Любовь и месть в стиле Ретро, или Иоанна, 14, 6

                «ЛЮБОВЬ  и   МЕСТЬ  В  СТИЛЕ  «РЕТРО»,  или  «Иоанна,14,6»

 Автор Татьяна КОТЕНКО.      Психологический роман для семейного чтения. 

                Печатается с благословения отца Владимира

Часть первая.   «Иоанна, 14,6»
                Бог любит вас, и у него есть  удивительный,               
                прекрасный замысел относительно вашей
                жизни.               
                Первый духовный закон.

Глава первая.    ПОКАЯНИЕ  АЛЕВТИНЫ  ВАСАНСКОЙ

    Над обновленной Россией восходит заревое солнце, как тысячу лет назад всходило оно над великодержавною Русью. Поднимается солнце над златоглавой Москвой - сердцем России, освещая ее душу - храмы и соборы - вековые святыни, разбросанные по многострадальной земле русской. Языком стозвонных колоколов в больших и  малых церквях они говорят пришельцам земли: "Христос  Бог преобразился на горе Фавор, показав ученикам Твоим славу Твою, насколько они могли ее видеть".
-Пусть и для нас, грешных, воссияет Твой вечный свет по молитвам Богородицы. Податель Света, слава Тебе!- отвечают страждущие, просящие Всевышнего ниспослать на них свет и истину Его святого Преображения.
    В этот светлый праздничный день 19 августа несется по всей земле российской колокольный перезвон:
-Да будет мир и свет небесам! Динь-дон!
Да будет мир воде! Динь-дон!
Да будет мир земле! Динь-дон!
Да будет мир существам! Динь-дон!
    Миром и радостью встречают православные россияне День Преображения Господнего. Наступит срок - и этот день станет Днем Преображения России. Глас апостолов услышат все страждущие:
- Христос пострадал за нас, оставив нам пример, дабы мы шли по следам Его. Он не сделал никакого греха, и не было лести в устах Его. Будучи злословим,  Он не злословил взаимно. Страдая, не угрожал, но предавал всё Судии Праведному. Он  грехи наши Сам вознёс Телом своим на древо, дабы мы, избавившись от грехов, жили для правды: ранами Его мы исцелились…

    Эти пастырские слова, единожды услышанные и потом  прочитанные в Евангелии, всегда терзали душу Алевтины Васанской, одинокой женщины, только что вернувшейся  из путешествия по Золотому кольцу России и ранним августовским утром переступившей порог своего дома. Некрасивая, она равнодушно вяло глянула на своё отражение в пыльном зеркале и жадно выпила несколько глотков воды. Сорок дней установленного для себя поста истощили её физически. Чёрная, монашеского кроя одежда старила её и без того испещрённое морщинами лицо.

    Опустившись устало  на стул, она взяла в руки отрывной календарь и перелистала его. Отсчитала   сорок листов, но  не оторвала их, а загнула под резинку, опоясавшую православный  календарь. Молча прочла: «19 августа -  Преображение Господа Бога  и Спаса нашего Иисуса Христа». Вспомнила, как лет десять назад впервые рассказала об этом празднике  своим крестницам Юльке и Ксении. Они пришли тогда  вместе в храм. Вкусно пахло яблоками. Плоды эти были всюду: на столах, в корзинах, в сумках. Люди  освящали яблоки и другие плоды, которые с этого дня разрешалось есть. А потом этот праздник стал их любимым, они ждали его.  Пекли яблоки, блины, пироги с яблоками, грибами и ягодами. Угощали одноклассников-друзей. За трапезой слушали её рассказ, как на горе Фавор  во время молитвы  Иисус Христос преобразился. Его лицо осветилось, как солнце, одежды стали белыми, а из светящегося облака раздался голос Бога: «Сей есть сын мой Возлюбленный! Его слушайте!»  Когда девочки подросли  и пошли в школу, вместе с одноклассником Кириллом Ожерельевым  нашли в Библии старую карту с изображением горы Фавор и стали готовиться к путешествию по святым местам. А когда вступили в пору отрочества, стали упорно звать её, Алевтину Васанскую,  покорить эту гору…

     Усталыми движениями она свернула ковровую дорожку, встала на колени перед иконами. Не поднимая головы, покрытой чёрным кружевным платком, перекрестила себя дважды. Две крупные слезы, как горох,  выкатились из глаз, и она, в отчаянии зарыдав, опустилась на пол. Обессилев от слёз, она на несколько минут затихла, потом подняла голову.  Встретившись взглядом со Спасителем, замерла и съёжилась от страха. Невнятный шёпот вскоре стал  различим:  её губы творили молитву.
- Господи! Слышишь ли Ты моё покаянное сердце? Видишь ли  Ты мои  непросыхающие слёзы? Господи, я не  и з б а в и л а с ь  от своего греха! Я живу не для правды. Я  та бесплодная  ветвь  виноградной  лозы,  которая затеняет плодоносящую и застит людям глаза, которую они удаляют секатором, будто чеканят пасынков. Господи, я лишняя ветвь на Твоей лозе! Иссуши меня или отсеки! Будь милостив ко мне грешной, исполни мою просьбу...  Отпусти   мой грех, о котором  я  м о л ч у   даже  на   исповеди   уже столько лет! Мне страшно с этим жить, Господи!

   Васанская замолчала. В памяти ярко всплыл эпизод из далёкой юности. Она, вчерашняя школьница, нянечка родильного отделения, убирала в цветочной галерее и, сидя за кадками цветов, нечаянно подслушала разговор главврача с незнакомцем.
-Этот ребёнок не должен родиться! – властно и требовательно говорил мужчина. - Хочу, чтоб он был мёртв до рождения. Я достаточно тебе заплатил, чтобы он не появился на  свет! И не дай Бог будет не так, как я сказал. Ты не расплатишься со мной до конца жизни. О нашем разговоре лучше никому не знать, даже правоохранительным органам.
    Главврач молчал. После ухода мужчины он также молча  выкурил ещё три сигареты,  а молодая нянечка, сидя  за кадками цветов, умирала от страха быть обнаруженной.
 
   Васанская вновь посмотрела в глаза Спасителю:
- Прости меня. Я слабая женщина. Я совершила паломничество к святым местам, но так и не приблизилась к Тебе... Не смогла... Грех мой колючими шипами терновника впился мне в грудь. Спаситель, не будь безмолвен к слезам моим. Все сорок дней паломничества слезы были для меня единственной соленой пищей. Тело я очистила, помоги очистить душу... ПРОСТИ меня! Ты знаешь мой стыд и мой грех,   П Р О С Т И  меня!  Исцели меня  от боли  душевной -   освободи  от земной жизни! Услышь меня среди всех страждущих  и просящих:  ПРИМИ  МОЮ  ДУШУ!  У меня нет  сил  признаться  людям в своем грехе, а жить с ним я больше не могу…

    И когда от помутившегося сознания истощенное и обессилевшее тело молящейся женщины, одетой во все черное, вновь распростерлось на полу и она лишилась чувств, ей показалось, будто она в храме Воскресения... Отворились Царские Ворота, маленький храм залился ослепительным светом, от которого она невольно зажмурилась, и ей открылась истина в лице Святого Апостола  Иоанна Богослова. Далее все произошло именно так, как описывал сам Иоанн Богослов в своем повествовании: " В тот же первый день недели, когда двери дома, где собирались ученики Его, были заперты от иудеев, пришел Иисус, и стал посреди, и говорит им: "Мир вам!"

    Иоанн Богослов вошел в храм Воскресения, стал посреди  и произнес:
- Да будет мир с тобой, сестра моя! Я пришел к тебе по Его воле. Меня послал Он. Ибо какое дерзновение мы имеем к Нему, когда просим чего по Его воле,  Он слушает нас. А когда мы знаем, что Он слушает нас во всем, чего бы мы ни попросили, - знаем и то, что получаем от Него просимое. Господь велел сказать тебе: "Я  есмь  виноградная лоза, а Отец мой - виноградарь. Всякую у меня ветвь, не приносящую плода, Он отсекает.  Ты ветвь Его, ты нужна Ему. Он ждет тебя... Он велел тебе все мирские дела разрешить также в сорок дней. Будучи праведен, Он прощает  н е и с п о в е д н ы е   г р е х и  твои, о которых ты молила Его все эти годы. Через сорок дней Он сам придет за тобой. Слова, которые я тебе произнес, не мои, но Пославшего меня...»
    И  Иоанн Богослов, ученик Иисуса Христа, повторил сделанное  когда-то Учителем при встрече с учениками: он дунул на лежащую ничком женщину и произнес: "Дерзай, дщерь! Вера твоя спасла тебя!"

    Сказав эти слова, Иоанн Богослов ушел так же, как и появился. А женщина, распростертая на полу, продолжала лежать, находясь в плену видения и голоса Старца, давно забытого и удивительно знакомого, вернувшегося к ней то ли из толщи лет, то ли из беспечной юности.


Глава вторая.      КИРИЛЛ  ОЖЕРЕЛЬЕВ

          Ожерельев Кирилл проснулся рано.  Разбудил его приснившийся колокольный звон:
« Динь-дон! Динь-динь-дон!»  Перезвон колокола всегда вызывал в нем положительные  эмоции, связанные не просто с православной религией и мамой Алей, а со всем добром, миром и светом нашей необъятной Вселенной. Голос колокола  был его внутренним голосом, всегда живущим в нем, как утверждала мама Аля.

   Кирилл оторвал листок календаря:  19 августа... Сегодня большой церковный праздник- Преображение Господа Иисуса Христа. Интересно, мама Аля вернулась из своего паломничества или еще нет?  Парень взял уложенный с вечера рюкзак, бесшумно спустился по лестнице в кухню, где его ждал уже приготовленный матерью легкий завтрак перед походом: стакан морковного сока и проросшая пшеница, перемешанная с медом. Мать уже проводила младшего сына Павлика, вставшего сегодня первым, и управлялась  сейчас во дворе с домашней птицей. Быстро позавтракав, стараясь не шуметь, он простился с матерью и вывел из гаража мотоцикл. Выкатил его за ворота и только там завел, не желая будить домашних. Предосторожность была излишней: отец уже проснулся и, стоя у раскрытого окна спальни, проводил сына взглядом, прервавшись на мгновение обтираться махровым полотенцем. Старший  Даниил, недавно женившийся, тоже не спал: ворковал с молодой женой, обещая рано вернуться с работы.
               
  Через несколько минут Кирилл был уже на сборном  пункте во дворе старой
рыболовецкой конторы, выделенной правлением для тренировок и перестроенной под
спортивный клуб. На футбольной  площадке играли трое из младшей группы, среди них - брат Павел.
-Вы здесь ночевали?!- весело спросил Кирилл, окликнув их свистом.

    Он оставил мотоцикл и вещи в клубе и направился к маме Але. Ворота дома были заперты на внутренний засов. С места, без разбега, он легко перемахнул через невысокий забор и поднялся на крыльцо. Без стука вошел в дом, бесшумно прошел по темному коридору, неслышно распахнул дверь в бывшую детскую. Здесь мама Аля  обычно встречала утро, "предупреждая зари восход".  Комната на сей раз была пуста. На столе, как всегда, в дешевой лакированной деревянной раме стояла большая цветная фотография десятилетней давности, с которой Кириллу улыбались трое малышей: он сам и две его - тогда еще будущие - одноклассницы.

     Кирилл подмигнул своему изображению на фото, щелкнул по носу одну из своих
"одноклассниц" и также бесшумно прошел в зал. Мама Аля молилась... Через пару секунд она вздрогнула и обернулась.
-Ты почувствовала меня или легкий сквозняк?- он обаятельно улыбнулся. - С приездом тебя, паломница!
    Мама Аля поднялась с колен и перекрестила его. Кирилл увернулся от креста, но подставил щеку для поцелуя.
-Спасибо,- устало сказала женщина. Кирилл наблюдал, как мама Аля расстилала на полу широкую ковровую дорожку.
-Ты опять в окно влез? Соседи уже интересуются, кто ко мне по ночам в окна  лазит. Житья от них не стало...
- Ну, они у тебя и бдительные! Я вошел через дверь. Правда, перемахнул  через забор. Соседний пес меня зафиксировал и поприветствовал. Ты лучше расскажи о своем паломничестве...
-Кирилл, сколько раз я просила тебя входить как все люди,- укоризненно произнесла женщина, будто не слыша своего раннего гостя.
-Ты боишься себя скомпрометировать или кто-то ревнует?- его глаза, как   всегда, улыбались.
-Не греши! Даже в мыслях! Сегодня великий праздник. Преображение Господне.
-Как твое паломничество?
-В этот день Иисус явился перед учениками своими на горе высокой. Они услышали глас, из облака глаголящий: "Сей есть Сын мой возлюбленный, в котором мое благословение, -  думая о чем-то своем произнесла женщина.
 -Мама Аля, скажи и ты мне перед отъездом: "Сей есть сын мой возлюбленный!" Или я не твой возлюбленный? Или не я возлюбленный твой, а Юлька и Ксения?!

    Она взъерошила его светлые, выгоревшие на солнце волосы:
-Я вас всех обожаю, а люблю Его, Всевышнего... Он мне ответил сегодня устами  Иоанна Богослова. Я получила видение... Кирилл, я расскажу о своем путешествии, когда вы все соберетесь: ты, Ксения, Юлия...
-Тогда не оставь без своей милости Юльку. Она завтра возвращается из Италии. Федоров просил. А он из Москвы сразу к нам в лагерь. Вместе со своим новым особым отделом. Говорят, там ребята крутые, вроде Даниила. Отец обещал устроить соревнования с ними по полной программе!
-Смотри, чтобы они вам ребра не поломали и челюсти не свернули! Они же все после армии... Ангела-хранителя тебе!
-Бог не без милости, прорвемся в герои! Не забудь Юльку контролировать!
-Это просишь ты или Федоров?-  крикнула ему  вдогонку мама Аля. Кирилл не ответил. Вопрос настиг его в полете над забором. Но женщина и сама знала Юлькин характер: она не простит, что в поход ушли без нее. "Не простит!"- вслух повторила Васанская.

    Девушка уехала с родителями в отпуск, не помирившись с друзьями. О ссоре Васанская знала в общих чертах. Проговорился Даниил, как  на общегородской дискотеке Кирилл и его друзья  отмечали  окончание десятого класса. Сидя за столиком, они "дегустировали" минеральную воду местного разлива, сравнивая качество воды с одноклассницами.
-Как сестры Василевские, холодная, йодистая и не вкусная...
-Или не вкусные? - рассмеялся Сологуб, поправляя Величко и намекая на что-то...
-Братцы, а Ксения... как молодое вино, которое ударяет в голову и волнует сердце,- удивляясь своему сравнению, мечтательно сказал  тогда Женька Скоробогатов.
-Зато Юлька - первач, который сбивает с ног и выключает сознание, - изрёк многозначительно Кирилл.
-А я хочу продегустировать и то, и другое, чтобы  знать, что более подходит моему здоровому организму!- услышали они  за соседним столиком. Эту циничную фразу с усмешкой обронил Вурдалак, психопат и темная личность.

    Парни догадывались, какую "дегустацию" имел в виду соседний столик, но не стали выяснять отношения  с подвыпившей компанией. Васанская знала, что они не струсили. Просто в этот вечер Ожерельев-отец приготовил Кириллу и его друзьям подарок: полет на новом летательном аппарате, который он уже испытал с Даниилом. И Кирилл с рук на руки сдал опеку Юльки и Ксении  старшему брату, рассказав о готовящейся "дегустации", и увел с собой друзей, чтобы они  "под ногами у оперативников не путались", как выразился Даниил. Оперативники справились с Вурдалаком и его пьяной компанией быстро, но девушки успели сообразить, что покушались на их честь. Ксения испугалась, а Юлька возмутилась Кириллом: "Трус! Бросил одноклассниц и сбежал с дискотеки!? Трус!" С этими словами и переполненная  обидой,  она и укатила в летнее турне по Европе вместе с родителями.

Глава третья.  ГОРИНЦЫ  УХОДЯТ  В  ПОХОД

    На сборном пункте Приазовского спортивного клуба  тем временем было оживленно и весело. Тренер Ожерельев Илья Николаевич уходил в поход со своей группой на заре. Утро было свежим. Солнце слегка окрасило горизонт, предвещая замечательный день. Прохладный воздух хорошо бодрил, сонных не было. Тренер проверил быстро экипировку  каждого и остался доволен. Маршрут многим был известен:  Приазовск - Золотая коса - Курганы.
   
          Побережье Азовского моря  за чертой  города  представляло собой мелкий речной песок, который в лучах яркого южного солнца отливал золотом, поэтому трехкилометровая отмель и получила название Золотой Косы.
    Группа, привыкшая к пятикилометровым кроссам, шла легко и быстро по   укатанной
машинами дороге.
    Когда показалась Золотая коса, более всех обрадовалась младшая группа. Юные горинцы уже не скрывали, что слегка притомились. Остановились лагерем, но в разговорах у костра продолжали "идти" к Курганам. Все знали это историческое место, но чьи это могилы, что это за насыпи - не ведали  ни старожилы, ни музейные работники.

   Ожерельев Илья Николаевич, руководитель секции славяно-гОрицкой борьбы,  или гОринки, как он ее называл, упорно каждый год водил своих питомцев к этим курганам, потому что, по преданию, русские воины традиционно совершали тризну на насыпных курганах, или горицах. Совершить тризну - значит принять участие  в погребальном поединке, самобытном состязательном бое наших предков-ратоборцев в честь памяти павших воинов. Обо всем этом ребята вспомнят на первом костре, а  Ожерельев-отец расскажет о чем-то новом. Вся группа во время беседы обычно располагается по кругу, каждый чувствует плечо или локоть товарища.

    Круг является одним из ключей горинки. Он уходит глубокими корнями к языческому культу солнца. Все движения в славяно-горицкой борьбе округлые, из этого вытекает принцип сохранения энергии. Применяя круговую технику, можно на той же скорости и с той же затратой усилий нанести гораздо больше ударов, чем в каратэ или у-шу, причем без малейшей паузы и с сохранением энергии для следующих действий.
    Ожерельев-тренер расскажет, а потом покажет десять плоскостей, существующих вокруг нашего тела, в которых сконцентрирована вся сила. Их знание и применение ускорит процесс обучения в несколько раз!  В славянской системе любое движение может стать как ударом, так блоком или захватом. Количество вариаций в горинке бесчисленно!

    Программа занятий в походе предусматривала спецнавыки - бег, закалку тела, плавание, дыхание, а также обучение народной медицине и медитацию. Причем часы, отведенные на медитацию, Ожерельев-тренер считал основными в борцовской подготовке. "Главное - воспитать силу духа и волю, а все стальное приложится",- говорил он горинцам. Энергетическая подготовка составляла одну треть всей программы. Обязательными упражнениями были наборы энергии от солнца, воды, земли и воздуха - всех четырех стихий.

    Тренер гордился своей старшей группой, у ребят которой открылись все выше названные четыре канала - по ним шел активный набор энергии. Пятеро из них были ему особенно близки - это средний сын Кирилл и четверо его друзей-одноклассников: Скоробогатов Евгений, Величко Николай, Корсун Юрий и Сологуб Алексей.
Они получили "благословение" тренера - Обращение к Высшему Космическому Разуму,
с которым Илья Николаевич  был на "Ты". Тренер улыбался,  когда ребята сокрушались, если что-то не получалось. Спрашивал вполголоса: "К Высшему Разуму обращались? Забыли? Действует, как "Отче наш", только быстрее".

    Палаточный лагерь разбили на Сокольской мели по кругу. Место было названо так когда-то давно охотниками, которые промышляли здесь с соколами. Каждую палатку окопали на случай дождя, составили график дежурства. Питались два раза в сутки. Питьевую воду "добывали" из устроенных самими "солнечных конденсаторов" - вырытой ямы,  покрытой полиэтиленовой пленкой. Эта напряженка с водой сохранится вплоть до приезда подполковника Федорова, начальника районной полиции и близкого друга Ожерельева-тренера.
         
Глава четвертая.    Р Е Й Н Ы.   М А Т Ь   И   С Ы Н

    Рейн Нина Николаевна  и ее сын Андрей прощались с Москвой, прощались с Россией. Они уже месяц находились в столице. Ждали, пока дипломатические службы оформят  документы, выправят заграничные паспорта для отъезда в Германию. В Москве они были проездом. Оба понимали, что это посещение станет последним. Музеи, театры, парки... Составленный список достопримечательностей строго выполнялся уже в течение месяца. Они вставали в шесть утра, а заканчивали день поздно вечером. Обоих не покидала тоска и щемящее чувство душевной боли, но и радости отъезда тоже.

-Мы еще в России, а чувство ностальгии уже развивается! - грустно шутила женщина. Решение отвезти сына на родину предков отца было окончательным. Ее жгла обида за исковерканную судьбу мужа, за его трагическую гибель и отказ властей расследовать это преступление, за русское  ничегонеделание, беспринципность и лень, стяжательство и коррупцию,  ставшие в двадцать первом веке национальным бедствием.
    Этот день в Москве, День Преображения Господа Иисуса Христа, мать  и сын провели врозь. Друзья, у которых они остановились, уезжали в отпуск на юг. Нина Николаевна была занята сборами и проводами их на вокзал, а Андрей посвятил этот день памяти любимых поэтов, посетил их "последний приют" на Ваганьковском  кладбище, возложил цветы на могилы.

    Мать и сын встретились вечером, оба переполненные впечатлениями и чувствами. Ужинали при свечах. В квартире было непривычно тихо из-за отъезда хозяев. Мать накрывала на стол и напевала  строчки забытой отцовской песни, сочиненной им еще в юности: Ты моя Таврида, Ты моя Голгофа,
               Кто же ты мне больше,  наконец?
-У нас сегодня торжество или просто прощальный ужин?- спросил Андрей у матери,
откупоривая "Шампанское" и разливая его в бокалы. Мать вела себя странно. Она выглядела несколько взволнованной, много курила, иногда замолкала, озабоченная собственными мыслями, не желая делиться ими вслух. Если бы она посмотрела на сына, то, не в пример себе, увидела бы в его глазах, еще утром грустных и тоскливых, огоньки жизни и радости.

    Андрей сидел за столиком напротив, перебирал нефритовые четки - память об отце,  наблюдал за матерью, слушая ее ничего не значащий рассказ, и решил начать разговор первым. Он вышел в прихожую, где из полиэтиленового пакета достал три апельсина, купленные им по дороге домой. Игра в три апельсина была сказочной игрой с детства, с того времени, когда мать долгими зимними вечерами рассказывала ему сказки и - его любимую, про три апельсина. С тех пор и родилась у них игра: если у кого-то есть вопросы или проблемы, он достает три апельсина, заменяющие собой сигнал "SOS" и означающие "Мне нужна помощь". В младших классах Андрей часто прибегал к ним, когда решал задачи по математике. А потом школьные проблемы переросли в жизненные, и три апельсина стали семейной шуткой, но значения своего не потеряли.

    Три апельсина легко и свободно спрятались в его больших руках, и когда он
появился на пороге зала, не поверил своим глазам: журнальный столик, за которым они ужинали, был пуст, а на подносе лежали три желтых апельсина.
    Они встретились взглядом. Мать молчала. Отблеск света парафиновых свечей играл на ее лице, глаза молча вопрошали. Сын подошел и положил рядом свои три апельсина. Это было разрядкой. Мать уткнулась ему в плечо и разрыдалась. Когда-то в детстве все было наоборот.
-Мама, я уже взрослый. Я все пойму правильно. Скажи, что случилось? Что тебя беспокоит?- он взял ее руки в свои. Ее маленькие ладони  утонули в его руках.- Скажи!- мягко попросил он.
-Мне стыдно говорить об этом... Только не задавай никаких встречных вопросов!-      
предупредила она. - Я прошу... давай останемся здесь, в России. Я хочу, чтобы  мы вместе поехали в  наш родной Приазовск!   
     Она,  наконец, посмотрела ему прямо в глаза.  В них были вызов и боль, мольба и приказ. Так смотреть и так просить могла только мать.
    Андрей улыбнулся:
-Я согласен, мама. Только ты тоже не задавай никаких вопросов! Я хотел просить тебя об этом же.
-Спасибо, сын...
-Спасибо, мама...
    Остаток вечера они провели, сидя на диване, как когда-то в детстве, в холодные таежные вечера. Только теперь Андрей, большой и рослый, обнимал мать, прижимая ее к себе и перебирая пряди вьющихся темно-русых волос, тихо успокаивая:
-Мама, у нас все будет хорошо. Приазовск - это ведь тоже  малая родина отца.
-Я завтра же куплю билеты и начну переоформлять багаж.
-Может быть, наоборот? Переоформить документы, а потом купить билеты?
-Нет, я сделаю так, как сказала.

    Это была уже прежняя мать, какой он знал ее всегда: решительная и энергичная, властная и не терпящая возражений. Только поздно ночью, когда сын уснул, счастливо улыбаясь чему-то во сне, Нина Николаевна дала волю своим чувствам. Она как бы заново пережила этот трудный день, вспоминая случившееся.

    Посадив друзей на поезд, который умчал их на юг, она с чувством исполненного долга пошла к метро, где у одного из переходов увидела толпившихся цыган с детьми. Маленький цыганенок просил мать что-то купить у лоточника. Он топал ногами, тянул ее за подол, что-то громко кричал на своем языке. Цыганка отшлепала мальчика, схватила его за руку и потянула за собой. Мальчик вырвался, подбежал к лоточнику, но тот был на чеку. Рейн подошла к мальчику, взяла его за плечо и, не наклоняясь, спросила: «Что ты хочешь?"
-Вот это!- мальчик быстрым движением руки показал на плитки "Марсов", "Сникерсов" и прочий шоколад.
-Бери!- сказала Рейн. Он быстро схватил батончик "Сникерса" и посмотрел на женщину.
-Бери еще!

    Мальчик словно ждал этой команды. Он набил плитками шоколада карманы, несколько штук положил за пазуху и, счастливый, побежал к толпе цыган, стоявшей поодаль и наблюдавшей за всей сценой.
-К сожалению, я не смогу заплатить отечественными купюрами. Есть евро и доллары. Какими вы предпочитаете получить за товар?
-Лучше долларами, по курсу,- оживился продавец.
    К Рейн подошла старая цыганка с лицом, сплошь иссеченным морщинами:
-Спасибо, милая! Спасибо на добром слове! Хочешь, погадаю, жизнь расскажу,  всю правду скажу. Денег ни рубля не возьму.

    Рейн не верила в гадания, засмеялась и хотела отказаться, но в последний миг передумала. Старая цыганка хотела по-своему ее отблагодарить, и Рейн предоставила ей эту возможность.
-Ну, давай, старая, расскажи, что ждет меня в дальней дороге,- и протянула ей обе ладони.
-О, милая, трудную жизнь живешь. Много переживаний через людей получила. Глубокое горе тебя постигло, мужа похоронила. Линия вдовья свежая у тебя. Убиваешься  сильно, но горе переживёшь. Дорога дальняя ждёт тебя. Детей на ноги поставишь. Нельзя, милая, так убиваться. Надо жить ради детей.
- Ошиблась ты, старая. Хорошая у меня жизнь. Людей добрых  много было. А ребёнок у меня один. Сын. Дочь была. Умерла маленькой. Давно это было. Много лет назад.
- Нет, милая, трудную жизнь живёшь! Не гордись передо мной, не надо. Думаешь, денег не беру, так и неправду говорю? И детей у тебя двое, оба живы!
- Лжёшь ты, старая,- голос Рейн был  усталым и спокойным, но к сердцу  подобрался холодок, на душе стало неприятно.- Умерла дочь.  Умерла почти сразу после рождения. Не береди мне рану.

    Цыганка перекрестилась:
- Вот тебе истинный крест, не лгу я. Посмотри сама на руки свои. Ты грамотная – книги читаешь, я грамотная – ладонь читаю. Двое детей у тебя, оба живы!
    Как будто ножом полосонуло по сердцу, острая боль пронзила мозг и всё тело: дочь жива?! Не может быть… Кто солгал?! Старая цыганка или врач родильного отделения? Вернее, не только врач. Да, не столько врач,  сколько Ельская Екатерина Львовна, бывшая её подруга. Волна холодного ужаса прокатилась по жилам и заставила содрогнуться  от содеянного когда-то.

    Она не видела, как к старой цыганке, с лицом, сплошь иссеченным морщинами, подошёл плотный мужчина в солнцезащитных очках,  также наблюдавший всю эту сцену, стоя у ларька и потягивая из банки холодное пиво. Он отсчитал несколько тугих пачек и вложил их в протянутую руку цыганки. Она, не считая деньги, положила их в карман одной из нижних юбок, застегнула на кармане молнию, поправила свой наряд и улыбнулась, обнажив верхний ряд зубов из жёлтого металла. Цыганёнок, заметно повеселевший, с вызовом сказал мужчине:
- Хочешь, бабка и тебе погадает, всю правду скажет, денег ни копейки не возьмёт?
- Рот на молнию застегни!- плотный мужчина грубо оборвал мальца.- Ещё слово – и ты покойник!
    Резким ударом он расплющил на голове  цыганёнка пустую пивную банку и пошёл прочь.
- Бойся человека с бронзовой рукой!- в сердцах крикнула ему вдогонку старая цыганка, утешая плачущего от боли внука.

     Рейн Нина Николаевна, потрясённая словами цыганки, долго не могла прийти в себя. Она заново вспомнила и пережила те минуты, часы, дни и месяцы стыда и позора, бесчестья и горя.  «Когда свинью смалят, ей не до поросят!»- тогда по городу ходила эта обидная для неё фраза. Вторые роды пришлись на время суда над мужем. Её место было рядом с ним, единственным и любимым человеком. Она была нужна ему. И Рейн сделала выбор. Она оставила малютку  одну в роддоме, даже не взглянув ей в глаза, не прижав к груди, не ощутив её тепла и не подарив ей своего. Она убеждала себя, что не бросает дочь, а оставляет на попечение подруги Ельской Екатерины, с которой вместе рожали.

    Волна холодного ужаса ещё раз прокатилась по жилам: «Бросила! Бросила!».  Рейн очнулась от тяжких воспоминаний и огляделась по сторонам: где она? Куда едет? Двери метро открывались и закрывались, люди входили и выходили, а у неё не было сил ни двигаться, ни определить направление, в котором едет. Нина Николаевна опять впала в пространное забытьё. Сколько лет сейчас её дочери, если та жива?  Шестнадцать? Семнадцать! Уже взрослая! Её могли удочерить! Тайна удочерения не  раскрывается. Она никогда, никогда не узнает, кто её дочь! Отчаяние вновь охватило её. Это наказание Божье. Она наказана за любовь к мужу, за то, что это чувство для неё оказалось выше и сильнее любви к ребёнку. Мать не должна выбирать. Не имеет права. Она просто обязана сначала быть матерью, а потом женой. И у неё изнутри вырвался крик: «Господи! Все мы когда-то приходим к Тебе за помощью. Прости меня. Накажи,  чем хочешь, только верни дочь! Ты уже забрал у меня мужа. Господи, я прощу всех своих обидчиков, всех врагов, я возлюблю их всех, как Ты этому учишь, только прости меня. Прости и верни мне дочь!
 Если у неё есть мать и отец, я не буду мешать их счастью, пусть растёт в чужой семье. Ты только позволь мне  её увидеть и знать, что она рядом, что она жива!»

    Когда Нина Николаевна приняла решение, к ней вернулась твёрдость духа. Она купила в магазине продукты для прощального,  торжественного ужина в Москве и три апельсина – для объяснения с сыном.

Глава пятая.    В  СОКОЛЬСКОМ  ЛАГЕРЕ


    Группа Фёдорова, начальника  районной полиции,  в спортивный лагерь на Сокольской мели прибыла только в начале второй недели, когда горинцы вернулись из пешего похода к Курганам. Оперативники прибыли двумя группами. Одна – сухопутным путём на микроавтобусе, а вторая – морским, на  четырех  катерах. Они шумно и весело выгрузили вещи, установили палатки. С их приездом проблема воды вообще снималась с повестки дня,  так как можно было в любое время съездить на близлежащий стан и набрать пресной воды.

    Сам Фёдоров накануне вернулся из Москвы, куда ездил за разрешением на создание Особого отдела. Ребята в этот отдел подобраны были им лично. Жесткие критерии позволили сформировать отличную группу, которой Фёдоров мог доверять как себе. Все прошли армейскую школу или окончили два курса высшего военного училища, все – заочники,  все – спортсмены, все – холостые. Даниил, старший сын Ожерельева, был единственным в группе, кто успел жениться, но детьми еще не обзавёлся. «Соколы!»- хлопая парней по плечу, повторял Фёдоров своё любимое слово, означающее высшую похвалу.  «Соколы» в полушутливом тоне  высказали претензии Ожерельеву - тренеру, почему даже в бинокль не видно в округе  ни одной девушки. Все особисты знали, какие девушки занимаются в группе горинцев, и в тайне надеялись на их присутствие в лагере. Своего разочарования они не скрыли даже от Фёдорова. Фёдоров одобрил решение друга, но когда они остались одни, спросил рассерженно:
- Почему ты Юлю Ельскую не взял с собой?
- Потому что лагерь Сокольский  «только для мужчин». Твоя установка?
-Да ты правильно сделал, что взял только пацанов. В мужском лагере девчатам делать нечего. Лишние хлопоты и лишний глаз.  Я разве возражаю? Но почему ты Юльку не взял?- не мог успокоиться Фёдоров.
- Мы уехали на сутки раньше, чем планировали. Она  ещё из Италии не вернулась.
- Так ты специально отъезд ускорил? Из-за Даниила? Ты из-за Даниила её не взял?- не унимался Фёдоров.- Боишься, что отобьёт у молодой жены? Эх ты, я же просил! Я просил взять её!

    Он нашёл школьников здоровыми и весёлыми, но валившимися с ног от усталости.
- Ты не слишком их выматываешь?- спросил Фёдоров  друга во время ужина.
- Ничего страшного. Зато спят, как сурки, и девочками не интересуются,- с насмешливой улыбкой ответил Ожерельев.

    Фёдорова и Ожерельева  связывала давняя дружба. Началась она со свадьбы Елены Шрамко,  бывшей одноклассницы Фёдорова. Ему пришлось тогда стать дружком жениха, иногороднего Ожерельева, не имевшего на Кубани ни родственников, ни знакомых. Впоследствии они стали настоящими друзьями, разность профессий не мешала их духовному сближению. Ожерельев был физиком-электронщиком, но работал слесарем, правда, самого высокого разряда. Имел свою домашнюю лабораторию. Многие его рацпредложения были на грани научных открытий, но грань эту так и  не перешагнули. «Пробиться в герои»  провинциальной знаменитости не дали.
-Не увольнять же мне весь штат института и  брать одного тебя, умника,- возмущённо сказал ему в лицо руководитель одного НИИ, научную тему которого  молодой тогда ещё Ожерельев забраковал, как морально устаревшую. 
 С тех пор все изобретения Ожерельева оставались рационализаторскими предложениями, которыми мало кто интересовался. Компьютеризация отдела внутренних  дел легла на плечи Ожерельева. Несколько пультов видеоуправления  были сконструированы им лично. Фёдоров предложил запатентовать изобретения, но автор отказался, заявив, что они ещё не совершенны и что он будет продолжать над ними работать.

    День спортивных  состязаний начался, как обычно,  с пятикилометрового кросса и купания в море. Рукопашные бои приехало оценивать  казачье начальство – заместитель атамана и хорунжий. Последнего Фёдоров не уважал: тот имел тайное намерение переманить «соколов» в казачье войско и приглядеться к горинцам. Заместителю атамана Сокольский лагерь понравился. Остался он  доволен и  девизом, под которым проходили соревнования, - «Помни об Отечестве!».
 
     Состязания начались с рукопашного боя младшей группы, за которых «болели» все вместе, сообща. Симпатии многих были на стороне младшего сына Ожерельева, Павла, который ещё в трехлетнем возрасте  утратил способность говорить. Причиной явилась черепно-мозговая травма, полученная после падения из  вертолёта, самодельной конструкции отца. Врачи признали мальчика «не подлежащим лечению». Отцу пришлось месяц провести в больнице, ухаживая за сыном. Основательно трудился он  над позвоночником, призвав на помощь все знания Высшего Космического Разума, с которым имел постоянную связь. Врачи долго не могли понять, каким образом, вернее, благодаря какому чуду мальчик выжил. Однако речевой аппарат был нарушен. При абсолютном слухе Павел оставался немым, что его нисколько не тяготило. С домашними и друзьями он изъяснялся с помощью азбуки глухонемых, овладеть основами которой пришлось им всем, и очаровательная улыбка - фамильная черта семьи Ожерельевых – была присуща и ему. Вот и сейчас сообщение о присуждении ему победы он встретил обаятельной улыбкой.
    Рукопашный бой старших строился на поединке «соколов» и горинцев. Болельщики резко разделились на две группы. Согласно жеребьёвке, будто по иронии судьбы, соревнования открывали два брата – Даниил и Кирилл Ожерельевы. Ни отец, ни братья не ожидали такого расклада. Даниил хотел поменяться, но отец не разрешил, а Фёдоров, вообще,  замену запретил.

    Славяно-горицкая борьба имеет, наряду с общими чертами, присущими традиционному русскому стилю, и собственные установки. Например, самой естественной техникой боя является та, что используется  в стихийной уличной драке. Ожерельев - отец учил, что драка имеет инстинкт. Чем естественнее техника, тем она жизненнее. Чем нарочитее формы технической подготовки, тем они менее жизнеспособны в стихийной ситуации.

    Об этом сейчас думали оба брата. Даниил за годы учёбы в военном училище овладел приёмами каратэ и у-шу, поэтому запрограммирован был на борьбу по правилам, а русский стиль такую борьбу отрицает.
- У меня есть минус,- подумал Даниил.
- У меня есть плюс,- сказал себе Кирилл.

   Ожерельева - отца беспокоило другое в этом поединке, хотя он не подавал вида. «В бою воин не знает ни отца, ни матери, ни самого себя,-  так  гласит одна из установок. Научил на свою голову! Интересно, они помнят  о том, что братья?» - думал отец, наблюдая за поединком.  «Если ты оставляешь время на то, чтобы понять, что происходит вокруг, значит, ты плохой боец». Даниил оставляет время на анализ!  «В бою каждая структура тела дерётся по-своему. Глаза – тем, что видят.  Руки – тем, что наносят удары. Рефлексы - тем, что быстрее возбуждает движение». Так дрался сейчас Кирилл! «Если хоть что-то у тебя не служит бою, значит, ты ещё не мастер». Следя за поединком сыновей, отец убеждался: Даниил видит перед собой брата, младшего брата. Он оставляет время на анализ ударов.  «Что, Кирилл ещё молод, не понимает, что перед ним  старший брат, или уже мастер?» - думал отец.

 А средний  его сын вызывал сейчас чувство восхищения и у горинцев,  и у «соколов», и у казаков. Хорунжий крякал после каждого удачного приёма Кирилла и прятал улыбку в усы. Парень действительно был красив в бою. Он не испытывал чувства страха, хотя брат физически был сильнее.

    Физическое совершенство – лишь одна из составляющих боеспособности воина. Человек самых средних возможностей (а таким и был Ожерельев – отец) может и должен одержать верх над внешне превосходящим его противником, что сейчас Кирилл всем и демонстрировал. Но, самое главное, он помнил и мысленно повторял только одну, самую первую установку, которой научил отец: «Противник – всегда жертва, и когда он нападает, и когда ты атакуешь первым». Удар! Молниеносный,  мощный удар в голову, от которого Даниил не успел увернуться и от которого он на доли секунды потерял сознание, принёс победу Кириллу.
- Ты -  молокосос и подлец,-  глухо сказал Даниил, улыбнувшись только уголками рта, пожимая руку брату.
- Мне чужого не надо, но своего я не отдам,-  в тон ему ответил Кирилл.
    Этот первый бой стал определяющим в остальных схватках. Горинцы  выиграли в пяти боях из десяти.  Школьники – у профессиональных работников полиции! Было от чего задуматься Фёдорову, который каждую кандидатуру в особый отдел отбирал лично.
- Не расстраивайся! Завтра во время операции на море мои проиграют,- успокоил друга Ожерельев.
- Это ты им такую установку дашь?
- Нет, это скажется отсутствие жизненного опыта. Мои будут играть в героизм. А вообще я тебе давно доказывал преимущества русского стиля  над  восточными единоборствами. Надо менять систему подготовки оперативников.
- Я подумаю,- многозначительно сказал Фёдоров.
- Думай, но одну треть  из них к своим тренировкам я допустить не смогу. По нравственным принципам.
- Чем же мои «соколы» безнравственны? Я отбирал самых  честных из честных, самых порядочных из порядочных!
- Но не добрых. А  славяно-горицкая борьба  служит добру и справедливости.
   
    Запланированная и разработанная Фёдоровым игровая операция на море закончилась победой особистов. «Соколы» и  горинцы, как условные противники, были «пограничниками» и «браконьерами». Первые согласно плану должны были взять вторых на абордаж. И взяли!  Взяли даже Женькин крейсерский катер «Осляби», на котором его отец,  капитан Скоробогатов-старший, прибыл к месту стоянки лагеря.

    События разворачивались трагически для горинцев. Заглох мотор на катере условных браконьеров  братьев Коржовых. Будущий капитан Женька Скоробогатов вернулся, чтобы взять друзей на буксир, но на его знаменитом «Осляби» мотор также отказал. Позже, во время брифинга, выяснится, что поломки были запрограммированы, но на момент игры горинцы об этом не знали. На парусах  от  современных полицейских катеров далеко не уйдёшь. Абордажные крючья   впились в борт «Осляби». Находясь в клещах, катер продолжал двигаться. Морской бой перешёл в рукопашный. Десант  «пограничников» действовал профессионально, дружно и слаженно, демонстрируя техническое оснащение и физическое превосходство. Оперативники уже знали, что перед ними не просто школьники,  а парни, владеющие редким видом борьбы. Горинцы сопротивлялись отчаянно и духом не падали. Каждый удар они сопровождали установками, призывая противников поучиться:
- Настоящий боец способен вести бой в любой среде! – Удар!
- Бой является для него естественным состоянием! – Блок ударов!
- Нельзя привыкать к какой-то определённой площадке! Нельзя привыкать к определённому противнику!- поворот на сто восемьдесят градусов и – блок ударов!

    Славяно-горицкая борьба отрицает эффект поражения отдельно взятого противника. Она учит атаковать наибольшее количество противников. Чем больше, тем лучше! И сейчас это был такой случай.  Но горинцы терпели поражение, потому что на «перенаселённой» палубе они мешали друг другу. Ожерельев не дал команду: «Дерётся один, остальные не мешайся!». Он не мог её дать, потому что сам бы не выполнил такой приказ. Отец учил: «Готовность к атаке должна быть у бойца всегда!». И ребята готовы были драться! Неожиданно  для всех Кирилл скомандовал: «Все за борт!». Оперативники приготовились вылавливать  горинцев, когда те вынырнут, и застыли с сетками над водой. Прошла минута, вторая, третья… Напряжение нарастало. На лодке Коржовых  рассмеялись. Ожерельев Даниил чертыхнулся:
-  Упустили! Они как дельфины под водой могут плавать… Рулевой, возвращаемся! Сигнал на берег: «Задание выполнено!».  «Осляби» взять на буксир!-  командовал он без особого энтузиазма.

    У Ожерельева – отца и тренера была своя система наказания и воспитания. Он не стал разбираться, почему его лучшая пятёрка, его гордость, нарушила правила и не выполнила условия игровой операции. Он построил их, пятерых, ровненьких, как пять молодых дубков, и, стараясь не хмуриться, приказал: «Отжаться на кулаках… пятьсот раз!». И ушёл, зная, что всё будет исполнено в точности. Последним закончил упражнение Величко Николай. Не поднимаясь, он опустился на вытянутые руки, положил на них голову. Остальные относительно легко поднялись, но не ушли,  а присели полукругом возле Николая, о чём-то совещаясь.
    Фёдоров после брифинга сказал другу:
- Не дави на них. Они сделали всё правильно. Это же игра. Я бы тоже не дал себя арестовать, ушёл бы!
    Хорунжий открыто поддержал горинцев: «Нам  таки казаки нужни!». И устроил им без ведома  Ожерельева-тренера ужин, разложил на скатерти дорогие угощения:
-Хлопцы, присажуйтесь! Чем богаты… А казаку нэ богато треба: соли дрибок, хлиба шматок та горилки чарка!
    Ребята удивились хорошей еде и обрадовались.
- Хлиб, силь да вода – то казацка еда! – сочинил Величко, намазывая чёрную икру на хлеб. От горилки все пятеро отказались.
- Як, совсим нэ пьэте? – удивился хорунжий.
- Совсим, совсим!.. Мы лучше всэ съедим!- потирая руки и аппетитно разглядывая стол, изрёк Величко Николай.- Пан хорунжий, а дэ  Ви икру чорну взялы?- поинтересовался он.
- Хлопцы, вы ишьтэ до помалкувайтэ. Бог нэ без милости! Вин и подав!
- Господин хорунжий! Побачьтэ! Полыция рядом!  Щас як сховают Вас за  икру чорну!
- Хто нас тоди в Вашэ вийско возьмэ? Смотрить, побьэ Вас полыция!- донимали пана хорунжего Величко и Скоробогатов.
-Хлопцы, нэ за то казака бьють, що крадэ, а за  то,  щоб  умив концы ховать!- поучал ребят хорунжий.- По казацькому обычаю, хочь украв, так кажы, що добув!
   
    К ним неслышно подошёл Фёдоров.
- О чём речь, пан хорунжий? Что вы тут ховать - добывать собираетесь?- он присел за их импровизированный стол и слегка потянул носом воздух.
- Дмитрий Егорович, сидайтэ к нашэму  шалашу, сидайтэ к столу,- запоздало пригласил и засуетился хорунжий.       
- Сидайтэ, Дмитрий Егорович!- с набитым ртом проговорил Корсун Юрий, самый дипломатичный в пятёрке.- Казак як голуб, куда нэ прилетит, там и пристанет.

    Фёдоров сел удобнее, обвёл всех взглядом. Парни отвели глаза, сосредоточились на еде. Обида на несправедливое решение боя, объявленная нейтральной стороной – заместителем атамана, -  была ещё свежа. Возникла неловкая пауза.
- Обиделись, значит,- тихо сказал Фёдоров, но его услышали все. Он взял пластмассовую кружку, дунул в неё, проверяя, чистая ли, и протянул её хорунжему.-  Наливай!
    Хорунжий крякнул, разглаживая рукой усы, раздумывая, признаваться  или нет в том, что есть спиртное. Махнул рукой, налил «Столичной» себе и Фёдорову, умолчав, что в бутылке находится более крепкий напиток.
    Фёдоров поднял кружку, сделав движение рукой в сторону хлопцев, показывая, что пьёт в их честь, и произнёс тост:
- Наша Парася на всэ здалася: и у панстви панувать, и як лихо – горювать! А ты, Кондрат,- обратился он к хорунжему,- свыньи брат, кобыле дядько,  а собаке – сват! Будь здоров!
    Хорунжий, тоже выпив залпом кружку «Столичной», разгладил усы и только после этого возмутился:
- Это ж за що так?!
- Ты, Кондрат Степанович, сорок лет на великороссийском языке говорил, зачем же на сорок первом году на малороссийский перешёл?
- Меня звание обязует гутарить на чистом кубанском языке!  Лишнее себе позволяешь, Дмитрий Егорович! Я тоби нэ оскорбляю, наоборот, почтение оказую.  Присутствую… на мероприятии. Болию за общие дило. На казацком кругу  скажу и о тоби, и об Ожерельеве.  Рекламу вам даю!

    Фёдоров поставил кружку на стол, закусывать не стал.
- Ты знай, господин хорунжий,  что каравай славы я сам себе испеку, по собственному рецепту, поэтому в твоей рекламе не нуждаюсь,- спокойно и взвешенно произнёс Фёдоров. – И к чужой славе,- он кивнул в сторону горинцев,- не примазывайся, потому как дело у нас, действительно, общее. Думаешь, надел казачью форму, так  казаком стал? Не тумань пацанам голову. Для тебя казачество ассоциируется с Тарасом Бульбой. Это доисторическое казачество. А есть современная история. Перед революцией в кубанском казачестве блестящая элита подросла…  Какие офицеры были!  Высший свет, само благородство, гордость Кубани! Вот этим последним и надо подражать, а не гоголевскому Тарасу Бульбе, о котором ты и читал-то в пятом классе, да и то в сокращении. Знаешь ли ты, Кондрат Степанович, что в этой пятёрке, которую ты  тут спаивать собрался, двое -  наполовину казаки, а трое – чистокровные?! Их родословную, может быть, в царском архиве надо изучать! Вот где их корни теряются!  Если они надумают вступить в казачье войско, а не в федеральное, то они же не позволят тебе ими командовать! Ты это-то понимаешь? Они ещё молоды, но переросли тебя давно по всем статьям.  И в духовном плане, и в физическом. Да и в общеобразовательном тоже. Мой тебе совет,- Фёдоров осмотрел весь «стол»,-  хлиб да сало свои забирай, да пока ещё не совсим смеркло – тикай отсюда. А помнить об Отечестве… мы все должны и без горилки!

      Десять дней в Сокольском лагере пролетели незаметно. На прощальной вечерней линейке перед спуском флага «соколы» и горинцы исполнили свою песню на стихи Ю. Лисовского, которая с лёгкой руки девушек-горинцев стала их гимном, символизирующим любовь и верность России:
- Молчат долины, молчат дубравы
 В вечерней неге, в ночной тиши,
 О, Свете  тихий, Святая Славы,
Услышь моленье моей души.
    Ты, Свет Предвечный, источник жизни -
    Ты создал небо своей рукой,
    Верни же снова моей Отчизне
    Ненарушимый, святой покой.

       Единственный, кто не пел  «Свете тихий»,- это младший Ожерельев,  Павел. Он не мог петь свою любимую песню. В эти минуты на него больно было смотреть. Лишенный начисто зависти, он страдал и завидовал всем  и каждому, кто мог громко, во весь голос
всей зелёной  поляне, всему морскому простору, всему огромному небосводу объясниться в любви и верности:
- Молчат долины, молчат дубравы…
   В душе скорбящей я крест таю,
   Спаси, Россию, о Свете Правый,
   Спаси Отчизну, Господь, мою…

Глава шестая.   В   Д О Р О Г Е.  М О С К О В С К И Е    В О С П О М И Н А Н И Я


    Скорый поезд «Москва – Адлер», отмеривая вёрсты, мчал семью Рейнов на юг, в Приазовск. Андрей три часа на географической карте искал город, который оказался небольшим районным центром, не имеющим статуса курортного города, чему  юноша сильно удивился.
- В городе  когда-то были две лётные части и большой  военный аэродром,- пояснила мать разочарованному сыну. – В советские времена иностранные курсанты обучались здесь лётному  мастерству. Такому городу не могли присвоить статус  курортного.
    Соседями по купе оказалась чета пенсионеров, с которыми Нина Николаевна быстро сошлась, будучи человеком коммуникабельным. Время проводили за картами или разговорами о политике, о возрождении духовности России.  Андрей компанию не поддерживал, чем беспокоил мать. Она заглянула к нему на верхнюю полку, спросила  в упор:
-Ты обижаешься из-за того, что мы не поехали в Германию?
-Что ты, наоборот. Я переполнен счастьем. Извини, я не могу им с тобой поделиться. Не обижайся, я же великий эгоист…
    Видя его счастливые глаза, она успокоилась, однако в искренность слов поверила с трудом, потому что сын замкнулся, подолгу молчал, о чём-то думая.

    А Андрей закрывал глаза и предавался воспоминаниям. Сколько раз, как видеокассету, он прокручивал в памяти тот самый счастливый день в Москве. Он поехал тогда на Ваганьково, возложить цветы на могилы любимых поэтов, поклониться их «последнему приюту». Мать отправилась на вокзал провожать на юг друзей, в квартире которых они жили перед отъездом в Германию, куда собирались уехать навсегда. Андрей тогда бродил между могилами, читая надписи, удивляясь известным на весь  мир фамилиям: и этот ушёл в мир иной!

    В церкви Воскресения, расположенной на территории Ваганьковского  кладбища, звонили, не умолкая, колокола: «Динь-дон! Динь – дон!»  Они словно звали его. Он так остро почувствовал этот зов, так душой потянулся на этот звон, что с замиранием сердца переступил порог этого храма и был ослеплён его красотой и позолотой. Сердце подсказало купить свечи и поставить за упокой бессмертных душ. Служительница храма объяснила, что справа от входа ставят за здравие, а за упокой – слева.
    Андрей поставил зажженную свечу на позолоченный подсвечник и глянул в глаза распятого Спасителя. Рука сама непроизвольно поднялась для наложения креста. Он не
знал, что говорить, о чём можно просить в  этот миг Спасителя, и вдруг вспомнил отца. Вернее, его глаза, понимающие, что жизнь покидает его раненое обгоревшее тело.
-Господи, прости  отца  моего! – внезапно попросил он мысленно Спасителя и ещё раз перекрестился. Намериваясь покинуть церковь,  в раздумье повернулся к выходу и едва не столкнулся с молящейся девушкой. Рейна словно пронзило током. Поражённый, он замер на  месте, не сводя взгляда с девушки. Прижав руки к груди, отрешённая от всего земного, она застыла  перед большой иконой Девы Марии с Младенцем. Её немигающие глаза, устремлённые  на Богоматерь, словно пронзали время и пространство. Рейн не мог пошевелиться, впервые наблюдая такую искренность в молитве.

    Вдруг юноша испытал неловкость  из-за того, что вторгся во что-то чужое, что он тайно подглядел и подслушал что-то и  что за этим занятием его застали. Он отвёл глаза  в сторону и  сделал вид,  что поправляет свечу в подсвечнике. Однако очарованный, опять украдкой устремил взгляд на девушку. Она его не замечала. В прежней застывшей позе, с мольбой и отчаянием в глазах, она словно говорила с Девой Марией.
-Господи, какое у неё горе? – вопрошал себя Андрей, размышляя над собственными вариантами ответов. – Разве можно так остро чувствовать веру в её годы? Разве можно так страдать? Какие у неё глаза?!  Чёрные и глубокие, бездонные… Какая одухотворённость на лице! Она истинно  верующая?!  Да, она свято верит в существование  Богоматери… Чем она с Ней делится? Какой тайной? Неужели у неё нет настоящего близкого друга, которому можно довериться? Андрей вспомнил, как в шестнадцать лет испытал потребность иметь друга, а в семнадцать понял, что такой друг у него был и есть – это отец. Они научились понимать друг друга с полуслова, а отец часто приговаривал: «Нет дружка против родного батюшки!».

    Андрей внезапно очнулся,  вышел из пространственного и временного оцепенения, последний раз бросил  взгляд на круг ярко горящих  свечей, украдкой – на девушку. Не глядя  в глаза Всевышнему,  перекрестился и направился к выходу. На улице его ждал слепой летний дождь. Впрочем, Андрей к нему был готов: как человек практичный, захватил с собой зонт, потому  что с утра было душно. На паперти к нему подошла старушка:
-Сыночек, ради Христа, дай денежку на хлеб. Пенсии не хватает.

    Андрей растерялся. От неожиданности он сначала не понял, о чём просит бедная женщина. Потом из внутреннего кармана достал кошелёк, раскрыл его и, спохватившись, сунул обратно. Начал хлопать себя по всем карманам, лихорадочно соображая, сколько у него российских денег, так как основную сумму они с матерью уже поменяли на евро и доллары, а иностранная валюта, конечно же, старушке не нужна.
-Бабушка, это всё, что у меня есть русского,- он протянул ей деньги, осёкся и замолчал. Фраза получилась двусмысленной, да ещё на пороге церкви.
    Старушка поклонилась ему за такие большие, по её мнению, деньги, перекрестила его со словами:  «Ангела-хранителя тебе,  сынок! Иди с миром!» и вошла в церковь, продолжая что-то говорить и креститься.

    В дверях храма она разминулась с той самой девушкой, на которую Андрей обратил внимание. Девушка остановилась в нерешительности перед дождём, с беспокойством глянула на часы, потом на небо. Она сняла с головы белый платочек и вдруг стала такой же, как сотни современных девушек, мимо которых  прошёл в своей жизни Андрей, не задерживая на них долгого взгляда  или вообще не обращая внимания.
    
Он подошёл к девушке и щелчком раскрыл над её головой  чёрный мужской  зонт. Девушка от неожиданности вздрогнула.
-Я могу проводить Вас к метро, если Вы спешите…- Андрей был галантен.
    Она, неожиданно для Рейна, легко согласилась, поблагодарив за  доброту и внимание. Но к метро они пошли через кладбище: её интересовал архитектурный стиль памятников и эпитафии, выбитые на них, и у неё не будет иной возможности познакомиться со всем этим. Андрей предложил ей руку, чтобы удобнее было идти под одним зонтом, так как дождь ещё срывался. Девушка опять легко согласилась.

-Наивная провинциалка или без комплексов,- подумал Андрей, физически ощущая рядом её близость и на узкой тропинке Ваганькова, и в  переполненном вагоне метро. Она даже не удивлялась, что он до сих пор вместе с ней, что предложил ей свои услуги гида, признавшись, что сам плохо ориентируется в Москве. Девушка искала на Арбате здание, где проходил конкурс исполнителей духовного песнопения.  Ей надо было передать  диск с записью песни «Иоанна,14,6» в исполнении  какого-то квартета. Устроители конкурса, как оказалось, знали девушку лично, встрече обрадовались. Её представили спонсору этого мероприятия, который, пощипывая  свои усы  и скривив рот на одну сторону, оглядел девушку с головы до ног незаметно для окружающих, но неожиданно наткнулся на упрямый взгляд Андрея.
-Новый русский!- окрестил его Рейн про себя.- К духовной музыке никакого отношения не имеет.

    В актовом зале их усадили на свободные места недалеко от входа. Оглядевшись, Андрей увидел несколько знаменитостей из мира эстрады и кино. Все слушали с завороженными лицами. Звучали имена классиков, знакомые ещё со школьных лет. Андрей впервые слушал и слышал духовное стихосложение и пение. Для него это было открытием, так как ранее он даже не подозревал, что эти люди в своём творчестве обращались к Богу. Удивила и очаровала его группа мальчиков,  исполнившая песню, о которой говорила девушка,- «Иоанна, 14, 6». Но заслушался он молитвой Александра Блока «Девушка пела в церковном хоре».  Он знал великого поэта как автора «Двенадцати», «Скифов» да ещё нескольких стихотворений. А тут такое чудо!
    Кто-то осторожно тронул его за плечо. Андрей вздрогнул, вспомнил, где находится, повернул голову и встретился взглядом со своей знакомой. Она виновато улыбнулась, а губы шепнули: «Нам пора идти…». Андрей не знал, что девушка долго не решалась потревожить его, наблюдая за выражением лица юноши. Она видела,  к а к  духовная музыка пленила её спутника.

    Если песенная молитва является вторым рождением и новой жизнью русского духовного стиха, то для Андрея этот день стал днём его духовного рождения. Сердце наполнялось нежностью, страданием, любовью. Самое главное, он мог и хотел говорить об этом, не стесняясь своих истинных чувств.  Говорят,  в один день две радости не живут, но для Андрея жизнь сделала исключение: в последние перед отъездом дни  на земле, его родившей и воспитавшей, ему так легко и свободно дышится, а сам Господь Бог послал ему в спутницы чудесную девушку. Андрей был счастлив. На одной из пересадок в метро ему даже показалось, что он увидел мать, но отмахнулся от этой мысли – что матери здесь делать? И опять всё внимание было отдано новой знакомой. Сознание того, что они оба в Москве проездом,  что никогда больше не увидятся, раскрепостило и освободило обоих от условностей. Они были одним общим «Я и ТЫ», и это одно целое  «Я и ТЫ» любовалось Арбатом, восхищалось Красной площадью, пленялось колокольным звоном, летевшим над Кремлём. Они просто радовались жизни: всё, что их окружало, вызывало изумление и очарование, околдовывало и обвораживало. Счёт времени ими был потерян. День пролетел, как один миг. Поэтому,  выйдя из метро,  они уже летели к особняку, где проходил конкурс  духовного песнопения. Сквозь вечерний сумрак вырисовывалась «Волга». Высокий мужчина решительной походкой мерил тротуар широкими шагами, выразительно поглядывая на часы.

-Папа!- окликнула его девушка и, оставив Андрея, побежала к отцу. Рейн провожал её благодарным и восхищённым взглядом. Он видел её легкий, почти парящий бег,
грациозный поворот  всем корпусом в его сторону, застенчивый прощальный взмах рукой, славную улыбку.
    -Папа! Извини, я опоздала! Ну не дуйся, улыбнись! Это мой Гид!- она показала рукой в сторону Андрея.- Он так себя назвал.  Через  несколько дней он уезжает в Германию. Навсегда.
     Андрей сделал шаг навстречу,  желая познакомиться, но мужчина даже не глянул в  его сторону. Он рывком открыл  дверцу машины,  испепеляющее  глянул на дочь,  отчего  та сразу потухла  и, пристыженная,  молча села на заднее сиденье. Он порывисто сел впереди, обе дверцы хлопнули одновременно,  машина умчалась…

    Мысли Андрея опять были прерваны матерью. Её голова возникла над  верхней полкой. Удостоверившись, что он живой, она позвала его обедать в вагон-ресторан. Сын вновь отказался.
    Оставшись в купе один, он достал из кармана костюма записную книжку, перелистал её. Воспитание не позволяло читать чужие записи, но здесь случай был исключительным. Во-первых, книжка осталась у него случайно, когда они искали на  Арбате  адрес особняка. Во-вторых, считая, что он её больше никогда не увидит и не сможет вернуть  ей её собственность, Андрей раскрыл записную книжку. Её звали Ксения. Она жила в маленьком провинциальном  городке – городе детства и юности его отца. Андрей  нашёл, что это не случайное совпадение, а роковое предначертание.  Чем дольше он потом читал записную книжку, страницу за страницей, тем более загадочной представлялась незнакомка. Он нашёл здесь выписки из прочитанных ею книг. Чаще всего он перечитывал эту: «Теперь я только воочию убедился, что одна лишь грань отделяет человека  от животного,- это религия. Отнимите у человека Бога,-  и он станет страшнейшим из всех самых кровожадных животных». Фраза принадлежала некоему протопресвитеру  Г.И.Шавельскому. Когда Андрей прочитал впервые её, она поразила его новизной и неожиданным поворотом мысли. При повторном чтении его потрясла уже глубина  заложенной  в этой фразе мысли.

    Часто перечитывал он очистительную молитву:
-Отче Небесный, ищущий любви Твоей, да не подаст камень ближнему вместо слова утешения, да не отвратит Глаз своих  от боли страждущего по неведению пути. Рука твоя – знак благословения.  Лик твой – печать Благодати.  Голос твой – посох странника, указывающий путь. Пребудешь ли во храме души моей, освещая его? Укажешь ли на путь высшего служения через возрождение веры в детях  Твоих? Чем воздам за зов призывный, разбудивший сердце, сияющее в ночи, за свет звезды летящей, отворившей глаза невидящие, за приобщение к молчаливому  страданию обиженной земли, готовой к  великому Очищению? Разреши, Отче,  руки Твои донести до сердца, пришедшего ко мне по воле Твоей …

    На этой строчке Андрей останавливался обычно. Ему казалось,  что она относится лично к нему. Перечитывал её несколько раз, хотя знал уже наизусть, и читал дальше:
-Возьми, Отче, руки мои, давая радость исцеления, возьми разум мой, открывая духовное зрение, возьми сердце моё, в душе укрепляя любовь и веру, пошли помощь Твою и защиту всем, кто готов разделить с Тобой тяжесть Креста во искушение земных грехов и муки Распятия, принятые Тобой во спасение  детей Твоих. Аминь.

    После чтения этой молитвы он подолгу лежал с закрытыми глазами, пытаясь расслабиться и вызвать в памяти лицо московской знакомой, а в голове неосознанно звучало:
-Отче, возьми руки мои, возьми разум мой, возьми сердце моё, только пошли мне встречу с ней…

    Её записная книжка пестрела ещё одной фамилией: ОЖЕРЕЛЬЕВ.  Она цитировала его чаще других, восхищаясь им как личностью, в гены которого заложен код человека  Шестой цивилизации. Если бы её детски-доверчивый взгляд там, в Москве, не был таким правдивым, Андрей посчитал бы её записи вымыслом чистейшей воды, фантастикой, даже не научной. Но он чувствовал, что верит каждому записанному и прочитанному им слову.
    Этот супер-умник, некий Ожерельев, был на «Ты» с космосом, считал себя земным братом Иисуса Христа, правда, на несколько порядков ниже.   Он мечтал  попасть в Тибетский Храм Траши хотя бы на один год  (тогда как Небесный  Брат   провёл там двенадцать лет), чтобы, как и Он, овладеть боевым искусством планеты.
     Кто ты, супер–умник по фамилии Ожерельев? Кто ты, общающийся на «Ты» с космосом?  Андрей вдруг почувствовал позорный укол ревности прямо в сердце.

Г Л А В А   С Е Д Ь М А Я.
   
  РОДИТЕЛЬСКИЙ   ДОМ  В   СТАНИЦЕ НОВОНЕКРАСОВСКОЙ
               

    Станица Новонекрасовская, расположенная  под Приазовском, встретила  Рейнов тридцатиградусной жарой и колокольным звоном.  На небольшой возвышенности при въезде в станицу несколько лет назад был выстроен новый храм на средства старообрядческих общин. Деньги на строительство, в основном,  шли из-за границы.  Много пожертвований поступило от старообрядцев, проживающих в Америке.
-Неужели это нас встречают так торжественно?- пошутил Андрей.  Ему хотелось снять нервное  напряжение с матери, заставить её улыбнуться.
-Нет, не нас. Сегодня Успение Пресвятой Богородицы. Я смотрела по календарю.  Что означает слово «успение», я право, не ведаю. Знаю,  что сегодня начало молодого  бабьего лета.
    Родительский дом Нина Николаевна узнала сразу. Защемило сердце, когда открыла калитку, переступила порог родного очага. Градом хлынули слёзы, когда увидела мать: состарившуюся, разбитую параличом, передвигающуюся по дому с палочкой.
    Извинения и слёзы, поцелуи и слова прощения, вызов «Скорой помощи»… Где-то через час мать Нины Николаевны смогла начать серьёзный разговор.
-Как ты могла думать о загранице? Здесь корни твои! Как могла принять решение, не простившись?! Ты жестокая… и бессердечная…
-Прости меня, мама! За всё прости. Я виновата. Во мне говорила обида. Обида за мужа. Его убили.  Много лет подряд он жил под прицелом, и,  наконец,  его убили. Мама, они убили его!
-Кто «они»?
- Они все! Сначала система. Потом мафия. Потом и те и другие  свели с ним счёты.
-Вся система когда-то  под корень уничтожила наш род. Были убиты все мужчины. Моя мать потеряла отца и мужа. Я потеряла  и деда, и отца, и мужа. Но мы же не убежали за границу?!
-Вас бы никто не выпустил. Вы смирились. А я не могу и не хочу мириться со своей потерей. Это несправедливо, когда уходят такие, как Рейн.
-Нина, ты обозлена и ожесточена. Куришь, как мужик! Что бы сказал Рейн, если бы всё это увидел? Сына, вон, чужим воспитала! Корней своих не знает! Земля ему мачеха! И босиком-то, наверное,  никогда по земле не ходил.
-Зачем ты так о нём, мама! У нас были годы, когда обувать нечего было.

    Бабушка строго оглядела внука с головы до ног: всё отутюжено, начищено, надушено. Станичные парни так не одевались.
-На иностранных языках, небось, говоришь?- властно задала вопрос бабушка.
-Говорю.
   -А лошадь запрягать, поди, не умеешь?
-Умею.
-Смотри-ка. А печь топить?
-Умею.
-Где ж научился?
-На поселении. Где отец сидел. Городских удобств там не было. Вся мужская работа лежала на мне. Отцовское наказание мы разделили на троих.
    Бабушка быстро перекрестилась, медленно открыла дубовый сундук, кованый жестью. Ещё раз быстро перекрестилась и достала с самого дна свёрток. Развернула лёгкий ситец. В свёртке лежала красивая офицерская казачья форма.
-Матушка моя, царство ей небесное, тоже  отбывала наказание, как и вы с матерью. Только одна.  За отца и мужа. Пожаловаться было некому. Сказать никому нельзя было, что у человека на душе.
- Это дедова форма? – удивилась  Нина Николаевна. - Мама,  как ты её сохранила?
-Это не его форма. Это матушка  новую  сшила. Всё жила надеждой, сердешная, что хотя бы тело вернут и посмертно реабилитируют. Умирая, завещала перед смертью сшитую форму передать правнуку, когда вырастет. Я уж, грешным делом, думала, что передавать некому будет, что не выполню последнюю её волю. Дождалась. Держи, внук, она твоя. Подарок прабабки.
-Наверное, великовата будет?- усмехнулся Андрей, разворачивая форму.- Неужели вы, бабушка, хотите сказать, что ваш казачий род  Базыков крупнее нашего,  Рейнского?
    Бабушка обиделась.
-«В а ш!». Ишь,  как ты отгородился от нашего-то рода!
    Опираясь двумя руками на палку, бабушка гордо выпрямилась, насколько позволяла спина и обязывала прежняя должность  председателя сельсовета.
-Наш  род – казачий! Понял,  внук?  Навек заруби на носу! Кстати, твой отец считал себя русским немцем. Он любил землю, которая его кормила. А в тебе немецкого больше, чем в отце. Откуда это?- бабушка с укором глянула  и на дочь. Вздохнула.-  Нина, ты ослеплена ненавистью ко всему живому. Так нельзя. Нельзя жить только прошлым.  Не возводи свои муки на пьедестал. Прости обидчиков. Рейна не вернёшь. Живи настоящим. Живи сыном.

    Андрей без энтузиазма одевался в соседней комнате перед зеркалом и через открытую дверь слушал разговор бабушки и матери. Бабушку он не помнил. Она была ему чужой. Так захотела мать. Она когда-то с корнем вырвала  из головы и сердца всё, что  было связано  с Кубанью. Поэтому для него всё здесь тоже было чужим. Чужой дом, чужая земля, чужое небо, чужая старая женщина, разбитая параличом и передвигавшаяся при помощи палочки. Знакомые интонации были только в голосе: сильные, не терпящие возражений, как у матери.

    Андрей глянул в зеркало и увидел чужого человека. Он поправил фуражку чуть на бок, как на фото, что стояло на старинном комоде. Он не знал человека на фотографии, не узнавал и своего отражения в зеркале.
    Пригнувшись, чтобы не задеть головой косяка двери, он вошёл в комнату, где сидели мать и бабка. Они обе замолчали. Бабка  поднялась  и быстрым движением трижды перекрестила внука. Крестила по-старинному, двумя перстами.  «Староверка!»- понял Андрей.
-Можно и умирать теперь. Не страшно будет с матушкой на том свете встретиться. Форму казачью,  как она велела, я передала правнуку. Пусть фамилия у него немецкая, но плоть всё равно наша, казачья. А если плоть наша,  то и дух наш будет, казачий!- она уверенно похлопала Андрея по груди. Расправила складки.- Наклонись, поцелую.
    Андрей выполнил её просьбу. Она говорила и поступала так же, как и мать, - не повиноваться было нельзя.
    -Сейчас переоденусь, пойдём в церковь. Пойдёшь в форме. Я так хочу.
-Мы на машине. Я отвезу вас.
-Милый внучок, в церковь в станицах ходят пешком.  Не суетись. Погуляй.

    Андрей вышел во двор. Прошёлся, не спеша,  по дорожке, выложенной крупной плиткой. Сапоги немного жали, а форма, действительно,  была свободной, но не великоватой. Странно, он никогда не думал о предках по линии матери. В их жизни всегда был только отец. Его корни. Его кровь. Его продолжение. Его дело.  Его…

    Мысль Андрея внезапно оборвалась. Взгляд натолкнулся на голубую ель, что росла за домом. Ель…  Здесь, в этом дворе, на этой земле могли пройти и отрочество его и юность. Судьба распорядилась по-другому. Южного солнца он почти не помнит. Воспоминания детства отрывочные и неяркие. Зато он хорошо помнит северное небо, таёжную поляну перед  домом, лесные цветы, которые он рвал по утрам и дарил матери со словами: «Это от  папы!». Помнил долгое - долгое ожидание: «Вот вернётся отец!». Помнит чувство огромного счастья, такого огромного, как океан,  в которое можно нырнуть и искупаться в нём,- это появление в доме отца. Помнил лыжные прогулки по заснеженной тайге. Отец устраивал  «снегопады»  под хвойными деревьями: тронет лапу ели, и на Андрея лавиной сыплется  снег…
     Воспоминания оборвались. Он ещё раз посмотрел на голубую красавицу ель, тронул ветку. И опять вспомнился отец, его последние минуты жизни, его слова:
- Береги мать … охотник … ель …

    Что хотел сказать  отец перед смертью? Какой смысл он вложил в последние свои слова? «Беречь мать» - это как завещание или ей угрожает какая-то опасность? Что за охотник? Кто? Что за ель? Андрей дважды приходил к месту аварии, чтобы самому разобраться, что же произошло на безлюдной таёжной дороге. В двадцати метрах от поворота, где сгорела перевёрнутая машина, росла прекрасная раскидистая ель. Он обследовал каждый сантиметр вокруг ели, каждый метр от места аварии до той пушистой красавицы. Что хотел сказать отец? Может быть, он имел в виду не ту, а вот эту голубую красавицу?
-Ай, батюшки! Что за привидение?! – испуганно воскликнули рядом.

    Андрей повернулся на голос. Перед ним стояла маленькая пожилая женщина, почти квадратной формы.
-Господи, Рейн!..- она от изумления отступила на шаг назад, махнув на него рукой,  будто стараясь отогнать возникшее наваждение.- Рейн!.. Марковна не говорила, что ждёт кого-то в гости. Значит, дочка приехала. Ну, здоровья  вам…  До чего на отца похож… А я соседка  ваша. Бабушка  Ульяна. Будем знакомы.
-Вы можете пройти в дом. Там мать и бабушка. Вы, наверное, к ним?

    Андрей поймал себя на мысли, что не хочет общаться ни с этой женщиной, ни  с кем-либо другим. Им овладело глухое раздражение. Он еще не мог назвать ясно причину своего неудовольствия, но догадывался, что  оно связано  с временными неудобствами, с появлением в его жизни чужих людей, которые начнут претендовать на его свободу и на него, как на личность.
    Его вырастили и воспитали на семейных принципах фамильной и национальной гордости. Наполовину русский, наполовину немец, он всегда помнил, что он  РЕЙН. Само это слово воспринималось им с детства как что-то святое и величественное, нерушимое. И вдруг какая-то старуха, претендующая на родство с ним, рубанула топором по фамильным корням. Обидно, что мать позволила это сделать.

    Андрей сел на скамейку под вишнею, рассеянным взглядом  проводил квадратную женщину, скрывшуюся в доме, снял сапоги, с наслаждением вытянул ноги и пошевелил пальцами…
    Квадратная женщина, соседка Марковны, в дом так и не вошла. Она застыла перед приоткрытой дверью, поражённая услышанной фразой.
    -Думай, что хочешь. А я цыганке поверила. Моя дочь жива, и  я  её найду. В городе тридцать тысяч человек. Всего-то! Я каждого пропущу как через сито! Странно получается, что умерла именно моя дочь, родившаяся здоровой. А может быть, умерла не моя дочь? Может, мне солгали и врач, и Ельская?!  Ведь  всё может быть?!
-Недоброе  ты затеяла, Нина. Сколько лет прошло! Что же сразу тогда  не интересовалась причиной смерти дочери?! Ты же поверила врачам. Эта смерть даже руки тебе развязала. Собрала чемодан, взяла сына и укатила  на долгие годы. Ты знаешь, сколько я слёз по тебе пролила? С каким нетерпением весточку от тебя ждала?  Ты плоть моя, кровь от крови моей. Тебе было больно,- и я это чувствовала, моя душа страдала вместе с твоей. И так в каждой семье. А ты сейчас хочешь явиться и отнять у какой-то женщины её дочь?! Кто тебе отдаст, если девочку удочерили шестнадцать лет назад? В родильном  отделении сколько рожениц было? Как ты их найдёшь  всех?
-Найду!

    Квадратная женщина, соседка Марковны, не стала слушать, как Рейн собирается искать дочь. Она не могла более слушать. Собственные  воспоминания резбередили ей душу.  Отступив  несколько шагов от двери, она постояла с минуту, прислонясь к стене,  словно собираясь с силами, и, незамеченная никем, вышла со двора. Андрей, занятый собственными мыслями, даже не заметил, как она прошла мимо.


ГЛАВА  ВОСЬМАЯ.      В  ГОСТЯХ  У  БАБУШКИ  УЛЬЯНЫ.
                НОЧНОЙ РАЗГОВОР   ОТЦА  И  ДОЧЕРИ  ФЁДОРОВЫХ

    В станице  Новонекрасовской  летний день подходил к концу. Быстро темнело. Впрочем, на юге всегда темнеет быстро. Лёгкий ветерок ласково раскачивал цветы на клумбе, заигрывал с листвой, касался веток деревьев. Звёзды появились внезапно, как будто их кто-то рассыпал по высокому чёрному небу. Ночная прохлада  по-хозяйски вступала в свои права.

    На высоком крыльце одноэтажного сельского особняка сидели отец и дочь Фёдоровы. Они молчали,  прижавшись друг к другу. Обнимала их  махровая простыня, которую вынесла бабушка Ульяна, соседка Марковны, и любовно укутала ею зятя и внучку. Женщина бесшумно хозяйничала на террасе, убирая посуду после вечернего чая, стараясь ничем не нарушать ночную тишину  и безмолвное общение своих гостей, приехавших к ней с ночёвкой.
-Лето уходить не хочет,- сказала Ксения, будто подвела черту своим размышлениям. Отец ей не ответил.
-О чём ты молчишь? О своей работе? Или обо мне? Или о жизни? Или о бесконечности космоса?
-А ты думала о нём,- полувопросительно – полуутвердительно сказал отец.
      Ксения вздохнула.
-Знаешь, папа, я не хочу думать, а оно само думается. Как будто он где-то рядом. А я даже не знаю, как его зовут. За весь день мы так и не представились друг другу.
-Чем же вы занимались?
-Разговаривали. Иногда словами, иногда глазами. Он сейчас далеко. Где-то в Германии. Интересно, над этой страной такие же звёзды, как над Россией? Папа, видишь, прямо над нами гирлянда звёзд. Вторая звезда в цепи всё время мигает. Это она со мной разговаривает. Я сейчас мысленно пошлю этой звёздочке сигнал – пусть она передаст ему привет от меня и скажет, что я о нём думаю.
-Глупышка, вы астрономию в школе изучаете?! Твой привет получат его дети в сотом поколении, если не в тысячном.  Не надо, дочка, любить на расстоянии. Это любовь – призрак. Отношения между мужчиной и женщиной должны быть земными.
-Расскажи мне, пожалуйста, о маме. Какая она была? Ей успели сказать, что я родилась? Ты её крепко любил? Какие ты ей говорил слова? Папа, не молчи, расскажи мне о маме, пожалуйста….

    Бабушка Ульяна поставила на стол плетеную из бересты корзину с яблоками. Она прислушивалась к разговору зятя и внучки, не вмешиваясь, но стараясь запомнить абсолютно всё, чтобы затем в длинном телефонном разговоре  поведать обо всём другой  бабушке, городской. Обе бабушки жили настоящим. Боль прошлых воспоминаний постепенно притупилась, а потом перешла в новое качество –  в радость: жизнь ради внучки Ксении.

    Бабушка Ульяна присела на краешек  стула. Нечаянно подслушанный разговор у Рейнов и вопросы Ксении заставили её вновь насторожиться и вспомнить ту ночь. Последнюю ночь жизни её дочери, боявшейся рожать, но страстно желавшей подарить Фёдорову ребёнка. Это сегодня она простила зятю многое, если не всё. Простила потому, что есть Ксения и что Фёдоров так и не женился после смерти её дочери. А тогда…  Тогда она  его люто ненавидела. Врач-гинеколог вышел из родовой и сказал, извиняясь глазами, голосом и всем существом своим:
-Роженицу спасти не удалось. Мы сделали всё, что могли…

    Бабушка Ульяна билась тогда в истерике. Ей дали какие-то капли, потом сделали укол, а она всё звала её, свою кровиночку, свою единственную дочь, страдающую пороком сердца, полюбившую Фёдорова на свою беду. Его имя сарафанная молва постоянно связывала с Ельской Екатериной, его прежней любовью. Бабушка Ульяна кричала тогда криком, что Фёдоров и Ельская  убили её дочь. Обезумевшая от горя, она плохо понимала всё,  что делалось вокруг. Похоронами занимался Фёдоров. И когда после погребения  он осмелился взять её за руку и сказать, глядя ей в глаза: «Ульяна Ивановна, у Вас внучка…  Ксения», бабушка Ульяна поняла,  что жить не только можно, но и нужно. Она опять прислушалась к разговору зятя и внучки.

-И скакал я добрый молодец, по чистому полю. Скакал день, другой, третий. Занесли меня ветры буйные в золочёный терем. Увидел я там стаю лебедей княжеских, а одна лебёдушка с царской поступью. Очи у неё карие, брови чёрные, уста сахарные, волос шёлковый. И показалась она мне милее свету белого, краше солнца яркого, приветливее луны прекрасной. Распахнул я, добрый молодец, грудь свою широкую, вынул сердце горячее и, поклонясь ей, сказал речь медовую. Заслушалась лебёдушка моих  речей горяче-сахарных, а я хвать птицу царскую и в нашу избушку деревянную и приволок.
-Украл, значит?
-Украл! Каюсь!
-Обманщик! Это сказка не про маму, а про меня. Ты мне её в детстве рассказывал, когда я просила объяснить, откуда я у тебя появилась. Когда ты не хочешь говорить правду, ты лукавишь! – и она погрозила ему пальчиком, на котором красовалось серебряное колечко-оберег.
-Я хотел быть добрым сказочником, а удостоился звания простого обманщика! Как грустно! - со смехом сказал Фёдоров и обнял дочь, крепко прижав к себе.

-О чём это вы там шепчетесь?- ревниво поинтересовалась бабушка Ульяна, которая не могла равнодушно слушать эту сказку. В лебёдушке с царской поступью рядом с Фёдоровым она видела Екатерину Ельскую, но не свою дочь, которую за глаза  все называли гадким утёнком. В лебедя превратиться она не успела. Умерла.
-Мне папа в любви объясняется, а про любовь громко не говорят. Бабушка  Уля, папа в молодости был Дон Жуаном или Дон Кихотом? Отвечай, только быстро!

-Дорогая моя Ксенюшка! Я могу ответить тебе быстро, не думая, про мамочку твою бедную, кровинушку мою единственную! Любила она твоего папеньку ненаглядного! Ох, как любила! Любила-тосковала, слёзы за ним ночами проливала! На смерть из-за него
пошла… - последние слова бабушка  уже не говорила, а причитала сквозь слёзы.- Не люби, девонька, так никого! Сгоришь раньше времени, как свеча церковная! Моли Матушку, Пресвятую Богородицу, чтобы суженый твой был добрым молодцем, человеком хорошим. Не люби принца сказочного, что краше солнца и чище серебра. Голубь мой, Ксенюшка,  пусть он будет просто добрее добра земного!
    Фёдорову не всё понравилось в тёщиной речи. Его спина протестующе  выпрямилась. Он резко развернулся, словно хотел что-то возразить, но сдержался, промолчал. Ксения легко выскользнула из объятий отца, обняла бабушку, прижавшись к ней щека к щеке:
-Бабушка Уля, ты у меня краше солнца и чище серебра! Я тебя люблю, я свою маму в тебе люблю! Зачем мне какой-то суженый?! Ну же, улыбнись!

    С улицы послышался странный шум. Все трое умолкли, прислушались. Шум, приближаясь, нарастал. Начал просыпаться хутор. Фёдоров определил, что это гудит земля под топотом конских копыт. Он поцеловал дочь и отправил её спать, а сам вышел за калитку. Табун сопровождал проснувшийся собачий мир станицы, громкое многоголосье, звон разбитых стёкол. Лошади неслись по центральной улице станицы. На тёмном фоне ночи проявились силуэты первых всадников. Табун галопом промчался мимо Фёдорова, обдав его конским потом и храпом, свистом и улюлюканьем. Один из всадников держал в руке трёхполосной  российский флаг,  видимо, сорванный с крыши администрации станицы. В первых рядах он успел разглядеть знакомую фигурку  белокурой всадницы.

    Фёдоров вернулся во двор, где стояла машина с разбросанным на профилактический ремонт двигателем, достал из машины рацию и связался с дежурным полиции. Он сообщил координаты правонарушителей и отдал команду патрульно-постовой службе задержать подростков.
    В раздумье сел на крыльцо, достал пачку сигарет, вертя её в руках, но так и не распечатал. Он думал о светлоголовой всаднице, испытывая ненужное чувство вины и ощущая свою беспомощность. Из открытого окна послышались звуки музыки.

-Ксения играет. Тоже не спится,- подумал он о дочери.- Подбирает какую-то мелодию. Что-то новое, вроде романс…
    А дочка, сидя за фортепиано, подбирала мелодию на понравившиеся стихи  Валентины Травинки и приятным сопрано пела вполголоса:
-Я от тебя за тридевять земель,
 Китайскою стеной стоят вершины,
 Но натолкнулась словно бы на мель душа
 И замерла в морской пучине…
    Песня не мешала думать, и Фёдоров прислушался.
-Ты снова не узнал, что я мечтаю
 Давно о нашей встрече нежной.
 Но я хочу, чтоб только не растаял ты,
 Мной придуманный и прежний…
-Неужели она так сильно влюбилась?- думал Фёдоров.- «Мной придуманный и прежний…». Первая любовь всегда оказывается неразделённой, придуманной, романтической. Все мы прошли через неё. Всех  нас она сначала окрылила, а потом выбросила на мель.
    А голос в ночной тишине продолжал петь:
-Страшусь в тебе узнать совсем другого,
  Не уходи из сказок моих светлых.
 Я так боюсь тебя неведомо-чужого
 И потому бегу от слов твоих заветных.

    Почти до рассвета просидел Фёдоров на крылечке тещиного дома, теребя в руках сигареты одну за другой. Последнюю он закурил и пошёл к машине собирать двигатель. Пора было возвращаться в город.

Г л а в а   д е в я т а я.
   
 ПЕРВОЕ СЕНТЯБРЯ  -  ДЕНЬ НЕОЖИДАННЫХ ВСТРЕЧ  И   ОТКРЫТИЙ

    В Приазовск Фёдоровы вернулись рано утром вместе с бабушкой Ульяной. После трогательной встречи двух бабушек состоялся праздничный завтрак  по случаю начала нового учебного года. А потом они вчетвером, принаряженные и переполненные радостью, отправились в школу. Ксения начинала учёбу в выпускном классе.

     Стоя на школьном крыльце среди почётных гостей, глядя на весёлую, ликующую массу школьников, Фёдоров почувствовал себя молодым, и его охватило странное волнение. Аплодисментами и улыбками были встречены на линейке одиннадцатые классы. Поздравления, поздравления, поздравления… Он смотрел на Ксению, на класс, где знал каждого не только по фамилии, но и по имени. Смотрел на взволнованных родителей, на своих бабушек. Вот так же втроём десять лет назад они привели Ксению в первый класс. Фёдоров испытывал постоянное чувство вины перед обеими бабушками – матерью и тёщей. Стараясь сгладить отношения, он раз и навсегда дал себе слово беспрекословно подчиняться всем их требованиям и просьбам. А потом это стало привычкой. Так постепенно и  возникла  семейная методика  воспитания дочери, в которой было больше женского, мягкого, доброго.
    А вот и первый звонок на первый урок. Его даёт ученик одиннадцатого класса, школьная знаменитость Кирилл Ожерельев. А помогает ему первоклассница, которую он, как пушинку, взметнул себе на плечо.

    Когда дети расселись по классам  за школьные парты и рассеялась толпа родителей, в школе воцарилась привычная тишина. Фёдоров подошёл к кабинету, где сидел 11 «А». Урок знаний вела завуч школы, так как класс начинал учебный год без классного руководителя. Учителей не хватало. Приоткрыв дверь, он незаметно заглянул в кабинет. Да, ребята повзрослели и выросли за лето. Серьёзные взрослые лица. Хотя нет, «камчатка», как  всегда, решает свои проблемы. Взгляд скользнул по классу, остановился на пустующей парте. Эта парта была ему как бы немым укором, а может, и вызовом. Засвидетельствовав отсутствие хозяйки парты, он понял, что  выполнил в школе все дела. Пора идти на работу.

    На столе начальника полиции лежала оперативная сводка за прошедшие сутки. Пробежав её быстро глазами, Фёдоров остановился на следующих строчках: «31 августа, примерно в 22 часа, группа неизвестных лиц совершила угон лошадей из частной конюшни  господина  Ельского. Девять лошадей задержаны в соседнем Приморском районе, возвращены хозяину. Две лошади пали. Сумма ущерба составляет… Задержаны трое несовершеннолетних, фамилии… Остальные угонщики с места преступления скрылись». Рядом со словом ущерб  стояла цифра с шестью нулями.
-Да, когда-то за владение одной лошадью или коровой раскулачивали и расказачивали, а нынче имеем личные конюшни и с жиру бесимся,- подумал Фёдоров, не замечая, что говорит вслух.

    Из секретариата принесли папку с документами на подпись.
-Прошу в течение часа  меня не беспокоить! Срочные звонки были?
-Да, Дмитрий Егорович.  Несколько раз звонил  начальник управления образования. Просил принять учительницу  и оказать ей содействие в срочной прописке. Женщина ждала вас с утра, но не дождалась. Ей  на десять часов назначена встреча в школе. Начальник  паспортного стола передал вам все документы для прописки.
-Хорошо. Я посмотрю. Всё?
- Нет. Звонила  Ельская … Екатерина Львовна.
    Фёдоров поднял глаза от бумаг:
-Для  госпожи Ельской  меня  нет. И не будет.

     Оставшись один, Фёдоров нашёл документы, исходящие из паспортного стола. Быстро перелистал страницы, но внезапно остановился и вернулся к титульному листу. Да, он не ошибся. Зрительный тормоз сработал сразу. Это были документы Рейн Нины Николаевны и её сына Рейн Андрея Андреевича.
-Этого только не хватало!- вырвалось у Фёдорова.
    Он внимательно рассмотрел обе фотографии. Нина изменилась сильно. Постарела. Лицо округлилось. Взгляд печальный. Скорее усталый, но сильный. Красивая причёска. Впрочем, она всегда следила за своей внешностью. Даже в дни суда над мужем она выглядела эффектно.
    Андрей… Мужчина. А увозила его пятилетним пацаном.  Похож на отца. Та же упрямая ямочка на подбородке. Только взгляд не отцовский, не добродушный. Скорее холодный, как сталь. Он пробежал глазами анкетные данные Андрея.  Не служил. Не военнообязанный. Странно. Имеет два высших образования.  Экономическое и юридическое. Совсем странно. Когда успел?! Учился одновременно в двух вузах? Владеет… немецким, английским, французским. Говорит свободно. Учёба и практика за границей. А куда же он у нас пойдёт на работу?!  В рыбаки?!  Там тоже все места заняты.
 
    Фёдоров задумался. Передать документы в городскую администрацию со своей визой «Не возражаю»? Нет. Это будет невежливо. Встреча неизбежна. Он сделал пометку в календаре о встрече с Рейн, о чём сообщил в секретариат. Силою мысли  вычеркнул из сознания до следующего дня фамилию Рейн. В течение часа он в поте лица работал  с документами и уголовными делами, уточняя сведения по внутренней связи с начальниками отделений.

    После лёгкого обеда, переодевшись в спортивный костюм, Фёдоров отправился в спортзал. Сегодня в отделе был день физической подготовки, а половина дня уже проведена то в школе, то за письменным столом.
    Фёдоров любил дни спортивной подготовки, гонял весь личный состав за уклонение от занятий.  «Уклонистов» было мало, но они были. С тренировки  все уходили разгорячённые и возбуждённые, с лёгкостью в теле и на душе. Стоя под контрастным душем, Фёдоров анализировал, что именно давит на подсознание. Что гнетёт его весь день?  Неизвестность. Он не знал, где находится Юлька. Несколько раз в течение дня проверял её местонахождение по компьютеру. Индикатор молчал. Значит, она находится за пределами района.

    На вечернем разводе он приказал начальнику  ППС  включить его  в  рейдовую группу.
-Лично буду учить молодёжь задерживать угонщиков лошадей,- пояснил Фёдоров.
-Тон командный, а глаза – с лукавинкой. Шутит или говорит серьёзно? Поди  разбери его!-  и начальник ППС на всякий случай явился лично и  усилил группу по численному составу.
   Фёдоров с группой дежурил не на посту ГИБДД,  а далеко от города, на границе с соседним районом. Проверяли фургоны, грузовые машины. Водители интересовались, что случилось: как-никак, а район приграничный. Фёдоров постоянно шутил, дежурство проходило спокойно. От своей машины начальник полиции далеко не отходил. Единицы были посвящены в то, что в машине находится  персональный компьютер, установленный чуть больше года назад  Ожерельевым - отцом. Наконец, компьютер «ожил». Он сообщал, что нужный объект приближается. Фёдоров внутренне приготовился к встрече и сосредоточил внимание на автотрассе.
-Ну-ка, остановите грузовой мотороллер!-  это была его первая команда с начала дежурства.

    Когда открыли дверцу кузова, под ноги постовым выпали два парня. Стоять самостоятельно они не могли по двум причинам: находились в сильной степени алкогольного опьянения  и у обоих занемели ноги. Кузов, набитый подростками, как сельдью в бочке, освобождался.
-Можете забирать всех,- сказал Фёдоров начальнику ППС, а я возьму с собой вот эту блондиночку.
-Здесь две девушки! Заберите тогда обеих!
-Да мне бы с одной управиться…
    Блондинка оказалась пьяной и к тому же буйной. Она пищала и визжала, когда её вынимали из кузова мотороллера, рвалась назад. Два взрослых молодых полицейских  не могли с ней справиться.
-Ус-по-кой-ся!-  Фёдоров хорошо тряхнул её за плечи и поставил на ноги.

    Она сфокусировала взгляд на человеке, стоявшем перед ней, и всех поразила её противоположная реакция. Завизжав от восторга, она  кинулась на шею начальнику полиции. Фёдоров успел отстраниться, взял её за локоток и повёл к машине. Качаясь, как берёзка на ветру,  она умудрялась танцевать и одновременно петь «Москву златоглавую». Самой интересной картинкой для патрульных постовых  оказалось зрелище, когда Фёдоров сажал  свою юную даму в машину. Девушка упиралась то руками, то ногами в дверцу автомобиля, визжала, выкрикивала слова песни о Москве,  хохотала звонко и пьяно. Когда ему надоело выглядеть смешным в глазах подчиненных, он перестал её уговаривать, согнул пополам и, как мешок, кинул на сиденье, быстро пристегнув ремень безопасности. Девушку это не оскорбило. Она дала ему команду: «Поехали!»

    Фёдоров круто развернул машину и на скорости понёсся в направлении города. Приехав в отдел вместе со своей спутницей, он через дежурного вызвал медсестру. Девушка рванулась было в дежурную часть, к молодым полицейским, но Фёдоров сжал её локоть: «Тебе в другую сторону!» и силой повёл в душевую.
-Мальчики! Я скоро вернусь!- орала она во весь голос.
    Фёдоров поставил Юльку прямо в одежде под холодный душ. Ответная реакция была быстрой.  Из Юлькиного рта вырывались такие слова, которые бы шокировали директора её школы.  Самыми мягкими были:
-Ты, скотина, что ты делаешь?!
-Алексеевна,- попросил Фёдоров появившуюся медсестру,- не в службу, а в дружбу, проследите, чтобы она вымылась. Постирайте её одежду  и дайте ей чистый белый халат. Она у меня в кабинете заночует. Домой её в таком виде лучше не отправлять.
   
 Уложив Юльку спать в  смежной с рабочим кабинетом  комнате, он прошёл к рабочему столу. Устало опустился в кресло. Из-за этой девчонки он не спит вторую ночь. Достал из ящика письменного стола две папки, положил их рядом на столе. С фото на него смотрели  два лица, мать и сын  Рейны. Да, встреча неизбежна. Заворочалась во сне Юлька и прервала тревожные мысли Фёдорова. Она начала говорить что-то несвязное, а потом вдруг страшно закричала. Дмитрий Егорович поспешил к ней, повернул на другой бок, укрыл простынёй, успокоил, поглаживая по спине. Руки Фёдорова ощутили  не только горячее тепло девичьего тела, но и нервные подрагивания. Юлька спала неспокойно.

    Девушка во сне продолжала пребывать  с недавними подельниками – угонщиками лошадей. Ей снилось, что она вновь в лесополосе, что она вновь в состоянии шока, который испытала на хуторе под названием «Красный конь», где она стала невольной свидетельницей  группового секса – игры в «Пятачок».  Автором этой развратной игры  был толстый парень с рыхлым телом – Вурдалак. Юлька тогда ещё не знала, что означает это слово: имя  или прозвище. Он один имел право избить ногами любую девушку, если она не изображала оргазм. Юльке от увиденного и услышанного стало плохо. Она напилась дешёвого вина, от которого ей стало ещё хуже. Её начало мутить прямо во сне. Фёдоров даже пожалел, что во время холодного душа не промыл ей желудок.

    А Юльке уже снился Ванечка Мангуст, её давний воздыхатель, «хозяин» лесополосы.  Он  подполз к ней на коленях  с колючей розой в зубах и попросил  встать в  «круг» вместе с  другими девочками. А она в свиле бьёт его ногой в лицо и кричит. Кричит  во сне и наяву,  готовая  умереть, но не позволить этой мрази дотронуться  до себя.
    Фёдоров крепко сжал её, сонную, в своих объятиях, заставив успокоиться, а затем бережно уложил на кровать. Остаток ночи он провёл тут же, на раскладушке, позволив себе сон в полглаза.

Г л а в а    д е с я т а я.     ВСТРЕЧА РЕЙН  НИНЫ  НИКОЛАЕВНЫ  И  ФЁДОРОВА

    Фёдоров проснулся как обычно, в шесть ноль-ноль. Принял душ, побрился, позавтракал прямо в кабинете. Заглянул в смежную комнату: Юлька  спала как сурок, поджав  ноги. Под утро она успокоилась.
-Замёрзла, наверное,- подумал Фёдоров,- ночи стали холоднее. Ничего, быстрее протрезвеет. Он позвонил домой. Там всё было в порядке. Дежурный по внутренней связи сообщил, что явилась гражданка Рейн, записанная на приём.
-Пусть войдёт. Пропустите.


    «Ну что же, Нина, если нам суждено встретиться, то мы встретимся. Спокойно, Фёдоров, ты в порядке!»,- приказал он сам себе. Сколько раз рисовал он мысленно эту встречу то с ней, то с её мужем. Виноват ли он перед ними? Мог ли помочь? Наверное, мог. Или нет, должен был помочь, был обязан. Значит, виновен.
-Здравствуй, Нина! Здравствуй, черноглазая казачка!- он поднялся ей навстречу с распростёртыми объятиями.- Ну, ты уже Нина Николаевна!- начал он радостно.

    Они тепло, по-дружески, обнялись и поцеловались. Первая минута ушла на разглядывание  друг друга. Оба изменились. Оба начали курить.
-Да, уплыли годы, как вешние воды…
-Я не знала, что ты так рано приходишь на службу,- улыбнулась Рейн.- Специально пришла до восьми, чтобы занять очередь и первой поймать тебя, такого неуловимого. А ты, оказывается, уже на работе!
-Да я и не уходил со вчерашнего вечера. Ночевал здесь, в кабинете. Задержался допоздна. Работы много, Нина!
-Как семья? Женился?
-Моя семья – бабушки, дочь и я!- пошутил Фёдоров.- Нет, я не женился. Сначала, после смерти жены, не хотел обидеть тёщу. Потом не захотел обидеть Ксению. Жену найти я, конечно, мог, а вот мать для дочери… Ты знаешь, это оказалось проблемой. Хотя я далеко не святой!- Фёдоров засмеялся.
-Да уж где тебе быть праведником с таким лукавым взглядом.  Когда с преступниками беседуешь, глаза тоже так играют?
-Нина, у нас своя специфика! Работаем только с подозреваемыми! С преступниками дела имеет народный суд. Давай коньячку за встречу выпьем?!

    Фёдоров, между тем, уже достал из холодильника, встроенного  в стенной шкаф, шоколад и бутылку коньяка. Подмигнув Нине Николаевне, точным движением налил две рюмки:
-За встречу!
-Да, у вас все подозреваемые, только мой Рейн оказался сразу  преступником.
    Фёдоров знал и ждал, что она выйдет на эту тему.
-Нина, я сам не могу себе простить, что так случилось, что я ничем не смог помочь. Ты же знаешь, меня отстранили от ведения дела! Что я мог тогда практически?! Я тогда был никто и ничто! Пешка в шахматной игре!
-Ты тогда спасал свою шкуру.  Боялся себя запятнать. Для тебя важнее всего была карьера, продвижение по службе. Что, разве нет? Твой удел – начальник полиции. Это твой потолок. Предложи тебе работу в министерстве – ты же откажешься! Хлопотно потому что.  Потому что в иных масштабах надо мыслить и работать! Провинциальная знаменитость!

-Нина, во-первых, фразой «провинциальная знаменитость» ты  меня не оскорбила. Кому-то надо работать и в провинции. Во-вторых,  вся наша великая страна складывается из маленьких провинций, а не министерств. Будет порядок в провинции, будет порядок и в  стране. В-третьих, я никогда не прятался за спины товарищей. Мы с Рейном выросли вместе. Мы были одноклассниками, были друзьями. Мы были больше, чем друзья! Одну рубашку и один кусок хлеба  делили на двоих! «Для друга всё не туго!»- ты помнишь эту его фразу?!

-Это Рейн делил пополам с тобой свою одежду, чтобы ты мог на свидания к Екатерине в костюмчике ходить! Она, видите ли, без «тройки» видеть тебя не хотела! Это Рейн делил с тобой кусок хлеба и глоток воды! Да он,  вообще, кормил тебя, пока ты учился, вспомни! Тебя действительно отстранили от дела, но не потому, что вы были друзья, а чтобы ты разобрался  со своими женщинами. И ты тогда поджал хвост, как волк на псарне!  Если бы Рейна не посадили, если бы ему дали развернуться, то ваша чеховская Россия была бы уже давно цветущим садом! То, что ему вменили в вину,  сегодня возведено в закон. Бизнесом заняты все! Но не все это делают честно, как Рейн.  Рейн работал! Он дал людям и работу, и деньги!

-Нина, почему «ваша» Россия? Ты же русская?! Ты же урождённая Базык?! Или ты забыла? За границу собралась?! Немецким свободно владеешь?!- Фёдоров швырнул на стол документы для прописки.- Сына захотела отнять у российского народа?! Кстати, почему он у тебя невоеннообязанный? Ты мне  скажи-расскажи, какой такой интересной болезнью он болеет, что не может защитить своё Отечество?
-В российской армии мой сын служить не будет! Я не позволю ему  защищать правительство  Бнай  Брита! Я, мать,  так захотела и будет так, как я сказала!
   
    Нина Николаевна внезапно стала чужой, холодной, циничной. Разговор не сблизил, а наоборот, отдалил их друг от друга.

-А ты знаешь, Нина, Рейн был не таким. И то, что ты делаешь и говоришь, совсем не похоже на Рейна. Ты сейчас его память предаёшь. Он верил людям, верил в людей. Он был добр по натуре. Даже после заключения, отсидев десять лет, он остался там работать не потому, что ему стыдно было возвращаться. Ведь он, пока сидел, обмозговал для России  новое дело и спешил претворить его в жизнь. Я знаю, с какими почестями его хоронили.  Правду говорят: добрые умирают, да дела их живут. Значит, местные жители  его уважали…Нина, Россия была его домом. Русский язык стал его вторым  родным языком. То, что когда-то немцев выслали с  Поволжья, стало историческим фактом для потомков. Рейн отвечал об этом на уроках истории, но сам никогда  не чувствовал себя ни оскорблённым, ни униженным. Он ел русское сало и русский хлеб и никогда не говорил «ваша Россия». Где сосна взросла, там она и красна! Нина, мне стыдно за тебя.

-Откуда вы все знаете, каким был Рейн?- в голосе Нины слышалась усталость.- Что вы меня все учите? Да, Рейн никогда не жаловался ни на жизнь, ни на судьбу. Жил настоящим. Умел вычёркивать прошлое. Но одна я знаю, какой  ценой ему это давалось. Одна я знаю, как боль эта жгла ему сердце…
-Нина, скажи честно,- внезапно прервав её, спросил Фёдоров,- с какой целью ты приехала в наш город?
-Я привезла сына на его родину,- после паузы ответила Рейн.

    Однако пауза показалась Фёдорову несколько длинной. Он лукаво улыбнулся. Чтобы загладить свою вину и до конца исполнить роль гостеприимного хозяина, Фёдоров ещё раз наполнил рюмки коньяком и поднял тост  за город, в котором они оба выросли. Он почти профессионально сменил не только тему, но и тон беседы. Договорить им не дали. Внезапно где-то в коридорах здания возник шум, послышались нарастающие громкие голоса. Распахнулась широкая дверь -  и в кабинет ворвалась женщина. Это была Ельская. Рейн узнала её сразу.


Г л а в а   о д и н н а д ц а т а я.  ЕЛЬСКАЯ РАЗЫСКИВАЕТ  СВОЮ  ДОЧЬ
 И  НАХОДИТ  ЕЁ   В  ПОЛИЦИИ

    Ельская Екатерина Львовна уже вторые сутки разыскивала свою дочь, ушедшую из дома после очередного скандала с отцом. О конфликтной ситуации в семье она никому не рассказывала. Была со своей бедой один на один. Да и рассказывать было некому. Юлькины срывы были непонятны окружающим. Считалось, что семья обеспеченная, респектабельная даже. Не все  в Приазовске могут позволить себе отдыхать на Кипре или где-нибудь на побережье Японии. Юлькино поведение расценивалось однозначно: с жиру бесится!

    Из всех многочисленных знакомых семей самой богатой женщины  района едва ли не единственным, кто всегда благоволил Юльке, был начальник полиции Фёдоров. Однако на этот  раз и он уклонялся от телефонного разговора, отказывался выслушать её просьбу, а значит,- отказывался и помочь. Отчаявшаяся женщина, не зная уже, где искать дочь, не верила дежурному, который, как попугай, повторял: «Фёдорова на месте нет и не будет». Сквозь строй посетителей, ожидавших своей очереди, она ворвалась, скорее, прорвалась в кабинет начальника. К её великой радости он был на месте. Немного возбуждённый, но в хорошем настроении, как ей показалось.

-Дмитрий Егорович! Помогите! Богом заклинаю, найдите дочь!- на одном дыхании произнесла Ельская и замолчала, увидев в кабинете незнакомую женщину. Ей стало стыдно за свою  вспыльчивость.- Извините…

    Следом за ней ворвался дежурный, откозырнул и решительно взял её за локоть, намереваясь вывести из кабинета.
-Оставьте меня!- Ельская вырвала свою руку.- Я никуда отсюда не уйду.
-Сержант, свободен!- Фёдоров был невозмутим.- Проходите!- пригласил он Ельскую.- Присаживайтесь! Закуривайте,- он протянул ей сигареты.
-Я не знала, что Вы заняты. Извините, пожалуйста…

      Держала она себя с достоинством. Бросила быстрый, цепкий взгляд  на женщину, сидевшую напротив. Интуитивно  уловила  непринуждённость поз  и беседы  Фёдорова с незнакомой  женщиной. Оба курили. На столе лежал шоколад, стоял недопитый коньяк.

-Зачем же так официально да ещё на «вы», как во французском посольстве? Здесь все свои,-  затягиваясь сигаретой, сказала женщина.
-Простите, мне кажется, мы незнакомы,- холодно ответила Ельская.
-Тогда представь меня ей!- усмехнувшись, небрежно обронила женщина, обращаясь к Фёдорову.

-Екатерина Львовна, разве  Вы не узнаёте? Это же Рейн! Нина… Нина  Николаевна.
-Нина?!?- изумлению Ельской не было предела. Она несколько раз сменилась в лице: радость, грусть, тоска, тревога, отчаяние, опять радость.- Здравствуй, Нина…
-Да, подружка, это я, собственной персоной. Что, сильно изменилась? Фёдоров тоже нашёл, что я слегка потолстела и немного огрубела.

-Шестнадцать лет прошло. Ты сильно изменилась. Но выглядишь хорошо. Молодо.
-Будем точнее, подруга.  Прошло семнадцать лет, как мы не виделись и не переписывались, не считая того единственного письма, в котором ты сообщила мне о смерти моей дочери.

    Последней фразой она сразила обоих. Рейн видела замешательство на их лицах, однако  дальнейшая реакция была разной. Фёдоров через секунду принял прежний, невозмутимый вид, который говорил: «Я здесь ни при чём!». Ельская же после паузы начала  запинаться и заикаться. Но Рейн успела воспользоваться паузой:
-Я на днях песню вспомнила, тебе адресованную. Семнадцать лет назад вопрос мучил Фёдорова, а сегодня я к тебе обращаюсь с этим вопросом:
Ты - моя Таврида, ты – моя  Голгофа!
  Кто же ты мне больше,  наконец?
 Ничего не хочешь добавить к написанному когда-то в письме?

-Нина, я виновата перед тобой, прости! Недоглядела я.  Трое детей тогда умерло от стафилококка.  Я сама тогда заболела. Меня еле выходили. Мне Юлю дали через полгода после рождения. Я сама переживала за дочь. Она искусственницей выросла.
    Заговорив о дочери, Екатерина Львовна вспомнила о причине своего визита и, развернувшись всем корпусом к начальнику милиции, взмолилась:
-Дмитрий Егорович! Вы всегда мне помогали! Пожалуйста, объявите  розыск! Юля пропала! Я переживаю за неё…
-А зачем в розыск?! Вот она я, вся тут!- молодой, надменный голос вызывающе нарушил ещё одну затянувшуюся паузу.

    Все резко обернулись. В проёме открытой двери смежного кабинета стояла девушка в форменной рубашке с подполковничьими  погонами. «Красивая, - невольно подумала Рейн,- вся в мать. Такая же яркая блондинка».
-Зачем розыск объявлять? Можно подумать, что я первый раз дома не ночую?!
    Она демонстративно села напротив Рейн, окинув её оценивающим взглядом и закинув длинные загорелые ноги одна на  другую. Взрослые были несколько ошеломлены. Первые минуты замешательства напомнили Рейн немую сцену из комедии Гоголя «Ревизор». Потом очнулся Фёдоров. Он старался быть максимально спокойным:
-Немедленно сними мою форменную рубашку! Твоя одежда рядом на стуле! Вырядилась! Немедленно оденься!

-Юля,  почему ты здесь? Что ты здесь делаешь?- Екатерина Львовна  чуть не задохнулась от удивления.- Почему ты ночевала в полиции? Почему не позвонила?  Я же себе места не находила?! Что ты меня позоришь?! И ты молчал?- это уже Фёдорову.- Я ищу её два дня! Я оборвала телефон! А тебе трудно было сказать, что она у тебя?!

    У  Рейн  Нины  Николаевны при виде Юльки левая бровь поползла вверх,   да так там и осталась. Она переводила изумлённый взгляд с Фёдорова на Юльку  и наоборот. Она  не понимала происходящей ситуации. Как расценить Юлькино присутствие  в кабинете  «далеко не святого»  начальника полиции, у которого всю ночь «работы было много». Она не понимала, что более возмутило Ельскую: то, что Юлька ночевала  в кабинете Фёдорова, или то, что Фёдоров ей не сообщил.

-Фёдоров, я поняла, что ты далеко не святой, но такого не ожидала! Ты хорошо работаешь по ночам!
-Нина, да как ты посмела подумать  о чём-то плохом?!- Фёдоров даже привстал от неожиданности.- Не позорь меня! Она подруга Ксении!  Да она мне как дочь!
-Дмитрий Егорович, не спешите оправдываться! За вашим языком не поспеешь босиком. Я не поняла, в чём вас подозревают друзья юности? В том, что вы – мой ночной кавалер, или в том,  что вы мне как бы отец? Я тут такого наслушалась, лежа за стеной. Истинно говорят, кто хочет много знать, тот должен мало спать. Я могу теперь быть энциклопедическим словарём вашего детства и юности. Подводу надо, чтобы все новости погрузить. Кстати, кто меня вчера перед сном раздевал-купал: ночной кавалер или отец приёмный? Я что-то смутно помню.

-Юля, ну ты и вправду стерва! А я ещё не верил Кириллу! Мал язычок, а горами кидает. В зубах слово не завязнет!  Дорогая, не будь пустой мельницей, что без  ветру мелет.
-Так по песне и припев, Дмитрий Егорович!
-Юля, ты наших песен не слагала, не лезь в соавторы. Ты свою песню пропой маме. Кстати, есть о чём. И ещё, кстати, познакомься с классным руководителем! Тебе, как первой ученице класса, первой и знакомиться.
-Как?!- удивилась Нина Николаевна,- ко всему прочему я вижу  ещё и отличницу? Братцы, вы здесь весело живёте!

    Юлька в долгу не осталась:
-Нина Николаевна,   я тоже не знала, что мне выпадет честь учиться  у женщины, повторившей  героический  подвиг  жён декабристов и отправившейся за мужем в изгнание!
    Очередь удивляться дошла до Екатерины Львовны, со стыда сгоравшей за поведение и язык дочери:
-Нина, ты будешь Юлиным классным руководителем?!

    Фёдоров размашисто подписал документы о прописке, вручил их  Нине Николаевне.
-Так, женщины!- он посмотрел на часы.- Рабочий день начинается. Солнышко нас не дожидается, по небу быстро поднимается. Семейные беседы в рабочем кабинете заканчиваем. Нина Николаевна, вам успехов на новом месте жительства и работы!- пожал ей руку.- Пойдёмте, я  вас провожу. А вам,- он  повернулся к Ельским,- пять минут на сборы в соседней комнате и до свидания!


Г л а в а   д в е н а д ц а т а я.         ПРОИСШЕСТВИЕ  НА  УРОКЕ  ЛИТЕРАТУРЫ

    В школе была суматоха первых дней занятий. Пока завуч школы утрясала вопросы с расписанием, пока определяла новеньких по классам, уходили драгоценные минуты урока. Хватая  классный журнал, она бежала на свои предметные часы  литературы  уже далеко после звонка. Так было и на этот раз. Влетев в кабинет, где её ждал 11 «А», она сделала глубокий вдох-выдох и начала вводный урок, посвящённый знакомству с общим курсом выпускного класса и повторению, где она обычно  комментировала  и распределяла темы рефератов на целый год. Класс записал очередную: «Маленький человек в русской литературе». Кто-то делал вид, что слушает внимательно. Кто-то даже конспектировал, что проявление гуманизма и демократизма – основная тема в творчестве русских писателей со времён Пушкина.

    Ожерельев Кирилл тоже слушал, но краем глаз наблюдал за Юлькой. Со стороны могло показаться, что она - само внимание. Он знал и видел, что Ельская не слушает. Её мысли, действительно, были далеко.

    При словах о «маленьком человеке»  ей непроизвольно вспомнилась ночь, проведённая с угонщиками лошадей в лесополосе. Они величали себя бунтарями спокойствия и предлагали выпить  «За бунт и всех бунтующих!». Каждого из них можно было назвать «маленьким человеком», а их бунт – «бунт на коленях».
 
 «Маленьким человеком»  была и Федосеева Галина, бывшая одноклассница, ставшая сначала  «заблудшей овечкой», а позже -  «блудливой овцой». Там, в лесополосе, Юля увидела  современную пьесу Горького «На дне». После европейских впечатлений от такого контраста  особенно содрогнулось сердце. Из памяти не уходила Федосеева Галина, лежащая на голой земле. Её накрыли ветхим одеялом  и трое парней по очереди в тяжёлой обуви вставали ей на живот и танцевали. Это топтание на месте скорее напоминало замес глины. Галина стонала и охала, а потом начала кричать от  боли. Парни, надев наушники, не обращали внимания на крик, потому что так было условлено. Галину необходимо было избавить от пятимесячной беременности. Каждый из троих считался потенциальным отцом ребёнка, поэтому трудились с секундомером в руках: за равные удовольствия и равный труд.
    Юльке тогда стало плохо от всего увиденного, услышанного, узнанного. Она зажала уши, чтобы не слышать, как надрывается в крике Федосеева, но крик давил на сердце, на голову, на подсознание.

    Ельская почувствовала толчок в бок и … очнулась. Класс молча смотрел на неё. Она зажимала уши, а крик продолжался. Кричала Марья Ивановна. Кричала давно, потому что уже лицо и открытая  часть шеи покрылись красными пятнами. В классе стояла мёртвая тишина. Оскорбления сыпались на Юлькину голову крупным градом.
-Ельская, в тебе когда-нибудь проснётся человек или нет? Ты когда-нибудь начнёшь жить духовной жизнью?  Ты деградируешь с каждым днём! Твои мозги надо посадить на голодный паёк! Они у тебя оплыли жиром от красной рыбы и чёрной икры! Ты в своём хамстве не можешь остановиться!

    Когда Марья Ивановна задохнулась от возмущения и на секунду замолчала, Ельская воспользовалась паузой. Стараясь быть внешне спокойной, она изрекла:
-Я хоть и «маленький человек», Марья Ивановна, но считаю себя личностью. Я отвечу вам  словами героя Достоевского, спившегося отставного чиновника Мармеладова, который говорил Раскольникову: «Бедность  не порок, нищета – порок». Пусть я, по-вашему, обеднела духовно, но чувство человеческого достоинства ещё не потеряла. Поэтому прошу вас на меня не орать. А вот Вы – нищая. Нищая на доброту и сострадание. А нищий духовно  перестаёт быть человеком, он сам себя унижает. Например, криком …

    Марья Ивановна чуть вторично не задохнулась от  возмущения. Она только открывала рот, но произнести ничего не могла. Такого оскорбления за 25 лет работы в школе ей ещё никто не наносил. Она жёстко и хлёстко ударила Юльку по щеке. Класс протестующе зашумел. Пощечина Юльку не остановила:
-Марья Ивановна, это уровень разборок не деловых интеллигентных людей, а мясника и кухарки, когда кто-то кому-то чего-то не додал!

    Юлька  встала и начала в сумку собирать свои учебники. Учительница словно очнулась и криком проводила Юльку до двери:
-Вон из класса! К директору! Без родителей в школу не являйся!

    Ожерельев без разрешения выскочил из класса почти следом за Юлькой, догнал её на лестнице, преградил дорогу:
-Куда ты опять намылилась? Вернись! Не умничай! Она к тебе  раз  пять обращалась, и все пять раз вежливо.
-Да иди ты!..- Юлька попыталась обойти, но Ожерельев опять преградил ей дорогу.
-Тебя хотел видеть мой отец! Он просил зайти к нему!
-Да идите вы оба …
-Не  понял?! – по слогам протянул Кирилл.
-Где тебе меня понять, как трёх мужчин за ночь принять!

    Юлька хотела усмехнуться, но не успела. Ожерельев наградил её пощечиной. На лице сначала проступили белые полосы, потом красные. Щека загорелась. Юлька тоже. Она замахнулась со всей силы, но Ожерельев увернулся от удара, и Юлька, потеряв равновесие, полетела вниз по лестнице, успев сгруппироваться.
-Ты, скотина, подай мне руку!- потребовала Юлька.
-А ты свистни! Может, те трое недалеко ушли и услышат!
-Ожерельев, если ты не поможешь мне встать, то крупно об этом пожалеешь!
-Юля, я тебе не лакей!  В следующий раз не спотыкайся так сильно.

    Он поднялся вверх  по лестнице. Стоя на площадке третьего этажа, он видел, что  она пытается подтянуться к перилам, но рука падала плетью, не дотягиваясь до лестницы. Левая нога тоже не слушалась её. Он медленно спустился и протянул руку.
    Ожерельев знал от старшего брата, что женщины – народ коварный, а Юлька – вдвойне. Он вспомнил об этом,  когда она подсекла его левой ногой, и  плашмя упал на каменный пол лестничной площадки. Кирилл осознавал, что отец накажет его за драку с девочкой, но простить Юльке подлости он уже не мог. Кто знает, сколько бы продолжался их поединок, если бы они не скатились с лестницы прямо под ноги  директору школы.
-Ельская! Этой дракой ты перекрыла все свои подвиги! На малый педсовет!  Сегодня же! С родителями!
    От Ожерельева директор школы отмахнулась, как от назойливой мухи. Она даже не стала слушать о том, что он тоже дрался.
 -Я этого не видела!- сказала Вера Ивановна, как отрезала.- Через три часа я жду тебя с  родителями!- приказным тоном повторила она Юльке.


Глава тринадцатая.    МАЛЫЙ  ПЕДСОВЕТ,  НА  КОТОРОМ    РЕШАЛАСЬ
                ЮЛЬКИНА     СУДЬБА               
               
      На совещание к директору были приглашены все учителя, работающие в 11 «А» классе. Нина Николаевна  задержалась перед директорской дверью. Весь класс, пришедший «болеть» за Юльку, засыпал её вопросами.
-Нина Николаевна, её выгонят из школы или переведут в  обычный  класс?
-Нина Николаевна, почему Ожерельева не приглашают?  Они ведь вдвоём дрались?!
-Вы скажите там, на совещании, что Ожерельев себе харакири сделает, если за него девчонка будет отдуваться!

     Ясность внесла завуч Марья Ивановна, сообщившая многозначительно, что дело вовсе не в драке.
-А в чём же?!- загудели ребята.
    Нина Николаевна попросила всех разойтись, не усугублять  положения,  но никто не тронулся с места.  «В общем-то, они правы»,-  подумала Нина Николаевна и зашла в кабинет директора.

    Юлька стояла на лобном месте. Все учителя полукольцом расположились вдоль длинного стола. Со многими педагогами Нина Николаевна не была ещё знакома, как и с женщиной в чёрном, которую сразу выхватила взглядом.
-Это не учительница. Кто тогда? Где же родители Ельской?- озадачила сама себя Рейн, садясь на свободный стул, удивляясь, что её не представили коллегам.

     Директор Вера Ивановна сообщила присутствующим, что собрались они в экстренном порядке для  рассмотрения поведения ученицы 11 «А» класса  Ельской Юлии, которая по-своему отметила начало учебного года, а именно: провела ночь в полиции, куда её доставили в сильной степени  алкогольного опьянения.  Перед этим она участвовала в угоне лошадей из частной конюшни, принадлежащей её отцу. По данному факту возбуждено уголовное дело, а более подробно об этом доложит новый  классный руководитель  11 класса  Нина Николаевна Рейн.

    Все учителя дружно посмотрели в сторону Нина Николаевны, которая удивлённо подняла глаза на директора:
-Простите, Вера Ивановна, я не поняла, о чём мне надо докладывать?

    Директор подёрнула плечами, сделала движение, поднимающее  спущенный от возраста тяжёлый бюст, которое шокировало Рейн, но не присутствующих, так как все уже привыкли к этому телодвижению, и гневно повторила свою просьбу.
-Простите, Вера Ивановна, у меня нет представления из полиции. Я не могу докладывать,-  спокойно возразила Рейн.
-А зачем нам представление из полиции? У меня его тоже нет. Я знаю, что вы там были, зафиксировали визит Ельской в полицию, вот и доложите, о чём знаете.
-Вера Ивановна, у вас неверная информация. Я была в полиции по личному вопросу, касающемуся моей прописки.  Я совсем не в курсе того вопроса, о котором Вы говорите.

-Как это не в курсе?- директору уже не нравился затянувшийся диалог с новой учительницей. Уже весь город в курсе, а Вы тут юлите, время тянете. Вы неверно начинаете работу классного руководителя! Это на Севере  Вы были директором, а здесь Вы рядовой учитель! Будьте добры подчиняться! Не покрывайте Ельскую, она этого не заслуживает! Она учится в классе-лицее, ей никто не позволит безобразничать!- Вера Ивановна указательным пальчиком погрозила Ельской, а потом всем присутствующим.- Так Вы будете говорить, Нина Николаевна?
-Мне кажется, что на педагогическом совещании, пусть даже экстренном, преступно обсуждать городские новости или, если хотите, сплетни.

    Вера Ивановна взорвалась. Краска прилила к её лицу, на шее вздулась и запульсировала синяя жилка.
-Не Вам меня учить, дорогая Нина Николаевна! Я директор!  Я лучше Вас знаю, что обсуждать на совещаниях и педсоветах, а что нет.  Вы новый человек в коллективе! Сидите, слушайте и присматривайтесь! Не надо с первых дней противопоставлять себя коллективу. Вам здесь работать.
-Мне кажется, коллектив я ничем не обидела.
-Вам сегодня слишком много кажется. Очнитесь, милая моя, и посмотрите, что делается наяву.
    Рейн возмутилась фамильярностью директора. Она никому не позволяла разговаривать с собой фривольно.
-Меня зовут Нина Николаевна! Прошу впредь обращаться ко мне по имени-отчеству,- выразительно сказала Рейн.
    Директор замечание учительницы оставила без ответа.
-А ты, дорогая моя,- обратилась она к Ельской,- что ты нам сама расскажешь?
    Юлька молчала. Она стояла, как коммунисты на допросе, на одноимённой картине известного художника Ге.
-Кстати, где твои родители? Мы не имеем права  рассматривать без них твоё поведение.Ты успела сообщить им о сегодняшнем совещании?

    Юлька молчала. Что ответить?! Когда она сказала отцу, что  его приглашают в школу, он зло рассмеялся в трубку: «тратиться» на директора, который лезет не в свои дела, он не собирается. Из него уже достаточно «выкачали» на школу денег! Год только начался! При этом он ругался по-чёрному. Мать вряд ли выйдет из дому. После вчерашнего общения с отцом у неё нервный тик: дергается голова. Обо всём  этом она и рассказала по телефону маме Але, когда приглашала её на малый педсовет.
-Здесь присутствует мама Аля,-  тихо, но гордо сказала Юлька.
    Директор взорвалась и захлебнулась в крике:
-К т о   т а к а я   м а м а   А л я?!  Н и к т о! Она не имеет на тебя никаких  прав! Да ты её сама ни в грош не ставишь! Она покрывает тебя на каждом шагу, а ты смеёшься над ней!
    Рейн, как и все, посмотрела на женщину в чёрном. Нина Николаевна интуитивно догадалась, что речь идёт именно о ней. Женщина была похожа на монашку: чёрное атласное  платье, правда, модное, с белым кружевным воротничком. Ей явно не нравилось всё происходящее. Выдавали глаза, полные отчаяния и боли, однако на лице было написано смирение. Такое же смирение было на лицах всех учителей.
-Вера  Ивановна, позвольте мне сказать, - в голосе женщины в чёрном было что-то сильное и значительное. От неё исходила не суета, которой так переполнена сегодняшняя школа,  а покой простоты и мудрости.
-Н е   п о з в о л ю!- директор  уже не контролировала  себя. – Вы мне не нужны!
-А я и не спорю,- спокойно, без раздражения сказала женщина.- Дело в  том, что Юлии я нужна.
-Бросьте  Ваши самаритянские проповеди! Здесь все атеисты!

    При последних словах директора школы кое-кто заёрзал на стуле, а она между тем продолжала, упиваясь своей властью:
-Если бы Вы воспитывали её в своей вере, она была бы покорна и послушна, как овечка.  А она строптивая и норовистая,  как необъезженная лошадь! Ей в стойле место! Стреножить её и вожжей всыпать хороших!
     Юлька выпрямилась. Ещё секунда – и она пойдёт в бой! Вдруг без стука открылась дверь, и на пороге появился полный собственного величия и значения Ельский Лев Львович.
    Нина Николаевна опять мысленно оценила ситуацию как на картине, теперь уже репинской,- «Не ждали!». Ельский цепким взглядом охватил всех присутствующих, поздоровался, улыбнулся сначала Нине Николаевне, потом директору.
-Извините, не помешал?

    Вера Ивановна зарделась, засуетилась:
-Проходите, Лев Львович, садитесь, пожалуйста. Вот узнали о Ваших загнанных лошадях и заседаем.  Как видите, нам живую тварь тоже жалко.
-Не понял, это Вы о Юлии, моей дочери?
-Нет, что Вы! Это я о лошадях.
-Да, знаете ли, кто-то загнал её любимую лошадь. Она этого мерзавца так и не догнала. Но я, как потерпевшая сторона, не буду никому предъявлять иска. Наоборот, я выделил пару миллионов для усиления охраны конезавода и выписал для дочери нового скакуна. На днях получим.

    У директора школы вытянулось лицо. Юлька из преступниц автоматически переходила в разряд героев. Все молчали, не зная, как отреагировать. Ельский последней  фразой закончил совещание при директоре:
-Я слышал, Вера Ивановна,  вам для ремонта крыши  не хватило ста тысяч. Я вот шёл мимо, решил зайти узнать. Но если  Вы заняты, я зайду позже.
-Нет-нет, оставайтесь! Товарищи, совещание окончено. Все свободны. Юля, ты тоже можешь идти,- директор  привычным жестом подняла свой бюст.- Лев Львович, пожалуйста, присаживайтесь!

Глава четырнадцатая.  РЕЙН  ПРИХОДИТ  К  ВЫВОДУ:
                ТАЙНА, СВЯЗАННАЯ С РОЖДЕНИЕМ ДОЧЕРИ,         
                МОЖЕТ     БЫТЬ  РАСКРЫТА
   
    Юля медленно и  с достоинством  вышла из кабинета директора. С таким же независимым видом прошествовала мимо ребят. Она не пожелала разговаривать с ними. Те ничего не поняли и кинулись  к  классному руководителю, которая  вышла вместе с другими учителями.

- Нина Николаевна! -  к Рейн обратились одновременно ученики, женщина в чёрном и Лев Львович, выглянувший из кабинета директора. Все, не сговариваясь, уступили Ельскому право первому объясниться с учительницей.
-Нина!- он подошёл и энергично пожал ей руку,- Нина…  Николаевна, я очень рад нашей встрече, твоему приезду! Я рад, что именно ты,- он сделал вид, что оговорился, - именно Вы будете учить мою Юльку. Нина, я долго не задержусь у  директора. Хочешь, пообедаем вместе? У меня здесь рядом ресторан свой. Давай отметим встречу!- предложил он, обращаясь вновь то на «ты», то на «Вы».

     Нина Николаевна видела взволнованность Ельского, но не знала её истинную причину, которая заключалась в следующем: один из телохранителей Льва Львовича, выполнявший обязанности  и секретаря, минут  тридцать назад сообщил ему  имя нового классного руководителя его дочери, которое, как ветром, сдуло его с насиженного кресла и  привело в школу. По дороге тот же телохранитель сообщил, что накануне, во время объяснения Фёдорова с женой и дочерью Ельского, в кабинете начальника полиции  находилась и Рейн Нина Николаевна, что все интересующие Ельского лица общались более часа. Тема беседы не выяснена.  «Выяснить!»- приказал Ельский.

-Спасибо за приглашение, Лев Львович! Я тоже рада. Думаю, у нас еще будет время встретиться.
    Они дипломатично пожали друг другу руки, и Ельский скрылся в кабинете директора. Ребят Нина Николаевна тоже успокоила и отпустила по домам. Они остались вдвоём с Монашкой, так Рейн мысленно её окрестила.
- «Мама Аля» - это синоним имени «мать Мария»  или означает что-то другое?- спросила Рейн осторожно.
-И да, и нет…

    Они сидели в пустом классном кабинете напротив друг друга. Руки Монашки лежали на столе. Изредка она теребила ими чёрный гипюровый  шарфик, будто разглаживала невидимые складки. Голос у неё был низкий, но сильный. Черты лица невыразительные, и ели бы не чёрное одеяние,  её внешность вообще трудно  было бы запомнить с первого раза.

-Этот класс был скомплектован на базе детсадовской группы, где я работала медицинской сестрой. Как видите, они более десяти лет вместе.  У меня здесь учатся две крестницы. С одной из них Вы сегодня познакомились. Мои девочки всегда называли меня  мама Аля. Другие дети, думая, что это моё имя, тоже начали так меня величать. А когда подросли, уже привыкли к этому имени. Так для многих ещё с детского сада я осталась мамой Алей. Я тоже привыкла к этому имени. Не обижаюсь. Мне даже нравится, что я для кого-то могу быть мамой.
-У Вас есть свои дети?
-Нет. Я не замужем. И не была.
-Сегодня это не проблема. Сколько матерей-одиночек воспитывают сами детей?!
-Зачатие вне брака – это блуд, а блуд – это тяжкий грех.
-Простите,- смутилась Рейн,- я не хотела Вас обидеть. Вы религиозный человек?
-Я православная.
-Извините моё невежество. Я всегда считала, что это одно и то же. Ради Бога, простите!
-Не надо Бога поминать всуе.

    Рейн смутилась вторично. Она замолчала, не зная, что говорить.
-Нина Николаевна, а Вы меня совсем не помните? Я так сильно изменилась?
-???
-Я Васанская.
- Алевтина?!

    Нина Николаевна откинулась на спинку стула и новыми глазами посмотрела на собеседницу. В а с а н с к а я! Как много всего заключено в этой фамилии! И это именно  тот человек, который нужен Рейн, чтобы найти свою дочь, если та действительно жива. Нина  Николаевна в раздумье вышла из-за стола, достала сигареты, подошла к раскрытому окну. Словно очнувшись, спросила:
-Вы не возражаете, я закурю? Спасибо.
-Я не знала, что Вас так взволнует наша встреча. Моё имя ассоциируется в вашей памяти в связи с Рейном или роддомом?
-В связи с тем и другим,- солгала быстро Нина Николаевна, вспомнив: « Господи! Как я могла забыть?! Она же убивалась за Рейном! Две подружки, Алевтина и Аннушка, ходили тенью за Рейном и Фёдоровым. Нина их в шутку называла теньюхранительницами. Они  на пару лет были моложе, но настолько неказистые и неприметные, что Нина иногда их жалела: «Бедные, какой парень на них посмотрит!». Хотя, чего жалеть? Аннушка тогда добилась своего и стала женой Фёдорова…».

    Воспоминания Нины прервала Васанская.
-Вы знаете, как это ни странно, но мы с Ельской Екатериной Львовной в хороших отношениях. Часто перезваниваемся. Иногда она ко мне заходит. Я простила ей смерть Аннушки.
    «Дорогая моя,- думала Рейн, глядя на Алевтину,- если вы с Ельской в хороших отношениях, то мы с тобой  вообще станем лучшими подругами,  и ты мне расскажешь обо всём, что произошло тогда в роддоме в моё отсутствие». Вслух же спросила как можно более безразлично:
-Вы уже не работаете медсестрой в родильном отделении?
-Подрабатываю. Дежурю в ночные смены. С коллективом жалко расставаться. Когда мама моя была парализована, а потом при смерти,- они помогли мне морально и материально.
Официально я числюсь работником детского сада. Спасибо Вам, что не выступили сегодня  против  Юли. У  Вас доброе сердце.

    Васанская в течение часа  рассказывала, какой замечательный человек Ельская  Юлия.  Рейн несколько раз пыталась перевести разговор на другую тему, её более интересующую, но встречала тактичное сопротивление. Казалось, другого человека, более дорогого, чем Ельская Юля,  у  Монашки нет. На конкретных биографических фактах было доказано, что Юля вовсе не злая и не высокомерная. В душе это добрый и отзывчивый, надёжный и умный, талантливый и любящий человек.

    Рейн была раздосадована упрямством Монашки.
-Ваша Юля свой аналитический ум и интеллектуальные способности проявила бы в лесополосе, когда распивала спиртные напитки, а природная сообразительность не помешала бы ей местом ночлега выбрать тёплую домашнюю кровать, а не дежурную комнату начальника полиции,- с расстановкой сказала Рейн, которой надоело слушать одно и то же.
-Это Фёдоров виноват,- спокойно возразила Васанская.- Мог бы ко мне её привезти, а не в полицию. Тогда бы и скандала не было.
-А почему не домой?- удивилась Рейн.- Раньше несовершеннолетних  развозили по домам или вызывали  родителей в полицию.

-Всё намного сложнее, чем Вы себе представляете,- почти с отчаянием произнесла Монашка, но тут же взяла себя в руки и продолжила разговор спокойным тоном.- Развозить всех по домам – не хватит бензина. Приглашать родителей – не хватит сотрудников в отделе. Да там и не Сухомлинские работают. Майор Василевский, например, Ваш сосед и отец двух  ваших учениц, жену по молодости на почве ревности избил так, что врачи запретили ей рожать. Взяли двух девочек из роддома от разных родителей, записали их сёстрами-близнецами. Совершенствуют  японскую систему воспитания. Там до пятилетнего возраста детей не наказывают, разрешают делать всё, что те хотят. А чета Василевских и по сей день не ввела  в свой лексикон слово «нельзя». У них можно всё. Понимаете, всё! Вам трудно будет с классом, Нина Николаевна,- вздохнула женщина.-  Трудно будет и с родителями. Вот, например, Величко Николай и Юра Корсун. Замечательные ребята, а такую трагедию два года назад пережили! Я думала, они не оправятся от случившегося. Родители у них – кумовья. На очередной гулянке перепили. Забыли, кто есть кто. Каждый кум пошёл спать к куме. Протрезвели на второй день. Опомнились. Мужья пошли в бар прояснить ситуацию, а жёны волосы друг другу рвали, позор свой на обозрение всего двора выставили. А сыновья-то уже взрослые, всё понимают.

-Чем дело кончилось?- перебила Рейн, затягиваясь сигаретой. Как ни поразила её семейная история двух учеников, но продолжала она думать о девочках-близнецах. Василевские были её соседями по площадке. Знакомство с ними уже состоялось. Правда, довольно холодное и неприветливое.
-Да кончилось у них полюбовно. Иначе и не могло. В каждой семье по девочке родилось. Мужчины и поменялись жёнами. Сейчас друг к другу в гости ходят.
-А как же Юра и Николай?
-Говорят всем, что они братья по алкоголю. Обоих родителей называют одинаково: отец и папа. Сама слышала, как один спрашивает у другого: «Кто у вас дома?», а тот отвечает: «Отец, мама и папа. В домино играют. Отцу через три часа в море, а твой папа утром уходит». С ума люди сходят. Грех от праведности отличить не могут, как зёрна от плевел. Какой пример детям подают?!

    Васанская ещё долго рассуждала на тему духовной и плотской пищи человека, приводя примеры из жизни  города и вводя Нину Николаевну  в курс родительских дел класса. Рейн набралась терпения и слушала с удивлением и интересом. Она вдруг поняла, что сегодняшняя встреча – везение судьбы для обеих женщин. Что она там говорила за Василевских?  Они из другого города приехали? Надо узнать когда…  И когда и где они удочерили девочек.

    Рейн не задала ей больше ни одного вопроса, предоставила  Монашке возможность выговориться. Вряд ли бедную женщину когда-нибудь кто-либо слушал более внимательно, нежели Нина Николаевна. Она всю её  информацию пропустит через себя, а потом исследует, как Шлиман Трою. И хотя Рейн плохо знала Библию, её хорошо всему обучила жизнь: пусть всё останется, как есть – до жатвы. Спешить Нина Николаевна не будет, чтобы, выбирая плевелы,  не выдергать вместе с ними и пшеницу. А время жатвы придёт. И укажет его – Васанская.

Глава пятнадцатая.  ИСТОРИЧЕСКИЙ  ОБЕД  В  РЕСТОРАНЕ  «ПОД  СОЛНЦЕМ»

    После исторического совещания при директоре Юлька направилась в отцовский ресторан «Под солнцем», самый престижный в городе. Здесь она иногда обедала.
    Посетителей было много:  бархатный сезон в разгаре. Ещё с порога на открытой террасе Юлька увидела молодого человека за вторым от стойки столиком.  «Приезжий, - определила она,- приехал недавно, не успел загореть». Парень слушал музыку. Он весь ушёл в себя, хотя со стороны казалось, что он любуется морем. Юноша уже пообедал. Официант Володя принёс ему кофе и сигареты.

    Юлька своим лёгким пружинистым шагом направилась к его столику, но, пройдя несколько метров, сменила походку. Она знала, как должна идти женщина, чтобы привлечь внимание мужчины даже в то время, когда он смотрит голевой момент в футболе или хоккее. Юлька считала, что эти знания у неё от рождения.

    Парень по-прежнему думал о чём-то своём. Он смотрел сквозь Юльку, не видя её,  а из оцепенения его вывел весёлый смех посетителей, которые провожали споткнувшуюся девушку  кто восхищенным, кто осуждающим взглядом. Юлька села напротив,  закинув нога на ногу.
-Разрешите?- она протянула руку к его сигаретам. Парень не успел ответить, как Юлька привычным движением выбила сигарету из пачки.
-Благодарю. Разрешите?- она подалась вперёд, ожидая, что парень поможет прикурить.

    Однако юноша уже сознательно не откликнулся на Юлькину просьбу.
-Благодарю Вас!- Юлька сама прикурила от его зажигалки, затянулась и, откинувшись на спинку стула, выпустила кольцо дыма прямо ему в лицо.
-Молодой человек! Я вижу, Вы не обучены вежливым манерам общения с дамами, поэтому,  если не возражаете, я могу дать Вам несколько уроков. За плату,  конечно. Официант!- Защёлкала Юлька пальцами,- меню, пожалуйста!..  Так, что тут у нас сегодня? Мне, пожалуйста…
    И она начала заказывать изысканные французские вина и блюда  и в таком количестве, что их хватило бы на свадебное застолье.
-Счёт, пожалуйста, молодому человеку. Он сегодня платит.

    Официант с поклоном удалился, но уже ровно через минуту  поставил перед Юлькой поднос: тарелка борща, котлеты с гречневой кашей, салат и стакан сока.
-Разрешите?- он аккуратно вынул из её рта сигарету.- Велено притушить. Приятного аппетита!
-Какое разнообразие в меню! Не успеешь заказать лангустов, как тебе несут щи из лапок лягушки! Спасибо!
    За обед она принялась с большим аппетитом.
-Каким  ветром  вас занесло в наш провинциальный городишко?- обратилась она к парню.
    Он пил кофе маленькими глотками и молча разглядывал загорелую соседку по столику, длинноногую и пышущую здоровьем.

-Молодой человек,  Вы ещё скажите, что ваша мама не разрешает Вам знакомиться  с незнакомыми девушками в общественных местах.
-А я сирота,- улыбнулся парень.
    Юлька звонко рассмеялась и попросила:
-А ну-ка, ещё раз скажите, кто Вы?
-У Вас плохо со слухом?
-Нет, со слухом у меня всё в порядке. Мне понравилось, как вы произнесли букву «р-р-р».

    К ним за столик подсела женщина. Парень задержал на ней взгляд: она недавно плакала, это заметно по глазам. Также еле заметно подёргивалась голова из стороны в сторону. Внешне она сразу напомнила ему  литературные образы тургеневских героинь.
-Какая  неприятная, хотя и ожиданная  встреча!- откомментировала девушка появление тургеневской женщины.
-Как дела в школе? Чем закончился педсовет?
-Екатерина Львовна! Пожалуйста, познакомьтесь! Мой новый кавалер! Предлагает мне руку и сердце и южный берег Крыма. Вот только я ещё не решила, что выбрать: руку и сердце или южный берег Крыма.
-Девушка, вы меня ни с кем не перепутали?

-Да брось ломаться! Не стесняйся! Это моя мама, администратор ресторана.  Познакомьтесь, пожалуйста! Мама, я так думаю, что мне надо остановить свой выбор  на южном берегу Крыма, потому что сердце и руки у меня  уже есть. Ты знаешь, у него один недостаток: картавит. Я думаю, это исправимо. Можно нанять логопеда. Мне кажется, нам это недорого обойдётся. Впрочем, можно оставить и так.- Юлька закончила есть и икнула.- Все великие люди картавили. Например, Константин Симонов, Ульянов-Ленин…

    Парень молча встал, положил на стол деньги и сказал, обращаясь к женщине:
-Здесь за два обеда. Чаевые отдайте Вашей дочери. Она их заслужила за «удовольствие» и «наслаждение», которые я получил, обедая в ресторане. Мне только непонятно, почему Вы, мать, молча на всё это взираете. Мне кажется, она ещё не совсем вышла из того возраста, когда чадо кладут на лавку и дают ремня.
-А я могу на лавку лечь не только для ремня!- с вызовом произнесла девушка, но не договорила. Звонкая пощёчина матери прервала её речь.
-Не буду вмешиваться в методику семейного воспитания! До свидания!- парень вежливо простился с женщиной и вышел из ресторана.

    Юлька с вызовом посмотрела на мать:
-Отец сказал, что я стерва! Вот я  ею и буду, пока он не заберёт свои слова назад. А ты можешь терпеть его оскорбления, сколько хочешь, если тебе нравится!
    Парня она догнала через сотню метров от ресторана и пошла рядом, стараясь попасть в ногу.
-У меня сегодня счастливый день на пощёчины!
-А Вы не расстраивайтесь! Вам румянец к лицу.
-А ты мне нравишься, несмотря на то, что картавишь и ноги колесом. У тебя в роду кавалеристов не было?- весело спросила Юля.
-Мы разве уже на «ты»?
-Давно. С того момента, как пригласил меня на свидание. Ты же сказал: «До свидания!».
-Не надо передёргивать. Я не испытываю особого желания встречаться с Вами. На Ваш «комплимент»  взаимностью ответить не могу. Так что причин для  встречи не вижу.
-А я подскажу причину!  Зачем встречаются парень и девушка?
-Простите, девушки я не увидел.
-Протри глаза! Я, по-твоему, кто?!
-Не знаю.  Не понял.
-Зато я сразу поняла, что тебя как аристократа воспитывали. Чуть в обморок не упал, когда я сказала, что могу на лавку лечь не только для ремня.
    Парень остановился.
-Девушка, вы на учёте нигде не стоите?
-Нет, а что?
-Вы дурно воспитаны!
-Не может быть. Моим воспитанием занимается вся улица, родительский комитет и весь педколлектив  школы. Столько много людей не могут дурно воспитать одного человека. К тому же начальник полиции – мой лучший друг. Я вхожа к нему в кабинет,  как к себе домой.
-Я так и думал,- многозначительно сказал парень.- Спасибо, что составили компанию. Я культурно отдохнул в обществе человека, чьим воспитанием занимается вся улица и лично начальник полиции. Прощайте, мне в другую сторону.

    Парень повернулся к ней спиной и не спеша  пошёл   по Набережной, любуясь прибоем и наслаждаясь морским воздухом.
-Э-э-эй!- Юлька свистом подозвала знакомых мальчишек, строящих что-то на морском берегу из песка.- Плачу наличными. Каждому на импортное мороженое. Вон за тем парнем топаем прямо до хаты. Адрес мне. Понятно?

    Пацаны, на ходу одеваясь, побежали догонять Юлькиного знакомого. А Юлька спустилась к морю. Не спеша разделась и вошла в прохладную воду. Постояв молча с минуту, она улыбнулась и  мысленно произнесла:
-Здравствуй, море! Здравствуй сегодня и вовеки! Дай мне твоё спокойствие и твою необъятность! Это я, твоя Юлька!
    Было далеко за полдень. Заходящее солнце слепило глаза. Море было красивое: чистое, голубое, с золотистой дорожкой до самого горизонта. Она смело пошла по этой дорожке, легко легла в золото воды и поплыла. Прохладная сентябрьская вода обожгла её тело, она ощутила прилив сил и бодрости. Резкая смена воздушной и морской температур всегда действовала на неё положительно. Тело привыкло к холодной воде. Ей стало легко и приятно. Она плыла навстречу солнцу. Она плыла на  встречу с солнцем.

Глава шестнадцатая.  ДОМ  ФЁДОРОВЫХ  ВСЕГДА  ОТЛИЧАЛСЯ         
                ГОСТЕПРИИМСТВОМ

    Дом Фёдоровых всегда отличался гостеприимством. Хозяйка Раиса Петровна с завидным радушием встречала всех, кто переступал его порог. Так было в давние времена молодости её сына Дмитрия Егоровича, так повторилось в школьные годы её внучки Ксении. Рано оставшись без мужа, Раиса  Петровна вынуждена была работать день и ночь,  чтобы её  маленькая семья не испытывала нужду. Трудности не пугали. Единственное, чего она боялась, это сознание того, что сына вырастит улица, пока она где-то трудится. Поэтому, по минутам расписывая  маленькому Дмитрию весь день, полагалась на его самостоятельность, а приходя  вечером с работы, требовала держать отчёт: что и как сделано. В режим дня она включала пункт  «Приём гостей», всегда пекла что-нибудь вкусненькое и доверительно спрашивала: «Ну,  как, гостям понравилось?!».
    А в воскресные дни друзья приходили к нему «за  вкусненьким»  уже по привычке. Когда человек растёт, ему всегда хочется есть. Оставаясь наедине с сыном, мать,  может быть,  не всегда тактично, корректировала поступки и беседы  друзей. Она не навязывала своего мнения, но подробными комментариями сужала или вообще изменяла круг его друзей-товарищей.

    Раиса Петровна всегда считала, что у них с Фёдоровым доверительные отношения, поэтому крайне удивилась, что о приезде семьи  Рейнов её известил не сын, а сваха Ульяна, мать покойной жены Дмитрия Егоровича, умершей во время родов. Ещё более удивилась, когда сваха под великим секретом полушёпотом сообщила, что Нина Николаевна приехала разыскивать свою дочь, которая, якобы не умерла при  рождении, а жива-живёхонька и воспитывается в чьей-то семье,  что Нина Николаевна слово дала своей матери найти дочь, а если  она сказала «Найду!», то непременно найдёт, такой уж у неё характер.

    И в третий раз удивилась Раиса Петровна, когда Фёдоров среди недели увёз дочь в Краснодар «на экскурсию»  в высшие учебные заведения города: «Пусть присмотрится!».  Почему так неожиданно? Уехали рано, в пять утра. А днём из телефонного разговора  с Алевтиной она узнала, что класс познакомился с классным руководителем – Рейн Ниной Николаевной, что у Юльки в школе неприятности и что заступиться  за неё некому.

    «Почему он не сказал о приезде Рейнов?- спрашивала сама себя Раиса Петровна.- До сих пор  считает себя виновным? Или он знает  истинную причину приезда Нины и судьбу её дочери? Ведь всё-таки в полиции работает.  Неужели правда, что девочка жива?! И ведь какой скрытный, за столько лет он ни разу не обмолвился  с родной матерью?!  Ясно одно:  сын  отодвигает день встречи Раисы Петровны и Ксении с Ниной Николаевной. Почему?!  Ведь маленький Андрей был  её любимцем, и она называла его своим внуком?! Надо встретиться с Ниной».  Обо всём этом думала Раиса Петровна, хлопоча на кухне. Она любила эти осенние хлопоты: засолку и закатку овощей и фруктов, приготовление домашнего вина.  В эти дни она становилась домашним генералом,  и все беспрекословно ей подчинялись. Даже сам Фёдоров. Сегодня младшим подручным была Ксения. Часа два назад она вернулась  из Краснодара и делилась с бабушкой впечатлениями. Разговор о выборе профессии стихийно перешёл на профессиональное мастерство, которого должен добиться каждый  человек  любой профессии.

-Бабуля, ты у нас профессор  в своём деле! Знаешь тайну приготовления с изюминкой. Тебе пора вручать Академическую премию за большой вклад в дело консервации в домашних условиях. Мне кажется, что ты излишне скромна. Тебе необходимо открыть собственную высшую школу  или издать научный труд «Секреты бабушки Петровны».
-До Академической премии мне далеко, а вот  Фёдоровскую премию к моей пенсии не мешало бы добавить. Я на рынке грибы белые видела, дед один продаёт, говорит, из-под Курганинска. Вот купить бы да  засолить!  А зимой – супчик грибной, знаешь, как вкусно! Фёдоров обожает его!
-А я тоже грибной суп обожаю! Может, угостите бедного скитальца?!- Юлька появилась на веранде  Фёдоровых,  как всегда  неожиданна, но артистична.

    Бабушка Петровна устроила ей допрос с пристрастием. Это, значит,  накормила и допросила, чем закончился педагогический совет по Юлькиному вопросу. Этими словами она привела в недоумение Ксению: как, знала о педсовете и молчала?!
    Юлька заверила бабушку, что совета никакого не было, потому что все Сухомлинские вымерли, как мамонты.

     Подружки ушли в комнату шушукаться, а Раиса Петровна, любопытная, как и любая бабушка на свете, придумывала себе дела, чтобы  лишний раз пройти мимо комнаты Ксении и послушать, о чём они шепчутся. У Ксении была масса краснодарских впечатлений, но все они померкли перед лицом местных событий.  Говорила, в основном, Юлька. Раиса Петровна слышала отдельные фразы, среди которых несколько раз повторялись чётко слова «Машка» - это завуч школы,  «Кикимора» - Господи, прости Юльку, это директор школы, «этот дурак» - Кирилл Ожерельев,  Юлька в последнее время так его называла, «предки» - ну, это родители, «мама Аля» - Господи, дай ей счастья, святая женщина!, и  «РЕЙН…»!

    Раису Петровну опять растревожили мысли и подозрения, что сын ведёт себя странно, если до сих пор не сказал ей о  приезде Нины и Андрея. Выходит, они не уехали за границу и не уедут, если Нина устроилась на работу. А ведь первый дом, который Рейны должны были посетить в городе, должен был быть их домом, домом Фёдоровых. Значит, Нина Николаевна тоже к ним не торопится. А ведь они здесь пропадали часами, если не сутками. Оставляли ей на попечение маленького Андрея, а сами вчетвером убегали на концерт, в кино или на дискотеку. Четвёртой в их компании была   Екатерина, ныне Ельская,  Юлькина мать. Как любил её Фёдоров! Какая  была бы пара!  Раиса Петровна допускала даже такую грешную мысль, что Фёдоров и доныне влюблён в Ельскую, потому ни на ком и не женится. И как любит Юльку! Петровну раньше ревность брала, считала, что Ксению, родную дочь, он любит меньше. Когда Юлька остаётся у них ночевать, он садится рядом на кровать и подолгу смотрит на спящую Юльку, вглядывается в её лицо. Что он хочет там отыскать? Свои черты? Глупый! Юлька – копия  Ельский. Характер такой же вредный,  как у папаши. Яблочко от яблоньки …

    Её мысли были прерваны появлением на кухне девочек. Они сообщили, что решили нанести благотворительный визит приезжему мальчику-сироте. И Юлька еще раз, теперь уже специально для бабушки Петровны, рассказала, как встретила на море бедного сироту, такого одинокого и несчастного  мальчика, бледненького и светлоголового, с небесно- голубыми глазами, в которых грусть и тоска по недавно потерянным родителям. Он ещё не научился правильно говорить букву «р», но Юлька решила сама заняться его воспитанием и кормлением. У неё есть подозрения, что он в детстве переболел рахитом, ноги немного кривые, но если его посадить на витаминизированную пищу…  У него сегодня как раз день рождения, а его троюродная тётя, конечно же, отмечать этот день не будет, поэтому Юлька и решила сделать ему подарок.

    Ельская хотела разжалобить  бабушку Петровну, но, кажется, перестаралась, потому что при слове «сирота»  та начинала плакать, а тут такие душещипательные подробности!
Раиса Петровна заявила,  что идти нужно и немедленно, пока ещё светло. Что этот визит – не просто долг вежливости, а акт  милосердия,  что она всегда знала, что Юля – отзывчивый  человек.
    Пока подружки оформляли в букет срезанные на клумбе цветы,  она приготовила пакет с продуктами питания и домашний пирог, вручила его девочкам, перекрестила  их:
-С Богом!  Оставьте адрес и идите!  А я тоже навещу старых знакомых, недавно приехали. Вот управлюсь на кухне и пойду.


Глава семнадцатая.     «МНЕ  У  ВАС  ОПРЕДЕЛЁННО  НРАВИТСЯ!»

    Из оцепенения  Андрея вывел мелодичный дверной звонок. Он поднялся из-за письменного стола и, продолжая размышлять над фразой из записной книжки в тонком кожаном переплёте,- единственное, что он читал в последнее время, - не спеша пошёл открывать дверь. На ходу глянул в дверной глазок  и задержал руку, уже готовую было  повернуть  английский замок. Он увидел на площадке девушку из ресторана. Даже сквозь дверной глазок было видно, как она вся светится от счастья, от предвкушения радости встречи. Андрей прошёл на кухню.

-Мама, я имел несчастье пообедать сегодня в местном ресторане «Под солнцем». Если меня пришли пригласить ещё и на ужин, то объясни, пожалуйста, что услугами этого ресторана я пользоваться больше не буду. И вообще, меня нет дома.

    Андрей, раздосадованный визитом непрошеной гостьи,  закрылся в ванной. Ему пришла в голову блестящая мысль: очиститься физически и духовно от бремени ненужных встреч. Он открыл оба крана, добавил в воду пенящееся вещество и морскую соль.  Сквозь шум набираемой в ванну воды он слышал оживлённые голоса в прихожей, но никак на них не среагировал, вновь поглощённый своими мыслями.

    Когда Нина Николаевна, сняв передник, открыла дверь, её удивлению не было предела. Перед ней стояли две девушки. Одна из них – Юля Ельская, её ученица,   дочка подруги молодости, а вторая … При виде второй у неё ёкнуло сердце. Чёрные глаза девушки, полные грусти, смотрели на неё вопросительно и изучающе.  У Рейн возникло ощущение, что она смотрит в собственные  глаза. Девушка представилась. Как мир тесен! Она оказалась дочерью Фёдорова. Нина Николаевна обрадовалась их приходу, засуетилась, пригласила в квартиру. Благодарила за цветы, за визит, за внимание.
-Не удивляйтесь! У нас как на вокзале.  Мы ещё не все вещи распаковали, не все расставили по местам. Даже не все вещи перевезли со станции. Один контейнер оказался вскрытым. В нём наша домашняя библиотека. Обидно будет, если какие-то книги пропали…
    Нина  Николаевна была внимательным педагогом и тонким психологом, но не заметила   удивления на лицах двух подружек и немого вопроса в их глазах, потому что для неё самой встреча была тоже  неожиданной.

    Первой пришла в себя  Ельская. Это она вручила ей цветы, бесцеремонно поцеловала и  обняла, поблагодарила «за поддержку» на педсовете, в том смысле, что не стала топить её, как другие учителя. Без приглашения начала осматривать квартиру, восхищаясь в узорной резьбе мебелью:  самодельная? По индивидуальному заказу?! У них дома тоже по индивидуальному заказу, но из Швеции. А такой самодельной мебели в городе нет. Есть красивая, импортная, но массового производства. А это что? А здесь что?

    Её вопросы и рассуждения были искренними, любопытство граничило с любознательностью, поэтому не шокировали  Нину Николаевну и не показались обидными.
-Мне у вас определённо нравится!  Можете рассчитывать на мою помощь. На Ксению тоже. Мы поможем всё убрать и всё расставить. А когда получите контейнер с книгами,- она говорила и вела себя по-хозяйски,-  не беспокойтесь. Мы всем классом в момент поднимем вашу библиотеку на третий этаж.

    Нина Николаевна поставила перед девочками вазу с яблоками: угощайтесь! Разговор вращался вокруг школьной темы. Рассказывали обе девочки. Ксения – сдержанно, Юля – вдохновенно. Рейн узнала, что первое родительское  собрание традиционно проводится с детьми, с выездом на природу.  Есть « крутые»  родители, которые не уступают ученикам ни в чём: ни в знаниях, ни в умении что-либо сделать. Самый «крутой» - отец Ожерельева.  Он в классе ведёт  спортивную секцию славяно-горицкой борьбы.  Мальчишки занимаются в ней уже давно. У них такие успехи!  Вы не знаете, что такое славяно-горицкая борьба? Приходите на тренировку, увидите! Девочки тоже занимаются. Кто из мам самый интересный? Ну, конечно же, их мама – мама Аля. Это имя они произнесли хором, дружно рассмеялись, схватились обе за край одежды, потому что верили в приметы, и также хором произнесли:
-Когда моё счастье исполнится?

    Юлька, переполненная хорошим настроением, расщедрилась:
-Сегодня! Твоё счастье исполнится сегодня! Оно уже на пороге, позови его, оно и примчится из Германии!
-А твоё -  через месяц!- с обидой  на болтливую подругу сказала Ксения, и в этом ответе она была вся.
    Несогласная Юлька зашумела, что месяц для неё всё равно, что вечность, а столько она не проживёт, потребовала сократить срок, но её перебила  Нина Николаевна:
-Девочки, вы так сильно любите  маму Алю?
-Да! Она самая лучшая, самая добрая, самая ласковая,  самая  терпеливая,- добавляли они друг друга,- и вообще она самая-самая! И если Нина Николаевна хочет, они исполнят любимую песню мамы Али. Играть на фоно и правильно петь их тоже, ещё в детстве, научила мама Аля.

    Юлька сорвалась с места, открыла крышку пианино. Не расстроено?! Взяла несколько аккордов. Как вы довезли его в таком хорошем состоянии? Голос её звенел то ли от волнения, то ли  от удивления.
-Настройщик вчера был, наш сосед. Живёт этажом выше.
    Юлька села за пианино, жестом пригласила Ксению сесть рядом, но, спохватившись и стыдясь своеволия, спросила: «Можно?»

       Нина Николаевна, улыбнувшись, кивнула. Она с интересом разглядывала двух девушек, чинно сидевших за инструментом и игравших в четыре  руки. Невольно задержала взгляд на Ксении. Вспомнились слова мужа, который мечтал о дочке и хотел, чтобы та была похожа на неё, черноглазую казачку… Девушки пели на два голоса, чисто и светло. Да, это была светлая духовная песня, в которой повторялись слова: «Иоанна,14,6». Песня расслабляла и очаровывала одновременно. Странно было слышать такую песню из уст сверхсовременных девушек. Интересно, они тоже религиозны, как  мама Аля? Ксения – может быть, а вот Юлия – вряд ли. С какой теплотой они отзываются о маме Але! Нина Николаевна по-хорошему позавидовала этой женщине. А как бы её дочь отзывалась бы о ней? Жива ли она? Где она? Какая она? Чем больше Нина Николаевна думала над словами старой цыганки, тем сильнее ей верила. Хотела верить. «Я найду тебя, моя девочка!»-  эти слова стали  молитвой  Рейн. Она просыпалась по утрам с этой мыслью, она жила ею целый день и с этим заклинанием засыпала.   «Иоанна, 14,6» - что означают эти слова? Как жаль, что она выросла атеисткой и ни разу не держала в руках Библии. Да, к сожалению, она духовно неграмотна.  Ей стало досадно за своё невежество. Может, это  музыка так приятно окутывает голову, сердце, душу,  разливается по всему телу, согревая его изнутри? И вдруг резкая боль как током  пронзила мозг, остановив на секунду сердце и сознание,  потом всё тело стало наполняться этой болью, а разлившись, она вырвалась наружу и покатилась по щекам двумя крупными слезами…


Глава восемнадцатая. И  ВНОВЬ ЗВУЧИТ  МЕЛОДИЯ  «ИОАННА, 14, 6»

    Андрей погрузился в ванну. Вода приятно расслабляла тело. Он закрыл глаза, и им тут же завладели московские воспоминания…
    Девушка попросила показать могилу Галины Бениславской. Андрей привёл её к могиле Сергея Есенина, рядом с которой потерялась могила женщины, любившей поэта. Юная спутница его долго стояла над маленьким  памятником, незаметно смахнула слезу, затем душевно прочла:
-Где сердце любит, где страдает,
И милосердный Бог наш там:
Он крест даёт, и Он же нам
В кресте надежду посылает…  Эта женщина всегда помогала Есенину, терпеливо неся свой крест. Мы живём истинно лишь тогда, когда живём для других. Так жила моя мама…

    Андрей тогда подумал: она сама пришла к этой истине или кого-то цитирует? Хотел спросить,  но не успел: девушка уже заинтересовалась новой могилой и эпитафией на ней.
    Он ясно вспомнил ещё один момент, когда они ехали в переполненном  метро и когда ему показалось, что в толпе на перроне промелькнуло лицо матери. Его знакомая была раздосадована столичной суетой, тем, что люди не замечают, как толкают друг друга, не извиняются и несутся дальше. Она говорила тогда о необходимости нравственного лечения общества. Они не сошлись во взглядах   на методику исправления и заспорили. Девушка вторично   поразила его мудрым примером.
-Бочку, которую долгое время держали под гнилой водой или старым рассолом, необходимо выпарить, прежде чем пустить под свежую, чистую воду. Необходимо выпарить и из людей старый звериный дух грубости, насилия и себялюбия, дух распутства. Вот тогда и будет возможна на земле новая жизнь.
-Что же для этого надо сделать?
-Нужно покаяться,- просто и серьезно ответила она.
    Он тогда улыбнулся, сражённый её наивностью, а она по-взрослому посмотрела на него и сказала:
-Я на тебя не обижаюсь.

    Андрей уже понимал, что эта девушка чиста и светла в мыслях  до святости, по-детски наивна и что таким людям в жизни трудно. А ведь первые люди, наверное, и были именно такими, как те, на конкурсе  духовных песнопений.

   Он попытался вспомнить мелодию одной понравившейся ему песни. Там такой очаровывающий, трогающий за душу мотив. Андрей закрыл глаза, и в памяти всплыла строчка «Иоанна, 14, 6». Музыка звучала в памяти всё громче и явственнее, он уже хорошо различал целые строчки. Поражённый, он открыл глаза. Да, он не ошибся. Музыка звучала наяву. Кто-то играл на пианино, и этот  кто-то на два голоса исполнял песню  «Иоанна, 14, 6».

    Андрей вмиг покинул ванну. Накинув махровый полосатый халат, вышел в  прихожую. И песня, и голоса притягивали, как магнит. Он подошёл к двери, прислонился головой  к косяку и замер, боясь заглянуть в зал, боясь разочароваться. Когда смолкли последние аккорды, он отделился от стены и вырос в дверном проёме. За пианино сидели две девушки, но он сразу увидел только её, московскую знакомую.
    Несколько секунд все молчали. Тишину прервал дрогнувший голос Нины Николаевны:
-Что означают слова  «Иоанна, 14, 6»?

    Девочки повернулись и хором ответили: «Я есть путь и истина и жизнь!». А Юлька добавила: «Это строчка из Евангелия от Иоанна, глава 14, стих 6».
    Андрей в душе ликовал. Когда московская знакомая произносила эту строчку из Евангелия, их глаза встретились. Её ответ как бы предназначался ему: «Я есть путь и истина и жизнь». Её левая бровь изогнулась дугой, глаза широко раскрылись, лицо начала заливать краска.

     Наконец, очнулась и Юлька.
-А, вот и наш сирота пожаловал! А я уж думала,  мы адресом ошиблись! Нина Николаевна, у Вас замечательный сын-конспиратор. Мне нравится!
    Она подошла к Андрею и протянула ему руку:
-Ну, здравствуй!- решимости ей было не занимать.
    Конечно, если бы он был пониже ростом, она, пользуясь встречей, и расцеловала бы его. А так кто знает, как он отреагирует, если она кинется ему на шею?
-Как видишь, я пришла на свидание!

    Андрей вопросительно глянул на мать и скользящим жестом хлопнул Юльку по руке,  что можно было считать ответом на приветствие.
-Познакомься, Андрей! Это мои ученицы. Юлия и Ксения. Юля решила тебя никуда не приглашать, а сама принести ужин. А это мой сын Андрей.
    Мать показалась Андрею чем-то расстроенной, растревоженной. Ксении он кивнул подчёркнуто вежливо, продолжая безмолвствовать, не в силах отвести от неё взгляд.
-Слушай, у вас с Фёдоровым одинаковые привычки! Он после ванны надевает ну точно такой же махровый халат, а потом распахивает его и прячет нас под халат вместе с Ксенией!

    Андрей перевёл взгляд с Ксении на Юльку:
-Тебе такое сегодня не грозит, но ты можешь сказать, кто такой Фёдоров.
-Фёдоров – это начальник полиции, который лично занимается моим воспитанием, когда не ловит преступников, и отец моей лучшей подруги Ксении. Оказывается, он лучший друг и твоей мамы!..
-Андрей, пожалуйста, помоги принять наших первых гостей!- Нина Николаевна не дала Юльке договорить, испугавшись, что та выложит все подробности про «жену декабриста».
    Андрей исчез в своей комнате, не дослушав матери до конца, а вернулся настолько быстро, что Юлька по этому поводу сострила, не фокусник ли он по переодеванию.


    Нина Николаевна, хотя и была чутким человеком и внимательным педагогом, вторично за вечер допустила промашку: она не заметила замешательства, возникшего при знакомстве Андрея и Ксении. Не заметила потому, что сама была в замешательстве и тревоге оттого, что Андрей и Юлия уже познакомились. Если Андрей представился ей сиротой, то  что успела наплести ему Юлия, у которой, как сказал Фёдоров, язык за зубами не вязнет и которая с усмешкой тогда заявила, что может быть ходячей энциклопедией  их детства и юности? Успела она наплести Андрею что-либо об  умершей девочке или нет? Почему он не сказал ей, что я его мать? О чём они говорили? Как познакомились?
    Нина Николаевна пригласила Юлю на кухню помочь организовать чай  к тому пирогу, который  они принесли на ужин. Юлька охотно согласилась, потому что по натуре была человеком, не имеющим чёткой границы между любознательностью и любопытством, в силу чего оказалась на кухне раньше хозяйки.


Глава девятнадцатая.       «МЫ  С  ТОБОЙ  ОДНОЙ  КРОВИ,  ТЫ  и  Я …»

    Андрей и Ксения остались в комнате вдвоём. Она по-прежнему неестественно прямо сидела за пианино, перебирая рукой клавиши. Он присел рядом и заглянул в её  глаза.
-Я думал, мне придётся  долго искать тебя в этом городе. А ты сама нашлась.
-Тогда в Москве ты солгал мне, что уезжаешь с семьёй в Германию, на родину праотцов?
-Нет, я говорил тебе правду.
-Ты приехал в наш город из-за меня?
-Нет. Я приехал сюда из-за матери. Она привезла меня на родину кубанских предков. Оказывается, я наполовину казак.

    Он протянул Ксении записную книжку в тонком кожаном переплёте.
-Извини, я её прочитал. Вернее, читал каждый вечер перед сном.
-Что, учил наизусть?
-Кто такой Ожерельев?- вопросом на вопрос ответил Андрей.-  Это какой-то святой? Его именем пестрит записная книжка.
-А зачем ты солгал Юлии, что сирота и что у тебя сегодня день рождения?- в свою очередь спросила Ксения.
-А твоя подруга знакома со словом «честность» или хотя бы знает, как  правильно пишется это слово?

    Немного подумав, Ксения многозначительно изрекла:
-Она знает, как оно пишется.
-Если бы я не прочитал записной книжки, то задал бы ещё один вопрос: «Как вы, такие разные, можете дружить?».  Мне кажется, я догадываюсь, что вас объединяет. Встретив тебя тогда в церкви Воскресения, я даже не мог предположить, насколько серьёзно твоё увлечение религией.
-Это не увлечение. Это вера и знание.
-Вера – понятно во что, а знание? Знание чего?  Знание того, что мир сотворён за семь дней?
-Не кощунствуй! Это современные люди, опираясь на лжесведения  лженаучной литературы,  рассматривают слово «день» как отрезок времени, равный  двадцати четырём часам. А ты предположи, что допущена ошибка в переводе. Не улыбайся, я серьёзно. Кстати, слово «Адам» тебе известно? Ты знаешь, что оно означает в переводе?

    Андрей опять улыбнулся и показал на себя, описав жест руками с головы до ног.
-А вот и неверно. В средние века  Адам был уподоблён Христу. А может быть,  оно означает и символ всего человечества и всего сущего на земле, потому что  последовательность букв  АДАМ символизирует четыре  стороны света на греческом языке: ANTOLE  - восток, DYSIS -запад, ARKTOS - север, MESEMBRIA - юг. И вообще, ты живёшь в начале  двадцать первого века  от рождества Христова, в чём нисколько не сомневаешься. Отчего ты сомневаешься в самом его рождестве? Так и говори  всем, что живёшь в семьдесят седьмом веке от сотворения мира!
-Я не привык выделяться, хочу жить, как все – в двадцать первом веке. Хочу быть таким, как все смертные на этой земле.
-А я не хочу быть простой смертной и умирать не собираюсь.
-О ж е р е л ь е в…  Он  тоже  из числа будущих бессмертных?
-В моей жизни двое Ожерельевых. Отец и сын. Который из них тебя интересует?

     Андрей подумал. Пробежал пальцами по клавишам. Последний аккорд его был как бы заключительным, словно он ставил не точку, а восклицательный знак.
-Там увидим! Я бы хотел познакомиться с обоими. Ты не возражаешь, если я закурю?- он предложил выйти на лоджию.
    Ксения с детства знала, что курение – это яд и вред, но ей ещё в Москве нравилось смотреть на Андрея, когда он курил: все движения  красивые и аристократичные. Она помнила это.
-Что-то случилось?- Андрей вопросительно  посмотрел на Ксению, поймав на себе взгляд её чёрных блестящих глаз.
-Нет, ничего. Просто ты ни разу не назвал меня по имени.
-Ты меня тоже. Давай знакомиться. Андрей!- он протянул ей руку.
-Ксения… - её пальцы коснулись его руки. Они были холодные, почти ледяные, что казалось неестественным в такой тёплый вечер. Ей стало неловко за свои холодные руки. Она вновь виновато улыбнулась и вновь покраснела.- Андрей!- повторила она, словно вслушиваясь в имя.- Андрей Первозванный!

    Рейн наморщил лоб, призывая на помощь все свои атеистические  и библейские знания.
-Андрей Первозванный – это тот, кто первым откликнулся на зов Христа?! И чей крест изображён на Андреевском стяге?
    Ксения кивнула. Андрей взял в свои руки её холодные ладони, крепко сжал длинные пальцы, обратив внимание на необычное  серебряное колечко, и шёпотом спросил:
-Хочешь, я в твоей жизни тоже стану первозванным Андреем? Позови меня! Я приду и одарю тебя теплом…
-Как это?
-Если верить квадрату  Глобы, у меня два круга биополя. Я один подарю тебе. Хочешь?!
-Хочу, но только согреться.  А потом я верну тебе его назад.
-А ты умеешь?
-Да!
-И кто тебя научил?
-Ожерельев! Хочешь, я и тебя научу?! Слушай! Твоя левая половина тела отдаёт мне тепло, моя правая принимает, пропускает через сердце и отдаёт  твоей правой половине. И так по кругу!

    Она смело прижалась к его груди, её руки утонули где-то у него под мышками, и они замерли, прислушиваясь к собственным телам. Оба одновременно уловили незримый тёплый поток, их соединивший. Он был живой: движение тепла шло сначала с перебоями, а потом потекло живой рекой по кольцу.
    Андрей отстранил её от себя.
-Какой Ожерельев тебя этому научил: старший или младший?
-Научил старший. Мы на тренировках гоняем по кругу не только кровь, но и энергию. Хочешь, научу?
-Научил старший, а гоняете по кругу с младшим?
    Ксения слегка смутилась.
-Энергия – это не кровь. Энергия – это когда ладони вместе.- Она подняла ладони вытянутых рук.- Давай свои!

    Андрей подчинился. Он совместил ладони вытянутых вперёд рук  своих с ладошками девушки. Ксения командовала:
-Я отдаю энергию тебе, ты принимаешь и возвращаешь мне. Справа налево – начали!
    Андрей принял её энергию. Это был поток мельчайших частиц тепла. Приятно было сознавать, что её тепло проходит через его тело и что опять они соединены живым горячим кольцом. А потом они поменялись: Андрей отдавал энергию, а Ксения принимала. И вдруг вместе с энергией он послал мысль: «Я люблю тебя, Ксения!».

     Андрей сразу понял, что произошло. Ксения поймала его информацию как щупальцами!  Как магнит притягивает всё железное, как ядро приближает к себе атомы, как действует в космосе принцип закона земного притяжения, так значительная сила энергии бросила Ксению непроизвольно вперёд, в объятия Андрея. Накатившая волна чувств обдала их тела своим жаром, соединила в единый слиток и проникла вглубь, ища не выход,  а  корень. Эта же страстная сила чувств соединила их губы в таком  поцелуе,  от которого Ксения  задохнулась. Она почувствовала, как что-то твёрдое и упругое  коснулось её тела и врезалось в живот. Это что-то заставило её затрепетать и вспыхнуть. Она зарделась и загорелась вся, от корней волос до пят. А это нечто – твёрдое, живое и растущее тело - продолжало третьим лишним втискиваться между ними. Её податливое тело словно телепортировалось  в Андрея, и она с блаженством ощутила  себя внутри ствола большого дерева, где было хорошо, но безумно жарко. Жар сковал её всю, во рту пересохло. Она почувствовала, что задыхается, и силой вырвалась из плена его объятий.

    Глазами, полными только что изведанного счастья и страха, молча и испуганно глянула на него.
-Тебе уже не холодно? Видишь, я тоже кое-что умею. Мы с тобой теперь  одной крови и плоти: ты и я!- Андрей снисходительно улыбнулся.
-Не делай больше этого никогда!- в её  голосе был страх.
-Я не смогу этого сделать один, без тебя, иначе стану холодным и безжизненным, как твой далёкий космос, и вечно спящим, как Ясный Сокол, сказочный Финист. Я думаю, он герой твоей любимой сказки, и тебе также придётся истоптать три пары железных сапог, чтобы дойти до меня, и маленькая слезинка, чтобы разбудить.
-Я плакать не умею. И прошу тебя не целовать меня так сильно и откровенно… Мне неприятно,- сказала Ксения и подняла, наконец, голову, устремив на Андрея глаза, полные тревоги  и девчоночьего стыда.- Никогда больше этого не делай!- повторила Ксения.
    Улыбка тронула уголки рта Андрея. Он понял, в чём состоял стыд девушки: она впервые не контролировала своё тело. Своей уравновешенностью он охладил её:
-Ты только не бойся меня. Я тебя никогда не обижу.


Глава двадцатая.        СЕКРЕТНЫЙ  РАЗГОВОР  НА  КУХНЕ

    Оказавшись впервые на кухне   Рейн Нины Николаевны, Юлька ощутила такое тепло домашнего уюта, которое испытывала только у Фёдоровых. Юлька огляделась  с восхищением. Кухня была единственным местом в квартире, где не ощущался переезд хозяев. Всё было расставлено и обустроено  основательно и изящно.

    Ей захотелось пить чай именно из самовара. Она наполнила его водой, включила, весело напевая и свободно передвигаясь по кухне, как будто  хозяйничала здесь всегда. Окинула взглядом кухонную стенку и безошибочно определила, в каком отсеке и в каком ящике что находится: где ложки и вилки, где чашки с блюдцами, где заварка и где сахар.
-Мёд в холодильнике? – спросила Юля у Нины Николаевны только для того, чтобы не спросить по-другому: «Холодильник можно открыть?»
-Да, в холодильнике,- рассеянно ответила Рейн, а потом, спохватившись, напомнила о пироге, который принесли девочки.

    Нина Николаевна, позвав ученицу на кухню, думала не о предстоящем чаепитии. Её занимала Юлия, которая, не обращая внимания  на хозяйку, сама по-хозяйски суетилась на кухне. Девушка умела находить приятное во всём, к чему бы ни прикасалась.
    Нина Николаевна села у раскрытого окна и закурила, забыв о том, что курит  в присутствии ребёнка. Мысли, которые её занимали, были не совсем радостными, к тому же она не знала, как начать разговор. Внимательно и оценивающе смерив Юльку взглядом своих тёмно-карих глаз, она прервала, наконец, её пение.

-Юля, - после небольшой паузы она вновь  повторила её имя,- Юля! Можно попросить тебя об одной услуге? Хотя я понимаю,  что оказать  её будет сложно. У тебя увлекающийся и эмоциональный характер, в силу чего, как мне кажется, ты иногда не видишь, что загорается красный свет и нужно жать на тормоза.
-Нина Николаевна, пожалуйста, хоть две услуги!- весело откликнулась девушка. Она поняла, что классный руководитель начнёт сейчас её воспитывать, как это обычно делают все взрослые.  «Комплимент» о тормозах  она даже не взяла в голову, потому что знала об этом своём недостатке, над которым работала вместе с тренером. Ожерельев-отец, «воспитывая»  её, часто говорил: «Юля, включи тормоза!».
-Нет-нет, я прошу только об одной услуге,-  строго повторила Рейн вибрирующим от волнения голосом.  Юлька  застыла вся во внимании.  Гордые брови Рейн  слегка приподнялись, на гладком лбу появилась заметная морщинка, задумчивый взгляд сменился на проницательный, рассеянная улыбка сошла с лица гостеприимной хозяйки.
 
    Юлька не только увидела, она почувствовала перед собой решительного человека с независимым  и несгибаемым характером. Такой она уже видела Рейн на историческом педсовете, проводимом  в её честь.
-Я знаю, что ты нечаянно подслушала наш разговор с Фёдоровым в то утро, когда я пришла к нему по вопросу прописки.
-Конечно, нечаянно. Он же не сознательно запер меня в кабинете  с вечера, чтобы я обо всём услышала: о чём надо и о чём не надо.
-Юля,- Рейн сдержанно прервала её.- О моей  умершей дочери я   п р о ш у   не говорить никому,  а особенно моему сыну Андрею,- певуче подчеркнула она последние слова.
    Юлька так и села. Её умное лицо слегка вытянулось, с него исчезла  улыбка, которая располагала к общению. Она  безмолвно взирала на Рейн секунду-другую, а  потом тихо произнесла:
-Как не говорить?! Он что, не знает, что у него была младшая сестра? Сколько ему было тогда?  Пять? И он не знает?!
-Он ничего не знает. И если узнает, то задаст слишком много вопросов, на которые мне трудно будет ответить и, главное, стыдно…  Он не простит.

    Нина Николаевна отвела взгляд, но Юлька успела заметить, что слезинка подкралась к глазам учительницы, которую она про себя уже оценила как «клёвую».
    Юлька не была бы  Юлькой, если бы не умела быть одновременно доброй и насмешливой, трогательной и беспардонной. Всё у неё получалось искренне. Если печалилась, то от боли за себя и  другого человека. Если радовалась, то от сердца и всей души.

-Нина Николаевна, как же Вы с этим живёте? Столько лет?!
-Вот так и живу. Несу свой крест. Он у каждого свой. У кого тяжелее, у кого легче. А мой крест обвит тёрном, оброс шипами. Боль моя не утихает, рана не заживает.
-Вы же не виноваты в том, что она умерла?
-Я виновата в том, что бросила её, новорождённую малютку, не успев даже мысленно назвать её по имени. Я её даже не видела. Не захотела смотреть, иначе бы не оставила. Не знаю, на кого она похожа, какого цвета её глаза, какие волосы. Ничего не знаю.
-Нет, Нина Николаевна, Вы её не бросили, а оставили  на попечение моей  матери. Я это так поняла.

-Нет, Юля!  Я её бросила. Я её предала. Моё сердце тогда разрывалось надвое. Одна половина звала к мужу, который был в большой беде, а вторая половина кричала: «Останься! Ты ей нужнее!». Я была в борьбе с самой собой, сознание раздваивалось. Меня мучили укоры совести. Моя внутренняя борьба чуть не сожгла меня тогда, чуть не сломила. А мне надо было быть такой сильной! Нет, Юля, не спорь и не уговаривай! Я совершила большой грех. Не знаю, искуплю ли его когда-нибудь.
-Нина Николаевна,  Ваш муж…  знал правду о дочери?
-Смотря какую.  Такую, какую сегодня знаю я, – нет. Наше первое свидание в тюрьме состоялось через полгода. Я сказала ему, что дочь умерла. Говорить что-либо ещё мне было больно. Он это видел и не спрашивал ни о чём. Сам переживал. Меня жалел…
-Нина Николаевна, а он стоил того, что Вы выбрали  ЕГО, а не ЕЁ? Какой он был?- в упор  спросила Юлька.

    Рейн сделала последнюю затяжку, затушила окурок в пепельнице.
-Он был хорошим человеком. Надёжным и честным. У него был притягательный взгляд, которым он мог испепелить, а потом из этого пепла возродить. Юля, он был моим мужем, и этим всё сказано.

-Нина Николаевна, я бы тоже хотела так любить: сильно, самоотверженно,  возвышенно… Но, увы, любить  некого.
-Самая святая любовь, Юля, самая сокровенная, возвышенная и  чувственная, самая чистая и полная наслаждений – это любовь матери. Я поняла это, когда потеряла дочь. Детская любовь  заряжает женщину духовно, энергетически и физически. А я сама себя опустошила, сама себя иссушила. Боль и вина – мои постоянные спутницы, хотя и негласные  и невидимые. Я в каждой девушке хочу видеть свою дочь. Я пришла к вам  в одиннадцатый класс, глянула на девочек и растерялась: а может, среди них есть и моя дочь?!  Вот вы с Ксенией пели любимую песню мамы Али, а моё сердце плакало… - глаза Рейн опять заблестели, наполнились слезами, готовыми сорваться в любую минуту, и она замолчала.

-Нина Николаевна!- Юлькин порыв был искренен. Она обвила руками её плечи, прижалась к ней. Ей жалко было эту женщину, и она не могла судить её.- Хотите, мы с Ксенией будем Вам за место  дочери?  И вообще, все девочки  в классе… - Юлька осеклась и замолчала.
-Юля, ты о моей  п р о с ь б е   помнишь?
-Конечно. Извините меня. Я буду помнить. Я никому ничего не скажу о Вашей умершей дочери. Особенно Андрею. Пусть это будет нашей тайной. Хорошо? Я умею хранить тайны.

    Юля сидела у ног классного руководителя, прижимаясь головой к её коленям. Так откровенно по душам  никто с ней никогда не говорил. Все воспитывали. Её сердце переполняло какое-то новое чувство, которому она не могла дать названия. Эту идиллию прервал  мелодичный звонок.
    Нина Николаевна смахнула  непрошеные слезинки.
-К нам ещё гости?!- удивилась она. Её голос был снова твёрдым, добрым, спокойным.
    На пороге  с пирогом в руках стояла Раиса Петровна:
-Старая гора пришла к Магомету!  Приглашаете?! Я не опоздала к чаю?!






Часть вторая.     БУДНИ  И  ПРАЗДНИКИ  ПРОВИНЦИИ


            Бога и человека разделяет пропасть.

            ЭТА ПРОПАСТЬ  возникла в результате человеческого греха.
                Второй духовный закон


(ЧАСТЬ ВТОРАЯ напечатана отдельным произведением. Смотри и читай)


Глава первая.    УРОК  ИСТОРИИ

    Нина Николаевна уже целую неделю была классной дамой 11«А», как окрестили её сёстры Василевские, «близнецы» Анна и Жанна. Одна из них родилась светленькой, как день, а вторая – черноволосой, как ночь. Руководителем, а тем более «классным!», Рейн ещё предстояло стать. Этот талантливый человек должен был соответствовать двадцати двум пунктам, составленным коллегиально с учётом индивидуальности каждого. Этот документ вручён был новому классному руководителю с праздничным букетом цветов, а «классную даму» за глаза стали  сокращённо называть по первым буквам имени - Эн-Эн.
   Первый завуч школы Лой Людмила Васильевна, учитель математики, человек деловой и конкретный,  заявила,  что введёт Рейн в расписание по полной сетке  часов с новой недели, а пока Нина Николаевна может использовать  «окна» для знакомства с классным коллективом, чем Рейн сразу и воспользовалась, посетив в первую неделю уроки в 11 «А»  по многим учебным дисциплинам.
     Её новый класс имел удивительную способность уводить любого учителя от изучаемой темы, из-за чего часто получал нарекания. Причина «уклонения», по её мнению,  заключалась в широте интересов и любознательности учеников. Психолог школы также подтвердил, что класс «запрограммирован» на учёбу и имеет положительных лидеров, однако администрация школы с этими выводами не согласна, отстаивает противоположную точку зрения и всё время грозится   снять класс с гимназической программы.
    На вводном уроке по своему предмету Нина Николаевна предложила тему «Великие имена и люди в истории  моего Отечества», а уже на втором организовала и провела «круглый стол», возникший стихийно, потому разговор вылился в непредвиденное русло: «Каким путём идти России: западным или славянофильским?». «Круглый стол» помогли вести словоохотливый  Скоробогатов Евгений и немногословный Корсун Юрий. А увлёк всех спором Ожерельев  Кирилл. Когда он начал цитировать Николая Бердяева, русского философа прошлого века, и навязывать мысли по культурологии, предмету, не включённому в школьную программу, класс неодобрительно загудел.
    Юноша был согласен с Бердяевым, утверждавшим, что в России налицо трагическое столкновение культуры  с тёмной стихией, и цитировал по памяти: «В России есть мистическая реакция против всякой культуры, против прав и достоинств личности, против всяких ценностей». А не соглашался с его оценкой души России. Философ считал, что  «душа России – буржуазная, не склоняющаяся перед золотым тельцом».
-Буржуазная – согласен,- утверждал юноша,- но перед золотым тельцом  склонилась! Россию разменяли на конвертируемые пятаки. Сегодня русский человек   пресмыкается  перед золотым тельцом в облике доллара. Ведут к гибели Россию провинциализм  мышления и централистский бюрократизм – наша власть. Спасти Россию можно децентрализацией  и духовным подъёмом всей нации.
-А ты сам знаешь, что это такое?- выкрикнул кто-то из девочек.
-Я знаю!- поддержал друга Корсун Юрий. Сдержанный и выдержанный, он не суетился, как Скоробогатов, доказывая свою мысль.- На характер русского человека влияют ширь и необъятность русской земли, потому что душа его растворяется в этом огромном пространстве и не может сконцентрироваться на чём-то одном. А страны с ограниченной территорией легче управляемы. В начале двадцатого века мощный рывок вперёд  сделала Германия, а позже – Япония. Эта мысль Бердяева  доказана писателем Гончаровым. Я имею в виду его литературных персонажей  немца Штольца и русского Обломова.
    Класс зашумел, заспорил, но почти все согласились с тем,  что их провинциальным городом из  Москвы управлять нельзя, а на практике выходит, что страной руководит запад, диктует свою политику.
-Все кремлёвские реформы, проводимые для народа, проваливаются, а  «Гарвардский проект» Бнай Брита  продвигается по стране!
-С помощью уже  современной  «Золотой Орды» наше население сократилось на 15 миллионов! Мы вымираем  как великая нация! Олигархи - глобалисты  внедряют у нас американскую мораль – агрессивное невежество, накопительство  и бездуховность!
-Мы теряем наши вековые устои! Нами руководят временщики, а не люди с государственным  мышлением! 
    Триумфальное шествие политической мысли юных философов прервала Ельская, заявив, что она никому не позволит  навязывать ей мысли  социологической школы, считавшей истоками культурологии  само общество и его социальные институты.
-Что-что? - переспросили сёстры Василевские.- Переведи  на русский язык!
-А ты, конечно, видишь их в психике!- с усмешкой заметил Скоробогатов.
-И в биологической предыстории человека!- добавил Ожерельев.
-Конечно, - весело заявила Юлька.- Я представитель натуралистической школы и разделяю точку зрения Зигмунда Фрейда, австрийского невропатолога и основоположника психоанализа,- Ельская явно рисовалась перед Ниной Николаевной, старясь ей понравиться.- Для фрейдистов  человек – явление не социальное, а биологическое.  Если для одних людей главной движущей силой истории является классовая борьба, то для других – одинаковое для всех  «либидо» и – в итоге – борьба мужчин за завоевание женщины!
-Юля, с тобой, как с тараканами, воевать бесполезно, а завоёвывать тебя  и таких феменисток, как ты, небезопасно!- не уступал ей Скоробогатов.- Тебе дай волю, так ты из этой натуралистической школы изымешь всё медицинское и психологическое, а оставишь только биологическое.
-Скоробогатов, а ты, конечно, допускаешь, что  за информационной революцией  грядет христианская!
- И центральным понятием её станет процесс … рождения Бога в человеке,- сказали сёстры Василевские в поддержку подружки Ельской, дополняя друг друга, так как от рождения не могли говорить длинных и умных фраз. В их слова был явно вложен какой-то дополнительный смысл, который все поняли, потому что дружно повернули головы  в сторону  Фёдоровой Ксении.
     Непроизвольно глянула в её сторону и Нина Николаевна, отметившая для себя неестественно гордую осанку девушки, которая  только повела глазами в сторону сестёр Василевских, но не удостоила их своим ответом. Участия в «круглом столе» она не принимала, хотя слушала всех внимательно. Тему разговора сменил всё тот же Ожерельев, которого дружно поддержал весь класс. По их просьбе Нина Николаевна  рассказала о своём видении  «вершин исторической мысли России». Для неё это Лев Гумилёв, сын русских поэтов Анны Ахматовой и Николая Гумилёва, неизведанная полностью вершина, поэтому она её и манит. Лев Гумилёв рассматривает культуру как результат органического взаимодействия природной среды, этноса и мутационных космических влияний, вызывающих циклическую способность людей к сверхнапряжению и творчеству. Слушали внимательно. Нина Николаевна не боялась говорить специальными терминами, сознательно усложняя свою речь, справедливо считая, что если класс устроил ей проверку  на её профессиональное мастерство, то этот экзамен она выдержит. Сложности,  по её понятию, могли возникнуть в наведении психологических мостов с классом, потому что диапазон социальной зрелости в их возрасте необычайно широк и имеет непостоянную величину.
    Итог спору подвёл рассудительный  Корсун Юрий. Он успел до звонка попросить Нину Николаевну в качестве домашнего задания позволить написать сочинение на историческую тему  с элементами культурологии «Каким путём идти России?»,  так как тесты уже надоели. Класс неодобрительно загудел, раздались выкрики:
-Пишут только желающие!
-Пишут те, кто соскучился по сочинениям!

Глава вторая.    ЗНАКОМСТВО  С  КЛАССОМ  ПРОДОЛЖАЕТСЯ

    На уроке математики Нина Николаевна продолжила свои педагогические  наблюдения и пришла к выводу, что ошиблась, думая, что её 11 «А» - класс с гуманитарным уклоном. Ребята в хорошем темпе и относительно легко справлялись с геометрическими и алгеброическими преобразованиями, с диофантовыми уравнениями и дифференциональным  исчислением. Ей понравилась рабочая атмосфера урока. Правда, в один из его моментов учительница Людмила Васильевна сказала:
-Ожерельев, может быть, мне доску перенести правее, чтобы тебе удобнее было смотреть?
    Класс на замечание среагировал весело, а Кирилл обернулся назад  и встретился взглядом с Ниной Николаевной.
-А он параллельно изучает новые туфли Ельской!- обрадованно промолвила  одна из сестёр Василевских, так как на другие вопросы учителя математики без подготовки ответить не могла.
    Нина Николаевна была свидетелем событий, разыгравшихся на перемене перед математикой. Юлия Ельская демонстрировала  новые итальянские туфли сначала на стуле, а потом, не видя появления классной дамы, поднялась на стол, как на подиум.
-Каблуки – одиннадцать сантиметров!- восхищались все девочки.
-Юля, я приглашаю тебя на осенний бал! Первый вальс ты танцуешь со мной!- театрально произнёс Кирилл.
-Подрасти немножко!- Ельская смерила Ожерельева уничижительным взглядом.
-А я надену летательный аппарат и буду порхать вокруг тебя, как Карлсон!- Ожерельев не обратил внимания на её высокомерный тон или сделал вид, что не заметил её надменности.
    Чем дольше Нина Николаевна присматривалась к этому юноше, тем больше он ей нравился. Она не могла уловить тайну его обаяния. Причина была не только в его магнетической  улыбке, а в чём-то более глубоком. На всех уроках он сидел с Фёдоровой  Ксенией, а «пас» Ельскую. Причём он умело совмещал несовместимое:  активно работал у доски, отвечал с места на любой вопрос учителя и в то же время краем глаз постоянно держал в поле зрения Ельскую Юлию. Это открытие удивило и озадачило Нину Николаевну, потому что особой симпатии  они друг к другу не проявляли.
    Минут за десять до конца урока математики класс получил самостоятельное задание. Первым справился Ожерельев. Глянул в сторону Ельской:  она ещё решала. Хотел помочь Фёдоровой, та отказалась. Он заёрзал от безделья на стуле. Людмила Васильевна предложила ему сдать работу и идти:
-Ну, давай, смелее! Сдавай и иди. Не бойся нарушить традицию. Не всё время Ельской считаться первой ученицей класса!
    Нина Николаевна подумала, что эта фраза ударит по самолюбию девушки и она сдаст работу последней. Классная дама не ошиблась. Так и вышло.
    Нине Николаевне запомнилось и посещение урока физкультуры. Ей, приехавшей с севера, странно было видеть учеников в короткой спортивной форме – шортах и футболке. Она с интересом разглядывала их спортивные фигуры, оценивала физические данные, невольно сравнивала с их ровесниками, оставленными ею на севере, и пришла к выводу: на юге юность формируется и взрослеет раньше.
    Ельская опаздывала на урок, но  переодевалась не спеша. В раздевалке находились вместе с ней и сёстры Василевские. Их разговор привлёк её внимание. Он затрагивал Юлькины интересы.
-Как Ожерельев возмужал за лето!
-Как подрос!
-Сколько обаяния! Настоящий мужчина!
-Я слышала, что мужчины учатся лучше, чем мальчики. И при этом не гонятся за оценками!
-О каком это мужчине речь?- поинтересовалась Юлька.
-О Кирилле! О ком же ещё?!
-А он разве мужчина?
-Ты что, не знаешь?!- удивилась одна из сестёр Василевских.
-По Италиям надо меньше раскатывать, тогда будешь в курсе  событий местных звёзд!- добавила вторая.
-Так он ещё и секс-звезда?!
-Ты знаешь, мы ему предложили секс  втроём, а он нахамил!
-Сказал, что его на постное не тянет.
    И сёстра Василевские под большим секретом,  о котором, правда,  знали некоторые девочки из параллельного одиннадцатого, поведали Юльке, что этим летом мальчики их класса  не выкисали с турбазы.  Там они  познакомились с приезжими туристками,  пять ночей они провели с ними точно,  на Ожерельева была персональная  «заява»,  и девочки сами слышали, как пацаны, возвращаясь с турбазы, ликовали: «Господи! Как я дивно устроен!». Но вмешался Ожерельев Даниил и прикрыл им эту лавочку.
    Известие сразило Юльку наповал.
-Все пятеро ликовали?- как бы  между прочим спросила Юлька.
-Нет, четверо. Сологуб Алексей не ликовал. Он с Бертой обычно на парапете поджидал их.
    На урок физкультуры Юлька опоздала на пару минут. Виктор Борисович, больше заядлый рыболов и охотник, нежели учитель, поставил её перед строем и минут пять воспитывал  для профилактики. Класс и Юлька молчали, с нетерпением ожидая, когда учитель закончит нравоучительный монолог и можно будет начать игру.
    Нина Николаевна тоже молча недоумевала, не понимая и не разделяя подобную тактику учителей в отношении Ельской. Чего они добиваются этими нравоучениями?!  Это элементарная травля девочки! Или это заказ  «свыше»? Чем она им всем так насолила?!
    Каждая школа обычно специализируется  на каком-то одном виде спорта. Виктор Борисович был баскетболистом. Поэтому с первых дней сентября готовил классы к соревнованиям, которые должны были состояться  уже в конце месяца. После небольшой разминки учитель разделил ребят на команды, судейство передал Величко Николаю, а сам сел рядом с Ниной Николаевной, с гордостью поведав, что общешкольная команда по баскетболу и футболу полностью состоит из ребят 11 «А» класса. Позже Нина Николаевна узнает, что эти спортивные достижения - заслуга не учителя физкультуры, а тренера Ожерельева, секцию которого посещал весь класс, за исключением  вновь приезжих из бывших  братских республик.
    Рейн с интересом следила за игрой сборных юношей и девушек. Полные азарта, вспотевшие, раскрасневшиеся, желавшие победы собственной команде, они играли слаженно и, на взгляд Эн-Эн,  почти  профессионально. Девочки не уступали мальчикам, шли  очко в очко, пока Ожерельев не дал команду блокировать Ельскую. Игра сразу пошла с отрывом в счёте. Юлька возмутилась Ожерельевым и судейством. Физрук развёл руками:
-Всё правильно. Нарушений нет!
    Мяч, который Юлька отвоевала в борьбе у Скоробогатова, она послала не в кольцо, а в Ожерельева: сильный крученый мяч, направленный точно в пах. Пацаны возмутились. Ожерельев, согнувшись, вышел из игры, постоял минуту у шведской стенки, а потом незаметно исчез из зала, скрывшись в раздевалке. Также неожиданно он  вновь появился на площадке, быстро вошёл в игру и после красивой дорожки шагов послал мяч в Ельскую. Удар пришёлся в солнечное сплетение и был настолько сильным, что Юлька  непроизвольно охнула и присела. На глазах у неё выступили слёзы. Возмутились все. Даже юноши. Физрук остановил игру. Юлька молча ушла в раздевалку.
    Ещё не окончились возмущённые разборки между командой девочек и Ожерельевым, как вновь в зале появилась Ельская с воплем, перекрывшим все голоса:
-Ожерельев! Что это такое?!
    В руках она держала новые фирменные итальянские туфли с поломанными каблуками.
Ответ Ожерельева был своеобразен:
-Мне так удобнее будет танцевать с тобой на осеннем балу!

Глава третья.        «ЭЙ,  НА ЯХТЕ,  ЮНГА  НЕ  ТРЕБУЕТСЯ?»

    Первые дни сентября Андрей занимался, в основном, устройством квартиры, в которой задолго до их приезда  был сделан евроремонт. Старые вещи хранили трогательную память  об отце, особенно книги: огромная библиотека, которую его родители собирали много лет. Трёхтонный контейнер с книгами помогли разгрузить ученики Нины Николаевны, довольно быстро подняли всё конвейером на третий этаж. В её новом классе оказались читающие ребята, что приятно удивило классного руководителя. Правда, Андрею не совсем понравилось, что тут же установилась очередь на отдельные серии и издания, особенно любимые отцом,  давать которые в чьи бы то ни было руки Андрею не хотелось. Ельская Юлия тут же объявила себя внештатным библиотекарем, заявив, что заведёт читательские формуляры и будет под роспись выдавать требуемые книги. Сёстры Василевские настаивали на преимуществе внеочередной выдачи книг именно им, как соседкам Нины Николаевны по площадке.
-Я думала, у вас аллергия на книги, как на амброзию, а вы, значит, на них моду вводите, как на Интернет,- съехидничала Юлька.
    Андрей втайне был благодарен Скоробогатову Евгению, который один постоянно одёргивал Юльку, осаждая её надменность и хвастовство, напоминая,  что она сама в гостях и что её дело шестое, куда что ставить и кому что выдавать. Если бы при этом сам Скоробогатов говорил меньше, то понравился бы Андрею больше.
    Андрею хотелось ближе познакомиться с Ожерельевым Кириллом, но тот словно избегал его общества. В квартиру к ним он так и не поднялся, выбрал для себя физически самую тяжёлую работу – непосредственно в контейнере. Помогал ему молчаливый юноша – Корсун Юрий, чье имя Андрей узнал из разговора с ребятами. Знакомясь с Кириллом, Рейн, наслышанный  о его дружелюбии и умении располагать к себе с первой фразы, был удивлён и раздосадован, встретившись с безмолвным, изучающим взглядом всеобщего любимца. Знаменитую улыбку он так и не увидел, но ощутил крепкое  рукопожатие, редкое для юноши его возраста.
    Вторичное разочарование и досаду испытал Андрей, посетив Центр занятости населения. На учёт  его поставили, однако работу не предложили. На несколько минут он сам стал центром повышенного внимания всех сотрудниц отдела, оказавшихся непомерно любопытными. Если бы в это время  проходила встреча  с самой знаменитой вокальной группой, то неизвестно ещё, на чьи бы смотрины хлынул народ, а именно его женская половина. Заведующая Центром Светлана Сергеевна, пышная молодая женщина, проводила Рейна до центрального входа, сокрушаясь и извиняясь, что не может предложить ему работу по специальности в этой глухомани.
    Нина Николаевна надеялась на помощь Фёдорова, но после первого памятного разговора с ним в отделе, когда тот возмутился, почему Андрей не служил в армии,  она сама не заводила речи о трудоустройстве сына.
    Екатерина Львовна и Алевтина в один голос высказали предположение, что Андрея может заинтересовать работа в банке у Ельского. Это престижно и высокооплачиваемо, но к нему большой конкурс и не все выдерживают испытательный срок, однако если попросить Льва Львовича…
    Просить его Рейн ни о чём не хотела. Ей не понравилась и оброненная Фёдоровым фраза: «Меня вынудило вышестоящее начальство считаться с господином Ельским.
Потрудись и ты увидеть в нём человека».  Рейн тогда парировала:
-Чело века на нём своего отпечатка не оставило.
-У тебя об этой личности представления  почти двадцатилетней давности!
-Пусть, но я их не изменю.
    Когда автоответчик сообщал, что на проводе Ельский, Нина Николаевна принципиально не подходила к телефону. Она запретила и сыну пользоваться помощью этого человека даже в том случае, если Андрею всю жизнь придётся сидеть на шее у матери.
    Решив спокойно обдумать ситуацию, Андрей ранним утром  отправился на море ловить рыбу. Душа просила уединения, мысль – простора. Он уже достаточно взрослый, должен быть опорой матери. Так просил отец. Но Нина Николаевна утратила реальное чувство его возраста: после гибели отца, страшась потерять сына, достаёт его мелкой опекой. 
      Ноги привели  Рейна на край пристани. Он закинул удочки, осмотрелся. Когда-то здесь был промышленный район, а сейчас – мёртвая зона. Судоверфь, как сказочный город Пушкина, ожидает чудесного пробуждения от мёртвого сна путём валютных поступлений какого-нибудь заморского принца. «Может, мне стать этим заморским принцем?»- подумал Андрей. Справа от верфи начиналась Морская улица, переходившая в чудесную Набережную, слева располагался яхт-клуб. Эллинг был открыт. Через огромные распахнутые настежь ворота виднелись стройные стапеля с лодками. Двор яхт-клуба в столь ранний час был пуст и безмолвен, и  таким ему суждено оставаться всю первую половину этого будничного дня, потому что его спортсмены,  в основном, учащиеся школ, находились на занятиях.
    Возле мастерской какой-то мужчина  копался в лодочном моторе, не обращая внимания  на мальчика лет десяти-одиннадцати, пытавшегося самостоятельно выйти в море на спортивной двухмачтовой яхте. Парнишка с трудом провёл парусник через какие-то брёвна. Андрей догадался, что это своеобразные  боновые ворота, служащие заграждением и защищающие место  стоянки яхт. Мальчугану явно  требовался помощник, поэтому Рейн сжалился над ним и приветливо крикнул:
-Эй, на яхте! Юнга не требуется?
    Мальчик обрадованно закивал и махнул рукой, приглашая в открытое плавание. Столь щедрый жест воодушевил Андрея.  Он быстро упаковал удочки и через территорию яхт-клуба прошёл на причал.  Рейн оставил на хранение свой рыбацкий арсенал  дворовому клубному псу и, подкатив повыше брюки, пошёл к мальчику. Тот поздоровался за руку, как взрослый, но имени не назвал. Он только приятно улыбался в ответ, слушая парня, который жизнерадостно рассказывал, что он почти впервые на Азовском море, что там, где он рос, было только море тайги, что ему очень хочется научиться ходить под парусом и что он согласен выполнять всю физическую работу в качестве юнги, ведь капитан Грэй тоже когда-то начинал с этого.
 -Что ты всё молчишь?- спросил Рейн.- Ты что, немой?- пошутил он.
    Мальчик опять кивнул, и также приветливо. Андрей растерялся. Он не ожидал такого  поворота событий.
-Давай договоримся, я буду задавать вопросы, которые требуют ответа  «да» или «нет».
Ты сможешь на них ответить?
    Мальчик кивнул, что означало «да».
-Ты меня хорошо слышишь?
«Да».
-Ты немой от рождения?
«Нет».
-Ты раньше говорил?
«Да».
-Ты в школе учишься?
 Мальчик подумал и качнул головой:  «Нет».
-Ты грамотный?
  Он улыбнулся, «Да» и показал ладонь,  растопырив пальцы.
-Ты учишься на «пятёрки»?
 Мальчик подумал и утвердительно кивнул.
-Сдаёшь экзамены экстерном?
«Да».
-Ты знаешь, что такое  «сдавать экстерном»?- удивился Андрей.
«Да».
-В каком классе ты учишься?
 Мальчик опять быстро показал растопыренную ладонь.
-У тебя хорошие учителя, если учишься на «пятёрки».  Я одно время тоже обучался на дому. Школа находилась далеко. Моей первой учительницей была мама. Она у меня по профессии учитель.
    Мальчик согласно и обрадованно закивал головой и показал большой палец правой руки.
-Ты знаешь мою маму?!
«Да».
    Заинтригованный, Андрей достал из кармана записную книжку и щёлкнул ручкой: «Напиши, откуда знаешь об этом!».
    Мальчик довольно быстро написал красивым, но мелким для его возраста  почерком: «Я тебя сразу узнал».
-А ты разве меня знаешь? Откуда?
    Мальчик многозначительно улыбнулся и вывел: «Провожал тебя домой. Ты пахнешь мороженным и подзатыльником», выразительно посмотрел на Андрея, ожидая, когда тот  прочтёт, и захлопнул записную книжку, что означало: «Пора  работать, надо выходить в море».
-Между прочим, слово  «мороженое»  пишется с одним «Н». У тебя липовая пятёрка  по русскому,- сказал Андрей, устанавливая парус, цепко следя взглядом за движениями и жестами мальчика, так как азбуки глухонемых не знал.- Если хочешь, могу давать тебе уроки грамматики, а ты за это  научишь меня обращаться с парусом.  Я люблю во всём доходить до сути. А ты? Кстати, я до сих пор не знаю, как зовут моего капитана!
    Мальчик жестом попросил записную книжку и быстро написал: «Лучше уроки английского.  Павел». Андрей опять удивился.
-Откуда ты знаешь, что я владею английским?
    Мальчик махнул рукой, что означало «Потом», но было поздно: парус упал, задел Андрея, и тот чуть не свалился в воду. Поймав струю попутного ветра, они вновь установили парус, а через несколько минут  яхту вынесло  в открытое море, и Андрей испытал чувство восторга и какую-то детскую радость, находясь на палубе меленького двухмачтового судёнышка, скользящего по волнам. Ему вспомнились лермонтовские строчки: Под ним струя светлей лазури,
               Над ним луч солнца золотой,
               А он, мятежный, просит бури!…
    Они катались более часа, Андрей сам управлял парусом. За это время он успел дважды выкупаться в море  в одежде, а один раз отправил в воду своего учителя.
-Мне за сегодняшний урок надо поставить «двойку»,- пошутил  Андрей, когда через боновые ворота они вернулись в бухту.- Я чуть не утопил своего капитана, за это вообще заслуживаю наказания. Павел, ты согласен?
    Мальчик отрицательно покачал головой, опять показал большой палец, что на детском языке означало «Всё здорово!» и пригласил нового друга зайти к ним домой за книгами по парусному спорту прямо сейчас, не откладывая на потом. Это рядом, в квартале от моря.
    Во дворе их встретила высокая красивая женщина. Она хлопотала по хозяйству, сильным певучим голосом разговаривая с гусями, курами и козой, будто с лучшими друзьями. Своей манерой общения  она напомнила Андрею одну из солисток Кубанского  казачьего хора.
    Увидев сына и не замечая постороннего, женщина начала бранить мальчика за опоздание, обещая найти кипятильник и  всыпать  по первое число, потому что из-за него опаздывает на работу. Машина уже ушла в сад-бригаду, и ей придётся догонять рабочих  на  велосипеде. Несмотря на видимую строгость, по голосу было ясно, что все десять  лет она только обещает всыпать, что, как любая родная мать, она только высоко замахивается, но бьёт небольно. Для неё, как и для любой матери, своё дитя хоть и горбато, да мило.
    И всё же Андрей заступился за малыша, извинился, что Павел  опоздал из-за него: они долго катались на яхте. Женщина, увидев незнакомца, замолчала, но потом вдруг всплеснула руками и  «запела» громче прежнего:
-Господи! Никак Рейн! Ну, наконец-то пришёл! Вылитый  отец, царство ему небесное… Дед! Дед, иди сюда! К нам гости!
    Павел озорно улыбался, глядя на Андрея. Он догадывался, как обрадуется мать приходу этого юноши, отец которого, как он знал по рассказам взрослых, был её одноклассником. Рейн же не понимал причину восторга и переполоха, устроенного женщиной, сокрушавшейся, что дома никого нет,  да и ей пора на работу. Деда тоже не было, он еще рыбачил на Набережной, где у него было своё прикормленное место.
    Андрей не успел опомниться, как его уже успели обнять, приласкать и потрепать  сильные женские руки, в которых он чувствовал что-то материнское. Павлу было наказано не отпускать Андрея до вечера, а деду передать, что на нём праздничный ужин. Она уехала так же быстро, как и говорила.
     Андрей повернулся к малышу и спросил в упор: «Ты кто?». Тот загадочно улыбнулся и пригласил в дом, провёл в комнату, обставленную просто, но, как  оказалось, по последнему слову фантастики. Павел сел в самодельное кресло, предложив Андрею сесть напротив  в  такое же, напоминающее раскрытую перламутровую раковину-гигант. Мягкое подвижное сиденье, будто живая улитка, было тёплым и удобным. Едва Андрей сел, как услышал внутренний голос Павла:
-Эти два кресла – мыслефоны, работают как телефон. Только не надо снимать трубку и набирать номер. Их сделал мой отец для мамы, чтобы объяснить, что можно общаться не только словами и взглядом, но и при помощи мысли. Можно молчать, думать и быть услышанным. Ну, а потом эти два кресла  пригодились для меня. Я в них учу уроки со своими учителями…
-Как твоя фамилия? – мысленно спросил Андрей.
-Ожерельев.
    Андрей откинулся на спинку кресла-раковины. Конечно, как он сразу  не догадался, почему лицо Павла показалось ему знакомым. Он видел его не на расписных лубочных картинках, где изображён пастушок Лель. Павел – юная копия своего брата, Ожерельева Кирилла.
-Да, мы братья. Есть еще старший, Даниил. Он говорил, что вы с ним  ровесники и в  раннем детстве даже встречались.
    Андрею стало неловко, что его мысли про себя были услышаны, и неприятно, словно его подслушали.
- Я не подслушиваю! Я же предупредил, что кресла работают как телефон. Только воспроизводят не голос, а мысль.
-Извини, я, брат, не подумал. Я не хотел тебя обидеть. И кто тебя учит?
-Математике – отец и Кирилл. По очереди. А русскому – Юлька и Ксения, тоже по очереди. С этого года у меня биология. Буду учить только с Юлькой. Она обещала. Это её любимый предмет. А географию – с Женькой Скоробогатовым, одноклассником Кирилла.
-Я знаю. Мы с ним уже знакомы. Действительно, мир тесен. А почему я  «пахну мороженым и подзатыльником»?
    Павел хотел быстро встать с кресла, но Андрей его удержал:
-Будем честны до конца. Ты же подслушал мои невольные мысли. Не увиливай от ответа.
-Мне Юлька заплатила за то, чтобы  я выследил, где ты живёшь. В тот день я ещё тебя не знал, иначе бы не пошёл,- оправдывался мальчик.- А Кирилл меня отругал за деньги и вернул их Юльке. Ты тоже будешь бранить меня?! Ну, давай, воспитывай! Меня братья всегда песочат за что-нибудь.
-Во-первых, я  вообще не ругаюсь. Во-вторых, у меня никогда не было ни брата, ни сестры, поэтому я не знаю, как  реагировать.- Он помолчал.-   В принципе, я тебе даже благодарен, что ты привёл Юльку в наш дом. Ты не забыл о нашем договоре? А английскому языку  я тебя учить буду, не переживай! Можем прямо сейчас начать с алфавита.
-Алфавит я уже знаю. Мы учим с Людмилой. Это жена Даниила.
    У Павла загорелись глаза. Он с интересом рассказал весь алфавит, несколько раз Андрей поправил произношение и остался доволен.
-Скажи что-нибудь по-английски,- попросил мальчик.
    Андрей подумал и произнес мысленно, чеканя английские слова: « Я уважаю в человеке личность, поэтому очень хочу подружиться с твоим средним братом».
-Здорово!- восхитился  мальчик.- Я тоже так смогу говорить?
-Разумеется. А почему ты не просишь перевести фразу на русский язык?
-А зачем? – искренне удивился Павел.- Кирилл придёт из школы и переведёт.
    Удивлённому Андрею он пояснил: «Раковины записывают наш разговор».
-Это нечестно,- возмутился Рейн.- Ты должен был  меня предупредить. Может быть, я не хочу, чтобы о нашем разговоре знал кто-то третий.
-Ты сказал что-то тайное про Юльку?
-Почему ты так решил?
-Ну, она же тебе нравится!
-С чего ты взял?!
-Она всем нравится.  А потом Юлька рассказывала,  как вы с ней целый вечер целовались.
    У Андрея невольно поднялась левая бровь, удивление было даже на лице, не то, что в мыслях.
-Да,- подтвердил Павел,- вчера после урока она осталась у нас ужинать и за столом хвасталась. Все слышали. Она ещё сказала, что её отец вас застукал, но не ругался.
    Андрей успел только молча возмутиться, что эта дрянь второй раз выставляет  его посмешищем.  Павлу ответить на вопрос, нравится ему Юлька или нет, он не успел. Раздался телефонный звонок.  Автоответчик голосом Людмилы, невестки Ожерельевых, ответил, что дома никого нет, но сообщение, если оно срочное, можно оставить.
     После сигнала раздался мужской голос: «Алло! Это Ельский, Лев Львович.  Я ищу Рейн Андрея Андреевича. Андрей, я знаю, что ты меня слышишь. Возьми, пожалуйста, трубку!»
-Всё-таки он меня разыскал!- подумал Андрей, вставая с кресла.
    Это были последние слова, которые услышал Ожерельев Кирилл, прокручивая  дисковую запись раковины.

 
     Глава четвёртая.     С О Ч И Н Е Н И Я

    Сочинения на историческую тему Нина Николаевна принесла домой. Учительница решила прочитать их в обстановке тишины и покоя, интуитивно предполагая, что школьная суета не даст ей сосредоточиться  и оценить по достоинству мысли, которыми 11 «А» решил с ней поделиться. А в том, что мысли будут, она почти не сомневалась.
    Нина Николаевна перебрала всю стопку, пока не нашла нужную тетрадь. Это была работа Фёдоровой Ксении, которая молчала в течение всего урока. Девушка сразу предстала перед её глазами: утончённое, поэтически-грустное  лицо, скорее лик. Ксения не шла на диалог с ней, а Эн-Эн хотелось знать, чем она дышит. Учительница начала читать, боясь разочароваться так же, как в сёстрах Василевских. Ксения утверждала, что России надо вернуться на путь православия. «Я нахожусь в совершенном разрыве со своей эпохой»,-  так сказал о себе Николай Бердяев. Так могу сказать о себе я». Девушка писала, что вершиной русской философской мысли считает мыслителя и публициста  Николая Бердяева, который учил, что русское самосознание не может быть ни славянофильским, ни западническим, так как обе эти формы означают несовершеннолетие русского народа. Центральными понятиями  взглядов Бердяева стали «личность», «свобода», «творчество». Последнее как проявление в человеке Бога, боготворчество. И далее шли личные мысли Ксении. Нина Николаевна даже услышала её голос:
-О вере говорить трудно, так как долгие годы она осквернялась в нашей стране, высмеивалась и даже запрещалась. Господу оставались верны те немногие, у кого она (вера) навсегда закрепилась в душе. Мне жаль   людей, которые когда-то начинали свой христианский путь, думая, что он будет длинным и долгим, а его оборвали на первых шагах. Мне жаль и тех, кто не мог веровать в силу Слова, кто понимал Высший Разум Вселенной примитивно.  Грустно слушать рассуждения таких людей. Страшно, что многие верят этим невеждам. А ведь даже атеист не будет отрицать, что религия учит благому и проповедует только любовь.
    Возьмём, к примеру, Божьи заповеди. Верующий человек волей-неволей своё поведение заключает в рамки, не позволяющие ему творить зло. В нашем обществе таких людей, к сожалению, осталось мало, поэтому мою страну можно назвать Страной бездуховности. Души живые есть, но духовности мало. Только сильные духом могут устоять в атмосфере власти «золотого тельца». Сейчас страна в движении, меняются порядки, многие почувствовали, что им не хватает духовной пищи. Однако для многих людей дорога в храм так и осталась данью моде.
    Я отношусь к тем людям, кто искренне хочет достичь высоты, на которой человек достоин Бога. Время преследований прошло, поэтому я могу сказать об этом вслух. Не все поймут меня правильно. Ну и что? Нельзя ведь в один миг перевоспитать всех людей?! Их непонимание и насмешки – одна из главных преград между нами. Я остаюсь в гордом одиночестве. Иногда хочется быть такой, как все. Но вдруг опомнишься и продолжаешь свой путь. Путь к храму. Я хочу уточнить, что по Библии «духовные храмы» -  это души людей. Для Бога ценные именно они. Вещественные предназначены для того, чтобы служить устроению и украшению духовных. У нас же вещественные храмы блистают золотом, а духовные уподобились «хлевам невычищенным». Украшая вещественные храмы, мы становимся  злыми и далёкими от Бога, тогда Богу неугодными становятся  украшения  этих храмов…».
    Нина Николаевна на одном дыхании прочла все работы. Хорошо, что задание было добровольным. Написали те, кто хотел, кого переполняли мысли, кто смог ей довериться. Зачитавшись, она чуть не опоздала на встречу, назначенную ей архивариусом района. В дверях она столкнулась с сыном. Они успели переброситься парой фраз и разошлись до вечера.
    Андрей уже третий день стажировался  в «Кубинбанке», коммерческом  акционерном  предприятии, возглавляемом  Ельским Львом Львовичем. Против этого сотрудничества возражала душа Нины Николаевны, но Фёдоров холодно заявил, что это самый лучший вариант для их провинциального города. Сам же начальник полиции, зная, что у Андрея два высших образования – экономическое и юридическое,  ничего не предложил и проявил даже завидное равнодушие к трудоустройству сына  когда-то своего лучшего друга.
    Зато на высоте оказался господин Ельский. Андрей был им обласкан, представлен всем сотрудникам как специалист высокого класса, получивший образование  в России и за границей. Под усмешки сотрудников, старавшихся скрыть их от Ельского, но не от Андрея, ему дали специальный высокогонорарный заказ, с которым в банке уже полгода не могли справиться. Андрею поручалось найти несколько крупных сумм, не поступивших на счета акционерного предприятия.
    Два дня он  «сидел на компьютере, как квочка на яйцах» - сравнение из лексикона Ельского слегка покоробило Андрея, но результат сгладил неприятное ощущение, потому что оказался неожиданным для обоих. Андрей получил семизначный гонорар только за три найденные суммы, а Лев Львович не мог справиться с удивлением, насколько  быстро Андрей  выполнил задание. Рейн вспомнил, что такое же удивление было на лице Ельского, когда тот смотрел паспорт Андрея, принимая его на работу. Лев Львович повернулся тогда к Андрею спиной, забыв, что тот может видеть его отражение в зеркале. Выражение лица менялось быстро, как данные на табло компьютера, когда что-то ищешь. Здесь было всё: удивление и смятение, отчаяние и злобная радость, торжество победы и жажда мести. Рейн потом перелистывал свой паспорт, стараясь определить, какая именно страница повергла его начальника в такой шок, смутивший и растревоживший Андрея.
    Найденные три суммы обрадовали Ельского. Он был  доволен и дважды подчеркнул: «Андрей Андреевич, это только гонорар! Настоящая плата будет впереди!» Лев Львович считал эти вложения уже потерянными для банка  и был в приподнятом настроении оттого, что суммы вернутся.
    Андрей в хорошем расположении духа готовил на кухне ужин для себя и матери, слушая, как всегда, радио молодёжного канала. Диктор бесстрастным тоном сообщил о пожаре и взрыве какой-то шахты, об очередном  крушении самолёта, об убийстве известных  в своём мире банкиров Москвы и Тулы и о предположении следствия, что это заказное убийство. Андрей замер. Сознание отключилось от внешнего мира, работало внутреннее подсознание: по радио были названы адреса банков, которые Андрей разыскал как должников. Третий адрес, найденный им по компьютеру и сообщённый Ельскому, был ростовским. Рейн быстро прошёл в комнату и включил телевизор. Диктор телевидения в «Новостях» говорил о тех же фактах и так же беспристрастно: убиты крупные банкиры Москвы и Тулы. Затем шёл монтаж кадров с этих событий. Андрей ждал…  Об убийстве ростовского банкира сообщили в ночных «Новостях». Он ждал этого сообщения, но когда оно всё-таки прозвучало, отказался поверить  в  услышанное.
-Это совпадение или меня принимают за безмозглую медузу?- спросил себя Рейн.
    Вернулась счастливая и довольная мать, работавшая, как она говорила, над своей научной диссертацией в районном архиве, расположенном почти рядом с домом, в здании администрации района.
-Неужели архивариус настолько интересный собеседник, что с ним можно общаться до полуночи?- спросил он, стараясь не показывать своей озабоченности.
-Я задержалась по другой причине. Беседовала с охранницей  администрации. Словоохотливая женщина! Ходячий архив района! Всё знает, всё помнит. Не менее интересная собеседница, чем мои одиннадцатиклассники. Ты знаешь, они сами предложили написать сочинение на историческую тему с элементами культурологии! И как написали! Если хочешь, прочти перед сном. Я разрешаю. Есть интересные мысли. Мне понравились рассуждения Скоробогатова. Оказывается, он в душе сатирик. А Корсун Юрий – будущий политолог, боюсь, даже диссидент. Знаком с трудами Петрова, Квачкова, Полторанина. Для меня это большая неожиданность!
    Мать в соседней комнате готовилась ко сну, поэтому говорила громко, чтобы Андрей её услышал. Видя, что сын не поддерживает беседу,  она заглянула к нему со стопкой тетрадей.
-Мне нужно твоё мнение. У тебя что-то случилось? Неприятности на работе? Это связано с Ельским?
-Нет, тебе показалось. У меня всё отлично. Просто немного устал,- успокоил её Андрей.
    Он быстро перебрал  несколько тетрадей, пока не нашёл ту, что искал.
-Это сочинение Скоробогатова или Корсуна?- спросила мать.
-Нет, это сочинение Фёдоровой.
-Странно, я начала читать тоже с этой работы.
-Значит, мы с тобой не зря родственники.
-Удивительная девушка! Такая чистота помыслов! Святая наивность! Она родилась не в своё время или её неправильно воспитывают. Но в классе к ней относятся бережно, не то, что к Ельской. Ты знаешь, Ксения нравится Скоробогатову!
-Он поведал тебе об этом в своих  историко-сатирических мемаурах?
-Нет, я поняла это на уроке. И поняла, что мне очень обидно за Юлию Ельскую. К ней многие несправедливо относятся. Она совсем не «злючка-колючка», как называют её сёстры Василевские. Ожерельев недавно унизил её. Оскорбил морально и физически.
-Ожерельев – это «бессмертная справедливость будущего, в клетку тела которого уже заложен код шестой цивилизации». Не пугайся, это не моё изречение. Это цитата из одной книжки. Если Ельскую обидел именно он, значит, она выпросила. И просила долго.
-Как, Андрей?! И ты туда же? Не разочаровывай мать. Не будем спорить!- остановила она его жестом.- Читай!
    Сочинение Ксении он перечитал несколько раз, всё время слыша её нежный голос. Мать права: у неё не лицо, а лик. Лик, освещенный горящими свечами храма Воскресения. Глаза цвета преспелой черешни полны грусти. Белоснежный кружевной платочек, завязанный под подбородком. Такой он впервые увидел её в Москве. Андрей закрыл тетрадь. У него возникло ощущение, будто он что-то потерял. А потом его бросило в жар от мысли: она влюблена в Бога! Она любит Его. Одного Его, Всевышнего в небесах, Солнце правды, Восток высоты, Истинного Спасителя и Вседержителя, Царя небесного! Так Его величают в Библии, которую Андрей начал недавно читать. Как же он сразу не понял, что вся её жизнь – жизнь во Христе. Она готовит себя именно к такой жизни. Андрей уже знал, что такая любовь обладает великой силой. Она немощного делает здоровым, малого – великим, чуждого – близким. Таково свойство любви евангельской. Ни Скоробогатов, ни Ожерелев не соперники Андрею! У него другой разлучник. Андрей – медь звенящая в сравнении с Ним, пылинка вселенская, которую Он может закружить в смертельном вихре. Андрей – это пролитый воск, который Он растопил силой  Своей любви.
    Андрею стало страшно. Он ощутил себя морской песчинкой, заброшенной на дно океана, а потом маленькой звёздочкой в огромном чёрном космосе, принадлежавшем Всевышнему со дня творения мира.
      Андрей ещё раз перечитал фразу: «Я отношусь к тем людям, кто искренне хочет достичь высоты, на которой человек достоин Бога».
-Я глупец! Она любит во мне ближнего так же, как в Ожерельеве или Скоробогатове! Преграда, стоящая на пороге моего чувства к Ксении, слишком  значительна и серьёзна! – Рейн испугался собственных мыслей, поразивших его, как меч Дамоклов.
     Он закрыл глаза и мысленно обратился к Богу:
-Господи, отдай мне Ксению! Отдай  МНЕ  её любовь и верность, отдай её всю! Я прошу Тебя, великий Боже! Я не смогу без неё жить. Господи, отдай её мне!



    Глава  пятая.    ПРОИСШЕСТВИЕ  НА  ТРЕНИРОВКЕ

    Два последующих дня Андрей был объят геракловым желанием освободиться от  груза тяжких мыслей и решить свои проблемы так же быстро, как мифологический герой очистил Авгиевы конюшни.
    Главную свою проблему он шутя представил в виде уравнения с несколькими неизвестными. Сидя за письменным столом,  перечислил в столбик все «неизвестные»:
-Что и куда инвестирует Ельский? Каким конкретно бизнесом  занимается?
-Убийства в Москве, Туле, Ростове – кровавый след Ельского или случайное совпадение?
-С кем из  «Кубинбанка» можно честно сотрудничать?
-Имеет ли он право довериться кому-либо в этом городе в своих подозрениях? Если  «да», то кому? Ведь один в поле не воин.
-Целесообразно ли сообщить о случившемся друзьям отца в Москве? Они, наверное, уже вернулись из отпуска.
    Обозначив каждое неизвестное латинской буквой, составил уравнение. Есть ли шанс решить его самостоятельно, без помощников? Вряд ли, потому что он не знает, что представляет собою корень уравнения – Ельский. Кто ты, Ельский? Почему в названии твоего банка есть слово «инвест»? Что и куда ты инвестируешь? Где твои коммерческие корни? Чем питаешься? На чём стоишь?  Вопросы рождались и рождались. Ответов не было.
    Вторая проблема представлялась ему в виде ноши, которую он не осязал руками, но чувствовал сердцем: Ксения. Ноша была велика, скорее необъятна и тяжела. Она не подходила к его весовой категории. Он мог надорваться. Борцы часто используют запрещенные приёмы и методы, чтобы достичь победы. А он даже не знал, с какой стороны подойти к своей ноше, как её поднять и как брать: руками или сердцем? Эти мысли преследовали его постоянно. Утром, едва он просыпался. В течение дня, когда работал в банке или присутствовал на обедах у Ельского. Вечером, когда наблюдал за своей пассией сквозь огромные витрины магазина-мастерской «Ретро».
    Андрей ощущал себя заводной машиной, неким механизмом, который двигался по кругу вслепую и автоматически, однако план действия для себя он всё-таки составил. Числясь советником-стажёром управляющего банком, он имел свободный рабочий день, поэтому, предупредив секретариат, где его искать, отправился в читальный зал районной библиотеки, где просмотрел всю местную подшивку за несколько лет. Его интересовала реклама и важные события города и района. Он хотел составить и составил для себя портрет господина Ельского. Меценат, хозяйственник, отличный банкир, самый богатый человек в районе и на Азовском побережье, прекрасный семьянин. На чём же он сделал первоначальный капитал? Не на печатном же станке, будучи народным избранником?! Он искал и хотел найти если не нить Ариадны,  которая привела бы его к миллионам Ельского, то хотя бы ниточку, за которую можно уцепиться, чтобы добыть нужную информацию. В местной прессе Андрей так и не нашёл ответ на вопрос о деятельности банка: куда идут инвестиции? Во что район вкладывает деньги: в покупку полезных ископаемых, в оружие, в рыбу  или это просто метафора? Дома по Интернету он изучил рекламные проспекты Тулы, Ростова, Москвы – искал общие фирмы, связанные с банком Ельского. Здесь, в библиотеке, он решил ещё раз проштудировать рекламу краевых газет. За этим занятием его и застал официально-деловой голос библиотекаря:
-Заканчивайте работу! Мы закрываемся!
    Он поднял голову, оглядел редких посетителей и увидел Ксению. Девушка что-то конспектировала за крайним столиком.  «Так вот чьё присутствие я ощущал!»- подумал Андрей.
-Почему ты не  села рядом со мной? Место было свободное,- поинтересовался Рейн, когда они вместе вышли из библиотеки и, не сговариваясь,  пошли к морю. Андрею нравилось, что в этом городе все улицы, как реки,  «впадают в море», шум которого напоминал шум тайги.
-Ты был так увлечён изучением местной подшивки газеты  «Приазовье», что я не посмела тебя тревожить.
-Да, я основательно вооружился фактами и могу даже выступать в конкурсе  «Что? Где? Когда случилось в Приазовске?». Я теперь знаю, что в городе проходят два осенних бала. Один – в районном Доме культуры, а второй – в домашнем Дворце Ельского. Звучит красиво, особенно в сравнении. Я знаю, что твои модели на этих конкурсах занимают призовые места, а потом распродаются. Я даже подсчитал примерную сумму, которой ты располагаешь. Ты можешь считаться невестой с приданым. Говорят, на Кубани это ценится.
-Эх, ты, экономист!  Я не оставила себе ни  рубля.
-Я догадался об этом, когда прочитал о закладке в городе нового храма, и понял, кто был в числе первооткрывателей счёта на его строительство: мама Аля и ты. Правильно?
-Ты всегда такой догадливый?
-Я аналитик. Это, правда, не профессия, а склад ума, но в жизни не мешает.
-Что тебе ещё подсказывает твой аналитический ум?
-Он мне подсказывает, что ты готовилась к докладу по биологии. Всё законспектировать не успела, потому что смотрела, как я изучал «Приазовье». Свою вину я хочу искупить и предлагаю тебе Звягинцева и Иванова из нашей домашней библиотеки.
-Как ты догадался?! Мне нужны именно эти авторы!
-Если я  скажу  КАК, то ты не будешь смотреть на меня с таким восхищением и удивлением, как сейчас. А мне нравится ловить на себе твой взгляд. Не взгляд, а хрустальный светильник, зажжённый Творцом небесным во славу России.
-Ты мне льстишь и очень неосторожно. Мне никто не говорил таких красивых слов, и, кажется, я поняла, откуда ты знаешь, какие авторы мне  нужны. Кирилл и Юлия пользуются вашей домашней библиотекой!
    Они договорились, что она придёт за книгами после тренировки, а он её потом проводит. Дома же, узнав от Нины Николаевны, что она, будучи в гостях у Ожерельевых, приглашена отцом на занятие секции,  решил пойти с матерью. Интерес к славяно-горицкой борьбе и её пропагандисту вызывал у него непомерное любопытство.
    Школьный двор группами заполняли спортсмены, возвращавшиеся  с часового кросса. В последней группе появился сам тренер с девушками и малышами. Знакомясь, он пожурил Андрея, что тот не пришёл в гости вместе с матерью, крепко пожал руку, пристально глядя  глубоко посаженными глазами и  немного щурясь. Густые нависшие брови не позволили разглядеть, какого цвета его глаза и что в них: радость знакомства с сыном старого друга, равнодушие или обычная вежливость. На лице – знаменитая ожерельевская  улыбка, их фамильная черта. На худощавом загорелом лице выделялись теснившиеся в два ряда  крепкие здоровые зубы. Андрей уже знал от матери, что Илья Николаевич не был Гераклом, но внешние физические данные тренера несколько разочаровали  его. Они не соответствовали составленному им имиджу пропагандиста славяно-горицкой борьбы. Однако, отметил про себя Андрей,  после часового кросса тренер дышит лучше, чем некоторые его воспитанники. Наверное, те всё-таки курят, хотя общеизвестно, что курение и спорт  несовместимы.
-Да, в этом ты прав! Занятия спортом и курение совмещать нельзя!- сказал с улыбкой Ожерельев Илья Николаевич. Он повернулся к спортсменам, назвал несколько фамилий и спокойным, домашним голосом велел  им отжаться 50 раз. Отжатие – это всегда наказание за что-то.
    Рейн был поражён  тем, что Ожерельев-отец продолжил вслух его мысли о вреде курения. Андрей в своей жизни видел и экстрасенсов, и гипнотизёров, но то, что демонстрировал Илья Николаевич, было высшим классом. На тренировке для Рейна всё было ново, кроме её начала – медитирования  в позе лотоса. Он такое уже видел в фильмах.  Во время  медитации тренер молча ходил между рядами, руками что-то смыкая или  размыкая над головами спортсменов.  Хлопком в ладоши он вернул всех к реальной жизни. Ребята молча встали в круг на комплекс упражнений по набору энергии. Проводить разминку тренер поручил Кириллу, а сам пошёл по кругу. Не вступая в личный контакт ни с кем, он проверил энергетику  каждого, делая замечания  и исправляя ошибки в выполнении упражнений. В ходе тренировки многие юноши  сняли с себя свободного кроя белые рубашки и то и дело обтирали голые торсы полотенцем: пот лил ручьём. Тренировка проходила молча. Смену упражнений Кирилл предупреждал хлопком в ладони.
    Новый комплекс  разучивали с тренером. Многие   упражнения представляли собой  движения  по кругу, но ни одно из них Андрей не мог бы  ни повторить, ни описать словами. Движения были быстры и непонятны. У него вдруг прошло нервное напряжение, в состоянии которого он находился уже два дня. Воздух в зале вдруг показался лёгким, свежим,  разреженным, как высоко в горах.
    Старшая группа новые упражнения разучила легко. Младшие ошибались и сбивались, но тренер замечания не делал. Малыши  вскоре отделились и продолжали тренировку самостоятельно. Среди них обозначился лидер, который, не уставая, улыбался Андрею. У старших  началась зачётная сдача изученных ранее приёмов с палкой. Братья Ожерельевы первыми сдали отцу по очереди в комплексе блок защиты и нападения, и, как показалось Рейну, Кирилл сдал лучше, чем Даниил.
    Илья Николаевич оставил сыновей вместо себя, каждого в своей подгруппе, а сам подсел к Рейнам, продолжая наблюдать за всем залом.
-Ну, как, головная боль прошла?- улыбнулся он.
-Да,- оживилась Нина Николаевна,- откуда ты  знаешь?
-Я старался вылечить вас обоих,- сказал тренер и посмотрел  в глаза Андрею.
     Силой мысли Рейн заставил себя не смотреть на Ксению, не думать о ней, а всё внимание переключить на действо  на площадке. Из разговора матери с тренером Андрей понял, что старшая группа – вновь скомплектованная, состоит из оперативных работников. Ребята в ней выглядели несколько внушительнее, но по технике исполнения приёмов  учащиеся им не уступали.
 - Илья, тебе  не страшно против юношей выставлять на поединок девушек? У меня сердце останавливается,- только и успела сказать Нина Николаевна, как на площадке школьников разыгралась страшная  трагедия, длившаяся считанные секунды.
    Некая сила подняла Андрея с места и кинула вперёд спасать Юльку. Но эта же сила подкосила его больную ногу, и он не успел. Он не мог успеть на помощь в любом случае, как не успевал и Ожерельев-отец. Успел только Корсун Юрий, стоявший рядом на страховке. Он спас от сильнейшего удара Юльку, сдававшую Кириллу зачётный приём, успев закрыть её своим телом и защититься дубинкой, треснувшей от удара пополам. Сам Юрий рухнул на маты с выбитой  ключицей.
-Ты что, псих?!- орала Юлька на Кирилла.- Тебе лечиться надо!
-Это тебе надо мозги промыть! Дешёвка! Дрянь! – Кирилл подбросил свою дубинку и ударом ладони рассёк её на две части. Обломки швырнул к Юлькиным ногам.
    Илья Николаевич подошёл к разгорячённому  Кириллу  и что-то сказал ему. Тот, возбуждённый, молча ушёл в угол спортивного  зала, где рывком, не сгибая корпуса, будто в позвоночнике был металлический штырь, упал на кулаки и начал отжиматься с таким рвением, как будто позади не было часового кросса и часовой тренировки.
    Нина Николаевна с трудом оправилась от шока.
-Теперь ты убедился, что Кирилл несправедлив к Юльке? Разве так можно? Он не прав!- в  сердцах сказала она сыну.
-Ты не права! Мне  сейчас жалко Кирилла, который ни за что наказан. Лично я давно бы уже съездил ей по физиономии, чтобы она не рисовалась. Думала, что Кирилл будет размахивать перед ней своей дубинкой, как дирижёрской палочкой! Она вышла на поле боя, а не на танец. И вообще, мама, не принимай так близко к сердцу случившееся. Насколько я понял, они тут могут и убить и оживить, если захотят.
    Ожерельев – тренер вправил Корсуну  ключицу, и сбившиеся в кучу ребята разошлись, но по красноречивому взгляду, которым почти каждый из них наградил Рейна, Андрей понял, кого они  винят в случившемся. Поняла и Нина Николаевна.
-А ты-то тут причём?- удивилась мать.
-Притом. Жалей её больше. Разве ты не видела, что она не разминалась, а…  Ты что, не видела её тазовые движения? Ты не поняла, что она  имитировала?
-Так все делали это упражнение!
-Все делали упражнение, а она упражнялась  …  И тренер ни разу не наказал её! За час тренировки с неё капли пота не упало! Будь моя воля, она бы у меня отжималась через каждый час по часу.
-Так в чём дело? Примени  свою волю! Юлия тебя послушает.
-Я ей не папа с мамой! Сама и воспитывай, как классная дама!
    Андрей не знал, что Ожерельев-отец дважды за тренировку  подходил к Юльке с одной фразой: «Включи тормоза!». Раздосадованный на Юльку, юноша не стал дожидаться конца тренировки и ушёл. Когда поздно вечером раздался долгожданный звонок в дверь, Андрей мигом открыл её и сник, разочарованный. На площадке стоял Кирилл, а не Ксения, которую он ожидал. В голове мелькнула мысль, что он пришёл разбираться из-за Юльки. Андрей видел, что  именно эта его мысль вызвала у  Кирилла усмешку. «Они что, семейно читают мысли?»- подумал Рейн.
-Ксения не придёт. Она приносит извинения. Ты обещал книги. Можешь передать ей через меня.
    Рейн молча вынес  приготовленные книги и отдал их Кириллу. Тот сразу ушёл, прыгая по лестнице через ступеньку.   
    Андрей вышел на лоджию. Закурил. По тёмному небу цепью плыли тучи, закрывая еле заметные звёзды. Осенний ветер срывал жёлтые листья с деревьев, бросал их на асфальт, а потом  гнал по тротуару как метлой. Андрей видел, как ветер-озорник увязался за пятёркой неразлучных друзей, вышедших из подъезда. В этот вечер они не спешили домой. Они подошли к двум девушкам на тротуаре,  и все вместе направились в центральный парк на аттракционы. Впереди шли Ксения и Кирилл, за ними – герои дня Корсун Юрий и Юлька. Замыкали процессию Скоробогатов, Сологуб и Величко.
    Осенний ветер-проказник ворвался на лоджию, растрепал волосы Андрею и остудил его горячую голову, которая в мыслях продолжала рисовать встречу с Ксенией.

Глава шестая.   ВАЖНЫЙ  РАЗГОВОР  АНДРЕЯ  И  КСЕНИИ

1.
    Андрею и Ксении суждено было увидеться  вечером следующего дня после происшествия на тренировке. Встреча состоялась в магазине-мастерской  «Ретро», имевшем красивую неоновую вывеску и принадлежавшем  Ельской Екатерине Львовне. По образованию она была модельер-конструктор, но любимой работой занималась лишь в свободное время и ради дочери Юлии, чтобы проводить с ней как можно больше времени. Официально женщина работала администратором ресторана, принадлежащего её мужу, безоговорочно верившему в честность только своей жены.  Все «бумажные» дела ресторана вела она. Он подписывал документацию, не читая и не проверяя.
    Ресторан располагался  в великолепном здании на Набережной. Одно крыло его первого этажа и было арендовано магазином-мастерской «Ретро», возле которого уже несколько минут стоял Андрей, докуривая сигарету и наблюдая через огромное витражное стекло, как моделировали Юлька  и Ксения. Девушки работали здесь три дня в неделю.
    Длинный раскроечный стол был завален тканью разных цветов  и качества, закупленных магазином как вторсырьё. На одной половине его обосновались Екатерина Львовна с Ксенией, что-то рассматривая и сортируя, соединяя и дополняя, оживлённо споря друг с другом. Юлька воодушевлённо колдовала над листом ватмана на второй половине стола, создавая свой авторский эскиз. Она работала в мастерской из-за матери, чтобы своим  присутствием  доставить ей удовольствие, но с ощущением, что отбывает здесь наказание. Однако в силу характера – она любила сладкое  приперчить, а горькое присластить -  могла даже из нелюбимого занятия извлечь выгоду и пользу, услаждающую её душу.
    Андрей всех поприветствовал, сказал в шутку Екатерине Львовне, что пришёл заказать на  осенний бал костюм деда Старолета, но не знает, какой выбрать фасон. Подошёл к Юльке сзади, глянул на её творчество и в испуге отшатнулся:
-Юля, что это такое?! Неужели это кто-то наденет?
-Это антимода. Спорим, у меня эту вещь не просто купят. Я продам её с аукциона! И в долларах!
-Не вздумай спорить!- остановила его Ксения.- Она хочет этот наряд надеть на себя и повесить табличку «Модель продаётся вместе с манекенщицей»!
-Тогда конечно! Это будет гвоздём программы,- развёл руками Рейн.- Жаль я не смогу принять участие в аукционе. Я не настолько богат, чтобы покупать  живых манекенщиц, пропагандирующих антимоду. Их же надо потом во что-то одевать, обувать и кормить! Интересно, они едят просто корм или антикорм?
-Не умничай! Учись у меня,  как делать деньги!- озорно сказала Юлька и многозначительно добавила: - Если ты пришёл встречать нас с мамой, то напрасно. Мы остаёмся готовить сюрприз для осеннего бала.  Наших гостей  всегда ждут какие-нибудь подарки. Если тебя устроит общество Ксении, то можешь проводить её.
-Юля, ты себя недооцениваешь,- улыбнулся Андрей.- Ты сама – сюрприз на каждый день!
    Он нагнулся к ней и спросил вполголоса:
-Почему ты решила, что я пришёл из-за тебя и твоей мамы?
-Потому что даже отец с Покойником заметили, какие знаки внимания ты оказываешь моей маме. Он велел ей присутствовать на обедах, когда ты являешься к нам, чтобы не доставлять тебе удовольствия шастать по дому и наносить визиты хозяйке в её  спальне.
-Юля, скажи мне быстро, что это неудачная шутка, и я тебя прощу.
-Ещё чего! Спроси у мамы!
    Рейн спрашивать не стал, потому что, действительно, в первые дни работы у Ельского он, пользуясь правом сына старого друга, ныне покойного, вынужден был передавать приветы от Нины Николаевны  и здороваться с хозяйкой дома в её спальне, где та всегда отдыхала в обеденный перерыв, не имея привычки лично приветствовать гостей мужа. Один из охранников днём преградил Андрею дорогу в её спальню со словами: «Ещё  раз войдёшь сюда – и ты покойник!», а Екатерина Львовна поспешила встретить его в зале для гостей, приглашая к домашнему обеду, который был обязателен для советников банкира, потому  что за обедом решались производственные  вопросы и намечались поездки. Во второй половине дня Ельский часто исчезал. Где и с кем на стороне проходили его деловые встречи, определить было сложно, так как в пользовании банкира были личный вертолёт и судно, построенное по спецзаказу. Ни один из этих транспортов Рейн ещё не видел.
    «Не может быть, чтобы это была мужская ревность со стороны Ельского,- подумал Рейн,  рассеянно  слушая Юльку.- Екатерина Львовна по возрасту годится мне в матери. Что же тогда?»
-Отец даже пошутил,- услышал он, очнувшись, Юлькин голос,- что  отправит Покойника и всю охрану на несколько лет на север,  чтобы они приобрели там аристократические манеры! Ты понял, в чей огород камешки?
-Юля, а разве нельзя допустить мысли, что я пришёл из-за Ксении?
    Юлька опять озорно рассмеялась:
-Голый номер! В этом случае ты опять достоин сочувствия. Ксения способна только на общечеловеческую любовь или платоническую. Ксения бы обратила на тебя внимание, если бы ты был юродивым или, на худой конец, жил  бы на другой планете. Тогда бы она жила мечтою о тебе, страдала  и умерла  бы с твоим именем на устах. Ксения из тех, кто приносит себя в жертву. Любовь она воспринимает только так. А тебе, надо полагать, требуется нечто другое?- и Юлька оценивающе смерила его с ног до головы, как когда-то летом Кирилла, задержав взгляд на неэтичном месте.
-У меня не всё потеряно: я блаженно жил за тридевять земель и мечтаю сам принести себя кому-нибудь в жертву,- Андрей носовым платком стёр акварель с её руки, галантно прикоснулся губами к её ладони: - Прощай до завтра!
    Екатерина Львовна ради приличия пригласила его поужинать, правда, в ресторане, но Андрей вежливо отказался.
2.
    На улице его и Ксению встретил накрапывающий дождь.
-Ты обратил внимание, что нас всегда поливает дождём, когда мы встречаемся?
-Хорошая примета! Значит, наши отношения будут расти, как грибы после дождя. Природа не даст им увянуть.
     Осенние вечера у моря стали прохладными. Ветровка плохо согревала, но спасала Ксению от дождя, забавно моросящего, и она с радостью согласилась прогуляться по Набережной, потому что ей нравилась такая погода: дождливая, пасмурная, с сильным порывистым ветром, обязательно дующим с моря. Нравилось, если непогода начиналась и заканчивалась внезапно, стихийно. Ей казалось, что молния и гром – это голоса её крови. Они сообщают ей о каких-то важных событиях в природе, где борются за своё существование две силы. Это на небесах или в далёком космосе идёт поединок, решается чья-то судьба…
 Андрей слушал молча, не перебивая, любуясь и удивляясь её поэтической восторженности.
    Это силы  Высшего разума Вселенной зовут её, Ксению. Они призывают её быть свидетельницей этого поединка. Она слышит сердцем этот зов, она спешит на него. В такие минуты и часы она не может оставаться дома. Стены давят на неё. Ей кажется, что она в клетке, и душа рвётся на простор, в высь, в небо! Там и живёт Высший Разум, в существование которого она верит, как в самоё себя. Высший Разум Вселенной даёт ей, Ксении, силу жить, укрепляя её веру.
    А в детстве ей казалось, что весна и осень на небесах – время подведения итогов и суда, мирного или страшного. В зависимости от этого и определялась погода на земле, поэтому люди всегда знали,  ЧТО там совершается ныне.
    Ей вдруг показалось, что Андрей улыбнулся её словам, и она спросила его об этом.
-Нет, я не улыбаюсь. Я слушаю.  Пытаюсь понять, что у тебя в голове. Меня двадцать с лишним лет воспитывали атеистом, поэтому всё, что ты говоришь, о чём думаешь, интересно, но необычно. Я не могу этого ни принять, ни отвергнуть. Принять не могу, потому что у меня иной склад ума, а отвергнуть не могу, потому что боюсь, что с водой выплесну и  младенца. А мне жаль его. Видишь, и свет в городе погас. Ему тоже жаль младенцев. Он говорит, что им пора домой.
-Я не младенец. Это время веерного отключения электроэнергии. Через час включат. У нас это обычное явление осенью и зимой.
    Андрей уговорил Ксению зайти к ним домой, тем более  что они стояли у его подъезда. Ксения согласилась не сразу. Андрею пришлось напомнить ей Москву, когда она весь день провела с первым  встречным и на всё соглашалась, не колеблясь.
    Ксения рассмеялась. Москва вызывала у неё всегда радостные воспоминания. С этим настроением она  и переступила порог его дома, надела его махровый халат, а ветровку и чёрные велюровые брюки развесила для просушки.
    Комната Андрея была освещена трёхрожковым подсвечником. Он дал ей фотоальбом в виде книги. Уходя на кухню готовить чай с малиновым вареньем, сказал многозначительно:
-Осваивайся!
    На Ксению нахлынули воспоминания их первой встречи в этом доме. Её вдруг охватил испуг. Она боялась повторения тех чувств и ощущений. Андрей это понял. Махровый халат и чай согрели её. Она расслабилась и разговорилась. Ксения сидела на диване в своей любимой позе лотоса, Андрей – напротив, в кресле на колёсиках, и постоянно подъезжал к ней, комментируя фотографии.
    Отец Андрея появился на снимках рядом с сыном поздно, когда ему исполнилось лет пятнадцать. Вот они на охоте. Вот на рыбной ловле. Вот играют в шахматы, а вот просто сидят в обнимку на скамейке. Почти все снимки  любительские. И везде отец улыбается. Улыбка красивая, широкая, добрая.
-А ты не похож на отца,- вдруг сказала Ксени я.- Ты никогда не улыбаешься.
-Это потому, что я много грустил и тосковал, видел рядом с собой боль и смерть. Мои родители, не успев пожениться, расстались на десять лет, страшных десять лет для отца и матери. Когда я вырос, то понял, что у них была большая любовь. Такая любовь бывает одна и на всю жизнь. Им завидовали. Кто белой завистью, кто чёрной. Как сын я всегда хотел взаимной семейной любви. Но меня любили врозь. Сначала мать, потом отец. Вместе, вдвоём, любить меня они не успели.
    Ксении хотелось утешить Андрея. Она его так понимает! Отец тоже любит её безумно, бабушки на неё не надышатся, мама Аля  боготворит. Но ей этого мало. Она хочет, как и все, иметь маму, молодую и самую красивую, добрую и самую ласковую, всё понимающую.  Они бы каждый вечер садились рядышком на диван, и Ксения рассказывала бы своей маме искренне  и честно о своих радостях и бедах, обо всех своих грехах, как на исповеди. Ксения каждый вечер перед сном исповедуется перед Господом и Высшим Разумом, как когда-то её научили сначала мама Аля, а потом Ожерельев-отец. Однако она не знает, прощена или нет. А мама обязательно поняла бы  и   простила, потому что мама – это целебный источник, который источает свет и тепло. Это сокровищница мудрости, которая утешит и посоветует. Это радуга жизни, в которой есть все цвета. И ты всегда радуешься появлению мамы, как появлению радуги после дождя.
-Чему ты улыбаешься?- обиделась она.
-Стараюсь угадать т вои грехи!
    А вообще Андрей слушал её внимательно, не задавая вопросов, желая,  чтобы она высказалась. Когда Ксения замолчала, он протянул ей фото, которое нашёл, перебирая семейный архив: групповая фотография, где изображена её мать. Ксения оживилась, попросила назвать  всех, кого он знает.
-Да сядь ты, пожалуйста, на диван! Так удобнее будет показывать! А где мама?- глаза её разбежались.
-Она во втором ряду, третья справа.
    Андрей  не пересел на диван и на призывную просьбу девушки не откликнулся. Фотографию Ксения видела впервые, у них такой нет. У отца,  вообще,  мало маминых фотографий. Со снимка на Ксению смотрела чужая женщина, скорее ещё девушка, которая не источала ни теплоты, ни света. И что самое ужасное – Ксения  была равнодушна к женщине на фото, которое Андрей искал и, наверное, долго рассматривал, если вынул  из альбома.
-Ты специально сел далеко, чтобы я не видела твоих глаз и не знала, о чём ты думаешь?
-Думаю я о тебе. А специально сел далеко по твоей просьбе.
-?
-Ты же помнишь, что было прошлый раз, когда я находился рядом?! Ты просила больше тебя не обнимать и не целовать. Слово мужчины…
    Ксения смутилась. Андрей вслух, словами напомнил о том, о чём она боялась думать без трепета, страха и стыда! Он обвиняет её?!  Девушка напомнила случаи, доказывающие, как он прекрасно умеет  владеть собой! Она видела и выдержку, и хладнокровие его во время общения со многими людьми!  Он умеет, когда надо или когда хочет, проявлять и дружеские чувства. Например, недавний случай, когда он и Юлька устроили  корриду на подушках и когда нельзя было определить, где кончается Юлька и начинается Андрей. Их не остановило даже появление в доме Нины Николаевны и её с Кириллом!
    Андрей выслушал её и сказал очень спокойно страшные для неё слова:
-Ксения, я мужчина. Каждый мужчина может точно определить предмет своей любви и знать, какие чувства он испытывает к этому предмету, чего он хочет от предмета своей любви. Среди тысяч женщин мужчина чувствует свою любимую, свою единственную. Это голос плоти. Это зов души и сердца, о котором ты говорила, рассказывая о громе и молнии.
-Ты мужчина?  У тебя была женщина? И кто она?1
-Она моя жена.
-???
-Да, Ксения, у меня была жена. Я рано женился. На третьем курсе института. Мы учились вместе. Так случилось, что в один день я потерял всех близких мне людей. Отца, тестя и тёщу, жену  и неродившегося ребёнка. Я даже не знаю,  кто бы у меня был: сын или дочь. Они погибли. Скажем, погибли в автомобильной катастрофе. Спешили в аэропорт.  Направлялись в Москву. По стечению обстоятельств мы с мамой ехали отдельно. Её прямо перед отъездом срочно вызвали в районо. Они все погибли мгновенной смертью, кроме отца, который ещё час лежал на дороге, истекая кровью. Он один успел проститься со мной и мамой. Мы успели сказать друг другу «люблю» и «прощай».
    Глаза Ксении уже давно были влажными от слёз. Андрей  видел это даже в полумраке и поспешил сказать:
-Только не вздумай меня жалеть. Чувства жалости я не достоин.
-Прости! Я не знала. Ты любил её?
-Она была моим близким другом.
-Ты любишь её до сих пор?
-Ксения, она моя боль. Не буду скрывать, эту боль я помню и ощущаю до сих пор. Но люблю я тебя.
-Я напоминаю её?
-Нет. Вы очень разные. Да я вас никогда и не сравнивал. Вы живёте во мне параллельно и, думаю, в моём сердце вы никогда не встретитесь. Она останется жить только в моей памяти: сильная, смелая, весёлая. Она была коренной сибирячкой.
-Ты хочешь сказать, что если она была сильной, то я слабая?! Да я могу  любой предмет заставить  делать то, что хочу! У меня сила духа больше, чем у тебя!
-Докажи!
    Ксения быстро обвела глазами комнату, увидела лежащие в тарелке на столе яблоки  и заставила одно из них покружиться на месте.  Она действовала на яблоко взглядом! Она привела его в движение силой мысли! Яблоко медленно покатилось по столу, прошло в воздухе расстояние до стены, потом начало медленно карабкаться по стене вверх, прошло по потолку, дошло до угла, где сидел в кресле Андрей,  и упало сверху прямо ему на  колени.
    Своего удивления он Ксении не показал.
-Сколько  труда и сложностей, чтобы отдать мне яблоко! Можно сделать проще и легче. Лови!-  он бросил ей яблоко назад. Она поймала  с лёту.
-Я тоже заставил предмет делать то, что хочу!
-Ты хитрый и коварный! За это я тебя накажу и заставлю делать то, что хочу. А хочу я, чтобы ты проявил ко мне такое же равнодушие, какое испытываешь к чужим людям. Ты зевнёшь мне в лицо! Садись сюда!- она хлопнула рукой по дивану рядом с собой.- Или нет, не надо! Сиди на месте! Я сяду рядом в кресло, а ты зевнёшь мне в лицо!
-Садись!- Андрей не двинулся в кресле, а хлопнул ладонью по вогнутой его боковине.
    Ксения поднялась с дивана. Когда она вставала, подол халата распахнулся, обнажились красивые стройные ноги. Она медленно ступала босыми ногами по ковру, не сводя с Андрея  глаз. Он тоже гипнотизировал её взглядом, мысленно говоря: «Ксения, ты меня поцелуешь!». Ей осталось сделать последний шаг, и в этот момент включили свет. Вечернюю тишину разорвали два звонка: дверной и телефонный. Пришла Нина Николаевна. Ксения сразу же вышла в прихожую, чтобы самой предстать пред классным руководителем, а не ждать объяснений Андрея,  ЧТО она у них делает, потому что он уже разговаривал с кем-то по телефону.
-У нас электрический телефон,- объяснял кому-то Андрей,- поэтому, когда отключают свет, телефон не работает. Я не виноват, что вы звонили полчаса, а к телефону никто не подходил. Хорошо, мы купим обыкновенный телефон, как у всех. Да, конечно, сейчас я её приглашу.
    Нина Николаевна протянула руку к телефонной трубке, но …  приглашали Ксению! Девушка сникла после первых фраз, которые ей были сказаны, и выдохнула в трубку: «Хорошо, я выхожу!».
    Она оделась в комнате Нины Николаевны, та дала ей свою ветровку, потому что Ксенина была ещё мокрая.
-Надевай мою!- приказала Нина Николаевна.- Твою я завтра принесу в школу.
    Андрей сказал, что должен до конца оставаться джентльменом и обязан проводить свою гостью хотя бы до подъезда. На лестничной площадке он спросил:
-Ты предупредила отца, что находишься у нас? Он не искал тебя. Он точно знал, где ты. Он потребовал тебя к телефону.
-А ты никому не скажешь?- и она протянула ему левую руку тыльной стороной вниз, показала перстень.- Подарок отца. Кольцо с микроэлементом. Папа в любое время суток по компьютеру может определить, где я нахожусь. Вообще-то перстни сделаны из-за Юлии. У неё страсть …  к путешествиям. Папе жаль тётю Катю, когда она начинает разыскивать свою дочь.
    Это был маленький перстенёк с двумя камешками. У Юльки и Кирилла  Андрей  видел аналогичные  кольца. Может, количество камней было разным.
-Идею реализовал Ожерельев-отец. Я не ошибся? Ну, что же, пожелаем твоему папе находить преступников так же быстро, как он находит тебя.
    Андрей сухо, но вежливо прикоснулся к протянутой руке губами.
-Пойдём! Долг велит мне принести извинения твоему папе за похищение его дочери.
    Фёдоров даже не глянул на Андрея. Он молча посадил дочь в машину, в сердцах хлопнул дверцей и умчался прочь, с опозданием включив  габаритные огни.
    Андрей вспомнил московское прощание. Всё было, как тогда: ночь, дождь, рассерженный отец,  вмиг поникшая Ксения…

Глава седьмая.    П Р И Ю Т      К А Р Л Ы К

   1.
    Первое в учебном году родительское собрание проходило традиционно на лоно природы вместе с детьми. Этот пикник «оттич и детич» готовили, как всегда,  родительский комитет и актив класса. Проблема транспорта, продуктов и повестки дня решена была оперативно: за счёт производственных и коммерческих фондов предприятий  и внутреннего потенциала родителей.
      Выезжали в пятницу после обеда. Каждый родитель преследовал свою цель: встретиться в непринуждённой обстановке с «нужными» людьми, познакомиться с новой учительницей  - класс-то выпускной! – и, наконец, просто хорошо отдохнуть. Последнее умели делать все, потому что умение раскрепощаться – национальная черта кубанцев.
    Приют Карлык, находившийся на Круглом лимане и соединявшийся с  «большой»  землёй меленьким перешейком в виде грунтовой дороги, был любимым  местом отдыха многих.  Приют  встретил всех прекрасной погодой: стояло затяжное бабье лето,  смоченное  кратоковременными  осадками, похожими  на женские слёзы. 
     Двухэтажные деревянные домики заселялись одиннадцатиклассниками весело. Места в комнатах были распределены ещё в автобусе, в перерывах между песнями. Нина Николаевна и Екатерина Львовна поселились вдвоём. Фёдоров сразу узнал и вспомнил этот деревянный домик, ту комнату на втором этаже с маленьким балконом и видом на лиман, и понял, что ни Нина, ни Екатерина  ничего не забыли.
    Командовала парадом Елена Викторовна Ожерельева. Ни разу не обратившись к своим записям, она управляла всеми родителями, как собственной  сад-бригадой, помня наизусть, кто, когда и чем должен заниматься. Ученики были на полном самоконтроле и не позволяли родителям вмешиваться в их быт.
-Нина, ты на пикнике будешь наблюдателем!- сказала перед отъездом  Екатерина Львовна и не ошиблась. Нина Николаевна по достоинству  оценила семью Ожерельевых, обладавшую удивительными организаторскими способностями и коммуникабельностью, создававшую мажорный настрой и высокочастотный накал желания жить и любить жизнь.
    В походных условиях  Рейн по-иному  взглянула на свой класс. В ком-то разочаровалась, кого-то увидела словно заново. Полностью раскрылся Кирилл,  который умел делать всё,  и часто был незаменим. Если Фёдорову Ксению можно было назвать совестью класса, то Кирилл был его сердцем и душой.
    В день их прибытия приют Карлык покидала местная воинская часть, начальствующий состав которой  проводил недельное совещание, и увозила с собой машину неиспользованных дров. Елена Викторовна с её неугомонным характером  довольно быстро договорилась с военными насчёт этих дров, а рядовой состав пожелал даже выгрузить их лично.
    Вязанки сухостоя, собранные школьниками для костра, смотрелись довольно блекло на фоне поленицы дров, уложенных возле костровой площадки военнослужащими. Проигрывали ученики и внешне. Их недовольно – напряжённые лица не гармонировали с улыбчивыми солдатами, которые, полные энтузиазма, готовы были, кажется,  до утра укладывать и перекладывать штабеля дров перед девочками, расположившимися здесь же на двухметровой  скамейке. Хозяин приюта Кривозуб, родитель класса, возмущался на следующее утро, куда делась скамья, кому она помешала. Нина Николаевна и все родители разводили руками, глядя на три сиротливых столбика, вкопанных в землю,- всё, что осталось от скамейки. Однако после завтрака исчезли и столбики. Как и скамья, они «приказали долго жить», окончив своё существование на костре. Знал об этом Величко Николай, признанный лучшим костровым, да его друзья. Зато две поленицы дров остались нетронутыми.
    Весёлый спор вызвал у жюри конкурс рыболовов, удивших рыбу на уху. Капитан Скоробогатов выложил перед комиссией и шеф-поваром Еленой Викторовной пять добрых осетров, вызвавших всеобщее восхищение, а отец и сын Кузьмины – пять десятков бычков. Первый был рыбаком-профессионалом, вторые – любители, простоявшие три часа с удочками в заливе. Скоробогатов, махнув рукой, согласился на второе место, так как представил рыбу уже очищенную, значит – не первой свежести. Но тройная уха из осетра, которую отцы не доверили варить детям, вышла отменная, первосортная.
    А хваленым бычкам, занявшим первое место, не везло: им грозило протухнуть на солнце. Никто не хотел с ними возиться. И Нина Николаевна сжалилась над рыболовами, взялась чистить рыбу на жарёху.
     Юлька, которая из любого нелюбимого дела могла и любила устраивать праздники, тут же изъявила желание чистить бычков наперегонки с классным руководителем: кто быстрее? Через пару минут к ним присоединилась треть класса, разобрали на кухне все имеющиеся ножи – рыбу хотел чистить каждый.
    Казус случился с новеньким Геннадием Ежовым, приехавшим в город накануне учебного года из бывшей братской Туркмении. Он оказался самым непрактичным. Ему, как дежурному, доверили приготовить спагетти – самое лёгкое блюдо, для чего, по словам Сологуба, не требовалось ни ума ни фантазии. Новоиспечённый повар опустил спагетти не в кипящую, а в холодную воду. Длинные соломинки слиплись и превратились в клейкую массу. Незадачливого дежурного нашли на берегу лимана, куда он скрылся от любопытных и насмешливых глаз. Набрав полную кастрюлю воды, он промывал спагетти, отделяя одну от другой.
-Это Сизифов труд!- ехидничали сёстры Василевские и советовали полотенцем протереть каждую  макаронину и разложить для просушки на солнышке.
    От сестёр Василевских Ежов мог стерпеть любую колкость, даже вытерпеть Юлькино мефистофельское ехидство, только бы Фёдорова Ксения не подтрунивала над его незадачливостью. Однако девушка даже и взглядом не удостоила бедного повара, и Геннадий не знал, что лучше: когда над тобой смеются или когда тебя не замечают.
    Ксения не замечала не только Ежова, но и Женьку Скоробогатова.  Он  минут тридцать показывал ей и Ольге Мироновой новую лодку, подаренную дедом, егерем четвёртого обхода, и рассказывал о новом моторе и о его преимуществах над фирменным «Ожерельев и сын», который он снял и отдал деду за ненадобностью, и дед взял, потому что  предки, по его мнению,  не разбираются в технических новинках.  Он уже трижды отсылал Миронову  на кухню узнать, скоро ли ужин, но та, не понимая его намёков, размахивала перед ним новым номером технического журнала и утверждала, что новый Женькин мотор стар, как мир.
    А Ксения с деланным видом разглядывала новенький мотор, слушая  и не слыша Женькину болтовню. Она жила тревожным ожиданием сказочного счастья. Ксения точно знала время его прихода – когда на вечернем небе появится созвездие Большой Медведицы. Это огромный ковш, наполненный подарками Высшего Разума Вселенной для всех людей на земле, как новогодний мешок Деда Мороза. Стоит загадать желание, пусть даже маленькое и скромное, и попросить Большую медведицу  плеснуть ей  в ладони немного счастья, и …  Она закрывала глаза и видела этот звёздный дождь, рекой льющийся ей в руки, как когда-то в детстве из новогоднего мешка Деда Мороза сыпались ей  в ладошки сладости. Ксения ждала вечернего костра, когда ночь-колдунья опустится на землю и густой сумрак скроет от посторонних её невольные взгляды на Андрея, и если вдруг в тесном кругу костра он окажется рядом, то она будет просить Пресвятую Богородицу прийти ей на помощь, иначе сама Ксения не сможет вырваться из плена его биополя.
    У остальных школьников желания  были более смелые. Вряд ли кого-то можно было заподозрить или обвинить в трусости острых  ощущений. Дети не тяготились родительским соседством, последние не докучали своим повышенным вниманием. Каждый отдыхал так, как умел, как хотел, как привык, как ему нравилось. Нельзя только было отменить или пропустить  запланированные конкурсы и соревнования.
    Традиционными были спортивные мероприятия: игра в футбол и перетягивание каната. В младших классах выступали смешанными командами,  но уже в девятом разделились на «оттич» и «детич». Два года подряд дети проигрывали родителям. В этом, последнем школьном году  отпрыски горели  желанием взять реванш.
    В перетягивании каната они опять проиграли родителям. Сдвинуть с места отцов, половина которых была тяжеловесными рыбаками, классу не удалось. Зато футбол они свели вничью, хотя и с хоккейным счётом.
    Вечер у костра обычно посвящался интеллектуальным конкурсам, задания для которого на этот раз составляли мать и дочь Ельские. Спонсором этих турниров выступал Лев Львович. Для призёров он всегда готовил дорогие подарки, принимать которые иногда  было неловко из-за их высокой цены.
    В этот раз семья Ельских  предложила  «штурмовать»  интеллектуальные вершины, отправляясь в путь «связками» по пять-шесть человек. В команде «детич»  выше всех поднялась пятёрка Ожерельева. Своё последнее, победное восхождение на вершину они начали с традиционного рукопожатия  и дружеского девиза: «Пять перстов, а рука одна!»
    У  «оттич» вперёд вырвалась  «связка» Ильи Николаевича, где с воодушевлением играли мать и сын Рейны. Они не комплексовали в интеллектуальном штурме, как другие родители, но и их поразила скорость мышления отца и сына Ожерельевых, которые как бы соревновались друг с другом. Андрей внутренне признал за ними лидерство в своих командах.
    Илья Николаевич поражал природным умом, покорял объёмом знаний. Отец не уступал сыну  ни  в гуманитарных и  ни в точных науках, ни в  музыке и ни в живописи, а  в практических знаниях, конечно же, превосходил Кирилла. Они оба  «добрались» до вершины и сохранили «живыми»  всех игроков в связке, став призёрами интеллектуального штурма. Ожерельев-отец   свой денежный приз от коммерческого банка господина Ельского передал в фонд класса.
    Зато Кирилл, не заглядывая в конверт и догадываясь, какая примерно сумма долларов лежит в нём, сложил конверт пополам и под общий гул спрятал его во внутреннем кармане ветровки. Ему неприятен был Лев Львович, но он успокаивал себя тем, что деньги вручила Екатерина Львовна, поэтому  они не должны жечь ни руку, ни  душу. Обрадовался он подарку мамы Али, которая надела ему на голову венок из полевых цветов.
-Ты мой герой,  мой принц, мой  сказочный Лель!- шепнула она ему на ухо.
    Юлька,  как ведущая конкурса, его не поздравила, хотя и была обязана. Ну и чёрт с ней! Кирилл не обиделся. Вернее, сделал вид, что ему всё равно. И даже не повёл бровью, когда на объявленном ею привале  Женька предложил инсценировать песню «Удалец»:
-Живёт моя отрада в высоком терему,
 А в терем тот высокий нет хода никому…
     С  его стороны это был грубый намёк на прошлогоднее «объяснение» Ельского и Кирилла, когда строгий  папаша  выставил незваного гостя за порог. Сологуб изображал жеманную барышню, в которой угадывалась Юлька. Господин Ельский криво усмехнулся, встретившись с Кириллом взглядом, но оба выслушали песню до конца с серьёзными лицами. Вторыми на привале выступала родительская «связка» Ильи Николаевича. Вот когда левая половина лица Льва Львовича начала незаметно дёргаться в нервном тике,  потому что старая компания вновь была вместе: супруги Ожерельевы, Фёдоров и Рейны – мать и сын. Они пригласили в свой круг и ведущую Екатерину Львовну. Под гитару на «бис» они исполнили старую орлятскую песню – песню их молодости. Исполнение на «бис» Ельский слушать не стал и демонстративно уехал в город. Его место в кругу занял Покойник.
    Фёдоров тоже не остался на ночь. Доверив Ксению Елене Викторовне, зная, что с неё не спустит глаз и мама Аля, он укатил в город вместе с Ильей Николаевичем. У первого много работы было в отделе, у второго – в лаборатории.
     2.
    Будущие выпускники устроили на Карлыке ночь ужасов и рассвет призраков, обезопасив себя от командарма Елены Викторовны. К вечернему чаю у костра  в её кружку  кем-то была добавлена хорошая доза снотворного. Остальные родители, видя, что командарм молчит, решили, что она не возражает против такого отдыха. Мужчины были заняты шашлыком  и байками. Женщины, спасаясь от комаров, расположились у костра, изредка призывая детей  успокоиться.
    Женское общество только однажды покинула мама Аля, опередив Нину Николаевну и жестом  усадив её обратно, когда мимо костра пронеслась трёхколёсная тачка, именуемая «такси» и полная девчат, по маршруту  «Площадь Восстания – Дом терпимости». Домом терпимости оказался туалет на берегу лимана, где возницы выгрузили девчат, как из самосвала, опрокинув тележку, и укатили,  «включив» полицейскую сирену, заглушающую девчачий писк и визг.
    Возвращаясь обратно, мама Аля увидела несколько парочек родителей и детей, не принимавших участия в разгуле «Варфоломеевской ночи». Велико было её удивление, когда в одной из них она узнала свою Ксению  и Андрея. Её любимица была занята ловлей светлячков. В сжатом кулачке она подносила их к уху своего спутника, которому приходилось слегка наклонять голову, чтобы послушать, как ведёт себя светлячок в неволе. Отпустив на свободу очередного пленника, Ксения присела и над самой землёй поймала новую жертву. Спутник её тоже присел и,  разжав ладонь девушки, отпустил на свободу насекомое, именуемое в науке и быту светлячком,  объяснив, что оно светится, пока летит.
    Мама Аля испугалась, насколько близко их головы склонились друг к другу и тому, что могло последовать дальше. Она отвернулась, быстро перекрестившись, чтобы не быть свидетельницей дальнейшего возможного пассажа, и увидела, что она не одна наблюдает за этой парочкой. Не замечая её, оставаясь в тени, почти рядом с ней стоял  новенький, приехавший из братской Туркмении.
-Где же Скоробогатов?- с ревностью подумала мама Аля.
    А Женька был главным призраком. Светящимся скелетом (хорошо знают химию!)  он бегал из домика в домик, выискивая очередную жертву, пугая  её и на носилках  доставляя кого в рай, кого в ад. Того, кто добровольно не хотел в ад, поднимали «на небеса»  за индульгенцией:  в железную бочку, возвышающуюся на трёхметровой трубе. Здесь «инквизитор»  после отпущения грехов  выносил окончательный приговор. Эта дикая игра продолжалась до тех пор, пока в бочку не подняли сопротивлявшуюся Юльку.
    Металлическая  труба  начала раскачиваться из стороны в сторону, наклоняя бочку то вправо, то влево открытым днищем. В ней что-то гудело и лязгало железом по железу, а её обитатели цеплялись за края,  чтобы не вывалиться. Юлька при этом визжала так, что разбудила всех окрестных лягушек.
    Даже родители-отцы прервали свои рыбацкие байки, возмущаясь, что им не дают нормально отдохнуть, и потребовали прекратить  это средневековье, так как с такой игрой недалеко и до беды.
    «Инквизитор» легко  спустился на землю, заскользив по трубе. Зато Юлька спускалась с трудом и под общий хохот, потому что самодельный  подъёмник «призраки» убрали, а навыком спуска по шершавой трубе девушка не обладала. Все стали невольными свидетелями её грозных обещаний разобраться с «тайным  инквизитором», чьи цепкие и сильные руки Юлька не спутала бы ни с какими другими.
    Когда  «призраки»  и «жертвы» успокоились, собравшись вокруг костра, и Нина Николаевна пересчитала всех по головам, Екатерина Львовна  увела её в домик. Капитан Скоробогатов угостил женщин пивом, профессионально и галантно открыв банки и опустив во внутрь цветные соломинки. Женщина расположились на балконе, укутавшись в верблюжьи одеяла.
    До восхода солнца оставалось часа два. Рассвет начал слегка брезжить. Предутренний холод не щадил ни худых, ни толстых, добираясь до костей каждого и заставляя плотнее прижиматься друг к другу. Стоял плотный туман. С лимана тянуло сыростью и свежестью. Повышенная  влажность обещала обернуться обильной росой при первых лучах солнца, предвещая тёплый день. Комары исчезли.
-Ты помнишь этот домик?- Екатерина Львовна первой нарушила молчание и, не дожидаясь ответа, продолжила: Вы с большим Андреем  расположились тогда  на первом этаже из-за маленького Андрея. Он постоянно рвался на землю, его тянуло к воде, где можно было руками хватать мелких рыбок, которые косяком подходили к берегу. А мы с Фёдоровым  были здесь, в этой комнате. Он выцарапал на бруске подоконника наши инициалы. Ты не поверишь, Нина, но они сохранились до сих пор! Сегодня днём я их видела. Сколько лет прошло! Уже Андрей такой же, как мы тогда были.
    Воспоминания захлестнули обеих женщин.  Вряд  ли бывшие подруги смогли бы разговориться так душевно, если бы встретились не здесь, а в другом месте: в особняке ли Ельских, на квартире ли Рейнов или в школе. Этот деревянный домик, насквозь дышащий юностью и теплом дружбы, жёг огнём воспоминаний:
-Как молоды мы были,
 Как искренне любили,
 Как верили…
    По-разному возвращались подруги в прошлое: водопад воспоминаний со стороны  Нины Николаевны и узкая, порожистая река у Екатерины Львовны.
-Знаешь, сколько раз я хотела умереть?- вдруг с болью призналась  Екатерина.- Я просила Господа забрать у меня жизнь, просила возвести на скалу, а уж там бы я сама шагнула вниз. Просила напоить  в жажде меня, как Христа, уксусом. Юлька одна не пропала бы. Она сильная. Да и Фёдоров с Алевтиной,  я знаю, никогда её одну не оставят. Мне жизнь невмоготу, Нина! У меня вместо сердца бесформенный воск, растаявший и пролившийся по всему телу. Любое грубое прикосновение или даже неучтивое слово причиняют мне боль.  Я уже давно не человек, а вещь,  являющаяся собственностью господина  Ельского. Его близость мучительна и оскорбительна. Для меня постель – это голгофа. Я ложусь в неё каждый раз с чувством, будто поднимаюсь на эшафот. Я готовлюсь к смерти. А утром мне мерзко оттого, что осталась жива. Я умираю триста шестьдесят пять раз в году и никак не умру. Мне хочется похоронить свою память. Хочется стать Марьей, не помнящей ни родства своего, ни имени!- и она разрыдалась.
-Катя, остановись, не надо! Не продолжай! Не истязая себя!- Нина Николаевна обняла подругу. Эти слёзы ранили сердце Нины Николаевны,  в груди которой защипало так, как болезненно жжёт обрабатываемая йодом  свежая рана. Подруга юности сыпала слова как соль на рану  Нины, тайно искавшей сейчас дочь, которая, если и была жива, не только не помнила, но и не знала родства своего. Нина ещё крепче обняла подругу и почувствовала, как вслед вздрагивающим хрупким плечам мелко-мелко затряслась в нервном тике и её голова. Вдруг на смежном балконе послышался шорох. Нина Николаевна резко повернула голову и увидела в рассеивающемся утреннем тумане силуэт человека, скрывшегося в проёме двери. Их подслушивали.
    Когда уже взошло солнце, приехали из города Илья Николаевич и Фёдоров. Дмитрий Егорович, мало спавший, но бодрый и весёлый после утреннего купания, поинтересовался у мамы Али, принимала ли Ксения участие в ночи ужасов, и успокоился, узнав, что его дочь ловила светлячков для гербария. Очень испортил ему настроение хозяин приюта и родитель класса Кривозуб, присматривающий по просьбе Фёдорова за семьёй Рейн и доложивший, как отдыхали мать и сын. Дмитрий Егорович принял решение объясниться  с юным Рейном и запретить ему  встречаться  с дочерью.
    Перед возвращением в город всех ждала субботняя прогулка в царство индийского лотоса. Чудо - цветы, высаженные когда-то здесь профессором  Троицким, чьё имя история  Приазовья  увековечила, невероятным образом прижились в этом единственном месте Кубани, в пустынном и отдалённом от людей лимане. Эти уникальные места стали заповедными.
    Лодочная флотилия из пяти катеров уходила в плавни  перед обедом. Двумя лодками управляли школьники. Одной – Скоробогатов, второй – Ожерельев. Фёдоров тоже  хотел было отправиться на плантацию лотоса. Во-первых,  было  боязно  отпускать Ксению одну. Во-вторых, он сам лелеял мечту вновь испытать ощущение юности, пережить восторг очарования  индийским лотосом, вызвать в памяти высокую ноту «си», на которой держалась его дружба с Рейнами и Екатериной. 
    Но Дмитрию Егоровичу пришлось остаться на берегу. Вернее, его задержал каким-то вопросом хозяин приюта Кривозуб и, как оказалось, вовремя. Краем глаз Фёдоров успел увидеть, что вместе с Ниной в лодку  Женьки Скоробогатова села и Екатерина Львовна и что господин Ельский наблюдает за ним и за женой. Некоторые девочки из класса тоже предпочли сесть  в судно Скоробогатова в надежде, что в случае потопа он их спасёт, как некрасовский Мазай зайцев. Евгений хорошо  знал лиманы благодаря деду, егеря по профессии, и был отличным рулевым. Работу лодочного мотора он мог определить на слух, как доктор работу сердца через фоноскоп.
    Лодки мчались по лабиринту лиманов, рассекая днищем водную гладь. Впереди всех – будущий капитан Скоробогатов. Женька ориентировался в плавнях без компаса, без карты, без путеводителя. Сначала все восхищались им, а потом примолкли. Замерли детские души, очарованные  первозданной природой. С двух сторон сплошной узкой стеной поднимались камыши. Заросли казались вековыми, похожими на непроходимые сказочные дебри – кустарники. Каждую секунду замирало сердце от  страшного предчувствия и ожидания, что вот сейчас лодка на полном ходу врежется в эту глухую стену камышей. О том, что могло случиться дальше, думать не хотелось, потому что в последний миг рулевой поворачивал в новый лабиринт, и лодка неслась на новый островок, стремительно приближая к себе крепостной  камышовый заслон. Стояла «неизглаголанная тишина», как любила говорить Васанская Алевтина. Шум лодочных моторов нарушал её, поднимая на своём пути стаи крупных стрекоз и пугая диких уток.
    Подъезжая к плантации лотоса, рулевые заглушили моторы, взяли в руки багры.  Днища лодок заскользили по зеркальной глади. Отталкиваясь шестами, ребята  ювелирно продвигали  вперёд свои катера. И вот лодки вошли в царство восточных цветов. Южное земноводное растение с красивыми крупными цветками на длинном-длинном стебле, плавающем свободно в воде, преграждало путь лодкам, ковровой дорожкой устилая канал лимана и  расширяясь постепенно, обживало залив. Красота была необыкновенная! Руки незваных гостей потянулись к белым цветам, похожим на большие кувшинки. Хотелось прикоснуться  нежно к чудесному  растению, вдохнуть его благовонный запах, оказаться на миг в волшебной стране, именуемой сказкой или детством, а самому оказаться дюймовочкой или маленьким принцем. Именно ради этих минут хотел увидеть лотос и Фёдоров… 
  -А если сорвать цветок, что будет?-  пошутил кто-то из девочек.
    Ответом прозвучал выстрел. Сухой хлопок в воздухе, от которого вздрогнули все: кто от неожиданности, кто от страха. Две лодки в этот момент столкнулись и качнулись. Сологуб, как всем показалось, с простреленной головой упал с кормы в лодку, на колени сидящим, а одна из сестёр Василевских  свалилась за борт. Началось самое  страшное  – паника, которую властным окриком остановила   Нина Николаевна. Вид крови и страх смерти заставил укрыться, спрятаться от следующего выстрела, прижавшись к дну лодки. Однако выстрела не последовало.
    Ожерельев, благодаря своей мгновенной реакции, тут же нырнул за Василевской, успел схватить её за длинные волосы и вытянуть. Позже, успокоившись, он скажет, что если бы у неё была короткая стрижка, как у большинства девочек, кормила бы она сейчас рыб в лимане.
    Юлька не успела до конца раскрыть свои способности экскурсовода: прогулка закончилась трагически. Лодки в том же порядке  неслись к приюту, где были родители – врачи, где был земной спаситель – Ожерельев Илья Николаевич. Помогут ли? Спасут ли? Истекал кровью их  одноклассник и друг – Сологуб Алексей.
    Фёдоров получил сигнал  «SOS» сразу от троих: Кирилла, Юльки и Ксении. Они почти одновременно, не сговариваясь, повернули перстни – обереги сразу после выстрела, послав позывные о помощи. Первой мыслью начальника милиции была та, что ребята тонут. Однако Фёдоров похолодел, когда узнал сигнал, извещавший смертельную опасность.
    Позже, анализируя со своей охраной этот момент, господин Ельский будет недоумевать, как Фёдоров в считанные секунды узнал о случившемся  на плантации лотоса. Будет удивляться, насколько правильны и точны были его действия, когда он по спецсвязи  вызвал опергруппу, рыбинспекцию и береговой вертолёт погранцов, и как в течение получаса быстроходные катера инспекции смогли задержать двух подозреваемых.
-Сволочь, научился работать!- впервые в сердцах бросит он эту фразу в адрес начальника полиции.
    Василевскую, наглотавшуюся  с испугу воды, приведут в чувство ещё на носу лодки, а Сологубу первую помощь окажут родители – врачи Селезнёвы и Илья Николаевич. В походных условиях они остановят кровь и извлекут пулю. У Сологуба будет странное ранение – касательное правой щеки и левого предплечья, поэтому Фёдоров будет настаивать на версии двух выстрелов, а не одного.
    Фёдоров понимал, что найти в плавнях выброшенное оружие, - всё равно, что отыскать на Марсе цветущую яблоню. Дело грозило перейти в разряд нераскрываемых. Он ломал голову над вопросами: почему все слышали один выстрел, когда их было два, если судить по ранам, полученным Сологубом? Почему стреляли с противоположных сторон? Били прицельно или просто пугали? Стреляли в Сологуба или в кого-то другого? Допрашивая ребят, он выяснил, что в момент столкновения  две лодки соприкоснулись кормой и в прицеле оказались два человека. В одной лодке – Сологуб Алексей, а во второй – Рейн Нина Николаевна. А если предположить, что главной мишенью была она?  Опять Рейны в прицеле, как много лет назад. Кстати, он так и не выяснил, что привело их в Приазовск. Почему они не уехали в Германию? Почему внезапно изменили решение и остались в России, имея на руках билеты, визы, заграничные паспорта? « Надо будет заняться этим вопросом»,-  решил для себя Фёдоров.

Глава  восьмая.     О С Е Н Н И Й    Б А Л    Е Л Ь С К И Х

    Сюрприз осеннего бала Ельских состоял в том, что они решили провести ассамблею. Идея принадлежала Ельскому, а позаимствовал он её из беседы Рейна с французским банкиром, когда те заспорили о богатстве русского и французского языков: в чьём языке больше заимствований, какой народ словесно более обворовал другой?
    Рейн посоветовал Льву Львовичу  заключить с господином Жаком пари, так как тот предлагает выгодные условия: за каждое слово глоток водки и доллар. Рейн заключил бы сам, но не пьёт. Ельский согласился, но мысленно себя обругал, вспомнив, сколько новых иностранных  слов появилось в русском языке. Он заранее   приготовился к тому, что проиграет, но в убытке не останется – вычтет долг из зарплаты Рейна. Однако к концу обеда француз уже лыка не вязал, кошелёк его значительно похудел, а Рейн был полон сил сражаться  дальше. Позже француз признается, что не сомневается в честном  выигрыше своего коллеги и не раскаивается в заключённом пари, потому что сделал собственный вывод, почти афоризм, который будет читать всем друзьям и детям своим. Он достал записную книжку и произнёс: «Имей светлую голову  на плечах, когда время отсчитывает не секунды, а доллары». Он улыбнулся и попросил Рейна перевести  афоризм на русский язык для гостей.
    Ельскому понравилось французское слово ассамблея  и то, как его прокомментировал Рейн. В переводе слово означало собрание, а в России времён Петра  Первого – балы, служащие не только для забавы, но и для дела, ибо тут можно друг друга видеть и о всякой нужде переговорить.
    Ельский пожелал провести свою ассамблею, на которой решить ряд вопросов с первыми людьми города и района и с французским гостем, «раздев» последнего финансово догола. Его палочками-выручалочками  должны были стать  Рейн, жена Екатерина Львовна и дочь Юлия.
    С появлением  Рейна в банке Ельский повеселел. Его финансовые дела улучшились. Все договоры с иностранными фирмами, как и раньше, он  заключал на стороне, но быстрее, потому что «нужных людей» он начал пропускать через Приазовский ресторан «Под солнцем», а Рейн, сам того не зная,   играл  роль лаврового листа, который обычно служит для запаха и вкуса. С такой «приправой» можно было открывать ассамблею и в столице, но Ельский туда не рвался. Не хотел «светиться». Ему достаточно было территории, на которой он считал себя Владимиром Мономахом и где собирался царствовать не хуже Петра  Первого.
    Юлька, его дочь, была выдумщицей и прирождённым организатором, так что Ельскому не придётся  приглашать  дешёвых  работников культуры с их пожелтевшими или скачанными из Интернета сценариями. Юлька каждому из них может дать сто очков вперёд. Поэтому Ельский и заключил денежную сделку именно с дочерью.
    Екатерина Львовна с её утончённостью могла и обязана была  исполнить  службу аромата, запах которого должен был заставить взлететь в воздух  даже слона. Причём ей платить за это Ельский не собирался.  Он просто даст ей указание, как надо вести себя имениннице, когда в её честь устраиваются балы.
    Гостей они встречали семейно, втроём, но и Рейна Ельский держал при себе, как на поводке.
    Уловив момент, когда Ельский отвлёкся, беседуя с первыми людьми города, Рейн позволил себе заняться решением собственных проблем. Пятёрку друзей он нашёл, как и предполагал, в зале кондитерских изделий. Судя по аппетиту, они намеривались освободить стол от пирожных и тортов задолго до конца ассамблеи. Все пятеро были в новых костюмах-тройках. От матери Андрей знал, что костюмы куплены несколько часов назад, потому что только на Карлыке стало известно, что класс приглашается не просто на осенний бал, а на ассамблею, куда положено являться либо во фраке, либо в костюме. Бедной Юльке с её сюрпризом икалось весь день, но она мужественно выдержала все телефонные звонки. Юноши одиннадцатого класса  планировали приобрести костюмы ближе к Новому году, поэтому семейный сюрприз Ельских, у которых денег куры не клюют, не всем пришёлся по душе.
    От кондитерского стола Рейн увёл Кирилла легко, но дальше начались сложности. Юноши сидели за шахматным столиком со спортивными судейскими часами, и со стороны могло показаться, что они только играют, а не беседуют. Кирилл соображал быстро и в шахматах, и в разговоре, и Рейну это нравилось.
-Я слышал от матери, что тебе и друзьям твоим нужны деньги  и что вы подрабатываете на разгрузке вагонов.
-У тебя что, есть деньги или вагоны?
-У меня есть хорошо оплачиваемая работа.
-Ты открываешь  собственное дело? Поздравляю. Быстро сориентировался. Фёдоров зря переживал, что тебе негде будет работать в нашем городе. Так ты набираешь штат или рабочих?
-Я набираю штат.
-Я так и понял, потому что пыльная работа не для тебя. Тебе шах! Какие условия?
-Сначала о содержании и форме работы.  Это нечто вроде сыскного агентства.
-Ах, да! Я и забыл, что ты юрист. И за кем следить?  За неверными жёнами или мужьями? Так ты прогоришь. У нас об этом все знают и без сыскного агентства. Городок маленький.  Разве только за приезжими? Так эти отдыхающие - дикари - никому не нужны.
-Нет. Не за ними. За Ельским Львом Львовичем…  Тебе шах!
    Кирилл перестал играть. Он откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на Андрея. Он думал. О чём?
-Андрей Андреевич! Я не был пионером, но историю пионерской организации  немного знаю. Если Вы хотите, чтобы я повторил подвиг  пионера-героя Павлика Морозова, который донёс на своего отца  и других близких родственников, то Вы ошиблись во мне. В герои я прорвусь без Вас. А следить за отцом моей одноклассницы, пусть даже Ельским, я категорически  возражаю. Иуду поищите в другом месте. Вам шах и мат!- Кирилл нажал на кнопку часов, остановил игру и ушёл.
    Охранник нашёл Рейна в той самой позе, в какой его оставил Кирилл Ожерельев, действительно нанёсший ему мат, потому что в этом городе  Андрей со своими проблемами мог обратиться ещё к Фёдорову, но отец-ревнивец  его на дух не переносил.
    Охранник посмотрел на доску и сказал снисходительно:
-Не переживай! Начни  новую партию! Тебя ищет босс. Нервничает. Время начинать бал. Ему переводчик нужен!
    Открывалась ассамблея  вальсом и праздничным  фейерверком, к созданию которого по рекомендации Юлии был приглашён Ожерельев-отец. Французский банкир таял и млел при мысли, что открывает ассамблею с мадам Ельской. Французские гости были потрясены звуко-технической  стороной праздника, заявив Ельскому, что это лучше не только чем в Париже, но лучше, чем в сказке. Оркестр заиграл вальс. Гости ахнули. Им показалось, что на первые пары вальсирующих  упали звёзды, которыми был усеян зеркальный купол  ресторана «Под солнцем».  Это было фантастическое зрелище: с неба падали звёзды! Можно загадывать желание! Андрей стоял рядом с Ельским на королевском пьедестале, видел радостное лицо Ксении, которая танцевала с Фёдоровым, и не мог определить, кто более счастлив: отец или дочь…
    Гости кружили в вальсе и ловили звёзды, которые «падали» им на лицо, на волосы, на плечи и гасли в ладонях. Когда Андрей увидел Кирилла, то не поверил своим глазам, кому достаётся знаменитая ожерельевская улыбка – маме Але! Он начал искать глазами Юлию и не нашёл её в зале. А она стояла почти рядом на пьедестале, слева от Ельского, который, как и Андрей,  не танцевал. Андрей испугался за Юлию.  Впервые ей не надо было бороться за  титул королевы бала, потому что был не бал, а ассамблея, чему она несказанно радовалась. Королевой была её мать, а она – принцессой, и их головы украшали красивые диадемы. Принцесса бала не танцевала! Андрей догадывался, что творилось в Юлькиной душе! Он быстро пробежал глазами вдоль стен. Да, кто мог танцевать, танцевали все! Юльку никто не пригласил, так как после истории с туфлями все думали и знали,  что второй парой вечера будут они, Кирилл и Юлия.
    Андрей подошёл к Юльке и пригласил её. Сколько благодарности было в её взгляде, в глазах, с которых вот-вот готовы были сорваться  две горошины – слезы. Она подала ему руку и шагнула с пьедестала вниз. Андрей увидел, что она была босая. Принцесса на бал явилась босиком! Он опять вспомнил историю с туфлями, рассказанную матерью, и засмеялся. Он смеялся впервые за последний истекший год. Андрей обнял Юльку за плечи, по-братски прижал к себе и сказал на ухо: «Не плачь!».  Две слезы упали из глаз, она засмеялась. Это была прежняя, озорная и весёлая Юлька. Она была счастлива! Босоногая красавица в воздушном платье цвета морской волны  танцевала легко и красиво. Она кружилась в вальсе так, как и полагалось принцессе, будущей королеве!
    Они танцевали долго, дольше всех, потому что Ельский приказал повторить вальс и звездопад. Заканчивали они круг под аплодисменты. Сияющую и ликующую от счастья дочь Рейн вернул отцу.  К Юльке подходили с комплиментами. Казалось, только французский банкир не жалел, что танцевал не с принцессой. Все остальные испытывали ощущение, что отказались от предложенного им счастливого билета, а взяли обычный, хотя тоже выигрышный.
     К Юльке подошёл Кирилл.
-Юля, я тут приготовил тебе подарок, но не успел отдать до открытия  ассамблеи. Ты извини, пожалуйста…
    Ожерельев не договорил фразы до конца. Юлька хотела влепить ему пощёчину и опять не успела!  У Кирилла была мгновенная реакция. Он перехватил кисть и применил болевой приём.
-Юля, я просил тебя, никогда не протягивать руки к моему лицу!
-Ты скотина! Понял?! Пусти руку!
    Между ними встал Андрей. Ельский наблюдал молча. Кирилл недобро усмехнулся, но сдержал себя. Не глядя на  Рейна, сказал ему:
-Я тебя не звал! Уйди и не мешай! Я ей ещё подарка не отдал.
-Ты уже сделал ей подарок. Я сам видел. За такие подарки бьют по физиономии.
-Ну,  пойдём, выйдем! Я дам тебе по физиономии. Я не посмотрю, что ты выше меня на целую голову. В ней ничего нет, если ты собираешься со мной драться! Можешь не сомневаться, по роже тебе я дам!
    Скоробогатов и Корсун оттащили Ожерельева от Рейна, хотя Кирилл пообещал, что он всё равно его выщимит.
    Он, действительно, держал Андрея в поле зрения весь вечер, и, поскольку тот раскрыл перед ним свои карты, мог определить, что Андрей, в свою очередь, осторожно «пасёт» Ельского. И всё-таки Кирилл его упустил. Во время  вокального конкурса он заслушался квартетом «Ретро», в котором пели обе Ельские, мама Аля и Ксения. Как и все, он «раскрыл рот», лишь только их голоса зазвучали под звёздным куполом. Он всегда добровольно отдавал себя в этот плен, и не потому, что в эти минуты он мог спокойно и открыто смотреть на Юльку (пусть докажут, что он смотрит именно на неё!),  а потому, что они пели божественно. И мелодия, и песня отступали на второй план, звучали только голоса. Бог (её любимый!) обидел внешностью женщину, но не поскупился на голос.
    В музыкальном проигрыше Кирилл скосил глаза на свою «жертву» и увидел, что того нет. Исчез и Ельский. Кирилл незаметно вышел из зала.
    Рейна он не нашёл, зато натолкнулся на Льва Львовича, который на заднем дворе возле гаражей разговаривал с незнакомцем. Работающий мотор машины приглушал их голоса. Двор освещался автомобильными фарами. Кирилл обратился вслух, притаившись за стеной гаража.
-Не слишком ли близко ты подпустил к себе этого щенка? Зачем доверил ему компьютер?! Рискуй своей, но не  нашей долей! Для кого цирк этот устроил? Деньги карман жмут? Засветиться хочешь? Газеты почитай. Девяносто процентов населения живёт тем, что  государство подаст! А ты решил, что ты государство и есть? Смотри, чтобы щенок тебя не расколол, как орех. А то расшифрует, как программу на компьютере! Не нравится он мне!- незнакомец сплюнул и нехорошо выругался.
-Не успеет расшифровать! Чтобы понять что-то в делах,  нужен, как минимум, год. Года жизни я ему не дам. Обещаю. Он у меня сдохнет  раньше.
-Ну-ну, не просчитайся! Его отец вычислил тебя перед смертью, значит, и этот сможет. Такому и месяца хватит разобраться, что к чему. Не нравится он мне,-  и незнакомец опять нецензурно выразился.
-К моим программам ему никогда не добраться! Ума не хватит код найти и расшифровать. Я подготовился к встрече с ним. Его папа тоже умным себя мнил, а где он сейчас?  С червями могильными беседует. Больше его никто не услышит. А сынок  заплатит мне по всем счетам  в Швейцарии и Германии. Ты же знаешь, у меня к этой семейке личный счёт. Я уничтожу их,  всех троих! Триумфального продолжения рода не будет. А что делать со своей ненаглядной супругой, я ещё подумаю.
-Ну-ну,  хвастать – не косить, спина не болит!  Смотри, чтобы пули твои, как слова,  в пустоту не улетели, а по кости попали. Начальник полиции как поживает?
-Я его контролирую. У него мой человек. Там неожиданностей не будет.
-Встреча в Новороссийске подготовлена?
    Ожерельев ответ не услышал. Ельский и незнакомец обошли машину  и остановились возле дверцы водителя. Незнакомец продолжал говорить, уже сидя в машине.  Кирилл хорошо ориентировался во дворе ресторана. Он обошёл гараж и решил спрятаться  за многолетним тополем, слившись  со стволом дерева, и вдруг упёрся руками во что-то мягкое, живое и тёплое. Он вздрогнул,  потому что это что-то схватило его за правую руку. Ожерельев высвободился при помощи левой, нанеся сильный удар в темноту,  и скрылся.
    Ельский услышал возню и шаги.
-Кто здесь? Охрана!- крикнул он.
    Ожерельев метнулся в здание, переполненное музыкой, иллюминацией, весельем и смехом. Он искал Рейна по всем залам, а нашёл в мужском туалете для служебного пользования. Андрей стоял к нему спиной, смачивая под краном носовой платок.
-Андрей!- окликнул его Кирилл.- Я беру свои слова назад! Я согласен работать с тобой  в твоём агентстве!
    Рейн обернулся. Кирилл глянул ему в лицо и понял, кто стоял под деревом и кому он нанёс круговой двойной удар левой.
-Извини!- вырвалось у Кирилла.- Я не хотел. Я нечаянно. Давай мириться!- он протянул руку и шагнул навстречу Андрею.
    Тот смерил его взглядом с головы до ног и не ответил, а отвернулся, приложив мокрый платок к глазу.     Кирилл развернул его рукой  за плечо:
-Я же попросил прощения! Я извинился! Я согласен бесплатно работать в твоём сыскном агентстве!  Я предлагаю тебе мир и дружбу!
    Он ещё раз протянул ему руку.  Андрей не пожал, но хлопнул миролюбиво по ладони.
-Туфли в порядок приведи! – посоветовал он новоявленному другу.
    Кирилл глянул на обувь. У обоих на туфлях  красовались налипшие комья грязи с красным оттенком. Эта грязь оставалась на заднем дворе после ремонта гаража: глина, песок, битый кирпич. Прошедший накануне дождь не позволил её вовремя убрать.
-Так ты богат, как Монте Кристо?- не то спрашивая, не то утверждая, сказал Кирилл.
-Приблизительно… - после  паузы ответил Рейн, счищая грязь с обуви.
-И  Ельскому это жмёт на пятки! Он собирается уничтожить всех троих. Это ты, Эн-Эн, а кто третий?
-Я тоже не понял. Наверное, бабушка…
-Нет, это не она. Бабушка – Базык, а вы – Рейны! Кто же третий? У тебя есть родственники: тётя, дядя, брат, сестра?
    Когда Фёдоров распахнул дверь в туалет, Рейн всё еще прижимал мокрый платок к глазу, а Кирилл шагами мерил туалет, засунув руки в карманы брюк. Они замолчали при  его появлении.
-Что тут происходит?-  возмутился Фёдоров.
    Ему не успели ответить, как опять распахнулась дверь, и на пороге возник  Ельский. Он осклабился при виде представшей пред его глазами картины: разъярённый Кирилл и Рейн с подбитым глазом. Ельский хотел уйти, но Кирилл его задержал:
-Лев Львович, вы куда-то уезжали с праздника? У вас туфельки не совсем чистые, а в залах кругом ковры…
    Ельский глянул на свою обувь с комьями прилипшей красноватой грязи, на чистую обувь присутствующих и дал какое-то указание охране. Фёдоров с вопросом: «Что случилось? Что за тревога?!  Помощь полиции требуется?!»- вышел вслед за Ельским.
-Шах и мат! - Кирилл в знак победы поднял вверх сжатый кулак и … пожал протянутую Андреем руку. Они обменялись крепким понимающим рукопожатием.

Глава  девятая.          Н А   З А Б Р О Ш Е Н Н О М   М А Я К Е

1.
    Осенний бал, к которому Юлька и Ксения готовились по-взрослому и который прошёл как никогда хорошо, не принёс им обеим  долгожданной радости: душа, словно ей связали крылья, тосковала по полёту и стремилась на волю. Ксения грустила оттого, что Андрей так и не пригласил её на медленный танец, а Юлька  не могла понять, куда Кирилл исчез с бала вместе с Андреем. У каждой из них была своя тайна, которой они, всегда такие откровенные, не захотели поделиться друг с другом.
     В школе только и было разговоров, что об осенней ассамблее. Юльке шли комплименты  со всех сторон. Её рейтинг популярности достиг звёздного пика. Она улыбалась в ответ на поздравления и слова лести, но настроение её резко падало и находилось в  обратно  пропорциональной  зависимости к их семейному успеху.
    После уроков, которые прошли на удивление скучно, потому что все юноши с утра были на какой-то комиссии по линии военкомата  (кто же знал, что юноши так разнообразят жизнь!), подругам захотелось на морской простор. Всё равно куда, лишь бы подальше от людей.  Покойник привёз девочек на заброшенный маяк. Ксения и Юлия спустились вниз, к морю, а охранник остался на высоком  крутом берегу.
     Заброшенный маяк ещё прошлым летом был любимым местом отдыха их великолепной семёрки. Крылатая фраза  «Семеро – не один, в обиду не дадим!», начертанная на катере Скоробогатова, теперь закрашена краской, на нём написан другой девиз. Дружба с Ожерельевым и его компанией приказала долго жить, но осталась в добрых   воспоминаниях. Раскол наступил накануне летних каникул, по глупости: Ожерельев отказался проводить со школьной  дискотеки одноклассниц, по просьбе которых вечер продлили на два часа. Кирилл увёл с собой всех юношей. Юлька не простила ему такого неджентльменства. Она назвала его «кугутом» и по микрофону на всю дискотеку  объявила, что у него режим: в 22 часа он идёт на унитаз, моет ноги и ложится спать. Почти три долгих месяца развели их по разным дорогам. В отношениях наступила трещина, как на иссохшей земле после летних месяцев засухи, когда не выпадает ни капли дождя.
    Облепив себя красной глиной, которую расхваливали  как прекрасного терапевта мама Аля и Ожерельев-отец, они высохли под нежарким сентябрьским солнцем. Спокойно, без обычного шума и визга окунулись в море,  смыв с себя глину, и только улеглись на песок загорать, как Юлька возмутилась:
-Ну вот, и позагорать нельзя! Явились – не запылились!
-Кто явился?
-Ожерельев и компания!
-С чего ты взяла?
-Покойник заволновался, с земли поднялся, значит, люди близко. А потом опять сел. Спокоен, как айсберг.
    Охранник действительно встал и прохаживался вдоль машины взад и вперёд, наблюдая за двумя мотоциклистами, подъехавшими со стороны города. Он и невооружённым глазом видел, что это был Ожерельев, которого Ельский приказал гнать от своей дочери, как худую траву с поля, за то, что  прошлым летом заявил  его хозяину, чтобы тот кормил  Юльку растительной пищей, потому что его отец уже запарился выгонять из Юлькиного организма трупный яд, находящийся в мясе. Ельский приказал тогда выгнать этого учёного щенка или зажарить на шашлык вместо мяса – ему всё равно, каким трупным ядом питаться.
    Юноши не спустились к морю, хотя увидели девушек. Они присели в высокой траве, осмотрелись. Ожерельев растянулся на спине, жуя сорванный цветок  полевой ромашки:
-Надо же, перевернулась на живот!- вслух возмутился он.- Увидела нас или Покойник сигнал подал. Бесстыжая, как обезьяна! Научилась загорать раздетой!
    Скоробогатов в бинокль наблюдал за происходящим на берегу.
-Кирилл, ты что-то путаешь!  Посмотри, она в купальнике!
-У тебя на плавках материи больше, чем на  её  купальнике! Уважающая себя девушка  не станет так оголяться. Раньше на Руси вообще запрещалось выставлять напоказ тело. Пряталось всё, даже волосы.
-А это в тебе не собственник говорит?- засмеялся Женька и добавил: - Если бы родители не таскали Юльку за собой по заграницам, она бы тоже скромной была, как Ксения. Ты думаешь, где она так развратилась? Где-нибудь во Франции или Америке, определённо! Я читал, что за границей специальные пляжи есть, где загорают обнажёнными.
-Они и в Росси есть, но ты-то туда не рвёшься загорать?! Убери бинокль! Хватит пялиться!
-Да я на Ксению смотрю! Нужна мне Юлька…
-Вообще-то, Женя, ты глуп, как диснэевский гном! Ходишь за Ксенией и молча вздыхаешь. Действовать надо!
-А я и действовал вчера на осеннем балу. Ангажировал её на все танцы! Это вы с Рейном куда-то пропали. Юлька явно скучала, да и Ксения что-то грустная была. Вот закончит она школу, и я начну действовать. Не бегать же мне за ней в храм по воскресным дням?! Надоело уже.
-Смотри,  не опоздай…
-На что намекаешь?- спросил рассеянно Евгений, не отрывая глаз от бинокля.
-Мама Аля рассказывала, что Ксения из Москвы странная вернулась. Придёт на берег, сядет в гордом одиночестве на парапете  и смотрит в даль морскую. Бьюсь об заклад, что в мыслях она разговаривала не только с Девой Марией, но и со своим московским незнакомцем. Выдумала себе принца и счастлива. Как можно любить то, чего нет? Это всё равно что кушать то, чего нет на тарелке! Я понимаю, когда постятся в еде, но поститься в любви?   Извините!  Ты знаешь, Ксения узнавала у мамы Аля,  как поступают в монастырь. Там, оказывается, тоже условия приёма есть. Женя, ты слышишь?
    Скоробогатов не ответил.
-Евгений, что ты замолк?- Кирилл приподнялся и посмотрел на друга. Тот с биноклем в руках застыл в позе гончей во время охоты.
-Смотри сам!- Женька передал Кириллу бинокль, продолжая всматриваться вдаль.
    Там, вдали, в десятке километров от них дымилась выжженная лесополоса, идущая в нескольких  метрах от  берега. В центре выгоревшей поляны стоял обугленный остов машины. Зрелище было страшным.
-Поехали!- дал команду Кирилл, заводя мотоцикл и подавая сигнал Фёдорову: две картасовые  ветви серебряного перстня соединились, зелёные листочки  словно загорелись огнём.
    Фёдоров в это время был в дежурной части. Он уже собирался уходить на обед, который Раиса Петровна трижды разогревала, поджидая сына, как вдруг заработал карманный  «электронщик». Дмитрий Егорович вернулся в кабинет, включил компьютер. Сигнал, подаваемый Кириллом, зашкаливал, что означало «Вижу опасность!». Он проверил местонахождение Ксении, потом Юлии. На экране электронной машины они, все трое, были рядом. Кирилл уходил от них.  «Он уводит от них опасность или движется сам навстречу  опасности? Скорее, второе». Дежурная группа была поднята по  тревоге. Минут через тридцать они были уже в квадрате подростков, а ещё через несколько минут – в зоне происшествия. Мальчики ничего не объясняли. Фёдоров всё видел сам.
    Оперативники осмотрели местность. Даже не вооружаясь новейшей техникой, они видели пробоины от пуль на капоте. Стреляли в бензобак. Два обгоревших скелета с простреленными черепами покоились на переднем сиденье. Стреляли в затылок. Вернулся кинолог с собакой. Пёс  взял след до моря. Фёдоров по рации связался с прокуратурой и начальником уголовного розыска,  вызвал все службы, необходимые для расследования преступления на месте. Задумавшись, ещё раз огляделся. Машина пылала ярко. Металл расплавился. Лес горел. Неужели никто не видел? Да, место безлюдное. Сюда даже местные жители не приезжают отдыхать. Далеко, и зона опасная, берег не укреплён.
-Где девчата?- спросил Фёдоров у Ожерельева и Скоробогатова.
-Отдыхают и загорают!- почти хором ответили юноши.
-Они в безопасности?
-Их покой охраняет Покойник.
    В ожидании вызванных спецслужб Фёдоров решил, не теряя времени, проскочить к берегу и самому посмотреть, где отдыхают девочки. Увидев приближающуюся машину начальника полиции, Покойник спрятал бинокль, лёг в салоне, опустив водительское сиденье. Поздоровавшись кивком головы, удостоверившись, что девчата внизу спокойно загорают под нависшей  над ними кручей, Фёдоров всё же спросил:
-Обвала не будет? Не присыпит их?
-Откопаем! Лопата есть…
-А бинокля у тебя нет?- вдруг спросил Фёдоров, думая, что охранник должен был видеть в бинокль пожар и его последствия.
-Не держим! Я свой объект невооружённым глазом  вижу,- лениво ответил Покойник, зевая почти в лицо возбуждённому происшествием Фёдорову. Такой же лениво-равнодушной усмешкой он проводил отъезжающую машину начальника полиции и вновь достал бинокль.
2.
    А девочки загорали на морском берегу, греясь в щедрых лучах сентябрьского солнца, не зная и не ведая, какие события происходят всего в   десятке километров от заброшенного маяка. У них была своя интересная тема беседы…
    После некоторого молчания, поколебавшись, Ксения спросила  у Юлии, круто меняя тему разговора, какие отношения бывают между мужчиной и женщиной, между мужем и женой, кроме того, что они разговаривают, обнимаются, целуются, вместе живут  ...
-Они вместе спят!- выразительно сказала Юлия.- Я тебе давала видеофильм! Ты посмотрела его? Нет? Напрасно! Я специально дала тебе  порнографический фильм, чтобы ты  не задавала в семнадцать лет детских вопросов!
    Ксения призналась, что видеофильм  она не успела посмотреть. Его нашёл отец, страшно ругался и стёр всю запись.
-Ну и дура! Кто же такие фильмы показывает Фёдорову? Это мы с отцом обмениваемся новинками. Знаешь, он у меня недавно спёр мой фильм! Я сама сняла кошачью любовь от начала до конца для передачи «Сам себе режиссёр»! Закрыла в комнате Машку и Мефодия и сказала коту: «Пока я не сниму фильм, я тебя кормить не буду!». И что ты думаешь? Он всё понял! Правда, орали они по-страшному, я чуть не оглохла. Мне трудов своих жалко. Столько времени потратила, а отец спихнул его кому-то.
-Может, вернёт?
-Он вернёт! Жди! Продал кому-то как свой авторский фильм. С него станется.
-Юля, ты мне без фильма объясни, чтобы было не научно, а популярно…
-Ксения, ты такая тупая или дальше провинции нигде не была?! Да ладно, не обижайся! Не ты виновата.  Фёдоров – подлец, потому что держит тебя  как отросток чайной розы под стеклянным колпаком. Он экспериментирует над тобой, а мне отдувайся! Ксения, мы же изучали по биологии тему размножения?!
-Да, помню. Мальчики ещё все смеялись.
- Люди размножаются так же, как насекомые и животные. Знаешь, что такое изнасилование?! Знаешь?!  Видела фотографии в учебниках отца?! Ну вот, оказывается не совсем дура. А половые отношения между мужем и женой – это добровольное изнасилование!
    У Ксении от удивления округлились глаза.
-Что с тобой?- испугалась Юлька.- Ты только в обморок не упади, как   святоши в первую брачную ночь!
-Да это же гадко! Это же так безобразно! Да разве это любовь?- Ксения была потрясена открытием. Она находилась в шоковом состоянии. – Это мерзостно  и  низко.
-Не скажи!- нараспев произнесла Юлька.- Если бы это было так плохо, то некоторые бы не орали на всё побережье: «Ах, как я дивно устроен!».- И тоном, не терпящим возражений, Юлия сказала, что им обеим надо принять холодный душ или холодную морскую ванну, и потянула Ксению в море.
    Растянувшись после купания на берегу, глядя в безоблачное  серо-голубое небо, девочки вновь незаметно для себя вернулись к прерванной теме.
-Человек, как это ни странно, действительно устроен дивно,- сказала Юля с каким-то сожалением.- Мы всегда много говорим о душе, потому что это главное в человеке, и никогда о теле, о той плоти, в которую заключена наша душа. Я помню строчку из Библии: «… никто никогда не имел ненависти к своей плоти, но питает и греет её». А ты спрашивала себя когда-нибудь, любишь ли ты своё тело? Питаешь ли его? И если да, то чем? Греешь ли его? И если да, то как? Большой ли это грех – любить своё тело так же, как душу?  Недавно я перечитывала Библию, нашла слова Давида  (Юля не стала уточнять, сколько часов она провела над ней, чтобы найти эту фразу): «Дивны дела твои, Господи! Ты устроил внутренности мои, и соткал меня во чреве матери моей. Славлю тебя, потому что я дивно устроен». Господь создал человека, а потом разделил его на две половины – мужскую и женскую. Половые отношения – это отношения одного пола к другому, одной половины - к другой. И только вместе они представляют целое!
    Половые органы человека всегда выполняли и выполняют две функции. Первая – выделительная, вторая – воспроизводящая потомство. А слово «орган» с греческого языка переводится  знаешь как? Инструмент, орудие! Представляешь, лет десять-пятнадцать подряд человек знает свои половые органы только с одной стороны, и вдруг – трагедия в том, что это происходит  вдруг! – он узнаёт, что именно эти органы жизненно важны для  удовлетворения собственных врожденных инстинктов и просто необходимы для продолжения потомства. Он начинает знакомиться с ними вторично, а кто-то даже заново.
     Когда мама Аля соберёт малышей в детском саду на гигиеническую беседу, я приду к ним и скажу:
-Дети! Хотите послушать Юлькину сказку? Слушайте! Половые органы – это инструменты, которыми вы пользуетесь для выделения жидких отходов  из вашего тела. Они называются так потому, что по ним различают ваш пол. Одни из вас – мальчики, а другие – девочки. Первые станут мужчинами и папами, а вторые – женщинами и мамами. Берегите ваши половые органы, содержите их в чистоте и нравственности, потому что когда вы вырастите, он тоже вырастут, и у них начнётся вторая жизнь. Готовьте их к этой второй жизни! Как курочка несёт яйца, так и ваши органы тоже родят яйцо, заключённое в клетку. У кого-то оно может быть золотым, у кого-то простым, а у кого-то даже пустым. Это зависит от того, как вы будете беречь ваши инструменты.
    Настанет день, когда рождённое в вас  яйцо захочет освободиться из клетки и встретиться с другим, с тем, к кому позовёт ваше сердце. Доброе, милое сердце, которое тоже выполняет двойную работу, трудится на две ставки. Пока оно бьётся, вы живёте, а пока живёте – вы любите! И вот, когда встречаются два яйца, их большая любовь разбивает клетки, они соединяются и рождают третье! А встреча этих двух яичек происходит не на Млечном пути, не на кухне, где шинкуют капусту, не в норке у лисички или зайчика, а всегда в чреве матери-женщины, потому что женщина в переводе с латинского означает  «рождать»! Она сама, мужественно и героически, вынашивает это третье яйцо, золотое или простое,- это уж зависит от вас, милые дети! Как из куриного яйца появляется цыплёнок, так из человеческого - ребёнок, но любая женщина говорит новорождённому: «Ты мой цыплёночек!».
-Если мама Аля услышит от тебя эту сказку, она скажет: «Юля, это грех и блуд! Не  спорь со мной!» и отправит тебя читать псалтырь.
-А что скажешь ты?- Юля выжидательно посмотрела на подругу.
-На мой взгляд, ты владеешь наукой дидактикой. Хорошо объясняешь. Лучше, чем отдельные учителя. Ты прирождённый педагог!
-Тогда я отвечу только маме Але, а не тебе. Насчёт блуда – не знаю, спорить не стану. Но согласна, что это грех. Помнишь, у Высоцкого: «Я был зачат, как нужно: во грехе, в поту и нервах первой брачной ночи!». Классику  двадцатого века верить можно.
-Мне интересно, как Высший Разум допустил, чтобы новая жизнь – дети!- рождались во грехе? Почему не от чистой, евангельской любви, которая живёт в сердце? Как же человек может быть безгрешен, если грех лежит в основе его зачатия? Заложен в основе его существования?
-Ксения! Будь внимательна! Ты присутствуешь при историческом моменте! Я, Юлия Ельская, рождаю афоризм: «Человек должен грешить!  Грех – это жизнь!» Не слышу аваций! Не усмехайся. Так повелел и так захотел Господь. Одна только Дева Мария была лишена  этого наказания или счастья. Честное слово, не знаю даже, как правильнее сказать!
-Не  греши!- остановила её Ксения. -  Что же, по-твоему, блуд?
-Блуд – это когда грешишь каждый день или грешишь не в той обители, где повелел тебе Господь. Помнишь вавилонских блудниц? Господь осуждал именно их, а не простых смертных. Значит, грешить можно!
-Ты несёшь ересь! Весь твой исторический вывод – утопия!
-Ксения, то, что я сказала, это жизнь. Посмотри вокруг!  Понаблюдай за природой, за жизнью насекомых, птиц, животных! Если бы они занимались ересью, а не жизнью, мы были бы лишены земной красоты. Посмотри, как всё живое тянется друг к другу, как радуется нарождающемуся дню, как ищет тепла солнечного, а потом ждёт влаги небесной. Главное, чтобы в основе этих отношений лежала любовь, как написано в Библии: «Возлюби ближнего!» Возлюби того, кто близок душе и сердцу.
    Человек, как и любой живой организм на земле, ищет тоже тепла, но человеческого, а когда ему становится жарко, когда ему нечем дышать, на него должна пролиться влага, человеческая или небесная, это как Бог даст. Иногда жизнь окатывает таким холодным душем, что, кажется,  никакое тепло тебя не согреет: ни душевное, ни солнечное. Как   это прекрасно: жить, чтобы любить, и любить, чтобы жить!
-Юля, можно жить ожиданием любви! Знаешь, это тоже прекрасно. Просыпаться утром и знать, что есть  рядом на этой Земле, понимаешь, на Земле, а не в далёком Космосе, человек, любви которого ты ждёшь как Солнца, как глотка воды и воздуха! И знаешь, что тебе это Солнце будет светить по-особенному. Его тепла и света хватит всем людям, но жар свой  оно отдаст только тебе! Как водный источник, холодный и чистый, который напоит  всех людей,  но твою личную жажду он утолит сполна и с избытком!
-Ксения, - перебила её Юля,- у нас разное понимание  слова «Любовь», и ожидать  её по-твоему я не хочу. Ты исподволь ожидаешь восемнадцати лет, когда тебе скажут: «Свершилось! Можно любить». И ты, как Илья Муромец, приложишь десницу к глазам и посмотришь на горизонт: «Ну, где он там, мой Адам, мой Одиссей, мой Евгений?»  А горизонт пуст. Зато тебе есть восемнадцать лет и разрешается любить, как взрослой. Считаю, что всё это глупости. В Главной  Книге не написано, во сколько лет разрешается любить, а все эти ограничения – происки врагов молодёжи.
-Юля, тебе в твои семнадцать нравится один, а завтра – другой. А греховная любовь, как я поняла, имеет свой плод, а без плода – это не любовь, а пустоцвет. Появится у тебя плод от этой любви, а соавтора ты разлюбила. Куда плод денешь? Сама будешь выращивать?
-Разлюбить, Ксения, можно друг друга и в сорок лет, когда самому плоду уже семнадцать. От ошибок в любви не застрахован никто ни в каком возрасте.
-Это ты про Екатерину Львовну?..
-Это я про себя. Самая главная неправильность нашей жизни, как я думаю, отсутствие гармонии. Любовь должна или очень тонко прививаться с раннего возраста или достигаться путём дегустации.
-Дегустации в любви – это блуд!- возразила Ксения.
-Наконец-то ты проявляешь глубокие познания в области любви и греха! Я не смогу теперь назвать тебя невеждой ни в словах, ни в познании. Думаю, как учитель, я со своей задачей справилась. Не знаю, правда, насколько правильно оценит меня Фёдоров.
-Давай спросим у Высшего Разума, что такое любовь?  Может быть, мы поймём, что он нам ответит?- предложила Ксения.
    Девочки сели лицом к морю в позу лотоса для медитации. Они умели быстро расслабляться и концентрировать своё внимание на каком-нибудь объекте или органе, а потом переходить на абстрактную идею. Глубокая  концентрация на абстрактных идеях называется медитацией. Высшая форма медитации – полное отсутствие мыслей.
    Покойник сверху не понял, почему они замерли, и даже взял бинокль посмотреть, что случилось: девушки застыли в позе лотоса. Казалось, они не дышали.
    Ксения закрыла глаза и постаралась думать о чём-то приятном. Самыми приятными для неё были московские воспоминания. Они вызывали душевное тепло, лёгкость, почти воздушность. Ксения почувствовала, что теряет оболочку тела, освобождается от  его груза и взмывает  вверх с непомерной лёгкостью. Она парит! Она летит! Летит не над землёй, нет! Она улетает в небесную высь. Она несётся быстрее скорости звука, быстрее скорости света! Она всегда куда-то улетает…
    Юля сконцентрировала внимание на переносице,  где находится «третий глаз», или  «аджна чакра», успокаивающая ум. Она увидела свет. Вот он всё ярче и ярче, исчезает дымка, прорывается пелена и … возникает лицо Ожерельева, смеющееся над ней. Она открыла глаза и решила начать сначала, переключив своё внимание на внешний предмет. Она выбрала голубое небо, там, где оно сливается с горизонтом. Постаралась уйти в себя. Вспомнила стихи – медитации Валентина Сидорова: «Ушёл в себя? Какой неточный термин. Сказать бы надо: вышел на простор!»
    У Юлии опять «открылся»  «третий глаз». Видение, как всегда, было в цветном изображении. Опять этот горный водопад! Как здесь прохладно, даже свежо! Она отчётливо видит каждый камешек на горной тропинке, резные зеленые листочки на кустарнике, растущем по крутому склону горы, прозрачно-синюю воду, падающую  с вершины широким потоком. Водопад живой,  он говорит ей заученные  стихи-медитации:
-Природа мысли есть твоя природа.
 Достигнешь мысли – себя достигнешь ты.
 И будешь властен над самим собою.
 Познал себя – выходишь в космос –
 Таков закон  слиянья всех начал.
 Путь космоса в тебе запечатлён,
 Прошедший путь, но и  грядущий тоже…- последнее четверостишие ей уже нашёптывала не природа, а опять  Ожерельев, лицо которого возникло на фоне водопада…
    Она очнулась,  «третий глаз» закрылся, видение исчезло. Она сидела на берегу заброшенного маяка. Юлька поняла, что медитации сегодня не будет, не будет общения с Высшим Разумом, которое всегда ей было приятно и лестно. Она вспомнила, как её предал Кирилл, какой позор она испытала, когда стояла на виду у всех на королевском подиуме и не танцевала:  никто её не пригласил. «Чи не принцесса!»- думала сама о себе Юлька. Она со вчерашнего дня придумывала, какую страшную казнь совершить над Ожерельевым, чтобы на его лице увидеть слёзы. Тогда она забудет две слезинки стыда и позора, скатившиеся по её щекам. А внутренний голос опять начал  нашёптывать стихи – медитации:
-Любовь и мудрость – вот закон Вселенной.
 Через любовь спасенье человека,
 Чрез мудрость возвышение его …
    Они обе вздрогнули и очнулись от свиста. Покойник показал красноречиво на часы, на солнце, махнул им рукой: пора уезжать! Свою работу он выполнил. Полиция и прокуратура тоже закончили полный осмотр места трагического происшествия. Всё было зафотографировано, запротоколировано, погружено. Оперативники уезжали.
    Докладывая через  час  Ельскому о результатах поездки, Покойник стал свидетелем  нервного срыва своего шефа, удивлённого, как быстро Фёдоров нашёл машину. «Сволочь, научился работать!» - второй раз за неделю бросит он в сердцах  эту фразу.

Глава  десятая.     Т А Й Н Ы Е   В С Т Р Е Ч И

    Кирилл тоже весь день думал о Ельской Юлии, которую не видел с самого утра. Всех допризывников района, учеников  одиннадцатых классов, собрали на городском стадионе для участия в соревнованиях по линии райвоенкомата. Болельщики отсутствовали, выступать было неинтересно. После соревнований вместе со Скоробогатовым он нашёл Юльку на заброшенном маяке. Нашёл сам, без помощи компьютера. Наверное, она тоже думала о нём, о том, как он обидел её на  осенней ассамблее, решил Кирилл. Наверное, её мысли по невидимым  биоканалам передавались ему. Он их ловил, как лазерный локатор, над которым они с отцом сейчас вместе работали.  Он старался внушить себе, что стыд не дым, глаза не ест, что совесть его не мучает. Однако  выходило обратное. Чем больше он думал над осенним балом, тем неспокойнее становилось у него на душе. К тому же его потрясла трагическая смерть, увиденная им на морской косе. Два обгоревших скелета, как видение, стояли у него перед глазами. Насколько коротка и непредсказуема человеческая жизнь, он понял только сегодня. И теперь боялся не успеть. Не успеть что-то сделать, что-то сказать, не успеть извиниться…
    Кирилл сидел на Набережной, откуда хорошо был  виден особняк Ельских, и размышлял, как Гамлет: идти сегодня к Юльке вечером или не идти. Никогда ещё так праздно не проводил он времени: просто сидел и думал. Обычно он учил и думал, паял и думал, конструировал и думал, тренировался и думал. А просто сидел и думал он впервые. Вспомнил все свои тайные визиты к Ельской, о которых никто не знал. Юлька была могила:  почему-то никому не рассказывала, даже Ксении.
     Кирилл  вспомнил, как «пришёл» к ней в первых числах сентября, после её знакомства с Рейном.  «Пришёл» - сказано неточно, потому что ему пришлось преодолеть несколько препятствий  в виде металлического витого забора, овчарки Джека – когда-то самого опасного препятствия, подъёма по кирпичной стене на второй этаж, где располагалась её комната. Он тогда сел на подоконник и засвистел иволгой. Юлька лежала в постели, читала книгу. У изголовья кровати горела настольная лампа. Возмутиться она не успела, потому что в высшей степени была удивлена.
-Как ты сюда попал?! Тебя никто не видел?! Никто не задержал?! Тебя и Джек не тронул?! Значит,  и  вправду говорят, что ты можешь собакам зубы заговаривать!
    Кирилл в ответ промолчал. Он скрыл от неё, что они с Джеком  стали друзьями. Не сказал потому, что сам узнал об этом только летом, когда Юлька с родителями уехала на лето за границу. Вообще-то знакомство с собакой произошло несколько лет назад, когда особняк Ельских охранялся лишь молодой овчаркой, которой он оказал тогда неоценимую услугу. Излаявшись на свадебную толпу ряженых, отмечавшую второй день кубанской свадьбы и спьяну дразнившую пса, Джек, запутавшись в цепи, уже хрипел, отсчитывая последние минуты своей жизни. Кириллу тогда было страшно, но он всё-таки вошёл во двор, зная, что хозяева уехали на несколько дней. Размотал цепь, освободил собаке горло и налил в миску воды. Овчарка жадно напилась и посмотрела на мальчика. Он осторожно протянул руку и погладил её по спине, каждую секунду опасаясь, что она может открыть огромную пасть и укусить. Собака так и не вильнула хвостом, потому что перед ней стоял чужой, но доброту запомнила. Каждый раз, когда он проходил мимо или вместе с ребятами ждал Юльку у ворот во время походов на море, собака замирала, навостряла уши и смотрела внимательно на Кирилла.
    А этим летом, когда хозяева были в отъезде, он подозвал её и так же осторожно, как в детстве, погладил по спине. Собака разрешила почесать ей за ушами и даже вильнула хвостом. Она внимательно следила, как он преодолел забор, потом спрыгнул на землю и осторожно пересёк двор, прячась за  кустарники. Затем, как кошка, влез на дерево,  стоя на ветке дерева, крутанул «сальто» и запрыгнул на балкон второго этажа, раскрыл окно и пропал в Юлькиной комнате.  Собака вильнула хвостом в знак уважения: она бы так не смогла. Потом ждала его назад. Обнюхала руки и карманы и  обрадовалась, что он ничего чужого не взял. Тогда же из подслушанного разговора двух охранников Кирилл узнал, что Джека держат на голодном мужском пайке. Он сказал ему: «Не переживай! Мы этот монастырь прикроем!»
    Слово своё он сдержал. Вскоре в одну из летних ночей Кирилл подпилил прутья ограды, убеждая собаку, что делает это исключительно ради неё, грешным делом думая, что ему также удобнее будет ходить через этот проход, если надумает прийти ещё раз к Юльке в гости. Кирилл привёл с собой Берту, тоже немецкую овчарку – упросил Сологуба Алексея. Юноши  сидели на парапете Набережной и от души смеялись, глядя на двух овчарок, носившихся лунной ночью по берегу моря. Джек радовался свободе, радовался новой подружке, первой в жизни! Возвращались они осторожно, боясь разбудить охранников и как-то выдать себя. За три метра от дома Кирилл присел, потому что местность была открытая и освещённая, а собака легла на асфальт и по-пластунски  поползла  к дыре в ограде. С этого дня и началась дружба Кирилла с Джеком, о которой они оба молчали.
    С Юлькой было иначе. Отношения осложнились. Дружба дала трещину. Ни один не хотел уступать другому.
    Итак, когда в первых числах сентября Кирилл  сел на подоконник раскрытого окна, а Юлькино удивление постепенно сошло на нет, девушка надменно произнесла:
-Я полагаю,  у вас телефон неисправен, если ты решил заменить его собственной персоной!
-Юля, вокруг кого ты вышивала сегодня на Набережной? К вам приехал какой-то английский лорд?
-Уже донесли?
-Сам видел и высчитал. Мы с Женькой на паруснике в море были, новый мотор испытывали. Кстати, я пришёл вернуть тебе деньги, которые ты субсидировала Павлику за работу сыскного агента, чтобы тот выследил, где живёт этот лорд.
    Кирилл положил деньги на тумбочку перед кроватью.
-Пересчитай, пожалуйста, вдруг там не хватает.
    Последнюю реплику можно было расценить как издёвку, потому что на тумбочку он положил одну денежную купюру.
 -Ожерельев, рассказать сказку? Русская, народная, слушай!  Жил-был старик со своею старухой у самого синего моря. Было у них три сына. Старший умный был детина, средний сын – и так и сяк, младший вовсе был дурак!  Это сказка про вас, про трёх братьев Ожерельевых! Я Павлу дала деньги на кубанское мороженое, а он, как дурак, от него отказался. Или это ты ограбил его? Правильно говорится, ум за морем не купишь, коли его дома нет. Сходите  к соседям за умом, пусть расскажут, как деньги надо зарабатывать.
-Хорошую ты мне характеристику дала,- обиделся Кирилл.- «Средний сын -  и так и сяк!». Спасибо!
-Я не виновата, что у тебя под носом взошло, а в уме не посеяно! Я хотела узнать, где живёт наш новый классный руководитель! Что здесь криминального?!  Мы были у неё в гостях  вместе с Ксенией. Английский лорд – это её сын!
    Кирилл не хотел ссориться. Он пришёл с мирным предложением, а Юлька  начала задираться. Она выпросила.
-Сказать, на кого ты похожа?
-Скажи!
--Буду уходить – скажу!
-А ты разве ещё не уходишь? Ожерельев, уже все в городе знают, что у тебя режим. В двадцать два ноль-ноль у тебя отбой. Ты идёшь на …
    Кирилл перебил её:
-Ты этим  режимом ещё долго попрекать меня  будешь? Я просил тогда дискотеку не продлевать, я говорил тебе! Я не мог тогда тебя проводить!  Мне надо было домой. Меня отец ждал.
-А сегодня тебе никуда не надо? Ты ни к кому не спешишь? Мой тебе совет как бывшего друга: чтоб из ручья напиться, надо поклониться!
-Сколько можно извиняться и кланяться за тот случай?
-Всю жизнь! Потому что извиняться надо было сразу, а не тогда, когда Даниил всех девчат по домам развёз, а тебя носом ткнул!. Штопай дыру,  пока невелика!
-Ты мне уже плешь проела тем вечером! Хороша верёвка длинная, а речь короткая. Я всё понял. Прощай!- он протянул ей руку.
-Ты хочешь мою руку пожать или поцеловать?
-Пожать!- и Кирилл  спрыгнул с подоконника в комнату. Юлька лениво хлопнула его по  ладони в знак прощания. То, что произошло потом, длилось считанные секунды. Он перехватил её кисть и рывком дёрнул девушку на себя, как репку или морковку  из только что политой  грядки. Она легко выпорхнула из простыни, которой укрывалась. Второй рукой он успел перехватить  её за талию и прижать к своей груди.  Юлька почувствовала, как сквозь тонкий батистовый пеньюар в тело вонзилась тысяча иголок.
-А-а-а-а!- закричала она от боли и с испугу.
-Юля, что случилось? Что за вопль, как в джунглях?- удивился Кирилл, отстраняя  её от себя.
    Она медленно оглядела пеньюар, не понимая, что так сильно могло исколоть её тело и продолжало  жечь огнём.
-Ах, да! Совсем забыл!- словно о чём-то вспомнив, сказал Кирилл.- Я принёс тебе в подарок ежа! – и он голыми руками вытащил из-за пазухи  маленького зверька.- Извини, не знаю, самец или самка. Думаю, тебе  удастся обскакать современных учёных и определить его пол.
    Юлькины кулачки сильно застучали по груди Ожерельева:
-Мне было больно!
-Извини, Юля, я обещал сказать тебе, на кого ты похожа. На такого же колючего ежа! Иногда колются не только иголки, но и люди. От тебя доброго слова не дождёшься, как дождя в засуху. Ты меня ещё упрекни, что я тебе дорогу на школьной лестнице не уступил! Ругай за всё сразу. Прощай!
    Второй раз Кирилл пришёл к ней «в гости», так же тайно проникнув в дом, на следующий день после исторического случая на уроке физкультуры, на котором Юлька непонятно за что отправила  его в состояние аута, а он поломал каблуки на её новых итальянских туфлях. Семья Ельских ужинала. Кириллу  хотелось осмотреться в её комнате, чтобы стены и вещи рассказали о своей хозяйке: чем интересуется в домашних условиях, чем дышит, о чём думает. Как и ожидал, нашёл у неё обилие книг о растениях и животных, о  генетике, об учёных-естествоиспытателях и, вообще, по биологии. Удивился, когда увидел много книг со штампом «Личная библиотека семьи Рейн». Он всегда по-хорошему завидовал её умению сближаться с людьми. Вот только с ним она на сближение не шла.    Продолжая осмотр комнаты, Кирилл выдвинул ящик письменного стола и замер, обомлев: на самом видном месте лежали упаковки презервативов и противозачаточных средств. Две пачки были распечатаны и пусты.  «Вот стерва!»- подумал тогда Кирилл и задвинул ящик стола. Ему сразу захотелось уйти, но в это время он услышал шаги и пение – она возвращалась с ужина, как всегда что-то  напевая. Он спрятался за портьеру, решил не высовываться, пока она не найдёт его сюрприз,  о котором он уже пожалел.
    Мурлыча мелодию какого-то нового романса, Юлька освободила  письменный стол от кистей и красок, достала  математику, с которой всегда начинала приготовление домашнего задания, поставила перед собой зеркало, посмотрелась в него, попыталась поднять левую бровь, как это делает Нина Николаевна, когда удивляется. Однако у неё не получилось: обе надбровные дуги поднялись вместе.
-Ну, это надолго,- подумал Кирилл.
    В это время слабо царапнули в дверь, она открылась. Юлька резко обернулась и увидела Джека. Пёс хотел войти, так как уже заждался друга  под балконом.
-В чём дело?- с собакой своего отца Юлька демонстративно не дружила, так как считала, что нельзя служить двум господам сразу. Она освобождала  пса от лицемерия.
    Джек платил ей тем же, в гости он пришёл не к ней. Кирилл выглянул из-за портьеры и одними губами произнёс: «Джек, место!». Собака ушла. Юлька встала из-за стола и распахнула дверь. Широкий коридор был пуст.
-Странно!- сказала сама себе Юлька.- Что бы это значило?
    Она взяла со стола книгу немецких этологов  Деккертов «Как ведут себя животные?», взятую из домашней библиотеки Рейнов, надкусила яблоко и, скинув тапочки, навзничь упала на кровать, желая почитать о предках Джека, бабушка которого была волчицей. Закричала Юлька тут же не столько от боли, которая её обожгла, сколько от охватившего ужаса. Кириллу даже немножко стало жаль её. Он осторожно выглянул из своего укрытия. Она вскочила с кровати, как ужаленная. Откинула со страхом шёлковое покрывало  и ахнула: вдоль кровати, прямо по центральной её оси, ровным рядком, стебель к стеблю, лежали розы. Она упала прямо на стебли и поранила спину вонзившимися в тело колючками. Нераскрывшиеся бутоны были нежно-розового цвета.
    Юля осторожно собрала их, поставила в вазу с широким  горлышком, хотела налить воды, но раздумала. Подошла к окну, распахнула на себя, выглянула вниз. Там сидел Джек с поднятой мордой, глядя на её окно.
-Кого ты там высматриваешь? Я здесь!
     Юлька вздрогнула и резко обернулась. Наверное, Кирилл рано объявился, потому что вместо благодарности  все  розы, одна за другой, полетели в него.
-Ты что?! Они же колются?- возмутился  Кирилл, закрывая лицо руками.
-А я думала, они ласкаются! Да у меня спина горит, будто меня крапивой высекли!
    Он схватил какую-то подставку и закрыл ею лицо.
-Трус! Поставь мольберт на место!
-Ни за что! Если ты не перестанешь забрасывать меня розами, я посмотрю, что ты рисуешь!
    Угроза подействовала.
-Поставь мольберт!- она села на кровать, зло прищурив свои зелёные глаза.
-Юля, я как какой-нибудь артист утопаю в цветах!- сказал со смехом Кирилл, оглядываясь вокруг.- Меня ещё никто так не забрасывал цветами, как это сделала ты!
-Неужели никто?! Разве в тот день, когда ты орал на всё побережье, как ты дивно устроен, тебя не закидали цветами? А потом, когда на тебя  сделали персональную заяву, тебя что, тоже не отблагодарили? Ай, как нехорошо! Каких невоспитанных дам ты обслуживал!
    Кирилл остолбенел. Юлькины слова были для него полной неожиданностью. Откуда она знает про турбазу? Он крутил в руках розу и не знал, что с ней делать и что отвечать.
-Только не лги мне! Не вздумай сказать, что это неправда!- она словно пригвоздила его к полу своим гневным взглядом.
-Кто тебе сказал?
-Ты так орал, что было слышно в Италии! Ты разбудил меня среди ночи!
-Юля,  уж  кому  меня  воспитывать,  но  только не  тебе!  Не строй из себя  девочку нецелованную!  Не читай морали!  У тебя стол завален противозачаточными средствами!
-Ах, так ты рылся в моих вещах?!-  она от души расхохоталась и даже повеселела, а потом вдруг разозлилась: - Уходи отсюда, и чтобы я тебя не видела здесь больше! Уходи!
-Юля, у тебя талант портить людям настроение, когда они приходят к тебе с покаянием.
-Да ты меня чуть не убил вчера на уроке физкультуры, а сегодняшние твои извинения мне до сих пор спину жгут! Убирайся! Я видеть тебя не желаю!
    Кирилл бросил к Юлькиным ногам надломленную розу, которую до последнего вертел в руках, смерил её презрительным взглядом и скрылся в окне.
    Потом ещё раз у Кирилла возникло желание навестить Юльку с мирным дипломатическим визитом, когда он стал нечаянным свидетелем  её общения с Андреем. В тот день прямо из школы после дежурства он пришёл к Рейнам вместе с Ниной Николаевной и Ксенией. Классный руководитель обещала литературу по биологии. В читальном зале библиотеки книги на ночь  не выдавали, а на конспектирование оставался, как всегда, поздний вечер или раннее утро. В квартире Рейнов их ждало зрелище корриды.   
Андрей и Юля сражались всеми подушками, которые только были в доме. Он выгнал её из своей комнаты, где она вздумала похозяйничать. Самым интересным было то, что при появлении гостей комната Андрея была свободной, коррида продолжалась в зале, азарт борьбы напоминал не ссору, а озорство. Они с воодушевлением забрасывали друг друга подушками, выныривая один из-под другого и вновь начиная атаку.
    Кирилл к этому времени уже хорошо знал характер Андрея. Если бы тот захотел, то выпроводил бы Юльку из своей комнаты одним холодным взглядом. Значит, они уже помирились. Кирилл решил  во что бы то ни стало установить с Юлькой мирные отношения, но сколько он ни старался, выходило обратное. Когда он в тот же вечер возник в её окне, Юлька ещё не спала и к его появлению отнеслась как к прилёту залетевшего комара, который ещё никого не укусил и ничьей крови не выпил. Она сидела перед зеркалом в какой-то странной позе.
-Готовишься к переходу в шестую цивилизацию?
-Вырабатываю в себе гипнотический взгляд,- пояснила она небрежно.
-Хочешь стать экстрасенсом?
-Нет, просто порядочным человеком, как Нина Николаевна.
-Это что-то из мира фантастики! Не читай перед сном много. Ты и порядочность – вещи несовместимые! Как из одного источника не может вытекать чистая и грязная вода, так и из души человека изливается что-то одно: сладкое или горькое.
    Друг к другу в карман они за словом не лезли. Взаимно наговорили дерзостей на год вперёд. Юлька объявила Кирилла  «персоной нон грата» и пригрозила рассказать Покойнику  о непрошенных  визитах ночного гостя.
    И вот сейчас  Кирилл уже в течение часа сидел на Набережной  в гордом одиночестве и продолжал размышлять, как  Гамлет: нанести Юльке визит или  нет? Он ещё раз вспомнил ассамблею, Юлькино одиночество на пьедестале и её вальс с Андреем, который они заканчивали под аплодисменты всего зала. Он решился. Правда, было уже поздновато. Балконная дверь закрыта, но с улицы виднелось освещённое окно, открытое настежь. Значит, она не спала. Основной путь Кирилл проделал как обычно, незамеченным и без помех, потому что главный страж был его другом. Через пару минут он находился уже под её окном. Когда Кирилл ухватился руками за подоконник, почувствовал резкую боль в ладонях. Первое ощущение было как от  ожога. То, что это боль, он понял позже. И то горячее, что его обожгло, была его собственная кровь. Он не сел, как  обычно на подоконник, а, гонимый инстинктом самосохранения, перенёс тело через проём оконной рамы и спрыгнул на пол в комнате.
-Что это?- спросил Кирилл у самого себя и у Юльки, глядя на свои окровавленные ладони.- Что это такое?- повторил он, показывая на острые зубья стёкол и жести от консервных банок, воткнутых в раму окна. Что это за бутылочные осколки?!- удивление, досада, возмущение – всё  было в его голосе.
-Это осколки моего  разбитого сердца!- надменно ответила Юлька.- Ты поранился именно о них.
-Так ты меня ждала?!
    Она встала с постели и приняла вызывающую позу. Юля приготовила ему целую речь, но решила взять паузу. Так делали все великие актрисы. Раны Ожерельева – это наказание, придуманное Юлькой, за свои две слезы стыда и позора, скатившиеся из её глаз на осенней ассамблее.
    Паузы не получилось. Ожерельев захватил подол ночной сорочки и рывком оторвал добрую половину. Оборванный край теперь даже не прикрывал её коленей. Она замахнулась на Кирилла, но он поймал её за руку и силой швырнул на кровать. Разорвав кусок батиста пополам, он начал бинтовать им свои окровавленные  ладони, перетягивая кисти рук, чтобы остановить кровь.
-Ожерельев, ты дурак!- Юлька задохнулась от злости. Она медленно поднялась с кровати, осматривая себя, не испачкалась ли в крови, не зная ещё, что предпримет в следующую минуту.
-Сама ты дура!- в тон ей ответил Кирилл.
-Тебе здесь что, проходной двор? Мне что, светофор поставить и включить красный свет?  Или дорожный знак «Проход закрыт»?
-Проход закрыт только для меня?
-Для таких дураков, как ты! Умные люди входят через дверь! Чего ты хочешь от меня?!
    Ожерельев молча бинтовал руки. 
-Зачем ты мне туфли испортил? Для чего? Если ты не танцевал со мной?!
-Так ты меня из-за туфель чуть жизни не лишила?
-А ты хотя бы имеешь представление, сколько они стоят?
-Догадываюсь. Заработаю – отдам!
-Да тебе всю жизнь придётся работать на одни эти туфли!
-Что ты жизнь туфлями меряешь?
-А чем мне её измерять? Твоими дамами с дешёвых турбаз?
-Сама ты дешёвка!
-Повтори!
-Твой слух ласкает это слово? Ну-ну …  Этот твой цирковой трюк  дорогого  будет стоить! Дороже, чем туфли. Ты всю жизнь будешь добиваться моего внимания, но не получишь ни взгляда доброго, ни  слова приветливого. Как постелешь, дорогая, так и выспишься. Я так Фёдорову и скажу. Пусть на мою помощь больше не рассчитывает. Смотри, одна не останься. Одна пчела много мёду не натаскивает.
-Причём здесь Фёдоров?!
    Кирилл не ответил. Он молча подошёл к окну. Ещё раз глянул на Юлю. Последний. Он мысленно прощался с ней. Вытащил из-за пазухи свёрток и швырнул ей на кровать:
-Это чтобы босиком не ходить!
    Он исчез за окном, ещё раз поранив руки осколками стёкол и острыми зубьями жести – предел Юлькиной фантазии мести.
    Ельская развернула бумагу. Это были спортивные тапочки на шнуровке, которые Кирилл хотел ей вручить ещё на ассамблее. Юлька надела их, зашнуровала. Погасила свет и легла на кровать прямо в тапочках, укрылась махровой простынёй. На душе было скверно и дождливо.
-Посмотрим, Ожерельев! Не надо грозить щуке морем. Пусть я одна, пусть я пчела, но я не трутень. Ты по малину в лес пойдёшь не спустя лето!

Глава  одиннадцатая.       Н О Ч Н О Й     Р А З Г О В О Р

    Федоров вместе с другими начальниками служб был приглашён на планёрку в администрацию района. Глава был занят, с кем-то беседовал. Все  приглашённые ожидали в приёмной, обсуждая новости, в частности, последнее происшествие – убийство на косе.
Тут же травили анекдоты, посматривая на часы: их держали в  «предбаннике»  лишние десять минут.
    Вдруг открылась дверь, и из кабинета главы администрации вышел единственный посетитель, из-за которого в приёмной толпилось больше десятка человек. Это была женщина средних лет «Статная, деловая, приезжая»,- молча отметили все присутствующие мужчины.
-Нина?- удивился Фёдоров.- Никогда бы не подумал, что  так скоро увижу  тебя в администрации. Уже обживаешься?- он кивнул головой в сторону двери, из которой она вышла.- Ну-ну …  Кстати, ты мне тоже нужна. Встретимся вечером за ужином  и поговорим. Я позвоню тебе.
    Приглашённые на планёрку не преминули пошутить:
-Фёдоров, за тобой не угонишься! Ты всегда первый! Поделись секретом, когда ты успеваешь знакомиться с такими  красивыми женщинами?! А говоришь, что сутками работаешь!
    Шутку поддержал глава администрации:
-А у него розыск специализируется не на преступниках, а на таких кариатидах. Он сейчас первым и доложит…
-Нам, кубанцам, это пыль!- услышала Рейн ещё юношескую присказку Фёдорова, и тяжёлая полированная дверь с позолоченными ручками скрыла от неё начальника полиции.
    Нина Николаевна  была приглашена другом юности в лучший ресторан города. Это был ресторан-бар Ельского «Под солнцем», который Фёдоров посещал во время визитов краевого начальства, приезжавшего часто, поэтому у него был свой столик, за который он обычно садился спиной к выходу, лицом – к зеркальной стене, что было выгодно и удобно: он видел весь зал и дверь в кабинет администратора.
    Ужин начался полуофициально. Сказалась разлука в семнадцать лет. Постепенно разговорились. Вернее, «Шампанское» развязало язык. Вспомнили детство, юность, школьные годы…  Фруктовые деревья теснились тогда  возле каждого подворья. Спелые плоды  осыпались на землю, их было как грибов после дождя. Есть собственные фрукты было неинтересно – у соседей вкуснее, поэтому обносили соседние сады, начиная с майской черешни и заканчивая  августовскими яблоками.  Тогда, в детстве, у них не хватало сообразительности пройти с корзиной по улицам и наполнить её спелыми плодами, чтобы потом  продать на рынке приезжим. Сегодняшняя молодёжь бойко осваивает торговые ряды, не желая ни с кем делиться  прибылью.
    Со смехом вспомнили, как «помогали» местному колхозу по ночам  убирать урожай  арбузов.
-Фёдоров, помнишь, как мы втроём,  ты, Рейн и я, с трудом выкатили с поля арбуз? Сейчас и арбузов таких нет!
-А как потом ели его, помнишь?! Думали, лопнем! Его, наверное, для ВДНХ выращивали!
-А как убегали от сторожей?! Ты тогда на заборе брюки порвал, помнишь? Не заметил колючую проволоку и зацепился! Домой в трусах шёл!
-А помнишь, раков ловили на Круглом лимане? Как рак клешней схватил Рейна за руку?  Он тогда чуть без пальца не остался?!
    «А помнишь…?»- это продолжалось более часа. А потом спиртное вскружило голову. Наступила вторая степень опьянения. Забыв, сколько им лет, они лихо отплясывали весь вечер с двумя молодыми парами, отмечавшими в ресторане какой-то юбилей. Овеянные романтикой встречи после долгой разлуки, они вели себя как в юности, раскованно и легко, свободно и непринуждённо, не заботясь о впечатлении, которое производят на окружающих.
    А между тем, они привлекали к себе внимание. Фёдорова в маленьком провинциальном городе знали все. Завсегдатаям было интересно, что за спутница у начальника полиции: он отдыхает с ней, не таясь от окружающих. За ними наблюдали и тайно. Во-первых, администратор ресторана Ельская Екатерина Львовна, которая так и не вышла в зал. Стоя за служебной ширмой, как за кулисами, она тоже вспоминала детство и юность. Однажды вчетвером   на моторной лодке они отправились рыбачить в открытое море. Начался шторм. Лодку захлёстывала волна, мотор постоянно глох, потому что на винт наматывались водоросли. Приходилось его очищать. Они с Ниной укрылись брезентом на дне лодки, но солёная морская вода доставала их и там. Они тогда чуть не утонули. «Чуть-чуть не считается,- говорил Фёдоров, надевая  на Екатерину свой спасательный жилет.- Придёт солнышко и к нашим окошечкам!». Оно не пришло.  Фёдоров ошибся. Спасательный жилет не помог. Жизнь заставила их плыть к разным берегам. Утонула и любовь. Обвитая водорослями, она камнем упала на морское дно, зарывшись в ил… 
    В этот вечер Екатерина Львовна ушла с работы раньше обычного.  «Разболелась голова»,- объяснила она сотрудникам.
    Во-вторых, за ними наблюдал официант Николай, доверенное лицо Ельского, сообщавший хозяину обо всех интересующих его посетителях. Он постоянно крутился возле столика Фёдорова, желая услужить.
    А затем наступила третья стадия опьянения. Лёгкая трезвая грусть окутала обоих, охватила тоска по пережитому, терзала боль утраченного. Опять начались воспоминания, теперь уже на самые больные темы.
-Да, старая любовь долго помнится…  Нина, Екатерина когда-нибудь говорила тебе, почему тогда  вышла вдруг замуж за Ельского? Что заставило её это сделать?
-Нет.  На эту тему, Дмитрий, она наложила табу. А как ты узнал об этом?
-От Ельского. Поздно вечером он пришёл в спортзал. Пьяный. Сообщил, что Екатерина стала его законной женой, что она выбрала его. Он дышал мне в лицо перегаром и смеялся. Я презирал и себя, и его. Думал, что не переживу этих минут, этого дня, этого известия.  Думал, что мир рухнет, как рухнули  Гоморра и Содом, что небо низвергнет на землю гром и молнию и всё живое будет уничтожено и сожжено. Однако ничего не случилось. На следующее утро солнце взошло, как обычно. Я выслушал в немом молчании пьяную речь Ельского, отказываясь ему верить  и  десятым чувством сознавая, что он говорит правду.
-А вдруг он тогда лгал? Вдруг на тот момент она не была его женой? Почему ты поверил ему?
-Он сунул мне в лицо свидетельство о браке. Я глазами прочитал его. Это был день регистрации их брачного союза. Не помню, как сдержал себя. Хотелось набить ему морду.  Раздражало его самодовольство. Я старался быть спокойным и сказал: «Поэтому ты решил брачную ночь провести в спортзале, а не в постели с молодой женой?» Он зло расхохотался и поведал,  что у них была целая добрачная неделя, от которой они оба устали, и он молодой жене дал возможность отдохнуть в честь праздничного дня.
-И ты поверил?!
-Да. Накануне мы поссорились. Она сказала, что уезжает на неделю  в Краснодар, в институт. За всё время ни разу не позвонила. Я ждал, мучился, переживал, чувствовал себя  виноватым.
-А из-за чего поссорились?
-Мы в тот год стали близки. Она завела речь о свадьбе. А я сказал: «Замуж не напасть». Просил подождать. Мне немного оставалось доучиться, один год. Средств содержать семью у меня не было. И тут это известие от Ельского. Уходя, он обронил: «Я десять лет не мешал тебе встречаться с Екатериной. Не вставай на моём пути и не пытайся вернуть её назад. Она уже неделю принадлежит мне».
-И ты поверил Ельскому?! Глупец! Ты виноват сам, что сдался. Нельзя верить волку в овечьей шкуре, а козе в огороде! В лес дров не возят! В колодец воды  не льют! Ельский нам обеим не давал прохода. Ему было всё равно, кто: Екатерина или я! Только бы кто-то из нас. Потому что он всю жизнь завидовал Рейну и тебе. Ему хотелось досадить вам обоим. Сколько раз я выслушивала его угрозы и уговоры! Он предрекал нам обеим серую жизнь в замужестве с вами и золотые горы и молочные реки, если Екатерина или Я  выйдем за него замуж.
-Он  вам не лгал. Мы сейчас сидим  «Под солнцем» Ельского, греемся  в лучах его славы. Я никогда не дал бы Екатерине того, что она имеет с Ельским.
-Это уж точно! Не дал бы! Не посмел бы! Слепец! Не уравнивай материальные и духовные ценности. Эти понятия находятся в разных измерениях. Спустя семнадцать лет я увидела её богатой, но отнюдь не счастливой. Она выглядит как загнанный зверь, вернее, заяц, которого обложили охотники и волки. Она вздрагивает от своей тени. Мне её жалко. Екатерина сдалась. Она сдалась давно, много лет назад, когда уступила Ельскому. Пусть я четверть века провела в Сибири, жила в глухой тайге, но я была счастлива. Были слёзы. Много слёз. Но те минуты, часы, недели, месяцы и даже годы радости, которые подарила нам жизнь, мы с Рейном разделили на двоих. Он давал мне силу. Я и сейчас сильна его любовью и памятью  о нём.
-Нина,- перебил её Фёдоров,- извини за  вопрос и за то, что напоминаю, как погиб Рейн? Это была автомобильная катастрофа?
    Дмитрий Егорович знал, как погиб Рейн, и спрашивал сейчас специально, потому что сожжённая в лесополосе машина и обгоревшие скелеты не  давали покоя, не шли из головы. Следствие зашло в тупик. Но уж очень был похож почерк преступления  и несчастного случая, произошедшего со старшим  Рейном. Он подумал об этом ещё тогда, на косе, стоя у расплавленного остова машины.   
 -Нет, Дмитрий Егорович, это была не авария, а убийство.  Машину остановили. Расстреляли в упор пассажиров, а потом подожгли. Мы с сыном по чистой случайности не находились тогда в той машине. Рейн был тяжело ранен.  Он оказался живуч. Чудом выбрался из объятой пламенем машины и отполз  в сторону. Он успел сгореть только наполовину.
    В голосе Нины Николаевны послышались слёзы, и Фёдоров прервал её воспоминания. Они оба в молчании докурили сигареты. Дмитрий Егорович налил полные рюмки «Столичной».
-Давай выпьем и поговорим по-трезвому!- не совсем удачно пошутил он.
    Оба были трезвы. Хмель и опьянение прошли. Лёгкость беседы исчезла. Обоим хотелось вернуть непринуждённость разговора.
-Дмитрий, ты забыл, что я пьянею только от вина,- сказала Нина Николаевна.
-Свою оплошность я могу исправить!- он налил  ей вновь «Шампанского» и сказал: Давай выпьем за восточную мудрость, которая объясняет, что такое счастье. Слушай!
 Людское счастье словно рыбка в море,
 Тому, кто счастье не поймает – горе.
 Сорокалетье – вот рубеж извечный,
 Попутный ветер был, теперь он встречный…
 И пряди цвета вороновых крыл
 Мне кто-то не на счастье побелил.
-Фёдоров, сколько пессимизма! Давай выпьем за другую восточную мудрость! Слушай!
 Когда бы счастье – много или мало,
 Придя однажды, нас не покидало!  Скажи, пожалуйста, ты до сих пор не женат из-за Екатерины?
    Фёдоров лукаво усмехнулся, поведя глазами в сторону.  «Эта усмешка и движение глаз и них с Ксенией почти одинаковые»,- отметила про себя Нина Николаевна.
-Зачем мне жениться? У меня есть три женщины, которые за мною ухаживают: мать, тёща и дочь.  Есть кому покормить, обстирать, поругать. Я не обижен судьбой. Мне их любви хватает.
-Но ты же не монах?
-Чтоб погасить свою слепую страсть,
 Не всё равно ли к чьим губам припасть?
 Чтоб ты не ел: халву или пшено,
 Чем насыщаться, чреву всё равно… Нина, я пуст внутри, как вычищенная и выпотрошенная рыба. Во мне что-то умерло в ту злополучную ночь, когда я узнал, что Катерина  потеряна для меня навсегда. Я потух. Я погас. Я умер, как умирает звезда. Свет, который от меня исходит,- холодный свет. Этот свет тепла не даст и никого не согреет.
-Именно поэтому в ту злополучную ночь ты решил согреть свою будущую жену?
-Это случилось на следующую ночь. Мне было всё равно, на ком жениться и как жить дальше,- суровея, произнёс Дмитрий Егорович.
-Неправда, ты сделал ответный шаг назло Екатерине, чтобы досадить ей. А твоя будущая жена, царство ей небесное, воспользовалась моментом и легла в твою постель.
    Фёдоров остановил Рейн жестом руки:
-Всё-то ты помнишь, Нина! Не суди строго покойницу. Она меня любила по-светлому.  Хотела иметь от меня ребёнка,  хотя знала, что с пороком сердца обречена на смерть.
-Не гордись передо мной, Дмитрий. Гордость – это порок. Иногда нужно поплакать. Даже мужчине. Разумеется, чтобы никто не видел слёз. Можешь не признаваться, но я знаю, что твоя душа страдает по Екатерине, которая вот уже семнадцать лет  зовётся Ельской.
    Было за полночь, когда они покинули многолюдный ресторан. Беседа перешла в колею
сегодняшнего дня.
  -Кстати, что ты делала в администрации района? Я был приятно удивлён встречей. Тебя пригласило начальство? Хотят повысить в должности, учитывая, что ты была директором школы?
-Нет, в должности я сама повышаться не хочу. У меня другие интересы и задачи на данном этапе. Уже несколько лет я занимаюсь научной темой. Хотелось бы её закончить и защитить диссертацию. Тема связана с историей просвещения.  Работала  в местном районном архиве по вечерам. Главу администрации заинтересовали некоторые мои выводы и обобщения.
    Нина Николаевна смело и честно смотрела в глаза Фёдорову, так как  добрая половина из сказанного была сущей правдой. Если бы даже он захотел проверить её слова, всё подтвердилось бы.
    Она не знала о том, что он уже проверил, что перелистал вслед за ней пухлые архивные  тома, тщательно прочитывая решения, отмеченные её закладками. Все они касались вопросов опеки, попечительства и усыновления. Все документы были семнадцатилетней давности.
    Дмитрий Егорович уважительно посмотрел на свою спутницу и с восхищением сказал:
- Молодец! Я знал, что ты внесёшь живую струю в наше  провинциальное болото!-  и начал сетовать на будничность жизни, на текучку, которая засасывает.
-Не хандри!  В молодости я  восхищалась другим Фёдоровым. Помнишь нашу любимую песню?
    Они шли по пустынным городским улицам  сентябрьской ночью. Ярко светила луна на усыпанном звёздами небе. Они шли, обнявшись, нога в ногу, напевая вполголоса орлятскую песню  комсомольской юности, на которой выросли:
    -Жизнь – это я, это мы с тобой!
    Жить и гордиться своей судьбой,
    Людям и свет,  и радость приносить,
    Жить надо так, чтоб небо не коптить!..
    Внезапно они остановились. Дорогу им преградила молодая пара, которая заметила их раньше. Это были Андрей и Ксения. Юноша провожал девушку с дежурства в роддоме, где она помогала маме Але.
-Папа, ты?!- удивлению дочери не было предела. – Я думала, ты на работе.
-Дорогая,- возмутился Фёдоров,- это мне надо удивляться,  встретив тебя в столь поздний час!
-Почему же поздний? Час довольно ранний: ноль часов тридцать минут,- уточнил Рейн, посмотрев на часы.
-Молодой человек, я с вами не разговариваю!- отчеканил Фёдоров  спокойно, но холодно.
    Нине Николаевне стало неловко за невежливый тон Фёдорова. Она попыталась перевести всё в шутку, но её никто не поддержал.
-Нина, извини, я не смогу провести тебя дальше. Предлагаю вам, молодой человек, здесь же, на этом месте, обменяться дамами. Целую ручки!- холодно простился он с Ниной Николаевной, взял Ксению под руку и увёл её, не удостоив Андрея прощальным словом.
    Мать и сын не тронулись с места, провожая Фёдоровых долгим взглядом. Андрей вопросительно посмотрел на мать:
-За ЧТО он меня так ненавидит и презирает?
-Он воспитан на старых традициях и идеях. В его понимании любой мужчина – защитник и воин. А ты даже невоеннообязанный.
-Я понял. Невоеннообязанный – это синоним слову «преступник» в понимании офицера полиции.
-Извини его, Андрей. У него был тяжёлый день. Много забот. Ксения – его единственная дочь. Он переживает за неё.
-Я видел эти переживания и даже осязаю эти заботы, слегка смешанные с запахом «Шампанского» и французских духов.
-Ты меня осуждаешь?! Он друг детства! Друг твоего отца!..-  Нина Николаевна запнулась.
-Да, сейчас он поступил как настоящий друг  нашей семьи.
    Андрей взял мать под руку. Всю дальнейшую дорогу домой они не проронили ни слова.

Глава двенадцатая.     В А Н Е Ч К А   М А Н Г У С Т

    Юлия Ельская навестила Ванечку Мангуста в травматологии в пятницу, как он просил её в странной и таинственной записке, переданной им через медсестру гинекологии  Васанскую Алевтину, к которой,  Ванечка видел, Юлька приходила на ночное дежурство. Мангуст просил в записке никому не говорить о встрече, но Юлька «проболталась»  о предстоящем визите девочкам в присутствии Ожерельева: пусть знает, что по ней страдают и сохнут.
    Больничный комплекс, построенный в последние годы Советской  власти и оснащённый позднее новейшей аппаратурой, был одним из лучших в крае. Он располагался в зелёной зоне за чертой города и занимал более трёх гектаров земли. Особой известностью среди населения района и даже края пользовалось травматологическое  отделение, где работала бригада  относительно молодых врачей: ищущих, дерзающих, творческих, снискавших этими качествами уважение и признание больных. Молодые травматологи не боялись сложных  операций. Наоборот, они их  искали, поэтому принимали больных из других районов. Парадоксально, но факт, что в травме боролись за жизнь каждого и спасали самых безнадёжных, а в хирургическом отделении, куда ушли  врачи-перестраховщики, было несколько нашумевших случаев смерти даже  во время рядовой операции аппендицита.
    Юлька встретилась с Мангустом в больничном саду. Ванечка, как и обещал, ждал её в аллее раскидистых клёнов. Он предложил присесть здесь же, на скамейке, но Ельская, осмотревшись, выбрала одиноко стоящий  густой старый орех. Они сели под деревом прямо на землю, подстелив больничную пижаму.
    Ванечка поведал о своих мытарствах с того времени, как они расстались после исторической прогулки на лошадях. Оказывается, в Тимашевск, где он жил с отцом, нежданно приехал Ельский Лев Львович. Их отцы разговаривали при закрытых дверях более шести часов подряд. Проникнуть в дом и подслушать не было возможности: у входной двери стоял  знаменитый своим зверством Покойник, под окном – ещё двое телохранителей Ельского.
    Юноша поздно вспомнил о подслушивающем устройстве на крыше голубятни, которое ему как-то показал отец на случай непредвиденных  обстоятельств. Решив, что наступил именно такой момент, он, примелькавшись охране, прокрался на крышу голубятни и включил подслушивающую аппаратуру.
    Диктовал условия Ельский, а отец оправдывался. Ельский за что-то «раздевал» отца донага, а тот даже не защищался и не сопротивлялся. Возмущённый услышанным, Ванечка вслух выругался. С юношеским самомнением  он источал в адрес Ельского брань и угрозы. Он не понял, почему замолчали  Ельский и отец, и продолжал осыпать гостя последними словами, не подозревая, что речь его слышна во всём доме и во дворе, потому что он не дружил в школе с физикой и, не умея пользоваться аппаратурой,  включил свой микрофон.
    Ванечка замер и замолк на полуслове, когда в дверном проёме голубятни со словами «Ты покойник!»  показался один из охранников Ельского. Спасаясь бегством, Ванечка весьма неудачно спрыгнул и поломал ногу. С открытым переломом он ещё час простоял перед Ельским, пытавшимся узнать, что слышал Ванечка.
    Ельский пригрозил, что Ванечке без наркоза вырвут язык и не только язык, если он без надобности раскроет рот и если  не прекратит встречи и общение с его дочерью Юлией. Зачем-то вспомнил их поход на лошадях и потребовал оплатить расходы, связанные с ремонтом крыши в школе, где учится его дочь.
    Ванечка жаловался Юльке:
-Ну при чём тут твоя школа? А мой отец оказался трусом. Он тут же при Ельском начал рвать мне язык. Спасибо охране, остановили отца, насилу оттащили его. Если б не Покойник, быть бы мне уже  без языка.
    Ванечка предложил Юльке вместе с ним совершить побег из дома, потому что предчувствует какую-то беду из-за ссоры их отцов. Между ними  как кошка чёрная пробежала. Недаром отец срочно отправил мать в санаторий и никому, даже ему, сыну, не сказал адреса. Запер Ванечку в районной больнице, как в тюрьме, да ещё в чужом городе, где ему пойти некуда. В городе, где проживает Ельский! Видимо, отец рассчитывает, что  в случае чего тот  начнёт разыскивать сына Мангуста в более отдалённых местах, а не у себя под носом. В принципе, Ванечка даже рад, что попал сюда. И не только потому, что здесь одна из лучших в крае аппаратура и отличные врачи, а потому, что может тайно встречаться с Юлькой. Предложил назначить побег на ближайшее время, когда их отцы будут заняты на «сборах» под Новороссийском. Именно там состоится делёж прибыли и раздача каких-то комиссионных. Маршрут побега он продумал, деньги у него есть, золотая карта и документы на двоих при себе. Отец помог сделать.
-Давай вместе сбежим,- уговаривал он Юльку.- Я женюсь на тебе, обеспечу всем. Ни в чём нуждаться не будешь. Не смотри, что я сейчас больной и хромой, что с трудом говорю. У меня просто язык немножко западает, швы мешают говорить. Врач сказал, что до свадьбы всё  заживёт, как на собаке.
-А как же любовь твоя первая, Федосеева? Её куда денешь? Тоже с собой возьмёшь? Гарем откроешь?
-Да ну её! На что она мне? Мать сказала, что она как безводное облако, носимое ветром. Она же бесплодна, как зимнее дерево,- усмехнулся Ванечка.- Кому она нужна? Врачи сказали, что у неё никогда не будет детей. А мне наследник нужен. Не пропадать же отцовским миллионам! Мне нужна хорошая жена, а не вавилонская блудница. К тому же неизвестно, сколько она вообще протянет. Ты разве не знаешь ничего?!  Её же родной отец чуть не убил. Федосеева сейчас тоже здесь, в травматологии. К ней никого не пускают.
 - Ванечка, а ты мне на что нужен-то?! Может, у тебя не только язык западает,  а ещё кое-что?- Юлька явно скучала, озираясь по сторонам и ища глазами Ожерельева.
    «Не может быть, чтобы он не явился,- думала девушка.- Я же сказала вслух точное время, когда меня в больнице будет ждать Мангуст». Юлька уже привыкла к невидимому присутствию Кирилла и к мысли, что он всегда где-то рядом. И сейчас ей было даже досадно от проявленного к ней безразличия. Раздражал маленький сучок, который на тонкой паутинке болтался прямо над головой, напоминая червячка и грозя сорваться каждую минуту. Она отмахнулась от него, как от назойливой мухи или омерзительной гусеницы, и увидела, что сучок резко подскочил. Она приподнялась и опять отмахнулась от него. Сучок резко взмыл вверх. Юлька рассмеялась здоровым радостным смехом: сучок был вовсе не сучок, не муха и не гусеница, а миниатюрный микрофончик, аудиоуправляемый! Как она могла недооценить Ожерельева! Он пришёл раньше её, тоже окинул больничный двор своим цепким взглядом и остановил свой выбор на одиноко стоящем раскидистом орехе. У Юльки вдруг поднялось настроение. Она любила азарт и была готова к поединку с Кириллом.  Ванечка заметил в ней перемену. Из рассеянной собеседницы она вдруг превратилась в кокетливую и капризную, знающую себе цену.  Он расценил это как предварительное согласие на брак с ним и совместный побег.
    Юлька начала нести чушь, смеяться и шутить, пока не увидела, что сучок исчез в листве. Ей вмиг наскучил Ванечка, надоели его проблемы и жалобы, и она пошла разыскивать свою бывшую одноклассницу и подругу.
    Федосеева Галина по данным больничной справки считалась  лежачей больной и находилась в изоляторе. Главный врач травмы спросил, кем доводится Федосеева Юльке. Та объяснила. Доктор раздумывал. К Федосеевой посетителей он не пускал, да никто, собственно, не приходил. Но … фамилия «Ельская» открывала любые двери как золотой ключик.  Так считала  Юлька, заранее зная, что увидит бывшую подругу. Врач, действительно, разрешил встречу.
-Пять минут.  Расстраивать её нельзя. Не контактовать!
    Юлька приоткрыла дверь. В полупустой палате возле одинокой койки стояла капельница. Федосеева, укрытая голубоватой  простынёй,  полулежала на высоких подушках. Юля различила звуки, похожие на стон, издаваемые Галиной  в полузабытье.
    И Ельская опять вспомнила последние дни  августа, лошадиный пробег по родной кубанской земле из района в район, пасеку на хуторе Красный  Конь, где она узнала, что Мангуст на женский праздник  Восьмое  марта пустил свою возлюбленную  «по кругу» и что вынудил его к этому Вурдалак Аркадий, к которому Ванечка попал в денежную зависимость. По неосторожности и неопытности он дал расписку, что оплатит все долги Федосеевой, не подозревая, насколько велика сумма долга. За «круг» ему прощена была только половина задолженности, оставшуюся часть по обоюдной договоренности отсрочили на полгода. Срок  уплаты долга истекал. Аркадий отказывался брать в рассрочку, не шёл на уступки, хотя считался другом Ванечки Мангуста.
    Слово «Вурдалак соответствовало фамилии или кличке его. В переводе со старославянского оно означало «оборотень», а буквально – «вывернутая шерстью вверх волчья шуба». Его поступки были непредсказуемы, слова расходились с делами, по жестокости характера ему не было равных. Сначала он «посадил» Федосееву на иглу, а приручив, отказался бесплатно субсидировать её наркотиком, предъявил счёт.
    Мангуст был не той личностью, которая могла бы противостоять Вурдалаку и защищать свою пассию. Он, как бревно во время лесосплава,  плыл по течению и причаливал там и туда, куда хотел и желал сплавщик. Привыкший жить на всём готовом и за папин счёт, он долго не мог понять, откуда у Аркадия, не имевшего ни специальности, ни работы,  водятся большие деньги, откуда неограниченная власть над сверстниками, откуда эта мания величия и требование слепого подчинения.
    Несмотря на то, что Ванечка был единственным сыном и наследником, на содержание которого отец  денег не жалел, расплатиться с Вурдалаком за Федосееву и выкупить её «векселя» он  так и не смог. Когда, пущенная «по кругу», его возлюбленная забеременела, а потом сдала кровь на анализ, выяснилось, что у неё прогрессирующие формы сифилиса и СПИДа. С абортом она опоздала, рожать было нельзя, ребёнок уже давно шевелился в утробе матери, а кожвендиспансер  разыскивал её по всем адресам.
    На расширенном, но далеко не полном «совете отцов» решено было выдавить «сына дивизии» и с самопроизвольным  выкидышем  отправить Федосееву в больницу. С этой целью они и встретились все на хуторе Красный Конь в последний день августа, доставив Галину к месту  «операции» на рысях. Обо всех этих подробностях  Юлия узнала слишком поздно.
    Вурдалаку в тот день доставляло удовольствие глумление над двумя жизнями. Аркадий  упивался властью,  осознанием  своего могущества над ничтожными смертными, один из которых корчился и извивался от боли под его сапогами, когда он танцевал на её животе. Он даже испытал половое наслаждение, эрекцию, а потом и оргазм, слыша стоны, крики и вопли Федосеевой: данной  «операцией» она была наказана за то, что троих парней из их компании заразила нехорошей болезнью.
    Во время очередного законного отдыха, когда над Федосеевой «трудились» другие «отцы», Вурдалак наблюдал за Ельской, которая,  не в силах выдержать крик чужой боли, ушла на сеновал и зарылась с головой в сено. Он решил, что настал самый благоприятный момент для реализации его замысла. Освободив специальный шприц от упаковки, он наполнил его снотворным и зарядил им медицинский пистолет. Неслышно, как кошка, подошёл к Ельской и наклонился  над оголёнными в шортах ногами, выбирая, куда сделать укол, чтобы усыпить девушку, а потом сонной ввести наркотик. Однако уколоть  Аркадий не успел. Мангуст сильным ударом ноги выбил пистолет из его рук.
-Только попробуй!- угрожающе прохрипел Ванечка.
    Вурдалак выпрямился, зло сплюнул сквозь зубы на землю и процедил:
-Я пробовать не буду. Я её сразу съем. Опыт имеется. Через неделю поставишь её  «на круг». Не приведёшь -  сам  в  «шоковую урологию»  попадёшь. За тобой долг, не забывай!
-А ты меня сейчас возьми и съешь! Зачем неделю ждать?!- Юля быстро перевернулась на спину и приподнялась, опершись на локти.- Не  боишься подавиться? Ну, ешь!
    Её злые зелёные глаза сузились, успев сверкнуть холодным изумрудом, и она в свиле нанесла такой удар одновременно в живот  и по ногам Аркадия, что одна из них подкосилась, и Вурдалак охнул, распластавшись на земле. В вечерней тишине все трое ясно услышали хруст кости. Юлька уже стояла над поверженным Вурдалаком, готовая  к бою.
-Ты, туша с дерьмом! Смотри, чтобы я не перевязала верёвочкой  твоё хозяйство и сама не пустила бы тебя «по кругу»! Заткни своё вонючее поддувало и не доставай меня!- указательный палец правой руки пригвоздил Аркадия  к земле.- Я разорву тебе задницу так, как ты это проделал с несчастным котёнком!
    Юля переступила через ноги Вурдалака и пошла в хату пасечника, где достала из ящика бутылку дешёвого вина, откупорила её и начала пить прямо из горлышка, боясь и брезгуя  притрагиваться к стаканам и, вообще, к какой-либо посуде. Её тошнило. Тошнило от вина, которое не принимал организм, тошнило от всех присутствующих пьяных физиономий и средневековой дикости. Юля почти захлёбывалась вином, но продолжала пить, желая опьянеть и забыться. Однако перед глазами возникала то стонущая от боли Федосеева, то жалкий и беззащитный  котёнок, которому Вурдалак раздавил мошонку, вырвал её вместе  с частью прямой кишки и, вставив ему в отверстие заднего прохода горлышко пивной бутылки,  скомандовал: «По кругу его!». Ударом ноги в голову Юля опрокинула наземь очередного «насильника» и забрала котёнка, уже мёртвого. Вурдалак взбесился оттого, что она помешала развлечению, что его окружение, слепо ему подчинявшееся и пресмыкавшееся перед ним, не выполнило его команды «Ату  её!». Никто не сдвинулся с места, потому что она была «Ельская» и потому, что все знали, что она занимается каким-то особым видом борьбы. И от этой девчонки Вурдалак должен терпеть поражение?!
    … Федосеева открыла глаза. Долго всматривалась в Юльку.  Узнала. Попыталась улыбнуться. Рассказала, что со слов врачей, провела  неделю в реанимации. Родной отец нанёс ей с десяток ножевых ранений, три из которых были глубокие: задели почку и одно лёгкое. Навещала её одна мать. Передач не приносила. Денег в семье нет, а на шее матери ещё и десятилетняя сестра. Отца посадили. Фёдоров пообещал матери, что это  «уже навсегда». Если  бы он тогда случайно не зашёл к ним с опергруппой  (они  искали кого-то в ту ночь), то неизвестно, осталась бы Галина жива или нет. Федосеева также не знала, благодарить Фёдорова за своё спасение или нет, потому что ей хотелось умереть. Она попросила Юльку не подходить к ней, но не объяснила, почему. Ельская знала от Мангуста  о сифилисе и СПИДе, поэтому лишних вопросов не задала. Галина, отдохнув, опять начала говорить, обвиняя во всех грехах своего возлюбленного:
-Ты знаешь, он оказался подонком. Клялся, что не бросит меня, что женится, а сам… мерзавец…  Ты не знаешь, где он?
    Ельская отрицательно покачала головой, хотя знала, что Мангуст сейчас в холле, в трёх шагах от больничной палаты, где лежит в одиночестве его бывшая пассия. Единственное, что он сделал, попросил  фрукты, принесённые ему Ельской, отдать Галине: ей витамины нужнее.
-Знаешь,- продолжала Федосеева,-  я сейчас жалею обо всём, что случилось. Дура  была. Любви хотелось. Думала, если соглашусь на близость с ним, то удержу его этим. Он матери моей сказал, что с такими, как я, гуляют, а в жёны берут других.  В школу хочется,  к ребятам. Жить хочется…
    Галина замолчала. Ей трудно стало говорить. Она начала задыхаться. По щекам, не останавливаясь, текли слёзы. Юлька нажала кнопку  вызова  медсестры. Своим кружевным батистовым платочком вытерла ей слёзы. Галина платочек не вернула, сжала его в своём костлявом кулачке.
-Уходи…- попросила она.- Если встретишь Мангуста, скажи ему, что он подлец. Прошу тебя…
    Она не договорила. Вошедшие врач и медсестра попросили Юлию покинуть палату. Ельская не стала говорить Мангусту, кто он. Она залепила ему пощёчину, вложив в неё своё презрение к мерзавцам, подлецам, подонкам и прочей мужской сволочи. Мангуст не устоял на ногах, хотя и опирался на костыли.

Глава тринадцатая.        В    Г О С  Т Я Х    У    В А С А Н С К О Й

    В этот воскресный сентябрьский день город просыпался медленно, как и положено имениннику. Приазовск отмечал  День города. Торжества совпали с днём церковного новолетия. Умытый с утра и принаряженный, город ждал, когда уличный шум, говор, песни и ликование вспыхнут, будто фейерверк, едва лишь солнце улыбнётся с небосклона. Город знал,  что ярило первым поздравит его с праздником: позолотит маковки  церквей и жёлтые макушки клёнов, посеребрит металлопластиковые крыши  высотных зданий и пышную крону канадских тополей, разукрасит городской ландшафт во все цвета радуги, но с преобладанием зелёного, любимого цвета приазовцев. Им окрашено всё вокруг: и заборы, и скамейки, и ставни, и наличники на окнах. Зелёными были ещё и приусадебные деревья, и сентябрьская трава, и лесополосы, полукольцом окружающие город, будто полувековые сторожа.  Жёлтые краски осени их едва коснулись.
    Такое же радостно-тревожное состояние переполняло новую полноправную горожанку Рейн  Нину Николаевну, которая наконец-то получила от  Васанской  приглашение в гости. Она ворвалась в её тихую квартиру на Лиманной,  как бронетранспортёр, вступающий в бой на мирной улице.
              Рейн,  меньше чем за полмесяца, как и думала, завоевала расположение Алевтины, отодвинув на второй план всех её сослуживцев и просто знакомых.  Весь праздничный день новоявленные подруги планировали провести вместе.
    Нина Николаевна ничего не могла делать тихо и незаметно. Вот и сейчас оживлённо и радостно она знакомилась с обитателями дома: с индюками и курами, дворовым псом Дружком и комнатной собачкой японской породы, встретившей её звонким лаем, а также сибирским котом  Барсом, старым и ленивым, для которого Юля и Ксения  ловили  мышей, а Кирилл поставлял рыбу. Другой пищи кот не признавал и мог голодать сутками, если ему «на обед»  не поставляли названных деликатесов. От импортных кошачьих упаковок кот  брезгливо отворачивался, зато Дружок им симпатизировал. По этому поводу Юлька шутила: «Да ты у нас не просто дворняга, ты дворянской породы!». Все эти и другие подробности были сообщены Алевтиной, пока Нина Николаевна знакомилась с домом.
    Хозяйка ушла на кухню, оставив гостью в зале осваиваться. Кот оказался настолько ленивым, что не захотел ни общаться с гостьей, ни уступать ей место в единственном кресле. Диван заняла собачка по кличке Звоночек, не сводившая чёрных глаз с Нины Николаевны и готовая в любой момент защитить свою собственность. Рейн дружески рассмеялась и сказала, что ничего страшного, она и постоит. Собака поверила в искренность человека, вильнула хвостом-обрубком и, поджав его, отодвинулась на край дивана, как бы приглашая  Нину Николаевну  присесть. Рейн осмотрелась.
    Комната была обставлена просто, но личность хозяйки угадывалась  во множестве дорогих икон. Из бесед с Васанской Рейн уже знала, что икона не идол, а духовное явление, что православие – не философия, а сама жизнь во Христе, а земная жизнь  с христианской точки зрения есть время подвига, время постоянного стремления к добру и совершенству. Нина Николаевна уже пришла к горестному выводу, что разорвала сама нить жизни, нарушила связь времён и содеяла тяжкий грех, когда оставила в роддоме новорождённую малютку.
    Рейн вдруг отчётливо вспомнила ту страшную для неё, отдалённую годами минуту, когда покидала больницу. Она отказалась глянуть на появившееся несколько часов назад чудо, боясь, что если увидит, то вряд ли с ним расстанется, успокаивая себя тем, что взяла с Ельской расписку, в которой та обещала ухаживать за её ребёнком и вернуть его по первому  требованию матери.  Со всех икон  на Рейн сейчас сурово и в упор  смотрели святые, как бы вынося свой приговор: «Девочку ты бросила, поэтому Господь её судьбой распорядился сам!».
-Нет, Господи!- твердила  про себя Рейн.- Я не ребёнка бросала,  я  мужа спасала. Считала, что поступаю правильно. Знаю, что виновата. Уже  много дней я живу надеждой, что дочь жива. Не отнимай у меня эту веру. Скажи, что она жива, что Ты спас её. Обещаю, я не нарушу покой семьи, где она растёт…
    Так мысленно Нина Николаевна разговаривала с ликами святых, с немым укором взиравших на неё со стен. Она всё объясняла и объясняла, поворачиваясь в комнате по кругу, глядя в глаза святым и ища у них поддержки, как вдруг почувствовала, что пространство вокруг неё сжимается, что ей  не хватает воздуха, и она шагнула в  другую комнату…
    Рейн остановилась на пороге, держась за дверную портьеру. Её ослепил солнечный свет, от которого, казалось, негде было укрыться. Это была бывшая детская. Здесь стояли две деревянные кроватки, двухместная прогулочная коляска, этажерка с игрушками. На столе у  окна   в простой деревянной рамке -  большая цветная фотография, от вида которой у Нины Николаевны сердце ёкнуло и остановилось: «Не может быть!» Рука невольно потянулась к фото. Она не знала, что в этот момент за ней наблюдает Васанская, бесшумно появившаяся следом, и изучает её лицо так же, как Рейн – трёх пятилетних малышей на цветном снимке, сидящих среди подсолнухов. В глаза бросалась черноглазая девочка с тёмно-каштановыми косичками, которую обнимали два золотисто-кудрявых малыша.
-Боже, какая прелесть! Какая прелесть!- уверенно, но наигранно  повторила  Рейн, оборачиваясь назад, словно ища поддержки своих слов у Алевтины.- Это твои любимицы?! Совсем как мы с Катериной в детстве, правда, похожи?!
    Васанская, уже празднично одетая  в своё черное атласное платье с белым кружевным воротничком,  переступила порог комнаты  и улыбнулась в ответ.
-Это мои крестницы и Кирилл. На праздники и выходные я забирала его к себе. Колхозники, как вы помните, трудились без выходных. Спасибо маме (Царство ей небесное!), помогала мне тогда…
-У Кирилла замечательные веснушки! Он с детства обласкан солнцем!
-Вы ошиблись. Он справа.
-Да?! Никогда бы не подумала, что у Юли в детстве были веснушки.
-Они у неё и сейчас есть. Ранней весной. Я люблю её именно в это время года, потому что с появлением веснушек исчезает её высокомерие, восстанавливаются добрые отношения со всеми, она не доводит до слёз мать. Мне жалко Екатерину Львовну…
-Отчего же? Оттого что жизнь – полная чаша, из которой птичье молоко льётся через край?
-Зачем вы так? Это жестоко. Не  судите её, ведь вы были близкими  подругами.
-Да, были. И настолько близкими, что я оставила на неё свою дочь. Я верила ей, как себе!
-Именно это её всегда угнетало. Я знаю, вы обменялись расписками, как верительными грамотами. Я вынуждена была забрать у неё эту расписку, потому что на каждый Юлин день рождения она доставала её  и самоистязала  себя, вспоминая о  вашей дочери и своём обещании. Она даже начала потихоньку выпивать и пристрастилась к наркотикам. Врачей не на шутку беспокоило  состояние её здоровья. Признавали лёгкое помешательство.
    Разговаривая, Васанская вернулась в зал, где на столе уже стояло два прибора на завтрак, но не пригласила гостью к столу, а подошла к серванту, достала лекарство и начала отсчитывать капли.
-Зачем же валерьянка, если есть «Кагор»?- с усмешкой сказала Рейн.- Вином и полечимся.
    Она  хозяйски наполнила два бокала. Залпом выпила один.
-Так ты говоришь, что расписка у тебя? Я бы хотела получить её назад,- жёстко заключила Рейн.
    Бесхитростная и простодушная, Васанская поспешно взяла с комода шкатулку, прижала к груди, будто хотела спрятать, и, не глядя на Рейн, сказала:
-Только не сегодня! Она вернёт её Вам сама …  По Вашему первому требованию…
-Алевтина, ты сказала, что Екатерина плакала, вспоминая мою дочь, но ты не добавила: «Умершую, царство ей небесное!». Моя дочь жива?
    Рейн видела, как Васанская замерла, как поднялись её ключицы, как она сжалась в комочек, боясь выпрямиться, - настолько неожиданным  был вопрос Нины Николаевны. Резко зазвонил телефон. Этот резкий звук не гармонировал с обстановкой и духом квартиры, поэтому вдвойне показался неожиданным. Выслушав молча чьё-то сообщение, Васанская, не меняя позы, медленно повернулась к  Рейн, которой не терпелось увидеть лицо сестры милосердия, чтобы на нём прочитать ответ на  свой вопрос. Лицо её было страшным.
-Да…Да… Да… - говорила Васанская..
    Рейн не поняла, отвечает ли Васанская ей  или кому-то в трубку.
-Да, я еду,- выдохнула Васанская  еле слышно и положила трубку  мимо рычага.
-Что случилось?- Рейн машинально положила трубку на место.
-Авария. В  Новонекрасовской  с моста упал  автобус. Люди ехали в город на праздник. Есть погибшие и раненые.  Меня вызывают в роддом. Доставили трёх беременных с места аварии. Ищут врачей. Многие  уехали отдыхать на природу. С ними нет связи. Извините, Нина  Николаевна, я не смогу провести с вами этот день.
-Тогда я проведу этот день с тобой!  Я медсестра запаса  Гражданской обороны. В крайнем случае, смогу выполнять  обязанности  нянечки. Я еду с тобой. Не спорь! Машину поведу сама. Давай ключи! У тебя руки трясутся.




Глава  четырнадцатая.    Н А    П Р А З Д Н И К Е    Г О Р О Д А

    Утро праздничного дня Фёдоров встретил в плавнях. Успел отстрелять утреннюю зорю – открытие охоты он ещё никогда не пропускал.
    Дмитрий  Егорович любил бывать в плавнях. Здесь он всегда отдыхал. После каждой поездки чувствовал приток свежих сил в крови. Общение с природой лечило душу. Так было и на этот раз. Ночь выдалась пасмурной. Сидя в подъездке, он ждал, когда прилетят утки к подсадным, и, не переставая, любовался видом вокруг. Ветер был сильным, но по серовато-синей воде бежали лишь небольшие волны. Зелёный в ночи камыш  также шелестел тихо. Казалось, он с кем-то шепчется. Фёдоров невольно прислушался, вслушался и понял, насколько здесь тихо по сравнению с городом. За эту тишину и покой он считал плавни райским уголком.
    В раю задержаться не дали. Районные власти  по рации вызвали в город начальника полиции. Криминальная  обстановка требовала его присутствия. Казачьи наряды, на которых по решению городской мэрии возлагался контроль  над общественным порядком, не оправдали доверия. В красивых формах, на выхоленных конях  казачьи разъезды появлялись под аплодисменты горожан. Они патрулировали  городской стадион и площадь,  где  проводилась  сельскохозяйственная ярмарка  и проходили  соревнования  по казачьему  пятиборью, да центр города, где была сооружена импровизированная  станичная улица. Здесь артисты  сельских Домов культуры  колядовали в «казачьих куренях». У казаков не хватало живой силы на остальную территорию города. А именно там было совершено уже несколько квартирных краж, с утра начались разборки между подвыпившими соседями. Двух нарушителей казаки наказали: высекли прилюдно. Один из них пожаловался мэру города, потому что казаком не был. Хорунжий тут же от атамана получил взыскание.
    Известив дежурную часть и районные власти о своём прибытии в город, Фёдоров, раздосадованный, что ему не дали отдохнуть так, как хотелось душе, не стал присоединяться  ни к одной  высокопоставленной группе, но засвидетельствовал визит  каждой.
    На городской площади он  на несколько минут подошёл к главе районной администрации, который сопровождал господина Ельского. Последний дежурил у помоста, где проходила выставка-распродажа национальной кубанской и праздничной одежды. Участвовали все ателье мод города, в том числе и «Ретро». Фёдоров задержал взгляд на Ксении. Вспомнил вяземские строчки: «Во всех ты, душенька, нарядах хороша!». Удивился, увидев на помосте Екатерину Львовну: наверное, кто-то из манекенщиц заболел. На неё нельзя было смотреть без восхищения и нельзя открыто, по крайней мере, ему, поэтому он равнодушно отвернулся и простился с главой районной администрации и  его женой. Продолжая размышлять, почему госпожа Ельская сама демонстрирует  наряды и супруг не возражает, он нашёл помост Новонекрасовского Дома культуры, отыскал глазами в хоровом коллективе  тёщу и мать Нины Николаевны, убедился, что обе женщины  живы - здоровы. Несмотря на то, что со списком погибших и раненых в аварии он ознакомился ещё в отделе, ему хотелось лично убедиться, что  близкие ему обе женщины не пострадали. Артисты этого Дома культуры привезли на праздник  свадебный обряд, который обыгрывался с настоящим реквизитом: куры, петухи, гуси, сало и горилка, пироги и щи. Ненастоящим был красавец – жених Рейн, в полковничьей казачьей форме, заменивший настоящего жениха, доставленного в больницу с переломом ноги. Впрочем, красноречивый взгляд пышнотелой невесты  говорил о том,  что она нисколько не жалеет о замене. Ей завидовали её подружки по сценарию и многочисленная толпа зрительниц. Фёдоров был рад, что Ксения не видит этого обряда и доволен поведением Андрея, с которым переговорил  tet-a-tet: «Слову Рейнов верить можно. К Ксении он не подойдёт».
    За городом находилось всё мужское население района,  которое не уехало на охоту. Здесь Фёдоров почувствовал себя свободнее. На сельскохозяйственной ярмарке он отыскал Ожерельева – отца, который выставил на продажу несколько сверхмодернизированных   своих  агрегатов. Подступиться к нему было нельзя. Повышенным интересом и спросом  пользовался он сам и его техника.
    Фёдоров завернул на стадион. Трибуны ждали появления всадников. Здесь должен был пройти  последний  этап соревнований,  самый интересный и сложный тур пятиборья - вольтижирование. Фёдоров согласен был с тем, что этот конкурс, наконец, оргкомитет включил в пятиборьбе. Каждый казак, по его мнению,  должен был уметь делать гимнастические упражнения во время езды верхом на лошади,  а не просто   носить  камуфляжную форму  казака.
    В этом году  в пятиборьбе выступали и две молодые команды -  учащиеся профтехучилища и  школьники. Из  десяти команд отобрали две лучшие. Сельские школы так и не смогли смириться с тем,  что выбор пал на городскую.  Дмитрий Егорович был горд, что это его школа, его 11 «А» класс выступает в соревнованиях на Дне города, но когда увидел директора своей школы, то понял,  что все лавры победителя достанутся только одному человеку – директору школы Вере Ивановне.  Она и будет стоять на пьедестале почёта.
    Радио стадиона постоянно объявляло итоги каждого тура казачьего пятиборья. Азовское телевидение вело прямую трансляцию с трассы. Два огромных монитора отображали все события и героев. Среди взрослых с большим отрывом лидировала команда акционерного общества «Русь». Обе молодёжные шли с переменным успехом, но фамилии учащихся школы звучали чаще, чем профтехучилища. В училище по очкам лидировал только один человек – Юрий Ёлкин, который и вытягивал команду.
    У  директора школы местное телевидение взяло интервью. Вера Ивановна, привычным движением приподняв свой бюст, охотно рассказала о знаменитостях школы, капитане Ожерельеве и всей его целеустремлённой  команде, которая впервые участвует в казачьем пятиборье по всем видам программы, потому что в зачёт соревнований идёт участие в уборочной страде. Она даже процитировала  стихи кубанского поэта Кронида Обойщикова: «Кто эту пыль горячую глотал, тот был в своём труде красивым дважды!». А её ученики глотали днём и ночью горячую пыль   комбайнов, работая помощниками машинистов или трясясь прицепщиками под палящими лучами знойного солнца и при свете включённых электрофар и прожекторов. Рассказывая, директор не забывала посматривать на монитор, любуясь собой  и гордясь, что её увидят все не только в прямом эфире, но и в вечерней хронике.
    Покидал  стадион Фёдоров с одним вопросом, который задавал самому себе и компьютеру: «Где Юлька?  Если она рядом, почему не подошла?».

Глава   пятнадцатая.                В    Б О Л Ь Н И Ц Е

    Нина Николаевна никак не думала провести праздничный день в больнице. Здание родильного отделения было новым, поэтому ни воспоминания, ни ностальгия её не мучили. Она жила только настоящим,  увиденным  и  услышанным, и тогда, когда чисто по-человечески  и  по-женски разговаривала и утешала пострадавших в аварии женщин, и тогда, когда помогала молодому врачу-гинекологу, дежурившему в тот день,  у которого в глазах стоял страх, а руки делали своё дело, и тогда,  когда лежала под капельницей, убедив врача на прямое переливание крови, так необходимое молодой женщине, которая и сама осталась жива и живым родила семимесячного  малютку, и тогда,  когда сама уже лежала на кровати, обессиленная, отдав безвозмездно литр крови, и восхищалась профессиональными навыками фельдшера Васанской,  хлопотавшей возле восьмимесячного ребёнка, мать которого спасти не удалось.
    Незаметно для самой себя она уснула тяжёлым глубоким  сном, как будто впала в беспамятство. А когда проснулась, увидела, что день прошёл и что в отделении произошли изменения. Консилиум из трёх врачей, хорошо отдохнувших  на природе, выносил приговор  молодому  врачу - гинекологу и Васанской, принимавшим  экстренные роды. Разговор был деловым. Рейн определила это сразу. Как только Алевтина увидела, что её пациентка проснулась, поспешила к ней с подносом, где стоял бокал красного вина и три плитки русского шоколада.
-Завтрак продолжается?!- пошутила Нина Николаевна и удивилась, насколько ослаб её голос.
-Завтрак перешёл в ужин. Вас угощают и мои крестницы. Они обе здесь. Восхищены Вами. У Ксении сегодня дежурство, а Юля …  Юлю позвало сюда сердце. Она сделала генеральную уборку в столовой. Сама! Сейчас драит медные краны. Они уже блестят, как позолоченные светильники. Я позову к Вам девочек…
-Нет, не стоит их звать. Я хочу посмотреть на моих учениц за работой. Удивительно, что они не пошли на дискотеку и не захотели  смотреть праздничный фейерверк.
    Первой она нашла Ксению. Девушка убаюкивала почти годовалого малыша, всеобщего любимца, который был оставлен в роддоме матерью – одиночкой. Медперсонал роддома отказывался переводить мальчика в детское отделение, откуда бы его сразу отправили в детдом. Все надеялись на чудо: одумается мать, заберут родственники, найдётся хороший человек. Ксения напевала колыбельную молитву, слышанную ещё в детстве от мамы Али:
 Молись, дитя, сомненья камень
 Твоей груди не тяготит.
 Твоей молитвы жаркий пламень
Святой любовию горит.
Быть может, Ангел, твой хранитель,
Все слёзы разом соберёт
И их в надзвёздную обитель
К престолу Бога отнесёт…
    Нина Николаевна не стала перебивать, дождалась, когда  малыш уснёт, а девушка допоёт:
- И вновь тогда из райской сени
Хранитель  Ангел твой сойдёт
И за тебя, склонив колени,
Молитву Богу отнесёт…
    Рейн присела рядом на краешек кровати, заглянула в глаза Ксении:
-Ты плакала?-  Нина Николаевна взяла девушку за руку.- Ксения, ты слишком впечатлительная. Тебе нельзя здесь работать. Ты так близко принимаешь всё к сердцу!  Тебе нельзя видеть смерть.
    Слёзы часто-часто закапали из глаз девушки. Рейн, сидя на кровати, стараясь сохранить равновесие и не показать, что у неё кружится голова, обняла Ксению. Та прислонилась к ней, уткнулась  лицом в плечо и заплакала ещё сильнее.  В следующую  минуту она чуть не призналась доверчиво классному руководителю, что дело не в трагических событиях. У неё  самой трагедия. Она не знает, где Андрей. За весь праздничный день он к ней ни разу не подошёл!
-Что случилось? Кто тебя обидел?- тревожилась Рейн.
-У неё сегодня всё валится из рук! Незачем приносить себя в жертву. Можно было остаться на празднике с моей матерью! – громко и недовольно заявила появившаяся Юлька.
    На неё зашикали больные, и они все трое вернулись в ординаторскую, где Юлия дала волю своим  чувствам:
-Нина Николаевна,  Вы – герой дня! Здравствуйте ныне и присно и во веки веков! Мама Аля рассказала о вашей самоотверженности. Вы чудо!
-А разве вы сегодня  не тоже герои дня? Как прошёл конкурс мод? Надеюсь, ваши модели все проданы?
    Ксения промолчала. Юля замялась с ответом, что на неё было не похоже, но потом нашлась: предложила Нине Николаевне посмотреть «Хронику дня» по местному телевидению. Может быть, там и скажут, все наряды проданы или половина.
    Ксения перестала плакать, глянула вопросительно на подругу:
-Ты уточни, пожалуйста, в какой именно хронике тебя смотреть и в каких  нарядах ты там выступаешь?!  Где продаёшься  сама  или где предаёшь друзей?!
-О! Что я слышу?! И у мокрой курицы есть сердце?! Тебе кого жалко? Себя? Так я перед тобой  извинилась! А может,  Ожерельева?! Так он перетопчется! Я дважды на  день не извиняюсь. И вообще, у нас с ним свои счёты.
-От доброго слова язык не отсохнет! С добрым словом и чёрная корка сдобой пахнет! Тебе об этом мама твоя сказала!
-Ксения, не учи рыбу плавать, а собаку лаять!  Я знаю, что делаю!
-Чем ты хвалишься?! Эгоистка! Неужели тебе не жалко ни матери, ни Сологуба, ни Величко?!
    Нина Николаевна остановила их перепалку, потребовала всё понятно объяснить. Обе девушки молчали. Рейн включила телевизор.
    Местный канал вёл праздничный репортаж. Концертная площадка на берегу моря, интервью у отдыхающих в ожидании фейерверка и в перерыве – новости. Телевизионщики  любого уровня и ранга  страдают одной болезнью: любят сенсации и скандалы.  И то, и другое было связано с одной фамилией – фамилией Ельских. Если о Льве Львовиче говорили высоким слогом, сравнивая  его с первыми русскими финансовыми магнатами, занимавшимися  благотворительностью, то о  его дочери вещали с лёгкой иронией и насмешкой,  пропустив в эфир две реплики  «из народа», прямо противоположные друг другу:
-Глупой дочери и родной отец ума не пришьёт!
-Дитятко, что тесто: как замесил, так и взошло!
    Нина Николаевна, потрясённая известиями, сидела молча перед телевизором. Она прослушала всё, от начала до конца. Оказывается, Юля не явилась на показ мод и чуть  не сорвала конкурс, который готовила её мать, Екатерина Львовна. Это было полбеды,  о которой знали лишь посвящённые и участники конкурса. Беда была в  том, что из-за Юлии Ельской  аннулировали результаты молодёжного казачьего пятиборья. Обе команды были дисквалифицированы. Диктор беспристрастно заявил,  что настоящий Юрий Ёлкин за большие деньги  продал своё место в сборной,  что  команда училища нелегально включила в свой состав  девушку, которая к тому же не принимала участия в уборочной  страде, а  это один из первых  видов  и условий пятиборья,  потому  что настоящий казак  должен быть и пахарем, и воином, и рыцарем.  И хотя девушка прекрасно выдержала мотогонки, отлично стреляла и блестяще владела холодным оружием  и вышла на последний вид – вольтижирование, где была бесподобна и не имела себе равных,   несмотря на то, что весь стадион любовался молоденьким казачком, который пустил коня  в галоп и на полном скаку делал «сальто», её со скандалом изгнали с помоста.  Победу решили отдать школьникам,  но те отказались её принять, не захотели даже подняться на пьедестал почёта. Пока они изображали из себя обиженных, выяснилось, что девушка – их одноклассница, и команду школьников также дисквалифицировали, заподозрив их  в соучастии и срыве политического мероприятия…
    Нина Николаевна знала, что для Сологуба и Величко эти соревнования были важны, так как давали им право, заверенное администрацией  района, внеконкурсного поступления в сельскохозяйственное  высшее учебное заведение, а для Сологуба –  вдвойне,  потому что его малосостоятельные родители не могли оплатить учёбу сына. Для Сологуба это была трагедия.
    По телевидению несколько раз показывали повтор, как команда школьников аплодирует молодому казачку, как Ожерельев пожимает победителю  руку, как вдруг сдёргивает с него кубанку, надвинутую почти на глаза, и этой кубанкой дважды наотмашь бьёт казачка по лицу под всеобщее возмущение стадиона. Дальше бить ему не позволили учащиеся  профтехучилища.
    Рейн выключила телевизор, строго взглянула на Юлию.
-Так тебя сюда позвало сердце? От избытка сердечных чувств ты решила помочь роженицам и новорождённым?! Изображаешь смирение и покорность?! Да ты в каждой палате оставила после себя  инфекцию безнравственности, строптивости, самолюбия, зависти, жестокосердия!-  Нина  Николаевна  будто гвозди вбивала словами, обрушивая  молоток на бедную Юлькину голову.- Да разве можно требовать от всех правды, а самой лгать, творить добро и тут же делать зло, не видеть границы между упорством и упрямством, радостью и злорадством?! Ты, утверждающая, что жизнь есть Великое Дыхание Вселенной, не позволила другим ни жить, ни дышать! Да как ты посмела?!
    Юлька выслушала Нину Николаевну молча с поникшей головой. Это мама Аля поняла всё  и только спросила: «Что ты натворила?!». «Натворила!»- созналась крестница и с ожесточением принялась мыть и чистить санузел, что в её понимании означало очищение от грехов.  К  Рейн она обратилась с единственной просьбой:
-Нина Николаевна, проводите меня домой …. Пожалуйста.

Глава   шестнадцатая.    Р А З Б О Р К И

    Юлия беспокоилась о последствиях случившегося не без основания. Возле больницы их поджидали Ожерельев и компания.
    Ребята искали Юльку везде: и дома, и на море, и на дискотеке, и в парке, и в ресторане «Под солнцем». Увидев машину Ельского и как тот, многозначительно  посмотрев на Кирилла и всю пятёрку друзей, что-то сказал  сидящему в машине и вместе с телохранителем зашёл в ресторан через чёрный ход, ребята решили, что Юлька прячется в  джипе. Ожерельев смело подошёл, открыл дверцу и … остолбенел от увиденного. На заднем сиденье он увидел Вурдалака, Юлькиного подельника по лошадям и друга Ванечки Мангуста. Он не сразу узнал его. Необычным был наряд наглого, спесивого, всегда денежного  «нового русского», как он сам себя называл. Жирное его тело было упаковано в бюстгалтер, трусики с оборкой, чулки с резинками. На лице дорогой грим,  в ушах – клипсы.
-Пошёл вон!- зашипел Вурдалак, не ожидавший, что Кирилл посмеет заглянуть в машину, и не успевший чем-нибудь прикрыться.
    Через пару минут вышел Ельский со свёртком в руках и с охраной, и ребятам осталось только посвистеть вслед удалявшейся машине.
    В «Казачьем курене» на площади они увидели Рейна. Новонекрасовские казаки и казачки, объединившиеся с другими станичниками, шумно и весело отмечали  День города. Гостей «без выкупа» они не отпускали. Чтобы зайти в «курень», требовалось выпить чарку горилки, чтобы выйти – две чарки. Андрей разговаривал с ребятами и Кириллом  через плетень. Сообщил о телефонном разговоре с матерью, о случившейся аварии, о том, что с ней сейчас Юлия и Ксения, что Нина Николаевна чувствует себя нормально.
    Так ребята узнали, где Юлька, и встретились с классным руководителем, когда она выходила  из больничного городка в сопровождении  своих учениц, которые вели её под руки.  Корсун и Величко тут же оттеснили девушек, заявив Нине Николаевне, что мужская опора надежнее женской, а Женька и Кирилл окружили  Юльку, почти заломив ей руки.
-Ребята, позвольте взрослым заниматься Юлиным воспитанием,- заявила Рейн обычным твёрдым и сильным голосом, которому сама удивилась, потому что чувствовала ещё слабость от потери литра крови.
-Это  какие именно взрослые будут заниматься её воспитанием?-  Скоробогатов умел вежливо вести переговоры.-  Её матери самой сейчас срочно нужен доктор, чтобы избежать психического расстройства, а папа её отчалил за пределы города в интересной  компании. Его подружке,- Женька замялся,- и Юлиному дружку мы только что «сделали ручкой».
-Меня домой проводят Юлия и Ксения,- Рейн была неуступчива.- Юлиным воспитанием я займусь сама  у себя дома. Не переживайте, она  останется у меня до утра.
-Нина Николаевна, зря Вы за неё заступаетесь,- не выдержал Кирилл.-  Если бы Вы знали, что натворила эта особа! По её наводке Покойник сначала запугал всю команду училища, а потом одному из них, Ёлкину, вывихнул руку и сказал, что следующий будет покойником, если они Юльке слово поперёк скажут! Вытащил две пачки денег: одну на лечение Ёлкину,  а вторую – на похороны – отдал капитану. Демонстративно достал бинокль и сел наблюдать. Ребята сначала думали, что это наших рук дело, что это мы подличаем, чтобы выиграть. Нина Николаевна, она вмешалась в мужские игры, поэтому урок воспитания  должна получить от мужчин!
    Юлька уже поняла, какой это будет урок. Парни держали её настолько крепко, что она не могла пошевелиться, а если бы произнесла хоть слово  в их адрес, то тут же и заработала бы,  несмотря на все установки Ожерельева - отца.
-Мальчики, позвольте мне, как классному руководителю, провести этот воспитательный урок. Не надо отбирать у меня хлеб, да ещё и с маслом.
-На этом хлебе змеиный яд с примесью мышьяка, но не масло! Нина Николаевна,  Вы не боитесь отравиться?- вызывающе спросил Скоробогатов.
-Не боюсь. Она сама мне рассказала обо всём, что случилось,- солгала Рейн,-  и … раскаялась.
-Её раскаяние – сродни  каиновскому!- поддержал друзей Корсун.- Она перед своей матерью три раза на день кается и четыре раза грешит!
-А что это вы говорите обо мне в третьем лице?!  Как на панихиде?! Да я живая и умирать не собираюсь!- Юлька вырвалась из клещей одноклассников, но к Нине Николаевне не подошла. Каина поищите в своей компании! Не я первая вас предала! Не я первая начала войну! А на пятиборье я честно предложила вам свои услуги. Я сказала, что займу место Сологуба и никто не узнает. Вы из-за него в автогонках штрафные  очки набрали, потому что  он не смог перепрыгнуть через ров и упал! Он не справился с управлением, потому что у него рана не зажила!  А ты, Ожерельев, не взял меня в команду  принципиально!
-Ельская, ты кретинка! Тебе лечиться надо от звёздной болезни!
-Сам  кретин! Ты знал, что олимпийская система не позволит тебе выйти в финал. Ты знал, что на своём Зверобое я тебя обскачу! Знал! Ты испугался, что проиграешь мне!  Ты – трус и эгоист! Ты, а  не я!
-Тебя на голову поставить, чтобы начала правильно мыслить?!- не выдержал Величко.
-Это вы только на турбазе мыслить умеете! – отпарировала ему Юлька.- И в мои отношения с матерью не лезьте.  Разберитесь со своими гулящими мамашами! – последнюю фразу она уже выкрикнула на ходу. Ушла по-английски, не простившись, и чисто по-русски, разругавшись со всеми, не желая ни от кого принимать помощи.

Глава   17. Инопланетянин Планетозор

17.1.  Нина Николаевна хочет узнать тайну Кирилла и Юльки

      NN позвонила Кириллу вечером и срочно пригласила в школу. У неё завис компьютер, а ей на завтра надо экстренно распечатать тест по истории. Андрей ещё не вернулся со службы из Банка Ельского, а она не может никому доверить материал контрольной. Кирилл, отпросившись у отца с тренировки, примчался на мотоцикле в школу минут через пятнадцать и сразу сел за компьютер. Через пару минут он поднял глаза от монитора и выразительно посмотрел на NN.
-Компьютер – предлог?! – неуверенно спросил он.
-Да.
-А что случилось?
-Я бы тоже хотела знать, что случилось между тобой и Ельской.
-А что, заметно?
-Я вижу. От одного взгляда на Ельскую у тебя пересыхает во рту и сердце работает на пятой скорости, а у неё наоборот, сердце начинает работать на ускорение и во рту пересыхает. Я переживаю. Хочу помочь. Облегчи душу.
-Я не могу. Это не моя тайна. Честно, это не моя тайна.
 -Кирилл, тогда просто помоги мне. Я не знаю, как реагировать на её выхлопные выбросы в окружающую среду. Эти срывы и демарши в её поведении вредны обществу и ей самой. Она не думает о своём здоровье.
 -Зря печётесь о её здоровье.
- На неё после праздника хотели завести уголовное дело. Слава Богу, всё разрешилось полюбовно.
-Папа отмазал.
-Сначала я думала, что Юлю корёжит от моего сына. На злополучном празднике Дня города я поняла, что она хочет что-то доказать именно тебе. Знаешь, есть такое стихотворение: «Я обиды в бусы нижу, я люблю и ненавижу…». Мне кажется, она весь день словно мантру повторяла эти слова именно для тебя! Если не секрет, какие у вас отношения?
-Мы одноклассники.
-И всё?!
-Всё.
-Она плохо контролирует своё поведение, связанное с тобой. Чего она хочет от тебя?
Кирилл усмехнулся:
-Этот вопрос она недавно задала мне: «Чего ТЫ хочешь от меня?».
-Значит, она страдает душой от одиночества, хотя внешне …она всегда в центре внимания, окружена друзьями и поклонниками. Всегда весела. Неужели она такая скрытная?! Мне жаль её.
-Не вздумайте жалеть открыто, если не хотите стать врагом номер один.
-Да я, наоборот, хочу стать другом. Хочу, чтобы вы тоже оба стали друзьями. Думаю, вы не просто одноклассники. Ты не говоришь мне всей правды. Вас что-то связывает и одновременно разделяет. Вы как на разных берегах реки, скорее не реки, а океана. Вас разделяет целая водная стихия.
-Вы ошиблись. Водная стихия нас соединила.
-Кирилл, поделись со мной, пожалуйста. Расскажи. Во благо Юлии. Тебе станет легче. Я помогу. Я умею хранить тайны.

      Кирилл долго молчал, глядя в вечернее небо через раскрытое настежь окно класса, а потом сам не понял, как оказался под гипнозом учительницы и как рассказал о событиях прошлогоднего лета. Воспоминания словно нахлынули на него и пролились в виде долгожданного дождя из висевшей над ним огромной чёрной тучи в форме дамоклова меча.
-Окончание 9-го класса мы отмечали на море… Он долго молчал, а потом продолжил.


17.2.    Похищение. Планетозор. Рассказ Кирилла

      Окончание 9-го класса мы отмечали на море… Катались на яхте Женьки Скоробогатова, веселились, купались, ныряли. В общем, развлекались. Мы с Юлей плыли наперегонки. Я не обгонял её, знал, что она хотела быть первой и хотела, чтобы я её догнал. А потом мы вдвоём поплыли на мыс Любви, оттуда - на Юнгов мост. От Юнгового моста рванули в Аквадом. Так мы называем макроаквариум, давний подарок Ельского Льва Львовича ко дню рождения дочери. Там всё и произошло. Нас уже ждали.
       Когда подплыли, началось что-то странное и невероятное. Появилось вдруг холодное течение. Настолько холодное, что начало сводить руки-ноги. Мы всплыли наверх, а там - в ясный летний день почти шторм. Шторм на Азовском море! Мы опять нырнули, и тут на доли секунды я потерял из виду Юлю. Какая-то неестественная сила отбросила меня в сторону, а Юля вдруг обмякла вся и пошла ко дну. Какой-то homo sapiens подхватил её и поплыл с ней к огромной блестящей раковине, похожей на выпуклую линзу. Она вдруг раскрылась, и они оба в ней исчезли. Я успел нырнуть в узкую щель, пока раковина не захлопнулась. Это оказался подводный аппарат, панели которого сплошь были утыканы мигающими огоньками. Юлька была без сознания, и это водяное чудище её целовало. Меня это возмутило. Вдруг он почуял меня, резко обернулся и грубо сказал:
-Уходи! Я тебя отпускаю живым!

-Это мы ещё посмотрим, кто кого живым отпустит. Не лапай её, гуманоид поганый!
 -Я не Гуманоид, я –Планетозор! - он выставил вперёд руку, и какая-то неземная сила отшвырнула Кирилла к расщелине ракушки.
-Ах, ты так?! Ну, тогда лови! – Кирилл выставил вперёд обе руки и послал в противника энергетический удар. Он увидел, как руки плазмоноида резко обвисли, словно плети. Кирилл кинулся к Юльке, но опять с огромной силой был отброшен бесконтактным ударом. Они обменялись несколькими такими ударами, причём гуманоид каждый раз удивлялся, что Кирилл выдерживает его удар.
-Ты кто? – с интересом спросил иноземец. - Ты владеешь межзвёздным ударом.
-Не тронь её! Отпусти нас.

    Планетозор бесконтактным ударом вышвырнул Кирилла из раковины, но тот успел горизонтальным перевёртышем вкатиться в аппарат до того, как раковина захлопнулась.
-Она твоя жена? - спросил иноземец.
-Нет.
-Невеста?
-Нет.
-А кто тогда?
-Одноклассница.
-Что значит «одноклассница»?
-Мы учимся вместе.
    Планетозор начал резко моргать, словно искал в компе нужный файл.
-У вас на класс одна девушка?
-Нет. Много.
-Тогда в чём проблема?! – с некоторым недоумением спросил он.
-Она мой друг… - Кирилл не договорил. Новый бесконтактный удар поразил его словно насмерть. Этот удар нанёс отец Планетозора, который возник на панели раковины, когда вдруг один из огоньков замигал красным цветом, увеличился в размере до иллюминатора, и на Кирилла обрушился сильнейший энергетический удар, от которого тот упал трупом.

-Стой, отец, не добивай! Он мне нужен живым!
-Ты определись, кто тебе нужен: землянка или землянин.
-Оба. Он поразил меня нашим межзвёздным ударом. Он не простой землянин. Он воин.
-Тем хуже ему. С него спрос как с воина. И ты не забывай о своей миссии. Я очистил водные каналы Земли от Бермудского треугольника до твоего Азовского болота, чтобы наша подводная раковина смогла проделать этот огромный путь, а у тебя новое желание? Что за капризы не мальчика, но почти робота? Не пользуйся моей слабостью, что ты у меня любимый сын. Уплывай с девушкой. Она родит тебе пару детей и можешь возвращать её звёздному воину, тебя очаровавшему. У тебя нет времени. Ты забыл предсказание Пророка? Земля приговорена. Её может спасти только чудо. До связи! – иллюминатор погас и превратился в маленький огонёк.

-А я хочу стать этим чудом! – с вызовом сказал Планетозор и повернулся к Кириллу, который уже стоял на ногах на перламутровом полу ракушки и слышал весь разговор гуманоидов.
-Я убью тебя! – воскликнул Кирилл и, закрыв левой рукой грудь словно щитом, правой послал сильнейший удар в гуманоида. Тот молниеносно проделал то же самое. Удары встретились. Произошёл энергетический взрыв, от которого подводная ракушка-ватрушка ожила, завертелась, как волчок, на одном месте, набирая скорость. Аквадом сыграл роль шлюза, из которого подводный аппарат вылетел и стрелой помчался по курсу, проложенному на панельном экране. Юлька продолжала лежать без сознания.

    Планетозор поднял вверх правую руку, показывая, что он не будет убивать юношу, и держал её так до тех пор, пока не окончил свою речь.
-Буду с тобой честен. Моя мать землянка. Мне передалось от неё то, что есть только на вашей планете. Это сердечные чувства. У наших женщин есть только инстинкты и рефлексы. Они как роботы. У меня четыре жены. Они хорошо выполняют свои обязанности, а я хочу чувств. Хочу «оживить» моих женщин, «очеловечить» при помощи фантомного двойника, привести в норму их женское …либидо, аппетит, жажду, вожделение, возжелание, зуд… - он подбирал слова, чтобы я осознал, что ему надо.
-Хватит! Не дурак, понял!  Почему именно она?

-Во-первых, она славянка. Славянин – это слово означает славь Ян и Ин. Славь мужчину и женщину. На вашей планете только в России скоро останутся люди, сотворённые по образу и подобию Пророка. Во-вторых, она сама мечтает покинуть вашу планету. Она мечтает путешествовать во времени и во Вселенной. Она научилась материализовывать свои мысли, и однажды я её встретил. Ты же знаешь, что при определённых условиях энергетические субстанции становятся видимыми.
-Лжёшь! Ты её просканируешь и заберешь те органы, которыми человек чувствует, мыслит и живёт! Я тебе её не отдам.
-Да я тебя и спрашивать не буду. Тебе сколько? Шестнадцать?
-Семнадцать! – соврал Кирилл.
-А мне 117! Я мудрее тебя и сильнее. Я знаю, чего хочу от жизни, а ты пока в поиске. Ты ещё не решил, станешь воином или простым смертным. Найдёшь ещё одну Юльку или заберёшь её после меня.
-А тебе мама Землянка не говорила, что порядочные люди на Земле так не поступают?! Сдохни, плазмоноид!
 
        Это были последние слова Кирилла. Планетозор оказался быстрее и первым выстрелил в него энергетическим ударом.

17.3.  Пути Господни неисповедимы

-Почему замолчал, Кирилл? Что было дальше? Рассказывай, не скрывай ничего!
-А дальше рассказывать нечего. Нас нашёл отец с начальником полиции на вторые сутки возле маяка. Мы лежали нагишом на берегу, взявшись за руки. Оба были без сознания. Спасибо Фёдорову, прикрыл нас форменной рубашкой, а потом спас от газетчиков и директрисы. Сказал, что учеников унесло в море на матрасе и что катер погранцов их подобрал. Нас, оказывается, успели объявить в розыск.
-Ты рассказал отцу, что вас с Юлей похитили… неизвестные …инопланетяне?!
-Отец сначала посчитал, что мы пьяные, а потом понял, что просто обессиленные. Он ввёл меня в свой гипноз, и я рассказал обо всём, что произошло. Позже я сам прослушал запись, поэтому и помню всё, что было.  Не знаю, что делали с Ельской, но меня словно лазером выжгли изнутри. Восстанавливался я месяц. Чувствую себя виновным, что не смог защитить девушку. Хочу поквитаться с гуманоидом, смыть позор с Юльки. Она так и не знает ни о чём. Если узнает – не простит, будет презирать.
-Не вини себя и не трусь. Трусливый мужчина – это бобёр без хвоста.
-Мне Фёдоров сказал эту же фразу, только я не понял о чём это.
-А бобёр хвостом дом строит! А чем ты свои отношения с девушкой строить собираешься? Да ещё с Юлькой?! Ты не возражаешь, если я закурю?!

    Нина Николаевна подошла к окну и закурила. Для неё было полной неожиданностью, что Кирилл и Юлька были похищены инопланетянами и что Фёдорову и Ожерельеву удалось это скрыть от власти, от СМИ и от самого Ельского. Если бы это были незнакомые дети, она бы ни за что не поверила в случившееся.  Сердце её сжималось от тревоги и боли. Ей нужно время, чтобы прийти в себя от услышанного, нужно остаться наедине со своими мыслями… «Бедные дети, бедная девочка…», - твердила мысленно она. Кирилл уже адаптировался. А Юля?! Юля понимает, что с ней происходит что-то странное, но не осознаёт, ЧТО именно. Ей даже не с кем поговорить, не с кем поделиться тем, что творится в её душе… «Она действительно одна, хотя и растёт в полной семье.  Нина, ты найдёшь к ней подход. Ты не оставишь её одну», - так решила для себя Нина Николаевна и душа её немного успокоилась.

-Кирилл, ты сделал для Юли всё, что мог, просто гуманоид оказался сильнее физически. Пусть для нас с тобой он останется Плането-зором. Красивое имя. Мне нравится. Думаю, в нём победили человеческие чувства матери-землянки, если он вернул вас обоих на Землю. Ты чувствуешь с ним какую-нибудь связь?
-Да. Иногда физически ощущаю присутствие этого плазмоноида. Моё тело словно лучом соединяется с моим фантомным двойником. Иногда луч красный, иногда – фиолетовый. Мой организм словно получает какую-то информацию, но расшифровать её я не могу. Ощущаю его своим врагом, но в душе у меня нет чувства мести, и я презираю себя за это. Хочу ненавидеть – не получается.

-Вот и отлично. Твоё имя с персидского переводится как Солнце? Вот и свети! Я думаю, в свои 117 лет он решил выбрать не жену, а собрата-воина, славянина. В слове Воин есть ИН, а в Славянине есть и ЯН, и ИН. Он выбрал одно женское и два мужских земных начала. Он мудрее тебя. Думай об этом. Спасибо, что рассказал и доверился. В первый день нашего знакомства Юля была со мной очень откровенна и доверила свою тайну. Сказала, что хочет стать межпланетным биологом. Шутка, наверное. А ты, кем?!
-Космическим спасателем. И это не шутка.
 -Пути Господни неисповедимы, как говорит мама Аля. Значит, у вас всё впереди, вы ещё встретитесь втроём на каком-нибудь Млечном пути. Там и разберётесь. Для вас это ещё не вечер…   

2015 - 2023, февраль   



 Татьяна КОТЕНКО.  «ЛЮБОВЬ И  МЕСТЬ  В  СТИЛЕ   «РЕТРО», или  «Иоанна,14,6 »
 Психологический  роман для семейного чтения

Часть  третья.  «ДЕЛО  НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИХ  №…»

               
                Иисус 
  Христос – единственный путь,
                данный нам  Богом для спасения.
                Третий  духовный  закон 
 

  Глава  первая.    ОПЕРАЦИЯ   РАЗРАБАТЫВАЕТСЯ    

     Согласно философии Космоса,  человек состоит из двух частей: небесной и земной. Двойной мир человека  олицетворяют силы Отца Небесного и Матери – Земли.  Молите великих родителей, чтобы ваша душа стала такой же совершенной, как совершенен Святой Дух Отца, и чтобы тело ваше стало таким же совершенным, как совершенно тело Матери – Земли.  Ибо если вы понимаете, чувствуете и выполняете заповеди, всё, что вы попросите в молитвах своего Отца Небесного и Мать – Землю, будет вам дано. Станьте же истинными детьми вашего Отца и вашей Матери…
    Так рассуждала Ксения, стоя под виноградным навесом на одной из дачных улиц, и молилась так, как учила мама Аля. Она молила Святой Дух Отца Небесного, чтобы Он своею десницей отвёл все беды и несчастья, вдруг скопившиеся над её головою, чтобы поскорее  уехал Кирилл Ожерельев, чей мотоцикл уже более часа стоял у крыльца дачи Рейнов, которую они недавно  купили. Она молила Всевышнего, чтобы Он позволил и помог ей встретиться с Рейном. Ксения продрогла. Её слегка знобило то ли от долгого ожидания, то ли от нервного напряжения. Любимый осенний ветер не щадил её и продувал насквозь тоненькое платьице, от дождя спасала лишь густая листва виноградника.
    Согласно философии Космоса, осень считается периодом равновесия  между энергиями неба и земли. Однако небесная энергия любви  неистовее, чем земная, поэтому в этот сезон человек должен сдерживать свои земные желания, относиться к жизни более хладнокровно и взвешенно, ибо энергия осени может быть и безжалостной. Этому  учил Ожерельев – отец.

    Его голос сейчас звучал в ней. Она понимала, что тогда, на тренировке,  он говорил это для неё, хотя его слова слышали Кирилл, Юлия и все ребята. Он говорил это только ей, потому что знал, что Ксения была больше дочерью Святого Духа Отца Небесного,  и святые ангелы были ей как братья. Она имела более тесную связь с Небом, чем с Землёю. Жизнь на Земле девушка не всегда понимала. Ей, как никогда, требовалось сейчас успокоение и умиротворение Ангелов Земли, потому что Ксения уже несколько дней была лишена сна и покоя. Она была уязвлена поведением Рейна, который, нарушив её размеренную и правильную жизнь, взяв в плен её сердце, смутив и взволновав душу, вдруг стал хладнокровен, сдержан, бессердечен, перестал искать с ней встреч. Обида терзала и жгла душу девушки. Она заслуживала более внимательного к себе отношения, хотя бы дружеского!..  Ксения стояла под виноградным навесом на семи ветрах и ждала, когда уедет Кирилл.

    Андрей и Кирилл в это время вновь встретились на даче,  которую Рейны приобрели накануне  ассамблеи. В первую встречу парни несколько раз прослушали записанный на магнитофон разговор Юльки и Ванечки Мангуста. Весь её любовный бред они отсекли, даже не размышляя над ним, хотя в душе Кирилла эта  любовная трескотня с ненужными подробностями оставила тогда  ненужный осадок.
    Во вторую встречу они пришли к выводу, что Мангуст не лжёт насчёт Новороссийска, потому что Ельский и незнакомец на осеннем  балу – ассамблее говорили об этом же. Точную дату «сборок»   Рейн слышал на одном из обедов у Ельских. Ожерельев знал, о какой именно базе идёт речь. Однажды, года два назад,  Юлькин отец возил их класс на Чёрное море. По дороге они заезжали на одну базу, находящуюся в запретной зоне. Там недалеко есть маленькое озеро, холодное и глубокое. Он помнит, как они в нём купались… Все его одноклассники и Юлька, единственная из девчонок.

    Рейн тоже знал эту базу. Был на ней однажды, сопровождал шефа. Тому срочно понадобился переводчик – юрист с экономическим образованием. Рейн только консультировал, самих документов в руках не держал.  «Не доверяют!»- подумал он тогда. По вопросам, ему заданным и им   прокомментированным, он смог определить географический размах деятельности своего шефа. Речь шла о Греции, Италии и Турции. Предметом беседы был  «металлический бизнес». Что скрывается за этим словом или что оно кодирует, он определить не смог. Рейна на базу доставили  тогда на  вертолёте, поэтому точного местонахождения ее не знал.

    Сегодня  новоявленные сыщики обсудили в деталях операцию «Новороссийск». Андрей поставил условие: личная встреча или общение с кем-либо из участников «сборок» исключаются. Главное – добыть изобличающие фотодокументы, и всё. Кирилл    согласился, но предложил посвятить и включить в  «операцию»  своих друзей и кого-то оставить в Приазовске для алиби, чтобы прикрыть себя с тыла. Например, Сологуба, он ещё не окреп после ранения. Двоих взять в Новороссийск – для охраны машины и для алиби тоже. Ну, и на всякий случай запасного.
    Рейн возражал против всего, что предложил Кирилл, а против  последнего аргумента в особенности: случайности в их деле исключаются. Когда две группировки делят деньги и место под солнцем, то обязательно используют фейерверк. Подставлять под пули несовершеннолетних Андрей не имеет права и никогда этого не сделает.
    Спорили долго. Ожерельев оказался  не по-юношески рассудительным и убедительным. В итоге Рейн согласился с доводами Кирилла, который к тому же ручался за железную дисциплину и такое же железное молчание своих друзей. Согласился ещё и потому, что иного выбора не было: ФАКС МОЛЧАЛ. Московский друг отца не отвечал.
    Андрей проводил Ожерельева до поворота просёлочной дороги, на трассе они простились. Рейн повернул на дачу, а Кирилл  скрылся в пелене дождя.

Глава  вторая.   Я П О Н К А   И   К И Р И Л Л

    Ожерельев – отец  был сердит на среднего сына. Отпросившись на полчаса, Кирилл отсутствовал более часа, а в мастерской – много работы, и такой, какую мог выполнить только средний сын. Появление Кирилла он встретил молча, а тот  увлечённо начал рассказывать отцу и младшему брату о необычном явлении природы: впервые в жизни ему удалось увидеть и пересечь границу дождя. Кирилл даже остановился на мотоцикле, резко затормозив, снял шлем и оглянулся назад. В паре метров от него полосой шёл крупный дождь, а над его головой сияло солнце. Из дождливой осени он попал в тёплое лето. Отчего бывают такие причуды  в природе?
-Компьютер включи!- вместо ответа выразительно произнёс отец, постучав пальцем по голове, потому что Кирилл, рассказывая, отвлёкся и неправильно соединил схему  в приборе, над которым они вместе с отцом работали уже месяц.
-Кирилл, чего сидишь?- вступила в разговор мать, любившая просто сидеть и смотреть, если позволяло время, на мужа и его руки, которые ей казались умнее, чем его голова.- Чего сидишь? Слышал, что отец сказал? Пойди компьютер включи! Я бы сама включила, да не знаю какой!

    Павлик беззвучно рассмеялся на слова матери, потому что даже он понял, что сказал отец, так как друзья брата часто говорили Кириллу: «У тебя не голова, а компьютер!» Отец и брат осуждающим взглядом остановили его смех, Кирилл дал подзатыльник и добавил: «Свой компьютер включи!» В доме зазвонил телефон, и Елена Викторовна, так и не поняв причины смеха младшего сына, заспешила в дом, как всегда уверенная в себе и полная  собственного  достоинства.
    Павлик хлопнул брата по плечу, чтобы тот поднял голову, и знаками сказал:
-Я знаю, отчего бывают такие явления природы. Мне Юлька объясняла. У неё на этот счёт есть собственная теория. Рассказать?

-Юлька для меня не источник информации. Она сама катаклизм в природе.
    В мастерскую вернулась мать и сообщила о телефонном звонке из секретариата Ельского. Оказывается, к нему приехала делегация из Японии. Банкир просил принять и развлечь молодую японку, потому что Юлия отказалась. У них опять дома скандал, и она заявила, что гости отца для неё не гости.
    Отец нахмурился. Ему необходим был помощник в лаборатории. С утра на него нашло озарение, хотелось сразу же реализовать новые мысли. Кирилл был необходим, как воздух. Сын его, сражённый бесцеремонностью банкира, успел только вслух возмутиться, что Ельский берёт с него плату за денежную премию на Карлыке и что бесплатно у него в доме даже воздухом никто не дышит, как к дому уже подъехала чёрная «Волга» господ Ельских с российским дипломатическим флажком на капоте.

    Водитель распахнул дверцу. Из машины чопорно вышла молодая  японочка  в национальном  костюме. Шофёр пропустил её впереди себя и по дорожке направил прямо в лабораторию, где у распахнутой двери, обнажённый по пояс, в парусиновых  шортах до колен, стоял Кирилл с возмущением на лице и каким-то электроприбором в руках.
    Павел быстро сообразил, что над его свободой нависла угроза. Он,  как младший, и станет развлекательной программой. Что из того, что он не говорит? Она-то ведь ничего не понимает по-русски?! И он незамедлительно поспешил спрятаться.
    Кирилл и японка стояли друг против друга. Он разглядывал её в упор, а она беспрестанно кланялась, стоя на полусогнутых, глядя на него чёрными испуганными глазами. Её тело было обвито бледно-розовым атласом, такого же цвета была огромная шляпа, непонятно каким образом державшаяся  на голове и не падавшая при каждом её поклоне.
    Кирилл тоже ей поклонился. Японка улыбнулась одним ртом, растянув в ниточку плотно сжатые губы.
-По-русски говорите?
-?
-По-русски говорите?- повторил Кирилл, жестикулируя.

    После пятиминутного общения с японкой Кирилл уже знал, что она умеет говорить «спасиба», «пазаласта»,  «не понимать». Более всего она любила говорить слово «пазаласта», произнося при этом средний звук между «л» и «р».
-В общем, я понял, что ты дура дурой,- Ожерельев ей обворожительно улыбнулся.- Но я ещё больший дурак. Иди за мной! Отец,- обратился он к Илье Николаевичу, с усмешкой разглядывающему японку,- я не виноват! Это всё Ельская! Ты же сам видишь!
    Японка на полусогнутых засеменила следом за Кириллом. Они вошли в дом. Кирилл набрал номер телефона Ельских. Японка не сводила с него своих чёрных глаз и постоянно кланялась.
-Я уже понял, что ты меня уважаешь! Хватит кланяться,- нетерпеливо сказал он, дожидаясь, когда на противоположном конце снимут трубку. Наконец, к телефону подошла Екатерина Львовна.
-Здравствуй, Кирилл!- голос её был слабым, но радостным.- Спасибо, чувствую себя хорошо …  Нет, Юлии нет дома. Я спала. Она оставила записку. Подожди, я прочту! ... Где-то  зачётные опыты проводит … на прудах… какие-то членистоногие. Сообщает, что к ужину будет дома … Ну что ты, не за что! Тебе тоже всего хорошего …  Нет, Льва Львовича дома нет.  К нему приехали друзья из Японии. Они были у нас на обеде. Нет, Рейна он не приглашал. Всего хорошего. До свидания!

    Кирилл перезвонил всем друзьям, потом Ксении. Странно, все как сговорились: дома никого не было. Сдерживая  раздражение, Кирилл положил трубку и повернулся к гостье. С милой улыбкой  глянул в её чёрные глаза:
-Кикимора ты моя заморская, как я рад, что именно мне, представителю кубанских гуманоидов, выпала честь встречать и сопровождать  представительницу  Великой страны Восходящего Солнца! Я Вас в таком виде устрою?- он надел футболку Даниила, отцовскую соломенную шляпу, доставшуюся тому от деда.
-Пазаласта! Пазаласта!- приседала перед ним японка.
-Не «пазаласта», а «Спасиба» за то, что я представлю тебя нашему  провинциальному свету. Пошли, что ли. Море покажу. Его у нас бесплатно можно смотреть. А к ужину  я научу тебя говорить ещё два слова: «Юлька -  стерва!» Скажи: «Юль-ка – стер-ва!»,- по слогам произнёс Кирилл.
-Не понимать!- присела на ходу в реверансе японка, улыбаясь плотно сжатыми губами.
-Зубы хоть бы показала!   Они у тебя тоже белилами намазаны? Скажи: «Киш – миш!»- Ожерельев обнажил свои два ряда тесно сидящих друг к другу ровных зубов, которыми запросто перекусывал проволоку, и заглянул девушке в глаза.- Ресницы-то  у тебя, небось, накладные. У наших русских свои такие длинные…

    Ожерельев вёл спутницу к яхтклубу. Рядом находился рыбозавод, а немного дальше – прудовое хозяйство, где в огромных чанах выводили мальков зеркального карпа. Юлька  раньше часто приходила сюда, помогала рыбоводам. Пропуск ей давала мать Женьки Скоробогатова, главный рыбовод хозяйства. Здесь же находился и экспериментальный макроаквариум, построенный  Ельским для дочери, когда она была ещё маленькой.
-Пошли по морю!- Ожерельев жестом приказал японке спускаться вниз, перешагнул через парапет  набережной и, не спеша, держа руки в карманах  прарусиновых шорт, спокойно пошёл по отвесному склону. Уже внизу, на галечном берегу, он оглянулся. Японка стояла на парапете и кланялась ему.
-Вот чучело!- подумал Ожерельев.

    Поднявшись наверх, он подал японке руку через парапет. Она схватила её обеими руками и поцеловала. Ожерельев смутился.
-Бледнолицая моя, у нас принято наоборот, чтобы мужчина целовал даме ручку. Ну, давай, поднимай ножку и перешагивай через парапет. Вот так!- показал Кирилл.
    Японка опять присела в реверансе и улыбнулась плотно сжатым ртом. Ожерельев критически оглядел её одеяние и понял, почему она семенила: ткань плотно облегала фигуру, идти можно было мелкими шажками.
-Ну что ж, пойдём к лестнице,- вздохнул Ожерельев,-  не на руках же тебя нести.
    Но и у лестницы возникла проблема. Спуск для японки всё равно был крутой. Ожерельев галантно подал ей руку, показав жестом, что целовать нельзя, и помог спутнице сойти вниз.

    По камням в узком платье идти было неудобно. Японка спотыкалась, но Ожерельев делал вид, что не замечает её проблем. На свою беду гостья загляделась на парашютистов, проводивших учебно-тренировочные прыжки, споткнулась о большой галун и ушибла ногу. Она с трудом поднялась в своём узком платье и заковыляла к парапету, не глядя на Ожерельева. Кириллу стало неловко за свою невоспитанность. Он остановил девушку, нашёл большой плоский камень и усадил на него японку.
-Держалась бы ты на ногах так же крепко, как твоя шляпа на голове. Ты вот падаешь, а она нет. Давай, приподними платье, я посмотрю твою ногу!
-Пазаласта! Ноу!- японка выставила вперёд обе руки, запрещающие поднимать платье.
-Да тебе же больно! Вон, плачешь! Слёзы в глазах, кажется. Я не доктор, но лечить могу.
-Пазаласта! Ноу!- умоляли глаза японки.
-Ну, хорошо, - сдался Кирилл.- Я на ощупь посмотрю, руками!

      Японка прикрыла ногу веером.
-Да я отвернусь! Нужны мне твои жёлтые ноги…
    Японка была в атласных башмаках. Кирилл на ощупь развязал шнуровку, снял с ноги башмачок. Он оказался такого же цвета, как и платье, а подошва – из тонкой кожи, сафьяна. «В таких башмаках по зеркальному паркету танцевать, а не по нашему пляжу ходить»,- подумал Кирилл. Он осторожно ощупал всю ступню, каждую мышцу проверил, каждый суставчик.
-Всё в порядке. Из-за того, что мадмуазель споткнулась о русский булыжник, военные действия между Россией и Японией не начнутся.  Понятно?- Кирилл  взглядом встретился с японкой. Его опять поразили невероятно чёрные глаза девушки, подведённые чёрным карандашом, со стрелками чуть ли не до висков.
    Японка переменила ногу и выставила вперёд  другую, со словами:
-Пазаласта! Пазаласта!
-Так ты что, эту ногу ударила? Чучело! Сразу надо говорить, где болит.

    С правой ногой повторилось, как и с левой. Ушиба не было.
-Башмаки обувай сама. У нас страна свободная, лакеев нет,- Кирилл поднялся в прыжке, опершись на правую руку, и медленно пошёл по берегу.  «Догонит, если надо! Обманщица!»- думал он, а  в воздухе и в голове его всё ещё стоял запах её духов. Он осязал его очень чётко: тончайший, изысканный аромат.
    Японка догнала его возле яхтклуба. Все ребята высыпали из ангара. Молча, вопросительно, смотрели на Ожерельева.
-Гостья из страны Восходящего Солнца! Рекомендую! По-русски понимает три слова…
    Все оживлённо загудели и свободно вздохнули.
-Юльку Ельскую никто не видел? Нет? Вот стерва! Подсунула мне бледнолицую гостью своего папаши! Ну, я устрою ей сегодня ужин!
    Японка тронула Ожерельева за плечо, веером показала на парусное судно:
-Улька?
-Наконец-то! Выучила! Это не Юлька. Это парусник. Пойдём, покажу. Хочешь, покатаю?
    Ребята запротестовали:
-Ты один не справишься с управлением!
-А нас двое!- Кирилл подмигнул японке.
-Возьми водный мотоцикл!- предлагали яхтсмены.- Скорость отличная.
    Японке приглянулась вёсельная лодка у причала:
-Уль-ка?
-Ожерельев, лодка течёт,- предупредили ребята.- Правда. Протекает в двух местах, там кляпы стоят.

    Ожерельев от вёсельной лодки отказался, заявив, что он не дурак мозоли на руках натирать. Однако японка облюбовала именно её, вёсельную лодку. Она хлопала радостно в ладоши и повторяла: «Пазаласта!» Ожерельев уступил, решив далеко не заплывать. Он помог гостье сесть в лодку. У них возник спор из-за места. Японка отказалась пересесть, как ни просил её Кирилл.
-Ну и чёрт с тобой! Тебе же хуже,- сказал Кирилл, натянуто улыбаясь.
    Японка, показывая вдаль веером на горизонт, на маяк, на солнце, спрашивала постоянно: «Улька?» Ожерельев начал ей разъяснять, что Юлька -  это конь, это лошак несмыслённый, которого челюсти нужно обуздывать уздою и удилами, чтобы он покорился. И вообще, Юлька – стерва. Он увлёкся рассказом Юлькиных недостатков и удивился, когда японка запищала, показывая на дно лодки:
-Улька?!

    В лодку быстро поступала вода. Она просачивалась именно в том месте, где сидела японка. Ожерельев приказал ей пересесть, но девушка мёртвой хваткой уцепилась руками за сиденье и от страха пищала. Оторвать её было нельзя.
    Ожерельев чертыхнулся и спрыгнул в воду. Дна он не достал. Поплыл, таща лодку за нос к берегу. Японка испуганно пищала, показывая на воду.
-Вот в этой лодке ты и утонешь, бледнолицее чучело, а я выплыву,- сказал ей в сердцах Ожерельев. Ноги его коснулись дна.   
    «Как  назло, на море ещё и прилив. До берега пилять и пилять!»- подумал Кирилл. Глянул в сторону яхклуба. За ним наблюдали в бинокль. Он подал знак, что лодка дала течь и он её оставит, чтобы проследили, где затонет. Ему просигналили: «Спасай Японию!». Ожерельев протянул японке свои руки:
-Иди ко мне! Ну, прыгай!
    Кирилл обычно говорил властно, но обаятельная улыбка всегда смягчала повелительность тона, однако сейчас слова прозвучали сухо и резко. Ему не шутилось.
-Ого, японочка!- он ожидал, что она будет  несколько легче.- Надо полагать тебя в Японии не только устрицами и лягушками  кормят. Ваша кухарка явно знакома с русской или кубанской кухней. Да отпусти ты шею мою, задушишь!..  Хотя, если твой вес разобрать на составляющие, в тебе гриму килограмма два будет. Белила на лицо намазала, как повидло на пирог. А бант, что к платью на заднице пришит, на все три потянет. Итого, уже пять лишних килограммов.

    Выбрав на берегу ориентир, Ожерельев старался идти перпендикулярно, чтобы потом самому  точно знать, где затопленная лодка.
-И духи твои нежные мои килокалории  поглощают.  «Пазаласта», не пахни так ароматно. Ты своим тонким запахом распугала всю рыбу в заливе и перебиваешь мой любимый запах моря. Не знаешь прямо, чем дышать,- Кирилл разговаривал вслух, чтобы развлечь самого себя, зная, что японка его не понимает.
 И вдруг девушка красивым жестом руки в розовых перчатках обвила шею своего спасителя, прошептала «Пазаласта!» и осторожно поцеловала его в щёку.
-Это лишнее. Благодарности мне не нужны…-  и Кирилл почувствовал: ещё секунда  - и он утонет в её чёрных огромных глазах.

    Тогда японка уже смелее прикоснулась к его щеке и поцеловала прямо в губы. И Ожерельев ответил на её поцелуй! Он не понял, как, почему это произошло, но он ответил. Было мгновение, когда он потерял  над собою контроль, а потом сознательно затянул это мгновение. Кирилл не мог с ней идти. Запах дурманил голову. Он остановился. Голова слегка кружилась, ему даже показалось, что он качнулся и, боясь её уронить, крепче сжал японку в объятиях, и поцеловал её уже сам. Когда Кирилл разжал губы и открыл глаза, то встретился с девушкой взглядом. У японки был немного растерянный вид. Ожерельев готов был поклясться, что эта бледнолицая испытала такие же ощущения, как и он. Кирилл бросил быстрый взгляд на берег: не сбился ли он с ориентира, как вдруг над самым его ухом бледнолицее чучело, которое он всё ещё прижимал к своей груди, произнесло красивым слогом:
    Без вас мне скучно, - я зеваю.
    При вас мне грустно, - я терплю.
    И мочи нет, сказать желаю,
    Мой ангел, как я вас люблю!

     Последняя строчка пушкинского стихотворения была произнесена с насмешкой, почти с  издёвкой. Японка расхохоталась ему в лицо, опрокинув назад голову, показав, наконец, свои ровные, отливающие перламутром зубы, витаминизированные красной  рыбой и чёрной икрой, никогда не знавшие дантиста. Пламень, только что промчавшийся по его жилам, переметнулся в кровь. Вскипел не Ожерельев, закипела его казацкая кровь.

-Боже! Как я мог попасться на её удочку! Юля, ну ты и стерва! Значит, над членистоногим  опыты проводишь?! Смеяться над мужчиной нельзя! – последние его слова прозвучали как  приговор. Он размахнулся и бросил её в море. С головы слетел чёрный парик, к которому крепилась шляпа, а сама Юлька плашмя упала в воду и топором пошла ко дну. Моря Юля не боялась. Она прекрасно плавала, поэтому опасности сразу не почувствовала. Встав на ноги и глотнув воздуха, она опять расхохоталась. Белая краска текла по её лицу, она её размазывала, умываясь морской водой. Глаза были защищены линзами японской фирмы, подаренными ей накануне друзьями отца. Неудобство доставляло только узкое платье, но и в нём Юлька могла уплыть от Ожерельева. Он догнал её. Юлька сразу почувствовала  звериную силу его цепких рук и бешенство, с каким он тянул её назад, в море, и вниз, на дно.
-Не старайся, не вырвешься,- подумал Кирилл.- Ты за всё получишь.

    Ему мешал кусок ткани, которой она была обмотана. Он постоянно всплывал перед лицом Кирилла и мешал прижать её ко дну, поэтому он прямо в воде разматывал ткань, вытряхивая Юльку из маскарадного  наряда. Она еле вырвалась, всплыла на секунду, чтобы успеть глотнуть кислорода и крикнуть:
-Спасите! Псих! Дурак, я без купальника!
-Так ты уже о пощаде просишь? Не будет тебе спасения!

    Оскорблённый Ожерельев был глух к состраданию. Он жаждал наказать эту лгунью, настоящую стерву, и вновь увлёк её на дно.  Наконец, Кирилл справился с последним метром ткани. Подхваченный подводным течением розовый шёлк уплыл в море. Юноша со всей силы надавил на голые Юлькины лопатки, прижимая её лицом к песчаному дну, отсчитывая секунды:
-Одна, две, три, четыре, пять, шесть, семь…  Юлечка, ты будешь плясать под музыку, которую закажу я,- думал Кирилл.

    И тут она обманула его во второй раз. Юлька перестала бороться, ослабила мышцы, безжизненное тело легло на дно. Кирилл подождал несколько секунд  и, не чувствуя ответного сопротивления, ослабил руки, желая повернуть Юльку лицом вверх. Этих секунд ей было достаточно, чтобы выскользнуть из его цепких объятий и устремиться наверх.
    Поймал он её мгновенно. Но как потом пожалел об этом! Лучше бы она уплыла! Его рывок вперёд был резким и сильным, как прыжок хищника за дичью. Он немного не рассчитал и обхватил не её голые плечи, а чуть ниже. Руки упёрлись обо что-то  твёрдое, почти окаменелое, а когда притянул её к себе, ощутил под ладонями камочки молочных желёз, сплошь состоящих из каких-то бугорков и узелков. Он сразу понял, что причинил ей боль. Но также понял, что все сплетни, которые ходили за Юлькой следом и раздражали его, действительно, - сплетни. Юлька была непорочной девушкой.  Всё это молниеносно пронеслось в сознании, и он разжал ладони, сжимавшие девичью грудь.

    Всплыли они одновременно.
-Ожерельев, ты подлец!
    Кирилл молчал.
-Ты дурак!
    Кирилл молчал.
-Ты ничтожество!
    Кирилл молчал.
-Давай мне свою футболку!
    Он покорно снял футболку Даниила, бросил её Юльке. Она надела её прямо в воде и поплыла к берегу. Он её не обгонял. Выбравшись на пляж, Юлька отжала подол  футболки, повернулась к Кириллу:
-Ожерельев, ты подлец! Нечего лапать не своё!-  и залепила ему пощёчину. Она хлестала его по щекам, приговаривая, кто он есть. Кирилл молчал, без ропота вынося и выслушивая пощёчины и упрёки. Он старался не смотреть на её мокрую футбулку, плотно облегающую девичью фигуру, потому что даже через ткань видел то, чего не было видно.

    Она ушла.
    Кирилл устало опустился на песок и блаженно растянулся во весь рост. К нему пришло ощущение лёгкости, словно душа его, томившаяся долго в неволе, избавилась от плена и вырвалась на морской простор. Юлька! Юлия! Какое ласковое имя! Он даже на несколько минут  забыл об операции, разрабатываемой вместе с Рейном, о которой думал постоянно в течение уже трёх дней.

Глава  третья.                К С Е Н И Я    И    А Н Д Р Е Й

    Рейн расстался с Кириллом на трассе, ведущей в город. Проводив своего юного друга, скрывшегося на мотоцикле в пелене дождя, Андрей повернул на просёлочную дорогу и пошёл к дачному домику.
    Ксению он увидел сразу. Стремительно подошёл, перепрыгивая через лужи, сгрёб в охапку её, прижал к груди, потом быстро отстранился и вновь посмотрел, чтобы удостовериться, она это или не она зябнет под виноградным навесом, взял молча за руку и завёл в дом.

    Ксения осмотрелась. Одна большая комната с камином и веранда. Рейн быстро растопил уже затухавший камин, согрел чай. Кинул подушки прямо на ковёр перед камином, усадил её сушиться и греться. Языки пламени осветили лицо Ксении.
-Господи!- как божественно она мила,- подумал он.
    Андрей взял её  руки в свои, сжал, начал целовать каждый пальчик …  Он мог с закрытыми глазами узнать её руки среди тысячи женских рук. Он знал наизусть каждый её ноготок, каждый суставчик, каждый …  Внезапно он остановился. Его губы застыли над указательным пальчиком. На левой руке не было отцовского перстня – оберега: холодного серебряного колечка в виде змейки, с двумя встречными головками. С двумя красными, как капельки крови,  рубинами. Он поднял глаза. Их взгляды встретились. Они ещё ничего не сказали друг другу с минуты встречи, а греховные невысказанные флюиды-  мысли уже влетели в комнату, наполнили и  взбудоражили собой её воздух. Рейн поднялся с колен. Закурил. Прошёлся по комнате из угла в угол. «Фёдоров не знает, где Ксения. И не узнает. И не найдёт. Адрес дачи ему неизвестен. Он может узнать его у Нины Николаевны, а та сейчас в станице у матери, вернётся поздно»,- размышлял Рейн.

-Как ты нашла меня здесь?
-Я на такси ехала за Кириллом.
-Ты целый час простояла  под дождём?!
-Я не знала, что ты так долго будешь разговаривать с Ожерельевым. У вас какие-то общие дела?
-Да, мы решали одну задачу.
-По математике?
     Андрей усмехнулся. Порой она бывает по-детски наивной.
-Нет, мы решали задачу по истории права. Из раздела «Человек и общество». Выясняли, в чём истинное предназначение человека.
-Выяснили? В чём же истина?
    Андрей протянул ей бокал вина.
-Истина в вине, как сказал Блок, и в том, что ты здесь, рядом со мной, и в том, что я безумно счастлив, потому что живу и дышу тобой…

    Она светилась от радости, от счастья, оттого, что он по-прежнему её любит, хотя и внезапно прекратил встречи с ней. Он был гостеприимен и радушен, гипнотически неудержим в речах. Она считала себя самой счастливой из смертных, однако он успел испортить ей настроение, когда сумерки опустились на дачный посёлок и он предложил отвезти её домой. Ксения наотрез отказалась покидать милый дачный домик.
-Хорошо, оставайся! Располагайся, ночуй здесь. В город уеду я,- не споря, спокойно сказал Андрей. Доброжелательно улыбнулся и протянул ей руку.- До завтра!
    Ксения не ответила. Она сидела перед камином, поджав под себя ноги, продолжая кутаться в голубой махровый халат, хотя уже было жарко. Ей стыдно было произносить слова, которые вертелись у неё на языке, и всё-таки она их произнесла:
-Давай останемся здесь вместе…

    Андрей присел рядом на палас. Хотел взять её за руку, но раздумал. Хотел обнять и прижать к себе, но …  опять передумал. Они глянули в глаза друг другу, и он первым отвёл взор. Он не выдержал.  Её глаза красноречиво всё сказали без слов. Она его любит. Душа её страдает. Сердце рвётся на части, и скрыть своих чувств она не может. А он, холодный и внешне спокойный, уравновешенный  и чопорно-вежливый, разыгрывает из себя иностранного посла на официальном дипломатическом приёме. А ему в этом маленьком домике – теремке надо вести себя проще простого. Они сейчас как два цветка: нежная садовая ромашка, живая и естественная, сорванная с родившей её земли и ждущая, что ей дадут напиться студёной воды, и георгин, красивый и гордый, но не настоящий, ярко-красный  и нежно-бархатистый, но искусственный, с такими же искусственными капельками прозрачной росы на лепестках. В вазу с холодной студёной водой поставили его, холодный и красивый, но искусственный георгин, а её, живую и страдающую от жажды, положили рядом, не дав напиться.

    Ксении стало душно и жарко. Ей хотелось глотка свежего воздуха, дуновения встречного ветра, чтобы остудить свою  горячую голову и охладить пламенем горящее сердце. Рейн на помощь не пришёл, хотя  - она видела -  у него было минутное желание ей помочь.
    Ксения не знала, что Андрей боролся с собой. У него перед глазами постоянно стоял Фёдоров и в памяти всплывал их последний разговор, состоявшийся после поездки на Карлык. Дмитрий Егорович в ультимативной форме потребовал от Рейна прекратить встречи и проводы Ксении домой, не ловить её ни на тренировках, ни в мастерской. Сказал, что у него и Ксении разные пути-дороги, что его дочери надо учиться, а Андрею воздыхательниц найти – раз свистнуть. Он вынудил Андрея дать обещание не подходить к Ксении и заявил в конце разговора, что слову Рейнов всегда верил. Андрей настоял на условии, что Фёдоров объявит дочери о своём ультиматуме и объяснит ей его причины. Фёдоров пообещал, но слова своего не сдержал. Наоборот, при  каждом удобном случае он подставлял Рейна:  «Вот видишь?!  Твой воздыхатель даже не смотрит на тебя!».

-Мне папа говорил, что я родилась под счастливой звездой, и я, глупая, ему верила,- Ксения глотнула воздуха, чтобы сдержать слёзы. А потом подумала: пусть текут, всё равно пламя камина их высушит, а свет горящей свечи да глупой луны и ярких звёзд, что появляются на чистом вечернем небе и виднеются сквозь незавешенное окно, слишком мал и не позволит  ему их увидеть. Она ошиблась. Он их увидел и услышал в её голосе.

-Каждая звезда, - продолжала Ксения, глядя на огонь камина,- имеет свой путь, свой смысл, своё назначение. Звёзды – это живые души. В этом безбрежном океане в течение тысяч лет, не срываясь и не падая, плавают миллионы звёзд. Это миллионы душ. Этот бесконечный мир не имеет границ. Никто не может измерить его пространство, настолько он велик.  И вот в этом огромном мире встречаются две звезды – две души. Траектории их пути пересекаются, и дальше они летят вместе, потому что их небесного происхождения души имеют силу земного притяжения. Представляешь, среди  миллионов душ миллионов планет встречаются две, чьим отцом, как у всех звёзд, было Небо, а матерью – Земля! Знаешь, такие встречи редки. Одна на миллион. Я думала, что души умеют общаться без слов, что они иной породы, иного мира, не поддаются осязанию. Оказывается, они как люди, как плоть. Я чувствую жар одних и  холодность других, ощущаю ласку  одних и колючие шипы  других. Это так странно! Не могу уяснить, как две земные души не поняли и не узнали друг друга! Они оттолкнулись. Наверное, имели одинаковый заряд – и полетели врозь, каждая себе. Если люди на земле ищут друг друга, то что ищут души -звёзды в Космосе?  Ты случайно не знаешь, откуда духовное начало в человеке? Кто и как мог соединить душу с материальной частью – телом? Не ошиблась ли душа, заняв чьё-то тело?

    Она поднялась с ковра. Не дожидаясь ответа, посмотрела на Андрея сверху вниз:
-Мне кажется, я встретила материальное тело, в котором отсутствует душа. Тело, которое покинула душа, мертво!
    Ксения глянула на Андрея так, будто прощалась с телом,  лежащим в гробу. Она взглядом поцеловала его в мертвенно-холодный лоб, расправила складки на костюме, кинула на грудь ярко-красный искусственный георгин, закрыла крышку гроба, не русского, дубового, а импортного, полированного… Она не успела защёлкнуть взглядом замки на нём – неестественная сила откинула крышку и подняла Андрея из гроба. Он крепко стиснул её в объятиях, стал целовать глаза, лицо, волосы.
-Ксения, не хорони меня! Я живой! Я не умер! Моё сердце слышит твоё сердце… Моя душа уже давно растворена в твоей душе… Отдай и ты себя мне… Создай меня заново…  Я боготворю только тебя, одну-единственную… Ты – мой путь, моя истина и моя жизнь…

    Рейн подхватил её на руки, потому что она стала оседать на пол. Ксения ещё чувствовала, как у неё закружилась голова, как начала вращаться комната, а затем вдруг – весь мир вокруг. Она стала лёгкой и воздушной, почти невесомой. Она стремительно уносилась куда-то вверх, она растворялась в большой, горячей и нежной любви…
    Бог есть  ЛЮБОВЬ. В Любви нет страха.  Настоящая Любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся не совершен в Любви. Ксения любила и была любима. Страха не было. Она испытала нежность и благодарность к этому человеку, мужчине, который сказал, что она для всех его невеста, а ему – жена.
-Каждый имеет свою жену,- сказал Андрей, с ударением на слове «свою».

    Это была строчка из Библии, и Ксения продолжила:
-И каждая имеет своего мужа.
-Жена не властна над своим телом, но  муж …
-Равно и муж не властен над своим телом, но жена…
-Не уклоняйтесь друг от друга, - улыбнулся Андрей.
-Разве по согласию, на время, для упражнения в посте и молитве…
-А потом опять будьте вместе. Но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак …

    Ксения была счастлива, Андрей понимал её! И любил! И как любил!
-Чтобы понять тебя, узнать, чем ты живёшь и дышишь, я стал ежедневно читать Библию. Часто во время чтения осязаю рядом твоё присутствие. Помнишь Евангелие от Иоанна: «Если любите меня, соблюдите мои заповеди»? Ты помнишь основную заповедь: «Да любите друг друга»?
-Господь говорил о другой любви. О человеческой, а не греховной…
-Ну, ты и слово нашла: «греховная»! Любовь – это радость, это продление жизни, это наслаждение и страсть, но только не грех.
-Мама Аля говорит, что это грех.
-У  тебя теперь новый пастырь. Не мама Аля, а я, твой муж. По-моему, мама Аля сама совершила грех. Какой?..  У женщины две святыни - быть женой и матерью.  В этом её права и обязанности. Мама Аля не вышла замуж и не родила. Да я не осуждаю! Я просто констатирую факт. Посмотри на Богородицу. Вот пример великой материнской любви!
-Материнской, но не греховной!

-Ксения, без греховной любви ни одна женщина не может стать матерью. Мне запомнилась притча Христа Спасителя о сеятеле: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрёт, то останется одно. А если умрёт, то прорастёт и принесёт много плода. Каждое поколение, каждый человек  понимает и толкует её по-своему. Прочитав её первый раз в твоей записной книжке, я подумал, что речь идёт о добрых словах или знаниях, которые сеются в душах людей. А сегодня, сейчас, хочу толковать эту притчу как отношения между мужчиной и женщиной. Настоящий мужчина готов быть добрым и честным пахарем. Он должен подготовить землю, а потом уже сеять.  Зачем же  сеять в неподготовленную или каменистую почву? Зачем разбрасывать семена, зная, что они не взойдут? Я готов быть пахарем и пахать до седьмого пота, чтобы подготовить землю-матушку под плодородный урожай. Я говорю тебе жизненную истину. Мужчина и женщина  долго и много страдают, если начинают сеять доброе, мудрое, вечное  в неподготовленную почву. Не знаю, поняла ли ты меня и, если поняла, правильно ли?

-Я не поняла, какая  я почва: каменистая или неподготовленная?
-Ты моя земля – матушка,- он обнял её и поцеловал, - но с ещё девственной природой.
-Это  которой можно любоваться и на которой нельзя жить? А тебе хочется жить?
-Не просто жить, а наслаждаться жизнью.
-Я смогу наслаждаться жизнью так же, как и ты?
-Конечно. Ведь это для нас с тобой написано: «Ибо кто пашет, должен пахать с надеждою, а кто молотит,  должен молотить с надеждою получить ожидаемое». Я хочу, чтобы моя любовь освещала и освящала твой путь и всю нашу жизнь. Хочу, чтобы однажды ты мне тоже сказала, как говоришь Спасителю: «Ты возжигаешь светильник мой, Господи!».
 -Андрей, ты должен знать, что именно  Господь – прибежище моё и избавитель мой.  Он – скала моя, которая всегда защитит от бурь и невзгод. Он - щит мой и убежище моё. Так было и так будет.
-Ксения, я не отнимаю тебя у Спасителя. Я просто дарю еще и себя.

    Рейн привёз её домой поздно вечером.  Не заглушая мотора, остановил машину. Оглянулся назад и не поверил своим глазам. Ксения сжалась в комочек  на заднем сиденье и плакала, закрыв лицо руками. Рейна потрясла резкая смена  её настроения и чувств.  Она ни в чём не упрекала, даже была рада их близости, и вот теперь – запоздалые слёзы раскаяния. Андрей на мгновение даже растерялся. Да, в жизни за  всё надо платить. Особенно за удовольствия. Он был готов к их отношениям, она – нет. Ему стало безумно жаль её. Что он мог сейчас для неё сделать?  Забрать к себе домой? Нет. Официально объявить её невестой и подать заявление в ЗАГС?  Нет. Она просила его ни о чём не рассказывать Фёдорову. Пока. Он не согласился с ней,  сказал, что не имеет права молчать. Он не трус. Что же сделать для неё? Как успокоить?

    Андрей круто развернул машину и поехал в противоположную от дома сторону. Она даже не спросила, куда … Ей было всё равно, лишь бы только оттянуть время объяснения с отцом и не оставаться один на один со своей совестью. Он остановился возле Свято-Воскресенского храма, осветив фарами закрытые ворота, пустой двор, чёрные глазницы церковных окон. Она безропотно вышла из машины, проглотив слёзы, робко и стыдливо ступила за ним на церковный двор, в глубине которого находился маленький служебный домик, где жили две старые женщины, служки в церкви. В их окнах горел свет. Андрей постучал. Одна из женщин вышла, узнала Ксению, а потом и Андрея. Она видела его несколько раз в церкви: новый прихожанин. Андрей попросил открыть им церковь, включить свет, а также свечей. Женщина выполнила их просьбу, перекрестила ночных гостей со словами «Да будет мир с вами!» и оставила одних. Андрей подвёл Ксению к алтарю. В молчании зажгли полный круг свечей на светильнике перед иконостасом.

    Они стояли перед Царскими воротами, справа от которых  была икона с изображением Спасителя, слева – Божьей Матери. Почти одновременно они перекрестились. Андрей взял Ксению за руку и обратился к Всевышнему, назвав его Солнцем Правды, Востоком Высоты. Андрей просил прощения за обоих и благословения. Просил признать таинство их союза, благословить как мужа и жену на вечную дружбу и любовь.  Просил разрешения объявить её своей невестой и дал перед Богом обещание жениться на Ксении через год.

    Андрей не знал, правильно ли он говорит. Слова шли изнутри:
-Всевышний, я люблю её. Она моя пристань, к которой я постоянно возвращаюсь в мыслях. Позволь мне и в жизни приближаться к ней, как корабль причаливает  в гавани, возвращаясь из дальнего плавания. Господи, Ты сказал: «Я  есмь путь и истина и жизнь». Да, Ты!..  Твоё слово всегда было, есть  и будет для неё истинно, каждый шаг своей жизни  она проверят любовью к Тебе. Позволь и мне вместе с Тобой, Всевышний, стать опорой её жизненного пути, её земной единственной истиной. Господи! Ты знаешь наш грех и стыд. Прости и очисти нас, возврати нам радость спасения  Твоего! Внемли голосу моему и Ксении!
    Андрей медленно повернул голову к наречённой своей невесте, взглядом прося  поддержать его. Ксения троекратно перекрестилась, порывисто произнесла:
-Всевышний, прости меня! Я люблю его. Я  грешна…

    Она заплакала. Вдруг случилось невероятное, чего Андрей никак не ожидал. Земля вместе с полом алтаря словно уплыла из-под ног. На доли секунды они оба зависли в воздухе, словно находясь в невесомости. Он быстро прижал Ксению к себе, боясь, что она упадёт. Их качнуло.
-Что это?
-Он услышал нас, но не знаю, простил ли… - прошептала Ксения.
    Они перекрестились, пошли к выходу. В церковном притворе остановились, глянули друг другу в глаза. Андрей всегда боялся утонуть в чёрном омуте этих глаз. Неужели это счастье, живое и родное, недавно ещё плакавшее, принадлежит ему? Перед входом в церковь она наскоро, без зеркала, заколола волосы. Один локон упал на плечи. Он сейчас красиво выбивался из-под белого лёгкого шарфа, который она стянула с шеи и покрыла им голову. Слёзы высохли, но блеск глаз остался. Она не знала, радоваться ей или плакать. Он нежно обнял её и поцеловал, Она не ответила, её губы были холодны и бесчувственны.

-Успокойся, любимая! Полдела сделано. ОН знает,- Андрей показал глазами в сторону иконостаса.- Осталось сказать Фёдорову  и испросить его благословения.
    Когда они второй раз подъехали к дому, бабушка Раиса Петровна задремала. Управившись по дому, она ещё раз заглянула к внучке, которая с обеда закрылась в комнате, укрепив на подставке записку, написанную фломастером: «Не будить!».
-Бедная  девочка,- думала бабушка,- устаёт, не высыпается. Пусть спит.

    Раиса Петровна сослепу приняла чёрный махровый свитер на подушке за голову внучки, а большого белого медведя под одеялом – за внучку, свернувшуюся клубочком. Бабушка решила не беспокоить Ксению и тогда,  когда звонил Кирилл, разыскивая всех друзей, чтобы перепоручить кому-нибудь японскую гостью. Она, перекрестившись, сказала ему, что Ксении нет дома, испросив у Господа прощения за обман.
    Поджидая  Фёдорова с работы, она, как обычно, взяла в руки вязание, да так и уснула в кресле со спицами в руках, готовая в любой момент проснуться и продолжить работу, а вошедшему сыну, зевая, пропеть: «Я тебя уж заждалась!». Фёдоров знал об этой уловке. Он часто заставал мать спящей в кресле, поэтому ему иногда приходилось  с улыбкой вновь возвращаться на крыльцо, громко топать, создавать лишний шум, от которого Раиса Петровна просыпалась, вновь начинала вязать и встречала его с неизменной фразой: «Я тебя уж заждалась, сынок!».

Глава  четвёртая.      П Р И З Н А Н И Я

    1.
    В этот вечер Фёдоров задержался дольше обычного. В отделе было много работы. Следственные органы установили личность одного из убитых, найденных в обгоревшей машине на Золотой косе. Слово «установили»  работниками уголовного розыска употреблялось юридически не совсем законно. Путём логических заключений, набора и подбора фактов, одним из которых был тот, что в течение недели в  полиции официально зарегистрировали только одно заявление о пропаже человека: «Ушёл из дома и не вернулся», следственные органы пришли  к выводу, что  «пропавший и невернувшийся человек» и обгоревший мужской скелет в расплавленной машине – одно и то же лицо, а именно директор местной турбазы Николай Григорьев.  Накануне убийства его видели в обществе красивой женщины. Опрос свидетелей вообще спутал карты. Одни утверждали, что она была приезжей, отдыающей с турбазы. Другие доказывали, что она местная. Когда с помощью всех свидетелей составили фоторобот женщины, размножили и положили на стол Фёдорову, тот  от  изумления онемел:  с фотографии на него смотрела Ельская Екатерина Львовна. Сходство потрясало. Разница была в цвете волос: Екатерина – яркая блондинка, а неизвестная – тёмная шатенка.

-Это мистика! – решил Фёдоров и приказал искать либо женщину, либо свидетелей, имеющих информацию об этой женщине. Вся полиция была поставлена на ноги. Искали женщину, которая в любой момент могла занять место жертвы – второго обгоревшего  скелета, найденного в машине. Женщины, как установила экспертиза.
    Фёдоров выкурил уже три сигареты, глядя на фоторобот женщины. Он думал…  Своего согласия на вызов в полицию Ельской он так и не дал.
    А Ксения с бьющимся от страха сердцем переступала в это время порог родного дома. Отца не было, бабушка спала, и девушка смогла спокойно вздохнуть.

    Рейн расположился в кресле напротив бабушки, сладко спящей. Он решил дождаться Фёдорова и вручить ему из первых уст известие об их с Ксенией помолвке. Ксения протестовала молча, боясь разбудить  бабушку. Она вывела Андрея из комнаты, просила, умоляла Андрея уйти, заявляя, что утро вечера мудренее, что она предварительно подготовит отца к их совместной встрече, а потом предоставит Андрею право рассказать обо всём.
    Рейн знал, что это только в сказках утро вечера мудренее, в жизни всё наоборот. Было за полночь. Фёдоров мог вообще прийти домой под утро, и ещё неизвестно, как он отреагирует на присутствие в доме молодого человека, который после двадцати двух ноль-ноль не покинул его квартиры. Успокаивая себя тем, что он не собирается сбегать и скрываться, Андрей решил отложить признание  до возвращения из Новороссийска.

    Приехав домой, Андрей  рассказал матери о своих отношениях с Ксенией. Он думал, она просто рассердится. Он ошибся.  Мать пришла в ярость. Она неистовала в течение часа, не давая сыну возможности ни оправдаться, ни вставить хотя бы слово.
-Как ты посмел?!  Как ты мог?!  Она несовершеннолетняя! Школьница! Она моя ученица! Что ты себе позволил?! Она же ещё девочка! Да она просто не смогла устоять перед тобой! Ты вскружил ей голову! Да как же можно до свадьбы?! Ты хоть понимаешь, что натворил?! Тебя Фёдоров за неё сотрёт с лица земли! Он тебя четвертует!  Растянет крестовидно между четырьмя столбами над огнём! Он признаёт только эту казнь! Да как же можно без родительского согласия и благословения?!  Ты не сын! Ты не мужчина! Ты подлец! Господи, хорошо, что этого не видит твой отец! Рейны всегда были сильней своих страстей!..

    Когда она, наконец, выговорилась, Андрей посмотрел на часы.  Мать говорила ровно сорок минут.  Столько длится урок. Это учительский рефлекс или установленный департаментом регламент общения матери с сыном? Он спросил её об этом. Мать завелась ещё на сорок минут. Когда она замолчала от усталости и головной боли, Андрей сказал:
-Я подарил Ксении  фамильное кольцо, которое бабушка Рейн завещала  внучатой невестке.
    Нина Николаевна в это время запивала таблетку водой и чуть не поперхнулась при словах сына.

-Почему же ты не подарил кольцо своей законной жене, царство ей небесное, Светлане?! Или ты подобным образом хочешь откупиться?!
-Мама, не опошляй, пожалуйста, наши отношения. Я люблю Ксению!
-Андрей, за эти три недели сентября, что вы друг друга знаете, влюбиться можно, но утверждать, что это чувство на всю жизнь, - нельзя!
-Мама, влюбиться  можно с первого взгляда и затем заболеть этим человеком на всю жизнь! Ты мне веришь? Светлана всегда была моим большим другом. И только! И ты это знаешь. Может быть, рождение ребёнка  изменило бы наши отношения, но жизнь распорядилась по-другому. Я благодарен судьбе за встречу с Ксенией. Я дышу не воздухом, а ею! У меня день начинается не с восхода солнца, а с её имени! Мама, ты же сама любила?! Почему же не хочешь меня понять? Ты говорила, что не всё в жизни бывает по правилам, есть исключения. Нельзя начинать любить, как начинается спектакль в театре после третьего звонка! Прозвенел и – полюбил! Как на собрании, где после объявления повестки начинается доклад! Как после похода в ЗАГС, где тебя объявляют мужем и женой, и ты получаешь официальное  разрешение любить, у тебя сразу же должна возникнуть страсть, а до этого – ни-ни! Мама, я через это прошёл! Нас со Светланой торжественно объявили мужем и женой, поздравили с рождением семьи, но страсть от этого не родилась, хотя мы оба считали, что любим друг друга. Наша семья строилась на уважении  и добрых отношениях. Я тогда считал себя вором и преступником, но не сейчас! Я Светлану похитил у кого-то,  для  которого она была рождена, но не Ксению! Ксения моя, и я её никому не отдам! Да, я виноват. Виноват  в том,  что не смог поступить как  Болконский, который по просьбе отца отсрочил день свадьбы на целый год! Ты знаешь, чем закончилась история  князя Андрея и Наташи Ростовой. Ты тогда  торопила нас  со Светланой, а теперь я тороплюсь сам. У меня нет грязных желаний. Я не собираюсь прятаться. Ксения – моя  невеста, а перед Богом жена. Мы любим друг друга! Да, мы нарушили условности общества, земные человеческие условности, но не небесные! Перед Богом  недействителен брак без душевной любви, а мы любим. Мы не можем жить друг без друга. День, прожитый без неё, я могу вычеркнуть из своей жизни, как пустой!  А Дмитрий Егорович,  как лучший друг семьи, помогает мне жить в пустоте! Мама, неужели ты, моя мать, меня не понимаешь?!

    Нина Николаевна уже немного успокоилась. Шок прошёл. Но она продолжала ощущать себя, будто на краю пропасти. Страшно было за сына,  за Ксению,  за их чувство.  Сын прав. Она   думала об условностях общества, зрительно представила реакцию Фёдорова на всё и … содрогнулась:  он не простит!
-Извини меня, Андрей. Я действительно думала об условностях общества, от которых мы никуда не денемся. Тем более здесь, на Кубани, где за такие дела ворота дёгтем мажут. Я хочу, чтобы ты знал: ты предал фамильную честь. Рейны так не поступали. Но я буду с тобой. К Фёдоровым мы пойдём вместе. Завтра же!
-Нет, послезавтра. Завтра уже наступило.  Сейчас четыре часа утра,-  уточнил Андрей, посмотрев на часы.-  В семь часов я уезжаю по делам в Новороссийск. Вернусь очень поздно. У меня на сон – три часа.

    2.
    А Дмитрий Егорович в это время вернулся домой. Раиса Петровна по-прежнему спала в кресле, но с неё  Рейн заботливо снял  очки, укрыл пледом. Перед тем, как разбудить мать, он заглянул к Ксении. С улицы он видел свет в её окне. Дочь сидела перед зажжённой свечой.  «Молится или медитирует», - подумал Фёдоров и не стал мешать дочери…

    Ксения молилась долго. Правильнее сказать, она разговаривала с Пресвятой Богородицей,  Приснодевой  Марией, общаясь на духовном уровне. Такие беседы вошли у неё в привычку. Ежевечерне она  обращалась к Высшему Разуму и Его Сыну. Перебирая в памяти весь день, она рассказывала обо всех событиях Им, Двоим.

    Ожерельев – отец учил, что принесённая людям радость вернётся обратно, а нанесённая обида аукнется десятки раз. Ксения старалась жить честно. Она ежедневно очищала свою душу, считая её Божиим храмом. За свои семнадцать  лет она повидала разные храмы:  и прекрасные дворцы с позолоченными куполами - многолюдные, многопевучие; и лежащие в развалинах – опустевшие и опустошённые, над которыми со свистом проносятся ветры буйные. Она не желала уподобляться последним. Мама Аля учила, что Храм – это не только вещественная церковь, это и душа человека.  Господь Бог живёт в каждом человеке, поэтому надо заботиться о чистоте своего душевного храма.

    Ожерельев – отец говорил по-другому: человек есть сын Космоса, в каждом человеке живёт Высший Разум. Они по-разному выражали свою мысль, но суть была одна – так уяснила для себя Ксения, и так она воспринимала мир. Эта двойственность мировоззрения жила в ней постоянно. Она боялась одного: чтобы её не покинули ни Христос, ни Высший Разум, чтобы грехами и нечистотой не разрушила свой душевный храм Божий,  не уподобилась бы наземным храмам, от которых осталась груда камней и на развалинах которых цветут амброзия и осот. Она видела в больнице для умалишённых и на церковной паперти людей, которые не заботились о чистоте своего духовного храма и были покинуты Господом и Разумом. Ей было жаль  и этих физических калек,  и  жаль несчастных, потерявших человеческий облик и рассудок.

    Ксения всегда и везде спешила доставить радость людям, чтобы жить, как солнце, - жить для других. Это был неизменный кругооборот её дня, её недели, месяца, лет. Пока не появился в её жизни Рейн, пока она вдруг не поняла, что хочет светить и ему, что хочет жить для него.
    Пламя свечи горело ярким ровным огнём. Она всегда здоровалась с ним и вела беседы, обращаясь к огню, как к одухотворённому началу. В свете пламени возник печальный лик Богородицы. Её образ был чётким и устойчивым. Девушка видела изящный овал лица, светло-карие задумчивые и плачевные глаза, скорбный взгляд. На умном высоком лбу – покрывало голубого цвета – любимого цвета Богородицы, покровительницы русской церкви. Она всегда являлась к Ксении вместе с сыном, и никогда – одна.

-Здравствуй, Матушка наша, Пресвятая Владычица, Пречистая Дева Мария! Здравствуй ныне и присно и во веки веков! Спасибо Тебе, Добрая и Светлая, что явилась мне именно сегодня, в День  Твоего Рождества. Как ты провела этот день? Знаю, тебя ждали в каждом храме, в каждом доме моей большой страны, которую Ты хранишь и освящаешь. Спасибо Тебе за это. Ты и сегодня весь день трудилась. Присядь около меня, отдохни, побудь со мной, пожалуйста, хоть минутку! Я расскажу Тебе о сегодняшнем дне. Он начался красиво. Церковь праздновала  Твоё Рождение как день всемирной радости.  Я пела в хоре «Величай, душе моя, преславное рождество Божия матери…». Потом была школа.
      И Ксения рассказала, как прошли уроки. Общение с матушкой всегда шло легко. Можно было просто размышлять, не проговаривая слова вслух.  Все святые общаются на самом  высоком  духовном уровне,  ловя мысль, угадывая даже то, что скрывает сердце.

-У меня сегодня большая радость, о которой я готова рассказать Тебе и поделиться со всей Вселенной. Мне хочется поведать робкому солнечному лучику, седым осенним облакам, грустным серым тучам, как радуется моя душа, как трепетно  бьётся сердце. Пусть они разделят со мной это чувство радости, пусть улыбнутся мне и не хмурятся. Сегодня чудный день, волшебный  и сказочный… Пресвятая матушка, Андрей меня любит! Я так счастлива! Мне хочется думать о нём постоянно, день и ночь, все двадцать четыре часа, которые Господь установил в сутках. Когда я вспоминаю его, во мне начинает звучать волшебная мелодия, хрустальная и пленительная. Он околдовал меня своим молчаливым и проницательным  взглядом. Его славная улыбка, такая милая и редкая, сводит меня с ума.  Его имя для меня свято! Он мой первозваный Андрей, правда,  не святой! Прости меня, Матушка!  Прости нас, Голубушка …Мне так стыдно признаться. Я не знаю даже, как сказать Тебе об этом …

    Слёзы навернулись на глаза девушки. Она опустилась на колени:
-Милая, прости меня! Я не сумела соблюсти своё тело в святости и чистоте. Мы любили друг друга греховной любовью. Матушка, я грешна! Милая, я заблудилась, как та овца потерянная, отбившаяся от стада. Но виновата  Я! Не Адам прельщён, а Ева, прельстившись, впала в преступление! Знаю, что Господу всё известно. Насадивший ухо, не слышит ли сам? И образовавший глаз, не видит ли сам? Я не забыла его заповеди. Все учения храню в сердце, но сегодня в нём было тесно. Матушка, в моём маленьком сердце я пыталась сберечь две большие любви:  к нашему Господу и  моему первозваному Андрею. Одна любовь вырвалась наружу и разлилась по всему телу. Друг  к другу стремились наши души, а соединились тела. Почему же тогда душа ликует? Мне стыдно признаться в этом Господу и родному отцу. Мною овладевает страх, немеет язык, уста мои смыкаются и замирают, как речка, скованная льдом. Я боюсь…  Ни Господь, ни отец не поймут моего ликования и не простят греха и падения. А мне страшно и стыдно от обилия счастья, меня переполняющего. Его так много, что можно черпать Ковшом Большой Медведицы и делиться со всеми  страждущими!.. – Ксения взяла икону Богородицы  и нежно поцеловала: - Матушка, Андрей назвал меня своей женой. Для меня это так необычно и ново!  Пусть я ещё очень юна, но обещаю быть образцом верной жены в слове, в любви, в духе, в вере и чистоте.  Благослови нашу любовь, милая, добрая, славная Дева Мария!  Пресвятая Владычица, помоги признаться в моём счастье и грехе родному отцу, умоли Всевышнего простить меня. Защити наше счастье, не допусти погибели его, спаси наше светлое дивное чувство, которое родилось во мне сегодня, в день Твоего Рождества!...
 

Глава  пятая.       Н О В О Р О С С И Й С К

    Рано утром пятёрка друзей встретилась с Рейном, как и договаривались, на даче у Алевтины Васанской, которой ежегодно осенью ребята вскапывали земельный участок. В Новороссийск стартовали отсюда, здесь же планировали финиш, поэтому каждый отпросился на дачу с ночёвкой.
    В Приазовске оставались Сологуб Алексей, у которого после падения на мотогонках разошёлся шов, и Величко Николай, которому по жребию выпало перекапывать дачу.
 Они же должны были создавать в школе алиби для своих друзей, якобы с утра ушедших сдавать медицинские анализы по линии военкомата.
    Машину Рейна, упакованную в «кенгуру» и ещё какие-то приспособления, оглядели с восхищением, но критически: красный джип – слишком заметная машина на их дорогах.
-Выбирать не из чего,- прервал их замечания Рейн,- как говорится, чем богаты…  Тем более, она наследственная.
-Досталась от отца?
-Нет, от другого родственника, но тоже близкого.
    Расставаясь, как всегда ударили по рукам:
-Пять перстов, а рука одна!- и все разом обернулись в сторону Рейна.
     Он стоял один. Неловкость сгладил Ожерельев:
-Не обижайся. Мы о тебе помним. Ты наша  десница! Объяснять не надо, что это такое?
    Через пост ГИБДД они не поехали. Как и договаривались, сделали крюк вдоль побережья и через час по просёлочной дороге выбрались на трассу. Каждый немного посидел за рулём, попробовал себя в роли  «асса».
    «В сущности, они ещё пацаны,- думал Рейн, глядя на их ликование и восторг, почти детское  восхищение собой: «Джип меня слушается!». А может, они умеют владеть собой и не показывают волнения перед  предстоящей операцией? Или, когда надо, умеют раскрепощаться? Возможно, я слишком серьёзен и принимаю всё трагически? Нет, всё-таки им легче. Они не видели близко смерть, не теряли родных. Чувство утраты, к счастью, им неведомо…».
    Ожерельев прервал его мысли, хлопнув весело по плечу:
-Не горюй! Бог не без милости! Прорвёмся в герои!
    Перед Новороссийском они остановились. Не устояли перед искушением  искупаться в Чёрном море.
-Азовское море, по сравнению с Чёрным,  - аквариум!
-Но аквариум любимый! Самый тёплый в мире! - шутили они, плескаясь и ныряя, восторгаясь холодными водами самого синего моря.
    Ожерельев подошёл к Рейну, вертя в руках прозрачный эластичный бинт с голубой жилкой посередине.
-Мне надо ногу твою осмотреть. Я хоть и не доктор, но лечить могу.  Подстрахуемся лучше,  нагрузка будет большой.
    Кирилл удивился, откуда Кирилл знает о травме ноги. Всё оказалось банально просто. На карлыкском пикнике Юлька подслушала разговор  Ожерельева – отца и Нины Николаевны. Знал уже весь класс, что Андрей в тайге упал в яму-ловушку, в которую позже, после него, свалился медвежонок. Медведица и привела к яме лесничего, чтобы он спас  прыгунов – неудачников. Медвежонок вскочил на четыре лапы и был таков, а Андрей с полгода ходил на  «трёх ногах».
    Ожерельев настолько внимательно пальпировал колено, весь обратившись в слух, что Андрею со стороны показалось, будто это он, будущий молодой папаша, наклонившись к  животу жены, прислушивается и хочет уловить момент, когда ребёнок толкнёт первый раз ручкой или ножкой. Ребёнок, которому не суждено было родиться…  Накладывал повязку Кирилл также внимательно, постоянно меняя направление бинта и голубой жилки.
-Тебя  следует величать Кириллом – искусником! Можно подумать, что всю жизнь этим и занимался,- Рейн прошёлся взад и вперёд вдоль машины и остался доволен.
-Покажись отцу. Мне кажется, ещё не всё потеряно. Конечно, если ты хочешь иметь здоровую ногу и… - последнюю фразу Кирилл добавил с особой интонацией,- служить  в армии.
    Новороссийск встретил их хорошей погодой и норд-остом, умеренным до сильного. Зато «заштормило» друзей от незапланированной встречи в спортивном магазине, где ребята выбирали велосипеды. Афоризм  «Неожиданная встреча всегда приятна» не сработал. Особенно она неприятна, если  встречаешься с бывшей гостьей приазовской турбазы, именовавшей себя Гейшей, «жрицей секса», преподававшей уроки любви Величко Николаю.
    На вопрос, почему три велосипеда, если их четверо, Скоробогатов пошутил, что он готов принести себя в жертву и посвятить Гейше весь день, если она возьмёт на себя роль гида. Эту роль она взяла на себя с охотой, особенно  возле постов ГИБДД, где она была как дома, приветствуя инспекторов из машины поимённо и посылая им воздушные  поцелуи. Но юной жрице хотелось, чтобы в жертву себя принёс не Скоробогатов, а сидящий за рулём парень, которого представили как водителя Женькиного отца и который ничего вокруг не замечал, кроме дорожных знаков. Тешила она себя тем, что минут тридцать была объектом внимания очаровашки Ожерельева, которому необходимо было попасть на чёрный рынок. Но и тот в её понятии стал «тронутым», отвалив за какую-то деталь размером со спичечный коробок кучу долларов, не торгуясь. А её, жрицу секса, угостили за все труды дешёвым мороженым.
    На стоянке в порту Рейн объявился один. Когда припарковался, на джип многие обратили внимание.
-Я же сказал, что этот броневик слишком заметен!- Женька Скоробогатов явно нервничал, беря ключи. В двадцать ноль-ноль ему предстояло забрать машину со стоянки.
    К месту «сборок» на базу в горах Ожерельев, Рейн и Корсун отправились на велосипедах.  Кирилл сразу набрал скорость, изредка оглядываясь, не отстаёт ли Рейн. Юрий был замыкающим. Немногословный, сдержанный, он более других был симпатичен Рейну и подходил для выполнения операции. Был постоянен, как Северный полюс, по определению Кирилла, но не являлся исключением: ему, как и многим, нравилась Ельская Юлия, и он имел неосторожность признаться, что всегда в состоянии  аута, когда она рядом. За свою откровенность он жестоко поплатился, о чём страдал и по сей день. Юлька через местную молодёжную программу телевидения передала ему музыкальный привет и у  ведущего Ерёмы Ерёменко попросила совета, как ей  вести себя  вообще и в частности, если девушке объясняются в любви таким странным способом. Ерёма Ерёменко советом не помог, зато вся мужская половина  школы советовала Корсуну «дать Юльке по морде». Кирилл её поступок оценил однозначно: «Стерва!». Все четверо начали молча сочувствовать Сологубу Алексею, которому Юлька вдруг после знаменитого ЧП на уроке физкультуры начала оказывать повышенные знаки внимания и который также безмолвно и безнадёжно был влюблён в Ельскую. Он был единственным, кто предложил включить Юльку  в операцию, но её кандидатуру отвергли все единодушно: «Не к добру!».
    Между тем, они проехали плантации виноградников. Андрея поразили эти обширные равнины предгорья Кавказа, напоминающие кубанские степи. Он ожидал увидеть другой ландшафт. После двухчасовой велосипедной гонки Ожерельев дал сигнал остановиться. Они прополоскали горло водой из фляжек и умылись.
-Приехали!!- сказал Кирилл, всматриваясь вдаль и передавая Андрею второй бинокль.- Узнаёшь?
    Рейн и Корсун поочерёдно посмотрели в указанном направлении. В полукилометре от них на обочине встречной полосы стояла машина с открытым капотом. Водитель лениво копался в моторе. Пассажир прохаживался рядом. Он то тянул пиво из банки, то поливал голову водой из пластмассовой бутылки. Видно, «загорали» они давно. Пассажира узнали все. Это был один из телохранителей Ельского.
-Верной дорогой идём в герои!- пошутил Корсун, присвистнув.
    Ожерельев и Рейн посмотрели на часы. На задержку в пути они не рассчитывали, а двигаться дальше по трассе было небезопасно.
-Надо менять маршрут.
-Придётся немного пробежаться. Километра два…  Выдержишь?- спросил Ожерельев у Рейна.
-Не принимай меня за инвалида!- обиделся тот.
    Хотя за всю дорогу нога его ни разу не побеспокоила, умом он сознавал, что два километра  для больной ноги – это большое расстояние.
    Они оставили Корсуна с велосипедами. Юрий должен был избавиться от лишних улик и в условном месте со Скоробогатовым ждать их возвращения.
    В пути Андрей не раз восхищался Ожерельевым, который, казалось, мог и умел всё, несмотря на свой юный возраст: прекрасно ориентировался на пересечённой местности, красиво обошёл два поста Ельского и просто, по-человечески, проявил себя хорошим товарищем.  «Может, он и правда человек с генами шестой цивилизации и  я  зря иронизировал по этому поводу,  читая  записную книжку  Ксении?»- думалось не раз Андрею,  который старался не отставать от Кирилла.
    К месту встречи они успели: гости ещё не разъехались.
    Домик в горах, расположенный недалеко от озера, охранялся. Они насчитали девять машин. Все иномарки. Автомобиля Ельского не было. Уже уехал?!
    Ещё во время остановки перед Новороссийском Кирилл научил Андрея пользоваться  фотобиноклем семейной фирмы Ожерельевых, который подключался  к компьютеру. Вооружившись сверхсовременной оптикой, по существу музейными экземплярами, они рассмотрели присутствующих в домике. Ожерельев показал Рейну Мангуста, отца Ванечки. Ельского не было. Неужели зря приехали?
    Одна личность показалась Рейну знакомой. Человек с богатой шевелюрой  и окладистой бородкой был ему явно знаком. Андрей силился вспомнить, когда, где, при каких обстоятельствах он видел этого человека. Мешала шевелюра. Рейну внутренне хотелось изменить ему причёску. Человек с бородкой явно председательствовал, хотя все сидели за круглым столом. Делёж денег и власти уже состоялся, ссора произошла. Это было видно по лицам: сверхсамодовольным у одних и раздавленным у других. Первых лиц было больше. Перед Мангустом положили документы и ручку. Он отказался от подписи. На него молча навели два дула. Мангуст сжался, но остался неподвижен. Он ещё раздумывал! После того, как взвели курки, он взял ручку и подписал все документы, выводя почти каждую букву своей фамилии, словно растягивая удовольствие или, наоборот, продлевая минуты собственной жизни.
    Бородатый, как окрестил его Андрей, покинул дом первым. Остальные гости  уходили чётко с интервалом в три минуты. Мангуст остался один с хозяйкой базы. Она его пыталась успокоить. Он не стал дожидаться трёхминутного  интервала и вышел во двор. Стоя у машины, поглядывал на часы. Потом вдруг резко отстранился от автомобиля и, с опаской поглядывая на него, отошёл на несколько шагов назад, к дому. Закурил. Хозяйка открыла окно и сказала ему что-то, смеясь.
    И тут Ожерельева и Рейна ослепила внезапная вспышка яркого света. Они  вздрогнули.
Не сговариваясь, каждый нажал на кнопку аппарата. Этот единственный снимок был у них общим. От мощного взрыва дом, казалось,  взлетел на воздух, а опускался,  рассыпаясь,  будто был сложен  из кубиков. Горы отразили гулкое эхо взрыва. Сноп пламени вырвался наружу и мгновенно объял весь дом, внутри которого осталась женщина. Мангуста и машину подбросило ударной волной, как игрушечных. Они оба упали в зоне пожара. Через пару секунд взорвалась и машина.
-Я иду к дому!- сухо сказал Андрей.- И без комментариев!
   Кирилл не собирался его останавливать.
-Комментариев не будет Мне тоже туда надо.
    Сейчас они оба нарушали условия операции, ими же разработанные: к месту «сборок» не приближаться, в контакт ни с одним лицом не вступать. Юношеский максимализм взял верх над жизненной рассудительностью. Оба были убеждены, что поблизости никого нет, что сработал часовой механизм взрыва, поэтому не таились и не оглядывались. На месте пожара они повели себя по-разному.
    Рейн сорвал калитку с забора, вырвав её вместе с петлями, затушил ногами горевшие колья, пожарным топориком сорвал металлическую задвижку и, не прикасаясь к ней, осторожно опустил её в полиэтиленовый пакет, откуда вынул свои водительские права и документы. И только после этого оглянулся, ища глазами Кирилла.
    Тот вытащил Мангуста, изрешечённого осколочными ранениями, из зоны пожара и колдовал над ним, в прямом смысле этого слова. Кирилл не понимал ещё, зачем пытается спасти ему жизнь, но он,  действительно, вырывал его из лап смерти. Мангуст мог умереть, если не от ран, то от потери крови. Кирилл вывел его из состояния болезненного шока,  заставил мозг работать и направил циркуляцию крови по венам так,  как этого требует физиология человека. Зрелище было ужасным: несмотря на зияющие раны, кровь не вытекала.
    Рейн этого уже не вытерпел. Возмутился.
-Оставь его! Ты себя с головой выдаёшь! Мы из-за тебя  засветимся! Ты слово дал, что не подойдёшь ни к кому!- и силой оттащил его от Мангуста.
    В горах темнеет быстро, поэтому назад они двигались в кромешной тьме, но с прежней скоростью: помогали очки ночного видения, снятые с фотобиноклей. Дорога была свободной: все посты Ельский снял. В условленном месте их ждали на джипе Корсун и Скоробогатов.  Не задерживаясь ни секунды, не расспрашивая ни о чём, они быстро погрузились в «броневик» и по знакомой дороге помчались в Приазовск. Останавливались  дважды. Первый раз по требованию Ожерельева возле телефона – автомата. Рейн впервые за время их знакомства чертыхнулся. Он понял, кому пошёл звонить Кирилл в незнакомом городе. Ни Скоробогатов, ни Корсун не спросили ни о чём.
    Второй раз они остановились возле переправы, чтобы подарить морской пучине купленные в Новороссийске кроссовки  и сделать на компьютере фотографии.
-Жаль расставаться,- скажет Скоробогатов.- Памятные кроссовки, но много наследили.
    Чемоданчик с компьютером,  установленный на заднем сиденье, выдал все фотографии за двадцать минут. Рейн с особым вниманием рассмотрел те, на которых запечатлел Бородатого. Полное, пышущее здоровьем лицо, властный взгляд, окладистая бородка. Над правой бровью, оказывается, темнеет шрам. Ему не хватает ещё ружья за плечами и убитой в руках лисицы. Да, теперь он узнал его! Всё-таки он вспомнил, где и когда видел этого человека! Это было именно в то лето, когда Андрей угодил в тайге в яму-ловушку.
-Что, знакомого встретил?- прямо над ухом спросил Кирилл, показывая глазами на фотографию.
-Нет,-  как можно равнодушнее сказал Андрей.
-Мы же вместе дело делаем,- обиделся Кирилл,- договорились ведь ничего друг от друга не скрывать.
    Рейн промолчал. К машине подходили Скоробогатов и Корсун, «похоронившие» в бездне моря последние улики.
-Не забывай, что я ловлю флюиды на расстоянии и читаю их,-  небрежно сказал Ожерельев.- Я считал, что мы друзья и у нас нет секретов друг от  друга.
-Тогда я буду думать, а ты лови мои мысли! Потом обменяемся мнением, - пошутил Рейн.- Не обижайся. Это слишком серьёзно и опасно. А вдруг я ошибаюсь? Мне надо подумать.
    Самодельный конверт, подготовленный заранее, уже был подписан Рейном изменённым почерком.
-Хоть чему-то вас на юридическом научили,- оценил его работу Скоробогатов.
    Ожерельев вложил все снимки в конверт, проверив, не осталось ли где отпечатков пальцев.   Всё было чисто. И вдруг Кириллу  ещё раз захотелось почему-то взглянуть на человека с бородкой …  Да, есть что-то знакомое в лице. Нет, скорее не в лице,  таком броском и запоминающемся, благодаря шевелюре и бороде, а в этом взгляде, властном и недобром, скорее, злом и колючем. Он прикрыл руками шевелюру и бородку и не поверил глазам: не может быть! Как же он сразу не узнал его?! Это же Григорьев, директор турбазы, обгоревший скелет которого так пышно хоронили недавно?! Но откуда Рейн его знает?!
    В раздумье заклеив конверт, Кирилл спросил у Рейна:
-Кому ты хочешь подарить металлическую задвижку?
-Тоже Фёдорову. С ней Бородатый играл перед отъездом, когда прощался с хозяйкой базы. Он оставил свои пальчики.
    Да, кадр этот есть. Кирилл помнит. Снимок Рейна. Анализируя сейчас всю  их работу, Ожерельев понял, что он снимал вся и всех,  в то время как Рейн – только Бородатого. Значит, его личность по отпечаткам пальцев будет установлена. Интересно, Фёдоров сразу узнает в Бородатом  директора турбазы или нет? Рейн утверждает, что Фёдоров умный и честный мент, что таких сейчас мало. Почему же Фёдоров недооценивает Рейна?
      А Рейн заставил себя ни о чём не думать. Он увеличил скорость и сосредоточился на дороге, так как вторую ночь не спал. Ехали молча.  Разрядки после совершённого дела не было. Да и операция ещё  не была завершена. Ожерельеву предстояло с утра положить на место  фотоаппаратуру так, чтобы не увидел отец и чтобы никто не мог доказать, что в Новороссийске работали именно эти аппараты. Рейну надо было все фотографии опустить незаметно в почтовый ящик Фёдорова и проследить, чтобы именно он взял «посылку».
    В родной Приазовск они въехали в три часа ночи. Рейн отвёз пятёрку друзей на дачу к маме Але, где по легенде, все ночевали, перекопав с вечера весь дачный участок. Отсюда утром на мотоциклах они должны были отправиться в школу.
    Ожерельев не отпустил Рейна, несмотря на его возражения, пока не смыл с джипа новороссийскую пыль, искупав машину  из шланга хорошим напором воды, а  заодно оросил «ночным дождём» всю дачу. Дело было выполнено. Операция под кодовым названием «Новороссийск» прошла удачно. Рейн уехал.
-Ура!- закричал Кирилл, переступая порог дачного домика, подняв обе  руки вверх в знак победы.
-Ура!- горланила пятёрка друзей, торжествуя, ликуя, считая себя  прорвавшимися в герои, разливая в знак победы по стаканам  холодный малиновый напиток. 

Глава  шестая.   П О И С К    П Р О П А В Ш И Х

    Все беды, как известно, случаются из-за женщин.  «Шерше ля фам!»-  говорят французы, когда несчастья сваливаются на их голову, как кирпичи с крыши.  «Ищите женщину!»- говорят все народы мира, каждый на своём языке, когда на них обрушивается лавина бед и недоразумений. «Ищите женщину!»- говорят сыщики и следователи всего мира, когда преступление не поддаётся раскрытию и объяснению. В нашем случае искать таковую было необязательно. Она нашлась сама: Юлия Ельская, собственной персоной.
    Она была единственным человеком, который забил тревогу, когда не увидел одноклассников в школе, и не поверил, что трое  из неразлучной пятёрки с утра сдают какие-то  медицинские анализы. Её провести было непросто. Тем более, с утра ей хотелось срочно увидеть Ожерельева. Её кровь продолжала кипеть негодованием, ей хотелось продолжить уничижительный список его имён: он подлец, ничтожество и мерзавец! Юлия  должна сказать ему об этом. Она не простит ему того, что он лапал её руками в море.
    Ельская отменила запланированные на этот день опыты в своём макроаквариуме, к которому уже охладела. Она объяснила своему заместителю, влюблённому в неё десятикласснику Шевелёву Максиму, какие наблюдения провести  над семейством бычков, какие над черепахами, и установила личный негласный контроль над каждым шагом Сологуба Алексея и Величко Николая, которые после школы поехали на дачу к маме Але, где их почему-то уже ждала Берта, встретившая ребят ещё издали радостным лаем. Прозвонив по сотовому каждому из друзей домой, она узнала от их родителей, что все пятеро отпросились  с ночёвкой на дачу к Васанской Алевтине, чтобы перекопать дачный участок и подготовить его к зиме. О том, что кто-то из ребят проходит медицинскую комиссию и потому отсутствует  в школе, родители промолчали. «Значит, не знают!»- решила Юлия.
    Наблюдательный пункт девушка установила на соседней даче, спрятавшись в зелёной кроне старой алычи. Дачу перекапывал Величко. Он работал за пятерых, как трактор. Сологуб только наклонялся, выбирая из земли корни сорняков. Николай закончил копать при свете полной луны и включённых  фар  четырёх мотоциклов. Юлька долго ломала голову над этим  фактом: мотоциклы  Ожерельева и Скоробогатова на даче, где же сами владельцы  транспорта? Водитель  «Скорой помощи» привёз друзьям горячие бутерброды и напитки под видом, что это передача от мамы Али, у которой в этот день было ночное дежурство. На самом деле Юлька слетала с Покойником в город и, пустив в ход всё с воё обаяние, упросила шофёра  «Скорой» доставить продукты на дачу. Она решила во что бы то ни стало дождаться  приезда  остальных членов пятёрки. А в том, что они здесь появятся, девушка не сомневалась. Когда поздно вечером  юноши и собака зашли в дачный домик, Юля перебралась на участок и спряталась в беседке. Как ни старалась, она всё-таки уснула и не услышала, как к даче подъехала машина Рейна. Было часа три ночи.
    Без лишнего шума из машины вышел Андрей и неразлучная троица, потерянная Юлькой. Ожерельев не отпустил  Рейна домой, пока не смыл с джипа новороссийскую пыль, а заодно «ночным дождём» оросил весь участок. Простились они также бесшумно, как настоящие конспираторы.
-Ура!- воскликнул Кирилл в знак окончания успешного дела, переступая порог дачного домика, подняв обе руки вверх, символизирующие победу.
-Ура!- горланила компания друзей, торжествуя, ликуя, считая себя победителями, разливая в высокие стаканы холодный квас и малиновый напиток, глотая, почти не прожёвывая, бутерброды с колбасой, петрушкой и сыром, не подозревая, что с этой минуты начинаются их неприятности, что вся операция, так тщательно спланированная и выполненная, рухнет, как падает подкошенный сноп,  развеется их алиби, как пыль в вихре, как солома на ветру.
    И только Рейн сумеет без ошибок и приключений завершить свою часть операции. Он спокойно и буднично положит в почтовый ящик  Фёдоровых пакеты с изобличающими фотографиями и металлическим предметом. Дождётся, когда в шесть ноль-ноль во время утренней пробежки  начальник полиции лично достанет новороссийскую  «посылку». Через час по спецсвязи Фёдоров получит сообщение о ночном взрыве под Новороссийском  и чудом спасшемся человеке, а ещё  через час, сравнив сообщение с фотодокументами, поймёт, что находится у него в руках.
    С этого момента события начнут раскручиваться по сжимающейся  спирали, и когда они достигнут пика, спираль сработает и выстрелит. Её мощный удар придётся на Рейна и Ожерельева, он собьёт их с ног. Этого страшного удара судьбы они могли бы не получить, не окажись рядом Ельской Юлии, которая, когда всё стихло, выползла из своего укрытия после  ночного «ливня», внезапно обрушившегося на неё.
    Она была мокрая, жалкая и некрасивая, как общипанная курица, дрожащая от холода сентябрьской ночи. Стуча зубами и проклиная на чём свет стоит Ожерельева за его «душ», она вошла в дом, когда ребят уже свалил внезапный сон. Усталые, они спали, как убитые, не подозревая, что с напитками  и бутербродами приняли убойную дозу снотворного.
    В двухстворчатом платяном шкафу Юлька нашла тёплую пижаму мамы Али, кое-как натянула её на себя и решила сначала согреться, а потом уже завершить свою миссию возмездия, с какой явилась на эту дачу. От переохлаждения на неё напала икота. Она разозлилась и на Скоробогатова, который разлёгся на кровати, как у себя дома. Несколько раз пихнув его коленкой, она почти придавила его к ковру на стене, но всё-таки втиснулась между ним и Кириллом, спавшими на кровати. Прижатая с двух сторон, продолжая всё ещё икать, дрожать от холода и стучать зубами, она чувствовала, как тепло их молодых и горячих тел медленно переходит к ней. Согревшись, она незаметно для себя уснула, продолжая во сне вершить акт возмездия, не подозревая,  какую беду накликала на них.
    Искать ребят начали с утра, когда они не явились на занятия. Родители юношей забили тревогу. К ним присоединилась и Ельская Екатерина Львовна. Она не дозвонилась начальнику полиции, не подозревая, что его номер телефона по распоряжению господина Ельского после поездки на Карлык внесён в  «чёрный список», то есть, исключён из телефонной памяти. В отчаянии она обратилась к классному руководителю Рейн Нине Николаевне, чтобы та сама вышла на Фёдорова.
    Дмитрий Егорович, занятый расследованием полученной на рассвете от неизвестного «посылки», взорвался:
-Нина, у меня не частное сыскное агентство, работающее персонально на семью Ельских! Сколько можно ходить с носовым платочком?! У неё есть отец, почему я должен искать её?
       Тем не менее, положив трубку, он сказал в сердцах сидящему рядом Даниилу:
-Надо Юльку найти!
     Даниил возмутился:
 -Сколько можно? Она всем говорит, что я за ней бегаю! Из-за неё у меня неприятности с женой! Пошлите другого!
    Другого Фёдоров послать не мог, потому что это было сугубо личное дело. Просили от имени Екатерины. Сам господин Ельский заявления на  розыск дочери не делал. И Дмитрий Егорович сказал сам себе:
-Никуда она не денется! Сама найдётся!
    Директор школы Вера Ивановна считала по-другому. Призванная по долгу  службы заниматься воспитанием детей, она начала собственное расследование и нашла пропавших детей там, где они и должны были быть. Вместе с завучем Марией Ивановной, классным руководителем Ниной Николаевной  и преподавателем ОБЖ (у которого была личная машина и которую директор использовала как  персональную в служебных целях, найдя для этого нужную статью расходов и оплачивая за счёт государства все транспортные услуги), они прибыли на дачу к Алевтине Васанской.
    Картина, представшая перед их взором, повергла всех в шок. На столе стояла батарея пустых бутылок. Директор сразу дала завучу указание по этому поводу составить акт: бутылки из-под кваса домашнего – три штуки, напитка малинового – три, коньяка армянского – три, водки «Российской короны» - три, французского «Шампанского» - три!
    То, что они увидели в спальне, было равнозначно потрясению Евы, узнавшей от Змия, что ждёт их с Адамом в случае, если они  съедят плод с древа познания. Завучу стало плохо от вида спальни. Мария Ивановна, как незамужняя женщина, сохранившая девственность до сорока лет, расплакалась. Она не могла поверить, что лучшие мальчики одиннадцатого класса, которых всегда всем ставила в пример, провели ночь в диком разгуле.
-Позвольте, да это же групповой секс!- возмутилась директор, увидев обнажённые торсы пяти юношей и поднимая небрежно двумя пальцами  нижнее бельё Юльки, сушившееся здесь же, на спинке стула.
-Позвольте вам не позволить!- возмутилась Рейн.
    В народе есть поговорка: две женщины – базар, три – ярмарка. Их женский диалог был непереводим на учительский язык. Молчали только  преподаватель ОБЖ, который на охрану безопасности жизни имел свою, мужскую точку зрения и терпеливо ждал, пока женщины выскажутся, и собака Берта, спавшая на одноместном диване в ногах у Сологуба  и Величко и чувствовавшая, что директору школы, где учится её хозяин, лучше не перечить. И ещё молчала Юлька. Она, конечно, проснулась от шума и крика, но делала вид, что спит, не желая попасть под горячую руку.
-Нина Николаевна, - возмущалась директор,- приказом по школе я  объявляю Вам выговор! Вы не получите премии за этот месяц! Вы не справляетесь с обязанностями классного руководителя! Эта наглая девица, которую Вы взяли под защиту, занимается  растлением  несовершеннолетних юношей! Я вызываю сюда начальника инспекции по делам несовершеннолетних! Пусть увидит всё собственными глазами, заводит на Ельскую дело и ставит её на учёт! Всё! Хватит терпеть её выходки!
    Всю эту тираду директор школы произносила, грозя Нине Николаевне  указательным пальчиком. Вера Ивановна считала, что чем строже она  будет держать Ельскую, тем сильнее  привяжет к себе её отца, господина Ельского. Кто-то дрожит перед ним, а он будет навытяжку стоять перед  ней!
    Нина Николаевна в свою очередь позвонила Фёдорову:
-Приезжай! Срочно! Это я прошу, а не Екатерина! Захвати с собой Ожерельева – отца!
    Пока приехавший Фёдоров отбивался от женщин из школы и начальника инспекции, пока доказывал, что эти парни вообще не пьют, Ожерельев – отец осмотрел всё: двор, дом, комнаты, ребят. Всё это он делал молча, без суеты, не привлекая к себе внимания. Отозвав в сторону  Фёдорова, Ожерельев – отец сказал:
-Спиртное они  не пили. Ими принята сильная доза снотворного. Сон я снял. Сейчас они просыпаются. Я останусь. У меня к ним есть несколько серьёзных  вопросов. Особенно к Кириллу.
-Они все приняли снотворное?
-Все, кроме Юлии. Она не спит. Притворяется.
-Вот стерва!- сорвалось с языка Фёдорова.- Значит, это она их усыпила?! С жиру бесится! Оставайся! Разберись с ними сам, по-отцовски. Всыпь, если надо! А мне недосуг, извини. Ждут в отделе. Прибывает краевая комиссия.
    Если бы Фёдоров знал или предвидел, как в дальнейшем будут развиваться  события, то, конечно, остался бы сам. Если бы Фёдоров знал или предвидел, что останься он сейчас, к нему в руки попадёт ценнейшее доказательство, так ему необходимое, что именно здесь, сейчас, он найдёт ответы на все интересующие его вопросы. Но Фёдоров спешил в отдел, не зная, что в этой спешке потеряет целых три дня.
    Пока взрослые разбирались во дворе дачи, проснувшаяся между тем пятёрка друзей, так и не прорвавшаяся в герои, сначала не могла понять, что случилось, а потом готова была казнить Юльку любым средневековым способом, вплоть до сожжения на костре. Ельская же разыгрывала из себя оскорблённого и разгневанного человека, В который раз изображая Марью Ивановну, учительницу по литературе, представившую её, Юльку, растлительницей добрых молодцев!
    Неистовал Скоробогатов,  самый равнодушный к персоне нон грата. Как лев в клетке, он метался по комнате, осыпая Юльку бранью и убеждая всех, что надо срочно что-то предпринять, иначе они подставят Рейна.  Его раздражало Юлькино одеяние, из-за которого он не мог сосредоточиться на приличных мыслях: пижама  мамы Али была Юльке мала ровно на два размера. Наконец, его осенило, и он предложил Юльке попозировать перед фотобиноклем. Не спрашивая, зачем это надо и сгорая от любопытства, Юлька немедленно согласилась, потому что поняла, что сделала шаг конём и угодила  на минное поле. На первом кадре её так и запечатлели в старенькой пижаме мамы Али. Женька забраковал эту фотографию: для разгула, который тут был ночью, кадр недостаточно сексуальный. Юлька проявила творчество. Она сразила всех присутствующих, когда переоделась и предстала перед ними в нижнем белье, в том самом, которое шокировало директрису. Скоробогатов заверил, что это именно то, что это самый смак, что иного доказательства для ночного разгула и не требуется, и дал команду фотографировать.
    Кирилл, как и все, а может и более, потому что смотрел на Юльку в бинокль, автоматически устанавливающий нужное расстояние, также был  сражён. Он впервые так близко видел её в красивом нижнем белье, один вид которого, в отличие от купальника, дразнил, манил и притягивал. Девушка умело себя рекламировала, нисколько не стесняясь присутствия пятерых лиц мужского пола, с которыми вместе росла с ясельной группы. Кирилл долго искал нужный ракурс, подсознательно избегая излишне откровенных Юлькиных поз, пока она не возмутилась:
-Ты там что, под микроскопом меня разглядываешь?! Если ищешь изъяны, то напрасно! У меня их нет!
    Ожерельев щёлкнул кнопкой. Кадр получился великолепным! Однако фотографировать её дальше он отказался. Друзья впервые видели его расстроенным.
    Ожерельев – отец пригласил ребят в беседку, на воздух, если они уже готовы к разговору. Когда парни вышли, Кирилл задержал Юлю в доме. Он смотрел ей в глаза и ощущал, как некстати между ними медленно поднимается и встаёт тот поцелуй, которым он одарил «японку».
-Юля, ты подставила меня и Рейна. Сейчас ты ссоришь меня с отцом. Из-за тебя вынуждены будут лгать отцу и ребята. Предел терпению есть и у меня. Я не смогу тебе простить того, что ты сделала.
    Юлька уже поняла, что ночью ребята где-то были, и если они сейчас все добровольно соглашаются  на  «разгульную ночь с ней», значит,  произошло  что-то серьёзное. Но она, как всегда, настроена была воинственно и оптимистически:
- Очнись, горе-герой! Можно подумать, что я не знаю, как ты каждый день сказки ему про себя рассказываешь! А с Рейном я сама разберусь!
-Юля, ложь бывает разная. Есть такая, которую не прощают. По крайней мере, отец не
простит.
    Ожерельев-отец не верил Юльке, которая самоотверженно лгала, принимая  на себя  всю  инициативу и вину, особенно в той части, что вся фотобумага ушла на неё, что фотографии ей не понравились и поэтому она их порвала, потом сожгла, пепел хотела развеять по ветру, но Кирилл шлангом разметал его по земле.  На память она оставила две фотографии, которые может подарить Илье Николаевичу. И ничего криминального нет в том, что её всю ночь фотографировали,  и только в одежде, и что обнажённую её не снимали, и что эта ночь была для неё важной, потому что она решила стать фотомоделью. И вообще, готова компенсировать все материальные убытки!
-У меня такое чувство,- сказал Ожерельев – отец,- что нахожусь на судебном процессе, где пятеро подзащитных, претендующих на звание великих ораторов, добровольно лишили себя слова, вручив свою судьбу в руки начинающего адвоката с начальным юридическим образованием. Вы мне хотите что-нибудь сказать?- обратился он к сыну и его друзьям, своим ученикам.
-Нет! – был хоровой, скупой, с паузой ответ.
-Что ж, и на этом спасибо,- холодно  сказал Илья Николаевич, отец и тренер.
    Все пятеро закрылись от него, поставили энергетический заслон, чтобы он не смог прочитать их мысли. Этому он научил их сам. Илья Николаевич мог снять заслон, разрушить его и проникнуть внутрь, в голову всем пятерым, но не стал этого делать. Не хотят говорить, значит, не считают нужным.  Наверное, это закономерно, когда в семнадцать лет  у детей появляются тайны от родителей. « Обидно,  что я не стал им другом. Вдвойне обидно, что так считает и мой сын».

Глава  седьмая.  Р А С С Л Е Д О В А Н И Е   П Р О В О Д И Т    С А М   Ф Ё Д О Р О В

    В районный отдел полиции Приазовска уже к обеду прибыли две группы сотрудников  уголовного розыска из Новороссийска и краевого центра, а вечером – неожиданно и инкогнито – майор из Москвы. Причиной этих визитов стала таинственная  «посылка», напичканная уликами с места преступления близ одной из туристических баз  под Новороссийском, адресованная лично Фёдорову и доставленная в Приазовск  по горячим следам в рекордно короткое время.
    Появление московского майора, сотрудника Федеральной  службы безопасности, изумило и насторожило Фёдорова.
-Не иначе, как кто-то из краевого начальства подстраховался,- прокомментировал Фёдоров приезд московского майора.-  Зря. Этот визит лишний. Сами бы управились. Столичный гость будет только отнимать драгоценное время, которого и так в обрез,- рассудил он, оставшись наедине с Даниилом.
    Начальник полиции выделил московскому майору в помощники оперативника из уголовного розыска, но тот поспешно отказался от него и для консультации и связи попросил Ожерельева Даниила или кого-то из его отдела. И вообще, майор проявил повышенный интерес к особистам, «соколам» Фёдорова, разрешение на существование которых Дмитрий Егорович  привёз из Москвы около месяца назад.
    Опасения его в отношении московского гостя не оправдались. Майор вёл себя скромнее и неприметнее, чем коллеги из Краснодара и Новороссийска, которые дважды в день докладывали своему начальству о ходе  следствия.
    С московским майором Дмитрий Егорович  пару  раз вместе отобедал. Подробно интересуясь секретами кубанской кухни, гость расположил к себе Раису Петровну, чем доставил ей приятные минуты, а Фёдорову – приятные часы. Они обсудили больные для себя темы: исторические корни преступности и её роста. Сошлись во мнении, что истину надо искать не только в природе человека и не столько в природе общества, а как раз посередине, потому что корень зла кроется в противоречиях, возникающих между конкретными людьми конкретного общества.
    Раиса Петровна согласилась с ними, процитировав Библию:
-Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет, и всякий город или дом, разделившийся сам в себе,- не устоит…
    Почему на выходе мало крупных дел? Майор причину видел  в снижении профессионального мастерства сотрудников полиции, а Фёдоров, споря, утверждал, что подоплёка в другом. В том, что отдельные дела вышестоящее начальство  тормозит, закрывает, не даёт вести до конца, а если на свой страх и риск продолжаешь расследование,  -  бьёт по рукам или по погонам. Ну, а если все эти  «пули»  впустую, то последняя – настоящая – летит по кости. В крае были такие, ему известные случаи. Сетовал, что сотрудники правоохранительных органов сами подчас – незащищённые защитники, а прокуратура,  фундаментально сформированная ещё в доисторическую эпоху Вышинского, радикально не изменена. В стране произошло расслоение общества не по умственным способностям, а по имущественному признаку, нравственные идеалы и герои полярно поменяли знак.
    В среде бандитов тоже произошло разделение. Классификация  их группировок  достойна научного анализа: от различных уголовников до «профи» - государственных деятелей и депутатов разного ранга в чёрных тройках или в прикидах  без галстука. Сегодняшняя организованная преступность и есть фактически четвёртая власть в стране. Активно вмешивающаяся в дела первых трёх и потеснившая со своего места прессу и телевидение, эта реальная общественная сила диктует свои условия и негласно  управляет промышленными отраслями и банками, формируя свои кадры.
    Несмотря на провозглашение демократии, в России продолжается повседневное нарушение прав человека. Сегодня это явление массовое, и Фёдоров имеет право говорить так в целом о стране, потому что глубинка – это вертикальный срез общества, как и вертикальный срез слоёного пирога, который лежит сейчас перед ними на блюде.
    Дмитрий Егорович каждый раз внутренне был недоволен тем, что московский майор слишком часто задерживает откровенный взгляд на его дочери Ксении, как бы изучая её или соотнося увиденное  с чем-то,  ему уже известным. По этой причине он перестал приглашать майора на домашние обеды и ужины. Ко всему прочему, дела складывались так, что на дискуссии времени вообще не оставалось.
    Межследственная комиссия вышла  на след преступной группы, устроившей новороссийский  «фейерверк». Ниточки потянулись в Москву, Тулу, Ростов, Приазовск и другие города. Большая  заслуга в раскрытии этого преступления принадлежала сотрудникам ГИБДД,  работавшим по фотографиям, где чётко виднелись номера, серии и марки  автомашин. Несмотря на то, что все девять номеров оказались вымышленными, личности пяти владельцев были установлены, а вот  личность погибшей женщины расшифровке пока  не поддавалась. На месте трагедии нашли лишь полуобгоревший скелет. Криминалисты подтвердили, что он принадлежит женщине, а значит, хозяйке домика, потому что на последнем кадре перед взрывом из окна  выглядывала женщина.
Зато установили личность раненого мужчины. Им оказался  каневской банкир Мангуст, который накануне новороссийской встречи составил документ о банкротстве  своего предприятия. Это заявление, найденное в сейфе, оказалось подложным. Своевременно опечатали  все счета,  а аудиторская проверка показала, что банк не был банкротом.  Он не просто процветал, а был предприятием – пауком.
    Тяжело раненного Мангуста доставили в Новороссийский госпиталь, выставили охрану. Для спасения его жизни были приглашены медицинские светила края: шла борьба за жизнь важного свидетеля, а точнее, участника событий. Состояние больного признавалось крайне тяжёлым, но стабильным, хотя в сознание он не приходил. Бесследно исчезли жена и сын Мангуста, на которых был объявлен всероссийский розыск.
    Следствие установило личности трёх подозреваемых из девяти,  изображённых на фотографиях, принимавших участие во встрече. Все трое были в розыске. Сенсацией расследования оказалась персона бородатого мужчины. Фёдоров опознал в нём сразу же Николая Григорьева, бывшего директора приазовской турбазы, считавшегося  трагически погибшим  и официально похороненным несколько дней назад. Выходит, он жив и здоров.
         В свою очередь московский майор опознал в этом же бородатом Семёна Черных, проходившего свидетелем по нескольким крупным валютным делам и представляющего интерес для спецслужб. Это было второй сенсацией. Отпечатки пальцев на металлической задвижке, найденной Фёдоровым в пакете вместе с фотографиями, принадлежащими всё тому же бородатому  мужчине, оказались идентичными отпечаткам Семёна Черных, в криминальных кругах известного под именем Охотник, и фигурировавшие  в пяти нераскрытых уголовных делах, связанных с  ограблением и убийствами. Для московского  майора это было полной неожиданностью: всё равно, как если бы на обыкновенный рыбацкий крючок  клюнула акула.  На Семёна Черных, он же Николай Григорьев, он же Охотник, спецсвязью были отправлены сообщения  в ФМСБ и МВД России и объявлен всероссийский розыск.
    А потом совершенно случайно выяснилось, что работа объединённой следственной группы кем-то контролируется. Произошло это так. Московский майор озадачил Фёдорова известием, заявив,  что группа, состоящая из краевых оперативников, бывалых и  крутых ребят, не нуждается  в охране. Учитывая большой объём работы, майор потребовал охрану снять и сосредоточить всех людей на раскрытии  преступления. Это было очередной неприятной  сенсацией дня, потому что охрана ни для кого не выделялась. Фёдоров получил урок: он не предполагал, что в его провинциальном городе кто-то заинтересуется приезжими оперативниками, одетыми в штатское и поселившимися в гостинице под видом отдыхающих, и начнёт за ними следить.
    Сам же московский майор, проживающий в частном секторе, оказался отличным конспиратором. На приём к Фёдорову он впервые явился как частное лицо, простояв в очереди полтора часа, по злободневному для района вопросу – прописке. Город и район не могли вместить, расселить и прописать всех желающих, приезжающих из бывших братских республик. Первые пять минут разговора Фёдоров отказывался верить предъявленным ему документам, что перед ним сотрудник столичной ФСБ. Как  начальник полиции он даже припугнул посетителя, грозя наказать за ложные документы, бланки которых можно купить на любом чёрном рынке. Фёдоров поверил лишь командировочному удостоверению, выписанному на имя майора для работы  в райотделе полиции города Приазовска. Так состоялось их  знакомство.
    По настоянию майора все рассекреченные краевые оперативники были заменены новыми, а Дмитрию Егоровичу было указано на потерю бдительности. Федоров терялся в догадках: кто мог организовать слежку, что известно о ходе следствия его новоявленным противникам, а главное,-  кто они.
    Фёдоров признался майору, что предчувствует и четвёртую сенсацию.  «Бог любит троицу, а четвёртую Богородицу!»- так в шутку  говорит его тёща. Почему все фотографии были направлены ему, начальнику Приазовской полиции, а не  города Новороссийска, к которому  фотографу ехать было ближе? Кто среди ночи предупредил пожарную охрану Новороссийска телефонным звонком о случившемся? Всё тот же фотограф или другой человек? Кто этот таинственный, предупредивший Фёдорова, что Николай Григорьев жив? Кто оказал Мангусту первую медицинскую помощь, высоко профессиональную, как утверждают врачи, благодаря которой тот сейчас жив? Почему кровавый след ведёт в Приазовск? О чём хотел сказать фотограф?
-Главное не в том, о чём  он хотел сказать или предупредить,-  рассуждал вслух  майор на вечернем  совещании.- Главное, что основной участник, свидетель или организатор этих событий  или  преступления находится в вашем городе. Вы единственный, кто может назвать его имя или вывести на след. Человек, который доставил эти важные  документы, проделал опасный путь, будучи  абсолютно уверенным, что Вы  Охотника знаете лично. Значит, должны знать и фотографа!  Остаётся  вычислить, фотограф и Охотник  - враги или конкуренты?
    А когда Фёдоров и майор остались одни, Дмитрий Егорович признался, что подозревает одного человека, который может быть причастен как-то к этим событиям, но вряд ли является их организатором, и назвал имя: Рейн …  Андрей Андреевич.
    Майор резко повернулся на слова Фёдорова, однако ни один мускул не дрогнул на его лице – оно ничего не выражало,  только глаза майора молча и вопросительно изучали Фёдорова. Он смотрел на него так, как на домашних обедах на Ксению: изучающее и соотнося с чем-то.
    После паузы майор поинтересовался, кто такой Рейн Андрей Андреевич и попросил уточнить, организатором каких событий тот не является:  преступления  или фотографирования?
    Фёдоров молчал. Что сказать майору? Что это сын его лучшего друга? Что это молодой человек, влюблённый в его дочь Ксению? Что Фёдоров боится, что она ответит ему взаимностью? Что это первый и любимый  внук его матери Раисы Петровны, которая называет его только так и не иначе? Что он виноват  перед этой семьёй и ощущает себя человеком,  погрязшим в глубоком болоте, где ему не  на чем стоять, что эта трясина засасывает его с каждым днём всё глубже и глубже?
    Вместо этого Фёдоров ответил, что он узнает, где в течение тех суток находился Рейн, а потом ответит на оба его вопроса.
    Дмитрий Егорович никогда не останавливался на полпути. Любое дело, за которое он брался, доводил до конца. Поэтому через час ему уже доложили, что день 22 сентября Рейн провёл в Новороссийске, а ещё через час Андрей сидел перед ним на неофициальном допросе. Оба держались  подчёркнуто вежливо. Рейн испытывал внутреннюю досаду, оттого что они с матерью уже два дня  не могут застать Фёдорова  дома, чтобы объясниться  с ним по-родственному, и угрызения совести – перед Ксенией, что не сдержал слова и не переговорил с Фёдоровым.  Юноша не пытался скрыть какого-либо факта, уже известного Фёдорову из негласных или служебных источников.
    Рейн объяснил, что свой выходной, предоставленный ему  управляющим банком, он провёл на Чёрном море. Почему именно в Новороссийске? Андрей слегка удивился. Было непонятно, что более всего его удивило: осведомлённость Фёдорова или выбранный им для отдыха город. Юноша пояснил, что его всегда  интересовала героическая тема подвига Малой Земли и он не мог не посетить эти святые места.
-Ваша машина три часа простояла по адресу, в котором находится  незарегистрированный  публичный дом. Для Вас  это тоже  святое место?- жёстко, в упор спросил Фёдоров.
    Рейн удивился ещё больше. Дмитрий Егорович заметил некоторую тень замешательства, промелькнувшую в его глазах, а потом лицо Андрея  начало багроветь. Парня распирало от злости и возмущения, но голос и тон разговора остались прежними и внешне вежливыми.
-Моя машина весь день простояла на стоянке в порту. Экскурсию по городу я совершил частично пешком, частично на специальном экскурсионном автобусе. Наконец, я могу назвать имя экскурсовода и даже пересказать всю его лекцию.
-В этом нет необходимости. Зная  Ваши феноменальные  способности, можно даже предположить, что вы её расскажете  лучше, чем экскурсовод. Скажите, что вы делали после восемнадцати часов, когда закончилась экскурсия и когда Вашу машину зафиксировали по указанному  выше адресу?
-Дмитрий Егорович, Вам доставляет удовольствие постоянно  компрометировать меня в глазах нашей общей знакомой? Вы хотите навесить на меня и посещение публичного дома?
-Вопросы здесь задаю я!- оборвал его Фёдоров.- Прошу полемики не устраивать. Вы не на званом обеде у своего начальника. Кстати, вы не вместе провели этот день? Я смотрю, у вас много общих интересов стало.
    С согласия Рейна Фёдоров вызвал дежурного следователя, и они вместе  закончили беседу  официальным допросом, предложив Андрею в его же интересах чётко отвечать на поставленные вопросы. Как юрист, Рейн знал свои права, но решил от допроса не отказываться по многим причинам, одна из которых – Ксения, молча страдающая  от размолвок отца  с Андреем.
-Я, Рейн Андрей Андреевич, проживаю…  имею… владею  … - он сообщил для протокола все свои анкетные данные.
-Да,  этот день,  день 22 сентября, я провёл в Новороссийске.
-Нет,  я не знаю,  где этот день провёл господин Ельский.
-Нет,  с господином  Мангустом я не знаком.
-Нет,  я не знаю, почему Приазовская ГИБДД не зафиксировала ни  мой  выезд из города, ни мой въезд,  а  Новороссийская зарегестрировала.
-Да,  фотографировать я умею. Имею один фотоаппарат. Можете его изъять для  обследования.
-Нет,  в Новороссийск я его не брал.
     Фёдоров знал, что Рейн говорит правду. Фотоаппарат они уже изъяли. На всех кадрах там только Ксения.
    Допрос продолжался более часа  и  оставил у обоих глухое чувство раздражения  друг другом.
    Фёдоров не знал, что в это самое время,  параллельно с ним господин Ельский проводит своё расследование, что он не менее обеспокоен поездкой Рейна  в Новороссийск.  Льву Львовичу ещё более, чем Фёдорову, хотелось узнать каждый шаг Андрея в этом городе, каждый нанесённый  визит, каждое произнесённое слово: где? Когда? Кому? Ельский дал команду обыскать квартиру Рейнов, чтобы иметь компромат на своего служащего. Малыш задание не выполнил: Нина Николаевна привезла свою полупарализованную мать, которая практически не покидала квартиру.
    И Ельский сорвался. В последнее время он стал часто выходить из себя: сдавали нервы. Сдали они и в этот раз.
-Вы что, не можете выманить её из квартиры? Предлогов мало? Не беда, если она назад не вернётся!  Всё равно одной ногой в могиле стоит!- срывая голос, орал Лев Львович на охрану.
    Страшная весть о трагической гибели матери, которую сбила машина прямо возле подъезда дома, застала Нину Николаевну в школе. Бросив все дела, она кинулась в больницу с одной мыслью: мать ещё жива! Нина успеет извиниться, успеет проститься. Мать узнала свою дочь. Старая женщина силилась что-то сказать, но Нина Николаевна  разобрала только одно слово: «В н у ч к а…». Мать её умерла в реанимации.
    Спустя три часа, когда Рейна выпустили из полиции, он узнал о смерти бабушки Базык и об обыске  в квартире. Факт обыска Фёдоров отрицал, заявляя, что фотоаппапарат Андрея ему передала  сама бабушка, которая была жива – здорова  и  умирать никак не собиралась, хотя и передвигалась по квартире с тросточкой. Рейн хотел верить Фёдорову, Нина Николаевна – нет. Обыск был произведён нагло, с вызовом,  без всяких стеснений:  в доме всё было перевёрнуто вверх дном. Андрей сразу кинулся к потайному сейфу в стене: всё на месте, тайник не обнаружен.
    Нина Николаевна попросила Фёдорова на похороны матери не являться.

Глава восьмая.   Г О С Т Е П Р И И М Н А Я     С Е М Ь Я    О Ж Е Р Е Л Ь Е В Ы Х

    Всегда бывало так:  в трудные минуты жизни Фёдоров шёл к Ожерельевым, ища и находя там поддержку и успокоение. Это была его семья. Как Москва строилась веками, так и дружба Фёдорова и Ожерельева – годами. Они понимали друг друга без слов: если и молчали, то вместе и об одном и том же.
     Ожерельевы жили на западной  окраине города в красивом двухэтажном коттедже, построенном  ещё колхозом для своего ветерана и пенсионера Шрамко Виктора Ивановича, дочь которого Елена  и была замужем за Ожерельевым. Все сыновья его постепенно  отделились и разъехались, а младшая Елена  осталась с отцом. Иногороднему  Ожерельеву после женитьбы  пришлось, как говорят на Кубани, идти в примаки. Шрамко Виктор Иванович, бывший управляющий  отделением, за многолетний труд был удостоен  ордена Трудовой Славы. С зари и до зари его, не знавшего отдыха, можно было найти только  в поле.  «Была бы охота, а работа найдётся!»- говорил он обыкновенно. Дочь Елена пошла в отца: такая же расторопная, «генерал в юбке» - заведовала сад – бригадой. С  юности смелая, весёлая, первая в работе и на отдыхе. За словом в карман не лезла. Но отец всегда ворчал на неё: «Востёр язык, да дурной голове достался!» Переживал, что дочь не любила учиться. Особенно «блестящие» знания она показала на выпускных экзаменах по физике, когда по алгеброической формуле  начала вычислять скорость света, а на геометрии воспользовалась формулой бензольного кольца  и по ней нашла объём куба. Впрочем, учёба не давалась всем его детям, о чём он сильно сокрушался и за что гонял их нещадно: «Человек неучёный, что топор неточёный: можно и таким дерево срубить, да трудов много».
    Когда его дочь Елена перед выпускным балом поехала на краснодарский рынок  за покупками, а вернулась с неказистым, на взгляд отца, Ожерельевым, который почти на голову был ниже своей избранницы, и заявила:  «Вот, батька, нужную вещь для хозяйства приобрела: мужа выбрала! Нравится?», - отец взялся за вожжи.
    Остановила его обаятельная улыбка Ожерельева, который заверил, что он уже битый волк, что по профессии инженер-электронщик, и рассказал, как будучи проездом  стоял с друзьями на краснодарском вокзале перед расписанием поездов, выбирая свою станцию конечного следования: подальше от шумных городов и поближе к матушке – земле, как откуда ни возьмись возникла перед ним красавица – казачка и, загородив собою электронное табло, заявила: «Есть такая станция!» Это прозвучало как знаменитая ленинская фраза о партии. Он сначала не поверил, что в центре страны может быть тупик, решил проверить. Приехал и убедился: действительно,  станция конечная, дальше – железнодорожный тупик. А ещё дальше – лиманы и море! Значит, именно отсюда он и взлетит в небо,  как Икар и Дедал. Виктор Иванович знал, кто такие Икар и Дедал и как они взлетели в небо, поэтому молча снял перед гостем шляпу, как Ньютон снимал свою, когда в его присутствии говорили о Боге,  и пригласил гостя в дом, заявив, что ни на какую квартиру он его не отпустит.
    Перед  Ожерельевым Ильёй Николаевичем снимал позже шапку и руководитель хозяйства,  когда во время посевной или уборочной один за другим  летели комбайны из-за какой-нибудь маленькой детали, которая стоила самого комбайна, но найти детальку нельзя было не то, что на рынке, но и на самом заводе. Поэтому, когда Виктор Иванович вышел на пенсию, правление колхоза  подарило ему коттедж, заявив, что отрабатывать его стоимость придётся не кому-нибудь, а его зятю, Ожерельеву Илье Николаевичу. Однако перестроечные события в стране освободили  людей и государство от  взаимных обязательств.
    Дом  Ожерельевых был обжитой и уютный. Скромная обстановка дополнялась техническими и электронными бытовыми новинками на грани фантастики, над которыми Илья Николаевич трудился всю свою жизнь, совершенствуя созданное.
    Он не разделял  точку зрения  лексического значения слова «отпуск»  с авторами толковых  словарей и обывателями. Отпуск для него наступал тогда, когда освобождался от основной работы, когда его отпускали все земные и домашние дела и он мог полностью отдаться власти своего  творческого воображения. Мысли и идеи томились и толпились в его голове как рифмы у  поэтов – самородков, ждущие своей очереди. Работая над каким –нибудь изобретением, он вдруг вставал, шёл к письменному столу и быстро записывал промелькнувшую в голове  мысль, чтобы на досуге вернуться к ней, или набрасывал какой-нибудь чертёж, чтобы потом вернуться к нему спустя месяцы или годы, но точно зная, что мысль эта уже посетила его однажды и он её зафиксировал. 
     В осуществлении многих творческих замыслов, а потом и их разработке, принимали  активно-посильное участие все  близкие друзья и члены семьи, в первую очередь его сыновья.
    Все три сына по восточному гороскопу были водолеями, что служило поводом для  постоянных шуток и намёков со стороны друзей.  Природа никого из сыновей не обидела, наоборот,  дала им всё с избытком. Лицом и статью они пошли в материнскую породу, умом и характером – в отцовскую. Социологическая наука утверждает, что большинство гениев рождается в  феврале, астрологическая – что под знаком Водолея, а мысли и думы водолеев люди поймут через полсотни лет. Мать Елена Викторовна говорила, что если все дети любят радугу, то её сыновья на ней живут. Отец просто хотел и сделал, чтобы его сыновья родились  под знаком Водолея, потому что этот знак управляет Россией. И добавлял, что если бы он был англичанином, то его сыновья были бы весами, а если бы американцем,- то близнецами.
    Символ Водолея – человек, держащий в руках два сосуда с живой и мёртвой водой, олицетворяющие собой добро и зло, жизнь и смерть. Но иногда в астрологических книгах изображается человек – водолей с одним сосудом, из которого устремляется  звёздный поток – это поток реки жизни. Илья Николаевич хотел бы, чтобы его сыновья обладали именно  таким сосудом. Но в любом случае, рассуждал отец, Водолей – это  человек, дарующий жизнь, и со своим даром предвидения он принадлежит всему человечеству. Именно в этом духе он и воспитывал  своих сыновей.
    Елена Викторовна  не понимала своих  детей,  сделанных из смеси  электричества и высокочастотных волн. Они никогда не были рядом с ней, а всегда в будущем.
    В их семейной мастерской на видном месте  висела табличка. На ней ещё детской рукой Даниила были выжжены мудрые слова Пифагора, которые отец попросил выучить: «Помните! Всякий поступок, всякое слово оставляет свой результат. Этот результат в вашей власти, пока слово не произнесено, мысль не перешла рубеж, но затем этот результат делается достоянием среды и подчиняется  законам справедливости – космоса».
    Илья Николаевич долго шёл к вере в Высший Космический Разум по дороге, полной терний, и без поводыря. Его  сыновьям было легче. Они со слов отца знали, что жизнь человека – явление космическое, что все обитатели Земли живут динамикой Космоса. Они благоговели перед мудростью Высшего Разума, как верующие благоговеют перед мудростью Творца – Спасителя.
    В этой семье Фёдоров и любил проводить свободное время, когда судьба дарила ему его или когда, как сейчас, надо было расслабиться и принять решение.
    Семья  Ожерельевых ужинала. Дмитрий Егорович, никогда не жаловавшийся на аппетит, от угощения не отказался. Хозяйка дома тут же включила кухонный конвейер и через семь минут перед Фёдоровым уже стояла тарелка с двойной порцией рыбных пельменей. Гостю лишь осталось зачерпнуть ложкой сметану в миске и смешать её  с пельменями.
    Кухонный конвейер имел пять поточных линий: рыбную, овощную, фруктовую, молочную и мучную. Когда отключали электричество, работал на космической энергии.
    Виктор Иванович за ужином поднял вопрос о шестой, мясной  поточной линии, так как уже два члена семьи – он и молодая  невестка -  питались мясной пищей.  А также просил  перевести  конвейер полностью на космический режим питания, потому что в последнее время ему чаще других приходилось дежурить по кухне, а с техникой он не был на «ты»: боялся запороть «кунстаппарат», когда переключал режим питания  во  время  веерного отключения света.
    Голова Ильи Николаевича была занята другими проблемами, поэтому он принял только к сведению малозначимое предложение тестя. Зато Елена Викторовна деловито и весело заявила, что дежурной по кухне теперь будет невестка: «Пусть крутится!» Невестка неожиданно расплакалась, хотела выскочить из-за стола, но Илья Николаевич её удержал.
    Фёдоров стал невольным свидетелем семейного разногласия. Людмила, оказывается, перед его приходом  объявила Юлию Ельскую в их доме «персоной нон грата», но её никто не поддержал. С появлением  гостя тему сменили, а невестка вновь выдала себя, разрыдавшись. Даниил пытался успокоить и урезонить жену, чтобы она его не позорила при начальнике, но та была другого мнения и иного воспитания.
    Фёдоров стал и невольным участником домашнего конфликта. Даниил рассказал, как в свой выходной помог бывшему однокласснику, ныне начинающему фермеру, принять роды у  опоросной свиньи. Оба мало понимали толк в опоросном  деле, поэтому для бесплатной консультации пригласили Юлию Ельскую, слывшую профессором  в  этих вопросах.
    Опорос затянулся, но прошёл благополучно. Молодые мужчины, счастливые от  удачно завершённого дела более, чем сама свиноматка, выпили за успех данного предприятия и там же, в хлеву, уснули, проспав до утра.
    Елене Викторовне с большим трудом удалось успокоить невестку, которая всю ночь не спала, ожидая мужа, однако к утру всё же собрала  чемодан и ушла к родителям. Елена Викторовна нашла сына и его друга на ферме, спавших  в обнимку  рядом с поросятами. Истинно говорят: одна мать заботится о семерых детях больше, чем семь детей об одной матери. Елена Викторовна с трудом помирила молодых, считавших правым только себя, привела  невестку домой. Казалось, мир и согласие воцарились, если не навсегда, то надолго: милые ссорятся – только  тешатся. Мирные отношения были нарушены в тот же день Юлькой. Она протянула Людмиле выстиранную и отутюженную футболку Даниила с искренними заявлениями:
-Не беспокойся, она стерильная.  Не могла же я вернуть её после купания в море нестиранной!
    Даниил поклялся, что не отдавал ей своей футболки, но надо было видеть Юлькину усмешку, чтобы понять, кто из них двоих говорит правду, а кто лжёт и пытается что-то скрыть! Семья Ожерельевых  расценила случившееся как досадное недоразумение и, не желая обременять Фёдорова своими заботами, попыталась скрыть от него  семейный инцидент, но Людмила была иного мнения.
-Что, правда глаза колет?- упрекала она новую родню.- Фёдоров  - друг семьи, так вот пусть и знает истинное лицо своих друзей, где все, начиная от Павлика  и кончая  отцом, Ильёй Николаевичем, влюблены в эту стерву, которой прощаются все выходки! Тогда и берите Юльку в невестки вместо меня!
    В лице Фёдорова  Людмила защитника не нашла. Он молча проглотил эту наживку и ничего не ответил, потому что сам был не безгрешен: он любил Юльку, как и все в этом доме, а значит – и прощал. Ругал, но прощал!
    Когда после ужина семья разошлась по своим делам, Фёдоров счёл своим долгом заступиться за Даниила: мирить молодых на сей раз пришлось ему. Людмила заулыбалась от  тёплых и солнечных слов и оттаяла душой: что-что, а говорить Федоров умел.  Дмитрий  Егорович подмигнул своему юному коллеге, показал одними глазами: занимай моё место! Шепнул ему:
-Пока супруга мягкая и податливая, лепи из неё, как из пластилина, что хочешь…
    Илью Николаевича Фёдоров, как и предполагал, нашёл в мастерской. Тот читал перевод публикаций английского физика  Дэвида Эша, того самого Эша, который когда-то обнародовал идею квантового механизма материальных тел, по теории которого мироздание – это  серия  квантовых  реальностей, существующих как миры невидимой энергии, восходящей к духовному состоянию. А элементарные частицы на субатомном уровне, по высказываниям йогов и теософов, представляют собой  энергетические вихри. Приложив дополнительную энергию, можно так изменить скорость вихря, что произойдёт квантовый скачок. Объект исчезнет из физического пространства – времени и возникнет в другом мире…
-Я тебе уже говорил  об этом  учёном,- продолжал Илья Николаевич.- Своей работой он доказал факт  вознесения   Иисуса Христа.  Умнейшая голова! Я  знакомлюсь с его последними публикациями. Обидно, что журнал трёхлетней давности, а я держу перевод только сейчас. У меня такое чувство, будто я отстаю от чего-то или уже куда-то опоздал.
-Я так не считаю. Не знаю, как в теории, но на практике ты на пять шагов впереди всех. Причём каждый шаг – это  десять лет. Это без подхалимажа. Как к тебе попал этот перевод?
-Рейн перевёл. Я попросил его. Обращался несколько лет назад  к разным учителям – иностранцам, в смысле, преподающим английский, но они не справились: много терминов. Башковитый парень, я тебе скажу! Весь в отца. Мне нравится, что он и Кирилл дружат
-Разве они друзья?- удивился Фёдоров.- Ещё недавно их надо было обливать холодной водой, чтобы остудить их горячие головы,- добавил он, вспомнив немую сцену на осенней ассамблее у Ельских.- Я не знал, что они дружат. Никогда не видел их в месте. Когда же они успели подружиться?!
-Ну, знаешь, как говорится, пути Господни неисповедимы! Сегодня их водой не разольёшь. Они вместе занимаются английским, ну и немецкий вроде учат. Ты имеешь что-то против этой дружбы или против Рейна?
-Против того и другого! – возмутился Фёдоров.- Кстати, я пришёл к тебе именно из-за Рейна. Мне нужен твой совет. Это очень серьёзно.
-Если ты пришёл затем, чтобы я усладил твою душу, посыпав на Рейна немного соли и перца, то ты пришёл не по адресу. Он хороший парень, хотя и сын бывшего заключённого.
-Он сын бывшего подпольного миллионера! Его отец  и получил такой большой  срок потому, что не смог объяснить, куда вдруг исчезли его миллионы!
-Если бы у Большого Андрея бухгалтером был не Ельский, а любой смертный человек, даже без специального экономического образования, то Рейну не пришлось бы объяснять, почему у него дебет с кредитом  не сошёлся. И я говорю тебе об этом уже второй раз!
-Но ведь проверки ничего не доказали! Ельский проходил по делу только свидетелем! Его даже не сочли нужным вызвать в суд!
-Дмитрий, если бы я не знал тебя много лет, то подумал бы, что ты дружил не с Рейном, а с Ельским. Ну, что там у тебя? С чем пришёл? Выкладывай!
    Фёдоров молча разложил на столе перед другом несколько новороссийских  снимков. Нависшие надбровные дуги Ожерельева резко поднялись вверх и открыли глаза, не такие уж маленькие, какими казались обычно:
-Откуда у тебя эти фотографии?
-Сначала скажи, что ты о них думаешь, а потом я поведаю, откуда они  у меня.
-Мне и думать не надо. Я так вижу. Фотографии сделаны моей аппаратурой. Я это заявляю без экспертизы. Работали оба фотобинокля. Вот, один и тот же кадр взрыва.  Смотри! Сделан одновременно, но под разным углом. Снимали с двух точек. Я даже могу сказать, сколько у тебя этих фотографий …- Он на секунду задумался, словно считая  и вспоминая.- За минусом двух …  у тебя их двадцать восемь. Могу назвать дату съёмок. Хочешь? Ах, да, она есть на фотографиях. Ты тогда отставил меня одного разбираться с Кириллом и компанией, когда они не захотели рассказывать, почему накануне пропустили занятия в школе и солгали, что проходили какой-то медицинский осмотр. В общем, ушли от ответа, чем занимались всю ночь. Значит, это их работа…
    Теперь очередь удивляться пришла Фёдорову. Чёрные прямые брови полезли вверх. От изумления он онемел, потеряв дар речи и тут же подсчитав, сколько потерял времени. А потом похолодел при мысли, какая опасность нависла над подростками и  к т о  им может угрожать.
-Ты знаешь, где снимался этот пейзаж? Нет? – чуть не взорвался Фёдоров. Ему было душно и жарко. Он резко встал, открыл настежь дверь мастерской, потом, будто чего-то испугавшись, быстро закрыл её.- В Новороссийске! По этим фотографиям сейчас работает следственно-оперативная группа, в которую входят лучшие сыщики  трёх городов! Ты понимаешь, ЧТО они заварили и КУДА они вляпались? За каждым лицом, изображённым на этих снимках, числится по нескольку убийств! И каких зверских! Я даже тебе не могу об этом рассказать! Куда они влипли?!- повторил Фёдоров, меряя мастерскую своими сильными ногами и сердясь на друга.- А ты тогда побоялся влезть им в голову! Думал, они играли в первую любовь!- сарказм душил Фёдорова.- А теперь скажи мне, как они попали в Новороссийск? Думаешь, на такси? Туда и обратно? Их возил Рейн!  Теперь ты понял, где собака зарыта?! Ему скоро двадцать три, а он связался с несовершеннолетними! Да если кто-то из причастных к взрыву или  изображённых на снимках узнает, что это дело их рук, они … - Фёдоров запнулся.- Они покойники!- он удивился собственному заключению и, вообще, вырвавшейся фразе. Так говорил один из телохранителей Ельского.
    Фёдоров внутренне собрался. К нему вернулась прежняя уверенность. Он уже знал, что будет делать. Он был похож на гончую, которая взяла  след:
-Илья, я  - не ты! Церемониться с ними я не буду. Психологические подходы не в моём  стиле. Завтра же раскручу их по полной программе! Они во всём признаются. Что было и чего не было, но могло быть! И пусть только посмеют от меня отгородиться какой-то там стеной! Снесу как Берлинскую!  Я не такие преграды брал! – Он прошёлся из угла в угол.- Посадить всех под домашний арест! За порог – ни шагу! Никому!  Если бы ты знал, куда они влипли! Кстати, где Кирилл? Почему его не было за ужином?  Почему его в такой поздний час нет дома?!
    В последнее время  Кирилл в эти часы занимался английским языком   у Рейнов. Илья Николаевич сообщил об этом без энтузиазма.
-Ах, они разговорной практикой занимаются?! В Англию собираются? Смотри, со своими изобретениями сына не потеряй!- Фёдоров явно подливал масло в огонь.- В Новороссийск они уже съездили, осталось прокатиться в Англию! Звони Рейнам, пусть сын идёт домой, моет ноги и ложится спать!- командовал Фёдоров.  В этот момент одна из стен мастерской,  отделявшая её от лаборатории, пошла резко в сторону, как по рельсам.  В освободившемся проёме возник Кирилл. Он тяжело дышал. Не видя Фёдорова, который в это время стоял в противоположном от Ильи Николаевича углу, откуда и отдавал  свои команды, Кирилл, заикаясь, произнёс:
-Отец!  Е-Ельский  уб-бивает  К-катерину  Львовну! Она ум-мирает! Спаси её!
    Кирилл не договорил. Не успел. Фёдоров отреагировал быстрее, первым:
-Как убивает? Как умирает? Подлец!  Да я  его посажу! Поехали!
    Он сгрёб в кучу все фотографии, спрятал их в кожаную папку  на молнии, продолжая командовать и не замечая, что Илья Николаевич взял ключи и направился к машине, бросив выразительный взгляд на сына.
    В дороге, пока ехали к особняку Ельских, Ожерельев осадил воинственный пыл Фёдорова и потребовал не вмешиваться. «Интересно, откуда Кирилл знает о случившемся?»- подумали они почти одновременно.
    Во двор к Ельским Ожерельев вошёл один. Не обращая внимания на  собаку, по бетонированной дорожке медленным и спокойным шагом  направился к дому. Джек, оскалив зубы и рыча, пятился назад.  Он не бросился на незнакомца и не вцепился ему в шею, как он умел это обычно делать.
    На крыльцо вышел охранник, взбешённый и обескураженный поведением пса. Ожерельев представился, хотя этого можно было и не делать: Илью Николаевича в городе знали все. Он сообщил о цели своего появления  в этом доме: визит вежливости к  госпоже Ельской, по её приглашению.
    Охранник отказался пропустить Ожерельева,  заявив, что Екатерина Львовна  никого не принимает. Они начали торговаться. Илья Николаевич не уходил, настаивая сообщить о себе господину Ельскому.
-А что ты можешь о себе сообщить?- раздался вдруг надменный голос самого Ельского, появившегося внезапно в открытых дверях дома, свысока и высокомерно глядевшего на Ожерельева, стоявшего на нижней ступеньке крыльца.- Ты что, граф или князь какой, чтобы о тебе докладывали? Тоже мне, Циолковский!- он желчно усмехнулся.- Шапка три рубля, но зато набекрень!  Перед тобой только собака и поджимает хвост, считая тебя кесарем гномов.- Он презрительным взглядом смерил Ожерельева с головы до ног. Едкая усмешка тронула уголки рта.- А по мне,  так ты Мефистофель! На тебя три раза плюнь – и ты исчезнешь. Иди, занимайся своими изобретениями, пока охрана тебе в рай пропуск не выписала!
    Ожерельев смолчал. Ему ничего не оставалось делать, как признаться, что владеет информацией о крайне тяжёлом и опасном  состоянии здоровья Екатерины Львовны и считает своим долгом оказать ей медицинскую помощь.
    Ельский рассмеялся ему в лицо, призывая в свидетели охранника:
-Ну, ты и гусь ясновидящий! Не скоро запряг, да скоро приехал! Покойник, ты не знаешь, с каких это пор слесарии-инструментальщики  лечат чужих жён? Илья Николаевич, моя жена  не электронный автомат и не механический робот, а тонкое создание, для лечения которого я скорее приглашу ювелира, чтобы он своими руками помог упаковать её в деревянный футляр, обитый бархатом или велюром. Я думаю, она красиво будет смотреться на таком одре. А ты как считаешь?
-Лев Львович, вы, как истинный гурман, конечно, правы.  Екатерина Львовна – хрустальное создание. Это бархатная женщина. А у вас …  -  он запнулся, стараясь сдержать себя, чтобы не сказать гадость, и всё-таки не сдержался,-  а у тебя руки мясника! Ни с хрусталём, ни с бархатом ты обращаться не умеешь!
    Ельский спустился на пару ступенек. Приблизившись к Ожерельеву, тихо, но внятно произнёс:
-Решил заняться моим воспитанием? Скука заела? Захотелось пострелять? Всё равно ведь не попадёшь, да и пули у тебя холостые, миротворец. Не боишься, что не успею затормозить?- закончил он, презрительно смерив гостя взглядом. Пошёл было к машине, но вернулся, ощетинился:
-Это моя жена, а не твоя. Понял? Мой бархат, а не твой! И что из этого бархата я буду шить  –  галстук – бабочку или бархотку для сапог – это моя забота! Понял, провидец космический?
     Садясь в машину, чтобы, как всегда, уехать на ночь, он приказал Покойнику включить сигнализацию. И опустив ветровое стекло, он позволил себе невозмутимо улыбнуться и сказать:
-Ожерельев, моя сигнализация током бьёт! Она тебе не по зубам!
    Илья Николаевич вернулся к своей машине, где его  ждал Фёдоров.
-Ты всё слышал?- полуутвердительно спросил он, снимая с нагрудного кармана рубашки микрофон в виде значка.
    Фёдоров выбросил недокуренную сигарету из-за Ожерельева: тот не курил сам и не любил табачного дыма.
-Как такого подлеца земля носит? И как мне найти на него управу?- не обращаясь ни к кому, сказал Фёдоров.

Глава девятая.               « ИНОПЛАНЕТЯНЕ»   АТАКУЮТ  ДВОРЕЦ  ЕЛЬСКОГО

    Ожерельев провёл форс-мажорное совещание с Фёдоровым и сыновьями, на котором разработали план действий, предусматривающий нелегальное проникновение в дом Ельских. Особняк его располагался в курортной зоне, где жили «белые» люди сего сильного мира. Веерное отключение электроэнергии здесь не практиковалось, как в других районах города. Проникнуть в дом незамеченными можно было лишь в случае отключения сигнализации от блока питания, находившегося непосредственно в доме. Для реализации плана  Илье Николаевичу понадобились его сыновья – Даниил и Кирилл, которых он включил в операцию без особого энтузиазма, особенно второго сына. Однако именно Кирилл без проблем начертил план особняка, обозначив место расположения спальни Екатерины Львовны. Особняк Ельских для всех был закрытым домом, однако Кирилл ориентировался в нём также легко, как и в компьютере. Это обстоятельство вынудило Илью Николаевича самому привлечь сына к делам взрослых.
     Во время обсуждения вариантов Фёдоров выдвинул условие и требование: он не станет проникать в дом своего недруга  ни через окно, ни через балкон, а войдёт только через дверь, потому что является представителем законной власти в районе, и если Илья Николаевич ничего иного не придумает, то он, как БТР, пойдёт напролом, даже если ему придётся стать открытой мишенью для охраны.
-Станешь, не сомневайся! В этом доме с тобой, как представителем законной власти, даже пёс не считается, не говоря уже о его хозяине,- заметил Ожерельев.- Не вздумай самольничать! Действуем строго по плану!
    … Два охранника сидели на ярко освещённой террасе, находясь при исполнении служебных обязанностей. Совершив контрольный обход и удостоверившись, что всё в порядке, они включили систему автоохраны и теперь до утра были свободны. Шло обычное дежурство. Как всегда, работал видеомагнитофон, где стонали две какие-то порнозвезды, имитирующие любовь и оргазм. Как всегда охранники увлеклись игрой в нарды, следя друг за другом, чтобы соперник не мошенничал, но каждый искал момент обхитрить и обыграть другого. Изредка через открытые настежь окна они поглядывали на Джека, весело носившегося по освещённому двору, и на часы. Они ждали третьего.
    Малыш, который работал на конюшне в Курчанке, приехал позже обычного и не один, а с Юлькой.  Оба воодушевлённые. Они обменивались впечатлениями о том, как жеребая кобыла разрешилась от бремени. Радовались, что  успели вернуться до дождя: где-то на северо-западе полыхали зарницы, освещая вечернее небо.
-Привет конвойцам!- миролюбиво крикнула Юлия. Охранников отца она называла не иначе, как  «Конвой Его Величества господина Ельского». Юлька хотела перед сном заглянуть к матери, но Покойник тормознул её, сообщив, что та отдыхает и просила не тревожить: ей нездоровилось, и она рано уснула.
   Все три охранника занялись трапезой. Для вечернего ужина стол был обильный, но их желудки привыкли к усиленному ночному пищеварению. Первый тост, естественно, был за народившегося жеребёнка. Закусив  шашлыком, они подняли второй, но выпить не успели. Застыв с рюмками в руках, молодые мужчины замерли: во дворе, прямо напротив них, как будто живая, колебалась шаровая молния.
-Инопланетяне!- прошептал Покойник.
    Малыш, почти не размыкая рта, процедил сквозь зубы сидевшему рядом  охраннику, чтобы тот опустил стеклянные рамы. Боясь сделать лишнее колебательное движение, Покойник, как заворожённый, медленно опустил стёкла.
-Свет!- также невнятно процедил Малыш, самый образованный среди них.
    Третий охранник, самый молодой, у которого ещё было настоящее человеческое имя – Геннадий, щёлкнул выключателем и тумблером. Дом погрузился во мрак.
-Сидеть и не рыпаться!- почти не размыкая губ, процедил Малыш. – Она живёт от нескольких секунд до минут.
    Все трое не сводили глаз с шаровой молнии, словно боясь, что движением зрачков приведут в движение и этот круглый светящийся диск, несущий смертельную опасность всему живому. Самый образованный охранник успел пояснить, что шаровая молния представляет собой плазму, состоящую из ионизированного газа с равной концентрацией положительных и отрицательных зарядов, что на поверхности Земли в естественных условиях плазма – редкий гость,  появляющийся лишь при вспышках молний.
    Шар медленно приближался к террасе. Охранники боялись, чтобы Джек, весь вечер радостно метавшийся по двору, не привёл в колебательное  движение воздух и не подтолкнул шар к опасному взрыву. Однако пёс затих, его нигде не было видно.
-Наверное, спрятался. Собака тоже чувствует опасность,- заключила охрана.
    Эти несколько минут, обещанные Малышом, длились нескончаемо долго. Может быть оттого, что жизнь охранников висела на волоске, они чувствовали себя словно на мушке  в ожидании  выстрела.
    Вдруг шар, сопровождаемый странным звуком, начал словно бы таять, отдаляясь от дома и оставляя за собой странный след.  Своё существование он закончил в воздухе, сжавшись в плотное ядро, а потом разлетевшись на мелкие яркие  частицы, погасшие мгновенно. Несколько их упало на землю, прямо во дворе.
    Все трое, не сговариваясь, вышли  на улицу. Малышу показался странным звук, идущий от шаровой молнии. Он разъяснил, что звуковыми явлениями сопровождались только болиды. Полёты этих ярких метеоров, состоящих из ионизированных газов и пыли, принимали извилистую хвостатую форму и служили нашим тёмным предкам поводом для легенд  о полётах Змея Горыныча. Рассуждая о непонятных и загадочных космических явлениях, они вернулись в дом, щёлкнули электрическим выключателем  и тумблером раз, другой, третий…
-Что за чёрт,- недовольно произнёс малыш.- Света нет. Неужели где-то замыкание?
-Ожерельев!- хором выдохнули Покойник и Геннадий и метнулись в темноту, вверх по лестнице, спеша и толкая  друг друга. Они догадались, что отключение электроэнергии – дело рук Ожерельева Ильи  Николаевича, который часа два назад рвался к Екатерине Львовне, чтобы оказать ей медицинскую помощь.
    Малыш не понял причины их стремительного исчезновения, но догадался о возникновении какой-то опасности. Он нашёл на ощупь в одном из шкафов неоновый фонарь, зажёг его и поспешил наверх, где слышались голоса  охранников и непонятный странный шум…
    Ожерельев Илья Николаевич к этому времени был уже около получаса в спальне у Екатерины Львовны. Зашли они туда вдвоём с Фёдоровым, когда в доме отключили свет. Илья Николаевич зажёг принесённые с собой две свечи. У Фёдорова был фонарик, который он не решился включить.
    Они вместе метнулись к неподвижно лежащей на кровати женщине, но как по-разному! Один был явно врачом и хотел спасти. Второй тоже хотел спасти, но прильнул к руке не затем, чтобы просчитать количество ударов сердца и узнать пульс.
     Илья Николаевич, не контактируя с больной, провёл руками вдоль всего тела женщины, задержав вернувшиеся руки над её головой. Потом второй раз проверил её биополе и потребовал, чтобы Фёдоров вышел.
    Тот возмутился, сразу же заявив, что пришёл помогать ему, но потом сдался и вышел в тёмный коридор. Здесь, перед дверью в спальню, был его пост согласно плану.
     Шаровая молния была также частью плана Ожерельева. Его сыновья Даниил и Кирилл должны были по очереди «держать плазменный» шар на виду у охраны столько, сколько хватит сил и энергии: чем дольше, тем лучше.
    Если за время «жизни» молнии Ожерельев-отец не успеет оказать нужную медицинскую помощь Екатерине Львовне, то в действие приводилась вторая часть плана: Фёдоров, Даниил и Кирилл должны были запутать охранников в темноте: создать видимость, что чужих в доме нет, чтобы те пришли к выводу, что ловят самих себя и гоняются друг за другом или за своей тенью.
     Была и третья часть плана, которую Ожерельев предусмотрел на крайний случай, объяснив сыновьям, что этого крайнего случая быть не должно. Эта часть плана не обсуждалась в присутствии Дмитрия Егоровича. Он о ней не знал. Эта тема вообще была запретна для обсуждения: Ожерельев-отец наложил на неё табу.
    Пока братья водили за нос охрану, манипулируя перед ней одним из космических явлений, Фёдоров был относительно свободен. Решив, что охранники раньше времени не поднимутся наверх, он воспользовался моментом своего пребывания в этом доме в личных целях. Крадучись, он вошёл в комнату Юльки …
    Она спала крепко, устав физически – после  усиленной тренировки - и морально – от впечатлений дня: ей пришлось впервые помогать ветеринару принимать роды у кобылы. Юля не проснулась, когда Дмитрий Егорович взял её за руку, когда погладил её непокорные стриженые волосы. Он любил эту девочку, многое прощал ей, подчас злился за это на себя. Он не мог её не любить, потому что она была дочерью Екатерины.  Она могла быть и его дочерью! Эта мысль часто настигала его в самые неподходящие  моменты, болью отзывалась в душе и сердце, и он начинал страдать оттого, что Юлия не его дочь.
    Он включил фонарик, осветил её лицо.  Юля не проснулась. Что значит молодость и крепкие нервы! И ещё характер. Вот он, налицо: упругая ямочка на подбородке. Нежность окутала всё его тело, отцовские чувства  переполняли его, рвались наружу.  «Ксению люблю по-другому,- поймал он себя на мысли о дочери.-  Ксению боюсь потерять, а Юльку просто люблю».
    Свет фонарика заскользил по комнате. Фёдоров знал: он здесь первый  и, наверное, последний раз. Ему было интересно: как, где, чем живёт Юлия, дочь его первой любви.
    Он осветил письменный стол, заваленный учебниками и тетрадями, на котором стоял заведённый на пять часов утра будильник. Осветил корешки книг в шкафах, пробежал по ним глазами: все новые фамилии! Он почти ничего не читал! Осветив корешки видеофильмов, которые плотной стеной стояли здесь же, на отдельной полке, пришёл в ярость -  почти все их он смотрел, многие из них как конфискованные. Неужели ей нравится эта дрянь? Как ей позволяют это смотреть?
    Свет фонарика натолкнулся на мольберт и лежащие на подставке масляные краски. Он купил их летом  в Москве втридорога, выпросил специально для неё у одного художника, который рисовал вечерний город. Фёдорову тогда пришлось долго ждать Ксению.
    Дмитрий Егорович потянул ткань, закрывавшую мольберт. Та легко поддалась и скользнула вниз. Юля обычно рисовала в стиле авангардизма, который Фёдоров не принимал. Однажды он опрометчиво расхвалил её первую картину, выполненную в этом жанре, где ему понравились облака  и виднеющиеся вдали горы. Юлька смеялась минут тридцать, а Ксения с укором пояснила, что перед ним обезьяны, скачущие по деревьям. Теперь, глядя на Юлькины картины, он осмысливал увиденное и только потом позволял себе их комментировать.
    Осветив картину, Фёдоров удивился: Юля писала в классическом стиле реализма, что было непохоже на неё. Слишком просто для её загадочной натуры. Он узнал изображённый на полотне библейский сюжет из Нового  Завета. Точнее, из Святого благовествования от Матфея, начальные главы – единственное, что он прочитал из Библии, и то – по настоянию Алевтины. Благодаря увиденному сюжету, он вспомнил библейский текст:
-Что Тебе до нас, Иисус, Сын Божий? Пришёл Ты сюда прежде времени мучить нас. Вдали же от них паслось большое стадо свиней.  И бесы просили его: если выгонишь нас, то пошли нас в   стадо свиней. И Он сказал им: идите. И они, вышедши, пошли в стадо свиное. И вот всё стадо свиней бросилось с крутизны в море и погибло в воде.
   Вместо Иисуса Христа на полотне был изображён яркий светящийся  диск, примерно такой же, который сейчас наводил страх на охранников дома. Однако Фёдоров заметил, что Юлька на фоне солнца пыталась изобразить какое-то лицо. Какое? Чьё? Она смыла изображение. Почему?
Он заскользил фонариком дальше по комнате, но потом вернулся к мольберту. Подсознание говорило ему, что не всё просто на этой картине. Второй раз поступать опрометчиво он не хотел.
    Дмитрий Егорович осветил пастуха. Всмотрелся в его лицо и отказался поверить увиденному: в нищем пастыре он узнал Ельского. Свет фонарика метнулся к свиньям. Фёдорову было интересно знать, кого же пасёт пастух. Он всмотрелся в морды свиней. Они имели лица. Двух на берегу Фёдоров не знал, третьего вспомнил: он был во всероссийском розыске. Четвёртая свинья, занёсшая копыта над пропастью, имела внешнее сходство с «погибшим» директором турбазы Григорьевым.  Фёдоров удивился. Он считал, что дороги Ельского и Григорьева  не пересекались в бизнесе: слишком разного полёта были птицы. Он осветил последнюю свинью, готовую утонуть в пучине мутной воды, и удивился ещё больше. Рыло свиньи было точной копией браконьера, задержанного по подозрению в покушении на жизнь Сологуба  Алексея. В задержании участвовала группа Даниила. Операция, начавшаяся сразу же после трагического выстрела, длилась не более получаса. Никто из учеников, в том числе и Юлька, задержанного в лицо не видел. Значит, браконьер из паствы Ельского. Юля видела его с отцом раньше, Григорьева тоже. Фёдорову было над чем задуматься.
    Он вынул из внутреннего кармана нож, раскрыл его, острым лезвием легко срезал картину с подрамника, сложил её и спрятал на груди. Она ему нужна была как вещественное доказательство знакомства Ельского и браконьеров, нанятых для убийства. Кем нанятых? Да и с двух первых «свиней» надо будет сделать фотороботы.
    Не садясь за письменный стол, на чистом листе бумаги, не подписываясь, он вывел: «Свиньи у меня». Записку оставил на столе, зафиксировав её положение будильником так, чтобы утром, проснувшись, Юля  увидела её и не успела поднять шум из-за пропавшей картины. Почерк его она знала.
    Тут он услышал шум внизу, на первом этаже, и топот ног по лестнице. Фёдоров выключил фонарик и тихо выскользнул из комнаты. Начиналась его работа. Вместе с сыновьями Ожерельева ему предстояло помять бока и слегка набить морды охранникам, в отношении которых  у него давно чесались руки, особенно по Покойнику. Главное, надо не дать им сосчитать, сколько человек в доме, и не пропустить в спальню к Екатерине Львовне.
    Первые пять минут им удалось выстоять неузнанными. Покойник и Геннадий дважды скатились с лестницы, думая, что помешали друг другу, и чуть было не завелись между собой, столкнувшись лбами перед  дверью кабинета Льва Львовича. Разнял их Малыш: самый умный, самый опытный, самый преданный хозяину. Но когда и он растянулся на ковре, споткнувшись на ровном месте, а поднявшись, вновь упал и скатился по лестнице от подколюжного удара, то задохнулся от возмущения.
-Кто здесь? Геннадий, ты? Геннадий, где ты?
-Здесь!- глухо ответил голос, а потом и внезапно выросла  из темноты фигура.
    Малыш выругался:
-Ты что, слепой? Не видишь, что это я? Фонарь из-за тебя разбил. Где Покойник?
    Геннадий почему-то ничего не ответил, махнул Малышу рукой, чтобы тот следовал за ним, и скрылся в дверях гостиной, растворившись в темноте. Малыш пошёл было следом, но услышал шум, резко обернулся  и внезапно был атакован мощными ударами.  Краем глаза он успел увидеть фигуру, похожую на Покойника, который, уйдя «в  свилю» в сторону Геннадия, схватил его руку и резко дёрнул на себя. Прикрываясь им от Малыша как щитом, он, не останавливаясь, резко толкнул противника в затылок и нанёс Малышу «распалину». Этот неизвестный,  похожий на Покойника, выиграл время и скрылся, растворившись в темноте просторного коридора, похожего на взлётную полосу.
    Малыш ещё раз выругался злым шёпотом и привёл этого «храбреца» в чувство, нанеся ему свои коронные удары  «ун-су». Потом взял его за грудки и ещё раз выругался, потому что перед ним, как ему показалось, стоял Покойник.
-Ты сейчас точно станешь покойником!- голос Малыша срывался  на зловещий шёпот.- Глаза разуй! Кого бьёшь?!
    Покойник дал возможность притянуть себя, даже сам шагнул навстречу, наступив при этом Малышу на подъём стопы, и нанёс ему сокрушительный удар «кием» в лицо, называемый  «молотом кулака», от которого Малыш рухнул на пол: он был в нокдауне.
    Илья Николаевич заканчивал своё магическое спасение госпожи Ельской, как вдруг услышал глухой щелчок, потом второй, третий …  Стреляли рядом, почти возле дверей, ведущих в спальню Екатерины Львовны. Оружие было с глушителем, но тонкий, обострённый слух Ожерельева – отца уловил эти звуки. Не обращая внимания на эти выстрелы, Илья Николаевич продолжал делать свою работу.
    Малыш через пару минут очнулся и услышал возмущённый возглас Геннадия, полный свирепости:
-Кто здесь? Ты, падаль, выйди! Чего ты прячешься?!
    Малыш приподнялся на локте и увидел, что тот  рвётся в спальню к Ельской и каждый раз натыкается на тёмную фигуру, с силой отбрасывающую его назад. Малыш выстрелил раз, второй, третий… Он не видел, попала ли пуля в неизвестного, потому что острая боль молнией пронзила его голову: что-то ударило в затылок и вышло над переносицей. Малыш второй раз потерял сознание. Дальнейшие выстрелы он уже не слышал.


   
   Глава десятая.    И К Л И З   -    НАУЧНОЕ     ОТКРЫТИЕ     ОЖЕРЕЛЬЕВА

    Внезапно возникшая стрельба быстро прекратилась. Остановили её братья Ожерельевы. Они прибегнули к третьей части плана, о которой Фёдоров не знал и не догадывался. Они вынуждены были это сделать, потому что схватка с охраной оказалась опаснее, чем они предполагали, и потому что отец до сих пор не дал сигнала о прекращении всей операции. Значит, его знания и умения, его опыт и практика, его присутствие требовались ещё Екатерине Львовне.
    Огнестрельное оружие его сыновьям не было нужно. Хотя оно и представляло угрозу их жизни, они относились к нему как к средневековому топору. Энергия, которую они умели материализовать и применять, была несравнима ни с одним видом сверхсовременного оружия. Это было их фамильное, семейное открытие, которому они сообща  дали название: и к л и з. Если расшифровать по буквам, то получится «Измерение космического лучевого импульса звезды». К этому открытию отец шёл долго, но, закончив исследование, отказался от публичного  его признания, заявив сыновьям, что люди не готовы его  принять. Оно страшнее и опаснее, чем ядерное оружие. Энергия, которой могли пользоваться Ожерельевы, была межпарсековой и исходила от излучения электромагнитного поля уникальных космических тел – сверхновых звёзд, появляющихся в небе  нашей галактики в результате звёздных вспышек, причина которых до сих пор не выяснена. Вещество звезды,  разлетающееся после вспышки, несёт в себе обычно межзвёздную энергию. Это вещество содержит новые химические элементы, которые создаются в звезде в процессе термоядерных превращений. И вообще, жизнь на Земле своим существованием обязана сверхновым звёздам, без которых химический состав  вещества Галактики был бы чрезвычайно беден.
    Ожерельев – отец научился в своей лаборатории ловить различные электромагнитные волны, пронизывающие нашу Галактику, пытаясь расшифровать информацию, которую они в себе несут, и неожиданно для себя поймал несколько гамма-всплесков – космических лучей, образующих атмосферный ливень из миллионов частиц, продолжительностью до десятков секунд каждый. И однажды к нему пришла удача.  Небывалая удача.
    Ожерельев, используя далеко не новый метод гравитации, открытый  ещё великим Ньютоном, заключающийся во взаимном притяжении  сил, действующих на все объекты во Вселенной, сумел «суммировать» и «притянуть» излучаемую энергию космических лучей сверхновых  звёзд, основываясь на старом принципе эквивалентности, который сыграл в своё время существенную роль в теории относительности Эйнштейна и смысл которого заключался в том, что, сообщив наблюдателю некоторое постоянное  ускорение, можно полностью имитировать поле тяготения.
    Согласно теории Эйнштейна, в присутствии материальных тел искривляется  пространство – время, причём прямо пропорционально к массе тела и расстоянию между ними.  По этой же теории гравитационное поле точечной массы обладает так называемой ловушечной поверхностью. Это такая  поверхность, достигнув которой, любое тело, обладающее  массой, притягивается к центральной массе и неизбежно падает на неё. Сам Эйнштейн считал свою теорию несовершенной и искал принципы её обобщения. Ожерельев их нашёл!
    Материальное тело с точечной массой должно обладать  определённым гравитационным биополем, формулу  которого и нашёл Илья Николаевич, расшифровав одну из информаций гамма – всплесков, неоднократно  повторяющуюся и записанную им на лазерном диске космофона.
    Ловушечная поверхность, которой должно обладать это гравитационное точечное биополе,  оказалась ничтожно мала. Ожерельев сумел поместить её на ногтевых фалангах, которые принимали  космический лучевой импульс звезды постоянно. Можно было использовать ногтевые фаланги рук и ног одновременно.
    Обработанная специальным ионизированным составом ногтевая поверхность одной руки собирала, как в ловушку, космические гамма-излучения, а вторая рука силой мысли направляла эту энергию из центральной биомассы в любое точечное биотело, парализуя его центральную или периферическую нервную систему, неизбежно притягивая его к себе, и, уже парализованного, бросала на землю. Длительность мозгового паралича зависела  от количества величины посланного иклиза и продолжалась от нескольких минут до нескольких часов, дней, месяцев. Доза бесконтрольно  выпущенного иклиза могла быть и смертельной. Внешне иклиз выглядел как стремительно летящая огневая точка  или очередь ярких точек. Глаз успевал видеть их только миг, как падающую в августовском небе звезду.
    И вот сейчас сыновья Ожерельева уложили иклизом трёх охранников, чтобы самим остаться живыми. Фёдоров подсознательно зафиксировал миг одного иклизного удара, когда Даниил на расстоянии полутора метров уложил кого-то из охраны, но в пылу борьбы начальник милиции не понял, откуда взялась живая огневая нить, к тому же мгновенно погасшая. Он ощутил только,  как после одного из его ударов обмякло тело Покойника и навалилось на него всем своим весом, хотя удар этот уже  и не был сильным.
    Фёдоров проверил пульс у всех трёх измочаленных охранников, убедился, что они живы, глянул на уставших и тяжело дышавших сыновей друга и сказал:
-Да, это вам не тренировочный бой в Сокольском лагере!
    И вдруг поинтересовался у Кирилла:
-Ты хорошо ориентируешься в темноте или в особняке? Без тебя нам пришлось бы худо. Кстати, ты так и не ответил, откуда тебе стало известно о болезни Екатерины Львовны?
-Без меня всем худо,- устало сказал Кирилл, кивнув головой  на «трупы» охранников и оставляя без внимания остальные вопросы Фёдорова.
    Включив в доме блок энергопитания и убрав после себя все «следы», они собрались у двери спальной комнаты Екатерины Львовны. Фёдорову хотелось курить. Казалось, что он не курил уже вечность, хотя схватка с охраной длилась ровно восемь минут. Вынимая из пачки сигарету за сигаретой, он теребил их в руках, сжимал в кулаке и мятый комок опускал в карман.  Курить было нельзя. Томительные минуты ожидания становились опасными.
    Наконец  вышел Ожерельев, усталый и расстроенный, решив не огорчать друга известием, насколько больна Екатерина Львовна. Зная, как быстро тот закипает, Ожерельев мог предположить ответную реакцию Фёдорова. Глядя в немые, вопрошающие глаза друга, он сказал:
-Жить она будет, но несколько дней ей придётся поспать. Для неё это безопаснее. Пусть все считают, что она без сознания.
    Его ответ не удовлетворил Фёдорова, который в упор спросил:
-Что с ней? Или ты рассказываешь, или без неё я не уйду. Я обязан её госпитализировать, а его привлечь к ответственности.
    Пришлось Ожерельеву объяснить, что госпожа Ельская сильно избита, что били её не однажды, били по внутренним, жизненным органам, чтобы внешне не были видны следы побоев, что у неё воспалён мозг, что она на грани тихого помешательства и что это лечение требует времени. Остальную опасность он уже снял.
    Фёдоров заглушил в себе рвущийся наружу стон.
-Ты можешь зайти к ней,- продолжал Илья Николаевич.- Ничего лишнего не говори и не волнуй её. У тебя мало времени.  Через пару минут она уснёт.
    Екатерина Львовна полулежала на высоких подушках, закрыв глаза. Свечей уже  не было. Комнату освещал красивый торшер у изголовья. Она вздрогнула нервно, когда он прикоснулся в её руке, а узнав его, улыбнулась. Губы беззвучно прошептали его имя, которое он не услышал, но догадался: «М и т я…». Она так звала его в молодости, в далёкой – далёкой юности.
    Он обнял её за плечи и прижал к себе, осыпая поцелуями лицо, шею, волосы…
-Катя!- повторял он её имя, радуясь уже одному тому, что она для него просто прежняя Катя, а не Екатерина Львовна. Он так сжал её в объятиях, что услышал, как хрустнули суставы её хрупкого тела.
-Ты задушишь меня,- она опять слабо улыбнулась, но я готова умереть в твоих объятиях.  О такой смерти я даже не мечтала.
    Отчаяние охватило Фёдорова. Обнимать любимую женщину и не сметь сказать ей, что она для него единственная в мире!  Есть ли наказание страшнее?!
-Если со мной что-то случится, не оставляй Юлю Ельскому. Прошу тебя,- она попыталась сжать его руку и … не смогла, не хватило сил.
-Я виноват перед тобой, Катя!  Прости меня!  Прости за всё!- успел  произнести Фёдоров и почувствовал, как вдруг обмякло в  его руках её тело, глаза закрылись, голова откинулась назад.
    Он сжал её голову обеими руками, прильнул к её губам, но они  оставались безжизненными. Он старался удержать её тело, но оно падало на подушки.
-Катя, не уходи! Катя, я люблю тебя! Не покидай меня, Катя,- в отчаянии просил Фёдоров, целуя её глаза и губы, стараясь вернуть любимую женщину к жизни. Но она его уже не слышала.
-Илья!- громко и испуганно позвал он друга.- Илья, она умирает!
-Не кричи,- спокойно сказал Ожерельев, входя в комнату.- Она уснула. И будет спать несколько дней. Я же тебе сказал!
    Фёдоров в нетерпении поднялся и прошёлся по комнате. Он говорил не Ожерельеву, он убеждал себя и его в том, что подозревает Ельского в грязных делах, что его подозрения никак не связаны с тем, что они оба любят одну и ту же женщину – Екатерину Львовну, что у него, Фёдорова, есть веские причины не доверять Ельскому и считать его причастным к некоторым страшным преступлениям, о которых он не имеет права  рассказывать в интересах следствия. Поэтому Фёдоров обращается к Ожерельеву  за помощью. Он просит и требует установить подслушивающее устройство в кабинете Ельского, заранее предупреждая, что его просьба незаконна, что он уже обращался с подобным предложением в прокуратуру района, но получил отказ. Прокурор заявил, что прислушается к доводам начальника полиции и на досуге подумает над его предложением при условии, что Фёдоров  и  вся его служба будут вносить в бюджет района  столько налогов, сколько поступает от одного Ельского.
    Ожерельев жестом остановил долгую и пылкую речь Дмитрия Егоровича:
-Мне твои милицейские тайны не нужны! Храни их на здоровье в своих сейфах. Я так длинно и витиевато «кружева плести» не умею. Скажу короче. Даниил сейчас устанавливает два «паучка». Один – в кабинете  Ельского, второй – в холле, где сидят охранники. Третий «паучок», или скорее первый, если соблюдать очерёдность, на свой страх и риск  я установил уже здесь, в спальной комнате Екатерины Львовны, с её согласия. Ты меня извини, но я тоже не могу всего тебе рассказать:  соблюдаю тайну исповеди. Считай, что я поставил тебя перед свершившимся фактом.
-Считай, что я заранее дал  «добро». За всё отвечу только я!
     Возвращались домой вчетвером на машине Ожерельева. Прощаясь с Фёдоровым у его дома, Даниил вышел из «Жигулей» и сообщил новость, которая обожгла сердце и мозг начальника:
-Когда устанавливал телефонный  «паучок»,  собственными глазами видел на письменном столе  Ельского второй экземпляр милицейского протокола допроса Рейна Андрея. 
    Этим известием Фёдоров был низвержен с победного пьедестала  главного сыщика района.  Счёт стал равным: один – один! Надо быть  самокритичным и признать, что Ельский работает оперативнее.  И он сам дал себе срок: с у т к и!  Через двадцать четыре часа он должен и обязан знать  информатора или источник  утечки информации. В противном случае он сам себя разжалует в рядовые.
    Ельский Лев Львович, вернувшийся утром и пинком ноги  поднявший с полу свою охрану, безмятежно спавшую в обнимку, выслушал их объяснения о происшедшем ночью событии и последовавшей затем перестрелке  и разразился безостановочной нецензурной бранью, длившейся более минуты. Речь свою он закончил вполне литературно:
-Пить меньше надо, тогда и инопланетяне мерещиться не будут! - И швырнул к ногам охранников три  пустых литровых бутылки водки.

Глава  одиннадцатая.  ВАСАНСКАЯ  СПЕШИТ  НА  ПОМОЩЬ  ЮЛЬКЕ
               

    Проклиная жизнь и всех женщин, Ельский отправился в банк в сопровождении Геннадия, а Юля осталась с матерью. Она прижалась к её телу. Сердцем прислушалась и уловила замедленное, едва различимое дыхание: на каждые три удара её сердца материнское  отвечало одним и очень слабым. Слёзы опять закапали у неё из глаз. Юля прильнула горячими губами к её холодному лбу, потом к подбородку, потом к глазам. Она как бы перекрестила мать поцелуем, смахнула слёзы.
-Мамочка! Сколько тебе осталось жить? День? Два? Неделю? Месяц?
   Юлька начала обратный отсчёт, и слёзы вновь застлали глаза. Сердце разрывалось от горя  и страха за мать. Она опустилась перед ней на колени:
- Мама, неужели мы с тобой даже не простимся? Неужели ты уйдёшь из жизни, а я так и не успею попросить у тебя прощения? Мамочка, милая, не уходи! Прости меня!  Я так часто тебя огорчала…   Столько доставила волнений, страданий, бессонных ночей …  Мамочка, открой свои ласковые глаза, всегда полные печали, посмотри на меня,  скажи хоть словечко …   Можешь даже поругать меня, я не обижусь! Твои мягкие добрые руки… Они всегда работали, никогда не зная усталости…  Обними меня, приголубь, приласкай! – девушка прижала к своим щекам ладони материнских рук и перецеловала каждый палец…
-Что это?!- Юля перестала плакать и причитать, вытерла рукой слёзы и не поверила своим глазам: на указательном пальце материнской руки был новый перстень-оберег, точно такой же,  как у неё и Ксении. Камень светился яркой точкой, его микроэлементы работали, они подавали условную информацию и сигналы.
    Юлькина мысль заработала быстро, чётко и ясно. Итак, Фёдоров был в их доме, срезал с подрамника её картину.  Он посетил не только её комнату, но и эту спальню. Посетил вместе с Ожерельевым - отцом, который сейчас контролирует состояние здоровья её матери, а Фёдоров – её местонахождение. А провёл их в дом незамеченными  Кирилл! Они ещё вчера всё знали! Знали, что мать без сознания, но не сказали ей! Они и сегодня полдня молчали, таская её из одного полицейского  кабинета в другой. Даже Кирилл спускал ей все её  шуточки, не задирался, как обычно, а молчал…  Они все сочувствовали ей! Они её жалели!  П р е д а т е л и! Знали, что мать умирает, и молчали! Они ей больше не друзья!  Не взяли её в Сокольский лагерь! Съездили зачем-то в Новороссийск!  Без неё!
П р е д а т е л и! Они все оставили её одну. Юлька остро почувствовала одиночество. Жалости к себе она не потерпит. Л и ц е м е р ы! Так прикрываться дружбой! Вместе с опустошением в сердце росли холод и отчуждение.  Захотелось кровной мести, как у горцев. Она сгребла в кучу все лекарства, выписанные семейным доктором, и швырнула их в раскрытое окно. После визита Ожерельева–отца они нужны матери так же, как мёртвому припарки. Препараты веером разлетелись по зелёной лужайке под окном. Этих действий оказалось недостаточно для восстановления душевного равновесия. Юлю переполняла ненависть. Хотелось крушить всё, что попадалось на глаза, к чему прикасались руки. Раздражало всё: и этот солнечный день, начавшийся так неудачно, и этот ласковый ветер, трепавший тюлевую занавесь балконной двери, и это задорное и неугомонное чириканье воробьёв, разместившихся на ветке берёзы, заглядывающей в комнату. Девушке хотелось, чтобы сегодняшний день был похож если не на Варфоломеевскую ночь, то хотя бы на воробьиную: с непрерывной грозой и зарницами.
    Внизу во дворе она услышала голоса Покойника и Малыша. Последний собирался в Курчанку на конюшню. И Юля поняла, куда ей нужно: в виварий! Она окликнула Малыша и уехала вместе с охранником, поминая нелёгким словом друзей – одноклассников…
    Кирилла отпустили из милиции последним из пятёрки друзей. Ребята его не дождались.
 Точнее, им просто запретили поджидать друг друга  около отдела внутренних дел.
-Оно и к лучшему, - подумал Кирилл, впервые чувствуя себя кроликом, из которого полдня делали отбивную котлету. В гордом одиночестве он из полиции  направился в больницу, разыскал там маму Алю и, не вдаваясь в подробности, сказал, что Екатерина Львовна при смерти, что Юлька может сорваться  и что всё может закончиться очень плохо. В травматологии Мангуста он не нашёл. В справочном бюро сказали, что больной с такой  фамилией в списках не значится.
    Алевтина отпросилась с дежурства и, не переодеваясь, в больничном халате, поехала к Ельским. К своему удивлению, у постели умирающей матери Юлю не нашла. Покойник разъяснил, где Алевтина может разыскать свою крестницу. По знакомой дороге женщина отправилась в Курчанку, расположенную в двадцати километрах от города, решив, что настало время посмотреть на новоиспечённый виварий, подаренный Ельским своей дочери  к началу учебного года.
    Об этом виварии Юлька прожужжала друзьям все уши, даже охладела к макроаквариуму, которым с увлечением занималась несколько лет, ставя опыты на рыбах, на себе и на добровольных помощниках.  Её всегда занимали вопросы размножения и выживания в морских условиях.
    Мама Аля с готовностью рассказывала коллегам, что Юля не может спокойно наблюдать варварски-хищническое истребление животного мира в  природе, поэтому её крестница в опытных условиях решала  глобально важную для всего мира задачу: если активно истреблять морскую фауну и флору, сумеют ли последние естественным путём восстановить себя и приумножиться в экологически неблагоприятных условиях.
    Теперь у Юли новое увлечение,  и  тоже в научных  целях. Маме Але было интересно и любопытно посмотреть на свою любимицу, несомненно, будущего профессора космобиологии или что-то в этом роде. Если даже в опасное для жизни её матери время она не прекращает научных занятий, значит, у Юли есть высокая цель.
     С  замиранием сердца Васанская Алевтина переступила порог вивария и замерла от ужаса. Таинственный виварий был обыкновенным помещением для подопытных животных, которые в многочисленных клетках располагались в отгороженных отсеках. А специальный термин «вивисекция», который Юля недавно ввела в свой лексикон, означал «вскрытие животного с научной целью». Юлия и Малыш наперегонки под дикую музыку вспарывали  подопытным кроликам животы и смотрели, как долго после этого сокращается сердечная мышца. Васанская задохнулась от возмущения: её любимая крестница сама занималась варварским истреблением животных.  Мама Аля в истерике закричала:
-Прекратите! Немедленно прекратите!
    Где нашла силы для крика эта маленькая женщина? Но она их нашла и была услышана. Малыш выключил магнитофон, они оба повернулись на крик.
-Девочка моя, что же ты делаешь с собой?- прошептала, как выдохнула, мама Аля.
    Юлька кинулась к Алевтине, прижалась к ней мокрым, забрызганным кровью клеёнчатым фартуком и обняла грязными, испачканными кровью руками. Они обе заплакали навзрыд, утешая друг друга и страдая от настигшего каждую горя. Поток их слёз был остановлен внезапно  раздавшимся  саркастическим смехом. Смеялся Малыш. Их женская сентиментальность вызвала в нём приступ выплеска желчи.
    Алевтина перестала плакать, резко отстранила Юльку, смело шагнула навстречу Малышу, выхватила из голенища его сапога плётку и, размахнувшись, ударила его раз, другой, третий, приговаривая при каждом ударе: «Живодёр!»  Она не умела бить. Слабые удары не достигали цели: Малышу не было больно, однако он перестал смеяться. Плётка ещё несколько раз свистнула в  воздухе и резко остановилась.     Руку Алевтину крепко сжал Ельский. Он вырвал у неё плеть и подал Малышу со словами:
-Немедленно накажи женщину, которая забыла правила  приличия и подняла руку на мужчину!
    Малыш плётку взял, но ударить Алевтину отказался, считая её блаженной. Ослушания Ельский не терпел. Он побагровел от возмущения и хлёстко ударил охранника плёткой.
-Ты не мужик! Бабы в охране мне нужны!
    За прошедшие сутки Малыш допустил сразу две оплошности, вызвав гнев хозяина. Ельский дал ему шанс: сутки на размышление, какой вид наказания для себя выбрать: быть заживо вмурованным в одну из стен вивария или самому стать подопытным животным. Через двадцать три часа Малыш даст ответ, что он готов поставлять хозяину столько двуногих подопытных, сколько будет угодно его душе…
    Ельский вышел вслед за Алевтиной и Юлькой и наблюдал, как бесполезно женщина пытается завести свой старенький «Жигулёнок».
-Напрасно трудишься!- со злорадством думал Лев Львович.- Сколько тебе понадобится времени, чтобы понять, что он у тебя сегодня не заведётся?
    Наконец, он устал ждать, подошёл к ней, приподнял шляпу:
-Прошу прощения! Прямо не знаю, как лучше к  Вам обратиться: мадмуазель Алевтина или блаженная дева?!- Ельский скривил в усмешке тонкие губы.
    Алевтина не ответила на его плоскую шутку и с беспокойством оглянулась на Юлию. Капот машины был поднят, Юлька их не слышала и не видела. Она сидела в стареньких родных «Жигулях», откинувшись на высокую спинку, и думала. Её неуёмная душа болела так, как болит тело от физической боли. В памяти вдруг всплыл один из эпизодов сегодняшнего допроса в полиции, когда её не успели передать следователю по делам  несовершеннолетних и она на пару минут оказалась в кабинете Фёдорова вместе с одноклассниками. Юлька стала свидетелем следующего разговора:
-Джип два часа простоял возле публичного дома на одной из центральных улиц Новороссийска!
    Все одноклассники непроизвольно повернули голову в сторону Женьки Скоробогатова, а Юлька с сарказмом рассмеялась.
-Как возле публичного дома? Это ложь! Это провокация! Я подвёз девушку к дому, где она живёт,- оправдывался Женька.- Мы немножко поболтали, и всё! Какой публичный дом?! Что мне там делать?!
-Ещё раз доказать самому себе, как ты дивно устроен!- съехидничала Юлька. И её приказали увести.
    Лев Львович закончил «осмотр» двигателя. Поломка, по его словам, оказалась значительной, и он распорядился поставить машину на ремонт. Отдав ещё какие-то распоряжения, Ельский подошёл к Алевтине и предложил вернуться   в город на его  машине, предупредив её вопрос:
-Юля уедет с Малышом. Они ладят. Он её не обидит. Им вместе есть о чём помолчать и над чем подумать. Нам тоже. У меня к тебе серьёзное дело …

Глава  двенадцатая.           МОСКОВСКИЙ   МАЙОР  В  ГОСТЯХ   У   ФЁДОРОВА

    Фёдоров отпустил Кирилла последним и почувствовал усталость. Допросы его вымотали. Ему передали, что несколько раз звонила дочь, просила на обеденный перерыв приехать домой. Дмитрий Егорович догадывался, почему  Ксения срочно хотела его видеть, поэтому прихватил с собой московского майора. Он знал, что при посторонних  дочь не задаст ни одного вопроса, как бы судьба одноклассников её ни интересовала.
     Отец был как всегда в ударе. Весело шутил за двоих, аппетитно ел за троих, азартно и профессионально спорил с бабушкой и гостем, какой сорт грибов лучше солить, а какой сушить. Казалось, более интересной темы для него не существовало. Он будто бы не замечал в глазах дочери нетерпеливо немого вопроса, её ленивого ковыряния ложкой и вилкой и склонённой головы над тарелкой. Она мужественно ждала окончания обеда.
    Майор знал, что сегодня с утра Фёдоров  «раскручивал» одноклассников дочери за распитие спиртных напитков на какой-то даче.  Вслух удивился, зачем начальник полиции «разбрасывается» и лично занимается вопросами несовершеннолетних, когда для этого имеется специальная служба. Про себя усмехнулся, подумал, что в Дмитрии Егоровиче  сказывается бывший оперативник и его влечёт розыскная деятельность, что как начальник полиции он ещё формируется. 
     Майор поймал на себе нетерпеливо досадный взгляд девушки, явно желавшей, чтобы гость скорее ушёл. Но тот уходить не спешил, да и Фёдоров только начал  раскрываться перед ним как радушный хозяин. От грибной похлёбки они перешли к плову из дичи. Как заядлый охотник, Дмитрий Егорович тут же начал рассказывать о самых интересных  случаях и лучших охотничьих угодьях. Вытащил гостя из-за стола, повёл к себе в кабинет хвастаться новым ружьём и пригласил майора на охоту после успешного окончания операции.
    Когда они вернулись, Ксении за столом не было. Выйти к чаю она отказалась. Фёдоров нахмурился и направился к дочери.  Дверь в комнату оказалась запертой изнутри. Отец постучал, потребовал открыть. Ксения не ответила. Возмущённый отец  нажал плечом на дверь, створки распахнулись, магнитная защелка упала на пол.
    Ксения впервые показывала свой непокорный характер, вернее, своё недовольство, поэтому отец решил объяснить сразу «кто есть кто» и дискуссию о переходном возрасте не устраивать.
    Дмитрий Егорович в категоричной форме заявил, что, начиная с завтрашнего дня он будет отвозить и привозить её из школы, что временно отменяются тренировки, мастерская «Ретро», больница. Приостанавливаются встречи с друзьями, так как они тоже под домашним арестом, но с сегодняшнего дня. Он говорил с ней как диктатор, таким же тоном, каким проводил планёрки с начальниками отделений, когда  распекал их  за что-то. Разница была в том, что подчинённые обычно стояли, а Ксения лежала, укрывшись с головой одеялом. По вздрагивающим плечам он понял, что она плачет. Понял, что её надо успокоить и пожалеть. Ни того, ни другого со своей прямолинейностью сделать он не мог. Круто менять тактику он не  умел.
    Фёдоров присел на кровать. Как с ней разговаривать? Она уже взрослая девушка. Который раз за последнее время он  остро ощущал недостаток материнской ласки или материнского слова. С сыном было бы легче. Приказал – исполнил – доложил! А здесь?!
-Ксения,- позвал её Фёдоров, откинув с головы дочери одеяло. Он вытер слёзы на её щеке и  почувствовал, насколько шершавы и грубы ладони его рук  на её бархатисто-нежной коже,  и вдруг подумал, что её чуткой  нежной душе он нанёс такую же недопустимо грубую рану.
    -Ксения,- повторил отец,- я хочу тебе добра. Когда-нибудь ты сама  скажешь мне за это «спасибо».
    Ксения подняла голову от подушки. Она говорила сквозь слёзы, но громко:
-Мне уже сказали сегодня «спасибо» все мои друзья! И все одноклассники! Сегодня из-за тебя со мной никто не  з а х о т е л   разговаривать, чтобы не кривить душой! За что ты Юлю довёл до слёз?!  Почему с моими друзьями обошёлся хуже, чем с уголовниками? Я никогда не думала, что ты такой жестокий! Тебя защищает и оправдывает только Рейн, и я не пойму, почему он это делает?!
     На фамилию «Рейн»  Фёдоров реагировал своеобразно, будто ему наступали на любимую мозоль.
-Ещё бы ему меня не защищать! Я запретил ему переступать порог нашего дома. Он просто боится, что я обнародую причину запрета. Ох, как ему будет стыдно и неприятно!
-Папа, ты не имеешь права указывать, кому из моих друзей можно приходить к нам, а кому – нет! Я сама с этим разберусь.
-Я думал, он навещает Раису Петровну,  «свою» когда-то любимую бабушку.  Значит, Рейн – твой друг? Для меня это новость. Какой, однако, популярностью эта личность пользуется в нашем провинциальном  городе!
-Папа, он мне больше, чем друг! Я люблю его! У меня сегодня свидание с ним!- смелости Ксении было не занимать. Она впервые проявила твёрдость духа в споре с отцом.
    Фёдоров онемел. Слова «он мне больше, чем друг» повергли его в шок. Дмитрий Егорович представил себе, как Рейн обнимает  и целует Ксению и …  Судорога прошла по его телу: доцеловать её он Рейну не позволил. И никогда не позволит!
-Ксения!- Фёдоров встал, как перед докладом начальству.- Человек, который назначает днём свидание одной девушке, а ночь проводит в публичном доме, недостоин ни любви, ни уважения, ни дружбы!
-Папа, ты сам веришь в то, что говоришь?! А если и говоришь,  то о ком-то другом, а не о Рейне!
-Значит,  так … Я запрещаю тебе  встречаться с Рейном. Если ты меня ослушаешься, я буду вынужден изменить  ему меру пресечения и до окончания следствия  взять его под стражу. Выбирай!
-Ты жестокий! Мне стыдно, что ты мой отец! Если бы была жива мама, она бы меня поняла, потому что сама любила!  А ты никого не любишь! Ты даже маму не любил! Ты не хранишь ни одной её фотографии, ты никогда её не вспоминаешь! Поэтому ты и меня не любишь и не понимаешь. Ты оцениваешь людей по алгоритму: если человек не преступник,  то преступником может стать завтра! За что ты так ненавидишь Рейна?!
-Все твои друзья ходят босиком по лезвию ножа! А  разул их всех и наточил нож – твой воздыхатель Рейн, свозив их всех в Новороссийск…
-Неправда! Он хороший! Это ты злой!
    В комнату поспешно вплыла Раиса Петровна, оставив гостя одного в столовой. Дом был не очень большой, они слышали весь их разговор.
-Ксенюшка, девочка моя! Остановись в гневе своём! Милая, да разве можно отцу такое говорить? Да сгоряча он! Не сердись! Иди ко мне, радость моя ненаглядная! Поплачь, поплачь, милая…  Легче будет…  А Андрея в обиду  я не дам. Он внук мой. Самый первый… Будет ходить к нам, как и раньше. Будет! – Раиса Петровна обняла внучку, прижала к себе, замахав на Фёдорова рукой, чтобы уходил…
   Дмитрий Егорович извинился перед гостем, что оставил его одного и что тому пришлось стать невольным свидетелем  домашней сцены, компрометирующей его дочь. Московский майор молча допивал чай из блюдца, держа его высоко над столом. Он осторожно дул на горячий напиток и изучающе смотрел на Фёдорова. Это была третья чашка, которую он сам налил себе из самовара. Опрокинув чашку на блюдце вверх дном, майор сказал:
-Дмитрий Егорович, Вы не похожи на Скалозуба.  Не способны так ограниченно мыслить, как грибоедовский  герой. Но, тем не менее, по отношению к Рейну пытаетесь вести себя так, как  персонаж пьесы. Сказав однажды «чёрное» на белое,  Вы не хотите признать своей ошибки. Вы единственный,  кто даёт Рейну отрицательную характеристику. Даже Ваша несовершеннолетняя дочь оценила этого юношу!- и, подавшись вперёд, он добавил чуть тише:
-Или Вам что-то известно? Что? Почему Вы не хотите раскрыть своих карт? Ведь в этой игре мы с Вами напарники.  Почему же не доверяете мне? Я не оставлю Вас, доиграю партию до конца. Но мне нужно знать все Ваши козыри. Возможно,  я  Вас недооценил. Каюсь…  Мы должны объединиться. У нас слишком опасный противник, который играет не по правилам. Вы сами знаете, что он не просто мухлюет, он стреляет в спину…  А как любой майор я хочу дожить до генерала. У меня к вам две просьбы. Во-первых, ознакомьте меня с показаниями одноклассников Вашей дочери, которые, как я сейчас услышал, побывали в Новороссийске. Во-вторых, возьмите Рейна в союзники, пока он ещё сам не оттолкнул Вас.
    Фёдоров, стоя у раскрытого окна и докуривая сигарету, минуты две  молчал, размышляя над словами московского майора.
-Хорошо!- согласился он.- Я ознакомлю Вас с ответами  одноклассников дочери. Их показания, действительно, напрямую связаны с новороссийскими событиями. Ознакомлю при одном условии. Вы читаете их здесь, в моём домашнем кабинете. У меня в отделе серьёзная утечка информации. Сегодняшний допрос школьников по существу   вопроса известен узкому кругу лиц. Теперь будете знать Вы. На карту поставлена жизнь детей, так что не  обессудьте…
    Фёдоров положил перед майором папку с грифом  «Инспекция по делам несовершеннолетних» и оставил гостя одного в своём кабинете разбираться, читать, анализировать…
    Это были протоколы допросов Рейна и одноклассников Ксении. Майор прочитал материалы дважды. Первый раз – залпом, второй – медленнее, представляя себе весь тот день, час за часом. Когда закончил читать, то понял, насколько прав Фёдоров. Кирилл и его друзья – свидетели, которых Ельский, если узнает, вряд ли захочет оставить живыми. Ребят необходимо срочно изолировать до конца операции. Он ещё раз перелистал  машинописные страницы протоколов…   Закурил, закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Мозг работал активно. Весь день, проведённый ребятами в Новороссийске, он выстроил в своей  голове в хронологической последовательности, начиная с момента утренней встречи на даче Васанской и заканчивая возгласами  «Ура!» глубокой ночью на той же самой даче.
    Московский майор ещё несколько секунд оставался неподвижным  в кресле. Он ощущал какую-то недосказанность и недоинформированность. Мозг работал в  компьютерном режиме он-лайн, выстраивая хронику событий по пунктам и тезисно, и вдруг остановился, замер, повтором высвечивая, будто на экране, одни и те же слова: откуда ребятам стало известно  о времени встречи, о месте встречи, об участниках встречи?!
    Московский майор открыл глаза, быстро взял папку, ещё быстрее перелистал страницы. Нет,  память не подвела его. Ни один участник событий словом не обмолвился, каким образом они вышли на новороссийскую «разборку».
-Что это,- думал майор, умышленная недосказанность подростков  или прокол со стороны органов дознания? А ведь ребята оказались там  далеко не случайно, и Рейн явно ехал с надеждой увидеть Ельского, но волею судьбы жизнь преподнесла встречу  с Григорьевым – Охотником. На самом первом допросе упоминается фамилия приазовского банкира. Вскольз, но упоминается, а потом Фёдоров будто напрочь её забыл. Почему? Может, это тактический ход? Не хочет привлекать лишнего внимания к его персоне? Но если у Ельского уже есть копия протокола допроса Рейна, значит, тот сам проявляет повышенный интерес.  К кому? Конкретно к своему служащему или ко всему делу?  Ельский обладает такой безграничной властью, что позволяет себе контролировать органы правопорядка? Как далеко и как высоко распространяется эта власть? Как давно? Хотя, к чему вопросы, ведь он сам, майор, здесь инкогнито, и свою командировку утрясал с очень узким кругом  лиц  даже в своей организации. Фёдоров прав. Ребят надо действительно изолировать, иначе, во-первых,  они могут стать заложниками или предметом сведения счётов взрослых людей. Во-вторых, для завершения операции ему необходим личный помощник, и это должен быть кто-то из проверенных профессионалов.  Из тех, кто помогает ему в сборе информации по Ельскому и Охотнику. И он уже  организовал вызов капитана московской ФСБ. В-третьих, надо наполовину раскрыть своё инкогнито перед Фёдоровым, чтобы получить его полное доверие, и вместе разработать план захвата  сторожевого судна банкира, на котором московский майор уже тайно побывал, когда, следя за Ельским, довёл его до Новороссийска и вплавь ночью добрался до «Чёрного фрегата».
     Именно так «поэтично» называлось судно Ельского, которое  оправдывало своё название. Фрегат – это родственная пеликану крупная океаническая  водоплавающая птица с длинным хвостом и чёрным оперением. Символ чёрного фрегата был на корабле всюду   в виде эмблемы: над каждой каютой, на спасательных плавсредствах, даже на оружии. Крупное судно предназначалось для чёрных дел его владельца и имело хвост преступлений. Это был его  плавучий дом, его крепость, не раз служившая ему опорой и защитой. В официальных  документах судно носило название  «Пеликан»  и вело такую же двойную жизнь, как и его хозяин. 
    Обо всём этом майор и поведал Фёдорову, возвращая папку с грифом «Инспекция по делам несовершеннолетних»,  и пока начальник полиции не перестал ещё удивляться услышанному, добавил: 
-За группой Ельского и Охотника ряд экономических преступлений. Оба работают на иностранные фирмы, но в родном отечестве находятся под солидным прикрытием. Чтобы раскрыть экономические преступления и обезопасить общество от преступников, надо быть не только юристом, но и экономистом. Может, стоит обратить внимание на Рейна и взять его в свою команду?
-Это исключено.
-Почему?
-Эту тему я даже обсуждать не  стану!- уклонился от разговора Фёдоров.-  Я встречусь с ним сегодня же на нейтральной  полосе и всё объясню сам. У Рейна есть единственный путь для спасения. Думаю, он им воспользуется.



 Татьяна КОТЕНКО.  «ЛЮБОВЬ  И  МЕСТЬ  В  СТИЛЕ  «РЕТРО»,   или «Иоанна,14,6»

Часть четвёртая.  ВАСАНСКИЕ  ПИЛИГРИМЫ

                Каждый из нас должен индивидуально решить
                свою судьбу. Каждый должен лично уверовать,
                что Иисус Христос спаситель и Господь.
                Четвёртый духовный закон

Глава  первая.      Е Л Ь С К И Й     И    В А С А Н С К А Я

     Машина Ельского выехала с просёлочной дороги на трассу, но повернула в противоположную от Приазовска сторону, на восток. Алевтина  осенила  крестным знамением широкую серую ленту асфальта,  вырывающуюся из-под колёс чёрного «Джипа », и встревожилась, куда её везут.
-Неужели ты меня боишься?- не оборачиваясь, спросил Ельский и неестественно рассмеялся.- Не беспокойся, в лес, как красную девицу из сказки, тебя не отвезут, к дереву  не привяжут, на съедение волкам не оставят. Ты же такие сказки моей Юльке в детстве рассказывала?!
«Да уж лучше к волку в пасть, чем к тебе в объятия»,- подумала Васанская, а  вслух сказала:
-Вы всегда, Лев Львович, чем-нибудь, да удивите! Странно из уст банкира слышать цитаты из сказок.
-Я  так думаю, что тебе сегодня лучше ничему не удивляться,- загадочно произнёс Ельский,- и принимать всё на веру, как  когда-то Юлька  принимала на веру твои сказки. Сиди молча и лучше молись.
    В Приазовске Алевтина жила практически безвыездно, поэтому  плохо ориентировалась в административно-территориальном делении края. Однако паломничество, совершённое с двумя сёстрами во Христе  истекшим летом, помогло ей сейчас определить, что их путь лежал в Новороссийск. До города они не доехали, свернули в какую-то бухту, где далеко на рейде она увидела судно.
    Ельского ждал на берегу моторный катер, который Лев Львович вызвал по телефону прямо из машины. Садясь в лодку, Алевтина поинтересовалась, что за судно стоит на рейде.
-Тебя интересует порт приписки или чьей собственностью является  этот корабль?
-Лев Львович,- улыбнулась Васанская,- я понимаю, что Вы богатый человек, но ведь не настолько же, чтобы иметь такой корабль? Я хоть и не знакома с кораблестроением, но фильмы документальные смотрю. Это военное судно. Вам оно  принадлежать не может.
-Военным тоже хочется кушать,- мудро изрёк Ельский, поднимаясь на  палубу и приглашая за собой гостью.- Ты не ошиблась. В прошлом это  действительно военный корабль, а сегодня – сугубо мирное судно, на котором, впрочем, имеется оружие. Для защиты.
    Он пригласил её в каюту, обставленную модно, богато и со вкусом, сверкавшую стерильной чистотой, с которой могла соперничать лишь операционная больницы. Медсестра сейчас находилась в святая святых Ельского, куда не ступала нога даже Екатерины Львовны, о чём Ельский ей скажет позже.
    Алевтину шокировала не столько комфортабельность каюты, сколько её обитательницы. Это были четыре молодых женщины. Васанская старалась не смотреть на них, отводя взгляд расширенных от ужаса глаз. Однако в какую бы сторону она ни поворачивала голову, всё время видела изуродованные, не имеющие никакой пропорции,  двугорбные тела, отражающиеся  в  зеркальных стенах каюты.
    Женщины, встревоженные появлением  незнакомки, быстро встали:  кто с дивана, кто с
кресла, прикрыв  обнажённые тела кто чем, в первую минуту не сообразив, что их оголённые спины отражаются в зеркале.
    В каюте было жарко и душно. Однако причиной их обнажённости была не высокая температура, а отсутствие у них одежды. Женщины были собственностью Ельского, его вещами, как он пояснил, поэтому своих вещей иметь не могли. Он дарил им в изобилии игрушки – дешёвые драгоценности, которыми они обвешивались с головы до ног, иногда воруя их друг у друга, что всегда влекло за собой драку или ссору между ними и что сильно забавляло Ельского.
    С диадемами в убранных волосах, обвешанные бижутерией, как новогодние ёлки, они выглядели вульгарно и безобразно. Алевтину передёрнуло в нервном тике от всего увиденного.
-Что это значит?- спросила она у Ельского с нотками омерзения в голосе, не смея поднять глаз от пола.
    Тот хмыкнул:
-А это то значит, что они могут посчитать тебя за соперницу. Ты напротив них красавица,- Ельский смерил Алевтину  с ног до головы раздевающим взглядом.- Они же не знают, с какой целью ты здесь объявилась.  Вдруг ты желаешь отбить меня у них? По-русски они не понимают, объяснить  им ты ничего не сможешь. Одну женщину я не успел спасти. Они её изуродовали. Женщина – калека или уродка стыдится обнажать своё тело перед  физически совершенной женщиной. Так мне объяснил  один психолог. Лично мне эти уродки нравятся. Они умеют возбуждать и любить. С ними интереснее, чем с валютными проститутками. Я это говорю тебе как медику.
-Как же Вы с ними общаетесь, если они не понимают языка?
-Для общения с женщиной нужны не слова,- многозначительно сказал Ельский, доставая из бара коньяк и рюмки.
-Я не пью!- опередила Алевтина его действия.
-Я предвидел такой поворот событий,- сказал он голосом человека, знающего себе цену.- «Кагор»! Специально для тебя. Думаю, ты не откажешься. Насколько мне известно, это церковное вино,- последнюю фразу хозяин каюты произнёс вопросительно-утвердительно.
    Алевтина пригубила бокал вина. Это был действительно «Кагор» - холодное терпкое вино. Она сделала несколько глотков. Её мучила жажда, раздражали духота и смесь странных запахов в непроветренной каюте.
-Я думаю, Лев Львович, Вы не тешите себя надеждой, что приобрели в моём лице новую собственность?- слова её прозвучали как приговор.
-Нет, конечно. Ни самаритянки, ни Жанны д*Арк,  как и развитое социалистическое общество,  меня никогда не интересовали.
    Ельский включил кондиционер, выпил ещё пару рюмок, а потом предложил гостье пройти за шёлковую ширму, отделявшую один угол в каюте. Алевтина не двинулась с места. Она словно застыла, изучающе глядя на собеседника. Ельский видел, что она его не боится, и знал, что если он посягнёт на её целомудрие,  она скорее убьёт себя, чем отдастся ему. А если и будет когда-нибудь принадлежать мужчине, то только после смерти. Таких фанатичек, служащих только Богу, он никогда не понимал.
-Иди!- рявкнул на неё Ельский.- Не заставляй меня покидать каюту раньше времени! Если тебе и  угрожает опасность, то не от меня, а от этих очаровательных уродок.
    Он выпил подряд ещё несколько рюмок коньяка, сосредоточенно размышляя о чём-то, и только потом, уже хмельной, улыбнулся одной из горбуний, приглашая её на широкую тахту:
-Ну, иди ко мне, моя красавица! Я соскучился по твоим ласкам…
    До того, как самая безобразная в своём физическом уродстве женщина приблизилась к Ельскому, Алевтина была уже за перегородкой.
    Угол каюты был оклеен шёлковыми расписными обоями небесно-голубого цвета, обрамлёнными в тяжёлую фигурную металлическую рамку под золото. У стены стояла узкая кровать с металлической спинкой, тоже под золото. Интерьер каюты и мебель были выполнены одним мастером и выдержаны в одном стиле. Всё это Алевтина успела разглядеть позже, когда отвела взгляд от лежавшей на кровати молодой красивой гречанки, такой же двугорбной, как и остальные невольницы, и сжавшейся в комочек при появлении незнакомки.
    Молодая женщина была больна. Алевтина приложила ладонь к её пылающему лбу, чтобы определить температуру, и встретилась с испуганно-страдальческим взглядом, почти детских, чёрных глаз. Как  опытная медсестра Алевтина вдруг догадалась, зачем привёз её Ельский на это судно: осмотреть беременную женщину.
    Мысль, что эта девочка-калека беременна, заставила её содрогнуться. Отказываясь верить  самой себе и гоня прочь дурные помыслы, она достала из маленькой кожаной сумочки набор шариковых ручек и красной пастой  на чистом листе записной книжки начертала знак красного креста. Гречанка поняла, что к ней пришли с медицинской помощью, и позволила себя осмотреть. Опасения Алевтины подтвердились.
    Гречанка знаками попросила у Алевтины лекарство, которое помогло бы ей умереть.  Медсестра отрицательно покачала головой, раскрыв сумочку и показывая её содержимое. Но если бы у неё и было такое лекарство, вряд ли она своими руками дала бы его женщине.
    Гречанка тихо плакала. Окончив осмотр, Алевтина села на краешек небесно-голубой постели, мужественно ожидая, пока за ширмой  не прекратятся восторженно-болезненные крики безобразной горбуньи, издаваемые под аккомпанемент двух скрипок и клавишных: не занятые в сексе горбуньи исполняли незнакомую Алевтине классику и созерцали прелюбодейную сцену, осуждаемую в одной из десяти заповедей Иисуса Христа.
    Из забытья её вывел голос Ельского:
-Ну, что вы здесь притихли?
    Владелец и хозяин судна, потный и красный, хмельной от спиртного и мужского удовлетворения, обнажённый по пояс, предстал перед ними, небрежно обмотавшись небесно-голубой шёлковой простынью.
-Ельский, у тебя дома, в спальне, простыни какого цвета? Тоже небесно-голубого? Или кроваво - красного?
-Не шипи! Если сильно интересуешься, приходи, вместе посмотрим!- он пьяно выругался.- У меня все постели голубого цвета, поняла?! Цвета глаз моей любимой супруги!
-Ничтожество! Как ты низко пал! Покайся, пока не поздно! Очисти душу свою от скверны! Остановись в грехопадении!
    Ельский от неожиданности протрезвел. Хмель разом слетела, до него дошёл смысл слов Алевтины. В ответ он рассмеялся:
-Не играй грозную Жанну д*Арк на суде перед инквизитором! Тебе больше идёт роль доброй самаритянки.- После паузы зло добавил: - Ты осмотрела эту тварь?
-Осмотрела. Она беременна. Срок пять-шесть недель. Рожать ей нельзя.  Она не разродится. Она умрёт в муках…
-Она не  умрёт в муках,- прервал медсестру Ельский.- Она сдохнет в муках! Я спущу её в трюм на съедение крысам! Или поселю в каюте матросов с круглосуточным графиком! Она любит получать удовольствия. Пусть перед смертью насладится!
-Не будь извергом! Не губи чужую жизнь. Любой человек – это храм Божий. Если кто разрушит этот храм, того Господь покарает. Ибо человек куплен дорогою ценою, так написано в Библии. Будь милостив к ней.
-Здесь не изба – читальня и не храм святой! Не надо меня воспитывать. Эта гречанка досталась мне дёшево. Я её выиграл в «кости», и у меня хватит средств на полк таких гречанок! А насчёт милости… -  Ельский запнулся,- пусть к ней будет милостив тот, кто её оплодотворил. Если это был Святой Дух, то пусть он и помилует её. Как ты думаешь, от кого она понесла?
-От тебя!
    Ельский зло расхохотался, немного удивился, а потом сказал:
-Я два месяца был за границей, а перед этим – месяц в Москве. Я вернулся три недели назад. Так от кого она забеременела в закрытой каюте, куда пищу подают через окно?!
    Он наклонился к Алевтине и сказал доверчиво, почти над ухом:
-Говорят, христианская история тоже знала такой случай? Когда зачатие произошло без мужчины? Тебе такой факт известен?
    Он заглянул ей в глаза, дохнул в лицо перегаром и потом медленно обвёл взглядом всю её, с головы до ног, задержав взгляд на расстёгнутой на груди  блузке.
-Я не плотник Иосиф, я банкир Ельский! У меня своё Евангелие!  Между нами твой Бог положил разномыслие, чтобы открылся искусный. Знай, Я искуснее тебя! Я отдаю своё серебро в рост и не жалею, и не наказан за это! Я не колеблюсь вот уже сорок лет! Я богатею, а ты нищая! Слава моего дома умножается, обо мне знают не только в России, но и за границей! А у тебя и дома–то хорошего нет! Ты одна на этой земле! Одна! Твой Бог не дал тебе ни мужа, ни детей!
    Алевтина хотела что-то возразить  ему, но Ельский не позволил ей и рта открыть.
- Знаю! Знаю, что хочешь сказать! У тебя две дочери?!  Они не твоя плоть! И по духу они тебе не близки. Они не пойдут твоим путём. Все дети – эгоисты! Они родителей забывают, а ты им кто? Мать крёстная?! Да много бы они тебя чтили, если бы материально ты ничего не могла им дать?!  Знаешь ли ты, откуда у тебя «Жигули»? Думаешь, в лотерею выиграла? Знаешь ли ты, что тогда, десять лет назад, на празднике Дня города, мне пришлось купить всю комиссию, которая оказалась ненасытной, и все призы, чтобы градоначальники объявили, что самый крупный выигрыш пал именно на твой билет?! Знаешь ли ты, на какие деньги  построена твоя дача?  Думаешь на те, что выделил тебе профсоюз, приказавший долго жить, учитывая, что у тебя мать парализована, царство ей небесное, и ей нужен свежий воздух?! Вот они тебе выделили!- Ельский скрутил две дули.
    Он был жесток и безжалостен к Васанской:
-Я «купил» главврача и председателя месткома, а они состряпали документ об оказании тебе материальной помощи! И помощь эта была оказана из моего кошелька! А ты всю жизнь гнёшь спину на свою больницу, отрабатываешь деньги, которые они тебе, якобы, выделили! Ты никогда не задумывалась, почему получаешь больше всех медсестёр? Думаешь, специалист высокого класса?! Ха-ха! Потому что главврачу и тебе идёт зарплата  со спецсчёта моего банка. Ты дура! Обвиняешь меня в том, что я скуп?! «Кто скупо сеет, тот скупо жнёт»?! Назови мне человека, кто, по-твоему, щедр?! Назови! Я хочу услышать его имя! Что же ты молчишь? Скажи, кто же был более всего щедр к тебе? Отец Рейна, за которым ты втайне убивалась и о котором молча страдала?!  Да он даже имени твоего не знал! Его глаза никогда не опускались на уровень твоего роста! Ты целомудренна до сегодняшнего дня не потому, что посвятила жизнь Рейну и своему Богу. Наивная! Ты не являешься невестой своего Бога. Ты и женщиной не стала  не потому, что сберегла себя, а потому, что не понадобилась ни одному мужику! Тебя просто никто не захотел иметь как женщину! А если бы предложили, то ты бы не устояла, потому что каждая женщина – самка! Все бабы похотливые! Все! В каждой из вас сидит  мартовская кошка, каждая из вас – нераскаявшаяся Мария Магдалина!  Все грешны, все прелюбодействовали, кто наяву, а кто – как ты – в мыслях! Вон пуговички на платье расстегнула…  Жарко тебе? Да если я сейчас захочу, то ты и платье скинешь! И будешь умолять меня, помочь тебе стать женщиной… Ты просто не была в руках настоящего мужика, такого, как я! Ха-ха!
    Он взял её за плечи и развернул к себе, прикоснувшись к подбородку, поднял её лицо вверх:
-Плачешь? Правильно делаешь. Знаешь, в чём мы сходны? Ты крёстная мать,  а я – крёстный отец. Правда, крестники у нас разные. Твои тебя ни во что не ставят, особенно Юлька. А мои крестники почитают меня как Вседержителя!
-Замолчи! Не смей сравнивать себя со Всевышним! Ты будешь наказан  Им. Правильные слова написаны в Библии: «Ничтожные из сынов человеческих возвысились…». Ты ничтожество! Знай, что когда восходит солнце, то настаёт зной. Зной иссушает траву, цвет её опадает. Так увядает  и богатый. Люди, делающие беззаконие, как трава, скоро будут подкошены, и, как зеленеющий злак, увянут!-  с болью обличала она его. Ты не мне добро делал.  Своим богатством  хотел приручить ко мне Юлию. Напрасно старался! Я смогла бы удержать её возле себя и без твоих денег, одной своей любовью, потому что я сильнее тебя.
    Васанская перекрестилась и продолжала:
-Господь сказал мне: «Довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи». Когда человек немощен, тогда он и силён, потому что с ним Господь. А ты одинок в этом мире. Глуп ты, а не я! Всевышний открыл мне истину свою: «Уповай на Господа и делай добро. Утешайся Господом, и Он исполнит желание сердца твоего. Предай Господу путь твой. Делай добро и будешь жить вовек!» Ельский, под тобой горит земля, ты подошёл к краю пропасти, тебе грозит гибель. Остановись перед бездной, оглянись назад. Затуши добрыми делами пламя, которое подкрадывается к тебе и в котором ты можешь сгореть, как иссохшая трава. Внемли страданиям этой бедной гречанки. Путь Марии Магдалины ты ей сам избрал, но она уже раскаивается в нём. Прости её, как я прощаю тебя за всё, что ты тут наговорил, как Господь прощал тебя до сегодняшнего дня и хранил. Отдай мне эту женщину! Бог не простит меня, если я ей не помогу. Ты же видишь её уродство. Она не сможет родить. Я удивляюсь, как она  до сих пор ещё жива. У неё температура под сорок. Она сгорит изнутри…
-Выходит, ты печалишься не столько о ней, сколько о себе?! Боишься,  что  Бог тебя не простит?  Не бойся. Я этот грех возьму на себя.  В больницу  поместить её не могу. Я даже с судна не могу её вывезти, потому что российскую границу она пересекла в чемодане дипломата. Деньги на её лечение я принципиально отказываюсь тратить, ибо семя, которое в ней растёт, не моё. Блудливого кота в своём экипаже наказывать не стану, но я его найду. Он собственноручно упакует эту сучку в чемодан и привяжет к якорю. Это всё, что я тебе обещаю.- Он прошёлся по каюте и продолжил:
-Надеюсь, обо всём увиденном и услышанном ты поведуешь только своему Богу. Я разрешаю поделиться с Ним этой скорбной новостью. Его гнева я не боюсь. А сейчас прощайся с этой тварью, пока я приму  душ и оденусь.  Ты здесь и так задержалась дольше, чем надо. В город тебя отвезут одну. У меня здесь дела.
    Ельский ушёл в ванную комнату, дверь в которую скрывалась за одним из зеркал, и, веселясь напоказ, увёл с собой четырёх своих горбатых наложниц.
    Гречанка тихо плакала, одной рукой прикрывая обнажённую грудь, а второй держась за живот, страдая от боли. Алевтина прикрыла её голубой шёлковой простынью: в каюте стало свежо от работающего кондиционера. Васанскую из жара бросило в холод, начал бить нервный озноб. Она оглядела все углы каюты, ища и, конечно же, не находя ни одной иконы. Вынула из сумочки маленькое серебряное распятие, поставила его на инкрустированный столик и молча помолилась, прося у Господа лёгкой смерти для гречанки, которая временами теряла сознание от боли, но кричать боялась: хозяин запретил.
    Алевтина вспомнила, как недавно в роддоме в голос трое суток выла одна женщина, отказавшаяся от кесарева сечения и пожелавшая родить  самостоятельно, но так и не разродилась, потому что тазовые кости были узки. Плод задохнулся в утробе матери, и мёртвого ребёнка вынимали  по частям, щипцами…
    На прощание Васанская перекрестила гречанку и отдала ей распятие. Это всё, что она могла сделать для неё доброго…  Алевтину продолжало трясти как в лихорадке, зубы стучали мелкой дрожью. Она была близка к обмороку и держалась из последних сил, чтобы не позволить Ельскому дать себя пожалеть. Она хотела его ненавидеть, но не могла. Она страдала от его жестокости, испытывала угрызения совести от собственного бессилия, занималась самоедством, обвиняя себя в том, что не смогла убедить этого человека отказаться от греха.  Продолжая мысленно анализировать, что можно сделать для спасения беременной гречанки, понимала, что абсолютно ничего. Даже если она сообщит обо всём Фёдорову, а тот - вышестоящему начальству, всё  равно ни одна опергруппа, ни один таможенный патруль не поднимется к Ельскому на судно, у которого «всё куплено и всё схвачено», да и само судно  вряд ли кто найдёт…
    Ельский приказал охраннику наградить Алевтину за трудовой визит норковой шубой на атласной  подкладке: на море свежо, да и трясёт её, как в лихорадке. Запретил говорить, что это награда, подозревая, что Алевтина выбросит манто в море и будет по частям выплачивать её стоимость  из своей нищенской зарплаты.
    Провожая её, Ельский сказал:
-Манто вернёшь мне лично, при встрече. Постарайся выполнить две просьбы. Первая: не наделай  глупостей. Сама понимаешь каких.  Вторая: навести Катерину, подежурь около нее. Она нуждается в причастии.
     И Алевтина попросила охрану Ельского отвезти её не домой, а в особняк на Набережной. Кутаясь в дорогую шубу, какую в их городе носила только одна, самая богатая  женщина, она рассудила, что её место сейчас возле Екатерины Львовны. Она размышляла о превратностях судьбы.  Когда-то у постели умирающей подруги Аннушки она поклялась отомстить Фёдорову и Ельской. Она прокляла Екатерину, считая  её виновной в крушении любовных и материнских надежд  Аннушки. Жизнь распорядилась по-своему. Будто в  наказание   именно ей, Алевтине, пришлось спасать жизнь новорождённой дочери Екатерины, взять на себя полностью все заботы о  девочке. И вот теперь именно она, Алевтина, спешит к постели умирающей Екатерины, чтобы вселить в неё силы для дальнейшей жизни, или,  если надо,  подготовить к причастию. 

Глава вторая.             Ф Ё Д О Р О В   РАСКРЫВАЕТ     ТАЙНУ

    В то время, когда господин Ельский у себя на судне принимал Алевтину Васанскую, Фёдоров  назначил Рейну встречу в фешенебельном ресторане «Под солнцем».
    У Ельского, хозяина ресторана, всё было «схвачено», всё находилось под контролем, и Рейн об этом знал. Участвуя в качестве переводчика на высокопоставленных приёмах, а потом прокручивая запись разговоров, имевших место во время обедов и ужинов,  Рейн понял, что столики прослушиваются, и быстро вычислил, какие именно. Поэтому на встречу с Фёдоровым он пришёл заблаговременно, чтобы  самому выбрать место в зале, так как столик, за которым частенько сиживал начальник милиции и который служил наблюдательным пунктом за кабинетом администратора ресторана  Екатерины Львовны, также прослушивался. 
    Дмитрий Егорович, зная фамильную пунктуальность  Рейнов, пришёл в точно назначенное время, думая столкнуться с Андреем в дверях, но ошибся. Молодой человек уже ждал его и, судя по окуркам в пепельнице, давно.
    Фёдоров заказал  на двоих спиртное и лёгкий ужин (по времени суток скорее напоминавший детский полдник), поскольку приглашал он, не замечая нервозной реакции официанта, не знавшего, что предпринять: промолчать или предложить  начальнику милиции пройти к своему обычному месту, доложить господину Ельскому о визите Фёдорова или пока воздержаться.
    Беспокойство официанта-охранника заметил Рейн, но не подал вида, торжествуя в душе пусть маленькую, но победу над Ельским. Андрея сейчас занимал предстоящий разговор с Фёдоровым: он догадывался, что речь пойдёт о Ксении. Неужели опять последует запрет на  встречи с ней?
    Сегодняшний допрос одноклассников дочери Фёдоров провёл с блеском, выпотрошив из юнцов  сведения так, как потрошил рыбу и дичь в походе, когда его красивыми, ловкими и точными движениями любовались все. Этот допрос снял обвинения с Рейна процентов на девяносто. Но, тем не менее, Фёдоров не был расположен к молодому человеку, на его лице весь день читалось недовольство.
    Рейн понимал и признавал полностью свою вину. Ему нельзя было втягивать в собственное  расследование несовершеннолетних «юнцов» - слово из лексикона Фёдорова. Но привлёк он их только потому, что положиться было не на кого. Да, ему не надо было играть в «детектив» с Фёдоровым, а просто отдать все фотографии и обо всём рассказать. Однако в   этом случае Фёдоров бы ему не поверил, так как до сих пор продолжает считать  Андрея  «сотрудником»  Ельского…
    Андрей готовился выслушать приговор начальника милиции, каким бы  суровым он ни был, и сегодня же рассказать ему о сложившихся отношениях с Ксенией и попросить её руки. Фёдоров был напористым человеком. Он вызывал уважение и доверие. Мог быть жёстким и непримиримым, терпеливым и мягким, но в любом из этих случаев покорял  собеседника. Одарённый проницательным умом, мог быть и прекрасным слушателем, но в порыве гнева терял самообладание, становился страшен  в своём упрямстве. Наконец, у него был врождённый дар красноречия и неиссякаемый юмор. Всё это вместе импонировало Андрею.
    Ему хотелось завоевать расположение этого человека и, вообще, подружиться с ним. Однако Фёдоров не подпускал его ни к себе, ни к дочери. Обо всём этом и размышлял Андрей, поджидая Дмитрия Егоровича и готовясь к мужскому разговору.   
    Ужин начался странно. Фёдоров как будто не заметил, что сидит не за своим столиком, хотя чувствовал себя неуютно. Его не отличали обычная энергия и натиск. Над чем-то размышляя, он налил полные стопки водки, не перелив ни капли через край. Выпил залпом, не чокаясь, не произнося тоста, не глядя Рейну в глаза. Не закусывая, налил по второй. Андрею такое начало не понравилось, пить дальше он отказался.      
-Я Вас слушаю, Дмитрий Егорович!
    Фёдоров сам выпил вторую, потом третью, потом закурил. Рейн уже по опыту знал, что если на Кубани начинают пить, то пьют  стаканами  и закусывают после первой  бутылки. Фёдоров вёл себя странно уже потому, что долго молчал. И это насторожило Рейна. Наконец, Дмитрий Егорович, откашлявшись, заговорил.
-Я просил тебя не встречаться с Ксенией. Я думал, слову Рейнов можно верить. Ты нарушил обещание. Дочь сказала, что у вас сегодня свидание.
-Я тоже думал, что слову офицера можно верить. Вы обещали объяснить Ксении, что запреты идут лично от Вас. На самом деле, Вы меня подставили. Представили всё так, будто помимо Ксении я ещё с кем-то встречаюсь.
-А разве нет?- удивился Фёдоров.-  Твою машину  «запеленговали»  возле публичного дома в Новороссийске, где ты провёл свой выходной. Если тебя в течение двух-трёх часов не было в машине, значит, ты был где-то рядом.
    Рейн побагровел. То, что сейчас говорил Фёдоров, было низко, подло, бесчестно.
-Надеюсь, Вы не сказали об этом Ксении, хотя бы потому, что знаете, кто был за рулём моей машины и где в это время находился я.
-Я не знаю, где ты находился в тот поздний час. Не держал перед тобой ни фонаря, ни свечки. А Ксении я рассказал всё.
    Андрей не дал ему договорить,  грубо  схватил его за рубашку и притянул к себе через столик:
-За такое бьют по морде! Но я должен уважать в Вас отца девушки, которую люблю. Поэтому до нашей свадьбы бить не буду, чтобы не испортить Вашей физиономии на свадебной фотографии. Мы сейчас поедем к вам и в моём присутствии Вы сознаетесь в своей лжи!
-Убери руки, юнец! На нас смотрят! Я при исполнении! За рукоприкладство могу упрятать тебя на неопределённый срок,- сказал Фёдоров, садясь вновь на стул и поправляя форму.
-Как Вы сейчас похожи на господина Ельского в своих угрозах, хотя ненавидите его и не желаете признаваться в своей  ненависти.
    В этот момент за ними наблюдали не только посетители, но и официанты-охранники, которые уже поняли, что Рейн не случайно  выбрал столик  в непрослушиваемой части зала, и приняли, наконец, решение, сообщить Хозяину о встрече его любимца с начальником полиции.
    Сообщение Ельский принял в машине по дороге в Новороссийск. Оно ему не понравилось. Лев Львович считал Рейна лавровым листом, используемым для приправы, который никто не ест, но без которого нельзя обойтись, готовя первое блюдо. Он ошибся. Рейн был молодым гвоздём, который влезал в любое дерево, куда бы его ни вбивали, как и его отец когда-то.
    Лев Львович потребовал держать его в курсе всей встречи, потом сесть на хвост обоим, о результатах сообщить. Ельский многое бы сейчас отдал за то, чтобы узнать, о чём разговаривает Фёдоров с сыном своего  когда-то лучшего друга…
    Дмитрий Егорович сменил тактику. Дипломатом он не был, поэтому его лавирования сейчас походили на манёвры огромного лайнера в узком мелководном лимане. Рейн опешил от предложения, которое услышал из уст  Фёдорова:
-Ладно, давай договоримся полюбовно. Дачи у меня нет, но есть машина, почти новая «Волга». Я презентую тебе её, а ты в ответ называешь любую сумму – клянусь, продам всё, что имею и выплачу тебе её до копейки! Оставь, пожалуйста, Ксению. Уезжай, куда угодно! Хоть в Германию, хоть в Швейцарию. Уезжай! Зачем тебе наш  Приазовск? Это город пенсионеров и отдыхающих с детьми. В нашем городе уже нет предприятий крупной промышленности. Наш район сельскохозяйственный, где возделывается лечебная конопля со всеми вытекающими отсюда трудностями и последствиями. Урожайность конопли поднимает не экономику района, а уровень преступности. Зачем тебе жить в таком районе?! Зачем мараться в нашей будничной грязи? Стоило ради этого учиться за границей и заканчивать два вуза? Для тебя здесь перспективы нет и не будет! Должности, которые имеются в рыбных хозяйствах, расписаны на десятки лет вперёд и разделены между братом и сватом. Уезжай! Я оплачу все твои расходы!
-Дмитрий Егорович, я не понял, Вы покупаете мой отъезд или меня?
-Понимай, как хочешь! Я компенсирую все расходы, связанные с отъездом, и оплачу неустойку. Уезжай!
-Я считал Вас честным человеком и честным офицером, не подверженным коррупции по двум этим номеналам. Я ошибся. Вы обычный усреднённый полицейский, которого покупают и продают такие дельцы, как Ельский. И сами Вы, как Ельский, мечтаете кого-то купить. Вы  «куплю-продай», а не представитель закона!
-Это ты сказал, а не я! Пусть эти слова останутся на твоей совести. Я ничего не слышал и не обиделся.  Называй цену и уезжай!
-Можно, я сначала публично набью Вам морду, а потом назову цену?
-Не забывайся! Ты герой дня, а не жизни! Я могу и не торговаться с тобой, а молча упрятать так, что никто не найдёт. Я честно предлагаю тебе сделку!
-У нас разные понятия о чести.
-Ты не увиливай от ответа: да или нет?
-Дмитрий Егорович, за что вы так меня ненавидите? За то, что я сын бывшего заключённого? Боитесь автобиографию подпортить родством со мной?  Или за то, что невоеннообязанный? Так я государственнообязанный! На своём месте защищаю государство, в котором жил, живу и буду жить.  Ни в Германию, ни в Швейцарию я не уеду. Женюсь на Ксении и буду жить на земле, где родилась моя мать  и которую возделывал мой отец!
-Ты не женишься на Ксении!- произнёс Фёдоров как приговор,  уже не споря с Рейном, не прося, а утверждая.
    Он взял чистый фужер, наполнил его до краёв водкой и выпил залпом, как пьют холодную минеральную воду в жаркий день, и тяжело глянул в глаза Рейну. Его большие чёрные глаза, так напоминавшие глаза Ксении, были на удивление трезвы. Юноша взгляд выдержал.
-Видит Бог, я не хотел такой развязки,-  устало сказал Фёдоров.
    Подошёл официант. Принёс ещё бутылку водки, хотя её и не заказывали, заменил грязную посуду у Фёдорова, поправил белоснежную скатерть, проверил  приборы со специями и удалился, так как за столом воцарилось гробовое молчание.
    После его ухода Рейн поспешил взять бутылку,  без слов открыл её, наполнил спиртным маленькие рюмки. Бутылка его больше не интересовала. Он повертел в руках закручивающуюся крышку, заглянул внутрь, ножом поддел бумажную прокладку. Крышка представляла собой миниатюрный микрофончик. Он осторожно взял его двумя пальцами и, размахнувшись,  точным движением бывшего баскетболиста направил его через открытое окно далеко на  Набережную.
    Действия Андрея не ускользнули от внимания официантов-охранников, а  Фёдоров их пропустил, потому что в это время собирался с мыслями. Он уже достаточно выпил, можно было говорить, не испытывая угрызений совести.
    Речь Фёдорова была короткой и убийственной: Андрей и Ксения не могут пожениться, потому что они единокровные брат и сестра. У них один отец и одна мать.
    В первую минуту Андрей растерялся. Он не ожидал такого признания. А потом рассмеялся Фёдорову в лицо, советуя придумать что-нибудь правдоподобнее.
    Однако Фёдоров не шутил. Дальнейшие подробности обескуражили Андрея. Оказывается, Нина Николаевна семнадцать лет назад бросила в больнице новорождённую девочку. Точнее,  оставила на попечение Екатерины Ельской, бывшей своей подруги, которая и своим-то ребёнком не занималась, потому что полгода провалялась в реанимациях. Фёдоров забрал девочку, оформил на своё имя. Позже Нину Николаевну уведомили письменно, что девочка умерла. Впрочем, своей дочерью она особо не интересовалась.
    Фёдоров замолчал, ожидая реакции Рейна. Андрей был потрясён.  Шок продолжался несколько минут: и сердце, и сознание отказывались верить услышанному. Всё его нутро восставало и кричало: «Нет! Это неправда!»  Это не могло быть правдой, потому что Андрея и Ксению связывала брачная ночь, тайная помолвка в церкви, зовущее желание принадлежать друг другу. Всё это вместе называлось любовью.
-Это неправда! Я Вам не верю!- звенящим шёпотом произнёс Андрей.- Ни мать, ни отец никогда не говорили, что у меня была сестра, умершая в младенчестве. Вы лжёте!
-Спроси у матери, зачем она приехала в Приазовск?! Зачем рыщет по городу, а вечерами просиживает в архиве, убеждая всех, что пишет научную работу по истории просвещения района?! Она разыскивает свою дочь!  И это спустя семнадцать лет?! Бедняжка… Она не найдёт ни следов, ни  самой дочери. Я об этом позаботился. Кто же ей отдаст сейчас девочку? Я вырастил и вынянчил Ксению вот этими руками! Я был ей и отцом, и матерью. Она моя дочь! Она носит мою фамилию. Она считает меня своим отцом. И если ты утверждаешь, что безумно любишь Ксению, то не посмеешь рассказать ей всей правды! Ну, а  если проболтаешься,- Фёдоров тяжело опустил на стол  два сжатых кулака,-  во-первых, этот день будет последним в твоей жизни на свободе, а во-вторых, я откажусь от своих слов и скажу, что ты лжёшь.
    Андрей вспомнил Москву, три апельсина, украдкой положенные матерью на стол, её внезапное желание ехать в Приазовск и просьбу:  не задавать никаких вопросов! И слёзы, слёзы, слёзы… Волна ненависти, брезгливости, а потом и бессилия  охватила его:
-Фёдоров, ну ты и подонок! Ты же не человек!? И не смеешь таковым называться! А ещё претендуешь на святую роль отца?! Ты же украл дочь у своего лучшего друга!
     Андрей, перейдя на «ты» не сдержался, выплеснул в лицо начальника милиции содержимое своего фужера и закончил свой приговор:
-Ты мразь! Ты вор и уголовник! Ты посягнул не просто на частную собственность, ты похитил живого человека! Твоё место не в органах внутренних дел, а в зоне!  Какой ты начальник полиции?! Ты не имеешь  морального права занимать эту должность!
    Андрей  быстрым  резким движением один за другим сорвал с парадной  формы Фёдорова погоны.
    Посетители за соседними столиками вскочили с мест, готовые прийти на помощь офицеру полиции и наказать хулигана.  Официанты тоже кинулись помогать Фёдорову, разнимая его с Рейном, которого в данный момент ненавидели сильнее, чем стража порядка. Они кулаками объяснили Рейну своё недовольство по поводу того, что он проделал с микрофоном, заведомо зная, что указание на его установку получено было от Ельского.
    Внезапно в зале ресторана появилась оперативная группа Даниила, кем-то вызванная. Фёдоров от помощи отказался, заявив всем, что он держит ситуацию под контролем. Даниил с оперативниками нехотя покинул зал ресторана, но вся группа осталась на Набережной в машине, поглядывая на ярко освещённые, открытые окна второго этажа, откуда  лилась приятная музыка для солидной  публики и где на балконе танцевали пары отдыхающих.
    Фёдоров и Рейн подняли опрокинутые в драке стулья, заняли прежние места за столиком.  Оба неровно дышали, каждый считал себя правым, каждый не хотел уступать другому.
-Я сделаю вид, что ты не срывал с меня погоны, если тебя завтра же не будет в городе.
-А я сделаю вид, что не слышал твоих угроз, потому что у меня подписка о невыезде. Моё присутствие необходимо для следствия по делу,  зарегестрированному в трёх городах края.
    В висках у Андрея гудело, как в высоковольтных столбах, но не потому только, что получил прямой удар в голову. Он терял способность мыслить, потому что  у него отнимали любовь, а значит, - жизнь. Отнимали утреннюю зарю, значит, лишали радости видеть восход нового дня. Всепрощенческое поведение Фёдорова показалось ему странным, и в его душе  опять зародились сомнения.
-Я не верю ни единому твоему слову! Ксения мне не сестра,- твердил Андрей, глядя в большие чёрные глаза Фёдорова, такие знакомые и такие чужие.- Это всё вымыслы ревнивца-отца. Если не я, то кто-то другой  рано или поздно уведёт у тебя Ксению. Какую сказку ты сочинишь тогда? Я сделаю по-другому. Не буду ждать окончания одиннадцатого класса, я ускорю день свадьбы.
-Не бери  грех на душу! Ты маловерный, а она позора не вынесет.  Да она и известия не перенесёт, что я  ей не отец, что все эти годы лгал ей. Если хочешь трагической развязки, иди, расскажи ей обо всём, что узнал!
-Ты лжёшь!- в ярости воскликнул Рейн, с силой опуская кулаки на крышку стола, по которой, как мячики, запрыгали столовые приборы.- Я не верю ни единому твоему слову! Ты не посмел бы нанести такой удар моему отцу и украсть у него ребёнка! Это удар ниже пояса. Он рассказывал, вы жили, как одна семья.
-То, что я сделал, называется искусственным дыханием, а не запрещённым ударом. Я спас несколько людских жизней. Не буду лукавить, в первую очередь я думал о себе. Я спас тёщу. Её силой не могли удержать двое мужчин во время похорон, когда она несколько раз пыталась  броситься в свежевырытую могилу. Она всё-таки сползла туда и легла на гроб, крича криком, чтобы её засыпали землёй вместе с единственной дочерью.
    Во-вторых, я спас дочь друга. Я не хотел, чтобы дочь Рейнов росла и воспитывалась в семье Ельского, как договорились между собой Нина и Екатерина. Последняя обязывалась вернуть девочку по первому требованию матери. Ты не знаешь до конца Ельского. Я о него все зубы сломал, трёх сотрудников положил, но ничего не смог доказать. Ты даже не догадываешься, что он мог сделать,  зная, что перед ним беззащитный ребёнок Рейна. Ксения в его семье не выжила бы ни одного дня.
    В-третьих, я развязал Нине руки, потому что она всё равно бы уехала за мужем, даже с новорождённой, которая бы не выжила в той землянке, где вы жили первый год, и в итоге бы умерла.
    В-четвёртых, я спас в себе человека. Ксения перестала интересовать Ельского, когда он узнал, что это мой ребёнок. Да, я пошёл на обман, но это была святая ложь. Мне тогда было почти столько же, сколько  сейчас тебе, и ничего другого я придумать не сумел. Я ждал вас. Я был готов в любую минуту вернуть Нине дочь. После пятилетнего срока, когда твоего отца перевели на поселение, у вас была возможность приехать ненадолго. Я написал твоему отцу, я всё устроил. Он даже не ответил. Спустя два года мать Нины вторично парализовало. Я засыпал вас телеграммами. Я продал дачу, выкупил вашу квартиру, конфискованную при аресте отца, отправил все документы. Твои родители могли и обязаны были приехать! Но Нина отделалась письмом на имя матери, твоей бабушки, которое та не могла самостоятельно взять в руки. В течение месяца я ежедневно  читал твоей бабушке, как Нина и все вы крепко её любите. В этом послании не было ни слова для меня.
    Я понял, что вы никогда не вернётесь. И тогда я сказал себе: «Баста! Ксения – моя дочь! Отныне и во веки веков!» Если бы десять лет назад твоя мать приехала ухаживать за своей парализованной матерью, я бы открылся и отдал ей Ксению. Тогда я был готов к этому. Нашёл бы  слова и для тёщи. Ксения долго не знала своей фамилии. Отца зовут Дима, значит, она Димина. Впервые фамилию Фёдорова она услышала, когда пошла в первый класс. Она росла с этой фамилией. Ксения росла во мне, она прорастала в меня своими корнями. Она моя! Она уже семнадцать лет моя! Я не отдам её ни тебе, ни всем Рейнам на свете!
-Фёдоров, ты подлец, а не отец!- сказал Рейн, поднимаясь из-за стола.- Ты подонок! Отец правильно сделал, если возненавидел тебя и не простил. Я плачу тебе отцовской монетой: я тебе не верю!  Расскажи эту сказку на ночь своей тёще!

Глава  третья.           Р Е Й Н   О Б Ъ Я С Н Я Е Т С Я   С   М А Т Е Р Ь Ю

    Покидая  ресторан, Рейн  понимал, что с Ксенией надо немедленно увидеться. Надо  временно прекратить встречи, пока он не выяснит, пока не докажет …  Что? Что «не выяснит» и что «не докажет»? Что и как он должен сказать Ксении? Мысли лихорадочно проносились в голове, в то время как твёрдым и размеренным шагом он направлялся к машине. Но прежде надо непременно объясниться с матерью. Нина Николаевна должна опровергнуть или подтвердить слова Фёдорова.
    Дома он застал мать, оживлённо спорящую с ребятами своего  класса. Юлька, только что явившаяся и до предела взвинченная, обличала  своих друзей  во лжи и предательстве. Андрей с неудовольствием подумал, что со дня приезда в этот город они с матерью отдалились друг от друга. Их задушевные беседы прекратились. Из-за дефицита времени. А редкие часы, свободные от работы, мать дарила не ему, а ученикам. Вернее, ученики отнимали у него мать, бесцеремонно претендуя на общение с ней.
    И Андрей не сдержался. Он сорвался  второй раз за этот вечер. Апельсины, которыми был набит вместительный пакет, он почти швырнул им всем в лицо, как выплёскивают воду из помойного ведра. Цитрусовые, как оранжевые мячи, посыпались на присутствующих, падая на паркетный пол. Несколько апельсинов упало матери на колени.
    Подростки сначала подумали, что их старший друг шутит, начали со смехом  ловить крупные оранжевые плоды, но осеклись, встретившись с взглядом Андрея. Не обронив ни слова, он молча скрылся в своей комнате.
-Ребята, вам пора домой!- безапелляционно заявила Нина Николаевна. Она умела говорить так, что возражать было бесполезно и неуместно.
    Юлька, на удивление,  «вымелась» первой, хотя явилась последней незадолго до прихода Андрея. Она заявила одноклассникам, что отныне им не по пути, и направилась в гости к сёстрам Василевским, которые жили с семьёй Рейн на одной лестничной площадке.
-Что случилось?!- спросила Нина Николаевна, простившись с учениками и с апельсинами в руках входя в комнату сына, недовольная его поведением.- Ты ведёшь себя как восставший плебей в Древнем Риме!
-Я не плебей, но, действительно, восставший! Это я должен спросить у тебя, что случилось?! Объясни мне, и немедленно, причину твоего приезда в этот город! Я хочу знать правду. Тогда в Москве ты умоляла меня ни о чём не спрашивать. Ты плакала. Ты плакала, поэтому я не настаивал. Прошло более месяца. Сегодня ты жизнерадостна  и полна сил, сегодня ты утешаешь других. Помоги мне, своему единственному сыну, и объясни, почему ты внезапно изменила решение и  отменила поездку, к которой готовилась более года? Почему вместо Германии мы оказались здесь, в этой глухомани? В этом приморском «раю», который я искал на географической  карте более трёх часов?
-Это не глухомань,- попыталась отшутиться Нина Николаевна,- но это действительно приморский рай! Почти курорт! Ты же сам говорил, что его выбрали не только мы, но и осетровые, занесённые в Красную книгу!  Они идут на нерест в Азовские лиманы.
-Мама, я не шучу! Мне не до смеха! Я кругом в неприятностях, если не хуже. Мне в пору от них бежать, но оказывается,  бегством не спастись, потому что у меня не только колено уязвимо. Я награждён уязвимой ахиллесовой пятой! Меня заставляют бежать, обещая стрелять мимо, но попадут обязательно в пятку! Почему я не знал, что уязвим?!
-Не говори загадками и не паникуй! Я разговаривала с Ожерельевым. Илья Николаевич заверил, что тебе ничего не грозит. Ты будешь оправдан. А он общается с Высшим Разумом, его словам можно верить. Подумаешь, какой-то Фёдоров предъявил тебе обвинение! Он по долгу службы обязан всех подозревать. Не обращай внимания!- Нина Николаевна села в кресло, потянулась за сигаретами.
    Андрей резко развернул мать к себе лицом, глянул ей в глаза:
-Не уходи от ответа! Ты понимаешь, о чём я спрашиваю.  Зачем мы приехали в этот город? Зачем?!
    Мать выразительно смотрела на сына, не понимая, почему он в таком  отчаянии, почему требует ответа на вопрос, который не должен был задавать. Она молчала. Она не знала, что ответить.
    Андрей с силой встряхнул её за плечи:
-Скажи, зачем? Почему тогда в Москве ты приняла такое решение? Скажи!
-Не кричи! Ещё не конец света!- Нина Николаевна освободилась из его рук, закурила.- Я скажу тебе, но не сегодня, не сейчас. Я не готова ещё к этой беседе. Мне, как минимум, нужна ещё неделя,- подумав, добавила мать. Она говорила властно, как царствующая императрица, и держалась неприступно,  как старорусская крепость.
-Зато у меня, мама, нет этой недели! У меня нет ни одного дня в запасе, ни одного часа!
-Я скажу через неделю. Не раньше.
-Значит, это правда…- Андрей, как подкошенный, опустился в кресло. Правды в ногах действительно не было. В висках опять застучало, будто тысяча молоточков ударила в набат. Второй раз за вечер боль, как стрела, пронзила голову и сердце.
-Что «правда»?- насторожилась Нина Николаевна.
-Правда в том, что у меня  есть младшая сестра, которую ты разыскиваешь.
-Кто тебе сказал?- вырвалось у Нины Николаевны, а потом до её сознания дошёл смысл всего сказанного Андреем, и она почти выкрикнула: -Ты её нашёл?!
    Сын не ответил. Нина Николаевна опустилась перед сыном на колени. Не прошептала, а скорее выдохнула:
-Андрей, ты её нашёл? Скажи мне, не молчи…
    Сын молчал.
    Из груди Нины Николаевны вырвался стон. Она уронила голову на колени сыну и разрыдалась в голос:
-Скажи мне, что ты её нашёл!- с мольбой, отчаянием, надеждой и верой потребовала мать.
    Андрей холодно отстранился от неё и поднялся. Теперь он стал неприступным и недосягаемым, как горная вершина.
-Я ненавижу тебя,- сказал взрослый сын  взрослой матери, сказал тихо и глухо, но она его услышала.- Ты обязана была сказать мне об этом хотя бы по той причине, чтобы я остерегался влюбляться здесь в первых встречных девушек. Я презираю тебя, как женщину. Стыжусь, что ты моя мать. Ты ничтожество, потому что бросила в роддоме  человека, ребёнка моего отца, свою дочь!
    Приговор этот услышала не только окаменевшая Нина Николаевна, но и  Юлька, которая крадучись вернулась в квартиру Рейнов через смежную с Василевскими лоджию и, застыв, подслушивала у полузакрытой стеклянной двери. При последних словах Андрея она распахнула дверь и, вытянув вперёд правую руку, наставя, как пистолет, на Андрея указазательный палец, отчеканила:
-Ты, маловерный, заткнись и молчи! Не смей обвинять мать! Не суди сам и не будешь судим! Не будь скор на расправу! Понял?! Извинись немедленно, или я не отвечаю за себя!
    Нина Николаевна и Андрей были удивлены внезапному Юлькиному появлению, но по-разному. Мать была сражена, сын возмущён. Он попытался выставить Юльку из квартиры. Ему это не удалось. Он получил отпор словесный и физический. Девушка не стеснялась в выражениях и не церемонилась в обращении с ним.
    Нина Николаевна продолжала безмолвствовать, словно окаменевшая статуя. Перепалка между Андреем и Юлькой закончилась тем, что он выставил её из комнаты и закрыл дверь. Юлька забарабанила в деревянную раму двери, требуя впустить её в комнату, осыпая Андрея бранью. Но когда он заговорил, она смолкла, боясь пропустить хотя бы слово.
-Мама, может быть, ты объяснишь, почему эта пройдоха знает о твоей дочери, умершей в младенчестве, а я, твой сын, узнаю это от чужих людей, а не от тебя?! Почему своим горем ты поделилась не со мной, а с этой  хамкой, которая совестит меня, а свою совесть и с миноискателем  не найдёт?! Почему ей ты открылась, а мне нет?! Почему ты считаешь, что я бы тебя не понял?!
-Потому что ты эгоист!- крикнул голос из прихожей.
    Андрей на реплику не ответил, но смягчил тон, разговаривая с матерью. Он сел рядом. Хотел обнять её, но передумал, просто взял за руку. Включил магнитофон, добавил громкость звучания, чтобы музыка заглушала голоса.
-Мама, когда ты узнала, что она жива? В Москве?! Кто тебе сказал? Мама, кто тебе сказал?!  Цыганка?! И ты поверила?! Странно… Ты её нашла здесь? Нет?!  Как ты её ищешь? По документам? Мама, ты можешь её описать? Ты помнишь, как она выглядела, когда родилась? На кого она была похожа? На тебя или на отца? Мама, не качай головой, не плачь, скажи… Ты сможешь её узнать? Нет?!  Какого  цвета были у неё глаза, ты помнишь? Нет?! Ты глаз не видела?! Ты её вообще не видела?!
    Андрей был обескуражен и потрясён ответами матери.
-Мама, ты сердцем можешь её почувствовать? Внутренний голос подскажет тебе, что это она, наша плоть и кровь?
-Не знаю…  Наверное…
-Мама,- осторожно спросил Андрей,- ты сама ничего не хочешь мне сказать?- Он хотел добавить  «в связи с помолвкой», но не решился.- Мама, ты догадываешься, кто она?
    Андрей замер в ожидании ответа.
-Сынок, мне нечего сказать…
    Андрею стало страшно и одиноко. Он почувствовал беспомощность, ощущение прыжка  над пропастью. Вспомнил, как у него из-под ног уплыла почва, когда они вместе с Ксенией стояли перед иконостасом и просили у Господа благословения на помолвку и брак.
    Сдаваться Андрей не хотел и не мог. Он должен быть сильным: ему надо отвечать не только за себя, но и за Ксению, за позор или счастье – за всё, что с ними произошло.
    С тяжёлым чувством, близким к отчаянию, он вышел из комнаты, столкнувшись в дверях с Юлькой. Она пыталась что-нибудь подслушать, но из-за музыки ничего не услышала. Андрей резко отстранился от неё, будто от проказы, словно боясь заразиться.
    Уходя, оглянулся. Через открытую дверь он видел Нину Николаевну. Она сидела на диване, жалкая, подавленная, словно окаменевшая.  Она отрешённо смотрела в пространство, ничего не видя перед собой. Юлька опустилась перед ней на колени со стаканом воды, прося  успокоиться и выпить глоточек. Девушка словно почувствовала на себе его взгляд.
-Ну, ты,- сказала новоявленная утешительница диктаторским тоном,- на успокоение нервной системы я даю тебе тридцать минут. Чтобы через полчаса вернулся! Мне тоже надо домой. У меня там мама вторые сутки без сознания, а Нину Николаевну  одну  в таком состоянии я оставить не могу.
-Не переживай за неё. Она как айсберг. Ей даже всемирное потепление не страшно. А ты такая же эгоистка, как она. Ты жалеешь и прощаешь её потому, что в аналогичном случае поступишь так же. У вас одинаково бессердечные натуры. Правда, причины разные. У неё мужа несправедливо осудили, а ты… Ты просто Ельская, и этим всё сказано!
    Юлька подняла с пола апельсины  и швырнула в Андрея. Он не уклонился. Оранжевые плоды поймал на лету. Холодея, подумал:
-А если  это правда,  что Ксения моя сестра? Что тогда?

Глава четвёртая.   «НАМ  НАДО  СДАТЬ  КРОВЬ  НА  АНАЛИЗ…»

    Слежку за собой Андрей заметил сразу, когда вышел из подъезда дома, направляясь к Ксении. Садясь в машину, подумал: «Кто это: люди Ельского или Фёдорова?» Следили открыто, не таясь и не прячась. «Сейчас узнаем»,- решил он, увидев, как в автоматически открытые ворота дома Фёдоровых въехал на служебных «Жигулях» их хозяин. Андрей, не раздумывая, проследовал за ним и увидел встречных преследователей.  «У Фёдорова на хвосте тоже сидят, но не так открыто. Значит, следят по приказу Ельского»,- заключил он.
    Они вместе молча поднялись на крыльцо, вместе вошли в дом. Андрей открыто пригласил Ксению на прогулку. Отец не возразил, ограничился вежливым, но холодным замечанием: «Дорогая, недолго!»  И Ксения сочла, что отец и Андрей помирились. Её лицо осветилось радостью.  Ксения  расцеловала отца, потом бабушку Раису Петровну. Счастливая, она  заняла место в машине рядом с Андреем, утонув в глубоком сиденье. Фёдоров выпил литровую кружку холодного домашнего кваса и тоже сел за руль.
     Преследователи видели, что обе машины, практически не задерживаясь в доме, вновь выехали из ворот одна за другой и разъехались в разные стороны.
     Ксения, как всегда, рассказывала живо о школьных новостях, обходя тему допросов в полиции, о разработанной ею новой модели, сокрушаясь, что приболела Екатерина Львовна, которую она обожает. А Андрей слушал только музыку её слов – красивая была музыка!- и петлял по городу, поглядывая в оба зеркала: боковое и заднего вида, убеждаясь, что его продолжают «пасти». На перекрёстке он решил проскочить на красный свет, пойдя на двойной обгон, и оторвался от преследователей.
    Андрей привёз Ксению на их обычное место, на мыс Влюблённых. Заглушил мотор, повернулся к ней. По привычке хотел обнять, но вовремя остановил себя. Положив обе руки на руль, задумался. От Ксении его замешательство не ускользнуло, но она не придала ему значения, потому что была слишком счастлива: Андрей рядом, он её любит, и они с отцом помирились!
-Андрей, посмотри, какое небо на горизонте! Как в сказе былинном! Разве можно такую красоту отобразить на полотне?!  Такое великолепие подвластно только Великому Творцу! Только Его высочайший ум способен создать это несравненное произведение искусства! Нет, ты только посмотри!
    Андрей посмотрел в указанном направлении. Чудесная картина завораживала взгляд. Небесный свод простирался в бесконечность. Линия горизонта освещалась как бы изнутри не обычными алыми отблесками ушедшего на ночлег солнца, а голубоватыми. Лазурный небосвод не хотел сливаться  с лазурно-бирюзовой гладью моря. Их разделяла широкая светлая полоса, от которой и начиналась дорога в сказочный город, выстроенный из сизых облаков. Это был древнерусский город с церквами и теремами, плотно теснившимися друг к другу с обеих сторон уходящей в небо дороги, с высокими кудрявыми деревами и густыми кустарниками сизо-серого цвета. Над спящим городом клубились сизо-голубые облака…
-Андрей, мне нравится этот дивный город! Хочу туда, хочу идти по этой дороге,- голос Ксении вывел Андрея из забытья, вернул к реальной жизни.- Давай укроемся в нём, спрячемся в каком-нибудь тереме!
-Это красивый город, но мёртвый. Видишь, какой он пустынный и холодный… Нам туда не надо.
-А мне показалось, что ты избегаешь общения, хочешь уединиться. Или мне это показалось?- улыбнулась Ксения, заглядывая ему в глаза.-  Тогда скажи сам, куда нам надо.
-Нам с тобой надо срочно сдать кровь на анализ…
    Андрей ещё не договорил, как улыбка слетела с губ Ксении. Она вдруг погасла вся, застыла и замолчала. По её глазам он понял, о чём подумала девушка: о публичном доме в Новороссийске, о котором ей сегодня рассказал отец, о возможности заражения венерической болезнью. Фёдоров, сам того не подозревая, оказал им обоим медвежью услугу: нанёс их любви смертельную рану, в душе дочери зародил сомнения, а Андрея поставил в положение оправдывающегося человека.  «Если ты оправдываешься, значит, виноват!»- так всегда говорила мама и учительница Нина Николаевна Рейн.
    Ксения попросила отвезти её домой, заявив, что она умрёт, но  сдавать анализы не поедет. Андрей попытался начать уговоры, она молча открыла дверцу, чтобы выйти из машины. Он успел её удержать, схватив за плечо, а потом взял за руку, впервые за вечер. Ксения попыталась вырвать руку, но он опять удержал и получил звонкую пощёчину.
    Андрей привык считать её мягкой и добродушной, а она демонстрировала характер не слабее Юлькиного. Ксения открыто презирала Андрея. Он терял её расположение, мог потерять её любовь. Девушка, действительно, была сильнее его по духу, как она заявила ему однажды вечером и доказала, заставив яблоко двигаться в пространстве.
    И тогда Андрей рассказал правду, почему они должны сдать кровь на анализ:  надо  доказать всем и в первую очередь Фёдорову, что они не брат и сестра. Объяснил, что кровь надо сдать на анализ ДНК. Андрей по слогам произнёс это слово, чтобы она лучше поняла, что такое ДНК: дезоксирибонуклеиновая  кислота.  «Нуклеус» - латинское слово, означает «ядро», или вещество наследственности. Любая живая  клетка возникает в результате деления материнской, при этом дочерние наследуют её свойства. Этот анализ покажет, какую они имеют наследственность: общую или нет, являются они братом и сестрой или нет.
    Андрей догадывался, что слёз и истерики не будет, что Ксения от услышанного в обморок не упадёт, однако не был готов к той шоковой реакции, которая молниеносно последовала в ответ на его слова. Известием, что они кровные брат  и сестра, Андрей убил уже раненую Ксению.
    Так внезапным выстрелом убивают птицу в полёте, стреляя навылет, в грудь. Ещё недавно он  говорил ей ласково: «Ты мой журавль в небе, я там тебя поймал…  Ты моя жар-птица…  Ты меня сжигаешь, но я всегда буду лететь  на твой свет!»  И вот теперь птица сложила крылья и камнем летела вниз. Она всё ждала момента, когда ударится  о землю и разобьётся, а земли всё не было и не было, Андрей всё говорил и говорил, не останавливаясь.
    Он не успел ещё рассказать о доказательствах, приведённых Фёдоровым, и о контрмерах с его стороны, как вдруг понял, что раненая птица не долетит до земли, что ещё в воздухе она умрёт от разрыва сердца, от   ужаса совершённого греха, и замолчал: Ксения поняла всё, что он сказал. Потрясение её было настолько глубоким, насколько глубока бывает сердечная рана влюблённого впервые человека.
    Она задохнулась от ужаса  греховной связи, их соединившей. В отличие от Андрея, она безоговорочно верила отцу, которому безропотно подчинялась всю свою сознательную жизнь. Отец не мог шутить такими вещами. Если он сказал, что они брат и сестра, значит, так оно и есть. На второй план отошёл вопрос «Почему они брат и сестра?». Он был вытеснен мыслями о грехопадении, кровосмешении, прелюбодеянии. Кара Господня её настигла. Его стрелы вонзились в её тело и парализовали его. Душа была посрамлена и выставлена, обнажённая, на всеобщий позор. Работал только мозг, который бил в набат и кричал: «Виновна! Виновна! Виновна!»
    Андрей попытался вывести её из транса, но не сумел: её энергетика оказалась сильнее. Ксения замкнулась. Она не захотела разделить с ним их общую беду и горе, всю вину  за случившееся взяла на себя.
    Андрей не смог с этим согласиться. Они должны либо вместе противостоять смерчу, обрушившемуся на них, либо, как мужчина, он  должен действовать  самостоятельно. Он молча завёл машину, отвёз девушку в больницу, где на втором этаже травматологии их уже ждал доктор Симаков, чтобы взять анализы на ДНК и срочно отвезти их в один из краевых  госпиталей, где военным медиком служил его сокурсник, который за соответствующую плату делал подобные анализы.
    Ксения, слегка поддерживаемая Андреем, двигалась самостоятельно, но как бы по инерции, продолжая пребывать в состоянии транса. Андрей боялся, как бы на почве самообвинения у неё не помрачился рассудок. На лице и в глазах читался застывший ужас этой вины.
    Прощаясь, Андрей слегка встряхнул её за плечи:
-Очнись, Ксения! Ты ни в чём не виновата! Скоро у нас будет анализ крови. Не падай духом! Я не верю, что мы брат и сестра, и ты не верь! Я люблю тебя!
    Он простился с ней тепло,  по-дружески. Улыбнулся, прижавшись лбом к её лбу, но не поцеловал, как обычно. Простился так, как с Юлькой, в редкие часы их перемирия. Подождал, пока она войдёт в дом.  Свет в её окне так и не загорелся, но створки открылись настежь. Андрей уехал.
 
Глава  пятая.   И С Ч Е З Н О В Е Н И Е     К С Е Н И И

    Ночную тишину квартиры Рейнов разорвала трель электрического звонка. Кто-то звонил долго и упрямо, не убирая палец с кнопки.
    Звонок поднял с постели мать и сына, которые весь поздний вечер не разговаривали, а сейчас, каждый в своей комнате делал вид, что спит.
-У кого-то нервы не в порядке,- в сердцах сказала Нина Николаевна, надевая халат на ночную сорочку. Мимоходом глянув в зеркало, пошла к двери.
-Если это опять Юлька, я спущу её с лестницы,- возмутился Андрей, тоже направляясь к двери.
    Мать опередила его. На площадке стоял Фёдоров. Он взглядом метал гром и молнии. Хозяйски переступив порог, он быстро прошёл по всем комнатам, заглянув на кухню, в туалет, в ванную.
-Где она? Где моя дочь?!- срывая голос, вопрошал Фёдоров.
    Не дожидаясь ответа, он тут же метнулся по второму кругу, заглядывая теперь во все стенные шкафы и шифоньеры, проверив лоджию, а в комнате Андрея даже заглянул под диван.
-Ты забыл посмотреть в бачок сливной, что в туалете, и не заглянул в корзину с грязным бельём, что в ванной!- возмутилась Нина Николаевна, складывая в стенной шкаф выброшенные оттуда вещи.- Если это опять обыск, предъяви ордер!
    Фёдоров потребовал ответить, где Ксения, переводя тяжёлый взгляд с матери на сына, не веря обоим.  В комнате Андрея на стене он  заметил большой портрет в красивой раме.
-А это что такое?!- возмутился он, включая верхний свет в комнате.- Кто тебе разрешил…?
    Он хотел спросить, кто позволил Андрею повесить на стену портрет его дочери, но осёкся. Это была репродукция с картины Сергея Зарянко «Портрет молодой женщины». Сходство двух девушек произвело на Фёдорова впечатление: он застыл перед портретом. Ксения, правда, была более юна, чем особа, изображённая художником, да и глаза имела более живые и выразительные. Но сходство потрясало.  Особенно взгляд.
-Зачем вам этот портрет?- спросил Фёдоров будто между прочим, обводя взглядом стены, не задерживая  внимания на других картинах.
    Он явно в чём-то их подозревал. Это не понравилось Нине Николаевне. Стараясь быть хладнокровной, она потребовала объяснить, в чём, собственно, криминал, если картина куплена ещё в Москве. Когда они её приобретали, то ещё не знали дочери Фёдорова и её разительного сходства с изображённой на холсте девушкой. Она обратилась за поддержкой к сыну, чтобы тот подтвердил её слова, но Андрей промолчал.
     В ультимативной форме Фёдоров потребовал, чтобы Нина Николаевна вышла из комнаты, так как у него серьёзный разговор к её сыну.
-Мама, останься!  У меня нет секретов от тебя, как у Дмитрия Егоровича нет секретов от наших соседей. Его сейчас слышат все пять этажей!
    Требование Рейна отрезвило Фёдорова. Он замолчал, присел на диван. Желваки ходили по кругу на скулах. Он попросил прощения у Нины Николаевны за свой срыв и стакан холодной воды. Объяснил свою тревогу.
-В городе опять два обгоревших трупа, ведётся опознание. Две аварии. Одна со смертельным исходом: молодой врач. Говорят, подавал надежды. Здесь был на практике. Ехал в Краснодар, торопился. Наверное, к родителям. Три смерти за один вечер! А тут Ксении нет! Нина, оставь нас одних, пожалуйста.
    Сообщение  Фёдорова  встревожило  и сына, и мать. У Андрея похолодело сердце, когда услышал, что Ксении нет дома. Второй раз ёкнуло, когда узнал об аварии. Значит, выследили. Внешне он оставался невозмутимым, а вот Нина Николаевна разволновалась, обеспокоенная исчезновением Ксении. Она ушла в прихожую, где села перед телефоном, раздумывая, куда и кому звонить в такой поздний час, где и у кого может находиться Ксения.
    Когда Фёдоров один на один остался с Андреем, то вновь стал грозен. Он протянул ему серебряное колечко-оберег со словами:
-Моё кольцо она оставила дома. Ушла с твоим. Где она? Что ты ей сказал?- он говорил с расстановкой,  делая ударение на каждом слове.
    Андрей взял колечко. Ещё недавно оно служило препятствием для их встреч, считалось кольцом разлуки. А сейчас оно как бы соединило их. Надевая кольцо-оберег на мизинец, Андрей подумал: «Дело не в том,  что я ей сказал, а в том, чего я тебе, Фёдоров, не сказал!» Вслух же он произнёс:
-Я отвёз Ксению домой. Мы сдали кровь на анализ ДНК. Если фамилия погибшего врача Симаков, то это он  вёз нашу кровь в Краснодар. При нём должна быть крупная сумма денег. Ксении я объяснил, зачем и почему люди сдают этот анализ.
    Фёдоров схватил Рейна за грудки, пижамная ткань затрещала по швам в сжатых кулаках начальника полиции:

-Подонок! Я с тебя слово взял молчать! Если с ней что-то случится …
-Если с ней что-то случится, я сам не смогу жить! А ты не ругай меня и не хами! Я врать не приучен. Запомни: я человек, а не подонок, и как меня зовут, ты знаешь!
-Да мне бы тебя вовек не знать! Без тебя и твоей матери в городе спокойно было. Приехали на мою голову!
    Рейн понимал, что должен рассказать Фёдорову о своих истинных отношениях с Ксенией, но не мог. Не потому,  что трусил. Он не хотел, чтобы их светлое чувство обросло снежным комом грязи. А грязь со стороны Фёдорова, он чувствовал, будет.
     Фёдоров дерзко пожелал ему спокойной ночи и ушёл, хлопнув дверью и не простившись с Ниной Николаевной, которая всё ещё названивала всем по телефону. Он поехал в отдел, дал указание службам проверить машину погибшего врача Симакова и его вещи, включил компьютер и начал следить за Рейном.  Начальник полиции не ошибся в своих расчетах: Андрей надел на палец кольцо Ксении. Теперь Фёдоров будет знать буквально о каждом шаге Рейна.
    Дмитрий Егорович втайне подозревал, что Андрей знает, где находится Ксения. Однако он ошибся. Дальнейшие действия несостоявшегося жениха показали, что он ищет Ксению вслепую. Компьютер высветил квадрат, в который приехал Рейн. Здесь находилась церковь. В этом храме Фёдоров уже был. Ксения там не появлялась. Затем Рейн поехал к Ожерельевым, где находился минуты три.  Отсюда, уже вместе с Кириллом, вдвоём они поехали на Набережную. К Юльке! Фёдоров выругался, начал мерить кабинет своими сильными ногами, запуская то и дело обе пятерни в голову, теребя чёрные кудри волос, поглядывая на экран компьютера, отсчитывающий секунды и минуты.
-Кирилл нарушил запрет!  Вышел за порог дома!- возмущался Фёдоров.-  Всей пятёрке  друзей приказано отсидеться дома, как в крепости, до особого распоряжения. Если люди Ельского сейчас следят за Рейном,- продолжал рассуждать Фёдоров,- то он  выведет  их на Кирилла.
    А в том, что они следят, Дмитрий Егорович не сомневался. Андрей попал под колпак Ельского, потому что не доложил, что свои отгулы, взятые для земледельческих работ на недавно купленной даче, он проведёт за пределами города и именно в Новороссийске, где в это время находился  сам шеф. То, что Ельский был там в день взрыва, полицией уже доказано. Фёдоров постарался  как можно ярче скомпрометировать Рейна, чтобы привлечь внимание к посещению им публичного дома, доказать, что именно там, в обществе женщин самой древней профессии, он и изучал историю Новороссийска. Об этом знают сейчас все его службы и старший лейтенант Кривозуб, который  «по совместительству» являлся информатором Ельского. Фёдоров умел проигрывать. Он приблизил  Кривозуба к себе, оградив его от общения с группой Даниила, и дал ему ту информацию, которую считал необходимой для Ельского…
    Мысли Фёдорова были прерваны срочными служебными сообщениями. В новороссийском госпитале покушались на жизнь банкира Мангуста. Попытка покушения пресечена. Подозреваемый задержан. Вторая информация его также расстроила. При погибшем докторе Симакове не обнаружено ни денег, ни вещей, ни документов. Обыск машины также ничего не дал.
    Фёдоров оставил у компьютера Даниила следить за  младшим братом Кириллом, введя его кратко в курс дела, а сам поехал на встречу  с московским майором  сообщить о покушении на банкира, чтобы  выработать план совместных действий по задержанию Ельского.  Волею судьбы Фёдоров  был сейчас освобождён от обязательного доклада краевому начальству о предпринимаемых мерах по следственному делу, которое они с майором выделили в отдельное делопроизводство: «Дело несовершеннолетних  № …».



Глава шестая.    КИРИЛЛ   ЖАЖДЕТ   РАСПРАВЫ   НАД   РЕЙНОМ

    Кирилл согласился помочь Рейну, предупредив, что три дня ему приказано сидеть дома, не переступая его порога, что с завтрашнего утра его освободили даже от школы.
-До утра ещё целая ночь,- успокоил Андрей.- Плен начнётся вовремя.
    Кирилл был удивлён, что тихоня Ксения не ночует дома, что её нет даже у мамы Али, куда звонила Нина Николаевна, ни в храме Воскресения, куда Андрей уже съездил.
    Совместные поиски решили начать с посещения Юльки. Кирилл попросил  Андрея притормозить у правления рыболовецкого хозяйства, где был прекрасный розарий. Он пояснил, что заодно заглянет и к Екатерине Львовне, которая тяжело больна, а к ней без цветов идти неудобно…  Кирилл скрылся за оградой Ельских и отсутствовал минут пять, которые  показались Андрею вечностью, потому что он ждал. А ждать всегда тяжелее.
    Ксении в доме не было. Юлька спала в комнате матери. А если Юлька спит, значит, она ничего не знает, поэтому  Кирилл будить её не стал. Он предложил разъединиться и искать девушку врозь. Он не хотел брать Андрея туда, где предполагал найти Ксению, ибо считал, что если девушка уединилась от окружающих, значит, у неё на то были свои причины. Андрей понял и был согласен на все условия, лишь бы Ксения быстрее нашлась.
Договорились встретиться через час-полтора у Рейнов. От предложенного запасного ключа Кирилл отказался, но заверил друга, что в комнату к нему он попадёт.
-Извини, забыл, что все Ожерельевы не подчиняются земным законам физики. Кстати, будь осторожен. Мне показалось, что днём за мной следили  люди Ельского. Я от погони оторвался, но кто знает… Ночь, ничего не видно.
-Тогда отвези меня домой,- моментально среагировал Кирилл.- Если следят, то пусть убедятся, что лично я пошёл спать.
     Он был втайне раздосадован тем, что Рейн поздно предупредил о слежке.  Если у того кто-то до сих пор  «висит на хвосте», то этот кто-то зафиксировал его визит к Ельским и путь, которым он проник в особняк. Из своего дома Кирилл вышел уже потайным ходом, о котором знали только домашние и близкие. Он был не первым, кто нашёл Ксению. Рядом с ней уже суетилась мама Аля, опередившая его минут на десять.
    Девушка была без сознания. Она ничком лежала на холодных бетонных плитах, привезённых для строительства нового храма. Мама Аля не смогла разомкнуть её пальцы, мёртвой хваткой сжимавшие металлические крюки, вмонтированные в бетон, не могла оторвать и поднять её тело, распластанное на камне.  «Почему она пришла сюда, на этот пустырь, где кругом всё  заросло сорняком, где строительный мусор, где гуляет сентябрьский ветер? Зачем пришла в здание  недостроенного храма, строительство которого прекратилось из-за отсутствия финансовых поступлений?»- терялась в догадках мама Аля.
    Кирилл на руках отнёс Ксению в старенькие «Жигули». Отремонтированную машину Васанская нашла  возле дома Ельских, вернувшись из Новороссийска. Женщина решила отвезти девушку к себе, молясь постоянно за её здоровье. Руль она доверила Кириллу, потому что не в состоянии была сама вести машину, вымотанная новороссийскими впечатлениями и убитая болезнью Екатерины Львовны, её умирающим видом, у постели которой раскаялась в содеянном когда-то, и плакала, плакала, пока не явилась Юлька. И вот оно, наплаканное ею горе: Ксения такая же бездыханная, как и Екатерина. Дома они положили её на кровать. Мама Аля, выпроводив Кирилла на кухню заваривать чай на травах, растёрла Ксению медицинским спиртом. Женщина боялась, что Ксения заболеет  воспалением лёгких от переохлаждения организма.
-Какое воспаление?- возмутился Кирилл.- У неё глубокое потрясение.
    Движением рук вокруг головы девушки он привёл её в сознание и тут же пожалел о сделанном. Ксения открыла глаза, медленно обвела взглядом  комнату, остановила свой взор на замерших около неё дорогих ей  людях. Чем осмысленнее становился её взгляд, тем больший испуг и страх поселялся в заплаканных глазах. Когда она поняла, где находится, с ней случилась истерика. Она рыдала в голос, билась в исступлении, заявляла, что не хочет видеть ни Федорова, ни Рейна, что ненавидит их обоих. Умоляла никому не говорить, где находится, что не вернётся домой, что хочет умереть.
     Потом она обвинила маму Алю и Кирилла,  зачем они забрали её с пустыря, ибо её место там, среди мусора и хлама, что она сама как тот сорняк, который надо вырвать с корнем, что она уже попросила Богородицу Деву забрать её к себе на небеса, а оттуда отправить её душу  к падшим ангелам, а мама Аля и Кирилл только помешали…
    Вдруг она рывком поднялась с постели и упала на колени перед иконой:
-Пресвятая Дева! Слышишь ли ты меня? Слышишь ли моё раскаяние? Скажи своему Сыну, чтобы Он  не наказывал меня в своём гневе! Я боюсь  Его гнева! Он уже вонзил в меня свои стрелы! Мне больно. Моя душа изранена и истекает кровью. Мой грех превысил мою голову! Плачу не я, плачет моё бедное сердце. Пресвятая Дева! Ты знаешь стыд мой, знаешь ложь отца моего! Я не нахожу нам обоим оправдания. Помоги мне простить его, но не возвращай меня отцу! Забери к себе! Я искуплю свою вину, замолю её, обещаю! Помоги мне встретиться с моей покойной мамочкой! Голубушка, приди ко мне сегодня. Приди сейчас! Пусть меня, как и Твоего Сына, напоят уксусом! Пресвятая Дева, я боюсь гнева  Твоего Сына. Боюсь…
    Ксении стало хуже. Она путала реальное и вымысел. Мама Аля дала ей выпить сильное успокоительное средство. Думая, что это уксус, путаясь сознанием, принимая маму Алю за Деву Марию, Ксения залпом выпила жидкость из стакана, ожидая от него действия, как от уксуса.
    Кирилл молча наблюдал всю эту сцену со стороны, не вмешиваясь. Наконец, и он не выдержал. Энергетикой рук остановил истерику девушки, повергнув её в сон, потом положил на кровать, поправил длинную сорочку – самую новую и самую лучшую из гардероба мамы Али. Рука его непроизвольно, скорее по привычке, начала двигаться вдоль девического тела – искала очаг болезни. Она долго кружилась над головой, потом поползла  вниз, в районе паха рука затормозила, медленно качнулась, как маятник, и пошла по кругу.
    Кирилл тут же получил затрещину по затылку от мамы Али и возмутился:
-Да я не из любопытства!  Я же лечу?!
-Лечи голову!- строго сказала мама Аля и пошла на кухню, однако в тёмном коридоре остановилась и стала молча наблюдать за действиями Кирилла.
    Он вновь проверил все органы, начиная с головы, кое-где подключая и вторую руку, чтобы поймать границу биополя. Это был неконтактный  осмотр всего тела. Этому его научил отец. В районе паха рука задержалась, Кирилл подключил вторую руку. Он «осмотрел» руками весь живот, половые органы. Вдоль ног руки скользнули быстро, без интереса.
    Юноша аккуратно накрыл девушку одеялом, поправил подушку, погладил вьющиеся волосы, слабо заплетённые в две косы и разметавшиеся по подушке, возложил обе руки над её головой и замер…
    Через несколько минут он вернулся на кухню.  Мама Аля налила ему  настоянный на травах чай и спросила в упор:
-Она беременна?
-Нет. Ещё не беременна, но уже не целомудрена. Её гнетёт именно это. Для меня сие – полная неожиданность,- произнёс с удивлением Кирилл и, помолчав, добавил:
-Мама Аля, у тебя две дочки и обе похотливые, как кошки. Из-за их похоти я должен  объясняться с Рейном. Странно, я думал, на него клюнет Юлька, оказалось – Ксения. Если он на ней не женится, я …
    Кирилл замолчал. Он не знал, что будет в том случае, если Рейн на ней не женится. Чем больше он узнавал Андрея, тем сильнее уважал в нём личность. Почему он поступил с Ксенией, как с девушкой с турбазы? С ней так нельзя! Его друг обидел девушку, которую он считал своей сестрой  и честь которой обязан  защитить.
-Не смей вмешиваться!- строго сказала мама Аля.- Ксения тебя ни о чём не просила. Сначала пусть придёт в себя и расскажет, что произошло. Я уверена,  Рейн здесь ни при чём. Всё дело в Фёдорове.
-Мама Аля, не хочешь ли ты сказать, что Ксения лишена чести своим отцом?!
-Что ты, нет! Я хотела сказать другое…  Не вмешивайся! Ты не поймёшь, ты многого не знаешь.
-Мама Аля, я уже давно знаю, что детей приносят не аисты.
-Извини, я не хотела тебя обидеть.
-Хорошо, вмешиваться я не буду. Просто потребую объяснений. Андрей мне  друг, но истина дороже. Если виноват он, то, как брат, а я чувствую себя братом Ксении, обязан защитить честь сестры.
     Кирилл, полный юношеской решимости разобраться с Андреем и подгоняемый  жаждой справедливости, вернулся в квартиру Рейнов. Андрея ещё не было. В спальне у Нины Николаевны горел свет. Бесшумно, легче дуновения ветра, он вошёл в комнату друга (ещё друга!),  включил свет, огляделся. Он заходил сюда раза два и то ненадолго, потому что они собирались в зале, где находилась домашняя библиотека Рейнов, богатая редкими экземплярами книг. Кирилл пробежал глазами по полкам секретера. Здесь стояли книги по экономике и юриспруденции на русском, английском и ещё каких-то языках. В основном, справочники. Он провёл пальцем по полкам, по экрану компьютера, по полировке мебели: пыли не было, как он и предполагал. «Интересно,- подумал Кирилл,- чистоплотность – врождённая черта Рейнов или больше национальная? Как у Андрея обстоит дело с моральной чистоплотностью? Почему он сразу не сказал, какие отношения связывают его и Ксению?»
    В ожидании друга присел на диван, взял со стола книгу, которую, видимо, Андрей читал. Удивился – это был сборник стихов о любви.  «Что же, почитаем о любви,- подумал Кирилл,- не всё же время подвергать себя техническим перегрузкам!»
    Он положил под голову диванную подушку, удобнее лёг, скинув кроссовки и скрестив вытянутые ноги, и обомлел: со стены на него смотрела Ксения. Это был большого размера портрет молодой женщины. Кирилл прочитал и фамилию художника: Сергей Зарянко. Сходство потрясало. У Ксении, правда, в глазах есть лукавинка, но грусть и печаль те же.
    Портрет не был виден входящему в комнату, он не бросался в глаза  и находящемуся в комнате. Зато лежащий на диване мог засыпать и просыпаться, глядя на это очаровательно-милое личико. Это было второе неожиданное открытие, сделанное Кириллом за вечер: Андрей не просто неравнодушен к Ксении, если так истязает себя каждый вечер, держа любимого человека на расстоянии.
    Однако, как он скрытен! Не хочет афишировать свои чувства? Почему? Из-за Фёдорова?  Тот невзлюбил Андрея со дня приезда. Ну, а Ксения? Ти-хо-ня! Когда же они встречались? Да, в общем-то, почти ежедневно. Все встречи проходили прилюдно. Андрей всегда был сдержан, предупредителен, подчёркнуто  вежлив, иногда даже холоден. Его поведение было безупречным. А Ксения? Она не умела скрывать свои чувства. Весь сентябрь вела себя странно. Кирилл понял это только сейчас. С Ксенией, как и со всеми одноклассниками, он встретился после летних каникул. На праздничной линейке первого сентября её глаза были полны нежной грусти. Потом в них поселилось радостно-тревожное ожидание, затем – счастье, позже – ликование, и вот сегодня – ожидание страха смерти и расплата за грех.
    «Я был слеп,- думал Кирилл.- Высший Разум, Ты дал мне глаза, но я перестал ими видеть. Ты дал мне слух, но я оглох от собственных мыслей. Ты дал мне разум, но я обезумел от суеты сует. Прости меня, Высший Разум, я стал эгоистом».
    Кирилл перелистал книгу стихов, выпуская веером из-под большого пальца страницу за страницей, и натолкнулся на фотографию. Юноша не поверил глазам своим. На снимке на фоне белокаменной Москвы  были изображены Андрей и Ксения, а внизу – красивая белая вязь: Москва, 19 августа, Преображение Господне.
    Кирилл от неожиданности даже сел на диване. Значит, они познакомились в Москве?! Выходит, Андрей – это тот самый незнакомец, гид, в которого влюбилась Ксения, по ком втайне страдала. Юлька предложила ей ещё принять обет безбрачия и уйти в монастырь.  Так вот почему Андрей не уехал в Германию!
    Это было третье неожиданное открытие, сделанное Кириллом в этот вечер. Он положил книгу на прежнее место, лёг опять на диван, принял горизонтальное положение и расслабился. В такт дыханию произнёс несколько раз: «А-о-ум!» Сознание отключилось почти тотчас, тело стало невесомым.  Душу свою он  «отпустил» в космос «погулять», пообщаться с другими небесными бесплотными телами. Такой пятиминутный отдых  равнялся по значимости многочасовому сну, полностью восстанавливал физические и душевные силы.
     Разбудил его Рейн лёгким прикосновением к плечу. С момента, когда они расстались, он  трижды подъезжал к дому, смотрел на чёрный квадрат своего окна и вновь уезжал колесить по городу, объезжая многократно все  места, где они с Ксенией бывали, звал её в надежде, что она откликнется, услышит его. Обрадовался, когда увидел свет в своём окне.  Значит, Кирилл вернулся.
    -Где Ксения? Что с ней?- нетерпеливо спросил Андрей, ожидая и одновременно боясь услышать ответ.
    Кирилл явно не спешил открывать тайну  местонахождения девушки.
-Сначала объясни, что произошло между вами, а потом я подумаю, что и как тебе ответить!
    Андрей устало, но с облегчением опустился в кресло напротив, откинулся на спинку и вытянул ноги, поглаживая ноющее правое колено.
-Можешь не говорить.  Если  ты здесь  да ещё и вздремнул в ожидании меня, значит, она жива. Всё остальное не страшно, оно подвластно лишь времени. Я так боялся, что она с собой что-нибудь сделает.
-Ты рано успокаиваешься! Физиологически она жива и будет жить. Глупо от верующего человека ожидать наложения на себя рук, потому что это самый тяжкий грех. Ксения на это не пойдёт. Ей грозит другое. Она на грани помешательства. Причём тихого. Я слышал, это очень опасно. Если ты немедленно не прояснишь мне ситуацию, я набью тебе морду и залезу в твою голову, как ты проникаешь в компьютер, и обо всём узнаю сам.
-Тебе придётся встать в очередь. Первым набить морду мне собирается Фёдоров, если с Ксенией что-то случится.
-А разве с ней ещё ничего не случилось? Или ты считаешь, что после подобных случайностей можно на девушке не жениться?
-Кирилл, сказать, что я её люблю,- это слишком мало и мелко в сравнении с тем чувством, которое я к ней испытываю. Я боготворю её. Я не просто готов взять её в жёны, я готов  забрать её вовнутрь к себе, чтобы она жила во мне и была только моею, и боль, предназначенная ей, сначала  бы уязвила меня, стрела, пущенная в неё, сначала пронзила бы меня.
-Почему же все стрелы полетели в неё?

-Я не отвечу, не спрашивай. Это не моя тайна. Можешь набить мне морду, если тебе после этого  станет легче. Бей! Я не отвечу силой на силу. Я знаю, насколько виноват. Сам себя казню. Но сначала я доберусь до истины. А тебе спасибо за помощь. Я отвезу тебя домой. Скоро начнёт светать.
    Кирилл от услуг Андрея отказался, помня, что за  тем следят. Он  поднялся на пятый этаж, через люк проник на крышу дома, прошёл по ней, обдуваемый бодрящим сентябрьским ветром,  и незамеченным вышел из другого подъезда на соседнюю улицу.
    В отделе полиции в это время Даниил докладывал вернувшемуся Фёдорову о похождениях Кирилла и Рейна: Андрей колесил по городу, трижды подъезжал к своему дому, останавливаясь, но не заходя в него. Кирилл же, покинув свой дом, чётко направился на восток. В квадрате двадцать пять – семнадцать пробыл семь минут. Никаких достопримечательностей или знакомых в квадрате нет, кроме недостроенной  церкви. Оттуда ускоренным темпом – бегом или на машине -  он переместился в квадрат двенадцать – тридцать. Здесь живёт Васанская Алевтина. По этому адресу Кирилл находился  около часа. Позже вернулся в дом Рейна, куда через двенадцать минут прибыл и хозяин квартиры. Разговаривали они минут тридцать. Андрей остался в квартире, а Кирилл четыре минуты назад покинул друга  и направляется домой.
-Ты тоже до утра свободен,- распорядился Фёдоров.- Догони брата. Подвези домой. Скажи родителям, чтобы за порог три дня не выпускали его. Думаю, за этот срок мы закроем  «Дело несовершеннолетних …». Отдыхай. На работу можешь прийти на час позже!-  разрешил снисходительно начальник милиции.
    Даниил догнал Кирилла почти на Набережной, притормозил, открыл дверцу:
-Садись, лунатик! Я не сдам тебя родителям, промолчу, что ты всю ночь болтался под луной, если скажешь, за что твой друг Рейн сегодня в ресторане «Под солнцем» сорвал погоны с моего начальника Фёдорова и тот его не наказал?!
-Спасибо за информацию,- протянул удивлённо Кирилл.- Ты знаешь, сегодня это четвёртое открытие на одну и ту же тему. Я непременно добуду эти погоны и скажу твоей жене, чтобы она пришила их к твоей форме. Ты определённо заслужил повышение.
-Она не такая дура, как ты думаешь.
-Тогда я  скажу Юльке. Эта проныра их найдёт и обязательно пришьёт. Я думаю, мимоходом она узнает, почему они были сорваны. Фёдоров за мной следил?
-За тобой следил я. Извини, что забрал тебя не от  самого подъезда  Рейнов …

Глава седьмая.  ПОДПОЛКОВНИК  ФЁДОРОВ  И  ВАСАНСКАЯ

    Подполковник Фёдорова проанализировал сообщение Даниила о том, что Кирилл в течение часа пребывал в доме Васанской, что после этого оба молодых человека, Андрей и Кирилл, беседовали в продолжение тридцати минут, а затем расстались – каждый пошёл спать, и понял, где Ксения. Дом Васанской находился в квартале от полиции. Фёдоров решил пойти к ней пешком, спеша в мыслях увидеть дочь и страшась минуты встречи.
    Как вести себя с Ксенией? Сказать всю правду? Это так страшно. Нет, он не готов к разговору с дочерью. Да и она не готова. Известие, сообщённое ей Рейном, сразило её наповал, как сноп.  «Главное, увидеть её  живую и невредимую, а там будь что будет»,-  решил он для себя, поднимаясь по шатким ступенькам крыльца, и трижды длинно нажал на кнопку звонка. Больше  он не  успел, за дверью тревожно спросили:
-Кто там?
-Алевтина, это я, Фёдоров! Открой, пожалуйста!
    Далее начался затяжной диалог, непредвиденный Федоровым. Алевтина отказалась открыть, ссылаясь на позднее ночное время. Дмитрий Егорович настаивал. Женщина продолжала оставаться непреклонной и категоричной, заявляя, что мужчины по ночам никогда не переступали порог этого дома,  не переступят они и сегодня.
    Фёдоров возмутился, какой он мужчина! Он начальник полиции, он уже давно не мужчина! Алевтина была неумолима. Потом ей надоели переговоры через дверь. Она заявила, что уходит спать, оставшись стоять на месте. Фёдоров затряс дверь так, будто та была соломенная, и оставалось непонятным, почему он до сих пор не сорвал её с петель.
-Алевтина, открывай! - бушевал ночной гость, разбудив своим зычным голосом  всех собак и соседей в округе. – Дьявольщина! – в сердцах  ругался он.
    Алевтина пригрозила вызвать полицию, если Дмитрий Егорович не успокоится. Фёдоров дал слово не переступать порога дома с условием, что Алевтина выйдет и скажет, что Ксения у неё и с ней всё в порядке, и тогда он уйдёт.
    Алевтина не вышла, но через дверь заявила, что Ксении у неё нет и она не знает, где его дочь. За дверью не ответили. Алевтина прислушалась. Было по-странному тихо. Вдруг ей пришло на ум, что Фёдоров решил проникнуть в дом через окно. Она метнулась в комнаты, готовая пожертвовать собой, но преградить ему дорогу, потому что  так хотела Ксения. Под окнами тоже было тихо.
-Да он не пролезет в окно, застрянет! – сообразила женщина. – Эдак ему надо раму выбивать.
Она вернулась к двери, напрягла слух и не поверила услышанному: Фёдоров плакал. Алевтина бесшумно повернула ключ в замке, откинула крючок и приоткрыла дверь.
    Дмитрий Егорович сидел на средней ступеньке крыльца, уронив голову на грудь и обхватив её руками. Плечи его вздрагивали. Он плакал. Алевтина отказывалась верить своим глазам. Фёдоров, большой и сильный, в спину называемый многими жителями  «главным городовым»,- этот Фёдоров плакал, как маленький ребёнок.
    Алевтина осторожно вышла, прикрыв за собой дверь, села рядом, на верхнюю ступеньку. Дмитрий Егорович развернулся и спрятал своё мокрое от слёз лицо  в складках её сорочки, ощущая кожей и мягкий трикотаж, и шерстяной платок, наброшенный на плечи женщины, и руками – худые ключицы.
    Алевтина молчала. Как долго она ждала, как мечтала увидеть слёзы  на лице этого сильного человека, который когда-то переступил через её  подругу, женившись на ней без любви, а та, из-за большой любви добровольно пошла на смерть, решившись рожать. Алевтина мечтала наказать Фёдорова, ранив его в самое сердце. И вот наказала. Он, уязвлённый, плачет у её ног. Он страдает. Ему больно. Но она не испытывает при этом никакой радости, не чувствует победы.
-Господи, прости меня за то, что я обидела этого человека!- Алевтина думала, что произнесла фразу мысленно, но ошиблась. Слова были  сказаны ею вслух. Фёдоров их услышал.
-Алевтина, я должен признаться тебе. На мне большой грех. Я не могу больше молчать. Я хочу снять с совести этот груз. Он давит мне грудь. Как жаба, сжимает сердце. Я ослаб. Я пролился, как вода. Растаял, как воск.
-Ты считаешь, что мне под силу нести твой груз?
-Алевтина, помнишь день, когда скончалась моя жена? Хотя, зачем спрашиваю. Уверен, ты всё помнишь. Знай, она умерла не одна, а с ребёнком, которого ждала. Я тогда обратился к доктору с просьбой. Наивный, думал по молодости, что нашёл слова, способные убедить старого человека. Всё оказалось прозаичнее. Он спасал взрослого сына от скамьи подсудимых, обвиняемого за наркотики. Поэтому пошёл на сделку со мной и со своей совестью.
-Я помню. Вам тогда обоим показалось, что вас подслушивают. Вы прервали разговор, вышли в коридор. Он был безлюден. Вы вернулись. Но вас действительно подслушивали. Только не в коридоре, а в оранжерее цветов. Я сидела за большой кадкой фикуса.
    Фёдоров онемел от изумления. В глазах застыл вопрос. Он всё-таки его произнёс:
-Как?! Ты всё знала? Знала все эти годы и молчала?! Ты знала, что Ксения не дочь Аннушки? И ты любила её?
-Но ведь она и не твоя дочь. И, тем не менее, ты её любишь.
    Фёдоров, удивлённый, пересел на верхнюю ступеньку, оказавшись рядом с Алевтиной, прижал её к себе, стиснув в объятиях. Поцеловал в лоб и гладко зачёсанные волосы, а потом запрокинул её голову, глянул в добрые страдальческие глаза, бывшие немыми свидетелями его тайны, и поцеловал с нежностью эти глаза, а потом и полураскрытые губы. Он безмерно уважал эту женщину, посвятившую свою жизнь Ксении и Юльке. Он преклонялся перед её мужеством и характером. Она была настоящей матерью, хотя и никогда не рожавшей.  Вспомнил, как его мать сказала об Алевтине: «Неплодную
 вселяет в дом матерью, радующуюся о детях…». И сам удивился фразе, которую вдруг произнёс вслух:
-Алевтина, давай поженимся! Я буду тебе верным мужем. У нас  будет хорошая семья: ты, я  и … наша дочь Ксения.
-Эх, ты, Фёдоров! Такой большой и такой глупый! В основе семьи должен лежать краеугольный камень, как написано в Библии. Имя ему – любовь. Он фундамент дома. Ты уже построил один дом на песке. Его смыло водой. А сейчас на тебя надвигается смерч. Ты до сих пор тайно любишь одну женщину, хотя и не признаёшься в этом самому себе. Ты тоже любим. Я в этом уверена. У тебя будет ещё счастливая семья, поверь мне. Много  лет я прошу Всевышнего только об этом. О Ксении не переживай. Она сейчас не хочет тебя видеть, потому что любит. Пусть поживёт у меня  несколько дней. Пусть отойдёт сердцем, успокоится. Доверь её мне. Доверься сам. Работай спокойно. Всё утрясётся.
    Она проводила его до калитки. Фёдоров только сейчас разглядел на её морщинистом лице большие и выразительные глаза, излучающие тепло, любовь и свет. Как он раньше их не видел? Ночь скрывала морщины, и в предрассветном сумраке она показалась ему прекрасной.
-Алевтина, ты такая красивая!
-Спасибо за доброе слово…
    Часа через два, когда совсем рассвело, у дома Алевтины Васанской затормозил грузовой мотороллер «Муравей». Водитель быстро и  со знанием дела выгрузил несколько ящиков, куда аккуратно были сложены и упакованы фрукты, овощи, полуфабрикаты и   молочные продукты. Всё это он занёс во двор, не обращая внимания на лаявшую собаку.
    А ещё через полчаса сосед Васанской принёс в милицию заявление на  нарушение этой особой  общественного порядка и правил общежития. Такие люди быстро прорываются  к начальству, в очереди они не сидят.
-Дедушка, что у Вас? Присаживайтесь!- пригласил Фёдоров, подписывая документы.
-Милый, заявление у меня. Пятое по счёту. Жду, когда меры примите. Вчера прямо оргия была. Сразу трое мужчин приезжало. А один до утра спать не давал. Всё кричал: «Дьявольщина! Женюсь на тебе!». А я и думаю, какая ж она Дьвольщина, когда её все кличут Алевтина?! У них сегодня сходка намечается. Продукты завезли на неделю…
-Что за дьявольщина!- Фёдоров поднялся во весь рост над столом  и этой фразой выдал себя с головой.- Ты долго будешь надоедать мне кляузами?! Я конфискую у тебя бинокль! Я три раза лично объяснял тебе, что это святая женщина!
    Фёдоров за шиворот выволок деда в дежурную часть и прогремел:
-Чтобы я последний раз видел его в отделе!
    Деда культурно вывели из здания полиции и отпустили на все четыре стороны. Дед поблагодарил за то, что не посадили. Не успел он  оправиться от страха, как к нему подошёл офицер и представился:
-Старший лейтенант Кривозуб! Чем могу помочь?
    И не дожидаясь, пока перепуганный дед ответит ему, заявил, что возмущён поведением своих коллег, что полиция всегда стояла и  будет стоять на страже порядка и законных прав граждан. Предложил пройти с ним в отдел и письменно изложить о случившемся.  По данному вопиющему факту, а именно грубого обращения, будет проведено служебное расследование. Кривозуб провёл «правдоискателя» через служебный ход к себе в кабинет, где через час у него на столе уже лежал готовый компромат на начальника полиции.
-Хороший подарок господину Ельскому ко дню рождения! Бальзам на сердце!- Кривозуб просмотрел ещё раз все листы и спрятал их в сейф. Он был полон желания служить, служить как верный  пёс, своему конкретному начальнику, настоящему хозяину положения дел в районе.

Глава восьмая.   ЮЛЬКУ  НЕ  ПОКИДАЕТ  ЧУВСТВО  ОДИНОЧЕСТВА

    О дне рождения своего отца думала и Юлия Ельская, проснувшись рано утром. Обычно этот день отмечали торжественно на открытой площадке ресторана, приглашали много гостей. Как поступить сегодня? Мать третьи сутки без сознания. Она в глубокой и безнадёжной коме, как сказал семейный доктор. А может, летаргический сон, если вмешался  Ожерельев-отец? Что-то он не появляется и не интересуется.  Выходит, дни матери сочтены? Поздравлять отца она не желает, потому что он убил её мать, но обязана, потому что она его дочь.  «Как поступить?»- вот вопрос, над которым она ломала голову.
     Посоветоваться не с кем. С Фёдоровым  разговаривать она больше не будет. Однако он с утра сам пришёл в школу, поставил в известность Нину Николаевну, что отправил Ксению в Краснодар на трёхдневные курсы какой-то московской знаменитости. Фамилию  художника-модельера он забыл, пока доехал. Мимоходом сказал об этом же и Юльке, чтобы зря не искала подружку. Поинтересовался здоровьем матери, просил звонить в любое время суток  в случае необходимости. Вёл себя так, как будто не было вчерашних оскорблений на допросе. Щёлкнул её по носу и спросил, почему невесела. Она ему объяснила:
-И рада бы нос высморкать, да вот беда: руку протянуть надо!
    Он её не понял и засмеялся:
-Юля, каждая птица своим носом кормится!
-Дмитрий Егорович, Вы как тот  Ванька-встанька, что прыткий на ноги, да слабый на смекалку.
    Он понял её обиду, но был щедр с утра и в хорошем расположении духа. По-отцовски похлопал её по плечу и сказал:
-Не надевай хомут с хвоста, не начинай дела с конца. Я бы поговорил с тобой, да недосуг: работы много в отделе.
-И козлу недосуг: надо лошадей на водопой провожать!- она видела, что последней фразой «достала» Фёдорова. Пусть не умничает. В ком правды нет, в том добра мало. Из неё выбили всю правду, как пыль из ковровой дорожки, а сами-то честные?!
    После второго урока неожиданно появилась в школе и мама Аля. Оправдывалась, что с утра не могла прийти к ним, как обещала. Её направили от военкомата на курсы гражданской обороны. Так что три дня дома точно появляться не будет. Устроилась также подрабатывать ночной сиделкой  к тяжело больной женщине. Поинтересовалась состоянием здоровья матери, которую собиралась навестить,  и именинника.
-Мама  спала всю ночь. Утром не проснулась…- Юлька немного помолчала и недовольно сказала: - Он дома. Вернулся утром. К завтраку не вышел. К матери не зашёл. Он обязан этот день провести скромно.
    Юлия ошиблась в своих рассуждениях. Празднование намечалось грандиозное. Масштабнее, чем всегда, несмотря на близкую смерть жены. Ельский отдавал последние указания распорядителю праздника, когда ему доложили, что к госпоже Екатерине Львовне прошла Монашка. Так называли Васанскую все телохранители. И Лев Львович поспешил в спальню жены, запечатлеть сочувствие одной женщине и радость встречи – второй.
    Он застал Алевтину на коленях перед мертвенно-бледной спящей Екатериной, всю в слезах. Монашка целовала ей руки и просила прощения, что не успела покаяться перед ней. Ельский пожалел, что появился шумно и внезапно, сразу же голосом обнаружив своё присутствие. Иначе бы он услышал, в чём монашка виновата перед Екатериной. Он поднял Алевтину с колен, поцеловал ей руку и пригласил на день рождения. Отказа не принял, заявив, что больная жена не помеха: как говорится, «кесарю – кесарево, а Божие – Богу». Всё правильно. Живым надо жить. Больные её подождут. Он  тоже болен. Он страдает. Отчего? Оттого, что Фёдоров его постоянно опережает. Но сегодня на коне он, Ельский. И так будет всегда.
-Если я увёл у него из-под носа Екатерину, то уведу и Алевтину!- он рассмеялся, довольный собственным каламбуром. – За тобой заехать?
    Нет-нет. Заезжать за ней не надо. Она подрабатывает в одной семье сиделкой, ухаживает за тяжелобольной, готовит ей диетическое питание. Приедет она сама. На час. Не больше. И то, ради Юлии.
-Где час, там и два,- промурлыкал Ельский, провожая Алевтину, даже не глянув в сторону супруги, которая третий день не выходила из комы. Как сказал семейный доктор, которому он звонил вчера с судна, её мозг уснул.
    На третьем  уроке Юльке стало скучно. Впервые в жизни она поняла,  что в школу ходят не  только получать знания, но и общаться с друзьями. Чувство одиночества не покидало её ни на математике, ни на любимой биологии, а на астрономии она вообще почувствовала себя единственным живым существом во всей Вселенной: все её лучшие друзья отсутствовали.
-Они словно сговорились,- рассуждала  золотая Юлькина голова.- Внезапно все заболели, а Ксения вдруг уехала! Странно!
    Больше всех для общения не хватало именно Кирилла, что явилось для Юльки неприятным открытием. И вдруг она вспомнила сегодняшнее утро. Как она могла забыть то, что случилось утром!  Проснувшись и увидев, что мать дышит, Юлька обрадовалась: значит, ещё жива! Потом увидела на ночном столике матери в хрустальной вазе нераскрывшийся бутон красной бархатистой розы. Значит, ночью к ней  приходил  Кирилл. Он один имел обыкновение дарить розы, да ещё по ночам. Странно, что он приходил: ведь вся информация о состоянии здоровья матери считывается с серебряного колечка?! Она протянула руку, осторожно вынула из воды колкую веточку и поднесла к лицу, вдыхая её нежный аромат.  Он уже начал дарить цветы её матери?! Она легко поднялась, опустив ноги в мягкие глубокие тапочки, и завизжала от страха и боли так, что у матери дрогнули веки. В тапочках лежало по бутону роз. Для неё.
    Как же она могла забыть об этом оскорбительном уколе?! И Юлька, не дожидаясь конца уроков, пошла к Кириллу с ответным визитом  «вежливости».
    Павел сидел за письменным столом и решал задачи по математике. Из раскрытого окна второго этажа он увидел Юльку ещё издали. Пулей слетел вниз, метеором промчался через двор в мастерскую и просигналил брату: «Юлька идёт!» Кирилл бросил в ящик стола разобранный подшипник, успел ледяной водой из крана ополоснуть руки и ноги, вбежать в комнату, обмотав на ходу шарфом горло,  и вытянуться под одеялом. С тоской подумал, что руки по локоть в мазуте и, если Юлька увидит, он выдаст себя с головой.
    Кирилл шёпотом рассказал визитёрше, что потерял голос. Ночью с ребятами купался в море.  Наверное, простыл. Всё-таки сентябрь на дворе. Сейчас его морозит и знобит.
-Выздоравливай, не буду тебя утомлять!- Юлька поднялась. К радости Кирилла она не собиралась засиживаться. Наклонилась и звонко чмокнула его  в лоб, сделав при этом какое-то странное движение руками, корпусом своего тела перекрыв ему  панораму зрения.
    У двери она оглянулась, мило улыбнулась и послала воздушный поцелуй. Реакция Кирилла была мгновенной: он моментально сообразил, что не  один находится в постели. Что-то мокрое, гадкое, скользкое прыгало и бегало по телу. Притворяться дольше он не мог. Откинув одеяло, вскочил. На белоснежной простыне, тяжело дыша, сидели две лягушки, возле них копошились дождевые черви. Из клубка червей прытко освободилась ящерица и юркнула под подушку. Ещё одну ящерицу он вытащил из своих шорт, сделав в присутствии Юльки непристойное движение: засунул руки в область паха. В руках Кирилла остался хвост, само пресмыкающееся скрылось под кроватью.
-Юля, ты дура! У тебя не все дома! Твой компьютерный вирус перекочевал в твою голову!- Кирилл забыл, что у него болит горло. Он схватил лягушек и одну за другой швырнул их в Юльку, но попал в Павлика, вбежавшего в комнату, едва услышав возмущённый голос брата.
-Это тебе за розы!- надменно ответила Юлька.- У меня до сих пор колючки в пятках!
-Та сама колючка! Заноза магнитная! Когда я только от тебя избавлюсь!- выкрикивал Кирилл, швыряя в неё дождевыми червями.
-Оставь червей в покое! Я их купила по рублю штука!  Это Павлику для рыбалки!
-Так вы сообщники?! Я от тебя такого предательства на ожидал! - в сердцах крикнул Кирилл брату и пошёл в летний душ отмываться от следов, оставленных на нём пресмыкающимися.
    За Павлика ответила Юлька, выбежавшая следом за Кириллом:
-Это вы все предатели! Так я и поверила, что вы хором простыли! Хором дистрофики гриппом болеют! Придумали бы что-нибудь поумнее!- возмущалась Юлька, сидя на скамейке возле летнего душа и через дощатую перегородку воспитывая Кирилла. Она тезисно прочла ему лекцию о дружбе, напомнив о семи заповедях, составленных ими ещё в пятом классе, и их девиз: «Семеро – не один, в обиду -  не дадим!» Её обидели, оставили одну в городе, а сами уехали в Сокольский лагерь, оставили одну с умирающей матерью и один на один со смерчем, имя которому Лев Львович. Она должна его зрить за домашним ужином сегодня вечером, потому что он именинник.
    И тут Павлик проболтался. Он знаками сообщил ей, что Юлька будет не одна на дне рождении. Кириллу звонила мама Аля, которая и  сообщила, что гостей будет много и что она тоже приглашена.
    Кирилл вылил на себя все двадцать литров воды из душа и, наполняя бак новой водой, забеспокоился, отчего Юлька вдруг замолчала. Он выглянул из душа и увидел последние движения губ и рук Павлика. Чтобы тот не болтнул лишнего и не выдал тайны сюрприза, Кирилл окатил Павлика ковшом холодной воды, заставив его замолчать. Но даже то, что он успел сказать Юльке, было для неё полной неожиданностью. Она  молчала, потрясённая известием. Как, мать при смерти, а он будет давать большой бал?!
-Я ему устрою день рождения! Я ему сделаю подарок! – многозначительно пообещала девушка.- Этот аллигатор в павлиновых перьях надолго запомнит свои именины!
    Не прощаясь с братьями, она решительно поднялась с лавочки и пошла к выходу. Кирилл окликнул её. Она не ответила и не остановилась.
-Дура! – думал Кирилл.- Она сегодня наделает глупостей. Если Ельский в её понимании «смерч», то она сама «цунами»! Он сильнее её! Он её поглотит, поднимет над сушей высоко в атмосферу, обезводит, а потом кинет в море, в родную её стихию: пусть делает, что хочет. Ему будет уже всё равно. Он ничего и никому не прощает. А вдруг с ней, правда, что-то случится? Может, я видел её в последний раз?
    Он живо представил её мёртвой, лежащей в гробу в подвенечном платье, усыпанной его любимыми полевыми цветами. «Нет,- подумал он, - полевые цветы ей не идут. Не тот характер». Он убрал их и на белом полотне кружева разместил кактусы. Получилось красиво. Вдруг один Юлькин глаз открылся, посмотрел на него в упор, губы разжались, и она произнесла: «Отец назначил тебя своим наследником. Ты достойный преемник. Будьте оба счастливы».
    На этом фантазии Кирилла оборвались. Бак был наполнен, вода лилась через край. Павел нетерпеливо дёргал брата и просил догнать Юльку: «Жалко её! Она одна!»
    Кирилл натянул шорты на мокрое ещё тело и догнал Юльку через два квартала от дома:
-Юля, не злись! Никто тебя не предавал. Мне родители велели сидеть дома до особого распоряжения. Я наказан. За Новороссийск и всё прочее. Они вообще подыскивают мне учебное заведение закрытого типа. Хотят перевести на казарменное положение. Мать послала запрос в казачий корпус и вчера шнур от кипятильника искала, надумала меня воспитывать. Ну, не злись! Все наказаны. И Женька, и Сологуб, и Величко! Знаешь, как нас таскали из кабинета в кабинет, а потом и родителей за пьянку на даче у мамы Али?! А всё ты! Юля, подарок Ельскому мы устроим с ребятами – от нас и от Екатерины Львовны. Я обещаю. Тебе понравится. А ты не отходи от Екатерины Львовны, пожалуйста…
-А ты кто такой, что указываешь мне?
-Не указываю, а прошу. Ещё недавно ты считала меня своим другом.
-Видала я таких друзей в чёрных масках! Доктор сказал, что мать в коме, что её мозг уснул и не проснётся! Чего мне около неё сидеть?!
-Ваш доктор глуп. Екатерина Львовна просто спит. Сиди дома! Отец сказал.
    -Ха-ха-ха! Мой ноги и иди в постель! Твоя мама нарисовалась на горизонте с кипятильником в руках! – с усмешкой сказала Юлька и ушла с обидой и на Кирилла, и на Елену Викторовну, и на всех людей.

Глава девятая.   «П О Д   С О Л Н Ц Е М   Е Л Ь С К О Г О»

    «Не оскудеет рука дающего!»- многозначительно повторял Лев Львович, объясняя запоздавшим  сановникам, не перестававшим удивляться, своё кредо: в день рождения не только принимать подарки, но и дарить их другим.
        Юбилейный вечер господина Ельского был в самом разгаре, когда его ведущие объявили о новых конкурсантах, претендующих на главный приз именинника исполнением песни иеромонаха Романа «Камни святых алтарей». Открытая площадка ресторана «Под солнцем» взорвалась от аплодисментов, едва на её подвижной сцене из густого тумана, как из облака, появился новый гость, произнёсший интригующе-приглушённо:
-Суета сует!.. Это сказал я, Екклезиаст!
    За его спиной вспыхнул мощный монитор. На телеэкране появились четыре монаха с гитарами, в надвинутых низко на глаза капюшонах. Эту четвёрку приветственным свистом  и улюлюканьем встретила молодёжь внизу, на Набережной, собравшаяся бесплатно поглазеть концерт местных и заезжих звёзд. Аплодисменты и свист оборвались, едва монахи тронули струны гитар и запели:
-Земля от света повернёт во тьму,
 И ветер северный меняется на южный.
 Я ничего с собою не возьму,
 И потому мне ничего не нужно…
    Когда обрывался очередной куплет песни, с художественным словом к гостям обращался старец Екклизиаст:
-Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем? Род проходит  и род приходит, а земля обрывается во веки. Идёт ветер к югу, и переходит к северу, кружится… и возвращается на круги свои. Это говорю вам я, Екклизиаст! Я был царём над Израилем! Видел все дела, какие делаются под солнцем, и вот, всё – суета и томление духа-а-а!
    Подъёмник взметнул Екклизиаста высоко вверх, в чёрную бездну неба. Последние слова он прокричал сверху вниз, перегнувшись через перила подъёмной сцены, освещённый яркими перекрёстными прожекторами.  На мониторе вновь задвигались монахи:
-Что было прежде, будет и потом,
 Что было сотворённым – сотворится.
 Сегодня смех, веселья полон дом,
 А завтра всплачет тот, кто веселится.
    Екклизиаст стремительно спустился вниз, подъёмник заметался по сцене, и старец пророчествовал направо и налево, щедро делясь истиною с гостями:
-Бог даёт человеку богатство, имущество и славу, и нет для души его недостатка ни в чём, чего бы он ни пожелал! Но не даёт ему Бог пользоваться этим, а пользуется тем другой человек: это суета и тяжкий недуг! Все труды человека для рта, а душа его не насыщается. Человек не может примириться с тем, кто сильнее его. И кто скажет человеку, что будет после него под солнцем?
    Екклизиаст поднял голову и посмотрел вверх, ища на чёрном небе солнце. Прожектора метнулись вверх, бороздя звёздную мглу, а Екклизиаст растаял в густом молочном тумане. С монитора вещали монахи:
-Безумию под солнцем нет конца.
  И мир на Бога возвеличил слово.
  Восстала тварь на своего Творца,
  И это тоже на земле не ново.
   Запись видеокассеты была сделана любителем. Ельский это определил сразу.  «Монахи» играли на один лад – боем. Значит, не профессионалы. Однако голоса были «поставлены»: пели чисто. Не только Ельский, все присутствующие слова Екклизиаста и монахов «под солнцем» понимали как название ресторана. Кто-то ликовал, слыша эти слова, не вникая в смысл произносимого художественного слова и песни, а кто-то, как Ельский и его приближённые, ждали развязки, слушая монахов:
-Нечестию живущих нет границ,
 И люди жить и  умирать устали.
 О, семя любодеев и блудниц,
 Когда б вы знали, на кого восстали!
   На сцене в лучах прожекторов из тумана возродился, как птица Феникс из пепла, Екклизиаст. Подъёмник понёс его к столикам, скользя в клубах густого тумана, как ладья по волнам моря, и затормозил возле учредителей праздника, бросив Екклизиаста на них, как на амбразуру. Ельский разглядел старца: седые густые волосы украшали не только его голову, они обрамляли всё лицо, росли даже на щеках.
    Екклизиаст бросил гневные и насмешливые слова в лицо Ельскому:
-Обратился я сердцем моим к тому, чтобы изыскать мудрость и разум, познать нечестие глупости и безумия,- и нашёл я, что горче смерти  ж е н щ и н а, потому что она сеть, и сердце её – силки, руки её – оковы. Добрый пред Богом спасётся от неё, а грешник уловлен будет ею. Вот это нашёл я, Екклизиаст!
    Старец расхохотался в лицо имениннику и поплыл в небо, провозглашая последнюю свою истину:
-Человек не властен над духом, и нет власти у него над днём смерти! Делай то, что по силам тебе, потому что в могиле, куда ты уйдёшь, нет ни работы, ни размышления, ни знания, ни мудрости!
    Отдельные слова и фразы Екклизиаста казались Ельскому пророческими. Старец будто подслушал на досуге его мысли и сейчас обнародовал их. Где-то на пятиметровой высоте старец и подъёмник замерли вместе, словно бы жизнь покинула обоих, будто бы оба были обесточены. Зато вновь ожили четыре монаха на экране монитора:
-Не возноситесь, Судия воздаст,
 И это будет бедствие из бедствий.
 Святы твои слова Екклизиаст:
 «Всё, что без Бога – суета суетствий!»
     Публика требовала первую премию присудить Екклизиасту. Это обрадовало Ельского. Хотя не все подарки были ещё «вручены» имениннику, хотя до окончания торжеств оставалось ещё немало времени, Лев Львович согласился  главный приз отдать таинственному старцу. Он привык врагов и недругов знать в лицо и вовремя защёлкивать наручники.
   Под шумную овацию Ельский вышел на сцену, показал всем в вытянутой руке ключи от машины. Подъёмник медленно начал спускаться.
- Ну, давай, давай скорее! – думал про себя Лев Львович. Ему казалось, что тот ползёт, как божья коровка.- Ведь ты же умеешь и летать! – торопил он мысленно металлическую машину.
    Ельский сам прыгнул к старцу на помост, едва подъёмник коснулся сцены, протянул к нему руку с ключами от «Жигулей» и в тот момент, когда Екклизиаст взял брелок, защёлкнул на его запястье наручник.  Так они и приветствовали публику вдвоём, рука в руке – в наручниках! А монахи с монитора предсказывали:
-Но верю я, что Истина Сама
 Во век восторжествует над землёю.
 И будет свет, и посрамится тьма,
 И сокрушится всяк, творящий злое!
-Ну, милый мой Екклизиаст, давай знакомиться! – и Ельский сдёрнул со старика седой парик.
    Вместе с париком слетела прикреплённая к нему накидка, и пред Ельским и всей умолкнувшей на миг толпой предстал радиоуправляемый скелет, кости которого, укреплённые на шарнирах, были подвижны. Зрелище оказалось страшным и смешным одновременно: скелет точно копировал удивлённую позу Ельского.
    Щёлкали фотоаппараты, продолжала работать видеокамера. Лев Львович и его приближённые восприняли это как вызов: рядом с «новым русским» стояла  смерть. Чья? Его? Может, это просто глупая шутка?
   Молодёжь на Набережной ликовала от восторга:
-К народу его! Пусть в народ идёт!
  Скелет, освобождённый от наручников, продвигался к «Жигулям», облепленный народом. Каждый хотел поздороваться с ним за руку. Смельчаки даже обнимались и целовались. Старший лейтенант  Кривозуб, чертыхаясь и ругаясь, с трудом протиснулся к опергруппе, дежурившей на Набережной, и приказал включить пеленгатор, чтобы определить лицо или точку, управляющие скелетом.
    Тот, кто «работал» с  Екклезиастом, тоже услышал приказ  Кривозуба.  «Старец» был брошен на произвол судьбы, застыв в комичной позе, пытаясь открыть ключом дверцу машины. Возбуждённая толпа юнцов на руках понесла скелет к морю. Дальнейшая судьба Старца его создателей, видимо, не интересовала. Свою задачу скелет выполнил.
   Праздничное настроение именинника было омрачено ложечкой дёгтя в бочке с мёдом. Найти Екклизиаста он поручил Малышу и Кривозубу, а Рейну приказал быть готовым к длительной командировке. Раздав задания, он отпустил всех до утра. Уходя с праздника, Андрей услышал, что его шеф интересуется женой и дочерью, и различил тихие слова ответа:
-Юлька вынимает занозы из пяток. Екатерина Львовна очнулась, но способность речи к ней не вернулась.
   Итак, Андрей имел срок до утра. До отъезда в длительную командировку он должен решить две задачи. Первая решалась им со дня приезда. На главный вопрос он так и не ответил, корень уравнения не нашёл. «Кто ты, Ельский?» - этот вопрос звучал так же таинственно и зловеще, если не более  чем месяц назад.
   Вторая задача – это Ксения. Рейну пришла в голову блестящая мысль: объединить две задачи в одну и решать её как систему уравнений. Эту подсказку непроизвольно подарил ему вчера вечером Кирилл во время разговора, когда с иронией сравнил себя, «тайного сотрудника детективного агентства», с молодым Ельским: тому тоже приходилось в юности много следить и шпионить. Его дед недавно проболтался невзначай, что молодой Ельский  ухаживал за Ниной Николаевной, а Екатерина Львовна долго считалась  невестой Фёдорова, и что злые языки судачили, будто вражда Ельского и Федорова – это нерешённый спор за Юлькино отцовство. Андрей пришёл к выводу, что Ельский знает многое, если не всё. Это единственный человек, который ответит на все вопросы и представит доказательства. Учитывая, что у Ельского всё схвачено и что личная вражда его с  начальником полиции длится почти два десятилетия, то на Фёдорова должен быть собран компроматериал по годам, месяцам, неделям, часам и минутам. Ельский должен знать, чья дочь Ксения и кто её настоящий отец: Фёдоров или Рейн.
    Обо всём этом рассуждал Андрей, подходя к зданию «Инвестбанка», не скрывая ни от кого цели своего маршрута. В любом случае, думал он, дежурный охранник запишет время его ночного визита и доложит управляющему. А у Андрея могли остаться  нерешённые дела, порученные шефом, которые необходимо привести в порядок до отъезда в длительную командировку.
   Андрей прошёл в компьютерный зал, оставив дверь открытой настежь, чтобы услышать приближение ночных гостей, если таковые объявятся. Личный компьютер шефа он знал уже хорошо. Право работать на нём  имел только Геннадий, один из охраны Ельского, объявившийся в его свите месяца два назад. Его предшественник неожиданно для всех уволился  и будто бы уехал.
   Рейн тайком от всех уже провёл за этим компьютером несколько часов. Работал поздно вечером или рано утром. Он умел включать его память, нашёл основные разделы и коды, выводившие его на телохранителей, семью, бизнес, но каждый раз машина замирала и  требовала пароль, а найти его Андрей не мог. Сегодня он понял свою ошибку. Искать пароль надо не среди вариантов женских имён, производных от  «Екатерина» или «Юлия», и даже не от слов, связанных с названием инвестиций. Искать надо среди мужских имён или прозвищ, коими господин Ельский величает себя или каковым считает, потому что он закоренелый эгоист, любящий себя чрезмерно. Это тиран, это злодей - циклоп,  это скорпион, пожирающий людей, как пауков в банке. Это царь, восседающий на троне, не желающий принимать даже челобитные от своих подданных, власть которого распространяется на запад и восток. Он видит себя султаном, шахом  и …
   Увлёкшийся работой на компьютере  Андрей вдруг остановился, руки его замерли над клавиатурой. В электронной машине на слово «шах» пошёл сигнал, она ждала продолжения, а в его мозговой подкорке включился тормоз. Слово «шах» вызвало в памяти ассоциации с английским акционерным банком в Иране, основанным в конце девятнадцатого века и в середине двадцатого реорганизованного в «Британский банк Среднего Востока». Его называли ещё шахиншахским банком, от персидского слова «шахиншах» - титула правителей Ирана, в буквенном переводе означавшего «царь царей». Неужели Ельский мнит о себе так высоко?! А может, он связан как-то с банками Востока? Андрей, продолжая ещё обдумывать эту мысль, быстро, по инерции набрал на клавиатуре слово «шахиншах» и не поверил своим глазам: компьютер готов был к сотрудничеству, электронная машина ждала его вопросы как джин из волшебной лампы.
   Рейн почувствовал облегчение и усталость одновременно, будто достиг горной вершины  без страховки и единого привала, откинулся на спинку стула и … встретился взглядом с Ельским Львом Львовичем, который молча уже долгое время наблюдал за выражением лица Андрея, фиксируя всё: от недовольства собой до восторга победы.
-Должен признаться, я тебя недооценил,- уважительно произнёс Лев Львович.- Ты умнее своего отца. Ты умнее, чем я думал. Это к лучшему. Не люблю глупых. Мне неинтересно играть с ними в шахматы. А с тобой мы сыграем. Сегодня же. Если ты выиграешь,- он усмехнулся,-  я позволю тебе вновь сесть за мой компьютер. А сейчас нам некогда. Изменились обстоятельства. Мы выезжаем срочно. Я пришёл за тобой.
   И позади Ельского выросли два  вооружённых телохранителя.
-Лев Львович, можно один вопрос?
-Ответ на который ты искал  в моём компьютере и поэтому взломал его? – вновь усмехнулся Ельский.
-У меня есть сестра?
-Конечно. Ты мог поинтересоваться об этом и в приватной беседе.
-Она жива?
-Пока – да.
-Как её зовут?
-Я как раз и хочу представить вас друг другу. Поехали.

Глава десятая.  ТРЕВОГА  В  ДОМЕ   ОЖЕРЕЛЬЕВЫХ

   Тревогу в доме Ожерельевых поднял Даниил. Заехав домой в послеобеденный перерыв, он разбудил вздремнувшую после ночной смены мать и встревожено спросил, что произошло: у конуры лежит убитая собака и во дворе явно что-то искали. Та метнулась по комнатам, по двору, заглянула в лабораторию – сыновей не было. Она взяла шнур от кипятильника и скомандовала ехать в яхтклуб. Не найдя и там сыновей, Елена Викторовна забыла, что хотела наказать их. Тревога закралась в сердце, и она вспомнила сон, который прервал Даниил. Ей снился двор, полный домашней птицы, она кормит кур, любуясь тремя молодыми петушками. Вдруг налетела огромная чёрная птица, похожая на пеликана, она схватила когтями двух петушков. Одного их них успел спасти Илья Николаевич, а второго птица унесла. Елена Викторовна заплакала, а Илья Николаевич крикнул ей: «Это фрегат! Они не едят кур!» и помчался на мотоцикле вдогонку.
    Елена Викторовна почувствовала беду. Даниил обзвонил всех друзей и сообщил ей, что из всей пятёрки друзей под домашним арестом сидит только Сологуб. Его Берта должна вот-вот ощениться. Даниил связался по телефону с отцом, а тот – с Фёдоровым. Начальник милиции по микрокомпьтеру проверил местонахождение Кирилла и рассвирепел:
-Стерва она! Мне в гору глянуть некогда – столько работы в отделе, а ты, Илья, отвлекаешь меня по пустякам! Вдвоём они, вместе! Значит, созрели!
-Кто созрел?
-Пословица есть такая: «Не тряси яблоко, покуда зелено, созреет – само упадёт!» Созрели они уже! Тебя на помощь не зовут, мне сигнала  SOS  не подают. Как тебе ещё объяснить? Купи свечку и съезди на их секреты посмотреть!
-Зачем ты так грубо?
-Это ты говорил, что в их возрасте могут быть свои секреты и тайны, а не я! На маяке они! Съезди!  Прутики ивовые заготовь! Если эта стерва на твоё любопытство скажет, что борода не в честь, она и у козла есть, так ты её прутиком, прутиком, прутиком! И от моего имени тоже!
-У нас для этих целей шнур от кипятильника имеется.
-Найдёте – Даниил пусть возвращается в отдел! Он мне срочно нужен.
   Ожерельев-отец велел Даниилу с матерью ехать на машине к заброшенному маяку, где вскоре на мотоцикле объявился и сам.
   На пустом морском берегу мужчины стали изучать следы. Елена Викторовна сама, без подсказки, тоже  видела следы борьбы на песке. Много следов. Все они вели в море и только в море! Всегда сильная и жизнерадостная, сейчас она была растеряна. Мать умела мыслить на кухне, умно вела бюджет семьи и считалась знатным экономистом: с аптекарской точностью сводила дебет с кредитом. Со знанием дела руководила сад-бригадой. Но не могла сейчас понять, почему ни одна пара следов не ведёт на берег. Она вглядывалась в даль моря, словно хотела увидеть, с кем крылись за горизонтом её сыновья: с друзьями или врагами. Она впервые в жизни повысила голос на мужа и старшего сына, чтобы те быстрее соображали, а не ходили без толку взад -  вперёд по берегу в поисках неизвестно чего, встречаясь и расходясь в разные стороны.
-Делайте что-нибудь! Что вы время тянете, словно кота за хвост из-под дивана?! Ведь они могут утонуть или уплыть далеко, как их тогда догонишь-то?!
-Мать, а ты уверена, что они в море?- спросил Даниил.
-Да ты что, ослеп? Ты посмотри, куда следы-то ведут?! В море!
-Они в метре от берега могли в воздух подняться!
-Как это подняться?! На чём? На крыльях, что ли?! Ты зачем над матерью издеваешься-то? – возмутилась в сердцах Елена Викторовна.
-Мама, на крыльях в небо поднялись лишь мифические герои Икар и Дедал, а наших горе-героев мог поднять в воздух и вертолёт.
-Какой вертолёт?- повернулась к мужу Елена Викторовна. Растерянность её сменилась гневом.- Так ты кроме воздушного шара ещё и вертолёт смастерил?! Почему скрыл от меня?! Да как ты посмел?
   И Елена Викторовна заплакала от собственного бессилия и отчаяния. Муж забрал у неё всех трёх сыновей. Они выросли рядом и вдали от неё, были близки по плоти, но далеки по духу. Они относились к ней вежливо и почтительно, но когда дело касалось уроков или работы в лаборатории, они становились снисходительны к её замечаниям. И вот сейчас, когда пропали два сына и она мечется, как раненый зверь, муж и старший сын со страшной холодностью что-то молча рассчитывают, а не занимаются поиском. И она решила сама просить помощи у Фёдорова. Тот, по крайней мере, считается с ней и рассуждает вслух, а ей легче на душе, когда она слышит человеческий голос.
   Илья Николаевич забрал  у неё телефон и сам вновь связался с Фёдоровым. Разговор был очень коротким. Отец и старший сын обменялись фразами, из которых мать опять ничего не поняла. Даниил вернулся  на службу. Илья Николаевич велел ей быстро садиться в машину. Мать не знала, куда они едут, но была рада уже тому, что они не стоят на месте. Значит, поиск движется.
    Ожерельев-отец привёз жену на лодочную станцию, заглушил  мотор,  и они вдвоём, одновременно, кинулись искать беглецов под лодками. Перевёрнутые вверх килем лодки напоминали кладбище со свеженасыпанными холмиками земли. Елену Викторовну охватил ужас предчувствия беды, и она закричала во всю силу своих материнских лёгких:
-Павел! Сыночек мой! Где ты? Кирилл! Отзовись!
    Мать, заглядывая под очередную лодку, быстро оборачивалась назад, в сторону отца: не нашёл ли? И всё-таки она первой увидела младшего сына. Грязный и мокрый, в разорванной одежде, маленький и жалкий, он выполз из-под лодки казанки, плача и утирая рукавом слёзы. Она первой обняла его, прижала к себе, целуя и приговаривая:
-Родимый мой! Душа моя! Живой!
   Она не замечала, что своим тисканьем причиняет ему боль. Отец увидел болезненную гримасу сына и спросил первым:
 -Что у тебя с руками?
   Павел заплакал ещё сильнее. Слёзы беззвучной рекой текли по щекам. Он молча протянул руки отцу: перебитые кисти свисали, как бахрома. На большом пальце красовались оба перстня, Кирилла и Юльки. «Так вот почему не был дан сигнал бедствия: Павел не знал секрета колец». Илья Николаевич быстро ощупал всё тело, проверил руками биополе: всё цело, переломов нет. «Значит, кисти рук перебил кто-то специально, зная его метод общения с людьми. Может, Павла оставили в живых только потому, что были уверены: он не сможет рассказать, что случилось, чему был немым свидетелем?»
-Прекрати реветь!- приказал отец сыну и быстрым круговым движением руки открыл биополе его головы, ладонью послал импульс речи прямо в лицо сыну и потребовал:   «Говори!»
    И Павел, заикаясь от всхлипов, рассказал, как обманул Кирилла, солгав, что им разрешено купаться на заброшенном маяке, куда их настойчиво звала Юлька, которая ушла с уроков. Кирилл не хотел ехать, он сказал, что у него нет «Мерседеса» раскатывать её по пляжу и никогда не будет, зарплаты не хватит. Она ответила, что всегда мечтала «долго гнать велосипед», а сейчас согласна даже на самокат, потому что ей очень понравился подарок Кирилла ко дню рождения её отца. И вот тогда Павел пообещал уговорить маму. Он зашёл в дом, постоял немного за дверью, а потом вышел радостный и сообщил, что мама разрешает на часок, но с ним, и чтобы деда не разбудили, который вздремнул. Кирилл сильно удивился, но поверил и выкатил мотоцикл за ворота. Они уселись втроём и помчались к знакомому с детства месту. По дороге к ним присоединились Скоробогатов, Корсун и Величко, которым они позвонили по сотовому.
   Павел рассказывал взахлёб, торопясь, икая от холода и нервного перенапряжения, глотая солёные слёзы, но рассказывал так, словно читал текст под видеокадрами:
-На маяке мы играли в «славян и хазаров». На нас внезапно напали люди в форме ППС и в масках. Мы сначала подумали, что это Даниил с ребятами шутят, но они больно били ногами,  и в одном по голосу я узнал Малыша. Они стреляли сетками, от которых шёл противный запах, когда те раскрывались. Первыми пленили меня и Величко, остальные ничего не могли сделать, потому что были зарыты в песок по шею. Люди в масках били их ногами по голове, а когда ребята потеряли сознание, откопали их  и стали вязать в сетки. Кирилл сумел освободиться, выбросил сетку в море и одному из нападающих перебил позвоночник. Его хотели  тут же убить, но Малыш не позволил. Он приказал упаковать его в мою сетку, а мне перебил руки и не знал, что делать: отпустить или «пришить» к дереву. Он так и  сказал: пришить. Нас всех по очереди «на журавле» начали поднимать на обрыв. Я слышал, как Малыш обещал всех отвезти на косу, посадить в заминированные рыбацкие сараи, а Юльку отправить на какое-то судно. Он сказал, что её прикончат там, на корабле, когда она насладится фейерверком на берегу. Потом освободился из сетки Корсун. Пока все были заняты им, Кирилл приказал мне уходить морем на лодочную станцию. Они не заметили, как я сбежал, а потом ждали, когда я выплыву на поверхность. Стреляли. Я плыл под водой, сколько мог. Дальше я ничего не видел. Я не знаю, где все.
   Когда мальчик кончил говорить, отец круговым движением руки замкнул биополе его головы. Через пару минут Павел уснул  крепким сном на руках у матери. Они вернулись в город, подъехав к дому со стороны гаражей, расположенных на противоположной стороне квартала. Проходной двор Ожерельевых напрямую соединялся с одним из гаражей, примыкавшим к их лаборатории-мастерской. Лаборатория и гараж соединялись смежной стеной из гофрированного металла. Стена служила  ширмой и   дверью одновременно. Поэтому следившие (если таковые были) не смогли бы ни определить, ни предположить, что семья Ожерельевых уже вернулась в родные пенаты.
    Илья Николаевич по компьютерной связи отправил сообщение Фёдорову, что ждёт его, и начал колдовать над руками сына.
   Елена Викторовна знала, что муж не любил слёз, да она их и сама не признавала, но сейчас они душили её, рвались наружу. Душа  материнская необъятна, глубока любовь, но вместе они вмещаются  в маленьком женском сердце, которое так по-особому устроено: сколько бы детей ни имела мать, в   её сердце для каждого найдется место. Вот и сейчас, оно останавливалось  из-за младшего и холодело при мысли о судьбе среднего сына. Мать боялась вслух напомнить отцу слова, услышанные от Павла: «Заминированный рыбачий стан …» Она гнала их от себя,  боясь связать с именем Кирилла, боясь навлечь беды. Она не знала, что Илья Николаевич, спасая младшего, также непрестанно думал о среднем, что тот сейчас стоит перед  его глазами и зовёт: «Отец, ты идешь?» Этими словами Кирилл часто звал его играть в шахматы, когда он после ужина засиживался за столом с дедом.
   Окончив энергетическую операцию на руках Павла, Илья Николаевич почувствовал страшную усталость. Он присел у изголовья младшего сына. Гладя его курчавые льняные волосы, отец думал о Кирилле. Паники не было. Мысль работала предельно чётко и ясно:
-Коса Золотая большая…  Несколько рыбачьих станов, расположенных друг  от друга на хорошем расстоянии. На каждом – большой хоздвор. Где искать Кирилла и его друзей? Как скоро Малыш осуществит свою угрозу?
   А в том, что он её осуществит, Ожерельев-отец уже не сомневался. Когда приехал Фёдоров, который также вошёл в дом со стороны гаражей, у Ильи Николаевича уже возник план операции  по спасению Кирилла.
-Я ждал тебя,- сказал он Фёдорову и тут же осёкся. Глухо спросил:
-Что случилось?- хотя этот вопрос первым должен был задать ему Фёдоров.
-Дом Ельских горит. Пожарные проникли в дом и вынесли свёрток, в котором нашли несколько колец Екатерины Львовны и наше, с микроэлементом. В дом никого не пускают, и меня тоже. Пожарные получили сообщение, что в одну их комнат подложено взрывное устройство с радиоуправляемым механизмом.  Я думаю, это не блеф. Ельский устраивает прощальную гастроль, хочет напугать всех громкой музыкой перед отъездом, чтобы долго помнили. Опять он меня опередил, ведь операцию по его задержанию мы готовили на завтра. Илья, там Екатерина! – вдруг, с болью, сказал Фёдоров, обхватив голову руками. – Мне туда надо, ты понимаешь? – и, спохватившись, спросил: Что у вас? Как Павел?
-Поехали. Расскажу по дороге.

Глава одиннадцатая.    Ю Л Ь К А     И     П О К О Й Н И К

   На судне Малыш передал Покойнику упакованную в сетку девушку. Тот бережно занёс её в каюту. Развязал узел и вытряхнул пленницу на койку. Она кинулась к задраенному наглухо иллюминатору. Там, на берегу, остался Ожерельев. Она увидела этот сарай, вернее яркий фонарь над воротами. Сама постройка уже сливалась с опустившимися на берег сумерками.
   Юлия до сих пор видела перед глазами одну и ту же картину. Кирилла со связанными руками усадили  на вкопанный в землю чурбан, на котором разделывали крупную рыбу. Конец верёвки укрепили у заминированного входа. Малыш указал на виднеющееся вдали судно и сказал, что оттуда хорошо будет виден взрыв и огонь, который сожрёт всё вокруг и самого Кирилла с его «волшебными» пальчиками; что малыш ещё посмотрит, чья энергия сильнее: энергия огня или человеческого тела Кирилла.
-Ты понял меня, пацан паршивый?! Хотел Малыша в дерьме перед Хозяином вывалять? Ты захлебнёшься собственным, которое разлетится на всю округу. Это всё, что от тебя останется,  Екклизиаст  драный!
   Юлька визжала и каталась по берегу, просила и угрожала, и опять просила, чтобы отпустили Кирилла, что это она во всём виновата. А потом начала поносить Малыша последними словами. Это продолжалось до тех пор, пока Малыш пинком не откинул Юльку подальше от сарая, чтобы та не мешала работать: «Хозяин отдал его мне! Что хочу, то и делаю!» Когда закрывал  дверь сарая и минировал её, крикнул Юльке, чтобы она в последний раз посмотрела на своего Ромео. Юлька запомнила взгляд Кирилла, которым он уничтожал Малыша, взгляд затравленного, но не покорившегося волчонка, который говорил: «Противник – всегда жертва!» На Ельскую Кирилл даже не глянул.
   Юля считала себя кругом виноватой. По её вине с ними поступили как с ненужными слепыми котятами, кинув каждого в отдельную сетку, дурно пахнущую, как в персональную помойную яму. Это она упросила ребят поехать на маяк, это из-за неё Кирилл не смог подать Фёдорову сигнал о помощи. Это она предложила играть в «славян и хазаров», чтобы Павлик лучше усвоил её урок по истории. Это она предложила за пленников брать выкуп. Так они оба, Кирилл и Юлия, остались без перстней, а Скоробогатов и Корсун – без часов. Как «хазары» они поддались «славянам» Величко и Павлику. Когда пленников по шею закопали в песок, налетела вражья  сила – «варяги» Ельского. Достойного сопротивления два славянина оказать не смогли. Они были пойманы, как цыплята, в сетку, запах которой дурманил голову. Юлька, как и все «хазары», получила сильный удар по голове, от которого сознание отключилось, а когда очнулась, была, как и все, унизительно упакована, как овощ на продажу, и в таком виде доставлена на судно.
   Неизвестно на что надеясь, Юлька кинулась к своему сторожу:
-Покойник, милый, ты же человек! Развяжи руки! Выпусти меня!  Богом умоляю!
   Покойник снисходительно улыбнулся, развязал узел на руках. Разрабатывая онемевшие пальцы, Юля, с тревогой в голосе, спросила:
-Покойник, у тебя в жизни были близкие люди, которыми ты дорожил? Отец с матерью у тебя были? У меня есть близкий человек – Ожерельев. Он из-за меня пострадал. Выпусти меня, я спасу его!
   Охранник аппетитно открытым взглядом смерил Юльку с ног до головы и процедил сквозь зубы:
-Меня приставили не для того, чтобы отпустить тебя или послушать про твои чувства в адрес какого-то Ожерельева! Я тоже мужчина. Спаси лучше меня! – от неожиданной своей просьбы он сам нервно расхохотался.
   Юлька схватила с тумбочки тяжёлую бронзовую статуэтку:
-Я убью тебя! Только подойди ко мне!
   Охранник сжал в запястье руку девушки, пальцы её мгновенно ослабли, но статуэтку не выпустили. Эту боль Юлька могла ещё вытерпеть. На неё дохнуло перегаром искажённое злобой лицо. Это удивило Юлю и одновременно напугало: Покойник был пьян, таким она его видела впервые.
-Не пугай меня смертью, девочка! Я уже сотню раз ею пуганый! Ведь я же По-кой-ник!- он по слогам произнёс своё имя и осклабился в улыбке, обнажив верхний ряд прокуренных до желтизны зубов. – Рассуди сама, девочка, разве покойники боятся смерти? Да им уже всё равно!
   Он опёрся левой рукой о стену, правой взял её за подбородок и повернул к себе лицом:
-А папа с мамой у  меня были, ты права! И даже любили меня, а я – их. Они с любовью отправили меня в армию, а потом получили похоронку. Меня привезли им в цинковом гробу, запретили открывать крышку, сказали, что сердце не выдержит. Сердце их, действительно, не выдержало. Соседи похоронили нас всех троих на собственные сбережения. Как и положено православным, отметили девять дней, а потом и сорок. На сорок первый я как раз и прибыл из госпиталя, живой и невредимый. А мне все говорят: «Ничего не знаем! Ты покойник!» Вот так я и  стал покойником, никому не нужным. Ни родителей у меня, ни квартиры,  ни документов. Справку, правда, выдали, удостоверяющую, что я покойник и покоюсь на городском кладбище под номером таким-то. Сходил,  посмотрел. Прочитал надпись надгробную, что меня никогда не забудут ни отец, ни мать, ни родная отчизна. Родителей, царство им небесное, грех судить, а вот страна оказалась продажной девкой, а не родной матерью. Вычеркнула меня из жизни и сказала: «Ты покойник!» Сначала я, правда, стал не покойником, а бомжем. Это было моё новое имя и кличка одновременно. Расшифровать по буквам?
-Не надо. Я знаю!
-Да, ты у нас девочка эрудированная. Но за стеной нас слушает один подонок, менее эрудированный, который мечтает о встрече с тобой. Вот для него я и расшифрую по буквам:  бомж – без определённого места жительства. Хотя вру. Место жительства было – городское кладбище и законные именные метры. Я хочу эту могилу вскрыть и положить туда другого покойника, а самому завладеть его документами. Мне подсказал эту идею сегодня утром Лев Львович. Она мне понравилась. Надоело жить Покойником. Знаешь, эту кличку мне придумал твой отец. Он дал мне кусок хлеба и крышу над головой и стал вместо родителей. А потом кусок хлеба намазал маслом и заменил Отечество. Вот с тех пор он для меня и папа, и мама, и Отечество. Куда эта Родина меня  пошлёт, туда я и пойду! Что прикажет, то и сделаю! Приказы Родины не обсуждаются! Ельский приказал убрать тебя на моё усмотрение мужчины: до  или после того, как  э т о  произойдёт. Там, куда он отправляется, ты ему не нужна. Ты будешь ему там обузой. Здесь тебя тоже не на кого оставить. Скажу откровенно, ты мне, как женщина, не нужна. Но приказ я выполню. Врать не буду, я  с большим удовольствием выполнил бы его, если бы на твоём месте была твоя подружка Ксения. Она мне более симпатична. У неё голубиный характер и поэтическая душа. И дочерью она приходится главному полицейскому, который мне вот насолил!- Покойник провёл рукой выше головы. – А ты норовистая и необъезженная лошадка,- и он  вновь смерил её  оценивающим мужским взглядом, под которым Юля съёжилась. – Не беспокойся, девочка, я и не таких укрощал!- он подло рассмеялся.
-Неправда!- словно прорвало Юльку, молчавшую до сих пор и оторопевшую от  околесицы, которую нёс Покойник. – Ты лжёшь! Ты клевещешь на отца! Да, мы с ним в ссоре! Я ненавижу его, потому что он… он… он убил мою мать! Он виноват в том, что с ней стало!  А ты побойся Бога!  Старик! Животное! У тебя уже руки в крови, посмотри! Ты, старая развалина, убийца, убирайся отсюда!
   Покойник присел на койку. У Юльки дрогнуло сердце, и она забилась в угол.
-Не дразни меня!- предупредил он и усмехнулся: Какой же я старик, девочка? Я не намного старше рафинированного аристократа Рейна, из-за которого задерживается всё свадебное представление. Его ждут с минуты на минуту. Девочка, у меня только голова седая, а сам я ещё молодой мужчина. В соку и цвете, не то, что твой молокосос Ожерельев. Не плачь за ним. У тебя на выбор будет три варианта, как провести эту последнюю девственную ночь в твоей жизни. Я – самый подходящий вариант. Брачную постель ты можешь разделить со мной, а потом я тебя убью. Ты мне как жена не нужна. Не бойся, убью легко, ты даже не почувствуешь.
-Ты не человек! Ты животное! Ты всё лжёшь!
   Покойник нагнулся к ней ближе, чтобы рассказать о какой-то тайне, но не успел. Распахнулась дверь. На пороге появился Лев Львович. Он слушал весь разговор дочери и Покойника и решил, что последний сказал ей много лишнего. Ельский распорядился не откладывать свадебную процедуру,  тем более, что Рейна уже доставили на судно. «Главное – подписание брачного контракта! – сказал сам себе Ельский. – Всё остальное – суета сует!»
-Отец, что происходит?! Объясни, пожалуйста! – потребовала Юлия.
   Ельский поморщился, будто съел что-то кислое. Вопрос дочери  он оставил без ответа и велел ввести «женихов». 

Глава двенадцатая.   А У К Ц И О Н    «Ж Е Н И Х О В»

   В немаленькой каюте вдруг стало тесно, когда в неё вернулся Покойник вместе с Рейном и Вурдалаком. Последнего Юлия никак не ожидала увидеть. Все трое были вровень с потолком каюты, невысокий Ельский почувствовал себя на их фоне несколько неуютно, но только на секунду. Когда он начал говорить, к нему вернулось обычное чувство величия и значимости.
  Он ещё раз, уже в присутствии дочери, объяснил, что отдаёт одному из них её руку и тело. В качестве приданого оставляет за ней дом-дворец со всем имуществом,  три сберкнижки и половину своих акций.
   Юлия не верила своим ушам. У них с отцом были разногласия, но чтобы пасть так низко?!..  Чем она его так обидела? Чем «достала»?
-Ты не отец! Ты подонок! – крикнула она ему в сердцах. – За что ты со мной так? За что Ожерельева приказал убить?!- и она швырнула в него бронзовую статуэтку. Покойник перехватил её и поставил на место.
-Во-первых, я  приказал его заминировать, а не убить. Это большая разница. Его убьёт тот, кто откроет сарай. Мои руки будут чисты. Смерть его ляжет не на мою совесть! – недовольный дочерью, Ельский повысил голос. – Во-вторых, прибереги свои выходки и «красноречие», они тебе ещё понадобятся сегодня. Насколько я знаю, двух «женихов»  ты на дух не переносишь. Посмотрим, удастся ли третьему отвоевать тебя. Когда-то я свою невесту отвоевал,- похвастался банкир.
-Лев Львович, боюсь, что разочарую Вас,- подал голос Рейн, третий «жених».- Я не смогу принять участие в вашем аукционе «женихов» по нескольким причинам. Во-первых, то, что Вы делаете, имеет другое название. Имя ему – безнравственность. Я в таких фарсах не участвую. Во-вторых, я не гонюсь за деньгами. Если всё дело только в них, то я могу выдать Вам сумму стоимости приданого и вдвое больше, чтобы не подвергать Юлю такому унижению. В-третьих, я не могу принять Вашей дочери, потому что уже женат.
-Слушай, ты, умник невостребованный! Во-первых, у меня свои законы морали, по которым живу я и окружающие меня! Во-вторых, ты мне давать ничего не будешь. Я у тебя заберу всё сам, понял? И, в-третьих, ты вдовец! Я могу сказать тебе день, час и минуту смерти твоей жены, а также, какие цветы ты положил на её могилу. Не лги мне! Это безнравственно по твоим законам.
-Я не лгу, Лев Львович! – в голосе Рейна зазвучали металлические нотки. – Я никогда не лгу!  Моя мать Нина Николаевна может засвидетельствовать мои слова!
-Это я  засвидетельствую ей, что женю  тебя этой ночью. Кстати, её скоро доставят сюда.
-Моей матери на вашем капище делать нечего. Я обвенчан, но для меня это всё равно, что женат.
-Венчаться можешь хоть каждый день. Это жена перед Богом.  А мы живём на Земле, где свой Бог – деньги! Главное, Андрей, то, что у тебя паспорт чистый. Через два часа на судно прибудут нотариус и работник ЗАГСа. В моём присутствии, при наличии  трёх свидетелей, живому или мёртвому, в твой паспорт поставят штампик ЗАГСа. С живого или мёртвого, но ещё с тёплого, с тебя снимут отпечатки пальцев, чтобы получить за границей все сбережения, наследником которых ты стал после смерти жены и тестя. Царство им небесное, как говорится. Ни одна собака в мире не обвинит меня в фальсификации документов или в совершении фиктивного брака! Прощайте! – Ельский молча кивнул стоящим двум другим «женихам».- Вы знаете, что надо делать. Место под солнцем бывает одно,  второе уже в тени.
   Лев Львович с гордой осанкой покинул каюту. Вторично, уже за дверью поинтересовался, почему на судно до сих пор не доставлены Нина Николаевна и Екатерина Львовна. Он торопил события. Обстоятельства складывались так, что ему необходимо было спешить.
-Я и так задержался в этой стране дольше, чем нужно,- сказал он сам себе.
   После ухода Ельского, гордо покинувшего каюту, наступила зловещая тишина. Оставив «женихов» одних разбираться между собой, кому из них должна принадлежать невеста, Ельский опять «умывал руки». Покойник, как самый опытный и прошедший хорошую школу жизни, усвоивший «науку побеждать», понял, что коалиции между Юлькой и Рейном не будет, как предсказывал Ельский. Он молча окинул соперников взглядом, размышляя, с кого начинать делать «бифштекс». А может, стукнуть их лбами друг о друга? Это, конечно, будет быстрее по времени, но уж довольно просто. Паузу нарушил Рейн:
-Молодые люди! Я пас! Я умываю руки! В этой затее я не участвую!
-Ты дурак или прикидываешься? – грубо спросил Вурдалак. – Ты не понял, что живым отсюда не выйдешь?
   Юлька как будто очнулась. Она только сейчас до конца осознала, что отец оставил её здесь одну на растерзание. Ему нужен только Рейн, вернее его подпись на документах, допускающая к очень большим деньгам, о которых он говорил с кем-то по телефону, а она нечаянно услышала. Подпись может дать и полумёртвый человек, и даст быстрее, чем здоровый, чтобы только прекратились страдания. Покойник сделает из Рейна отбивную, оставив целой лишь правую руку, чтобы можно было расписаться на документах. Больше из присутствующих отцу никто не нужен. Он проводит «зачистку». Отец – подлец! Но Рейн не лучше! Он сейчас признался при этих подонках, что защищать её, Юльку, не будет! Ельскую опять захлестнуло обидой, как штормовой волной.
-Рейн, ты скотина! Ничтожество! Мразь! Ты подлее, чем Вурдалак!- Юлька швырнула в него один за другим свои кроссовки.- Так ты «пасуешь»?! Умываешь руки?! Мягкотелый интеллигент! Умойся своей кровью! – она со всей силы швырнула в него и бронзовую статуэтку.
   Удар пришёлся в висок. Рейна даже не качнуло. Он медленно осел на пол, уронив голову на койку. Из открытой раны закапала кровь. Тишину разорвал Юлькин крик. Она кричала от ужаса, от осознания сделанного, кричала пронзительно и отчаянно. От её крика будто очнулись Покойник и Вурдалак, вздрогнули на палубе матросы. Ельский поперхнулся горячим кофе, с мачты антенны слетели вороны, чистившие пёрышки.
   Юлька попыталась затащить Рейна на койку и уложить его, продолжая плакать и причитать в голос. Эта затея далась ей с трудом, постоянно мешали Покойник и Вурдалак, занятые своими разборками. Каюта для четверых была маленькой и тесной. Когда кто-то из двоих  «женихов» улетал в ванную комнату, открывая туда дверь своим телом, Юлька передвигалась по каюте, укладывая Рейна поудобнее, меняя ему на голове мокрые полотенца. Один раз она не успела увернуться, и тяжёлое тело Покойника упало на неё, придавив ногу.
-Покойник, ты что, ослеп?! Встань, дурак, ногу мне поломаешь! Разлёгся, как у себя в комнате на диване! Вставай, говорю, дрянь такая!
   На Покойника в этот момент сыпались не только Юлькины удары, но и  Вурдалака. Ельский прекрасно всё слышал, но не видел, что происходило в каюте, и сейчас даже пожалел, что не установил видеокамеру. При последних Юлькиных словах у него удивлённо приподнялись брови (Одну бровь, как Нина Николаевна, он поднимать не мог, хотя и учился этому перед зеркалом).
-Интересная ситуация,- подумал Лев Львович,- что они там делают?
   Однако он тут же успокоил себя, что неожиданностей быть не должно. Он разъяснил Покойнику все варианты, которые его устроили бы.
-Покойник не подведёт,- подумал Ельский.

Глава тринадцатая.   Д Ж Е К

   Особняк Ельских был объят пламенем. Джек, посаженный у входа в дом,  скулил и выл, предчувствуя близкую смерть. Пожарные поливали его водой, но никто не решался подойти к нему  и расстегнуть ошейник.
   Специалист по разминированию развёл руками: он не в состоянии работать в таких экстремальных условиях. Ситуация сложная. Если дом действительно заминирован, то взрывчатка, скорее всего, находится в подвале, куда проникнуть невозможно. Существует угроза для близрасположенных домов. «И лучше эвакуировать соседей, от греха подальше»,- заключил он.
   Фёдоров отдал необходимые распоряжения по спасению «зрителей» и людей, живущих рядом с Ельскими. Несмотря на поздний час, в который обычно шёл телесериал, собралась толпа зевак – сплошь молодёжь. Реакция на пожар была разной: и сочувствие, и злорадство. Сам же начальник милиции дважды прорывался к дому. У него на это была своя, личная причина. Он на сто процентов был уверен, каким страшным способом Ельский решил избавиться от жены. Пожарные дважды не пропустили Фёдорова к дому. Начальник пожарной части почти нецензурно остановил Федорова, по-мужски объяснив начальнику полиции, что лишние жертвы на пожаре ему не нужны.
   Ожерельев-отец приказал облить себя водой и пошёл по дорожке к дому. Странно, но его никто не остановил, на его продвижение к дому никто не обратил внимания.
-В чём же ты провинился так перед хозяином, что он бросил тебя умирать заживо?- спросил он пса, освобождая его от цепи.
   Джек лизнул ему руки в знак благодарности, посмотрел вслед своему спасителю, который пошёл к горящему дому и остановился под балконом. Пёс, словно вспомнив о чём-то, понёсся по дорожке к выходу. На улице у ворот, почуяв знакомый запах, он затормозил всеми лапами. Запах был не просто знакомый, а почти родной, но пёс видел перед собой  чужого человека. Даниил смело потрепал пса по холке:
-Что, друг, обознался? Кирилла здесь нет,- сказал чётко и внятно оперативник.- Здесь только его ветровка, смотри!
   Даниил специально заехал домой за одеждой брата, чтобы с собакой начать его поиск. Имя Кирилла и голос старшего сына Ожерельева вернули Фёдорова в мир реального похищения детей. Он ещё раз уточнил с лейтенантом Ожерельевым план поиска и спасения пропавших на маяке, велел быть постоянно на связи.
   Выглянув из машины, Даниил позвал пса:
-Джек, ты с нами? Мы едем Кирилла искать!
   Собака вильнула хвостом и прыгнула в распахнутую дверь  патрульной  машины.
   Ожерельев-отец в дом Ельских проник через балкон, поднявшись по стене, как и в ночь, когда Кирилл сообщил, что Екатерина Львовна  умирает. Его возвращение Фёдоров ждал с нетерпением, не сводя глаз с балкона, готовый в любой момент принять и Ожерельева, и ношу, если таковая будет. Илья Николаевич вышел с ношей на руках через дверь, благо, что она уже сгорела,- проход был открыт. Одежда на нём тлела, а руки жёг огонь: тёплое одеяло, которое он обнимал и в которое была упакована  его ноша, тлело, местами  дымилось и горело. Пожарные окатили Ожерельева-отца водой и кинулись на помощь, уложив ношу на брезент. Верёвки не пришлось разрезать. Истлевшая бечева легко снималась. Когда развернули одеяло, все в ужасе отпрянули назад – перед ними лежал обезглавленный труп женщины.  Фёдоров взял её за руку. Прикосновение к руке мёртвого человека вызвало у него не обычное в таких случаях чувство равнодушия, а омерзение и тошноту.  Он содрогнулся. Его начало мутить. Он реагировал на труп как частное лицо, а не как профессионал, видевший – перевидевший. Пальцы на руках  трупа были толстыми, распухшими, неузнаваемыми, без знакомых ему колец и без перстня-оберега. Чужая рука!
-На экспертизу!- приказал он своей службе.
   Возле этого дома его, как начальника полиции, больше ничего не держало. Пусть пожарные выполняют свой долг. Пусть дежурит  патрульно-постовая служба, оцепив район. Его главная задача – Ельский. Фёдорова постоянно вызывали к рации, установленной в машине. Он выслушивал сообщения, отвечал односложно, всё шло по плану:
-Так, сколько у вас времени? Два часа? Действуйте!- скупо сказал он кому-то по телефону и включил зажигание, поджидая Ожерельева-отца, переодевшегося в сухую одежду.
   Несколько минут они ехали молча. Фёдоров закурил. Он знал и помнил, что его друг Ожерельев не выносит табачного дыма, поэтому старался в его присутствии не курить. Но сейчас он с трудом контролировал свои чувства. Возле первого ночного бара, встретившегося на пути по дороге на Золотую косу, Фёдоров притормозил. Он купил бутылку «Абсолюта», достал из бардачка граненый двухсотграммовый стакан, налил до краёв и осушил его, как пьёт холодную воду в жаркий день человек, испытывающий неутомимую жажду. Второй стакан Ожерельев-отец не дал ему выпить:
-Хватит с тебя одного!
-Нам, кубанцам, это пыль! – Фёдоров отвёл руку друга и осушил второй стакан. – Мне надо протрезветь от боли, поэтому я должен напиться.
-Не терзай себя, это не Катя,- остановив его руку с третьим стаканом, успокаивающе сказал Илья Николаевич.
   При этих словах друга у Фёдорова защемило сердце, болью отозвалась душа. Он назвал её не по имени-отчеству – Екатерина Львовна, а просто по имени, как в далёкой юности. В голову пришла мысль, что по-настоящему он потерял Екатерину не семнадцать лет назад, а сегодня, когда увидел обезглавленный труп.
-Она это или не она? – мучительно думал он, ведя машину, сознательно вызывая в памяти обезглавленный труп. По коже пробежал мороз при  мысли о муках, которые ей пришлось выдержать.- Что я упустил? Что недосмотрел? Что случилось в те несколько часов, когда Илья  искал сыновей на маяке и лодочной станции, а мы с московским майором уточняли план операции по задержанию Ельского? Лев Львович  снова меня обставил. Он опять ведёт в счёте.
   На связь вышел Даниил. Он сообщил, что на третьем по счёту рыбацком стане Дергачёва они нашли троицу друзей. «Наконец-то!» Правда, еле живую: Скоробогатов, Величко и Корсун. Они были зарыты в земле, в неглубокой могиле, вырытой под стеной сарая. Сразу её не заметили. Служебная собака след не взяла. Ребят нашёл Джек. Умный пёс! У него выработано противоядие  на все порошки и яды. Кирилла с ними нет.
-Как чувствуют себя?
-Уже неплохо. Они в состоянии сами привести себя в норму.
-Ребята что-нибудь новое сообщили?
-Нет. Они ещё плохо соображают.
-Оставь с ними оперативника с собакой. Если от неё толку нет, пусть сторожит. Давай прямо на пятый стан. Не теряй времени. Там  обычно Покойник рыбачит, и судно Ельского сейчас в том районе стоит. Со связи не уходи!
   Подозрения в отношении Покойника возникли у Фёдорова ещё в прошлый раз, когда он подъехал к нему на заброшенном маяке. Сейчас Дмитрий Егорович жалел, что не заглянул к нему в багажник. Предлог найти  можно было бы. Ему вспомнились и осуждающие слова представителя московской ФСБ, капитана, сказанные уже на второй день после установки Ожерельевым подслушивающей аппаратуры в особняке Ельского: «Как же Вы, товарищ подполковник, такой айсберг проглядели?!»
-Проглядел – не то слово. Я на него вообще не глядел – не разрешали! В чём и признаю себя виновным! – жёстко сказал тогда Фёдоров. Не объяснять же ему, как и московскому майору, что между ним, Фёдоровым, и Ельским стояла, стоит и всегда будет стоять женщина. Что Ельский любой выпад Фёдорова объяснял и объясняет желанием начальника полиции свести с ним счёты. Что уже однажды приезжала краевая комиссия по жалобе гражданина Ельского, налогоплательщика, утверждающего, что начальник полиции злоупотребляет своим служебным положением, притесняя его в коммерческой деятельности и не позволяя этим самым пополнять соответствующие статьи районного бюджета. Начальство наказало Фёдорова: дало по рукам. Спасибо, что не по погонам. Дмитрия Егоровича не надо было учить дважды. С тех самых пор он перестал замечать Ельского  и началось их мирное сосуществование.
   Опять заговорила рация. На этот раз на волне в черте города. Фёдорову сообщили, что «дворец» Ельских взлетел на воздух, взрывной волной полностью разрушена боковая стена соседнего дома-особняка, а у второго снесено кирпичное крыльцо. В многоэтажке напротив выбиты все стёкла, пожар усилился. Есть пострадавшие. Работает «Скорая помощь».
-Значит, насчёт взрыва он не шутил,- заметил вслух Фёдоров.
   Вышел на связь Даниил. Сообщил, что они уже в заданном квадрате, что Джек ведёт себя неспокойно, рычит. Взял след к морю, но когда ему под нос сунули ветровку Кирилла, повернул к берегу, рвёт поводок, ведёт на рыбачий стан.
   Ожерельев-отец выхватил микрофон у Фёдорова и сам приказал Даниилу:
-Джека с поводка не спускать! Ни в одну постройку не входить!
   Но было уже поздно. Джек вырвался из рук Даниила и понёсся к крайнему сараю, над крышей которого горел яркий фонарь. Пёс летел быстрее стрелы, быстрее ветра. Он чувствовал знакомый, почти родной запах друга. Джек спешил на помощь. Не останавливаясь, с разгону, не выполняя команды Даниила «Джек, место!», он передними лапами сшиб перекладину, закрывавшую неплотно прикрытые ветхие ворота.
   Взрыв прогремел неожиданно для Даниила и остановил его на пути к сараю. Он вспомнил слова Фёдорова о заминированной постройке, в которой Малыш собирался держать Кирилла.
-Н-е-е-т! – крикнул Даниил в ночь. - Только не это. Этого не может быть!- вырвалось у него. Даниил убеждал себя, что младшего брата там нет и не могло быть. – Только не это! – повторял он, потрясённый происшедшим.

Глава четырнадцатая.              ПРЕДСКАЗАНИЕ  ЦЫГАНКИ  СБЫЛОСЬ

   Покойник, действительно, как сказал Ельский, был единственным из «женихов», кто знал полный расклад. Однако неожиданная выходка Юльки нарушила все варианты, проработанные Ельским. Видя, что Юлька не привела Андрея в сознание, что кровь запеклась не только у него на виске, но и в уголке рта, он понял, что главному «жениху» «пришла крышка». Вурдалак также не выполнил роли, ему предназначавшейся, поэтому стал лишней пешкой, которую выменять ни на что нельзя, да и нет необходимости: ферзь ещё в игре, а король уже убит. Покойник ещё раз прокрутил в голове сложившуюся ситуацию: она была не в его пользу. Разозлившись на Юльку, которая влезла в мужские игры, и на Рейна, который оказался таким слабаком, что спёкся от одного удара, Покойник осуществил свою угрозу: он наступил Вурдалаку на одну ногу и рванул вторую. Дикий вопль потряс всю округу. Замерла Юлия, потрясённая ужасным зрелищем и онемевшая от увиденной смерти. Поразило то, что сбылось её предсказание: тогда, в первый день сентября, на хуторе Красный Конь, где Вурдалак издевался над котёнком, она пожелала ему лягушечьей смерти.
   Юлю затошнило, бросило в озноб и дрожь, а потом затрясло, как в лихорадке. Тошнило от  крови, лившейся на ковёр и хорошо его смочившей, а также от вида истерзанного трупа.
   В этот момент и раздался взрыв на берегу, а Юльке послышался хлопок в каюте. Иллюминатор засветился, как светофор, красным огнём. Горело на берегу.
-Нет!!! Только не это! Нет! Он живой! – Юлькин крик ударил ей самой по барабанным перепонкам. Она на секунду оглохла от собственного вопля. Кинулась к иллюминатору, ударила сильно кулаком по стеклу – бесполезно! Кровь прилила в голову и застучала  в висках – впервые в жизни у неё подскочило давление. Она сжала виски, надавила на них сильно пальцами – бесполезно! Она не могла справиться со своим состоянием: голову как будто зажали в тиски, кто-то забыл их закрепить, и сжатый воздух продолжал прижимать подвижные губки, сокращая между ними расстояние и сплющивая Юлькину голову в лепёшку.
   Покойник обернулся к иллюминатору. Он всё понял. Взорвался и горел сарай, где Малыш «поселил» Кирилла, Юлькиного одноклассника  и тайного воздыхателя. Кирилла больше нет. Ну что ж, таково  желание Ельского, такова его воля. Это был приказ, который не подлежал обсуждению: эту смерть Юлька должна была видеть. Кирилл был одним из немногих, к кому Покойник относился терпимо, несмотря на всю свою ненависть к людям. Он слышал как-то от Юльки, что «Кирилл» - персидское слово, в переводе на русский язык означает «солнце». Да он и был им. Как ждут спрятавшееся за тучи солнце, так всегда все ждали прихода Кирилла. К нему льнули, как к тёплой печке. Покойник наблюдал эту картину все десять школьных лет, пока охранял Юльку.
-Ну, вот он и прорвался в герои… А смерть героя подобна закату солнца… - Покойник не договорил всей фразы. Его слегка качнуло от полученного удара по голове  тяжёлым металлическим предметом. Он медленно повернулся к койке. Второй, третий, четвёртый раз бронзовая статуэтка опускалась и опускалась на его голову, раскраивая череп на части, а он всё продолжал стоять. Уже из ушей и рта хлынула кровь, глаза закатились, а Рейн продолжал бить его бронзой по голове, думая, что наносит слабые удары.
-Хватит, хватит! – застонала Юля от чужой боли. – Остановись! Не будь хоть ты извергом! Он уже мёртв! – спасаясь от крови, она вскочила на койку и забилась в угол.
   Покойник свалился к ногам Рейна после Юлькиных слов, будто услышав, что мёртв и что стоять не обязательно, но вспомнил перед смертью августовскую командировку в Москву, старую цыганку с гипнотизирующим взглядом и её слова, тогда такие непонятные, сказанные  ею в сердцах, когда он расплющил пивную банку на голове её маленького внука: «Бойся человека с бронзовой рукой!»
   Рейн держался за спинку кровати. Его качало, голова шумела, тошнота подкатывалась к горлу.  Он потрогал раненый висок и ощутил под пальцами запёкшуюся кровь. Слегка нажал на него – из раны  просочилась кровь.
   Бронзовую статуэтку, которой бил Покойника, Рейн швырнул к ногам Юльки, посмотрел на неё тяжёлым взглядом. Он вспомнил её удар. Она вдруг очнулась, кинулась к Рейну на шею с радостью и признательностью, но натолкнулась на вытянутую руку. Он не принимал её благодарности.
-Андрей, я нечаянно швырнула в тебя эту статуэтку. Прости меня! Я не со зла! Я не хотела твоей смерти. Можешь спросить у Бога, я не лгу! – заплакала Юлия.
   Андрей ей не ответил, тяжело ударил кулаком в дверь. Она тотчас распахнулась. На пороге стоял Ельский. На его лице читалось удивление. Он обвёл взглядом каюту. Прямо под его ногами лежал труп Вурдалака. Безжизненное тело Покойника изгибалось буквой «Г»: верхняя половина туловища лежала на кровати. В углу каюты, на койке, сжавшись в комок, с заплаканными глазами сидела Юлька. Рейн стоял, опираясь на столик. Правый висок был разрублен, из раны сочилась кровь. Весь костюм его был в мокрых грязно-кровавых пятнах.
-Лев Львович,- Рейн старался говорить чётко и внятно,- пожалуйста, остановите  судно. У меня морская болезнь. Я не выношу качки. Меня тошнит. Дайте лекарство. Я знаю, у вас есть таблетки.
   Ельский осклабился.
-Дорогой зять! Ты позволишь так себя называть? У тебя голова кружится от счастья или от сотрясения, но не от качки. Мы ещё стоим на рейде. В море выйдем после подписания брачного контракта.
   Лев Львович распорядился убрать трупы и выдраить каюту. Палубный матрос, который был не знаком Юльке, сделал это в считанные минуты. Положив рядом два трупа, свернув рулоном ковёр, он с напарником  вытащил его из каюты. Рывком вытянул из-под Юльки грязные окровавленные простыни и верхний матрац, положил стопку чистого постельного белья, освежил комнату дезодорантом. Однако в каюте продолжал стоять неприятный запах крови. Поколебавшись, он открыл иллюминатор, набрав на замке код из шести цифр, и проветрил каюту. Юлькин мозг, живший отдельно от неё, машинально зафиксировал цифры. Сама же она отрешённо смотрела в пространство, не желая даже разговаривать с отцом – страшным убийцей, великим грешником, которому не было прощения в Юлькиной душе. По её понятию, отца не мог простить даже сам Господь Бог. Юля пожалела, что сейчас, в эту минуту, на ней нет крестильного крестика, который покоится в шкатулке, в доме у мамы Али. Юлька заплакала ещё горше. Ей ясно вспомнился Ожерельев и день, когда он, думая, что перед  ним японка, катал её на вёсельной лодке. Он бережно нёс её тогда на руках, прижимая к своему телу, потом они поцеловались. Это был их первый и единственный поцелуй. Они тогда не смогли и не сумели скрыть друг от  друга свои чувства. Ожерельева больше нет. От него не осталось ничего. Юлька заплакала навзрыд, уткнувшись лицом в подушку. Только сейчас, потеряв человека навсегда, ощутив духовную и физическую пустоту, она поняла, что он для неё значил. Она была одинока не только в каюте, она стала одинока во всём космосе. Юля не слышала и не видела ни Рейна, ни отца, который в это время отказывал будущему зятю в медицинской помощи  и гигиеническом туалете, заявляя, что его дочь – состоявшаяся медсестра и что в каюте есть ванная, а то, что там выбита дверь – это не его проблемы. Он оставил на столе две огромные коробки, в которых лежал полный набор одежды жениха и невесты.
-Я даю вам сорок минут на брачную ночь и двадцать минут на переодевание. Через час вы подписываете брачные документы  или… - Ельский секунды две-три молчал,- или вы два трупа. Извини, Андрей, у меня нет  времени и выбора. Фёдоров наступает мне на пятки. Сволочь, научился работать! – и Ельский нецензурно выразился, закрывая дверь каюты.
   Рейн слышал, как снаружи их закрыли на металлический засов. Он посмотрел на сжавшуюся в комочек Юльку. Она выглядела раздавленной и жалкой. «Неужели она сдалась? Почему?»- подумал Рейн. У него кружилась голова, перед глазами всё плыло кругами, сильно тошнило, хотелось лечь и забыться. Койка была одна. На ней сидела девушка. Лечь можно было только на пол. Андрей облокотился на стол, соображая, как бы ему  удобнее лечь, чтобы не рухнуть головой вниз с высоты своего роста.
-Ложись на койку! – голос прежней Юльки, командный, не терпящий возражений. Она легко соскочила с кровати, освободив ему место. Андрей лёг не споря. Она намочила полотенце, приложила к его виску, стёрла слегка кровь.
-Да у него высокая температура! – ужаснулась Юля, ощутив под ладонью своей руки горячую голову, пылающую жаром. Она стала вспоминать уроки Ожерельева-отца: как остановить кровотечение, как снять боль и сотрясение и … не могла вспомнить. Голова отказывалась соображать, потому что Юлька сама ещё не вышла из шокового состояния.
   А Андрей всё время твердил, что сейчас встанет, что им обоим надо жить, что ей не надо слушать Федорова, что тот не прав… Через минуту он вновь начинал твердить, что она его единственная, что они будут вместе, не надо только верить Фёдорову…
-Да он бредит! – подумала Юля. – Он сам ничего не соображает, что говорит!
-Андрей! – она тронула его за плечо. – Андрей, очнись! – Юлька отчаянно трясла его за плечи. – О Господи! – взмолилась Юля,- помоги мне!  Не оставляй меня здесь одну!
   Она глянула на задраенный иллюминатор. Мозг вспомнил, а память точно воспроизвела цифры кода. Юлька открыла круглое окно. На неё пахнула ночная прохлада моря.
-Бежать! Надо бежать! – упрямо стучала в голове одна и та же мысль. Море звало её. Она не погибнет в нём, выплывет.
   Юля обернулась к Рейну. Он был без сознания, беззащитен, как ребёнок, бредил, но она не могла ни понять, ни разобрать уже ни одного слова. Девушка глянула на часы и представила, что с ним сделает Ельский через тридцать минут, если застанет его здесь одного. Он выполнит свою угрозу: Андрей будет не человек, а несколько десятков килограммов  фарша. Ей стало страшно.
-Господи! Помоги! – в отчаянии воскликнула Юлия. – Не оставляй меня одну! Не покидай! Стань мне прибежищем и защитой! Избавь меня от сети ловца! Избавь от стрелы, летящей днём, от язвы, ходящей во мраке, от заразы, опустошающей в полдень! Пусть враги ко мне не приблизятся, пусть падут одесную! Т Ы  спаси меня! Дай увидеть ТВОЁ возмездие нечестивым! Дай силы, скажи, что мне делать! – Юлька не знала наизусть псалма «Живущий под кровом Всевышнего», но слышала его много раз от мамы Али, поэтому сейчас в полном отчаянии она восклицала в полный голос отдельные фразы молитвы, призывая на помощь Всевышнего и надеясь на чудо. Свежий ветер, влетавший в окно иллюминатора, ударялся о её лицо, охлаждал голову и уносился назад, на простор, неся с собой эхо её молитвенных слов.

Глава пятнадцатая.   О Т Е Ц

   Пламя пожара после взрыва сарая не утихало. Огонь уже сожрал две деревянные постройки, перекинулся на кустарники и деревья. Под угрозой была вся лесополоса, тянувшаяся вдоль берега. Даниил вызвал пожарных, сообщив свои координаты им и дежурному полиции и не ответив Фёдорову, рядом с которым, он знал, находится его отец. Фёдоров вызывал опергруппу, требовал доложить, что случилось. Даниил молчал.   – Как  говорить? -  думал Даниил. – Начальник полиции слышал мои сообщения дежурным по телефону 01. Машина Фёдорова будет здесь через несколько минут. Они оба всё увидят сами.
   Тем временем оперативники, не сговариваясь, будто по команде, начали спасение лесополосы. Они отсекли огонь от сушняка и стали спасать деревянные постройки, разбивая их и оттаскивая доски на мокрый песок. Никто никому не приказывал, не погонял.  Парни выросли на земле, природный ум подсказывал, что надо делать. На пожар прибежала женщина, повариха со стана, единственная, кто там находился. Все рыбаки были в море. Причитая в голос, женщина помогала тушить пожар.
   Подъехал Фёдоров. Он выпрыгнул из машины прямо возле Даниила и потребовал доложить, что произошло. Лейтенант молчал и смотрел на отца, который медленно открыл дверцу машины и также медленно вышел, нетвёрдо ступив на  укатанную песчаную дорогу.
   Фёдоров, ругаясь, повторил приказ. Даниил доложил и вновь перевёл взгляд на отца.. Ожерельев-отец, потрясённый случившимся, вплотную подошёл к очагу взрыва и пожара. Он опоздал! Илья Николаевич не замечал никого  и ничего вокруг. Он шёл по песку, усеянному чёрным пеплом. Перед глазами всплыло улыбчивое лицо сына: «Отец, ты идёшь?» Сын был живым, звал его и улыбался. Две полицейские машины фарами осветили место взрыва. Остатки постройки в виде груды пепла лежали на дне большой воронки. Илья Николаевич спустился медленно, обошёл её по внутреннему кругу, осматриваясь и осторожно ступая по горевшей земле. Один раз он нагнулся и поднял с земли металлическую пластинку с ошейника Джека. Это всё, что осталось от пса, и ничего от сына.
   «Неужели я что-то не додал ему? Не научил, как выжить? Неужели я дал ему жизнь для того, чтобы кто-то посмел отнять её?» Он выбрался из воронки и пошёл вдоль моря. Он уходил от места гибели сына. Он шёл на Восток. Он уходил от людей.  Он шёл на встречу с Высшим Разумом, чтобы остаться с ним один на один и получить от него ответ. Последняя надежда ещё жила в нём. Какая? Он уже не мог объяснить. Сознание отключилось от внешнего мира, и никто не знал, где были его душа и разум.
   Оперативник, посланный за ним на машине Фёдорова, увидев Ожерельева-отца ещё издали, остановился, не решаясь потревожить его или чем-нибудь выдать своё присутствие. Илья Николаевич казался вписанным в живой светящийся круг и напоминал человека, изображённого на обложке книги, посвящённой итальянскому учёному и инженеру Леонардо да Винчи. Молодой полицейский  видел, как тренер и отец его друга выходил из состояния медитации и возвращался на грешную землю. Подъехав ближе, он подал сигнал.
-Товарища подполковника вызвал московский майор. Мне приказано Вас забрать, отец! Фёдоров просил сообщить, где  будете его ждать.
-Ко мне домой!- кратко и буднично сказал Ожерельев Илья Николаевич.
   О т е ц …  Его называли так все три сына, а за глаза – друзья сыновей и все дети, которых он тренировал. И вот сейчас оперативник Сергей Терехов, забывшись, назвал отцом в глаза. Илья Николаевич вспомнил, как однажды Кирилл объяснял годовалому Павлу, который только научился говорить «па-па», значение слова «отец». Павел хлопал длинными материнскими ресницами, внимательно смотрел на брата и улыбался, когда Кирилл говорил: «Понял?»
-Отец – общее слово всех славян, поэтому надо не «па-па» лепетать, а говорить «отец». Понял? – и Кирилл объяснил малышу, что в этом слове корень «отъ». От отца произошёл человек, от отца идёт человеческий род, от отца – родовая честь, мужество, сила, ум. Отечество, отчизна – тоже от отца. – Поэтому человек, рождённый матерью от отца, должен знать, где находится земля «оттич». Понял?
   Воспоминания раскрепостили Ожерельева-отца, сняли нервное напряжение. Он уже чётко знал программу своих дальнейших действий, какие меры предпримет по спасению своих сыновей, в переводе с общеславянского означавшие «рождённый, плод». Сам отец не рождает ребёнка, но родившийся является его плодом: плодом семени и любви. Да, всё в этом мире взаимосвязано, одно вытекает из другого, жизнь развивается по спирали, поэтому никогда не кончается. Так думал Ожерельев-отец, спеша в свою лабораторию.

-А если прерывается? А если семя бесплодно? Или пустоцвет? Что это – аномалия или Божья кара? – ответы на эти вопросы искал другой отец, Ельский Лев Львович, беседуя с нотариусом и заведующим ЗАГСом, только что прибывшими на судно. Услышав возгласы отчаяния своей дочери, он прервал беседу и прислушался. Стены каюты «молодожёнов» были тонкие, поэтому Лев Львович распорядился убрать подслушивающее устройство: «Что надо, я  и без микрофонов услышу». Однако то, что он услышал, его  несколько удивило.
-Что это?! Моя дочь молится? Она взывает к Богу и просит помощи?- он рассмеялся добродушно. – Вот  видите, - обратился он к гостям,- а ведь всю жизнь говорила, что верит только в Высший Разум!  Доказывала, что человек не Божественное существо, а всего лишь разумное. Знаете, она одно время звала меня не отцом, а «хомо сапиенс». Я правильно сказал по-латыни это слово? Не ошибся? Стерва!- закончил он монолог собственным заключением, потому что гости оказались не красноречивы.
   Ельский вызвал на палубу Геннадия, своего секретаря. Не скрывая раздражения и удивления, тыча пальцем в только что привезённых, начал выяснять, почему на судно доставили двух мужчин, ему неизвестных. Он считал, что нотариус в районе и заведующая ЗАГСом – женщины, которых он лично знал. Прибывшие пояснили сами, что бывшая нотариус района Комарова уже два месяца, а заведующая ЗАГСом – месяц как на пенсии. Ельский не мог им не верить. Сколько он помнил себя, столько  эти две крысы занимали свои должности. Проверить он не мог. Время поджимало. Надо было через несколько минут заключать брачный контракт.
   И вдруг ночную тишину разрезал отчаянный девичий крик, от которого у всех пробежали по коже мурашки: «А-а-а-а!!!»
   Все повернули головы в сторону каюты  «новобрачных» - крик был оттуда. Это был скорее крик ужаса, а не девственницы, которого Ельский ждал и уже не надеялся услышать. Лев Львович осклабился. Его фантазия дорисовала причину Юлькиного крика. Значит, Рейн поверил, что Пигмей лично перепроверит, была ли у них брачная ночь. Правильно поступил. Однако пусть не радуются: «контрольную проверку» всё равно сделает кто-то из охранников.
   Прибывших ещё раз обыскали.
-Чёрт с ними! Будем надеяться, что две бабы действительно на пенсии. Пусть регистрируют мужики. Оказывается,  ничто не вечно под этой луной! – он поднял глаза к небу, ища жёлтый диск или месяц. Небо было чёрным, бездонным, беззвёздным.- Это хорошо, что ночь темна,- подумал Ельский.- Я уйду в нейтральные воды никем не замеченный. Прощай, Россия! Прощай, страна, давшая мне власть и богатство, отнявшая любовь и счастье…
   Он решил, что возьмёт с собой в Турцию только Пигмея, самого тупого телохранителя. Имя Пигмей он получил за маленький рост и огромную силу в руках: его кулак был словно наковальней. Умных слуг он не возьмёт. С ними сложнее. Они никогда не переспрашивают вслух, но не всегда могут спрятать немой вопрос в глазах. Пигмей часто бесит своей тупостью, но всегда радует качеством исполнения убийства. Он не сделал ни одной промашки, а вот Малыш и Покойник уже дали по осечке.
-Малыш вернулся?- спросил Ельский у охраны. Получив отрицательный ответ, Ельский выругался. Приказав не сводить глаз с каюты «новобрачных», он пошёл к себе, тоже переодеться, чтобы предстать на церемонии бракосочетания во всей красе.




Глава  шестнадцатая.  Б Р А К О С О Ч Е Т А Н И Е

   Шестьдесят минут, отведённые Рейну для подготовки к бракосочетанию с Ельской Юлией, истекли. В означенное время Ельский вышел на палубу. Первый вопрос, который он задал, был о Малыше. Получив утвердительный ответ, Лев Львович потребовал телохранителя на палубу вместе с дамами, которых они привезли с Пигмеем.
   Одна была в дорогой и длинной норковой шубе, в шляпе с вуалеткой, скрывавшей верхнюю часть лица. Этот стиль одежды вызывал когда-то у Ельского восхищение, а сейчас на его лице появилась презрительная усмешка. Дама еле держалась на ногах. Если бы Ельский не знал состояние её здоровья, то подумал бы, что никогда в её  жизни не было обуви на высоких каблуках. Второй была Рейн Нина Николаевна, одетая по-домашнему и очень легко для прохладной сентябрьской ночи. Ельский приказал запереть женщин до особого распоряжения в своей каюте, которая уже была освобождена от наложниц, отправленных на корм рыбам.
   Работник ЗАГСа включил магнитофонную запись марша Мендельсона. Под его звуки распахнулась дверь каюты «новобрачных». Первым показался Рейн. Он был красивым женихом, несмотря на усталый вид, бледность и рану на правом виске. Он мог бы скрыть её, зачесав волосы на пробор, но не стал этого делать. Жених не спешил на палубу. Окинув присутствующих рассеянно-равнодушным взглядом, он поднял голову и посмотрел на небо. Оно было чёрным, хотя где-то далеко на востоке уже зачинался рассвет нового дня. Каким будет этот день, может быть, последний в его жизни? Он глубоко вдохнул свежий воздух. Морской бриз коснулся его лица, волос, поиграл с белыми свадебными листочками, закреплёнными на нагрудном кармане чёрного костюма. Андрей усталым шагом поднялся на палубу, ведя за руку невесту. Все видели только белое платье, потому что Рейн своей крупной фигурой почти закрывал её от посторонних глаз.  Они встали на указанное место. Он впереди, а она рядом, но на шаг сзади, низко опустив голову под длинной белой фатой.
   Андрей на ладони согнутой левой руки держал Юлькины белые туфли, как цари держат эмблему своей власти. Невеста была босиком. Они оба напомнили Ельскому осеннюю ассамблею, когда за исполнение танца их наградили богатыми аплодисментами. Они стояли тогда почти так же: босоногая принцесса бала, но с гордо поднятой головой и на шаг впереди своего кавалера. Сейчас было иначе.
-А что же невеста туфельки не обула? Неужто жмут? – осведомился Ельский вместо приветствия.
 -Не угадали высотой каблука, Лев Львович! Здесь одиннадцать сантиметров, а невеста желала бы сочетаться браком в туфлях, где каблук тринадцать сантиметров.
   Ельский рассмеялся.
-Всё капризы, Юлечка? Узнаю свою дочь! Ну, давай, потешь себя в последний раз! Обувного магазина на судне нет, придётся замуж выходить босой. Приступайте!- велел он мужчине, справа от себя.
   Рейн перевёл взгляд с Ельского на его окружение. Левая бровь его невольно приподнялась от удивления.
-В чём дело?- насторожился Ельский.- Чему ты удивляешься? Вы знакомы?
-Я сомневаюсь в подлинности лиц, которых Вы хотите представить как работников ЗАГСа. Мне кажется, это Ваши телохранители.
-Это хорошо, что в их подлинности мы сомневаемся оба, а не я один.- Приступайте!- приказал Ельский.
   Работник ЗАГСа и нотариус разложили на столе бумаги. Нотариус зачитал вслух документы, составленные Ельским, по которым следовало, что Лев Львович становится законным и единственным владельцем … И далее в течение нескольких минут перечислялись счета и акции, ранее принадлежавшие Рейну Андрею Андреевичу в российском, швейцарском и германском банках. Суммы счетов  и акций  вслух не оговаривались. Нотариус выполнил все необходимые процедуры. Лев Львович и Андрей поставили свои подписи, зафиксировали на бумаге отпечатки пальцев.
   Лев Львович подобрел, позволил себе улыбнуться, распорядился откупорить бутылку «Шампанского». Полдела было сделано. Осталось заполучить документы, что Рейн Андрей Андреевич является его зятем и мужем дочери Юлии.
-Приступайте! – кивнул он работнику ЗАГСа.- Законных представителей жениха и невесты введите,- с кривой улыбкой дал он указание Пигмею.
   Андрей обернулся. Резкий поворот головы вызвал чувство боли. Он непроизвольно сморщился и удивился:
-Мама?! Ты всё-таки здесь?
-А ты думал, я её не найду? Не забывай, от меня ничто не скроется на этой земле!
   Лев Львович предвкушал победу. После традиционных вопросов  и утвердительных ответов кто есть кто, Ельский прервал церемонию:
-Расписывайте! Нет времени ждать! Мне есть, что сказать вам всем на прощание,- он опять нехорошо улыбнулся.
-Стойте! Не расписывайте их! – женщина под чёрной вуалеткой, в длинной норковой шубке неровно шагнула вперёд. Голос её задрожал, показался хриплым, простуженным.
-Заткнись, шалава! Тебя не спрашивают! – взорвался Ельский. – Ты здесь законный представитель без права голоса! В тебя наркотиков влито больше литра! Ты хоть помнишь, как тебя зовут? Сопи в свои две дырки или сколько их там у тебя?!
   Андрей положил ручку на стол.
-Не смейте в таком тоне разговаривать с Екатериной Львовной! Немедленно извинитесь, или я откажусь подписывать документы!
-Ты мне условий не ставь, щенок! Не подпишешь добровольно, заставлю подписать силой. К тому же, бумаги – это чистая формальность. Главное событие, как я понял, уже произошло? Ведь слову Рейнов всегда можно  верить?! Ну, а если ты меня обманул, то я поручу Пигмею перепроверить! – Ельский зло расхохотался и повернулся к женщине под вуалеткой. – Я позаботился, чтобы брачная ночь у них состоялась до регистрации. Я знал, что ты будешь возражать против этого брака! Шалава! Я знал, что именно на их свадьбе последует запоздалое чистосердечное признание! Ты опоздала! Фактически они муж и жена! А подписи из них я всё равно выбью!
   Женщину от услышанного известия качнуло, ноги на высоких каблуках  подкосились, рука невольно потянулась к виску,- но ей никто не помог, кроме Нины Николаевны.
   Ельский повернулся к Рейну, заговорил с усмешкой, исказившей его лицо:
-Позволь представить любовницу твоего незабвенного и обожаемого папаши! Да-да, не удивляйся! Перед тобой – любовница твоего отца! Папенька твой не исключение! Он такой же, как и все мужики на земле! – Ельский зло рассмеялся. – Делил усладу на брачном одре со своей супругой Ниной Николаевной и её лучшей подругой – Катенькой! Это нравственность самца, но не гуманоида, потомком которого ты себя мнишь!
-Не смей лить грязь на моего мужа, подонок!  Не пользуйся тем, что он не может встать из могилы  и дать тебе по морде, чтобы защитить своё доброе имя! – не сдержавшись, членораздельно и властно, как  процитировала, сказала Нина Николаевна.
-Лев Львович, Вы ведёте себя как оскорблённый жених или несостоявшийся мужчина. Зачем такие прилюдные сцены? Словно в театре. Вы могли отдельные, интересующие Вас вопросы Вашей личной и частной жизни близких вам людей выяснить без свидетелей! – Андрей еле сдерживался, желваки ходили на скулах. Его голос был вежлив до омерзения, как сказала бы Юлька, если бы не молчала.
-Дорогой зять! Жизнь и есть театр. Я специально собрал вас всех на заключительную сцену спектакля. Сегодня я прощаюсь со всеми вами. Я покидаю Россию. А чтобы вам здесь веселее жилось, я сообщу радостное известие. Дети мои дорогие!- обратился он персонально к жениху и невесте.- Я семнадцать лет кнутом и пряником пытал свою драгоценную жену, просил признаться, от кого она родила своего зеленоглазого щенка. Сказал, что прощу, но она так и не созналась. Я дал себе слово, что найду и сгною в могиле её любовника. И я его нашёл.  Он оказался моим злейшим врагом. Я отправил его на тот свет, но не почувствовал себя  отмщённым. Оказалось, для мести этого мало. И я решил весь его род свести под корень. Сегодня я могу сказать: моя цель достигнута! – он повернулся к Рейну.- Андрей, ты понял, кто отец этой стервы, которая зовётся твоей женой?!
   Рейн соображал туго. В мыслях его женой  была Ксения, поэтому он не понял сразу, что Ельский намекает на Юлию. К тому же у него сильно болела голова. Зато невеста насторожилась, подняла голову и слушала внимательно.
   Чёткой учительской дикцией Нина Николаевна сказала Ельскому:
-Ты мразь! Ты экологически самый грязный продукт, настоянный на гнусной клевете на порядочных людей. Тебе природой не дано любить, как кому-то не дано потребности слушать музыку Чайковского или встречать рассветы. Ты вор, страдающий клептоманией! Тебе всегда хотелось взять именно чужое или то, что плохо лежит! Ты всегда чёрной завистью завидовал Рейну! Ты спотыкался о его честность, открытость, порядочность! Твоя грязь к нему не пристанет, она вернётся к тебе. Ты мразь!
-Мразь – твой покойный муж, который уже год гноится в земле. Он ждёт встречи с тобой и сыном. Я успел сказать ему перед смертью, что вы не задержитесь на этой земле. Но отправитесь вы туда не вдвоём, а втроём!  Прихватите с собой его доченьку, его златокудрую Юлечку! И я успел сказать ему об этом!
   Андрея пронзило словно током. Он вспомнил последние слова отца: «Береги мать ... Охотник .. Ель ..». Значит, «ель»  - не дерево, а начало фамилии – это Ельский! Отец хотел сказать «Ельский», но не успел до конца произнести всю фамилию. Так вот в чём дело! Перед ним убийца его отца, жены, её родителей… В его жилах начала закипать кровь, кулаки сжались, готовые сомкнуться на шее Ельского. О какой он там сестре говорит? О Юльке?
-Ну и богат я сёстрами, то ни одной, то сразу две! – вполголоса, но отчётливо сказал Андрей, схватив Ельского за грудки и приподняв его над  палубой. – Может, мне и третью поискать?
   Вполголоса произнесённая фраза была услышана всеми, потому что над судном стояла зловещая тишина. Казалось, даже ветер и волны замерли на мгновение.
-Как две сестры? – хором спросили Нина Николаевна и Ельский. Мать скорее выдохнула, чем спросила.
-Неправда! Андрей, у тебя только одна сестра! Нина, прости меня, я виновата перед тобой! - взволнованно произнесла женщина под вуалеткой.
   Лев Львович, как победитель,  прошёлся по палубе, театрально захлопав в ладоши.
-Ельский, что ты наделал?! – с горечью сказала женщина. Сама она еле стояла, ноги её на высоких каблуках подкашивались. Нина Николаевна поддерживала больную под руки.- Ты сегодня отказался от защиты Всевышнего!  А ведь он берёг тебя все эти годы. Ты отказался от собственного счастья. Зачем ты начал суетиться?! Насчёт жены – не знаю, но дочь тебя любила! – голос её казался чужим и отрешённым.
-Нет у меня дочери! Нет, не было и не может быть! Я стерилен! – рвались слова с языка Ельского. – Я консультировался в пяти клиниках! В России и за границей! Я стерилен!  У меня нет и не может быть детей! Я не плотник Иосиф, жена которого рожает от Духа Святого! Не боюсь вашего Бога!  Меня хранят и берегут другие силы! Вот они, смотрите! Смотрите на небо! Видите, какие они бездонные и чёрные, мои силы?!
-Как стерилен?! – удивилась женщина и подняла вуаль.
   Вдох удивления застыл над палубой: все узнали в женщине Алевтину Васанскую. Ельский был поражён более всех, если не сражён наповал. Ноги его подкосились под тяжестью беса, в него вселившегося.
-Где Екатерина Львовна?! – зашипел, а потом завопил он. Лицо его начало дёргаться в нервном тике. – Где она? Где эта шалава? – он стучал кулаком по столу и требовал к себе Пигмея. – Никому ничего нельзя поручить! Я никуда не уеду без неё! Я сказал, что сам должен видеть этот труп!
   Малыш понял, что Пигмея, самого тупого и ограниченного телохранителя Ельского, который служил только на судне и которому вместо него было поручено привезти Екатерину Львовну, коварно провели. И сделала это Васанская, потому что госпожа Ельская вряд ли совершила бы  путешествие на судно, настолько она была слаба после трёхдневного беспамятства. Когда Малыш привёз Пигмея в особняк Ельского, в доме  находилась прислуга – женщина средних лет, возле Екатерины Львовны дежурили Васанская и медсестра, присланная домашним доктором и получившая от него  особые инструкции. Пигмей передал приказ хозяина: одеть срочно больную и отвезти на судно, где состоится бракосочетание её дочери с каким-то немцем. На сборы всем дал тридцать минут: за это время он должен был скрытно заминировать дом. Васанская кинулась к Малышу с вопросом, какая свадьба, какой жених, но не получила положительного ответа. Малыш был зол. По его мнению, он уже реабилитировал себя в глазах Хозяина, поймав Кирилла,  но с дальнейшей операции «Дворец» был всё-таки снят.
    Пигмей сказал Малышу, что тот свободен. Снисходительно добавил, что может ехать за своей женщиной – Ниной Николаевной, а со своими он разберётся сам. «Не напутал бы он тут чего!» - подумал тогда Малыш, услышав, как Пигмей просит прислугу ознакомить его с планировкой дома, и увидев, что обеспокоенная  Васанская достала из платяного шкафа для Екатерины Львовны точно такую же лёгкую норковую шубку, в какую была одета сама. Но промолчал, потому что Пигмей был назначен Старшим в группе, и Малыш не имел права делать замечания.
   Значит, Монашка всё-таки провела и Пигмея, и Хозяина, и сама приехала на свадьбу своей крестницы. У Малыша появилась возможность реабилитировать себя в глазах Ельского.
-Ты, ведьма! – он вытащил из-за голенища сапога хлыст и направился  к Алевтине. – Блаженной прикидываешься? Ты меня за мальчика с конюшни держишь?
   Он замахнулся,  плётка свистнула в воздухе, но на Алевтину опуститься не успела. Невеста в два прыжка оказалась рядом. Она могла бы и в один прыжок, но мешали длинные юбки свадебного платья. Сбив Малыша с ног, она выхватила плётку. Падая, Малыш сорвал фату с невесты, открыв её оголённую спину. Женщины ахнули, увидев её тело, всё в кровоподтёках и ранах. Платье на невесту было явно узко, молния на спине не сходилась. Все обомлели, когда невеста повернулась лицом к Малышу, распластавшемуся на палубе, - это был Кирилл! На церемонии в подвенечном платье рядом с женихом, оказывается, стояла не Юлька, а Кирилл.  Его избитое лицо, как и спина, было в ссадинах  и кровоподтёках.
-У меня руки чешутся, набить тебе морду и потом битой мордой «пришить» тебя к палубе! А ну, поднимайся, скотина! Вставай, я тебе сказал! Я лежачих не бью! Чего удивляешься!  Я не привидение! Думал, на тот свет меня  отправил? Я туда пойду после тебя, сволочь! Вставай, я тебе сказал! – Кирилл взмахнул плёткой в воздухе, как нагайкой.
   На Кирилла с двух сторон кинулись матросы. Малыш оправился от удивления и ринулся на Кирилла. Ельский выхватил из-за пояса пистолет, но выстрелить не успел. Нотариус выбил из рук Льва Львовича оружие, а заведующий ЗАГСом защёлкнул наручники, приготовленные для Рейна.
-Вы арестованы!- работник ЗАГСа предъявил удивлённому и оскорблённому Ельскому удостоверение Московской ФСБ, вытащив его, как фокусник, из рукава своего костюма.
   На помощь Ельскому бросился весь экипаж. Силы были не равны.

Глава семнадцатая.   В С Т Р Е Ч А

   Силы были не равны: двенадцать человек команды против двух  профессиональных сотрудников ФСБ, сугубо штатского Рейна и несовершеннолетнего Кирилла, который, правда, был профессионалом  в славяно-горицкой борьбе и помнил, что противник – «всегда жертва», даже тогда, когда он физически сильнее или превосходит количеством. «Чем больше, тем лучше!» - шутя, учил отец. Одна из установок горинки гласит: «Результативность боя есть поражение наибольшего числа противников». Эта борьба отдаёт предпочтение именно такой конструкции удара, которая  позволяет при высоких скоростях атаковать сразу несколько человек, что Кирилл и вынужден был сейчас  делать.
   Капитан Московской ФСБ вёл неравный поединок с Пигмеем и Малышом. Последний в поле своего зрения держал Кирилла, которого «расшифровал» на заброшенном маяке: тот использовал идентичные приёмы тем, которыми Малыш был нокаутирован в ночь появления шаровой молнии. Он краем глаза успевал видеть, что Кирилл атакует из любого положения, что не испытывает чувства страха перед противником, что в серии и скорости ударов он непредсказуем и непонятен. А вот матросов-каратистов этот юнец «вычислил». Значит, шаг к победе им сделан.
   Малыш старался не подставлять свой затылок Кириллу и, отражая удары «заведующего ЗАГСом», успевал отдавать распоряжения:
-Гребём к синему ящику! Никого не щадить! Руки ему ломай! У него в руках сила!
   Команды Малыша слышала и противоположная сторона, поэтому к синему ящику, находящемуся  у правого борта, к крышке которого были прикреплены четыре крупных чучела чёрных фрегатов, телохранителей и матросов не пустили. Удобную позицию здесь занял «нотариус», сдерживая натиск трёх молодых матросов, в совершенстве владеющих всеми видами восточных единоборств. Каждый свой удар майор комментировал вслух: «Тебе на север… Тебе на юг…  Тебе на запад!»
   Рейну пришлось сложнее всех и легче всех. Первые два матроса его явно недооценили. Они позволили себе вальяжную позу  и снисходительный тон:
-Ну, что, интеллигент… Сам себя узелком завяжешь или помочь? Цветочки свадебные из кармашка вынь! Там пять камушков. Хоть маленькие, но бриллиантики!
   Как-то Кирилл говорил Андрею, что славяно-горицкая борьба отрицает концентрацию удара, рассчитанную на максимально поражающий удар: лучше десять человек ранить, чем одного убить. Но, готовясь к Новороссийску,  друзья провели одну тренировку, на которой Рейну были открыты самые уязвимые места тела человека. Оказывается, чтобы убить или вывести кого-то из строя, требуется незначительный нажим или удар по уязвимому месту.
   Андрей сделал обманное движение: цветы вынул левой рукой, а круговой удар нанёс правой, не останавливаясь. Ребром ладони – одному, двумя пальцами – второму. Это был неожиданный, хорошо им отрепетированный, но не смертельный удар: он привёл противников лишь к потере сознания. Андрей остался один на один с Геннадием, а против него он должен был выстоять.
   Ельский сам решил пробиться к синему ящику, но майор столичной ФСБ подножкой остановил его. Падая, Ельский увлёк за собой Алевтину, намериваясь ползком и под её прикрытием пробраться к ящику с оружием. Распростёртые на палубе, они вскрикнули разом, указывая на небо:
-Смотрите!
   Продолжавшийся не более двух-трёх минут жестокий бой был прерван  так же внезапно, как и начался. Все подняли головы к небу, застыв на месте от изумления: по чёрному небу легко и бесшумно летел золотистый шар. Он в несколько раз был больше луны, но с такими же тёмными пятнами, называемыми в научном мире морями, как на увеличенных лунных фотографиях. Только пятен было ровно семь, все правильной округлой формы и напоминали окна-бойницы. По мере приближения шар увеличивался. Внезапно он остановился, описал круг, словно выбирая удобную позицию, и навис над судном с восточной стороны.
   Появление шара повергло в шок и телохранителей, и сотрудников ФСБ, и гостей судна. Всем стало ясно, что это не космическое образование, а летательный аппарат. Он наводил страх. Во-первых, тем, что постоянно менял внешние очертания, принимая то форму шара, то диска. Неизменными оставались лишь окна-бойницы: в любом положении их было ровно семь. Во-вторых, менялись его размеры в диаметре: он то увеличивался, то уменьшался. И первое, и второе был оптический обман. Но невольные зрители не ведали об этом, потому что не знали, что перед ними плазменное сооружение, в переводе с греческого означающее «Вылепленное, оформленное», что это четвёртое состояние вещества.  Под действием термогравитации внешняя оболочка шара превращается в разреженную плазму, то есть ионизированный газ, и создаётся впечатление, что аппарат уменьшается в размерах. Наконец, шар на их глазах поменял структуру оболочки:  из плотного облачного  сгущения до жидкого состояния - все видели колебательное движение не растекавшейся в пространстве жидкости – к гравитационному их синтезу – застывшей плазме, внешне похожей на металл  земного происхождения.
   Все в оцепенении не сводили глаз со светящегося шара-диска. Не растерялся, казалось, только Кирилл. Он сорвал с себя остатки свадебного платья, сплошь украшенного драгоценными камнями и висевшего на нём клочьями, и остался в своих неизменных, но уже повидавших виды парусиновых шортах  Он кинулся к Ельскому, вырвал из его рук Васанскую Алевтину и поднял женщину на ноги.
   В это время все  вторично были повергнуты в шок, потому что шар начал «стрелять» световыми ударами. Первый луч света сковал и парализовал Малыша. Вместе с сокращающимся лучом из телохранителя ушла энергия жизни, и он, обессиленный, упал на палубу. Второй сноп света «выстрелил» в Пигмея. Луч вернулся в аппарат, а телохранитель рухнул под ноги капитану ФСБ. Палубные матросы заметались по судну, ища укрытия и спасения, но луч света настигал каждого, не щадя. Ельский испугался: он остался последним. Вся команда лежала парализованная. Он  боялся этого яркого луча света, быстрого, как молния, и смертельного, как лазер. Но световой луч его не поражал, даже обходил.
   Когда вся команда Ельского была нейтрализована, шар опустился на воду, опять изменив форму, и вплотную приблизился к судну, выбросив световую дорожку. По ней, как по трапу, на судно сошли два человека. Освещённые ярким светом, они были не узнаваемы и казались одетыми в бирюзовые одинаковые костюмы. Это опять был оптический обман. Один из них подошёл к Кириллу и обнял его.
-Отец, ты плачешь? Я живой… Что со мной сделается?! Лучше скажи, как Павел? Как мама?
   Илья Николаевич целую минуту не выпускал сына из своих крепких объятий, потому что говорить вслух про чувства не умел:
-Всё в порядке, сын!
   Второй человек, ступивший со светового трапа на судно, был Фёдоров. Там, в шаре, он слушал и слышал весь разговор, проходивший во время «регистрации брака». Фразу Ельского о том, что он «стерилен», Фёдоров прокручивал на звуковом диске несколько раз подряд, пока Ожерельев-отец не прервал его:
-Слушай, надоело! Даже медузы в  заливе поняли, что Ельский стерилен, а ты никак не постигнешь этого своим разумом!
-Что такое стерилен?- спросил в это же самое время Величко у Даниила, который сидел перед экраном  лазерного компьютера в домашней лаборатории и контролировал полёт золотистого шара.
-У него не может быть детей, - вместо Даниила умно пояснил всё знающий Скоробогатов.
-А как же Юлька?- хором удивились Величко и Корсун.
-А это катаклизм природы,- спокойно заверил их Женька.
   И сейчас, стоя перед Ельским, Фёдоров слышал его срывающийся магнитофонный голос: «Я стерилен!» и ночное признание Васанской: «Это ты прости меня! Я виновата перед Катериной!»
-Что ты уставился на меня?! – сорвался вновь Ельский.
-Лев Львович, а ты действительно дурак,- спокойно сказал Фёдоров. – Только глупцы отказываются от своего счастья. Если бы ты знал, как я терзался всю жизнь и как я спокоен теперь, что Ксения – моя  родная дочь.
-При чём тут твоя Ксения?! – заорал Ельский. – Я говорю о Юльке! О Юльке! Понял?! Это ты, глупая полицейская ищейка, всю жизнь искал не то, что надо! Твоя невеста, твоя любимая Катенька, за которую ты был готов не раз убить меня, гуляла с тобой и одновременно с Рейном, твоим лучшим другом! – Ельский злорадно рассмеялся, думая, что этим сообщением унизил мужское достоинство Фёдорова. Когда я взял её в жёны, она уже была беременна! Я жизнь положил на то, чтобы узнать, кто Юлькин отец и разделаться с ним, как с куропаткой! Я сначала думал, что это ты, но ошибся. Я искал и всё-таки нашёл! Далеко на севере, в тысячах километров от Кубани, но нашёл! У них, у всех троих, одинаково  редкая группа крови: третья, резус отрицательный. Ни с кем не спутаешь! Посмотри паспорта, если не веришь! Они на столе! Оба паспорта! Там чёткий штамп!
   Однако слова Ельского не повергли Фёдорова в шок, а наоборот, окрылили:
-Я засажу тебя на всю жизнь за смерть моего лучшего друга. Твоё признание и вся твоя пламенная речь записываются сейчас на  лазерном диске. Ты получишь по заслугам, по всем статьям Российского законодательства. Я тебе это обещаю как подполковник полиции.
   Признание Ельского, не повергшее в шок Фёдорова, имело обратную реакцию на Нину Николаевну. Она среагировала больно, среагировала сердцем на известие, что у Юльки кровь Рейнов. Также среагировало её сердце в доме у Васанской, когда увидела детскую фотографию Юли, так похожую своими веснушками на маленького Андрея. Она замерла, на минуту у неё перехватило дыхание, и она воскликнула, обращаясь к сыну:
-Андрей, ты слышал?! Господи, неужели это правда и она жива? Неужели Господь услышал меня?! Он вернул мне дочь Рейна! Андрей, ты слышал?
   Андрей обрадовался услышанному не меньше Нины Николаевны. Он обнял мать, расцеловал и покружил её по палубе, но, пошатнувшись, опустил, держась за раненый висок.
   Ельский не понимал их ликования. Ненависть переполнила его:
-Чему вы радуетесь? Тому, что эта стерва не моя дочь? Или тому, что она дочь Рейна?
-Я радуюсь тому, что наша с Рейном дочь просто жива!- смахнув слёзы, сказала Нина Николаевна.
   И здесь неожиданно откинулась крышка синего ящика, длинного и узкого, разрисованного морскими водорослями, к которому прорывались телохранители и где, по словам Малыша, лежало оружие. Оно действительно лежало в нём с вечера, но в данный момент ящик был пуст и в нём находилась только Юлька. Кирилл сам, не подозревая, подсказал ей, где можно спрятаться на судне. Позже она расскажет ему и всем, как с замиранием сердца пробиралась к борту и обратно к ящику, боясь быть замеченной и схваченной, освобождая ящик  от каких-то металлических вещей, сбрасывая их в море и возмущаясь про себя их тяжёлым весом, удивляясь, что Кирилл мог поместиться в нём. Она замерла, когда один из матросов, которых она не видела из своего укрытия, но слышала, сказал другому:
-Сеточку бы поставить! Слышишь, как рыба плещется? Никак сазан идёт?
   Вытянувшись в ящике,  как струна, Юлька поняла, что в нём лежало оружие. Она слышала стойкий запах машинного масла и металла. Кирилл приказал ей оставить судно, если  хочет остаться живой и посмотреть, что будет дальше. Юлька хотела и того и другого. Но больше второго. Поэтому она и забралась в пустой ящик из-под оружия, дрожа от страха, но десятым чувством сознавая, что дважды за одну ночь от страха не умирают. Лёжа в нём, она заново, в мыслях пережила ужас, охвативший её в каюте, когда решала, что делать: остаться с Рейном или бежать. Открытый иллюминатор звал её, но совесть подсказывала, что Рейна бросать одного нельзя, нечестно. Она переводила взгляд с Рейна на иллюминатор и обратно, не зная, что делать, а когда повернулась в очередной раз, то захлебнулась в крике от ужаса. Этот крик и слышал Лев Львович. Она увидела перед собой морское чудовище с человеческим торсом, в глубокие раны которого въелась грязь вперемешку с илом, вздыбленные волосы  обрамляли чёрное от мазута и грязи лицо, на котором безумием сверкали глаза. Фиолетовые губы его разжались, прозвучали приглушённые человеческие слова: «Не ори, это я, Кирилл!» Она смолкла так же внезапно, как и заорала.
-Ты жив?!
-А ты уже обрадовалась, что я Богу душу отдал?
-Нет, я рада, что твоя душа осталась в твоём теле. Как я молила Бога, чтобы Он сохранил тебе жизнь!
-Я слышал эти молитвы: «Ах, Андрей, не оставляй меня! Милый Андрей! Прости меня!» Я еле усидел в ящике наверху, чтобы не броситься в каюту и самому не попросить Андрея, чтобы он не покидал тебя.
-Кирилл, ты тупой, как сибирские валенки, что лежат у Рейнов в кладовке! – разозлилась Юлька, сузив свои зелёные глаза.
    Это была прежняя противная девчонка, и эти её противные глаза цвета моря, этот противный смелый и властный взгляд, эта противная гордая осанка, этот противный красивый голос:
-Ты замёрз, как лягушка в проруби, поэтому ничего не понимаешь!
-Я понимаю, что ты правильно соображаешь, что надо бежать,- Кирилл икнул. Юлька напомнила ему о холоде, от которого он уже посинел.- Если хочешь остаться живой, падай морской камбалой на дно, а там по-черепашьи и к берегу. Я тебя здесь заменю. Давай, с Богом!
   Юля послушалась Кирилла только в одном: она камбалой упала на дно синего ящика, к крышке которого были прикреплены чучела крупных чёрных птиц. Поэтому, когда вдруг откинулась крышка длинного ярко-синего ящика и оттуда показалась Юлька, удивлены были все. И Кирилл тоже. Её выбросило из ящика как на пружине, освободившейся от сжатия. Она слышала всё и дольше не могла себя сдерживать. Сердце ликовало:
-Я живая! Я не умерла! Я  жи-ва-я!
   Нина Николаевна и Юлька изучающе смотрели друг на друга несколько секунд. Они как бы заново открывали себя друг для друга, вспомнив всё:  и первую встречу в кабинете Фёдорова, и обидные слова про жену декабриста, и ставший их общей тайной разговор на кухне об умершей дочери Рейнов – и молча шагнули навстречу своей судьбе, готовые всё отдать за встречу с безмерным счастьем. Мать и дочь слились в объятии.

Глава  восемнадцатая.  С О Р О К   Д Н Е Й   И С Т Е К Л И

-Я, кажется, как и Ельский, тоже ничего не понимаю,- произнёс удивлённо Кирилл. – А ты? – обратился он к Рейну.
-Больше, чем надо. Это моя родная сестра, познакомься! Кирилл, если  бы ты знал, какое это счастье -  иметь сестру! И не просто сестру, а именно Юльку! Юля, хватит обниматься с мамой. Я тоже хочу прижать тебя к своей груди. Ведь ты не просто моя сестра, ты – моё живое доказательство! – сказал Андрей, целуя и обнимая Юльку.
    Любопытная по натуре, Юля, переполненная счастьем, пропустила мимо ушей слова Андрея о «живом доказательстве», зато Фёдоров среагировал.
-Дмитрий Егорович, позвольте  представить вам мою сестру Юлию. Как вы поняли, она не просто единокровная, но и единоутробная моя сестра.
-Поздравляю,- сухо ответил Фёдоров. Он, действительно, был искренне рад, что Юлька – дочь Рейнов, что она обрела родную мать, но одновременно потеряла ту, что воспитывала её семнадцать лет. Бедная девочка ещё ничего не знает.
   Ельский переводил взгляд с одного говорившего на другого, не понимая причины всеобщей радости и ликования.
-Алевтина, может, ты объяснишь, что всё это значит?- Ельского раздражало собственное бессилие, наручники унижали его достоинство. Он сделал несколько шагов навстречу Алевтине, но Кирилл остановил его, преградив путь.
    Однако Алевтина и не слышала Ельского. Страшная тайна, которая, как роковая опухоль, грызла её изнутри, приказала теперь долго жить. Бедная женщина призналась Нине Николаевне, что обуреваемая жаждой мести, она, восемнадцатилетняя, решила по-своему расправиться с Фёдоровым и наказать его за смерть подруги, умершей во время родов вместе с ребёнком.
-Лгунья!- кричал Ельский в бессильной злобе.
-Я подслушала разговор Фёдорова и Немродова,- продолжала Алевтина.- Врач обещал объявить, что дочь Рейнов умерла, а на самом деле отдать её Дмитрию Егоровичу, которую бы тот выдал за свою. Я была ослеплена ненавистью и безнаказанностью совершаемого, и  тогда захотела сама наказать и Фёдорова, и Екатерину. Они оба   по-разному были виновны в смерти Аннушки, царство ей небесное. Я тайно поменяла на руках новорожденных бирки. Так Фёдорову досталась девочка, рождённая Екатериной, а дочь Рейнов стала Ельской. Я виновата… - и Алевтина опустилась  перед Ниной Николаевной на колени.- Знаю, мне нет прощения ни Божьего, ни людского. Когда я поняла, что натворила, было поздно. А потом у меня не хватило смелости признаться в совершённом  преступлении. Все эти годы я жила, как в аду. Молила Господа оберегать обеих девочек и позволить мне быть рядом с ними всегда, чтобы каждая минута моей жизни  была мне немым укором совершённого греха. Я просила Господа позволить принести мою жизнь в жертву и принять эту жертву с любовью. Всё тепло своего сердца я отдала обеим девочкам. Я полюбила их как родных. Знаю, любовь долготерпит, милосердствует, не завидует, не превозносит. Любовь не гордится, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла. Когда ко мне пришла  большая материнская любовь, я во второй раз ужаснулась содеянному и поняла безрассудность своего поступка, вернее, преступления: сколько судеб из-за меня пострадало! Прав Святой Павел, который сказал: «Что человек сеет, то не оживёт, если не умрёт». Я хочу умереть сама, чтобы посеянная мною любовь осталась жить, чтобы она дала всходы добра. Пусть это будет прощением за мой грех, за то, что я разлучила родных дочерей и матерей. Господи!- взмолилась Васанская.- Где ты? Приди за мной! Неужели и Ты  отвергаешь меня без жалости, не хочешь призреть, успокоить мою душу?! Ты учил: «Призови Меня в день скорби, и Я избавлю тебя!»- Алевтина подняла руки к небу, взывая о помощи. Чёрное небо молчало. Она в изнеможении опустилась на палубу. Признание было произнесено, но она осталась жить: гром не убил её, молния не поразила. Господь не призвал её, как обещал Святитель Иоанн Богослов.
   Все молчали, потрясённые рассказом. Кого-то ошеломили подробности, кого-то -  детали, кого-то – вся новость.
   Ельский в бессильной злобе бился головой и поносил Алевтину, «святую праведницу», самыми грубыми словами, которые резали слух даже профессиональным сотрудникам полиции, бывавшим по долгу службы в разных переплётах. А когда понял, что этими словами он к ней не пробьётся, назвал её  в а с и л и с к о м, пресмыкающимся из вида самых ядовитых змей, о котором написано в её Библии. Он понял всё. До его сознания дошёл смысл слов, сказанных Федоровым. Именно он, начальник полиции, должен был стать его смертельным врагом. Он, а не Рейн! Ксения – дочь Фёдорова, которую он воспитывал, думая, что это дочь Рейнов. В Ельского вселился бес. Он повторил свой «монолог» из нецензурных слов уже в адрес Пигмея, этого тупицы, который всё напутал, которому доверять ничего нельзя, который ориентировался только на  манто из норки, а не на самого человека. Он напрасно тратил своё злоё «красноречие»: безжизненное тело Пигмея, распростёртое на палубе, не слышало своего хозяина. Рядом с ним лежали безжизненные тела всех бывших охранников Льва Львовича.
   Злой монолог Ельского прервала Алевтина, процитировав четверостишие иеромонаха Романа:
-Но верю я, что истина сама
Вовек восторжествует над землёю.
И будет свет, и посрамится тьма.
И сокрушится всяк, творящий злое!
    Эти слова горящими углями упали на голову Ельского. Весь словесный гнев он вновь обрушил на Васанскую, виновницу его бед и несчастий. Праведница, погрязшая во лжи и поучавшая его, как надо жить во Христе, оказалась коварнее самого Ельского. Со словами «Могила – твоё жилище!» Ельский подсёк Алевтине ноги и пинком отшвырнул лёгкое тело женщины, не привыкшей к высоким каблукам, прямо в центр белого круга, расположенного на носу корабля.
   Резким движением головы он сжал зубами одну из металлических клёпок на вороте костюма, и белый круг с Алевтиной упал, как в пропасть, на несколько десятков сантиметров, а потом медленно пополз вниз по металлическому колодцу. По периметру круга мгновенно выросли тонкие прутья. Кирилл  кинулся спасть Алевтину, но московский майор мёртвой хваткой удержал парня:
-Ты ей не поможешь! Я знаю принцип устройства подобных колодцев. Она лежит всем телом на движущейся мине.  Васанская обречена. Да и мы тоже.
   Фёдоров с пистолетом в руках потребовал остановить круг, подсознательно понимая, что сейчас совершится нечто страшное. Ельский не успел ответить, только  рассмеялся ему в лицо. Энергия летательного аппарата как магнитом собрала всех живых и парализованных лазером и притянула к себе на борт. Кирилл возмутился действиями отца, потребовал отпустить его на судно, чтобы спасти Алевтину. Отец отказал. На лазерном мониторе появилось лицо Даниила.
-Кирилл,  рад слышать тебя и видеть живым и невредимым! Это я послал гравитационные лучи и собрал всех  на борт. Отец, командуй старт!
   И тут Ельский впервые в жизни обратился к Ожерельеву с просьбой вернуть его на корабль, который с минуты на минуту загорится и взорвётся. Фёдоров категорически возразил, заявив, что это преступник, которым интересуется не только краевой уголовный розыск, но и столичная служба безопасности.
-Это ты вякаешь, а служба безопасности молчит!- парировал ему Ельский.- Ты украл чужого ребёнка, значит, ты тоже преступник! Тебя тоже надо судить, а вместо этого ты возглавляешь районную полицию и учишь меня правильной жизни?!
-Я всю жизнь воспитывал ребёнка, не выясняя, родился ли он раньше срока, не определяя его группы крови и не издеваясь над ним! Я виноват, признаю это и готов понести наказание. И всё-таки я благодарен Алевтине, что она подменила детей. Останься Ксения с родной матерью, она бы не выдержала в твоём доме  и сломалась бы! А Юлька тебе оказалась не по зубам. У неё фамильный характер Рейнов! И не тебе, подлецу и убийце, меня судить!
  Спор решил московский майор. Он разрешил исполнить последнюю просьбу Ельского и вернуть его на корабль, однако решение далось ему не сразу. Сотрудник ФСБ хладнокровно проанализировал угрозу провинциального магната: «Майор тебе никогда не быть подполковником, а Фёдоров будет уволен из органов по статье и без выходного пособия!»
-Это произойдёт в том случае, если из плазменного шара ты выйдешь в городе!- откомментировал его угрозу майор.
   Илья Николаевич по световой дорожке выпустил Ельского вместе с Федоровым, с  которым тот был скован наручниками. Кирилл попытался пройти с ними, отец вновь остановил его. На лазерном мониторе все увидели, как Фёдоров приковал Ельского к металлическим поручням, чего последний не ожидал. Он и просил, и требовал оставить его просто в наручниках на палубе. Фёдоров отказал. Свободной рукой Ельский схватил начальника полиции и попытался задержать его до взрыва. Ожерельев-отец не позволил это сделать и с помощью гравитационной силы вернул друга  в летательный аппарат.
   Ельский остался один. Он видел, как шар заскользил по воде, с невероятной скоростью вращаясь вокруг своей оси, создавая энергетический вихрь путём вибрации, равной скорости света, а затем плавно поднялся в воздух. Лев Львович ещё с минуту наблюдал в небе призрачный шар, удаляющийся от него с космической скоростью. Он успел увидеть несколько радужных  колец вокруг шара, от которых исходил фосфорический свет. Шар превратился в диск, затем в звёздочку, ещё миг – погасла и она в вихре телепортационного луча.
   И тут Ельский издал нечеловеческий вопль, который мог исходить из могильной ямы, но не из сердца. Он понял свою обречённость. Повернувшись к белому кругу, который был уже где-то на середине взрывного колодца, он закричал:
-Алевтина! Ты меня слышишь? Где же твой Бог? Где Он, твой Спаситель?! Почему бросил тебя? Мы умрём вместе, одной страшной смертью – ты, святоша, и я, сын тьмы! Ты слышишь меня?!
   Алевтина молчала. Ельский истерично рассмеялся, и вдруг за его спиной прозвучало с ударением на первом слове:
-Я слышу тебя!
   Обернувшись, он увидел старца в белых светящихся одеждах с нимбом вокруг головы. Голос был полнозвучный, упругий, молодой и сильный.
-Я, Святитель Иоанн Богослов, ученик Иисуса Христа, слышу тебя, смердящую тварь!
   Ельский отмахнулся от него, как от наваждения. Но призрак не исчез, наоборот,  стал явственнее виден, потому что исчезло сияние. У старца была спокойная величественная осанка, благородное умное лицо, правдивые глаза. Он заколдовал его пронзительным взглядом, от которого Ельский застыл на месте, потеряв дар речи: старец, назвавший себя Иоанном  Богословом, имел черты лица покойного Рейна.
-Не зови её! Не тревожь душу, которая уже покинула этот корабль. Ты напрасно злословишь. Господь сам пришёл за ней через сорок дней, как и обещал.
-Тогда ты что здесь делаешь? Неужто  пришёл за мной?
-Я пришёл за душами смертных, коих ты сделал своими наложницами. Я пришёл спасти и твою душу. Очистись и покайся! Убойся Бога и воздай Ему славу, ибо наступил час суда Его. Наследуй слово Божье и будешь Ему сыном!
-Не бывать этому! Я отдам душу свою сатане, но не Вашему Спасителю! Я сам пастырь, и у меня есть овцы, которые делают то, что велю им!
-У тебя ничего нет,- спокойно сказал старец.- Человек обладает только тем, что может дать сам. А сам ты не в силах даже изменить цвет волос на твоей голове. Господь есть Альфа и Омега, начало и конец, первый и последний. Блаженны те, кто соблюдает заповеди Его, чтобы иметь право на древо жизни и войти в город воротами.
-Пусть твой Бог придёт ко мне, и я поделюсь с Ним своим правом! Что Он имел на этой земле? Осла да вретище, да крест, на котором  Его распяли?! С Ним никто не считался! Его забили палками и забросали камнями его же соотечественники!
-Неблагодарный человек! Вол знает владетеля своего, и осёл ясли  господина своего, а человек не хочет ни узнать, ни уразуметь Своего Господа! Знай, - продолжал старец,- тебя ждёт огонь, дым и сера! От этих трёх язв ты погибнешь, как и третья часть людей, которая не раскаивается в делах рук своих и поклоняется бесам, золотым и серебряным идолам, которая не может ни видеть, ни слышать Слова Божьего!  Ты и мёртвый будешь судим сообразно с делами своими, как и душа твоя,  которая будет мучиться и гореть в озере огненном, горящем серою, ибо твоя душа  имеет число зверя.- Старец прошёлся  по палубе и возвёл руки к небу:
-Я, Иоанн Богослов, свидетельствую: Время близко! Псы и чародеи, убийцы и блудницы, и всякий делающий неправду, не записанные в книгу жизни, будут брошены в озеро огненное! Я, Иоанн Богослов, свидетельствую слова Духа Животворящего и невесты: «Жаждущий пусть приходит, и желающий пусть берёт воду жизни даром!» Гряди, Господи! Аминь!
   Иоанн Богослов, ученик Иисуса Христа, ушёл так же, как и появился. Ельский остался один. Последнее, что он увидел,- это чёрное пламя, вырвавшееся из колодца, по внешним очертаниям напоминающее хищную  океаническую птицу с длинным хвостом – фрегата…
   Взрыв корабля наблюдали и в  лаборатории Ожерельевых. Все застыли перед лазерными мониторами. Глядя на яркое пламя, охватившее всё судно, каждый думал не об антигерое Ельском, а о маленькой хрупкой женщине, звавшейся в миру мамой Алей и теперь ушедшей в мир иной.  Её кончина была ужасной. Где-то теперь её душа?
   Кирилл вспомнил про сорок дней, о которых ему говорила мама Аля накануне его отъезда в Сокольский лагерь. Сегодня как раз наступил сороковой день. Уходя из жизни, она публично призналась в любви к Ксении и Юльке,  а о нём не обмолвилась и словом. Он молча стоял перед монитором, как перед пропастью, которую надо было перепрыгнуть, но ему хотелось шагнуть в пустоту.

Глава девятнадцатая.   «УСЛЫШЬ   МОЛЕНЬЕ   МОЕЙ   ДУШИ»

   Кирилл не спешил домой. Ноги вели его к маленькому домику на Лиманной улице, где ещё вчера жила мама Аля. Уже два часа, как её нет в живых. Её нет даже мёртвой, потому как сгорело всё судно. Покидая летательный аппарат, он последний раз глянул на лазерный монитор: на море осталось чёрное масленичное пятно. Это была первая смерть, которую Кирилл видел близко и ощущал остро. Сердце и душа плакали, глаза оставались сухими. Он искал уединения, но ему не везло. В доме мамы Али были люди, уйти он не успел: его заметили и его появлению обрадовались.
   Фёдоров и Андрей пришли сюда немногим раньше, сдав под арест всех участников преступной группировки, жизнь в которых вернётся лишь через сутки. Эти двадцать четыре часа понадобятся оперативникам для спокойного  оформления уголовного дела. После окончания операции, когда Андрей дружески обнялся с майором ФСБ, Фёдоров узнал, что последний приехал в Приазовск по шифрованному  факсу Рейна и был другом отца, в квартире которого Рейны останавливались в Москве, собираясь  в Германию.
   Андрей ждал Фёдорова в дежурной части, пока тот устраивал в своём рабочем кабинете на ночлег московских офицеров, отлично выполнивших роли нотариуса и заведующего ЗАГСом.  Федералам было не до сна. Они решили по горячим следам отработать материал и определиться, оформлять ли дело на всю преступную группировку  или вычленить из него несколько отдельных. От гостиницы офицеры отказались. В рабочем кабинете Фёдорова им привычнее, лучше думается, легче общаться. А они привыкли именно к таким, походным условиям.
   Фёдоров всё не уходил. Во-первых, они не обговорили главного. Преступная группа ликвидирована, но нет главного участника и организатора всех преступлений, отсутствует даже его труп. А федералы упорно молчат. Во-вторых, он не хотел встречаться с Рейном, который его ждал в дежурной части. Фёдоров всё медлил, пока оба офицера в шутку не предложили хозяину кабинета гостиничный номер, если тому негде ночевать.
   Увидев Фёдорова, Андрей решительно поднялся навстречу.
-Дмитрий Егорович, мы сейчас оба знаем, где Ксения. Мне кажется, настал момент объяснить ей, что мы не брат и сестра и объявить официально Вам, что мы с ней жених и невеста.
   Фёдоров не ответил. Молча вышел на улицу. Закурил.
-Когда ты только всё успеваешь! И шифрованные факсы давать, и в Новороссийск мотаться, и невест искать.  Рано ещё. Она, наверное, спит. Давай подождём дня.
   Фёдорову хотелось остаться одному. Ощущение радости, что Ксения его кровиночка, уже улеглось. Его захлёстывала горечь потери Екатерины. Мучила  неизвестность. В присутствии Андрея Фёдоров не стал переспрашивать в дежурной части, поступили ли данные на обезглавленный труп женщины из особняка Ельского, но думал он только об этом. Дежурный промолчал, значит, сведения ещё не поступили.
-Да уже утро нового дня,- не унимался Андрей.- Посмотрите, светает! Да идти близко – один квартал! Я думаю, она не спит.
   Он ошибся.  Ксения спала. Спала сладко, прижавшись к плечу женщины, которая, задумавшись, обнимала её, как маленького ребёнка. Укутавшись пледом, они сидели на мягком  диване в маленьком домике мамы Али. Предутренний свет едва освещал их лица. Фёдорова пронзило словно током:
-Катя?! Катенька, ты?! Жива?!- рванулось из его груди.
   Женщина вздрогнула. Андрей щёлкнул выключателем, и стало видно, как смутилась женщина  и как несказанно обрадовалась. Проснулась Ксения. У Фёдорова хватило размаха рук, чтобы заключить их обеих в свои объятия. Объятие он держал крепко, но не сдержал слёз.  Они обе впервые видели его плачущим и испугались, что случилось что-то страшное.
-Нет-нет, я просто счастлив, что нашёл вас обеих. Вы – моя семья…
-Где Ельский?
-Забудь о нём, как о страшном сне. Никогда он не встанет между нами.
   Андрей многозначительно кашлянул. Фёдоров замер и обернулся, удивившись, что они не одни в комнате. Увидев Андрея, он вспомнил, что они пришли вдвоём. Дмитрий Егорович поднялся с колен, отошёл назад и встал рядом с ним.
   Слова правды произносить  было тяжело. Особенно те, где он называл себя преступником, которого ждёт  уголовное наказание за кражу и присвоение собственного ребёнка. Правда, на момент кражи ему было неизвестно, что он ворует собственную дочь.
   Ксения и Екатерина Львовна поняли только то, что Фёдоров совершил преступление, за которое будет уволен из органов. Поняли,  что в отношении его личности могут возбудить уголовное дело. Они обе перевели вопросительный взгляд  на Рейна в надежде, что тот переведёт всё сказанное Дмитрием Егоровичем.
-Ксения, мы с тобой не брат и сестра, и Дмитрий Егорович это подтверждает.
   Ксения широко раскрыла глаза от удивления. Новость обдала и обожгла её жгучей радостью, по сердцу полосонуло, как крапивой по телу.  Первым порывом было кинуться к Андрею в объятия, но она постеснялась отца  и сдержала себя.
   Андрей продолжал:
-Ксения, перед тобой твоя родная мама, молодая и красивая, о которой ты мечтала и которой можешь поведать обо всех своих грехах.
-А как же Юля?! – скорее выдохнула, чем спросила Ксения.
-Юля – моя родная сестра.  Её родители – Рейн Андрей Иванович  и Нина Николаевна.
   Екатерина Львовна поднялась с дивана, прошлась по комнате, сжала с силой голову руками, потому что в висках молоточком застучала  кровь. Она устремила взгляд на Федорова, потом на Ксению: это её родная дочь? Она смотрела на неё так, будто видела впервые: эти глаза цвета спелой черешни, как у Фёдорова, но такие же большие, как у неё! Эти волосы …   Почти чёрные, как у Фёдорова, но такие же вьющиеся и шёлковые, как у неё! Этот тонкий профиль …  Это её профиль!
   И тут Екатерина Львовна вспомнила, что терзало её всю жизнь. Тогда, много лет назад, ей принесли на кормление дочь. Она отставила  вазу со спелой черешней, которую ела тайком: врачи запретили. Она впервые ждала встречи с ребёнком, с дочкой, которую родила сутки назад. Она ждала этой встречи и боялась её. Она помнит марлевую повязку на лице нянечки Алевтины и её заплаканные глаза. Екатерина уже знала о случившемся горе: умерла Аннушка, подруга Алевтины и жена Фёдорова. Нянечка неловко положила ребёнка на ладони вытянутых рук роженицы. Екатерина глянула на крошечный комочек, завёрнутый в пелёнки,  и похолодела: на неё в упор смотрели две крупные черешенки, точно такие же, которые она только что ела, а может, даже крупнее. Взгляд был осмысленный, умный. Её поразил этот изучающий взгляд новорождённой крохи и, главное, цвет глаз! Она приложила девочку к груди с мыслью, что Ельский никогда не вынесет цвета этих глаз. Второй раз она увидела девочку  через полгода, выписавшись из травматологического отделения больницы. В родильном отделении её встретили врач Немродов, медсестра и всё та же Алевтина. Екатерина Львовна уже знала, что все эти полгода Алевтина прожила в отделении, что искусственно выкормила двух девочек, оставшихся без мам, ухаживала за ними день и ночь: пеленала, нянчила, гуляя, не доверяя никому, а на выходные забирая домой. Врач сообщил, что её ребёнок уже дома, что его недавно забрал отец. Екатерина помнит чувство страха, с которым переступала порог особняка Ельского, потому что уже для себя решила, что жить с этим подлецом не будет. Она помнит охватившее её чувство ужаса, когда слушала улыбающегося мужа: «Катя, кто старое помянет…». Помнит чувство тревоги и незащищённости, когда взяла девочку на руки: та не хотела уходить от отца. Она улыбалась так же, как Ельский: озорно и смело. Чувство тревоги и незащищённости никогда не покидало её с тех пор. И только сейчас она поняла, почему: её смутил тогда цвет глаз ребёнка. Они стали светлыми, как воды Азовского моря. Почему? Ей все эти годы некому было задать этот вопрос, не у кого спросить, не с кем поделиться…
   И Екатерина Львовна, вспомнив всё это, упала в обморок. Фёдоров и Ксения бросились поднимать её и приводить в чувство. В это время и появился Кирилл. Без нашатыря привёл в сознание Екатерину Львовну, без особого труда сменил тему разговора, обратив  внимание всех на се6я. Немногословно рассказал всем о своём чудесном спасении: Малыш допустил ошибку, связав ему руки впереди. Кирилл не сказал Ксении о гибели Васанской, чтобы не омрачать ей радость этого дня. Она потеряла крёстную мать. Зато нашла родную.  Кирилл  куда-то спешил и сам не мог понять куда.

Глава  двадцатая.   П И Л И Г Р И М Ы

   Кирилл покинул дом мамы Али с ощущением, что она где-то ждёт его, что их встреча должна произойти. В его памяти и сознании возник колокольный звон, который он слышал в тёплое августовское утро накануне отъезда в Сокольский лагерь, когда Церковь праздновала Преображение  Господне. Однако он ошибся, звук не был рождён памятью. Над городом на  самом деле летел колокольный звон:
-Да будет мир и свет небесам,  динь-дон!
   Кирилл непроизвольно направился к храму, пытаясь вспомнить, какой сегодня церковный праздник. А в том, что был праздник, юноша не сомневался, потому что в будний день утреннюю службу в храме не совершали. Перебирая в памяти даты сентября, он вдруг вспомнил двадцать седьмое число – Воздвижение Честного и Животворящего Креста Господня.
   Когда они были маленькими, то совершали с мамой Алей заочные путешествия по святым местам. И он, словно сквозь годы,  услышал голос молодой ещё Алевтины Васанской:
-Римские императоры-язычники пытались уничтожить в человеке  воспоминания о священных местах, где пострадал за людей и воскрес Иисус Христос. Император Андриан приказал засыпать землёй Голгофу  и на искусственном холме поставил капище языческой богини Венеры и статую Юпитера. Через триста лет римский император Константин прекратил гонения на христиан. Однажды он увидел на небе знамение  - Крест, на котором была надпись: «Сим победиши!», что означало «Этим победишь!». Константин решил найти этот Крест. На нём был распят Иисус Христос. Он направил в Иерусалим свою мать, царицу Елену  с большой свитой. Царица до удивления и тогда, в детстве, и сейчас была похожа на маму Алю, а в свите он опять увидел своих друзей пилигримов: Женьку Скоробогатова, Николая Величко, Юрия Корсуна, Сологуба Алексея. Были здесь и Ксения с Юлькой. Долгое время их поиски оставались безрезультатными. Но вот как-то старый еврей сообщил им, что Крест зарыт там, где стоит капище Венеры. Они разрушили капище и обнаружили, что находятся на Голгофе, месте, где распяли Иисуса Христа. Они нашли гроб Господень и три креста, дощечку с надписью, сделанной по приказу прокуратора Иудеи  Понтия Пилата, а также четыре гвоздя, пронзившие тело Господа. Чтобы узнать, на котором из трёх крестов был распят Спаситель, патриарх  Макарий поочерёдно возложил кресты на покойника. Когда был возложен Крест, на  котором распяли Всевышнего, мертвец вдруг ожил. Макарий приказал поднять и воздвигнуть Крест, чтобы все христиане могли созерцать его. Елена - Алевтина  вернулась с ними в Константинополь и привезла  Животворящего древа и Гвозди. Константин повелел воздвигнуть в Иерусалиме храм в честь Воскресения Христова, а в день его освещения установил празднование Воздвижения Честного и Животворящего Креста.
   Кирилл слышал завораживающий голос мамы Али и ясно видел её образ: худощавое лицо, сплошь иссечённое морщинками, которые он часто в детстве разглаживал. Ему хотелось, чтобы мама Аля была такой же красивой, как и его мать или Екатерина Львовна.
   Ещё тогда, в детстве, Кирилл заявил, что верит, как и отец, в высший Космический Разум, что Иисус Христос  такой же сын высшего Разума, как и Кирилл, только на несколько порядков выше по уму. Мама Аля не стала с ним спорить, перекрестила его и сказала: «Господь простит тебя!»
   Кирилл так и остался некрещеным, несмотря на все уговоры мамы Али. Для него выше всего был авторитет отца, который говорил, что мысли и слова  быстрее достигают Бога, когда идут к нему напрямую,  как гипотенуза треугольника. А слова и молитвы мамы Али идут к Богу  через церковный храм и отца Константина, проходя, таким образом, путь двух катетов. Кирилл ещё тогда, в детстве, выбрал более короткий путь, хотя со слов отца знал, что на этом пути он более уязвим и открыт  для недоброжелателей, что ему придётся надеяться только на собственные силы, закалять тело и воспитывать дух так, чтобы любой форс-мажор  был для него штатной ситуацией.
   Перед входом в  храм Кирилл остановился. Глянув на позолоченный купол, он непроизвольно перекрестился и почувствовал, что у него учащённо забилось сердце. Он понял, что душа мамы Али здесь. Он её чувствует, осязает. Его, словно флёром, укутало невидимое покрывало. Церковный хор пел величальную, в храме совершался чин воздвижения Креста, а мама Аля вышла к нему. Он её не увидел, скорее почувствовал: она впервые была в  белых одеждах.
-Сокол мой ненаглядный!-  Кирилл узнал её голос. – Ты первым прилетел на мой зов колокольный. Любовь моя  и память земная! Не тревожься  обо мне! Господь сам положит меня во мрак, в бездну. На небесах я буду жить молитвой о тебе. Живи под кровом Всевышнего! Береги честь свою и имя своё солнечное! Домом твоим будет вся Россия, многострадальная и православная! Ангелы Господни будут беречь её. Жезл свой Господь пошлёт ей, великодержавной! Прощай, сокол мой ненаглядный! Сын мой возлюбленный, прощай!  Господь призывает меня…
   Флёр теплоты и ласки освободил его. Кирилл почувствовал, как  это тёплое облако  поднимается  к куполу, над которым возвышается православный Крест, Символ того, большого, Животворящего креста Господня, который они, как пилигримы, искали в детстве. Удаляясь от него, облако флёра смешалось с другими облаками и, гонимое лёгким ветром, поплыло к морю…
    Кирилл с ребятами встретился на причале. Не сговариваясь, они вместо школы все пришли к яхтклубу. Над морем вставало солнце. Какое оно будет, утро нового дня? Такое же, как эта страшная длинная ночь? Нет! Оптимисты по характеру и альтруисты по натуре, они были молоды, полны отваги, переполнены любовью к жизни. Они чувствовали, как становились дерзкими от слова дерзать.
      Кирилл, страдающий молча  от душевной  раны,  вместе с ребятами поднялся на палубу крейсерного катера, где всех четверых ещё с вечера  с нетерпением поджидал Алексей Сологуб. Не скрывая ликования, он встретил  их заготовленной возмущённой фразой:
-Наконец-то явились, горе-герои!  Меня, как всегда, оставили по  хозяйству и за няньку! Но это в последний раз! – и он осёкся, глянув на Кирилла.
   Традиционное приветствие «Пять перстов, а рука одна!»  прозвучало радостно, но без обычных шуток. Каждый занял своё рабочее место на катере. Курс – открытое море! Ребята были потрясены трагической смертью Алевтины Васанской и гибелью корабля «Пеликан», имеющего второе название «Чёрный фрегат», на палубе которого в огне и серном дыму заживо сгорел Ельский Лев Львович, отец их одноклассницы. Они отказывались верить, что смерть этих двух людей наступила почти  одновременно. Она как бы решила их спор, свидетелями которого парни были всю сознательную жизнь. Это спор белого с чёрным, любви  с  ненавистью, добра со злом. Классовая борьба, которую они изучали на уроках истории, была ничто в сравнении с жизненным спором – проповедью этих двух людей. Ребята готовы были верить в то, что с гибелью «Чёрного фрегата» прекратятся и чёрные дела, «крёстным отцом» которых был господин Ельский. Что же символизирует собой смерть мамы Али?
   Сологуб Алексей, видя, что Кирилл не участвует в общем разговоре, резко сменил тему.
-Не знаю, прорвались вы в герои или нет, а вот Берта у нас героиня. Сами смотрите!
   На коврик возле капитанского мостика, прямо на палубу, счастливая мамаша вытащила трёх маленьких щенят. Николай Величко поднял одного, поцеловал в мордочку и сказал:
-Вылитый  Джек! Давайте в память отца назовём его Джеком!
-Лучше Джебер…   в честь обоих родителей. Джека и Берты. Правда, красивое имя?
   Все оглянулись на этот детский голос, прозвучавший неожиданно. На капитанском мостике стоял самый младший Ожерельев, Павел, которого на время операции оставили на Сологуба. Он спал в верхнем кубрике, но был разбужен радостными восклицаниями друзей, а потом молча слушал весь их разговор.
-Это сказал ты?!- будто отрепетированную фразу хором произнесли все четверо.
-Он! Это сказал он! – ответил за Павлика Сологуб. – Нашли чему удивляться! И вообще, в следующее приключение он позовёт с собой меня.  Я думаю, оно не будет таким печальным, как ваше. Нас не будут полуживыми выкапывать из свежевырытых могил, потому что в нашем тройственном союзе нет места женщинам.
-А кто же третий?
-Джебер! Имя щенку мы дали ещё вчера и скрепили кефиром.
-Ребята, давайте подарим Джебера Юльке,- неожиданно предложил Кирилл.- У неё начинается новая жизнь. Пусть в новой семье у неё будет преданный друг, который не позволит ей забыть прошлое.
   Все вновь посмотрели на Павлика, ожидая его реакции. Он по привычке молча кивнул.
-Нет, ты  с к а ж и! – потребовали единодушно ребята.
-Я согласен.
-О-о-о! – восхищённо произнесли все.
-Павел, а ну, удиви брата ещё раз! – попросил Сологуб и взял гитару. Перебором прошёлся по струнам и взял первые аккорды песни, ставшей гимном Сокольского лагеря. Алексей играл боем, а Павлик вполголоса запел:
- Молчат долины, молчат дубравы
В вечерней неге, в ночной тиши,
О, Свете тихий, Святая Славы,
Услышь моленье моей души…
   Какие замечательные слова: «Моленье моей души!» Как это здорово, когда ум дружит с сердцем и воссоединяется с ним в молитве, в высоком слоге, обращённом к Началу Начал, к тем людям, на которых равняешься в своей жизни:
-Спаси, Россию, О Свете Правый,
Спаси Отчизну, Господь, мою…





   

   

   
О Г Л А В Л Е Н И Е

Часть первая                страница

Глава 1. Покаяние Алевтины Васанской
Глава 2. Кирилл Ожерельев
Глава 3. Горинцы уходят в поход
Глава 4. Рейны. Мать и сын
Глава 5. В Сокольском лагере
Глава 6. В дороге. Московские воспоминания
Глава 7. Родительский дом в станице Новонекрасовской
Глава 8. В гостях у бабушки Ульяны
Глава 9. Первое сентября – день неожиданных встреч и открытий
Глава 10. Встреча Рейн  Нины Николаевны и Фёдорова
Глава 11. Ельская разыскивает свою дочь и находит её …  в полиции
Глава 12. Происшествие на уроке литературы
Глава 13. Малый педсовет, на котором решалась Юлькина судьба
Глава 14. Рейн приходит к выводу: тайна, связанная с рождением дочери, может быть раскрыта
Глава 15. Исторический обед в ресторане «Под солнцем»
Глава 16. Дом Фёдоровых всегда отличался гостеприимством
Глава 17. «Мне у вас определённо нравится!»
Глава 18. И вновь звучит мелодия «Иоанна, 14,6»
Глава 19. «Мы с тобой одной крови: ты и я…»
Глава 20. Секретный разговор на кухне

Часть вторая

Глава 1. Урок истории
Глава 2. Знакомство с классным руководителем продолжается
Глава 3. «Эй, на яхте, юнга не  требуется?»
Глава 4. Сочинения
Глава 5. Происшествие на тренировке
Глава 6. Важный разговор Андрея и Ксении
Глава 7. Приют Карлык
Глава 8. Осенний бал Ельских
Глава 9. На заброшенном маяке
Глава 10. Тайные встречи
Глава 11. Ночной разговор
Глава 12. Ванечка Мангуст
Глава 13. В гостях у Васанской
Глава 14. На празднике города
Глава 15. В больнице
Глава 16. Разборки

Часть третья 

Глава 1. Операция  «Новороссийск» разрабатывается
Глава 2. Японка и Кирилл
Глава 3. Ксения и Андрей
Глава 4. Признания
Глава 5. Новороссийск
                страница
Глава 6. Поиск пропавших
Глава 7. Расследование проводит сам Фёдоров
Глава 8. Гостеприимная семья Ожерельевых
Глава 9. «Инопланетяне» атакуют дворец Ельского
Глава 10. ИКЛИЗ – научное открытие Ожерельева
Глава 11. Васанская спешит на помощь Юльке
Глава 12. Московский майор в гостях у Фёдорова

Часть  четвёртая

Глава 1. Ельский и Васанская - крёстные
Глава 2. Фёдоров раскрывает   тайну …
Глава 3. Рейн объясняется с матерью
Глава 4. «Нам надо сдать кровь на анализ…»
Глава 5. Исчезновение Ксении
Глава 6. Кирилл жаждет расправы над Рейном
Глава 7. Подполковник Фёдоров и Васанская
Глава 8. Юльку не покидает чувство одиночества
Глава 9. «Под солнцем Ельского»
Глава 10. Тревога в доме Ожерельевых
Глава 11. Юлька и Покойник
Глава 12. Аукцион «женихов»
Глава 13. Джек
Глава 14. Предсказание цыганки сбылось
Глава 15. Отец
Глава 16. Бракосочетание
Глава 17. Встреча
Глава 18. Сорок дней истекли
Глава 19. «Услышь моленье моей души…»
Глава 20. Пилигримы