она посоветовала оперу не очень переживать насчет еды, потому что скоро обед и вообще, от голода в ее отделении пока никто не умер.
- Понабрали молодежь! - вздохнул опер, когда за нею закрылась дверь, - Ума палата, блин. Вот чего он крутит: угрожали — не угрожали? Да у тебя на лбу написано, что тебя мочить не за что и взять с тебя нечего. Ты у нас вообще кто, чем занимаешься?
- Вообще-то тоже врач. В травматологии, в центральной.
- Ну вот, и я о том же. Какие у тебя враги, откуда? Если человека кто хочет замочить, делают все не так. А это вообще какие-то гастролеры были залетные, - опер все не мог успокоиться, - Ну не делаются так дела в Тамбове. Сроду у нас никого вот так за нефиг делать не резали. Не наш почерк, не местный. Но дело — глухарь, - опер зевнул и зашарил по тумбочке в поисках сигарет.
Скрипнула дверь. Увидев в дверном проеме кого-то в халате, Юрка сначала решил, что появился кто-нибудь из местных врачей. Но это оказался Рол, встрепанный и запыхавшийся.
- Живой! - довольно заключил он, - Еле тебя нашел. Никто ни черта не знает. Лабиринт.
- Привет! Да живой, куда я денусь. На работе?
- Ну да. Я вам тут ДТП привез, - Рол тяжело опустился на стул, на котором давеча сидел сержант со своим протоколом, - Встретились сейчас на Моршанском два одиночества. Один кадр со свежими правами возомнил себя асом: попутал «Мерседес» с «Мессершмиттом» и пошел на таран.
- Тяжелое?
- Ага. Чеэмка и ребра раздавлены.
- Как довез?
- На честном слове. Шок, вены спались, пришлось в подключичку систему ставить. Мужик на «мерсе» легче отделался, там подушка безопасности. Сам что?
- Твоими молитвами. Если серьезно, Сашка, спасибо. Выволок. Я там у «Ревтруда» думал, что уже все.
- Я тоже малость на измену высел, - признался Рол, - Ладно, главное, что ты выскочил благополучно.
- Что, я так паршиво выглядел?
- Хуже, чем сейчас.
- Совсем хреново было?
Рол окинул его цепким, «рабочим» взглядом и покачал головой:
- Про это попозже, успеется. Скажи лучше, чего тебе привезти?
- Пока ничего. Серега поесть закинул, не пропаду. Все равно не хочется. Хуже будет, когда вспомню, что курю. У тебя есть?
Рол хлопнул себя по карману и разочарованно вздохнул: сигареты остались внизу в машине.
- Ладно, все равно пока не тянет.
- И не спеши. Кстати, в ближайшее время у тебя тут людно будет — народ конкретно встал на уши. От оруженосца твоего отдельный привет.
- Эльфенок? Что там у нее самой-то? А то приехала и пропала, - спросил его Юрка.
- Да нормально. Придет - сама расскажет.
- А Гвен?
- Тоже порядок. Там Славка теперь ходит по цепи кругом, говорит, все нормально. На днях зайду сам.
- Зайди, - Юрка задумался и добавил, - Про меня ей, наверное, не говори пока. Чтобы зря не пугать. Еще соберется сюда сама... Три отделения, куча народу, не схватила бы чего в довесок. Грипп опять же ходит. Пусть побережется пока.
- Ты думаешь, твоей сестрице народ уже не доложил, что и как? Я говорю, тусовка третий день на ушах. Ладно, что-нибудь придумаем.
Снаружи засигналила машина.
- Это меня, - Рол быстро поднялся, - Пора. Ну, будь! И это, не спеши лишнего, ты нам живой нужен.
Остаток дня Юрка продремал благополучно, и так хорошо стало, что решил попробовать ночью обойтись без уколов. Почти удалось. В полпятого утра пришлось встать и самому, чертыхаясь и держась за стенку, идти разыскивать медсестру, потому что на звонок ни одна зараза не откликалась. Нашел, получил вместе с промедолом еще и выговор за то, что сам вечером не напомнил.
Все-таки чутье его подвело. Попался в ловушку собственной психики. Пришло состояние того блаженства, когда весь мир легок и прост, и любая мелочь вроде расшумевшихся за окном воробьев вызывает тихую радость. Это состояние полного кайфа может посетить только по укурке, если верить тем, кто пробовал. Примерно то же самое испытывает человек, переживший кризис после тяжелой лихорадки. Искренняя радость от желания жить и от того, что тебе в кои веки не больно. Вот на это состояние Юрка и попался, хотя в теории знал, откуда и почему оно берется. Попался настолько, что следующим утром легко, как ни в чем не бывало, прошел весь длинный коридор до самой запасной лестницы, где была курилка, и вытащил подаренную Гришей-коммерсантом пачку сигарет.
Все удовольствие кончилось с первой затяжкой. Потому что скрутил кашель, а это в таком состоянии люто больно. Наверное, Юрка даже свалился бы там, но какой-то черт вынес на лестницу Юлю. Бедная его коллега только одно слово и сказала: «Спятил?!» Обратно дотащился сам, хотя и опираясь на ее руку, всю дорогу его ругали отчаянно, но это сейчас звучало почти как музыка.
Какой же оказывается кайф ощущать движение жизни, из которой тебя едва не вышвырнуло так грубо и глупо. Страха не было. Он прошел, кажется, в ту минуту, когда Юрка подписывал протокол собственного допроса, или опроса, черт знает, как это называется, когда ты не подозреваемый, а пострадавший. Короче, когда незадачливый сыщик из угрозыска свой анамнез собирал.
«Смерти нет!» Правильно, девочка, нет ее. Есть жизнь, теплая, живая, дышащая. В каждом движении, в падающих за окном белых хлопьях декабрьского снега, в воробьином гомоне, в звуках торопливых шагов за стеной, в глухом рокоте машин за больничным парком. Люди — вот они, живые, настоящие. Друзья, родные. Серега с бесконечной войной с начальством, ламерами и серверами всех родов и видов. Рол, без которого неизвестно, что бы Юрка делал сейчас и где бы он был. Да живой я, ребята. Все нормально. Да что там, все хорошо как никогда.
Где-то по ту сторону осталась работа, старые знакомые. И сестренка его названная, маленькая королева Камелота. Хоть бы ей действительно пока не знать ничего. Пусть не переживает лишний раз, лучше сам ей потом расскажет. Он ведь быстро домой вернется. И опять, будто котенок, пригревшийся под одеялом, шевельнулась эта тихая нежность. «Все у тебя будет хорошо, малыш. А твоя самая большая неприятность свалила в Москву и больше сюда не покажется».
За окном вскрикнула и умолкла вдали сирена. Отличать машину милиции от скорой по звуку он еще с института мог безошибочно. Милиция. А у Сашки сейчас еще часов пять до пересменки...
***
Если бы Славка мог, он бы еще неделю не выпустил ее на улицу. Из этого любопытного рыжего, как Рол называет, падавана, получилась ужасающе заботливая сиделка. Иногда прямо хоть на стенку лезь. Хорошо, что он сам готовится к сессии, и это как-то сдерживает его стремление ее опекать.
Но холодно там на улице или не очень, а курсовик сам себя не напишет. Придется идти в библиотеку и померзнуть час-другой в читальном зале. Хорошо, что у нее теперь шаль есть. В ней тепло, как в одеяле.
Гвен и квартала пройти не успела, как с противоположной стороны улицы к ней бросилась, смешно взмахнув руками, тощая высокая девица в черном пальто и тяжелых сапогах по колено. Тхурингветиль, если короче, то Тхури. Ручная летучая мышь Саурона, если по Профессору. И записная тусовочная сплетница, если по жизни. Неприятная встреча. Сауронова мышь — существо болтливое и навязчивое сверх всякой меры.
- Приветки! А я тебя ищу! - объявила Тхури и хотела ее обнять, как поступала со всеми знакомыми, невзирая на пол. Гвен ее отстранила:
- Я простыла, не заразись.
Это было не совсем правдой, но надо же как-то отделаться от нее. Не вышло. Тхури уцепила Гвен за руку и затрещала как сорока:
- Ты не представляешь, что я наделала! Это ужасно! Это тысячу раз ужасно! Я пришла к тебе каяться. Только выслушай, ради валар!
- Ну если только ради валар, хотя не думаю, чтобы им это было так уж важно, - ответила Гвен, сощурившись. И чего она привязалась с утра пораньше? Шла бы к Тариэль, ей лапшу на уши можно вешать хоть килограммами.
- Отойдем в сторонку, - сказала Тхури, нервно озираясь, - Лишних ушей много. Я бы не стала доверять такое смертным.
- Куда отойдем? На улице-то нет никого почти.
- Да куда угодно, хоть вон в ту подворотню.
В подворотне было полутемно и пахло кошками. Тхури, будто стержень из нее какой вынули, пошатнулась, привалилась к стене. Зашарила по карманам, вытащила сигареты и зажигалку.
- С ума сойти — ты куришь?
- От такой жизни закуришь, пожалуй, - пробормотала Тхури, нервно затягиваясь.
- Тогда не дыми на меня. Рассказывай, что у тебя случилось?
«Сейчас пойдет очередная история, про то, как по ее следам гналась стая астральных гончих. Плавали, знаем».
- Я убила человека, - глухим голосом произнесла Тхури и уронила недокуренную сигарету.
- Что-что ты сделала?
Гвен ей не поверила. Вообще. Во-первых, настоящий преступник, если хотя бы детективы читать, ведет себя не так. Он прячется или делает вид, что все нормально. Да и говорила Тхури своим прежним голосом, будто очередной астральный ужастик ей выкладывала. Ничего нового.
- Я убийца, - повторила Тхури и прикурила следующую, - Я умею убивать. Мне страшно.
- Ты что, отравила кого-нибудь своими травками? - спросила Гвен, недоумевая. Ее все еще не оставляло ощущение, что все это какой-то идиотский розыгрыш из тех, что Тхури так любит. Кого и как могла убить эта худая особа с прозрачным личиком и маленькими мутными глазками? Бред и глупости, надо посылать Тхури нафиг и идти в библиотеку. Пусть рассказывает свои байки кому-нибудь другому.
- Нет, - ответила Тхури трагическим шепотом, - Прокляла. И у меня получилось. Вот это и страшно. Она выпустила из пальцев и эту сигарету и вдруг рухнула на колени, - Прости меня! Я виновата! Я и только я!
- Встань сейчас же, Тхури! Мы не на игре. Что ты несешь? Кого прокляла, кого убила? Ты пожелала кому-то гадости, и на человека упал кирпич?
Гвен уже начинала злиться. Ну ее, эту Тхури. Настоящая магия не такая, уж она-то теперь это точно знает. А Тхури и комара на потолке колдовством не убьет, не то что человека.
Тхури резко поднялась и заговорила, наклонившись к ней:
- Все куда хуже. Я разозлилась на одного человека и сделала наговор. Вчера этого человека убили. Зарезали в подворотне. И во всем виновата я. Я думала, что у него просто будут неприятности из-за моего наговора. А его на самом деле убили.
Если бы Гвен не видела Тхури на играх, она бы ей сейчас даже поверила. Но Тхури говорила именно в тех интонациях, что на последней игре, да что там, слова почти те же самые. Она там раскаявшуюся колдунью изображала.
- Я не верю тебе, Тхури, - ответила Гвен резко, - не верю и сейчас уйду. Если с кем-то из знакомых тебе людей случилась беда, это не повод, чтобы своей магией направо и налево размахивать. Дай мне пройти!
- Да подожди же ты! - крикнула Тхури, цепляя ее за капюшон куртки, - Я должна сказать тебе самое главное, а дальше уже делай что хочешь. Хоть сама меня убей.
- Ну? - нетерпеливо произнесла Гвен, обернувшись. Тхури выпустила ее капюшон, прижала к груди худые руки:
- Это не мой знакомый, а твой, вернее ваш, из вашей тусовки. Меня он и знать не желал. Это Государь.
На секунду Гвен показалось, что она сошла с ума. Или это Тхури спятила со своей магией. Или просто ей снится кошмар, и надо срочно проснуться.
- Ты в своем уме, Тхури? - спросила она негромко и шагнула к ней. Неизвестно, какое у нее в тот момент было лицо, но Тхури попятилась.
- Я... Я не хотела.., - пролепетала Тхури, - Ты н-не понимаешь.
- Я все поняла, - Гвен почувствовала, как к горлу подкатывает ком и слабеют ноги, но показать свою слабость перед этой недоделанной ведьмой — ни за что! - Какая же ты дрянь! Ты не ведьма, Тхури! Ты просто дрянь. Только и всего. Ты никогда ничего не умела и все это знают. Выбрала случай, чтобы показать, будто умеешь — чужую жизнь! Тебя человеком после этого назвать сложно. Пусти! - она оттолкнула с дороги Тхури, пытавшуюся снова ее задержать, и бегом кинулась из подворотни.
Она пробежала с два квартала и остановилась только поняв, что задыхается. Гвен прислонилась к какому-то забору, и ее скрутил кашель, такой сильный, что в голове зазвенело. Мир рухнул. Если главное из того, что сказала эта безмозглая дура, правда...
Куда бежать? У кого спросить? Все, кто хоть что-нибудь может знать, живут за полгорода отсюда. Или же она не знает адресов. Куда ей идти теперь, куда?
- Девушка, что с вами? Вам плохо?
Гвен подняла глаза. Перед ней маячил толстенький добродушный дядька в сером пуховике. Его круглое лицо с пухлыми как у хомяка щеками выражало искреннее сочувствие.
- Спасибо, со мной уже все в порядке, - решительно ответила она и с усилием отлепила себя от забора.
- Может, вас проводить? - спросил тот.
- Я сама.
«Вот привязался».
Она уже решила, куда пойдет. К Хакерше. Та живет совсем рядом. Только бы дома была!
Хакерша обитала в старом пятиэтажном доме с широкими лестницами и узорными балконами. Летом этот дом покрывала целая шаль дикого винограда, и Гвен очень нравилось его рисовать.
Дверь ей открыла мама Хакерши и защебетала прямо с порога:
- Ой, а вот и Вера пришла! Как ты у нас давно не была, - всплеснула она пухлыми ручками, - А Лиза моя опять в своей норе засела, чинит что-то. Может, со мной посидишь чуть-чуть, пока она там возится? Я тебе чайку согрею.
- Спасибо, Наталья Ивановна, я лучше сразу к ней спущусь. Мы потом вдвоем подойдем, - отказалась Гвен и сделала шаг к лестнице.
- Ох уж эти мне «дети подземелья», - покачала головой мама Хакерши, - А что глазки такие грустные? Случилось что?
- Сессия у меня случилась, - быстро ответила Гвен, - Так я побегу?
- Погоди, вот пирога захвати, хоть там поедите. Совсем моя красавица дома не живет, то с бродягами своими на базе, то в подвале этом.
Нагруженная тарелкой с пирогом, Гвен отправилась в подвал. «Нора» Хакерши помещалась именно там. Обычные люди хранят в клетушках подвала картошку и банки соленьями, а Хакерша устроила там настоящую мастерскую, с верстаком, тисками и даже небольшим шлифовальным станком. При желании здесь можно было хранить даже ее «Ямаху», но мотоцикл Хакерша подвалу не доверяла — все-таки сыровато, да и дверь непрочная, пусть лучше на базе стоит. Здесь она только возилась с мелким ремонтом.
Гвен застала ее стоящей на столе с электродрелью в руках. Хакерша сверлила стену под крепления для новой полки.
- Салют! - кивнула она из-под потолка, - А что у тебя с лицом? Кто обидел?
- Н-никто, - Гвен поставила пирог на стол и совершенно без сил рухнула на табуретку у стены. По виду Хакерши она решила, что та вообще не в курсе дела и сейчас придется рассказывать ей страшную новость. Да еще от кого и как услышанную.
Хакерша повесила дрель на гвоздь и села, свесив ноги со стола:
- Ну, что такое? Скажи, кто тебя так, и мы его замочим.
- Нет! Не надо.... Никого... скажи только, правда что? - нервы у Гвен не выдержали и остаток фразы потонул в слезах. Хакерше большого труда стоило успокоить подругу, и еще больших усилий - узнать, в чем дело.
- Да живой он! Живой! Не реви, - говорила она, обнимая Гвен, - А Тхури я шею сверну. Совсем мозги растрясла! Живой! Ну ладно тебе, подвал затопишь.
Она успела еще раз десять объяснить, что все в порядке, и трижды пообещала разобрать Тхури на шестеренки, прежде чем Гвен хоть немного успокоилась.
- Ну все, твое величество. Утри слезы, королевы не плачут. Будем есть пирог, хватит хлюпать. Тоже мне, нашла кому верить. Чтобы Юрку свалить, у всей местной шпаны кишка тонка. Живой, чего и нам желает. Я только сегодня утром все еще раз узнавала. Все. Лопай пирог и никаких разговоров. Сейчас найду, чем запить, - Хакерша спустилась и полезла куда-то под стол, пошарила за тумбой, - Ты вишневку будешь?
- Мне нельзя.
- Ах да, ты на таблетках, тебе ничего нельзя. Ладно. Тогда и я не буду, - хозяйка мастерской выбралась, сняла с носа паутину, - Сейчас будет чай.
Хакерша водрузила на стол литровую банку, налила в нее воды из маленькой пластмассовой канистрочки и опустила кипятильник.
- Черт бы драл этих астралопитеков, - ругалась она, вытаскивая на стол чай, чашки и коробку с сахаром, - Ну их в шишки! Юрка сам просил тебе ничего не говорить, чтобы не пугать зря. Все будет пучком. Вот сейчас тебя чаем напою, а вечером пойду другое сокровище кормить.
- Кого? На базу?
- А что мне делать зимой на базе? Там Череп курей сторожит, он и сам себя прокормит. Я потопаю к Серому, к Феанору нашему. Он опять мне на работе с серваком изменяет, самому пожрать сообразить некогда.
- Когда это случилось?
- Три дня назад. Да не переживай ты, все в норме. Не родилась та зараза, которая свалит Государя.
- Я хочу его увидеть, - сказала Гвен решительно.
- Вот специально просил, чтобы ты к нему в больницу не моталась. Там три отделения и посетители шляются весь день. Подцепишь себе чего для полного кайфа, тебе оно надо? - Хакерша выудила из закипевшей банки кипятильник.
- Все равно, - Гвен покачала головой, - пусть даже ругаться будет. Я хочу сама увидеть, что все в порядке.
- Да когда на тебя кто ругался, твое величество? Просто пускают только родственников. Меня с порога завернули, когда я с Серегой туда подъехала.
- Он мой брат.
- Знаю. Но этим теткам на КПП не объяснишь ни хрена.
Гвен молча кивнула. Она уже придумала, как ей быть и кто может помочь.
Когда успокоенная подруга отправилась все же в библиотеку (курсовик никто не отменял, хоть там конец света случись), Хакерша полезла наверх доделывать полку и сходу сломала сверло, наткнувшись в стене на арматурину. Обломанное сверло полетело в дальний угол мастерской, брошенное взбешенной хозяйкой. Дело было не в стене. Просто со злости она всегда готова, как Инцидент говорит, инем янь сломать. Лучше и не браться ни за что.
Но из Тхури она точно котлету сделает. Хакерша выругалась от души, пожелав злополучной магичке с полтонны неприятностей по всем фронтам. Она и прежде недолюбливала всяких любителей доморощенной мистики, а эта швабра стриженная уже совсем берега потеряла. Это как же надо остатки мозгов растерять, чтобы на таком делать себе имя и гнуть понты. Зла не хватает!
Хорошо, что Гвен догадалась сюда зайти, прежде чем окончательно удариться в панику. Хакерша уважала свою подругу за ее упорство и старательность во всем, от рисования до повседневных дел, но относилась к ней немного покровительственно. Гвен была на четыре года младше, и как многие творческие люди, уязвимой и впечатлительной, способной выпасть из реальности в самое неподходящее время. Вот разве ни говорили ей и Хакерша, и Индис из эльфячей компании, что связываться с Локи — себе дороже, что таких девочек он на прикладе рисует, как тот снайпер. Но влюбленная Гвен на три шага дальше себя не видела — и вот вам, пожалуйста, чем все кончилось. Взрослеть надо, детка, взрослеть.
Правда, сама Хакерша вряд ли что-то могла посоветовать применительно к личной жизни. Она предпочитала брать все в свои руки прежде, чем об этом задумается вторая сторона. И дело того, на ее взгляд, стоило. Во всяком случае, Хакерше очень приятно было вспоминать, как она нахально отбила своего старого приятеля Серегу-Феанора, с которым они до этого вытянули вместе не один литр «Гиннеса», у всех его поклонниц. Можно сказать, из-под носа увела. Вот, кстати, скоро будет пора к нему ехать.
Три дня назад Хакерша, поднятая среди ночи звонком Ромашки, примчалась на Полынковскую, чуть дверь не высадив. Она слишком хорошо знала Серегин характер, чтобы пускать дело на самотек. С него станется и нажраться, и пойти искать приключений, может, попытаться сдуру даже поискать тех самых братков.
Она ошиблась. Был ее друг трезвый и никуда не собирался. Но с пьяным ей было бы сладить проще. Врагу не пожелаешь такой ночки! Сидеть рядом, помалкивать, если он молчит, или нести любую пургу, на любую тему, лишь бы отвлечь. Убеждать, что все будет нормально, в таком состоянии бесполезное дело. Товарищ был как граната без чеки, человека со взрывным характером ожидание выжирает на раз, как турбо-режим сжигает слабый процессор. И студить его надо, как тот проц. Чем хочешь и как хочешь. Ведь это чудо еще и на работу собиралось с утра переться. Хорошо, что ей удалось заставить его поесть. Тот еще герой — кровь сдавал, а сожрать хоть что-то — настроения нет. Фигушки, радость моя. Есть оно там или нет, а жрать ты будешь. Куда ты денешься!
Когда в семь утра задремавшую Хакершу поднял звонок телефона и Серегин вопль: «Что?!», ей стало совсем худо. Даже не сразу дошло, что последующее: «Еду, Андрей Валентиныч, без меня ничего не трогайте» может относиться только к работе. А когда он повесил трубку со словами «сервак, мать его за ногу», оба захохотали так, что, наверное, соседи проснулись. Ржали от облегчения как ненормальные. Всего лишь сервер. Бывает.
Серега потом записку от брата ей показывал, сам все еще на нервах:
- Как написано, е-мое, будто не его почерк...
- Его-его, почерк у Юрки самый тот, медицинский. Да и попробуй что-то написать лежа. Не дрейфь, чувак, прорвемся. Считай, уже прорвались.
«Блин, Государь, спасибо, что ты живой, что не дал мне свихнуться тут. Эх вы, братцы-кролики».
Хакерша сгребла инструменты в ящик, допила остывший чай, погасила свет и заперла свою «нору». Когда злишься, за работу лучше не браться. Иначе непременно инем янь пополам, если не что похлеще.
***
На работе Рола в кои-то веки ждала хорошая новость — одному больше не дежурить, вся бригада в сборе. Выбрался с больничного фельдшер Костя, старый приятель и человек надежный во всех смыслах. И Марьям вышла, медсестра, свободная женщина Востока, незаменимый помощник в тех случаях, когда выезжали к приезжим южным гостям. Марьям легко говорила на двух языках и ругалась еще на трех.
- Покайтесь, дети мои, кто на выходных грешил? - грозно спросил Константиныч, хирург, топорща бороду, - С утра гоняют как бобиков, без заезда, кто на выходных так жизни радовался? Вон у Сашки что-то уж больно довольная физиономия.
- Так это все потому, что не один еду, Глеб Константиныч, - отшутился Рол, - Убегался уже бойцом-одиночкой. Что, Костян, надоела семейная жизнь?
- Не то слово. Они меня чуть насмерть не залечили, - пожаловался фельдшер, - Чуть вякнешь, так сразу — не спорь, у кого тут высшее образование?
У Кости в семье, кроме него самого, два медика — жена и теща. Марьям смеется:
- А меня братья замучили. Пока работаешь, деньги домой носишь, все хорошо. Стоит приболеть - сразу: молчи, женщина.
Марьям, конечно, женщина Востока и ходит всегда в платке, потому что так привыкла, но в семье она самая старшая, так что традиции традициями, а младшим братьям-студентам приходится с ней считаться.
- Кому там отдыхать надоело? Сейчас напрыгаетесь! Вторая, пополнились, готовы что ли?
- Хоть на Курскую дугу, - отвечает диспетчеру Рол.
- Озерная, девять, огнестрел! Давай, ребята, не тормозим.
- Накаркал, - ворчит Костя, выходя во двор, - Сейчас будет нам и Курская дуга, и штурм Берлина.
- Не боись. Менты вызвали. Стрелять там уже некому и нечем.
Машина срывается с места. Водитель обходит по встречке неповоротливый автобус, ругается с кем-то, высунувшись в окно. Генка всегда ругается другими с водителями, когда бригада едет на вызов. Начинается смена, ладно, хотя бы двенадцать часов, а не полные сутки.
Пообещав другу обязательно зайти к Гвен, Рол вовсе не собирался появляться у нее после рабочего дня. Но так вышло, что вспомнил он о своем обещании как раз когда возвращался домой. Свернул на Пролетарскую купить еды и сообразил, что живет Юркина названная сестра совсем рядом, буквально через квартал. И решил не ждать другого случая. Ведь что-то она наверняка слышала, на тусовке такую историю не спрячешь. Так что лучше сейчас рассказать, что и как, чтобы не переживала.
В подъезде маленькой серой пятиэтажки было удивительно тепло. Чуть не уснул, опершись на стену. Звонок не работал, пришлось стучать в дверь. На робкое «Кто там?» Рол по привычке брякнул: «Скорая!» и тут же спохватился: «Да открывай, твое величество. Свои».
Гвен появилась на пороге, на ходу оттирая руки куском старого полотенца. На ее клетчатой не по размеру рубашке красовались свежие пятна краски, еще одно на маленькой косынке, прятавшей косы, и даже на лбу одно.
- Похоже, я тебе все вдохновение обломал. Привет.
Она бросила полотенце в угол и стиснула в ответ его руку обеими ладошками:
- Я все знаю. Спасибо...
- Значит, не придется тебя пугать. Для начала, от Юрки тебе привет. Просил передать, что все с ним в порядке. И не надо смотреть на меня так, будто я с неба свалился. Ты лучше дверь прикрой, не стой на сквозняке. Вот простынешь еще, что я ему скажу?
- Ой, что же я тебя на пороге держу? Проходи, грейся. Как он сейчас? Ты у него был?
- Был я вчера, днем. Уже нормально, - отвечал Рол, стаскивая куртку, - Шутит, вспомнил, что так и не бросил курить, просил узнать, как дела у тебя. Вот за этим я и пришел.
В прошлый раз он дальше порога не бывал в этой квартире, а теперь сообразил, что дом точно такой же, как тот, где жила Печальная Рыба Солнце. Квартира такая же «двушка» и тоже пахнет красками. Дежа-вю, как оно есть. Кстати, вроде бы Гвен училась у Рыбки в студии.
- Это ты рисуешь? - спросил он, чуть не обрушив на себя в коридоре какую-то раму. Здесь вообще было исключительно тесно. Как три девчонки могут существовать среди такого моря вещей? Тут ведь шагу не ступишь, чтобы не зацепить чего-нибудь.
- Вот именно эту — не я, это Соня. Я не работаю с такими большими холстами, мое все в комнате, - объяснила Гвен и зажгла в коридоре свет, - Она живет на кухне, но ее сейчас нет дома. Так что можем там посидеть. Давай я тебя накормлю.
- Е-мое, и на кухне у вас тут кто-то живет. Не, кормить меня не надо, дома поем. Если я что-то сожру, я усну тут же.
На кухне тоже было не развернуться. На двух веревках, натянутых из угла в угол, сохло нечто очень деликатное в оборочках. В угол был втиснут узкий диванчик, на кухонной тумбочке стопки книжек подпирали настольную лампу. Три картины на стене, еще одна на подоконнике, с очень достоверно нарисованной бутылкой портвейна, пачка изрисованного картона за шкафом. Тут же на окне две банки, в одной лук зеленый растет, из другой торчит пучок кистей.
Рол не сразу нашел место, куда можно сесть, чтобы ничего не своротить и не зацепить. Устроился наконец на табуретке между холодильником и окном.
- Ты расскажи лучше, у тебя что. В «четверке» была уже? Моя знакомая там без тебя не соскучилась?
- Была, - Гвен кивнула с видом послушной школьницы, - мне сказали, что все почти нормально, можно больше ничего не колоть. Осталось пить витамины, что-то от кашля... забыла как называется. Ну, пью, куда деваться. И зачеты сдаю потихоньку. У меня все в порядке.
- Зачеты... Тебе бы еще неделю дома поскучать. Зачеты зачетами, а схватишь рецидив, что тогда с тобой делать?
- Я аккуратно. Просто в академ не хочется, - она подошла, тронула его за плечо, - Ты совсем спишь. Давай я тебе «студенческий кофе» сделаю, от него не спят.
Рол мотнул головой, отгоняя сонную одурь. Не хватало еще здесь отключиться. Его дома ждут.
- Это который «кофе Молотова»(47) что ли? И вы эту фигню пьете? Ну, сделай. Только сама не налегай, вредно оно.
- Вы его так зовете? Говорят, в ТИХМе это тоже так называется. У нас попроще. Зато домой будет идти не так тяжко.
Студенческая братия, как известно, хитра на выдумки, если дело касается шпаргалок или поддержания себя в здравой памяти в последние сутки перед экзаменом. Эксперименты с кофе и прочими стимуляторами дело обычное. Чем ближе народ к химии или медицине, тем больше туда идет разных неполезных и заковыристых компонентов. Но «Рахманиновка»(48) - это люди культурные. То, что готовила Гвен, было, наверное, самым неядовитым вариантом студенческого зелья — половина плитки шоколада на чашку очень крепкого кофе со сгущенным молоком. Получилось что-то терпкое и приторное, но пить можно.
- Спасибо, ребенок. Теперь до дому доползу.
- Там правда все в порядке? Мне Хакерша говорила, но я все равно испугалась. С ним теперь все будет хорошо?
- Уже стало. Ну говорю же, товарищ в здравой памяти, да он через неделю уже домой вернется, не боись.
- Что ему туда можно отнести? - тут же спросила Гвен.
- Ничего. Вот мотаться в больницу лишний раз не надо, Юрка сам тебя просил. Тебе там подцепить какой-нибудь грипп раз плюнуть. Лучше скажи, сама сейчас спишь нормально, температура не поднимается вечером?
- Нет. Только кашель никак не проходит, и ходить быстро не могу. Устаю сразу. Но я тепло одеваюсь, ты не думай. И Рыжик заходит, он мне не даст раскиснуть если что.
- Это Славка что ли, ты его Рыжиком зовешь?
- Ну да, он не против. А сейчас мы оба зубрим. Сессия. Ему тяжелее, учить втрое больше, чем нам.
- Это ты еще не видела, сколько нашему брату в институте достается, - хмыкнул Рол, - И как ты при таком загрузе по учебе ухитрилась толкинуть моего падавана, вот чего я в толк не возьму. Как вспомню, как ты его историями про хоббитов грузила там, у Фрейи...
- Я что-то не так сделала? - Гвен смутилась.
- Да все так, играйте, дети, пока время есть. Пойдете оба работать, тогда будет уже не до хоббитов.
- Трудно будет, - согласилась она, - Зато он придет работать к тебе, когда выучится.
Рол чуть не подавился остатками кофе. «Опять двадцать пять!» Только-только он успокоился, что некому больше на него смотреть с таким щенячьим восторгом, решил, что перегорит у Рыжего эта идея — прийти к ним на станцию, как нате вам.
- Нельзя ему к нам, - сказал он строго, - Противопоказано, понимаешь. Пропадет.
- Почему? - Гвен отставила свою чашку, - Почему пропадет? Я знаю, что там тяжело. Но ты же не пропал как-то.
- Во-первых, не знаешь. И не дай бог тебе узнать. Во-вторых, не сравнивай. Я половины той дряни, что сам хлебнул, ему не пожелаю. Девочка, вот не спрашивай меня дальше, хорошо? Просто пойми: ему туда не надо. Добрый слишком. А такие идеалисты у нас не держатся. Спиваются они быстро.
- Но ведь ты тоже.., - начала Гвен.
- Что тоже?
- Добрый, - ответила она уверенно, - ты только с виду такой сердитый.
- Угу. Это ты меня на работе не видела, - Рол помолчал, допил свою чашку и твердо опустил ее на стол, как печать на справке поставил, - Послушай, он тебе вроде доверяет. Спросила бы ты чувака, а чего ему вообще надо от профессии? На СМП свет клином не сошелся. Ему бы высшее получить для комплекта, а потом уже думать, куда себя девать.
Она задумалась, чуть свела брови. Похоже, Рол угадал с этой просьбой. Девочка-то с мозгами. Если ей даже температура под сорок соображалку отключить не могла, то сейчас она все поймет правильно. Да и Славка к ней прислушается. Раз уж дал себя Рыжиком обозвать, этой девочке он позволит и простит многое. В том числе и неудобные вопросы.
- Я попробую, - Гвен взяла его за руку и посмотрела в глаза напряженно и внимательно, - Только, пожалуйста, обещай, что с тобой ничего не случится. Я поняла о чем ты. «Профессиональное выгорание», так это должно называться? Я видела, какими вы с работы приходите, что ты, что Юра.
- Ну, у них в травме так вообще смены потяжелее. У меня-то хоть сутки через двое, а там те же двенадцать часов каждый день. Ты не переживай, Юрка совсем из другого теста слеплен, и обстановка там немножко другая. Ни мне, ни ему такой исход не светит. Я, видишь ли, битый башкой об стенку лет с десяти, мне уже не страшно. А Юрка просто другой, с него все это скатывается как вода, сам удивился, когда понял. Он-то у нас «по-любви» пошел работать. Такие наперечет. Зато живут долго. Ты гляди, он у нас еще профессором будет.
Гвен улыбнулась:
- Правда? Хорошо бы. Я не хочу никого из вас терять, ребята. Никого! Ни тебя, ни Юру, ни Рыжика, - голос ее дрогнул.
- Ну вот, уже глаза на мокром месте. Куда мы все денемся, ребенок? Вот, братца твоего названного выпишут под новый год, и все оно устаканится. Не хлюпай, - он провел кончиками пальцев по ее щеке, - Побрел я, а то точно усну, никаким кофе не поднимешь. Этому падавану юному от меня привет. И пусть поразмыслит на досуге, чего ему надо, - Рол поднялся из-за стола, - Короче, пейте, дети, молоко, а не то, что я вчера.
Выходя от Гвен он думал, что, кажется, нечаянно уложил на место еще один кусочек той непонятной мозаики, в которую с приездом Алены начала складываться жизнь. Если Славка и пересмотрит свои «карьерные амбиции» и поиск приключений на пятую точку, то только ради этой девочки с косичками. Втрескался Рыжий. Причем, похоже, взаимно. Если Рол что-то в людях понимает, именно так дела и обстоят. В конце концов, специальностей под стать этому пацану в медицине дофига и больше, найдет, куда приложить голову и руки.
Нет, Рыжий был надежным помощником, жаловаться не на что. Но Рол слишком хорошо знал, что тому досталось бы. Каторжные смены, хорошо, если по двенадцать часов, а не по полным суткам. Платить будут как санитару, а спрашивать как с врача. А вызовы, понятно, какие они могут быть у фельдшерской бригады: в основном пьяных по улицам подбирать. Сломается парень. Он хороший, старательный, но сломается. Дело даже не в работе на износ, когда сил останется только на еду и сон. Страшнее, если ты перестанешь видеть в окружающих людей.
Это ему когда-то Макс Вштырлиц рассказывал, по очень сильной пьянке. Потому что менту дойти до жизни такой быстрее и проще. Собственно, поэтому и уволился когда-то Макс.
Вспомнилось некстати, как сцепилось однажды «Пятое колесо» с какой-то гопотой, а пришлось потом спасать гопов от съехавшего Вштырлица. Когда кто-то из этих придурков достал нож, у Макса сорвало крышу. Еле оттащили, а на злополучного гопа потом еще и половину аптечки пришлось извести — сотрясение и сломанные ребра. Но не рассказывать же об этом девочке.
После той истории Рол пообещал себе всегда видеть людей в тех, с кем приходится иметь дело. Даже если это бомжи, братки или гопники. «Да, я могу материть этого бомжа на чем свет стоит, я могу скрутить этого братка, чтобы не рыпался, пока я его зашиваю, могу ему хоть челюсть свернуть в драке, сам после и вправлю. Но я все время обязан помнить, что это тоже люди, - твердил он себе, - Поэтому я повезу бомжа и заставлю его у меня принять, а не выпихнуть на улицу, потому что менты его избили и сломали пару ребер, чтобы его от них скорая забрала. Я отвезу в хирургию этого братка, пусть даже он будет пристегнут к менту наручниками. И не дам этому менту бить его, по крайней мере, у меня в машине он его пальцем не тронет».
У девочки должно получиться если не отговорить Славку, то хоть подумать заставить. Она права, про выгорание. Сообразила.
Вот попадись Славке тот вызов, что ему в первый год работы. Избитая баба, только что вырвавшая двенадцатилетнюю дочь из лап пьяного сожителя. Девочка даже не рыдает, она просто кричит. И о чем просит эта... , язык не повернется назвать ее матерью? Чтобы он милицию не вызывал, не губил мужику жизнь. Вызвал, конечно. И в больнице, куда отвезли девочку, тоже сообщили куда следует. Но от мужика того его силой оттащила старая опытная фельдшерица: «Ты сюда работать приехал!» Правильно оттащила, пришиб бы сходу, а срок бы впаяли как за человека. После такого случай со скучающей бабенкой, вызвавшей скорую от нехрен делать и пытающейся клеить тебя прямо при девчонке-медсестре, воспринимается просто как анекдот. С коллегами потом поржать в курилке. Нет, Славку такие условия сломают на раз, у него же на лбу написано. Это у Рола иммунитет. Когда тебе с самых щенячьих лет от всей души желают сдохнуть, не дожив до получения паспорта, дальше все становится поровну. Это как тифом переболеть, иммунитет пожизненный. Но мрут-то от него чаще.
«Каждого из нас что-нибудь держит». Держит, конечно. Друзья, родные, за которых против кого угодно впишешься. Свои.
Дома ждет Алена. Это его грело. Юрку скоро выпишут. Год заканчивается. Каждый раз веришь, что в прошедшем году останется вся дрянь, что успела случиться, а в новом ждет только хорошее. Конечно, так не бывает, но эта наивная детская вера тоже греет, для чего-то и она нужна.
Он шел к дому медленно, в кои веки не торопясь. Снег валил крупными тяжелыми хлопьями, заметая его следы. Окна дома светились, и за занавеской угадывался силуэт. Дверь открылась прежде, чем Рол вспомнил про ключи. Алена высмотрела его еще с улицы и сказала как раз то, чего он ждал:
«Ну вот ты и дома, солнце».
А дома пахло ужином. Оладьями, чего сто лет здесь не водилось, и не потому что не умел, а просто не возникало настроения возиться. Все это казалось чем-то совершенно нереальным, да и спать Рол хотел отчаянно, «студенческого кофе» хватило только на дорогу. Алена после рассказывала, что он уснул прямо за столом, не переставая жевать. Как он добрался до своей комнаты, до постели, Рол так и не вспомнил. Проснувшись на следующее утро, он даже испугался, не приглючилось ли ему все вчера. Он вскочил и, так не опомнившись до конца от сна, распахнул дверь в кухню: Алена сидела на скамеечке перед печкой и гладила собаку. Баньши устроила голову у нее на коленях, прикрыв глаза от удовольствия, а Алена негромко нараспев приговаривала, запустив руки в густую шерсть:
У меня была собака, я ее любил,
Она съела кусок мяса — я ее любил,
Она гадила мне в тапки — я ее любил,
Она сгрызла мою шапку — я ее любил...(49)
***
Купить с утра еды и сигарет, чтобы Юрке отнести, - это половина дела. Пробиваться в хирургию пришлось с боем — с какой-то радости посещение ограничили, ввели карантин по гриппу.
- Да знаю я, и про грипп, и про карантин, Нелли Викторовна, - втолковывал Рол старшей медсестре, - А хотел бы я знать, какая сволочь слила тот субботний вызов похоронщикам! Вите из вашего отделения маякнули. От нашей диспетчерской он бы так скоро не узнал.
- Ты, катастрофа ходячая! Не лезь в мой монастырь, нечего тут права качать, - отбивалась та, - У себя в бригаде командуй, а здесь я без тебя разберусь!
- Вот и разбирайтесь. Я живого довез, слышите, живого! А кому здесь сильно хочется подзаработать, могу устроить пенсию по инвалидности.
Рол аккуратно обошел пытавшуюся загородить от него дверь пышную Нелли Викторовну, которую знал давно, а потому особого почтения не испытывал. Она сделала последнюю попытку его удержать.
- Саша, я все понимаю, но у меня инструкция. Карантин, пускаем только родственников и по одному. Ну, в порядке этот твой товарищ, давай передачу, я ему сама отнесу. Ну, ты что, уже и мне не доверяешь?
- Если б не доверял, то и спрашивать бы не стал. Но отнесу я сам.
- Саша, мне по башке из-за тебя прилетит!
- Лучше из-за меня, чем от меня, Неля. Поверь, ты ведь не первый год замужем. Я вчера мотался сюда три раза — автодорожка, ЧМТ и перитонит. Сообрази, на чем после этого я вертел ваш карантин.
- Кто тут воюет? - спросили из глубины коридора. На лестнице показалась невысокая брюнетка лет сорока, в зеленом хирургическом костюме — сама завотделением решила выяснить, что за шум в ее владениях с утра, - С чего это скорая мне персонал пугает? - она свела брови.
- Не пугаю, Вера Васильевна. У меня товарищ здесь лежит, а она не пускает. Только-только выходной выпал, так и поесть человеку нельзя отнести.
Сестра за ее спиной сделала отчаянные глаза. Рол понял: боится, что он ее сейчас заложит с историей про похоронного агента. Тогда перья полетят в первую очередь от Нели, не от кого еще. Но он промолчал. Витиного осведомителя Неля потом сама вычислит и по рогам ему выдаст. Зачем, в самом деле, ее подставлять?
- Это который? - быстро переспросила заведующая.
- Поляков. Из Центральной, из травмы. Я же его сюда девятнадцатого и привез. Вера Васильевна, пожалуйста.
Та глянула устало поверх очков:
- Вспомнила, ножевое проникающее. Значит, вот ты к кому. За ДТП вчерашнее тебе спасибо, грамотно сработал. Завтра переводим в травму. А здесь — все в порядке, динамика положительная. Зайди, раз пришел, только тихонько. Неля, - обернулась она к сестре, - вот на этого посмотри и внимательно запомни. Ему — можно. Все, иди. Или работы нет?
Мимо несокрушимой Нели прошагал Рол наверх и не удержался, обернулся с лестницы и состроил ей рожу, пока заведующая не видит. Нефиг тут!
- Докладываю — сестрица твоя в полном порядке, - через пять минут рассказывал он Юрке, выгружая содержимое сумки на тумбочку, - Славка там появляется чаще меня, так что ребенок под присмотром, больше в лес не убежит. Я тебе пожрать принес. С самого начала надо было прихватить. Еще не надоела местная еда?
- За сестренку спасибо, Сашк. А с едой пока никак. Поровну абсолютно, что жевать. Серегу попросил книжки мои прихватить. С горя уже в кроссворды полез. Осталось только рыбок из «системы» начать плести. У тебя сигареты есть?
- Чуть не забыл. Я специально тебе взял три пачки, - Рол полез в карман, - Тебе вставать-то уже как, можно?
- Да все мне можно, - Юрка очень аккуратно ухватился правой рукой за бортик кровати, приподнялся и сел. Рол сунулся было ему помочь, но тот качнул головой, - Сам. Самому проще. Все можно, если осторожно. Сейчас оно терпимо. Без табака только плохо. Охота пуще неволи. Хоть по стенке, но дотащишься до курилки. Местное начальство бросает курить. Коллеги ныкаются на запасной лестнице. Помнишь нашего завкафа? Он тоже всех отучал...
- Еще бы. Первое, что он нам на анатомии показал — препарат с легкими курильщика.
- Пусть старому хрену икнется, - Юрка улыбнулся, - Доползу до курилки. Не помогай, я сам.
На лестнице, где курили все временные обитатели второго этажа, было пусто, но дымовая завеса висела плотная. Они устроились на узкой лавке под окном. Рол, не слушая возражений, набросил на друга свою куртку:
- Сквозит тут у вас.
- Точно, от окна тянет. А мою как вещдок забрали. Вот как раз в тот вечер универ вспоминал. Нашел, как нас с тобой нарисовали на кардиограмме. Лина Белякова, кажется. С твоего курса.
- Ага. Ну ты даешь, сохранилось? У меня все накрылось тогда вместе с хатой. Сейчас напомнил, аж ностальгия прошибла. Бочку с квакушками помнишь?
- Сашк, мне смеяться больно... Еще бы я не помнил. По колено в этих жабах были, - подхватил Юрка, осторожно затягиваясь, - Вот... Теперь жить можно.
- Что говорят-то? Швы когда обещали снять?
- На той неделе. Проболтались, что я анестезию переношу хреново. Вроде даже чуть на столе не остался. Надо было спросить, под чем они меня. Ну и менты прибегали. Как да что.
- Ни хрена себе... На станцию нам отсюда сразу позвонили, что все в норме. Слава не знаю кому, что ты сейчас нормально выглядишь. Температуришь еще?
- Немного. До нового года должны выписать. Ты тридцать первого дежуришь?
- Нет, отпашу тридцатого в дневную смену и как раз под новый год проснусь. И все-таки сейчас времени больше. Когда я учился и вот так же пахал, вот тогда были вилы. Саратов меня выдрессировал.
- Меня тоже. Девичью общагу помнишь? Тоже новый год.
Рол прищурился мечтательно:
- Ну, то было времечко. Когда девчонкам дарили не цветы, а пожрать. Как я им ту курицу принес на новый год, вся общага меня любила. Не стал говорить, где я ее такую достал. Хотя общага мединститута, но не хотелось праздник портить.
- А откуда птица-то была?
- Из центрального бюро судмедэкспертизы. Холодильнику же похеру, что морозить. Мне ее при увольнении выдали, в счет зарплаты. Или вместо. Неужели я тебе не рассказывал?
- Нет, - Юрка погасил недокуренную сигарету и прислонился к стене, - Помню только, что шли с едой. Я мамино варенье принес. И на чем мы тогда все держались?
- На безбашенности. Мы не знали, что так люди не живут, нам объяснить забыли, - усмехнулся Рол, - Зато по универу долго ходила легенда, как ты с первого раза сдал зачет Михалычу. Он тогда поругался с деканом и ходил злой как прокурор, валил всех.
- Там все весело было, - начал вспоминать Юрка, - Сплю как сурок, вроде все выучил. И в два часа ночи соседка снизу лупит в дверь. Мы думали уже, что ее залили. Оказалось, внучке плохо, ну она, вместо того, чтобы скорую вызывать, вспомнила, что вроде тут свои медики ближе. А я всего-то третий курс! Прибегаю, думаю, сейчас выясню в чем дело и наберу 03.
- Это когда она у тебя родила что ли до приезда бригады?
- Вот да. Говорю бабусе, дескать, так и так, она рожает у вас. Бабка на меня волком, ах ты такой-сякой, да она у меня не знает, откуда дети-то берутся. Ну, говорю, вот сейчас и узнает. И пока скорая к нам шла, она благополучно родила пацана. Можешь представить, как я перестремался. Ведь один-единственный раз до того вообще роды видел живьем.
- И после такой ночки ты поперся к Михалычу на экзамен?
- Сразу с утра. Он сходу на меня наехал, что, мол, ночи перед экзаменом не хватило как всегда. Что делал? Роды, говорю, принимал. Группа ржет, Михалыч аж пузырится. Мог бы, говорит, и получше соврать. По билету ему вроде ответил, он и пошел меня пытать: как принимал, как прошло, все в подробностях. Допросил и отпустил. Видать поверил. Вот сейчас смешно, тогда было страшно. Наверное, я и с этой истории когда-нибудь буду анекдоты травить. Одни менты чего стоят.
- Про себя такого не скажу.
- Ладно, у тебя и так сегодня походу не один повод для хорошего настроения, - Юрка поглядел на него очень внимательно, - Дай, угадаю. Она все-таки приехала, твоя девочка-хиппи?
Рол немного растерялся:
- Приехала. Что, так заметно?
- А то, - отвечал Юрка, очень довольный, что угадал, - Ты уже минут десять улыбаешься. Что-то новое. Я тебя таким даже в институте не помню.
- Похоже, у меня на лбу написано.
- Напечатано, - подтвердил друг, - Как оклемаюсь — приходите оба в гости. Я говорил: она приедет. А ты не верил.
***
В библиотеке холодно. Не так, чтобы пальцы зябли, но все-таки не тепло. Гвен закуталась не только в шаль, но и в куртку. Курсовая упорно не хочет писаться, она попросту не лезет в голову, и за три часа, что Гвен здесь сидит, готово всего-то пять страниц. Катастрофически мало.
Она твердит себе, что глупо нервничать и дергаться, когда тебе уже два человека объяснили, что все в порядке. Но одно дело понимать, что так оно и есть, другое дело — в это верить. Ей по-прежнему страшно. Даже не от того, что она чуть не потеряла человека, которого назвала братом, а от самой возможности потери. Гвен слишком хорошо себе это представила.
Стопка книжек напоминает о том, что работы еще непочатый край, и даже Брюллов с верхней обложки смотрит на нее укоризненно. Гвен снова берется за ручку. Ох, не примут у нее эту курсовую. Своих мыслей никаких, только чужие цитировать, да и те не очень получается.
«Все будет хорошо, сестренка. Год кончится, и вся фигня останется в нем, правда».
С тех пор прошло полторы недели... И зачем Тхури ей все это наговорила? Может, специально? Ей всегда есть дело до того, чем живут другие. Нет, она просто соврала. Ведь и Лиза-Хакерша, и Сашка сказали, что все хорошо. Но почему тогда сейчас так страшно и не знаешь, куда себя деть?
В читальный зал кто-то очень торопливо вошел, почти вбежал, и плюхнулся рядом с ней на соседний стул. Рыжик! Растрепанный, волосы из хвоста выбились. Пристроил сумку прямо на столе под лампой.
- Привет! Здорово, что я тебя нашел. Девочки сказали, ты в библиотеке. Еле разыскал, - Славка размотал свой длиннющий шарф, намотанный вокруг шеи раза четыре. Почему-то он его не стал сдавать в раздевалку. Все-таки Рыжик немного смешной, поневоле улыбнешься. Хорошо, что он тут. Когда не одна, становится немного проще.
- У меня курсовик, - Гвен указала на свои книжки, - Ты что, специально за мной?
- Так. Я тоже в библиотеку собирался, - пожал плечами Славка и тут же настороженно глянул ей в глаза, - Ты что, плакала?
«Неужели так заметно?» Она уже десять раз себя успокоила с тех пор и две страницы исписала, даже умыться сбегала. Оказалось, что рассказать Рыжику все и не расплакаться снова это довольно сложное дело. Но вроде удалось.
- Ох ты как, - произнес он растерянно, но все ее сомнения в благополучном исходе отмел тут же, - Командир не стал бы тебе врать. Он никогда так не делает, как есть, так и скажет, даже если там совсем все серьезно. Раз сказал, что все нормально, значит так оно и есть. Тем более, они же друзья. Где он лежит, на Пирогова? Там хорошие спецы, я там практику проходил, знаю.
- На самом деле, я все понимаю. Просто очень неспокойно.
- Еще бы. Что, думаешь, как его навестить?
Рыжик как всегда попал прямо в точку. Через час оба выбрались из библиотеки на улицу. Пока сидели, стемнело, небо залило синькой и ветер подул, противный и мерзлый, точь-в-точь как в тот вечер, когда Гвен в лес ходила.
- Вот что, давай пойдем ко мне, - тут же предложил Славка, - Во-первых, ко мне ближе, во-вторых, отогреешься. Тебе мерзнуть нельзя, забыла?
- Мне много чего нельзя. Но учиться надо.
- Для этого мерзнуть не обязательно. Кстати, я твоему брату обещал, что не дам тебе простыть.
Он жил всего через две улицы, на последнем этаже маленькой аккуратной пятиэтажки старой постройки, с высокой крышей. Когда вошли в подъезд, Славка взлетел было через ступеньки на два пролета, но тут же вернулся, увидев, что Гвен за ним не успевает. Пошел рядом и останавливался через каждый этаж, не давая ей запыхаться.
Возле обитой светлыми рейками двери остановился, позвонил, и, не услышав шагов, полез за ключами.
- Мама еще не вернулась. Ну, ничего. Значит, я сам тебя накормлю.
- Зачем?
- Так вечер. Разве ты не голодная?
Квартира, где, как Гвен поняла, ее знакомый обитал вместе с родителями, оказалась местом прелюбопытным. Наверное, если бы она сама жила одна и вздумала обставить жилье по собственному вкусу, получилось бы что-то очень похожее. Больше всего напоминала она шкатулку с какими-нибудь детскими «сокровищами», которые для взрослых не имеют особой цены. С полки в кухне глянули на нее четыре улыбающихся глиняных кота, один другого меньше. На стене в прихожей — резная деревянная маска, а пальто положено вешать на рога, кажется, на оленьи. На столе в комнате подсвечник из стреляной гильзы, как в фильмах про войну, на стене вышитый коврик — две домохозяйки чай пьют и рядом кот свернулся, а слева висит рыбка из прозрачных пластиковых трубок, такие в больницах плетут те, кто долго там лежит. Над дверью в другую комнату скалится медвежья голова со стеклянными глазами. Книг в доме великое множество и самых разных, от названий в глазах рябит. Какие-то научные сочинения по почвам и минералам, определители растений и животных, медицинские учебники, наверное, Славкины, и тут же на столе заложенные тремя закладками «Основы каллиграфии» и «Мифы древней Индии» рядом со «Справочником практического врача».
Рыжик объяснял на ходу, расставляя на столе чашки:
- Котов мама делала, она любит лепить. Так, для себя. А вообще она у меня архитектор. Медведь настоящий, его папа привез. Он на их экспедицию напал, зимой. И маску тоже папа привез, из командировки. Он геолог. Каллиграфия - это моя. Хочу доказать, что у врачей не обязательно должен быть плохой почерк. А на индусах я от зубрежки отвлекаюсь. Полезно тему сменить, а то глаза замыливаются. Твою сказку про хоббитов я перечитал, кстати. Завтра продолжение возьму.
- У тебя прямо музей. Интересно. Но как нам дальше быть?
- Дальше? Тебе — ужинать, а мне — звонить. Сейчас я все узнаю, как там и что. Главное, не о чем не волнуйся. И ешь, - Славка сгреб в сторону свои учебники и пододвинул к себе телефон.
Через минут пятнадцать каких-то непонятных Гвен разговоров он вернул наконец трубку на рычаг и вытер рукавом почему-то взмокшее лицо:
- Короче, что я узнал: во-первых, все действительно не так плохо, как я сначала подумал. Его там продержат еще максимум дней десять и то для спокойствия, просто там Корабельникова главная, а она не любит слишком рано выписывать. Второе, там сейчас карантин, не факт, что нас с тобой вообще пустят, если идти как все люди, через вестибюль и дежурную сестру. Но это дело поправимое. Тем более что поесть человеку принести - это всегда не помешает. В столовой там есть нельзя, я проверял. Кстати, а сама-то ты чего не ешь?
***
Каждое утро начинается с одного и того же. «Опер упал намоченный» зарывается в свои кроссворды и периодически пристает с вопросами про какого-нибудь американского писателя из семи, черт бы его взял, букв. Гриша-бизнесмен шуршит газетами, ругает только что закончившиеся выборы, президента, депутатов — всех оптом и каждого в розницу. Потом хватает телефон и начинает названивать бухгалтеру, продавцам, еще каким-то своим подчиненным. К обеду у опера заканчивается газета с кроссвордами, и он посылает какую-нибудь санитарку за новой со словами «сдачу возьми себе на мороженое». Обычно газеты ему приносит кудрявая круглолицая толстушка лет двадцати, которую Юрка про себя прозвал хоббитом. Очень похожа, прямо как в книжке: маленького роста, с круглыми румяными щеками, добродушная и любит поесть. Когда не занята делом, она все время чего-нибудь жует. При всем при том это очень расторопная и сообразительная особа, жаловаться не приходится. Хоббит резво успевает сбегать «туда и обратно» и вернуться с газетами прежде, чем ее хватится начальство. На опера она имеет какие-то свои виды. Хоббит всегда старается попасть ему на глаза, когда он ковыляет на костылях в коридор, придерживает перед ним дверь, помогает спускаться по лестнице. И газеты свои ворчливый страж порядка всегда получает первым во всем отделении. Но на него эти старания производят очень мало впечатления.
Шел уже пятый день. Утром Юрка проснулся рано, за высокими окнами еще даже начинало синеть. Через неплотно прикрытую дверь было слышно, как в коридоре приглушенно рыдает какая-то женщина. Накануне поздно вечером опять привезли дорожную аварию, и Юрка решил, что, наверное, кто-то из пострадавших все-таки умер. К сожалению, отсюда не все уходят на своих ногах.
Похоже, этот плач его и разбудил. Как если бы он на работе под конец дежурства задремал. Он всегда легко просыпался на любой посторонний звук. Было слышно, как старательно утешает плачущую его рыжая коллега, этой ночью она дежурила. Женщина наконец успокоилась и впервые сказала что-то почти нормальным голосом. Слов Юрка не разобрал, но голос матери узнал моментально. Он поднялся насколько резко, что чуть не повалился обратно — боль тут же напомнила о себе. Чертыхнулся вполголоса, кое-как встал и выбрался в коридор.
«Приехали. И кто же меня сдал?!» А он-то прикидывал, как объяснить, почему на новый год в Тамалу поедет один Серега. Все, теперь об этом можно не беспокоиться.
Мать сидела на шатком фанерном стуле у сестринского поста. Рыжая Юля совала ей в руки стакан с водой, та слабо отталкивала его и комкала в руках носовой платок. Увидев Юрку мало того что живым, так еще и относительно твердо держащимся на ногах, мать тихо ахнула и встала, уронив с колен сумочку. Похоже, она предполагала найти его самое меньшее в коме. Правда, прихватить с собой из Тамалы, как всегда, кучу снеди ей это не помешало. Две туго набитых сумки стояли рядом, прислоненные к ножке стола.
- Доброе утро, мама, ну ты же видишь, я в порядке, - сказал ей Юрка, - Сядь, пожалуйста, успокойся. Привет, Юль.
Коллега кивнула:
- Как ты вовремя. Мне тут не верили, что ты у нас живой. Вы тут посидите пока, а я сейчас. Если кто будет спрашивать, скажи, что я только что ушла.
Юля умчалась, а Юрка осторожно опустился на соседний стул. У матери прыгали губы. На округлившихся от страха глазах расплылась тушь и она торопливо стирала ее платком, не переставая причитать:
- Маленький мой! Господи, да за что же это все? Живой, живой, солнышко мое! Да как же!
Она цеплялась за Юрку, будто не веря, что он ей не привиделся, заикалась от плача, охала и никак не могла успокоиться. Приходилось отвечать аккуратно на каждое ее слово.
- Да, живой. Все уже в порядке. Вот обнимать меня так сильно не надо, оно еще больно. Ты же видишь, со мной все нормально. Да, точно нормально. Мама, я тоже врач, соображаю, что говорю. Вот он я, живой. И почти здоровый. Ну, кто тебя так напугал? Кто тебе наговорил всяких страхов, а?
«Найду кто - убью!» Все объяснялось проще некуда. Мать «обрадовала» родная милиция, со всей свойственной людям этой профессии тактичностью. Вопреки прогнозам опера, за дело взялись весьма резво. Не поленились сообщить в Тамалу и, как Юрка понял из сбивчивого рассказа матери, ей там вообще устроили форменный допрос: с кем он общается, с кем дружит, а с кем поссорился. Она мало что поняла из этих расспросов кроме одного: какие-то бандиты пытались убить ее сына или даже убили. В милицию ее вызвали повесткой и продержали в отделе пол-дня, пока нашлось, кому с ней беседовать. Когда разговор был закончен, и трясущаяся от страха мать подписала протокол, последний поезд на Тамбов уже ушел. Всю ночь она проплакала, до их с Серегой квартиры не дозвонилась (Юрка про себя подумал, что, либо у брата почта закачивалась, либо его вообще дома не было), а утром с первой электричкой примчалась в Тамбов. Она даже не дошла до их дома, так с вокзала и приехала в больницу. Бабушке она ничего не сказала, но та наверняка о чем-то догадывается.
Ему потребовалось без малого час, чтобы успокоить мать и объяснить, что с ним все нормально, и ему ни в коем случае не надо ни уезжать из Тамбова в ближайший месяц, ни менять профессию на более безопасную, и что никто не мог желать ему смерти специально. «Ну банальнейший уличный грабеж. Бывает. Да, мама, это бывает тоже. Представь себе, даже в Тамале. Причем чаще, чем в Тамбове. Нет, ничего особо и не украли, тридцать рублей и кофе. Все. Ну о чем ты переживаешь, мама? Все же наладилось. Да, Сережа не мог тебе ничего сообщить. Потому что я собирался позвонить тебе сам. Потому что я не хотел тебя пугать. Ну вот, а милиция напугала. Да, такая у нас милиция».
Этот разговор мог оказаться бесконечным. Мама, конечно, во всех отношениях святой человек, но ее способность беспокоиться по любому поводу может загнать на стенку кого угодно. Один только раз Юрка ей уступил, отказавшись от поступления в Военно-медицинскую академию. Дальше уже приходилось упираться, доказывая раз за разом, что в Тамбове ему работать интереснее, чем Тамалинской ЦРБ, что они с Серегой прекрасно управляются по хозяйству и сами, и прочее, и прочее, и прочее. Обычно в каждый их приезд в Тамалу мать еще причитала, что ее отпрыски никак не женятся, и периодически пыталась зазывать в гости дочек своих старых подруг. Серега от этой домашней «службы знакомств» спасался бегством. Едва только барышни появлялись на пороге, как он тут же вспоминал про какого-нибудь старого знакомого, у которого так кстати заглючил компьютер. Отдуваться приходилось Юрке и хорошо, если тоже сосед выручал. Веня Комаров, конечно, на пять лет старше, но все-таки коллега и человек с непередаваемым чувством черного профессионального юмора. Так острить, как Венька, могут только патологоанатомы в третьем поколении. Девиц как ветром сдувало. Но у коллеги могло быть, во-первых, дежурство по работе, во-вторых — очередной запой. В таких случаях приходилось выкручиваться одному.
Выглянула Юля, спросила, не искал ли ее кто. Пришлось просить у нее корвалол для матери. Конечно, сумела притащить сюда с полтонны всякой снеди, снять все деньги с книжки (а вдруг что понадобится), но при этом забыть свои собственные лекарства.
- Как же ты меня напугал, боже мой, - вздыхала мать, - Ну как же ты так подвернулся, а? Надолго ты здесь? Что сказали врачи?
- Сказали, что нечего шляться поздно ночью где попало и добавлять им работы. Мама, я здесь максимум еще дня на четыре, - утешил ее Юрка, - Пугаться ровным счетом нечего. Поезжай сейчас к Сереге, отдохни и выспись. Ты не спала всю ночь, тебя напугали до полусмерти менты. Им я еще отдельно выскажу, что я об этом думаю. И еду мне больше возить не надо, я столько просто не съем. Лекарства все есть, не пугайся. Мне легче будет, если я буду знать, что с тобой все в порядке. Ну, правда, не о чем уже плакать. Честное слово.
- Милиция...- всхлипнула мать, - Ой, мне эта милиция. Они говорят: имел ли ваш сын доступ к наркотическим веществам? А я слушаю и не понимаю, в чем дело. Ужас, ужас какой-то...
- Это они думали, что меня пытались грохнуть из-за морфина или чего-то подобного. Бред. Из-за этого могут напасть на бригаду скорой, такое действительно бывает. Короче говоря, милиция копает не туда. Только тебя зря расстроили.
- Что поделаешь, такая у нас сейчас милиция, - раздался из коридора вежливый бас. К ним хромал опер, довольный донельзя. Табаком разит на все отделение, серая форменная куртка внакидку, физиономия с мороза румяная, а может, и не только с мороза, - Вы понимаете, - опер дружески улыбнулся юркиной маме и оперся о стол рядом с ней, - профессионалов в нашей сфере почти не осталось. Они просто на вес золота. А молодые кадры больших надежд не подают. Так что прошу прощения за тамолинских коллег. Ну кто, кто так говорит с родственниками пострадавших? Тем более с женщинами.
Случилось чудо: мама умолкла, подняла на опера заплаканные глаза. Вот что значит профессионал. Сходу и утешил, и внушил доверие.
Положение окончательно спасла Юля. Она явилась из другого конца коридора и таким служебным голосом изрекла: «Поляков, на перевязку», что Юрка ей даже на минуту поверил.
На черной лестнице, на площадке между этажами, можно было покурить и помолчать хоть пару минут. Юля неодобрительно поморщилась, когда он взялся за сигареты, но смолчала. Во время болезни, если уж ты давно куришь, лучше не бросать, иначе только хуже станет. Чтобы бросить курить, требуется хорошее здоровье, как ни смешно.
- Юль, спасибо, ты меня просто спасла. Моя матушка — милая женщина, но очень своеобразная, ты видела. Сейчас бы допереживалась до сердечного приступа. Не завидую Сереге, ему этот концерт предстоит выслушать с самого начала.
- Ну, сейчас «дяденька милиционер» ее успокоит, - усмехнулась коллега, - Страшно хочется закурить, но я держусь. Вера Васильевна мне голову откусит, если увидит.
- Начальство борется за здоровый образ жизни?
- Начальство просто решило бросать. Но одной ей не интересно, - вздохнула рыжая, - Слушай, а где легче поступить в универ, в Саратове или в Самаре?
- Про Самару вообще не скажу, я туда даже не пробовал. В Саратове реально, если хорошо готовиться. Никакого блата при поступлении я не заметил.
- Я буду, - она кивнула, насупив брови, - Я уже все для себя решила. Эх, дай все-таки закурить. Не могу, уши пухнут уже. Я раньше думала, что это так, поговорка, а они действительно пухнут. Пусть бросает кто хочет, а мои нервы не казенные.
Мать засобиралась домой еще через час. Опер на прощание научил ее, как надо в следующий раз говорить с милицией, чему верить, а чему не верить в таких разговорах. Расстались наконец.
Из вестибюля Юрка дозвонился брату:
«Серега, полундра! Милиция нас с тобой маме сдала! Она будет у тебя через полчаса, так что готовься морально».
Уже повесив трубку, он схватился за голову. Хакер! Не предупредил Серегу, чтобы спрятал его куда-нибудь. Мать боится крыс. Если увидит, шуму не оберешься. Оставалось только надеяться на то, что Хакер будет прилично вести себя при гостях.
Вечером нежданно-негаданно в отделение нагрянуло уже его начальство. Профессор Павловский собственной персоной. Обнаружив Юрку не в палате, а на скамеечке в закутке коридора, из-за трех кадок с пальмами именуемом зимним садом, обрадовался:
- Поднялся уже? Молодец! Вот теперь я за тебя действительно спокоен, коллега.
- Да в порядке я, Александр Брониславович. Уже почти в полном. Пока только не знаю, когда меня отсюда отпустят.
- Успеется, - Павловский устроился рядом, поставил на скамейку плотно набитый пакет:
- Вот, девочки из отделения тебе собрали. Уж не знаю, чего и как, но постарались. Переживают.
- Спасибо. Передайте им, чтобы не сильно скучали. Надеюсь надолго тут не застрять. С кем же вы сейчас работаете?
- Пока с Маркеловым. Твоей твердости руки ему еще не хватает, но парень быстро учится.
- Кажется, я подкинул Леньке лишнюю практику, - Юрка улыбнулся.
- Ему не помешает, - согласился профессор, - А тебе не помешает набраться сил. Не торопись. Мы все тебя ждем, но после праздников, не раньше. Заодно весь тот бардак, что у нас творится, ты благополучно пропустишь.
- А что случилось?
- Все и сразу, как обычно. Сначала санитарная инспекция. Ладно, их визит обошелся без последствий. Старшая сестра до сих пор уверена, что это ее заслуга, потому что она окропила святой водой сестринскую. Туда комиссия даже не зашла. Не знаю, что там на счет нечистой силы, но этих гостей под новый год действительно черт принес. А тут еще этот суд, - профессор поморщился, - Надо же ему было случиться прямо сейчас.
- Какой суд? Надеюсь, не на вас подали?
- Все куда веселее, - покачал головой Павловский, - если, конечно, этот абсурд можно назвать весельем. На прошлой неделе к нам привезли какого-то товарища из мэрии, с закрытым переломом голени и, как оказалось, еще и с открытым уголовным делом в анамнезе. Он успел вступить в очень тесные отношения с городским бюджетом, и этой порочной связью заинтересовалась прокуратура. И вот представь себе, мой пациент под подпиской о невыезде, и не далее как позавчера меня вызывает главврач и объявляет, что поскольку дата суда уже назначена, они там в районном суде решили не ждать его выписки и заседать прямо в палате. У меня в отделении! - профессор раздраженно махнул рукой, - Надо же было додуматься! С утра заявились прокурор, три адвоката и судья. Не считая еще пристава и секретаря с государственным флагом наперевес. Этот театр абсурда называется у них, видите ли, выездным заседанием суда.
- Они и такие бывают?
- Как видишь, бывают. Толпа постороннего народа без халатов прется в отделение, - с раздражением продолжал Павловский, - Судья своим подрясником, пардон, мантией, пугает моих пенсионерок из пятой палаты. И все это называется судопроизводством. Если бы тот казнокрад получил приступ стенокардии от страха перед встречей с Фемидой, то голова болела бы у кардиологии. Но поскольку у него только перелом, она болит у меня. Решительно не понимаю, почему им вообще взбрело в голову заседать в моем отделении? Я же не рвусь в районном суде оперировать!
Смеяться было все-таки еще больно. Но как в такой ситуации не смеяться? В отделении много чего происходило интересного, но кажется, судить там на Юркиной памяти еще никого не пытались.
- В общем, твое счастье, друг мой, что тебе не пришлось любоваться на этот бедлам, - заключил Павловский, - Эти господа еще ухитрились вызвать меня, чтобы под угрозой Уголовного кодекса спросить, можно ли больного вообще судить, или пусть так полежит. То есть сначала они заявились всей толпой, а потом стали выяснять, стоило ли вообще это делать. Пациент этот, вообще-то, не подарок: всему младшему персоналу нервы истрепал. Но согласись, это уже перебор. Кстати, Мишу и Машу я позавчера выписал. Спрашивали о тебе, пришлось сказать, что ты приболел, не уточняя, чем и как. Передавали привет.
Юрка снова невольно расплылся в улыбке. Этих двоих у них в отделении любили, кажется, все, от заведующего до санитарок. Привезли их в его дежурство. Миша и Маша были очень трогательной парой молодоженов. В больницу их доставил не много, не мало - свадебный кортеж, весь, как положено, в ленточках и бантиках. Из белой «Волги» перепуганные родственники под руки вытащили стонущую невесту и бледного в цвет ее фаты жениха. Беда, как это часто бывает, случилась на ровном месте. Пылкая страсть молодого повара и выпускницы кулинарного техникума успешно довела молодых до ЗАГСа, оттуда — домой к жениху гулять и праздновать. И вот, когда до праздничного стола с тортом оставались считанные метры, Миша решил соблюсти традицию и внести молодую жену в дом на руках. Маша в двадцать лет была довольно пухленькая, Миша тоже, что называется, крупный мужчина. Силой он был не обижен, а потому мужественно ухватил супругу в охапку и зашагал вверх по лестнице. Первый пролет преодолел нормально, но на втором ему под ноги попал подол пышной Машиной юбки, и новобрачные кувырком скатились вниз, под ноги оторопевшим гостям.
В итоге оказалось, что у Маши сломана левая нога и помяты ребра, Миша получил перелом правой ноги и правого предплечья. Брачная ночь прошла хуже не придумаешь — в разных палатах, на обезболивающем и в гипсе. Два куска свадебного торта печально сохли на блюдце на больничной тумбочке. По счастью, травмы оказались не тяжелыми, но хлопот пострадавшие добавили. Пришлось всю дипломатию приложить, чтобы сначала утешить рыдающую Машу, которая громко оплакивала сорванную свадьбу, а потом выпроводить родственников, которые успели эту свадьбу отметить, и не по одному разу, и не прочь были продолжить прямо здесь. Все отделение перебаламутили. По счастью, новобрачные от этой всей этой толпы, которую с помощью дежурной сестры еле удалось выставить, отличались разительно и в лучшую сторону. Миша, растрепанный, осунувшийся, с непросохшим еще гипсом, поймал здоровой рукой за галстук какого-то троюродного братца, который успел просочиться к нему в палату и сурово распорядился: родню домой к родителям и пусть себе пьют дальше, а их с Машей оставить в покое, они свою свадьбу еще отгуляют по второму разу. Родственник оказался понятливым. В отделении наконец воцарилась тишина.
- Если что, вы, доктор, сначала Машей занимайтесь, я подожду, - Миша решил до конца быть рыцарем, - И скажите ей, что я в порядке. Она вам доверяет, я заметил. У вас голос убедительный.
- Ну, спасибо, - слегка удивился Юрка, порядком задолбавшийся выпроваживать из палаты многочисленных родственников жениха и невесты. А Маше он просто анекдоты рассказывал, пока гипс сохнул. Она оказалась очень смешливой барышней и скоро успокоилась. Как только человек перестает слишком серьезно воспринимать окружающую обстановку, ему уже не страшно.
Они были очень милыми и тихими, эти молодожены. Через день уже ковыляли по коридору костылях, при этом бережно поддерживая друг друга. Сестры тактично отворачивались, когда заставали их целующимися в холле за кадкой с фикусом. Ну, вернулись домой, вот и хорошо. Скоро новый год, так что у молодых есть все шансы взять реванш за подпорченный праздник.
Профессор тактично ушел, когда последние посетители давно уже разошлись, и рыжая Юля стала тревожно поглядывать на дверь, как бы от начальства не нагорело за задержавшегося гостя. На прощание он церемонно поцеловал ей руку, вогнав Юркину коллегу в совершенное смущение. Впрочем, кажется, не было такой дамы, которая могла бы равнодушно на Павловского смотреть.
- Так он твой начальник? - удивленно моргнула Юля, когда шаги профессора стихли на лестнице, - Я думала, вы родня. Знаешь, сперва было решила даже, что отец. Но ты светленький совсем, а он черный как грач.
- Скорее уж учитель, чем начальник, - поправил ее Юрка, - Этот человек - легенда местной травматологии. И мне до него как до луны, если не дальше.
- Знаешь, - рыжая опустилась рядом на скамейку, не забыв оглянуться, не видит ли ее кто, - он ведь очень сильно за тебя держится. И волнуется сильно, только скрывает.
- Почему ты так решила?
- Так ты не помнишь.., - протянула она задумчиво, - Ну да, как бы ты мог помнить. Он уже был здесь. Когда ты не проснулся еще. Да... Тебя вот только-только привезли. Я сижу, Ольга Романовна, наш анестезиолог, еще здесь. Она вообще чуть поседела из-за тебя, - Юля глянула нахмуренно, будто Юрка был в том виноват, - Ты молодой, сердце здоровое. Кто же знал, что будешь так тяжело просыпаться? Ну вот, она сидит, я сижу... Блин, коллега, ты ведь даже дышать сам не сразу стал. Да. Ты еще на ИВЛ, мы все тут. И вот входит Вера Васильевна и с ней этот, твой профессор. Вошла, сказала: пусть здесь побудет. Если что, я мол у себя.
Так и сидел почти до утра. Только когда ты уже нормально просыпаться начал, уже дышал сам, он так подошел, за руку тебя подержал, сказал: ну слава богу. И уехал.
- Правда?
Юля отнесла этот вопрос совсем к другому и старательно закивала:
- Конечно, правда. Только ты смотри, не проболтайся никому, что я тебе рассказала. Вера Васильевна узнает — шею мне свернет.
- Свернет — вправлю. Не грузись. Все ведь уже прошло.
- Прошло-то прошло, а я испугалась, между прочим, - продолжала Юля, - Сижу и слова лишнее боюсь сказать. А сама думаю — не дай бог опять убегу в подсобку реветь.
- Зачем? - не понял Юрка.
- Затем, что ты молодой. А молодых всегда жалко. За день до того у нас в отделении умер парень, с автодорожки(50) привезли. Тоже молодой был, моложе тебя. А Вера Васильевна узнает, будет сердиться. Ты здесь, скажет, чтобы работать, а рыдают пускай родственники, у них судьба такая. У тебя живые еще есть — к ним иди. Она правильно говорит. Только я не умею пока как она.
- Это тяжко. Но и этому учатся, к сожалению, - серьезно сказал ей Юрка. До него уже начало доходить, к чему клонит его новая знакомая, и сделалось ее жаль. Но что тут поделаешь?
- Ты умеешь?
- Не всегда, - честно признался он.
- А я вообще не умею, - она подсела ближе, - Особенно если кто-то.., - Юля запнулась, - я тебе нравлюсь?
- Ты хорошая. И с тобой было отлично бы работать в паре. У тебя руки легкие.
- И все? - Юля подняла на него вмиг заблестевшие глаза.
- Разве этого мало?
- Конечно, мало, неужели ты не понимаешь? Извини, - она быстро провела ладонью по лицу, - Я все понимаю. Просто я — победитель по жизни. Если кто понравился, то он либо занят, либо не жилец. Ты хотя бы живой, и на том спасибо.
***
Следующим утром к оперу тоже явилась посетительница. Румяная с мороза прапорщица, рослая, пышная, с таким выдающимся бюстом, что Гриша-коммерсант, засмотревшись на нее, чуть телефон не уронил. Опер при виде гостьи просиял и расплылся в улыбке. Ему принесли наконец передачу — огромный пакет с какими-то пирожками и бутербродами и целый ворох газет. Похоже, все подчиненные были в курсе о любви стража порядка к кроссвордам.
«Так премию мне за Граненого не выпишут? – спрашивал опер, – Вот заразы. Кто им его вычислил, а? Кто за ним месяц шел? И что — я тут бока отлеживаю, а мне хрен собачий?!»
Прапорщик сочувственно кивала. Из разговора выходило, что опер действительно пострадал при исполнении, когда брали какого-то рецидивиста, которого он лично вычислил и долго выпасал. Но в азарте погони бравый милиционер свалился в незакрытый люк и теперь скучает в больнице, пока коллеги пожинают лавры.
«Понабрали молодежь! Не отдел стал, а «Следствие ведут колобки», - жаловался он прапорщице, - В мое время этих сыщиков уже сортиры чистить отправили бы, а нет, сидят, груши околачивают».
Он еще поговорил с милицейской красавицей о каких-то служебных делах и отпустил ее, хлопнув на прощание по пышному заду.
Гриша проводил прапорщицу полным восхищения взглядом.
– Везет же некоторым! – не удержался он. – Вот это, я понимаю, женщина — мечта поэта.
– Не замай, не твое, – с ехидством отозвался опер, не отрываясь от своих газет, – Мечтать не вредно, буржуин.
Хоббит протирала в палате пол и косилась на опера обиженно. Он даже пожалел ее: «Не хнычь, девочка, возьми пирожок», но та шмыгнула носом, в темпе закончила работу и сбежала.
– Не понимаешь ты в женщинах, начальник, – вздохнул Гриша и ухромал следом за ней в коридор, видимо, утешать решил.
Опер пошуршал еще своими газетами, и вдруг выругался негромко, просматривая какую-то распечатку. Потом изрек, обернувшись к Юрке:
– Ну ни хрена ж себе! А ты знаешь, медицина, какой ты везучий?
– С чего вдруг?
– А ты глянь, – опер потянулся к своим костылям, собираясь встать, но Юрка подошел к нему сам.
– Да с чего я везучий-то?
– Смотри! – любитель кроссвордов и пышных дам сунул ему в руки скрепленную толстой скрепкой пачку распечаток. Юрка пробежал глазами верхнюю: обычная милицейская сводка за день. Ограбления, драки, сигнализация сработала. «Неизвестные... путем свободного доступа проникли в квартиру». «Неправомерно завладел автомобилем «Нива».
– Что это? – спросил он.
– Да ты не туда смотришь, – опер ткнул в самый низ страницы, где одна строчка была отчеркнута карандашом, – ты сюда глянь.
«...декабря... обходчиками перегона Тамбов-1 — Цна был обнаружен труп неизвестного мужчины... с двумя ножевыми ранениями в область сердца.... примерное время смерти... документов, личных вещей не обнаружено....».
От такой новости стало слегка нехорошо. Опер забрал у Юрки бумагу.
– Видал? – спросил он, – Вот как дело обернулось. Шел себе мужик, шел и нате вам: что-то в сердце защемило, оказалось — финский нож. В тот же день, что и ты. Видать, очень им деньги были нужны. Мужика этого до сих пор в Тамбове никто не ищет, командировочный, похоже. Я бы на месте следаков копнул у соседей. Мичуринск, Рязань, Пенза... Где-то они еще наследили, эти гаврики. Потому что работали не наши. В Тамбове таких нет, я тебе точно говорю.
– Вам виднее, – согласился Юрка, не желая продолжать эту тему. Он нашарил в тумбочке начатую пачку сигарет и направился к двери. Такую новость надо было перекурить спокойно и одному. На выходе столкнулся с Гришей.
– Вот за что вас бабы любят? – вздохнул тот, проходя, – Что одного, что другого. А от меня даже шоколад не берет.
– А вас, буржуев, никогда не любили, – хмыкнул опер.
– Язва ты, – буркнул Гриша, опускаясь на свою койку, – Язва милицейская. А ты, эскулап, чего застрял? Тебя тоже девочки любят. Одна вот, кстати, уже дожидается в коридоре. Миленькая такая, с косичками.
Она все-таки пришла! Ну, правильно, на что он еще рассчитывал? Про собственное здоровье Гвен забыла напрочь, едва до нее докатились все новости. Впрочем, сестренка пришла не одна. С ней объявился Славка. Кто бы еще помог ей пробраться сквозь карантин. Ведь наверняка у него тут полно знакомых. И халат на Гвен его, потому что почти как раз, Славка мелкий, ненамного ее выше.
– Не смог дома оставить, не уговорил, – Славка развел руками.
– Да вижу уже. Сестренка, ну зачем было? На той неделе я уже домой бы вернулся, – обнял ее осторожно, – Ты сама как?
– А что я? Все в порядке, кроме зачетов. Извини, я помню, что нельзя переохлаждаться. Просто... я испугалась.
– А вот это совсем незачем. Пойдемте с лестницы, ребят. Сквозняк тут.
Он утащил обоих в тот же зимний сад, где сидели вчера с профессором. Славка аккуратно пристроил возле скамейки два пакета. Ох уж эта всегдашняя традиция кормить загремевшего в больницу человека. Да ведь одному столько нипочем не съесть!
– Там тебе письмо есть, – Гвен кивнула на один из пакетов, - От всех нас. То есть от Туманной крепости, от Эльфенка, от Фрейи, – она запнулась, посмотрела почти жалобно, – Только, пожалуйста, обещай, что с тобой все будет хорошо!
– Да все и так хорошо, – он подмигнул ей, – Я же говорил, у меня хитов больше. Вот, восстановлю их теперь обратно — и порядок.
– Больно?
– Уже нет. Сейчас просто немного неудобно. Но и это пройдет.
Все-таки приятно узнать, что дома все хорошо, а девочка, с которой ты почти неделю провозился, в порядке и второй раз точно не простудится. Спасибо рыжему. И кажется, про отбывшего в Москву менестреля больше никто и не вспомнит. Потому что незачем. А так, все идет своим чередом. У ребят сессия, Эльфенок на постоянную работу устроилась.
– Командир, – кивнул ему Славка, – а ты в окно посмотри.
– В которое?
– Да хотя бы в это, – он улыбнулся заговорщически, – поймешь.
Юрка подошел. Окно выходило в сквер у главного корпуса. В эту пору он тонул в снегу, дорожки толком никто не чистил. У низкого кованого заборчика собралось человек десять. Юрка присмотрелся – и понял.
Они пришли все. Ну, почти все. Вся гвардия Хитлума с «Битвы внезапного пламени» позапрошлого года. Плюс Алмасты, Фрейя, Эарин, Этьен и Фиалка. Они заметили его, замахали руками, кричали что-то, через двойную раму не слышно. Юрка в ответ приложил ладонь к стеклу. А потом Эльфенок, уцепив за плечо кого-то из стоящих рядом, вскарабкалась на кирпичное основание ограды, еще трое эльфят из команды Эарин последовали за ней. Она потянула из-под куртки что-то яркое, синее и через минуту над оградой заполоскался по ветру синий шелк с огненным, красно-рыжим колесом в языках пламени посередке. Его, по Профессору, герб. С той самой игры, про которую сейчас вспоминал.
«Е-мое, что они делают? Ведь вся больница видит!» Но на душе потеплело. Вспомнили. Надо же! Два года назад вился этот флаг по ветру над деревянной крепостью где-то на Цне, где готовился стоять насмерть против Всеобщего Врага маленький гарнизон, состоявший из девчонок в мужских ролях где-то наполовину. Он уже давно не выезжал никуда, но выпал летний отпуск, а тут Эарин, которая ну никому больше не может своих эльфят доверить. Согласился. «- Эарин, это не Средиземье. Это какие-то «А зори здесь тихие...», – Государь, ну, ты же просил непьющих!»
Герб на куске креп-сатина рисовала Янушка. Вон она там внизу, рядом с Эльфенком. Янушка говорила, что герб похож на вентилятор, а Эльфенок, с намеком на Юркину профессию, что на бестеневую лампу.
– Гвардейцы... Спасибо, ребята, правда. Малыш, передай там всем нашим, что у меня все нормально. И спасибо за флаг, порадовали. Правда, все отделение тоже, но это детали.
– Да ты что. Эту игру все до сих пор вспоминают! Даже Эарин сказала, что лучше тебя государя не было и не будет.
– Даже мне уже рассказали, – добавил Славка, – Не знал, что ты король.
– На полставки. Когда не на работе.
– А молоко помнишь? – спросила Гвен. – Как бабушки из деревни к нам в лес ходили: «Эльфы, гномы, молоко будете?»
– Да, молоко было что надо. В город такое не привозят. А орки к леснику за самогоном бегали. Вот не пойму, из шишек он его там гнал что ли.
– Мы тебе принесли молока, – тут же вспомнил Славка, – нормального, деревенского. Я на нашем базаре всех бабулек знаю, кто каким торгует. Давай, сам до палаты дотащу, тебе тяжелое поднимать вредно.
– Грамотный, ексель. Коллега, я как бы в курсе. Спасибо, Славк. За сестренку в особенности. Хотя бы за вас я спокоен, молодежь.
– Мы за тебя теперь тоже. Ты правда скоро вернешься?
– Да куда бы я делся. Будут они меня тут держать до нового года, как же.
Он проводил ребят до лестницы и остался там покурить. Вот чего действительно не ожидал, что столько народу вспомнит о нем. И на игры давно уже не ездит, где на это время взять, и куда-то в гости выбирается редко. А надо же... Про милицейскую сводку больше и не думалось. Пусть теперь господа сыщики вычисляют, что там и как. Он живой, короче, не дождетесь.
Юрка курил медленно, в ползатяжки, будто недавно начал, из осторожности, чтобы кашель опять не скрутил. Невозможность курить очень скоро стала доставлять больше неудобств, чем невозможность безболезненно сесть или встать. Странно устроен человек. Привычка заставляет забывать о собственном здоровье даже в критических случаях. Может, стоит бросить? Хотя нет. Не поможет. Пробовал уже, продержится месяц, а потом опять закурит. Дымить обычно начинают со второго семестра первого курса, с занятий в анатомичке. Табак запах забивает.
– А я-то думаю, у кого это Колморогова все время стреляет сигареты, – с верхней площадки лестницы на него смотрела завотделением.
– Извините, Вера Васильевна, – на всякий случай Юрка загасил сигарету, – но сейчас, наверное, мне лучше не бросать.
Она спустилась, встала рядом.
– Много смолишь для своих лет. Еще на операции заметила(51).
– Так работа нервная, куда же без этого.
– А кому сейчас легко? Только облакам. Можно подумать, у меня тут санаторий, – пожала плечами завотделением, – Плохо, когда привычка сильнее человека. Дай мне тоже одну.
– Пожалуйста.
Она разломила сигарету пополам и закурила ту половинку, что с фильтром.
– И какое тут здоровье с такой работой?
– Много у вас сегодня?
– С ночи все шесть коек в реанимации заняты. Отек легких, ЧМТ, одно отравление метанолом... И какую только дрянь люди ни пьют! ДТП от твоего товарища со скорой, сочетанная травма. Не, молодец парень, довез. Быстро соображает, люблю таких.
– Сашка? Умеет.
– Давно знакомы?
– Учились вместе.
– Какой институт? – спросила она.
– Саратовский.
– Из Саратова всегда хорошие кадры, особенно хирурги. Там сильная школа, – кивнула Вера Васильевна, – У меня двое саратовских работают. Наш анестезиолог, кстати, там училась. Я сама из Москвы. Кк попала по распределению, так и застряла. Тебе хорошо, мог выбрать, где работать. Кстати, коллега, где новый год встречать собирался?
– Собирался на работе, – Юрка улыбнулся, – у меня по графику тридцать первого декабря стояла ночная смена.
– Значит, отметишь, как все люди, дома. Только на спиртное не налегай. Тебе его пока можно только чисто символически. Так... Завтра с утра — на рентген. И если я там ничего страшного не увижу, я а думаю, что не увижу, вон ты уже как бегаешь, то в понедельник готовим на выписку. Кстати, ты у нас что же, в футбол играешь в свободное время?
– Да нет, Вера Васильевна. А почему вы решили?
– Так к тебе под окна целая команда приходила с флагом, вроде футбольный.
– Нет, это не футбол, – ответил Юрка, с трудом удерживаясь, чтобы не расхохотаться.
– А что же за команда такая, во что вы играете?
– В «Что? Где? Когда?», - назвал он первое, что пришло на ум.
– Тоже хорошая игра. Ладно, давай-ка тронемся отсюда. У меня дела, а тебе нечего торчать на сквозняке. А то ты у меня тут на месяц застрянешь.
Наверху Хоббит и еще кто-то из санитарок уже взялись украшать к новому году коридор. Кому-то из них пришло в голову нацепить вдоль стены зеленую мохнатую мишуру в виде линии на кардиомониторе. Остаток у двери на этаж наскоро закрепили внатяг и теперь развешивали елочный «дождик» по фикусам. Завотделением недовольно поддела хвост от мишуры пальцем:
– Это что? Чье творчество? – нахмурилась она, – Если взялись, так делайте по уму. Уберите эту изолинию, раздражает.
В передаче, что притащили Славка и Гвен, оказалась не только еда. Еще и набор бритвенных станков, три пачки сигарет и пара шерстяных носков домашней вязки. Ко всему этому прилагалось письмо, написанное в шесть рук и с кучей подписей.
«Будь здоров, Государь, возвращайся, ждем!» «Туманная Крепость будет стоять. Выздоравливай!» «При любой хворобе ноги лучше держать в тепле. И теперь тебя точно не схарчит Йольский Кот. Лопай пироги, сегодня праздник». Последнее могла написать только Алмасты. Кто еще кроме нее вспомнит про то, что сегодня 22 декабря и Йоль. Когда-то Конунг все вечера просиживал у нее в гостях, расспрашивал, какие праздники должны отмечать настоящие викинги, и с подачи Алмасты все местные реконструкторы знали, что Йольский Кот может сожрать любого, кто не обзавелся себе чем-нибудь шерстяным и новым до дня зимнего солнцестояния. Йоль в клубе всегда отмечали бурно, не иначе, надеялись задобрить бухлом когтистого зверя. Стало быть, этим вечером в Тамбове нельзя будет отыскать ни одного трезвого викинга.
Эльфенок
Твой игрушечный поезд летит под откос,
Только это уже почему-то всерьез.
«Белая гвардия»
А может, мне пора теперь,
Открыть единственную дверь,
Куда заходят, но откуда не выходят?
Скади (Людмила Смеркович)
Если бы Рол узнал, что случилось с Эльфенком прежде, чем она появилась у Маглора в тот вечер, он бы непременно постарался устроить ей свидание с Серым и Белым. Хотя бы в домашней обстановке. Но достоверно эту историю, кроме Эльфенка, знал только один человек.
«Кто-то зовет именем тем, что нарек меня ветер...»
Никто не позовет. Не вспомнит. Великие валар, зачем я здесь?! За что?! Нет ответа. Не дозовешься до стихий в мире, брошенном злу на откуп.
Рюкзак кажется неимоверно тяжелым, руки чуть ли из суставов не вываливаются. Ночная трасса пуста и мертва. Осень.
Эльфенок стоит на перекрестке, где посветлее. Фонарик давно погас. Позади полтораста километров, позади бессонная, в огнях ночных витрин Москва.
«И когда эта дрянь прекратит мне сниться?!»
Эльфенок открыла глаза. За окном висел синий вечер. Она проспала весь день. Впотьмах нашарила выключатель, зажгла лампу над диваном. Мгновенный хлопок - и в комнате запахло паленой проводкой.
«Ах ты ж, мать твою гномью барлог люби!» Пришлось вставать, шлепать босиком по холодному полу к двери, зажигать люстру. Всегда так. Не одно, так другое навернется. Тусклый свет одинокой лампочки, сквозь тряпочный абажур какой-то ржаво-желтый, осветил маленькую комнатку, едва вмещавшую диван и письменный стол. Эльфенок отыскала под диваном шлепанцы, застегнула джинсы (спала она одетой) и поплелась на кухню. Зажгла плиту, водрузила на нее чайник и села к столу ждать, пока закипит. Вот и еще один пустой день прошел. Тоска... И во сне опять все та же муть. И трасса давно кончилась, и дома она, и Москва с ее Орденом хранителей света может катиться в тартарары, в вековечную тьму. Но все ходит и ходит по кругу, не вырвешься.
Последнюю неделю она ходила на работу на одном упрямстве. Маленькая редакция еженедельной газеты на три листа, куда она устроилась, вернувшись из Москвы, уже не вызывала отвращения, просто не хотелось шевелиться. Вообще. Даже есть не хотелось настолько, что пару раз она забывала позавтракать, и только приступ тошноты или голодной боли напоминал, что о необходимости все-таки что-то сжевать. Тогда она покупала хот-доги в ларьке напротив редакции и запивала их казенным растворимым кофе. Больше никто там не покупал, все четыре журналиста и два редактора утверждали, что есть такую дрянь могут только бомжи и бездомные собаки. Эльфенок не возражала: пусть едят, лишь бы мне оставалось. Она числилась оператором-наборщиком и потому сидела за самым убитым компьютером, на ладан дышащей «тройкой» с черно-белым экраном. К «тройке» прилагался матричный принтер, тяжелый как надгробная плита и громкий как пулемет.
С возвращения в Тамбов прошло почти три месяца. Работа была, дом — куда бы он делся. И больше ничего не было.
После скоропалительного бегства из столицы снова соваться к Галадриэль, которая непременно захочет, чтобы у нее еще просили прощения за самовольную, отлучку было противно. Шла бы она своим золотым лесом! У Эльфенка один Государь, и он ее в дорогу благословил. Ну, точнее сказать, отговаривать не стал. «Ты сама должна решать, где тебе лучше». «Если ты велишь, мой король, я останусь». «Нет, не велю. Дорогу выбираешь только ты. Иначе как же ты станешь рыцарем, оруженосец? Тебе решать. Хочешь — поезжай. Только, пожалуйста, будь там осторожнее, ладно? И помни, тебе всегда есть, кому написать и куда вернуться».
Она решила. Бросилась как в омут. Казалось — вот оно, все твое, все рядом. Еще один разговор, одни посиделки с чашей по кругу и песнями под гитару, и найдется кто-то, кто позовет и скажет: «А ведь я видел тебя в Хитлуме, друг». Или даже: «Не ты ли это, Нарендиль, ученик кузнеца Талиона?»
Никто не спросил. Каждый искал своих. А омут оказался таким, каким ему и положено: полным тины, в которой водились прожорливые злые пиявки. Сказка кончилась быстрее, чем Нарендиль успел понять, что произошло.
Чай кончился. Жаль. Остатки кофе в жестяной банке навевали мысли о работе и вызывали тошноту. Пошарив в кухонном шкафчике, Эльфенок вытащила остатки какой-то сушеной травы, валявшейся здесь чуть ли не со времен ее отъезда, и заварила кипятком прямо в кружке. Заглянула в холодильник: мышь там еще не повесилась, но завещание уже составила. Два яйца, огрызок колбасы и майонез.
Из всех углов глядела тусклая серенькая нищета. Зарплаты едва хватало на то, чтобы платить за квартиру и что-то есть. Даже привыкшая ограничивать себя в тратах Эльфенок с трудом растягивала ее на месяц. Вот лампочка перегорела - уже лишняя трата. А если весной крыша протечет, то это будет просто стихийное бедствие для кошелька.
«Иначе как же ты станешь рыцарем, оруженосец?»
Уже никак. Потому что никаких рыцарей нет в природе. Бедный Юрка, вот навязалась она на его голову! Мало ему на работе побитых и ушибленных, еще и Эльфенок, по которой уже давно дурка плачет. Ведь с самого начала было ясно, что он принял ее присягу просто чтобы не обидеть. Зачем это ему? Конечно, она может к нему сейчас прийти — старый товарищ всегда примет. Но для чего? Подписаться в проигрыше? У него своих забот хватает. Нет, Эльфенку совесть не позволит сейчас о чем-то его просить. Да и о чем?
Вчера она дошла было к Эарин. Полюбовалась, как девчонки кроят прикиды к летней игре, и ушла. Все то же, что и в Москве - игра в сказку, мечта бескрылых о полете. А потом...
«Ты погас, Нарендиль. Быстро же цивил съел тебя». Аэлирэнн умела быть жестокой, как это Нарендиль раньше не сообразил. Всего полгода назад он стоял на коленях, прижав к губам ее бледную тонкую руку, и сердце от счастья готово было лопнуть. Она была его Леди, его божеством, которому он поклялся служить. На мече присягнул.
Аэлирэнн искала рыцаря, и он был им. Мужчина всегда добытчик — он им стал. Плевать, что хрупкое женское тело, в которое волею судеб втиснута душа воина, не рассчитано на тяжелую работу. Зато в бригаде плиточников не так уж и плохо платят, даже ученику есть на что рассчитывать. Орден вообще уважал тех, кто может принести пользу. Эльфенок ее приносила, сколько могла. Пока могла.
Влюбился Нарендиль, а отдуваться пришлось ей. Это кружило голову, как первая выпитая рюмка. Тусовка, к которой левым боком притерся Орден, смотрела на приезжего оруженосца и офигевала от его прыти. Кто-то ужасался, кто-то хихикал в кулак, кто-то заключал немыслимые и наипохабнейшие пари. Наверное, тогда все и началось. С Келегормушки.
Эта тусовочная девица вовсе не считала себя очередным воплощением сына Феанора, просто сыграла его на «Падении Дориата», с тех пор и пошло. Келегормушка была редкостной язвой, и никому в компании, даже в Ордене, не хотелось попасть к ней на язык. Эльфенок рука об руку с Аэлирэнн уже немного примелькалась в Нескучном саду — обители московских толкинистов, ее вроде приняли, во всяком случае, не обращали особого внимания. Вот тут-то Нарендиль и нарвался. Всего-ничего, спросил у Аэлирэнн, чего домой поесть купить, как в спину ему пропели ехидное: «Похоже, пора отсюда валить. Наша тусовка слишком уж буйно розовеет. Вдруг это заразно?»
Эльфенок резко развернулась к говорившей: «Что ты сказала?!»
«Да ничего такого. Чего ты вдруг задергалась? Я свечку не держала, но вы так трогательно воркуете последнее время... Рэнни же вроде предпочитала мальчиков и постарше. Как ты ухитрилась?»
Аэлирэнн повисла у Эльфенка на руке: «Нарендиль, уйдем. Ни к чему это. Ты воин, не опускайся до драки». Но Эльфенку уже кровь ударила в голову. Нести такую грязь про лучшую из женщин! Под ноги сопернику полетела перчатка.
Келегормушка расхохоталась так, что на соседнем дереве забеспокоились галки: «Оно меня на дуэль вызвало! Люди, орки, гномы — все сюда! Женский бой в грязи — такого вам в кино не покажут! Деточка, ты что, «Трех мушкетеров» в детстве обчиталась? Хотя нет, у тебя все «Сильмом» началось и им же закончилось!»
Дуэль произошла в тот же день в дальнем конце парка. Келегормушку оказалось не трудно взять «на слабо». Она занималась когда-то спортивным фехтованием и решила, что сумеет в прямом смысле слова вывалять приезжую тамбовскую девочку в осенней грязи, чтобы знала, что почем. Но Эльфенок тоже не за зря два года получала на тренировках синяки от Варлока и компании. В клубе «Викинги» всех новичков учили драться жестко, зато жизненно. Она выиграла тот бой, по крайней мере, по очкам. Правда, когда в досаде Келегормушка поперла как танк, нарушая все правила о непоражаемых зонах(52), она разбила Эльфенку бровь. Секунданты позеленели. Митриэль не выносила вида крови, а Эглас опасался, что после такого бурного выяснения отношений их больше не пустят в парк. Растроганная Аэлирэнн прижала к голове своего рыцаря носовой платок. Домой они шли под руку. Ну, и шрам остался. На память.
Келегормушка активно убеждала всех тусовочных знакомых «не связываться с этой чокнутой». Эльфенок, опьяненная своей победой, сочла эти россказни хорошим комплиментом.
Игры-словески ночью в чужих кухнях. Выезды в лес. И работа, работа, работа. Жить в столице стоит хороших денег. Тем более если ты эльф.
Осенью она сорвала спину, таская коробки с плиткой на пятый этаж при сломавшемся лифте. Два дня спала сидя, боль не давала лежать. Аэлирэнн вздохнула: «Нар, а мы в Тулу собирались... Как же ты наш рюкзак понесешь?». В итоге она уехала одна. Нарендиль бродил по пустой квартире, безуспешно пытаясь уснуть. Пришлось забыть на время про воинскую гордость, включить модем и просить совета у Государя. Ответ был категоричным и коротким: «К врачам срочно, хоть в платную. Если денег нет — пришлю».
Эльфенок попробовала робко возразить и получила в ответ письмо с двумя восклицательными знаками. «Нарендиль, с позвоночником не шутят!! Или берешь ноги в руки, или я приеду в Москву и уши тебе оборву». Государя мало кому удавалось рассердить по-настоящему. Пришлось послушаться мудрого совета. Обошлось в пол-зарплаты. Аэлирэнн только руками развела: «Сказал бы мне! Нашла бы кого-нибудь. На что мы теперь жить будем?»
Голос у Леди дрогнул, в нем ясно зазвучали слезы, и Нарендиль так и не сказал ей самого главного: с работы его уволили, едва заикнулся о здоровье. С неделю он валялся дома, выбираясь только на процедуры в платную поликлинику. Спине заметно легчало, впрочем, как и кошельку. А на душе чем дальше, тем злее скреблись волколаки. Он остро почувствовал себя не нужным. Аэлирэнн почти не бывала дома, бегала из института к тусовочным знакомым, а вернувшись поздно вечером, ворчала, что не прибрано и ужин не готов. Дождаться от нее если не помощи, то хотя бы сочувствия Нарендиль так и не смог.
В тот скверный вечер в конце сентября в дом явились гости. Те самые секунданты, Эглас и Митриэль. Гостям хотелось словеску по «Ведьмаку», Аэлирэнн вызвалась играть колдунью Йеннифер, а Эльфенок через силу изобразила им какого-то злого колдуна, которого к середине действа благополучно убили. Можно было отправляться спать, но к ночи спина опять разнылась, а гул голосов из-за стены не давал расслабиться. С горя Нарендиль решил добраться до остатков вина на кухне, и проходя мимо полуприкрытой двери в комнату Аэлирэнн, услышал негромкий разговор, уже никак не относящийся к «Ведьмаку».
- Ну как, не скучно еще с твоим кормильцем? Что-то он сдал последнее время, - спрашивал Эглас.
- Знаешь, он меня уже затрахал, этот паладин! - с нескрываемым раздражением отозвалась Аэлирэнн, - Любовь-морковь... Когда на тебя такими щенячьими глазами смотрят, это только сначала прикольно. А потом знаешь как раздражает! Лучше бы я собаку завела. Нет, Нар — забавное существо. Но лучше бы я его любила на расстоянии. Ты случайно не хочешь его вписать?
- Я предпочитаю девочек, которые знают, что они девочки, - фыркнул Эглас, - Да и вообще, в мою однушку кого-то подселять... Ну его к барлогу, паладина твоего. Надоел, так выпиши его нафиг, пусть хату снимает. Он же вроде работает.
- Он на работу уже неделю почти не ходит, скоро жрать будет нечего, - пожаловалась Аэлирэнн, - А мои все за прикид Тинвен ушли. Кто ж знал-то?
- Ой, Рэнни, - прошелестел шепоток Митриэль, - это все ладно, но вот что ты будешь делать, когда Гэндальф из армии вернется? Тут будет дуэль, не чета этой драчке с Келегормушкой.
- Да ну тебя, - хмыкнула та, - что я, нашего белого-в-крапинку не знаю? Он с ней драться не будет, он ее просто соблазнит. Гэндальф таких девочек с горящими глазками на завтрак лопает. Ему пофиг, у кого какая квента. А вернется потом все равно ко мне!
Тихо-тихо, стараясь, чтобы ни одна паркетина не скрипнула под босыми ногами, Эльфенок проскользнула обратно в свою комнату, села на постель и сжала руками голову. Там за стеной еще долго шумели, звенели чашками, переговаривались, ржали в голос, а она сидела в темноте, кусая кулаки, чтобы не разрыдаться. Когда в соседней комнатежд наконец все затихли и уснули, Эльфенок встала, зажгла ночник, утрамбовала в рюкзак вещи, выкрутила из компьютера винчестер, материнскую плату и модем (весь все равно не вывезти), уложила в рюкзак среди вещей, неслышно прокралась в коридор, оделась и ушла.
На одеяле осталась лежать записка: «Гэндальфа можно не дожидаться».
- Румил! Румил! Я в беде. Можно до тебя доехать?
- Ты соображаешь, который час, Нар?!
- Знаю... Извини, но тут...
- Слушай, ради всех валар, иди лесом! Пусть хоть мир рушится, я спать хочу!
Румил вешает трубку, Эльфенок судорожно копается в записной книжке. Ее телефонной карточки хватит еще на два звонка.
Амариэ просто не взяла. Возможно, дома нет или телефон выключен. Ответила Финдуилас. Из всей тусовки она была самая старшая и подобно Аэлирэнн жила одна. Выслушав сбивчивый рассказ Эльфенка, она только усмехнулась сухо:
- А ты чего хотел, дорогой мой? Чтобы тебя здесь встречали с распростертыми объятьями? Наивный мальчик. Ну, подъезжай ко мне, нет на такси — лови дежурный автобус, они до меня еще ходят.
В пустой кухне, ради ремонта голой и гулкой, Эльфенок сидела на полу на пенке, Финдуилас поила ее кофе и вещала, расхаживая взад-вперед от окна к двери:
- Усвой ты наконец, искать своих здесь — дохлый номер. Тут у каждого своя личная индивидуальная Арда, вроде отдельной квартиры. В гости приглашать могут, а чтобы жить вместе... Деточка, а ты не треснешь? Ты что, Аэлирэнн не знаешь, не видел, что она такое? Ну, если не видел, кто тебе виноват? Орден хранителей света в Нескучнике давно уже считают за секту, ты нашла куда лезть. Можешь считать, что еще дешево отделалась. Вот только реветь мне тут не надо! - прикрикнула она на Эльфенка, увидев, как у той заблестели глаза, - Не люблю, когда ноют! Сама нарвалась — сама отвечай. Если ты сам себе злобный Моргот, кто тебе тогда Финголфин?
Услышав имя Государя, Эльфенок стиснула зубы. Нет, плакать ей сейчас никак нельзя.
- И как мне с этим жить? - спросила она, переведя дух.
- Как-как? Молча. Как все живут. Слушай, Нарендиль, тебе лет-то сколько вообще? Не по квенте, по жизни, идиот.
- Двадцать три.
- Вот именно. Так что ты ведешь себя так, будто тринадцать? Считаешь себя мужиком, хрен с тобой. Ну тогда ты будь мужиком. Чего ты нюни распустил? Из-за юбки? Да еще из-за какой. В эти Восточные ворота отряд прошел, а ты ей стишки пишешь.
В ту минуту Эльфенок не смогла бы точно сказать, кого она ненавидит больше — Аэлирэнн или Финдуилас. Впрочем, Финдуилас, была права, хотя и жестока.
- У тебя дом-то есть? - продолжала Финдуилас, даже не глядя на собеседницу.
- Ну, есть.
- Родня?
- Нету. Там квартиранты живут.
- Ну так выписывай их к ежкиной бабке и переселяйся. Чего здесь ловить? Люлей от тусовочной шушеры? Да я бы с половиной этой тусовки на одном гектаре не села! Короче, собирай себя в кучку и вали в свой Тамбов, голова целее будет. Здесь ты через пару лет такой жизни очухаешься в Белых Столбах и еще спасибо скажешь, что тебя туда взяли. Деньги есть?
Денег не было. Но Финдуилас не собиралась заниматься благотворительностью.
- Значит, трассой доберешься. Тамбов не Иркутск, доедешь. Я тоже не Билл Гейтс, у меня лишних нет. Пожрать в дорогу дам и топай, как раз на утренних дальнобоев попадешь.
Добралась Эльфенок почти гладко. Правда, спина по дороге доставила хлопот. Все-таки рановато было тягать на себя такой рюкзак. Но с людьми везло. Ее никто не обидел, дальнобойщики делились едой, даже пару раз денег дали. В Мичуринске она переночевала в отделении милиции, не потому, что забрали, а потому, что ментам стало ее жалко. Они даже машину ей утром застопили, и эта машина уже довезла до Тамбова.
Алмасты, вселенская тусовочная мама, кормила Эльфенка густым фасолевым супом и только головой качала: «Ну и обглодала же тебя Москва».
Она прожила у Алмасты и Фиалки две недели, пока не съехали квартиранты. Рассказывать про Москву Эльфенок не решилась никому. Даже Государю. Можно просить совета и помощи, но добровольно рассказать, каким идиотом ты вышел — проще язык проглотить.
- Москва — злой город, Государь, - только и сказала она.
Выспрашивать подробности Юрка не стал. Видимо, решил, что надо будет — расскажет сама. Прихваченные вместе с барахлом справки от платных медиков интересовали его сейчас несколько больше.
- По тебе видно, что злой. Где же это ты себе так спину сорвал, оруженосец? Тащил на себе рыцаря в полном доспехе?
- Так, рюкзак перегрузил, - уклончиво отвечала она.
- Нехило ты его перегрузил. Знаешь что, друг мой, - он сгреб все справки в одну стопку, бросил их на стол, - я перед тобой виноват, сглупил со своими советами. Надо было тряхнуть знакомый народ и поспрашивать, куда тебе в Москве лучше идти. Эти, кхм... коллеги, конечно, свое дело знают, но на бабки они тебя развели — мама не горюй. Короче, в начале недели звонишь мне, договариваемся и отдаем тебя в руки нормального мануальщика. По полису, без всякого бабла. Потому что с рюкзаком ты явно перестарался.
- Это я лопух, Государь. Меня никто не просил столько таскать.
- Ты не лопух, ты мой оруженосец. Обживайся, устраивайся и если что — не молчи как отряд партизан. Приходи в любое время, ты же знаешь. Если меня не будет, Серега-то здесь. Пропасть не дадим.
Чай был отвратителен и отдавал тряпкой. Подсохший батон и колбаса не лезли в горло, хотя Эльфенок не помнила, ела ли она сегодня вообще. Завтра выходные начинаются, можно отоспаться. Но, кажется, она опять так и не уснет. Последнее время это удавалось с трудом.
Раньше бы она не вылезала от Эарин, составляла бы квенту, сыгрывалась бы с остальными эльфятами, сочиняя, где и когда познакомились их герои. Сейчас мысли об игре и вообще о лете не вызывали никаких эмоций.
Да будь они неладны, эти игры. Она проиграла себя, разменяла себя на посиделки в чужих кухнях и осталась ни с чем. Без законченного образования, без будущего, без профессии. Без сил. Все растратила на тех, кто в конце концов указал ей на дверь.
Нарендиль умер там, в Москве. Он просто ушел. Понимать, что Леди, которую ты боготворишь и для которой ты сочиняешь стихи, с удовольствием высмеивает за твоей спиной все твои признания и клятвы - это и для человека чересчур. А для эльфа выходит, что смертельно.
Нарендиль ушел и там, где раньше жил любопытный юный эльф, воин и поэт, оруженосец короля Финголфина, осталась ноющая пустота, которую уже ничем не заполнишь.
«Кто меня кормит, тем я буду предан. Кто меня гладит, тот меня убьет». (53) Если так, зачем это все?
- Не пора ли с этим кончать?»
Эльфенок удивилась собственному голосу, показавшемуся совершенно чужим. Но высказанное вслух не испугало. Уйти — и оборвать все разом. Уйти быстро, незаметно и правильно. Никто не вспомнит, никто не хватится. Уйти именно сейчас, пока она не превратилась в такое же бессмысленное нечто, как те заигравшиеся искатели чужих миров в Москве. Или в такой же ядовитый цветок, как Аэлирэнн. Где-то на дне ее души мучается погибающий эльф, прекрасная воительница, проплакавшая все глаза, когда Нарендиля убили на «Падении Гаваней». Она рыдала над ним настоящими слезами и не давала воинам увести себя от его бездыханного тела. Самое страшное, что и это тоже — она. Злы твои шипы, роза из Шаэраведда(54).
Хватит. Уходя — уходи. И не забудь закрыть дверь.
Ночью Эльфенок не спала. Она вымыла облезлый деревянный пол в обеих комнатках и кухне, разобрала рюкзак, расставила книги и развесила вещи.
Распихивая книги по полкам, Эльфенок задумалась: а зачем их бросать здесь? Ей они уже не пригодятся, а когда придут и дом опечатают, все пропадет. Опять же, компьютер. Родне оставлять жалко, им и так дом достанется, как хотели. То-то Наденька стала отрезанным ломтем, когда не захотела унаследованный дом брату уступать. Бабуля была человеком умным, она внучку не обидела, знала, каково ей дома живется. С пятнадцати Эльфенкиных лет этот дом был ее политическим убежищем от мачехи, сводного брата и прочей цивильной и бесцеремонной родни. Будет вам дом. Нате, жрите! Но в моей душе вы рыться не будете.
И еще полночи пришлось раскладывать книги, прикиды, диски. Компьютер — Янушке, у нее своего нет, пускай будет, пусть свои стихи и рассказы набирает, не все же им в тетрадках храниться. Диски — эльфятам поровну. Книжки тоже.
Она заснула под утро, довольная тем, как выгодно успеет распорядиться имуществом. Янушке действительно нужен комп. Прикиды тоже выбрасывать жаль, пусть пользуются ребята, они еще не наигрались пока. Может, им больше повезет, и для них хоть кусочек сказки сбудется. А ей, кажется, пора...
На следующий день Эльфенок обегала полгорода, разнося «подарки к новому году». Так она объясняла все родителям эльфят. Народ из компании Эарин где-то гулял, застала дома она только Идриль, которой пришлось соврать, что Эльфенок просто уходит из тусовки. Соврать и поспешно унести ноги, пока та ничего не заподозрила. По счастью, Идриль еще маленькая и сообразительностью не отличается. Мышке остался весь бисер и феньки заодно. Она тоже ничего не сообразила. Мышка-хипушка существо бегучее, ей вообще задумываться некогда.
Возвращаться в дом после было неприятно. Он стал чужим, пустым и неудобным.
«Как будто у меня поезд ночью. Когда я собираюсь куда-то, всегда не знаю, куда себя деть, пока еще не пора идти на вокзал», - подумала Эльфенок, и это простое сравнение помогло ей поставить окончательную точку и из всех возможных вариантов выбрать один, самый страшный и необратимый. Зато и самый действенный. Теперь ей оставалось только ждать темноты. Желательно глубокой ночи. Чем меньше людей она встретит на своей последней дороге, тем лучше.
Когда стемнело, она замотала в старые джинсы свой меч, чтобы не отсвечивать им на улице, прошлась еще раз по дому, погасила везде свет, выключила печку и затворила ставни. Осталось сделать последний подарок этому миру - и можно собираться в дорогу.
Тамплиеры в городе жили, как в последние дни своего ордена, в подвале. Правда, святая инквизиция их там не тревожила, и даже гопники из соседней «качалки» вели себя тихо, потому что Магистр, великий дипломат, как-то сумел договориться, и сейчас обе стороны блюли нейтралитет.
Поздним вечером в единственной в Тамбове обители Ордена бедных рыцарей храма Соломона обретался один только брат Этьен, оружейник. По жизни он обитал в очень шумной коммуналке, и когда соседи слишком бузили, шел ночевать сюда. Магистр бранил непутевого брата-оружейника за пристрастие к горячительным напиткам, но на ночевки в мастерской ордена смотрел сквозь пальцы, потому что знал, что даже в сильном подпитии брат Этьен ведет себя благопристойно. Вот к брату Этьену Эльфенок и пришла. Оружейник был занят полировкой, во-первых, клинка нового меча — суконкой с полировочной пастой, а во-вторых - только что выпитой бутылки «Балтики». Оба занятия он одинаково любил, а потому настроение у брата Этьена было самое благодушное.
- О! Эльфенок, рax vobiscum(55)! Выпить хочешь?
- Валяй, - Эльфенок не стала возражать. Почему бы и нет. Вот судьба и чарку прощальную поднесла, значит, она и впрямь все делает правильно. Как бы только сказать человеку, зачем она оставляет меч?
Меч Эльфенка был предметом зависти всего молодого поколения викингов, да и тамплиеры тоже к нему присматривались. Когда-то, еще до отъезда в Москву, она ходила к викингам и там Варлок учил ее фехтовать. Из всей реконструкторской братии Варлок был самый мирный, и ему ровным счетом все равно было, кого учить, парня или девушку, мол кто сколько сможет, тот столько и усвоит. Сначала он довольно крепко гонял ее, будто на прочность проверял, уйдет или останется. Но Эльфенок мужественно терпела синяки на руках и ногах, а следом от врезавшейся в скулу бармицы гордилась как орденом. Через год учебы Варлок решил устроить для своей ученицы боевое крещение. Конунг ради смеха разрешил, пусть почувствует, почем фунт лиха. Словом, викинги выставили ее на турнир оруженосцев, где в бою сходилась самая молодежь. Скорее всего, ей бы наставили там синяков и очень крепко, но на Эльфенка нанесло такого же недоученного вояку, как и она сама. Мальчик из хорошей семьи решил поиграть в рыцарей. Игра ему нравилась, и продолжить ее приезжий рязанский витязь хотел по всем правилам, прочитанным в книжках. А потому взял и отдал победителю свой меч. Под глухим забралом он не разглядел, какого пола ему достался противник, но и разглядев, не пожалел о своем решении. Так Эльфенок получила в полное владение турнирный настоящий клинок. Ни в одном бою меч тот больше не бывал. Он оказался слишком тяжел для нее. Да и для своего прежнего владельца тоже малость не по силам, что собственно, и решило поединок не в его пользу. До сих пор с мечом она не расставалась. Но меч создан для боя, а значит, следует подыскать ему нового владельца.
Словоохотливый спьяну Этьен был только рад, что есть с кем потрепаться. С Эльфенком не виделись они давно, и оружейник с удовольствием выложил ей ворох самых свежих новостей.
- В феврале турнир будет, региональный! - рассказывал брат-тамплиер, - Питерцы обещали быть, и еще «Тевтонский орден» из Перми, если доедут. Говорят, что Конунг спит и видит себя Мечом России, он не одной рубиловки не пропускает.
- Ага, - кивала Эльфенок. Поддерживать разговор выходило плохо, но поддатому Этьену нужен был скорее слушатель, чем собеседник.
За неполный час она узнала подробности «перебранки Локи» в подвале ДК, про то, что Магистр собирается летом на научную конференцию во Францию и про то, что тамбовским тамплиерам пришло длиннющее послание от их самарских братьев по ордену с предложением дружить и объединяться.
Новости закончились вместе с пивом. Этьен тут же предложил сбегать за догоном, но Эльфенок отказалась и стала собираться, почувствовав, что еще чуть-чуть, и она потеряет остатки самообладания. Этьен пожалел, что не выйдет им еще посидеть и тяпнуть за что-нибудь благородное, например, за упокой души Жака де Моле, и проводил Эльфенка до двери. Меч она тихонько оставила в коридоре у двери. Подвыпивший оружейник его не заметил.
Над городом склонилась ночь, сыпала снег будто пух из порванной подушки, крупный, густой. Ночь была теплой для конца декабря, даже перчатки не понадобились. Эльфенок долго бродила по пустым улицам, собираясь силами. Ее не тянуло ни домой, ни в гости, и страшно не было. Просто щемило что-то под сердцем, давило. Жалко было. Даже не себя, Нарендиля жалко — это была часть ее, второе я, альтер-эго, квента... Ну кто-то особо умный еще «управляемой шизофренией» это называет. Пусть зовут как хотят! Но тянуть эту лямку нет больше сил. Значит, пора. «Пока я еще на что-то похожа...»
Она давно не думала о себе в женской ипостаси, даже на работе иногда оговаривалась «я сказал», «я ушел», хотя старалась таиться. Теперь это всплыло самой собой и даже не удивило ничуть.
«Что же, прощай, Надя-Эльфенок. Проиграла ты себя в словески — плати по счетам».
Она обошла вокзал стороной, плутая среди частных домиков, прошла мост и спустилась от него вниз, к самым путям. Здесь вдоль насыпи тянулась полоса заснеженного кустарника, а сами рельсы шли чуть с изгибом. Эльфенок шагнула в заросли, прячась до поры, вжалась спиной в куст и закрыла глаза. Она не знала, сколько простояла так, только помнила, что несколько раз приходилось вытирать лицо от таявшего снега. А потом где-то вдалеке послышался нарастающий гул, и показались три ярких огня.
Сердце оборвалось, откуда-то из глубины сознания поднялся тяжкий ужас, который сковал все тело и сделал ноги неподъемными, будто свинцовыми. Эльфенок словно загипнотизированная смотрела, как резкий пронзительный свет заливает рельсы, и в тот момент, когда она была готова пересилить себя и шагнуть вперед, ее с силой рванули назад. Эльфенок не устояла на ногах и полетела вниз под насыпь. Она хотела встать, но не успела. В нее вцепились обеими руками, притиснули локти к бокам и навалились всей тяжестью, вдавливая в заснеженный гравий. Эльфенок рвалась изо всех сил, подозревая самое худшее. Она готовилась уйти, но не так же! Если бы этот напавший хотя бы попробовал перехватить ее руку, попытался стащить с нее куртку, она бы, наверное, даже вырвалась. Но куда там. Ее жестко и с силой прижимали к земле, не давая подняться, а она даже разглядеть не могла того, кто ее схватил.
Извиваясь, Эльфенок попыталась выползти из-под своего противника, но тот висел на ней как собака, только что зубами не вцепился.
Лишь когда состав прошел мимо и грохот его стал стихать, он вдруг ослабил хватку. Эльфенок тут же воспользовалась этим, высвободила руку, саданула локтем в ребра, ударила затылком в лицо и вырвалась, отшвырнув противника от себя к соседнему пути, прямо на шпалы.
Только тут она его разглядела — худой, легкий, в распахнутой черной куртке и без шапки. Соломенного цвета волосы забраны в хвостик на затылке. И эту манеру одеваться во все черное, и этот хвост она очень хорошо знала. Перед ней на снегу сидел... Илмар. Своим ударом она раскровила ему губу, и теперь Илмар осторожно прижимал к лицу комочек снега. Глаза у него были совершенно дикие и застывшие. Впрочем, наверное, Эльфенок сама сейчас выглядела ничуть не лучше.
***
Идти от дома до путей от силы минут десять, но за это время Илмар сумел четыре раза упасть. Он торопился, боясь передумать, оскальзывался то и дело на крутой узкой тропке, ноги предательски дрожали. «Оно и хорошо, - с мрачным удовольствием подумал Илмар, глядя, как сыплются с неба крупные липкие хлопья, - кто меня заметить успеет?» Где-то неподалеку коротко и отрывисто крикнул гудок, фары уже показались из-за поворота. Илмар тихо соскользнул по тропинке вниз под мост, туда, где полузаметенные снегом кусты подходили почти к самым рельсам. Сердце билось где-то в горле, в такт нарастающему ритмичному грохоту приближающегося состава.
И тут буквально в десяти шагах впереди себя он увидел чью-то фигуру. Кто-то стоял, вжавшись телом в заснеженный куст. В следующую секунду Илмар содрогнулся. Он понял, что здесь делает этот человек.
От близкого гудка у него заложило уши, а в следующую секунду тот человек сделал шаг вперед. Всего один. Больше он ничего сделать не успел, потому что Илмар прыгнул прямо на него и одним рывком отшвырнул в сторону от рельсов, в заросли, в снег. Он сгреб в охапку отчаянно извивающееся тело, вцепился мертвой хваткой, накрепко связал с собой, не давая ни вырваться, ни встать. Товарный состав с грохотом шел мимо них, обдавая запахом бензина от огромной вереницы цистерн. Гигантская железная гусеница не спеша ползла в сторону вокзала.
Только когда огни последнего вагона уже таяли за пеленой снега, Илмар разжал руки. Он тут же получил удар в лицо и в бок, перышком отлетел в сторону рельсов, приложившись о шпалы.
Вот тут-то он и увидел, кого спасал. На взрытом их потасовкой снегу, растрепанная и ошеломленная, сидела Эльфенок. Она даже не пробовала встать, просто сидела, тупо глядя перед собой. Илмар медленно поднялся, подошел к Эльфенку и, подхватив ее под мышки, помог встать.
- Пойдем отсюда, - чужим голосом выговорил он и за руку потащил ее вверх по тропинке.
Эльфенок молча следовала за ним, она позволяла вести себя, ни о чем не спрашивая и не сопротивляясь. Илмар торопился и с каждым шагом чувствовал, как его начинает трясти.
Смешанное чувство тоски, отвращения и отчаянного стыда за минуту сделалось невыносимым, почти до тошноты. Мыслей не было никаких, лишь желание оказаться скорей подальше от этого места и желательно под крышей. Он сам не сразу понял, куда собрался вести Эльфенка, и узнал окна собственного дома лишь тогда, когда они подошли к нему почти вплотную.
Ключ попал в замок, как ни странно, с первого раза, хотя руки у Илмара тряслись. Он почти волоком втащил Эльфенка в коридор, ощупью нашел выключатель. Она словно только теперь начала что-то соображать, села на подставку для обуви и стала расшнуровывать ботинки. Илмар разулся быстрее, прошел на кухню и успел, пока она разувалась, поставить чайник, сломав при этом всего три спички.
Он привел ее в кухню и усадил. Эльфенок молчала, глядя себе под ноги. А его колотило, отчаянно, жестоко и больно. Мысль о том, что он мог бы увидеть, если бы задержался хоть на минуту, ужасала до ледяного пота. Надо было что-то делать, как-то расшевелить ее, потому что этот ступор не лучше того, что она задумала. Илмар распахнул дверцу кухонного шкафчика: не то, все не то, пачка аспирина, какие-то витамины, уголь... Открыл вторую дверцу. «Ну, если только это».
Бутылка, кажется, с игры с ним приехала. Ну да, у бухого Глорфиндейла отобрали от греха подальше и сунули в рюкзак самому трезвому. Илмар был равнодушен к выпивке и вскоре позабыл о том, чем нечаянно разжился. «Хоть бы не паленка. Глорфиздяй всякую гадость лакает, не травануться бы».
Он разлил водку по чайным чашкам, одну взял сам, другую силой сунул в руки Эльфенку. Она выпила равнодушно, не закусывая и не морщась, с таким же успехом ее сейчас можно было напоить хоть керосином.
Илмар, скривившись, проглотил содержимое своей чашки, заел печеньем из вазочки. Механически, на автомате, снял с плиты еще не успевший закипеть, но уже горячий чайник, налил из него воды в те же чашки. С полчаса он сосредоточенно полоскал в своей чашке чайный пакетик на ниточке, пока она не оборвалась. Эльфенок молча держала свою чашку обеими руками, словно не чувствуя, что она горячая, а потом отхлебнула большой глоток.
Выпитое обожгло горло. Эльфенок посмотрела на свои руки, державшие чашку, и поставила ее на стол. Горячо. Потом посмотрела на руки Илмара — худые запястья обнимали две феньки, черная кожаная и темно-синяя с белым, бисерная, на левой кисти темнел шрам от старого ожога. Отчего-то боясь глядеть ему в глаза, перевела взгляд на окно. Снаружи падал крупный снег. Над подъездом горел фонарь, в его свете хлопья были золотыми, яркими. И ветки старого вяза тоже казались золотыми, снег на них мерцал и искрился.
Она вдруг поняла, что еще каких-то десять-пятнадцать минут назад все могло бы решиться по-другому, и она бы уже никогда больше не увидела ни снега, ни этого мягкого света, ни своего старого товарища. Вообще никого и ничего. А сейчас — видит, хотя до конца не может поверить, что это происходит с ней.
- Все-таки хорошо, что ты ничего не успела сделать, - сказал вдруг Илмар и взял ее за руку, - Хорошо, что мы не успели, - добавил он, опустив глаза.
Эльфенок вздрогнула. До этого она и не задумывалась, как Илмар очутился там же, где и она.
- Ты?! Зачем?
- Уже не важно. Просто больше — не надо, - отвечал Илмар очень спокойно, будто только что окончательно и навсегда решил какое-то сложное дело.
- Н-не надо, - согласилась Эльфенок.
- Ты будешь еще пить?
- Да, - Эльфенок кивнула, - мне страшно.
- Мне тоже, - признался он, - Вместе будет проще, знаешь. Просто не думай сейчас об этом вообще, все равно, почему ты так, просто не думай. Так легче.
- Правда, легче, - согласилась она. Ей легко сейчас было с ним соглашаться. Ощущение нереальности сменилось каким-то непонятным блаженством на грани истерики. Наверное, нечто подобное должны чувствовать все люди, которые понимают, что спаслись от смерти.
Откуда-то со стороны вокзала до них донесся звук сирены, метнулся меж сонных улиц и стих в отдалении. Наверное, это была милиция, или скорая торопилась на вызов.
- Это не за нами, - сказал Илмар почему-то шепотом и вдруг улыбнулся, - Точно не за нами.
- Мы с тобой два идиота, - Эльфенок отхлебнула остывший чай пополам с водкой.
- Может быть. Я не понял пока. Ты хочешь есть?
- Наверное. Или не хочу. Не знаю
- Надо поесть, - сказал Илмар и потянулся к дверце холодильника, - Тебе плохо станет, если мы все это на пустой желудок прикончим. И мне тоже.
Потом они варили пельмени, потому что ничего другого в запасе у Илмара не было. Потом ужинали, допивая злополучную бутылку — конфискованное имущество беспутного Глорфиндейла. Как будто соблюдая табу, никто не говорил о том, что могло случиться там, на путях. Зато говорили обо всем на свете, как болтают случайные попутчики в купе дальнего поезда. Все что угодно, лишь бы не молчать.
Все-таки ее слегка замутило от выпитого. Правда, не настолько, чтобы ноги перестали держать. И тут она вдруг сообразила, на что сейчас похожа. Растрепанная, взмокшая, даже не умывшаяся с самого утра — чучело чучелом. Эльфенок поднялась.
- Ты куда? - тут же дернулся Илмар.
- Умыться. Лучше даже в душ. У тебя есть полотенце?
- Есть. Возьми то, что на веревке в ванной, оно чистое.
- Хорошо. А ты что, совсем не опьянел? У меня уже голова кругом.
- Я не знаю, - честно ответил Илмар, - кажется, оно на меня не действует вообще. Или надо очень много. Я еще не пробовал столько пить.
- И не пробуй.
Она отмывалась так яростно, будто хотела содрать с себя кожу. Но теплая вода все-таки успокаивала, да и выпитое притупило эмоции, не давало сорваться на истерику. Илмар прав, лучше не думать. Лучше вообще считать, что ничего не было. Или было что-то другое, хорошее.
В жилище у Илмара было единственное спальное место — старый раскладной диван без нижней боковушки. Когда Эльфенок вошла в комнату, вытирая мокрые волосы, он сидел на краю уже застеленного дивана, без рубашки, но в джинсах, очевидно, озадаченный новой проблемой: как ему ночевать сегодня, в них, или нет.
- Пора спать, - сказала Эльфенок решительно и одним махом стянула через голову разом и рубашку, и майку. Она села рядом и положила руки Илмару на плечи, - Давай считать, что там снаружи ничего не было. Вообще.
Он накрыл ее ладони своими:
- Давай. Ты молодец, Надя. Ты справишься, правда. И больше ничего такого не будет, никогда.
Уже несколько лет никто не звал Эльфенка ее паспортным именем. И почему-то сейчас это не вызвало ни обиды, ни отторжения, ни даже просто желания поправить.
- Ты тоже, - Эльфенок высвободила руки, взъерошила ему волосы и стащила резинку, что стягивала их на затылке, - ты тоже сумеешь. Ты и сейчас сумел больше, чем я. Все-таки хорошо, что мы оба здесь.
- Это не хорошо, - возразил Илмар. Он обернулся, осторожно обнял ее и прижал к себе, - это правильно.
Тени колыхались в свете настольной лампы. Черная пантера с календаря на стене махнула хвостом и ушла вглубь стены, в свои джунгли. Маленький плюшевый пингвин на системном блоке приоткрыл от удивления клюв и растопырил короткие крылья, чтобы не упасть на пол.
Илмар открыл глаза, когда уже совсем рассвело. В комнате царил раздрай. Стул перевернут, книги упали с полки. Его собственные джинсы болтались почему-то на защелке форточки, а остальное барахло вообще непонятно, куда подевалось. Со стула свисал серый свитер Эльфенка, из-за крупной вязки похожий на кольчугу.
Пингвин, прошлогодний подарок Гимли, испуганно таращился на него с системного блока. При попытке воспроизвести в памяти подробности вчерашнего вечера стало немного не по себе и немедленно закружилась голова, напоминая, что значит для непьющего человека полбутылки водки одним махом. Илмар приподнялся на локте и тут же повалился обратно, комната пошла перед глазами каруселью, его замутило. Он закрыл глаза, дождался, пока карусель перестанет вращаться и сообразил, что если не вставать слишком резко, то все в порядке, а глаза режет от того, что он забыл снять линзы перед сном. Не вставая, потянулся к столу за коробочкой для линз и очками. Теплое дыхание коснулось его руки: Эльфенок спала рядом, безмятежно и крепко, сбросив во сне одеяло, разметав руки и полуоткрыв рот. Черные с концов и русые у корней волосы рассыпались по подушке, черты узкого лица во сне смягчились, стали более плавными. Подвеска-капелька из прозрачного голубоватого то ли стекла, то ли камня на тонком шнурке покоилась меж маленьких острых грудей и чуть мерцала в такт дыханию. Он вдруг поймал себя на том, что откровенно любуется ею спящей. Такой Илмар никогда не видел ее раньше, запоздалая мысль пришла, что Эльфенка мало кто воспринимал как девушку, настолько привыкли все к ее откровенно мальчишеской манере одеваться и двигаться. Все общались с Нарендилем, но почти никто не знал Надю.
Хоть бы не проснулась сразу. Странно, как он раньше этого не замечал: узкое, тонко очерченное лицо, почти прозрачная кожа, все жилки видно, глаза большие, брови вразлет, тень от ресниц лежит на щеках. Так и в самом деле эльфов рисуют в книжках. Действительно, эльфенок и есть. Она ведь красивая. Вот интересно, кто-нибудь говорил ей об этом раньше или нет? И что будет, если сказать?
Про события, предшествовавшие вчерашней ночи, он себе думать запретил. Но второй раз на рельсы она не ступит. Непонятно пока, что и как Илмар будет делать, но он ее не отпустит.
А пока пусть отдыхает, не надо ее будить.
Он, наверное, даже вставать бы не стал, чтобы ее не потревожить, но в коридоре залился звонок. Раз, другой, третий. Кого еще принесло? Придется открывать, пока ломиться не начали. Оставалось надеяться, что он не залил ночью соседей.
Постаравшись встать с наименьшим шумом, Илмар наспех оделся и пошел открывать. На пороге, раскрасневшийся от мороза и быстрого бега, стоял Амрос. Насколько Илмар успел его изучить, сейчас тот был взвинчен до предела. Весь какой-то помятый, одетый кое-как, шарф скрутился в веревку, джинсы по низу в глине, вот спрашивается, где он зимой вляпался? Умеет человек приходить «вовремя»! Он всегда так. Только-только ты изловчился подловить в «Варкрафте» какого-нибудь монстра, или в WW-II взять в прицел вражеский самолет, как на тебе, явление. Но сейчас Амрос просто превзошел самого себя. Как бы его повежливее спровадить, пока он Эльфенка не разбудил?
- Привет, - выговорил тот, отдышавшись, - Дело есть.
- Ну, привет. Валяй, говори, только побыстрее. Занят я.
- С-слушай, ты тут случайно сегодня ночью ничего такого странного не замечал? - чуть запнувшись, спросил его Амрос.
- Не понял. Чего я должен был заметить? - зевнул Илмар, изрядно озадаченный. Что за шуточки с утра?
- Ну.., - Амрос замялся, - как бы тебе объяснить... Ты слышал что-либо, непохожее на обычный ночной шум? Ну, машину там, или гудок с вокзала? Может, сирену?
- Сирену слышал, - вспомнил Илмар и изумился, как при этих словах переменился в лице его приятель, - где-то в районе часов двух ночи, точнее не вспомню.
У Амроса подкосились ноги, он сполз спиной по стенке, плюхнулся на подставку для обуви.
- В два часа говоришь?! - произнес он сорванным голосом.
- Ну, где-то в два. Не ори, а. Разбудишь.
- Кого?
Отвечать Илмару не понадобилось: дверь комнаты распахнулась, и Эльфенок, сонная, в джинсах без ремня, босиком, в его рубашке (свою она, видимо, просто не нашла), возникла на пороге.
- Привет, Амрос. Ты чего такой перекошенный?
При виде ее Амрос издал какой-то странный звук, будто подавился собственными словами. Он вытаращил на Эльфенка совершенно ошалевшие глаза, а потом заорал:
- Блин! Тебя где носило?! Вся тусовка чуть не спятила тебя искать! Ты понимаешь, о чем мы все подумали?!
- Амрос, не ори, ты моих тараканов в голове распугаешь, - ответила Эльфенок, - мало ли где я могу быть. Из-за чего кипешь?
Амрос открыл рот. Снова закрыл. Выдохнул. И только тогда ответил:
- Будто ты не знаешь, из-за чего.
- Даже я не знаю, - вмешался Илмар, - Может перестанешь орать и скажешь толком? Проходи уже, раз пришел.
Братья по оружию
Себе ночами позволяем спать
Под ропот и ворчание реки.
И крепостью смешно нас называть,
И сами мы - не стражи, не стрелки.
Лариса Денисюк.
Исчезновение Эльфенка Амрос обнаружил первым. Вернувшись днем с катка, он нашел дома системный блок с приклеенной скотчем запиской:
«Амрос, melon nin(56), я покупаю новый комп. Отдай, пожалуйста, мой системник Янушке. Надеюсь, монитор вы ей с народом где-нибудь накопаете, мой совсем севший. Нарендиль».
Он полез за расспросами к маме и выяснил, что еще вчера вечером «приходила девочка, похожая на мальчика» и оставила этот компьютер, сказав, что он сам все поймет, но Амрос пришел поздно, и мама (как всегда!) забыла ему сразу сказать, только сейчас вспомнила.
Поймешь тут, как же! С самого начала появление Эльфенкина системника в его жилище было странным. Во-первых, это Амрос знал точно, денег у Эльфенка нет. Ни на новый комп, ни вообще на что-то новое. Если бы она вдруг и разжилась какой-то суммой и решилась на апгрейд, то точно не стала бы отдавать старый системник, а сменила бы в нем материнскую плату и процессор. Да и старые, скорее всего, не стала бы дарить, а просто продала, через того же Феанора или через Хакершу. Второе — если комп предназначается Янушке, почему бы не отнести сразу к ней? Кстати, интересно, она-то сама в курсе вообще, что ей тут подарок оставили?
Амрос имел все основания гордиться своей наблюдательностью и способностью делать выводы. В Шерлоки Холмсы он, конечно, не годится, но при папе-следователе не уметь мыслить логически просто не получится. И историю с появлением системника он тоже, по собственному возражению, «разложил по логике». На выходе получилось что-то странное, даже подозрительное.
Он позвонил Янушке и то, что услышал от нее, Амросу понравилось еще меньше. Ни про какой комп Янушка не знала, но оказалась примерно в такой же ситуации. Ей тоже передали вчера «посылку» - Эльфенок зачем-то притащила к Янушке все свои мало-мальски приличные прикиды. Записки к ним не прилагалось.
Телефон у Эльфенка не отвечал. Не успел Амрос повесить трубку, как раздался звонок: озадаченный Гимли никак не мог в толк взять, что у него делают дюралевый кинжал, рог для питья, три вышитых пояса, украшенных кельтской вязью, и целая пачка дисков с музыкой. Добиться чего-либо подробного от гномьей бабушки, принявшей все это добро, пока Гимли весь предыдущий вечер где-то бегал, не получилось. Бедная старушка сослепу даже не разобрала, парень все это оставил или девушка. Записки опять-таки не прилагалось.
Совершенно не понимающий, что ему делать со всеми этими сведениями, Амрос подцепил к системнику монитор, клавиатуру и мышь и включил. Компьютер исправно работал, но был совершенно пуст. Одна только операционная система, плеер и почтовая программа. Все содержимое тщательно вычищено. Час от часу не легче!
Эльфенка Амрос знал, по своему мнению, неплохо. Правда, общались они больше на играх, но что на строяке, что на боевках надежнее боевого друга, чем Нарендиль, придумать сложно. И вдруг такой фортель. Уходит из тусовки? Тогда зачем отдавать комп? Опять уезжает? Бред. Эльфенок бы устроила отвальную, как в прошлый раз, когда в Москву собиралась. Да вся тусовка бы говорила об ее отъезде еще за месяц до него. Тем более, она же только-только вернулась. Куда ей ехать?
Амрос не поленился, сбегал до дома Эльфенка, благо бежать там все-то через две улицы, и обнаружил, дом как будто вымер: ставни закрыты, над трубами ничего не курится. Это значит, что даже газ выключен, это среди зимы-то!
Вернувшись домой, Амрос обзвонил всех, кого сумел. Кроме Янушки и Гимли, отозвались еще Мышка, Идриль и Раймон-младший. Вскоре все, кроме Мышки, которая где-то задерживалась, сидели у Амроса. Оказалось, что Эльфенок заглянула вчера к каждому и всем оставила что-то из своих вещей. Только Идриль она заявила открыто, что уходит из тусовки и возвращаться не собирается. Ей она приволокла полный рюкзак книжек. Идриль очень удивилась и расстроилась, попыталась с Эльфенком поговорить, узнать, в чем дело, но та убежала, только бросив через плечо что-то наподобие того, что мол поздно пить боржоми, и еще обронила фразу, что «надо однажды заканчивать». Что именно, Идриль так и не поняла.
Амрос выслушал все это, и настроение у него испортилось окончательно. Страшную догадку, пришедшую на ум после всего, что он узнал от друзей, высказывать вслух не хотелось. Но это сделали за него. Раймон-младший встал, обвел глазами притихшую компанию и сказал хмуро:
- Ребята, не хочу никого пугать, но кажется, это все. Человек раздает свои вещи, причем каждому при этом что-то врет. Человека нет дома и, судя по тому, что в доме выключено отопление, возвращаться он туда не собирается. Вы понимаете, что это может значить?
Он не успел договорить — снова позвонили в дверь. Прибежала запыхавшаяся Мышка.
- Ой, ребята, привет, как вас много! - затараторила она с порога, - Амрос, извини, что опоздала, от нас так плохо автобусы ходят. Слушайте, никто Эльфенка не видел?
Десять глаз тут же воззрились на Мышку.
- Она мне свой бисер оставила, уж не знаю, зачем. Забежала, говорит, что глаза устали плести и все отдала, даже чаю попить не осталась, - продолжала Мышка с прежним рвением, - а потом я открыла шкатулку, гляжу: там все ее феньки лежат на пакетах. Думаю, зачем она их-то сняла? А еще она ксивник потеряла, а я нашла!
И Мышка вынула из сумки джинсовый ксивник с вышитым маленьким корабликом под белым парусом и восьмилучевой бисерной звездой. Шнурок, за который ксивник вешают на шею, был порван.
- Где ты его нашла? - быстро спросил Раймон, - Она его что, у тебя дома потеряла?
- Нет. Я его нашла, ты не поверишь — за автомобильным мостом, знаешь, под насыпью, почти там, где тропинка через рельсы, - начала объяснять Мышка и осеклась.
В комнате стало очень тихо. Настолько тихо, что стало отчетливо слышно на улице дворник сгребает снег у подъезда.
- Мышка, - начал Раймон осторожно, - Ты больше ничего там не заметила, ну, где нашла ксивник? В смысле... там...э-э-э, больше ничего не лежало?
- Нет, - Мышка покачала головой и испуганно посмотрела на него, - А что?
- Да так, ничего. Просто Эльфенок... Понимаешь, она пропала и никто не знает, где ее искать, - ответил уже Амрос.
- Что?! - пискнула Мышка и вытаращилась на него уже с ужасом, - Ты хочешь сказать, что Эльфенок... Нет! Нет-нет-нет! Не может этого быть!
Она ухватила Раймона за плечи и дрожащим голосом повторила:
- Этого не может быть! Понимаешь? Не мо-жет... Эльфенок не могла ничего с собой.., - тут Мышка не выдержала и разрыдалась.
Ну как в такой обстановке что-то расследовать? Пока девочки успокаивали Мышку, убеждая, что раз никто не видел Эльфенка, это совсем не значит, что с ней что-то случилось, Амрос утащил парней из комнаты на кухню, вскипятить чаю и поговорить спокойно, без женских истерик.
Гимли открыл ксивник, где в полном соответствии с названием оказался паспорт.
- «Мельникова Надежда Игоревна», - прочитал он, - Блин, а ведь так бы и не узнали, как Эльфенка по жизни звать.
- Не хочу пугать, - снова повторил Раймон, - но похоже, надо подозревать самое худшее. Это называется терминальным поведением, я читал. Все к одному. Вещи розданы, дом пустой. А тут еще этот ксивник.
- Если бы на путях что-то случилось, - сказал Гимли хмуро, - она бы там не только ксивник нашла.
Амросу самому хотелось верить, что все это чистая случайность, что у Эльфенка просто нервы сдали, и сгоряча действительно решила оцивиливаться, мало ли. Но факты никуда не спрячешь, и он сказал, хотя слова не шли с языка:
- Если ее буфером откинуло, там других следов могло и вовсе не быть.
- Приплыли, - хриплым шепотом произнес Гимли, - Что, мужики, звоним по моргам?
- Не выйдет, - оборвал его Амрос, имеющий кое-какое представление о том, как ищет пропавших милиция, - Мы ей не родня, так что нам еще и не скажут ничего. Нужен кто-то свой в этой среде.
- Ну, тогда скажи бате, - тут же предложил Гимли.
- Потом. Отца лучше до последнего не впутывать. Вдруг мы все ошибаемся? Да и вряд ли он захочет помогать, - признался Амрос, - Наших надо тревожить. Во-первых, Сашку, который Роланд, ну, байкер. Он на скорой работает, они там все знают.
- Погоди, а Государь? Ну, Юрка в смысле, - вмешался Гимли.
- Будет лучше, если Государь узнает об этом последним, - возразил Раймон, - Нарендиль его оруженосец. И по жизни они друзья. А тут сейчас явимся мы и выложим ему вот такое вот. Погодите с этим.
- Хорошо, а кто еще? - продолжал Гимли, - У кого-нибудь в тусовке есть прихваты в милиции?
- Вроде Хакерша говорила, что в байкерятне есть один мент, - вспомнил Раймон.
- Есть, - Амрос кивнул, - только бывший. Вштырлиц работал когда-то в ГАИ. Но это было давно, боюсь, здесь он нам не поможет. Вся надежда на Роланда, если только он сейчас не на работе. Короче, план такой, - объявил Амрос, - мы должны выяснить, где Эльфенок была и что делала последние сутки. Может, все еще не так, как мы себе представляем. Отсутствие следов на насыпи отчасти говорит не в пользу версии Раймона. Возможно, она еще ничего не успела сделать. Или передумала. А ксивник просто потеряла. Видите, у него шнурок оборван. Так что разбиваемся на группы и начинаем искать. Надо обойти все тусовки, в каких она в принципе могла засветиться. Может, она еще кому-то оставляла вещи. А может, она живая и здоровая у кого-нибудь сидит. И это, девам нашим — ни слова больше. Скажем, что будем Эльфенка искать. Просто искать. Никакой лишней болтовни, никаких версий. Мы ее ищем. Все. Пошли в комнату, пока народ там совсем не переехался.
Девы, похоже, провели свой «военный совет». Во всяком случае, Мышка уже не плакала.
- Амрос, мы придумали, - объявила ему Янушка, - Все очень просто — надо пойти к Маглору. Он точно скажет, что с Эльфенком.
- Правильно, - подхватила Идриль, гладя Мышку по голове, - Маглор про кого хочешь может сказать, живой человек или нет. Он настоящий маг, без дураков, действительно все видит. И Эльфенка увидит.
Все это, на взгляд Амроса, попахивало каким-то бредом, но спорить он не стал, в конце концов, Маглора Эльфенок знала, могла совершенно свободно и к нему заявиться.
- Вот и отлично, тогда собирайтесь втроем и поезжайте к Маглору, - согласился Амрос, - а мы посмотрим, где еще Эльфенок может быть. Мало ли в городе мест, где ее знают.
- Я могу съездить в Аквариум, - сказал Гимли, - мне там до дома близко. Заодно, если что, Ангела попрошу помочь мне поездить и поискать ее.
- Ну, тогда я навещу Жанну и Фрейю, - предложил Раймон-младший, - Кстати, у Фрейи вписывается наша Гвен, говорят, она здорово простудилась, даже к себе не поехала. А мы ушами хлопаем и не знаем, что там с ней.
- Идет, - кивнул Амрос, - только на всякий случай, не говори пока Гвен про Эльфенка, не пугай понапрасну. И Жанну тоже не пугай, ей и так несладко.
- Будь спокоен, все сделаю тихо и незаметно, - пообещал Раймон, - Ты сам куда пойдешь?
- В байкерятню, - объявил Амрос, - только тут одно дело решу и поеду к тамошнему народу. Если не найду Роланда, то хотя бы до Вштырлица доберусь, может, и от него какая-то польза будет.
Он не хотел говорить при девочках о главной цели своих поисков. Ближе всех к железной дороге жил Илмар, и по ночам он, как правило, не спал. Если бы там действительно что-то произошло, он мог что-нибудь слышать. Именно к Илмару собирался идти Амрос, оставив самую страшную часть поисков для себя.
***
В Аквариуме Гимли не был с тех самых пор, как не стало на белом свете Печальной Рыбы Солнце. Он очень любил этот веселый флэт, но теперь будто что-то удерживало его от желания зайти. То ли берег прежние воспоминания, то ли просто стеснялся, не знал, о чем и как теперь беседовать с Ангелом, которого он видел последний раз настолько убитым горем, что не верилось, что он когда-нибудь найдет силы возродить Аквариум снова.
Сейчас, сам вызвавшись идти в Аквариум, Гимли не столько надеялся отыскать там Эльфенка, сколько убедиться, что старый флэт все-таки устоял. Да и вообще, в другой ситуации он бы вряд ли нашел в себе силы там снова появиться.
Дверь открыл Ангел, веселый, живой и с головы до ног обсыпанный известкой.
- Привет, чувак! Что-то ты совсем пропал. У нас чуть-чуть ремонт, но ты заходи. Тут пиплы аж из Перми прикатили, вечером выступают в «Пацифе».
Ангел улыбнулся ему, легко, от уха до уха, и у Гимли гора с плеч свалилась. Ангел был тем самым Ангелом. И флэт остался тем самым Аквариумом.
Приезжие пиплы заявились ночным поездом и теперь спали вповалку в соседней комнате прямо на полу, три гитары в чехлах стояли вдоль стены как винтовки у уставших бойцов.
На гимнастических кольцах в дверном проеме большой комнаты покачивалась Фиалка. Она висела вниз головой, продев в кольца согнутые ноги. От стриженой макушки свисала расточка(57), кончиком касаясь пола, где ее ловил лапкой маленький серый котенок.
- Привет, гном! - сказала Фиалка, глядя на него снизу вверх.
- Ты чего делаешь?
- Вытряхиваю из башки лишние глюки, а то им там тесно, - Фиалка вернулась в вертикальное положение и слезла, - Сейчас я буду вас кормить. И не спорь.
Любо-дорого смотреть, как Ангел работает. Он даже потолок в коридоре белил так, будто картину писал. Сидел на верхней ступеньке стремянки и так аккуратно водил мочальной кистью, будто изображал на потолке как минимум Сикстинскую Мадонну. Фенек на нем не было, видимо, снял, чтобы не уляпать. Синяя рубашка вся в белых пятнах, пуговиц на ней нет и потому хорошо видно на груди наколку, недавнюю, Ангел раньше не носил татуировок. Слева, аккурат напротив сердца, у него была набита в две краски маленькая рыбка-вуалехвост, алым и желтым.
Гимли никак не мог начать разговор, до того вдруг стало хорошо и легко от того, что Аквариум никуда не делся, что даже жалко было нарушать эту встречу рассказом о пропаже Эльфенка и о страшной догадке Раймона.
Отказаться от еды, если Фиалка готовила, совершенно невозможно. Они жевали ее картофельные котлеты и запивали их брусничным морсом. То есть, Гимли ел, а Ангела Фиалка кормила прямо с вилки, потому что у него руки были в побелке. Так и ел, не слезая со стремянки.
Но надо было как-то начинать разговор, и Гимли спросил:
- Пипл, а Эльфенка вы давно видели?
- Пару недель назад встретила, - сказала ему Фиалка, - пробегала мимо, заморенная вся, мрачная. Говорит, на работе ее заездили.
- А что такое, потеряли? - спросил Ангел и слез.
Он всегда умел смотреть в корень и подмечать самое главное.
- Потерялась, - сумрачно отвечал ему Гимли, - и наш Раймон подозревает худшее. Эльфенок раздала все свои вещи, все прикиды, компьютер. И ушла. Дома ее нет, похоже, что со вчерашнего дня, даже печи не топятся. Ищем по всем тусовкам.
Про ксивник, найденный Мышкой у железнодорожной насыпи, Гимли умолчал. Ему не хотелось лишний раз материализовывать самые худшие опасения.
Ангел прошлепал босыми ногами к кухонной раковине, оставляя на полу белые следы, открыл воду и сунул ладони под кран:
- Пропала, говоришь, Эльфенок? Черненькая такая, строгая?
- Она самая. Нарендиль.
- Надя-Эльфенок, - задумчиво повторил Ангел, - она ведь приехала из Москвы недавно, так?
- Приехала. Что-то ей там не подфартило. И где теперь искать, ума не приложу. Все ищут. Я, Раймон, Амрос, девы, Мышка ищет. Плачет Мышка, боится.
- Плохо. Мышкам плакать не надо. И остальным тоже. Может, вместе поищем? Похозяйничаешь тут без меня, Фиалка?
- Давай, - согласилась та, - Если что, скажи — я пиплов знакомых поспрашиваю, кто что видел-слышал.
- Сейчас соберусь и пойдем искать, - сказал ему Ангел, - будем надеяться, что найдем. Или хотя бы узнаем, как и что. Нехорошая была сегодня ночь.
- Почему нехорошая?
- Не объясню. Но чувство такое, что ночь была стремная, недобрая. Хотя, думается мне, что с Эльфенком уже все в порядке.
- Точно? - недоверчиво переспросил Гимли, - Раймон на полном серьезе советовал подпрягать к делу милицию.
- Это всегда успеется. К темным силам обращаться мы пока не будем. Я не думаю, чувак, я это откуда-то знаю. Я в таких делах слепой, но нюх имею хороший, до сих пор не подводил.
Гимли не стал спорить. Ангельское чутье в свое время привело его, промокшего и голодного, с трассы прямо на порог Аквариума, о существовании которого он до того момента даже не подозревал. Так что лучше не пытаться объяснять то, что в принципе не поддается никакой логике, никакому дедуктивному методу, который так любит Амрос. Надо просто идти и искать, прочесывая все тусовки по очереди. Где-нибудь они да зацепятся, Тамбов, он, все-таки не Москва.
Когда они спустя четверть часа вышли на улицу, Гимли все-таки спросил:
- Скажи, ты точно знаешь, что она жива?
- Я не вижу ее мертвой, - отвечал Ангел, - а отличать живого пипла от мертвого я научился, кажется, очень хорошо. Скажи, она часто заходила к кому-нибудь из вас, когда вернулась из Москвы?
- Нет. Можно сказать, почти не была. Ну, заглянула к Эарин, когда мы к игре готовились, и все. Как пропала. Сказала, что на работу устроилась, некогда мол.
- Что-то с ней случилось в этой Москве. И она очень не хотела, чтобы вы об этом знали. Но она вернулась к вам, несмотря не на что. Я мало знаю Эльфенка, после приезда вообще не ее не видел, но вряд ли она пошла до конца. Она слишком любит жизнь, как мне кажется, - Ангел постоял, снял зачем-то очки, протер их кончиком своего шарфа, - Ну, что, куда пойдем для начала?
В Доме культуры Эльфенка не оказалось. Обитель королевы Галадриэль была заперта на висячий замок, у викингов бродил по пустой мастерской похмельный Дуб Зеленый, который рассказал, что здесь уже два дня никто не появлялся.
Следующим по курсу был Бульдозер, олдовый убежденный панк. Это было, конечно, странное место для поисков, но Эльфенок и Бульдозер слушали одни и те же группы и частенько пересекались на концертах.
Бульдозера они застали дома, тот терзал паяльником какой-то почтенного вида телевизор с переводными картинками на полированном деревянном корпусе, огромный как сундук. Ремонт разного бытового железа был его основным источником дохода. С тех пор как пару лет назад местные гопники попробовали бульдозерскую голову на прочность, хозяин дома очень хорошо чуял перемену погоды. Прогноз обещал после снегопадов мороз и ясное небо а потому Бульдозер маялся головной болью и гостей встретил не очень приветливо. Правда, поесть предложил, но зная, как тот готовит, Гимли решил не рисковать. Ангел, к его удивлению, свою порцию запеканки, больше похожей на отколотый пласт штукатурки, съел не дрогнув и даже похвалил. Но заходили зря. Эльфенка старый панк не видел уже месяца три и ворчал, что она совсем про него позабыла.
- Никто не заходит, даже Ковбой про меня забыл, - ворчал Бульдозер, - Сидит себе на базе и квасит без меня, зараза. Только рокеры недавно заходили, я им гроб продал.
- Какой гроб? - вежливо удивился Ангел.
- Мой, - Бульдозер гордо выпятил грудь, - я его из мастерской упер, когда увольнялся. А то хрена они премиальные зажали, буржуи?
- Неужели продал? - спросил Гимли, который хорошо знал историю про знаменитый Бульдозеров трофей.
- Ну да, группе «Стиль вАМПИР», у них оттуда будет басист вылезать в первой композиции. Специально с басистом приезжали, на примерку. Поместился, как миленький, даже вместе с гитарой, - и Бульдозер довольно усмехнулся и снова полез с отверткой в недра телевизора.
Когда они вышли из обиталища Бульдозера, Гимли вздохнул:
- Ну вот, и здесь мимо. Может быть, что Бульдозер гроб продал, стоит считать хорошей приметой, а? Но куда нам дальше идти, ума не приложу. Разве что в гадюшник.
- А что, у вас и такое есть? Там гадюки водятся? - спросил его Ангел. Всех флэтов и тусовок в городе он все еще не знал. Пришлось рассказать ему про Глюку.
Глюка, хозяйка гадюшника, самого убогого из всех вписных флэтов города, когда-то в молодости хиповала, потом ездила на игры, но с возрастом обленилась, испортилась и скатилась на самое дно. В гадюшнике привечали всякого, кто приносил с собой еду, выпивку и хоть какие-то деньги. Глюка готова была принимать в гостях любую шушеру, лишь бы помогали платить за квартиру, где периодически отрубали за неуплату то свет, то газ.
Работать Глюка не любила и не собиралась, сама себя она называла насквозь больной и жаловалась, что злые бюрократы не дают ей инвалидность и пенсию. Однажды добрые хиппи из самых лучших побуждений заманили в гадюшник Роланда, но его диагноз Глюке не понравился. Потому что по словам Рола выходило, что единственный недуг, поразивший Глюку, зовется воспалением хитрости и лечится звездюлями в терапевтической дозе. Глюка страшно разобиделась, этим дело и кончилось.
- Так и живет, - подытожил Гимли, - народ ходит к ней бухать и даже травку иногда приносит, как только менты не поймали до сих пор. Не думаю, что Эльфенок забрела в гадюшник, разве что спьяну. Но она столько не пьет. И Глюку не очень-то любит.
- Грустная история, - согласился Ангел, - Но, может, все-таки зайдем, так, на всякий случай?
- Ну, пошли. Глюка на самом деле незлая тетка, только вот не хочет ничего делать, это и плохо. Она-то ладно, Кролика вот жалко.
- Она кроликов что ли держит?
- Не кроликов, а Кролика. Это сын ее. Ему сейчас лет пятнадцать должно быть уже. Но по мозгам там не больше десяти.
Сама Глюка свой дом гадюшником, конечно, не звала, и очень злилась, когда при ней кто-нибудь называл его так. Она гордо именовала его норой, а себя причисляла к хоббитам.
На деле это был частный дом на северной окраине города, наполовину вросший в землю и с покосившейся на бок крышей.
Пропетляв по мокрому снегу среди мусорных куч, Гимли и Ангел отыскали домик Глюки в крошечном тупике, отходившем от какой-то улицы, где не нашлось ни одной таблички с названием. Гимли громко постучал в дверь кулаком, дверного звонка у Глюки не водилось сроду.
Дверь открыла полноватая тетка лет под пятьдесят, сонная, с круглыми бесцветными глазами на одутловатом лице, одетая каким-то странным образом, будто подошла к шкафу с закрытыми глазами — в лиловые плюшевые штаны и зеленый летний топик в легкомысленных кружавчиках, едва прикрывавших высохшую грудь. Талию охватывал пуховый белый платок, а на голове красовался обрывок то ли простыни, то ли полотенца, повязанный на манер банданы. На нем не то фломастером, не то просто зеленкой был нарисован лист конопли. Это и была Глюка.
- Ой, мальчики, - заулыбалась она, - привет. Гимли, лапочка, кого ты привел?
Гимли не понравилось ни то, что его назвали лапочкой, ни то, какой восторженный и плотоядный взгляд устремила Глюка на Ангела. Но тот и бровью не повел. Кивнул вежливо и строго, как английский дипломат на званом ужине, и даже бесцеремонная обычно Глюка немного стушевалась.
- Привет, Глюка, - быстро проговорил Гимли, - ты извини, мы тут не надолго. У тебя Эльфенка не было последние пару дней?
- Не было, она меня и знать не желает, - Глюка надулась, - а мы тут играем, нам Глорфиндейл модуль водит. Я вот — Фея Волшебной Травы, - она гордо поправила свою бандану.
Гимли на всякий случай принюхался: на этот раз травой, по счастью, не пахло. Пахло, как обычно, кошками, горелой кастрюлей и пивом. Кошки у Глюки были дикие и тощие. Она любила животных, но еды в доме не хватало даже людям, поэтому всем прижившимся у нее кошкам приходилось или ловить мышей, или уходить к соседям.
На кухне, прямо на полу, на старом ватном одеяле сидел Кролик и смотрел мультики. Старенький видик из разряда «дай кассету пожевать» гнал на экран пристроенного на подоконник телевизора «Тома и Джерри». Кролик хохотал и лопал из вазочки чипсы и сухарики, запивая их чаем. Судя по тому, с каким усердием он на них налегал, другой еды в доме не было. Рядом с ним в углу лежало чье-то тело, завернутое в плед, из-под махрящихся краев торчали только ноги в разноцветных носках, на левом была дырка. Время от времени тело шевелило ногами и закутывалось поплотнее.
- Привет! - он помахал им рукой, - Хотите со мной смотреть? Он ему сейчас лягушку в банку с «колой» подсунет, смотри, смотри!
- Спасибо, Кролик, - отвечал Гимли печально, - как-нибудь в другой раз.
Из соседней комнаты, которую отделяла от кухни занавеска с нарисованным рыцарским замком и пролетающим драконом, доносились голоса.
- Кастую на дракона! Дракона — нахрен!
- Под драконотм вырос куст хрена. У тебя мана кончилась.
- А у меня. Дай, я скастую...
- Сейчас на кубиках кину.
- Пойдем, - шепотом сказал Гимли Ангелу, - нечего тут Эльфенку делать и нам тоже. Гадюшник - он и есть гадюшник.
- Ты прав, - вздохнул тот, - Кролика действительно жалко.
***
К Фрейе легче зайти, чем потом уйти. Богиня любви любит поговорить, особенно, когда Двалин на вахте. Поэтому как бы ни торопился Раймон, но раз уж обещал никого не волновать лишний раз, приходилось быть дипломатом — пить чай с пирожками, гладить кошек и слушать подробный рассказ о событиях последних нескольких дней. Фрейя наконец-то наверстала свои бессонные ночи и теперь была как и прежде, словоохотлива и рада гостям. Нет, она не имела привычки передавать сплетни, про Локи не было сказано ни слова, но эту часть истории в компании Эарин знали и так, тем более, после торжественной передачи гитары.
- Что же вы с собой делаете, дети вы дети? - причитала Фрейя, подливая ему чаю, - Никто здоровье не бережет. Вот вы, эн-Раймон(58), почему без шапки?
- Так оттепель же, Фрейя. Тем более, я-то здоровый. Но почему никто нашим ничего не сказал, что помочь надо?
- Да когда бы я до кого дошла? - Фрейя развела руками, - А потом, и Гвен не хотела, чтобы кто-то ее видел. Говорит, такая мол никому на глаза не покажусь. Рано уехала. Она и так маленькая как птичка, а тут и вовсе одни косы от нее и остались. Сейчас, слава всем богам, что обошлось.
- Так что, совсем никто не заходил, только Государь и Роланд? Эльфенок не пробегала тут?
- Давно ее не видела. Не до гостей было, сам понимаешь.
В руках у Фрейи было очередное вязание, она на ощупь, даже не опуская глаз, быстро провязывала петлю за петлей, спицы так и мелькали.
- Вы берегите друг друга, а, ребята. Не хочу о вас больше плакать, - сказала Фрейя печально, - Грустно год заканчивается.
- Новый лучше будет, - пообещал Раймон, стараясь быть как можно более убедительным.
- А приходи на Новый год к нам! - тут же позвала его Фрейя, - Кажется, нашего полку прибыло. Как Гвен тому рыжему парнишке про хоббитов рассказывала — ой, надо было это слышать.
Раймон обещал прийти обязательно и наконец-то нашел повод откланяться. Вышел, сопровождаемый приглашениями заходить еще.
Вот тебе и «простудилась». Он-то думал, что Гвен вписалась у Фрейи на пару дней да и уехала к себе на квартиру. А тут, если верить хозяйке дома, человек чуть к праотцам не ушел, но никто ни сном, ни духом. Они гоняют модули и готовятся к игре, а тут три человека, двое из которых пашут на работе в режиме совершенно зверском, падают от усталости, сидя возле больной.
Раймону было девятнадцать лет. Того времени, когда Юрка еще ездил на игры, он не застал, а на Поляне тот появлялся нечасто. Но уважал его Раймон крепко. Все, что он о Государе знал, говорило за то, что товарищ это правильный, надежный и честный. Да и вообще, такие имена запросто не даются. Вот та же Галадриэль может сколько угодно называть себя королевой Лориэна, но иначе как Гэлюшкой ее за глаза никто не зовет.
Пообещав себе сегодня же навестить Гвен, Раймон отправился к Жанне. Как ни заманчиво было дойти до Полынковской, и там узнать все, что получится, он решил не рисковать. Сам же советовал друзьям не рассказывать о случившемся Юрке. У того глаз что рентген, сразу все поймет и от вопросов не отвертишься.
Жанна жила в центре города, в старом двухэтажном доме. Ко входу в ее квартиру прямо с улицы прилагался еще микроскопический палисадничек со скамейкой, огороженный от улицы штакетником с калиткой. Раймон легко открыл ее и, услышав из-за двери рычание какой-то «металлической» группы, поморщился. Глюк был дома. Плохо, он рассчитывал поговорить с Жанной наедине. А с Глюком этого не получится. Понятие «личный разговор» для того не существует, а с ним самим говорить о чем бы то ни было, кроме компьютеров, невыносимо. Глюк любит учить и философствовать, а долго выдерживать этот поток сознания не может даже Тхури, с которой они считаются старыми друзьями.
Звонок Жанна все-таки услышала сразу, потому что была на кухне, готовила обед. Из-за двери так гремела «Ария», что чуть лампа в коридоре не шаталась.
- Приветствую, эн-Раймон, - Жанна изобразила подобие поклона, а потом попросту обняла его, ткнувшись в плечо носом, - извини, шумно у нас тут.
- Уже понял. Слушай, я по делу. Тут Эльфенок не забегала? - сходу спросил он.
Жанна покачала головой:
- Давно не видно. А что стряслось?
- Почему ты думаешь, что что-то могло случиться?
- По тому, как ты меня спросил. Раймон, ну не умеешь ты обманывать, так и не брался бы. Проходи на кухню.
В маленькой кухне, увешанной пучками сухого укропа и мяты, было жарко, аж стекла запотели. Жанна помешала суп в кастрюльке и убавила огонь.
- Скажи прямо, граф, что происходит? Эльфенок звонила мне больше суток назад. Какая-то странная. Заявила, что весь мир спятил, а она сама не хочет. И отключилась. Я ее такой не припомню.
Раймон отбрыкивался как мог, но обмануть Жанну было совершенно невозможно, она как знала, что случилась беда. Или на лице у него и правда все написано? Жанна вообще от природы очень мнительна. И чем дольше Раймон пытался убедить ее, что все в порядке, тем больше она пугалась. В конце концов, пришлось рассказать ей, что Эльфенок исчезла и ее ищут по всему городу. Только про розданные вещи каким-то чудом удалось умолчать.
- А-а-а! Кто здесь?! - провыли из коридора. Жанна передернула плечами. Ничего страшного между тем не произошло. Просто у Глюка такая манера шутить. Он ввалился в кухню, растрепанный и взмокший, похоже, тренировался опять под свои кассеты. Жанна не выносила такой музыки, но никакая сила не могла заставить Глюка сделать потише.
- Кого ты привела? Мой шею, Дездемона! - прорычал он с нарочитой угрозой и сделал вид, что хочет и впрямь ухватить Жанну за шею.
- Я тебе сто раз говорила, не трогать меня за горло вообще! - резко высвободилась из его рук Жанна и отступила поближе к плите, - Хватит дурить, Люк. Поздоровался бы лучше с человеком.
- Привет, Раймон, - кивнул ему Глюк, - что хорошего скажешь?
- Пока ничего. Эльфенка давно не видел, решил узнать, не заходила ли.
- Я слышал. Что, нет значит, больше, нашего Эльфенка? А я говорил, что так и будет, - задумчиво протянул Глюк.
- Люк, прекрати! - Жанна свела брови, - У тебя всегда на уме какая-то мрачная жуть. Эльфенок просто давно ни к кому не заходила в гости, ребята ее ищут, ничего такого.
- Ты не понимаешь, - Глюк выступил на середину кухни и, опершись ладонью о стену, продолжил, - Эльфенок сама себя загнала в угол. В этом мире не живут эльфы, он для них слишком жестокий. А она не хотела расширять грани своей сущности. Я еще до отъезда в Москву предупреждал ее, что этим кончится. Но тогда она не захотела меня слушать.
- Правильно. Потому что Нарендиль не любит, когда его называют в женском роде, а когда ты уважал чужое мнение, - отрезала Жанна.
В воздухе явственно запахло семейной ссорой. Это было что-то новое. Обычно Жанна добивалась только того, чтобы муж заткнулся хотя бы при гостях, и начинала Глюка убеждать и успокаивать. Теперь же вдруг уперлась и стояла на своем.
- Извини, Раймон, - она мягко взяла его за руку, - сам видишь, здесь разговора не выйдет. Пойдем, что ли, до набережной пройдемся. Ты мне расскажешь, что случилось и какие есть новости.
- Правильно, выгуляй ее, чтобы она на меня не шипела, - поддакнул Глюк, - Поводок тебе дать?
- Заткнись! - взорвалась Жанна, - Меня достало, понимаешь, достало, что ты позоришь меня перед людьми!
- Ну вот, уже орешь на меня, скоро бить начнешь, - скривился Глюк, - Злая ты сегодня и чувства юмора у тебя никогда не было.
- Хватит доставать Жанну, Люк, - вмешался Раймон, - Ты же видишь, ей не нравится.
- Уже и подразнить нельзя. Ей полезно. А то так и будет сидеть в своих рамочках, как в норке, никуда не выглядывая, - с ехидцей отозвался Глюк.
У Раймона уже начинали чесаться кулаки, пока он наблюдал эту сцену, так мало похожую на дружескую подначку. Похоже, терпение у Жанны действительно подходит к концу. Оно и к лучшему.
- Я готова, - Жанна вышла из своей комнаты, на ходу застегивая кофту, - Может, попробуем кого-нибудь навестить, поищем Эльфенка у знакомых?
- Не ищите, - ответил ей Глюк, - она сделала свой выбор и ушла по своему Пути. Вообще, всем нам ловить нечего и все мы когда-нибудь или уйдем, или скатимся в цивил, к сериалам, пиву и вопящим младенцам.
- Да замолчи же ты! - Жанна толкнула Люка, прижала его обеими руками к стене за плечи и прокричала ему прямо в лицо быстро, глотая слова, - Я просила, просила тебя не говорить про то, что мне больно! Просила! Как человека просила! Позоришь меня. Несешь разную дрянь. Молчи! Трижды молчи. Видеть тебя не могу.
Она резко отшатнулась от него и закашлялась. Раймон дернулся было к ней, но Жанна его отстранила:
- Все хорошо. Сейчас пойдем.
Раймон обернулся к Глюку и звонким от подступившей ярости голосом проговорил:
- Помнишь, как Юрка тебя обещал по асфальту размазать, если Жанна влетит в статус? Так вот, сейчас это сделаю я. Ты уже берегов не видишь, травишь ее как гопник малолетний! Если у нее сейчас случится приступ, лучше уезжай из города. В Тамбове я тебя найду!
- У-угрожаешь? - обалдело выдохнул Глюк, пятясь назад в комнату.
- П-предупреждаю, - ответил Раймон жестко, - Пока предупреждаю по-хорошему. Пойдем, Жанна. Нечего нам тут делать.
Они дошли только до сквера на соседней улице, как Жанна упала на скамейку и разрыдалась. Ее колотило, плечи ходили ходуном. Раймон перепугался, что ее сейчас накроет-таки приступ. Но Жанна только плакала и руками в вязаных перчатках вытирала себе глаза, от чего у нее щеки стали красными.
- Прости, Раймон, - сказала она, отдышавшись, - Я сейчас успокоюсь. Нельзя так срываться.
- У тебя ингалятор с собой? - спросил тот встревоженно.
- Он у меня теперь всегда с собой, - Жанна всхлипнула, - Как ты думаешь, я сумею это правильно закончить?
- Что?
- Эту мыльную оперу. Я не хочу смотреть следующую серию. Пусть уходит, - пояснила Жанна твердым голосом. Слезы на ее щеках сразу высохли.
- Давно пора. Еще год назад было пора.
- Значит, я права. Вчера я сдуру сказала об этом Тхури, и она начала меня отговаривать. А если Тхури так себя ведет, значит, я права. Ты меня в этом только убедил. Вот теперь пойдем искать Эльфенка.
Раймону очень не хотелось продолжать поиски именно с Жанной. Как бы ей действительно не сделалось плохо. Еще он подумал, что надо обязательно рассказать про случившееся Юрке. Выгонит Жанна теперь Глюка или нет, но о том, что тот отчебучивает, Государь должен знать. Его Глюк боится.
Тут Раймона осенило. Тамплиеры! Вот кто еще может помочь Жанне и приструнить Глюка, если вдруг не захочет уйти по-хорошему.
- Знаешь что, леди, а давай навестим Магистра? - сказал он нарочно бодрым голосом, - Как знать, не там ли наш Нарендиль. Он ведь всему ордену добрый друг.
Жанна легко согласилась. Тамплиеры ее хорошо знали и любили. Магистр орденом рулил не просто так, а с фантазией. Он всегда и всем указывал на то, что «Тамплиеры», это не просто клуб исторической реконструкции, а почти настоящий орден, вступая в который ты берешь на себя некие обязательства, вроде нестяжательства и помощи ближнему. Когда суровый Магистр посылал нагрешивших против орденского устава братьев искупать проступки добрыми делами (его любимый вид взыскания), те обычно доходили до Жанны, которая жила через улицу от орденской резиденции. Они чистили во дворе снег, точили ножи и чинили искрящие розетки, потому что у Глюка редко доходили руки до домашнего хозяйства. Жанна угощала их обедом, таким образом и братья были сыты, и приказ Магистра выполнен. А что Глюк потом ругался, мол вечно эти голодные тамплиеры повадились ходить в крестовые походы на холодильник, опустошая его дочиста, то это было, во-первых, неправда, а, во-вторых, кто бы его спрашивал. Тем более, что и холодильник не его, а Жанны.
У братьев полным ходом шла тренировка и подготовка к турниру. Сам Магистр гонял в спортзале новичков, тренировочным деревянным мечом один успевая легко отбиваться от троих сразу. В мастерской гудел шлифовальный станок, скрипел напильник, а брат Этьен в наказание за винопитие был усажен плести кольчугу — дело полезное, но тягомотное.
- Приветствую вас в скромной обители бедных рыцарей храма Соломона, - церемонно встретил их Магистр, - что привело благородного графа Тулузского и леди Жанну в наш орден? Ищут ли они помощи или убежища?
- Ищем, - ответил Раймон, - Убежища ищет дама, а помощи — я. Пропала Надя-Эльфенок, Нарендиль. Мы очень беспокоимся.
Магистр сразу все понял. Он очень хорошо знал, что такое Глюк Скайуокер. Жанну он принял с такими церемониями и заверениями в ее полнейшей безопасности, какие не снились даже английской королеве. Через минуту к ее услугам было и кресло, и теплый плащ, и бутерброды, и чай с конфетами. Раймону стало ясно, что Жанну здесь приютят насколько потребуется, и точно в обиду не дадут.
После этого Магистр сделался чрезвычайно серьезен и аккуратно, под локоток увел Раймона в дальнюю часть бывшего спортзала. Там, в подсобке, среди тренировочных деревяшек и стеганок стояло несколько стульев, и можно было поговорить без свидетелей.
- Я беспокоюсь, - сказал Магистр строго, - Что стряслось с Надей? Это ведь не просто пропажа.
- Верно, - Раймон хмуро кивнул, - Что тебе известно?
- Она приходила сюда ночью, когда брат Этьен тут пьянствовал, - на этих словах магистр слегка поморщился, - и оставила свой меч. Честно, сколько я знаю Надю, не могу себе представить, что должно было случиться, чтобы она рассталась с мечом.
Раймон коротко рассказал Магистру об утреннем разговоре, о розданных вещах и о том, что есть основания подозревать худшее. Тот потемнел с лица, но хранил каменное спокойствие.
- Да, похоже, дело дрянь, - согласился Магистр, - Но как знать, ксивник мог и просто потеряться. Вот что. Сейчас пошлю братьев по тем адресам, где Надя может быть. Они проверят и все узнают. Если хочешь, можешь пойти с ними. Я останусь здесь, как на командном пункте. Телефона, правда, нет.
- Согласен, - Раймон кивнул, - И Жанне — ни слова. Она сейчас на моих глазах чуть не получила приступ из-за кое-чьих дуростей.
- Я уже понял, - ответил Магистр и встал, - Не волнуйся, эту даму больше никто не обидит.
Отчасти успокоившийся Раймон отправился с прощенным ради экстренного случая Этьеном обходить тусовочных знакомых Эльфенка. Магистр слов на ветер не бросает, за Жанну, по крайней мере, теперь можно было не волноваться.
***
Когда Эльфенок вызвалась идти домой, провожать ее уцепились оба, и Илмар, и Амрос. Разговор вышел странный, с кучей недомолвок. Илмар решил, что многое из их общей биографии народу лучше не знать, и вообще, никому об этом знать не надо. На прощание Эльфенок оставила Илмару свои запасные ключи от дома. Так, на всякий случай.
Обратно они с Амросом шли пешком, так было проще поговорить. Хитрюга Амрос, даром что ли он сын следователя, конечно понял, что ему и половины не рассказали, и теперь его буквально распирало желание докопаться до истины. Но Илмар раскалываться не собирался.
- Я не могу сказать тебе ничего сверх того, что она мне разрешила, - подвел он черту, - Пойми, у человека действительно сорвало башню. Она всерьез собралась уходить не только из тусовки, а вообще из ролевого движения, исчезнуть для всех вас. Я сумел ее убедить, что это не выход.
- Ладно, это я уже понял, - отмахнулся Амрос, - Ты мне другое скажи, Илмар: вообще, как?
- Что «как»?
- Будто не понял! Она же нистано. Эльфенок к себе сроду никого не подпускала, вспомни хоть про летающие берцы, хоть про конунгов прикол со шлемом. Как?!
- Дело шьешь, начальник? - с изрядной долей ехидства осведомился Илмар.
- Знаю, что нарываюсь получить от тебя по зубам. Но я все равно ничего не понял. Я готов признать, что Эльфенок теперь твоя девушка. Тогда что с ней вообще случилось после Москвы? Она же всегда шипела и плевалась кипятком, когда к ней обращались в женском роде!
- По зубам ты еще не заслужил, - ответил Илмар жестко, - хотя и напрашиваешься. Я не в курсе про берцы и про конунга, вообще не понимаю, причем тут это. Кстати, напомни, что значит «нистано»?
- Ну, ты как вчера на тусовку пришел, - Амрос поразился такой дремучести, - Нистанор — на-квенья значит «сотворенные женщиной», мужская душа в женском теле. У Эльфенка — мужская квента. Она по ней и жила всегда.
- А, ты вот о чем. Исповедоваться я тебе не собираюсь, скажу одно — ты вообще не знаешь, кто такая Надя-Эльфенок. Вы все ни черта о ней не знаете. Ты знал Нарендиля, оруженосца государя Финголфина. Надю-Эльфенка ты не знал совсем. Ты с ней даже ни разу не разговаривал. Короче, то, что я тебе сейчас скажу, не для чьих-то ушей, хотя Эльфенок разрешила объяснить, в чем дело. В Москве она нарвалась на тот же «галадриэльник», только похлеще. После этого ей никакая тусовка стала не мила. Вот оттого она и сорвалась. Но этого никто не заметил, не углядел. Потому что Надя — человек скрытный, в душу к себе никого не пускает. Мы все любим видеться на игрушках, где можно быть благородными рыцарями. А как дойдет до пожизневки, каждый сидит в своей норе.
- Знаешь, а ты прав, наверное. Одно не пойму, ну почему она ничего не сказала? Разве бы мы не помогли? - Амрос сник. Еще час назад он гордился своей операцией по поиску Эльфенка и тому, как быстро ее удалось отыскать живой и здоровой. Теперь эта радость как-то увяла.
- Да когда она вообще что-то говорила, тем более незнакомым людям! Еще раз объясняю — вы общались с Нарендилем. Которого здесь больше нет. И вчера он даже свечку не держал, это к вопросу о нистанор.
Так за разговорами они добрались до дома Амроса, и он утащил-таки приятеля к себе. Кое-что еще ему очень хотелось прояснить. Например, как Илмар просек то, что для него самого не было очевидным до последнего момента. А ведь, казалось бы, Амрос Эльфенка видел куда чаще.
Какое-то время Амрос висел на телефоне, обзванивая друзей и сообщая, что Эльфенок нашлась. Девы не ответили, наверное, еще сидели у Маглора. Раймон снял трубку, сообщил, что Гимли у него и звал завтра, как он выразился, на «военный совет». Это было уже серьезно, Раймон обычно не любит созывать к себе толпу народу.
- И все-таки, как ты заметил, что с человеком творится? - спросил он, повесив трубку, - Почему я этого ничего не заметил, хотя бы у Эарин дома, это ведь было то два дня назад?
- Потому что специально не наблюдал, - Илмар пожал плечами, - Кстати, а что за история с летающими берцами? И причем тут Конунг? Вот этого я действительно не знаю.
Амрос усмехнулся:
- Нет, ну с какого мэллорна ты упал? Этой байке уже года четыре. Когда викинги устроили игру по завоеванию Иерусалима, Эльфенок еще с ними не поцапалась и кем-то туда заехала. Дев на игре было мало, а пива много. Ночью один сарацин и один тевтонец по очереди, не сговариваясь, перепутали палатки. В результате одному прилетело правым берцем Эльфенка, второму — левым. Она же засунула обувь в палатку, чтобы дождь не промочил. Фонари под глазом были у обоих почти одинаковые. Короче, Эльфенок раздала всем звездюлей и ушла ночевать к госпитальерам. Там командора играл наш Государь, поэтому все были тихие и даже почти трезвые.
- На месте Государя я бы этим заблудшим еще и добавил с утра, - сказал Илмар, - А что же Конунг?
- Эльфенок тогда сказала, что и сама за себя отплатить может, - продолжал Амрос, - Ну а история с доспехами всплыла чуть не сразу после игры. Оказывается, Конунг полюбовался, как она зовет себя в мужском роде, да и объявил, что лично вручит шлем и латные рукавицы тому, кто ее... ну, короче, ты понял. Когда Эльфенок об этом узнала, она послала нахрен всех викингов сразу, даже с Варлоком долго разговаривать не хотела, хотя они были приятели и вообще, он там самый нормальный. Сказала, что настоящий конунг своими ярлами не торгует, а она себе броню и с бою возьмет, если понадобится. Меч-то раздобыла. Кстати, интересно, кому она его оставила? Надеюсь, не утопила, как король Артур. Меч у нее крутой был, жалко.
- Надо вернуть, - ответил ему Илмар, - Все, что она растащила по народу, надо ей вернуть. Вот тебе и ответ, что делать, чтобы Эльфенок поняла, что она всем вам не пофигу.
- Тогда уж комп проапгрейдить чуть-чуть, - тут же предложил Амрос, - Он у нее уже того, староват. Лично я могу без проблем кое-чем поделиться. Попросим Хакершу или Серегу-Феанора нам помочь его собрать.
Он хотел еще что-то добавить, но тут снова зазвонил телефон. Амрос снял трубку, сказал строго «Да, я», а потом вдруг заорал: «Что?! Когда попал?! Куда?» Но неведомый собеседник уже отключился. Амрос выронил телефонную трубку на стол:
- Капец, - произнес он потерянно, - пока мы тут бегали, Государь-то наш попал по-крупному.
- С ним-то что? - Илмар опешил.
- Юрка в реанимации, на Пирогова. Эарин сейчас звонила, ей кто-то рассказал. Этой ночью его порезали какие-то отморозки в двух шагах от вокзала.
Илмар выскочил от Амроса буквально минут через пять. Он решил, что будет лучше, если Надя узнает все от него, а не когда ей позвонит кто-нибудь из тусовки. Но дом Эльфенка был пуст. В двери Илмар нашел короткую записку, из которой стало ясно, что Эльфенок уже в курсе дела и поехала выяснять все на месте. Сообразив, что искать теперь ее по городу будет занятием совершенно бесполезным, он решил ее дождаться. Тем более, похоже, Эльфенок так и не заходила в дом, благо телефон висел на стене в коридоре. Печи холодные, а комнаты пустые и чистые, как никогда раньше здесь не водилось. Илмар сразу сообразил, ради чего она наводила здесь такой рьяный порядок, и стало как-то не по себе. Но за будущее он был спокоен. Ничего Эльфенок не выкинет, во всяком случае, в ближайшие сутки. Если он правильно понял завотделением, которой позвонил, нахально представившись, что он из милиции, умереть Юрке не грозит. А значит, и за его оруженосца можно не волноваться.
***
Подходя к дому, Эльфенок с удивлением заметила, что окна светятся, и решила сначала, что забыла погасить свет перед уходом. Только потом она вспомнила, что оставляла Илмару ключи, но звонить не стала и привычно отперла дверь своим ключом.
С порога она почувствовала, что в комнатах уже тепло. Хорошо, что Илмар протопить сообразил. За сутки, пока Эльфенка не было дома, тут здорово выстыло.
Он сидел в кухне перед раскрытой дверцей печки, подперев руками подбородок, и не отрываясь смотрел на гудящее синее пламя. Так любят сидеть кошки.
- Молодец, что печку затопил, - сказала Эльфенок, стаскивая ботинки, - а то тут волков можно было морозить.
Илмар встал, с удовольствием потянулся.
- Я там еды купил. Посмотри, нужно еще чего-нибудь?
Он потянулся было помочь ей снять куртку, но Эльфенок высвободилась: «Сама, не стой на сквозняке».
Она только из приличия сунула нос в холодильник. Есть не хотелось. Хотелось упасть и уснуть тут же. Слишком много всего свалилось за день на ее голову.
Илмар привык питаться тем, что не надо готовить, по такому принципу и закупался. Колбаса, пельмени, молоко, сыр.
- Спасибо, теперь точно с голоду не помрем.
Эльфенок сняла куртку, бросила ее прямо на холодильник и в одних носках прошла на кухню. Присела перед печкой на низкую табуретку, протянула к огню озябшие руки.
- Порядок, полный, - выдохнула она, жмурясь от тепла, - Живой наш Государь. Я узнавала.
- Я тоже узнал, - ответил Илмар, - Как только от мне Эарин сказала, я позвонил в больницу и навел справки. Могла бы мне сказать и не искать никого.
- Как? - Эльфенок удивленно воззрилась на него, - Ты не родня, по телефону они ничего не говорят! Думаешь, я не пробовала?
Илмар пожал плечами:
- Ну, обыкновенно. Позвонил в приемную главврача, сказал, что я из милиции. Ведь уголовное дело-то должны возбудить в любом случае. Она мне все и рассказала.
- Штирлиц, блин, несчастный! - охнула Эльфенок, - А если бы они догадались?
- С чего бы? Милиция так или иначе будет теперь плотно интересоваться и нашим Государем, и всеми, кто нечаянно рядом оказался.
Эльфенок поежилась. Все-таки страх еще не прошел до конца. Слишком все близко было, слишком рядом. Выходит, что как раз в это время она шаталась где-то в окрестностях вокзала, набираясь сил, чтобы расстаться с этим миром, погромче хлопнув дверью. Рядом же были! Может быть, сумей они встретиться, ничего бы не случилось? Но тогда Илмару точно некого было бы останавливать. И его самого никто бы не остановил. Нет, Рол не прав. Судьба не такая уж слепая. На этот раз прицел у нее оказался снайперский.
Илмар подошел и обнял ее за плечи. Это было непривычно, но высвобождаться не хотелось.
- Ну, что ты дрожишь? Видишь, все уже хорошо. Ты не думай, медики за своих знаешь как держатся. Обойдется.
- Уже обошлось, - ответила Эльфенок, - Мне паршиво от того, что это вообще случилось. Ты никогда не думал, насколько каждому из нас мало надо? Стечение обстоятельств, пара ушлепков на узкой дорожке — и все. Двери закрываются, следующая остановка «Полынковское кладбище». Помнишь Рыбу Солнце? Ведь она знала, что скоро умрет. И жила так, чтобы успеть как можно больше! А тут — никто ничего не знал. Шел человек домой. И не дошел. Вся эта криминальная хроника, вся статистика, которую мы в газете печатаем — голые цифры и факты. Думаешь, кто-нибудь помнит, когда набирает текст, что там везде были живые люди? Никто. А Государь... Я же где-то рядом была. Совсем близко. Я всегда думала, что почувствую, если с ним что-то случится. Я ведь присягу давала...
- Что могло случиться, то случилось. А хуже уже не будет, - философски заметил Илмар, - Ну что бы ты могла сделать? Против матерых бандюг вы бы и вдвоем ничего не смогли.
- Да знаю я!
- А ведь ты любишь его, - произнес вдруг Илмар как-то растерянно, будто сам не понимая, то ли открытие сделал, то ли глупость спорол.
- Это другое, чудик, - вздохнула Эльфенок, - Как все просто меряют в тусовке, как по ромашке гадают. «Любит-не любит». Юрка — настоящий. Он не притворяется. Он такой, какой он есть.
Она подтянула к печке стул:
- Садись давай, в ногах правды нет. Если хочешь, я тебе объясню.
Он сел и взял ее за руку, будто упустить боялся.
- Понимаешь, - начала Эльфенок, - есть люди, которые всю жизнь в кого-то играют. Для этого ролевиком быть не обязательно. Можно быть голимым цивилом и все равно играть до потери пульса. Играют в успешных, играют в умных. Ну или там в королей, прекрасных дам, великих колдунов... На самом деле под этой игрой нет почти ничего своего. Так, ошметки одни. А есть те, кто с самого начала настоящий. Это другое. Какая тут любовь? Из меня дама сердца, как из меча поварешка. Просто за ним можно идти в атаку. Легко. В разведку. Куда угодно. Когда я его под Саратовом на «Внезапном пламени» встретила, я сразу поняла — вот оно. Он настоящий Государь. По умолчанию. По жизни. Скажет — и за ним пойдут. И даже не спросят ничего. Просто пойдут. Потому что если он позовет, то скажет чистую правду. Так действительно будет надо. И ему поверят.
Эльфенок замолчала, собираясь с мыслями. Дергала машинально ниточки из размахрившейся манжеты своей рубашки, смотрела на огонь. Потом заговорила снова:
- На самом-то деле Юрка не верит ни в какие иные миры и астральные проекции. Но присягу мою он принял всерьез. Да, может быть, с его стороны я чокнутая, но он знал, что для меня это — всерьез. И ответил по-настоящему. На самом деле, Юрка на тех немногих играх, где был, в первую очередь полигонным медиком работал, а потом уже был кем-то еще. Но наши крепости всегда стояли. И у часовых на стене всегда была горячая еда, чай и было, чем укрыться в ночном дозоре. Вот так. Это знаешь, как такой зеленый-зеленый новобранец смотрит на портрет героя какой-нибудь неслабой битвы и думает: «А смогу ли я так?». А ты — «любишь»... Это немножко другое.
- А Эарин? - после некоторой паузы спросил Илмар, - Она настоящая?
«Это ты что? Из-за нее, чудище?!» - чуть не закричала Эльфенок, но вовремя удержалась.
- Еще бы! - ответила она поспешно, - Настоящее не бывает. Потому она и от Галадриэль ушла, что ей весь этот фальшак надоел. Знаешь что, ты, наверное, тоже очень хорошо чуешь настоящее и ненастоящее. И тебе нужен был такой же вот... командир, что ли. Чтобы в огонь и в воду за ним. Потому что ты тоже — настоящий. Не притворяешься.
- Ты правда так думаешь?
- Я не думаю, я вижу. Знаешь, как хорошо было домой прийти, когда окна светятся.., - добавила вдруг Эльфенок и опустила голову, уперла подбородок в грудь.
- Правда? Мне не жалко. Честно, я уже думал, что зря не пошел с тобой. Боялся, что ты еще что-нибудь натворишь.
- То-то ты у себя дома меня так сторожил. Даже в магазин одну не отпустил. Хотя, наверное, правильно. Я у Маглора была. Он сказал, что этой ночью была какая-то... дыра что ли. Где-то … там. Ну, короче, он нас всех троих почуял, что с нами что-то было не так. Ты не бойся, ничего я уже не натворю. Только ты это... тоже, не исчезай, ладно? Хочешь, завтра вдвоем к Маглору дойдем? Он и тебе что-нибудь нужное подскажет, он умеет.
- Куда же я теперь денусь? Только идти мне пока ни к кому не надо. Я сам хочу, понимаешь? Хватит, уже двадцать два года за меня все время кто-то что-то решает. Теперь буду сам. Тот выбор я тоже сделал сам и сам от него отказался. Потому что понял со стороны, как оно бывает. И страшно, и глупо. Я туда больше сам не полезу и тебя не пущу. Нечего тебе там делать. Потому что ты тоже — настоящая.
- Не отпускай, - согласилась Эльфенок, - Мне даже сейчас не хочется, чтобы ты меня отпускал.
Право выбора
Я привыкаю к свободе от оков
От говоренья уродам нужных слов.
Канцлер Ги (Майя Котовская)
Она проснулась уже поздно вечером. Просто оттого, что отлежала руку. Кажется, она собиралась прилечь только на полчаса, пока голова не перестанет кружиться. А вот на тебе, заснула по-настоящему.
Жанна лежала на раскладушке, которая обычно служила ложем брату Этьену, когда тот оставался в мастерской на ночь. Она была укрыта сразу двумя плащами, а под головой была чья-то стеганка. Жанна осторожно выбралась из-под плащей и приподнялась, опершись на локоть. В углу напротив горела лампа на старом верстаке, и ссутулившаяся спина Магистра заслоняла от нее маленькое подвальное окошко. Предводитель Ордена бедных рыцарей храма Соломона просматривал какие-то распечатки.
- Я долго спала? - спросила Жанна, забеспокоившись, - Который час?
Магистр обернулся на ее голос и поднял на лоб очки:
- Кажется, около девяти, - он поднялся, отложил свои бумаги и подошел к ней, опустился рядом на лавку, - Вы уснули, донна, и так сладко спали, что жалко было будить.
Жанна села, опустив ноги на пол:
- Меня уже хватились. Будет скандал.
- Если донна прикажет, никакого скандала не будет, - все так же церемонно отвечал Магистр.
- Дима, я серьезно! Ты ведь уже понял, что у меня дома. Сейчас он поднимет такой тарарам, что чертям станет тошно!
В голосе ее звенел страх. Жанна слишком хорошо знала, что такое Люк, когда он нервничает. Она ушла из дома еще днем и пропала с концами. Люк мог сперва позлиться и пообижаться, но если испугается всерьез, неприятностей не оберешься. Даже решение выставить его, принятое сегодня утром, сейчас несколько поувяло. Жанне сделалось не по себе. Она хотела уладить это дело по возможности мирно, без скандала, но теперь шансы такого исхода были призрачными. И не в Люке было дело. Жанна уже давно перестала воспринимать мужа всерьез. Дело было в самой Жанне. Скандалы, в принципе любые бурные выяснения отношений, даже те, в которых она не участвовала, причиняли не просто неудобство, а почти физическую боль. Вплоть до приступа, которых и так стало многовато, хоть опять сдавайся в больницу.
- А какое нам дело до чертей? - Магистр заговорщически улыбнулся, - Пусть им и дальше будет тошно. Так, а теперь, - тут он сделался серьезен, - я заварю чай и поговорим серьезно. Это когда-нибудь надо расставлять по местам и лучше сейчас, чем потом.
Жанна кивнула, внутренне холодея. Серьезных разговоров ей не очень хотелось, да еще со старым другом. Она отчетливо ощутила, какой, наверное, выглядит в его глазах размазней. Жалкая, забитая не сложившейся семейной жизнью, смотреть небось тошно! Она всегда старалась скрывать свои домашние дела от всех, особенно от хороших знакомых. Расписаться в своем бессилии, рассказать другим, во что деградировала только-только устроенная жизнь, Жанна считала постыдным. Но теперь все и так узнают. Уже знают. И Раймон, и ее старый друг и сослуживец Великий Магистр, и вся тусовка. Тхури точно позаботится, чтобы каждая собака знала! Какой орк дернул Жанну с ней откровенничать?! Старая подружка, с которой так весело было коротать время за словесками, с потрохами сдала ее со всеми опасениями и переживаниями за не пойми на что похожие отношения Люку. И не упустила случая полюбоваться произведенным эффектом, выступив третейским судьей. Тхури не без удовольствия наблюдала, как Жанна и Люк высказывают друг другу все, что думают, после чего удалилась, пожелав им не быть эгоистами и учиться друг другу уступать. Роль семейного психолога ей явно не удалась. Жанна расплакалась, а Люк ушел, хлопнув дверью, и вернулся за полночь. Это было месяц назад. И с тех пор ситуация, как выразился бы Юрка, из вялотекущей перешла в острую. Эх...
Магистр времени даром не терял. Вскипятил чайник на плитке, расчистил место на столе, поставил кружки и жестянку с сахаром.
- Прошу, сударыня, - он кивнул на накрытый стол и пододвинул ей старое офисное кресло, бывшее самым удобным предметом мебели в мастерской.
Жанна взялась за чай в полном молчании. Начинать этот самый серьезный разговор ей вообще не хотелось, хотя понятно, что от него никуда не денешься. В конце концов, заговорил Магистр:
- Ну, что ты думаешь делать дальше? - он всегда переходил на «ты», когда речь шла о чем-то важном.
- Пора заканчивать, - ответила Жанна, глядя в пол, - Плохо, что без скандала не выйдет.
- Я тебе уже говорил про скандал. Ты все окончательно решила? - снова спросил Магистр.
- Да. Этот бардак мне надоел. Просто я боюсь.., - Жанна зябко передернула плечами, - Боюсь большого скандала. Не могу, когда на меня орут. Он это знает, потому будет орать. Что делать, если он не захочет уходить?
- То есть как, не захочет? - Магистр строго свел брови, - Это твой дом. Не захочет — заставим.
- Как я его заставлю?
- Леди, ты что, совсем не хочешь принимать мою помощь?
- Ты еще не понял? Мне стыдно уже потому, что ты вообще об этом знаешь, - заговорила Жанна быстрым, срывающимся голосом, - Мне противно, что я в это влипла. Конечно, все это просто решается и быстро: ЗАГС, заявление и мы друг другу ничего не должны. Но какое я право имею тебя втягивать в эту грязь?! Это мерзкая история, из тех, что на заборе пишут! Тхури знает, и теперь вся эта пакость пойдет по тусовке. Каждая собака будет знать, что человек последние три года бегал от меня налево, водил девиц чуть ли не при мне, потому что «духовная близость» и «совместные поиски выхода в астрал»! Не хочу!
- Кто будет болтать при мне — язык отрежу, - пообещал Магистр и в голосе его прибавилось стали.
- Толку-то? Всех ртов не заткнешь. Посмотрим правде в глаза, Дмитрий Александрович, - сказала Жанна жестко, - ваша коллега и подчиненная просто набитая дура, выбравшая в мужья идиота с комплексом бога. Это ее личные проблемы и вылезать из них она должна сама, не впутывая хороших друзей. Мне уже высказали, что я де очень люблю быть жертвой, люблю, чтобы мне помогали. Знаешь, это правда. Я привыкла к тому, что если Люк чего-то не хочет сделать по дому, например, мне есть кого попросить, на кого опереться. К этому быстро привыкаешь. Так вот, я больше не хочу. Иначе я превращусь во вторую Глюку, которая попрошайничает у всех и живет, чем бог пошлет. Была бы шея, а она найдет, как на нее усесться.
- Сударыня, чушь изволите молоть, - мурлыкнул Магистр и придвинул к ней пачку печенья, - Не знаю, кто наговорил вам таких резкостей, но равнять себя с Глюкой - это полная глупость. Что же до братьев, которые чинили ваши розетки и вскапывали ваш палисадник, то заметим, что не вы их об этом просили. Это я посылал их на поиски добрых дел, а уж если этим лодырям было лень идти далее вашего дома, то вы в том точно не повинны. А теперь серьезно, - Магистр аккуратно взял ее руку своими ладонями. Они были жесткие, натруженные, как у любого человека, привыкшего возиться с железом, - Девочка, я понимаю, что самоуничижение порой паче гордости. Но ты, в отличие от той же Глюки, умеешь думать. Поэтому постарайся сейчас включить голову, хорошо? На свете много женщин, у которых не сложилась семья. Ты не одна во всем Тамбове такая. И домашнее насилие - это не только хрестоматийный пьяный урод, который лупит свою безответную пассию, требуя денег на опохмел. Твое желание соблюсти внешние приличия уже чуть не загнало тебя в статус. Дальше так нельзя, и хорошо, что ты это понимаешь. Принять решение могла только ты сама, никто другой за тебя бы этого не сделал. Это первое. Второе: ты стыдишься принимать чужую помощь, боишься привыкнуть, что тебе есть на кого рассчитывать. При этом как-то упускаешь из виду, сколько раз ты сама помогала другим. Вспомни хотя бы прошлый год и летнюю сессию: сколько ты проверила работ у чужих групп, сколько провела консультаций. А курсовик Илмару кто помогал править, когда его чуть не отчислили? А шитье к игре для Эарин, когда ты две ночи не спала над чужими платьями? Свое, заметим, ты заканчивала на полигоне. Так что получается, когда ты помогаешь кому-то, это само собой разумеющееся, а когда помогают тебе — это плохо и недостойно? Так, что ли?
Жанна отставила недопитую чашку и покачала головой:
- Это все повседневное. А семья — личное. Мне действительно стыдно, неужели ты не понимаешь? Рассказать об этом для меня все равно что прилюдно раздеться. Я хотела, чтобы у меня был дом, настоящий, уютный и теплый. Чтобы мне было кого ждать с горячим ужином. Чтобы гости приходили. Чтобы цветы на окнах, варенье домашнее и все остальное. Наивно, по-детски, но я так хотела, чтобы в моем доме все было так, как когда мама и папа были живы! А что вышло? Я пустила в родительский дом, в наше гнездо человека, который превратил его в помойную кучу! Я думала, что Люка можно исправить. Ведь у него тоже нет родителей. Теперь мне жалко этих пяти лет, как я не знаю чего. И стыдно.
- Стыдно должно быть не тебе! Как ты этого не можешь понять? Ох, Жанна, ну кто тебя научил так давить саму себя? Нет, леди, вы решительно готовитесь пасть жертвой собственной добродетели! - Магистр встал и прошелся взад-вперед по комнате, - И я не знаю, как этого не допустить, если вы сами не захотите что-то менять!
- Не сердись, пожалуйста. Я все понимаю, вот здесь, - Жанна дотронулась пальцами до лба, - Только пока еще принять это сложно. Мне больно поступать так, как я не привыкла. Больно и страшно.
- Понимаю, - сказал Магистр уже мягче. Он поднял с раскладушки один из плащей, белый шерстяной, с красным крестом, и набросил Жанне на плечи, - Все будет так, как ты решишь. Только, пожалуйста, позволь мне тебе помочь. Мне тоже тяжело смотреть, как из моей коллеги, подчиненной и очень доброго друга пытаются сделать черт-те-что.
Жанна хотела ответить, но в окно постучали. Потом кто-то с силой шарахнул кулаком по раме.
- Гопники, что ли, озоруют? - Магистр сердито дернул себя за ус. Но тут под окном раздался голос, хорошо Жанне знакомый.
- Этьен, открывай уже! - крикнул Глюк с улицы, - Ты ведь здесь. И она здесь, больше ей быть негде! Открывай, пока я сам не открыл!
- Ну вот и разрешение всех споров, - ровным голосом изрек Магистр, - Леди, ты сама ему все выскажешь или предоставишь мне? Со своей стороны, я совершенно не против. Заодно и от себя кое-что добавлю.
- Сама! - Жанна поднялась, уронив плащ, - Это я должна сделать сама. Поставим точку, в самом-то деле!
- Хорошо, - кивнул Магистр, похоже, довольный, - Помни, ты в любой момент можешь позвать меня. И накинь плащ, а то простудишься, - он снова набросил орденский плащ на Жанну, на этот раз застегнув на ней пряжку, - Вот так. И не бойся. Учти, он сам боится.
Но все же, пока Жанна шла к двери, ее колотил страх. Мерзкий и противный, как дождь в декабре. Жанна стиснула зубы и шагнула во двор. Глюк в распахнутой куртке и сдвинутой на затылок шапке стоял под фонарем, тяжело переводя дух. Похоже, сюда он бежал. Впрочем, Глюк часто бегает, даже когда спешить некуда.
- Ну, - он воззрился на нее, прищурив глаза, - нажаловалась? Пошли домой. Хватит с меня твоих фокусов.
- Каких фокусов? - холодно спросила Жанна.
- А таких! - Глюк скривился, - Опять ты играешь, как дешевая актриса. Хочешь, чтобы о тебе все беспокоились. Устроила мне эту сцену с Раймоном, кстати, вот от кого не ожидал. А теперь сидишь тут и хнычешь. У меня весь день расписан, я собирался потренироваться, помедитировать и лечь спать. А вместо этого должен бегать и искать тебя! Теперь весь вечер из-за тебя насмарку.
- Я не пойду домой, - ответила Жанна тем же ледяным голосом, глядя куда-то поверх головы Глюка.
- Что?
- Я не пойду домой до тех пор, пока там находишься ты. Собирай свои вещи и уходи. Завтра в одиннадцать я жду тебя на центральной площади. К этому времени в моем доме не должно быть ни тебя, ни твоих вещей, - Жанна стиснула зубы, стараясь унять охватившую ее внутреннюю дрожь, и с каким-то мстительным удовольствием увидела, как капризное выражение лица Глюка сменяется растерянным. Он явно ожидал всего чего угодно, но только не этого.
- Ты что, с ума сошла? Или тебя кто-то научил? Ты чего, Жанна? Куда это я пойду?
- Не сошла, не научил, я сама. Куда хочешь, туда и иди. На свою старую квартиру, ведь квартиранты вроде уже съехали. Или к Тхури, если она готова тебя впустить. Куда угодно. Хоть на вокзал и в Новосиб! Но завтра я жду тебя на площади. Потому что ЗАГС принимает заявления на развод до часу дня. Я сыта тобой по горло, Глюк, если ты еще не понял!
Глюк опешил. Он привык к тому, что все попытки выяснить отношения заканчивались ее слезами. Такую ее было легко успокоить, попросить прощения или простить, если Глюк считал себя обиженным, легко пообещать какую-нибудь мелочь и установить хрупкий домашний мир, причем Жанна будет из кожи лезть, чтобы этот мир продлился подольше. Но с такой Жанной, какая к нему сейчас вышла, Глюк вообще не знал, как себя вести.
- Ты чего? Может, хватит устраивать сцены? Давай пойдем домой и спокойно поговорим, - предложил он, немного сбавив тон, - Объясни, чем я тебя обидел? Я не понял. И не понял, зачем ты все это здесь устраиваешь.
- Не понял?! - севшим от ярости голосом прошептала Жанна, - Ты действительно не понял?! Вот чего я не поняла, Глюк, ты и впрямь такой дурак или опять надо мной издеваешься? Если не понял, так я тебе сейчас объясню.
И она объяснила. Так, что в двух соседних домиках зажглись окна. Обывателям всегда интересна чужая жизнь.
Жанна не хотела устраивать сцен, но нарочитое нежелание Глюка принимать ее всерьез похоронило это благое намерение, и она заговорила громко, а под конец уже просто орала во всю мощь легких. Она напомнила Глюку про все. Про язвительные насмешки над ней при друзьях, про скрупулезную жадность и страсть экономить на любой мелочи, вплоть до билетов на автобус. Про девиц, с которыми «совместно медитируют» и «устанавливают духовный контакт». Про тотальную грязь и бардак в доме, которые не выводятся ничем и никак, потому что любая ржавая железка объявляется нужной в хозяйстве вещью и пристраивается в первый свободный угол, чтобы год там пролежать. Про неубиваемое желание гонять Жанну бегать кросс, после чего у нее чуть ли не легкие выплескивались из горла. Про грубые шутки над ее полнотой, про ядовитые замечания в адрес всех родителей с детьми, при том, что Глюк хорошо знал, как Жанна мечтает о детях. Про своеобразное «чувство юмора», которое сводится к манере передразнивать все ее слова и отвечать невпопад, пока она не на него не сорвется, на что можно тут же красиво обидеться.
Она орала, пока не поняла, что охрипла, а Глюк смотрит на нее, вытаращив свои и без того круглые и выпуклые, как у рыбы, глаза и открыв рот.
Жанна оглядела его, словно видела впервые. Растрепанный, кое-как одетый, в затасканной куртке, которую давно стоило бы отдать в химчистку, если вообще не выбросить, в мешковатых брюках, заправленных в порыжевшие старые ботинки. Сколько ни отглаживай по утрам рубашек, все равно влезет в мятое, а чистое будет таскать, пока не почернеет, здесь Глюка не исправишь. Худое лицо с маленьким, косо срезанным подбородком и узким ртом обиженно искривлено. Небритая щека подергивается.
«Если он скажет мне хоть одно грубое слово, я его ударю», - подумала Жанна отрешенно.
Но Глюк молчал. И тонкие губы его дрожали. Наконец, справившись с собой, он заговорил, и в голосе уже не было прежнего гонора:
- Я... действительно... я сделал тебе много плохого. Ты так долго все терпела... моя... моя самая лучшая. Я дурак... Но мы могли, могли бы все исправить. Если бы только ты захотела... Я думал, ты изменишься, станешь расти над собой, а ты...
- А я посылаю тебя в пень! - звонко отчеканила Жанна и закашлялась, - Иди в пень, Люк, - повторила она, утерев рот ладонью, - Сколько раз, когда я просила тебя сделать потише музыку или не бежать слишком быстро, когда мы идем гулять вдвоем, ты отвечал мне: «Иди в пень!» Вот иди теперь в пень, мой дорогой. И чтобы больше я тебя дома не видела. Уходи. Будь хоть сейчас мужчиной, не мучай себя и меня. Все кончено.
- Мне жалко, что я причинил тебе столько всего...- произнес Люк, совершенно подавленный, - Если бы я только мог...
- Ты не можешь. Уходи, - Жанна повернулась и скрылась в мастерской.
- У меня получилось.., - Жанна, съежившись под двумя плащами, сидела на раскладушке, обхватив руками голову, - у меня получилось, но мне так тошно.
Магистр, он же уважаемый сотрудник кафедры истории средних веков, коллега и начальник, сел рядом и обнял ее за плечи.
- Ну вот и все, леди. Ты молодец. Ты все сделала правильно.
- Тогда почему, - Жанна всхлипнула, - почему у меня чувство, будто я кого-то убила? Знаешь, как будто я добила раненого врага. Он враг, но так тошно. Слякотно на душе. Ведь когда-то там было чему жить, там было что любить. Почему? Почему он стал таким?
- Каждый выбирает сам, кого из себя растить, - ответил Магистр наставительно, - Ты добила не его, а остатки своих собственных чувств к нему. Потому что ты очень добрая, леди Жанна. И всех жалеешь. Даже тех, кто не стоит ни твоей жалости, ни даже единой твоей слезинки. Вот что, - Магистр встал и подошел к низкому столику, где на двух кирпичах стояла электроплитка, - Сейчас я согрею чайник и добавлю в чай коньяка. Чтобы ты согрелась и уснула. Надо поспать, а то как бы кое-кому не стало плохо.
- Не станет, - ответила Жанна печально, - у меня же все на нервной почве. Теперь главная причина нервничать исчезнет. Значит, со мной ничего плохого не случится.
- Именно, - согласился Магистр, - Потому что я ничему плохому случиться не дам. Ты ляжешь спать, леди, а я буду охранять твой сон.
- Ты что, сам совсем не будешь спать? - спросила Жанна, проведя ладонью по плащу.
- А ваш покорный слуга продолжит проверять курсовые, - улыбнулся Магистр, - Что бы там ни случилось, даже если бы мы снова взяли Иерусалим, моих студентов не отменишь даже папским эдиктом. Так что буду работать.
***
Когда размышляют, обычно ходят взад-вперед. Вроде бы так должно легче думаться. Раймону хватало двух шагов, чтобы пересечь комнату вдоль. И трех, чтобы поперек. От стола к дивану и от окна к двери. Не помогало.
Он рухнул за стол, подпер руками голову. Хреново все вышло, хреновее просто не бывает!
Эх ты, хитлумская гвардия! Какого Намо Вечного?!
Поиски Эльфенка увенчались успехом, но это нисколько его сейчас не радовало. Он хорошо помнил тот страх, то недоумение и отчаяние, охватившее их компанию, когда стало известно о том, что случилось. Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы понять: они не потеряли старого друга только чудом. Подробностей Раймон не знал, да и вообще никто, кроме Илмара, их не знал, но не в том было дело. Почему это вообще случилось?
«Доигрались! - подумал он зло, - клятвы верности, все это братство по оружию... Где оно было?! Где?»
Они считали себя командой, своими, одной сплоченной силой. Во всяком случае, в минуты благостного настроения в лесу у костра, на играх и на Поляне это выглядело именно так. Очень достоверно выглядело. И что? Когда один из них попал в беду, никто и не чухнулся. Видели, что Эльфенок вернулась из Москвы будто бы не в себе — и молчали. Когда на посиделках у Эарин, кто-то вспомнил, что Гвен простудилась и даже домой не поехала, у Фрейи застряла, никому и в голову не пришло зайти и узнать, что и как, спросить, все ли в порядке, не нужна ли помощь. Ведь по здравом размышлении с банальной простудой на всписке не застревают, если свое жилье есть. Нет, никому не хотелось ехать на другой конец города. Скажем правду, именно так все и было. И ему тоже не хотелось, он ничуть не лучше остальных.
Жанна, бедная кроткая Жанна, добрый дух всего клуба. С непременным шитьем в руках, вечно возится с чужими прикидами, на свои времени нет. Ведь все видели, как Глюк себя ведет с ней. Видели и не лезли. Ладно, чужая жизнь — материя деликатная. Но почему устроить Глюку трепку смог только Государь, а остальные предпочитали помалкивать? Спасибо, хоть пари не держали, сколько еще их брак продержится. Тхури с Тариэль вот поспорили.
Почему мы все, как маленькие дети, которым только играть вместе и весело? А проблемы все порознь, здесь каждый сам за себя. Так легко было клясться в вечной дружбе, стоять у штурмовой стены, прикрываясь одним щитом. А в реальном мире, где нет штурмовых стен, где нет крепости, которую надо оборонять, и орков, притаившихся в соседних кустах, куда девается вся эта старательно заявленная верность?
Здесь нет хитов, здесь если умирают, то по-настоящему. Не три часа отсидки в «мертвятнике». Навсегда.
Амрос, вон, говорит, что Эарин тоже многое упустила. Но Эарин — не классный руководитель, а они — не школьники. Взрослые люди, сами соображать должны. Эарин и так тащит больше всех. Собрать вместе такую большую компанию, чтобы никто в ней не чувствовал себя ущемленным, чтобы не ссорились по пустякам — это тоже уметь надо. Эарин умеет. И Магистр умеет, даже лучше. Кстати, вот он как достоверно знает, кто из братьев-тамплиеров чем живет и дышит. Может, ему у Магистра спросить совета? А то завтра ребята соберутся, а что он им скажет? Собрал «военный совет», а зачем? Высказать им в лицо то, что он сейчас здесь надумал? Не поможет. Только поругаемся, не хватало еще!
«Всегда прийти на помощь другу. Красивые слова. Но важно знать, чем и когда сможешь помочь». Государю сейчас ничем не поможешь... От их гвардии здесь толку ноль, он уже узнавал. Только ждать.
Надо, надо посоветоваться с Магистром. Хотя бы потому, что никого другого, кто может сейчас дать разумный совет, Раймон не знает. Сложновато, конечно, идти с таким делом к человеку, который не просто великий Магистр, а еще и твой преподаватель, которому ты экзамены скоро будешь сдавать и до сих пор курсовик не принес. Магистр на экзаменах спуску не дает никому, это все знают. Хоть бы он был на месте!
Магистр был. Вышел на настойчивый стук в дверь во внутренний дворик, слегка заспанный, но по своему обыкновению, церемонный и деловитый. Похоже, он вообще с вечера домой не заходил.
- Рад видеть, граф Раймон. С чем на этот раз? Судя по твоему лицу, курсовую ты не принес.
- Я за нее еще не садился, - честно ответил Раймон. Если уж пришел за советом, толку врать. Магистр все равно насквозь его видит.
- Я так и понял. Пройдем внутрь или здесь постоим? Если не возражаешь, предпочел бы второе.
- Давай, - согласился Раймон, - Собственно, курсовик я принесу, честное слово. Но я сейчас не об этом. Дело есть.
- Вижу. Излагай по порядку, - кивнул Магистр, стряхивая снег с узкой лавочки у стены, - Садитесь, граф, в ногах правды нет.
Раймон помолчал, собираясь с мыслями. Он никак не знал, с чего же ему начинать этот разговор. Потом собрался духом и, что называется, с плеча рубанул:
- Вчера я перестал верить в нас всех. Начисто. Мы не друзья, не братство, а просто горстка заигравшихся детей, которые не хотят взрослеть. Теперь я это окончательно понял.
- Интересное наблюдение. Не лишенное оснований. А почему вдруг так сразу и именно вчера?
- Мы чуть не потеряли двоих из нас. Просто по собственной невнимательности. Мне стыдно. Очень. За всех нас. И тошно. Муторно, понимаешь. Муторно от осознания того, какие мы все сволочи! Аж выворачивает!
- Легче, юноша! - строго прервал его Магистр, - Эмоции сейчас плохой советчик. А до сволочей вы еще в любом случае не доросли. Сволочью, мой друг, так просто не станешь. Давай-ка по порядку.
Это было сложно. Раймона раздирало от желания выговориться, выплеснуть всю ту горечь, что скопилась на душе за последние сутки. А приходилось медленно, по шагам, излагать все, к чему он пришел. Про Эльфенка, про Жанну, про Гвен. Как тусовка легко может проворонить, что с кем-то из старых знакомых случилась беда, как легко ограничивать дружбу совместными походами в лес да играми. И как мало цены имеет такая, с позволения сказать, дружба. Наверное, пару-тройку лет назад он бы просто заплакал. Раймон рассказывал и хоронил собственную историю, свою наивную детскую веру в нерушимость данных на дюралевом клинке клятв, в вечно стоящую Туманную Крепость в Хисиломэ. Все сейчас казалось ему теперь фантиками, вролингом(59). И от этого было отчаянно обидно и горько.
- Мы ленивы и нелюбопытны, - продолжал Раймон, - и вот к чему это приводит. «Отряд не заметил потери бойца». Эльфенок действительно была близка к самоубийству. Меня никто не разубедит, что она просто взбрыкнула и решила покинуть тусовку. Илмар поймал ее на полушаге, об этом я догадываюсь, хотя точно не знаю, что именно у них произошло. Он единственный из нас, кто успел. Возможно, случайно. Илмар сам тот еще фрукт. И заметь, на его дурное настроение народ тоже самое большее ворчал. Никому и в голову не могло прийти спросить: «Эй, приятель, а с тобой-то что?». Амрос только прикалывался, как наш бледный рыцарь по Эарин сохнет.
Магистр слушал его молча, позволял высказать все, а сам говорить не спешил. Наконец, когда Раймон выдохся и опустил голову, разглядывая утоптанный снег, глава ордена негромко спросил:
- То, что вы не заметили, в каком состоянии пребывает один из вас, я уже понял. А вот что вы сделали, когда Эльфенок пропала?
- Ну, тут, понятно, все забегали, - Раймон пожал плечами, - Девы закатили коллективную истерику, а дальше мы пошли ее искать. Как оказалось, нашли-то ее уже до нас.
- Вот именно, искать. Многое из того, что ты рассказал сейчас про вашу команду — это правда. Горькая правда, обидная. Но и то, что вы все бросились искать пропавшего друга, это тоже правда. У медали всегда две стороны. Да, вы не ленивы. Точнее сказать, вы беспечны, потому что играть всегда проще, чем жить. Ведь вы все-таки еще дети. Но раз вы еще не разучились объединяться перед лицом общей беды, не все потеряно. А после такого сурового урока, думаю, что и не разучитесь.
- Все равно, - упорствовал Раймон, - Мы должны, должны знать, чем живет и дышит каждый в нашей команде. Иначе в следующий раз искать будет уже некого! Ведь ты же знаешь все и про всех в ордене!
- А вот здесь ты совсем не прав, - жесткая ладонь Магистра опустилась на его плечо, - Что значит знаю? Никто из братьев мне не докладывает, что во сне видел и с кем дома поругался. Если знать все и про каждого, это будет не содружество, не братство, а форменная секта, где у адептов своих личных мыслей нет, а есть только общие. Другое дело, что каждый знает, что может в случае чего обратиться за помощью и эту помощь получить.
- Но тогда почему никто не просил помочь? Почему Эльфенок не просила?
- А как ты думаешь, она верила, что ей помогут? Если вы, как ты сам говоришь, не всегда замечали, что творится за пределами вашей Поляны... Вот дать понять другу, что он может на тебя рассчитывать в случае чего — это задача. Мы не можем помогать другим постоянно. Дорогу свою каждый осиливает сам. Но мы можем вовремя протянуть руку и поддержать того, кто оступился. Вот над этим, как мне кажется, вам завтра и следует подумать, когда соберетесь. Тем более, среди вас есть человек, которому стоит дать понять, что он не остался один на один со своей бедой.
***
О взаимопомощи Раймон правильно говорил. Вот только к себе это Эльфенок относила с большой натяжкой. За что ей-то помогать? Тоже, героиня, поставила на голову всю тусовку, напугала Мышку и вообще, головой надо было думать или уж действительно сдаваться компетентным специалистам. Вон, уже и познакомить предлагали. Наверное, надо будет. Если не сейчас, в ближайшем будущем.
Ей вернули все книги, все прикиды и компьютер. Даже лишнюю плашку памяти поставили, Амрос поделился. Принимать чужую помощь ей было неловко и непривычно, но пришлось. Не обижать же народ. Пусть. Самое главное — Государь жив. А с тараканами в собственной голове она как-нибудь потом разберется.
Эльфенок варила суп. Последнее время она питалась в основном всухомятку. Но поводов заняться обедом было целых два: во-первых, жрать что попало вредно и желудок уже намекает, что пора поиметь совесть, раз уж передумала умирать. Во-вторых, их теперь двое. Илмар — существо неприхотливое, но его тоже стоит подкормить. Тем более, что еда покупается в складчину.
Мяса в доме нет, денег мало. Суп на тушенке, но пахнет съедобно. Наверное, со стороны они похожи сейчас на двух подростков, которые сбежали из дома от злых родичей и пытаются жить своим умом. Эльфенок ни минуты не задумывалась о причине, по которой их так потянуло друг к дружке после той драки под насыпью. Ее зацепило новое, прежде незнакомое ощущение не собственной нужности, за которую она так долго цеплялась в Москве, а просто чужого присутствия. Минимального, вроде шагов за стеной и светящегося вечером окна, которое она видела еще от автобусной остановки, когда шла с работы. Идея предложить Илмару пожить под одной крышей принадлежала ей. Возражать не стал — уже хорошо. Дальше Эльфенок задумываться остерегалась. Ей становилось неуютно, когда она пробовала искать ответ на простой вопрос: почему ему пришло в голову остаться. А если так, то лучше не надо. Старое правило всех технарей: работает — не трогай.
Закончив с обедом и выключив огонь под кастрюлькой, она прошлась лишний раз веником по комнате, утрамбовала на полку книги и застряла у зеркала, впервые за последние месяцы с пристальным вниманием изучая собственное отражение. По зеркалу показывали что-то неудобоваримое. Коротко и неровно обрезанные волосы, узкое осунувшееся лицо с синевой под глазами. Эльфенок стянула с себя футболку. Поглядела снова. Ничего хорошего в зеркале по-прежнему не наблюдалось. Худые плечи, выступающие ключицы, грудь маленькая, ребра торчат. Ни рыба, ни мясо. Что тут может нравиться? Как в таком существе кто-то сумел разглядеть женщину? Понятно, что она скорее язык себе откусит, чем спросит напрямую. Но все-таки, как?
В прихожей запищал телефон. На неурочный звонок Эльфенок привычно дернулась. С некоторых пор она очень не любила такие звонки. Но ничего страшного ей не сообщили. Звонила Жанна.
- Я хотела спросить, у тебя нет случайно отвертки?
- Отвертки? Вообще-то есть. Тебе какую, крестовую, или простую?
- Пожалуй, обе, - подумав, ответила Жанна.
- А что у тебя случилось-то? У Глюка руки отсохли? - поинтересовалась Эльфенок. Может, не стоило так резко, но она слишком не любила Глюка и голова другим была занята.
- Ничего. Просто маленькая коммунальная авария, - уклончиво ответила Жанна, - Можно зайти к тебе за отверткой?
Эльфенку не нравился ее голос, слишком ровный, натянуто-спокойный. Черт подери, не иначе как эта скотина Глюк Скайуокер опять ей нервы истрепал. Даже по телефону слышно, что дышит она с присвистом. Государь в свое время Эльфенку объяснял, что такое астма. Нет, позволить Жанне тащиться сюда из центра - это будет чересчур.
- Не надо никуда ходить. Давай сама зайду. Я все равно в центр собиралась, вот и закину, - на ходу соврала Эльфенок. Ей не нужен был никакой центр, но Жанна может в последний момент отказаться от помощи. У нее же постоянный страх быть всем в тягость, который Глюк, к слову сказать, успешно поддерживает, - Еще что-нибудь нужно?
- Не знаю, - отвечала Жанна растерянно, - наверное, больше ничего. Дальше я сама.
- Ну, тогда жди. Отбой.
«Сама она, как же. Ох уж мне эти девы трепетные!» Эльфенок даже удивилась. Так подумал бы Нарендиль, ее альтер-эго, существо ныне покойное. Гляди ты, привычка осталась. Ладно, опция «мужчина в доме» сейчас только на руку. Что же там случилось у Жанны? На всякий случай Эльфенок прихватила плоскогубцы, моток проволоки и мультитул — складной нож с кучей дополнительных мелких инструментов. Покидала в рюкзачок, с которым на работу ходила, и выскочила из дома.
Жанну Эльфенок застала на улице. Она сидела в своем палисадничке на скамейке, закутавшись в вытершуюся серую шубу, которую уже давно не носила «на выход», и спрятав лицо в поднятый воротник.
- Будь здорова, леди, - кивнула ей Эльфенок, распахивая калитку, - Ты чего мерзнешь?
- Так, не хочу дома сидеть, - махнула варежкой Жанна, - Извини, пожалуйста, что я тебя дернула. Я ненадолго у тебя отвертку одолжу, там чуть-чуть.
- Да что у тебя стряслось-то? - не выдержала Эльфенок, - Ты чего сидишь у собственного порога как бедная родственница? Потолок упал или... воры влезли? - последнее она произнесла уже озадаченно, потому что заметила, что вместо замка в двери зияет круглая дырка.
- Нет, к счастью не воры, - ответила Жанна, равнодушно взглянув на дверь, - Я Люка выгнала.
Она сказала это так просто, как говорят о мелких житейских неприятностях. Вроде, «у меня убежало молоко» или «я разбила стакан».
- Опаньки! Барук твою в казад!(60) - Эльфенок подошла к двери, колупнула пальцем дыру от замка, - Давно пора было. А замок он что, на память прихватил?
- Если бы только замок.
Эльфенок не стала дослушивать, распахнула дверь и шагнула в квартиру. Коридор был темен, после улицы она ничего не могла разглядеть в нем и ощупью потянулась к выключателю.
- Осторожно! - крикнула ей Жанна, но поздно. Эльфенок, выругавшись, отдернула руку и протрясла в воздухе сведенной от удара током кистью. Выключателя не было, торчали голые контакты.
- Это он здесь что ли все поотворачивал? - спросила она, нашаривая в рюкзачке фонарик.
- Почти все. Все, что вроде бы когда-то сам ставил, - объяснила Жанна, - Понимаешь, когда он сказал, что забрал все свои вещи и ничего моего ему не надо, я как-то не думала, что он вот так вот... Лампочек, кстати, тоже нет. Я их уже купила, но вворачивать бессмысленно. Выключатели-то сняты.
Луч фонарика метнулся туда-сюда по облезлому потолку в рыжих разводах. Эльфенок выдохнула сквозь сжатые зубы.
- Леди Жанна, в порядке исключения, разреши мастеру материться. Иначе работа не спорится.
- Валяй, - она кивнула, - Я тоже уже много интересных слов вспомнила, пока никто не слышал. Противно было дома сидеть, - добавила Жанна, - Словно обыск был у меня. Ну, ты сама посмотри.
Посмотреть было на что. Эльфенок помнила квартиру Жанны, конечно, несколько облезшую, потому что болезнь не давала той белить и красить, но уютную и чистую. Жанна обожала комнатные цветы, а линялые обои завешивала самодельными лоскутными ковриками и картинами из засушенных цветов под стеклом и скотчем. Ее дом напоминал что-то вроде большой выставки школьных рукоделий, с гербариями и вышивками. Выходило у Жанны не так ловко, как у Фрейи, наивно и простенько, но приятно, и пестрота глаз не резала.
Погром в двух комнатах и длинном узком коридоре, в который выходили все двери, был страшен. Книжные полки сняты, все до последнего винта вывернуто из стены. Вместо розеток торчат провода, вещи на полу, посреди комнаты разобранный на части стул, сидение отдельно, спинка отдельно. Половина картин и ковриков снята и свалена грудой в углу.
Эльфенку даже ругательства не шли на ум. С Глюком они были не то чтобы совсем враги, но относились друг к другу без приязни. Когда-то она искала у него совета, как разобраться с собственной квентой и биографией. Глюк колдовал и видел невидимое, так, во всяком случае считалось. Она напрямую спросила его, как Нарендилю ужиться в мире людей. Но Глюк в Нарендиля вообще не поверил. «Ты как плюшевый пистолет — форма есть, а выстрелить нельзя. Это все ваши фантазии, воины вы там или маги. В нашем мире эльфы вообще не живут. И мужчиной ты быть не можешь, непонятно, зачем ты вообще отрицаешь в себе женское естество. Все твои попытки учиться фехтовать или работать с железом - это попытка обмануть себя. Ищи дальше», - пространно объяснил Глюк. Он нарочито обращался к Эльфенку в женском роде и недоуменно пожимал плечами, когда его поправляли. Похоже, ему нравилось откровенно дразнить ее. После такого о хороших отношениях не шло и речи. Ведь даже та часть тусовки, которая в принципе без симпатий относилась к понятию «прошлая жизнь» или «квента» и отказывала нистанор в праве на существование, как-то при этом мирилась и с прозвищем Эльфенка, и с ее манерой называть себя. Правда, был Конунг с этим идиотским пари на шлем, но что с него возьмешь? За Тхури он и вовсе доспехи обещал, правда, потом так и не отдал.
Но ладно она сама, ладно тусовочные разногласия. Зачем Люку мелко, по-подлому мстить такому тихому безответному существу как Жанна? И ведь догадался ударить по самому больному месту — по ее дому. Уж ему-то должно быть хорошо известно, как трепетно относится Жанна к своему жилью, с тех пор, как перебралась сюда от тети с дядей и зажила своим умом.
- Инструментов теперь тоже нет, - Жанна указала на пустой ящик стола.
- Сволочь! Ноги выдерну, у...шлепку! - не выдержала Эльфенок.
- Не пачкайся. Помоги, если можешь, выключатели поставить. А дальше я сама. Лампочки я купила. Через два дня аванс, еще что-нибудь возьму.
- Ты же электричества боишься, - вспомнила Эльфенок, роясь в рюкзаке, - Как ты собиралась все это чинить?
- Как-нибудь. Не век же сидеть на чужой шее. «Возьмите нас на руки, на шею мы сами влезем». Не хочу!
- Какой урод тебе это сказал? - прорычала Эльфенок, балансируя на шаткой табуретке и пытаясь вернуть на место патрон для лампочки под потолком.
- Неважно.
- Хватит делать из себя жертву, леди! - отрезала она, - Лучше стул придержи. Сейчас мы им устроим день феминизма!
Никогда Эльфенок не работала с таким свирепым задором. На одной злости вгоняла в стену длинные винты, возвращая на место полки. Вкрутила лампочки, поставила на место все розетки и выключатели. Отправила Жанну в хозяйственный магазин за паклей и резиновыми прокладками, заменила все краны в кухне и ванной. Полки на место, шкаф на место, картины на место. От напряжения ломило пальцы, но Эльфенок торопила себя, вымещая на работе распиравшую ее злость.
Ее настроение передалось и Жанне. Она яростно отдраивала полы, стараясь чаще менять воду, запустила стирку, отправив туда все, что валялось на виду, и простыни, и скатерти, и кухонные полотенца.
Стиральная машинка в ванной урчала, как мотоцикл, новые лампочки исправно светили, книги и вещи вернулись на свои места. Жанна сидела на краю дивана в большой комнате, с нее градом валил пот. Эльфенок выглядела немногим лучше. Она плюхнулась прямо на пол и рванула через голову рубашку — жарко.
- Ну что, леди, тебе легче? Вытравили вражеский дух?
- Вполне, - Жанна кивнула, - даже дышится сейчас нормально, - А то пришла и как заложило. Спасибо, Нарендиль. Не знаю, сколько бы я одна тут корячилась.
- Да я-то что. Тебя главное разозлить, а там за тобой на бешеном мумаке не угонишься! Вот только Нарендиля больше нет.
- Ой, - Жанна взглянула на нее почти испуганно, - как нет? А кто есть?
- Я есть, - ответила Эльфенок серьезно, - Не пугайся, оно на самом деле так. Ну, не прижился он тут.
Жанна вздрогнула. Она подошла и села рядом с Эльфенком на пол, поджав ноги.
- Это когда тебя искали?
- Ага. Только не спрашивай, что случилось, ладно? Все нормально, ты не дергайся. Так и должно быть, он бы все равно ушел так или иначе. Илмар видел, как, а больше никому не надо.
- Мне Магистр сказал, что тебя нашли, - ответила Жанна, - Ладно, я не стану спрашивать. С тобой правда все в порядке?
- Все. И со мной все, и с Государем, по счастью, тоже все в порядке, за что я буду говорить спасибо всем богам, сколько их ни есть. Но Роланду прежде них.
Жанна схватилась за голову:
- Не пугай! С ним что случилось?
- Стараюсь не пугать, - честно ответила Эльфенок. Но когда она рассказала, за что именно собирается благодарить вышние силы и тамбовскую скорую, Жанна побледнела и полезла за ингалятором. Это оказалось для нее слишком.
Жанна не из тех девиц, что напоказ в обморок падают. Просто впечатлительная очень. У нее и приступы-то на нервной почве. Говорят, это все после того, как родители на машине разбились.
Пришлось застрять еще. Окна пооткрывать, усадить Жанну удобнее, заставить сунуть ноги в горячую воду. Короче все, чему ее Юрка когда-то учил.
- Кому нельзя было напрягаться, а? - ворчала Эльфенок, - Сиди теперь, оживай. Вот что я Государю скажу?
- Ничего не говори. С ним правда все в порядке?
- Теперь уже да. Через пару дней есть шанс прийти и убедиться. Весь клуб хочет передать ему привет. Внутрь всю толпу не пустят, понятно, но мы придумали как сделать, чтобы все друг друга увидели, и он нас, и мы его, - рассказывала Эльфенок, - Идем с нами? Только больше так не надрывайся, хорошо?
- Ага, - Жанна кивнула, - не буду. Слушай, что же это за год такой? Все падает, все рушится. Рыбка ушла... Наша Рыбушка... Теперь вот, пожалуйста. Чудом мимо пронесло. И все куда-то подрываются, все бегут, все сыпется.
- Год паршивый, - согласилась Эльфенок, - Но он уже скоро кончится. И потом — Государь наш живой, обошлось ведь. А что все бегут, так бежит тот, кому туда и дорога. Думаешь, по Локи на тусовке кто-нибудь будет скучать? Про Глюка я вообще молчу. Если еще и он из Тамбова свалит, это будет лучшим новогодним подарком. Заявление-то подала?
- Подала, - Жанна вытерла ладонями мокрый лоб, - двадцатого января получаю свидетельство, и провались оно все.
- Так мы с тобой еще отметим день твоей свободы. А раз так, чего хлюпать. Главное, мы все здесь. Пусть проигравший плачет. У тебя еда в доме есть?
- Ты голодная?
- Не я, а ты.
- У меня все готовое, - Жанна опустила босые ноги из ведерка с горячей водой на брошенное на пол полотенце, - Все, вроде отдышалась. Спасибо. Не стоило тебе так из-за меня. В первый раз что ли? Я тебя сейчас сама накормлю, только умоюсь. Ой, мокрые мы с тобой обе, страшные, все в пылище.
- Две ведьмы поколдовали, - подмигнула ей Эльфенок, - Значит умываться и обедать. Магия — штука затратная. После нее офигеть, как жрать охота.
Через час они сидели в большой комнате, сушили мокрые после мытья волосы. У Эльфенка вихры короткие, их растрепать посильнее — вот и высохли. Жанна сидела на низкой скамеечке перед зеркалом, аккуратно разбирая гребешком мокрые пряди, спадавшие до талии. Эльфенок любовалась и завидовала: вот же дано человеку от природы. Посмотришь, сразу видно, что женщина. Дама. Плечи покатые, округлые, никакой угловатости, вся из плавных линий. Двигается мягко, говорит негромко. Большеглазая, с маленьким округлым личиком, не полная, Жанна поменьше Фрейи будет, а скорее округлая. На старых картинах таких дам рисовали. В ее руках легко представить себе и пяльцы, и букет цветов, и веер. Женственность наполняла ее, как молоко наполняет кувшин — до краев.
- Нарендиль ушел, а я таких комплиментов говорить не умею, - не удержалась Эльфенок, - Про твои волосы надо стихи писать, не вздумай стричься!
- Какие там стихи, - Жанна придирчиво разглядывала свое отражение, - я разъелась как колобок, - она хлопнула себя ладонями по бокам, - взглянуть страшно. Вроде и ни ем почти, а прет, как на дрожжах.
- Не сочиняй! - запротестовала Эльфенок, - Это тебе тоже Глюк наговорил? Тогда я его точно придушу. И вообще, взгляни хоть на Фрейю — кругла как пышка, а ей идет. Сигрун тоже вполне себе валькирия. А у тебя так вообще ничего лишнего. Если хочешь знать, это самый роскошный типаж, как в эпоху Возрождения. Это меня придется искать граблями в брачную ночь, если между зубьев не проскользну.
На последней фразе Эльфенок неожиданно смутилась. Она вспомнила, что в последнем случае никого искать не понадобилось. Хотя они же с Илмаром оба худые.
Эльфенок подошла к зеркалу и тоже глянула. Поморщилась:
- Воробей ощипанный. Ни кожи, ни рожи.
- Это ты на себя наговариваешь, - голос Жанны вернул ее к действительности, - Ты легонькая, как перышко, как эльфу и положено.
- Угу, перышко. Одни ребра. Фигуры нет, груди нет.
- Есть, только носить не умеешь, - ответила ей Жанна и сразу прижала ладонь к губам. Не обидела ли нечаянно? Но Эльфенок не думала обижаться, только отмахнулась, как дескать можно носить то, чего нет.
- Нет, есть, - уперлась Жанна, - Хочешь — докажу?
Похоже, Жанна, к которой давно не заходили гости, соскучилась по возможности хлопотать над кем-нибудь. В другое время фиг бы Эльфенок позволила засунуть себя в платье, хотя бы и в шутку. Но ради спокойствия подруги (пусть хоть этим отвлечется) она согласилась.
- Я из него все равно вытолстилась, - сказала Жанна мягко, - А ты посмотри, ну что тебе стоит.
В самом деле, ничего. Платье, щипцы для завивки, брови подвыщипать. «Ну представь, что ты на игре!» Представила, так уж и быть.
Из зеркала глянула на свет довольно милая, немного ошалевшая девица, с короткими волнистыми волосами и большими удивленными глазами. Моргнула. Поднесла ладонь к щеке.
- Ну как?
- Непривычно. Никак не дойдет, что это я, - сказала Эльфенок растерянно.
- Это тоже ты, - отвечала Жанна, - просто другая часть тебя. А мы с тобой ее сейчас отмыли, причесали и вытащили на свет. Нельзя же было ей столько времени пылиться в чулане. Нравится?
- Не знаю, - Эльфенок неумело расправила складки длинной юбки, - Я же сто лет платьев не носила.
- Тебе в самом деле идет, - Жанна снова полезла в шкаф и стала вытаскивать вещи с полок и вешать их на распахнутую дверцу, - Прикинь еще вот это. Эту юбку я вообще почти не носила. Понравится — заберешь. Будешь знакомиться со своим новым лицом, если захочешь.
Эльфенок колебалась. Она действительно уже года три не носила ни платьев, ни юбок. Мужские рубашки, свитера и джинсы составляли ее гардероб, и кажется, ничего сверх и не требовалось. Потом сдалась. Отражение в зеркале не привело в восторг, но оно было новым и интересным. Ради этого можно было и рискнуть вернуться к давно и прочно отринутой ипостаси.
Похоже, Жанна искала любого способа сказать «спасибо» за спасение ее разгромленного дома. Интересно, кто ей ляпнул, что она де любит сидеть на чужой шее? Вряд ли Глюк. Иначе бы она не реагировала на это так болезненно. Не иначе, на тусовке кто сморозил, там таких умников вагон и маленькая тележка сыщется. А платья...
Когда Эльфенок еще не была Эльфенком, ей очень много твердили о том, что и кому должна настоящая женщина. Так много, что с этого и божья коровка взбесится. Мачеха мнила себя великим экспертом по «женщинам, которые должны». Но когда Эльфенку намекнули, что она должна оставшийся в наследство дом вручить сводному брату, поскольку «мужчине нужен простор», Эльфенок тоже взбесилась. И слово «настоящая женщина» хотелось содрать с себя с кожей. Благо у нее появилась компания, где женщиной можно не быть. Так родился Нарендиль. Воин и оружейник, настоящий мужчина, умеющий держать свое слово. Оруженосец Государя. Кто появился на свет теперь и как обращаться с этим новым существом, Эльфенок пока не знала.
- Погляди, ну хорошо ведь? - Жанна, войдя во вкус, снова тянула ее к зеркалу, - Такая юная эльфийская дева, просто прелесть.
- Несовершеннолетняя, - съязвила Эльфенок, - мне нельзя продавать пиво и ходить на фильмы для взрослых.
- Эльфы ведь не пьют пиво.
- Зато я его пью. Правда, сейчас настроения нет. Прости, Жанна. Оно и в самом деле все клевое. Но я до сих пор не знаю, что я вижу в зеркале. Наверное, мне не стоит на тебя это вешать. Просто пока я не разобралась.
- Вижу, - Жанна задумалась. Прибрала просохшие волосы в узел, поднялась, - Пойдем на кухню. Надо хоть бутербродов сделать. Что сидеть натощак?
В заново прибранной кухне, за маленьким столом, еле-еле вмещавшим чайник, две чашки и тарелку, они пили чай, ломали хлеб кусками и обмакивали в блюдце с вареньем.
- Я не знаю, как тебе помочь, - говорила Жанна, и голос у нее был виноватый, будто она обязана была непременно знать и сделать, - но я знаю, кто может.
Эльфенок машинально вертела в руках свою отвертку, которую так и не убрала в рюкзак:
- Не просить помощи, выгребаться сама. Москва в меня это крепко вбила.
- Да забудь ты про московскую тусовку! - Жанна поднялась и обняла ее за плечи, - Радость моя, ну вытряхни ее из себя. Да и там есть нормальные люди. Ты Мойру знала?
- Только один раз на игре пересекались. Ну, она тоже много говорила о самостоятельности. Дескать, мир может дать тебе все, но прежде пойми, чего ты хочешь и вырасти настолько, чтобы суметь взять.
- Скорее, каждый получает то, чего по-настоящему ищет. Но за все ты платишь. Идешь по головам — расплата будет жестокой. Научишься понимать мир — он сам тебе все даст.
Жанна убеждала ее и сама верила и не верила. Мудрая Мойра говорила много правильного и полезного тогда. Только вот почему она, Жанна, так и не сумела ничем воспользоваться, и прошло еще целых два года, прежде чем она решилась что-то менять? Беседа со старым другом отвлекала, не давала думать о собственных бедах. Добро бы просто тосковала она по своему Люку, это можно было бы еще понять. Но горчило на душе не из-за того, что ушел человек, давно ставший чужим в ее доме, а в принципе из-за того, что нет никого, кто стал бы здесь настолько своим. И едва ли хватит сил еще раз подпустить кого-то так близко.
- Пойми его, как же, - Эльфенок зябко поежилась, хотя в кухне было тепло, - Для начала бы понять, что я за зверь. Видишь ли, я всю жизнь была уверена, что любить меня нельзя. Со мной можно ходить в разведку, пить, в принципе, со мной можно даже спать. Но любить... Были люди, которые меня понимали. Но я не представляю, чтобы я была просто кому-то нужна, потому что я это я.
- А теперь уже не уверена? «Имя, сестра, имя».
- Потом. Не могу. Пока я ничего не понимаю. Скажи, Фрейя у нас еще гадает?
- Фрейя всегда гадает. Но почему не Маглор?
- Не надо. Мне и так муторно вешать на людей свои проблемы. Я вообще думаю, не пора ли к психиатру. Благо мне тут предлагали сразу двух, с посылом, что это «очень веселые ребята». Я должна разобраться сама. За меня на этот вопрос никто не ответит.
- Ты воин. Но помни, что на Темных Владык в одиночку не ходят. Плохо кончается.
- Вот на них-то как раз в одиночку и ходят. А потом прилетают орлы. Вся темнота сидит внутри, вот здесь, - Эльфенок шлепнула себя по лбу, - с ней и надо как-то разобраться.
- Да все на самом деле просто. Каждый хочет, чтобы его любили. И любить сам. Иначе в тебе все перекипит. Как забытый кофе на плите. И будет невкусная бурда. Но дальше я ничего не подскажу. Потому что я для себя пока не нашла ответа.
- Не нужно подсказывать. Я пойму сама. Может быть, уже скоро.
Эльфенок ушла домой только к вечеру, когда убедилась, что Жанна успокоилась, а Глюк не собирается возвращаться и доламывать то, что не успел. Велела ей звонить и пообещала в случае чего с мечом явиться. Уже на улице вспомнила, что меч так и остался у тамплиеров, а раз сама отказалась, назад брать поздно. Обидится клинок. В присутствие личности в оружии Эльфенок верила даже перестав быть Нарендилем.
Выйдя от Жанны, Эльфенок только на квартал отошла, когда приметила очень знакомую фигуру в серой потрепанной куртке. Вот как знала, что стоит еще задержаться!
- И куда это ты собрался? - голосом, не предвещающим ничего хорошего, спросила она Глюка и преградила ему дорогу, - Еще не все раскурочил?
- Не твое дело! - буркнул тот, - Дай пройти, мне некогда.
- Зато у меня есть время. И туда ты больше не войдешь! - сквозь зубы отрезала Эльфенок. Она уже приготовилась драться. Глюк — персонаж рыхлый и трусоватый, но все-таки парень. Будь на месте Эльфенка Юрка или, не дай бог, Магистр, Глюк, вероятно, дал бы деру. Но с Эльфенком он может попробовать сцепиться. Хорошо, что рюкзак за спиной, руки не заняты.
Однако лезть в драку Глюк не спешил. Он даже слегка попятился.
- Ты ничего не знаешь, - произнес он глухо, - я ничего не хочу там ломать, даже наоборот. Я хочу попробовать восстановить наши отношения. Мы с Жанной, наверное, друг друга не понимали, возможно, я не тот, кто ей нужен. Но я никогда ей не хотел...
- Поэтому разнес ей полдома, включая розетки?! - рявкнула Эльфенок.
- Не кричи на меня, - Глюк насупился, - не разнес, а забрал то, что когда-то сам принес в этот дом. Когда я это делал, я считал, что поступаю правильно. Но потом понял, что это не так. Ты что, ей уже все поставила на место?
- Спохватился! Конечно, я все вкрутила, - ответила Эльфенок и продолжила резко, с каждой фразой делая шаг вперед и оттесняя Глюка с улицы. Тот даже не сопротивлялся, отступал молча.
- Ты что думаешь, ей так в кайф будет видеть тебя еще раз? Слушай, Глюк, вот я одного не понимаю, дебил ты или сволочь? У тебя жена — астматик, у нее приступы на нервной почве. Ты это знал с самого начала. И какого х... ты три года мотал ей нервы с этой психоделикой и прочим прикладным колдунством? А уж идея поменять ей препараты на дешевые - это вообще за гранью. Я до сих пор не знаю, как Государь тебя тогда не прибил. Сам бы ты до такого не додумался. Тхури научила?
- Ничему она меня не учила, - Глюк опустил глаза. Эльфенок слегка удивилась: она скандала ждала, а он так быстро начал оправдываться, - она только сказала, что действующее вещество везде одно и то же. Я думал, она знает, что говорит. Да, я ошибся. За это я уже просил у Жанны прощения, и она меня поняла.
- ….! Это еще год назад Государь посоветовал Тхури повесить диплом в сортир! - взорвалась Эльфенок, - Знает она! Ты что, забыл, как через нее Глорфиздяй чуть без руки не остался! Змейка укусила! Два дебила — это сила, ага. Ты и Тхури кого угодно сведете в могилу! Колдуны, б..! Да для вас и три буквы на заборе — пентаграмма! Слушай, Глюк, вот как хочешь, но к Жанне я тебя не пущу. А если узнаю, что ты к ней сунулся, я тебя урою! Пускай отсижу, но больше ты туда не явишься!
Глюк отступил еще назад. Эльфенок сообразила, что все это время он старался держаться от нее на расстоянии. Да ведь он боится! Боится драки, боится даже Эльфенка, хотя он и сильнее. Наверняка, квартиру Жанны он при переезде разнес сгоряча, от обиды, а теперь пытается все исправить по-тихому, прекрасно зная, что мягкая и тактичная Жанна не очень умеет отказывать, когда у нее просят прощения. Наверняка рассчитывал, что уговорит ее никому ничего не рассказывать, ведь Жанна очень не любит трепаться о семейных делах. Не начни Эльфенок выяснять, на кой ей понадобилась отвертка, она так бы и возилась со всем одна. А еще Жанну легко пробить на жалость, есть за ней такое. Похоже, на это Глюк и надеялся.
- Ладно, - сказал Глюк обиженным тоном, - если ты все там прибрала, я к Жанне не пойду. Но ты... можешь ей сказать, что я перед ней очень виноват и все еще люблю ее? Я больше никого не потревожу, может быть, вы все даже больше обо мне не услышите, - Глюк порылся в сумке и достал сложенный вчетверо тетрадный лист, - Вот, передай ей. Тут я все написал. Мне очень нужно, чтобы мы не были врагами. Идти по Пути с грузом чужой ненависти очень тяжело.
- Дай сюда, - Эльфенок забрала у него письмо и сунула в карман, - Если пропадешь, плакать никто не будет. Можешь хоть утопиться. Один урод уже в Москву свалил, если еще и тебя не будет на тусовке, все только выдохнут. Все, вали отсюда. Узнаю, что шлялся к Жанне — можешь даже не молиться. Вы... у, высушу и подарю Тхури для гербария.
Когда Эльфенок убедилась, что Глюк свалил и точно направился не к дому Жанны, она вытащила из кармана его письмо и, не читая, разорвала на мелкие клочки.
Как же, любил он! Пожрать на халяву, вот что он любил! А кто плакался в юбку Тхури, что жена задолбала, что она не хочет бегать в пять утра и медитировать под ракитовым кустом при нуле по Цельсию? Вот после каких задушевных бесед Тхури и несла по тусовке, что мол Жанна любит, чтобы ее, такую несчастную, все жалели.
Да пес с ней, с Тхури, ей один хрен, о ком языком чесать. Если Тхури послушать, то Эльфенок в Москве натурально по девочкам ходила и даже состояла в подобии брака. Анекдот со змеей, который в сердцах помянула Эльфенок, был ей знаком только по рассказам. Но случай этот два года назад опозорил Тхурингветиль на всю тусовку. Дело было на «костровой». Эта игра, изобретение местных мастеров, заключалась в посиделках у костра в ночном лесу, когда каждый костер трактуется как один из фантастических миров со своими законами и обычаями. Этакий полигонный вариант любимой многим игры в «перекресток миров». Юрка заехал туда в качестве полигонного медика и сам почти не играл. Но мастерский лагерь был далеко. Поэтому когда вечером первого дня испуганный и от страха протрезвевший Глорфиздяй заорал на весь лагерь: «Лекаря по жизни!», желающих бежать в «мастерятник» не нашлось.
А Глорфиндейл-глорфиздяй-и-распиндейл предъявил товарищам по команде дохлую змею и заявил: «Чуваки, сделайте что-нибудь, она меня, кажется, укусила».
На правой руке горе-колдуна (Глорфиздяй заехал на игру магом из «Dragon Lance”) действительно имелось что-то похожее на укус. Вот только с обидчицей он расправился так качественно, что головы почитай что вовсе не было. Поди узнай, были там ядовитые зубы или нет.
Народ смутился: прежде никто и никогда не встречал на полигоне никаких змей. Потом решили далеко не ходить, а найти Тхури, благо ее палатка стояла в том же лагере. В конце-концов, человек окончил медучилище.
Тхури отыскали, показали ей Глорфиндейла. Потом показали то, что осталось от змеи.
- Гадюка! - вынесла свой вердикт Тхури, - Глорфиндейл, ты идиот. Тебе нельзя пить, на пьяных змеиный яд действует сильнее.
Глорфиндейл испугался не на шутку. Он хотел сам бежать в мастерский лагерь, но Тхури эти попытки пресекла, объяснив, что бегать укушенному тоже нельзя — яд будет распространяться быстрее.
- А что делать-то? - спросили ее обитатели лагеря.
И Тхури объяснила, что вообще-то, сейчас уже почти сентябрь, гадюки не так активны, поэтому хватит и первой помощи: надрезать место укуса, выжать побольше крови, чтобы удалить яд. Ну, для верности можно потом еще и прижечь. И самое главное — алкоголь отныне для Глорфиндейла под запретом дня на три минимум.
Лагерь стоял далеко от мастерской поляны, сухой закон там блюсти никто даже не пытался. Трезвых, включая Тхури, в команде уже не было. А потому рассуждать долго товарищи Глорфиндейла не стали: уложили его на «пенку», заломили правую руку за спину, чиркнули по ней пару раз прокаленным на костре ножом, выжали крови сколько сумели и прижгли зажигалкой. Тхури сама наложила повязку и голосом доктора Ливси из «Острова сокровищ» заявила, что слово «водка» и слово «смерть» для Глорфиндейла будут теперь значить одно и тоже. Тот пообещал блюсти трезвость.
Глорфиндейл честно держал слово часов до двух ночи. Потом понял, что больше так продолжаться не может: рука болела уже совершенно не по-человечески, а подвыпившие сотоварищи смотрели десятый сон. Страдая, он сунулся в первый попавшийся чужой рюкзак, в надежде найти аптечку и анальгин. Но нашел бутылку коньяка, и голос разума почти моментально заткнулся. Добыча была вскрыта и высосана до капли. От выпитого руке резко полегчало, и пострадавший решил, что укус змеи осенью, это и в самом деле не такая уж опасная штука. После чего уснул сном праведника.
Утром лагерь был вновь поставлен на уши. Глорфиндейл сидел у костра и громко жаловался на жизнь, баюкая пострадавшую конечность, которая за ночь распухла и не лезла в рукав.
Тхури с утра пораньше успела смотаться из лагеря по своим ведьминским делам, поэтому перепуганный народ не стал полагаться на милость судьбы и послал гонца в мастерский лагерь.
Прибежавшему к костру Юрке показали сначала змею. Он взглянул на тушку бедной рептилии и сказал:
- Водяной уж. Зачем зря тварюшку загубили?
Потом вытащили сныкавшегося было в палатку Глорфиндейла. Последовала короткая немая сцена. А после...
До сих пор в тусовке думали, что Государь материться не умеет. Оказалось зря. Если убрать из его недолгой, но полной эмоций и анатомических терминов речи все лишнее, выходило так: змея не ядовитая, хотя и кусается. Те идиоты, которые попытались так разбираться с этой царапиной, внесли инфекцию, а ожог усугубил дело. Глофиндейлу надо прекращать скулить и срочно валить первым автобусом в город, в травмпункт, чтобы нормально обработать рану, чего на полигоне не сделаешь, а заодно прививку от столбняка получить. Ну, и завязывать пить. Причем вообще. Лучше через общение с нормальным наркологом.
Узнав, кто ухитрился дать такой «мудрый совет» по змеям, Юрка на весь лагерь заявил, что Тхури может вешать свой училищный диплом в сортир. На этой фразе виновница переполоха и вышла из леса со своими травками. Попытка поскандалить ни к чему не привела, и разозленная Тхурингветиль заявила, что проклянет обидчика. Так Государь нажил себе на тусовке смертельного врага, чего, похоже, даже не заметил или внимания не обратил. А перепуганный Глорфиндейл честно выполнил все его советы, кроме последнего.
***
«Сволочь! - Тхури с такой яростью швырнула телефонную трубку, что от нее отлетел кусочек пластика, - Алкаш!»
Она отпихнула от себя телефон, отбросила в сторону попавшую под руку книгу и со злостью шарахнула кулаком по столу. Потрясла в воздухе ушибленной рукой и выругалась.
Глорфиндейл, скотина пьяная! Чертов алкоголик, надо же так ее подставить. Летучая мышь Моргота вскочила из-за стола, пнула стул и с размаху плюхнулась на диван. Ее распирало от злости. Глорфиндейл, придурок, оказывается, все не так понял. Никого на тусовке не убили, он даже не знает, была ли вообще там драка, не говоря уже о ножах. Слышал что-то где-то, сам не понял что. А она тоже хороша, надо было проверить. Так нет же, поверила на слово и теперь влипла хуже некуда. Вот кто ее за язык тянул откровенничать, сообщать Тариэль, что проклятье сработало, да так, что аж самой страшно? Вот кто, спрашивается?!
Теперь все начнется по новой. Тариэль первая объявит Тхури дурой и сплетницей, у Галадриэли месяца два не появишься, королева таких приколов не любит. И все почему? Потому что Глорфиндейл что-то там узнал по пьяной лавочке и понес по тусовке, а Тхури имела дурость ему поверить. Ну ладно, Тариэль, с этой она как-нибудь разберется. Вот Гвен выдавать эту новость ей совсем не следовало. Этот ребенок еще не умеет бояться. Для нее магия — игрушки, игровые сертификаты с печатью. Она Тхури просто не поверила и разозлилась. В итоге от этой бесцветной деточки Тхури огребла так, как не огребла бы даже от Эарин. Ух ты, оказывается, этот котенок кусаться умеет! А мы и не знали. Плохо то, что девочка наверняка разболтает об их разговоре по всем знакомым. Это может серьезно навредить.
Тхури подняла с пола книгу, которую сама же скинула со стола, и отложила, скривившись. Какие теперь могут быть руны? И вообще, книга, похоже, несчастливая. Только позавчера ее за эту чертову книжульку отчитали как школьницу и пригрозили выгнать с работы. Директор аптеки — стерва! Можно подумать, другие ничего не читают, когда нет клиентов. Почему-то Барбару Картленд сменщице можно, а ей руны — нельзя. Раскричалась так, что покупателям, наверняка, было слышно. «Еще раз увижу эту оккультную дрянь — можешь писать заявление!», «нам не ведьмы нужны, а провизоры». И ведь может ее выставить, зараза такая, за примером далеко ходить не надо. Пожилая аптекарша почитывала на досуге брошюрки про лечение настойкой золотого уса и яблочным уксусом, да посоветовала их паре постоянных клиенток из числа бабушек, у которых болит все и сразу. Директор уволила ее тот час же, как узнала, да еще и трудовую хотела испортить, хозяин аптеки заступился, дескать, что скандал делать, пусть уходит так, все равно тетке на пенсию пора. А все почему? Не любят люди нетрадиционного, отличного от их картины мира, вот и стараются извести везде, где видят. И потому эти ограниченные люди постоянно мешают жить тем, кто имеет какие-то способности. Вроде Тхури. Ей они очень мешают.
Тхури сунула книгу на полку, в задний ряд. Хотя она уже отучила мать рыться в ее вещах, но руководства по рунам, картам таро и все такое прочее лучше на глазах не держать, а то нотаций не оберешься. Мать и так периодически «дает жизни», то ей кажется, что Тхури в секту попала, то начнет нудеть, почему она до сих пор не замужем (да за кого тут выходить-то?), то наоборот, что слишком много проводит времени вне дома и наверняка с парнями. Блин, да она бы хоть определилась, чего ей надо, чтобы Тхури привела ей зятя в дом, или окочурилась здесь в кромешном девстве.
Ну почему, почему все так паршиво выходит? Может, на нее кто-то порчу навел? Вряд ли. Здесь, кроме этого тусовочного алкаша и ее собственной доверчивости других причин нет. А тусовка не простит. Люди сволочи, но им приятно думать, что кто-то оказался сволочнее их самих, на этом фоне легко выглядеть белыми и пушистыми.
Тхури поджала ноги и сгребла в охапку подушку, оперлась на нее подбородком. Что же за жизнь такая? Оторви и выброси! Ладно, пусть этот тусовочный гений жив, хрен с ним. Вообще-то, она его не насмерть проклинала, а так, на неприятности в работе или личной жизни. Хотя кажется, никакой личной жизни у Юрки нет. Уж Тхури бы точно знала. Даже с Жанной у них ничего. Тхури полгода потратила, чтобы подружиться с этой дурехой, но зато знала все точно. Ну, впрочем, Юрка — парень красивый, может выбирать, с чего бы он вообще на Жанну клюнул? Вечно хнычующая толстушка, тихая и неприметная как мышь. Она его скорее с чисто профессиональной точки зрения интересовала. Хотя какой тут профессиональный интерес, к барлогу? Он же хирург. Может, Тхури что проглядела, и пытался он за этой тихоней приударить? Жанна вообще забавная, милая такая, как плюшевая игрушка. И характер у нее тоже плюшевый — и захочешь, так нигде не оцарапаешься. На ней интересно было всякие психологические заморочки отрабатывать. Тхури не зря столько книг проштудировала. С Жанной прикольно выходило. И модули водить с ней было интересно. Жанна любила ходить в роли храбрых воителей, которые все готовы разнести стохитовым мечом. В ее исполнении выходило комично. Похоже, сублимировала, бедная, собственную слабость. А уж когда она попросила помирить ее с Люком...
Тхури невольно улыбнулась. Эксперимент удался на ура, вот только до сих пор непонятно, кто из них с Тариэль выиграл пари. Тариэль поставила сотню, что Жанна и Люк разведутся до нового года. Осталось две недели, похоже, Тхури хоть здесь выигрывает. Но устроить этой парочке очную ставку! О, Тариэль чуть от зависти не треснула, когда Тхури в лицах пересказывала ей эту сцену. Как они друг на друга орали, Жанну чуть приступ не хватил. Тариэль на такие страсти в «Золотых листьях» не полюбуется, там Берсерк за Гэлюшкой как собака бегает, скучно уже смотреть.
Правда, теперь Жанна ее на порог не пустит, но невелика потеря. Тхури, собственно, нарочно разнесла по тусовке кое-что про семейные дела этих голубков, чтобы оба от нее отвяли. Люк стал слишком зануден, а с Жанной она с самого начала не собиралась надолго сходиться.
Но что теперь делать? Тхури прокололась, непростительно прокололась. Все эти высокоморальные эльфийские девы теперь долго будут воротить от нее нос. Да и парни отвернутся. Слишком уж любят этого Государя на тусовке, чтобы простить Тхури такую выходку.
Но кто его просил лезть тогда, летом?! Взял да и с высоты своего, видите ли, высшего образования просто ткнул ее, фигурально выражаясь, в лужу носом. И опять же, из-за кого? Из-за этого пьяного дебила, чтоб ему «белочку» поймать! Ну, не разбирается Тхури в змеях, что теперь, под суд ее за это отдавать?
В тусовке любят или очень сильных, или мелких и слабых, рядом с которыми легко выглядеть сильными и крутыми. Государя, чтоб ему, любят, хотя у него нет ни квенты, ни магии. Просто играет хорошо. Жанну, растяпу эту, любят. Особенно всякие тамплиеры. У нее всегда на халяву пожрать можно, еще бы им ее не любить. А Тхури не уважают и не любят. В лучшем случае, как Тариэль, завидуют. А ведь она сильная, даже очень. Просто не было случая это показать. Настоящую силу сразу не видно. Но тусовке дела нет до Тхури и ее способностей, им там всем надо «сделать красиво», а иначе никто не поверит.
Вот спрашивается, какое право он имел тогда тыкать ее этим училищным дипломом? Самого-то, небось, никто силой в медицинский не гнал. А Тхури заканчивала училище сквозь зубы. Мать запихнула, чтобы было кому бабушке уколы делать, да помогать ей отца от запоев лечить. Ну вот он диплом, нате, подавитесь! Дальше-то что? Бабушке никакие уколы больше не нужны, она три года как в могиле. А отец завязал, только допившись до язвы. Тхури подыхает от скуки в своей аптеке, где никто не верит в настоящую силу и ее возможности, а верит только в химический состав очередной дряни да в печать на рецепте.
«Ненавижу этот город! - писала она вечером московской подруге по «Хоббитским игрищам», - Кто меня проклял, что я родилась в этой дыре? Они все меченые пустотой, их не интересует ничто запредельное, лежащее за гранью этого мира. Свели магию к игрушечным заморочкам, а когда пытаешься что-то сделать всерьез, тебя считают сумасшедшей и начинают презирать. Я пешком бы отсюда ушла».
Когда Тхури закончила наконец письмо, она уже точно знала, что будет делать дальше. В Тамбове оставаться нельзя, этот город высосет из нее всю магию, и она станет такой же унылой цивилкой, как ее начальница. Надо уезжать. Мать поорет и заткнется. В конце концов, Тхури сама на себя заработать может, она и без предков не пропадет.
Тхури выключила компьютер, улеглась на диван, не раздеваясь, и прикрыла голову шалью. Когда мать придет, лучше будет, если она застанет ее спящей. По крайней мере, идиотских разговоров о замужестве и прочих глупостях на один вечер можно будет избежать.
***
Илмар собирал вещи. Оказалось, что за три года безвылазного житья в одной и той же квартире он сумел обрасти лишним барахлом настолько, что уже сомневался, влезет ли оно все в такси.
Когда Эльфенок предложила переселиться к ней, все равно де одна комната пустая, он не стал возражать. И не потому, что такая вписка оставалась единственным подходящим вариантом при грядущем безденежье. Просто эта идея ему и самому показалась правильной, а последние дни Илмар старался руководствоваться только этим и больше ничем.
Сейчас он вряд ли бы мог сказать, когда все началось, и право самостоятельного выбора стало для него необходимым как воздух. Точно, не сразу после переезда в Тамбов, хотя, пожалуй, это и был первый шаг.
Скверно жить, когда за тебя все время решают другие. Даже вуз, и тот выбрали родители. Правда, Илмар был совсем не против сделаться юристом, но все-таки это был не его выбор. Предки всегда знали, как лучше. И если когда-то это знание ему не мешало, то лет в шестнадцать-семнадцать уже начало бесить. Уехать из Пензы, чтобы поступить в ТГУ, было уже его идеей. Странно, но возражать ему не стали. Три года исправно слали деньги на оплату квартиры, и все шло по накатанной.
Через год вольной жизни он прибился к рокерам, сокурсник притащил на концерт. Потом с какого-то очередного сборища в «Пацифе» попал в хипповник, к Алмасты. А там Мышка пригласила на первую игру.
Компания на Поляне ему понравилась. На играх персонажи Илмара имели право делать любой выбор сами, не слушаясь чьих-то советов и даже приказов. Он избрал амплуа бойца-одиночки, и никому и в голову не пришло его за это осуждать. Играл, гонял компьютерных монстров, учился, насколько на это хватало настроения, абы не вылететь. До поры, до времени.
Кто же знал, что он может так обжечься? Нет, неправа Эльфенок. История с Эарин была даже не последней каплей. В конце концов, от обломов на личном фронте никто не застрахован. Да что там, Эарин надо спасибо сказать, что не послала его подальше, а спокойно объяснилась. Даже посочувствовала ему, угораздило дескать. Нежные чувства ученика к учителю — вещь нередкая. Ну а что без взаимности, так извини, приятель, так уж сложилось. И приходи в четверг, не пропадай.
Он бы и пришел, проглотил как-нибудь, в первый раз, что ли? Эарин сделала очень важную вещь: говорила с ним, как с равным. Случайные подружки с факультета, Илмар для себя это давно усвоил, води — не води их по кафе, мужчину в нем видеть отказывались. Он слишком хорошо знал цену собственной внешности: невысокий, худой, с маленькими, почти девичьими руками, девочки на такое ведутся пачками, да только при этом не оставляет ощущение, что все они не наигрались в куклы! Как выдала одна его знакомая: ты пробуждаешь материнские инстинкты. Этого только не хватало!
В ролевой тусовке был парень, похожий на него. И он своей внешностью прекрасно пользовался, от девчонок отбою не было. Никогда Илмар и Локи не были в прямом смысле соперниками, им ни разу не случалось схлестнуться из-за одной и той же девушки, но оба друг друга не выносили. Локи чуял в нем конкурента, а Илмар невзлюбил менестреля с первого дня, как увидел. Он хорошо понимал, что они с Локи в сущности очень похожи, только масти разной. Дело не во внешности - манера Локи обходиться с прекрасным полом, его легкая, не всерьез, постоянная игра, приводила Илмара в бешенство. Как-то в чисто мужской компании, на игре после котелка глинтвейна он высказал, что дескать есть во всем этом желании постоянно быть постоянно обожаемым и опекаемым наибольшим числом тусовочных дам что-то продажное. На что Харальд Хайрастый из викингов хлопнул Илмара по плечу своей жесткой ручищей и изрек понимающе: «Да что там, Локи — та еще б...!» Про попытку менестреля чисто на спор увести у Харальда его Сигрун Илмар тогда не знал, но уже сообразил, что Локи тоже мало кто из его подружек всерьез воспринимал поначалу, и теперь все они для него стали как экспа(61) для игрока — не более чем свидетельство собственной крутости. Когда менестрель, настраивая чужую гитару, говорил, что способен заставить играть любые дрова, то такой подход и женщин касался. Один раз сыграл, продемонстрировав абсолютный слух, и свалил в туман. Зачем с дровами-то жизнь связывать?
Страх превратиться со временем во второго Локи — вот что посетило его после нескольких личных неудач. Илмар замкнулся в себе и стал старательно и планомерно отшивать всех девиц, что пытались проявить к нему излишнее внимание. Он стал мрачен и непередаваемо ехиден, в играх выбирал роли каких-нибудь малосимпатичных персонажей, короче, лишь бы не лезли.
Тусовка не особо удивилась, играл он хорошо, и всех все устраивало. Даже самого Илмара уже начало устраивать, когда грянуло...
Родители, когда поссорятся, всегда звонят ему порознь. Мать на отца жалуется, отец — на мать. Оба тайком деньги пересылают. Так давно было. Но эта пара телефонных звонков декабрьским вечером стала тем еще новогодним подарком. Позвонил сначала отец: злой, резкий и, похоже, слегка поддатый. Пил он очень редко, и Илмар сразу напрягся. Батя выдал сгоряча, что отныне переводов из дома не будет. Мать де и так его избаловала, а он терпеть подросшее чадо на шее больше не собирается. «Я в твоем возрасте уже работал!» Короче, если Илмар хочет оставаться в Тамбове, кормить себя он должен сам. Кстати, они тут с матерью подали на развод и если что, долю в отцовской квартире сын получит. «Знаю я этих баб!»
Не успел переварить один звонок, пришел второй. Мать плакала в трубку, говорила, что так жить больше не может, что отец ее не понимает, что дошло до раздела имущества, но доля в ее квартире у сына будет. «Как же я свою деточку могу обделить!» Но дальше последовало: «маленький мой, бросай ты этот свой Тамбов. Доучишься дома, я все устрою. Мне так тяжко, так плохо. Ты один у меня остался!»
Вот как чуял, что этим кончится! Предки давно мирно не жили и цапаться по поводу и без начали не вчера. Но чтобы вот так, развод и тапочки по почте... А ведь судя по накалу страстей, уже не передумают.
От таких новостей ему стало совсем худо. Не от того, что оставили без довольствия - от осознания невозможности выбрать. Илмар почувствовал себя чеком, предъявленным к оплате. Вот и вся тебе свобода. Будешь сидеть у маминой юбки, потому что ни на что другое не годишься.
Работать так, чтобы оплачивать себе жилье, он не сможет. Будь покрепче, пошел бы в грузчики или охранники. Но с таким теловычитанием и думать нечего. Только на смех поднимут. От Илмара даже медкомиссия в военкомате отказалась, хотя он и думал, что не так оно и плохо, пойти в армию и на пару лет отвязаться от родительских забот.
Теперь понятно, что будет. Его будут кормить и обеспечивать всем готовым, следить, чтобы повязал шарф, выходя из дома, нянчиться как с трехлетним. То есть вернут все то, от чего он когда-то бежал из Пензы сломя голову. Потому что на самом деле выбирать сам он так и не научился. Принял помощь из дома как данность и уверился, что до конца универа ничего не поменяется. Вот и дождался.
Всю следующую ночь он не спал. Подсчитывал деньги, прикидывал, на сколько дней свободной жизни их еще хватит. Выходило, что на месяц, не больше. С каждым часом росла и крепла злость на самого себя. Вот кто мешал заранее подыскать работу, пусть не по специальности, но хоть какую-нибудь, сделать еще один шаг к свободе жить там, где он хочет? Нет, выбрал длинный поводок, в расчете, что за него никогда не дернут.
Эарин права. Такой он ей по любому не пара. Она не хотела для него участи Вовки-Берсерка, навсегда привязанного к краю юбки королевы «Золотых листьев». Ей нужен равный, а не пацан, дорвавшийся до жизни без родителей. А Илмар из этого возраста так к двадцати трем годам и не вышел, как выяснилось.
«Не сумел. Не смог. Не захотел по-настоящему».
Когда Илмар повстречал Эльфенка там, у рельсов, он уже знал, куда идет. Тем вечером, когда за окном в синих декабрьских сумерках вскрикнула электричка, его как в голову ударило — вот он, выход, паршивый, зато верный. И выбранный им самим, никто другой не подсказывал. Дело 110-й(62) по статье даже заводить не станут.
Он не испытывал ни страха, ни вообще каких-то эмоций ровно до того момента, когда увидел сжавшуюся в заснеженных кустах фигуру человека, готового сделать тот самый последний шаг. И успел поймать этого человека за руку, не особо думая, зачем это делает. Потом вытаскивал Эльфенка, вытаскивал себя, все потом... Он никогда не задумывался, что повлекло их друг к другу. Только знал, что это исключительно их собственный выбор, никем не подсказанный. Хорошо, что они все-таки допили сначала ту злополучную бутылку: напряжение ушло, уже не боялся оказаться не на высоте или, наоборот, перестараться. Вообще, в них обоих взялось откуда-то столько бережной нежности, как, наверное, даже у влюбленных не всегда бывает. И когда хмель ушел, и они заснули, согревая друг друга, осталось ясное ощущение того, что все было правильно, именно так, как должно быть. А их дальнейший разговор о настоящем и не настоящем окончательно все расставил на свои места. Она говорила с ним серьезно. И он ей верил. Это тоже был выбор, сделанный без участия извне. Когда Эльфенок утром собиралась домой, пока еще не знала его истории и не предложила к ней переехать, Илмар уже решил, что ее не оставит. Не отпустит снова на ту заснеженную тропу к насыпи. Вообще никогда.
Поздно вечером, когда все книги были расставлены, вещи разложены, и компьютер тоже занял свое место, он говорил ей то, что когда-то хотел бы услышать сам. Потому что встретил в ней то же самое неверие, что ее можно воспринимать всерьез, как живую и настоящую. Оказывается, она прошла через то же, что и он, только отстаивать себя не пыталась. Ушла, затаилась, дескать, не хотите в меня верить, и пожалуйста.
- Понимаешь ли, мне со стороны виднее. И я для себя это уже решил. Вот и все. Ты - это ты. И ты мне нравишься вот такая, какая ты есть, - говорил, убеждал, аккуратно, как по канату шел. Как по минному полю. Колючая она еще, Надя-Эльфенок. С ней осторожно надо. Держал за руки, обнимал. Кто-то волосы ей уложил, красиво вышло. Хотел об этом тоже сказать, но не решился. Почувствовал, что она на такой комплимент захлопнется, как ракушка. Не умеет пока их принимать.
- Ты других не видел, - отвечала она шепотом.
- Видел. Помнишь, как мы недавно говорили, вечером, когда я тебя дожидался? Ты — настоящая. Вот и все. А большего и не нужно.
Давно не приходилось говорить так много и убедительно. Кажется, поверила. Эту веру он принял для себя как награду. Ему редко верили.
- Я говорила, что мы похожи на детей, убежавших из дома? - спросила его Эльфенок.
- Ну, значит, придется поскорее взрослеть, чтобы нас не вернули домой и не заставили опять есть манную кашу. Лично я этой бурды наелся на три жизни вперед. Ты, кажется, тоже.
В самом деле, давно пора. Наверное, это шанс для обоих. Кто-то там говорил про веру в судьбу?
Тихий был вечер. Вместе ужинали, вместе прибирались. Он прикидывал про себя, что в комнате надо выключатель заменить, может, проводку перетянуть даже. Вслух не говорил. Эльфенок слишком старательно оберегала свою самостоятельность. Слушал ее рассказ про Жанну и думал, что снова дело в том же самом: ее тоже слишком долго не принимали всерьез, конкретно Люк и не принимал. Это, похоже, вообще очень удобный способ управлять человеком. Сказал: «Я в тебя не верю, ты еще не взрослый и твое мнение ничего не значит», и верти жертвой как хочешь. Вот пакость! Из какого болота им обоим повезло вылезти!
- Я знаю, ты не позволишь себя защищать, ты всегда была очень самостоятельной, - говорил он ей, когда уже засыпали, - это было бы неправильно. Но разреши хотя бы иногда о тебе заботиться?
- Тебе этого так хочется? - она все еще удивлялась.
- Да. Как никогда прежде. И еще...
- Что?
- Мне очень хочется уснуть позже, чем ты. Потому что нравится смотреть на тебя спящую.
- Я тебе руку отлежу, - Эльфенок попыталась отодвинуться, но он ее удержал.
- Ты не тяжелая. Может, мне как раз и хочется, чтобы на моей руке так спали. Просто не думай о том, что что-то может быть не так. На самом деле все правильно. Спи.
Новый год
Где ж ты, моя пятница? Прошляпил в ночи.
Но я умею пятиться - тупик научил.
Туда, назад, к началу, где в полный ход
Отходит от причала мой старый год.
О. Медведев
Тридцатого декабря снег повалил такой сильный, что дорожку от калитки до крыльца пришлось раскапывать дважды, и все равно вечером Алена еле открыла дверь, когда Рол вернулся с работы. Она задремала, дожидаясь его, и проснулась только от ворчания собаки и стука в окно.
- Свои! Отпирай, Солнышко, до ключей не дотянусь.
В темноте коридора колыхалось что-то лохматое, разлапистое, пахло хвоей и морозом.
- Еле доволок, - Рол прислонил елку к стене, отряхнул снег с ее колючих лап, - Что-то разобрало меня, уцепил которая побольше, эх, пилить придется, в потолок упирается. Нравится?
- Очень.
Алене и в голову не могло прийти, что он может притащить в дом именно елку. До сих пор ей казалось, что ко всей праздничной мишуре Рол глубоко равнодушен. И тут — елка.
- Просто решил, раз уж премиальные не зажали, дома должен быть праздник, - сказал он немного смущенно, - Тем более - ты приехала. Я даже мандаринов взял. Вроде на новый год они должны быть обязательно.
- Да ты сам заходи скорее в кухню, не мерзни, сейчас буду тебя кормить.
Войдя в дом, он сгреб ее в охапку поднял на руки. Алене все казалось, что Рол никак не может привыкнуть, что дома ждет кто-то кроме собаки. Хотя и она тоже не сразу привыкла ждать.
«Одним счастливым идиотом станет больше? Нет, двумя». Два счастливых идиота учатся жить под одной крышей. Наверное, со стороны это немного смешно. С ней никто не обходился так бережно. Она даже тормошила его иногда, стискивая на своих плечах его руки: «Ну что ты, я не стеклянная, не сломаюсь».
Два дня после той его смены они почти не выбирались из дома. Засыпали, смятые торопливыми жадными поцелуями, совершено пьяные друг другом, и просыпались, запутавшись в скрученном в узел одеяле. Рол назвал это все одним словом: «дорвались». Опомнились оба только когда подошло время его следующего дежурства.
- Загоняли на работе? - спросила Алена, расставляя тарелки.
- На этот раз нет. Сегодня вызовов было не так много. Видимо, к новому году всем расхотелось болеть. Ну, начальство, правда, собрание устроило, чтобы не расслаблялись. Вот, - он вытащил из сумки деревянную рамку с листом бумаги под стеклом, - осчастливили.
Синий с позолотой лист с чашей и змеей сверху оказался благодарственным письмом от комитета здравоохранения. «Асташину Александру Дмитриевичу за высокий профессионализм...» и далее в таком же чиновном духе.
- Ух ты! Так тебя поздравлять надо.
- Уже. На станции поздравили, - Рол пожал плечами, - Два месяца назад под горячую руку пообещали уволить к чертовой матери, а тут на тебе, поздравили.
- Значит, заслужил.
Рол качнул головой:
- Ничего сверхгероического я не делал. По-хорошему, это не моя бумага. Корабельникова постаралась. Мне шепнули потом, что она главврачу благодарность на меня писала.
- А это кто?
- Хирург из БСМП, завотделением. К ней я тогда Юрку довез. Я этой тетке теперь вообще по гроб жизни должен, за то, что она его вытянула, - Рол нахмурился, вспомнив, - А насчет остального, Солнышко, я не святой. И не умею делать больше, чем умею.
Елку с грехом пополам водрузили в комнате, устроив в ведре с песком. Песок пришлось похищать с какого-то недостроя на соседней улице.
И смех, и грех. Рол нипочем не рассказал бы, с чего он решил тащить в дом такое огромное дерево, да еще через четыре квартала, хотя свой елочный базар есть под боком. А елку он купил, что называется, под горячую руку. После смены его самого и еще троих «счастливчиков» в приказном порядке отправили в горздрав на какое-то мутное заседание, на котором Рол чуть не уснул под доклад очередного чиновника. Очнулся от тычка в бок: Серый растолкал и отправил к трибуне. Там маленький прилизанный тип в синем костюме, надсадно блестя очками и булавкой на галстуке, пробормотал скороговоркой что-то вроде поздравления и вручил эту несчастную рамочку в комплекте с тощей бордовой гвоздикой.
Точно такие же получили еще человек пятнадцать, кое-кого из них Рол вспомнил. Кажется, та женщина из железнодорожной больницы, а пожилой крупный дядька в очках — зав терапевтическим отделением в Центральной. Пара дежурных слов про награждение, обязательное «с наступающим», рамочка, гвоздичка - «следующий». Только сухопарый мужик с нездорового цвета лицом, глава тамбовского общества трезвости, с растерянным видом прижимал к животу зеленую стеклянную змею, которой горздрав решил его почтить «за вклад в пропаганду здорового образа жизни». Зеленый змий наводил поборника трезвости на какие-то посторонние мысли.
Наконец, высидев до конца, выбрались на крыльцо мэрии и закурили.
- Ну вот, Сашка, поздравляю, - Серый хлопнул Рола по спине, - С почином. У меня их уже три штуки, у тебя будет первая.
- Лучше бы деньгами дали, - скривился Белый, которому тоже досталась грамота и гвоздичка. Доктор Маня, третья, кого наградили с их станции, только плечами пожала:
- Опять вы, мужики, недовольны. Ругают — плохо, хвалят — опять плохо. Спать идите, грешники!
Вот после этого официоза и разобрала злость. Мелкий бюрократ, у которого одни часы тянут на две его зарплаты вещает что-то про «доблестных тружеников», а он сам даже в день получки не может своей лучшей на свете женщине цветы купить.
Рол пристроил доставшуюся ему гвоздику на чью-то мемориальную доску на соседнем доме и отправился искать цветочный магазин. К черту все, цветы в доме будут! Магазин оказался закрыт, ларек ничего, кроме сигарет и паленой водки, не содержал. Работал только елочный базар да пожилая толстая продавщица еще пыталась сбыть остатки мандаринов в ящике.
«Мужчина, купите, - обернулась она к Ролу, нахально загородив дорогу к елкам, - а то я их съем». Купил. Свежие, почему бы не взять? И елку ухватил какая побольше. Ну, не цветы и ладно, новый год ведь скоро.
Ставили вместе, но пока Алена возилась, вытаскивая из пустых сигаретных пачек фольгу на снежинки, Рол уснул сидя, уронив голову на стол. И добудиться его, чтобы отправить спать на диван, она смогла с большим трудом. Так крепко могут спать только сильно уставшие люди или совсем маленькие дети. Потому что обычно со спящего человека свитер не стащишь, не разбудив.
Дом погрузился в тишину, которую, как в старых сказках, кроме пламени в печке, ничего не нарушало. Впрочем, в сказках должны трещать дрова, а не гудеть газ. Уснула собака, свернувшись в гигантский лохматый клубок. На Алену, когда она пришла свет погасить, Баньши только чуть повела кончиком уха. Даже глаза не приоткрыла.
Смешно вспомнить, но первый день своего приезда, когда Рол ушел на работу, Алена почти безвылазно просидела в кухне, вцепившись в собаку. Рядом с Баньши ей было как-то спокойнее. Алена никогда прежде не задумывалась, если ей предстоял выбор. «Да — значит, да, нет — значит, нет». Она уверенно знала, что не ошибется, выбирая, в какую машину на трассе можно сесть, а в какую не стоит, остаться на вписке или уйти стопить в ночь. Впервые сделанный легко и без колебаний выбор напугал ее. Скорее даже озадачил. Непривычно, непонятно это — оказаться в роли «девушки, которая сказала «да».
«Если ты останешься, одним счастливым идиотом в городе станет больше. Я серьезно». Такие люди как Рол все делают серьезно. В подобных вещах они просто не умеют шутить. Иначе бы все решилось легко и просто, еще там, летом, на Цне.
Она давно знала, что вернется сюда. Еще в ту скверную осень, когда бежала на переговорный пункт, когда висела на телефоне, пробиваясь сквозь помехи. После сказанного в телефон за секунду до разрыва связи: «Спасибо, Солнышко». А дома, когда никто не видел и не слышал, и мать давно уснула, Алена тихо плакала, накрыв голову одеялом. И не столько от потери, сколько от невозможности прямо сейчас оказаться там, сесть рядом и взять его за руки. Она знала, наверняка знала, что он не спит, что ходит из угла в угол, куря одну сигарету за другой, все пытаясь найти, где он ошибся. Об этом ни слова не было в письме, но Алена откуда-то знала, что именно так и обстоят дела, а поддержать некому, потому что такой человек скорее язык откусит, чем признается, что ему плохо.
Именно в ту ночь она пообещала себе, что приедет. Просто чтобы в следующий раз успеть оказаться рядом. Как когда-то рядом с ней самой оказался Скальд - неунывающий бродяга, научивший ее любить эту жизнь просто за то, что она живая.
«Наверное, так люди и любят», - сказала она сама себе, когда после приключений на трассе проснулась утром, укрытая двумя одеялами сразу, а в кухне нашла оставленный для нее завтрак и записку: «Ушел на смену. Отдыхай, грейся. Все хорошо».
***
Продавщица в цветочном магазине опытным взглядом окинула потрепанную спортивную куртку своего покупателя и засуетилась у подставок с дешевыми пестрыми гвоздиками. «Вот, - защебетала она, на ходу быстро отщипнув пару увядших лепестков, - Смотрите, какие миленькие! Совсем свежие, мне их только сегодня утром привезли. Они долго простоят. Можно разные цвета подобрать, вашей девушке понравится».
- Вот эти сколько? - Юрка указал ей в сторону голландских роз на метровых стеблях, каждый бутон величиной чуть не с кулак.
Продавщица слегка удивилась, но назвала цену.
- Вам завернуть?
- Давайте.
Она пожала плечами и выбрала три цветка.
- Пять.
Цветочница приподняла в ниточку выщипанные брови. Не иначе, стала гадать, как сильно этот бледный молодой человек нагрешил перед своей дамой, если собирается нести ей цветы величиной в свою недельную, если она что-то понимает в людях и деньгах, зарплату.
- Пожалуйста. Желаю вам успеха, - не удержалась она.
- И вам того же. Спасибо.
Букет показался удивительно тяжелым. То ли это он так ослабел, то ли и впрямь голландские цветоводы научились выращивать что-то монументальное. Бутоны были плотными как капуста, а каждый стебель толщиной почти в палец.
Под потолком больничного коридора серебрился елочный «дождик» на тонких нитках. В «зимнем саду» поставили елку, и запах хвои перебивал хлорку и формалин. Веру Васильевну Юрка буквально чудом застал в ординаторской, та уже собиралась уходить.
- Откуда взялся? Не успела еще на выписку оформить, а он уже в «самоволку» сдернул, - начала завотделением и на полуслове осеклась, когда Юрка вручил ей букет.
- Так, ненадолго. Я не могу уехать, не сказав вам спасибо за свой второй день рождения.
- Господи.., - она опустилась за стол, не выпуская букета из рук, - Коллега, нельзя же так сразу. Так можно и до инфаркта довести старого человека. Мне же сто лет никто цветов не дарил, -
очень бережно она опустила букет на стол, - Надо вазу найти, сейчас же. Огромные какие... боже мой!
Он и не думал, что так легко может лишить эту невозмутимую даму дара речи. Все это время завотделением казалась ему человеком совершенно железным. Ее выдержке, пожалуй, мог позавидовать и профессор Павловский, которого Железным Феликсом звали не только за внешнее сходство со знаменитым чекистом.
- Ну, что стоим, кого ждем? Вогнал в краску одинокую женщину, - она шутя погрозила ему пальцем, - то-то девчонки тебя любят!
На прощание Юрка получил, как водится, кучу рекомендаций и увесистую кипу справок. Но когда сказал «до свидания», Вера Васильевна замахала руками:
- Какое «до свидания»! Не дай бог тебе еще раз ко мне попасть! Иди, живи, горе мое. Мне уже хватило и тебе, думаю, тоже.
- Ну, Вера Васильевна, зачем же обязательно здесь? Мало ли где мы с вами еще можем увидеться. Ну, хотя бы в областном минздраве, на вручении государственных наград.
- Твои бы слова да богу в уши. Ладно, коллега, так уж и быть, до свидания. Но только чур в министерстве. Не надо тебе сюда больше. Да и я к вам не хочу. Хоть и говорят, что у вашего Павловского золотые руки, но лучше я поверю на слово.
По-хорошему, стоило Сереге позвонить. Он обещал подъехать и такси поймать, чтобы им вместе домой добраться. Но погода выдалась солнечной, не очень холодной, и Юрка решил пройтись пешком. Больше недели в четырех стенах - это все-таки перебор.
Он безо всякого напряжения, легко прошел квартала три, до Вавиловского парка. За ночь город опушило инеем, и теперь в солнечных лучах искрилась снежная пыль, да легкие хлопья облетали иногда с деревьев. В городе чувствовалась близость нового года. В витрине обувного магазина на углу возле парка поставили искусственную елку с белыми ветками. Вместо игрушек на ней висели разноцветные детские башмачки и праздничные женские туфли в блестках. Через улицу вовсю торговал елочный базар, его продавец в белом пуховике и длинном полосатом шарфе напоминал снеговика.
На душе было легко и удивительно весело. Снова пришла та эйфория от ощущения жизни. Приятно и радостно было чувствовать холод, запах еловой смолы и мороза, слышать скрип снега под ногами и привычный уличный шум. В парке под скамейкой воробьи дрались из-за куска печенья, которое выронил малыш в красном комбинезоне. Мать вела его за кончик капюшона, чтобы не упал. Рядом дети постарше катались на санках со снежной горки.
Юрка пожалел, что так и не позвонил Гелле. Он пару раз порывался набрать ее номер по телефону-автомату на первом этаже больничного корпуса, но всякий раз останавливал себя. Ему не хотелось, чтобы она видела его таким, осунувшимся и ослабшим. Вот бы ее сейчас в этот парк. Женька катался бы с горки вместе с этими ребятишками, а они шли бы рядом по аллее и снова разговаривали о пустяках и вспоминали Саратов.
Среди заснеженных деревьев мелькнуло что-то яркое. По парку быстро шла женщина в длинном по фигуре черном пальто и ярком шерстяном платке в малиновых и алых цветах.
«Гелле тоже подошел бы такой платок. У нее черные волосы и ей идут яркие цвета», - подумал Юрка, и вдруг заметил, что женщина машет ему рукой.
- Жанна! Вот кого давно не видел. Отлично выглядишь.
Она просияла и тут же смутилась:
- Ой... Как хорошо, что я тебя нашла! Мне таких порассказали страхов...
- Леди, на все страхи можешь забить. Ты же видишь, я живой.
- Вижу. Обнять-то тебя можно по старой дружбе?
- Если только очень аккуратно. Честно, я только сегодня выписался и еще дней десять отдыхаю дома. Но это уже фигня. Кстати, выглядишь ты прекрасно, просто светишься, - он аккуратно взял ее под руку и дальше по аллее они двинулись уже вместе, - В остальном, как оно?
- Хорошо. Ну, почти. Приступов уже давно не было, если ты об этом. Главная причина нервничать исчезла, - объяснила Жанна, опустив глаза, - Насовсем.
- Вот это радует. Далеко исчезла? - спросил ее Юрка, еще не до конца понимая, о чем идет речь.
- Надеюсь, что далеко. Лучше всего, если к чертовой бабушке из Тамбова прочь, - подтвердила Жанна.
- Выставила?
- С концами! - кивнула она.
- Молодец. Серьезно, леди, ты молодец. Давно пора было. То-то я гляжу, ты снова такая яркая.
Теперь он понял, почему не признал Жанну сразу. Исчезла эта суетливая, зажатая манера двигаться и вечно ссутуленные плечи. Сейчас она будто распрямилась, движения стали более плавными и мягкими, а речь спокойнее. Ведь на самом деле Жанна очень красива, главное не пугать ее и не дергать лишний раз.
- У меня получилось. Сейчас сама себе не верю. Как хорошо, что с тобой все в порядке. Я же видела тебя тогда, когда мы все с флагом приходили. Но страшно испугалась, когда Эльфенок мне рассказала.
- А бояться было, как ты видишь, совершенно нечего. Как там поживает мой оруженосец? Давно ее видела?
- Неделю назад. Говорит, что неплохо. Она мне прибраться помогла. В квартире бардак такой был... после всего этого, - Жанна запнулась.
- Надеюсь, обошлось без драки?
- Обошлось. Только жаль, что я так поздно этим занялась, - Жанна вздохнула, - Помнишь нашу Поляну, прошлым летом, когда девочки меня домой вели? Ты еще тогда сказал, что ничем другим не кончится. И вообще, лучше бы пять лет назад. А так — пять лет коту под хвост.
- Главное, что ты это сделала, леди, - улыбнулся ей Юрка, - А у кота девять жизней, он как-нибудь переживет, я думаю.
Утром тридцать первого декабря Юрка и Рол сидели в кухне жилища близнецов на Полынковской, караулили закипающий чайник.
- Как у меня дела — да сам видишь, все тихо и чисто как в аптеке. Дома порядок, сто лет такого не было. Даже Хакера поймали.
Посаженный под арест крыс сидел в клетке на холодильнике и с видом узника совести точил зубы о металлические прутья.
- Я-то все волновался, что мама крысюка испугается, она их боится до визга, - рассказывал Юрка, - А она испугалась не Хакера, а Хакерши. Серега рассказывал. Пять сережек в ее левом ухе — это оказалось для мамы слишком.
- Предки даны для смирения. Впрочем, мне не понять, - Рол дотянулся до плиты, выключил чайник, - Тебе чего-нибудь крепче чая уже можно?
Юрка покачал головой:
- Пока нет. Учитывая, чем они меня там накачали, опытов на себе я, наверное, ставить пока не буду. Жаль, не выйдет твою горздравовскую грамоту обмыть. И не говори, что ты ее не заработал, не поверю. Будем все-таки пить чай. Благо, Ромашка его притащил чуть не полкило.
Он потянулся к верхней полке за серым бумажным пакетом с синим иероглифом, поморщился: высоко руку поднимать было еще больно. Рол хотел было сам достать, но друг его остановил:
- Я сам. Оно терпимо.
Юрка заварил чай в старом чайнике с отбитой с краю крышкой, вытащил банку варенья:
- Что бы там наш великий гуру по части чая не говорил, но несладкий чай не по мне. Пусть его эти монахи из Тибета сами пьют. Что еще нового тут успело случиться?
- Да, собственно, ничего, чего бы ты уже не знал. Твой оруженосец напугала половину тусовки, но нашлось, кому вправить этой оторве мозги. База наша стоит, чего бы ей сделалось. Фрейя в очередной раз передает привет. Кажется, они с твоей сестренкой сейчас елку наряжают. Двалин вернулся с вахты как раз сегодня утром и сработал под Деда Мороза. Ну, про меня ты уже в курсе. Я теперь совершенно счастливый идиот, настолько счастливый, что даже неудобно.
Юрка улыбнулся:
- Как ты сам говоришь: неудобно на потолке спать. Я ведь еще тогда говорил, что если она снова приедет, то останется насовсем. Так что теперь я за тебя спокоен.
- А раньше не?
- Сашка, я помню, каким ты был в универе и какой пришел из армии. Слава богу, что она нашлась, твоя хиппушка-путешественница. Как сказал бы Маглор, эту девочку тебе мироздание специально подкинуло, чтобы совсем не одичал. Честно, я успел забыть, когда у тебя была такая довольная физиономия.
- Н..да, я и сам такого не припомню, - задумчиво протянул Рол, - Не знаю, кому там наверху говорить спасибо за то, что случилось, но я там очень крепко должен, и за нее, и за тебя.
- Я бы сказал, что это тебе гасят долги с процентами, - не согласился Юрка, - Вот серьезно: не знаю, сумел бы я грамотно сработать, окажись сам на твоем месте. Со своими дело иметь — реально очень страшно. Даже у Павловского на подхвате руки у меня тряслись бы.
- Понял, - усмехнулся Рол, - Если вдруг разложусь на трассе, к тебе на стол постараюсь не попасть. Думаешь, я тогда на измену не высел? Мне ведь самый мой большой страх в жизни показали. Веришь — все четыре года дергался на любой вызов на автуху с мотоциклом, всякий раз боялся, вдруг кто-то свой, а я не довезу. А попал только Мишка-Ковбой. Перелом без смещения.
- Только не говори, что теперь ты будешь шарахаться от стопящих тебя ментов. И вообще, не парься ты так, - Юрка хлопнул его по плечу и продолжил уже задумчиво, - мне там честно объяснили, что смерти вообще нет, и я в это почти поверил. Дивные трехмерные глюки дают много пищи для размышлений. Можешь назвать это поражением психики, тем более, эти ребята мне потом все-таки рассказали, что у меня сердце встало. Но очухался я с железной уверенностью, что со мной больше ничего не случится. Вообще. Ну, понятно, что вечно живой у нас только Ильич, но прежде положенного природой я точно не загнусь. Как в том анекдоте: не дождетесь.
- Тебе показали, что смерти нет, а мне показали, что есть, - произнес Рол, - Так наглядно показали, что чуть нашим «психам» не побежал сдаваться. Ладно. Только потому, что мы оба здесь, я тебе верю.
- Старик Павловский сказал бы что-то вроде «наша психика, коллега, таит в себе много неизученного и необъяснимого». А я скажу так: к лешему ее, эту метафизику. Поищи на полке над холодильником. Туда я уже не дотянусь. Вчера Серегина заначка еще была на месте. Нашел? Наливай — себе полную, мне чисто для видимости. Ну, будь, бродяга! Дай бог, чтоб не последняя. Новый год-то где встречаете, на базе?
- Дома, на базу мы только заглянем. Знаешь, ты прав, на счет подарка мироздания, - ответил Рол и, немного смутившись, добавил, - я даже елку приволок. Первую в моей жизни, прикинь? В детстве такого не водилось. Потом универ, потом база. Я ведь никогда у себя не отмечал. Сам что будешь делать? Богиня любви, кстати, тебя очень приглашала. И сестренке твоей приятно будет. Они все там. Прав я был, толкинули Рыжего, даже чирикнуть не успел.
- Теперь твой падаван не пропадет, - Юрка рассмеялся, - С нашим «дивным народом» не соскучишься. А вообще, посмотри, как все интересно сложилось под конец года. Поневоле поверишь в исполнение желаний. Все на круги своя, все находят что ищут или хотя бы то, чего заслуживают.
- В чудеса я теперь сам верю, - согласился Рол, - А ты что нашел?
- В кои веки раз встречу Новый год как хочу.
- И как же?
- Спать буду, - объявил Юрка, очень довольный, - Всю новогоднюю ночь. Два года подряд мечтал просто выспаться с тридцать первого на первое.
Он так и сделал. Конечно, друзья в гости звали. И Серега с Хакершей, и Фрейя. Эльфята заявились где-то в полдень, всей командой. Надю больше никто не звал Эльфенком, перекрестили в Оруженосца. Заметно, со сменой прозвища, откуда бы она ни пошла, от самого человека, или от окружения, в нем самом тоже что-то меняется. Угловатый подросток, который впервые объявился еще на саратовской игре несколько лет назад, канул в вечность. Сменила его бойкая подвижная девица, веселая, живая, с глазами мечтательными и опасными. И худосочный белобрысый пацан из последнего «призыва» в эльфийскую гвардию в свете этих глаз расцвел и преобразился. Словом, из Нади и Илмара получилась очень симпатичная пара.
Вручили подарок — огромную, почти на литр, чайную чашку, с его, по Профессору, гербом, восьмилучевой звездой и многозначительной надписью: «Работа — мой Второй дом»(63). Уж кто бы спорил! Хорошо еще, что пока не Первый.
Идея была, похоже, общая, а вот кто рисовал, догадаться было несложно. Гвен на правах сестры чмокнула его в щеку, огорчилась, что к Фрейе Юрка не придет и тут же обрадовалась, когда обещал заглянуть первого января.
Нет уж, спать так спать. Новый год у него будет не как у людей, зато такой, какого давно хотелось. Под настроение он даже залез в какую-то книжку с кулинарными рецептами, валявшуюся в кухонном столе, и сочинил подобие пирога. Фиг знает, что получится, но горячее по-любому сырым не бывает. Впервые Юрке не хотелось наводить дома образцовый порядок. Накрыл стол прямо на тумбочке у дивана, чтобы лишний раз не вставать. Откопал у брата несколько кассет с фильмами под настроение. Пить не стал, зато чайник заварил полный. И вот тут-то, когда за окнами слегка начало синеть, в дверь позвонили, а потом, вероятно для верности, еще пару раз чем-то стукнули.
«Откройте, милиция!» - пробухтели снаружи.
В дверном глазке действительно маячили чьи-то погоны. Пришлось отпереть дверь.
Открыв, Юрка остолбенел. Зрелище было то еще: посреди подъезда, источая запах мороза, курева и водки, стоял довольный и красный от выпитого «опер упал намоченный». Одной рукой он опирался на ствол огромной, во всю лестничную площадку, елки. Другой держался за плечо тощего молодого сержанта. Свои костыли пострадавший при исполнении законоблюститель держал под мышкой.
- Б-будь здоров, Склифосовский! - рыкнул опер и встряхнул в руке елку, от чего по подъезду полетел мелкий снег, — С Новым годом!
- И вас с Новым годом, - осторожно ответил Юрка, про себя взмолившись, чтобы бравый милиционер не завалился в гости и не порушил его планы выспаться.
- Нравится? - опер кивнул на елку, - Только что конфисковал. Держи, дарю! С наступающим!
Он отпустил елку и толкнул ее в сторону двери. Юрка поймал ее правой рукой и с трудом удержал. А опер, лишившись опоры, пошатнулся и уцепился за сержанта, который едва устоял на ногах.
- С Новым годом, - сержант попытался изобразить улыбку, но вышло страдальчески. Юрка ему искренне посочувствовал. Сержант локтем, не глядя, ухитрился нажать кнопку лифта, сграбастал опера в охапку, ввалился с ним в раскрывшиеся двери и уехал, оставив после себя только горсть сосновых иголок на полу в подъезде и такой стойкий спиртной дух, что каждый вдох можно было закусывать.
Кое-как, чертыхаясь и морщась от боли, Юрка втащил нежданный подарок в квартиру. Елка была непомерно большой, аж макушка изгибалась, упираясь в потолок. Ставить ее было не во что, возиться в одиночку с увесистым деревом не было ни настроения, ни сил. Поэтому елку он просто привязал к отопительному стояку в своей комнате, чтобы не упала.
Ну, не первая елка в этом доме, но тоже сколько лет ее не было. Для запаха самое оно. Главное, что он пирог не спалил, пока ее пристраивал.
Крыс Хакер был вполне подходящей компанией. Во всяком случае, «Звездные войны» смотреть, сидя на Юркином плече, ему нравилось. Даже удрать не пытался, только ухо щекотал усами.
Часов с десяти-одиннадцати вечера за окном началась настоящая канонада. Петарды, ракеты, хлопушки. Воздух вздрагивал от близких разрывов, иногда даже оконные стекла отзывались прерывистой дрожью. К полуночи началось уже форменное светопреставление. Разноцветные ракеты поминутно взмывали в воздух, рассыпая искры, в глубине жилых кварталов мелькали огненные вспышки, серый дым плыл по ночному небу. В полночь рванулся вдали над Цной салют, в ночном небе расцвели золотые и красные букеты.
Юрка вспомнил, как две недели назад он стоял у этого окна и смотрел вот на такой же фейерверк над городом. Он всегда считал салюты хорошей приметой, правда, в тот раз вышло все, мягко говоря, не очень удачно. Но так и или иначе, он прожил этот год, и будет несправедливым сказать, что многое потерял. Есть друзья, на которых, он точно знает, можно положиться, и за которых он теперь вполне спокоен. Есть брат и есть теперь еще младшая сестренка, у которой тоже будет очень хороший следующий год, можно не сомневаться. А он сам что? Он сам свой, его есть кому ждать дома и на работе. Кажется, этого должно быть достаточно.
С улицы прохожие орали ему, стоящему на балконе, «С новым годом!» В блеске цветных ракет яблочный сок в стакане вполне мог сойти за шампанское.
Он проспал часов до двух дня, и не слышал, как пришли рано утром Серега и Хакерша, как удивлялись оба, откуда взялась в доме елка.
Крыс Хакер опять шуршал под плитой. Ложась спать, Юрка позабыл запереть клетку.
***
Украсить елку как в мультфильме про Простоквашино не вышло. На чердаке не нашлось ровно ничего, что могло бы сойти за елочные игрушки.
- А я говорил, что ничего тут нет, - Рол сидел на краю чердачного люка, свесив ноги вниз на веранду, - Я как вселился, все тут перерыл. Кстати, ты осторожнее там, у тебя балка над головой.
- Ну как же нет? - Алена потянула из кучи пыльного хлама что-то массивное, - Вот какая классная штука! В самый раз на елку.
Она двинулась обратно, неся на вытянутых руках свою находку и все-таки врезалась лбом в балку под крышей.
- Ой! Я нечаянно.
- Ты всегда бьешься головой, когда приезжаешь в Тамбов? Или это только рядом со мной тебе так везет? Осторожнее, говорю, - Рол подсветил фонариком, - Вылезай отсюда. Гляди, что покажу.
Он обнял присевшую рядом Алену за плечи и лучом фонарика указал в угол возле печной трубы:
- Видишь?
В углу между досками виднелось что-то пыльно-серое, похожее на забитое в щель ветхое тряпье. И только приглядевшись, Алена увидела крепко держащиеся за доски маленькие коготки.
- Е-мое, первый раз их так близко вижу. Много их тут?
- Не считал. Можешь погладить осторожно, они сейчас не проснутся. Летом поздно ночью видно, как летают. Первый раз забрался, думал - хлам какой-то. Пригляделся — живые.
- Пусть спят, - Алена все-таки решила не тревожить летучих мышей, - Полезли назад, холодно тут.
На чердаке она нашла старые ходики. Деревянные, резные, с гирями-шишками.
- Вот если их на самые толстые ветки поставить, к стволу? Будет хорошо.
- Прикольная штука. Как-то я про них забыл. Не ходят, конечно. Но можно будет потом Бульдозеру отнести, он починит.
- Ты думаешь, их еще можно?
- Опытным путем доказано: Бульдозер может починить все, кроме байка. Вот на праздниках к нему и заглянем.
Ходики прикрутили к стволу елки, чтобы не падали, и поставили стрелки на без пяти двенадцать. Часы и десятка два самодельных снежинок, большего вроде и не требовалось. Баньши прорвалась-таки в большую комнату, куда ее обычно не пускали, обнюхала елку и уколола нос. Фыркнула, обошла ее стороной и пошла на кухню грызть кость. Чего люди нашли в колючем и невкусном дереве, собака решительно не понимала.
Бой курантов ловили по старом радиоприемнику. Чуть не пропустили.
- Ну вот, двенадцать желаний не успели. Ну, хотя бы пять. С новым годом, солнце мое.
- А мои уже сбылись. С новым годом, Солнышко.
После полуночи отправились на базу — поздравлять остальных. Собаку Рол брать с собой не рискнул: на улице пальба от петард такая, будто Зимний берут. Напугают еще зверя, пусть дома подождет, где спокойнее.
Байкерятня гуляла на базе в неполном составе и удивительно тихо. Посреди мастерской, воткнутая в колесный диск от «девятки», красовалась елка, украшенная вместо снежинок шестеренками, гайками и прочими мелкими запчастями. На макушку надели звезду, вырезанную из пивной банки. Первым встретил их Макс Вштырлиц, что удивительно — совершенно трезвый.
- О! Какие люди! С новым годом, Инцидент! Это та же девочка, что прошлым летом?
- С наступившим Макс. С чего ты взял, что не та же? Солнышко приехала.
- Тогда наше вам, - Вштырлиц по-гусарски чмокнул Алену в руку, уколов усищами, - Заруливайте, народ. Наши наверху. Там такая медовуха, ух. А я в завязке! - он развел руками.
Подняться наверх не успели: по рокочущей под его тяжелыми берцами лестнице скатился хмельной и лохматый Демон, заревев на всю мастерскую:
- Маугли! С новым годом! - и сгреб их с Аленой обоих в свои медвежьи объятья.
Наверху сидели почти все, за исключением Сереги и Хакерши. Они проводили на базе старый год и отправились к ней домой. Юрка, как и обещал, отсыпался в новогоднюю ночь за все свои прежние ночные дежурства. Зато был в гостях Одинокий Волк. Демон сумел-таки уговорить его приехать, сам же и привез. И еще какой-то незнакомый Алене парень, невысокий, с длинными черными волосами до лопаток, немного похожий на индейца.
Тут же стало понятно, почему Вштырлиц трезвый — он приехал с наследником. После долгих баталий он все-таки забрал сына на новогодние праздники. Вштырлиц-младший был доволен по уши, что его не отправили спать. Он листал какой-то мотожурнал и доставал расспросами Ковбоя, а как это ездит, а какая у этого скорость, понятный интерес для десятилетнего пацана с папой-байкером. Подвыпивший и разговорчивый Ковбой был только рад стараться.
На базе завелась новая живность: Череп держал на коленях черного огромного кота. У кота недоставало левого глаза и половины хвоста, а правое ухо было порвано и прижато к голове.
- Ух ты, какой боевой зверь, - удивилась Алена, - а как его зовут?
- Кота зовут Кот, - важно отвечал Череп, - Давно надо было завести, а то хрена мыши куриную хавку жрут. Ты не смотри, что он некомплектный. Зато знаешь, какой у него урчальник!
Кот в подтверждение этих слов мурчал громким басом, от удовольствия теребя старожила базы когтями за безрукавку.
А Волк пел. С ноября никто не слышал, как он поет. Не на той, понятно, черной гитаре, а на акустической Гремлина. Он пел снова что-то лирическое, не свое. «Мои быстрые были. Я уже ритм тот не возьму, - вздохнул он и передал гитару Алене, - Не может быть, чтобы ты не пела. Хиппи поют все».
Она стала подбирать самые веселые, тусовочные, кто-то подхватил, Вштырлиц-младший размахивал в такт бенгальским огнем, а Волк, довольный, знал, дескать, кому передавать инструмент, пробормотал: «Чисто Катерина в молодости». И Алена, только доиграв, догадалась, что он говорил про Печальную Рыбу Солнце, которую никто и никогда на ее памяти не звал по имени.
- В Аквариум зайти или не стоит? - спросила она, передавая гитару дальше по кругу.
- Стоит еще как! - вмешался «индеец», носивший ролевое прозвище Маглор, - Во-первых, Фиалка звала. Во-вторых, давно пора, народ, ну чего мы их забыли? Инцидент, если вы с девочкой идете, то я с вами.
На улице сыпал легкий снежок, прохожих попадалось мало — все праздновали. Алена по пути разглядывала, как в детстве любила, окна домов — в каком светит огоньками елка. Окно Аквариума светилось мягким приглушенным светом, в нем мерцали разноцветные огоньки. Да, там тоже стояла елка. Во дворе перед домом кто-то вытоптал в снегу огромный пацифик.
Открыла дверь Фиалка. Тут же на пороге обняла и расцеловала всех.
- Народ, как хорошо, что вы пришли. А то мама переживает, что некого кормить пирогами. В нас уже не помещается!
Аквариум отмечал новый год почти по-семейному. Собралась самая олдовая часть тусовки, то есть Алмасты и Макароныч, в прошлом солист давно почившей рок-группы, а ныне — уважаемый владелец «Пацифы». Ангел с Фиалкой устроились под самой елкой, на полу, на двух пенках. Алмасты — в кресле у обогревателя. «Старые кости грею. Плывите сюда, пиплы. Бродяга, надеюсь, ты не за рулем? У нас глинтвейн!»
- С наступившим, - Ангел выбрался из-под елки, - Спасибо, народ. Вы правильно пришли. Это будет хороший год.
- Налейте чашу менестрелю! - подал голос Макароныч, - Эх, где мои семнадцать лет! Фиалка, детка, передай гитару.
Макароныч хотя и прозван по знаменитому лидеру «Машины времени», очень мало на него похож. Он тощий, поджарый и лохматый, несмотря на солидный возраст. Подстроив гитару, помнившую, наверное, сотни две рук, он тряхнул седыми патлами и запел совсем неожиданное:
Я сижу у костра и смотрю на пламя,
За пацифик на шее меня били ногами.
Я смотрю на небо - в небе светят звезды,
Для меня никогда не будет слишком поздно.
Песню Алена знала. Ее не раз пели на «Радуге», и на «Грушинском», и в веселой квартире Ежа Грузового, и в Аквариуме, конечно, ее очень любили. Просто немного странно слышать очередной гимн хиппи в исполнении пожилого, хорошо одетого дядьки с дорогими часами на жилистой руке.
Пусть потерты джинсы и порваны кеды,
Все равно я сегодня автостопом уеду
В ту страну, где вечно правит любовь, -
с удовольствием пел Макароныч, явно вспоминая молодсть. Она попыталась представить себе его молодым, хайрастым, в феньках и обтрепанных клешах — и не сумела. Оставалось только подхватить припев вместе со всеми.
Мы оставим следы в пыли разных дорог,
Мы пройдем с тобою сотни разных городов,
Мы читаем о себе между строк,
Мы идем, пока не свалимся с ног.
Мы хиппи - вечные дети цветов!
Макароныч допел с чувством и снова протянул Алмасты свою чашку. Из-под стола неслышно выскользнула белая кошка, распушила хвост, похожий на большое перо, и полезла на колени к Ангелу, потерлась об него мордочкой, замурчала.
- У Белочки теперь свой Ангел-хранитель, - сказала Алмасты. На коленях у нее свернулся серый котенок.
- Пиплы, - засмеялась Фиалка, - Вы еще не знаете главной новости ушедшего года. Глорфиндейл бросил пить. И спасибо вот этой кошке.
- Не верю, - сходу сказал Рол, - Этот не бросит, пока печень не отвалится. Или она уже?
- Какие вы все, эскулапы, вредные, - фыркнула Фиалка, - Ничего ни у кого не отваливалось. Достаточно было одной маленькой кошки. Ну, и Ангел повлиял.
- Чувак, как ты это сделал? - изумился Маглор.
- Никак, - тот пожал плечами, - ничего я с ним не делал. Просто он кошку испугался. Я ее.., - Ангел смутился, - в общем, немного не так постирал.
- Короче, - начала объяснять Фиалка, - Ангел нашел Белочку где-то на улице. И принес домой.
- Жалко стало, - кивнул тот, - маленькая, голодная и такая немытая. Даже не понял, что белая.
- Принес и потащил ее в ванную отмывать. А у нас света нет, - продолжала Фиалка, - Ну, он ее нечаянно и вымыл моим шампунем, - она подергала себя за густо-фиолетовый вихор, - Короче, кошка вышла немного фиолетовой.
- А потом, - закончил Ангел, - она на себя мою тушь перевернула, которой я рисовал. Делал пару вещей разбавленной тушью, зеленой. А она опрокинула и немного попала хвостом.
- В общем, получилась сиреневая кошка с зеленым хвостом, - кивнула Фиалка, - Отмыть ее до конца так и не вышло. Тем более, кошка была против, ей надоело купаться. А тут пришел этот Глорфиздяй клянчить на бутылку. Я стою и думаю, слать его нафиг или сам уйдет, а тут из-под стола выходит кошка. И он ее видит. Никогда не думала, что на кошку можно так смотреть. Он словно привидение увидел.
Слушатели расхохотались.
- Понял, - сквозь смех выговорил Рол, - этот кадр решил, что по его душу «белочка» пришла. Интересно, он до «психов» дошел или побоялся?
- Вряд ли, - махнул рукой Маглор, - Он даже меня боится. Дома сидел небось, стремался, пока не попустило.
- Не знаю, - пожала плечами Фиалка, - Но сегодня утром я видела это чудо в подвале у Галадриэли. Он пил томатный сок.
- Может, все-таки «Кровавую Мэри»? - с сомнением спросил Макароныч.
- Точно сок, - уверила Фиалка, - Я нарочно из его стакана глотнула. Нормальный томатный сок. Глорфиздяй в глухой завязке, сам сказал. Он тогда от нас так быстро скипел, будто за ним назгулы гнались. Вот потому кошку и назвали Белочкой
- Я на станции расскажу, - пообещал Рол, - Поймаем котяру, покрасим метиленовой синькой, а хвост — зеленкой, и будем брать на вызовы к алкашам. Для профилактики.
Часа через два, получив в подарок два здоровенных куска пирога, ну когда от Алмасты кто уходил голодный, они вдвоем вышли снова на улицу. Маглор остался отмечать в Аквариуме.
- Ну, что, пойдем, Солнышко? Баньши уже соскучилась небось.
Они задержались в каком-то дворе на полпути к дому. Там была ледяная горка. Когда же дурачиться, как не в новый год. Когда им надоело кататься и валять друг друга в снегу, кто-то сверху позвал:
- Вау! Инцидент, хватай свою герлушку и рули сюда!
Кричали из окна второго этажа. В старой трехэтажке, похожей на барак, обитал Бульдозер. Пришлось ненадолго заглянуть. Олдовый панк встречал новый год в лучших панковских традициях. Он позвал на пиво всю «Промзону 5» во главе с Дракошей. Елка в доме была вместо крестовины поставлена в старый унитаз. Вместо украшений он развесил на ветках сушеную воблу, предлагая всем желающим «и рыбку съесть, и на елку влезть».
Судя по тому, что стояло на праздничном столе, готовил Бульдозер на этот раз не сам, девчонки постарались. Так что это вполне можно было есть.
После того, как выпили за новый год и отцепили с елки еще по рыбке, Ведьма, Дракошина ударница, потянула Рола за рукав:
- Инцидент, а Инцидент, скажи, ты ведь военный?
- Гражданский до нет спасения.
- Но ты же воевал?
- Угу. С Наполеоном. В психушку ехать не хотел, - Рол чуть прищурил глаза, - Нет, Ведьма, не воевал. Разве что с замглавврача. Ты говори прямо, кого мной пугать собралась?
- Да никого. Вот, - она стащила с подоконника какой-то пакет, - Ты из этого стрелял когда-нибудь?
Рол вытащил ракетницу, взвесил в руке::
- Откуда слямзила?
- У бати в гараже нашла, - Ведьма состроила невинную рожицу, - Мы хотели еще в полночь жахнуть, а никто не знает как. Бульдозер у нас с белым билетом, а я сама боюсь.
- Правильно делаешь. Не умеешь — нехрен. Нашим и так сегодня работы выше горла. Пошли во двор, покажу.
Взлетевшая ракета напоминала шаровую молнию. Грохот был такой, что уши закладывало. «Промзона 5» визжала хором, только Дракоша хранила невозмутимость. «Детство в заднице взыграло, Чубайс вас всех задери!» - ворчала она, глядя на расходившуюся группу. Отстреляли пять ракет, последняя перелетела через крышу дома, и полюбоваться на нее не получилось.
- От девки, не могут они без шуму, - усмехнулся в бороду Бульдозер.
- Вижу, - Рол вернул Ведьме ракетницу, - Все у тебя?
- Ага.
- Я бы на месте твоего бати уши тебе открутил. Ладно, бывайте, народ, пошли мы.
Отец Ведьмы был старый и очень хозяйственный прапорщик. Гараж свой он охранял как зеницу ока и только под праздник слегка ослабил бдительность. Гремлин клялся, что там наверняка можно найти гранатомет, если не танк. Хотя достоверно этого не знала даже сама Ведьма.
- Почему они тебя про войну спрашивали? - спросила Алена, когда они подходили к дому, - Ты ведь говорил, что на Дальнем Востоке был.
- Ковбою скажи спасибо, - Рол поморщился, - Я на учениях под залп попал, осколок ношу до сих пор. Ну, народ узнал и пошло, что дескать Инцидент вернулся с Кавказа и никому про то не говорит. Бред полный. Но кое-кто до сих пор верит.
Дамы и рыцари
Двое не спят, двое дымят папиросой любви,
Им хорошо, станем ли мы нарушать их покой?
«Сплин»
- Юрий Анатольевич, вас тут ждут, - огорошила его под конец смены дежурившая внизу в приемном пожилая санитарка.
«Дожил, - подумал Юрка, - младший персонал стал по отчеству звать. Я же этой тете во внуки гожусь. Не иначе, старею».
Обращение по отчеству от бойкой, грубоватой бабуси, без особых церемоний расшугивавшей посетителей, чтобы не забывали, куда пришли, было сюрпризом. Второй сюрприз поджидал его у двери на улицу. Издали он увидел знакомую миниатюрную фигурку в черной дубленке с пышным меховым воротником. Гелла. Зачем ей разыскивать его на работе? Или у нее сюда кого-то положили?
- Здравствуй, Гелла. У тебя что-то случилось?
Наградой был такой взгляд, что им можно было бы прожигать дыры:
- У меня?! Это у тебя случилось! Невозможный ты человек. Молчал как убитый, как нарочно! Даже на Новый год ты ничего мне не сказал.
У Геллы даже слезы звенели в голосе. Чем это он так ухитрился ее задеть? Пришлось отвести ее в сторонку, а то посетители уже начали на них оборачиваться.
- Все-таки, что стряслось? - спросил Юрка, хотя и начал догадываться, в чем дело. Непонятно только, почему Гелла так уж разбушевалась. На новый год они созванивались и побеседовали более чем дружески. Но о том, что с ним случилось в декабре, он не сказал Гелле ни слова — зачем, если обошлось.
- Ты невозможный человек, - повторила Гелла устало, - Это как называется — его чуть не зарезали, а я узнаю об этом через третьи руки? А ведь мы, кажется, друзья. Почему ты молчал?
- Потому и молчал, - ответил Юрка мягко, - Какой мне смысл был тебя пугать? Ну, погостил с неделю у соседей в БСМП, познакомился с местной реанимацией. Получил лишние выходные и в первый раз за два года отметил дома новый год.
- И все-таки, я должна была знать, - повторила Гелла упрямо.
- Зачем? Ты бы сидела у моего изголовья, пока я под капельницей валяюсь? Не думаю, чтобы тебя это устроило. Меня, кстати, тоже. И потом, - он вдруг подмигнул ей, - мы ведь с тобой договаривались, что я позвоню тебе просто так, а не когда кто-нибудь заболеет. Вот я и позвонил на новый год. А сейчас я всего неделю как на работу вышел и как раз собирался...
- Врешь ведь, - сощурилась она, - Ты бы уже через день так загнался, что позабыл бы, какое число и какой месяц. Я ведь тебя знаю.
- Ладно. Сегодня не собирался, - поспешил согласиться Юрка, - но на той неделе позвонил бы обязательно. Ну что мне сделать, чтобы ты не сердилась?
- Кто тебе вообще сказал, что я сержусь? - Гелла тяжко вздохнула, - Честно, я вообще ничего не знала, кроме того, что на тебя напали на улице. И то, узнала об этом случайно. Не буду говорить от кого. Встречаю тебя и ты мне вот так спокойно сообщаешь, что вообще мог умереть. Как это у тебя выходит только?
- Все-таки, не мог. С «финкой» шутки плохи, но ты же видишь, у них ничего не получилось. Все в порядке, я живой и даже на работу вышел, - Юрка улыбнулся ей, - Пойдем домой, Гелла. У меня смена закончилась, что нам здесь делать?
- Хорошо, - она кивнула, - Но если хочешь заслужить прощение, поедешь со мной.
- Куда?
- Сегодня моя очередь поить тебя кофе. У меня молотый, настоящий бразильский. И потом, ты ведь еще не знаешь, где я живу. Вот и посмотришь заодно, - Гелла взяла его за руку.
- Кажется, ты всегда жила на Интернациональной.
- Нет, там живут мама и папа. А я живу на Рязанской, уже три года как. Успела с квартирой до кризиса. Удивительно, мой телефон ты знаешь, а адрес нет. Так что пойдем.
- С наследником познакомишь?
- Он у родителей. Соскучились по внуку. Так что придется пить кофе в тишине.
Юрка задержался только затем, чтобы позвонить домой и сказать брату, чтобы скоро его сегодня не ждал. После той недавней истории Серега всегда дергался, стоило ему задержаться на работе. Да и он сам начинал тревожно поглядывать на дверь, дожидаясь брата с какого-нибудь очередного программерского сборища.
«Надо же! В кои-то веки ты едешь к девушке, у которой ничего не болит, - удивился Серега, — На всякий случай, до завтра».
На улице Гелла поймала такси и расплатилась сама, не дав Юрке даже бумажник достать: «Моя очередь, не спорь!» Кто бы рискнул с ней спорить?
Квартира Геллы, двухкомнатная, очень светлая и чистая, блестела свежим и тщательным ремонтом. Линолеум на полу, плитка в кухне, обои в блестках, мерцавших в полутьме, пока Гелла не включила свет. В детской на полу забавный палас с нарисованными дорожками и деревьями, как большая карта. На дорожках расставлены игрушечные автомобили. Огромный плюшевый медведь смотрит с полки. На низком столике в клетке сидит белая морская свинка, таращит на них красные глазки-бусинки.
- Вот, заказал Деду Морозу на новый год зверюшку, - Гелла сняла с полки коробочку с кормом и наполнила кормушку. Свинка тут же довольно захрупала, - Пришлось маме постараться.
- Лабораторную взяла? - Юрка осторожно почесал сквозь прутья клетки мохнатый бочок. Свинка оставила корм и принялась обнюхивать его пальцы.
- Ну да. Что же я, буду на «птичке» всякую заразу брать, бог знает, где и кем выращенную? - пожала плечами Гелла, - Эта чистенькая. Девочки в биолаборатории поделились. Сам-то ты где крысу раздобыл?
- Серега откуда-то принес. Хотим поймать и все-таки не держать на выгуле, пока не одичал.
- Дети вы дети, прямо как Женька, честно слово. Ладно, брысь мыть руки. Такой кофе требует серьезного подхода, - и Гелла удалилась на кухню.
Потом они сидели в ее комнате, пристроив чашки на заваленный рекламными проспектами и распечатками прайс-листов стол с компьютером, для чего пришлось убрать с него клавиатуру и сдвинуть монитор. Над столом на самом видном месте, между исчерканным пометками календарем и списком телефонов висел листок бумаги с аппликацией — украшенная кусочками фольги еловая ветка. Внизу надпись цветными карандашами, неровными печатными буквами: «МАМЕ С НОВЫМ ГОДАМ!»
Кофейные чашки были крохотными как мензурки, почти прозрачными, с еле заметными голубыми разводами на круглых боках.
- Вот так мы теперь и живем, - Гелла вернула на стол опустевшую чашку, - Нравится?
- У тебя уютно. Знаешь, а ведь у меня для тебя подарок, - вспомнил Юрка, - Помнишь, как мы вспоминали недавно наш институт? Вот, посмотри, что я нашел.
Ему пришлось вернуться в коридор, чтобы вытащить из куртки бумажник, а из бумажника — тот самый рисунок на обрывке кардиограммы, который он теперь носил с собой. Гелла тихонько ахнула:
- Боже мой, ты его не потерял! С ума сойти! - она взяла листок в руки и бережно развернула, - Это же Лина Беляева рисовала, помнишь ее? Она нам еще альбом оформляла к выпускному, общий. «На нас судьбой поставлен Красный Крест». Это же ее идея была написать.
- Да, рисовала она здорово. У нее все конспекты были в картинках. Когда хотели переписать лекцию, все время просили у нее, чтобы посмотреть лишний раз, - кивнул Юрка.
- Самые подробные лекции были у Сашки. Но прочитать их мог только он сам. Почерк у него уже тогда был медицинский, сам черт не разберет, - Гелла аккуратно убрала рисунок под стекло, покрывавшее столешницу, - Спасибо. Никогда не думала, что еще раз увижу. Погоди, не надо его под стекло. Сейчас альбом достану, - она потянулась к полкам над столом, - Где-то тут у меня должны быть наши выпускные фотографии.
- Помочь? - спросил он, глядя, как Гелла на цыпочках пытается дотянуться до верхней полки.
- Сама, - она добралась наконец до альбома, стащила его на стол и тут же с болезненным вздохом ухватила себя сзади за шею, - Ох уж мне эта сидячая работа, - Гелла убрала рисунок в фотоальбом, под прозрачную пленку. С соседней фотографии на Юрку глядела та же троица, что и на рисунке. Три студента на крыльце. Улыбаются в объектив. Гелла стоит между ним и Ролом, держит за руки обоих. Кто же это снимал? Не вспомнить.
- Это девяностый год?
- Нет, восемьдесят девятый. А наш бродяга-байкер ничуть не изменился, правда?
- Да, действительно. Что, спина ноет после работы? - он осторожно опустил ладонь ей на плечо.
- Подолгу за монитором вредно. А сегодня прислали новые прайсы, - Гелла поморщилась, - Стулья там неудобные, никак новые не закажем.
- Давай попробую размять чуть-чуть?
- Сумеешь? - она задумалась, - Ах да, ты же кажется где-то так подрабатывал. Ну, рискни.
- В спорт-клубе. Как раз в кризис, - Юрка кивнул, - Просто сядь спокойно и руки опусти. От сидячей работы часто скручивает.
Он аккуратно прошелся пальцами по ее шее и плечам. Удивился:
- Гелла, что ты с собой делаешь? Дельтовидные в таком тонусе, что просто каменные. Сходу и не сдвинешь.
- Ну, а что ты хотел? Нервы же. На работе всегда найдется, кому моей кровушки попить, - сказала Гелла, - Попытайся, а? Честно, уже спать нормально не могу.
- Я не попытаюсь, я сделаю. Только одного раза может оказаться недостаточно. Тебе бы найти себе хорошего специалиста, сеансов на пять минимум.
- Время, - Гелла вздохнула, - Мало работаешь — есть не на что, много работаешь — некогда. Времени я себе по-прежнему заработать не могу. Что, отвык? Или с девочками-спортсменками было проще?
- Не было там никаких девочек. Это была примитивная качалка, с железом и разным там тяжелым весом. Правда не знаю, кто больше мышц накачал, ребята об свои железяки, или я об их спины. Гвозди я не гнул, но из стены их руками выдергивал запросто.
- До сих пор заметно, - мурлыкнула Гелла и опустила голову, - Знаешь, кажется, отходит. Хотя бы головой шевелить стало проще.
- Не больно тебе?
- В самый раз. У тебя хорошо получается.
«Получается...» Интересно, заметила Гелла, что у него чуть дрогнули руки при этих ее словах или нет? «Надо ж себя так уходить. Мышцы под руками действительно каменные, только чуть-чуть отходят». Кожа нежная, гладкая, духи какие-то терпкие, тяжелые, голова от них немного кружится. Хочется вытащить все шпильки из ее прически и запустить пальцы в волосы. Черные локоны собраны на макушке в тугой узел. Шея стройная, тоненькая... Когда-то он сидел в аудитории как раз за ее спиной. И, глядя на выбившуюся из пучка черную прядь, можно было пол-лекции проворонить. И если сто раз все переговорено и забыто, если смешной кажется та давняя мальчишеская влюбленность, отчего сейчас дрожат руки?
- Шпильки мешают, волосы ничего не должно стягивать. Может, уберешь?
- Ладно, - она завела руки за голову, выдернула шпильки и тугие локоны рассыпались по плечам, - Знаешь, а уже легче. Не подозревала за тобой еще и таких талантов.
- Это не талант, а практический навык. Хочешь, к нашим ребятам отведу? Я и сам им сдаюсь периодически. И таких зажимов вроде нет.
Гелла тут же обернулась и положила ладони ему на плечи, наманикюренные коготки царапнули сквозь рубашку:
- И правда, - удивилась она, - а еще ты умеешь не напрягаться сверх необходимого. Я вот не умею. Сейчас уже хорошо. Почти чувствую себя человеком. Но этого мало.
- Чувствовать?
- Да, - она вдруг потянула его к себе, настойчиво и сильно. Через секунду они уже глядели друг другу глаза в глаза, - Не только человеком, - приглушив голос, произнесла Гелла, - Женщиной!
И с силой поцеловала его в губы, будто воду пила. Так, что нельзя, невозможно было ей не ответить.
- Останься, - сказала она шепотом, оторвавшись всего на мгновение.
Он ничего не стал ей говорить. Просто обнял. Последняя шпилька выскользнула из тяжелых прядей и, звякнув, упала под стол.
Время скомкано. Оно не движется больше, не течет. Вздрагивает на одном месте стрелка часов на стене: подсела батарейка.
Скомкан вечер. Скомкано синее «официальное» платье Геллы, брошенное на стул. Покрывало, сбитое в ноги дивана, тоже скомкано. За плотными шторами глухо шумит город. Там еще что-то происходит. Но здесь время застыло, оно больше не имеет значения. Осталось только тихое ласковое тепло и биение жилки на виске. Один общий ритм сердца. И больше ничего.
- По закону жанра я кажется должен закурить.
- Да? Тогда мы сейчас все эти жанры нарушим, - Гелла негромко смеется, - Потому что я тоже хочу сигарету, - она протягивает руку к столику возле дивана, забирает с него свою сумку, - Твои где, в коридоре остались? Можешь взять мои, правда, они с ментолом.
- Без разницы.
«Какой еще жанр, что я несу?» Она рядом, живая, дышащая, такая, что даже не снилась. И от этого мысли путаются. Табачный дым, он, как те духи, кому-то идет, кому-то нет. Гелле вполне идет. Губы ее горькие от кофе и табака, но от этого только сильнее голова идет кругом.
- Сумасшедший. Не задуши меня.
Гелла обнимает его, скользит ладонью от плеча вниз и тут же отдергивает руку, когда ее пальцы натыкаются на свежий шрам.
- Бедный мой! - Гелла приподнялась на локте, разглядывая Юрку с неподдельным испугом, - Чем они тебя зашивали? Почтовым шпагатом?
- Что оказалось под рукой, тем и шили, - он улыбается, - Не думаю, что год спустя это будет смотреться так же страшно. Просто ты давно не видела, как выглядит недавний шов.
- Зато вижу, как тебе досталось, - она снова опускает голову на его плечо, - Ты обещаешь, что будешь себя беречь?
- Ты спрашиваешь так, будто я работаю как минимум в спецназе. Это была просто случайность. Оказался не в то время, не в том месте, - он осторожно перебирает ее рассыпавшиеся волосы, - Все это уже дело прошлое.
Гелла замолчала, а потом нашла его руку, сжала пальцы:
- Сейчас я, наверное, все испорчу, - сказала она, - но мне надо знать. Правда. Ты можешь мне честно ответить на один вопрос?
- На все, какие хочешь.
- Только на один. Помнишь, Юра, когда мы сидели в том кафе, я сказала, что ты не умеешь говорить «нет». Скажи мне: почему ты остался? Только очень честно. Потому что не можешь отказать или...
- «Или», Гелла. И ты прекрасно это знаешь. Иначе не стала бы спрашивать. Ты очень хорошо знаешь, почему. Кажется, еще с третьего курса.
***
- Я не понял, тут собираются кого-то убить? - осведомился Харальд Хайрастый, оглядывая набитый зрителями спортзал, где затевался турнир, - Нафига Конунг притащил сюда сразу двух медиков?
- Тебе совсем плохо станет, если я скажу, что их четыре? - усмехнулась жена, торопливо доплетая косу, - Вот тот рыжий пацан, который в компании Эарин. Кажется, его Гвен привела. И та мадам в фиолетовом тоже. Эх, какой прикид.., - с искренней женской завистью закончила Сигрун.
Она была права, позднесредневековое платье Геллы уже успело произвести фурор. Натуральный мех на плечах. Полупрозрачная вуаль на высоком головном уборе и чуть не пять метров фиолетового бархата в полном соответствии с модой XIV века. Королева Галадриэль едва не заработала себе косоглазие, исподволь разглядывая Геллу. Смотреть в упор и показать свой интерес к ее прикиду повелительнице Златолесья мешала собственная корона. Не при своем же родном клубе так откровенно пялиться.
- Это москвичка, они все понтуются, - поморщилась Тариэль, - Видно же, что она не сама шила. А у нас все свое.
Тариэль пребывала в немилости после скандальной истории, уже известной всей тусовке как «перебранка Локи», и теперь старалась всеми способами вернуть расположение королевы. Пока она не преуспела. А Галадриэль было не до нее. Турниры до сих пор оставались слабым местом клуба. Сколько ни бейся, а выставить можно максимум двух бойцов — Берсерка и Альдора. Причем второго скорее просто для количества, воин из него аховый.
- И никакая она не москвичка, - возразила Мириэль, стараясь разглядеть, как крепится шнуровка у Геллы на рукавах, - Она с Государем пришла, она местная.
Тариэль, вытаращила глаза, уцепила Мириэль за рукав и потащила прочь, подальше от королевы.
- Ты спятила?! - зашипела она ей на ухо, - У нас одна Королева, что ты несешь при ней?! Нельзя было по имени назвать?
- Вообще-то, Верховный король тоже был один, и Галадриэль его власть признавала, - парировала Мириэль, - Не мешай смотреть. Сейчас начнется.
Мириэль знала, что при всей ревности к своей власти, Галадриэль никогда не будет соперничать с человеком, которому пофиг на свой статус. Еще, как и любая королева, она во многом зависит от хорошего портного. А лучше Мириэль в клубе не шьет никто.
Турнир считался региональным. Обычно такие собираются раз в сезон максимум, но тут Конунг закорешился с мэрией и ему подфартило с помещением. Мэрия хотела красивой показухи, и ради дружбы турнир был устроен к двадцать третьему февраля, с привлечением всех наличных сил, соседних клубов и закадычных врагов из других областей.
Втиснутая на спортивную лавку рядом с Мышкой и Фиалкой, Алена смотрела, как двое викингов, уже упакованных в стеганки, развешивают по стенам щиты с гербами прибывших на турнир клубов. Все серьезно. Дуб Зеленый, исполнявший роль герольда, а потому трезвый и деловой, настраивал микрофон. Объявлять выход бойцов будут неисторично, зато громко. Тем более, что и менестрели уже собрались, настраивают в соседней комнате гитары.
- А зачем милиция? - спросила Алена у Мышки. У дверей зала действительно маячили две фигуры в форме.
- Для порядка. Видишь того мужика в галстуке, в первом ряду? Он из мэрии, какой-то там комитет по борьбе с молодежью. Это они дали Конунгу спортзал. Приходится терпеть.
Милиционеры с любопытством оглядывали зал, кажется, такое действо они еще не видели. Младший по званию с откровенной завистью смотрел на обвешанных оружием рыцарей.
«Вот с чем нормальные мужики ходят, - шепотом сказал он коллеге, - а не с дубинками».
- Надеюсь, на этот раз они тебя не для первой и последней помощи сюда вытащили? - спросила Гелла у Юрки.
- Представь себе, нет, - он передал Гелле стакан с минералкой, за которой собственно и ходил, и сел рядом, - Можешь расслабиться, сегодня мы просто гости. Сашка согласился меня подменить.
- Даже не верится. Ну как я тебе? - Гелла обмахнулась веером, - Не похожа на «деловую женщину», надеюсь?
- Ты — лучшая, и прекрасно это знаешь.
- Не бойся, я не буду просить тебя доказывать это на ристалище. Я тебе и так верю, - улыбнулась Гелла, убирая назад вуаль.
Сидящий в нижнем ряду гость из мэрии, не скрываясь, таращился на ее декольте.
С Гремлином Рол столкнулся в коридоре.
- Ты здесь откуда?
- Менестрелим потихоньку. Эарин попросила, им для показухи нужен кто-нибудь с бас-гитарой. А ты, неужели проникся идеей?
- Еще не хватало. Я почти на работе. Надеюсь, сегодня никому череп не проломят.
- Какой ты кровожадный, - расхохотался появившийся за их спинами Конунг, - Все чисто как в аптеке, не парься. Мои ребята пожизневых травм не допустят. Правда, тут рязанцы приехали, они буйные, но мы их успокоим.
Герольд, с третьего раза настроив гудящий и фонящий микрофон, объявил начало турнира и выступление менестрелей.
Какое-то время перед зрителями в лицах рассказывали печальную историю графа фон Глейхема, который «попал к сарацинам цветы поливать», а в результате обзавелся второй женой. Потом два оруженосца спорили, чей рыцарь больше пьет, и сами старались от них не отстать.
Святая Дева, защити и сохрани
В земле неверных душу паладина.
Идут года, бегут за днями дни,
Когда вернется он домой, скотина?!(64)
На последней фразе Тариэль явно «дала петуха» и немного переврала слова, но зрители были благосклонны. Они ждали турнира.
- Номинация «меч — меч», Михаил Бронников, Харальд, клуб исторической реконструкции «Викинги», Тамбов. Олег Парфенов, Ярл, «Норманы», Санкт-Петербург, - провыл герольд.
Харальд был хорош. Не самый лучший боец среди викингов, но хорош. Петербуржец был пониже ростом, но гораздо шире в плечах. Поединок у них вышел красивым и длинным, в итоге бойцы свели его на ничью, к обоюдной радости болельщиков. Взмокший в бою Харальд приземлился на лавку, Сигрун сняла с него шлем. Рядом топорщил бороду довольный Двалин: Харальд вышел на бой в шлеме его работы. Тут же устроилась Фрейя, она и здесь ухитрялась что-то вязать. На этот раз исторично — из некрашеной шерсти костяным крючком.
Алексей Демьянов, Этьен, клуб «Тамплиеры», Тамбов. Роман Беляков, Святогор, «Дружина», Воронеж.
Воронежский витязь Этьена смял. Правда, отбивался тот достойно, но к досаде братьев по ордену, победа осталась за приезжим.
- Пить надо меньше, - ехидно пропела Тхури на ухо Тариэль. Та не слушала. Ее куда больше волновало благополучие собственного клуба. То, что Альдора сейчас отделают как бог черепаху, заранее ясно. Продержался бы Берсерк, а иначе можно совсем опозориться. А ведь она гадала на картах королеве, что победа будет.
Берсерк вышел на «щит — меч» против самарского рыцаря в таком же легком доспехе, как и его собственный. Он рубился отчаянно, кто-то даже крикнул, чтобы остановили бой, пока не дошло до увечий. Напрасно. Самарец обошел Берсерка только на одно очко, что повергло последнего в жестокое отчаяние. Он выбыл из турнира, не оправдав надежд. Подавленный Берсерк сидел в углу на лавке, придерживая правую руку — в бою его рубанули по кисти, и даже латная перчатка не спасла. От помощи он упорно отказывался, пришлось Ролу просто брать его за шиворот и утаскивать из зала.
- Не дури! Без руки хочешь остаться?
- Толку то...
- Толк будет, не дергайся. Сустав выбит, довоевался.
Хотелось добавить что-то вроде «из-за этой белобрысой дуры уродуешься», но профессиональная, мать ее, этика должна быть. Дальше сам разберется, большой уже.
- Как тебе турнир? - спросила Алена, когда он вернулся.
- Сама видишь. Один уже есть. Интересно, сколько пальцев мы не досчитаемся к концу? Лучше бы пели, оно безопаснее.
- Посмотри, а Магистр-то ваш в штатском, можно сказать.
- В чем?
- Не в орденском. У него костюм рыцаря XIII века, но не вступавшего ни в какие ордена. И на плаще вроде личный герб.
- Как все сложно! Мне эти ребята в белом больше нравятся.
- На Красный Крест похоже?
- Дерутся аккуратно. До сих пор никого не покалечили.
«Дмитрий Маковцев, Магистр, руководитель клуба «Тамплиеры», Тамбов. Андрей Зоркин, Тигр, клуб «Ратник», Рязань». «Щит — меч», - объявил герольд.
- Ой, Андрюша-Зверюша, - охнула Оруженосец, которая знала про этого рязанца еще от викингов.
- Меч России, - кивнул Амрос.
- Не меч России, а сделал меча России на прошлом турнире на Зиланте(65), - поправила Мышка.
Буйного и очень сильного рязанского рыцаря тут знали многие. Его пару раз дисквалифицировали на больших турнирах за нанесенные по жизни травмы, и он отводил душу на таких локальных сборищах. Даже Конунг, и тот слегка напрягся.
Зал заметно притих. Милиционеры, почувствовав общее настроение, встали поближе к ристалищу. Представитель мэрии протер очки и ослабил галстук.
Магистр и его соперник лупили друг друга долго и упорно. Рязанец пер напролом, Магистр парировал, уклонялся и заставлял его атаковать снова и снова, похоже, решив сначала слегка измотать. А потом завершил бой так быстро, что два герольда едва успевали засчитывать удары.
Магистр обошел рязанца на два очка. Когда Этьен помог ему снять шлем, лицо предводителя ордена было совершенно мокрым от пота, а бороду вообще впору выжимать. Это был его третий выигранный бой и на сегодняшний день последний.
Несокрушимый Андрюша-Зверюша пожал руку своему противнику. От души, не напоказ. Рязанский витязь не был ревнив к своей славе лучшего бойца и действительно благодарил за хороший бой. Нечасто попадаются достойные противники.
Магистр медленно вышел на середину зала, что-то шепнув герольду. Тот кивнул и громко объявил в микрофон:
- Победитель турнира в номинации «Щит — меч» Дмитрий Маковцев, «Тамплиеры», город Тамбов!
Зал взорвался. Аплодировали даже викинги. Тут было не до соперничества клубов: впервые за два года Тамбов сделал Рязань, а это дорогого стоит.
Герольд поднял руку, призывая не шуметь:
- По старой традиции победитель может назвать королеву турнира. У нашего рыцаря на рукаве повязан шарф, данный ему дамой. Кого объявить королевой турнира 2000 года?
Магистр медленно освободился от латных рукавиц, передал их Этьену и тяжелой походкой направился к зрителям. Сидящие на крайних рядах вытянули шеи. Шарф на металлическом локте Магистра был голубым. Только одна дама в этом зале носила платье из точно такой же ткани.
Магистр говорил без микрофона, но услышали его все:
- Я объявляю королевой турнира, самой прекрасной дамой отсюда и до самого Иерусалима леди Жанну, - с этими словами он опустился перед ней на одно колено.
Жанна медленно встала. Дамы посторонились, пропуская ее вперед. Она хотела сказать что-то похожее, как требовали все каноны средневековых романов, но не нашла слов и молча опустила свою руку на плечо склонившегося перед ней рыцаря. Щеки Жанны пылали, турнирный зал, щиты, гербы, прикиды плыли перед глазами, как цветные стеклышки в калейдоскопе.
- Встаньте, мой рыцарь, - наконец произнесла она так тихо, что услышал только Магистр, - и не склоняйтесь ни перед кем, кроме Бога. А я ни перед кем, кроме Господа и вас, - добавила Жанна совсем неслышным шепотом. Магистр понял все. Он поднялся так легко и быстро, будто его доспехи ничего не весили и бережно обнял свою прекрасную даму.
Зал зашумел вновь.
- Красиво поставлено, - с видом знатока заметил чиновник из мэрии, - Очень хорошо.
- Жанна, я за тебя так рада. Ой, ребята, какие же вы сейчас были красивые! - Фрейя обнимала их обоих, а Двалин усмехался в усы. Когда-то он точно так же разогнал на Зиланте половину соперников, чтобы понравиться своей тогда еще будущей супруге.
- Сколько лишнего шума только для того, чтобы сделать предложение, - покачал головой Рол и прижал к себе Алену, - Как у нас с тобой все просто было, а, Солнышко?
- Главное, чтобы дама сказала «да».
Менестрельник успешно продолжился, но часть зрителей разошлась. Отбыл представитель мэрии, на прощание сказав что-то одобряющее Конунгу. Гости из других городов разъезжались по впискам, а Конунг вытащил наконец заранее припасенное пиво.
- Народ, всех причастных приглашаю! - прогудел он, - Магистр, тебе первому! Ну ты его сделал — красота!
Магистр вежливо выпил, но оставаться на продолжение банкета не стал. Его ждала дама и тут никто возражать не стал, все поняли.
Милиционеры с профессиональным интересом изучали вблизи мечи.
- Этим и голову можно запросто проломить, - с опасением заметил старший по званию.
- Голову можно и бутылкой проломить, - пожал плечами Конунг, - Собственно, так чаще всего и бывает. Вон, медицина не даст соврать, - он кивнул на Рола.
Потом Конунг сделал знак Дубу Зеленому, тот наполнил пивом два антуражных кубка, которые вождь «Викингов» гостеприимным жестом вручил стражам порядка:
- Ну, за содружество родов войск?
Старший мент огляделся по сторонам, убедился, что никого из мэрии рядом уже не наблюдается, с сомнением взвесил кубок в руке, а потом решился и злоупотребил. Второй последовал его примеру.
Поезд уходит в рай
Оглянись назад,
Посмотри еще раз на нас.
Мы стоим на перроне и смотрим в ночное небо.
Этот поезд уходит в рай.
Первый день весны в Аквариуме отмечали всегда. Не было случая, чтобы этот любимый всеми хиппи праздник пропустили при жизни Печальной Рыбы Солнце. Не забыли его и сейчас. С утра первого марта в Аквариуме, как и в предыдущие годы, царила праздничная суета, только на кухне теперь тесто месила Алмасты, а Фиалка в компании Мышки и Алены накрывала стол в большой комнате. Ангел с Гремлином на подхвате с самого утра были отправлены на рынок, закупаться к празднику.
Дом ожил. Это Алена сразу приметила. И ремонт, на который у его нынешних обитателей вся зима ушла, был правильный. Ангел подновил роспись вокруг двери и окон, что делала еще Рыбка, ничего лишнего не тронул. А стены в коридоре и все потолки давно пора было в порядок привести. Аквариум посвежел и будто помолодел. Только одна стена в большой комнате по-прежнему пряталась за плотной занавеской.
Фиалка между тем хлопотала по дому так рьяно, что Мышка даже испугалась. Что на нее нашло, если каждую тарелку протирает с таким усердием, будто хочет проделать в ней дыру?
- Что с тобой? - тихонько спросила она наконец.
- Зла не хватает на ту выставку! - Фиалка запустила подушкой в угол дивана, - Покуражились комитетчики, передушила бы этот курятник!
- Какие комитетчики? - не поняла Алена.
Фиалка с размаху плюхнулась на диван, отбросила в сторону посудное полотенце:
- Сейчас расскажу. Пока Ангела дома нет, не хочу при нем. Меня вчера чуть не порвало от злости, как Рыбкину выставку закрывали. Комитетчики, это наш, язви его, комитет по культуре, городской. Эти старые крысы еще в январе насели: давайте сделаем выставку, какого человека потеряли, ах, ох... Будто это не они пытались Рыбку осенью из мастерской выселить, твари!
- Так хорошая выставка вышла, - попробовала успокоить ее Алена, - Мы все ходили.
- Хорошая-то она хорошая. А разбирали потом со скандалом, - Фиалка скривилась как от зубной боли, - От этих теток Рыбке при жизни никогда покоя не было. То по выходным мастерскую запрут, то свет отрубят. Спали и видели, как бы ее выжить. А теперь им план квартальный спустили, по всякой культуре, вот и заегозили, старые кошелки. Согласились мы на выставку, не ради них, а чтобы народу показать. Рыбку в Тамбове любили. Весь театр, где она работала, пришел. Эх, что бы им у себя ее выставку поставить! Ну, сделали. Ангел сам все развешивал, сам багеты делал. Это бабье комитетское ему весь мозг выело, как только держался, не знаю. От их бл...х сочувствий рехнуться можно было! В глаза ему: «Ах, как вам, наверное, тяжело!», а за спиной: «Зачем он ей такой молодой был нужен, а он ей вообще кто, откуда взялся?». Честно, чуть не стошнило от этого лицемерия. Как на открытии одна толкнула речь про «рано ушедшего большого мастера», тут я уже не выдержала. Я же эту бабу слышала на планерке в том году, когда она там распиналась «нужен ли нам весь этот авангардизм в доме культуры?». Поймала ее в коридоре и спросила в лоб: вы когда, дескать, правду говорили, сейчас или тогда?
- Так ее! - Мышка стукнула кулаком по диванной подушке, - Вот же сволочи!
- Ну, она мне там такой спектакль разыграла. Типа я ее до сердечного приступа довела. Руки к груди и по стеночке стекает. Я на нее графин с водой вывернула, сразу исцелилась. Никогда не думала, что они так визжать умеют. Наверное, все крысы в подвале передохли от этого визга. Понятно, я у них теперь «вульгарная особа» и прочее. Но плевать. Еще ведь три картины чуть не зажали. Спасибо, мать помогла с музейщиками нашими. Они этих теток быстро отрезвили. Все мол, что теперь достояние культуры, по завещанию ушло в краеведческий музей. А тут — уберите лапы. До сих пор трясет от этого бедлама, - Фиалка передернула плечами. В коридоре залился звонок. Здесь он чирикал птицей. Фиалка сразу вскочила, - Все, мужики пришли. Ни слова больше. Кто будет стремать народ на празднике — за всех моет посуду! Мышка, пошли варить глинт!
Скоро в доме стало совсем шумно и весело, потому что пришли все старые друзья Аквариума: и Ешкин Кот, и Гимли, и Рол, и Макароныч, и Гремлин, и Юрка и еще много кто, из тех, кто знал и любил этот самый старый в Тамбове системный флэт. Свободных мест ни на диване, ни на полу вокруг импровизированного стола на двух «пенках» вскоре не осталось совсем. И только тогда Алмасты внесла наконец противень с мартовским пирогом.
Мартовский пирог — штука совершенно особая. Обычай печь его завела Рыбка, которую таким пирогом накормили когда-то на вписке в Новосибирске. Печется пирог обязательно на талой воде, а в каждый кусок прячется какой-нибудь сюрприз-предсказание. Ведь первое марта, по большому счету - это хипповский новый год. В Аквариуме предсказания всегда укладывали уже в готовый пирог, так можно было засунуть туда все что угодно. Мартовский пирог, как и хипповские крестины, был обычаем уважаемым и старым.
- Кто рискнет? - Алмасты подняла вверх лопатку для пирога, - С кого начинаем, с самых больших или с самых маленьких?
- Старшие пекли, младшим лопать, - усмехнулся Макароныч.
Самым младшим оказался Гимли, который обнаружил в своем куске пирога шестеренку от часов.
- Это тебе, чтобы не терял зря время, - растолковала Алмасты, - Мышка, тяни.
Мышке досталась фенька, двенадцатая по счету, красная с зеленым. Следующим за пирогом потянулся Гремлин и к общему хохоту вытащил из своей порции «изделие №2» в упаковке.
- А это-то к чему? - удивился он.
- К чему, к чему — к тому самому, - вместо Алмасты ответил ему Рол, - Пролетарии всех стран, предохраняйтесь. Весна пришла.
- Посмотрим, Инцидент, что тебе достанется, - Гремлин передал ему лопатку, - Тяни давай.
В куске пирога, что подхватил Рол, оказалось кольцо. Витое, с крохотным камешком-искоркой, девичье. Ему бы оно не налезло даже на мизинец.
- Только в Ородруин не бросай, - фыркнул Гремлин.
Рол ничего не стал на это отвечать, а просто надел кольцо на руку Алене. Как раз на безымянный оно и пришлось ей в пору.
- Молодец! - кивнула Алмасты, - Сообразил, можно и не рассказывать ничего. Солнышко, теперь твоя очередь.
Алена вытащила из своего пирога большую стеклянную бусину. Прозрачную, золотистую, с крохотной алой капелькой в сердцевине.
- Кажется, я знаю, что с ней надо делать, - произнесла она, катая на ладони переливчатый шарик.
- Делай, - шепнул ей Рол, - только косичек мне не плети. Один раз народ уже прикололся, будет.
- Значит, не буду, хотя тебе бы пошли, - она обняла его и аккуратно прикрепила бусину на тот самый шнурок с монеткой из «Лета Любви». Его Рол носил не снимая с самого августа.
- Что-то мне это напоминает, - негромко произнесла Фиалка и потянулась за гитарой, - Кажется, вы оба должны были это читать. Хотя на косичке бусина смотрелась бы антуражнее. Эх, как мы тебя заплели тогда на «Радуге», в восемьдесят шестом! Где мои пятнадцать лет?
- Демон как тот медведь бегал по всему лагерю и звал: «Маугли, сынок, ты где?» - вспомнила Алмасты, - а он у нас в палатке дрых, среди девчонок. Прикормили.
Фиалка запела ту самую песню, про оборотня, что прижилась уже в местной тусовке.
«Оборотень, оборотень, серая шерстка!
Почему ты начал сторониться людей?» (66)
Пела и поглядывала на них обоих искоса. Мол, вот ваши предсказания вас и выдали, да тут и без них все ясно. Рол взял Алену за руку, накрывая ладонью кольцо, прижался щекой к волосам, шепнул тихо, чтобы слышала только она: «Вовремя получилось».
Фиалка закончила петь и передала гитару Гремлину, твоя дескать очередь.
- Круто! - удивился тот, - Не знал, что к «Волкодаву» уже музыка есть. Кто сочинял?
- Как это кто? Ну, Потаня же! Эту песню с позапрошлого года все знают, даже в Москве. Гремлин, теперь ты. И давай что-нибудь наше. И это, народ, пирог берите, предсказания еще не кончились. Ангел, не спи.
Ангел вытащил маленькое стеклянное сердечко, лазурное с золотыми искорками. Он один ничего не стал спрашивать о его значении. Просто бережно вытер и спрятал в нагрудный карман. Потом поднялся.
- Спасибо, - Ангел вышел на середину комнаты, непривычно серьезный, - спасибо вам всем пиплы. За то что, были, за то, что есть и что пришли, - он чуть запнулся, - в общем, к нам пришла весна. И у меня для вас подарок. Для всех, - Ангел шагнул к той самой занавешенной стене, потянул занавеску за шнурок и сдернул ее целиком.
Брызнуло ярким — алым, голубым, золотым и зеленым. Весеннее солнце заплясало на огромном, набитом чуть не во всю стену холсте в сочных веселых красках. А на нем плескалось ласковое море под пронзительно лазурным небом, какое бывает только на югах, и Yellow Submarine покачивалась на его волнах, желтая как осенний лист. Колыхались под ветром земляничные поля, правда, листья у земляники почему-то напоминали конопляные. Птицы что-то пели, подпевая Дженнис Джоплин, сидевшей на ветке огромного дерева, как русалка у Лукоморья. И Леннон, стоя на капитанском мостике Желтой Подводной Лодки, прислушивался к их песне. Алена не всех узнала в кущах хипповского рая, хотя на секунду ей показалось, что среди пиплов, гуляющих по берегу моря, она различает стоящего в полосе прибоя Скальда. Но то, что среди них была Рыбка, в этом никаких сомнений не было. Потому что на ветке дерева висел ее гамак. Рыбка сидела в нем, свесив ноги к самой воде, и блики солнца играли на ее бандане с вечными бисерными подсолнухами.
По комнате прокатился дружный вздох. Потом Фиалка, расчувствовавшись, обняла Ангела:
- Кто после этого скажет, что ты не чудо? Настоящий ангел и есть. Ты ведь все это видел, точно!
- Видел, - он говорил без улыбки, но глаза светились, - я очень старался увидеть... Помните сказку про поезд? Вот туда он и приходит.
- Так все и есть, - отвечала Фиалка, - Что, показать всем? На выставке ее не было. Она очень просила ее дописать. Кажется, получилось.
Ангел кивнул, Фиалка тут же метнулась в соседнюю комнату и вернулась с картиной. Ее уже узнали все. Заоблачный поезд, уносящийся в багровые закатные облака. Тот самый, что рисовала Рыбка в свою, как по песне, последнюю осень. Только теперь на картине было еще кое-что. Вернее, кое-кто.
Из раскрытой двери последнего вагона выглядывала чья-то полупрозрачная, будто призрачная фигурка. Крепко ухватившись за поручень, она махала свободной рукой остающимся внизу на земле, глядя вниз, на тех, кто провожает глазами уносящийся за облачные врата состав.
Теперь замолчали уже надолго. И на какую-то секунду Алене показалось вдруг, что вдали за окном вскрикнул протяжно паровозный гудок, хотя железной дороги из Аквариума даже в хорошую погоду не слышно.
Охнула, чуть не всхлипнула Мышка. Ангел подошел и взъерошил ее волосы:
- Не стоит. Сегодня весна. Давай лучше вспомним самое веселое, что мы знаем. Чтобы и там, - он кивнул на райские земляничные поля на стене, - было слышно. Знаешь, они ведь все слышат.
***
«Пацифа» появилась в Тамбове еще в девяносто пятом году. Макароныч быстро сообразил, какую экологическую нишу следует занимать в местной коммерции: нашел помещение подешевле, обставил чем бог послал, зато с выдумкой, и стал приманивать туда местных рокеров. Расчет был верен: пришедшие на концерт зрители хоть одну бутылку пива да купят. Кормили и поили в «Пацифе» поначалу дешево и просто. Позже заведение слегка, как сказали старожилы «замажорилось», ценники подросли, на барной стойке прибавилось бутылок с непонятными названиями, но клиентов Макароныч не растерял. Когда на «Пацифу» повесили тот знаменитый пацифик, выпиленный из люка автогеном, местная гопота сперва обрадовалась: наконец-то мол хиппи соберутся в одном месте, и точно будет ясно, где их вылавливать и бить. Но первыми бар облюбовали викинги во главе с Конунгом и «Пятое колесо». Драться там умели практически все, да и охрану Макароныч с самого начала нанял грамотную. Так что не только в «Пацифе», во всем квартале вскоре стало тихо.
В этот вечер хозяин «Пацифы» стоял за стойкой сам. Макароныч это дело любил, поболтать с посетителями ему было в удовольствие, особенно, если люди пришли знакомые. На высокой табуретке у стойки восседала Алмасты, в своем полосатом пончо напоминавшая жену индейского вождя, и такая же невозмутимая. Макароныч показывал ей, как он научился жонглировать бокалом — высший барменский шик. Бокал исправно танцевал на его руке и вопреки законам физики не падал.
- Помнят руки-то, - ухмыльнулся Макароныч, вернув наконец бокал на стойку.
Старая знакомая дотянулась и пригладила ладонью буйные хайры бармена-любителя:
- Ой, Степа, не можешь ты без зрителей. Сделай мне кофе, а? А то сейчас набежит наша молодежь, тебе не до меня будет.
- Когда это у меня не находилось на тебя времени, прелесть моя? - Макароныч снял с полки чашку и отвернулся к кофеварке.
На вечер был назначен концерт группы Гремлина. После выступления осенью в ДК «Детьми подземелья» заинтересовались, группу стали приглашать выступить, и, конечно, Макароныч не мог упустить случая притянуть побольше посетителей в «Пацифу».
Первым явился Конунг с самыми ближними ярлами. Викинги оккупировали дальний от сцены столик и, пока ничего не началось, активно поглощали пиво. Подтягивались завсегдатаи «Пацифы», включая давешнюю жертву кошки Белочки — Глорфиндейла. Он в полном одиночестве пил чай, к немалому удивлению Макароныча, который так и не поверил до конца в целительное действие фиолетовых кошек с зелеными хвостами на хронических алкоголиков.
- Твои не придут? - спросил Макароныч у Алмасты.
- Не, у ребятишек там свои дела сегодня. Я не вмешиваюсь. Глашка у меня сообразительная, ужились — и пусть их. Сегодня туда Кот придет, урок давать. Прикинь, Ангел захотел получать высшее! Чувак-то молодец, я думала, он после такой бродяжьей жизни и писать разучился, а ты гляди. Засел вспоминать алгебру с геометрией, он хочет на архитектурный. Котяра наш репетиторствует, говорит, если бы все его ученики такие были, он бы из школы не уволился. О, гляди! - Алмасты оборвала свой рассказ и кивнула в сторону двери, - Какие пиплы к нам!
- И как всегда без конвоя! - Рол помог Алене устроиться у стойки и уселся сам, - Салют, Макароныч. Привет, Алмасты. Вот мы с Солнышком и выбрались, как обещали.
- Наше вам! Советую глядеть сюда, - довольный Макароныч указал на висящую у кассы табличку: «Предъявителям водительских прав категории «А» скидка 5%».
- Хитер ты, мужик. Кто же с правами пойдет туда, где пиво наливают?
- А вы ходите, вашему брату здесь всегда рады, - заулыбался тот, - Я еще для хиппи думаю отдельные скидки делать. По предъявлению символа заведения. На день рождения «Битлов», например.
- Кто о чем, а Макароныч о бабках! - покачала головой Алмасты, - Ну, что ребята, когда мне вам пирог-то печь? Я ведь, бродяга, все поняла еще прежде, чем ты из пирога колечко вытащил.
Рол и Алена переглянулись и рассмеялись оба. Нечего было и надеяться что-то утаить внутри тусовки.
- Дожить надо еще. Пятнадцатого мая.
- Гулять у меня будете? - тут же влез Макароныч.
- Посмотри на меня, чувак. Я сильно похож на миллионера? Нас даже твоя скидка не спасет. Дай нам лучше по пиву. Вон, уже наши подтягиваются.
«Пятое колесо» явилось в полном составе и заняло два столика. Граф выложил на стойку деньги и постучал о блюдечко для сдачи своими водительскими правами:
- Пива на все. И скидку не забудь, раз уж обещал. Нарочно взял, знал, что ты отчебучишь. А так мы все пешком, так что не жалей, наливай доверху.
Очень скоро свободных столиков в «Пацифе» не осталось. Макароныч как в воду глядел. Если какая группа пошла в гору, ее надо брать тепленькой и зазывать к себе. Нынешний концерт обещал хорошую выручку. Даже ролевики, как он заметил, явились, вот уж не подумаешь, что им тоже может нравиться такая музыка. За крайним к двери столиком устроилась парочка: рыжий парнишка невысокого роста, с длинными волосами, прихваченными плетеным шнурком поперек лба, и девушка с золотистыми косами. Рядом чернявая, похожая на пацана девица постарше, ее спутник, очень цивильно одетый, но тоже хайрастый, еще пара ребят помладше, у которых впору паспорта проверять, есть ли восемнадцать. Ладно, дети все равно чай с печеньем заказали, пусть их. Макароныч сам притащил к их столику поднос, пересчитал гостей по головам:
- О, эльфов у меня еще не было! Извините, лембасов не печем, - он водрузил вазочку с печеньем посреди стола.
- На всякий случай, я — гном, - доложил кудрявый парнишка в аккуратных очечках, - Можно нам еще мороженого и пирожков с яблоками?
В этот вечер «Детей подземелья» долго не хотели отпускать со сцены. Викинги хором подпевали под свой «Рагнарек», концерт вышел на ура, даже посильнее, чем осенью.
Под конец на сцене остался один Гремлин с гитарой, уже взмокший и заметно выдохшийся.
- Ребята, - он тронул струны, пробуя, не расстроился ли инструмент, - это будет сегодня последняя песня, она новая. Раньше я ее никому не пел. Я писал ее для... в общем, для одного человека. Кто знал, тот поймет, а так... ну, просто послушайте.
Мотив был негромкий, скорее блюзовый, а после первой строфы в «Пацифе» заметно стихло.
Писем не обещай,
Не обещай вернуться.
Твой поезд уходит в рай,
Успеешь лишь оглянуться,
С подножки махнуть рукой,
Как даст машинист гудок.
И рельсы станут небесной рекой,
И будет путь твой далек.
Твой поезд уходит в рай.
Примолкли викинги, замерла за стойкой Алмасты, глядя куда-то поверх голов всех собравшихся. Тамбов — маленький город, и почти никому не нужно было ничего объяснять. А Гремлин пел:
Я знаю, не сдать билет
И не обмануть минуты.
Твой поезд уходит в рай
С первым лучом зари.
«Вернись!» - я кричу тебе вслед,
Надеясь еще на чудо,
Но дан составу зеленый свет
И обратно пути не будет,
Ведь твой поезд уходит в рай.
Восковые цветы в руке
Я искал живые, но поздно,
Ведь твой поезд уходит в рай,
А я так не хотел опоздать.
Из ста тысяч других поездов
Не вернется обратно поезд,
что уходит с рассветом в рай,
И его бесполезно ждать.
Макароныч машинально вертел в руке бокал, а потом вдруг резко схватил со стола полотенце, вскочил и исчез в кухне, будто у него там что-то пригорало.
Славка-Рыжик сначала ничего не понял, кому песня и зачем, только что слова берут за душу, а потом обернулся к Гвен и увидел, что у той по щекам бегут слезы. Он нашел под столом ее руку, сжал и так сидел, пока звучал в полутемном зале в последний раз припев, от которого у него самого запершило в горле.
Оглянись назад,
Посмотри еще раз на нас.
Мы стоим на перроне и смотрим в ночное небо.
Этот поезд уходит в рай,
Он придет за каждым из нас.
Если можешь, останься хотя бы на час,
Вдруг еще не настало время
Для поезда в рай?
Когда Гремлин закончил петь, сделалось сначала очень тихо. А потом из-за дальнего столика кто-то встал. Потом еще. Через минуту стоял весь зал, и лишь тогда зааплодировали и снова стало привычно шумно.
- Андрюха, когда же ты ее написал?
- Еще в марте. Долго не трогал. Я его даже перечитать лишний раз не мог, не то что на музыку. А тут неделю назад как прорвалось что-то. Как ты думаешь, хорошо?
- Ничего не правь! Оставь как есть, - убежденно заговорила Дракоша и вдруг сгребла Гремлина в охапку, - Чувак, ты смог. Знаешь, - добавила она, разжав руки, - ей бы тоже понравилось.
- Не плачь, ну, пожалуйста, - Славка уже успел десять раз пожалеть, что привел Гвен на этот концерт. Такая весна на дворе, а она теперь плачет, - Все будет хорошо, правда! Мы все здесь и нам всем туда еще тысячу раз рано, на этот поезд.
- Ты ничего не понял, - ответила она, смаргивая слезы, - Это правильная песня. Я тебе потом расскажу, про кого она, ладно? Просто у хиппи тоже есть свои святые.
***
Ко всему привычная чиновная дама из тамбовского городского ЗАГСа была близка к обмороку. С ума посходили люди, честное слово! Как красиво раньше девушки выходили замуж, в белом платье, с фатой, с цветами. Теперь каждая вторая наряжается во что-то немыслимое и откровенно неприличное. Ладно, современная мода, это еще можно стерпеть. Но то, что обрушилось на бедную чиновницу сегодня, совсем шло вразрез с ее представлениями о бракосочетании.
С утра к ЗАГСу явилась банда мотоциклистов, лохматых и страшных как черти. Они заполонили весь двор, другим кортежам развернуться негде. Новобрачная (бедная женщина не сразу распознала, кто здесь вообще невеста) красовалась в веночке из одуванчиков с прицепленным к нему куском кисеи, расшитым какими-то закорючками, в вышитых джинсах и кучей бисерных браслетов на обеих руках. Жених, боже мой, в джинсах и армейских ботинках, в кожаной куртке с нашитым на спине изображением пылающего колеса. Жуть! Гости ничуть не лучше.
«Зачем они отказались от оркестра? - недоумевала добропорядочная чиновница, разглядывая в окно всю эту компанию. Теперь она вспомнила, как эта парочка подавала заявление месяц назад. По браслетам невесты вспомнила, - Ладно, все эти джинсы и заклепки, молодежь, что с них взять. Но Мендельсон-то им чем не угодил?»
Старая, все повидавшая коллега только рукой махнула: «Тебе с ними что, детей крестить? Сейчас так модно, быть не как старшие. Иди, работай. Обручай».
С грехом пополам она проговорила все традиционные слова и поздравления. Тяжело говорить, когда заполнившая зал публика явно готова заржать под твои напутствия об ответственности и «долгом и прекрасном пути семейной жизни». Свидетели на этой свадьбе не имели при себе, как у нормальных людей, красных ленточек, указывающих на их статус. И нипочем бы уважаемой госслужащей не найти их в толпе, если бы ей не помог какой-то бородатый мужик самого бандитского вида, который рыкнул на весь зал, перекрывая общий шум: «Понятые, заходим!»
Свидетелями оказались девица с огненно-красными волосами и серьгой в носу и почти прилично одетый молодой человек, правда, в джинсах, но хотя бы без заклепок. Зато когда новобрачным предложили наконец закрепить поцелуем свой статус мужа и жены, они воспользовались предложением с таким усердием, что бедная чиновная дама не знала, куда глаза девать. Слава богу, на этом ее мучения кончились!
- Ну, что, будешь букетом кидаться? - спросила Алену Фиалка.
- Разве что венком кинуть, - отвечала она с сомнением, - все равно под шлемом помнется сейчас.
- Эх, мать, сказала бы ты раньше, - покачала головой Зайка, - Мы бы тебе такой венок из бисера сварганили. А вы с Инцидентом молчали, блин, как два партизана. Пришлось все одуванчики вокруг дома оборвать!
- Зато фата с пацификами вышла что надо! - улыбнулась Алена, - Вот только как теперь с мамой быть? Она фотографии просила. А ведь я пришлю...
Она бы еще что-то добавила, но Рол ухватил ее в охапку и закружил на руках по узкому дворику.
- Два счастливых сумасшедших, ага? Поедем, Солнышко.
Два других кортежа, ожидающие своей очереди взглядом провожали удаляющуюся компанию.
- Ну дают, - изрек чей-то свидетель, открывая о низкий заборчик бутылку пива.
- И как им родители такое позволили, Господи? - охнула будущая то ли свекровь, то ли теща, с испугом косясь на огненную шевелюру Фиалки.
- Вот как это у нормальных людей делается! - с тихой завистью произнесла затянутая в белоснежный атласный корсет невеста и раздраженно сунула свидетельнице свой букет, - Катя, убери от меня этот веник!
- Вот это и есть банда, - со знанием дела изрек жених и стрельнул у свидетельницы сигарету, - Заметь, ни одной машины.
Он был неправ. Машина была — зеленый «Москвич» Серого с десятью звездочками на дверце кабины. Он вместил в себя и Серого, и Белого, и фельдшера Костю, и Марьям, свободную женщину Востока - всю делегацию с тамбовской скорой, а еще Юрку и Геллу, потому что садиться на мотоцикл она категорически отказалась.
Странная колонна — восемь байков и «Москвич» - покатилась прочь из города. Было бы все девять, если бы Ковбой не начал отмечать такой праздник с самого утра. В итоге ехал он пассажиром и даже не на хвосте, а в коляске у Вштырлица.
В лесу пахло хвоей и черемухой. Май вышел теплый, что для Тамбова редкость. Поляна под соснами вместила всех, и кто приехал, и кого на хвосте привезли. До последнего не думали, что соберется такая большая компания. Алена боялась, что на всех друзей и знакомых просто угощения не хватит. Оказалось, зря. Во-первых, хватило, во-вторых, ее вообще не подпустили к готовке — Алмасты сходу заявила, что первый раз за всю историю тамбовские хиппи выдают кого-то замуж считай в соседнюю субкультуру и ради такого события стоит постараться. И вообще, молодой жене еще двадцать раз будет, кого кормить.
- Такой свадьбы в тусовке еще ни у кого не было! - торжествующе изрекла Алмасты, помешивая в котелке глинтвейн, - Даже у Харальда не хватило смелости в прикиде в ЗАГС прийти, только на второй день они во всем антураже гуляли.
- Не думал, что доживу. Первая свадьба в байкерятне, - Демон широкой лапищей сгреб Алмасты за талию, - Как там, не сварилось еще?
Она шутя погрозила ему поварешкой, вам, бродягам, мол только дай попробовать, молодым не оставите.
Молодые пили мало, ели еще меньше, а целовались жадно и долго, куда дольше, чем пили. И почти не разжимали рук, так и сидели обнявшись.
- Я совсем пьяный от тебя, Солнышко. Если бы не работа, так и ушел бы в запой недели на две.
- Как же мы поедем? - спросила Алена тихонько.
- Шепотом, тихо-тихо. Вот всем скажем спасибо и поедем осторожно, пока не стемнело. Я палатку захватил.
- Так тепло же.
- Тепло. Но делить такое сокровище, как ты, с комарами я не готов.
Крохотная полянка у берега Цны, куда не пройдет машина, а что пройдет байк, про то надо знать, была пуста - ни рыбаков, ни случайных отдыхающих. И даже комары в ту ночь вели себя относительно прилично.
Через два дня на работу Рол явился рано, еще ночная смена разойтись не успела, диванчик в курилке оккупировали сразу четверо, а Константиныч, врач хирургической бригады, известный как «человек, который никогда не спит», в одиночку пил чай, единственный бодрствующий в сонном царстве вымотавшихся за смену коллег. Он-то и увидел первым, как Рол появился на работе с гигантской коробкой с тортом.
- Доброго времени суток, для кого оно доброе. Для кого презент? - с самым деловым видом осведомился он.
- Перед Любой каяться пришел, грешник? - подколол пробудившийся Виталя с шестой линейной бригады, - Кого же ты сбил на своем мотоцикле, неужели замгорздрава?
На столе рядом с коробкой появился коньяк.
- Ого! - Константиныч поднял вверх большой палец, - Даже так? Не иначе, как ты министерский «мерс» подрезал.
Рол рассмеялся:
- Мимо твой диагноз, Виталя. Тормоши тех, кто сменился, и наливайте, вам-то уже можно. Я женился, мужики.
Даже суровая Любовь Андреевна на планерке его поздравила и вопреки обыкновению, почти никому не выдала дежурных люлей. Ночная смена выпила «на посошок» за здоровье молодых, дневная приложилась к торту, пока не погнали по вызовам. Но бессонный диспетчер никому не дала даже чай допить.
«Кардиологи, на вызов!»
«Пятая, на вызов!»
«Вторая бригада, на вызов. Ой.., - диспетчер вдруг запнулась, - Извини, Саш. Автодорожка, Мичуринская, выезд из города. Мотоциклист».
- Гена, жми! Врубай «светомузыку»!
Сонные улицы еще пусты. Редкие машины шарахаются от идущей под сиреной и мигалкой скорой. «Что за черт! Кто?!» От напряжения занемели руки, и к горлу подкатил ледяной ком. «Ямаха» лежит на боку почти поперек дороги, в луже растекающегося масла. Уже паршиво, крепко ее отшвырнуло. Осколки козырька разбросаны по асфальту. На всю базу только два таких байка, у Хакерши и у Графа.
У Рола слегка отлегло с души, когда он увидел, что пилот в сознании и сидит на асфальте. По фигуре вроде на Графа похож. Неужели это он так разложился? И только подойдя ближе, заметил, что номера у «Ямахи» не тамбовские. 32-й регион, это ведь, кажется, Брянск.
Пострадавший пилот «Ямахи» был действительно сильно напоминал Графа, только помоложе и потощее. Он сидел, опираясь на руки, и матерился на всю трассу. В пять этажей, без повторов крыл какую-то «Ниву», похоже, бедолагу подрезали.
- Спокойно, пусть ею гайцы занимаются. А тобой пока мы, только не дергайся, договорились?
Залетный гость из Брянска оказался везучим. Голова цела, сам почти не помят. Правда, перелом скверный. В Тамбове он застрянет с ним на месяц минимум и расхаживаться будет долго.
- Да, брянский волк, закрыл ты сезон, - сказал ему Рол, накладывая шину.
От знакомой формулировки тот аж про ногу свою забыл:
- Ты что, свой? Е-мое, док, не тебя ли я в прошлом году на фесте видел? «Пятое колесо»?
- Оно самое. Только в прошлый сезон я не выезжал никуда. Спокойно, братан, пропасть не дадим. Куда же это тебя понесло-то?
- Да к вам, тамбовским волкам, в гости! Вот и приехал, б...
Сдав заезжего собрата в областную больницу, Рол выбрал минуту, отзвонился Демону, рассказал про гостя. Можно быть спокойным, народ и пожрать брянскому бродяге притащит и соскучиться не даст.
- Всегда знала, что вы мафия, - хмыкнула диспетчер, - Ну, хорош телефон занимать. Держи следующий. Бульвар Энтузиастов, 14, во дворе, милиция вызывает. Падение с крыши.
- Началась неделька. Погнали, ребята.
P.S.
Из писем 2010 года
From: alex_incident@gmail.com
To: ilmar@mail.ru
Re: ****
Привет, чувак!
Для начала поздравляю, папаша, и советую не дергаться. Надежда — дама вполне себе здоровая, насколько я знаю, а местная медицина со времен Второй мировой стала гораздо гуманнее. Так что хотя твоя жена и будет рожать в Берлине как радистка Кэт и крыть персонал по-русски, не спеши хвататься за пистолет. Тем более, что половина народа в тамошних больницах — наши.
Короче, не бегай по потолку сам и не пугай жену. Понимаю, тебе уже тусовочное радио доесло, как я с мелким на руках акушерскую бригаду встречал, но такие случаи вообще-то редкость. Можешь для подстраховки отправить ее в больницу на неделю раньше и не отпускать домой на выходные, даже если будет ругаться. Так, для вашего общего спокойствия.
Ты пишешь «ох, звездец», так вот, звездец настанет немного после, когда у мелкого зубы резаться начнут. Тогда ты и поймешь, во что вы с Надеждой оба ввязались. Честно, я после этого стал гораздо меньше рычать на мамаш, которые на каждый чих дитенка вызывают скорую. Похоже, они надеются, что он хоть тогда немножечко помолчит. А когда это чудо научится бегать и будет хватать все, что не прибито гвоздями (а гвозди оно быстро научится выдергивать), тут-то ты и постигнешь безначальное дао, не заруливая в Тибет. Про мою аварию, коротко: не смотри российское ТВ. И новостей не читай. Журналюгам тем вся станция после их репортажа мечтает поставить ведерную клизму. Ладно, хоть написали, что тот кадр на «девятке», который впилился в наш «уазик», был бухой. Хоть слово правды. И не полз я никуда, истекая кровью. Что я, идиот? Да и крови там не было. Сфоткали мою разбитую рожу и рады, засранцы. В общем, нарушил я слово, данное Юрке — угодил в Центральную в его смену. Хорошо хоть резать не пришлось. Сейчас вот вышел на работу, потому что разросшееся семейство закономерно хочет жрать. Побрал у Маглора на время его трость, хромаю с ней по вызовам как доктор Хаус, и характер скоро станет такой же сволочной. Особенно, если опять попаду в многоэтажку с нерабочим лифтом.
Привет там Юркиному оруженосцу, как устроитесь со своим прибавлением в семействе, напиши, как оно и что. Народ собрал бэбику приданое, Фриц поедет к берлинским байкерам за запчастями и привезет тогда.
Привет от Солнышка, Светки и Сашки. Счастливо вам там.
Рол.
Sex&drugs&rock'n'roll Только не в мою смену!
Эпилог
В доме тихо. Гости, которые не разъехались, спят. Поперек дивана в большой комнате — Алена и Светка. Гелла — в сдвинутых креслах. На втором диване, что в кухне, свернулся клубочком Женька, который так и не снял очки. Баньши легла рядом на полу, решив его поохранять на всякий случай. Юрка аккуратно снимает очки с Женькиного носа и кладет их на стол. Тот спит крепко, даже не шевельнулся во сне.
Сашка-маленький залез-таки под елку. Он очень хотел устроиться именно там, дескать, самые сказочные сны должны ждать его как раз под елкой. Алена сдалась и разрешила, с тем условием, что спать будет в спальном мешке, чтобы не простыть. За окнами еще вздрагивают последние залпы салюта, но все реже и реже.
- Пойдем, перекурим, что ли? - Рол сгребает со стола сигареты, зажигалку и пепельницу, накидывает куртку, и они с Юркой выходят на крохотную заснеженную веранду. В саду яблони до земли опустили заснеженные ветви, снегопад почти прошел, только чуть-чуть сыплется, как пух.
- Вот и встретили. И конца света не случилось, - Юрка не спеша затягивается.
- А фигли нам? Пережили этот долбанный «миллениум», переживем и двеннадцатый, - Рол оттягивает рукав, смотрит на часы, - Сейчас еще один праздник будет. Вот уже считай, что настал, - он вытаскивает из бокового кармана коньячную фляжку и две стопки, водружает на припорошенный снегом стол, - Второй Светкин день рождения.
- Так это вот как? Ты говорил, что на праздниках, но я всегда думал, что тридцать первого.
- Нет. Я эту карту вызова на всю жизнь запомнил. Три часа ночи первого января — вот когда у меня был вызов в тот детский дом. Светка не любит про то вспоминать. Только один я и помню.
- Знаешь, а чем дальше, тем больше Светка на тебя похожа. Такая же худая, белявая, даже выражение лица твое.
- Ага. Когда я бодался со всем минобразом, чтобы нам ее отдали, те бабы из детдома уже решили, что я натурально Светкин раскаявшийся папаша. Не стал им объяснять. Может, это тогда в нашу пользу сыграло.
- Ну, за вас тогда?
- Погоди. Не так. За всех. Точнее, за наш дом — за твой, за мой, за ребят наших, за всех своих.
- За дом каждого из нас, - Юрка кивает, - Как говорил наш колдун, каждый находит тот дом, который ищет?
- Не довольствуясь общепринятым счастьем, ищи свое. Так сказал Маглор на нашей с Солнышком свадьбе. И он был прав. Вот мы его и нашли. Теперь, двенадцать лет отмахали, можно было бы как-то черту подвести, наверное. Но мне почему-то не хочется.
- А и не надо. Потому что еще ничего не кончилось. И не кончится. Мы-то здесь.
- Да куда бы мы делись.
- У тебя когда следующая смена?
- Второго, на сутки. А ты?
- Пятого две плановых операции. Если раньше экстренных не случится. Что, Гелла еще не зазывала тебя опять в аптеку?
- Я ей уже сказал, что буду работать до первого инфаркта минимум.
- Не накличь, Сашка.
- Не боись, меня лопатой не пришибешь, проверено. Мне многие говорили: бросай нахрен ты эту каторгу. Я и сам пару раз обещал все послать. Но уже не могу. Врос я в эту работу. Также, как и ты в свою.
- Это уже не работа, это диагноз. Блин... И ведь Женьке все это еще предстоит.
- За право выбора. Мы его сделали. Дети еще сделают. Лишь бы не жалели потом.
Над крышей взлетает ракета и рассыпается золотистыми огоньками.
«Я говорил, что считаю неурочные фейерверки хорошей приметой?».
2014-2015 гг. Саратов-Тамбов-Саратов.
Примечания:
1 Всероссийский фестиваль авторской песни имени Валерия Грушина. Проходит каждые вторые выходные июля под Тольятти.
2 FidoNet - международная любительская компьютерная сеть, до появления повсеместного интернета была очень популярна. Обмен информацией шел через телефонную линию.
3 Символ байк-движения, зародившийся в США. Изначально — флаг Конфедерации южных штатов.
4 Имеется в виду «Днепр КМЗ», мотоцикл-одиночка. Выпускался с 1991 года.
5 Гремлин поет «Урал-байкер-блюз» - песню группы «Чиж».
6 MotorCycles Community - самый демократичный вид байк-клуба, вступить в который может любой владелец мотоцикла, независимо от пола, возраста, социального статуса и модели транспортного средства.
7 Пятое колесо (англ.)
8 «Москит» - хирургический зажим. Прижимать мелкие проводки им действительно удобно.
9 Цитата из песни «Чижа» «Колыбельная хиппи».
10 Автор текста - Джэм (Ольга Волоцкая)
11 «Стопник» - атлас автодорог, как его называют автостопщики.
12 Лето Любви - лето 1967 года, собравшее около ста тысяч хиппи в квартале Сан-Франциско под названием Хайт-Эшбери.
13 ХИшка — от аббревиатуры РХИ — российские хоббитские игрища. Полигонная ролевая игра федерального масштаба по миру Толкина.
14 Квента (эльфийск.), буквально «слово», «рассказ» - биография персонажа. В данном случае подразумевается такой персонаж, с которым человек ассоциирует себя вне контекста ролевой игры.
15 Строяк — техническая часть подготовки к полигонной игре, возведение укреплений, разметка лагеря и прочее. Мандос — в мире Толкина владыка царства мертвых.
16 Текст и музыка — Маркус (Степной Лис)
17 То есть из колец, на которые вешают ковры. Самые первые в ролевом движении кольчуги, меньше всего похожие на настоящие, очень непрочные и дорогие. Колечки в галантерейных магазинах продавались поштучно.
18 Научный центр сердечно-сосудистой хирургии им. Бакулева.
19 Линейные бригады скорой помощи ездят на большинство вызовов. Кроме них существуют еще специализированные бригады: кардиологи, неонатологи, психиатры. В сложном случае «линия» вызывает специалистов «на себя».
20 «Парашютист» - получивший травму при падении с высоты, неважно, с какой. Медицинский жаргон.
21 От ВСД — вегето-сосудистая дистония. Диагноз признается не всеми специалистами, экстренной помощи не требует.
22 Yersinia pestis — бацилла, возбудитель чумы (лат.)
23 «Рукоделие» - в данном случае хирургия. Иногда ее так называют.
24 «Распутин», «Белый орел» - популярные в 90-е годы марки водки. У «Распутина» была голографическая этикетка, на которой его портрет действительно подмигивал выпивохам.
25 Королева эльфов и автор ранее упомянутого Пояса.
26 Стихи Виктора Карасева, он же Сказочник.
27 Стихи Зои Ященко, песню исполняет группа «Белая гвардия».
28 Шум в легких при пневмонии.
29 Нередкий исход заболевания до открытия пенициллина. Цитата может быть из любой истории болезни. Скорее всего, Рол ее помнит по студенческим лекциям.
30 Та самая, которая с зубами.
31 То есть, с мигалкой и сиреной.
32 «нули» - диспетчерская, потому что 03.
33 Проклятие Мандоса — точнее «жребий Мандоса», в «Сильмариллионе» Толкина - предсказание владыки царства мертвых одному эльфийскому народу. Не могло не сбыться.
34 Братик, братишка (эльфийск.)
35 Музыкальная история Людмилы Смеркович (Скади) о Мерлине и короле Артуре. Состоит из нескольких песен, перемежаемых прозаическим текстом.
36 Еще один сюжет из мира Толкина. Поединок на колдовских песнях между королем эльфов и темным колдуном.
37 Автор текста — Иллет (Наталья Некрасова).
38 Стандартная формулировка на игре, когда медицинская помощь нужна игроку, а не персонажу.
39 От слова сисоп, сокращенное System Operator. Тусовка администраторов и пользователей сети FIDO.
40 Черепно-мозговая травма (медицинский сленг)
41 Больница скорой медицинской помощи.
42 ВМА — Военно-медицинская академия.
43 Rainbow – имеется в виду Российская Радуга — ежегодная крупнейшая в России встреча хиппи, которая проводится летом, как правило, в июле, каждый год в разных местах. В 1998 году под Петербургом фестиваль был без объяснения причин разогнан милицией.
44 Ботанить (байкерское) - очень медленно ехать.
45 Еще один вариант имени Маглора, только на другом эльфийском языке.
46 Бесперспективное в плане раскрытия уголовное дело. (милицейский жаргон)
47 «кофе Молотова» - по аналогии с одноименный коктейлем — ядреная смесь кофе, шоколада и всяких стимулирующих веществ типа женьшеневой настойки. Применяется в сессию, чтобы не уснуть и исправно зубрить в ночь перед экзаменом.
48 Тамбовское училище культуры имени Рахманинова.
49 Немного вольное переложение стихов Игоря Иртеньева.
50 «Автодорожка», «автуха» - ДТП.
51 Табачную смолу в легких давно курящего человека действительно хорошо заметно.
52 Непоражаемая зона — по правилам большинства ролевых игр та область тела, куда нельзя бить во время боестолкновений, чтобы не травмировать человека всерьез. Обычно непоражаемыми считаются голова, шея, пах, кисти и стопы. Запрещаются также колющие удары.
53 Стихи Евгения Евтушенко
54 Прозвище Аэлирэнн происходит из «Ведьмака» А.Сапковского. Предводительница восстания эльфов города Шаэраведд.
55 Мир тебе (лат.) - скорее всего, это выражение побрано Этьеном от персонажей Вальтера Скотта. Едва ли он сам знает латынь.
56 Друг мой (эльфийск.)
57 Расточка — прядь волос, полностью оплетенная цветными нитками.
58 Вежливое обращение к дворянину в Провансе. Раймон носит прозвище как раз по имени графа Раймона VII, последнего из провансальских правителей времен Альбигойских войн.
59 Погружение в образ персонажа на ролевой игре.
60 На самом деле «Барук казад!», - это боевой клич гномов. Но уж больно похоже на ругательство.
61 От experiense – опыт. Термин из компьютерных игр, означающий накопленные игровым юнитом навыки.
62 Статья 110 УК РФ - «Доведение до самоубийства».
63 Ирония, заложенная в этой формулировке, понятна только читавшим «Сильмариллион». Объясняю коротко: у эльфов Толкина было три королевских семейства, или три дома. Персонаж, сыгранный Юркой, относится как раз ко Второму дому.
64 Автор текста — Тэм (Наталья Новикова).
65 Зилант-кон — конвент любителей фантастики, фэнтези и ролевых игр. Проходит в Казани на ноябрьские праздники.
66 Песня на стихи Марины Семеновой. В ее книге бусина, привешенная к косе у виска, означала сватовство, на что собственно и намекает Фиалка.
Пацифик на окне
© Copyright: Марго Саратовская, 2015
Свидетельство о публикации №215060601420
Свидетельство о публикации №215060601420
Рецензии
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.