Воспоминание

                Воспоминание.


Вновь  задул  холодный  пронзительный  ветер,  нагоняя  дождевые  тучи.  Одно  радовало,  что  небо  не  обложило  сплошной  серой  облачностью. 
Семь  часов  утра,  сна  не  в  одном  глазу.  Попил  кофе,  сидя  у  окна — задумался.
Неожиданно  вспомнилось  моя  учёба  в  школе,  уже  такого  далёкого  нереального  Батуми.

Мы  с  мамой  жили  одни,  и  хотя  мама  подрабатывала   кроме  основной  работы— жили  бедно,  еле  сводили  концы  с  концами.  И  я  рано  пошёл  работать,  в  тринадцать  с  половинной  лет.  Учился  в  вечерней  сменной  школе -  одна  неделя  с  утра,  другая  с  вечера.  Этот  график  был  связан  с  тем,  что  у  многих  работа  была  сменной.

В  те  советские  времена,  тунеядство  было  уголовным  пре­ступлением  и  многие  шаромыжники,  фарцовщики  и  прочая  (уголовная)  муть  увиливая  от  преследования,  училась  в  вечерней  школе.   
Классы  были  потрясающе  разнородными,  тут  были  вполне  взрослые  люди  сорока  лет.  Война  многим  не  дала  учиться  и  стремление  к  знаниям,  возможность  после  школы  пойти  на  различные  курсы,  была  дорогой  к  карьерному  росту.
Тем  более,  что  властью  это  поощрялось. 
Вот  и  представьте  себе,  классный  состав,  отставники  и  матери,  молодые  рабочие  и  тут  же  ворюги,  портовые  проститут­ки,  наркоманы  и  другие  асоциальные  элементы.

Самый  младший  был  я.
Учился  я  отвратно,  о  чём  до  сих  пор  сожалею,  но  к  знаниям  стремился  всегда. 
В  городской  библиотеке  мне  даже  сделали  исключение  и  я  стал  постоянным  посетителем  библиотеки. 

В  те  времена,  в  городе  была  детская  библиотека  и  во  взрослую  учеников  не  записывали.  Так  что,  я  был  исключением  и  даже  «висел»  на  почётной  доске,  как  лучший  читатель.

Знания  мои  были  хаотичны  и  амбициозны.  Так  нравилось  щегольнуть  в  речи  ссылаясь  на  Канта  или  Ницше.  Как  Близнец  меня  тянуло  ко  всему  - от  ботаники  до  астрофизики,  от  археоло­гии  до  искусства. 
У  французов  есть  понятие  гурман  и  гурмэ -  первое  обжора,  а  второй  тонкий  ценитель,  так  вот  я  относился  к  первой  категории.  Я  «обжирался»  знаниями.
Вот  и  представьте  себе  класс  в  котором  я  учился.  На  передних  партах  сидели  все  взрослые,  которые  искренне  хотели  окончить  школу,  а  на  задних  партах  -  всё  остальное  отребье,  в  том  числе  и  я.   

Со  мной  сидела  смазливая  Роза  девятна­дцати  лет,  её  округлые  коленки  в  капроне  и  высокая  грудь  вол­новали  не  только  меня,  но  и  были  предметом  желания  всех  му­жиков  школы. 

Рядом  сидела  колоритная  троица  -  армянин  Ганнибал  (Господи,  как  армяне  любят  давать  своим  детям  невероятные  имена)  официально  числился  сапожником,  впрочем  он  и  был  не­плохим  сапожником,  всегда  себе  точил  моднейшие  туфли. 
Чтобы  все  обратили  на  его  новую  обувь  он  нарочито  об­ращался  ко  мне  и  это  надо  было  видеть  маленькое  шоу.

Обе  руки  в  сторону  как  у  балерин  он  приподнимал  одну  ногу  чуть  согнув  в  колене,  произносил — Сэрожа,  не  подходи  близько,  а  то  запачкаишь  обув.  Так  вот  - этот  Ганнибал,  был  из­вестным  карманником  и  баловался  наркотой. 

Второй  высокий  тощий  еврей  Фимочка,  тридцати  лет,  был  морфинистом,  а  так  как  нигде  не  работал,  промышлял  фарцовкой  и  не  брезговал  воровать  в  домах.  Удивительно,  но  ко  мне  отно­сился  с  такой  братской  опекой,  пресекая  мои  попытки  закурить  или  выпить,  чтобы  не  быть  в  этой  компании  белой  вороной.
-Серёжа,  это  не  для  тебя,  лучше  быть  белой  вороной,  чем  зеком  или  покойником. 

Он,  как  в  воду  смотрел.  Через   семь  лет  умер  от  передо­зировки.   Третий  грек  Анастас, - этот  был  крепкий  задиристый,  даже  злой  на  весь  мир,  уже  сидел  за  мордобой  и  поножовщину.
В  вечернюю  смену  они  приходили   уже  обкуренные  с  бутылкой  вина  и  маринованной  хамсой.  На  уроке  физики,  Фимочка  давал  мне  команду,  и  я,  как  правило,  придумывал  очередной  за­ковыристый  вопрос  нашей  пожилой  физичке.  Типа - почему  поло­жительная  температура  практически  бесконечна  в  своём  повышении,  а  минусовая  ограничена. 

В  те  времена  квантовая  механика  только  становилась,  о  теории  относительности  только  слышали  и  наша  добрейшая  физичка  забывая  про  урок,  пускалась  в  пространные  выводы   и  рассуждения.  Я  её  брал  тем,  что  в  запале  говорил   - я  вам  скоро  до­кажу  теорию  относительности. 
А  тем  временем  троица  играли  в  карты,  и  выпивали  заку­сывая  маринованной  хамсой,  которой  провонял  весь  класс.
Физичка  конечно  всё  это  видела,  но  понимая  кто  они,  связываться  с  ними  не  решалась.

У  нас  появилась  молоденькая  историчка  только  закончила  Герцена  в  Ленинграде.  У  неё  была  очень  примечательная  внеш­ность  -  нос  горбинкой,  черноокая,  черноволосая  словно  сошед­шая  с  древних  фресок  Ассирии.
Её  я  приводил  в  смущение  объясняясь  ей  в  любви,  зали­ваясь  дифирамбами,  восхищаясь  её  красотой,  приглашая  на  свидание.  Она  краснела,  как  помидор,  вскакивала  и  убегала  из  класса.

Кончалось  это  тем,  что  меня  вызывала  директриса  грузинка.  Гово­рила  она  по  русски  отвратно,  скорая  на  расправу.  У  неё  на  столе  лежала  метровая  рейсшина  с  оголовком  из  бука. 
Всё  проходило  по  выверенному  сценарию. 
-Ты,  красный  яица  (имея  ввиду  пасхальное  яйцо)  каз­ла-барана,  подойды  ближи.
Я  подходил,  она  взмахивала  рейсшиной,  тяжёлым  оголов­ком  целясь  мне  по  голове.  Реакция  у  меня  была  отменная,  я  успевал  присесть  и  рейсшина  вдребезги  разлеталась  об  стол.

Вставая,  я  ей  читал  лекцию  о  правах  человека  и,  что  она  глумится  над  моей  мужской  гордостью.  Её  всегда  моя  наглость,  восхищала,  махая  мне  рукой  выйти  вон,  в  спину  слышал. 
-Ты  паршывый  казла-барана.

А  уже  поздно  вечером,  я  провожал  историчку  до  дому,  говоря  ей,  что  я  её  защитник,  её  рыцарь.  Шли  мы  молча,  но  я  знал,  она  благодарна  мне  за  эти  проводы.  Одной  в  двенадцатом  часу  ночи  ей  было  страшновато.
Но  историю  я  любил,  особенно  древние  времена  и  не  смотря  на  её  придирчивое  внимание  к  моим  знаниям,  я  получал  единственный  твёрдые  пятёрки.

За  окном  сгустились  тучи,  налетел  невероятный  шквал,  с  грохотом  разверзлись  небеса  и  хлынул  град  вместе  с  дождём.  Эта  вакханалия  продлилась  чуть  более  получаса.  А  за  окном  четвёртое  июня.  Но  воспоминания  моей  школьной  молодости  со­грели  меня  и  на  душе  стало  так  хорошо  и  светло.

4  июня  2015