Труп в ковре. Детективная повесть

ТРУП В КОВРЕ
Детективное повествование в новеллах

Новелла первая

Как случилось, что в квартире шестнадцать на первом этаже второго подъезда одного из домов-близнецов по улице Заводской стала проживать Пьяных Мария с десятилетней дочерью Надей, никому, по большому счету, и дела не было. Ни соседям по подъезду, которым предстояло с новыми обитателями дома жить и общаться ежедневно и ежечасно. Ни работникам ЖКХ, которых должна была бы интересовать хотя бы платежеспособность нового владельца жилплощади, не говоря уже о функционировании санузлов и прочего хозяйства в указанной квартире, относящегося к ведению коммунальных служб, и санитарии. Ни участковому уполномоченному милиции, которому в соответствии с его должностными обязанностями, если не Господь Бог, то министр внутренних дел, обязывал присматривать да приглядывать за жителями вверенного участка. Переехала – ну, и переехала. Живет – и пусть живет… Подумаешь… Каждый день кто-то откуда-то съезжает да куда-то приезжает.
А ведь стоило бы…
Не прошло и пары месяцев, как новая жиличка дома и ее квартира вдруг стали популярными в округе. И не потому, что Мария была поп-дивой, крутой шоу-вуменшей или, на худой конец, просто удачливой ворожеей, которых в годы демократии стало как грязи в заиленной Тускари; и не потому, что ее квартира вдруг оказалась эффектно отличающейся от других своими архитектурными изысками. Нет, не поэтому. Все куда проще и прозаичнее. Мария любила разгульный образ жизни, не дура была «заложить» стакан-другой за воротник, желательно на халяву. Не прочь была и какого-нибудь понравившегося ей мужчинку бабьей лаской по-пьяному делу одарить. Вот и потянулся к ней местный народец косяками. Не в ресторан же народцу идти, особенно, когда «трубы» горят, а за вход денег не спрашивают.
Не за день, не за два, но пришла популярность к Марии и к ее квартире-шалману в известных слоях городского социума. Популярность – дама капризная. Некоторые всю жизнь ее добиваются, да добиться не могут. А таким, как Пьяных Мария, она, словно спелое яблоко, к ногам падает. Как говорится, свято место пусто не бывает…
Но так как Мария еще не скатилась на «дно», то и клиентуру ее составляли не бомжи и законченные «синюшники», а люди с вполне нормальной внешностью. Правда, не обремененные годами жизни, физическим трудом, совестливостью и приступами нравственности.
Иногда же попадались и вполне респектабельного вида, возможно, работающие и даже неплохо зарабатывающие по нынешним временам. Это мужчины. Ну, а среди женской части посетителей порой случались такие красотки, что хоть на обложку глянцевого журнала. Особенно, когда они были еще трезвы и под толстым слоем макияжа, надежно прятавшего синяки и ссадины – не только довольно частый, но и неизбежный атрибут  их веселого времяпрепровождения.
Вот красотки-то, в поведении которых, а также во внешнем облике легко просматривались признаки «ночных мотыльков» и жриц любви, по большей части и раздражали женское население. Причем не только второго подъезда, где непосредственно проживала Мария Пьяных, но и всего дома. Опасались добропорядочные матери семейств за целомудрие и порядочность мужей. Знали, что не ангелы бестелесные и не облака в штанах… Потому вполне могли соблазниться доступностью приходящей к Марии красоты – с одной стороны, и дешевизной услуг – с другой.
Да и как было не опасаться, когда то одна, то другая под большим секретом сообщала своей соседке-подружке, что уже не раз замечала маслянисто-похотливые взгляды своего благоверного, искоса и тайно бросаемые на квартиру Марии и на ее расфуфыренных посетительниц. Пусть плод сей и с червоточинкой, но известно, что он тайный, запретный, а потому многим желанный.
Впрочем, опасаться приходилось не только за «слабость» отцов семейств, семейные устои и надежность уз Гименея, но и за детей, особенно дочерей. Ведь дурной пример заразителен…
При этом, правда, они почему-то забывали про экраны телевизоров и дисплеи мониторов компьютеров, из которых целыми сутками «поступала» «еще более качественная», отредактированнная, отрежессированная, профессионально упакованная в яркие, завлекательные обложки продукции такого же характера. Но такой «продукт» отечественной культуры эпохи продвинутой демократии как бы был для всех, для общего пользования. К тому же – весьма абстрактный, никого конкретно не касающийся и вполне привычный. А тут – на тебе, сплошная конкретика. Такое наглядное пособие, что лучше не придумать!
Словом, первым от такой «популярности» Машкиной квартиры стало плохо ближайшим соседкам. Нагловатая, нахрапистая, на их взгляд, «пьянина» и «рванина» не только шумела целыми днями и ночами в Машкиной квартире, не давая мирным гражданам спокойно отдыхать, она еще умудрялась встречаться на каждом шагу. Как сорная трава на возделанных грядках, как тараканы-пруссаки на кухне. Не хочешь – да увидишь…
Складывалось устойчивое впечатление, что эта публика нарочно путалась у порядочных граждан под ногами, задирала матерей семейств, строила глазки мужчинам. Мало того – норовила «заглянуть» в квартиры «осчастливленных» соседством с Марией семей. Мол, приняли на грудь лишку, вот и попутали…
Порой случается, что жильцы одного подъезда годами не могли друг с другом на лестничных маршах и площадках повстречаться, занятые семейными делами и проблемами на работе. А эти словно специально под ноги попадаются, как будто в целом доме только они и обитают. И хамят, хамят, хамят…
«Мария, побойся Бога, – запричитала женская половина подъезда под снисходительные или же брезгливо-презрительные взгляды мужской части, державшейся в стороне от бабьих разборок. – От твоих «друзей-гостей» проходу уже не стало! Словно не люди, а тараканы, из всех щелей лезут. Мат-перемат такой стоит, что хоть святых выноси, как при пожаре! А у нас дети… Да и у тебя дочь растет. Какой пример для них?.. Остепенись, Мария. Побойся Бога, постыдись людей».
«Ха! – пьяно качалась на непослушных ногах, как всегда растрепанная и ярко накрашенная Мария. – Людей! А где это вы людей видите? Себя что ли? – ставя толстые ручищи в крутые бедра, нагло усмехалась она. – Вы мне еще спасибо должны говорить, что ваши квартиры до сих пор не обнесли. У многих зубок на них горит, да я сдерживаю, – врала напропалую, мало заботясь о воздействии ее вранья на окружающих. – Ишь ты, побойся Бога… А сами боитесь ли… Я-то крещенная, в церковь хожу, у икон зажженные свечки ставлю, исповедуюсь батюшке, а вы?..
Вот тут Мария и не врала, она действительно ходила в церковь, исповедовалась и причащалась. Возможно, даже каялась в своих прегрешениях. Последнее только священнику да Богу известно… Но при выходе за порог церкви, покинув лишь паперть, вновь грешила. По-видимому, для того, чтобы вновь покаяться. Не зря же именно такими, как Мария, но жившими лет так с тысячу назад, пословица придумана: «Не согрешишь – не покаешься». Вот и грешили, чтобы каяться, а каялись, чтобы вновь грешить.
– Учить они меня вздумали, учителя недоделанные. Своих детей да мужей лучше учите, а меня не стоит – уже ученая! К тому же не пальцем деланная, а отцом-матерью рожденная», – отчитывала Мария соседок, оставляя за собой последнее слово.
Отчитывала и уходила в квартиру с гордо задранной головой. Такая же грязная и непробиваемая, как стенки загаженного ее «гостями» подъезда. Срамота – да и только…
Покричали, пошумели женщины, повозмущались малость, снимая психологический гнет от такого соседства бабьим бестолковым криком, да и притихли, видя, что Марию словом не пронять. Ну, не драться же с ней, на самом-то деле… А тут почти у каждой где-то в самых отдаленных уголках головного мозга мысль шевельнулась: «Не тронь дерьмо, оно и не воняет». А за ней уже и другая тут как тут: «А ну ее к чертям собачьим! А то, действительно, босоту свою подобьет – и квартиру обнесут, и самих побьют».
Наиболее сознательные или же нетерпеливые попытались воздействовать на Пьяных через жилищно-коммунальную контору, точнее ее администрацию. Мол, воздействуйте, призовите к порядку… правила общежития нарушает.
Там внимательно выслушали и заявили: «Квартплату платит регулярно, задолженность по коммунальным услугам не имеет. (Мария действительно пока все коммунальные счета оплачивала, так как не успела еще растранжирить денежный эквивалент разницы между прежним большим жильем и меньшим новым) Следовательно, и претензий у нас к ней нет. Свои же внутренние проблемы решайте в суде или через участкового милиционера.
Побывал в квартире Марии и участковый уполномоченный. Целый капитан. Конечно, не в качестве очередного клиента, а в качестве должностного лица – проверял «сигнал», поступивший от жильцов дома. Посовестил, пригрозил поставить перед судом вопрос о лишении родительских прав, протокол за нарушение норм санитарии и правил общежития составил, чтобы отправить в административную комиссию. Да и пошел к себе в участковый пункт милиции. Правда, перед этим выписал повестку о явке к нему на следующий день.
– Желательно в трезвом состоянии, – добавил на словах.
А что еще мог участковый сделать? Да ничего. В квартире проживает на законных основаниях – на улицу вон не попросишь. Государство и Закон гарантируют неприкосновенность жилища любого гражданина России. А Пьяных ведь гражданка.
Резиновой палкой, прозванной в народе «демократизатором», по хребтине не стеганешь – ведь не на улице массовые беспорядки устраивает, всего лишь в собственной квартире. Резиновая палка, конечно, аргумент для многих самый доходчивый и веский, но не в данном случае.
Вот и приходится словами увещевать да напоминать о возможных карательных мерах со стороны судебных органов, которые могут последовать. Пугать лишением родительских прав, которых она себя уже сама фактически лишила, почти полностью устранившись от воспитания дочери – явной для нее обузы.
– Да шел бы ты, мент поганый, оборотень в погонах, – прошипела вслед ушедшему участковому уполномоченному Мария.
И завершила эту фразу, не раз слышанную ею с экрана телевизора из уст популярных актеров, а то и телеведущих, смачным плевком на пол. Книг Мария не читала со школьной поры, но телевизор временами посматривала.
– Пугать вздумал… Да я уже не раз пуганая.
И действительно по прежнему месту жительства, где она имела большую жилплощадь, чем эта, но вела тот же самый образ жизни, ее не раз пугали и участковый уполномоченный, и инспектора по делам несовершеннолетних, и какие-то строгие старички из окружной административной комиссии, даже в суд пару раз доставляли. Только все без толку. Когда было нужно, умела Пьяных и поплакаться, сетуя на свою горькую судьбу, и покаяться, браня себя самыми распоследними словами, и поклясться, обещая немедленно исправиться да быть рачительной хозяйкой, добропорядочной соседкой и любящей матерью.
Пьяных не была актрисой, даже в школьной самодеятельности не участвовала. Но роль свою играла вполне реалистично, по Станиславскому. Возможно, даже сама в тот миг верила в то, что говорила и обещала. Такое тоже бывает, причем довольно часто.
Впрочем, как бы там ни было, но ей в очередной раз делали «сто первое китайское предупреждение» и отпускали восвояси, спеша отделаться от нее, как от проказы. С глаз долой – из сердца вон. А потому она уже действительно никаких угроз не боялась. О том же, что она – сама поганка и если не «оборотень», то явно выродок рода человеческого, даже на секунду не задумывалась. К чему? И вообще не в ее характере. Впрочем, мало ли нас, грешных, кто в чужом глазу соринку видит, а в собственном и бревна не разглядит?.. То-то же!
Визит участкового и его слова воспринимала как досадное недоразумение, как нудное жужжание мухи, бесполезно бьющейся о стекло в поисках выхода. А на это и внимание не стоит обращать. Идти в участковый пункт, как и в отдел милиции, она не собиралась. «Много чести…»
Поэтому повестку тут же порвала и бросила на пол, вполне довольная собой, своим поведением, окружающим бытом и самой жизнью.
Если посетители шалмана появлялись вскоре после ее «разборок» с соседями или участковым, то пьяно хвасталась, как она «здорово» отбрила непрошеных воспитателей.
– Уж я показала от ворот поворот. Надолго запомнят…
– И правильно: не суй нос, куда не просят, – морально поддерживали те. – У самой на плечах голова, а не тыква. Ума-разума на десятерых хватит…
Если клиенты по какой-либо причине задерживались – принималась дремать. Во-первых, чтобы убить время, а во-вторых, следуя пословице, что в крепком теле и дух крепкий. А духу откуда взяться, если не от сна да от еды…
С едой дело обстояло, мягко говоря, скудно: если бы не грязь и антисанитария, то и мухи бы сдохли с голодухи. Оно и понятно – работать Пьяных патологически не желала и сторонилась ее, как черт ладана. Зато со сном было все в порядке: при любой погоде, в любой обстановке, хоть полусидя в кресле, хоть лежа на голом полу, могла спать сладко, оглашая богатырским храпом не только собственное жилье до дребезжания стекол в окнах, но и весь дом.
Возможно, именно в силу этих обстоятельств, при переезде Пьяных в новую квартиру вещей у нее было немного. Пара кроватей-односпалок (для самой Марии и для дочери). Пяток колченогих стульев и табуретов, кухонный стол да круглый столетний стол для гостиной, на котором можно было и поесть, и уроки дочери приготовить, если посетителей не случалось. Еще холодильник, телевизор с тумбочкой да старенький магнитофон – без музыки и жизнь ведь не жизнь…
У глухой стены стоял трехстворчатый шифоньер с расхлябанными дверцами и треснувшим зеркалом. В коридоре, служившем, как и у большинства курян, прихожей, рядом с входной дверью, под оставшейся от прежних владельцев вешалкой с алюминиевыми крючками-кронштейнами, стояли, прижавшись к стене, два скатанных в рулоны ковра. Зато стена за кроватью хозяйки была пуста – у Марии все никак не доходили руки украсить ее ковром, бесполезно пылившимся в коридоре. Хотя бы что ли шерстяным – подарком родителей к ее уже давно позабытой свадьбе. Единственной стоящей вещью в ее жилище.
Вот такой была эта представительница лучшей половины человечества, Пьяных Мария Юрьевна, к которой во второй половине дня 20 февраля, накануне праздника «Защитника отечества», заглянул довольно редкий посетитель Хламов Александр, парень лет двадцати пяти, холостой, работающий охранником в каком-то ЧОПе. Хламов получил зарплату и уже от одного этого был в приподнятом настроении. А тут еще предвкушались приятные развлечения и приключения. Зная, что в гости с пустыми руками не ходят, по дороге к Пьяных он заскочил в ближайший магазин и прилично «затарился». И теперь, весело улыбаясь, вынимал из целлофановых пакетов и выкладывал на кухонном столе бутылки с водкой и пивом, пару буханок хлеба, банки консервов, несколько кусков колбасы и сыра, завернутых в пленку.
– Гуляем, Мария!
– Гуляем, – услужливо осклабилась та, словно унитаз с откинутой крышкой в ожидании клиента.
Даже не спросила, по какому поводу гульба. Не принято в шалмане такое. Не принято – и точка! Но тут же, сделав грозное лицо, прикрикнула на дочь, заскочившую на кухню и жадно разглядывавшую принесенную Александром закуску, настоящую вкуснятину, которой мать ее не часто баловала:
– Чем шататься под ногами да пялиться на чужое, шла бы на улицу погулять. А то глаза лопнут… с догляду-то… правда, Шурик? – пошутила грубовато.
– Там холодно, – огрызнулась девочка глухо и проглотила слюнку.
А веселый Хламов Шурик, поняв, что девочка голодна, был снисходителен.
– Дай ей колбасы и сыра, – распорядился по-хозяйски. – С нас не убудет. Купил столько, что на целый полк хватит. Вот, даже газировку прихватил, пару баклажек. Одну можем ребенку отдать, пусть забавляется.
И сам, не дожидаясь, когда это сделает Мария, протянул девочке полуторалитровую пластиковую емкость. Кавалер все же – не хрен с бугра…
– Бери, девочка, дядя добрый и не жадный.
Девочка взяла, однако тут же робко взглянула на мать, ожидая реакции последней.
– Дают – бери, – подтвердила Мария, сноровисто делая для дочери бутерброды с колбасой и сыром.
– …А бьют – беги, – пошутил довольный собой Хламов, окончив русскую поговорку, начатую Пьяных.
Девочка благодарно и в то же время конфузливо улыбнулась. Мол, я понимаю вашу доброту и очень рада… И сейчас удалюсь, чтобы не мешать… Я же понимаю, что мне тут не место.
– На, – подала Мария дочери бутерброды. – И иди в свою комнату, раз на улицу не идешь, мать не слушаешься. Да сиди тихо, словно мышка. А то получишь у меня…
– Спасибо, дядя…
– …дядя Саша, – подсказала Мария.
– Спасибо, дядя Саша, – повторила девочка и удалилась в свой уголок.
Возможно, и у нее на душе в этот момент было радостно, как было радостно и весело на душе Александра Хламова. Возможно… А, возможно, десятилетней девочке от этой подачки плакать хотелось, причем навзрыд. Ведь не слепая и не глухая – все понимает. К тому же телевизор смотрит, когда удается. Все возможно… Но в любом случае она уже научилась подавлять в себе бурные эмоции.
– Что-то скучно сегодня у тебя, – опрокинув первую стопку и накалывая вилкой закуску, произнес Хламов. – Как у покойника в могиле. Ни баб, ни музыки. А я получку получил, обмыть вот пришел… Душа веселья жаждет…
– Не беспокойся, все организуем… – торопливо и подобострастно заверила Пьяных, опорожняя свою. – Все как в лучших домах Лондона и Парижа будет… Фирма гарантирует.
Мария уже входила в азарт охотника. Охотника за человеческими душами. Понимала: при небольшом старании Хлама можно развести еще не на одну-другую сотню рубликов…
– Дай-ка свой сотовый, сейчас позвоню – и появятся… девицы-чаровницы. А то, смотри, может, и я на что сгожусь… – по-цыгански мелкой дрожью повела плечами и тряхнула бюстом.
– Может, и сгодишься, – окинув оценивающим оком полноватую фигуру Марии и оставшись, по-видимому, не очень-то удовлетворенным результатами осмотра, обронил Хламов нейтрально. – Но не сегодня… Попозже… как-нибудь на днях… Ныне что-то свежатинки захотелось…
– Не сегодня, так не сегодня, – ничуть не расстроилась Мария отказом и, соответственно, пренебрежением ею, как женщиной.
Секс для нее был не главным делом. Главным делом была гульба. И желательно за чужой счет. Взяв у Александра телефон, спросила:
– Тебе блондинку, брюнетку или рыжую?
– Давай пока брюнетку, они, по слухам, очень жаркие в любовных утехах, а там посмотрим… – раздухарился слегка захмелевший Хламов, пропустив почти без закуски уже вторую или третью стопку. – Может, и двух… мало станет… Секс, как и аппетит, проявляется во время процесса.
– Сейчас сделаем, – подмигнула многообещающе Мария, – сейчас сделаем… Небольшой лишь срок – будет тебе белка, будет и свисток, – пошутила с хохотком и стала быстро-быстро набирать какой-то номер.
Вскоре из квартиры Пьяных стала доноситься громкая музыка. Шалман заработал…
 

Новелла вторая

Дворник Похмелкин Федор Иванович, мужчина лет сорока, женатый и имевших уже двух сыновей-оболтусов пятнадцати и тринадцати лет, медленно плелся по утоптанному десятками тысяч ног снежному насту к очередной площадке с бытовыми отходами, а попросту, свалке. Плелся, чтобы навести на ней хоть какой-то порядок – начальство гневливо требовало.
На улице безветренно, но морозно. Зима в этот год, на удивление, была и снежной, и холодной, от чего жители средней полосы России, по крайней мере, Курской области, уже отвыкли. Мороз так и норовил, как вор-карманник, проскользнуть под старенькую куртку, когда-то, давным-давно, радовавшую ее молодого обладателя специфическим запахом и матовым блеском кожи. Но годы не пощадили ни самого обладателя, ни куртки: оба поблекли и съежились.
Утро только-только начиналось. Еще было довольно сумрачно, даже уличные фонари едва рассеивали предрассветный мрак. Редкие обитатели многоэтажек, вынырнув из нутра теплых подъездов, сгорбившись и поеживаясь от нахлынувшей разом прохлады, не озираясь по сторонам, тупо глядя под ноги, торопились к остановке общественного транспорта в надежде без проволочек занырнуть в относительно теплое и безветренное чрево автобусов, троллейбусов или трамваев. И далее, подремывая, катить до родных предприятий, фирм и фирмушек.
Дворник Похмелкин хандрил. Работать не хотелось, зато хотелось опохмелиться. Ой, как хотелось! Вчерашним вечером он, замутившись с соседскими мужиками, изрядно принял «на грудь», борясь с «зеленым змием». И в этой неравной борьбе в очередной раз был побежден змием, да так, что домой в однокомнатную коммунальную квартиру приполз едва ли не на карачках. Полнотелая и крикливая до звона в ушах, как большинство обитателей коммуналки, супруга Фрося, давно бросившая следить за своей внешностью, но имевшая не только тяжелый характер, но и тяжелую руку, привычно для порядка закатила скандал. Потом, обложив без всякого стеснения матом и отвесив пару тумаков, прослезившись, занялась делами. Кто-то же должен был хоть как-то кормить и одевать семью, платить за комнатушку, свет, воду и газ. А еще умудряться покупать хоть какие-то обновки сыновьям. И это все на жалкие, крошечные зарплаты его и ее собственную, такие мизерные, что и под микроскопом не разглядишь…
Но то было вчера. Теперь же все мысли дворника Похмелкина упорно крутились вокруг одного: как опохмелиться. Однако в карманах кроме дыр ничего не было. Даже мороз, сколько не пытался забраться под куртку и еще далее, под нательную одежду, и тот, кроме дряблой кожи и худых ребер, ничего там отыскать не мог.
«Может, что продать?..» – Федор Иванович в очередной раз тяжко вздохнул от горьких мыслей, терзавших и без того раскалывающийся череп. – Слава Богу, за время рыночной экономики барыг развелось, как дерьма в общественном туалете – что угодно купят и перекупят». – «А что продать? – тут же с издевкой задавал ему встречный вопрос внутренний голос. – Разве что лопату?.. Ведь у тебя, как у голыша, кости да душа и ни ломаного гроша», – ерничал, ехидничал незримый собеседник и стучал невидимыми молоточками по черепной коробке дворника, выбивая то ли «SOS», то ли похоронный марш Шопена. – «Да кому она нужна, лопата-то… старая да щербатая, как мои зубы», – пытался пресечь ехидство внутреннего голоса Федор Иванович и еще ниже пригибался к земле, возможно, под тяжестью вскинутой на плечо дворницкой лопаты. – «Да такому же забулдыге, как ты, – издевался, надсмехался, входя в раж, внутренний голос. – Надо думать, на белом свете не только ты дурень, но и других хватает».
А чтобы его слова были весомей да лучше запоминались он вновь тук-тук невидимым молоточком по темечку, тут-тук, тук-тук…
Было темно, холодно… Работать не хотелось. Голова раскалывалась то ли от грустных мыслей, то ли от потребности в опохмелке. А ноги так и норовили повернуть назад, в приятный полумрак теплой дворницкой. И тогда дворник говорил себе киношное: «Надо, Федя, надо!» – да встряхивал, как старый мерин головой, пытаясь отогнать грустные мысли и колтыхал дальше. – «Эх, вот бы мне скатерть-самобранку… да с водкой и закуской… или же, на худой конец, ковер-самолет, чтобы улететь на нем на край света от тоски и от проблем, – подумал Федор Иванович и остановился, упершись в металлический бак для сбора мусора и бытовых отходов. – Тпру, сивка, приехали! – уныло поздравил он себя с прибытием на объект городского коммунального хозяйства и собственной трудовой деятельности. – Что ж, перекурим, да и приступим, не торопясь…» – сбросив с плеча лопату, полез он в карманы за сигаретами и спичками.
И тут его мутный взгляд, случайно скользнув по куче мусора, уперся в распростертую на снегу часть свернутого в рулон ковра.
«Гля, вот и ковер-самолет!» – мелькнуло в мозгу, да так, что и боль отступила. – «А не мерещится ли тебе часом? – тут же встрепенулся задремавший малость внутренний голос. – Не допился ли ты, Федор, свет Иванович, до мультяшек в голове, что ковры тебе уже мерещиться начинают?» – «Отстань, вражина, – оборвал его Федор резко, – давай лучше проверим. Вот зажмурюсь, а потом открою глаза – и если ковер не пропадет, не исчезнет, то не мерещится, а все, как ни есть, наяву».
Сказано – сделано.
Открыв глаза, муниципальный дворник убедился, что он еще не «дошел до ручки», что зрение его не подводит и что действительно буквально в трех шагах от него лежит ковер.
 – Фу! – на радостях от осознания своей нормальности выдохнул он.
И тут же воровато огляделся: не видит ли кто. Но никого поблизости не было.
«С-с-счас посмотрим, какой дурак выбросил такую вещь! – мысленно решил дворник. – Пусть и не ковер-самолет, а все же… Да еще и свернул, чтобы лучше нести было. Наверное, муж от жены нес, чтобы продать, да опохмелиться… – мелькнула все объясняющая мысль: имел Похмелкин такой грешок, таскал тайком от жены из дому по малости на пропой. – Или кто-то у кого-то спер… Да вот что-то, видать, помешало дело до конца довести… Пришлось бросить… – лихорадочно продолжал искать он объяснение столь необычному явлению. – Еще, возможно, и нутро барахлом разным начинил – вон как его распирает, словно бабу перед родами…» – Оценил, прищурившись, добротность упаковки.
Затем, кхекнув тихонько для бодрости духа, привычно потер ладонь о ладонь, словно перед большой и трудной работой. И шагнул к ковру, намериваясь поближе рассмотреть его колер и материал, а также внутреннее содержание – «начинку».
«Смотри, не обожгись, – предостерег дворника в последний момент внутренний голос, – ковры просто так не выбрасывают… Не чисто тут». – «Да ладно тебе, зануда, – мысленно отмахнулся от внутреннего голоса и его предостережений Федор Иванович, – всего-то делов, что посмотрим. Не дрейфь!» – И, держа в поле зрения ближайшие окрестности, чтобы ненароком не появился конкурент, стал разворачивать ковер.
«Однако что-то тяжеловат», – успел он подумать, прежде чем увидел, как из последнего витка  коврового рулона показалось женское тело.
«Ой!» – екнуло сердце и так полыхнуло внутренним жаром, что Похмелкин, несмотря на мороз, вспотел.
«Вот тебе и ковер-самолет, и скатерть-самобранка! Теперь уж не на край света, в тридесятое царство-государство, а в милицию лететь придется… – проникся гражданской позицией разум. – К ангелам-хранителям с милицейскими погонами на плечах». – «А, может, коврик позаимствовать… – как бы шепнул внутренний голос, резко, на сто восемьдесят градусов, сменив направление морального вектора. Да так вкрадчиво шепнул, что Похмелкин вновь воровато оглянулся по сторонам  в миг просветлевшими глазами. – Бабе мертвой коврик теперь ни к чему – трупы мороза, как танки грязи, не боятся. А тебе бы и сгодился… на опохмелку. Смотри, два на три, не менее будет… Пол-литра, а то и литр дадут… если поторгуешься. Не меньше! Для милиции-то ведь разницы никакой: с ковром или без ковра труп… Труп – он и есть труп… А тебе – награда за труды. Так что спрячь коврик-то недалече, да и звони в ментуру… поднимай тревогу. Нечего им, дармоедам, в тепле греться, пусть на свежем воздухе поработают, по чем фунт лиха почувствуют». – «Ну, уж нет! – дал отпор искусителю дворник Похмелкин, проявив, если не гражданскую сознательность, то уж, точно, осторожность. – Если менты все узнают, то и без ковра-самолета за укрывательство важной улики со второй космической скоростью туда зашлют, где и Макар телят не пасет… А там небо – в клеточку, а роба, не чета моей оранжевой – в полосочку». – «Но кто не рискует, тот не пьет шампанского, – не унимался внутренний голос. – Рискни – и опохмелка у тебя в кармане». – «Не, лучше трезвым быть с больной головой, да на свободе, чем опохмелившемуся, но за решеткой», – окончательно победил Федор Иванович своего невидимого двойника-подстрекателя.
И, чертыхаясь, так как находка явно безвозвратно ускользала из рук, а неприятности прорисовывались все отчетливее и отчетливее, засеменил в сторону бывшего женского, а теперь семейного общежития по улице Дружбы. Там, как знал коммунальный служащий, на вахте имелся телефон.
Отступившая куда-то с момента «открытия» головная боль возвратилась. И с удвоенной силой рвала черепную коробку на части под ехидное зудение внутреннего голоса: «Ну, что, Федя, съел медведя»?


Новелла третья

Старший оперуполномоченный уголовного розыска отдела милиции № 7 УВД по городу Курску, старший лейтенант милиции Демин Евгений, несмотря на то, что вчерашним днем домой со службы, к очередному неудовольствию жены, пришел поздно, уже не спал. И хотя до начала того момента, когда предстояло «стартовать» на работу, было не менее двух часов, он не позволил себе валяться в койке, пружинисто выбросив молодое сильное тело из приятной теплоты постели. И не потому, что страдал бессонницей – в юности о такой болезни и слыхом не слыхивать, а потому, что собирался пораньше придти в отдел и «поработать» с делами оперативных учетов. В одних новые планы оперативно-розыскных мероприятий написать, в других справки вывести.
Он хоть и «не запускал» оперативных дел, но просмотреть их перед очередной проверкой стоило. А то, что вот-вот должна была прибыть проверяющая команда из городского УВД, причем  неплановая, под большим секретом подчиненным сообщил начальник розыска Дремов. А тому – возможно, начальник криминальной милиции. А начальнику КМ – кто-то из городских УВД-эшных структур. Впрочем, какая разница, кто кому и под каким секретом сообщил. Важно то, что сообщили, и то, что комиссия проверяющих обязательно будет.
– Ту куда в такую рань? – сонно и недовольно проворчала разбуженная его резким движением супруга. – Сам не спишь и другим не даешь. Торопишься, словно на пожар…
– Спи! – бросил коротко и сухо, как выстрелил из ПМ. – Рань не рань, а работать надо.
Супруга, что-то буркнув о ментах-межедомах, повернулась на другой бок и тихонько засопела. То ли уснула, то ли сделала вид, что спит.
«Кто рано встает, тому Бог подает», – привычно пришла на ум мамина поговорка, запомнившаяся еще со времен золотого детства. За ней было последовало современное, довольно язвительное, если, вообще, не циничное, в духе времени, продолжение: «А кто поздно встает, тот долго живет».
Но он решительно изгнал это продолжение из своего сознания. Быстро сделал зарядку, умылся. Пока на кухне закипал чайник – Демин любил пить чуть ли не кипяток, ибо чай – это не водка, которую лучше пить охлажденной, – принялся одеваться. Вот за эти занятием и застал его сигнал мобильного телефона, проиграв мелодию про оперов из сериала «Улицы разбитых фонарей».
Взглянув на дисплей, увидел номер «мобилы» начальника розыска майора милиции Дремова Алексея Ивановича. Понял, что за короткую оперскую ночь случилось что-то неординарное – начальник розыска в такую рань просто так не звонит. А если бы объявлялась очередная тревога, то звонили бы или из дежурной части, или кто-то из системы оповещения, в соответствии с установленной и утвержденной руководством инструкцией. Значит, случилось очередное ЧП, причем на «его земле». Будь по иному – поднимали бы в первую очередь другого опера.
«Кто рано встает, тому Бог подает», – вновь всплыла в подсознании сакраментальная фраза, но уже совсем не по-доброму, как говорилась мамой, а с иным, ироничным, даже злорадным подтекстом. Ибо Всевышний кроме очередной неприятности ничего в такую рань преподнести оперу не мог. Да тут и обижаться на него не стоит – специфика работы такая.
– Да! – нажав кнопку связи, лаконично и отрывисто бросил он невидимому, но уже присутствующему здесь в виде магнитных и электрических полей и волн, начальнику.
– Хорош дрыхнуть, – вместо приветствия чуть грубовато пробасил голос Дремова их динамика телефона. – Трупяшник у тебя… на площадке для отходов мусора у общежития по улице Дружбы. Так что трубы трубят, в поход зовут. Потому оставь сон для пенсии, а сейчас – ноги в руки и на место происшествия. Аллюр три креста!
– А я и не сплю, – вставил Демин в пику начальнику.
Чувствовалось, что Дремова самого только-только разбудили, что он еще не отошел от сна, а потому зол на весь мир. И как тут не подпустить маленькую шпильку? Вот и подпустил.
– Тем лучше для тебя, торопись, – вяло отреагировал Алексей Иванович, не «просекши» тонкого подкола. – Я тоже туда сейчас подойду…
– А что за труп? Может, и не криминальный? – скорее по оперской привычке уточнять информацию, чем с надеждой об отсутствии криминала, переспросил Демин.
– Самый что ни на есть криминальный, – пробасил телефон голосом Дремова. – В ковре… с голубой каемочкой, – уточнил с грубоватым юмором. – Впрочем, сам на месте во всем разберешься. Нечего лясы попусту точить. Действуй!
– А оперов с зоны «поднимать»?
– Не твоя печаль – дежурный, кого надо, всех «поднимет». Дуй на место происшествия.
Демин хотел еще спросить: чей труп, мужчины или женщины, но начальник розыска уже отключил связь. Перезванивать и вновь отрывать время у начальства, а то и злить его, как-то не хотелось. «Сам на месте разберусь», – решил опер.
Быстро одевшись и закрепив наплечную кобуру с пистолетом; на бегу, без смака, обжигаясь, проглотил чашку чая. Все! Труба зовет! Надо на место происшествия спешить – время дорого, тут и оперативные дела подождут, никуда не денутся из сейфа. А проверяющим, в любом случае, всегда не угодишь. Так что одним замечанием больше, одним меньше – без разницы.
Прежде, чем стать сначала просто оперуполномоченным, а через полгода и старшим оперуполномоченным уголовного розыска, Демин несколько лет «оттянул лямку» участкового уполномоченного все того же седьмого отдела милиции, куда пришел после окончания юридического факультета КГТУ. Впрочем, понятие «оттянул лямку», тут не вполне корректное: Демин полюбил работу участкового милиционера. А ко всем сопутствующим основной работе помехам относился по-философски: и не такое было, но прошло, и это пройдет. Возможно, именно поэтому, работалось легко, без напряга, что замечали не только его ближайшие собратья-участковые, но и руководители служб.
«А не желаешь ли к нам, в опера? – проверив ведение документации на участковом пункте милиции, спросил как-то майор Дремов, начальник уголовного розыска и ответственный от руководства на текущие сутки. – Смотрю, все у тебя в порядке… и с бумагами… и с исполнительской дисциплиной. Все разрешено в сроки, без волокиты, причем качественно, как мне кажется. Да и глаз, вижу, – взглянул в упор начальник угро быстро и оценивающе своими черными, цигановатыми глазами, – имеешь веселый, с «бесенятами» и с язвинкой, явно наш, оперский, по всем статьям подходящий».
Пока он, старший участковый уполномоченный Демин Евгений Станиславович, прикидывал, как лучше ответить проверяющему: пожав плечами, «глубокомысленно» промолчать, не сказав ни «да», ни «нет», мол, смотрите сами – вы руководство, потому вам виднее; отделаться ли шутливой фразой, что каждому овощу – свое время и место; или же дать предварительное, впрочем, ни к чему не обязывающее согласие, – Дремов продолжал агитацию.
«Работа участкового, ясное дело, нужная и важная. Сам когда-то был и постовым и участковым, – басовито и с напором говорил Дремов. – Но романтика от них ушла почти полностью. Осталась одна повседневщина, серая и бесконечная. А вот в розыске романтика еще осталась. Правда, не такая, какая была раньше, лет так двадцать-тридцать назад, но все же… А знаешь ли ты, как о нашей работе, работе сыскарей, еще Петр Первый сказал»? –  «Как-то не доводилось», – честно признался тогда Демин, успев вставить в напористый монолог «начальства» короткую фразу. – «Тогда послушай, – назидательно продолжил Дремов, – Петр Первый сказал: «Сыск есть ремесло окаянное, и для занятия сим тяжким и скорбным делом потребны люди здоровьем крепкие, духом твердые, нравом лихие, но зла не творящие». Чувствуешь, – повторил с прежним нажимом, – «нравом лихие, но зла не творящие». Словом, как ты, – для прочей убедительности довольно болезненно ткнул Дремов своим указательным пальцем ему, старшему участковому, в грудь. – Так что, не только думай, но и соображай. Ведь голова тебе дана не только для того, чтобы фуражку милицейскую на ней носить, но и соображать».
Потом были уже более конкретные разговоры, которые и предрешили его дальнейшую судьбу. Коллеги участковые, узнав, что он переходит на службу в уголовный розыск, советовали подумать. «Не спеши, – говорили они со знанием дела. – Там по-прежнему, как во времена то ли развитого социализма, то ли социалистического застоя, день не нормирован: от темна и до темна пашут… К тому же без выходных. А у нас, слава Богу, и рабочий день стал нормированным, и два выходных – совсем не шутка. Да и от глаз начальства разного вдали находимся, сами себе да совести собственной подконтрольны только, что совсем не маловажно во все времена. Некому каждый шаг да каждый вздох контролировать. А что романтики мало, то пусть бы ее и совсем не было – проще жить без романтики. Главное, чтобы работы было меньше, а деньги вовремя за службу платили, да, желательно, побольше, побольше».
Аргументы коллег были железобетонные. Он и сам обо всем этом не хуже их знал, ежедневно общаясь с операми, вечно куда-то спешащими, вечно неуспевающими, вечно нервными и взмыленными. Участковые уполномоченные со времен перестройки, когда от них ушли в небытие и борьба с тунеядством, и борьба с рецидивом, и профилактика правонарушений и преступлений, и борьба с алкоголизмом, жили повольготнее. Впрочем, и тут своих заморочек хватало. Но, все-таки, их было не столько, сколько у оперов, несших на себе основной груз по борьбе с тяжкими и особо тяжкими видами преступлений.
И хотя русская пословица гласит, что «рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше», Демин пошел искать остатки романтики там, где было труднее. И теперь делал это ежедневно с раннего утра и до позднего вечера к явному неудовольствию супруги, привыкшей за время его деятельности в качестве участкового к совместному провождению выходных, к походам в кино и театр или просто в гости к родственникам. Теперь о таком можно было лишь помечтать да повспоминать.
Возможно, из-за этого участились размолвки с супругой. Порой к концу рабочего дня, а он, рабочий день, как правило, оканчивался почти всегда к 22-23 часам, уставал «до чертиков», но оперского форса и «лихого нрава» не терял. Держал марку и традицию настоящего опера, заложенную его коллегами еще в далеких шестидесятых годах двадцатого века, когда был образован Промышленный РОВД и подразделение уголовного розыска при нем. Но в те времена все службы так работали, таков был стиль руководства и общей организации труда. Партия говорила: «Надо!» – «Есть!» – отвечал народ, взяв под козырек.
И хоть те годы давно уже канули в Лету, и мало осталось в живых ветеранов сыска тех лет, но традиция работать «от темна и до темна» в уголовном розыске осталась жива. И переживет, по-видимому, еще не одно поколение оперов.

Когда старший оперуполномоченный Демин прибыл на место происшествия, то там уже находилась отделовская опергруппа: его коллега и сосед по кабинету капитан милиции Морозов Александр, участковый уполномоченный Ветров Кирилл, эксперт-криминалист Носов Виктор да следователь Воробьева Ирина. Воробьева в данном случае выступала скорее как охранник места происшествия, а не как специалист по профилю. Ведь расследование убийств – это компетенция прокурорских следаков, а не милицейских.
Поэтому к осмотру места преступления или, точнее, места происшествия, что более верно с процессуальной точки зрения, и, соответственно, к составлению протокола она не приступала. Прибыла же сюда вместе со всеми, как того требовала инструкция о выезде на место происшествия следственно-оперативной группы. А то, что написано на Руси пером, того не вырубить и топором – известная аксиома. Положено – и прибыли все, кому положено.
Стояли, молчаливо переминались с ноги на ногу, поеживались от утреннего морозца. Хмурились. Эксперт-криминалист сигаретой попыхивал – хоть для здоровья и вредно, да вроде делом каким-никаким занят. Криминалисту что, он, как и следователь Воробьева, хоть и на стульях, но немного вздремнули  в своих служебных кабинетах, а вот оперу Морозову и участковому Ветрову, всю ночь выезжавшим для разбора семейных склок и скандалов, и на минуту не удалось смежить век. И теперь они оба были хмуры, раздражительны и молчаливы.
И без вопросов было понятно, что все ждут прибытия прокурорского следователя, который в отличие от милицейского, дежурившего при отделе всю ночь, спокойненько отдыхал у себя дома, в уютной и теплой постельке. А еще ждут судебно-медицинского эксперта да кинолога с собакой, каждый из которых находился в своих апартаментах. Поэтому Демин, поздоровавшись со всеми за руку, спросил: давно ли они тут, кто обнаружил труп и установлена ли личность убитого.
– Убитой, – тут же поправил криминалист, проигнорировав первую часть вопроса. – Убитой, – подчеркнул он, как человек, привыкший к точным определениям и четким профессиональным действиям.
Морозов, хоть и хмурился, отчетливо понимая, что дежурство его в этот день затянется, пожалуй, до обеда, а то и до самого вечера, был более общительным с коллегой.
– Да минут так с десяток будет. Ждем прокурорского… Из очевидцев – только дворник Похмелкин, который и обнаружил труп. Кто такая, – речь пошла о погибшей, – неизвестно. Подойди, посмотри, может и опознаешь, – указал рукой в сторону свернутого пополам ковра, чтобы вид мертвого женского тела не привлекал внимания зевак до прибытия прокурорского работника и других специалистов.
– Да ничего не трогай, – предостерег криминалист.
– А что дворник говорит? – прежде чем идти к прикрытому полой ковра трупу, спросил Демин.
– Говорит, что у него башка болит…
– Я – серьезно, – не принял шутки товарища Демин.
– А если серьезно, то говорит, что пришел, увидел и… дежурному по «02» сообщил. И все. Почти как Юлий Цезарь: «Пришел, увидел, победил»!
– Только не «победил», а наследил, – коротко хохотнул криминалист.
– Вот именно, – поддержал его участковый при упорном молчании следователя Воробьевой, не желавшей заниматься пустословием, трепом, – он наследил, а нам дерьмо разгребать!
– Понятно, – буркнул Демин неопределенно, так как в действительности, по большому счету, понятного, кроме разве грубого милицейского юмора, ничего не было – сплошные вопросительные знаки, и направился к трупу.
Убитой на вид было лет тридцать – тридцать пять. Коротко стриженные, под мальчишку, темные, почти черные волосы, продолговатое, остроносое лицо, чем-то напоминающее личико крутой кинозвезды Ирины Апексимовой. Чуть оттопыренные уши. Но лицо мертвого человека – это вам не лицо живого, оно всегда старит своего обладателя. К тому же делается очень неузнаваемым.
А тут и без медицинских познаний было вполне понятно, что данному лицу еще при жизни его обладательницы изрядно перепало. Оно распухло и покрылось гематомами. Впрочем, как и шея, и часть груди, видневшаяся через разорванную блузку. Кроме разорванной светлой блузки, короткой до неприличия темно-синей юбки да нижнего белья, другой одежды на трупе не было.
«Брюнетка, – еще раз внимательно оглядев фигуру, волосы и лицо погибшей, мысленно отметил Демин, условно «окрестив» ее этим словом. – И, кажется, где-то я уже тебя видел, брюнетка. Что-то знакомое в твоем облике, только вспомнить пока не могу. Но ничего, я подумаю…»
Упаковка трупа – ковер был обычный, фабричный, шерстяной, примерно два на три метра, с ярким орнаментом геометрических фигур. Не новый, но и не старый. Таких ковров, пожалуй, в каждой семье не менее одного-двух имеется. «Пустой номер, – осматривая ковер, мысленно отметил Демин, – владелец забыл на нем свой автограф оставить да адрес указать. А это что? – перевел он внимание на тускло блеснувший предмет, лежавший рядом с правой рукой трупа. И наклонился ниже, чтобы получше рассмотреть. – Кажется, отломившаяся часть алюминиевого крючка от вешалки. А вот это уже интересно… хороший вещдок… если он здесь не случайно оказался. И если не случайно, то остается только остальную часть вместе с вешалкой найти – и убивцы у нас в руках. Только как ее найти?.. Даже в этом микрорайоне одних домов около трех десятков будет, а квартир…»
– Ну, что, полюбовался красой ненаглядной? – встретил с сарказмом Морозов Демина, когда тот после осмотра трупа возвратился к коллегам.
– Полюбовался. И, знаешь, кажется, где-то ее уже видел… Только вот не могу вспомнить… – не обратил внимания на сарказм коллеги Демин.
И сам при случае мог отпустить шутку, еще погрубее… Оперская привычка за напускной грубостью скрывать эмоции и очень ранимые сердца.
– Да все они, «ночные бабочки», на одно лицо, – продолжил Морозов. –  Я, конечно, по ним не спец, как наш коллега Каменев Шурик, который на этом деле уже собаку съел, но тоже ведь не слепой.
Говоря о спеце по «ночным бабочкам» Каменеве, Морозов имел в виду старшего лейтенанта милиции Каменева Александра, отвечавшего в отделении уголовного розыска за линию работы по борьбе с проституцией. Каменев, как большинство современных ментов, трудоголизмом, конечно, не страдал, но контингент свой знал изрядно.
– Возможно, где-то на улице или в каком-либо притоне и видел…
– Это точно, – поддержали его эксперт-криминалист и следователь.
Оба имели в виду, что все «ночные бабочки» не только манерами, но и внешностью, стилем одежды, очень похожи друг на друга, словно клонированные, как английская овечка Долли.
– Думаете, «простая утка»? – смягчил в присутствии женщины-следователя название профессиональной деятельности покойной  брюнетки Демин.
– А тут и к бабкам не ходи, – вновь первым отозвался Морозов, –  ясно, что «простая утка», а не «гусь лапчатый». Из какого-нибудь ближайшего притона, – уверенно, с убежденностью в своей правоте, констатировал он. И тут же перешел к более важному на данный момент вопросу: – Ты лучше думай, что делать станем, пока остальные прибудут. Как-никак, а земля-то твоя. Тебе это дерьмо разгребать… пока не раскроешь. Значит, и командовать тут тебе, пока других командиров нет. Нечего всем столбами стоять…
– А что тут думать, – пожал плечами Демин, соглашаясь с коллегой и без лишних слов беря на себя обязанности старшего группы. – Ты с криминалистом и следователем Воробьевой охраняйте место происшествия да ждите прокурорского следователя, судмедэксперта, кинолога и руководство, которое вот-вот должно нагрянуть. Заодно и доложите руководству: что да как… Руководство это любит, – подмигнул многозначительно. – Только имейте в виду, что понаедет его, руководства этого самого, без счета, кому надо и кому не надо – лишь бы «засветиться» на месте происшествия… Так что только успевайте козырять да честь отдавать. А я с участковым займусь пока обходом квартир ближайших домов, может, что-нибудь выудим.
– Честь отдавать – это, как я думаю, все-таки по женской части, – стрельнув глазами в сторону Воробьевой, скаламбурил Морозов. – Им это привычней… Я лучше также займусь отработкой домов для пользы дела.
– Разговорчики в строю! – прикрикнула на опера следователь Воробьева.
Она сразу поняла, в чей огород оперский «камешек» брошен. Впрочем, прикрикнула без обиды. Милицейские дамы и сами могли не хуже оперов «солененьким словцом» при случае побаловаться – издержки профессии.  И Воробьева тут исключением  не была. Так что прикрикнула более для проформы, да и ее молчание уже неприлично для женщины затянулось.
– Так это он сам боится, что начальство чести его лишит, за то, что допустил на вверенной ему зоне такое безобразие, – поддержал, хихикнув, Воробьеву эксперт-криминалист, – поэтому и хочет удрать от него подальше… с честью. Но как всякий мало-мало уважающий себя опер находит отмазки, ибо не могут без этого, лапшеметатели…
– Ладно вам собачиться, – пресек трепотню коллег Демин. – Труп хоть и стынет, но к отмщению взывает, как кровь невинно убиенного библейского Авеля. Так что прекратим пустую болтовню и приступим к поиску Каина… или Каинов.
«Ближайших домов», зевы подъезды и оконные глазницы которых выходили в сторону мусорной свалки, было два. Это семейное общежитие по Дружбе, 13 и  трехподъездный, четырехэтажный дом под номером 13-А. Третьим был дом номер 32 по улице Обоянской, который торцом выходил к месту происшествия и тоже требовал к себе пристального внимания.
«Сплошная чертова дюжина, – непроизвольно отметил про себя Демин, производя рекогносцировку местности, – сплошные неизвестные», – добавил мысленно к этому, а вслух, обращаясь к участковому, сказал:
– Начнем, пожалуй. Тебе – дом 13-А, Морозову, как проявившему инициативу, которая в нашей конторе всегда наказуема, – просто 13, общежитие; ну, а мне – дом 32 по Обоянской. Там, как мне помнится, и притончик один имелся. Вот и проверю заодно.
– Начнем, так начнем, – вяло согласился участковый Ветров.
Он, как и опер Морозов, понимал, что в этот раз смениться им с суточного дежурства придется нескоро, поэтому без особого энтузиазма направился в сторону «своего» дома.
Начало проведению оперативно-розыскных мероприятий, называемых у профессионалом личным сыском, было положено. И хотя внутриведомственные инструкции по работе следственно-оперативных групп гласили, что всей работой на месте происшествия руководит и направляет следователь, но и без них каждый опер знал, чем он должен заниматься и что делать, чтобы не дать остыть еще «горячему следу». Знал эту непреложную истину и Демин, начавший проведении ОРМ (оперативно-розыскных мероприятий) или «гон следа», как говорили наши далекие предки в древности, до прибытия следователя прокуратуры.


Новелла четвертая

Как ни странно, но именно старшему оперуполномоченному Демину и повезло с установлением личности убитой брюнетки. Впрочем, может, и не странно, а закономерно, ведь говорится же, что «кто ищет, тот всегда найдет». А тут в пользу Демина «играло» сразу несколько факторов: он раньше был тут участковым уполномоченным и знал население, он уже имел опыт оперской работы, он находился на «своей земле» и он, как никто другой, был заинтересован в скорейшем раскрытии этого преступления. Вот и вел его милицейский ангел-хранитель туда, куда было надо.
Когда Демин, переговорив с жильцами трех коммунальных квартир ни слухом, ни духом не ведавшим о необычном сюрпризе в шерстяном ковре на санплощадке рядом с их домом, то зашел и в четвертую. В четвертой квартире как раз и был тот самый «притончик», о котором упоминал старший оперуполномоченный в беседе с товарищами. Когда он, требовательно постучавшись, разбудив хозяйку, вошел в комнату, то сама обстановка квартиры и ее хозяйка неожиданно подсказали, что именно тут, и нигде больше, он видел «брюнетку» ранее и живой.
– Чем обязана? – даже не пытаясь скрыть недовольства, встретила его Курочкина Альбина, женщина лет двадцати пяти, искусственно обландинившаяся при помощи перекиси водорода и прочей химии, с заспанным, помятым лицом. – Чем обязана, – повторила она, неспешно заправляя халат на груди, конечно узнав в раннем госте своего бывшего участкового, а теперь опера, – что ни свет, ни заря ты, опер врываешься к квартиру к порядочным гражданам, забыв, что квартира гражданина России неприкосновенна?
– Ты еще, уважаемая, скажи, что на твои деньги, собираемые в качестве налогов, содержишь меня и всю милицию российскую, – умышленно поддел Курочкину Демин.
Он явно вызывал визави на большие негативные эмоции, во время которых любой человек не так себя контролирует и в запале чувств своим поведением или же словами может дать нужную информацию. При этом старший оперуполномоченный наметанным взглядом обвел скромное жилище Курочкиной, но какого-либо беспорядка, указывающего на то, что в данной комнате была драка и убийство, не обнаружил. Даже единственный ковер, и тот был на месте. А вот каких-либо вешалок в комнате не было, а те, что были в общем коридоре и принадлежали всем жильцам, Демин осмотрел еще сразу по прибытию «на адрес», но ничего похожего на общность с увиденным им у трупа фрагментом не обнаружил.
– А то… – начала было Курочкина возмущенно, на новой волне «праведного» гнева, но опер ее оборвал:
– А то, уважаемая, что ты отродясь никаких налогов не платила, так как работать не любишь, зато выпить-погулять – за милую душу! Вчера, небось, опять гуляла?.. – забросил опер пробный камешек, надеясь выудить побольше информации, хотя из опроса соседей Курочкиной уже знал, что вчерашний день в комнате Альбины было на удивление тихо.
– Ну и что, – ерепенилась Альбина, наполняясь праведным гневом, – не за твои пью, гуляю. За свои! Честно заработанные!
– Да за какие такие свои, Альбина? – усмехнулся вновь опер откровенно язвительно. – Не смеши мои милицейские сапоги! А то у них от хохота подошвы отлетят. Ты только на свои ручонки шаловливые посмотри! – При последних словах он сноровисто схватил правую руку Альбины. – Такие ручки… – посмотрел внимательно на обратную сторону ладони, на костяшки пальцев, потом на лицо Курочкиной, – за всю твою недолгую жизнь ничего тяжелее тюбика губной помады… да мужского прибора, которым не бреются, а детей делают, не поднимали, не держали.
– А что это ты, мент, меня, как цыган лошадь, рассматриваешь? – задала Альбина уже довольно спокойным тоном, хотя и с прежней наглецой уличной девицы, вопрос, наконец, сообразив, что не ради праздного любопытства старший опер разглядывает ее комнатушку да и ее саму столь пристально. – Часом, не жениться на мне вздумал? – пошутила вульгарно. – Так знай, что я с ментом на одном поле ср… не сяду, не то что замуж за него идти. Не люблю вашего брата.
Произведя визуальный осмотр помещения и самой хозяйки, не зря же он так внимательно ручку и личико Альбины разглядывал, пытаясь найти свежие ссадины и кровоподтеки, сопоставив информацию, полученную от соседей с поведением Курочкиной, опер убедился, что Курочкина, возможно, непосредственного отношения к смерти «брюнетки» не имеет. Следовательно, стоило менять тактику игры.
– У нас нелюбовь, Альбина, взаимная, – пресек Демин разглагольствования Курочкиной, – но только не о ней речь. Ты лучше мне ответь, как зовут твою короткостриженную подружку-брюнетку? Ну, эту самую, похожую на актрису… Помнится, как-то я ее у тебя видел… Еще говорили, что у вас с нею… это самое… взаимное влечение с розоватым оттенком.
– Лесбиянство что ли? – переспросила, уточняя Альбина и не дожидаясь ответа опера, ухмыльнувшись, добавила: – Врут. Никакие мы не лесбиянки с Леночкой, просто подруги. Просто подруги – повторила она с нажимом, словно желая убедить в этом не столько опера, как себя. – А тебе-то что до нее? Неужели запал, что в такую рань прискакал?.. Так знай, она ментов, как и я, на дух не переносит! Пустые хлопоты…
– Ты ее вчера видела? – не обращая внимания на зубоскальство Альбины, продолжил напирать опер, в котором проснулся азарт охотника, взявшего след.
– Видела, во второй половине дня… Но потом она куда-то ушла и больше не возвращалась. А что случилось? Зачем она тебе? Неужели что-то натворила?
– Возможно, и натворила – «подпуская» оперского тумана, неопределенно отозвался Демин. – Пока же, Альбина, тебе придется потеплее одеться да пройтись со мной недалече…
– Это еще зачем?
– Надо, Альбина, надо. Сама знаешь, милиция людей, даже таких как ты, напрасно не тревожит. Следовательно, нужда имеется, необходимость. Так что одевайся и пойдем! Время препираться да вести «светскую» болтовню прошло. Дело ждет. К тому же хоть когда-то, но должна же ты проявить свой гражданский долг и оказать помощь органам…
Курочкина поняла, что упираться не следует: не для простой болтовни в такую рань пришел к ней опер. Не пойдет добровольно, этот опер церемониться не станет, силой заставит делать то, что считает нужным. Поэтому, попросив опера отвернуться, быстро оделась и проследовала за Деминым.
Когда старший оперуполномоченный Демин и сопровождаемая им Альбина, завернули за угол дома, то он увидел, что обстановка на санплощадке изменилась коренным образом: от понаехавших сотрудников милиции и прокурорских работников, а также их автомобилей негде было яблоку упасть. Судмедэксперт и следователь прокуратуры что-то колдовали, склонившись, над трупом, криминалист то и дело щелкал затвором фотоаппарата, ослепляя окружающих яркими вспышками. Рядом с ними, переминаясь с ноги на ногу, мешковато стояли две женщины – понятые. У большинства ответственных товарищей, съехавшихся со всех концов города на место происшествия, не лица, а маски озабоченности и глубоких аналитических раздумий. Начальник отдела милиции майор Москалев Алексей Владимирович, начальник уголовного розыска Дремов, начальник криминальной милиции майор Куцевалов также были тут и что-то довольно эмоционально, судя по их жестикуляции, говорили собравшимся вокруг них стайкой отделовским операм и участковым, поднятым дежурным по тревоге. По-видимому, проводили краткий инструктаж личному составу, нацеливая его на поквартирный обход ближайших домов и территории. А попутно, уточняли адреса «контингента»: ранее судимых, притоносодержателей, пьяниц, наркоманов, семейных дебоширов и т.п. – которых следовало проверить в первую очередь. Вместе с тем немало было и всевозможных «ответственных лиц», согласно инструкциям, прибывшим на место происшествия и своим присутствием создававших ненужную суету и нервотрепку. Практической пользы от их присутствия было мало, а мнимой важности – хоть отбавляй: ходили с места на место со своими свитами, создавая иллюзорность бурной деятельности. На самом же деле довольно часто отрывали от работы тех, кто действительно что-то делал конкретное, пусть и не такое внешне эффектное, как их групповое блуждание на месте происшествия, после которого, как после стада бизонов, все следы на месте происшествия уничтожаются безвозвратно. Впрочем, наблюдая происходящее, сведущему человеку было бы понятно: милицейская машина стала набирать обороты. 
– Это еще что за столпотворение? Что за милицейские учения? – спросила Курочкина почему-то осипшим голосом. – Ты зачем меня сюда ведешь?
«Ты куда меня ведешь, дамочку пиковую, – вспомнились вдруг ни к селу, ни к городу старшему оперу слова незамысловатой песенки о деревенской простушке, навеянные вопросом напуганной Курочкиной, на которые так и подмывало ответить: «К трупу, к трупу я веду, дуру бестолковую»! Однако приходилось говорить иное.
– Массовка большая, да героинь нет, – все же не удержался и съязвил он. – Через минуту сама все узнаешь… Возможно,  даже героиней станешь… живой. Мертвая там уже есть.
И направился вместе с мгновенно притихшей и утерявшей весь свой приблатненный апломб Альбиной к непосредственному руководству, чтобы доложить о первых результатах личного сыска.
Когда с разрешения следователя прокуратуры Петрухина, проводившего осмотр места происшествия, Курочкина подошла к трупу на ковре и, взглянув на тело, заплакала, даже без слов всем стало понятно, что она опознала погибшую.
И сразу же на месте происшествия изменилась картина. Хаотическое броуновское движение милицейских чинов вдруг упорядочилось и обрело единый центр – все окружили Курочкину, на какое-то время сделав ее, как и обещал Демин, главной героиней оперативно-розыскного действа. Посыпалось одновременно множество всевозможных вопросов, на которые и в нормальной обстановке не так-то просто было ответить, а не тут, над трупом. Поэтому Курочкина лишь часто-часто открывала рот, мыча что-то нечленораздельное, да хлопала глазками.
Поняв, что в ближайшее время ничего нового, кроме установления личности убитой, уже не «светит», один за другим, как по осени журавли, собираясь в клин, потянулись к себе в кабинеты «ответственные лица», чтобы хоть это доложить по телефону начальнику УВД области – да и скорее домой со спокойствием людей, честно исполнивших свой долг. А то, что сотрудникам уголовного розыска еще предстояло найти убийц, так это не их забота, а забота тех, кто работал на «земле», не достигнув начальствующих вершин. Им и карты в руки. Или ручку с записной книжкой опера. Каждому, как говорится, свое. Кому-то начальственные распоряжения отдавать, а кому-то с трупами в пыльных коврах на вонючих помойках разбираться.


Новелла пятая

Первая и немаловажная часть оперской работы была сделана, причем сделана довольно быстро – установлена личность убитой. Не каждый раз так везет. Случается, что при неочевидных преступлениях, к каким с полным основанием можно было отнести и это, уходило до двух-трех дней, а то и целая неделя. На этот же раз повезло: то ли просто посчастливилось, то ли оперская интуиция Демина помогла. Оставалась самая малость – установить лиц, совершивших это убийство, и провести их задержание. Впрочем, с момента установления личности погибшей проявлялся, словно при фотопроцессе, не только облик самой жертвы преступления, образ ее жизни, поведение, но и круг ее знакомых и родственников, уже представлявших оперативный интерес для сотрудников уголовного розыска и следствия.
Однако после установление личности убитой огромная милицейская машина начала давать пробуксовку. Дворник Похмелкин добавить что-либо новое к уже им сказанному не мог, даже стакан водки, налитый ему оперативниками для опохмелки и снятия головной боли, оказался бессилен. Похмелкин с радостью мог хоть тысячный раз рассказывать, как с больной головой он шел от одной санплощадки к другой, как нудно спорил с собственным внутренним голосом, как обнаружил ковер – и не поверил своим глазам, даже то, как хотел «приватизировать» этот ковер со всей находившейся в нем начинкой, как потом обнаружил труп и как звонил в милицию. И только. Иной информации от него было уже не дождаться.
Курочкина, прерывая свой рассказ короткими всхлипываниями, от чего ее лицо делалось брезгливо-отталкивающим, уже несколько раз повторила, что убитую зовут Еленой Ивановной Разгуляевой. Что Елене 25 лет, что в определенных кругах она известна по прозвищу «Ленки Быка», что проживала она на поселке КЗТЗ на улице Заводской, что была разведена и не раз, что не имела детей и определенного места работы. А еще о ней было известно, что могла заниматься как традиционной, так и не традиционной любовью, но не за деньги, как делают это проститутки, а ради интереса и удовлетворения собственной плоти; что была не дура выпить и погулять, что могла при случае слямзить то, что было плохо положено владельцами слямзенного. Словом, это была копия самой Курочкиной, только не блондинистого, а брюнеточного окраса и покроя.
Не дал ожидаемого результата глобальный поквартирный обход, продолжавшийся чуть ли не до полудня, в котором было задействовано до 30 человек личного состава ОМ-7, не считая временно «прикомандированных» по такому случаю из городского УВД. Угрохали уйму времени, опросили сотни и сотни людей – и все полный пшик! Никаких результатов. Это раздражало и руководство отдела, и оперов, в том числе Демина, с которого в любом случае будет спрос за раскрытие этого особо тяжкого преступления.
– Ну, что, господа сыщики, Шерлоки Холмсы, Пуаро и Пинкертоны курского разлива, – собрав в очередной раз у себя в кабинете на короткую оперативку сотрудников уголовного розыска, полусерьезно, полуиронично спросил начальник отдела милиции Москалев Алексей Владимирович приглашенных, – чем порадуете? – И видя, что подчиненные, а также опера из городского УВД не «спешат» радовать, продолжил: – Вижу, «кавалерийская атака» захлебнулась, не удалось с наскоку выйти на негодяев… Только руки опускать нельзя… Да и никто нам не позволит это сделать. Верно, Демин?
– Верно, – встал старший оперуполномоченный.
– Да ты сиди, сиди. Сиди и думай, что и как нам необходимо сделать, чтобы найти ключик к разгадке… или ниточку, за которую стоит потянуть, чтобы размотать весь клубок да и вытащить на свет божий нужных нам людишек. Впрочем, – обвел присутствующих он взглядом своих черных глаз, всегда таких добрых, но в данную минуту не только строгих, но даже колючих, жестких, – думать надо всем. Не только старшему оперу по данной зоне. Всем! – повторил со значением.
– Да ключик, товарищ майор, пожалуй, у нас имеется, – хоть и официально, однако с легкой усмешкой произнес начальник криминальной милиции Куцевалов Олег Вячеславович. – Остается найти только замок…
– Что ты имеешь в виду? – взглянул на него Москалев.
– А фрагмент алюминиевого крючка от вешалки…
– Ну, это не ключик, – перебив его, разочарованно произнес кто-то из городских оперов. – Это, на мой взгляд, досадное недоразумение, сбивающее нас со следа… Случайный, неизвестно откуда и каким образом взявшийся предмет. Думаю, что это «пустышка» и его не стоит принимать всерьез.
– А я вот так не думаю, – стал заводиться Куцевалов, которого задела безапелляционность опера городского УВД. – Это о-го-го! какой вещдок… при обнаружении квартиры.
– Квартиру-то еще обнаружить надо, – оставался при своем мнении городской опер из убойного отдела.
Куцевалов что-то собирался ему ответить, обернувшись в его сторону, но начальник отдела милиции пресек ненужное препирательство:
– Отставим спор. Лучше думайте, как раскрыть, а спорить будем потом. Есть ли у нас еще какие зацепки, ниточки кроме фрагмента крючка.
– Считаю, что надо продолжать работать с ниточкой – подругой погибшей, Курочкиной, – решил не отмалчиваться за «высоким» столом, где собрался штаб группы, занимающейся раскрытием преступления, старший опер Демин, не желавший упускать свой шанс. – Считаю, что Курочкина нам еще не все рассказала… И не потому, что что-то утаивает, а, возможно, и сама не помнит. Но если ее «потеребить» как следует…
– …то что-то и снесет, – закончил за него Куцевалов с легкой ироничной ухмылкой – начальнику криминальной милиции сама должность не позволяла быть пессимистом; в любой ситуации, даже такой непростой, как данная; он мог сердиться, злиться, обижаться, но только не впадать в уныние и пессимизм. – Не зря же Курочкина. Должна же снести нам яичко золотое или же «рациональное зернышко» подбросить…
– А на мой взгляд, – вклинился до сей поры молчавший начальник уголовного розыска Дремов, – необходимо бросить главные силы на сотовых операторов. Там надо искать зацепку. Только там. Сейчас даже в фильмах об этом в каждой серии говорят. А уж нам сам Господь Бог велит тут поработать. Впрочем, и про ключики, и про ниточки забывать не стоит…
– Неплохая версия, – «одобрил» слова Дремова опер из убойного отдела городского УВД. – Неплохая, – повторил он, – но и о дворнике… как его…
– Похмелкин, – первым подсказал Демин.
– Вот именно, о Похмелкине также забывать не стоит. А еще считаю необходимым продолжать работу по проверке притонов и притонщиков. Придется все больше и больше увеличивать радиус поисков от места происшествия… По типу волн от брошенного в воду камня…
– Вижу, что с основными пунктами плана оперативно-розыскных мероприятий мы определились, – подвел итог «интеллектуальной атаки» Москалев. – Теперь распределим обязанности и фронт работ, чтобы всем не «топтаться» по одному и тому же следу.
– Я беру на себя компании сотовой связи, – заявил Дремов, по-прежнему считая данную версию наиболее перспективной. – Там у меня кой-какие связи имеются… Вот и задействую их.
– И я, – поддержал его начальник КМ. – Кроме того, на мне дальнейшая работа с Курочкиной и дворником, хотя последний, на мой взгляд, уже отработанный материал, и выжать из него что-то новое вряд ли удастся.
– Хорошо, – одобрил Москалев. – Действуйте.
– А мы продолжим кураторство над отработкой притонов и населения, – за всех сотрудников аппарата городского УВД высказался все тот же опер убойного отдела. И рассчитываем тут на помощь не только оперативного состава, но и на участковых. Верно, Евгений Николаевич? – обратился он к Протонину, представлявшему тут как службу участковых уполномоченных, так и вообще все подразделение МОБ отдела.
– Всегда рады помочь, – отозвался тот глухо, понимая, что все мероприятия, спланированные его подчиненными и утвержденные им, по работе на сегодняшний день, летят к чертям собачьим. – Наша служба всегда у всех на подхвате.
– Вот и подготовь для нас список известных притонов, да контингент начинайте сюда стаскивать. Да побольше. Не очень-то церемоньтесь. Надо так взболтать эту трясину, чтобы не только пузыри пошли вверх, но и нужная нам информация.
– Хорошо, – согласился Протонин без особого энтузиазма, вновь понимая, что «взбалтывать трясину» придется его участковым. Что это не самая приятная и благодарная часть милицейской работы, чреватая возможными инцидентами и трениями с прокуратурой,  хотя и необходимая. Но, главное, что в случае появления положительных результатов, «пенки» достаются не тем, кто «контингент» собирал да доставлял в отдел, а тем, кто, сидя в кабинетах, с этим контингентом «занимался».
– А мне что делать? – спросил Демин начальника криминальной милиции, видя, как идет «дележ» сфер оперативно-розыскной деятельности.
Боялся остаться не у дел.
– А ты со своими операми у нас вместо «войск быстрого реагирования» будешь, – пошутил Куцевалов. – Где возникнет необходимость, туда и поскачешь. На горячем коне и с шашкой наголо…
– Будешь к каждой бочке затычка, – без малейшего признака на улыбку, съязвил Дремов. – Одним словом, на подхвате.
– Что ж, – встал с кресла начальник отдела, – кажется, определились. На мне же остается общая координация всех наших действий. Тогда по коням, как говорится, и пусть нам сопутствует удача.
Задвигались, вставая, сотрудники, заскрипели о пол стулья, зашуршали шаги… Переговариваясь, почти все участники совещания поспешили к выходу из кабинета начальника отдела.  Сиди ни сиди, а действовать надо: на разговорах далеко не уедешь…
Но если добиться чего-либо путного от дворника Похмелкина было уже невозможно, то с Курочкиной нужно было работать и работать, заниматься и заниматься. Надежда на то, что она сможет вспомнить что-то существенное и важное по делу, имелась. Это понимал не только Демин, уже выполнивший часть своей работы, но и все руководители отдела милиции  номер 7, а также наехавшие сотрудники городского отдела и областного управления уголовного розыска, своим присутствием отодвинувшие «опера с земли» на вторые, а то и третьи роли действа под названием раскрытие преступления. Мавр сделал свое дело, мавр может быть убит. Это напрягало Демина, быть на побегушках у кого-то: подай то, отнеси это, приведи того, отведи этого – не хотелось. Но что поделаешь, такова специфика милицейской работы – тон задают более именитые да опытные, а исполняют более молодые да «нравом лихие и зла не творящие».
Вот потому-то Курочкина, попав на «милицейский конвейер», побывала уже не только в кабинете старшего опера Демина и его коллег, но и в нескольких кабинетах руководителей уголовного розыска и отдела милиции. И, в конце концов, эта тактика возымела действие: при очередной беседе с Куцеваловым Альбина вдруг вспомнила, что перед тем как Елена покинула ее квартиру, ей кто-то позвонил на мобильник. И что звонила, видать, еще одна знакомая Елены, проживающая где-то поблизости от нее, так как Елена, уходя, обронила, что она идет домой, но по пути зайдет к Машке-зазывашке, так как та просила зайти. Это было уже что-то, это была уже ниточка, за которую стоило ухватиться и тянуть, тянуть, аккуратно и методично, постоянно держа в напряжении, но и не давая оборваться.
Кто такая Машка, Курочкина не знала. Все сведения Альбины о Машке или Марии заключались в том, что та жила где-то по соседству с Еленой, то ли в соседнем доме, то ли в доме напротив; возможно, что даже в одном доме, но в разных подъездах. Альбина никогда у Марии не была, ее фамилии и адреса не знала. А прозвище «зазывашка» впервые услышала только вчерашним днем.  И было ли это слово прозвищем или Елена просто скаламбурила, неизвестно. Можно гадать, сколько угодно. Значит, предстояло связываться со своими коллегами из ОМ-6, просить помощи у сотрудников ЦОРИ, Курского адресного бюро (КАБ). И тут помощь прибывших сотрудников аппарата уголовного розыска города и области была бесценна и необходима. Ведь даже с их помощью с учетом всевозможного скрипа и сбоя бюрократической машины, быстро нужных справок не получить. Ведь каждое подразделение требовало официального запроса, отпечатанного на принтере, зарегистрированного в установленном порядке, заверенного печатью отдела и подписью начальника милиции. А это время, время, время…
Так как мобильного телефона при покойнице не было, а, значит, заглянуть в его дисплеевское электронное нутро также не представлялось возможным, то надо было связаться с десятком операторов сотовой связи, представляющих услуги населению Курска, чтобы найти того, услугами которого пользовалась до своей гибели покойница. А там существовали свои бюрократические заморочки, не менее занозистые, чем в родной милиции, хотя бы взять сроки исполнения до 10 дней. Пока получишь на законных основаниях с выдержкой всех норм по инструкциям нужную справку, можно не только из Курска до Владивостока доехать, но и в любое иностранное государство схилять. Вот тут-то и нужна была пробивная таранная сила начальника КМ Куцевалова Олега Вячеславовича да начальника ОУР Дремова Алексея Ивановича. Только они, хорошо зная руководителей компаний, используя на полную мощь силу личного авторитета, способны были в кратчайшие сроки добыть нужную информацию и распечатку телефонных переговоров, чтобы тем самым продвинуться еще на шаг или даже полшага в раскрытии убийства. А что Елена была убита, а не погибла в результате несчастного случая, после осмотра ее тела судмедэкспертом, было уже официальной очевидностью, позволившей следователю прокуратуры возбудить уголовное дело по статье 105 УК РФ. Кстати говоря, тело Елены было отправлено в морг, а ковер, как вещественное доказательство, уже лежал, вновь свернутый в тугой рулон и снабженный биркой следователя с указанием его нового процессуального статуса, в одном из кабинетов прокуратуры Сеймского административного округа, дожидаясь отправления на предстоящие ему экспертизы. Там же находился и другой вещдок – фрагмент алюминиевого крючка вешалки, также упакованный в прозрачный полиэтиленовый пакет и опечатанный печатью прокуратуры.


Новелла шестая

Уже вечерело, когда старший оперуполномоченный Демин и начальник ОУР Дремов, оставив служебный автомобиль за углом дома и расставив прибывших с ними оперов у входа в подъезд и под окнами квартиры Пьяных Марии, адрес которой все же был, наконец, установлен, настойчиво стучали в дверь, требуя открыть немедленно сотрудникам милиции.
На стук выходили жильцы подъезда, недовольные поднятым шумом, но, разобравшись  в чем дело, уяснив, что это милиция пытается добиться аудиенции у Марии, или уходили к себе домой, или же толпились на лестничной площадке между первым и вторым этажами в ожидании развязки. При этом одни молчали, любуясь бесплатным зрелищем, вторые же говорили, что Машка-стерва дома и что давно уже пора Машку взять на цугундер. Были и такие, что предлагали сотрудникам милиции особо не церемониться, а выбить дверь, да вывести ее, заразу, под белые ручки на свет белый. Даже топор и ломик предлагали. Только не было тех, кто мог подтвердить подозрения оперативников, что именно у Машки была убита Елена. Как не пытался Дремов, проявив все свое природное обаяние,  в паузах между стуком в дверь найти очевидцев хотя бы того, что видели Елену вчерашним днем у Пьяных в квартире, но таковых не находил. Даже демонстрация фотокарточек Елены, как еще живой, так и уже мертвой показывал, но нужного результата достичь не смог.
«Да мало ли к ней, к заразе, днем и ночью ходят, – пожимали плечами, полюбовавшись фотками осторожные соседи, – разве всех упомнишь, может и эта была тоже».
Возможно, кто-то и узнал в Елене вчерашнюю гостью Пьяных, да связываться с милицией, прокуратурой и судами не желал. «Себе, мол, такое счастье дороже обойдется – затаскают по судам. К тому же, раз за это дело взялась милиции, то пусть милиция им и занимается сама, а наша хата с краю – ничего не знаем».
– А что, может, и взаправду… – слыша поддержку народных масс, кивал головой на дверь квартиры Пьяных старший опер Демин, помня, что в сыске работают люди «нравом лихие да зла не творящие».
– Не спеши, – удерживал подчиненного начальник угро. – Время еще есть. – И вновь своим зычным басом требовал, чтобы Мария открыла дверь милиции. Да так требовал, что  стекла в оконных проемах на лестничных площадках дрожали.
Дремову и самому хотелось так стукнуть ногой в дверь, чтобы она с петель слетела, да вот перспектива лишний раз встречаться с прокуратурой в случае непричастности Пьяных к убийству не радовала. И так еще туда «не заросла ментовская тропа» с прошлых лет, когда в МВД и Генпрокуратуре вдруг озаботились чисткой милицейских рядов. Приходилось в день не по одному разу туда ходить, в том числе и Дремову. Конечно, со временем прокурорская рьяность пошла на убыль, так зачем же ее вновь активизировать!
Наконец, когда к Дремовскому настойчивому басу, от которого стены. Казалось, тряслись, присоединились несколько женских альтов и сопрано с требованием открыть дверь, Пьяных сдалась.
– Ну, чего ломитесь, спать честным гражданам не даете, – нахраписто начала она, открыв дверь и держа перед собой, словно живой щит, десятилетнюю дочь, – чего ребенка пугаете?
Но, несмотря на ее нарочитый полублатной гонор, от оперативников не укрылось, как мелко-мелко дрожали ее руки, как тревожно и беспокойно бегали глазки: туда-сюда, туда-сюда. Словно пытались спрятаться, укрыться от холодно-пристальных взглядов оперов, да не находили место, где бы можно было это сделать.
«Чувствует кошка, чье сало умяла», – констатировал Демин поведение Пьяных и молча, одним плечом, оттер ее в глубь коридора.
– Чужие есть? Мужчины? – коротко поинтересовался Дремов, держа на всякий случай правую руки на рукояти пистолета в кармане куртки.
Вопрос был чисто риторический. Дремов уже знал, что Пьяных по данному адресу проживает только с ребенком. Но мало ли кто еще может находиться в шалмане. Хотя, если учесть… то не должно быть. Да мало ли что… ведь все существование таких как Пьяных вне логики здравого смысла. Однако же существуют. К тому же таких «пьяных» с каждым годом становится все больше и больше. И осторожность, проявляемая опытным оперативником, также имела право на существование. Еще «жив» был пример, в том числе и на памяти Дремова, как простой семейник» однажды чуть не зарубил топором наряд милиции, прибывший на его «умиротворение». Тогда, если бы не мгновенная реакция бывшего начальника милиции Амелина Виктора Петровича, пристрелившего буяна, то кто знает, скольким милицейским женам пришлось бы лить слезы, оплакивая своих супругов. А тут не семейный конфликт, тут убийство, а потому надо быть готовым ко всему.
– Нет! И не было, – с вызовом заявила Пьяных. – Дома только я да дочь. Отдыхали, спали, да вот вы ворвались, разбудили. Думаете, раз милиция, то все позволено… Думаете, что на вас, оборотни в погонах, управы не найти. Еще как найти!. Вот напишу завтра жалобу в прокуратуру, так погоны с вас и поснимают…
– Ладно, это будет завтра, – сдерживая себя, чтобы еще сильнее не напугать и так дрожащего мелкой дрожью ребенка, тихо, но жестко произнес Дремов. – А пока нам надо с тобой, госпожа Пьяных, потолковать откровенно. Тет-а-тет, как говорят французы. – И тоном, не допускающим чьего-либо возражения, потребовал чтобы девочка прошла с его сотрудником в свою комнату, а сам, взял для деликатности Пьяных под локоток,  повел в другую, заглянув по пути в чрево пустой кухни.
Даже беглого взгляда хватило Дремову, чтобы определиться, что в коридоре, рядом с входной дверью под вешалкой с алюминиевыми крючками, один из которых был сломан, сиротливо стоит, прижавшись к стенке один ковер. А на давно не мытом полу возле него остался четкий след от второго ковра, также свернутого в рулон. «Видно, когда в спешке кто-то рванул тот ковер, то впопыхах и сломал крюк с вешалки, а тот, зацепившись за ворс ковра, так и остался в нем. Прав, прав был Куцевалов, когда предположил что-то подобное, – механически, но с внутренним удовлетворением констатировал начальник розыска данный факт, не забыв отметить и интуицию начальника КМ. – Надо будет подсказать следователю, чтобы вешалку эту при проведении официального обыска изъял да направил на трассологическую экспертизу. Отличное доказательство для суда будет», – профессионально отметил он.
Зато в комнате над кроватью, где и должен был находиться ковер, из стены сиротливо торчали вбитые в деревянные пробки гвоздики, а яркий прямоугольник не выгоревших от дневного света обоях даже при тусклом освещении электрической лапочки откровенно диссонировал с остальной частью стены. «А вот времени, чтобы после переезда повесить ковры на стены, Пьяных, в связи с ее пьянками да гулянками, не хватило», – вновь резюмировал Дремов, поддаваясь азарту охотника, взявшего верный след.
Настораживал и порядок на кухне, которую Дремов хоть и беглым взглядом, но осмотрел, отметив про себя отсутствие на столах бутылок, стаканов, стопок, рюмок, тарелок с остатками закуски – неотъемлемый атрибут любого притона или шалмана. Вывод напрашивался один – произведена тщательная уборка. И это, виданное ли дело, в шалмане-то! Где даже перед самыми великими церковными праздниками никогда порядка не наводилось – всех устраивал привычный порядок вещей, когда грязь и антисанитария становились вполне традиционными. А тут, на тебе, чистота и порядок! Значит, дело нечисто.
Ходить вокруг да около было уже ни к чему, поэтому Дремов задал Пьяных вопросы в лоб:
– Кто убил Ленку Быка? Ты? Или только в ковер заворачивала?
– Никого я не убивала! – мгновенно отозвалась Пьяных, словно давно была готова к подобному вопросу. – Да и никакого Быка я не знаю, – чуть дрогнул ее голос, секунду до этого так переполненный праведного гнева. – Ты, мент, меня на понт не бери. Я и не таких видала, да до костей обглодала! Понял?! Если есть что ко мне конкретное – говори, да выметывайся. Мне спать пора… с дитем.
А вот вопрос начальника угро про ковер оставила без внимания, словно и не слышала такого. Впрочем, и вместо Лены Быка, женщины, произнесла это слово так, словно подразумевался мужчина по прозвищу Бык. Хитрила. И еще владела собой, не желая «колоться». И как не пыталась Мария воздействовать на оперативника нахрапом, только ведь не на того напала. Алексей Иванович и не таким нахрапистым «рога обламывал».
– Я вижу, гражданка Пьяных, «каши» с тобой не сваришь! Нормального разговора ты не понимаешь… Тогда одевайся, поедем к нам в отдел. Там мы тебе и прокурора предоставим… и адвоката… и с полиграфом, или в просторечии детектором лжи, познакомим, – приказал начальник уголовного розыска под шум вваливавшихся в квартиру Пьяных сотрудников милиции, «оставивших» свои посты под окнами и на входе в подъезд. – Там ты, заверяю тебя, малоуважаемая, через час соловьем петь будешь. Даже похлестче курских, которые считаются самыми голосистыми во всей России. Одевайся, поедем. Мне больше некогда с тобой церемонии разводить. Но только помни, что свой шанс на явку с повинной ты уже упустила. А потому снисхождения ни от нас, ни от суда не жди. На всю «катушку» получишь!
Пока Дремов безуспешно «колол» Пьяных Марию, старший оперуполномоченный Демин в другой комнате пытался разговорить испуганную девочку Надю. Однако и та, назвав сквозь всхлипывания свое имя, отвечать на другие вопросы явно не желала. «Достойная смена подрастает, – отметил с сожалением Демин, уже вволю насмотревшийся за время своей работы в милиции подобных чад. – Не зря же пословица говорит, что «яблоко от яблони недалеко падает». Отметить отметил, но голос на ребенка не поднял. Понимал, что пройдет совсем немного времени, девочка успокоится и сама обо всем расскажет. Сколько раз уж такое бывало. Так зачем же «гнать лошадей».
Когда милицейский «жигуленок», сверх своих возможностей, забитый пассажирами и управляемый Дремовым, аккуратно подкатил к крыльцу седьмого отдела милиции, то там уже стоял и автомобиль оперативников, ездивших за владельцем телефонного аппарата, с которого на номер абонента Разгуляевой был звонок во второй половине дня. Упорство начальника уголовного розыска и начальника криминальной милиции, с которым они атаковывали администрацию и владельцев компаний сотовой связи, не пропало даром. Хоть и не сразу, хоть и не так быстро, как хотелось бы, но вслед за утановлением абонементского номера Разгуляевой, был установлен и владелец телефона, с которого ей звонили. И когда группа оперов во главе с Дремовым отправлялась по адресу Пьяных, то вторая группа во главе с начальником КМ Куцеваловым спешила «познакомиться с Хламовым Александром, к которому у оперативников и следователя прокуратуры уже имелось несколько довольно непростых вопросов. И вот теперь у Дремова и Демина был один и тот же вопрос: удалось ли коллегам застать дома и доставить в отдел милиции Хламова.
– Как думаешь, наши коллеги с «уловом» или без? – скорее взглядом, чем голосом спросил своего начальника Демин, когда они, сопровождая Пьяных и ее дочь, поднимались по ступенькам крыльца.
– Скорее «да», чем «нет», – отозвался Дремов, – иначе бы они еще сюда не возвратились.
Дремов оказался прав: начальник КМ Куцевалов и выезжавшие с ним сотрудники городского аппарата уголовного розыска без лишних проволочек обнаружили и доставили в отдел милиции важного фигуранта по делу. Но вот в каком статусе ему быть, пока не определились, так как Хламов заявил, что сотовый он то ли потерял, то ли его у него украли. Поэтому сам звонить с него не мог ни вчера после обеда, ни вечером, ни ночью, ни сегодня днем.
– Хорошо, хорошо, – не спешили переубедить его в обратном оперативники. – Это мы еще проверим. А знаешь ли ты, уважаемый, девицу по имени Елена и по прозвищу Бык? Знаком ли с такой?
– Не знаю и не знаком ни с Еленой, ни с Быком, – не поднимая глаз на сотрудников милиции, твердил Хламов.
Твердить-то он твердил, да никакой убежденности в его голосе не слышалось. Наоборот, проскальзывали нотки напряженности и страха.
С момента доставления в отдел милиции всех пока что установленных фигурантов, на взгляд сотрудников милиции, имеющих хоть какое-то отношение к убитой, оперативно-розыскные мероприятия, проводимые по «горячим следам», приняли новый оборот. Заработал оперский конвейер по «прокачке» фигурантов, рассаженных по разным кабинетам, по стыковке, проверке и перепроверке получаемой от них в режиме «он лайн» информации.
Первому, кому «повезло» с получением необходимой информации, стал начальник КМ Куцевалов Олег Вячеславович, беседовавший с девочкой. Сумел Олег Вячеславович подобрать нужный ключик к Наде. Рассказала ему девочка, как к ее матери вчера во второй половине дня пришел дядя Саша, как пили они на кухне сначала вдвоем. Как чуть позже приехала к ним женщина по имени Лена.
– Эта? – показал Олег Вячеславович фотокарточку коротко подстриженной Разгуляевой Елены.
– Эта, – подтвердила Надя тихо.
Из дальнейшего ее рассказа, умело направляемого в нужное русло Олегом Вячеславовичем, стало известно то, что после прибытия к ним Елены, гулянка продолжилась то на кухне, то в комнате Марии. Потом Хламов уснул, а Елена куда-то ушла.
Когда же Хламов вечером проснулся, то не обнаружил своих денег. Стал ругаться с матерью Нади, обвиняя ее в воровстве денег.
– Хотел даже побить. Но маме удалось убедить дядю Сашу, что деньги у него она не брала, – тоненько, словно мышка пискнула, всхлипнула девочка, вспомнив вчерашнюю сцену в их квартире. – Мама и дядя Саша догадались, что деньги украла Елена. И дядя сказал, что он убьет Елену, как только увидит.
– Ну, а дальше что происходило? – наливая ребенку очередную чашку сладкого чая и подталкивая к ней вазочку с печеньем и конфетами, мягко интересовался начальник КМ. – Ты, Надя, пей чай, не стесняйся. Да конфетки бери, ешь… И рассказывай.
– Потом Елена вновь пришла к нам, – выпив чай, продолжила Надя тяжелый, совсем не детский рассказ, – и дядя Саша стал ее бить руками и ногами, громко матерясь и требуя свои деньги. Мне стало страшно, – рассказывала девочка, – и я спряталась в своей кровати под одеяло, чтобы не слышать драки. Когда же все стихло, то я решила взглянуть, что там происходит. Заглянула тихонько в комнату матери и увидела, что Лена лежит на полу, а дядя Саша держится за свою голову обеими руками. Мама же ему тихо говорила, что он, сволочь пьяная, убил Лену и что надо что-то с ней делать.
– Бедный ребенок, бедный ребенок! – гладил начальник КМ важного свидетеля по головке ладонью своей жилистой руки. – Бедный ребенок! Сколько всего в таком возрасте приходится тебе переносить… Такое не всякому взрослому под силу… Тебе еще расти и расти… А кем вырастешь после всего виденного и слышанного…
Впрочем, это не мешало ему продолжать опрос девочки, чтобы полностью воссоздать картину убийства до момента обнаружения трупа в ковре на площадке с бытовыми отходами у дома номер 13 по улице Дружба. Из дальнейшей беседы выяснилось, что после того, как Пьяных заявила Хламову, что если тот не уберет труп из ее квартиры, то она вызовет милиции. Хламов стал звонить друзьям, прося у них помощи. И кто-то откликнулся на его зов и прибыл ночью на машине, на которой и был вывезен труп Елены, завернутый в один из ковров, принесенных из коридора.
– Был свернут в рулон, – уточнил Куцевалов, проверяя свою версию с фрагментом крючка, – и стоял на попа в коридоре, под вешалкой?
– А откуда вы узнали? –  удивилась девочка. – Мама сказала или догадались?..
– Секрет, – улыбнулся начальник криминальной милиции.
Картина преступления не только «прорисовалась», но и сложилась окончательно. «Да, не оскудела земля Русская на «добрых» людей, – подумал Куцевалов с сарказмом, переваривая информацию о неизвестном еще «доброжелателе» Хламова Александра, вот так запросто, по одному звонку, откликнувшемуся на зов друга, чтобы «подчистить» место преступления и отвезти труп в другой конец города. – Настоящее дело сделать: прибрать газон, посадить деревце у дома – помощников днем с огнем не сыщешь. А вот труп спрятать или на мусорку отвезти – пожалуйста! За милую душу». – Он нажал кнопку связи с дежурной частью и попросил оперативного дежурного вызвать к нему в кабинет инспектора по делам несовершеннолетних, чтобы тот занялся дальнейшей судьбой девочки. А когда, постучавшись, в его кабинет вошла сотрудница ПДН, приказал ей или разыскать близких родственников Нади или же готовить документы для помещения последней в ЦВИН – центр временной изоляции несовершеннолетних.
– Желательно все же найти родственников, – сделал он последнее напутствие инспектору ПДН.
– Будет исполнено, – вместо отдания чести и краткого «Есть!» очаровательно улыбнулась сотрудница в форме старшего лейтенанта милиции и поспешила с девочкой в свой служебный кабинет. А Куцевалов уже вызывал к себе старшего оперуполномоченного Демина, чтобы поставить перед ним новую задачу: вместе с признанным «специалистам» по связям с руководством компаний сотовой связи Дремовым Алексеем Ивановичем вычислить добровольного помощника Хламова Александра и доставить его в отдел.
… В этот день старший оперуполномоченный вновь возвратился домой с работы около двадцати четырех часов. Зато «ковровое» убойное дело было полностью раскрыто. Хламов, Пьяных и добровольный помощник Хламова по вывозу трупа студент СХА Нехороших Василий, прихвативший «ставший теперь бесхозным» сотовый телефон Елены, установленный и доставленный в отдел милиции, были полностью «расколоты». И теперь канючили у следователя прокуратуры предоставления им возможности о явке с повинной. Хоть и говорят, бравируя друг перед другом, старые зэки, что явка с повинной, как и чистосердечное раскаяние, от наказания не спасет, но срок добавит, однако большинство людей, попавших в первый раз в криминальную переделку, хватаются за нее, как утопающий за соломинку. И, кстати, она, эта явка с повинной, несмотря на весь скепсис, многим помогает значительно сократить срок, а кому-то и уйти на условную меру наказания.
Девочка Надя, после допроса ее следователем прокуратуры в присутствии педагога, была отвезена в родной бабушке, у которой ей, возможно, и предстояло прожить пару ближайших лет. При условии, если суд согласится с мнением прокуратуры и осудит Хламова по ст. 105 УК, то и Пьяных не избежать статьи 316 УК РФ – заранее не обещанное укрывательство преступления. Если же адвокат Хламова сумеет в суде перейти с умышленного убийства на убийство по неосторожности, то есть со ст. 105 на ст. 109 УК РФ, то Пьяных в очередной раз отделается легким испугом и вновь продолжит привычный для не образ жизни, подготавливая к этому пути и родную дочь. Примерно, то же самое ожидает и Нехороших Василия, которому, правда, еще грозит и ст. 158 УК РФ – кража чужого имущества за «прилипший к его рукам» сотовый телефон покойной Разгуляевой. Впрочем, тайна судебного решения, как и пути Господа, неисповедимы.
Супруга старшего оперуполномоченного Демина, вновь не дождавшись его с работы и спрятав уже не раз подогреваемый ужин в чрево холодильника, в очередной раз «заочно» отбранив мужа за глупость при переходе с должности участкового на должность опера, мирно посапывала в постели.
«Пора и мне, – раздевшись и погасив свет, подумал Демин, осторожно, чтобы не разбудить жену, забираясь под одеяло. – Ведь завтра надо встать пораньше – дела оперативного учета ждут. Не хочется, чтобы Дремов мне шею за них «мылил», а ему – товарищи проверяющие… за меня».
А вот о том, что весь день провел на голодный желудок, довольствуясь лишь дымом сигарет, как-то не думалось и не горевалось. Не думалось и о том, что в случае поощрения сотрудников, участвовавших в раскрытии этого преступления, за смекалку и оперативность, его, опера, отодвинут на задворки награждаемых, и дай Бог, чтобы вообще вспомнили и в приказе отметили. А то получится так, как будто его и вообще не было. Эх, милицейская молодость, милицейская молодость!.. Если о чем и сожалел опер, так это не о том, что будет вновь размолвка с женой, что спать приходится на голодный желудок, а о том, что это не он «разговорил» девочку, чтобы получить информацию, что не он обнаружил в квартире подозреваемой Пьяных существенное вещественное доказательство – вешалку с обломанным крючком. «Эх, учиться и учиться надо, набираться и набираться опыта…» – почти в соответствии с ленинским лозунгом подумал он, засыпая.
Приятных сновидений тебе, опер! И удачи!