В ДЕЖУРНОЙ ЧАСТИ ОМ-7
1
Звонок городского телефона, вмонтированного в пластик панели пульта управления, надрывался. Словно исходил не из металлопластикового устройства, комка схем и проводов, а из горла живого терпилы, которого медленно резали тупым ножом. От противного, режущего металлическим привкусом звона, заполнившего помещение дежурной части отдела милиции № 7 УМВД по городу Курску, казалось, тряслись стены. А если и не стены, то плакаты и легкие конструкции из деревянных планок и листов фанеры с текстами всевозможных инструкций точно.
– Да возьми ты, наконец, трубку! – раздраженно приказал помощнику оперативный дежурный Антилогов Федор Олегович, вальяжно развалясь в кожаных упругостях вращающегося кресла, приятно облегающих начальственный зад. – Сколько можно терпеть эту какофонию?
– Сам бы и взял, – вяло огрызнулся помощник Борисенков Александр Ефимович. – Не барин. К тому же ничем ведь не занят…
Наклонившись над столешницей пульта, помощник оперативного дежурного торопливо заполняет малоразборчивым почерком очередную страницу журнала о доставленных в отдел лицах. И не хочет прерывать занятия. О его усердии явно говорят плотно сжатые тонкие губы и выпирающие из-под форменной куртки мослы лопаток.
– Поговори еще! – прикрикнул на подчиненного Антилогов. – Субординацию забыл…
И все-таки потянулся к трубке.
2
Да, оперативный дежурный и его помощник явно в разных весовых категориях. Первый – целый подполковник, второй – лишь прапорщик полиции. Правда, у обоих на погонах всего по две звезды. Но погон погону, как говорят в Одессе, рознь. У оперативного дежурного погоны с двумя просветами и двумя шайбами-звездами, а у помощника – беспросветные, как сама жизнь. Да и звездочки на них – маленькие металлические козявки, скромно следующие одна за другой вдоль серенького погонного поля. Однако разница в весовых категориях мало смущает Борисенкова. Это в армии субординация почетом пользуются. В полиции, как и ранее в милиции, чинопочитание не приветствуется; на разницу в спецзваниях внимания обращается мало. Вот должности, особенно, если должность начальника отдела, его заместителей, начальников служб и подразделений – дело другое. Под козырек – и «Есть!». Но и тут свои нюансы имеются. Небольшие, но все-таки…
Антилогов и Борисенков в дежурной части недавно. Года два – не более. По милицейско-полицейским меркам – срок ничтожный, мизерный.
Первый, как ни крути, перебрался сюда с вышестоящей должности, с заместителя начальника отдела по кадрам. Злые языки шептали, что где-то прокололся – вот и получил понижение. Не помогли бывшие заслуги – три командировки в Чечню и участие в боевых действиях, за что медали имеются и даже орденок. А еще – звание подполковника полиции, данное «сверх потолка». Могли, мол, вообще на пенсию турнуть, да смилостивились: должность оперативного дежурного предложили. Майорскую. Согласился. И если раньше по статусу работу дежурного наряда проверял и контролировал, то теперь его самого проверяют да контролируют.
Но это злые языки. Они на то и существуют, чтобы грязь на доброе имя служак тоннами да вагонами бросать, тень на плетень наводить… Ведь как происходило на самом деле, кроме Антилогова и его прежних коллег кадровиков, никто не знает. Ведь реформы в органах правопорядка идут бесконечно. А они, реформы эти, в том числе и кадровую чистку предполагают…
Второй в помощники переведен из водителей. Из сержантов – в прапорщики. Служебный рост налицо. При определенном раскладе помощник оперативного дежурного во время несения службы не только следственно-оперативной группой командует, отправляя на место происшествия, но и участковых уполномоченных «шпыняет», давая указания разобраться с семейными конфликтами. А ведь в СОГ – сплошь офицеры. От лейтенанта до майора включительно. Да и среди участковых уполномоченных, особенно среди старших, майоров хватает…
Борисенков от службы не уклонялся – и тоже в Чечне побывал, тоже конституционный порядок наводил да поддерживал. Но так как он, в отличие от Антилогова, при штабах не обретался, то хоть и принимал участие в боевых действиях, орденочка не заслужил. Всего лишь медальку. Но не тужил. Радовался, что жив-здоров домой возвратился…
Кроме боевого прошлого и недолгого нахождения в подразделении дежурной части, их еще объединяло время прихода на работу в органы – начало девяностых годов прошлого столетия. Время было ахово! Только что великими «демократами» Горбачевым, Ельциным, Кравчуком и Шушкевичем, а также их велеречивыми прихвостнями, под аплодисменты западных «друзей», во все времена привечавших предателей и вредителей собственному государству, был разрушен Советский Союз.
Новое государство – Российскую Федерацию – от политических, социальных, экономических и прочих реформ штормило так, что треск стоял до небес. Немалую лепту для этого вносил лично «гарант Конституции» – Президент Ельцин, окруживший себя алчной сворой отечественных прихлебателей и советников из Госдепа США. По их подсказке под предлогом фермеризации и приватизации сначала с Егором Гайдаром и Анатолием Чубайсом уничтожил сельское хозяйство и промышленность. Затем армию и флот. Мол, нечего дармоедов кормить – нам никто не угрожает. Вокруг одни друзья да товарищи. Сам Джордж Буш, президент США, заверил… А в октябре 1993 года, не дрогнув и мускулом на рыхлом испитом лице, вместе с Пашкой Грачевым расстрелял из танковых орудий парламент – Верховный Совет.
Мировая общественность не только молча проглотила расстрел парламента, но и радостно потирала ручки: «Продолжайте в том же духе – господин-товарищ Ельцин». И Ельцин со своей преступной командой, нагло грабившей страну, продолжал рушить великую державу.
Если после двухлетней службы в разваливающейся армии Борисенков был демобилизован и отправлен домой, то Антилогов, только что окончивший Волгоградское военное училище по подготовке политработников и получившей офицерское звание, просто выброшен на улицу.
«Извините, товарищи лейтенанты, – глядел поверх лейтенантских голов, чтобы не встречаться взглядами, старый полковник, командир потока, – устраивайтесь сами. В российской армии мест для вас, к сожалению, нет. Кадровых вояк увольняют… Эх, дожили, мать твою бог любил».
Не найдя работы в родном селе, из Мантуровского района налегке двинул в Курск Борисенков. Имел по совету односельчанина, двумя годами ранее отслужившего службу в армии и щеголявшего в селе по выходным дням в милицейских погонах, ясное намерение поступить на службу в органы.
«Иди в патрульно-постовую службу – не пожалеешь, – советовал тот после совместного распития бутылки самогона. – Я-то не пропал. И ты не пропадешь… Деньги хоть и небольшие, но платят регулярно. Опять же – общежитие…» – «А что, – вторили ему родители, – Петруха верно толкуют. Иди в милицию. А то тут сопьешься, пропадешь…»
Вот он и направил стопы в областной центр, лелея надежду обрести милицейские погоны и койко-место в одном из многочисленных общежитий города. Здоровьем ни родители, ни матушка-природа не обидели. Поэтому медкомиссию прошел легко, а вскоре с новыми коллегами-постовыми топтал тротуары поселка резинщиков, поддерживая общественный порядок.
В Курск же, правда, к родителям, имевшим собственную квартиру, прикатил и отставной лейтенант Антилогов. Потыркался туда-сюда, только везде голый вассер… Не нужен – и все тут. Пробовал даже в футбольную команду «Авангард», в молодежном составе которой неплохо работал с мячом в старших классах школы, но получил полный отлуп – своих игроков не знали куда деть… С военным образованием никуда, кроме милиции, не брали. Пришлось общевойсковые погоны менять на милицейские, устроившись участковым инспектором в ОМ-6 УВД города Курска.
Начальником шестого отдела милиции тогда был подполковник Павлов Александр Дмитриевич – добрейшей души человек. Он-то и помог из участковых «перепорхнуть» в замполиты, если по старой терминологии, а по новой – в помощники начальника по работе с личным составом. А уж дальше Федор Олегович сам карабкался по служебной лестнице, обрастая опытом и нужными связями…
Так почти одновременно на службу в органы милиции города Курска пришли сержант Борисенков и лейтенант Антилогов. Часто пересекаясь по милицейским путям-дорожкам разной направленности, за два десятка лет сержант дорос до прапорщика, а лейтенант – до подполковника. И какая тут может быть субординация, кода в служебных биографиях столько общего. К тому же свояк Борисенкова, подполковник полиции Карих Сергей Васильевич, ныне начальник отдела… А это вам не фунт изюма. Хоть и говорят, что свояки – злые собаки, только это не про Борисенкова и Карих. В любви и согласии живут.
3
– Оперативный дежурный отдела полиции номер семь УМВД по городу Курску, подполковник полиции Антилогов слушает, – неразборчивой скороговоркой, взяв трубку, выпалил страж правопорядка.
– Вы там, что, спите?! – послышался раздраженный визгливый женский голос. – Тут человека избивают, а до вас не дозвониться…
– Где избивают? – не стал припираться по поводу обвинения в сонливости подполковник. – Пожалуйста, уточните…
Сорокапятилетний красавец мужчина, с черными жгучими глазами дамского сердцееда, чувственным носом и гордо посаженной головой аристократа мелкого «разлива», когда хотел, то не только блистал выправкой служаки, но и обхождением. Что было, то было… К тому же знал, что спорить с женщинами – себя не уважать. И верх не возьмешь, и оплеванным с головы до пят окажешься. А нужно ли это? Конечно, нет. Вот и принял соломоново решение.
– Да на улице Серегина, у дома возле «Ивушки», – остывая, уточнила невидимая собеседница. – Неизвестный хулиган-мужчина избивает ногами бедную женщину. Та уже и не орет, бедняжка…
– А вы кто будете? – метнул оперативный дежурный взор на небольшой экран монитора, на котором должен был отразиться номер телефона абонента, и на циферблат настенных часов, чтобы засечь время.
Что ни говори, а полиция технически стала вооруженнее своей предшественницы – милиции. Прогресс действительно не остановить… Шестизначный номер отобразился как миленький на голубом глазке монитора и тревожно подмигивал красным светом. «В любом случае «мадам» будет установлена, – отметил автоматически, радуясь, что хитроумная электроника на этот раз не подвела. Случалось, и не единожды, что подводила. – А времени… – перевел взгляд от монитора на часы, – 23 часа 55 минут. Самое что ни на есть ведьмячье да бандитское время…»
– Кто я буду? – переспросила женщина. – А какая вам разница, кто буду… Гражданка. Приезжайте быстрее! И не тупите с глупыми вопросами…
Сказав последнюю фразу, по-видимому, прервала связь, досадливо бросив трубку на рычажки телефонного аппарата. Традиционно граждане России больше любили задавать вопросы, чем на них отвечать. Особенно, когда дело касалось правоохранительных органов.
– Что? – оторвавшись от писанины в журнале, поднял на «начальство» настороженные серо-зеленые, словно рысьи, глаза помощник.
– Вроде бы хулиганство… На Серегина… У «Ивушки». Какой-то мужик бабу бьет, – возвращая телефонную трубку в гнездо панели пульта управления, отозвался подполковник.
– Пошли автопатруль. Пусть разберутся, – посоветовал помощник, теряя интерес и настороженность. – Все равно без дела мотаются…
Удивить его тем, что где-то кто-то кого-то избивает, было невозможно. И в советское время друг дружку били, и в рыночно-демократическое бить продолжали. Народная забава… Вполне заурядное происшествие, не стоящее внимания.
– А может, следственно-оперативную группу направить?.. – неуверенно произнес Антологов, потянувшись взглядом и рукой к тумблеру громкой связи.
По внутренней громкой связи объявляли тревогу, а также, что было куда чаще, вызывали дежурный наряд или его часть, чтобы отправить на место происшествия.
– Так дежурки нет. Повезла домой ответственного от руководства по отделу, Дремова Алексея Ивановича. Он нынче что-то задержался… А на поддежуривающем автомобиле что-то сломалось, – не моргнув и глазом, продолжал доклад помощник, – то ли в моторе какая-то хрень полетела, то ли колесо прокололось… Водитель Жуков ремонтом занимается. Во дворе возится, как жук навозный: медленно, с прохладцей.
На предпраздничные и праздничные дни в отделе, кроме основного наряда, включавшего СОГ и автомобиль, приказом начальника создавали дополнительную группу. Также с автотранспортом. И вот, как на грех, поддежуривющий транспорт обезножил.
Пока вызовов и происшествий не было, и основная следственно оперативная группа, включающая в себя следователя отдела, оперуполномоченного, участкового уполномоченного, эксперта-криминалиста и дополнительная (с аналогичным составом, но без криминалиста) находились в отделе. Следователи – в своих кабинетах, опера – в своих, участковые – в кабинете своего начальника, а эксперт – в кабинете экспертов-криминалистов.
Следователи и сотрудники уголовного розыска, если не дремали на составленных в ряд стульях, то копались в делах. Первые – в уголовных, вторые – в оперативных. И у тех и у других дел хватало на пяток сотрудников, но разгребать их приходилось только конкретным служивым.
Участковые и эксперт, как правило, кимарили, прикорнув на стульях, или же смотрели телевизор.
– Черт! – ругнулся оперативный дежурный, убирая пальцы с черного, как агат, тумблера. – Совсем забыл. Видно, старею, склерозничать начинаю…
– Тебе, товарищ подполковник, виднее… – хмыкнул с язвинкой Борисенков и уклюнулся в журнал.
– Да пошел бы ты! – бросил в сердцах Антилогов и выхватив из пульта микрофон радиостанции, стал вызывать автопатруль:
– Сто седьмой, сто седьмой, я – Петровка! Ответьте!
Через несколько секунд, заглушая треск и шумы неспокойного эфира, в помещение дежурной части ворвался хрипловатый, но довольно разборчивый радиоголос старшего автопатруля:
– Петровка, я – сто седьмой. Слушаю.
– Сто седьмой, я – Петровка. Где находитесь? – традиционными фразами разродился в эфир оперативный дежурный.
– На Магистральном проезде, – обозначил свое местонахождение старший автопатруля..
– Срочно проскачите на улицу Серегина. Там у «Ивушки» хулиганство. Якобы мужчина пристает к женщине, – привычно «скруглил» острые углы информационного сообщения Антилогов.
Не первый день служил в органах, да и в дежурной части тоже. Знал, что эфир, на котором работают полицейские радиостанции, внимательно прослушивается как сотрудниками дежурных частей УМВД РФ по области и по городу Курску, так и смежниками из «канторы» – УФСБ России по Курской области.
– Как понял? – потребовал подтверждения.
– Понял, – хрипловато-ржаво выплюнул без задержки эфир. – У «Ивушки» мелкое хулиганство.
– Верно. Разберитесь и доложите. По телефону.
– Есть.
ПОДПОЛКОВНИК ДРЕМОВ
1
Первый заместитель начальника отдела полиции номер семь УМВД РФ по городу Курску и по совместительству начальник криминальной полиции Дремов Алексей Иванович, удобно усевшись на переднее сиденье, рядом с водителем, смежив веки, расслабленно размышлял о непростой жизни российского полисмена. А чем еще заняться, когда рабочий день, слава Всевышнему, закончился, когда дежурка, плавно покачиваясь, везла домой, когда впереди ждали сытный ужин и теплая постель.
Вот уже несколько лет, как Дремов ходит в заместителях начальника отдела. Началось это еще при Москалеве Алексее Владимировиче, когда прежний зам Никифоров Евгений Александрович за отказ от служебной командировки в Чечню был переведен с понижением в должности в другой отдел полиции. Будь на месте Никифорова кто-либо иной, точно уволили бы, не задумываясь. Но Никифоров отделался лишь понижением, ибо слыл профессионалом высокой пробы, а профессионалами, как известно, не разбрасываются. Особенно в уголовном розыске. Впрочем, как бы там ни было, но Никифоров ушел, а на его место был назначен Дремов, давно достойный этой должности и, кстати, тайно мечтавший о ней. Только из-за своего характера и «неумения» ладить с большим начальством раз за разом «прокидываемый». Но вот прошел год, как Москалев был переведен в городское УМВД на должность первого заместителя, а седьмой отдел полиции возглавил подполковник Карих Сергей Васильевич, только что возвратившийся из Чечни. Сначала временно исполняющим обязанности начальника, а через три месяца и полнокровным начальником.
Следуя давно сложившейся милицейской традиции, на должность начальника отдела ставили сотрудников, прошедших закалку в подразделениях уголовного розыска. Считалось, что они, как никто лучше, владеют оперативной обстановкой, следовательно, будут успешны в борьбе с преступностью. Поэтому, когда Москалев пошел на повышение, многие считали, что на его место будет назначен Дремов. Однако не учли, что Алексей Иванович из-за своей «неуживчивости» с начальством, оказался едва ли не личным врагом нового начальника городского УВД. И, следовательно, в очередном «пролете».
Назначение Карих на должность руководителя отдела Алексей Иванович принял со сдержанным спокойствием. Возможно, и с долей оперской снисходительности. Впрочем, неизбежное в данной ситуации чувство ревности, хоть и имело место, но не застилало ему глаза. К тому же Карих, хоть не тянул лямку сотрудника уголовного розыска и об оперативно-розыскной деятельности знал только теоретически, но имел немалый опыт работы следователя и дознавателя, а также многолетний опыт руководителя среднего звена.
В последние годы городские власти немало сделали для улучшения городских дорог. Времена, когда в весеннюю и осеннюю распутицу асфальтные покрытия даже главных дорог областного центра превращались в огромные решета или терки с дырами-колдобинами, забиваемыми красным кирпичом, канули в Лету. Ныне успевали не только вовремя аккуратно латать подвыбившиеся участки, но и прокладывать новые слои. Потому отделовская «Газель», сменившая прежние «козлы», «таблетки» и «буханки» Ульяновского автопрома, весело катила к дому Дремова.
На дворе – начало ноября. День единения, если верить календарю демократической России. Но погода такая, словно вернулся октябрь. Причем возвратился своими первыми деньками – теплыми и сухими. Температура плюсовая и никакой промозглости. Возможно, поэтому, на дороге оживленное движение как в попутном, так и во встречном направлении. Разнокалиберные разноцветные металлические жуки – авто, поблескивая огнями фар и габаритов, красуясь освещенными салонами, гремя музыкой, катят и катят без устали и остановки. А куда – только им и известно. Главное, что катят…
Из экранов телевизоров ежедневно вещают об экономическом кризисе, возникшем из-за Украины по вине западных «партнеров», введших санкции, а фонари наружного освещения, снабженные соцветиями лепестков-ламп, купаются в неоновых потоках света. И не только сами купаются, но и выплескивают море света на дорогу, на тротуары, на дома вдоль них. И вообще – на улицу.
«Ныне, вроде, два праздника… – размышляет под мерное покачивание авто и тихое шуршание шин по асфальту Дремов. – День единения россиян и праздник иконы Казанской Богоматери. Но праздничного настроения что-то не чувствуется… Белые рубашки под кителями сотрудников еще не праздник. Всего лишь традиционный внешний антураж. Не то, что раньше, в советское время, когда отмечали 7 ноября – красный день календаря. И кумач на всех углах негаснущим пламенем полыхал, и поддатые горожане на каждом шагу, и песни по всему городу. Ныне же то ли народ измельчал, то ли жлобов стало больше… Скорее, и то, и другое – в одном флаконе…
А с другой стороны – какой праздник, когда у соседей-украинцев кровавый мордобой идет. Только убитых на Донбассе, как передают СМИ со ссылками на данные ООН, более четырех тысяч, а раненых – около десяти. И это не где-нибудь за тридевять земель, а у самой нашей границы. Вот тебе, бабушка, и праздник…» – мысленно переиначил поговорку, известную на Руси еще со времен царя Бориса Годунова.
2
Проживая в едином и могучем Советском Союзе, как-то не думалось, что Курская область не простая, как десятки других внутрироссийских областей, а пограничная. Не замечалось. Но когда Союз, преданный его руководителем и так называемой партийной элитой, пал и из бывших братских республик восточных славян образовалось три независимых государства – Белорусь, Россия и Украина – вдруг оказалось, что Курск и область стали пограничными субъектами.
Тут, как говорит народная мудрость, смотри криво, да молви прямо. Курский край вместе со своим центром – древним городом Курском – сделав немыслимый пирует в отечественной истории, возвратился к состоянию начала XVI века. И определение этому – статус пограничья, порубежья. Войдя при великом князе и царе Иване Васильевиче Третьем в Московское государство, Курск стал порубежным градом с землями Польши и Литвы. И в качестве города-крепости, как и его соседи Рыльск, Путивль, вошел в систему Засечной черты, призванной охранять государство от внешних врагов. А врагов было немало. Это и ногайцы, и крымские татары, и поляки, и литовцы, и разбойные окраинцы – украинцы, называемые то казаками, то черкасами. Вот и приходилось всем этим непрошенным гостям, зарившимся на земли Курщины, делать укорот да «от ворот поворот».
Если не бояться либерально-трескучей молвы американских лизоблюдов и подпевал и провести ассоциативный ряд, то окажется, что враги существовали те же самые, что и ныне. Только куратор был у них иной: не Госдеп США, а королевские династии Австро-Венгрии и Турции. Впрочем, не оставались в стороне и властители Англии и Франции. Тоже умело подуськивали литовцев да поляков. А что касается вранья, на которое ныне так горазды руководители США и их сателлиты, то оно тоже имело место. Возможно, не столь наглое и изощренное. Но обязательно лицемерное и фарисейски преподносимое. Прием, известный еще с библейских времен и хорошо усвоенный в западных странах.
И если ныне «официальной» причиной так называемых санкций для правящих кругов западных стран послужило присоединение к России Крыма, покинувшего незалежную Украину, то в те далекие времена основанием стал выход земель Северщины из-под польской короны под державную руку Москвы. Правда, было еще и массовое бегство восточных украинцев от польской панщины, католической веры и церковной униатчины.
Однако имеется и разница. Заключается она в том, что ныне Крым, некогда переданный из РСФСР в УССР по дурости губошлепа Хрущева Никиты Сергеевича в рамках единого Союза, возвратился в состав России по воле народов, там проживающих. Причем, как видим, не на зыбкой почве волюнтаристских решений, подобных хрущевскому, а на основании демократических процедур – референдума. А земли Северщины, в которые, как известно, входил «Курск с присудом», были присоединены по воле князя – Василия Ивановича Шемячича. Кстати, Рюриковича и потомка Дмитрия Ивановича Донского в четвертом колене.
К сожалению, роль Василия Шемячича в становлении Российского государства до настоящего времени мало освещена и оценена. А ведь он не только вернул Руси Новгород-Северское и Рыльское княжества, но и героически защищал порубежье Московского государства от польско-литовских войск и их подручников в лице украинских казаков.
Кроме охраны порубежья, Шемячич, начиная с 1501 года, постоянно участвует в освободительных походах русских войск. Так, 14 ноября 1501 года он совместно с князьями Семеном Стародубским и Александром Ростовским, а также московским боярином Семеном Воронцовым у города Мстиславля разбили польско-литовско-украинское войско, уничтожив более семи тысяч и пленив в три раза больше. В 1502 году участвует в походе русских войск на Смоленск, находившийся под пятой Польши с шестидесятых годов тринадцатого века. А в 1512 году, отразив нападение крымских татар царевича Ахмата и украинских разбойных людишек на порубежные города Путивль, Рыльск, Курск и Брянск, совершает ответный рейд вглубь польской территории. Его боевые дружины доходят до Киева и предают огню окраины посада.
Немал вклад Шемячича и во взятие Смоленска в 1514 году, и в отражении в 1517 году двух набегов крымцев, науськиваемых поляками. Так ляхи мстили за потерю Смоленска. Самим воевать – кишка тонка, так соседей натравили. Бился он с врагами и в 1521 году, когда многотысячные отряды ногайских и крымских татар напали на западные земли Северщины.
Следовательно, вклад князя Василия Ивановича Шемячича в укрепление Руси весьма велик и многогранен. И потомкам предстоит немало сделать для того, чтобы имя этого князя достойно вошло в пантеон отечественных военных вождей и государственных деятелей.
3
Что же касается современного «яблока раздора» между Россией и США с их сателлитами из стран Европейского Содружества – Крыма, то его история хоть и запутана, и туманна, но меньше всего связана с историей Украины. Посудите сами.
Если следовать текстам «Книги Велеса», то уже в VIII веке до новой эры прарусы – русколане – на территории Крыма-Тавриды построили города Хорсунь и Сурож, названные в честь солнечного божества Хорса (Корса) и Сурьи. Но с V века до новой эры древние эллины-греки их «прибрали» к своим рукам.
В середине IV века новой эры русколанский князь Бус Белояр, известный миру как по «Книге Велеса», так по хроникам готского историка Иордана, жившего в VI веке, возможно, владел частью Крыма, в том числе городом Сурожем (современный Судак). По крайней мере, некоторые историки склонны о том говорить.
Затем прошло еще несколько веков греческого владычества. И только в 790 году (по другим данным в 810 году) новгородский князь Бравлин, совершив поход в Тавриду, взял некоторые крымские города, в том числе Сурож и Корсунь, приступом. Однако, как только войско Бравлина покинуло Тавриду, греки вновь вернули города себе.
Очередное вхождение Крыма или, по крайней мере, его части в русское государство произошло при князе Святославе Игоревиче Храбром Воителе. В 965 году он разгромил Хазарский каганат и присоединил к своим владениям Приазовье и часть Крымского полуострова. В 972 году князя Святослава не стало, и завоеванные им территории в Крыму отошли под протекторат Византийской империи.
Прошло шестнадцать лет и сын Святослава Воителя, Владимир Красное Солнышко, в 988 году с русской дружиной совершает поход в Тавриду. По-видимому, без крупных сеч и боев, так как летописцы про это молчат, он доходит до города Корсуни (Херсонеса Таврического). Жители города не пожелали сдаться. Тогда Владимир Святославич берет город в осаду и через некоторое время овладевает им. По одной из версий, заняв город, принимает там крещение, чтобы жениться на сестре византийских императоров Анне. Вернувшись в Киев и чтя каноны христианской веры, отпускает прежних жен и наложниц. А также наделяет своих сыновей княжествами. В связи с этим его сын от первой супруги и полоцкой княжны Рогнеды, Мстислав Владимирович, получает Тмутараканское княжество, в которое входили земли Приазовья и Крыма, ранее завоеванные Святославом Храбрым, разделенные Керченским (Киммерийским) проливом. На крымской стороне был построен город Корчев (современная Керчь).
Русское Тмутараканское княжество со столицей в граде Тмутаракань (ныне Тамань Краснодарского края) просуществовало до начала XII века. После Мстислава Владимировича, умершего в 1036 году, там княжили несколько князей Рюриковичей. Последним был, если верить текстам «Повести временных лет», Олег Святославич (Гориславич), покинувший Тмутаракань в 1094 году, когда с помощью войск половецкого хана Осолука возвратил себе Чернигов, находившийся у князя Владимира Мономаха.
С начала XII века и до правления Екатерины Великой Крым принадлежал кому угодно, только не русскому государству. И только при императрице Екатерине II, после покорения Крымского ханства и вывода его из-под протектората Турции, в 1783 году присоединен к Российской империи.
Правда, еще задолго до императрицы Екатерины Великой принимались попытки походов русской армии против Крымского ханства. Так, во времена царевны-правительницы Софьи Алексеевны Романовой, в 1687 и 1689 годах ее фаворит князь Василий Васильевич Голицын при поддержке украинских казаков дважды пытался достичь Крыма, но терпел фиаско. В первом походе он даже до Перекопа не дошел, как начался мор в войске, и пришлось возвращаться. Во втором, где в союзниках у него был добившийся гетманства Иван Мазепа, дошли до Перекопа, разбили передовые отряды крымских татар, но дальше идти побоялись и повернули домой.
В ходе Крымской войны 1853-1856 годов, кода против Росси выступили Турция, Франция, Великобритания и Сардинское королевство, наша страна, как известно, потеряла флот и Севастополь, но Крым за собой удержала. А ведь Турция так жаждала вернуть его под свой протекционизм. Позже, несмотря на происки Турции и ее союзников, был отстроен Севастополь и возрожден Черноморский флот. Уже не парусный, а на пароходный. Зато такого государства как сардинское королевство, в 1861 году на политической карте мира не стало – влилось в объединенную Италию.
После февральской революции 1917 года, украинские националисты создали Центральную Раду как объединительный орган мелкобуржуазных политических партий и организаций Украины. Когда же произошли октябрьские события, Центральная Рада, во главе которой стал националист М.С. Грушевский, объявила себя в Киеве верховным органом независимой «Украинской народной республики». Но в январе 1918 года Центральная Рада была изгнана из Киева украинскими просоветскими силами и отрядами Красной Гвардии. Добравшись до ставки австро-германских войск в Житомире, представители Центральной Рады подписали сепаратный договор с Германией. И при поддержке германских войск в феврале вернулись в Киев. Но вскоре Центральная Рада стала обузой для Германии. И немцы в конце апреля, разогнав Раду, объявили Украину под своим протекторатом. Говоря проще, оккупировали. А также создали марионеточное правительство во главе сбывшим царским генералом Павлом Скоропадским, присвоив ему титул «гетмана Украинской державы».
В планы Скоропадского и кайзеровской военщины, как ранее в планы Центральной Рады с ее гайдамаками и прочими националистами, входило не только присутствие германских войск на Украине, но и нахождение их на территории Крыма и Курской губернии. Как не покажется смешным, но украинские националисты, нисколько не сомневаясь, вдруг заявили «исторические права Украинской державы» на земли Курской губернии, Крыма и ряда других регионов. Как говорится, губа не дура… И под предлогом «исторического воссоединения украинских земель» немецкие войска в мае 1918 года, несмотря на заключенный ими Брестский мирный договор, заняли Крым и некоторые районы Кавказа. А еще раньше ими были оккупированы и некоторые уезды Курской губернии.
Но осенью 1918 года один за другим начали капитулировать союзники Германии, а 11 ноября – и сама Германия. Крым и прилегающие к нему регионы юга России заняли белогвардейские войска так называемой Добровольческой армии генерала Деникина и их союзники из стран Антанты, ранее хозяйничавшие в Мурманске и Владивостоке.
И хотя попытка – не пытка, а спыток – не убыток, планы украинских националистов и германских милитаристов не осуществились. Крым, включенный советским правительством в территорию РСФСР, оказался под контролем белогвардейцев и войск стран Антанты. Впрочем, ненадолго. Уже в ноябре 1920 года Красная Армия, взяв штурмом Перекоп, выбила белые войска со всей территории Крыма.
Так что ни германцам, потомкам древних готов, некогда хозяйничавшим в Крыму (в конце IV –начале V веков), ни украинским националистам, ни известным колонизаторам французам и англичанам, ни турецким реваншистам российский Крым оказался не по зубам.
В 1922 году, 30 декабря, был образован СССР – Союз Советских Социалистических Республик, в который вошли РСФСР – Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика, УССР – Украинская Советская Социалистическая Республика, БССР – Белорусская Советская Социалистическая Республика и ЗСФСР – Закавказская Советская Федеративная Социалистическая Республика. Несколько позже к СССР присоединились другие национальные республики. Но Крым остался в составе РСФСР. И здесь находился до 1954 года, пока Никита Сергеевич Хрущев, в нарушение союзного и республиканского законодательств, своим волюнтаристским решением не передал его в состав УССР. Но так как страна – СССР – была едина, этот факт, по большому счету, мало кого беспокоил. Внутренних границ не существовало, а на административные, в том числе и республиканского значения, внимания не обращали. Передвигались по стране без препон и преград. И селились, кому где вздумается или приглянется… Крым же был всесоюзной здравницей. Мало того, что там находились лечебно-профилактические учреждения МФД, МО, КГБ СССР, но и организаций куда скромнее. Например, только предприятия Курска выстроили в Крыму несколько профилакториев.
Однако наступили времена перестройки. И чтобы сейчас не говорили официальные власти и историки, в декабре 1991 года так называемые лидеры республик России, Белоруссии и Украины Ельцин, Шушкевич и Кравчук, собравшись в Беловежской пуще как бы на охоту, совершили государственный переворот, объявив роспуск СССР. Так, под шумок о демократии, свершилось страшное, циничное предательство. И самым главным и основным предателем стал Борис Ельцин, еще до беловежского сговора проконсультировавшийся с президентом США Джорджем Бушем (старшим). Из-за жажды личной власти этот «государственный муж» забыл не только об истории великой страны под названием Российская империя и СССР, но и о русских людях, миллионы которых остались на территориях бывших союзных республик, и о исконно российских территориях. В их число попал и Крым с легендарным городом-героем Севастополем.
Из воспоминаний Леонида Кравчука следует, что он, Кравчук, не раз и не два напоминал Ельцину еще в Беловежской пуще о Крыме. Мол, что с ним будем делать? Но пьяный от нечаянно свалившейся власти, а так же от водки, до которой был весьма охоч, Ельцин лишь отмахивался: «Бери, не жалко. И не надоедай». Так Крым, вопреки воле крымчан и русского народа, в одночасье оказался частью незалежной Украины. Но так как крымчане, в отличие от Ельцина и его Преспешников, помнили свои корни и свою историю, то в новой Украине оказались на правах дальних и не очень любимых родственников-сирот. Потому-то в марте 2014 года, после февральского государственного переворота в Киеве, Крым и его население без колебаний решили присоединиться в матери-родине России, чтобы не стать натовской базой и подданными сформированного Госдепом США пробандеровского фашистского правительства. Именно это и вызвало такой гнев и такую жгучую ненависть США и их сателлитов в Европе. Потому и полились потоки лжи и клеветы на Россию, и посыпались, как из рога изобилия, санкции, про которые так некстати вспомнил подполковник полиции Дремов Алексей Иванович.
Но оставим пока Крым и санкции в покое – вернуться к ним всегда успеем – и, воспользовавшись тем, что Дремов все еще катит на дежурке к своему дому, порассуждаем немного о взаимоотношениях русских и украинцев после присоединения князем Василием Шемячичем к Московскому государству Рыльского и Новгород-Северского княжеств.
4
…Шли годы, передовые рубежи Засечной черты волей московских государей и стараниями русского служивого люда отодвигались все дальше и дальше в степные просторы, называемые на Руси Диким Полем. Отсюда, из Дикого Поля, на Русь накатывали орды искателей поживы. Потому порубежный Курск по-прежнему исполнял роль опорной крепости и не раз вставал на защиту русского государства. И только после того, как железной десницей государя Ивана Васильевича Грозного было положено начало образования Белгородской засечной черты, Курск потихоньку стал отходить на вторые позиции. Но и тогда крепил тыл порубежья своим служивым людом и воинским гарнизоном.
А враги не унимались. Начиная со времен Великой Смуты, волна за волной накатывали на порубежный Курск поляки и украинцы. Из-за толерантности ученых мужей советского периода из отечественной истории «выпали» множественные походы поляков и украинских казаков во главе с атаманами, полковниками, гетманами и старшинами на города Северщины.
Ни в одном из учебников истории советского периода не найти текстов о том, что в 1610 году поляки и украинцы захватили города Чернигов, Стародуб, Новгород-Северский, Почем, Брянск, Козельск и ряд других городов и крепостей. Нигде не говорится, что Стародуб занял некий «старшина Искорка», а Новгород-Северский сдался «старшему полковнику Гунченко». Да и про «старшего полковника» Андрея Стороженко, грабившего Почеп, тоже не прочтете. Политический реверанс в адрес «младших» братьев.
Если обратиться непосредственно к Курскому краю, то в это смутное время под Курском искали полона и прочей добычи казаки атамана Насеки, полковника Мишки Дорошенко и некоего «пана атамана Кулаковского. Рыскали тут и отряды князя Семена Лыко да полковников Родкевича и Старинского. У стен Рыльска и на территории будущего Льговского уезда действовали чубато-оселедецские казаки атамана Матюшки и гетмана Гришки Техтемировца.
Все эти любители легкой поживы, согласно письменным источникам, не только жгли и разоряли Курский край, но и как иноверцы-татары, брали в плен людей. Только жителей Курска и его окрестностей было пленено в те смутные годы 183 человека. Рыльчан – и того больше: 268 душ.
Выпали из отечественной истории и страницы героической защиты Курска в 1612/13 году, и разорение поляками и казакамиБелгорода. Не нашлось места в истории России и обороне Курска в 1616 году. Да и про разграбление курского Троицкого монастыря в 1934 году ни единого слова там нет. А ведь было. Было! И куряне об этом помнят. Ибо на белом свете нет ничего крепче народной памяти. Никакими политическими кислотами ее не вытравить, никакими конъюнктурными целесообразностями не вырубить, никакой толерантной ржавчине не изъесть…
Пока в Москве русобородые бояре, интригуя друг против друга, местничались да делили власть, Северской земле приходилось отбиваться от поляков и литовцев собственными силами. Правда, в Курске в это время все же находились воевода и некоторые другие начальствующие лица, поставленные московскими властями. Однако воинских сил в городе было мало. Походы Лжедмитрия, Болотникова и «царевича Петра» или Илейки Муромца истощили не только ратную, но и вообще живую силу. К тому же враг нагрянул, как всегда, внезапно.
Точной даты нападения поляков и их приспешников в лице украинских казаков на Курск установить не удалось. Сразу в летописные анналы не внесли, а потом, понадеявшись на русский авось, подрастеряли числа и даты. У нас это случается. Причем довольно часто. Не зря же бытует пословица: «Что имеем, не храним, потерявши – плачем». Но многие курские ученые и краеведы сходятся во мнении, что эти события развернулись зимой 1612 года. Не исключено, что это был февраль или март месяц этого года.
Если следовать церковному летописному источнику середине 60-х годов 17 века «Повести о граде Курске и иконе Знамение Божией Матери», то Курск обступили несметные полчища «гетмана Желтовского».
Несколько недель, находясь в полном окружении, испытывая голод и нехватку боеприпасов, куряне, руководимые воеводой Юрием Игнатьевичем Татищевым, кстати, Рюриковичем в 23 колене, отбивали атаки интервентов. Правда, нашлись и маловеры среди некоторых священнослужителей невысокого ранга. А попадья и поп церкви Спаса вообще решились на предательство, переметнувшись к врагу и рассказав ему о силах и замыслах защитников. Однако куряне, или как они тогда назывались – курчане, испытывая невыносимые мучения от жажды и голода, город, точнее крепость, врагу не сдали. Мало того, по свидетельству летописца, они причинили врагу значительный урон.
История не сохранила для потомков ни число защитников крепости, ни количество их потерь. Количество же польских войск – 70 тысяч человек – берется учеными под сомнение. Под сомнение берется и цифра польских потерь во время первого штурма в «среду вечером» – 9000 ратников.
В советское время с откровенным скепсисом относились ученые и к сообщению «Повести» о «чудесном заступничестве за горожан парящего над городом образа Божией Матери с двумя юными монахами в белых одеяниях (по другой версии – ангелами). В настоящее время скепсиса по данному обстоятельству несколько поубавилось. По крайней мере, никто открыто этот факт не опровергает и не оспаривает…
Неоспоримым же фактом является и то обстоятельство, что куряне, исполняя обет, данный ими в дни защиты города, – возвести храм, посвященный чудотворной иконе, – выполнили. Вскоре ими был заложена церковь, послужившая началом становления Знаменского мужского монастыря. Знаменский собор не раз перестраивался и ныне парит над Красной площадью Курска во всей своей красе, поражая курян и гостей города формами и статью.
В 1616 году поляки и украинские казаки вновь напали на Курск зимой. Как сообщают летописи, в конце декабря отряд поляков под предводительством «пана полковника» Родкевича, двигаясь от Кром, оказался в окрестностях Моквы. Всего в нескольких верстах от Курска.
В Курске на воеводстве в ту пору был Иван Васильевич Волынский – дальний потомок боярина Дмитрия Михайловича Боброка-Волынского, сподвижника великого князя Дмитрия Донского в Куликовской битве.
Иван Васильевич, узнав о появлении поляков у речки Моквы, направил против этого отряда стрелецкого голову Левонтия Жердина с курскими ратниками. Тому удалось изрядно потрепать противника и захватить двух пленников. После чего вернуться почти без потерь в крепость.
Но уже на следующий день поляки и казаки Родкевича, получив подкрепление от других отрядов и шаек, в том числе от « казачьего полковника» Михаила Пырского, подступили к самому Курску. Жители окраин, спасаясь от врага, бежали в крепость, а ляхи и их союзники занялись грабежом слобод и посада.
Пока находники грабили и жгли посад и слободки, куряне решали: отсиживаться ли им в крепости или же совершить нападение на врага, разбросившего свои силы на разных участках города и его округи. Воевода Волынский, в распоряжении которого находился гарнизон численность в 1300 воинов, принял решение не отсиживаться, а сделать вылазку и ударить по неприятелю. Это решение было поддержано всеми курянами, как ратными людьми, так и простыми жителями, записавшимися в ополчение.
Выйдя из крепости, курские ратники, не только «выбили» неприятеля из посада и слободок, причинив тому значительный урон в живой силе, но и взяли несколько «языков» – пленников. Опасаясь полного разгрома, Родкевич и Пырский с остатками своего воинства спешно отступили от Курска в сторону Старого Оскола. Оскол не устоял и был сожжен и разграблен. По свидетельству летописца, особо зверствовали казаки Пырского. Вот вам и братья славяне…
В январе 1617 года новые шайки поляков и украинских казаков оказались на территории Курского уезда. Но на подступах к Курску были разбиты и рассеяны ратниками Ивана Васильевича Волынского.
Что же касается 1634 года, то поляки и союзные им украинские казаки, часто называемые черкасами, подгоняемые жаждой поживы, под стены Курска пришли «в ночь на 13 января». Привел же двадцатитысячное войско польский магнат и князь Иеремия Вишневецкий, прославившийся своей жестокостью.
Враги пытались захватить город ночной атакой, используя фактор неожиданности, но курские ратники, возглавляемые воеводой и князем Петром Григорьевичем Ромодановским, не дремали. И поляки с большим для себя уроном отступили. Правда, взяв город в осаду, до 15 января они успели разорить деревянный Троицкий мужской монастырь, построенный в царствование Бориса Годунова, уведя в плен монашескую братию. Вскоре, не достигнув главной цели – захвата города – удалились.
Ныне на месте Троицкого монастыря, на углу улиц Пионеров и Гайдара, находится каменная нижняя Троицкая церковь, построенная в 1742 году и неоднократно достраивавшаяся и пристраивавшаяся. Вместе с так называемыми палатами Ромодановских, расположенными напротив, она составляет историко-архитектурный комплекс, весьма почитаемый курянами.
Январским наскоком поляков и казаков эпопея защиты Курска в 1634 году не закончилась. Уже 4 апреля к стенам древнего города-крепости подошли отряды гетмана Ильи Черного, полковника Данилы Данилова, полковника Яцко Острянина и все того же Иеремия Вишневецкого, весь март простоявшие под стенами Севска и не взявшие его. По документальным данным, в распоряжении польско-украинских «полководцев» находилось более двенадцати тысяч запорожцев и прочего «литовского и татарского люда». Курский гарнизон, насчитывающий 1141 воина, возглавляемый Петром Ромодановским, был готов к такому повороту событий и дал любителям легкой поживы достойный отпор. 16 апреля враги, не добившись успеха, покинули Курск и его окрестности, держа путь на Белгород. Но и этот город им взять не удалось. Так закончилась оборона Курска в 1634 году.
5
Коснувшись в мыслях событий на Украине, подполковник Дремов вдруг вспомнил о секретном циркуляре, рожденном в недрах УФСБ РФ по Курской области и поступившем в отделы полиции. В нем проводился краткий анализ попыток разведывательно-диверсионной деятельности украинских спецслужб в приграничной полосе и давались указания на активизацию работы полиции по выявлению и пресечению подобных антироссийских акций. Ознакомив личный состав с циркуляром под роспись, Дремов, как лицо, ответственное за его исполнение, приобщил циркуляр к папке секретных документов и спрятал в сейф.
«Не было печали, да черти накричали, рога им на копыта, – чертыхнулся он. – Теперь то ли с ворами да насильниками бороться, то ли украинских шпионов да диверсантов выявлять… А с кем? С участковыми уполномоченными, которые спят на ходу и дальше своего носа видеть ничего не хотят. Дай бог, чтобы знали своих подопечных – судимых, поднадзорных да семейных дебоширов… С операми уголовного розыска? Но и эти не далеко ушли от участковых. К тому же половина – новички в оперативной работе. Всего лишь год-другой служат. Ни опыта, ни сноровки, ни тем более знаний контингента. Одно лишь название – сотрудники уголовного розыска. На деле – собственной тени боятся…»
Оперуполномоченные уголовного розыска, конечно, как и опера других отделов полиции города Курска, в большинстве своем звезд с неба не хватали, но и собственной тени не боялись. Тут начальник криминальной полиции явно переборщил, возводя на них хулу и напраслину. В отделении уголовного розыска седьмого отдела служили парни разных умственных способностей, разного жизненного опыта, разной физической, духовной и специальной подготовки. С разными взглядами на вопросы веры, социального неравенства и понятия о справедливости. Однако все с высшим образованием. Причем многие – с высшим юридическим. Давно канули в Лету те времена, когда в розыске могли находиться сотрудники со средним специальным образованием – всякими там медучилищами, педучилищами и сельхозтехникумами. Ныне – только с высшим, и шабаш... Впрочем, как и в любом коллективе, находились такие, кто не прочь был «прикрыть спину» товарищу, не высовываясь вперед, чтобы меньше получать шишек. Но имелись и те, которые «рвали подошвы на ходу» и отдавались службе, не считаясь со временем и собственной семьей. Эти, как и сам Дремов, то милостиво поощрялись руководством за успешную работу по раскрытию тяжких преступлений, то оказывались нещадно битыми за излишнее рвение. И тогда по полгода, как собака в репьях, ходили в выговоряшниках и неполных служебных соответствиях.
«Опять же, – то ли вздохнул, то ли просто пошевелил довольно полными, цвета зреющей вишни, губами Алексей Иванович, – в связи с последними реформами в отношении агентуры, сократили всех резидентов и агентов на постоянной платной основе. Все финансы берегут, мать их бог любил, а супругу дьявол … В ту же неблагодарную незалежную Украину вбухивали миллиарды. Да не рублей, рога им на копыта, а долларов США. Тут же – десятка миллионов деревянных на всю страну жалко стало… А ведь резиденты да платные агенты хоть кое-что смыслили в оперативно-розыскной деятельности. Могли бы помочь и в выявлении украинских шпионов… Теперь только на собственные силы приходится рассчитывать, ибо из того, что осталось в агентурной сети, даже жидкого кулеша не сварить. Про кашу же и говорить не стоит… Так, ненужный баланс… Лишь время отнимает на составление разных бумаг да отчетов…
А украинцы, особенно западненцы, черт бы их всех побрал вместе с их незалежностью, упертые и мстительные… – скакнули мысли начальника криминальной службы ОП-7 вновь к соседям по ту сторону государственной границы. – Никак не успокоятся, рога им на копыта… Бьют и бьют русских на Донбассе. И, главное, в который раз бузят…»
Странная штука мысль человеческая. Она то порхает легко и невесомо, словно бабочка в сиянии солнечного дня, то ползет тяжело и натужно, как гусеничный трактор на разбитых, расхлябанных в весеннюю распутицу деревенских дорогах, то скользит веселым лыжником по холодно искрящемуся снежному насту, то невидимым лучом, пронзая пространство и время, летит быстрее скорости света. Но это мысль. А вот мысли и мыслительный процесс выглядят иначе.
По определению француза Пьера Буаста, мысли – это крылья души. Только души у людей разные. У одних светлые и добрые, у других, от дел их, черные и злые. Вот и мысли – то созидательный и возвышающие, то разрушительные и ведущие к погибели.
Чаще всего мысли вольны в своих действиях и мало считаются с волей их носителя. Одни выстраиваются четко, как математические формулы – ничего не переставить с места на место, не отнять и не прибавить. Другие похожи на праздничный фейерверк: трах! – и брызнули в разные стороны красивыми, цветными, но мгновенно сгорающими искрами. Третьи похожи на вольных скакунов: задрав хвосты, летят в разные стороны и направления. Скачут, перепрыгивая с места на место. И тогда приходится силой воли их брать под конвой и вести в нужном направлении.
А еще Ежи Лец, польский писатель и сатирик, сравнил мысли с блохами, перескакивающими с человека на человека. При этом больно кусающими. И тут не поспоришь… Кусаются, еще как кусаются! Наглядный пример опять же Украина. Мысли, шевелившиеся в мозгах отъявленных бандеровцев, перепрыгнули на головы простых окраинцев. И теперь эти окраинцы, укушенные бешеными блохами-мыслями, не только прыгают, как великовозрастные дебилы, на киевском майдане с речовкой: «Кто не скачет, тот москаль», но и по всей Украине.
Впрочем, в любом случае мыслится быстро, да пишется долго. Казалось бы, за дорогу, занимающую от седьмого отдела полиции до дома Дремова пять-семь минут времени, всего, что тут написано за несколько дней, и не умыслишь, ан, нет. Умыслишь! И не только то, что написано, но в сотни раз больше. Таков уж мыслительный процесс.
Алексей Иванович Дремов, работая уже в органах постовым милиционером, заочно обучался в Курском педагогическом институте. На истфаке. Ныне этого института нет, зато имеется государственный университет. Пргресс.
И хоть говорят про ментов, что у них в мозгах одна извили, да и та от фуражи, он закончил факультет с отличием, с красным дипломом. Потому мог бы с успехом преподавать историю и в школе, и в средних специальных учебных заведениях, и в ВУЗах. Только колесо судьбы катило по иной стезе – по милицейской… Ухабистой да зигзагистой… Однако это не мешало ему в беседах с коллегами блеснуть знаниями истории, в том числе отечественной. Причем с присущими лишь ему, как и в ментовской работе, неординарными выводами и комментариями.
Вот и об отношениях братьев – русских и украинцев – мог кому угодно поведать. И не только то, что было напечатано в советских учебниках, а позже и в российских, написанных под диктовку американского миллиардера и якобы филантропа Сороса, а на самом деле ярого русофоба, его прихлебателями. Но и многое иное, не вошедшее по политическим мотивам в тексты этих учебников. Таков уж был подполковник Дремов – недреманное око полиции и яростная гроза парковско-магистраловской шпаны.
6
Да, подполковник Дремов, затронув скакнувшими мыслями украинскую бузу, был прав. Ой, как прав! Украинцы, особенно западненцы, проживающие на Волыни и в Галиции, бузили не в первый раз. Первые бузотерства произошли еще в конце XII века, когда они и украинцами-то не величались, а назывались волынянами и галичанами. Князь Ярослав Владимиркович Осмомысл, отец знаменитой по «Слову о полку Игореве» Ярославны, как-то не заладил с женой Ольгой Юрьевной, дочерью Юрия Долгорукого, и привел себе полюбовницу Настасью. Даже сына Олега Настасьича с ней нажил. Тогда галицкие бояре, чтобы укротить князя, привели венгерские полки и принудили Ярослава возвратить в детинец супругу, а Настасью сожгли как ведьму. Мол, околдовала князя, морок напустила…
Такая казнь бедной женщины, возможно, единственная в истории средневековой Руси, тронула сердца летописцев, но не сердца галицких бояр, не постеснявшихся привести в собственный дом иноверцев с Запада.
Второй раз галичане и волынцы учинили кровавую бузу против русских князей Игоревичей – Владимира, Святослава и Романа – потомков главного героя «Слова о полку Игореве» Игоря Святославича. По данным летописцев, галицкие бояре в начале XIII века вновь метнулись на Запад, к полякам и венграм. И, приведя их, пленили своих князей, а затем казнили без суда. Причем, по мнению Василия Никитича Татищева, казнили вместе с женами и детьми.
Но это происходило, так сказать, в середине мрачного и жестокого Средневековья. Ближе к концу Средневековья, когда украинцы, отколотые Литвой и Польшей от Руси, сформировались как этнос, они стали услужливо исполнять волю иноземных правителей и ходить вместе с ними набегами на русские земли. Впрочем, об этом говорилось выше и повторяться не стоит.
Но вот, насытившись сполна польской панщиной и униатчиной, не переставая участвовать в набегах на русское порубежье, в том числе и на земли Курщины, в середине XVII века, на закате Средневековья, они устремили свои взоры в сторону Москвы. Особенно те, которые проживали на Левобережье, то есть на левом берегу Днепра. И эти взоры были уже не с целью грабежа и обогащения, а с целью спокойной жизни под крепкой рукой московских царей.
Первым на сближение с Московской Русью пошел Богдан Хмельницкий, сын чигиринского сотника. Во время польско-русской войны 1632-1634 годов, при короле Владиславе IV, за храбрость против русских был награжден золотой саблей. Но в 1648 году, после гибели сына Тимофея и публичного оскорбления со стороны польского панства, порвал с польской шляхтой и возглавил восстание малороссов Левобережья. В союзе с крымским ханом Ислам-Гиреем одержал ряд побед над польскими войсками и в 1649 году получил гетманство. Затем пошел на сближение с Москвой и участвовал в подготовке и проведении Переяславской рады 1654 года, принявшей решение о воссоединении Украины с Россией. Казалось бы, все свершилось, наконец разобщенный монголо-татарами и Литвой в XIII веке древнерусский народ воссоединился. А малороссийский гетман Богдан Хмельницкий навсегда определился со своим будущим и будущим украинского народа. Но не тут-то было. Не прошло и года, как тот же самый Богдан Хмельницкий стал искать пути сближения и даже союза с Польшей, Пруссией и Швецией. И неизвестно, чтобы сталось бы с ним дальше, если бы смерть в 1657 году не поставила точку в его деятельности.
А вот его сын Юрий Богданович Хмельницкий, гетман Запорожский, уже стал открытым противником Московского государства, присоединившего в 1664 году Малороссию к своим территориям. Правда, мечась между поляками и турками, кончил плохо: в 1685 году приговорен турецким султаном к смерти и задушен.
Метались между Москвой и Варшавой и другие украинские гетманы. Сменивший на гетманщине Юрия Хмельницкого Иван Выговской тут же забыл о решении Переяславской рады «быть вовек едины» и переметнулся на сторону противников Москвы. Кончил тоже плохо. Казнен в 1664 году. После него было два гетмана – Павел Тетеря и Иван Брюховецкий. Тетеря полностью отдался Польше и обещал вернуть ей Левобережье, занятое русскими войсками. Но не смог этого сделать, как говорят юристы, по независящим от него обстоятельствам. От возмездия скрывался в Польше. Брюховецкий – гетман Левобережной Украины (Малороссии) вначале придерживался ориентации на Москву, даже совершил визит вежливости к царю Алексею Михайловичу Романову, прозванному в народе Тишайшим. Мало того, женился в Москве на родственнице царя боярышне Салтыковой. Но затем, прельстившись речами гетмана Правобережья Петра Дорошенко, ратовавшего за единую и независимую Украину, правда, под протекторатом Турции, переметнулся на его сторону. Однако по прибытии в ставку Петра Дорошенко был схвачен и жестоко убит своими же казаками. Кстати, Петр Михайлович Дорошенко являлся сыном того само Михаила Дорошенко который в начале века любил «хаживать» с казаками на Курщину.
Самым же известным предателем был, конечно, гетман Иван Мазепа, сместивший в 1678 году с гетманства Ивана Самойловича, который в свою очередь путем доносов сместил в 1672 году гетмана Демьяна Многогрешного. Мазепа был обласкан Петром I, который подарил ему земли в Рыльском уезде Курского края. До сего времени в Рыльском районе существуют населенные пункты, названные в честь Мазепы – Ивановское, Степановка и Мазеповка.
Вывод напрашивается сам собой: все украинские гетманы были не только великими лицемерами, лжецами, клятвопреступниками, кляузниками и доносчиками друг на друга, но и людьми без чести и совести. Все они оказались поражены вирусом предательства – самым страшным вирусом, от которого вакцину не изобрели и в наше время. Ибо первый президент независимой Украины Леонид Кравчук также предал братство русских и украинцев, «задружив» с Западом. Ничуть ни лучше его был Кучма, при котором украинские вояки сбили наш гражданский самолет, но так и не признали этого факта и не выплатили компенсации родственникам погибших пассажиров. Какую только ложь не придумывали… Едва ли не на инопланетян с их летающими тарелками пытались списать, как ныне, сбив в июле 2014 года, возможно, по прямому указанию США, малазийский пассажирский самолет над Донбассом, нагло пытаются свалить злодеяние на Россию. Такой наглежа мир еще не видывал… Впрочем, переплюнуть США им не удается. Эти, подмяв под себя почти все СМИ мира, по вранью и лицемерию занимают первое место. Но лидеры Украины после США уверенно занимают второе место.
А про президента Украины Виктора Ющенко и говорить нечего – отпетый националист, русофоб и бандеровец. Это он личным указом возвел Степана Бандеру в герои Украины. Это с его подачи на Украине возникли лагеря по подготовке националистов-штурмовиков Правого сектора и прочей фашиствующей мрази. Каков же был враль – поискать! Днем с огнем. Гоняясь за омолаживанием и красотой, довел себя химией до состояния прокаженного. Все лицо в прыщах и язвах. Но и это пытался взвалить на происки российских спецслужб. К счастью, не удалось…
Двуручную политику проводил и Виктор Янукович, пробуя сосать две матки – страны объединенной Европы и Россию. Это, в конечном счете, и стало крахом его карьеры. Едва спасся во время государственного переворота, устроенного его западными друзьями – американцами и поляками в купе с украинскими ура-патриотами Яценюком, Турчиновым и прочими.
Теперь этот экс-президент обретается где-то на территории России, как до него подобное делали гетманы Петр Дорошенко, Иван Самойлович и другие, спасаясь от народа или от более счастливых претендентов на гетманство.
Кроме вранья, кляузничества и клятвопреступления, вся украинская элита обладает еще такими качествами, как плаксивость и попрошайничество. И в этом им даже такой пройдоха, как известный персонаж произведений Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев» Ипполит Матвеевич Воробьянин, в подметки не годится. Наглядный пример с российским газом. И воровали, и не платили, и задолжность многомиллиардную имеют, но опять плачутся: «Русские обижают, деньги требуют». Или о конфликте на Донбассе. Российских вооруженных сил там не было и нет, но они на весь мир крокодильи слезы льют: «Ратуйте! Спасите! Москали на танках наступают, на самолетах летят».
Бред, конечно, но те, кто желает это слышать, слышат. Мало того – верят! И тоже во все горло орут: «Ратуйте! Держите агрессора! Спасайте Украину». И в этом слаженном хоре зычнее всех голос США – действительно самого первого и самого явного в мире агрессора, от действий которого, прямых и косвенных, захлебываются кровью Ирак, Ливия, Сирия и другие страны, вкусившие демократии по-американски.
Известный курский писатель Борис Петрович Агеев в замечательном эссе «Сломанный магнит» еще задолго до событий на киевском майдане подметил этот стремительный переход у «окраинцев» от агрессивных обвинений россиян во всех грехах к плаксивости. Нам остается лишь констатировать это, а также отметить и обратный переход от плаксивости к непомерной агрессивности.
7
Дежурка, подвернув к подъезду дома, в котором проживал Дремов, плавно качнувшись, остановилась.
– Приехали, – раскрыл уста водитель Горин, до сего момента молча крутивший баранку.
– Вижу – не слепой, – зашевелился на сиденье подполковник.
Он уже открыл дверцу, когда, булькнув электронным нутром, ожила рация дежурки. И оперативный дежурный седьмого отдела полиции стал запрашивать автопатруль.
– Тише! – вновь опустил начальственный зад на сиденье и поднял указательный палец Дремов, призывая водителя к тишине и вниманию. – Вдруг что важное…
Тот, привыкший к подобным ситуациям, молча кивнул коротко стриженной головой. А когда прослушал весь диалог между оперативным дежурным и старшим автопатруля, кратко резюмировал:
– Кажется, мелочевка…
– С чего взял?
– Будь что серьезное, меня бы вызвали под следственно-оперативную группу. А так… Можете спокойно отдыхать, товарищ полковник, – повысил дружески, а, возможно, и иронично на звание.
Почему иронично? А потому, что когда устроился на работу и пришел в отдел, то Дремов, знакомясь и услышав фамилию Горин, тут же уязвил: «Горин – это производное от горы или от горя? Если от горы, то работай, сворачивай горы. Ежели от горя, то у нас своего хватает и в твоем персональном не нуждаемся. Перебор будет…» Горин тогда что-то оправдывающееся промямлил, вызвав ироничную улыбку черных дремовских глаз. Но происходящее запомнил. А как не запомнить, когда язвительный заместитель начальника время от времени напоминал: мол, из-за тебя, Горин, хлебаем снова горе. Особенно, когда дела не ладились. Потому водила при случае старался также подложить шпильку. Но аккуратно, чтобы и уколоть, и наказания не понести.
– Боюсь, что не удастся. Что-то не нравится мне округлость фраз Антилогова… – нахмурился Алексей Иванович. – Рога на копыта, темнит бывший замполит, темнит…
«Рога и копыта» с недавних пор стали присказкой заместителя начальника отдела по оперативной работе. Особенно часто ее слышали, когда он шутил или же язвил. А также, когда находился «не в духе» или «драл» подчиненных…
Сказать, что это была единственная «кучерявая» присказка начальника криминальной полиции – пойти против истины. Имелись и другие, как «ядрёно-кучерявые», так и аккуратно причесанные. От «ёк макарёк» и «хрен тя в дышло» до «ядрёна вошь» и «ёлы палы». Но все они были настолько затасканы и замусолены, что часто пользоваться ими – себя не уважать. Вот и пользовался «рогами да копытами», варьируя словосочетание то так, то этак… А сам ли их придумал или где-то подхватил, неизвестно. Впрочем, подхватывают насморк или гонорею, присказки же находят, услышав или вычитав…
Только ничто не вечно под луной. Стареют люди и уходят в мир иной, стареют и присказки. Эти – еще быстрее, чем люди. Когда-то весьма «модной» являлась «забодай тебя комар». А ныне и не услышишь… Разве что в старом кино о послевоенной колхозной жизни. Только кто такое кино смотрит?.. Все больше крутые вестерны подавай.
Присказка «забодай тебя комар» – и ироничная, и с внутренней смысловой нагрузкой. Но в большинстве иных, если вдуматься, никакого смысла. Так, одно сочетание слов и звуков. Но цепкие, словно репей. Привяжутся – не оторвешь. Впрочем, леший с ними, есть дела и поинтереснее…
– Тогда что – возвращаемся? – зыркнул озорно водитель.
Ему-то что – все равно всю ночь, если не повезет, баранку крутить, вывозя следственно-оперативную группу на место происшествия или мчась на разбирательство семейных конфликтов. Праздничные ночи всегда богаты на бытовые ссоры и конфликты. В этом плане они схожи с русским смешанным лесом, обильным на грибы после теплого дождика. А вот руководству отдела в лице Алексея Ивановича в постельку охота. Так чего не пошутить.
– Ну, уж нет, – открыв дверцу, вывалился Дремов из сиденья. – Если не посплю, то хоть перекушу по-человечески… А ты кати, Горин, кати… И помни, если фамилия твоя не от горя произошла, то все будет нормально, а если от горя, то не смениться тебе до следующего вечера. Так-то…
И зашагал по-матросски вразвалочку к подъезду, словно под ногами не твердь земная, а шаткая палуба утлого суденышка. Скорее всего, до поступления на работу в органы правопорядка служил на флоте. Именно там многие служивые приобретают такой стиль передвижения. Упружисто-расчетливый. Впрочем, такую походку мог и без службы на флоте поиметь. Как с учетом некоторой вполне заметной грузноватости и плотности тела, так и с учетом начальственной уверенности…
Горин хотел было крикнуть: «А я тут при чем?», но передумал. Понял – бесполезняк! Ибо, кричи, не кричи – все останется в ночи… Поэтому зло сплюнул через приоткрытое окошко дверцы на тротуар.
ТРУП НА УЛИЦЕ СЕРЕГИНА
1
В автопатруле с позывным «Сто седьмой» службу несли старшина полиции Найденов Иван Семенович и водитель Кукушкин Федор Тимофеевич, младший сержант. Парни бывалые, прошедшие Чечню, причем не раз там побывавшие в сводных отрядах курской милиции. Случалось, не только населенные пункты патрулировали и охраняли, но и под огонь боевиком попадали. Но, слава Богу, уцелели.
Разобрать уличное хулиганство для них – дело плевое, не представляющее труда. Потому, получив указание от оперативного дежурного поехать на улицу Серегина и пресечь противоправные действия, встретили хоть и без радости, но и без напряга.
– Не было печали – черти накачали…
Кукушкин включил проблесковый маячок, чтобы водилы частного автотранспорта поостереглись и не мешали маневру. Затем виртуозно, словно заправский гонщик, на приличной скорости развернул УАЗик, заставив его изрядно наклониться на бок, заскрипеть всем корпусом и зло, до дыма и резиновой вони, шмыгнуть шинами по асфальту.
– Поаккуратнее! – сделал замечание коллеге Найденов. – Не дрова везешь…
Он был не только старшим в экипаже автопатруля, но и по возрасту. А потому имел понятие как о полицейском форсе, так и о солидности служивого.
– Не на пожар спешим… Еще ДТП нам не хватало…
– Да ладно тебе, – оскалился крепким рядом прокуренных зубов русоволосый крепыш Кукушкин. – Не впервой, чай… Да и дорога вполне свободная. Так что не дрейфь!.. Праздник же…
– Ты мне еще покукукай про праздник, – задирая товарища, вновь проявил недовольство степенный кареглазый здоровяк Иван. – Следи лучше за дорогой. А праздники не для нас… У нас одни будни и белые праздничные рубашки – лишняя стирка женам. День давно закончился, но, как видишь, ни в одном глазу…
– Не скажи, – не обиделся на старшину за подколку неунывающий сержант-водитель. – Вот разберемся с хулиганством, поставим железного коня в стойло. Время дежурства истекает, – мельком взглянул на часы, – и пропустим по стопарику. Да что там по стопарику, по стаканчику, пожалуй…
– Сначала разобраться надо… – буркнул пессимистически настроенный Найденов.
– Разберемся, – не покидал оптимизм водителя, пребывавшего в предвкушении окончания рабочего дня и заслуженных ста грамм с легким закусоном.
Перебрасываясь словами, словно играя ими в пинг-понг, проскочив улицу Магистральную и Льговский поворот, по проспекту Ленинского комсомола вылетели на Серегина. Оставили за кормой пару сонных, безразличных ко всему кварталов.
Улица Серегина, как и улица Гагарина, в Курске появилась в 1968 году. Тогда в Промышленном районе города на месте сносимых деревень Ламоново и Рышково шло интенсивное строительство жилья для рабочих и ИТР предприятий Курского трикотажного комбината (КТК), а также Курского завода резиновых технических изделий (РТИ). Правда, пяти и девятиэтажных домов было немного, но будущие жилые кварталы, а соответственно, и улицы, уже четко просматривались.
И неизвестно, какие бы названия получили новые улицы микрорайона, если бы не гибель 27 марта первого космонавта Юрия Алексеевича Гагарина и его товарища, летчика-испытателя, участника Великой Отечественной войны, Героя Советского Союза, Серегина Владимира Сергеевича. Вот депутаты горсовета и чиновники горисполкома, как говорили в то время, идя навстречу пожеланиям трудящихся, решили увековечить память этих легендарных в стране и мире личностей в названиях улиц. И 23 сентября 1968 года присвоили новым, пересекающим друг друга улицам строящегося микрорайона данные названия.
В восьмидесятые годы лица Серегина стала одной из современных городских улиц с несколькими кварталами многоподъездных пяти и девятиэтажных домов. Как кирпичных, так и крупнопанельных. Зазеленела сквериками и дворовыми участками. Украсилась детскими садами, общеобразовательными школами, магазинами и прочими конторами. Вот и двухэтажный комплекс общественных и социально значимых учреждений, в том числе и магазинов, «Ивушка» занял свое место, став известным не только в ближайшей округе, но и далеко за ее пределами.
– Вон и «Ивушка», – напряженно вглядываясь в плохо освещенное уличными фонарями сумрачное пространство, произнес водитель. – Подъезжаем. Выключать маячок или, наоборот, сирену включать?..
– Лучше прожектором пошарь, – отозвался Найденов. – Ни черта не видно… Как у кита в утробе…
Водитель, щелкнув тумблером, включил вращающуюся на шарнире фару-прожектор, укрепленную рядом с его дверцей. Сном света, прорезав мрак, уперся в стену ближайшего дома.
– Ты по земле поводи, по ней пошарь, что в небо тыкаться… Там и без нашего луча лучей от звезд не меряно… Да и склоки на земле происходят а не на небесах… – подавшись корпусом вперед, словно так лучше было рассматривать окрестности, произнес старшина.
– Что-то никого не видно… ни драчунов-хулиганов, ни потерпевших, – пробежавшись лучом туда-сюда, произнес Кукушкин. – Наверное, убежали… Хорошо бы…
– Может, и убежали, а может… – куда скептичнее обмолвился старшина Найденов. – Надо выйти да вокруг дом походить, посмотреть. Очевидцев не плохо бы встретить да выяснить, что и как…
– Встретишь тут, как же, держи карман шире… – взглянув через стекло на слепые окна дома, отозвался без прежнего оптимизма водитель. – Позакрывались, черти, и дрыхнут, ног не чуя… Или в телевизор уткнули носы… А посмотреть?..
– Иди и посмотри. Ты – старший. К тому же Найденов. Может, что и найдешь тоже… – отплатил колкостью за прежнюю шпильку Кукушкин. – А мне покидать служебную машину инструкция запрещает, сам знаешь…
– Знаю, – не стал спорить старшина.
Взяв АКМ и открыв дверцу, стал выбираться из полицейского «козла». Выбравшись, попросил фонарик:
– С ним сподручнее, а то не видно ни зги…
– Держи, – подал небольшой электрический фонарик водитель. – Да будь, Иван, повнимательнее… Мало ли что…
– Буду, – перехватив правой рукой половчее автомат и держа фонарик в левой, двинулся к тыльной стороне дома Найденов. – Позову, если помощь потребуется, – добавил, упруго шагая по сухой земле, покрытой опавшими листьями. – Не спи.
2
Старшина Найденов поиск следов хулиганства начал с ближайшего торца дома. Но пошел не по асфальтированному двору, со стороны подъездов, где хоть изредка, но светили фонари со столбов и под козырьками подъездов тускло горели лампочки, а потому осенний ночной мрак был не так густ, но с тыльной. Там ни фонарей, ни тусклого света подъездных лампочек. Посвечивая перед собой фонариком, осмотрел большую часть местности.
«Кажется, повезло. И хулиган, и терпила разбежались», – обрадовано подумал он, собираясь возвращаться к автомобилю.
Но чувство долга уперлось в продубленную бесконечными инструкциями и наставлениями полицейскую душу и не позволило повернуть назад, заставило продолжить поиск до конца.
«Ладно, – вздохнул Найденов, – до конца, так до конца… Зато совесть будет чиста».
И продолжил обследование местности.
Старший автопатруля уже подходил к дальнему торцу окунувшегося в дрему дома, уверившись, что все будет «нормалёк» когда тусклый лучик уперся в обнаженное тело женщины. Баба лежала на земле как-то скомкано, в неестественной позе.
«Мать твою бог любил!» – застыл на месте старшина.
В горле вдруг стало так сухо, что перехватило дыхание. Потом запершило – и сухой комок подкатил к кадыку. А тут и сердце, словно пойманный под застрехой воробей, затрепетало так, что готово было выскочить из грудной клетки. Явный предвестник беды.
Пошевелив беззвучно губами и двинув вверх-вниз кадыком, прочистил горло. Задышал ровнее.
«Только этого нам для полного счастья не хватало… Впрочем, может, хоть и избита, да живая…» – заставил себя осторожно приблизиться к неподвижному телу.
Освобождая правую руку, забросил ремень автомата через голову на шею и повесил автомат на грудь. Так «верный друг и товарищ» АКС-74У не мешал и был всегда под рукой. Мало ли что… Зыркнул лучиком фонарика и глазами по сторонам – нет ли кого поблизости.
«Ни души. Только глухой шорох жухлой листвы под ногами да жалобный, похожий на стон, скрип веток деревьев и кустов под порывами ветра», – констатировал мозг.
Убедившись в безопасности, Найденов присел на корточки, чтобы проверить пульс у шеи. Лицо избито и сплошь в крови. Но шея вроде бы еще чистая… Осторожно дотронулся пальцами в области сонной артерии. Подержал, прислушиваясь. Тело было еще теплым, но пуль не прощупывался.
«Готова, – рухнула последняя, тонкая, как паутинка, надежда. – Вот тебе и сменились, вот и остограммились… – издевательски кольнуло острой иглой в мозгу. – Теперь, дай бог, к утру домой отыскаться».
Бегом, чуть ли не вприпрыжку, кинулся к машине.
– Что? – встретил тревожным вопросом Кукушкин.
– Труп! – выдохнул коротко.
– Что будем делать? – враз осипшим голосом спросил водитель.
– Я, чтобы не поднимать шум раньше срока, с сотового позвоню в отдел и стану охранять место происшествия. А ты на машине дуй по дворам. Может, повезет, увидишь кого подозрительного. Выскакиваешь и берешь на мушку. Ставишь буквой «зю» и досматриваешь. Если увидишь кровь на руках и одежде – без разговоров «браслеты» на запястья и в отсек для задержанных. Потом сюда. Понял?
– Понял.
– Раз понял, то двигай!
– А если никого не обнаружу, что делать?
– Проскочишь и не обнаружишь – сразу ко мне. Усек.
– Усек.
– Двигай!
Кукушкин, газанув, рванул вдоль подъездов дома, держа направление к следующему, стоявшему в глубине улицы. А Найденов, вновь направляясь к трупу, достал мобилу и стал набирать номер телефона отдела.
Конечно, можно было и по рации сообщить о трупе. Но тогда встанут на уши городская и областная дежурные части. И от их запросов эфир взорвется. Лучше отзвониться в отдел – и пусть там решают: сразу предавать огласке сей факт или чуток повременить.
3
Передав автопатрулю информацию о хулиганстве, оперативный дежурный сидел как на иголках, то и дело поглядывая на большие настенные электронные часы. Но стрелки, оставаясь равнодушными к заботам подполковника, неспешно ползли по кругу.
– Что вошкаются, как сонные мухи, черти? – взглянув в очередной раз на часы, буркнул под нос. – Пора бы и на связь выйти…
– Выйдут. Чего менжуешься? – обронил с показной небрежностью помощник. – Сейчас либо по рации доложат, либо по телефону.
– Не успел он окончить последнее слово в тираде, как с прежним нудным надрывом зазвонил телефон.
– Видишь, уже звонят, – хмыкнул довольный. – Бери трубку, слушай.
Не препираясь, «главный начальник по дежурной части» привычным движением ладони «выловил» трубку из гнезда панели управления, поднес к лицу.
– Оперативный дежурный подполковник Антилогов слушает, – привычно отбарабанил надоевшую до зубной оскомины фразу.
– Это старший автопатруля старшина полиции Найденов, – донесся вполне узнаваемый голос старшины из пластиковой загогулины трубки. – На Серегина, у «Ивушки», труп женщины. С признаками насильственной смерти.
– Задержали кого-нибудь? – спросил без всякой надежды подполковник обмякшим, как снежная баба по весне, голосом.
– Пока нет. Но водитель на машине прочесывает дворы… Может, кого-нибудь выловит…
– А ты?
– Я охраняю место происшествия, согласно инструкции. Кто-то же должен это делать до прибытия СОГ…
– Охраняй и жди нашу дежурку со следственной группой. Если будет что новое – звони. И по рации работайте – чего теперь секретиться, когда труп… А то в попытке сокрытия обвинят…
Не обвинят. Я вам сразу же доложил. Пусть и по телефону… Остальное – ваша головная боль, ваш головняк…
– Ладно, закрыли тему, – подвел черту оперативный дежурный в этом вопросе. Впрочем, тут же проявил и профессиональные навыки, и осторожность: – Может, все-таки «скорую» подослать? Пусть врачи посмотрят… вдруг да…
– К сожалению, как понимаю, никаких «вдруг» не случится, – вздохнул старшина. – Чуда не будет. Но «скорую подсылай. Встречу, покажу…
– Жди.
– Жду.
– Слышал: труп бабы, – вернув трубку на место, обратился Антилогов к помощнику. – Вот тебе и мелкое хулиганство, в гробу бы его видеть… – выругался в сердцах.
– Не глухой, – отозвался помощник и приблизив лицо к микрофону рации, стал вызывать водителя дежурного автомобиля Горина:
– Сто первый, сто первый, я – Петровка. Где находитесь?
– Уже в отделе, – войдя через пару минут в фойе и подойдя к окну дежурной части, крикнул через пластик водитель. – Чего орешь, как резаный?
– Заорешь тут, – чертыхнулся Борисенков. – У нас труп… Криминальный.
– На Серегина? – поинтересовался Горин.
– Да.
– Как ни странно, но Дремов угадал…
– Что? – не понял помощник.
– Это я так, про свое… Буду в авто.
Развернулся и пошел, хлопнув дверью, к дежурному автомобилю.
Пока помдеж вызывал «сто первого», а потом общался с водителем, обладателем данного позывного, оперативный дежурный по «ноль три» направил «скорую» к месту происшествия. Затем по прямому телефону с дежурной частью УМВД России по городу Курску в двух словах доложил об обнаружении трупа на улице Серегина после замеченного там гражданами хулиганства.
– Направьте в микрорайон все автопатрули ППС, ОВО и ГИБДД, чтобы задерживали подозрительных. А мы на место происшествия выдвигаем нашу СОГ и следователя Следственного комитета, – закончил доклад и просьбу принимаемыми мерами.
– Хорошо, – хрипловато отозвался оперативный дежурный полиции по городу. – На перекладных подошлем вам кинолога с собакой и судмедэксперта. А пока действуйте собственными силами. Да не забудьте поднять по тревоге сотрудников и руководство отдела.
– Уже поднимаем…
– Тогда до связи.
– Ух! – вытер вспотевший лоб Антилогов. – Думал, что разнос начнется… Вроде, пока обошлось…
– Все еще впереди… – «приободрил» непосредственного начальника помощник и стал по громкоговорящей внутренней связи вызывать сотрудников СОГ в дежурную часть.
– Да побыстрее, господа офицеры, – подстегивал он скрипучим, картаво-металлическим криком по радио, гулко разносящимся по всем трем этажам сотрудников наряда. – Хватит быть сонными мухами, шевелитесь веселее. У нас – труп. Криминальный труп. Понимать должны.
«Взбодрив» таким образом дежурные наряды основной и дополнительной СОГ, не надевая верхнюю одежду, рысью рванул во двор отдела. Там, по его же словам, водитель Жуков должен был заниматься ремонтом поддежуривающего автомобиля. Но во дворе ни водителя, ни его служебного авто. Нашел в боксе безмятежно похрапывающим в кабине «сломавшейся» дежурной машины.
– Хватит спать, как сурок! – рванув дверцу кабины, рявкнул во все горло. – Заводи – и марш за Дремовым!
– Кто? Что? – подскочил на сиденье Жуков.
И, заморгав часто-часто, чтобы удалить остатки сна из разбуженных, но не «врубившихся» в реальность по-совиному лупастых лаз, уставился на помдежа, как на привидение.
– Говорю: хватит спать, давить на массу. Пора работать. Заводи свой отремонтированный драндулет – и дуй, аллюр три креста, за Дремовым. От него – в Сеймский отдел СКР за дежурным следователем. Доставишь их на место преступления – и за начальником. Адрес начальника помнишь?
– Помню, – буркнул Жуков. – Из ума еще не выжил и память не проспал. А где место происшествия?
– На улице Серегина. За торцом дома, что рядом с «Ивушкой». Уразумел?
– Ага, – отозвался водитель.
После чего стал заводить автомобиль УАЗ, называемый в обиходе «буханкой», который, возможно, и не ломался. А в ремонте значился лишь по воле хитрого жучка-водилы Жукова, не желавшего крутить баранку, когда имелся основной дежурный транспорт со своим водителем.
4
Отправив Жукова за Дремовым, Борисенков поспешил в дежурную часть. Прибежав, услышал, как по рации уже шел циркуляр оперативного дежурного УМВД по городу Курску: «Внимание! Внимание! Всем патрульным экипажам. На территории ОМ-7, на улице Серегина в районе магазина «Ивушка» обнаружен труп неизвестной женщины с признаками насильственной смерти. В связи с этим всем экипажам сконцентрироваться в данном микрорайоне и приступить к поиску и задержанию подозреваемых. Всех задержанных доставлять в ОМ-7 для разбирательства. При задержании проявлять меры предосторожности и личной безопасности. Как поняли? Доложить!»
Эфир, до сей поры вяло переваривавший короткие реплики полицейских абонентов, перебрасывавшихся между собой больше от скуки, чем от необходимости, взорвался ответами десятка автопатрулей разных служб.
– Все! Закрутилась карусель, – констатировал Антилогов, встречая прибывающих сотрудников обоих СОГ. Затем, обращаясь непосредственно к ним и вводя в суть происходящего, коротко пояснил: – На улице Серегина, у дома, что рядом с «Ивушкой», криминальный труп неизвестной женщины. Выезжает основная следственно-оперативная группа. Поддежуривающая остается в отделе и должна быть готова к выездам на другие происшествия и бытовые скандалы. Понятно?
– Понятно, но не очень приятно, – без энтузиазма отозвался кто-то из спрашиваемых.
В основной группе дежурили следователь Татьяна Тихоновна Танкова, незамужняя дама лет тридцати в звании капитана юстиции, молодой оперуполномоченный лейтенант Василий Губин, участковый уполномоченный капитан Юрий Петрович Семенов и эксперт-криминалист старший лейтенант Попов Илья Семенович.
– Если труп криминальный и, следовательно, речь идет об убийстве, то на место происшествия должен выезжать следователь СКР, а не я, – скептически заметила Танкова, пристально глядя на Антилогова.
Потом все же отвела взгляд маслянисто-черных, так нравящихся мужчинам глаз. То ли не хотела дальше «дразнить гусей», то ли иной причине. Но скепсис оставила на в меру накрашенных губной помадой плотно сжатых тонких губах.
– Не волнуйтесь, Татьяна Тихоновна, следака СКР тоже отправим… – тут же отреагировал оперативный дежурный.
– Кстати, – вмешался помощник оперативного дежурного, держа телефонную трубку в руке, – уже звоню, чтобы был готов и ждал нашу машину.
– Звони, – оставляя на время следователя, кивнул одобрительно Антилогов своему помощнику. – И начальнику отдела Карих Сергею Васильевичу, и Дремову Алексею Ивановичу, ответственному по отделу. Он, возможно, еще и не лег спать… Только-только отъехал. Потом всем операм и участковым с зоны КТК. Начни со старшего оперуполномоченного Шатунова.
– Я и сам о том думал, – тихо огрызнулся Борисенков, чтобы не «потерять лицо профессионала» перед офицерами. – Не первый год лямку тяну…
Отбоярившись, наклонился над столом пульта управления, где под прозрачным пластиком лежал листок со списком телефонов сотрудников. Найдя нужный, стал накручивать диск телефонного аппарата.
– А вы, товарищ капитан, – переходя на официальный тон, возвратился к следователю Антилогов, – будете или не будете проводить осмотр места происшествия – дело второе. Главное, чтобы СОГ на место происшествия прибыла в полном составе. Так требует инструкция, если не помните по известной девичьей забывчивости. Как говорится, главное, чтобы костюмчик сидел…
– Что, товарищ капитан, утерлись шершавым полотенцем… – съязвил оперок Губин.
– Чтобы утереться полотенцем, надо сначала умыться. Хотя бы простой водицей, но можно и слезами, – вклинился в пикировку эксперт, не выпуская из рук довольно увесистый чемоданчик криминалиста, с которым, как и положено, прибыл в помещение дежурной части.
– Хватит трепаться, – прекращая ненужную болтовню, прикрикнул Антилогов. – Отправляйтесь на место происшествия. Водитель Горин уже в дежурке давно ждет. Да позванивать не забывайте. Сами понимаете, меня сейчас пытать начнут руководители УМВД города и области… Должен же хоть что-то им говорить… Отмолчаться не получится.
– Ладно, покатили, – направился к выходу из дежурной части Губин. – Всем нутром чувствую: ночка еще та будет…
– Пошли уж… – махнув кожаной папкой, неизменной принадлежностью всех участковых, поддержал его капитан Семенов.
Следователь и эксперт-криминалист тронулись молча, покачивая в такт шагам кейсами. Один – черным следственным, наполненным разными бланками, чистыми листами писчей бумаги, карандашами и авторучками. Второй – «фирменным» серебристым, под завязку напичканным криминалистическими принадлежностями: лупами, фотоаппаратами, баночками с порошками для выявления следов отпечатков пальцев, кисточками, дактопленками, всевозможными пакетиками для взятия образцов почвы, крови и всего прочего жидкого и сыпучего.
5
Подполковник Дремов едва успел приступить к запоздавшему ужину, спешно подогретому недовольной супругой, как мобильный телефон ожил, наполнив комнату мелодией из телесериала «Улицы разбитых фонарей».
– Твои соскучились, – ядовито заметила супруга. – Давно расстались…
– Возможно, и соскучились, – не стал заводиться Алексей Иванович, доставая мобильник. – Но, скорее всего, это хулиганство на улице Серегина отрыгнулось, вызрев во что-то более серьезное…
– У вас всегда все не слава богу, – буркнула жена. – То пожар, то убийство; то понос, то золотуха…
Но ее реплика осталась без внимания супруга, так как он уже разговаривал по сотовому. Точнее, после отрывистого «да», тускнея лицом, молча выслушивал информацию помощника оперативного дежурного.
– К сожалению, я не ошибся в своих предположениях: труп на Серегина, – возвращая мобильник на место, ответил на вопрошающий взгляд супруги. – Сейчас за мной подойдет машина.
– Тогда поторопись с ужином. Или, как охотничья борзая, на голодный желудок лучше пойдешь по следу?..
– Ну, что ты за язва, – берясь за чашку с кефиром, беззлобно заметил Дремов. – Не можешь без подколов и час прожить…
– От тебя и набралась, – хмыкнула супруга и стала убирать посуду со стола. – Как говорится, с кем поведешься, от того и наберешься.
Прежде, чем лечь спать, ей еще предстояло вымыть тарелки, ложку, вилку, чашку и убрать все в ящики кухонной стенки. Работа, конечно, не тяжелая и привычная. Но дело не в работе – спать-то предстояло одной. И это совсем не нравилось еще весьма молодой и сильной женщине, жадной до ласк и сексуальных игр.
Вновь призывно зазвонил мобильник. Но едва огласил первыми нотами мелодии пространство квартиры, как тут же умолк.
– Это прибыла машина, – прилаживая ладнее оперативную кобуру с табельным «ПМ» под пиджаком, констатировал Алексей Иванович. – Все, поскакал, – выскочив в коридор, схватил с вешалки куртку.
– Скачи, скакун, – напутствовала жена очередной язвинкой, – да, смотри, не споткнись на скаку. Будь поаккуратнее – не мальчик уже…
Когда Дремов и дежурный следователь СКР Шепелев Эдуард Константинович, майор юстиции, добрались до места происшествия, ночь входила в свой зенит. А на месте происшествия уже находились члены СОГ отдела. Точнее, следователь отдела Танков и эксперт-криминалист Попов.
– Что стоим? Делать нечего? – выбравшись из машины и подходя к сотрудникам, обрадовал их язвительно-угрожающей тирадой Алексей Иванович.
– Вас ждем и ваших ценных указаний, – не очень-то испугалась начальственного тона Танкова. – Ибо без ЦэУ ни жить, ни дышать не можем…
Не моргнув и глазом, отплатила той же монетой, что получила только что сама. Полностью оправдала прозвище «танк», полученное от коллег, скорее всего, как производное от фамилии, но прижившееся и получившее второе, возможно, главное значение и определение. Теперь за глаза ее величали «танком» не только коллеги, но и подследственные, которых в ходе допросов «утюжила» до умопомрачения. Доставалось от нее и руководителям. Спуску никому не давала.
– Где опер и участковый? – сбавил начальственные обороты подполковник, приступая к деловому разговору.
Вопрос в принципе относился к обоим, но ответила следователь. Она в СОГ старшая. Это с одной стороны. С другой – эксперт-криминалист хоть и дежурил в отделе, но в кадрах личного состава отдела не состоял. Все потому, что экспертно-криминалистическое подразделение числилось при УМВД РФ по городу Курску. А к отделу только на это дежурство был прикомандирован. Так что в непосредственных подчиненных Дремова не значился, находился лишь в оперативном подчинении на время несения службы.
Впрочем, и полицейские следователи после ряда реформирований в системе МВД РФ в непосредственном подчинении отделовского руководства не состояли. Считались системным подразделением Следственного управления УМВД России по Курской области по… обслуживанию отдела полиции. В данном случае – отдела полиции номер семь. Но так как все сотрудники следствия некогда вышли из недр единой милицейской структуры, находились в одном здании с полицейскими, в тех же самых кабинетах, что и до реформ, то традиционно считали себя частью отдела. Отсюда привычно склоняли головы перед руководством отдела. Причем куда заметнее «прикомандированных» на одни сутки экспертов-криминалистов. Так уж сложилось. К тому же кормящую руку, как известно, даже собака не кусает. А руководство отдела не только служебными кабинетами следователей обеспечивало, но и время от времени, некоторых поощряло денежными премиями и Почетными грамотами. Особенно часто Почетными грамотами… Как говорится, и дешево, и сердито!
– Оперуполномоченный Губин получил от дежурного адрес и данные телефонного абонента, звонившего в отдел о хулиганстве, и пошел будить и опрашивать. Это в этом доме, – уточнила на всякий случай. – Участковый Семенов «навострил лыжи» по ближайшим киоскам и магазинам, работающим круглосуточно. Надеется хоть какую-то информацию собрать от продавцов… А мы с экспертом, сменив сотрудника ППС, пока охраняем место происшествия в ожидании прибытия коллеги из СКР, кинолога с собакой и судебно-медицинского эксперта.
– Следователь СКР уже прибыл.
– Вижу. Кстати, здравствуйте, господин майор, а то и поздороваться с вами не успели – так рьяно налетел с вопросами товарищ подполковник, – в очередной раз подкусила «начальство» Танкова.
– И вам, Татьяна Тихоновна, не хворать, – без особой радости поздоровался майор Шепелев, тогда как Дремов решил шпильку остроязыкой следовательши оставить без внимания.
Шепелев в начале 2001 года начинал свою следственную деятельность рядовым сотрудником следственного отделения при данном отделе. Поднабравшись опыта, перебрался в следственный аппарат области и там оттачивал мастерство на громких резонансных делах. Когда же сформировался Следственный комитет России или для краткости СКР, что более употребляемо в обиходе, и на местах образовались областные управления и окружные подразделения, он был приглашен на работу в отдел СКР по обслуживанию Сеймского административного округа города Курска. Хоть и говорится, что хрен редьки не слаще, но рабочих статей УК в СКР при «дележе» оказалось едва ли не на порядок меньше, чем у предварительного следствия полиции.
Как часто случается в жизни, общаться между собой следователям СКР, базирующимся в прекрасном современном здании на углу улиц Гагарина и Серегина, и полиции ОП-7, обитающим в кирпичном трехэтажном здании на улице Черняховского, доводилось редко – разные системы. Зато конкуренция сложилась и существовала, как в прежние годы между прокурорскими следаками и милицейскими.
Вот и Танкова с Шепелевым хоть и знали о существовании друг друга, но «братских» чувств не испытывали. И если могли, то при случае вставляли один другому занозистые шпильки, намекая на неравные условия и имеющиеся «проколы».
– Кстати, врачи «скорой» здесь побывали и только что, за минуту до вас, благополучно отбыли, констатировав смерть, – обращаясь вновь к Дремову, продолжила доклад Танкова. – Конечно же, потоптались немного возле трупа. Не без того… – съязвила по привычке. – Теперь полицейскому Трезорке или Мухтарке будет возможность выбора: по следу преступника идти, старшего автопатруля Найденова облаять, или на врачей «скорой» попечалиться…
– Однако язва ты, Танкова, – попенял с каким-то скрытым довольством Дремов, ибо сам не отказывал себе в удовольствии при случае блеснуть острым словцом. – Еще и циник. Над трупом язвишь, греха не боишься… Кстати, где он? – возвратился к сути.
– Он – труп или он – грех? – вновь съязвила на выпад подполковника.
– Труп, – пришлось уточнить тому, внутренне досадуя на свой промах и излишнюю язвительность Танковой.
– Вон за тем кустом… прозябает, – указала та рукой в нужном направлении. – Но мы пока туда не подходили, чтобы не затаптывать до конца следы и дать возможность собаке отработать их. Думаю, достаточно того, что там побывали старший автопатруля возле трупа побывал, чтобы проверить – жива, не жива, и врачи «скорой».
– И что?
– Как на грех, оказалась мертвее мертвого…
– Я не про то…
– А про что?
– Где экипаж автопатруля?
– Сдав нам пост, старший экипажа вызвал своего водителя, в одиночку безуспешно разыскивавшего подозреваемого, и теперь вдвоем прочесывают, как и другие автопатрули улицы и дворы микрорайона.
И тут, словно в подтверждение слов следователя, с включенным проблесковым маячком по улице Серегина со стороны микрорайона Ламоново в сторону проспекта Ленинского комсомола пронесся автомобиль ДПС. А также блеснули огни маячка во дворах домов, примерно за квартал от места происшествия. Там же, или несколько дальше, на проспекте Кулакова, послышался приглушенный вой полицейской сирены.
– Только, думаю, впустую все это, – сделала вывод Танкова. – За то время, что утекло, даже пешком можно уйти и на поселок Магистральный и на Волокно, не говоря про Ламоново и Парковую…
– Что пояснил по факту обнаружения трупа пэпээсник? – упорно гнул свою дугу Дремов, собирая информацию.
– Только то, что прибыли сюда по указанию оперативного дежурного Антилогова, чтобы пресечь хулиганство, но обнаружили труп обнаженной женщины. Ни одежды, ни документов…
– Понятно, – окончательно «остыл» подполковник в своем начальственном рвении. – Думаю подогнать поближе к трупу наши автомобили и под светом фар приступить к осмотру места происшествия и трупа. Верно, майор?
– Верно, – вроде бы согласился следователь СКР. – Только подождем кинолога с собакой, чтобы не затаптывать до конца следы. Вдруг, да повезет… Заодно и судмедэксперта подождем – мне без него все равно не обойтись… Тут я с вашим следователем и моим коллегой по ремеслу, – подчеркнул со значением, – вполне согласен. К тому же пять или даже десять минут, как оба понимаем, ничего не решат. Труп, к сожалению, уже не встанет и не убежит…
Он достал пачку сигарет, ловко выцепил из нее сигаретину. Слегка размяв, привычным жестом сунул в губы. Движением руки с пачкой предложил сигарету Танковой, но та отрицательно мотнула головой – уже год как оставила эту пагубную привычку. Повозившись по карманам, нащупал и извлек газовую зажигалку. Загородившись ладонями от порывов ветра, прикурил.
Заместитель начальника отдела что-то собирался ответить следователю СКР, но тут ожил его мобильник, настойчиво требуя хозяйского внимания. Привычным движением Алексей Иванович выловил его из кармана куртки.
– Дремов у аппарата, – отойдя (без принятых в нормальном обществе извинений) в сторонку от сотрудников, глухо бросил в светящееся голубоватым светом чудо современной техники.
Звонил оперативный дежурный. Доложил, что автопатруль ДПС на остановке «Льговский поворот» задержал пьяного мужчину. У задержанного сбиты лодыжки пальцев, а на одежде пятна бурого вещества, явно похожего на кровь.
– Возможно, это и есть наш подозреваемый, – сделал осторожный, но не лишенный надежды, вывод Антилогов в конце телефонного доклада.
– Было бы весьма неплохо, – поддержал его Дремов. – Однако, если из УМВД будут интересоваться, докладывай о потенциальном подозреваемом с оговорками. И скажи оперу Вялых Олегу из второй СОГ, пусть начинает с ним работать. Но без фанатизма.
– Да какой там фанатизм, – пожаловался оперативный дежурный, – когда опер и вся СОГ на выезде. Поступило сообщение от сторожа ООО «Автосервис» на Магистральном проезде, что один склад вскрыт и обворован. К тому же доставленный так пьян, что допрашивать его – пустая трата времени и нервов.
– Час от часу не легче, рога на копыта, – выругался в сердцах Дремов. – С одним не успели разобраться, как другое нагло кукиш кажет и ухмыляется…
Понимал, что с прибытием сюда начальника отдела ему предстояло отбыть на новое место происшествия для организации работы по раскрытию кражи. Так требовала инструкция. Впрочем, на кражу мог поехать и сам начальник отдела Карих, но от этого хрен редьки не слаще… За раскрытие и этого преступления спрос в первую очередь с него, а не с начальника.
– Ладно, – приказал оперативному дежурному, – доставленный гаишниками – использовал старое, более привычное в обращении название сотрудников ГИБДД, – подозреваемый пусть проспится. Утром займемся. Теперь ответь, где кинолог и судмедэксперт? Сколько можно их ждать?
Анпилогов заверил, что с минуты на минуту будут. Как, по его же мнению, и начальник отдела Карих Сергей Васильевич, и старший опер с зоны Шатунов, и старший участковый Припечкин, и другие сотрудники.
– Хорошо, – поспешил закончить сеанс связи Дремов, хотя ничего хорошего не наблюдалось. – Ждем…
Не успел он опустить мобильник в карман куртки, как со стороны улицы Гагарина, словно гигантским ножом рассекая ночной мрак светом фар, появился автомобиль ночной охраны. Подкатив к сотрудникам полиции, недовольно скрипнув тормозами и качнувшись всем корпусом, резко остановился. Из слабо освещенного салона вышли дежурный судмедэксперт Гольдман Лев Исаакович и кинолог прапорщик полиции Кузявкин Павел Иванович.
– Долго добирались, – хмуро встретил их Дремов. – Будто с Камчатки или с Чукотки…
– Как могли, – развел руками интеллигентнейший человек Лев Исаакович. – Сам понимаешь – на перекладных…
И начал за руку здороваться со всеми присутствующими: «Доброго здоровьица! Доброго здоровьицы!».
Льву Исааковичу давно за пятьдесят. Он худощав, сутуловат и лысоват. Но сейчас лысину скрывает старомодный берет, в котором, возможно, хаживал его дедушка-дантист, живший еще при царе-батюшке. Несколько удлиненное лицо с крючковатым лицом и большими черными глазами украшает небольшая курчаво-серебристая бородка.
Что заставило Льва Исааковича изменить семейной традиции – стоматологии – неизвестно, но пару десятков лет он исправно вскрывает трупы, исследует телесные повреждения и пишет заключения.
Некая склонность к спиртному, вопреки принадлежности к весьма осторожному в этом плане, судя по фамилии, этносу, расстроила его семейные устои. Жена, обидевшись на «зеленого змия», с которым сдружился Лева, покинула его и ушла доживать свой век к одному из сыновей-стоматологов. Статусом одинокого мужчины тут же не замедлили воспользоваться коллеги, весьма часто прося подменить их во время ночных дежурств. И так уж сложилось, что на все праздники очередь дежурить выпадает обязательно на безотказного Льва Исааковича. Потому он – самый лучший и надежный друг всем следователей и дознавателей области. А потому, когда требуется срочное проведение судебно-медицинских экспертиз, они берут бутылку водки или коньяка (в зависимости от срочности и сложности экспертизы) и бегут, не жалея ног, к Гольдману: «Выручай!» И он выручает.
Прапорщик Кузявкин, буркнув «Здравия желая», больше похожее на «Здрав желав», и тут же замолчав, как сфинкс, стал выводить из салона авто пса по кличке Ганс – крупную овчарку четырех лет. Высадив, дал время ему адаптироваться после тряски и автомобильных запахов на новом месте.
Тревожа ночной сумрак лучами фар, подкатил автопатруль ППС с позывным «сто седьмой».
– Это вы обнаружили труп? – стал брать «быка за рога» следователь СКР, обращаясь к старшему экипажа, выскочившему для доклада Дремову.
– Мы, – взглянув на Алексея Ивановича и получив от него одобрительно-разрешающий кивок головой, коротко ответил Найденов. – Мы. Кому же еще… – Но тут же уточнил: – Впрочем, к трупу подходил только я. Водитель Кукушкин находился в машине.
– После осмотра места происшествия мне подробное объяснение по обстоятельствам обнаружения трупа. Понятно? – закончил беседу Шепелев.
– Понятно.
– А мне – рапорт, – напомнил Дремов.
– Да когда же успею?.. – возмутился старшина. – Время дежурства закончено.
– Успеешь, если захочешь побыстрее прибыть домой. К тому же у сотрудников полиции рабочий день не нормирован.
– Так это у вас, офицеров… – буркнул старшина.
– Ты мне еще поговори, рога на копыта, – пресек в корне недовольство подполковник. И тут же обратился к кинологу: – А ты со своим Мухтаром готов?
– Гансом, – попытался поправить начальство прапорщик Кузявкин, поглаживая ладонью холку пса.
– Мне без разницы: Гансом или Мухтаром, – оборвал прапорщика Дремов. – Я спрашиваю: готовы?
– Готовы.
– Если так, то приступаем к осмотру места происшествия. Верно, товарищ майор? – обратился к следователю.
Тот согласно кивнул.
– Веди, Сусанин. Да, смотри, не попутай нас с поляками. Куда следует, веди.
Последние слова заместителя начальника отдела полиции номер семь относились к Найденову. И тот, пропустив мало уместную в данных обстоятельствах шутку мимо ушей, повел СОГ к обнаженному трупу неизвестной женщины. Но тут Шепелев, увидев отсутствие понятых, остановился:
– А где понятые? Без понятых даже и не подумаю начать осмотр. Предоставьте понятых.
Пришлось всем притормозить.
– Татьяна Тихоновна, – обратился Дремов к Танковой, – будьте добры дойти до «Ивушки» и пригласить двух продавцов магазина в понятые. Если начнут упираться, скажите, что будут иметь неприятности не только они, но и их хозяева.
– Может, участкового подождем? – не хотелось идти Танковой. – У него это веселее получится.
– Тогда уж начальника отдела, – съязвил Дремов. – Анпилогов сказал, что скоро будет.
Танковой ничего не оставалось, как отправляться за понятыми. Пока искала да уговаривала, к месту происшествия приехали начальник отдела Карих и несколько сотрудников, поднятых по тревоге. Однако Карих, переговорив с Дремовым, тут же отбыл на Магистральный проезд, чтобы лично сориентироваться, что там и как…
Решили, что так лучше будет для всех, а главное, для дела.
Осмотр места происшествия ничего нового для выяснения обстоятельств преступления, к сожалению, не дал. Впрочем, это вполне ожидаемо.
Пес Ганс, подведенный кинологом к трупу, после тщательного изучения запахов от невидимых следов, покружив вокруг тела, подскочил к старшине Найденову и громко, с чувством выполненного долга, облаял его. Вот, мол, кто был тут и наследил. Я нашел и теперь дело за вами: хоть кусайте зубами, хоть бейте лапами. После этого, посчитав работу выполненной, картинно – хоть бери и фотографируй для глянцевого журнала – уселся на задние лапы. И, надо полагать, в позе стороннего наблюдателя возмечтал присутствовать до конца процедуры осмотра места происшествия к вящей радости двух женщин – понятых. Тем такие фортели полицейского кобеля, в отличие от сотрудников полиции, были в диковину. Они – бабы-сорвиголовы, не раз битые жизнью и сожителями, видели разных кобелей и в разных позах. Правда, двуногих. Но полицейского кобеля недалеко от трупа женщины, да еще во время сыскной работы, видели впервые.
– Финита ля комедия, – первым отреагировал на действия четвероногого сыщика Дремов. – Рога вам на копыта. Хорошо, что не было рядом врачей «скорой» – испугал бы до смерти.
– Извините, – театрально развел руками кинолог Кузявкин. – Ганс взял те следы, которые оказались свежее, ароматнее. Обижаться на него не стоит. Как бы там ни было, но работу свою, по его, песьим понятиям, он выполнил с честью.
– Чего и нам всем теперь желает, – хихикнула в кулак Танкова, тогда как следователь СКР Шепелев, набросав на листе бумаги схему, приступил с обоими экспертами к составлению протокола.
Танкова могла хихикать – не ей корячиться над составлением протокола, куда необходимо внести не только дату и время, но и всех присутствующих при осмотре лиц, и всю обстановку до мелочей, и описание трупа с видимыми телесными повреждениями. И хотя в помощниках у следователя эксперт-криминалист и судмедэксперт, которые и подскажут, и продиктуют специфическую терминологию, корячиться над составлением протокола только ему. И никому иному.
Старшина Найденов, на которого сделал стойку Ганс, зло сплюнул липкий ком слюны и растер ногой. Затем взял у Танковой несколько листов писчей бумаги и отправился в свой автомобиль писать объяснение для Шепелева и рапорт для Дремова.
Видя, что кинолог и пес не спешат покидать место осмотра и могут стать помехой, Дремов турнул обоих:
– Прапорщик Козявкин, забирай своего немца и прочь с моих глаз. От вас тут помощи, как от козла молока… А нам результаты нужны, но не суета и видимость пустого участия.
– Извините, товарищ подполковник, – обиделся кинолог, – я не Козявкин, а Кузявкин.
– Один хрен, – нетерпеливо отмахнулся Алексей Иванович. – Не мешайтесь…
Посрамленному кинологу и его псу, бросившему недобрую тень на славу киношного Мухтара, пришлось покинуть место происшествия. Возможно, к их обоюдной радости… К радости пса – уж точно. Бегать не разрешают, лаять не разрешают, а таращиться на непонятную суету двуногих существ – удовольствие сомнительное.
Ничего существенного не принес в «полицейском клювике» и участковый Семенов. Как всегда, никто ничего не видел и не слышал. Правда, продавщица круглосуточного киоска Белых Альбина Павловна, помявшись, вспомнила, как около 23 часов к ней в поисках спиртного, продаваемого из-под полы, заходила поддатая пара: мужчина и женщина. Мужчина – вроде бы один из местных ранее судимых, а женщина – скорее всего разведенка. Но кто они такие конкретно, Белых не знала. Сомнение вызывали определения продавца в неизвестном мужчине лица, ранее судимого. А уж разведенки – и того паче. На лбах у них такого ведь не написано.
Впрочем, на безрыбье и рак – рыба: показания Белых Дремовым были взяты на заметку. Раскрытие преступления дело тонкое. И неизвестно, какая информация – пустышка и путь в никуда, а какая – цветная, ведущая к цели. Накапливать и отрабатывать приходится всякие. Таков первоначальный процесс раскрытия любого неочевидного преступления. И тут ничего нового пока что не придумано.
Оперуполномоченному лейтенанту полиции Губину после нудных телефонных переговоров с оперативным дежурным и абонентом телефона, с которого первоначально поступило сообщение о хулиганстве, удалось попасть в квартиру абонента и опросить ее обитателей.
Хозяйка квартиры Орлова Екатерина Петровна, дама лет сорока, недовольная ночным визитом опера – до утра не могли подождать – в халате, наброшенном поверх ночной сорочки, заспанная, с растрепанными волосами, часто зевающая и клявшая себя за то, что связалась с полицией, ни потерпевшую, ни хулигана не знала.
«Видела их издали, да и то неясными, расплывчатыми тенями, – рассказывала она. – Опять же только после того, как с улицы возвратился сын Павел, увидевший непристойный скандал и рассказавший о нем. Выглянула в окно – и увидела. Отрыла фрамугу и крикнула, чтобы прекратил избиение. А он – в ответ матом. Пригрозила полицией – и снова пьяная матерщина. Ядреная, злая, обидная. Вот и все. Тогда фрамугу закрыла и позвонила в отдел».
Павел был не многословней: «Увидел издали, что дерутся, сказал матери, та позвонила в полицию».
На вопрос опера была ли женщина одетой или уже обнаженной, ответил неуверенно, что, вроде бы, была в какой-то одежде. «А там – черт ее знает…»
Ни возраста, ни роста, ни иных индивидуальных примет. Вот и ищи-свищи…
Не многим больше в копилку раскрытия внесли и эксперты.
Криминалист Попов, конечно, провел необходимые в такой ситуации съемки – панорамные, чтобы привязать объект исследования как можно лучше к местности, общего плана и фрагментарные. И на этом, по большому счету, остановился. Правда, совместно с судмедэкспертом Гольдманом провел соскреб подногтевого материала в слабой надежде на то, что погибшая при жизни оказывала сопротивление, в том числе царапалась, и под ногтями у нее могли быть микрочастицы кожи убийцы. А это, в совокупности с другими уликами, весомые доказательства для следствия и суда. Да и для оперативной работы широкий круг возможностей. Об этом даже в современных телесериалах показывают.
Возрастные прикидки, примерный рост и вес тела погибшей, принадлежность ее к славянскому этнотипу, а также описание позы тела на момент осмотра и наличие видимых и прощупываемых телесных повреждений дал Гольдман. Он же и констатировал отсутствие на теле колото-резаных ран и возможную причину смерти: «Забил, негодяй, ногами и кулаками. Костей переломано – не счесть. Словно не человек бил бедную даму, а бес… Или майданутый украинский нацик. Только те на подобное способны, судя по тому, как сообщают наши СМИ».
Перечень телесных повреждений оказался обширен, но весь, до мельчайших подробностей, был продиктован им и внесен следователем СКР в протокол. Не было забыто и описание отремонтированных у стоматолога зубов – вдруг пригодится при установлении личности… На этом работа судмедэксперта на месте происшествия практически была закончена. Остальное – при вскрытии…
Слова же Гольдмана о майданутых нациках, скользнув по слуховым рецепторам присутствующих, не затронув их внимания, растворились в ночи. Мало ли что скажется или подумается при виде растерзанного тела тридцатипятилетней женщины… Мало ли какие ассоциации возникнут… Все-то на нервах…
Как только детальный осмотр тела был зафиксирован, Шепелев разрешил вызвать труповозку для отправки в морг.
– Пусть забирают. Нечего мерзнуть да людей наготой пугать…
То ли от волнения, то ли шутки ради – сразу и не понять – но выразился о мертвом теле, как о живом.
Дремов, набрав номер телефона дежурной части, распорядился прислать за трупом спецмашину. Антилогов заверил, что с этим делом не замедлит.
В прошлом веке у следователей прокуратуры и сотрудников милиции такой возможности не имелось – приходилось «вылавливать» любой автотранспорт и на нем отвозить труп в морг. В роли грузчика и транспортировщика. Как правило, выступал участковый. Теперь один звонок – и труповозка с двумя санитарами к вашим услугам… Прогресс.
Затем Шепелев вместе с прибывшими сотрудниками полиции принял участие в прочесывании местности. Требовалось обнаружить одежду, брошенную убийцей где-то неподалеку. А Дремов поспешил к понаехавшим ответственным да проверяющим от УМВД РФ по городу и области.
Те, вылупившись из металлолакированных скорлуп крутых авто, кучкуясь неподалеку, чтобы не мешать следователю и экспертам, переминаясь с ноги на ногу, ждали, как ворон крови, доклада и информации. И когда Алексей Иванович в нескольких сжатых предложениях описал неутешительную картину, то были весьма разочарованы и недовольны. Еще бы – убить столько времени впустую, к том же в ночной сырости и промозглости!.. Понимали, что докладывать на «верха» им тоже нечего. Сплошные неизвестные величины в резонансном и общественно значимом, по всем прикидкам, уголовном деле.
Правда, вскоре часть одежды убитой была обнаружена все в том же скверике – простенькая кожаная куртка ярко красного цвета, черное шерстяное платье, шелковые трусики. Лежали разбросанными и изорванными на земле и под кустами. Возможно, по пути следования убитой и ее истязателя… Не специально же убийца их раскладывал, предварительно сняв с жертвы…
Но никаких документов в куртке и платье, к разочарованию сыщиков, никаких особых примет, указывающих на данные о личности владельца. Не обнаружили и мобильника, без которого современные женщины почти не расстаются и в котором могли быть нужные сведения. Личность убитой как была неустановленной, так таковой и продолжала оставаться.
«Голый вассер», – поняли проверяющие и поспешили по своим кабинетам, дав на прощание указание подполковнику Дремову «раскрыть преступление, во что бы то ни стало».
– Кровь из носу, но преступление в течение трех дней должно быть раскрытым. Иначе пеняй на себя, подполковник…
И только сообщение Карих Сергея Васильевича о том, что с кражей в ООО «Автосервис» на Магистральном проезде, разобрались на месте, явилось чайной ложкой меда в двухсотлитровой бочке дегтя. Оказалось, что склад, в силу общего головотяпства и разгильдяйства, просто-напросто не был закрыт подвыпившим кладовщиком, спешившим на свидание к любовнице, проживающей неподалеку. Что ж – случается… Потому все имущество, не попав в потные, липкие преступные руки, в связи с бдительностью ночного сторожа, уцелело и мирно дремало на полках стеллажей. И никакой кражи с проникновением.
– Сторожу, скорее всего, будет объявлена благодарность, – криво, с язвинкой в голосе, усмехнулся Сергей Васильевич, повествуя о перипетиях ложной тревоги. – А вот кладовщика, думаю, уволят. И поделом. Нечего бегать по бабам, когда склад нараспашку.
– Ну, – не согласился с шефом Дремов, – увольнять за любовь к бабам – это, конечно, перебор и беспредел. Все мы, надо честно признаться, не святые… А вот за ложную тревогу – стоит. Еще как стоит!
Карих возражения своего зама принял. Ведь тоже не был святым. В молодые годы еще как похаживал налево… Впрочем, все давно в прошлом. Ныне он иной – респектабельный руководитель среднего звена, проверенный длительной служебной командировкой в Чечню, и степенный отец семейства.
Еще, конечно, оставалась зыбкая, как дуновение ветерка, надежда, что «отловленный» автопатрулем ДПС и доставленный в отдел полиции пьяный мужик имеет причастность к убийству.
РАСКРЫТИЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ
1
Нормально поспать в эту ночь ни Дремову, ни Карих, ни членам СОГ, ни поднятым по тревоге сотрудникам полиции не удалось. Провозившись едва ли не до рассвета на месте происшествия, причем без видимых результатов и подвижек в раскрытии убийства, дождавшись труповозку и отправив труп, все привычно потащились в отдел. А куда же еще? Не домой же, в самом деле, булгача и тревожа среди ночи жен и детей…
Даже следователь СКР присоединился к общей процессии. Не поехал к себе в кантору. Не захотел скучать в гордом одиночестве. На миру, как известно, и смерть красна, и жизнь ладна.
Возбудив уголовное дело по статье 105 УК РФ – умышленное убийство, решил допросить в отделе в качестве свидетелей не только экипаж автопатруля с позывным «сто седьмой», так и не отпущенный домой, но и оперативного дежурного с помощником. Возможно, не только для дела старался, что, конечно, имело место, но уже и прицеливался на поиск виновных среди нерадивых полицейских, допустивших преступную халатность, повлекшую гибель человека…
Находясь в отделе, еще раз обсудили скудные данные как о личности убитой, так и обстоятельствах преступления, набросали комплекс мероприятий на предстоящий день. Не забыли и о пьяном мужчине, пока что без имени и фамилии мирно похрапывающим в одной из КАЗ – камере для административно задержанных. Карих и Дремов уломали Шепелева задержать его в качестве подозреваемого на основании статьи 91 УПК РФ на сорок восемь часов. Правда, пришлось пойти на траты – достать из сейфа начальника бутылку коньяка. Тот долго отнекивался, но потом, махнув рюмашку-другую, согласился.
– Черт с вами, задержу. Но только утром, когда для допроса можно пригласить адвоката… Ехать в ИВС и там проводить следственные действия, уж извините, не намерен. И так буду тратить личное время…
И Карих, и Дремов отдавали себе отчет, что следаку СКР, как и им, утром придется не домой идти, а сменившись, продолжить работу. А это в его планы явно не входило. Это только менты привыкли горбатиться сутками. Других дураков нет. Потому пообещали моральную компенсацию. Конечно же, спиртным. А чем еще?...
Ведь имея достаточные основания для задержания подозреваемого, следаки на это идут неохотно – лишняя морока. Срок – сорок восемь часов – пролетает со второй космической скоростью – глазом моргнуть не успеешь, а он уже истек. И если не успел предъявить обвинение и избрать меру пресечения, то задержанного подозреваемого надо освобождать – а это, извините, брак в работе. Небольшой, но все же брак. Опять же куча бумаг и прочая докука, которая и даром не нужна…
А основания к задержанию в УПК прописаны недвусмысленно и веско:
а) когда лицо застигнуто при совершении преступления или непосредственно после его совершения;
б) когда потерпевшие или очевидцы укажут на данное лицо как на совершившее преступление;
в) когда на этом лице или его одежде, при нем или в его жилище будут обнаружены явные следы преступления.
В данном же случае прямых указаний на причастность мужчины к убийству не было. Подумаешь – костяшки пальцев сбиты да кровь на одежде, если это вообще-то кровь – исследований ведь не проводилось. И пальцы поранить, и кровью измазаться можно везде и при различных обстоятельствах. А уж в состоянии алкогольного опьянения, совершая при ходьбе немыслимые кульбиты, систематически кубыряя на асфальт и «целуясь» с ним, сам бог велел… Или все же закон всемирного тяготения, открытый Ньютоном?.. Впрочем, какая разница. Да и задержан был, как минимум, в трех кварталах от места происшествия.
Раньше, в советское время, с подобной бы проблемой даже не заморачивались. Быстренько составили бы протокол о мелком хулиганстве – основания к этому всегда имеются: русский человек без матерщины, как младенец без соски. Затем бы отвели фигуранта утречком в суд, предварительно созвонившись с судьей и объяснив ему суть дела. В результате – получи, голубчик, мелкий хулиган, семь, а то и десять суток административного ареста, которые от звонка и до звонка отбарабань в ИВС. А ИВС – это не спецприемник для административно арестованных. Это вотчина оперов, где они практикуют всякие штучки-дрючки, чтобы «разговорить» подозреваемых. И тут подозреваемые в совершении преступления, как правило, «кололись» на второй либо третий день. Правда. Имели место и исключения, когда особо упертых удавалось расколоть только на седьмой или десятый. Но это единичные случаи, и погоду они не делали. Теперь же времена иные. Ныне «мелких» в ИВС не принимают, ныне только по статье 91 УПК РФ. И никак иначе.
Следовательно, Шепелев шел на риск, дав согласие на задержание пока что неизвестного мужика в качестве подозреваемого. Еще неизвестно, как посмотрит его руководство на такую инициативу и процессуальную независимость… Руководство да начальство у нас порой такое, особенно, когда ему вожжа под хвост попадет, что не только на УПК может плюнуть, но и на Конституцию начхать не прочь… А уж стоптать подчиненного – раз плюнуть!
Карих с Дремовым, добравшиеся до руководящих постов так называемого среднего звена от самых низов, это понимали вполне ясно и отчетливо. Особенно Карих Сергей Васильевич, сам отбарабанивший несколько лет на следствии в милиции, а также руководивший долгие годы и отделением дознания, и всей службой общественной безопасности. Потому и «уламывали» следака СКР, идя на материальные и моральные затраты. Знали – не напрасно.
Впрочем, начальнику отдела наличие в деле статьи 91 УПК РФ не столь важно. За это с него не спрашивали. Куда важнее результат, за который драли три шкуры и грозились добраться до четвертой, запасной. Зато его заместителю Дремову задержание подозреваемого и отработка его в условиях ИВС была жизненно необходима.
Во-первых, это требовало руководство УМВД города. Во-вторых, что существеннее, в ИВС можно провести внутрикамерную разработку с привлечение как технических средств, так и подсобных сил в лице агентов-внутрикамерников. Последние могли не только «выудить» интересующую информацию, но и оказать психологическое воздействие на фигуранта. А это вам – не бык помочился и не петух прокукарекал… Это настоящая оперативная работа и конкретные результаты, на которые можно ссылаться при любых раскладах. В-третьих, оперская традиция.
И только после того, как были обсуждены и согласованы действия на ближайший день, руководители и сотрудники ОП-7 разошлись по кабинетам покемарить пару часов. Хоть у полицейских, как раньше у ментов, шкуры и души дубленые, но и им требуется отдых. К тому же утро вечера мудренее, как известно…
2
Утром, едва только обозначился робкий рассвет, осторожно, почти по-воровски, заглянувший в окна служебного кабинета, Дремов был уже на ногах.
– Хватит дрыхнуть! – направляясь в туалет, чтобы умыться и привести себя в порядок, и по пути заглядывая в кабинеты сотрудников, будил он оперов. – Пора работать. Ни Пушкин, ни Достоевский убийство раскрывать за нас не станут. Самим придется попотеть, рога на копыта...
Будь на месте начальник уголовного розыска отдела майор Демин, подполковник Дремов бы СА побудкой не занимался, перепоручив все тонкости этого дела ему. Но, как на грех, Евгений Станиславович находился в очередном отпуске и пребывал за пределами города Курска. Потому приходилось, мысленно вспомнив «добрым словом» его, а также рога на копытах, заниматься всем самому. В том числе и утренней побудкой личного состава.
Недовольно бурча и зевая, опера, за исключением Губина, мотавшегося с участковым Семеновым по бытовым конфликтам, тронулись следом.
Подобным образом были разбужены и участковые уполномоченные, обитавшие в кабинетах на первом этаже. Павда, будил их не Дремов лично, а помощник оперативного дежурного Борисенков. Но не по личной инициативе, а по указанию Алексея Ивановича.
Когда сотрудники, умывшись и перекурив, собрались в кабинете Дремова, то там уже находились следователь Шепелев и эксперт-криминалист Попов. Следователь – по собственному почину. Даже рад был, что отмучился мять бока на жестких стульях. Отвык, знаете ли… все больше на мягких диванах начал отдыхать. Но об этом он, конечно, по свойственной ему скромности, не говорил. А о Попове побеспокоился Алексей Иванович, разбудив и вызвав по телефону. Надо знать, что в милиции телефоны звонят так, что мертвого поднимут, а уж сотрудника разбудить – пара пустяков.
Хмуро оглядев присутствующих и остановив взгляд черных, как день страшного суда, глаз на Шатунове, изрек:
– Ты будешь заниматься с мужиком, доставленным сотрудниками ДПС. Перво-наперво, установи данные о его личности. Потом выясни, где и при каких обстоятельствах сбил себе пальцы и окровавил одежду? Прощупай, но осторожно, на причастность к убийству. А дальше…
– А дальше им займусь я, – прервал Дремова Шепелев. – Задержу и допрошу в качестве подозреваемого.
– Хорошо, – поморщившись, что перебили, согласился Алексей Иванович.
– Но мне нужна помочь в вызове адвоката, – оставил «начальственное» морщение без внимания Шепелев.
– А без адвоката никак? – полыхнул черным огнем глаз Дремов.
Одно упоминание про защитников ярило его, как быка красная тряпка. Ну, не любил он скользких в речах и вертких, как ужи, в делах адвокатов. Не любил – и все тут… А за что их любить, когда помогают жуликам вывернуться и уйти от заслуженного наказания?.. Тут, высунув язык, как гончая, гоняешься и ловишь, в дерьме людском возишься, а эти чистоплюи раз – и палки в колеса, раз – и развалили дело. Так за что их любить и привечать?..
– Никак, – был тверд, как скала, следователь. – Не желаю иметь трения с УПК и прокурором. Толку от этого мало, а вот вони может быть много… Мне такая перспектива ни к чему.
– Ладно, – пригасил пламя недовольства Алексей Иванович. – С адвокатом поможем. Еще какие пожелания, Эдуард Константинович, будут?
– Пожелания? – переспросил тот, пропустил мимо ушей очередную колкость в виде официального, по имени-отчеству, обращение. – Да никаких. Впрочем, – поправил он себя через секунду, – есть одно пожелание: как можно быстрее отправиться домой. Вот задержу, допрошу, дам отдельное поручение – и с огромной радостью к родному очагу. А вы, коллеги, трудитесь, трудитесь, – усмехнулся снисходительно. – Ибо труд облагораживает… А трудясь, не забывайте и про оброненную судмедэкспертом Гольдманом фразу…
– Это какую? – насторожился Дремов.
Опера и участковые тоже проявили интерес, повернув головы, как по команде «Смирно! Равнение на…», в сторону следователя СКР.
– Да про украинских нациков, – напомнил Шепелев. – Про их способность так измываться над беззащитными людьми.
Оказывается, не все слушали в пол-уха сентенции Льва Исааковича над трупом. Кое-кто – и в оба уха.
– Ну, это вряд ли… – не очень уверенно отмел участие бандеровца в расправе над женщиной, скорее всего, курянкой. Впрочем, подумав мгновение, вспомнив о циркуляре УФСБ РФ по Курской области об активизации в пограничной полосе украинских разведывательно-диверсионных структур, добавил с осторожностью не раз тертого жизнью человека: – Но и эту версию будем иметь в виду. Мало ли что может сделать черт, когда бог спит и опера «мышей не ловят». Отработаем, но не главной.
– Вот именно, когда бог спит, а опера, зевая, ртом ловят мух, – весьма довольный, что подкузьмил «самого Дремова», хмыкнул Шепелев. – Вот именно, товарищ подполковник.
Выпроводив старшего оперуполномоченного Шатунова, а заодно – и следователя СКР, подполковник Дремов продолжил «настраивать» народ на нужный тон раскрытия преступления по «горчим следам».
– Фотки убитой готовы? – уперся тяжелым взглядом в лицо криминалиста Попова.
– Только те, на которых лицо, – стушевался тот. – Остальные не успел… Извините.
– Про лицо и речь. Не про попу же, рога на копыта… – съязвил Дремов. – Раздай.
Опера и участковые ухмыльнулись, оценив двусмысленную шутку. Но кисло, натянуто, без радости и задора. Как-то по-дежурному… Понимали, что скоро очередь и до них дойдет. И какие тогда перлы сочинит и выдаст на «гора» Алексей Иванович – неизвестно. А в том, что выдаст, сомневаться не приходилось: не раз перепадало.
– Так они в кабинете, – ерзнув на стуле, совсем смутился Попов.
– Пулей в кабинет – и раздай фотки, – гневливо бросил Алексей Иванович, проявив первые признаки раздражения и злости. – Тут каждая секунда дорога, а ты, старлей Илюха, смотрю, глух на ухо, подножки ставишь…
Как уколотый в зад шилом, подскочив, полетел криминалист Илья Семенович из кабинета грозного заместителя начальника седьмого отдела полиции. После таких «добрых» слов и напутствий начисто забыл, что он – представитель технической и самой научно-продвинутой части органов внутренних дел, чем эксперты-криминалисты всегда кичились перед остальными сотрудниками, в том числе и перед следователями.
И пока он сломя голову бегал по коридорам и лестничным пролетам трех этажей и, разрывая в клочья тревожную тишину почти пустого здания, спешил в свой кабинет за фотками, Дремов давал задание участковым и операм на поквартирную отработку жильцов ближайших домов.
Целей ставилось несколько: во-первых, установление личности убитой. Ибо в любом деле об убийстве погибшая – это та «печка», от которой всегда начинали плясать. Нынешнее – не исключение. Но плясать пока что было не от чего: труп имелся, но «печка» не обозначилась. Во-вторых, – установление очевидцев. Как показывала практика, при любых преступлениях, даже, казалось бы, самых неочевидных, очевидцы и свидетели имелись. Сложность заключалась в том, что они не часто «проявлялись» вовремя… Приходилось тратить время и силы на их поиски. В-третьих, никто не снимал основной задачи – вычисление и задержание убийцы. А также сбора доказательств его виновности. То обстоятельство, что вроде бы имелся подозреваемый, как-то не удовлетворяло. Слишком зыбко с ним…
Кроме этих, так сказать, основных задач и целей, вполне отчетливо нарисовалась еще одна: возможная причастность убийству украинских бандеровцев, просочившихся через границу. Хоть погранцы и заверяют, что граница на замке и наши люди могут спать спокойно, только заверениям этим особо не верится. Сколько уже случаев, когда то в одном, то в другом регионе России нацики пачкали в жовто-блакитные цвета своего флага памятники и шпили высоток. Да и диверсантов их уже отлавливали. А уж наркокурьеров – без счету…
Но вот возвратился раскрасневшийся и запыхавшийся от бега Попов.
– Принес, – подскочил к Дремову, держа в вытянутой руке стопку фотографий.
– Раздай, – приказал тот. – А вы, – обратился уже к подчиненным операм и участковым, – сами внимательно посмотрите, может, узнаете… Не думаю, что убиенная – залетная. Сто процентов даю, что с поселка…
– А пусть Припечкин посмотрит повнимательнее, – промолвил с едва заметной ядовитой ухмылочкой оперуполномоченный Вялых Олег, – он там всех баб перетоптал. Прямо не старший участковый, а петух якогамский! Возможно, и узнает…
– Не якогамский, а иокогамский, – поправил опера участковый Пивнев, украинец по отцу.
– Тебе лучше знать, – оскалился опер, – сам с петушиной фамилией: Пи-вень, – протянул нараспев.
Пивнев, густо покраснев и недовольно ерзнув на стуле, хотел что-то ответить, но его опередил Дремов.
– Отставить базар, – резко стукнул ладонью по столу. – Не на деревенских посиделках. И даже не на заседаниях Думы или, тем более, украинской Рады. Лучше делом займитесь.
Присутствующие притихли. Получив фотки, стали внимательно всматриваться в обезображенные побоями черты лица женщины.
Лицо живого человека на фотографии значительно отличается от лица мертвого. Даже если у мертвого оно не изображено побоями. Потому опознать не так-то просто.
– А ты, старлей, – отчитав оперов и участковых, продолжил Алексей Иванович, вновь обращаясь к криминалисту, – пожалуй, тут пока не нужен. Иди-ка в кабинет Шатунова да возьми там образцы бурого вещества, а проще говоря, крови с одежды подозреваемого. Думаю, его личность Шатунов уже установил. Да не ленись, наука, побольше смывов возьми. Конечно, лучше бы куски материи с пятнами вырезать, оно куда надежнее, – посетовал мимоходом, – но пока и смывов для проведения экспресс-анализа по групповой принадлежности крови будет достаточно. Потом посмотрим…
– Я-то возьму, – не проявил энтузиазма Попов, – а кто все это задокументирует? Без протокола – пустая трата времени и сил. Опять же: понятые нужны…
– С Шатуновым все решите, – отмахнулся, как от назойливой мухи, подполковник. – Не маленькие. Без соски и сиськи должны обходиться. Да и эскаэровский следак там где-то вокруг Антилогова и его помощника ястребом кружит. Разберетесь. К тому же понятых можно из числа семейных дебоширов привлечь. КАЗ, думаю, забит по самую завязку… Выбор огромный.
Дав совет криминалисту и выпроводив его, связался по внутренней телефонной связи с оперативным дежурным и распорядился оказать всяческое содействие Шатунову и Попову в работе с подозреваемым.
– Если будут задержки с вашей стороны, пеняйте на себя: не сменитесь до вечера, – пригрозил в конце разговора. – Вы эту кашу заварили – вам вместе с нами и расхлебывать…
Что ответил Антилогов и ответил ли, возражая на нелепое обвинение, осталось секретом, так как, возвратив трубку в лоно телефона, Дремов уже пытал старшего участкового Припечкина:
– Ну, половой гигант, узнал кого?
– Да какой же я гигант, – смутился Припечкин. – Оговоры, товарищ подполковник. Если и есть какой грех за мной по женской части, то не больше, чем у других…
– Ладно, пусть не гигант, а только великан, – смилостивился Дремов, – ты ответь: опознал кого-либо?
– Не могу стопроцентно утверждать, но, кажется, это жиличка бывшего вьетнамского общежития на улице Гагарина. И зовут ее то ли Тома, то ли Тоня…
– Точно! – радостно поддержал своего старшего участковый Пивнев. – Разведенка из общаги. А я все голову ломал: знакома до боли, но кто такая – никак не мог вспомнить… Теперь после слов Геннадия Петровича осенило: Тома-разведенка.
– Вижу, – усмехнулся, снимая груз напряженности, Дремов, – не только Припечкин большой ходок налево, но и все его подчиненные участковые.
– По пробитой Припечкиным колее, – хихикнул Вялых. – Как говорится, с кем поведешься…
– Ладно, позубоскалили – и хватит, – прервал опера Алексей Иванович. – Радоваться пока нечему – и труп не опознан, и убийца не установлен. Сплошное уравнение со многими неизвестными… Одни лишь наметки да предположения… На них далеко не ускачешь. А то как бы по пословице не вышло: «Рано, пташечка, запела, кабы кошечка не съела». Серьезных дел выше крыши. Дождемся прибытия сотрудников – и на поквартирную отработку домов. А я с Припечкиным и кем-либо из оперов этой зоны – на квартиру Томы. Только сначала узнаем, как продвигаются дела у Шатунова. Пока же можете расслабиться и перекурить до подхода главных сил… Время-то уже прибывать, – взглянул мельком на окно, – рассветает…
3
А у Шатунова дела шли не очень. Разбудить, растолкав и нахлопав по щекам и ушам, задержанного сотрудниками ДПС мужика проблем особых не было. Не было проблем и с туалетом, который срочно потребовался задержанному по малой нужде. Опер не зверь – разрешил опорожнить мочевой пузырь. Но дальше пошло совсем не так, как хотелось сыщикам и следователю СКР.
Недоуменно оглядываясь по сторонам, зевая и почесываясь, потенциальный подозреваемый дотопал до кабинета старшего оперуполномоченного. Как ни смутно плавало в черепной коробке его сознание, но все-таки допер, что находится ни где-нибудь, а в полиции. Возможно, поэтому весь помято-растрепанный вид его вопрошал: «Как я тут очутился? Что натворил?»
– Присаживайся, – указал Шатунов на стул у своего стола. – Рассказывай.
И приземлился на свой стул с небрежной уверенностью и вескостью хозяина положения.
– А что рассказывать? – поднял мутные глаза доставленный.
– Ну, сначала для общего знакомства данные о себе: фамилия, имя, отчество, год рождения, место жительство и так далее, – подсказал опер, проявляя терпение и такт. – Меня, например, зовут Николай Сергеевич Шатунов, старший оперуполномоченный уголовного розыска.
– А-а… – медленно, как по осени сонная, ползущая по стеклу муха, стал входить в реальность мужчина. – Так… это… значит… Петров Иван Михайлович, семьдесят седьмого года рождения. Живу на улице Парковой… дом четырнадцать, квартира…
– Хорошо, – достав авторучку и лист бумаги, сделал пометки Шатунов. – Сейчас проверим.
С этими словами он по внутренней связи соединился с оперативным дежурным и попросил «пробить» клиента по базе КАБ – Курского адресного бюро. И другим – тоже. А пока Антилогов мудрил с компьютером в дежурной части, отыскивая нужные программы, задал очередной традиционный вопрос:
– Судимый?
– Да, – хрипло отозвался мужчина и, увидев на тумбочке графин с водой, попросил: – А нельзя ли водички? Горит все…
– А водки не хочешь? Или коньяка? – с ехидцей подколол Шатунов.
Но тут же, не дожидаясь ответа, встал и, подойдя к тумбочке, плеснул из графина в пластиковый одноразовый стаканчик. Это только в третьесортных фильмах да книгах менты – законченные сволочи. В жизни – весьма нормальные люди. И последним куском хлеба поделятся, и воды страждущему подадут.
– На, пей, – возвратившись к столу, подал пластиковую емкость с самой распространенной на земле жидкостью. – Гаси пожар в трубах.
Мужчина, назвавшийся Петровым Иваном, дрожащей рукой, на кисти которой явственно обозначилось татуировка восходящего солнца, схватил стаканчик. И жадно, в один глоток, до судорожного дерганья кадыка, проводил освежающую влагу внутрь страдающего от жажды организма.
– Спасибо! – бережно поставил пустой стаканчик на крышку стола.
– Пожалуйста, – хмыкнул Шатунов. – Теперь скажи, сколько раз судим и по каким статьям?
– Дважды. За хулиганство и грабеж. Первый раз еще по малолетству – дурь играла.
– Тату солнца оттуда? – кивнул опер на руку визави.
– Оттуда.
– А второй? Грабеж? – продолжил Шатунов опрос.
– Второй лет семь назад. Нужда подтолкнула… – опустил глаза в линолеум пола Иван.
– Ну, нужда тогда, как и ныне, имелась у многих, – философски заметил опер, – только не все на гоп-стоп шли и идут…
Петров промолчал. А что возразишь, когда правда, горькая правда. После ельцинско-гайдаровской «шоковой терапии» полстраны стали жить за чертой бедности, но не они пошли по криминальной стежке-дорожке. Чаще всего по ней заскользили те, кто возжелал много, сразу и без труда.
– А скажи-ка мне, Иван Михайлович, где это ты вчера так набрался да подрался? Вон, почти все костяшки пальцев сбиты… На куртке следы крови. А? – уставился опер немигающими, ставшими в один миг холодными, как лед, глазами. Возможно, так смотрит удав на кролика, прежде чем заглотать его… – Поведай как на духу.
– Так это, кажется, в ночном ресторане «Встреча», на углу Гагарина и Кулакова, – неуверенно сказал опрашиваемый. – Точно не помню. Пьяный был ведь вусмерть.
– Ладно, поверим, – не стал опровергать эту версию опер. – Тогда скажи, с кем дрался? Назови их имена, фамилии, погоняла, в конце концов…
– Да откуда мне их знать, – понурился Петров. – Мы паспортов друг другу не предъявляли. В ресторане схлестнулись да подрались… Знаете как это происходит: слово за слово – и готово. Их было, кажется, двое… Не парковские и не ламоновские… Эти почти все знакомы.
– Допустим, – вроде бы поверил Шатунов. – А были ли свидетели этому? И когда драка произошла?
Мужчина наморщил лоб, стараясь вспомнить обстоятельства драки более подробно, чтобы ответом удовлетворить не только сотрудника полиции, но и себя. Но тут раздался звонок из дежурной части. Шатунов взял трубку и сделал знак опрашиваемому пока помолчать.
Антилогов сообщил, что подозреваемый сведения о себе дал правдивые, соответствующие данным базам паспортного стола и спецконтингента. Не преминул упомянуть и статьи УК РФ, по которым Петров был судим. Они также не противоречили полученным показаниям.
– Спасибо, – поблагодарил старший оперуполномоченный оперативного дежурного и возвратил трубку в гнездо аппарата. – Так как на счет времени и очевидцев, господин Петров? – возвратился он к прежнему разговору, вложив в слово «господин» весь скепсис и иронию хозяина кабинета и собственной доминанты. – Только имей в виду: ведь это легко проверить: на наружных стенах ресторана и внутри него имеются видеокамеры. Истребуем и проверим…
– Про очевидцев что-то не помню, – пожал согбенными плечами в подтверждение своих слов Иван Петров. – Может и были… Не припомню… Знаете, товарищ полицейский, когда дерешься, как-то не до очевидцев и свидетелей… Тут успеть бы кулаками махать, пока самого с ног не сбили и не запинали… А время? Время что-то около двенадцати ночи… Поверьте, мне врать не с руки. Как понимаю, в данной ситуации я – потерпевший. Потому проверьте, пожалуйста, записи видеокамер: мне самому интересно, кто меня так измутузил, – вздохнул тяжело.
– Не сладко ли поешь, Петров? Лапшу метать, вижу, большой мастак, – усмехнулся недобро опер. – Ты лучше ответь, каким таким макаром оказался на Льговском повороте, когда дом твой совсем в другом направлении. Перешел переход под проспектом Кулакова – и вот она, Парковая? Что скажешь?
– А ничего не скажу, – пасмурно, с предательской хрипловатинкой в голосе отозвался Петров. – Не помню. Не помню также, откуда и как забирали меня менты. Извините, полицейские, – поправился автоматически. – Начисто стерлось… Словно делитом по мозгам шандарахнули, стирая память начисто.
– Да ты, смотрю, с компьютером на «ты», – холодно прищурился Шатунов. – А вот с амнезией, то есть временной потерей памяти, Иван Михайлович, нестыковка. Та не бывает, чтобы одно помнил, а другое нет… Переигрываешь. Под дурака косишь. Или нас за дураков считаешь. Но, поверь, такой фокус не прокатит. Ты лучше скажи, как на улице Серегина, у «Ивушки» оказался?
– А я там оказывался?
– Мы считаем, что оказывался, – впился взглядом, как шилом, в лицо подозреваемого оперуполномоченный. – И кое-что там натворил.
Николай Сергеевич Шатунов в уголовном розыске работал около десяти лет. Пришел туда еще в начале нулевых худощавым сероглазым скромным деревенским парнем, отслужившим в армии и заочно учащимся на юрфаке КГУ. Но попав в среду, где силу духа, выносливость и стойкость проверяют количеством выпитых стаканов водки, где служба – вечное скольжение на острие ножа, быстро обтесался. Научился не только фигурантов опрашивать и отказухи по малозначительным делам лепить, но и преступления раскрывать личным сыском, и жуликов ловить. А еще научился вводить в лексикон матерные и жаргонные словечки, без которых опер и не опер, и разные шутки-прибаутки, скрашивающие серость ментовской жизни. Ведь те, у кого можно было поучиться как профессиональному мастерству, так и всему-прочему, постоянно были рядом. Взять хотя бы бывшего начальника уголовного розыска Фролова, при котором начинал службу, или того же самого Дремова, бывшего при Фролове заместителем. За словом в карман не лазали. Такие словесные загигулины отпускали, что мило-дорого…
Впрочем, перед другими коллегами, явно сорвиголовами, он слыл если не добрым, то тихим и спокойным. Несколько смахивающий на деревенского увальня, неспешный и рохманый, подобно тому, как это проделывали тот же Дремов или его ученик и протеже Демин, поначалу «звезд с неба не хватал, подошв на ходу не рвал». Это в определенной мере тормозило его продвижение по профессиональной лестнице. В розыске любят шустрых да сметливых или, как говорилось в указе Петра Великого, «…духом твердые, нравом лихие…». Был немалый период, когда на зоне КТК не стало старшего оперуполномоченного – перевелся в УВД города – Шатунов несколько лет подряд исполнял обязанности старшего, но значился рядовым опером. Казалось бы, ну, что тут такого? Ан, нет. Требовали с него как со старшего оперуполномоченного, драли его как за старшего, а платили по-прежнему как обыкновенному. Ничего не поделаешь – ментура…
Но обтершись и обтесавшись, Шатунов не только посолиднел как профессионал, но и возмужал как мужчина. Даже в плечах раздался. Да и вообще тучностью наполнился. Тут и походка вальяжная появилась, и умение держать себя Правда, когда приходилось находиться рядом с Дремовым, Карих – мужчинами крепкими и в себе уверенными – или каким иным начальственным лицом из городского и областного УВД, а позже - УМВД, вся солидность тут же мгновенно таяла, уступала более квалифицированной солидности.
Но сейчас никаких важных персон рядом не было, и Шатунов мог позволить себе проявить свои наилучшие способности как в подаче личности, так и профессионализма. «Колоть» подозреваемых приходилось не раз. Дело это непростое, затратное в смысле физических и психологических сил. Спешка в нем – противопоказана, но и тормозливость недопустима.
– Да, Иван Михайлович, мы считаем, что ты побывал на улице Серегина и бабу замочил, – повторил опер, добавив более страшную информацию, ибо посчитал, что клиент созрел до момента быть оглоушенным. – Извини, но таком расклад. Ничего личного.
И точно, Петров от услышанного подскочил на стуле и глаза выпучил.
– Шуткуете, гражданин начальник?..
– Да какие шутки тут могут иметь место… Совсем не до шуток.
– Не может быть… – сдулся Петров, как проколотый иглой детский шарик.
– Может, может! – напирал оперативник. – Водяры жрать меньше надо, а больше кефира… Тогда на подвиги и не потянет.
– Не помню, – совсем обмяк подозреваемый, даже лицом посерел. – Хоть убей, не помню.
– Зачем убивать. Сам все вспомнишь… Поначалу все говорят, что не помнят, но потом вспоминают.
В этот момент, не постучавшись, вошел следак СКР. В правой руке у него в такт шагам покачивался лоснящийся черной кожей портфель – безотлучный спутник действующего процессуалиста. Судя по круто выпирающим бокам, до краев наполненный бланками, чистыми листами бумаги, карандашами и, возможно, кодексами.
– Ну, какие у нас дела? – спросил у Шатунова, мазнув цепким взглядом по задержанному и тут же сделав вид, что в упор его не замечает.
– Говорит, что после драки возле ресторана «Встреча», ничего не помнит… Врет, конечно.
– Хм, иного и ожидать не стоило, – хмыкнул без признаков разочарования Шепелев. – Так вначале почти все говорят…
– Согласен.
– А фамилию и прочее вспомнил?
– Это помнит. Проверили – сходится…
– Давай данные о личности – протокол о задержании составлю. Надеюсь, компьютер есть?
– Есть. На соседнем столе стоит – разве не видно…
– Вот и хорошо, что есть компьютер, а не его макет, – критически оглядев старенький, видавшим виды, компьютер, съязвил Шепелев и направился к столу с допотопным агрегатом. – Одолжу на полчасика, – аккуратно, как хрупкую драгоценную вещь, положил портфель рядом с монитором. – А ты, когда закончишь с ним, – кивок головы в сторону задержанного, после оглоушены, подобно бездушному бревну, молча наблюдавшего за происходящим, – адвоката мне предоставь.
– А сам, майор, позвонить в юридическую консультацию не можешь?
– Конечно, могу. Но ваши руководители сказали, что адвокат для подозреваемого – твои проблемы. Вот и решай их, капитан… – одарил опера снисходительно-насмешливой улыбкой
– Вот где у меня эти руководители, – постучал Шатунов ладонью себе по шее. – В гробу бы их… да в белых тапочках…
– А ты им самим это при случае скажи, – усмехнулся следователь. – Мне об этом говорить – слова по ветру пускать да время попусту тратить. Не оценю. У самого столько начальства всякого, что пересчитать – пальцев на обеих руках не хватит. И все с гонором да норовом…
– Как-нибудь скажу… – буркнул для очистки совести опер. – Да и говорил… не раз.
Постучавшись, вошел эксперт-криминалист Попов.
– Тебе-то чего? – весьма неласково после разговора со следователем Шепелевым встретил его опер. – Тоже помощь требуется?
– Дремов приказал смывы крови с одежды подозреваемого взять – не замедлил с ответом эксперт. – Для проведения исследований и судебно-медицинской экспертизы.
– Бери. Я не возражаю. И подозреваемый Петров, надеюсь, тоже не возражает. Правда, Петров?
Но подозреваемый оставался безучастным и к вопросу, и вообще к происходящему. Словно не о нем речь шла, а о ком-то другом. А он тут – лишь «с боку припека». Только тупо взгляд переводил с одного говорившего сотрудника на другого.
– Так понятые нужны… И кто-то должен протокол об этом составить… – замялся эксперт.
– Бляха-муха, – то ли грубо ругнулся, то ли вспомнил о нагрудной бляхе – необходимом атрибуте всех сотрудников полиции наружных служб со времен реформ – Шатунов. – Все шишки на мою голову. Складывается впечатление, что кроме меня в этом отделе никого больше нет… И погоны один я ношу…
– А это как у Некрасова, – усмехнулся из-за компьютера Шепелев, – «семья-то большая, да два человека всего мужиков-то…» Применительно же к нашей ситуации – оперов.
– Точно, – с заметной горчинкой согласился со следователем и великим русским поэтом Шатунов. – Семья-то большая, да опер один… И этот один – я.
Облегчив оперскую душу словесным выплеском, он потянулся за телефонной трубкой, чтобы связаться с помощником оперативного дежурного и попросить того привести двух «мелких». Но раздавшиеся в коридоре шаги и голоса мастера чистоты и порядка, а проще – уборщицы Клавдии Петровны и неизвестного мужчины, возможно, суточника, отбывавшего административное наказание в виде общественных работ, заставили его изменить свои намерения и оставить телефонную связь в покое.
– Присмотри-ка, – попросил Попова, кивнув на подозреваемого. – Я – сей момент…
И метнулся в коридор. Не прошло и минуты, как возвратился с уборщицей, не расставшейся с ведром и шваброй, и мужчиной-суточником. Интуиция не подвела.
– Вот и понятые. Прошу любить и жаловать: Клавдия Петровна Липова и Егор Иванович Дубов, – повеселевшим голосом представил приглашенных граждан Попову и остальным присутствующим. – Не теряй время, бери смывы, – приказным тоном посоветовал криминалисту. И пока тот, как говорится, «перемаргивал» ситуационный момент, опер уже пер буром на следователя: – А вы бы, товарищ майор, прекратили мучить комп да протокольчик составили. Чтобы все, значит, чин-чинарем…
– А сам? – огрызнулся Шепелев, которому явно не хотелось заморачиваться с составлением протокола.
– Так вы-то, господин майор, профи, в отличие от нас дилетантов, – «умыл» следака опер. – Вам и карты в руки…
– Нарываешься, капитан, – сухо заметил Шепелев. – Смотри, не надорвись… грыжу не заработай.
Однако оставил печатание и, вынув из своего портфеля бланк, приступил к составлению требуемого процессуального документа. Понимал: припирайся, не припирайся, а дело вести придется следователям СКР. И, скорее всего, самому.
4
– Кажется, вполне рассвело, – взглянув в окно, заметил Дремов. – Пора узнать, что там у Шатунова, да выдвигаться. Личный состав розыска и участковых, кажется, собрался.
Личный состав действительно собрался. Выяснив у оперативного дежурного причину тревоги и экстренного сбора, сотрудники в ожидании ЦУ от руководства отдела собрались в «классе служебной подготовки» – просторном светлом помещении на третьем этаже.
В советское время это помещение с двумя рядами дешевеньких офисных кресел и цветными до аляповатости плакатами на стенах величалось ленинской комнатой. Но вот уж почти четверть века как не стало советской власти, а поземка произошедших перемен выветрила из обихода все названия, связанные с именем Ленина. И теперь не было ленинской комнаты, а имелся класс служебной подготовки, в котором проводились совещания и собрания личного состава отдела полиции.
Зато стены не пустовали. Вместо портрета вождя и прочей атрибутики советской милиции на них красовались цветной портрет президента, плакаты с выдержками из УПК РФ и фотографиями руководителей правоохранительных органов от министра МВД до начальников областного и городского УМВД. А также прочая наглядная агитация, призванная повысить профессиональный и культурный уровень ее созерцателей с погонами полицейских на плечах.
Одни из прибывших сотрудников, развалившись в креслах, дремали, добирая отобранные «тревогой» минуты сна. Другие, более стойкие, негромко переговаривались, обсуждая и комментируя информацию об убийстве. Вполне обычная реакция на подобное происшествие, когда сбор личного состава завершен, а конкретные задания еще не распределены.
– Пока ступайте к коллегам в класс служебной подготовки, – распорядился Дремов, – а я загляну к Шатунову. Хоть особых надежд и не питаю, однако…
Шумно задвигав стульями по покрытому ламинитом, под паркет, полу, присутствующие встали и гуськом, один за другим, поправляя на ходу одежду и головные уборы, направились к выходу из кабинета заместителя начальника отдела. Следом тронулся и он.
– Какие успехи? – войдя в кабинет старшего оперуполномоченного, громко, с напускной веселостью поинтересовался Алексей Иванович.
– Пока что никаких, – встав за столом, хмуро доложил Шатунов. – Как заезженная пластинка, заладил одно: «Не помню – и все тут».
В кабинете опер уже находился вдвоем с подозреваемым. Следователь Шепелев и эксперт-криминалист Попов, выполнив свои дела, ушли. Возможно, в кабинет экспертов, где имелся широкоэкранный телевизор «Панасоник», а также термос с крепким чаем. Война – войной, а перекус, как советуется в одной современной телерекламе, по расписанию.
– Так, может, прописать ему микстуру для восстановления памяти? – направился подполковник к подозреваемому, демонстративно потирая крепкий кулак правой руки, смахивающий на дыню средних размеров, о ладонь левой. – После двух-трех внутримышечных инъекций проверенного и безотказно действующего лекарства, смотришь, и память возвратится…
Петров при приближении заместителя начальника отдела по оперативной работе, о котором в среде лиц, ранее судимых, ходила недобрая слава жесткого, если вообще не жестокого, мента, сжался, как гриб-сморчок. Голова кудластой тыквой бултыхнула к коленкам, на спине, вздыбливая ткань куртки, резко обозначились мослы лопаток.
– Ну, что? – легонько постучал кулаком по вздрогнувшим мослам Дремов. – Прописывать чудодейственное лекарство или без него обойдемся?
– Лучше без ваших, Алексей Иванович, волшебных пилюль, – глухо, с предательской хрипотцой, подступающей к горлу в минуты опасности, не поднимая головы, отозвался подозреваемый. – Все, что помню, расскажу – зэковскую спесь и упертость проявлять не стану. Хоть и судимый, но не того поля ягода… А что не помню, не взыщите, доказывайте сами. Если это – правда, я отказываться не стану. Возьму с довесками…
– Откуда знаешь, как меня зовут? – несколько смутившись, разжал кулак и перестал постукивать по горбине Дремов.
– А кто вас, гражданин начальник, не знает? – вопросом на вопрос проскрипел Петров шершавым, как наждак, от внутреннего напряжения языком. – К тому же я не первый раз в отделе… Разница только в том, что в те недобрые для меня времена вы были в ином звании и при иной должности.
– Следовательно, крестник… – хмыкнул Алексей Иванович и приподнял подозреваемому голову, чтобы заглянуть в лицо. – Но что-то не помню…
– А где нас всех упомнишь? – отводя взгляд в сторону и в покрытый светлым и весьма истертым от шарканья подошв обуви линолеумом пол, с блеклыми геометрическими фигурами, буркнул с тяжелым вздохом Петров. – Небось, каждый день новые…
– Не без того, – приостыв, убрал руку с головы подозреваемого Дремов. – А тебе, крестник, советую «дурку» не включать и все, как у попа на исповеди, выложить. Если не виновен в убийстве – разберемся… Если же виновен, то не обессудь… получишь по полной программе.
Петров не ответил, только нервно дернул плечами да, насупившись более прежнего, вновь опустил долу забубенную свою головушку.
– Кстати, – прищурился, словно прицеливаясь из табельного оружия в только ему одному видимую цель, подполковник, – знаешь, что задержан на сорок восемь часов?
– Знаю. Следак объявил…
– Раз знаешь, то готовься к допросу и отбытию в ИВС.
– Родных не забудьте предупредить, – прокашлявшись, попросил затравленно-заискивающе задержанный. – А то истикаются, как цыплята без курицы…
– Предупредим, – ответил за Дремова Шатунов.
Сам же Дремов, сделав оперу знак рукой, мол, занимайся дальше сам, мне тут возиться недосуг, уверенной походкой руководителя направился к выходу из кабинета. И если его походка дышала твердой уверенностью, то таковой твердости и уверенности в виновности Петрова у подполковника полиции не было.
– Не боись, не забудем предупредить, – повторил опер для прочей убедительности. – Да и адвокат у тебя будет – он уж точно не забудет… Но ты, друг ситцевый, давай, вспоминай да рассказывай… Я слушаю…
5
В общежитие, где, по прикидкам участковых, могла проживать убитая женщина, некто Тома-разведенка, Алексей Иванович, как и планировал, направился со старшим участковым, майором полиции Припечкиным.
– Ты первым опознал – тебе и карты в руки.
В помощь себе – быть на подхвате – взяли оперуполномоченного Вялых и участкового Пивнева. Больше сотрудников для этого рутинного мероприятия – юридического установления личности, опроса ее соседей в целях сбора информации и с той же целью проведение первоначального досмотра квартиры – не требовалось. Каких-либо нежданчиков, как любит повторять на своих шоу-выступлениях Михаил Задорнов, и иных неожиданных ситуационных моментов, например, встречи с вооруженным убийцей, не предвиделось. Разведенка все-таки… Да и табельное оружие имелось не только у Дремова в наплечной кобуре скрытого ношения, но и, по его распоряжению, у всех членов группы. Остальные сотрудники отдела, проинструктированные на скорую руку Дремовым и начальником отдела Карих, отправились пешочком проводить поквартирный обход ближайших к месту преступления домов. И если Дремов взял на себя роль руководителя розыскной группы, то Карих решил оставаться в отделе, чтобы иметь возможность держать в руках все нити управления и координации служб.
Когда оперуполномоченный Вялых услышал, что едет вместе с заместителем начальника отдела в общежитие и, следовательно, о скорой смене с дежурства стоит забыть, возроптал:
– А отдыхать когда будем?
– Рапорт с просьбой об увольнении на стол – и можешь отдыхать сколько угодно! – ожег его словом и холодно-колючим взглядом Дремов.
И шустрый оперок, возмечтавший об отдыхе, тут же прикусил излишне болтливый язычок.
Пословица говорит, что язык до Киева доведет. По-видимому, это так, спорить не стоит. Однако в наши дни он может довести не только до Киева или Иерусалима, но и до увольнения. И это куда вернее… Прогресс в чистом виде.
По адресу направились тогда, когда город практически проснулся. По проспекту Кулакова явственно погромыхивали на стыках рельс колеса трамваев. Подсвечивая себе путь включенными фарами ближнего света, по серому полотну дорог с легким шуршанием колес, мчались автомобили. Иногда кто-то из водителей резким звуковым сигналом просил коллег либо посторониться и уступить ему соответствующую полосу движения, либо прибавить газку.
– Все спешат, спешат… – буркнул водитель Жуков, которому выпала доля везти группу Дремова до общежития на улице Гагарина. – А куда спешат, сами не знают. Мы, вот, по убойному делу едем и то никого не подгоняем…
– Это ты зря, рога тебе на копыта, – тут же накинулся на него коршуном Дремов. – Включай проблесковый маячок – и газуй веселее. Нечего плестись, словно жук навозный…
Многое получалось у заместителя начальника отдела полиции и в жизни, и в оперативной работе. И как бы ни было порой трудно, про шутки и остроты не забывал. Даже на оперативных совещаниях в отделе, а то и в УМВД по городу, сыпались, поблескивая искристыми гранями, острыми шипами, как из рога изобилия. А уж переиначить, вывернуть до язвительного шутовства чью-нибудь фамилию – так это вообще блестяще. Вот и с Жуковым: вроде вскользь сказано, обыденно, мимоходом, да эффектно.
– Тогда, может, и сирену врубить… – обиделся Жуков на «жука навозного». – Со скоростью звука помчимся.
– А вот это ни к чему, – одернул его Алексей Иванович. – Все-таки не на пожар летим. Нечего людей воем пугать. Телевидением и без нас до полусмерти запуганы. Ежечасно по всем каналам война на Донбассе… Кучи трупов и бесконечные разрушения… Бесовские пляски и речовки майданутых нациков… Сумасшедшие политологи со своими предсказаниями о неминучей войне у нас, в России… Не хватало, чтобы и мы воем сирен пугали. Просто двигай веселей – и достаточно.
Водитель, получив длинную начальственную отповедь, молча крутил баранку. Молчали и остальные сотрудники, занятые собственными мыслями.
От отдела полиции до общежития, даже с учетом кружения по дорогам, езды – с гулькин нос. Минут пять-шесть от силы. Потому, не успел Дремов закончить сентенции, как подкатили к общаге.
Еще с восьмидесятых годов прошлого столетия, когда в связи с мощью и могуществом СССР существовала так называемая «солидарность» социалистических стран, общежитие прозывалось вьетнамским. Ибо тут компактно проживали граждане Вьетнама – парни и девушки, трудившиеся как на Курском трикотажном комбинате, так и на других предприятиях. Точнее, стажировавшиеся и набиравшиеся там производственного опыта, чтобы по возвращении на родную землю поднимать собственное текстильное производство и иную промышленность. Но не стало Советского Союза, обанкротился, попав в частные руки (руки директора) комбинат, выехали во Вьетнам обитатели общежития, а на их место въехали куряне, радуясь собственному углу и крыше над ним. А общежитие так и осталось прозываться «вьетнамским». Ничего не поделаешь – крепки в народной памяти названия, данные некогда самим народом, а не по указке свыше.
Здание вьетнамского общежития, сложенное из силикатного кирпича, ничем не отличалось от подобных ему и расположенных рядом. Один подъезд в центре с маршевыми лестницами до последнего, девятого, этажа, и длинные гулкие коридоры с десятком комнат, разбегающиеся от центра к торцам. Причем, часто заваленные всяким ненужным хламом, давно не нужным, но не выбрасываемым на свалку из-за людской жадности. Правда, когда в нем жили вьетнамцы, то во всех комнатах и коридорах стоял такой густой и устойчивый запах от жареной селедки, да-да, селедки, а не рыбы, что русских парней, заскакивавших на полчасика к знакомым вьетнамкам с целью удовлетворения их сексуальных потребностей, порой подташнивало. И они, исполнив требуемое, спешили поскорее покинуть сей цветник. Но с отбытием вьетнамцев на родину, комнаты и коридорные пространства отремонтировались, запахи выветрились. И уже ничто не напоминали о странном пристрастии низкорослых щупленьких азиатских друзей к жареной селедке.
– Пошли что ли?.. – произнес Дремов, открывая дверцу и соскальзывая с кожаного сиденья. – Веди, Сусанин, – добавил, обращаясь к Припечкину. – Или все-таки Дон Жуан курского разлива?..
– Ну, вы и скажите, товарищ подполковник… – сделал смущенное лицо старший участковый, выбираясь из салона. – Опять подколками в краску вгоняете. А я чист, как агнец…
Однако, выбравшись из автомобиля, встал во главе полицейской процессии и уверенно повел ее в подъезд. Недаром говорится, что участковый – главный хозяин на своем участке. А уж старший участковый да к тому же целый майор – тем более…
Чем хороша демократическая Россия, так это тем, что празднично-выходных дней у нее раза в три больше, чем в советской социалистической. К тому же – длятся они не день-другой, а чуть ли не неделю. Иногда и больше. Вот и День единения с четвертого числа плавно перетек на пятое и, несмотря на раннее утро, уже заглядывал также на шестое. Потому все обитатели – мужчины, женщины и дети – находились дома. Некоторые – выспавшиеся и со светлыми головами, но большинство мужчин – хмуро-недовольные и невыспавшиеся после затянувшейся далеко за полночь выпивки, с гудящими головами и требующими опохмелки мозгами.
Раньше, в годы советской власти, на выходные дни по случаю праздников, многие старались выехать в села и деревни к родителям и прочим родственникам. Кто-то – помочь, а кто-то – затариться дешевыми продуктами питания: картошкой, капусткой, мясцом, яичками и иным прочим. Но селения ныне почти поголовно вымерли, и выезжать горожанам стало не к кому. Вот и находились в каменных клетушках в каком-то выморочном после вчерашнего принятия «на грудь» состоянии. Однако, когда услышали от сотрудников полиции про убийство и необходимость опознания жертвы, многие обитатели общаги поспешили в коридор. Впрочем, мужчины, выяснив, в чем дело, тут же стыдливо ретировались в свои комнаты-крепости, оставив женщин «сотрудничать» с нелюбимыми ими представителями органов внутренних дел. Не то, чтобы трусили – связываться не хотели. К тому же головы так трещали, что не до разговоров и опознаний…
Женщины же, как всегда жадные и ненасытные до любых новостей и скандалов, остались почти поголовно. Многие почти по-семейному, в ночных халатиках навскидку. По укоренившейся привычке. А чего стесняться, коли вокруг все свои?.. Правда, проснувшуюся и выскочившую в коридор пацанву безжалостно турнули:
– Нечего мешаться под ногами у взрослых.
Возник стихийный митинг, первую скрипку в котором, как всегда вели женщины – наиболее интересующаяся происходящим и эмоциональная часть человечества.
– Действуй! – распорядился Дремов, отдавая инициативу разговора с шумливыми обитателями коридорного крыла Припечкину. – Как-никак, а ты тут старший участковый.
Конечно, мог и сам с фоткой обойти галдевших, как грачи по весне во время дележа прошлогодних гнезд, женщин. Но предпочел пока оставаться сторонним наблюдателем и проследить как за действиями подчиненного, так и за реакцией опознавателей.
Припечкин без возражений с фоткой убиенной обошел неровный, пульсирующий, как обнаженный нерв, строй.
– Тома?
– Тома. Точно, Тома, – вразнобой, но единодушно сходясь во мнении, подтвердили собравшиеся, внимательно, со знанием дела и всей гражданской ответственностью рассмотрев изображение лица убитой. – Она. Вне всяких сомнений, она. Со вчерашнего дня не видели. Как куда-то ближе к вечеру ушла, так не возвращалась, – указали жестами рук на комнату соседки.
– Уверены? – решил вмешаться Алексей Иванович. – Видите ли, смерть до нельзя изменяет лицо… Не дать бы маху…
– Конечно, уверены. Она и есть. А то мы ее не знаем, что ли!.. – переключили внимание опознающие со старшего участкового, которого многие действительно знали и уважали, на начальство.
Алексей Иванович был в гражданской одежде. Но обитатели общаги, цепко оценив обстановку и прибывших сотрудников полиции, в один момент определились, кто тут «главный». По солидности поведения что ли… Вот и повернулись к нему дружно, словно по команде.
– Даже не сумлевайтесь, товарищи… – замялись малость некоторые, не зная как назвать блюстителей порядка, – полицейские, она самая. Даже не сумлевайтесь…
Прошло уже несколько лет, как вместо милиции действовала полиция, но люди все не могли привыкнуть к чужеродному слову. Каждый раз оно, словно кость в горле, застревало и коверкалось. Особенно в сочетании со словом «товарищ». Ну, не звучит оно, спотыкается. Не хочет язык выталкивать из уст «товарищи полицейские» или «товарищ полицейский». Срам для слуха чувствует. Мягче было бы произношение «господа полицейские», только какие из ментов, черт побери, господа. Курам на смех…
– Без всякого сомнения – она, Тамара Юрьевна Сизова. Как ушла вчера, так и не появлялась…
– Запиши данные, – шепнул Дремов оперу, скользя прищуренным взглядом агатово поблескивающих глаз по филенчатой двери комнаты Сизовой.
По-видимому, прикидывал в уме, насколько крепка эта преграда для проникновения внутрь. С одного удара вылетит, распахнувшись настежь, или с двух-трех…
Вялых молча, без понуканий, достал из нагрудного кармана небольшую записную книжицу, без которой опер не опер, авторучку и, используя спину участкового Пивнева в качестве стола, быстро внес нужную запись на чистой странице. Мало того, закончив писанину, устремился взглядом на ближайших женщин:
– Сколько ей лет?
– Кажется, лет тридцать пять, – обмолвилась одна из женщин, смешно наморщив маленький курносый, смахивающий на кукольный, носик. – Может, чуть более…
– Верно, тридцать пять, – поддержали ее соседки. Недавно день рождения отмечала…
– С кем? – живо ухватился старший участковый за последние слова, как утопающий за соломинку.
– Да с нами и отмечала, – охладили его азарт женщины. – Тихо, по-семейному…
– И что, ни одного мужчины у нее не бывало? – подмигнул смазливой бабенке Дремов, показавшейся ему активнее и напористее других в обсуждении. – Что-то не верится… Ведь баба-то в соку… была. Не пропадать же добру…
– Да приводила иногда… – смущено опустила глазки смазливая. – Дело-то житейское…
Возможно, не хотела перемывать косточки покойной. Хоть и охамел народ от бездуховности, бесконечными потоками изливающейся с экранов телевизоров и из паучьих сетей Интернета, но всегда находятся те, кому не всем нравится «полоскать чужое белье». Особенно при таких печальных обстоятельствах.
– Душа-то живая… – поддержали смазливую соседки. – Кошка – и та ласки хочет, а тут женщина незамужняя, бездетная… Понятное дело…
– А кого, не знаете? Имя там… фамилию… адрес… – напирал тяжелым танком времен Второй мировой войны Алексей Иванович, стараясь как можно больше выудить информации.
– Чего не знаю, того не знаю, – вновь твердо посмотрела в глаза полицейскому начальнику. – Хоть верьте, хоть не верьте, не знакомила. Дело-то интимное…
– А с кем дружила? Может, подруга побольше знает?..
– Да со мной и дружила. Впрочем, и с другими соседками не ссорилась… Порасспрашивайте.
Порасспрашивал сам, порасспрашивали участковые и опер, однако сведений о «бой френдах» Тамары не получили. Не желала гражданка Сидорова делиться сердечными привязанностями с соседками. Возможно, считала, что часы интима – всего лишь ворованная любовь. А ворованным у порядочных людей хвалиться не принято…
6
Проникнувшись уверенностью жильцов, что они на верном пути поисков, Дремов распорядился выбить дверь и проникнуть в комнату для обнаружения возможных доказательств.
– Предполагаю, что что-либо важное для нас в плане раскрытия преступления обнаружим, – пояснил присутствующим. – Фотки, адреса, телефонные номера.
Припечкин принял распоряжение начальника на свой счет. И, как самый массивный да кряжистый после Дремова, раздвигая собравшихся женщин в сторонку, отступил пару шагов назад, чтобы в следующую секунду садануть в дверь всей массой тела. Можно было, конечно, и ногой шарахнуть в районе замка, но массой, выставив вперед плечо, все-таки надежнее. Однако вмешались соседи.
– Зачем выбивать, если культурно открыть можно, – загалдели дружно. – На такой случай спец имеется, Кузьмич. В противоположном крыле проживает. Сейчас пригласим. Вместе с инструментом.
– Приглашайте, – проявил подполковник таки и благородство и сделал Припечкину знак попридержать служебное рвение до следующего раза.
Женщины, тихо пошуршав языками, как ветер опавшими осенними листьями, определились с выбором парламентера и тут же направили его за слесарем Кузьмичом. Не прошло и пяти минут, как признанный спец, лысоватый мужчина лет шестидесяти пяти с хвостиком, невысокого росточка и средней упитанности, в спортивном костюме темно-синего цвета «Адидас» и с расшарканными тапочками на ногах, прибыл с инструментами.
– Эту што ли ча? – окинув взглядом дверь комнаты Сидоровой, пробурчал недовольно.
– Эту, – едва ли не хором подтвердили полицейские и жильцы.
– Знакомая дверь и знакомый замок, – изрек короткие комментарии. – Недавно лично ставил.
– Тогда для вас открыть ее сущий пустяк, – подсуетился оперуполномоченный Вялых, которому не терпелось поскорее закончить тут дела и смениться.
– Может быть, и сущий… – не спешил приступать к работе Кузьмич, – только кто заплатит?
– Какая плата? – взвился, словно ужаленный Припечкин. – Очумел что ли, старый? У нас тяжкое преступление, а ты о плате. Вскрывай быстрее!
– И не подумаю, – дернув бороденкой, остался несокрушим, как скала, Кузьмич. – Это у вас преступление, а у меня работа. В нынешнее же время всякая работа должна оплачиваться. Или платите – и я открою, или сами вскрывайте.
– Кузьмич, совесть поимей, – загудели женщины, опешившие поначалу от такой наглости спеца. – Томку убили ведь… Горе… Полиция… А ты – о плате.
– Как знаете… – поплотнее прижал к себе инструмент властелин замков и прочих запорных устройств. – Но без оплаты с места не стронусь.
– Небось, трубы горят? – жиганул неприязненным взглядом строптивца Дремов. – Если горят, так и скажи. Мы не звери, поймем…
– Есть немного, – не стал врать и изворачиваться Кузьмич.
– Пара бутылок пива хватит? – полез Алексей Иванович в нагрудный карман, где в служебном удостоверении лежало несколько сотенных купюр.
– Вполне, – потеряв агрессивность, потеплел голосом и даже выдавил из себя виноватую улыбку мастер.
– Держи, – вынув из удостоверения купюру, подполковник протянул ее Кузьмичу.
И тот цепко, как ворон цыпленка, схватил ее узловатыми натруженными пальцами.
– Спасибо.
– Открывай! – пропустил мимо ушей кузьмичевское «спасибо» Дремов. – Не тяни вола за хвост. Время дорого.
Кузьмич действительно был мастером своего дела. Всего минута потребовалась ему, чтобы открыть дверь, не повредив ни коробки, ни полотна, ни механизма замка.
– Принимайте работу, – довольный собой произнес с нескрываемой гордостью. – И разрешите откланяться…
– Да иди уж… – махнул на него рукой Припечкин. – И помни: пьяным мне на поселке лучше не попадайся. Все твои художества сегодняшние припомню. Суток на пять загремишь, как миленький…
Кузьмич хотел что-то возразить, уличить старшего участкового в угрозе, апеллировать к соседкам, только подполковник опередил:
– Отставить! – гаркнул властно.
Некоторые женщины, не ожидавшие львиного рыка, вздрогнули. Кузьмич, втянув лову в плечи, поспешил оказаться за дверью, на лестничной площадке.
– Вы и вы, – указал Дремов на двух ближайших к нему дам, среди которых оказалась и смазливая, – будете понятыми при осмотре комнаты. Остальных прошу не мешаться.
Сказано это было все тем же властным тоном, не допускающим даже малейшего пререкательства, что и понятые, и прочие соседки послушались без галдежа и возражений. Что-что, а приказывать подполковник умел. И умел, и любил.
Комната, в которой проживала Сидорова, была небольшой. Противоположную от входа стену занимало окно. У левой, с повещенным на нее ковром, стены стояла кровать-односпалка. У правой – трехстворчатый, с антресолями, шифоньер, небольшой столик и пара венских стульев. Всюду царил порядок: кровать со взбитыми подушками в цветных наволочках поверх цветастого шелкового покрывала прибрана, стол накрыт чистой однотонной розоватой скатертью, дверцы шифоньера захлопнуты. Это тут же отметили не только сотрудники полиции во главе с Дремовым, но и приглашенные понятые.
– Прибралась, горемычная, прежде чем в последний путь отправиться, – смахнула ладошкой смазливая невольно выкатившую на щеку слезу.
– Видать, ни сном, ни духом… – тихим, осипшим голосом поддержала ее соседка.
– Так, – остановил Дремов дальнейшие соболезнования женщин, – нас интересуют документы, фотографии письма, открытки. Скорее всего, все это может быть в шифоньере. Поэтому старший участковый майор Припечкин в присутствии всех нас аккуратно посмотрит, а мы в протоколе зафиксируем факт обнаружения и изъятия. Деньги и ювелирные украшения нас не интересуют. Понятно?
– Понятно, – кивнули дамы согласно головами.
– Действуй! – распорядился Алексей Иванович. – И порасторопнее…
Только Припечкин направился к шифоньеру. Как в коридоре послышался какой-то шум, заставивший его остановиться, а остальных насторожиться.
– Посмотри, что там еще? – повернулся подполковник к оперу.
Но не успел Вялых и носа за дверь высунуть, как на пороге, сбивая опера и вталкивая его ошеломленного и ничего не понимающего назад в комнату, показалась разгневанная женщина с багровым от возмущения лицом.
– Что за самоуправство? – подобно недавнему рыку Дремова рявкнула она. – Кто позволил?
– Тамара! Сидорова, – сомлели понятые. – Живая.
А соседка смазливой к тому же и мелко перекрестилась, словно увидела привидение.
– Так… это… мы… думали… – не находил слов, покрасневший, как речной рак в крутом кипятке старший участковый. И словно щитом, заслонялся от современной фурии фотографией убитой на улице Серегина Женщины. – Фотка вот… убитая…
– Сами вы прибитые да убитые, – вырывая фотку из руки блюстителя порядка и мельком взглянув на нее, рвала и метала так некстати «воскресшая» Тамара Юрьевна. – Да я вас, олухи царя гороха, менты продажные, оборотни в погонах, по судам затаскаю за незаконное проникновение в частное жилище. Да вы у меня еще попрыгаете пуще майданутых украинцев! И где только глаза ваши были, чтобы, надо же додуматься, опознать на этой паршивой фотке меня. Совсем не похожа. Каждый из вас больше похож, чем я. Да я вас…
Картина вышла весьма неприглядной, похлестче, чем последний акт в комедии Гоголя «Ревизор», когда из уездного городка отбыл Хлестаков и прибыл настоящий ревизор. Опешившие от случившегося сотрудники полиции застыли на месте. Зато струхнувшие поначалу от неожиданного созерцания вдруг ожившей и появившейся в коридоре Томы жилички, воспряли духом. И теперь с нескрываемым интересом, а то и злорадством, теснились в проеме распахнутой настежь двери. Интересно ведь, чем закончится поднятая полицией кутерьма…
– Спокойно, мадам! – первым пришел в нормальное состояние Дремов. – Радуйтесь, что живы и здоровы. И поверьте, мы также этому бесконечно рады. А за вторжение в комнату, в которой мы, кстати, еще не тронули ни одной вещи, приношу вам официальное извинение.
– Нужно мне ваше извинение, как корове рога на… хвосте, – попритихла Сидорова, израсходовав прежний пыл и заряд негодования. – Опозорили, надсмеялись – и «извините». В суде извиняться будете.
– Хорошо, хорошо, – поспешил развить наметившийся перелом в настроении Тамары Юрьевны Алексей Иванович. – В суде, значит, в суде… А теперь, очень вас прошу, еще раз взгляните на фотографию безвинно убиенной и ответьте, не знаете ли кто это такая. Не родственница ли?.. Бранитесь, не бранитесь, а некоторые сходные в вашими черты все соседки, как одна, заметили.
– Соседки из завести еще не то заметят, – зыркнула злыми глазищами в сторону понятых, заставив тех спрятать свои взгляды в запахнутых полах халатиков.
– Но все-таки посмотрите, – продолжал настаивать подполковник.
– Да я уже смотрела… – начала было отказываться от повторного созерцания фотки Сидорова, но вдруг резко передумав и даже как-то изменившись в лице, стала внимательно вглядываться с искаженные смертью черты лица на фотографии. – А знаете, – тихим голосом, совсем не похожим на прежний рык, вымолвила, обращаясь к Дремову, – это, кажется, моя знакомая Полина Федорова… Точно, она, – совсем обмякла «воскресшая» дама и заскользила затуманившимся взором по комнате в поисках стула, чтобы присесть. – Мы с ней действительно очень похожи. Не родственники, но похожи… Каприз природы…
Подполковник, как истый кавалер, тут же аккуратно приобнял ее за податливую талию и помог добраться до ближайшего стула.
– Присядьте. Успокойтесь и более подробнее расскажите о Федоровой… Кто такая? Где живет? С Кем общается? – сыпанул вопросами, как горохом в глубокую миску.
Видя, что конфликт иссяк и ситуация вновь взята под контроль, участковые вышли из ступора, а опер Вялых даже ухмыльнулся украдкой. Вспомнил, как грозная хозяйка вскрытой квартиры упомянула про рога на хвосте коровы, что весьма близко любимой присказки самого Дремова о рогах на копытах.
Между тем Алексей Иванович, крепко ухватившись за «ниточку», уже разматывал «клубок» отношений, имевших место между убитой и Сидоровой. Выяснилось, что познакомились они случайно, в парикмахерской, где один из дамских мастеров вдруг обнаружил удивительное сходство между ними и даже принял за сестер. Обе посмеялись такому обороту, потом, как водится у женщин, разговорились. Поведав о себе и своих корнях, определились, что никакого родства между ними нет, и даже их папашки, хоть и могли теоретически вильнуть налево, но с мамашками перекрестного греха не совершали, ибо друг о друге даже знать не могли. Словом, их сходство – непостижимый каприз природы.
– С тех пор мы стали поддерживать отношения, – тихо печалилась подполковнику Тамара Юрьевна, увидев в нем не только сотрудника полиции, но и внимательного слушателя. – Иногда ходили друг к другу в гости. Ведь у обеих семейная жизнь как-то не сложилась. И в этом была очередная схожесть наших судеб. Она, как и одиночество, знаете ли, сближала, – взглянула жалобно на собеседника, словно ища у него сочувствия и поддержки, и тот согласливо кивнул лобастой головой, мол, верю и знаю. – Но чаще созванивались по мобильнику и встречались в какой-нибудь кафешке в центре города.
– А когда в последний раз виделись или созванивались? – не забывал о профессиональной деятельности Дремов.
– Да с неделю назад. Позвонила, сказала, что у нее все в порядке.
Услышав про звонок и мобильник, Дремов тут же попросил собеседницу назвать номер телефона, который тут же записал оперуполномоченный Вялых. А еще попросил позвонить на мобильник Федоровой. На всякий случай.
– Лишний раз убедиться не мешает, чтобы опять не опростоволоситься, – пояснил для пущего восприятия, – да и о местонахождении ее телефона не плохо бы узнать… В одежде убитой телефона не обнаружили…
Сидорова противиться не стала и, достав из своей дамской сумочки «айфон» предпоследней модели, привычно нажала нужные кнопки. Но металлический голос автоответчика тут же сообщал, что данный абонент или отключен, или в зоне недосягаемости.
«И отключен, и в зоне недосягаемости», – имея в виду труп владелицы телефонного аппарата, мысленно хмыкнул подполковник, а вслух произнес:
– Значит, ни о каких угрозах и опасностях не говорила?
– Не говорила, – пряча телефон в сумочку, отозвалась Сидорова.
– И со своими кавалерами не знакомила? – теребил смущенный дух женщины подполковник.
– А зачем? – пожала дама плечами. – Если кто и находился, – думаю, – то для разового пользования, как презерватив. Так следует ли знакомить?..
– Значит, не знаете их?
– Не знаю.
– Что ж… и на этом спасибо, – решил закругляться Дремов, выжав из собеседницы основную информацию. – Правда, вам еще предстоит проехать с нашим сотрудником в морг, – взглянул он на старшего участкового, давая тому понять, что этим сотрудником предстоит быть тому, – и официально опознать труп. А также еще раз примите наши извинения за вторжение в вашу квартиру.
– Да чего уж там, – устало махнула рукой хозяйка квартиры. – Хорошо, что дверь не сломали, как показывают подобный случай в кино про ментов с улицы разбитых фонарей и дверей квартир, – пошутила грустно. – Считайте, что извинения приняты и претензий к органам полиции я не имею. А если нужно проехать для опознания, то проеду. Что делать, когда горе такое… Только приведу себя в порядок да переоденусь. А то из гостей да на бал – смутилась совсем по-девичьи, видно вспомнив про «гостей», а точнее, гостя, у которого провела вечер и ночь. – Вы уж подождите малость…
Господи, как отходчивы русские люди. Только гневалась – и вот уже и простила, и помочь согласна… А уж как отзывчивы к чужому горю – поискать! Ни любвеобильным француженкам, ни чопорным немкам, ни голосистым хохлушкам-украинкам, ни, тем более, чванливым англичанкам в этом до них не дойти…
Когда сотрудники полиции покидали общежитие, то Дремов успел насмешливо заметить старшему участковому, что того напрасно называют Дон Жуаном:
– Мы на твой опыт понадеялись, да едва не осрамились на весь Курск, едва не стали посмешищем. Не петух-топтун ты, а цыпленок-табака…
– А я и не приписывал себе в половые гиганты и знатока бабьего населения, – отбоярился Припечкин. – Это вы мне сами приписали. К тому же, хоть и случайно, но на нужный след вроде бы напали.
– Вот именно: случайно, – уколол его Дремов. – А должны, майор, действовать без ссылок на случайность.
– Да кто спорит… Впрочем, не вы ли, товарищ подполковник, не раз говорили, что в нашем деле никаких положительных случайностей просто так не происходит. Все они вполне закономерны и совсем не случайны…
– Да ты, смотрю, философ, – хмыкнул Алексей Иванович, ибо крыть мудреность старшего участкового было нечем да и к тому же уже не хотелось.
На этот раз осечки и конфуза не случилось. Благодаря помощи Сидоровой Тамары Юрьевны личность убитой женщины была установлена. Ею оказалась медсестра военного госпиталя Полина Захаровна Федорова, 1977 года рождения, уроженка села Банищи Льговского района, проживающая на улице Серегина, в доме, расположенном рядом с тем, где был обнаружен ее труп.
Дремов и другие сотрудники отдела полиции номер семь УМВД РФ по городу Курску, занимавшиеся изучением личности покойной и ее окружения, выяснили, что Полина Захаровна трижды была замужем, но всякий раз браки распадались из-за того, что не могла забеременеть и родить детей. Досужие соседки не преминули по этому поводу пояснить, что, обучаясь в Льговском медучилище, Полина влюбилась в сокурсника и «подзалетела». Дело-то молодое… Боясь гнева родителей, сделал аборт. Возможно, криминальный, так как после этого детишек бог ей не дал. Гулящей бабой не была, но и в монашки себя не записывала. Время от времени встречалась с мужчинами. Однако соседей со своими кавалерами никогда не знакомила, и кто они такие, те не знали. Надежды на то, что соседи помогут составить фоторобот кавалеров, были минимальные. Видели-то мельком.
Еще соседки поведали о том, что в сентябре текущего года Полина Захаровна в свой очередной отпуск ездила на Донбасс, где помогала ополченцам в качестве сестры милосердия.
– Возможно, не только с медицинской сумкой, со шприцем, йодом, ватой и бинтами, – юлили они взглядами, не зная, понравится эта информация или нет сотрудникам правоохранительных органов, – но и с автоматом. Отчаянной была…
Эта информация заставила Дремова вновь вспомнить о возможном бандеровском следе в деле убийства, на который так неожиданно во время осмотра места происшествия обратил внимание судебно-медицинский эксперт Гольдман. Вспомнить вспомнил, но делиться мыслями с опрашиваемыми, понятное дело, не стал. Да и сами эти мысли отложил на потом. Зато, продолжая собирать, как курочка по зернышку, информацию, задал очередной вопрос, весьма далекий от его мыслей:
– А с кем особенно дружила?
– Да с какой-то женщиной-врачом из областной больницы. Кажется, Светланой Игоревной… Возможно, вдвоем с ней и ездили в Донбасс-то…По слухам, тоже одинокая да неприкаянная…
Так стали обозначаться на оперативно-розыскном горизонте новые фигуранты. Конечно, их еще предстояло установить, но это лишь вопрос времени, терпения и профессионального мастерства сыщиков. Конечно, с временем был жуткий лимит, зато с терпением и профессионализмом проблем не существовало.
В раскрытии убийства установление личности погибшей – дело наипервейшее и наиважнейшее. Личность тут подобна камню, брошенному в воду, от которого побежали круги на водной глади. Только водной гладью и кругами на ней в данном случае является ближнее и дальнее окружение – родственники, соседи, коллеги по работе, случайные знакомые и прочее, и прочее. Отталкиваясь от личности жертвы и двигаясь по проявляющимся с каждым шагом расследования кругам человеческих отношений, сыщики из крупиц информации, словно из отдельных фрагментов мозаики или пазлов собирают картину преступления. И выстраивают путь к преступнику.
Если с установлением личности убитой к обеду дело сдвинулось с мертвой точки, и об этом было доложено руководству городского и областного УМВД, то с установление убийцы по-прежнему было мутно и смутно. Правда, от наседавшего начальства отбивались тем, что подозреваемый в этом особо тяжком преступлении имеется, что он помещен в ИВС на сорок восемь часов и что с ним усиленно работают опера отдела и города.
Это не было лукавством. После установления личности убитой и сбора первой информации о ней и ее окружении, Дремов возвратился в отдел. И вопреки своим словам, сказанным в минуту раздражения, вместе с Карих Сергеем Васильевичем, к нескрываемой радости оперуполномоченного Вялых и прочих членов старых СОГ, произвел смену дежурных нарядов. Вялых тут же укатил домой на трамвайчике, Антилогов – на серебристом «Нисане», а Борисенков – на стареньком краснокожем «жигуленке» шестой модели. Словом, кто на что заработал, тот на том и поехал.
Следователь СКР Шепелев, как и обещал, дождавшись адвоката Лунина, приглашенного и доставленного на авто в отдел Шатуновым, допросил Петрова Ивана Михайловича в качестве подозреваемого. Под протокол подозреваемый, кроме драки с неизвестными, произошедшей воле ресторана «Встреча», ничего существенного не сказал, сославшись на то, что ничего больше не помнит. Он даже статьей 51 Конституции Российской Федерации, как в таких случаях по совету адвокатов поступают другие подозреваемые, не воспользовался. Просто заявил, что не помнит – и все. Выполнив взятые на себя обязательства, Шепелев со спокойной совестью отбыл сначала в свою контору, а оттуда, сдав возбужденное им уголовное дело руководству, на личной иномарке домой.
Его нисколько не волновало, что одновременно с допросом подозреваемого он «подкинув» отделу еще одно нераскрытое преступление – хулиганство, то есть грубое нарушение общественного порядка, в ходе которого были причинены телесные повреждения в виде побоев Петрову. А чего ему волноваться, когда этот состав преступления отнесен законодателем к компетенции органа дознания полиции. Вот пусть и упираются, и потеют. Если что и придется делать следователю СКР, так это вынести постановление о выделении уголовного дела о хулиганстве в отдельное производство. Да откатать на копировальном аппарате копии с нескольких страниц из дела по убийству. И все.
Данное обстоятельство, конечно, смутило начальника отдела полиции Карих, заставив вслух чертыхнуться, ибо он лучше других знал возможности отделовских дознавателей. Он, конечно, уже был знаком с устной версией подозреваемого о хулиганстве в отношении его возле «Встречи». Слышал об этом и от старшего оперуполномоченного Шатунова, принявшего объяснение, да и от самого Петрова, с которым лично беседовал. Но одно дело – устный треп, и совсем иное – когда слова записаны на протокол, то есть задокументированы. К тому же в присутствии адвоката. А что написано пером, того, как известно, не вырубить и топором…
Впрочем, оставалась надежда на видеозаписи с камер наблюдения ресторана, на которых могли быть запечатлены лица уличных хулиганов. А еще на то, что в ходе расследования основного преступления – убийства – появятся нити, которые выведут и на хулиганов.
Петров же после допроса в качестве подозреваемого был сначала отвезен под конвоем в здание судебно-медицинских экспертиз для фиксации телесных повреждений и взятия образца его крови для возможного проведения сравнительных исследований, а оттуда – в ИВС. Там его ждала специальная камера, «заряженная» техническими средствами прослушивания и парой агентов уголовного розыска. Последние не только не знали о существовании друг друга как секретных сотрудников, но и не подозревали, что одновременно с разработкой фигуранта Петрова, еще осуществляют перекрестную контрольную проверку самих. Что поделать, такова специфика работы уголовного розыска: доверяй, но проверяй!..
ТРЕВОЖНЫЕ ДНИ НОЯБРЯ
1
Ноябрьские дни, по-прежнему теплые и бесснежные, мало похожие на позднеосенние, стремительно летели один за другим. Тихо и незаметно прошло седьмое число.
В советское время оно всегда было горланисто-шумным и кумачово-красным. На горизонте замаячила другая дата: 10 ноября. Ранее – это праздничный день советской милиции, ныне – День сотрудников органов внутренних дел.
В полиции, как прежде в милиции, этот профессиональный праздник любили. К его проведению приурочивались повышения в спецзваниях и в должностях. Щедро раздавались поощрения в виде денежных премий, нагрудных значков и более существенных внутриведомственных и государственных наград. Массово проводилось снятие ранее наложенных взысканий в виде устных и письменных выговоров да неполно служебного соответствия. Все это, так сказать, совершалось в утренние часы, в самом начале праздничного дня, а вечером, когда город, устав от дневной суеты, спешил предаться отдыху, происходила кульминация. Все незадействованные в охране общественного порядка сотрудники с женами и мужьями (неженатые, соответственно с подругами и друзьями) спешили в ближайший ресторан. Для работников седьмого отдела – чаще всего «Встреча» или «Классик». И, не взирая на возраст и звания, «отрывались» по полной программе. А с поддержанием порядка в этот день справлялся усиленный дежурный наряд, как правило, из «молодняка» и самых ярых «залетчиков». У молодых – все было впереди, а «залетчикам» сам бог велел искупить свою вину честным трудом в профессиональный праздник. Впрочем, и для них особого напряга не существовало – склонный к криминалу контингент, имея горький опыт общения в такой день с сотрудниками милиции, традиционно воздерживался от активных действий. Ибо себе дороже…
Но нынешнее приближение этой славной даты тревожно-радостным для сотрудников полиции седьмого отдела не являлось. Омрачало остающееся нераскрытым убийство на улице Серегина гражданки Федоровой. Не прибавляли оптимизма в настроении и события, происходящие в Донбассе, да и на Украине в целом. И хотя только малые отголоски этого докатывались до россиян через средства массовой информации, но и они заставляли учащенно биться сердца и сжиматься кулаки. А у особо эмоциональных и чутких к чужому горю текли слезы. Ведь все происходило не где-нибудь, за тридевять земель, в тридесятом царстве, а рядом, у соседей, относящихся к ареалу русского мира и русской цивилизации. Именно их на этот раз выбрали деятели и апологеты англо-саксонской формы колониального развития человечества, где они, англосаксы, – главенствующие и избранные, а остальные – мусор и недаразумение – в качестве орудия противостояния России.
Телевизор хоть не включай – потоки человеческого горя близких по крови, культуре и многовековой общей истории людей тут же обрушиваются на тебя. Это с одной стороны. А с другой – неслыханное по своему цинизму фарисейство и наглая ложь руководителей США, стран Европы, особенно Великобритании, Польши, Литвы, Латвии и Эстонии. И, конечно же, беспардонное вранье киевской хунты во главе с ее президентом Петром Порошенко. Такого вранья, возможно, даже Геббельс себе не позволял… Врут – и не морщатся. А главное, и сами верят в собственное вранье, и их новые западные «друзья».
Если за украинских русских, злой темной силой втянутых в гражданскую войну и убивающих друг друга, приходится переживать, то тявканье прибалтийских мосек вызывает гнев, ярость и призрение. Давно ли вы, проамериканские нынешние шавки, вышли из единой семьи народов Российской империи и СССР? Давно ли преданно заглядывали в глаза Москве и России? И теперь, пользуясь покровительством нового хозяина, пытаетесь побольнее куснуть прежнего друга и собрата… Только не лишним было бы вспомнить, что России не раз уже приходилось не только шавок успокаивать, но и их хозяевам делать укорот. Русские долго запрягают, да скачут быстро. А главное, всегда прибывают к намеченной цели. Всегда и при любом раскладе! Пора знать и крепко помнить. Ведь стоит Москве лишь пошевелить пальцем, как вас всех ветром сдует. А ваш заокеанский хозяин на это лишь криво улыбнется – испытать участь Наполеона и Гитлера ему совсем не желается… Потому он лишь будет науськивать вас, оставаясь в стороне. Ведь шавок не жалко. Шавки они и есть шавки – расходный материал…
2
Как и все сотрудники отдела, подполковник Дремов, горячо переживал за русских на Донбассе, всей душой желал побед ополченцам над киевской бандеровщиной и майданщиной. Отчаянный от рождения, он не задумываясь, пошел бы добровольцем, чтобы вгонять в гроб неофашистов, как некогда делали это его деды и прадеды на фронтах Великой Отечественной с фашистами. Но не бросишь же работу. Да и работа – это тот же фронт. Правда, маленький, едва заметный. Но, тем не менее, довольно кровавый, жестокий и бескомпромиссный.
Перед ним не стоял, как перед многими, вдруг разверзшийся, словно зев преисподней, вопрос: «Как такое могло случиться на Украине, что к власти пришли откровенные бандеровцы и ненавистники России?» Для него ответ на этот вопрос лежал не под спудом словесных и политических нагромождений, а на поверхности реальностей современной жизни. Квинтэссенцией происходящего стали предательство национальных интересов страны Горбачевым во второй половине восьмидесятых годов двадцатого столетия, лебезящее до неприличия заискивание либералов перед Западом и, конечно, государственный переворот, совершенный в 1991 году Ельциным с подручными.
Стоило Горбачеву проявить политическую волю и жестко подавить ползучий национализм в странах Прибалтики, а не заниматься пустой, разлагающей общество болтовней, как он бы сошел на нет и затих. Но не сделал, струсил, повелся на посулы Запада. Мало того, вместе с недоумками из окружения, стал разрушать собственную армию, отдав на заклание либеральствующим пустобрехам на ТВ и прочих СМИ, начавшим уже кормиться с рук Госдепа США и ЦРУ, офицерский корпус и уничтожив огромный военный потенциал. Только в период с 1988 по 1990 год, ради эфемерного имиджа «миротворца», Горбачев со своими присными сократил количество танков с 41580 до 20725, артиллерийских систем – с 42400 до 13938, боевых машин пехоты (БМП) – с 45000 до 29890. Под «сокращение» попала и тактическая ракета среднего радиуса действия «Ока» СС-23, с дальностью полета до двух тысяч километров, в считанные минуты достигавшая большинство столиц европейских стран. Находись эти ракеты на вооружении современной России, возможно, многие европейские «шавки» не так бы громко тявкали… А вот «супердемократичные» и «гиперлиберальные» американцы, постоянно поучающие тогда Горбачева, а ныне – руководителей России, демократическим ценностям, ничего не уничтожали, а только складировали до поры до времени. И теперь всем этим воинственно потрясают.
Предательство национальных интересов страны, совершенное Горбачевым, незамедлительно вызвало всплытие на поверхность такого дерьма как Ельцин и ельцинисты. Именно Ельцин вкупе с Кравчуком и Шушкевичем, собравшись 7 декабря 1991 года в Беловежской пуще, «проконсультировавшись с президентом США Джорджем Бушем, и изрядно приняв на грудь, совершили государственный переворот, объявив о роспуске Советского Союза.
Среди этой черной, совсем не святой троицы, главным закоперщиком, кто бы что бы ни говорил и какие бы оправдательные контраргументы ни приводил, был Ельцин. Партократ, возмечтавший о славе Наполеона. Однако наполеоновской славы, даже сотой ее части не достиг, а вреда России причинил немало. Возможно, когда шел в партийной колее и исправно исполнял указания партии и правительства СССР, у него что-то и получалось. Но став царем Борисом Вторым, как государственный деятель оказался ничтожным.
Народы Белоруссии, России и Украины, только что проголосовавшие на референдуме за единство, молча подчинились преступным лидерам и вместе с ними разбежались по национальным углам. Поэтому, когда некоторые политологи начинают ахать да охать по поводу оглупевшего под бандеровской пропагандой украинского населения, не стоит ли вспомнить про нас всех, одураченных демократическими посылами Ельцина и прочих подобных ему лидеров… Не зря же пословица говорит: «Зови почаще человека свиньей – и он захрюкает».
В девяностые годы, к сожалению, очень многие «захрюкали»… В том числе и в ельцинской России. Ибо народ схож с ребенком – порой покладистым и умным, порой капризным, порой сумасбродным, но все равно доверчивым и легко внушаемым ребенком. Ему внушили, что западная демократия куда прогрессивнее советской, он и поверил. И поплелся в кильватере новых кормчих – Ельцина, Гайдара, Собчака, Чубайса, Станкевича, Немцова и прочих. Это в России. А на Украине свой национальный фарватер прокладывали Кравчук, Кучма, Ющенко и Янукович со своими присными, видевшими национальных героев в Мазепе, Бандере и прочей фашистской нечисти. И украинцы, как неразумные младенцы, потянулись за ними. А тут еще Евросоюз манны небесной пообещал в содружестве с собой – и как, скажите, от этого зомбированным многолетней пропагандой головам не закружиться?.. Вот и закружились. Причем у большинства.
И только появление в России на президентском посту Путина, увидевшем, что Ельциным и ельцинистами, ради лицемерной «любви» Запада и, конечно, денег на личных счетах, полностью преданы национальные интересы, подвинуло россиян вспомнить, что они – люди. И не просто люди, а граждане великой страны и наследники победителей. А на Украине ни то что Путиных, но и просто путных да путевых руководителей не нашлось. Вымерли, как мамонты. Но до этого…
А до этого Ельцин и его команда так называемых демократов и либералов-младореформаторов, а по существу дерьмократов, как метко прозвал их народ, планомерно, по написанному в Госдепе США сценарию, стали уничтожать собственную промышленность, науку, сельское хозяйство и военную мощь. И все – под благовидными лозунгами и предлогами, разговорами о глобальном мире, в котором каждый занимается своим делом и имеет свой сектор. При этом пустоголовые младореформаторы, выплеснувшиеся из растрескавшейся и прохудившейся партийной лохани, ничего не смыслившие в экономике, важно надували щеки, брызгали слюной, ведя речи о макроэкономике. Сотнями ездили в швейцарский Давос на экономические форумы, даже что-то там мямлили.
Но в результате к концу девяностых годов, после проведения Егором Гайдаром, Анатолием Чубайсом и прочими радетелями либерально-рыночной экономики беспримерной «шоковой терапии», Россия оказалась банкротом. Без средств к существованию, без собственной промышленности, без сельского хозяйства, без фармацевтики и даже без армии. То полмира кормили, обували, одевали, лечили и вооружали – и вдруг, бац! – нищие стали. Ни денег, ни производств. Руку за подаянием протянули – накормите сирых да нищих… Стыдобища!
Под предлогом приватизации, проводимой Чубайсом под диктовку американских специалистов из Госдепа и ЦРУ, России приобрела олигархов и вороватых бизнесменов, но лишилась таких отраслей как электроника, станкостроение, авиастроение, кораблестроение, машиностроение. И, подобно наркоману, подсела на газовую и нефтяную «иглу». Параллельно с этим было угроблено и сельское хозяйство, в том числе молочное и мясное животноводство.
Апологеты глобальной рыночной экономики, словно попки, повторяя за западными «наставниками», твердили как молитву: «Отечественное производство неэффективно и неконкурентоспособно. Поэтому лучше купить на Западе, чем производить самим». И стали покупать да впиндюривать народу все западное. Причем не самого лучшего качества. Зато в блестящих и шуршащих упаковках. В итоге, свое производство по всем отраслям народного хозяйства угробили, а западное развивали…
Город Курск в масштабах России, конечно, провинциальный. Но и он до глобальной приватизации имел несколько флагманов промышленности, в том числе химической – «Курскрезинотехника» и «Волокно»; электронной – «Маяк», «Прибор», «Счетмаш»; станкостроительной и машиностроительной – «Курский станкостроительный завод», «ГАПЗ-20», «КЗТЗ», «Аккумулятор»; легкой – «КТК». После приватизации от большинства этих предприятий, попавших в частные руки, на которых раньше работало до десяти и более тысяч человек, остались только жалкие крохи с тысячью рабочих. А такие как «КЗТЗ», «Станкостроительный», «ГАПЗ-20», «КТК» вообще перестали существовать. Полностью обанкротились в «умелых» руках. Ибо у новых собственников, научившихся только воровать да драбанить, ума не хватило модернизировать производство и найти рынки сбыта для выпускаемой продукции. Куда проще сдать все на металлом, а вырученные денежки положить на банковский счет.
До последнего времени можно слышать речи в самых высоких кабинетах страны о социальной направленности отечественного бизнеса. Только что-то в это мало верится. Тут даже национальной направленности что-то не видно, когда так называемыми бизнесменами в купе с банкирами вывезено за бугор, как сообщают СМИ, более триллиона долларов США. А о социальной и говорить не приходится…
И пока наши либералы убаюкивали себя и народ сказками да песнями о дружелюбии и миролюбии Запада, о развитии демократии и рынка, этот самый Запад семимильными шагами пер к нашим границам с новыми натовскими базами. С танками и артсистемами, способными наносить ядерные удары, с самолетами и ударными вертолетами, с крылатыми и прочими ракетами, нашпигованными ядерными зарядами. А з0атем и с европейским ПРО.
«Вы же обещали этого не делать? – время от времени заикались руководители России, начиная понимать, что их ни во что не ставят. – Давали нам в том слово джентльмена». – «А вы не волнуйтесь, вас это не касается, – ласково отвечали американцы – главные демократы и мироносцы конца двадцатого-начала двадцать первого века. – Развивайте в стране демократические начала. А то, на наш взгляд, она у вас весьма хромает. Да с правами сексуальных меньшинств нет прогресса, свобода слова что-то хромает… И вообще все как-то у вас не по-нашенски». И вновь еще дальше протягивали свои «дружеские» объятья, чтобы при случае удушить в них Россию насмерть. Поставленная на колени Ельциным и ельцинистами страна терпеливо сносила обиды. А куда рипаться, когда мощи Советского Союза не стало!.. Но вот пришел Путин, и Россия стала потихоньку наращивать мускулы, заявила о собственном месте в глобальном мире, отличном от того, что ей был уготован «добрым» дядюшкой Сэмом в Вашингтоне. И дядюшка нахмурился: «Как так? Мы единственно избранные провидением, мы – победители в «холодной войне» – и должны мириться с самостоятельной, с суверенной политикой Путина? Да никогда! И стали пакостничать, где только могли и как могли.
Государственный переворот на Украине и демократический переход Крыма под юрисдикцию России заставили наших западных «друзей и партнеров» окончательно сбросить маски лицемерия и показать свое истинное лицо – лицо ярых врагов и ненавистников России. США – самое агрессивное государство в мире, уничтожившее под предлогом демократизации Ирак, Ливию, ведущая войны в Афганистане и Сирии, агрессором назвала Россию. Мало того, что сами назвали, но и своих сателлитов, «выкручивая им руки», то же самое сделать заставили. Обвинения во всех смертных грехах и санкции посыпались как из рога изобилия.
Но даже это наглое вранье и прямая агрессия в отношении России не отрезвили их подпевал из стана либералов. Не повлияла на них и тупая упертость киевских властей, методически уничтожающих свое население на территории Донецкой и Луганской областей. Отрабатывая получаемые из Госдепа «грины», тоже попискивают, что виноваты во всем Россия и ее руководство в лице Путина. А Путин не только сносит все эти нападки выродков из «пятой колонны», откровенно кормящихся с рук Госдепа США, но и терпеливо разъясняет им и их «духовным поводырям», где правда, а где ложь, где свет, а где тьма. Другой, на его месте, уж давно бы шею свернул хотя бы самым оголтелым пятьюколонновцам, да и сказал, что так и было. Но нет, терпит, вразумляет… Надеется, что правда, пусть и не сразу, и не быстро, но восторжествует. Да, она восторжествует, но сколько перед этим случится горя, сколько человеческих жизней ляжет во искупление правды… И ответит кто-нибудь из киевской хунты, не говоря уже об их кураторах из Госдепа США, за боль и страдания людские? Вот вопрос вопросов.
Впрочем, Дремов, размышляя о событиях, связанных с Украиной, с бойней на Донбассе и с санкциями западных стран против России, и о делах насущных не забывал. А как забыть, когда ежедневно перед глазами во всей своей неприглядной красе. Сотрудники уголовного розыска и участковые пахали сутками, пытаясь раскрыть убийство Федоровой, но в деле установления убийцы не продвинулись и на йоту. Правда, сам заместитель начальника отдела уже не бегал сломя голову по улицам города, как делал это в ночь совершении преступления и на следующий день, а руководил процессом из своего кабинета. «Бегающих» и без него хватало.
3
Подозреваемого Петрова Ивана Михайловича после отработки его в ИВС и проведения судебно-медицинских экспертиз пришлось отпустить, взяв подписку о невыезде. Ни множественные допросы, ни агентурная разработка, ни техническая прослушка доказательств его причастности к убийству не добыли. Наоборот, изъятые и изученные операми и следователем Шепелевым (ему пришлось вести дело) видеосъемки с камер наблюдений, полностью подтвердили прежние показания потенциального подозреваемого. Мало того, старший оперуполномоченный Шатунов, побегав с фоткам лиц, нанесших Петрову побои, по завсегдатаям ресторана и его персоналу, установил и доставил в отдел обоих, неких Тукова и Мартыненко. Оба судимыми не были, но склонностью к почитанию закона и порядка не отличались. Занимаясь мелким бизнесом, имели кое-какие деньжонки, позволяющие время от времени шиковать в местных ресторанах в компаниях себе подобных и в окружении девиц легкого поведении. Доставленные не отпирались и показали, что действительно «маленько» проучили Петрова за его наглеж и нисколько в том не раскаиваются.
Как и предвиделось ранее, в отношении их было возбуждено уголовное дело по статье о хулиганстве. Даже судебная перспектива наблюдалась – данная статья под примирение во время проведения дознания не подпадала. И Петров, сменив статус, перешел из подозреваемого в убийстве в потерпевшие по хулиганству. Данному обстоятельству был так рад, что об официальных извинений со стоны полиции даже не заикался.
Конечно, седьмой отдел полиции мог выставить «палочку», показывающую его «наступательную» борьбу с уличной преступностью, но и только. Ведь нераскрытое убийство по-прежнему оставалось нераскрытым и, как огромный мельничный камень – жернов, тянуло отдел ко дну по показателям. За это, понятно, по головке не гладили, и начальника отдела подполковника Карих и его зама Дремова драли, как сидоровых коз, а те, в свою очередь, гоняли денно и нощно личный состав, словно котов помойных. Система…
Рабочий день в отделе начинался с того, что вновь и вновь весь личный состав полиции, задействованный в раскрытии убийства, собирался на оперативное совещание. Тон на совещаниях задавали не только Дремов и Карих, но и сотрудники городского УМВД РФ, откомандированные для «усиления» и «контроля». Одна за другой выдвигались и отрабатывались версии, допрашивались и передопрашивались следователем Шепелевым и оперативниками мать и сын Орловы и их соседи, сотрудники «Ивушки» и ближайших к ней ночных магазинов. Все впустую, если не считать того, что Орловы вспомнили, как матерясь и ругаясь, убийца произносил слова, особенно «что», с каким-то украинским акцентом: «Постоянно штокал».
Это косвенно указывало на украинский след. Впрочем, мало ли кто «штокает» до сих пор на Курщине. Как-никак юго-западная территория России, где всяких говоров столько намешано, что филологам и прочим языковедам работы на сто лет вперед хватит.
Никаких существенных сдвигов с «мертвой» точки не принесли и «напряги» агентурной сети уголовного розыска как отдела, так и города. В соответствующих кругах речи об убийстве женщины велись, не без того, но даже малейших намеков на личность убийцы не поднималось. Словно это был не мужчина из крови и плоти, а материализовавшийся из литературной фантазии Герберта Уэллса человек-невидимка. Это лишний раз заставляло возвращаться к версии об украинско-бандеровском следе. Особенно на этой версии настаивали кураторы от УФСБ по Курской области, узнавшие об участии убитой в медико-гуманитарной помощи жителям Донбасса. По своим каналам они «пробили» и получили подтверждение не только факту оказания Федоровой медицинской помощи раненым в боях ополченцам, но и непосредственному участию ее в сражениях с автоматом в руках. А еще – неким конфликтам с некоторыми полевыми командирами. Возможно, на сексуальной почве, когда кому-то хотелось, а ей не желалось.
– Копайте и тут, – повторяли «старшие» братья-кураторы из УФСБ в званиях майоров и подполковников с серьезными и глубокомысленным выражениями на интеллигентных лицах кабинетных чинуш. – Сами понимаете, украинские нацики на все способны. Да и некоторые полевые командиры ополченцев тоже не сахар. Так что, копайте…
– Мы и рады бы «копать», – отбивались, как могли, Карих и Дремов, – да вот руки у нас коротковаты. Не дотянуться до Украины и Донбасса. Да и силенки, извините, не те, – намекали на ограниченные возможности. – Тут бы на собственной «земле» с нечестью справиться.
– С земли и начните, – менторским тоном поучали кураторы. – Для начала установите подругу убитой, кажется, Светлану.
– Уже начали. Установим. Старший оперуполномоченный Шатунов этим займется, – скрывая нарастающее раздражение за приклеенной к смуглому лицу деловито-любезной улыбкой, парировал Дремов.
Алексей Иванович в подобных ситуациях ведомственных «наставников» и «спецов» с их нравоучениями еле переносил, а уж кураторов их УФСБ – тем более. За что и страдал.
– Агентуру на выявление проникших к нам под видом беженцев бандеровских диверсантов нацельте. Ориентировки наши ведь давно получили, – напоминали «старшие братья».
– Получили и нацелили.
Дремов не лукавил. Остатки агентурной сети сотрудников уголовного розыска отдела после последней глобальной ее чистки действительно были нацелены на выявление как доморощенных экстремистов всех мастей и оттенков, так и украинских шпионов и диверсантов. Даже некие результаты этой работы появились. Личный агент Дремова под псевдонимом «Мутный», ранее не раз судимый, а потому имеющий крепкие связи в криминальной среде, при встрече на я/п сообщил о двух украинских гарных хлопцах, осевших в качестве беженцев в частном доме на лице Фабричной и готовящихся к приему крупной партии спайсов – курительных смесей, недавно запрещенных в России. А как не запретить, когда от них в трех сибирских губерниях массовый мор молодежи пошел. За месяц около сорока человек. Почти столько же, сколько гибнет в Донецке.
«Вконец хохлы обнаглели, – завершил «Мутный» информацию. – У себя бардак мировой раздули и до нас решили добраться».
Такого патриотизма от своего сексота Алексей Иванович, честное слово, не ожидал и был несколько удивлен. Однако, как и положено опытному куратору, и бровью не повел. Наоборот, поблагодарил, даже «пятисоточку на водочку» из собственных средств дал, чем несказанно обрадовал бойца секретного фронта.
Понятное дело, информация агента прямого отношения к деятельности вражеских спецслужб не имела. И на убийство никакого света не проливала. По идее ее надлежало передать в Управление ФСНК или разрабатывать самим. Но Дремов решил подстраховаться, да и для взаимодействия с УФСБ надо было что-то делать, потому, посоветовавшись с Карих, официально «слил» ее «старшим братьям» из УФСБ РФ по Курской области. Те сначала поморщились: мол, всякой мелочевкой серьезных людей загружаете. Но вскоре, видимо, проконсультировавшись со своим руководством, отношение изменили. Мало того, предупредили, чтобы сотрудники полиции отдела не вмешивались и фигурантов не насторожили, а то и не спугнули своими непродуманными действиями.
– Лады, – ударил Дремов по рукам с майором службы безопасности. – Удачи вам.
И больше данной теме не возвращался.
Принятыми мерами розыска была установлена и подруга убитой – врач-хирург из областной больницы Светлана Игоревна Галкина. Оказалось, что ей – за сорок. Но выглядела хоть и уставшей, и скорбящей – в больших серых глазах душевная боль тусклой льдинкой застыла, – но хорошо одетой и ухоженной.
Допрошенная Шатуновым в качестве свидетеля, подтвердила спокойно свое знакомство с покойной:
– Сблизило бабье одиночество, схожесть судеб.
Зато факт совместной поездки на Донбасс категорически отвергла.
– Можете проверить по графикам дежурств, – заявила с едва скрываемым вызовом. – Пахала, как лошадь…
Проверили. Не солгала. Да и какой резон ей лгать… Действительно дежурила часто. Порой по две смены подряд, ибо опытных хирургов не хватало, да и платили врача по-прежнему мало. Принятое в официальных структурах понятие «среднее по экономике» девятнадцать-двадцать тысяч, на которое ориентировались средние же зарплаты врачей, ни о чем не говорили. Усредненное – оно и есть усредненное…
Напрочь отвергла Светлана Игоревна и причастность кого-либо из ополченцев:
– По возвращении с Донбасса только положительное о них говорила. Восторгалась их патриотизмом и храбростью. Ни о каких конфликтах не упоминала. Все это чушь несусветная и бабьи домыслы… Даже не голову не забивайте. Среди наших подонков ищите.
– А вы, Светлана Игоревна, не могли бы подсказать? – уцепился, как клещ, за последние слова Шатунов.
– Если бы знала, то подсказала. Ведь мне искренне жаль бедную Полину. Как-никак дружили… В том и беда, что не знаю. Ищите.
Немало хлопот принесла своими показаниями Белых Альбина Павловна.
Когда ей предъявили на опознание фотографию Федоровой, но не ту, сфотографированную после смерти на места происшествия, а прижизненную, то она вновь весьма уверенно заявила, что именно эта женщина заходила к ней в палатку с неизвестным мужчиной в тот страшный вечер. Предложили просмотреть на мониторе компьютера оперативную фото- и- видеотеку.
– Кажется, вот этот… – указала на отснятого в фас и профиль ранее судимого Иголкина Александра Глебовича, 1972 года рождения, проживающего с семьей в доме 33 по улице Черняховского. – Точно он.
– Не ошибаетесь? – задал контрольный вопрос Алексей Иванович, кода Шатунов после телефонного звонка с кратким пояснением о сути визита привел к нему в кабинет Альбину Павловну.
– Нет, не ошибаюсь. Это он.
Уверенность Альбины Павловны нашла отклик не только в уме у старшего оперуполномоченного Шатунова, уже нетерпеливо и плотоядно потиравшего руки в надежде на скорую развязку, но и у Дремова.
– Тащите этого Елкина-Иголкина, – поблагодарив и отпустив Белых, распорядился он. – Да будьте аккуратны при задержании. Никто не знает, что у этих шизиков на уме… Тем более, судимых шизиков, рога им на копыта и полицейский свисток в горло.
Иголкин, молодой мужчина сорока лет, щупловатый и веснушчатый, с густой рыжей, коротко стриженой шевелюрой на лобастой голове и татуировками цифр и перстней на пальцах был задержан прямо на рабочем месте, в столярном цеху небольшого ООО «Курскмебель» на улице Народной.
Никакого сопротивления сотрудникам уголовного розыска не оказал. Только заявил, что никаких дел с криминальным душком за ним нет и быть не может.
– После отсидки с прошлым «завязал».
Держался хоть и не вызывающе, но уверенно, словно и впрямь за собой никаких грехов не чувствовал.
«Силен, бродяга, – отметил такое поведение Иголкина Шатунов, немало повидавший разные реакции подозреваемых на факт задержания. – Ведет себя так, словно и вправду не виновен. Впрочем, посмотрим, как поведет себя в отделе…»
Но и в отделе, когда ему сказали, что подозревается в убийстве гражданки Федоровой, он хоть и был удивлен, но твердо заявил, что данную гражданку не только не убивал, но и не знал никогда.
– Хорошо, – был на удивление терпелив старший оперуполномоченный Шатунов, с которого, почитай, уже пятую шкуру срывали за обозначившийся «висяк», – будем считать, что не убитую не знаешь, тогда расскажи, где находился вечером четвертого ноября, а также в ночь с четвертого на пятое? Только не фантазируй – ведь все легко проверяется. Злить меня не советую – себе же дороже станет…
Подумав немного, Иголкин спокойно заявил:
– И вечер, и ночь был дома. Это могут подтвердить жена, дети и сосед Павел из квартиры напротив. Мы с ним в шахматы до полуночи резались. Продолжили бы и дальше, да жена, проснувшись, разогнала. Не верите – проверьте.
Стали проверять. Показания подтвердились даже в мелочах. Возникло недоумение: почему Белых настаивает на причастности Иголкина к убийству. Даже проведение очной ставки требовала.
Очная – так очная. Следователь Шепелев хоть и хмурился: «К чему пустая работа?» – но провел. Результат, как и требовалось ожидать, нулевой. Альбина Павловна заявляла, что видела поздно вечером в своем киоске Иголкина с убитой Федоровой. Тот на это ответил, что действительно заходил в киоск. Но не поздно вечером, а в начале вечера. И не с убитой, которую он никогда не знал, а со своей знакомой по работе Гуляевой Марией Васильевной. Назвал адрес Гуляевой и номер мобильника.
– Обоих – на полиграф! – распорядился Дремов. - Посмотрим, кто где врет. Гуляеву вызвать и допросить.
Мария Васильевна была вызвана в отдел по телефону и допрошена в качестве свидетеля. Она подтвердила показания Иголкина, что действительно заходила с ним в киоск.
Полиграф, или детектор лжи в широком народном понимании с беспристрастностью и холодностью железяки, поскрипев электронными мозгами, выдал: «Иголкин правдив, а Белых заблуждается». Не врет, а именно, заблуждается. Вскоре нашлась и причина заблуждения дамы. Ее раскрыл знакомый Дремову врач-психиатр, владевший навыками гипноза. Проведя с согласия Альбины Павловны сеанс гипноза, он выяснил, что еще в отрочестве Иголкин в компании подобных ему шалопаев очень унизил и обидел Белых. И у той эта обида отложилась в подкорках головного мозга, время от времени независимо от нее самой обостряясь и проявляясь, путая прошлое с настоящим, воображаемое с реальным.
– В данном же случае видимое, сочетавшись со стрессовой ситуацией сообщения об убийстве женщины, и породила такую правдоподобную фантасмагорию, – закончил свое объяснение психиатр. – Во врачебной практике подобное изредка случается.
Перед Иголкиным пришлось извиняться и отпускать его из отдела с миром. С миром же была отпущена и Белых, хотя в ее действиях формально усматривались признаки состава преступлений, предусмотренных статьями 306 УК РФ – заведомо ложный донос и 307 – заведомо ложные показания.
Уголовное дело, расследуемое Шепелевым, и оперативное, заведенное старшим оперуполномоченным Шатуновым, пухли от бумаг, справок, протоколов допросов и иных оперативно-следственных мероприятий. А результат оставался нулевым.
Были установлены и допрошены не только ближние и дальние родственники, соседи, но и знакомая Федоровой, Васильева Инна Степановна, проживающая через дом от дома убитой. Эта едва ли не последней… Кстати, в ходе допроса Васильева показала, что в тот злополучный вечер Федорова засиделась именно у нее.
– На двоих выпили бутылку вина – все-таки праздник, а мы одиноки… – со слезами на глазах винилась и одновременно жаловалась Инна Степановна, рассказывая о последних часах и минутах жизни подруги. – Около одиннадцати – на часы, естественно, не смотрела – бедняжка засобиралась домой. Я предложила проводить, да она отказалась. И вот – такое горе… Век себе не прощу.
Напрягая память, Васильева добросовестно перечислила одежду, в которой в тот злополучный вечер находилась Федорова. Ее описание предметов одежды, их цвета, фасона и внешнего вида полностью совпало с обнаруженной на месте происшествия. Естественно, кроме нижнего белья.
Еще от Васильевой оперативники узнали, что при себе у Федоровой был сотовый телефон, с которого она кому-то звонила.
– Марку и фирму, к сожалению, не знаю, – хлюпала она носом почти после каждого произнесенного слова. – И к кому звонила, не скажу. Она не говорила, я не спрашивала…
– А украшения на ней были? – интересовались оперативники, хватаясь, как утопающий за любую соломинку.
– А как же – всхлипнула тихо, с каким-то внутренним грудным стоном. – Сережки и пара золотых колечек на пальцах. Одно с бриллиантовым камушком, другое – с голубовато-фиолетовым, возможно, аметистом.
Это было уже что-то. Если убийца, поддавшись пагубной алчности, не избавился от похищенной мобилы и золотых побрякушек, то в случае поимки эти предметы, лучше любого говорливого свидетеля, могли его изобличить. А опыт показывал, что алчность в большинстве случаев превышает чувство осторожности и опасности даже у самых прожженных преступников. Конечно, ниточка намечалась изрядная. Дерни за нее – и весь расклад будет как на ладони… Но все упиралось в одно – надо было установить самого преступника, а с этим пока никак не «вытанцовывалось».
Кропотливо произведенный хронометраж показал, что неизвестными остаются двадцать-двадцать пять минут времени между жизнью и смертью Федоровой. Что именно в этот промежуток и произошла трагедия. Но как ни бились опера над разгадкой этих двух с половиной десятков минут, они оставались такой же загадкой, как необъятный космос.
Руководство УМВД города и области рвало и метало за отсутствие сдвигов. Дремов и Карих едва отбивались от нападок. Отдел стоял на ушах. А тут еще профессиональный праздник на ближайшем горизонте, который окажется явно омраченным в этом году.
– Разрешите? – постучавшись, вошел Шатунов в кабинет Дремова.
– Что еще? – неохотно оторвался тот от изучения очередного секретного агентурного сообщения.
– Из городского управления куратор прибыл…
– И? – нетерпеливо перебил доклад подполковник.
– Диск с базой спецконтингента привез. Для отработки на причастность к убийству Федоровой.
– Отрабатывайте, – не вникая в суть, резко бросил Алексей Иванович, вновь наклоняясь над изучаемой бумагой.
– Так там тысячи!..
– «Своих» отберите – и отрабатывайте, – недовольным тоном на бестолковость опера заметил Дремов. – Особенно тех, кто был судим за убийства, за нанесение тяжких телесных повреждений, за изнасилования, за разбои и грабежи.
– «Своих» мы и так отрабатываем, – повысил голос Шатунов, пробуя достучаться до сознания шефа. – Некоторых – так уже по второму кругу… Теперь требуют всех…
– Да что они, с ума сошли что ли? – «въехал», наконец, в суть доклада подполковник. – Нам тут не то что срока нашей службы не хватит, но и самой жизни, – разозлился не на шутку. – Кто отдал распоряжение?
– Куратор говорит, что сам начальник управления. А там – кто их знает… Сами понимаете: кураторы – ребята с фантазией! Что угодно могут придумать и за указание руководства выдать… Им главное – спустить, а отдуваться нам…
Шатунов нисколько не приукрашивал картину. Очень часто сотрудники городского аппарата уголовного розыска, пользуясь своей близостью к руководству, свои придумки и «наработки» выдавали за начальственное распоряжение – ведь проверять на «земле» не станут. Побоятся. Молча проглотят. Не хуже Шатунова знал об этом и Дремов, не раз открыто возмущавшийся подобными инициативами, за что и был нелюбим в городском и областном аппарате.
– Ладно, – стал остывать подполковник, – не лезь в бутылку. Лаяться с ними, что плеваться против ветра – толку никакого, зато сам оплеван окажешься от пят и до макушки. К сожалению, проходили… Бери диск и займись распечаткой хотя бы первой сотни лиц. Потом что-нибудь придумаем, рога им на копыта…
4
Существенный перелом произошел девятого ноября, ровно за сутки до профессионального праздника.
День для заместителя начальника отдела полиции Дремова Алексея Ивановича начинался как обычно: ранний подъем, туалетные процедуры, глоток горячего кофе, иронично-напутственные слова супруги и традиционный утренний пеший марш-бросок до отдела. Заход в дежурную часть и выслушивание доклада оперативного дежурного о происшествиях, случившихся за ночь. Изучение материалов и отпись их начальникам служб на исполнение. Рассмотрение материалов на «мелких», с наложением резолюции «В суд».
Раньше начальник отдела милиции и его заместители имели право налагать штрафы, теперь, в связи с развитием демократии в России, такого права лишены. Может, оно и к лучшему…
Затем традиционное преодоление двух лестничных пролетов, десяток шагов по коридору – и вот он, родной служебный кабинет, за свой недолгий век, повидавший, как минимум, десяток временных хозяев. Среди последних были рано покинувший этот мир Василенко Геннадий, а также Олег Куцевалов и Евгений Никифоров. Эти, слова Богу, живы и здоровы.
Раздевшись и повесив одежду в шкаф, вместе с другими прибамбасами – полочками для книг, нишами под телевизор и оргтехнику – встроенный в стену, уселся во вращающееся кожаное кресло с высокой спинкой. Настала пора зарабатывать геморрой, как в прямом, так и в переносном смыслах.
Вскоре последовали сбор личного состава уголовного розыска, всеми нелюбимая, но такая жизненная и необходимая планерка, раздача «горячих пилюль» операм. И конечно же, телефонные звонки из высоких кабинетов УМВД города с ядреными «горчичниками» на все мыслимые места на теле. Это чтобы служба медом не казалась ни ему самому, ни его подчиненным.
После планерки традиционный же просмотр последних новостей на большом плазменном экране, укрепленном на глухой стенке. И, наконец, рассмотрение почты, работа с секретными сообщениями агентуры. А также постоянная головная боль: как раскрыть убийство?..
Вот очередь дошла до отчетов оперов и участковых уполномоченных об отработке на причастность к убийству Федоровой лиц, ранее судимых, проживаемых на конкретной территории. Лейтенанты Пивнев и Вялых, работая в связке, кратко, но бодро докладывали, что за прошедшие сутки ими путем личных бесед с соседями, разведопросов и официальных допросов стопроцентно «отутюжены» двадцать человек. И далее, на двух писчих листах бумаги формата «А-4», шел внушительный список «отутюженных». Не только с адресами, но и всеми регалиями, добытыми в разные годы на криминальной стезе.
«Интересно, интересно, – подумал подполковник – кого это они на сей раз «пробомбили?». И стал внимательно читать фамилии, скользя взглядом сверху вниз по печатному тексту.
В век компьютеров и прочей оргтехники даже опера все реже и реже прибегали к рукописному бумаготворчеству. Наберут на компе, стараясь, как можно меньше допускать ошибок, включат принтер, нащупают чуткой «мышкой» функцию «печать» – и будь здоров, держи готовый документ. Тепленький да свеженький, как калач с пылу-жару. Это и хорошо. А то иные «мастера» эпистолярного жанра порою так нацарапают, что хоть дешифровщика приглашай… Только это и хлопотно, и дорого.
Просканировав взглядом одну страницу, Дремов хотел было перейти к другой, но что-то, неслышно шевельнувшееся в мозгу, щелкнуло беззвучно и заставило его возвратиться к только что прочитанной фамилии.
«Яременко Иван Опанасович…» – повторно прочел он данные о человеке, неожиданно заинтересовавшем его. И повторил вслух:
– Хм, Яременко Иван по кличке Ярема… Это он, если память мне не изменяет, лет семь-восемь назад задерживался за изнасилование некой «телки» с сомнительной репутацией.
Но, поймав себя на том, что говорит вслух, как какой-нибудь постоянный клиент психбольницы, замолк. Сами посудите: не дай бог, войдет кто-то в кабинет, а его хозяин, подполковник, сам с собой разговаривает… Точно сочтет за тронувшегося рассудком. Потому дальнейшие воспоминания продолжил мысленно.
«Правда, тогда уголовного дела не случилось. Еще в ходе проверки мадам, срубив, по слухам, с Яремы кругленькую сумму, сменила показания и заявила, что секс был по обоюдному согласию, а подрались они уже потом, на «почве внезапно возникших неприязненных отношений». Ни больше, ни меньше.
«Как же так? – опешили от такой наглости опера, проводившие поверку. Они, грешным делом, мысленно уже выставляли себе и отделу добротную палку. – А заявление, а первоначальное объяснение?.. Тогда, милочка, умышленный оговор и заведомо ложный донос. Следовательно, срок. Пусть небольшой, но верный». – «Так это я добросовестно заблуждалась, – поднатырканная адвокатом, улыбчиво заявила дамочка. – За это, как мне растолковали умные люди, не судят и в тюрьму не сажают. Уж извините…»
Дело об изнасиловании развалилось, переродившись в отказной материал, хилый по объему и содержанию. Затем отказной, провалявшись несколько месяцев в прокуратуре округа на проверке и не вызвав сомнение в законности принятого решения, вскоре спокойненько лег пылиться на полку шкафа с архивными материалами, чтобы в определенный срок быть уничтоженным «путем сожжения».
Шустрая дамочка куда-то затерялась, а Ярема с улыбкой победителя хвастался в определенных кругах, как лихо провел за мамкины денежки ментуру. Однако вскоре правда восторжествовала, и он надолго сел за грабеж. Тут уж никакие денежки не помогли. Как говорят хохлы, не кажи гоп, пока не перепрыгнул…
«Надо самому занятья Яремой, вполне подходящий субъект…» – принял решение подполковник и потянулся к телефонному аппарату.
– Дежурный! – пробасил в трубку, услышав, что связь установлена.
– Слушаю, товарищ полковник, – повышая в звании, оптимистично отозвался оперативный дежурный Антилогов.
Он только что, после проведенного начальником отдела Карих Сергеем Васильевичем инструктажа, заступил на дежурство и пребывал в хорошем расположении духа. И таким хотел оставаться и далее.
– Ага, так это ты, вредитель отдела и темный мрак очей моих, – «порадовал» его Алексей Иванович крепкой порцией иронии и сарказма. – А скажи-ка, подлый сеятель убийств и «висяков», оперативная машина на месте или на выезде?
Антилогов, не реагируя на «душевные» слова заместителя начальника, чтобы не портить себе настроение, степенно ответил, что и «оперативка», и «дежурка» на месте.
– Тогда водителя оперативного авто и старшего оперуполномоченного Шатунова – ко мне. Да смотри, нового «висяка» не сооруди, рога тебе… на репу! Пристрелю, как врага народа. Ибо еще с прежни твоим «висяком» никак не разберемся.
– Да какой же он мой, – попытался отбояриться от напрасных обвинений оперативный дежурный, но Алексей Иванович слушать его не стал и положил трубку на аппарат.
Когда прибыли вызываемые сотрудники, приказал доставить Яременко.
– Немедленно. Хоть из-под земли.
– Так его уже отрабатывали, – возразил Шатунов. – Вялых и Пивнев.
– Этим отработчикам не жуликов и убийц «колоть», а мамкину сиську сосать, – небрежно отмахнулся Алексей Иванович. – Слабоваты в коленках. Так что тащите Ярему сюда. Интуиция подсказывает – он.
– Было бы сказано, – пожал плечами опер, – а сделать – сделаем. Нам, как тем татарам из поговорки, все равно: что для битья таскать, что уже побитых оттаскивать…
– Ну, это ты брось, – криво усмехнулся Дремов. – Даже пальцем – никого.
– Так это к слову… – двинулся к выходу опер.
Интуиция заместителя начальника отдела полиции на этот раз не подвела. Уже к обеду доставленный в отдел Яременко был «расколот» по самое «не балуй» и давал признательные показания. А как ему не расколоться, когда при личном досмотре в кармане его брюк был обнаружен мобильник, очень похожий на тот, что имелся у Федоровой. Мало того, индивидуальный регистрационный номер этого телефона полностью совпал с тем, который указывался в техническом паспорте, обнаруженном и изъятом на квартире убитой во время следственных действий. А срочно проведенный следователем Шепелевым обыск в квартире Яремы к этим доказательствам добавил обнаруженные сережки и золотые колечки с камушками. Да и жена Яременко, Светлана Григорьевна, зашуганная бешенным нравом супруга, на этот раз молчать не стала и рассказала как о его деспотии в семье, так и о страшном вечере четвертого ноября.
– Пришел домой сам не в себе. Одежда – в крови, костяшки пальцев – сбиты… Весь – на нервах, дрожит… Глаза, как у дьявола, огнем пылают. Словом, страшный был. Мы с детьми – ни живы, ни мертвы… Притихли – пошевелиться боялись… Когда пьян да зол – на руку скор. А рука у него – тяжелая.
– И часто он тяжелую руки использовал? – поинтересовался оперативник.
– Может быть, и не часто, но случалось систематически…
– И вы в полицию не жаловались?
– А что толку. Забирали, сутки ареста давали. Но возвращался – и еще хуже издевался…
– Да-а-а, дела… – только и мог посочувствовать опер запуганной негодяем женщине.
…Причина же такой жуткой расправы над Федоровой оказалась самой что ни на есть банальной. Подвыпившая женщина, возвращаясь от Васильевой, недалеко от собственного дома случайно столкнулась с подвыпившим же Яременко. И попросила закурить.
«Што? – взвизгнул тот. – А сигарету ни разу не горету не хошь? Хоть в губы, хоть еще куда…» – «Да пошел ты, козел хренов, бандеровец недоделанный», – поняв о какой такой сигарете пошла речь, отбрила Федорова нахала и тронулась к дому.
Возможно, подобным образом она поступала на Донбассе с назойливыми ухажерами из числа командиров ополченцев, и те, усовестившись, отставали. Возможно… Только зря она это сказала в Курске, у стен родного дома. Совсем зря…
«Што ты, курва, тявкнула? – взбесился, забрызгав во все стороны ядовитой слюной, Ярема. – Што пролаяла?» Догнал и начал бить опешившую женщину кулаками и ногами. Рыча, как дикий зверь, стал рвать с нее одежды, время от времени повторяя застрявшее на языке «што», запомнившееся Орловым.
Яременко, ясное дело, бандеровцем в классическом понятии этого слова не был, хотя в лице отца украинские корни имел. Но вирус бандеровщины – убивать, насиловать, измываться над слабыми, грабить, мародерствовать – в нем жил. Жил так же, как у многих западнецев на Украине. Скрытно и напряженно. До поры до времени. Этот же вирус заставил его сорвать с убитой серьги из ушей и золотые колечки с пальцев, а также польститься на мобильный телефон, в котором он поменял лишь «симку».
Когда девятого ноября, после обеденного перерывая, стало понятно, что убийство раскрыто, в седьмой отдел полиции нагрянуло едва ли не все руководство городского управления. Каждому хотелось «засветиться» в наметившемся финале, чтобы претендовать на премию. Не отставал от них и бывший замполит, а ныне оперативный дежурный седьмого отдела полиции Антилогов Федор Олегович.
– Замешкайся я хоть минуту – и неизвестно, раскрыли бы так быстро или же нет – повторял он каждому встреченному им чиновнику.
Канючил бесстыже, по прежней замполитовской привычке, под презрительно-снисходительный взгляд своего помощника Борисенкова Александра Ефимовича, четко понимавшего, что ему, прапорщику, никакой премии не светит. Ибо ни рылом, ни званием не вышел. А потому и рыпаться не стоит…
– Да-да, – спешно отвечали те и косили в сторону взглядом, подозревая в подполковнике конкурента на премию.
Оно и понятно: это у поражения всегда трудно найти хотя бы одного виновника, а у победы – героев множество. Зачастую, значительно больше, чем на самом деле.
В итоге, в проект приказа начальника областного УМВД генерал-майора Кулика Григория Павловича попали только Дремов да Шатунов. Даже подполковник Антилогов, громогласно заявлявший всем, что это он, будучи оперативным дежурным, так организовал по «горячим следам» работу всех служб и подразделений, что, в конечном счете, и привело к раскрытию, в тот заветный список не попал. Остальные же претенденты на премию традиционно были из оперативных подразделений города и области. И плевать на то, что многие из них в кутерьме оперативно-розыскной работы отметились лишь телефонными звонками в кабинеты Карих и его заместителя. Это не важно. Важно то, что своевременно давали ЦУ. А какое именно – это второстепенно.
Зато сотрудники седьмого отдела, не спавшие несколько ночей подряд и бегавшие по микрорайону КТК, как гончие с высунутыми языками, остались в ауте. Мало того, в отношении старшего участкового уполномоченного майора Припечкина службой собственной безопасности началась проверка «по факту организации им слабой профилактической работы, приведшей к совершению особо тяжкого преступления на обслуживаемом участке». Вот так-то… Но тут за подчиненного горой встали Карих и Дремов: «Скажите, как можно профилактировать спонтанное преступление?» Сказать как, особисты не могли. Потому теплилась надежда, что старшему участковому, обслуживающему поселок КТК, на сей раз удастся уйти от незаслуженного наказания.
Весь остаток рабочего дня девятого ноября Дремов Алексей Иванович находился в приподнятом настроении. Много шутил, часто употребляя не только «рога на копыта, но и другие присказки, в том числе и «картина маслом», почерпнутой им из нашумевшего кинофильма «Ликвидация». Иногда задирал оперативного дежурного Антилогова, грозясь не сменить его с дежурства десятого, если тот вздумает преподнести отделу подобную свинью. И накаркал.
Рано утром десятого ноября он был разбужен звонком из отдела. Звонил Антилогов:
– У нас новое убийство. На поселке Магистральном, у забора промзоны, обнаружен труп мужчины со следами насильственной смерти. Две или три ножевых ранения в область груди. Следственно-оперативная группа уже на месте. Вы выезжать будете? Машину присылать?
Антилогов прочесал все это такой скороговоркой, что Алексей Иванович даже слова не мог вставить. И только тогда, когда оперативный дежурный умолк, выдавил из себя:
– Шутишь, что ли? Тогда знай: хреновая шутка.
– Нет, не шучу.
– Что ж, присылай авто, мать твою бог любил, – поняв, что праздник испорчен, ругнулся Дремов. – Поеду на место происшествия. Но прежде заеду в отдел и прибью тебя, чертов замполит. Прибью, как расправлялись ранее с вестниками беды и горя.
И под ворчание супруги о межедомах, не ведающих покоя ни днем, ни вечером, стал собираться на проклятую богом и людьми работу.
Несмотря на то, что убитым оказался «залетный молодец», житель города Белгорода Сивучев Михаил Михайлович, преступление на этот раз было раскрыто действительно по «горячим следам». В течение одного дня. Даже вечером в ресторан успели. Помогли записи видеокамер, установленных на значимых объектах торговли. Убитый засветился с двумя местными дружками, ранее не раз судимыми Хламовым Степаном Сидоровичем по кличке Хлам, и Кочергиным Георгием Ивановичем, имевшим погоняло Кочерга, иногда Жора.
Какими ветрами задуло из Белгорода Сивучева, осталось невыясненным, но наличие у него крупной сумму денег, показанной дружкам во время расчета за спиртное в магазине, предрешило его судьбу. Сначала изрядно подпоили, потом нож всадили. Всаживал нож Хлам. Он и взял на себя убийство, отрицая предварительный сговор с Жорой-Кочергой. Тот тоже о сговоре ни слова – и пошел по делу свидетелем. И черт с ними – убийство-то раскрыто!..
…Оба общественнозначимые преступления с подачи центра информации УМВД РФ по Курской области попали в поле зрения местных тележурналистов. И были ими, естественно, вкратце доведены до населения. Конечно же, в обоих случаях подчеркивалась роль руководства городского УМВД, умело и грамотно осуществлявшее раскрытие и расследование. Оно и понятно, о ком же еще говорить, если не о руководстве…
А через пару месяцев уже по центральным телевизионным каналам прошел сюжет, в котором говорилось, что благодаря взаимодействию правоохранительных органов России, сотрудниками ФСБ выявлена широкая сеть граждан Украины, наводнявшая Курск и еще ряд российских городов наркотиками – спайсами. При этом акцент делался на то, что вырученные от сбыта наркотиков деньги через «Приватбанк» украинского олигарха Игоря Коломойского, шли на поддержку батальонов праворадикалов и бандеровцев. Следовательно, на войну в Донецкой и Луганской самопровозглашенных народных республиках.
«Вот и сработала информация моего агента «Мутного», вот и внесли мы свой вклад в дело борьбы с нациками, – увидев этот сюжет, мысленно отметил Дремов. – Надо «Мутному» тысячу-другую «отслюнявить» из оперативных средств «девятки». Заработал, шельмец. Но прежде стоит все-таки связаться с майором из УФСБ по Курской области и уточнить, так это или не так. Оперативные расходы тоже не бесконечны. А заодно и поделиться своим мнением по их ориентировке о предупреждении экстремистских и разведывательно-диверсионных актов со стороны майданутых украинцев. Тут, на мой взгляд, если не рост шпионской деятельности, то рост криминала явно наблюдается. Только по официальным данным, недавно озвученным генералом на подведении итогов о работе УМВД по Курской области за 2014 год, на двадцать процентов увеличился рост преступлений, совершенных украинцами. А это совсем немало… Эх, жизнь, рога ей на копыта! – ругнулся беззлобно. – Все надо делать самому».
Достав мобильник и набрав номер майора УФСБ, договорился о встрече.
Тревожный ноябрь 2014 года. Детективная повесть
© Copyright: Николай Пахомов, 2015
Свидетельство о публикации №215060600730
Свидетельство о публикации №215060600730
Рецензии
Если убрать политику и неуклюжие экскурсы в историю (ведь Дремов перед академией МВД истфак закончил?), то неплохой детектив получился бы.
Подстать - сценарий для очередной серии "Разбтиых фонарей...".
Но...
Как сказала однажды Агнес Гонджа Боятжиу, в миру более известная, как Мать Тереза: -"От избытка сердца говорят уста...".
Вот уста автора и наговорили о наболевшем устами героя.
Я, русский, готов простить автору его "великоросские" амбиции, но великоросский шовинизм, идущий рефреном через все литературное произведение, простить не могу.
Размышления и ностальгирование героя об утраченной дружбе народов просто нивелируются, а затем и утомляют читателя.
Кстати, а не вернуть ли жителям Сибири земли, завоеванные во времена оны Ермаком? Уж очень мутная история получается с завоеванием Сибири?
А затем - и Курилы японцам!
А че, может справедливо будет?
Обдумайте на досуге...
Евгений Неизвестный 20.05.2016 15:08 • Заявить о нарушении
Подстать - сценарий для очередной серии "Разбтиых фонарей...".
Но...
Как сказала однажды Агнес Гонджа Боятжиу, в миру более известная, как Мать Тереза: -"От избытка сердца говорят уста...".
Вот уста автора и наговорили о наболевшем устами героя.
Я, русский, готов простить автору его "великоросские" амбиции, но великоросский шовинизм, идущий рефреном через все литературное произведение, простить не могу.
Размышления и ностальгирование героя об утраченной дружбе народов просто нивелируются, а затем и утомляют читателя.
Кстати, а не вернуть ли жителям Сибири земли, завоеванные во времена оны Ермаком? Уж очень мутная история получается с завоеванием Сибири?
А затем - и Курилы японцам!
А че, может справедливо будет?
Обдумайте на досуге...
Евгений Неизвестный 20.05.2016 15:08 • Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.