Белая статуя. 2

ЗАГОРЯНКА,18. ЧАСТЬ ВТОРАЯ. (ПРОДОЛЖЕНИЕ).

Прямо из клиники она поехала по известному адресу, где проживали супруги Косаревы и позвонила в дверь их соседям. Они единственные на площадке имели телефон. В этой квартире жили супруги пожилого возраста. К ним Наташа и обратилась в первую очередь.
- Виталий Терентьевич и Елизавета Ивановна, вы живёте одни?
- Да, одни. Дети наши далеко. Один в Ростове-на-Дону, другой в Минске, - говорил хозяин квартиры.
- У вас два сына?
- Да, и ещё дочка. Она здесь, в Приморске замужем.
- О, какие вы богатые!
  Старик рассмеялся и загладил большой ладонью свои седые волосы.
- Да, ты права, дочка! Это самое большое богатство на земле – дети! – он откашлялся. – Ты, говоришь, насчет соседей пришла?
- Да, нужно кое-что уточнить. Вы помните ту ночь, когда увезли в больницу Вадима? Примерно месяц назад.
- Да, помним! Вика у нас скорую вызывала, - ответила Елизавета Ивановна.
- Во сколько она к вам пришла?
- Точно не знаю, но, где-то, около двух часов ночи.
- А, может раньше?
- Нет. Ведь только в три мы легли, когда скорая Вадика увезла. 
- Елизавета Ивановна, вы ходили туда, к ним?
- Да! Вика взбудораженная была. Прибежала ко мне, говорит, мужу плохо. А телефон-то у нас у одних на площадке. Вызвала скорую и попросила меня помочь ей. Я пошла и мы вместе Вадима с пола на кровать перекладывали.
- Значит, когда вы пришли, он лежал на полу?
- Да, недалеко от двери.
- Никаких ссадин, синяков на нем не было?
- Как будто, нет.
- Вспомните хорошенько… Руки, в каком они были состоянии? Ногти на руках были целы? Говорят, он царапал ими дверь и стер в кровь. Не содраны были?
- Да, целы были ногти. Нет, всё было в порядке. Вот, только, синяк у него был на запястье. На каком, не помню.
- Должно быть, на правом, - автоматически произнесла Егорова и раскрыла свой блокнот.
- Что вы сказали?
- Нет, ничего… А на шее, что-нибудь было?
  Елизавета Ивановна задумалась.
- Вроде, какая-то царапина была, но ведь он упал и ударился. Кто его знает? Два красных пятнышка под ухом, сюда вниз, почти на шее. А, так, я не разглядела.
- Скажите, запаха вы никакого не почувствовали, когда вошли к Косаревым?
- Нет. Окно настежь открыто было. Чтоб воздух шел. Мы думали, он в себя придёт, а он лежал, как мертвый. Бледный такой!
- Понятно! А лицо, лоб, тоже в порядке были?
- Да, ни царапинки.
- Спасибо!.. Они у вас за стенкой живут, насколько я поняла, и на площадке у вас всего три квартиры. В ту ночь, вы ничего не слышали, никаких шумов?
- Нет, мы крепко спим. Нас разбудил звонок в дверь, когда Вика пришла, - пояснил Виталий Терентьевич.
- Всё, очень вам благодарна! Больше вопросов нет.
  От соседей с телефоном, Наташа отправилась в другую квартиру, на этой же площадке. Ей открыла женщина с сильно помятым, испитым лицом, во рту она держала незажженную сигарету. Женщина неприязненно окинула Егорову жгучим взглядом с ног до головы и отошла в сторону, пропуская Наташу в квартиру.
- Ну, вот и милиция пожаловала, - сказала она хриплым голосом, с грохотом закрывая дверь. – Опять соседи, небось, баллон накатали! Это они могут, на это у них ума хватает! Ну, давай, начинай протокол составлять, - крикнула она из коридора.
- Мы ещё и порога не переступили, а вы уже вносите рацпредложение, - проходя в комнату, где было густо накурено, сказала Наташа.
- Вы, зачем пришли? – зло спросила тетка.
- Может, все-таки, в комнату войдете?
  Женщина нехотя прошла из коридора в комнату и села на стул, скрестив руки на груди.
- Ну?!
- Я хочу поговорить с вами о ваших соседях, Косаревых.
- А, чо о них говорить-то?
- Значит вы отказываетесь?
- Ну, спрашивай, чего надо –то? Вроде, мы с ними, пока не скандалили.
- Меня не интересуют ваши местные стычки, хотя, как поняла, они у вас происходят часто.
- Ну, давай, не тяни!
- Как вас зовут?
- Галина!
- По отчеству…
- Ну, Петровна!
- Галина Петровна, вы знаете, что ваш сосед Вадим Косарев…
- Ну, в дурдоме он, - не дав договорить, вставила тетка.
- Ясно, значит знаете!
- Ну!
- А, ту ночь, вы помните, когда его увозили? Наверняка, шум был, когда приехали врачи?
- Как будто, помню! Не каждый день соседей в психушки увозят!
- Вы спали той ночью?
- Чёрт знает, по моему нет…У меня тут хахаль был, мы с ним кутили до полуночи, потом вышли проветриться и домой обратно.
- На улицу выходили?
- Да, минут на двадцать. Долго потом ещё сидели.
- Как же вы на работу потом встали?
- А у меня отпуск был.
- Ага! Что ещё в ту ночь интересного было? Относительно Косаревых.
  Галина Петровна подозрительно посмотрела на Егорову.
- А, чего-то, вы вдруг, про них?
- Значит нужно, если спрашиваю.
- Нужно!.. А, ничего больше интересного не было! Только, вроде, кричали там.
- Кто?
- Они там, за стенкой. Я слышала, и мой слышал. Говорит, режут там их, что ли?
- Поподробнее, пожалуйста! Чей крик сперва был, мужской или женский?
- Кажись, мужской. Потом баба заорала, громко так! Сразу после него. Тут же все слышно, стеночки тоненькие. Такого-то раньше у них не было, чтоб средь ночи орать, - покачиваясь на стуле, говорила Галина Петровна.
- Дальше, что было?
- А, хрен их знает? Затихли сперва, а потом, как будто, кто от них вышел.
- Когда это было, во сколько?
- Не знаю. Поздно было.
- Почему, думаете, вышли от них?
- Дверь их грохнула и, кто-то вниз пошел быстро.
- Потом дверь ещё открывалась?
- Да, Вика соседке звонила. Они там с Лизаветой Ивановной шумели всё.
- Спасибо!
- Всё, что ли? – удивленно спросила тетка, глядя, как Наташа пошла к выходу.
- Да! – обернувшись, ответила Егорова.
- Ну, ты даёшь, мать!
- Ещё раз назовитесь!
- Галина Петровна Симакова.
- Всего доброго, Галина Петровна!
  Симакова ещё долго стояла на лестничной площадке, слушала удаляющиеся шаги милиционерши и недоуменно жала плечами.

  После опроса свидетелей, Наташа поехала в городскую больницу, где разыскала врача, принявшего Вадима в ту злосчастную ночь, и узнала у него некоторые подробности. Так же попросила найти в архиве запись о состоянии Косарева в момент приема, сняла с него копию, заверила у глав врача и со спокойной душой отправилась в УВД.
  Султанова не было на месте и Наташа обратилась к Терещенко.
- Александр Константинович, могу я теперь дело Косарева оформить официально? Я уже веду расследование.
- Что назрело? На каком основании, Наташа?
  И Егорова выложила всё, что знала и думала по этому вопросу.
  Выслушав её, майор сказал:
- Значит, ты обвиняешь семью Фроловых в злостных, преднамеренных действиях по отношению к Косареву?
- Да!
- Коротко и ясно! Но, ясно-то только для тебя, понимаешь! Доказательства нужны, а не голые факты.
- Они будут, если расследование станет официальным.
- А, причина их действий? Ведь причина у Фроловых должна быть, какая-то?!
- Это и является моей основной задачей на данный момент.
- Хорошо. Оформляй официально показания соседей, а там посмотрим.
- А показания Косарева?
- Нет. Сама понимаешь, где он находится. Мы не имеем права. Пока он там, он считается не дееспособным.
  Наташа выписала из блокнота показания соседей, которые она начеркала ещё там, на месте, и отнесла им на подпись. Вечером все имеющиеся на руках документы, Наташа вручила Султанову.
- В копии с записи о его физическом состоянии в момент приема в больницу сказано, что на запястье правой руки и у левой стороны шейных позвонков, имелись повреждения в виде двух ярко обозначившихся синяков. Ты сводишь всё к тому, что его действительно душили и, что Вика схватила мужа за запястье в момент появления в квартире третьего лица. Схватила крепко, отчего и остались подобные отпечатки. Это подтверждает показания самого Косарева, но ничего не доказывает, - говорил полковник, сидя за столом в своём кабинете.
- Почему?
- Потому что, она сама их, непременно опровергнет, эти показания. Скажет, например, они у него уже были до случившегося или, что сделала эти синяки, когда подняла мужа с пола, крепко ухватилась за шею и за руку, вот они и появились.
- Вы забываете, что соседка эти синяки тоже видела, ещё до того, как они его с пола подняли. Правда, они были нечёткие. Но уже были! Ярко они проступили лишь в больнице.
- Ну, что ж, действительно довод. Хотя она может сказать, что и до прихода соседки пыталась сама с ним справиться. Это, что касается запястья, а насчет шейных синяков – можно подумать. Просто так возникнуть они не могли. И, тем не менее, доказать то, что говорил Вадим, будет крайне сложно, а обвинить Фроловых, тем более.
- Для меня главное, поскорее вытащить парня из клиники, - сказала Наташа.
- Значит ты уверена – ночной призрак в виде статуи, всего лишь ряженый? – улыбнулся полковник.
- Да, уверена! Фроловы преследовали определенную цель: во первых, упрятать Вадима в психушку, а что во вторых – я не знаю.
- Значит они парня нейтрализовали?
- Получается так!
- Хитро придумано, хитро! – сказал Султанов и достал из письменного стола чистую папку с надписью «Дело».
- Вот и появился криминал, - сказала Егорова, глядя на папку. – Помните, вы говорили, что нет криминала?
- Да, помню… Значит так! Для старта показаний соседей достаточно, этой выписки и заявления самой Косаревой, его матери. Так что, уже можем оформлять. Но дело висит на тебе, поняла? Раскручивай сама.
  Наташа улыбалась. Она была страшно рада, что займется расследованием сама, никто не будет мешать и задавать лишних вопросов.
  Султанов продолжал:
- Показания Фроловых оформляй, как протокол допроса. Поезжай к ним и опрашивай заново, как положено, с подписями. Что будут говорить, все записывай, не перебивай и главное, опроси тестя, директора школы, он в нашей картотеке проходит по делу Филимоновой, как свидетель.
- Что?! – Егорова раскрыла рот.
- А, ты забыла? Он же давал показания, насчет того, что Лариса не заходила к ним пятого ноября.
- Вы это помните?
- Зачем помнить, дело вёл не я. Просто, когда у тебя на горизонте замелькали Фроловы, я проверил по картотеке все данные на них  и обнаружил Фролова Максима Максимыча в числе свидетелей по тому нераскрытому преступлению. Меня это заинтересовало и я поднял «Дело» из архива.
  У Наташи от волнения вспотели ладони. Она потерла их о колени и вскочила с места.
- Я сегодня же пойду к нему!
- Сегодня уже поздно. Вот, завтра, пожалуй! Только, ради Бога, не связывай между собой дело Филимоновой и дело Косарева. Никакого намека на то, что он был, когда-то, свидетелем и быть не должно.
- Я и не думала связывать… Ну, да, помню! Теперь помню! Недалеко от того места, где нашли Ларису, было лишь два адреса, куда она могла пойти. Это Панченко и Фролов. Но у ребят был в тот вечер, пятого ноября, кружок. Кстати, я ещё вам не говорила, что у жены Вадима, я видела Ларисину брошку.
  Султанов снял очки и внимательно посмотрел на Наташу.
- Откуда ты знаешь, что именно Ларисину?
- У неё была точно такая же.
  Наташа рассказала полковнику о встрече в кафе и о брошке со сломанным замком. Султанова, как не странно, заинтересовала эта деталь и, даже на следующий день, как только Егорова появилась в УВД, он принялся расспрашивать её о подробностях разговора с Ларисой.
- Лариса тебе не говорила, что пыталась искать свою брошку?
- Нет, не говорила. Она не знала, где брошка потеряна. И разговор-то был мимолетный, незначительный.
  Наташа обратила внимание на интерес полковника, но головокружительная история со статуей, поглотила в себе все остальное.

  Когда Наташа шла по коридору УВД, её кто-то схватил за руку и затащил в свободный кабинет. От неожиданности Егорова вскрикнула, но дверь за ней захлопнулась и девушка увидела Андрея. Он стоял, прижавшись спиной к двери, и виновато смотрел на Наташу. Егорова глубоко вздохнула и скрестила руки на груди.
- Наташ, пожалуйста, прости меня!
  После своих слов Андрей не изменил позы, но тело его было сильно напряжено, точно в ожидании удара.
  Егорова сделала вид, что не поняла, о чём идет речь и с удивлением посмотрела на Жигулина. Андрей смешался, не зная, как продолжить начатое объяснение. Молчание Наташи и её взгляд – убивали его. На лице вспыхнул яркий румянец и, опустив глаза, в ожидании худшего, Андрей произнес:
- За ту, субботнюю прогулку в парке, прости меня! Я не хотел делать тебе больно. Не знаю, что на меня напало тогда, но вёл я себя, как последний идиот.
  Наташа выслушала и отступила к окну.
- Ты, всё ещё помнишь о том?
- Я никогда этого не забуду.
  Егорова положила руки на подоконник, оперлась на ладони, приподнялась на мысочках и заглянула во двор на стоявшие там милицейские машины. Казалось, происходившее за окном интересовало девушку больше разговора с Жигулиным, но на самом деле она обдумывала фразу, которую проговорила, отвернувшись от окна:
- В таком случае, я хочу поблагодарить тебя за то, что ты больше ни о чем меня не спросил, тогда в парке!
  У Жигулина зашлось сердце.
- За что меня благодарить? – воскликнул он и, оторвавшись, наконец, от двери, подошел к большому письменному столу.
- Не нравится мне твое настроение, Жигулин! – с иронической улыбкой сказала Егорова и села около стола на стул со сломанной спинкой.
  Девушка не сердилась. Андрей ободрился и, чтобы прекратить тяжелый для обоих разговор, спросил:
- Говорят, ты оформила дело Косарева?
- Да, правду говорят! А, кто?
- Отец твой, мой начальник.
- Ха! Представляешь, никак не могу встретиться с Максимом Максимычем, а его показания очень нужны. Ни на работе его не могу застать, ни дома.
- Ещё застанешь!
- Сейчас уже некогда, я, только что, оформила командировку. Лечу в Краснодар.
- Ну, ты даёшь, Наташка! Зачем?
- Объясню! Сядь только, не мелькай!
  Жигулин отыскал глазами ещё один стул у шкафа, взял его и устроился рядом с Наташей.
- Зачем же ты летишь?
- За доказательствами, разумеется! Понимаешь, Косарев говорит, что голова у того, кто вошел к ним в спальню, была гипсовая, точь-в-точь, как у статуи. Значит, или сделали похожую, или, проще всего, сняли голову с настоящей, откололи лицо и приставили ряженому, так как всю голову надеть было невозможно. Чтобы Косарев не заметил фальшь, Вика не давала зажечь свет, иначе, многое могло бы открыться.
- Ты хочешь посмотреть на месте, там ли голова?
- Да! Она была несколько крупнее обычной головы человека, но для ряженья – это не помешает.
- Статуя больше натуральной величины?
- Немного больше. А, вот, что могли надеть на тело и руки?
- Что угодно, хотя гипсовыми руки не могли быть. Как бы она тогда схватила ими парня? Гипс не эластичен, он не гнется… Хотя, у меня есть одна мысль!
- Говори!
- Это могли быть железные перчатки. Помнишь, железные доспехи у рыцарей?
  Наташа кивнула.
- Гениальная мысль! Но такие перчатки трудно достать. Ведь в магазине они не продаются.
- Остается только одно, Наташ, театр или драмстудия… Я предлагаю помощь.
- А твои непосредственные дела?
- С квартирной кражей мы разобрались. Сейчас ещё есть дела, но свободное время найдется.
- Нет, не нужно! Мне Коломийцев поможет или Истомин.
- Забываешь, Истомин в отпуске… Итак, пока ты летаешь по своему Красно-дару, я буду искать человека знакомого Фроловым, кто работает в драмстудии или театре, благо, он у нас один, ну, а там, видно будет.
- Андрей, если это доспехи, то можно с такой перчатки снять палец? У статуи не было пальца на левой руке.
-Нет, нельзя, можно только обломать. Это, кстати, нам в помощь.
  Наташа больше не сопротивлялась желанию Андрея помочь ей и продолжала:
- Потом ещё одно! Человек, бившийся в припадке головой о дверь, мог преспокойно разбить себе лоб или нос, тут же, ни царапины. И соседка говорит, и врач, принимавший его.
- Ты мне можешь ничего не доказывать. Здесь врет жена. Значит, я занимаюсь друзьями Фроловых… Пусть тебя не смущает, что я из другого отдела. Вашему сейчас работы хватает.
- По рукам!
  И Наташа хлопнула своей ладонью о ладонь Андрея.

  На следующий день Наташа была в Краснодаре. Девушка без труда отыскала бывший пионерлагерь «Заречье». Сторож центрального корпуса в котором временно хранились книги местной библиотеки, провел Егорову в парк и показал гипсовые фигуры, стоявшие вдоль главной аллеи. Половина статуй была разрушена временем, а несколько было разбито совсем. Фигуры же в виде гречанки, там не было. Расстроенная стояла Наташа возле пустого пьедестала, на котором возвышалась, когда-то, таинственная статуя.
- Давно она исчезла отсюда, вы не знаете? – спросила Егорова у сторожа.
- Не знаю. Я здесь недавно работаю.
- Кто был до вас?
- Макарыч! Он и сейчас работает, меня подменяет. Он вам нужен? – с любопытством спросил старик.
- Да, очень!
- Завтра приходите. Всё у него и узнаете.
  На следующий день Сергей Макарович, сторож лет семидесяти, поведал Наташе следующее:
- Разбилась она уж, как месяц. Утром заступил на службу, она в парке разбитая лежала. Тут же, рядом, где стояла, - указывая рукой на пьедестал, говорил сторож. – Потом мы с дворником осколки собрали и выкинули. Кому она теперь такая нужна?!
- Тяжелые, небось осколки?
- Да, тяжелые. Мы их по частям носили в мусорный контейнер.
- Статуя была вдребезги разбита? – спросила Егорова и почувствовала, как руки холодеют от волнения.
- Нет, не вдребезги. Так, отколоты кое-какие части. Туловище пополам, наверное, когда падала. Может сама упала, а может и сбросил кто! Потом, рука в стороне валялась…
- А голова, была тоже оторвана? – волнение нарастало.
- Нет, не оторвана. Головы совсем не было.
  Волнение в груди Наташи резко уступило место буйной радости. Она с улыбкой посмотрела на сторожа.
- Точно, головы не было? – переспросила Егорова для страховки.
- Точно, говорю, не было. И никто потом не находил.
  В тот же день просматривая в аэропорту квитанции от конца августа и начала сентября, Наташа втайне надеялась найти в числе зарегистрированных фамилию Фролов или Косарева. Но умом она понимала, что сам Фролов-младший в Краснодар обратно не полетит и никого из своей семьи не по-шлет. Вероятно, попросил привезти голову, кого-то из очень близких знакомых. Что подстроил весь спектакль Дмитрий Фролов, Егорова не сомневалась и, именно, из-за случившегося в Краснодаре конфликта, о котором Косарев умалчивает. Но, кто летал за головой статуи? Может быть тот, кто и наряжался? Ясно лишь одно – наряжалась женщина, которой либо заплатили, либо она сама была заинтересована упечь Вадима в психиатрическую больницу. Тогда она хорошая и близкая приятельница, кому-то из Фроловых. «Думаю, когда вернусь, Андрей уже, что-нибудь раскопает», - размышляла Наташа в самолете, по дороге домой.

  Андрей, действительно, упорно занимался поисками третьего лица. Но у самих Фроловых ни о чём расспрашивать не стал. Он отправился в спортивный клуб, где у знакомых Дмитрия узнал, с кем тот дружит и проводит свободное время. В числе его приятелей оказался некий Соловьёв, работавший в ДК мастером по свету. В свободное время он посещал драмкружок. В разговоре с Жигулиным Соловьёв упомянул, что Фролов и его очень близкая знакомая Ерохина, последнее время часто посещали его репетиции, здесь же в ДК, объясняя это, любовью к театральному искусству.
  Соловьёв был полноватым парнем, лет двадцати восьми, низкого роста, с солидной осанкой и очень приятным голосом. По виду, на авантюриста и интригана, он не походил совершенно. Мастер по свету провел Андрея в костюмерную, где тот тщательнейшим образом осмотрел все костюмы.
- Фролова и Ерохину, вы сюда водили? – окинув взглядом узкую, длинную комнату, похожую на склад и пропахшую нафталином, спросил Андрей.
- Один раз. У нас здесь перед Новым годом, было, что-то, вроде бала и девушка Дмитрия выбирала себе костюм.
- И, что же она выбрала, если не секрет?
- Ничего подходящего она не нашла. Взяла лишь парик Бабы Яги. Кстати, не вечере, она её хорошо изображала. Даже получила за это приз от Деда Мороза – надутый газом шарик.
- Интересно. Опишите её, пожалуйста!
- Она блондинка, высокая ростом с карими глазами. Но фигура у неё, я бы сказал… - Соловьёв поморщился при этом и ухмыльнулся. Потом цинично добавил:
- Тощая и не складная.
- Лучше не опишешь! А, вы сами, в костюмерной часто бываете?
- Приходится!
- Есть у вас ещё, какие-нибудь атрибуты, которых сейчас нет здесь?
- Есть рапиры, например. Сейчас с ними репетируют в зале. Хотите посмотреть?
- Нет, спасибо! Меня интересуют рыцарские доспехи. Они у вас имеются?
  Жигулин с напряжением ждал ответа, ибо он решал всё. Тяжеловесность входившей фигуре и твердость её телу, могли придать лишь железные доспехи, надетые целиком или же частично.
- Доспехи? – переспросил Соловьёв. – Вообще-то, есть. Но назвать доспехами эту рухлядь…
- Что же там конкретно?
- Это старый шлем, перчатки, два отдельных щита – на грудь и спину, и наконец, наколенники. Пожалуй, всё! Ими давно не пользовались. Они лежат в кладовке. Показать?
- Да, пожалуйста!
  Андрей был уверен, что это те доспехи, которые он искал. Слишком много совпадений: присутствие на репетициях Ерохиной и Фролова, визит Ерохиной в костюмерную, где она могла их случайно заметить, а в нужный момент выдать информацию о доспехах своему знакомому; её способности к игре, потом рост Ерохиной. «Статуя», тоже была высокой. Всё это проносилось в голове Андрея стремительно и быстро, пока вместе с Соловьевым он шел к кладовой. Она не запиралась, открывалась очень легко и просто. В ней было навалено много ненужного, на первый взгляд, хлама. На самом деле – эти вещи ещё могли использоваться актерами.
  Соловьёв извлек коробку с доспехами с одной из верхних полок и протянул её Андрею. Коробка была в паутине, но доспехи пыль не заросли.
- Ими давно не пользовались? – спросил Андрей, доставая железный шлем.
- Давно. Года два назад играли «Гамлета». Их брали, чтобы изобразить призрака, но вы знаете!
- Да-да, конечно! Изобразили?
- Хорошо получилось. Набросили сверху на актера плащ и вышло, как в кино!
- Молодцы!.. А вам не кажется странным, что пролежав два года, запылилась лишь коробка?
- Ну, может их ещё потом брали, хотя не припомню, чтобы они кому-нибудь пригодились. Я здесь участвовал, почти во всех постановках и…
- Пройти сюда можно свободно? – перебил Андрей.
- Что? – смешался Соловьёв, не понимая о чем идет речь и куда клонит Жигулин.
- Пройти сюда постороннему не составит большого труда? Костюмерная запирается?
- Да, запирается, но когда идет репетиция, она открыта. С лестницы можно пройти спокойно не замеченным, если это вас интересует!
- Прямо с входа, заранее зная расположение, пройти на лестницу, подняться на второй этаж и сюда. Так?
- Совершенно верно! Но, что тут брать?
- Хотя бы – это!
  Жигулин вытащил из коробки железную перчатку с обломанным мизинцем и показал её Соловьеву.
- Это? – на лице собеседника Андрея проступило удивление.
- Да, именно, это! Кстати, на перчатке не хватает мизинца.
- Значит отломился.
- Наверняка, но и в коробке его тоже нет.
  Соловьёв схватил коробку и запустил туда руку. Порывшись и ничего там не найдя, он с ещё большим удивлением взглянул на Андрея.
- Значит их брали и палец сломали не здесь, - задумчиво сказал Соловьёв.
- Кто брал, вы знаете?
- Нет, откуда? Но, какое это теперь имеет значение? Если брали, то вернули. Ну, а не вернули бы, что с того? Велика потеря! Вы, собственно, для чего всем этим интересуетесь?
  Вместо ответа Жигулин улыбнулся своей милой улыбкой, взял коробку и направился к выходу.
- Я возьму это, если не возражаете? Под расписку, - на ходу бросил он.
- Берите!
  Соловьёв закрыл кладовку на ключ и поспешил за Андреем.

  Перчатки были большие, Жигулин их легко одел на руки. Сгибались в пальцах они хорошо, но в кулак их было сжать невозможно. Тем не менее, ухватить за шею не составило никакого труда. Для испытания Андрей выбрал Александра Терещенко. Когда тот спокойно шел по коридору из кабинета неожиданно выпрыгнул Жигулин и с налёта вцепился в его шею. Терещенко вскрикнул, после чего Андрей быстро отступил назад. Со словами: «Ты что, ненормальный?!» - майор замахнулся на Жигулина папкой, но тот уже нёсся к кабинету Егорова, ликуя над своей победой.
  Теперь, по расчетам Андрея, всё сходилось. По какой-то причине, после поездки в Краснодар, где Фролов и Косарев поссорились, Вадима решили удалить из дома, более того, сделать недееспособным, обезопасить себя от, какого-либо, разоблачения. А как? Фролову приходит на ум недавно произошедшая комичная история, о которой знали все, кто был с ними в поездке, история с отпиленным  пальцем, совпадающая с детской сказкой. Дмитрий обдумывает план заранее, возможно ещё в Краснодаре. Прилетев домой, он рассказывает при всех Вадиму историю о белой статуе, знакомую с детства, а затем, через несколько дней, разыгрывает ночной спектакль при помощи Ерохиной, после которого Косарев попадает в больницу.
  «Если бы парень не рассказал доктору, принимавшему его, о своём кошмаре, что тогда? – думал Андрей. – А тогда его жена рассказала бы, что-нибудь эдакое. Мол, муж перед припадком снова пришел в себя, начал бредить и рассказал о видении. Потом снова упал в обморок. Проверить уже нельзя. Если человек в припадке потерял рассудок, ему никто не поверит.»
  Жигулин ходил из угла в угол по кабинету и часто останавливал взгляд на принесенных им же доспехах. «Ну, конечно, она надевала их! Вот и пальца нет!» Он резко схватил со стола перчатку без пальца, покрутил её в руке и швырнул обратно. Следов краски на ней не было, а Вадим говорил, что у статуи с руки капала кровь. А, что если?.. Андрей опять подскочил к столу, взял перчатку и вышел из кабинета. Он отнёс её в лабораторию с просьбой провести анализ на наличие красной краски, особенно в том месте, где был мизинец. Работы в лаборатории было много и Жигулину обещали дать ответ лишь через день и то, вероятно, к вечеру. Это несколько выбило из колеи, так как внутри у Андрея всё кипело в ожидании скорой развязки, но, придётся ждать. Находиться в кабинете не было никакой охоты и Андрей вышел из УВД. Перед отъездом Наташа, так и не успела поговорить с Фроловым-старшим, а беседа с ним была очень важна, особенно теперь, когда столько известно и понятно, что сами родители покрывают Дмитрия и Вику. Что же скажет этот человек, директор школы? Как объяснит он сложившуюся ситуацию? Известна ли ему самому вся подоплека? На эти вопросы Андрей непременно хотел получить ответы и шёл к Фроловым. Но у них Жигулина ждало сообщение, которого он никак не ожидал и, которое явилось настоящим ударом. Тесть Вадима, отец Вики и Дмитрия, Максим Максимович Фролов – скончался накануне ночью. Семья была в трауре и разговор, естественно, не состоялся.

  Егоров застал Андрея в кабинете погруженного в себя. Парень был мысленно прикован к последнему неприятному происшествию.  Увидев на столе металлические предметы, полковник поинтересовался о них у Андрея, но тот отвечал неохотно, так как сосредоточен был теперь на другом. Через некоторое время Жигулин, все же, разговорился и попросил у Егорова совета, как ему поступить дальше.
- Тебе Андрей, нужно узнать от чего умер директор школы, а уже потом строить догадки. Завтра приезжает Наташа, вот с ней и решайте.
  Наташа была удивлена не меньше Андрея, узнав о смерти Фролова-старшего. Вместе с Жигулиным они отправились в больницу, куда под утро, день назад, был доставлен Максим Максимович и, не приходя в сознание, скончался. По заключению врачей, смерть наступила от астматического приступа.
- Разве Фролов был астматик? – спросила Наташа у врача.
- В нашей картотеке это не значится, - последовал ответ, - поищите, что-нибудь, в районной поликлинике.
  После посещения регистратуры в поликлинике, результаты оставались нулевыми. В карте не было сказано ничего о заболевании астмой, к тому же, судя по записям, к врачам обращался Фролов, крайне редко. Удивительные обстоятельства заинтересовали ещё больше и заставили, не мешкая, отправиться к Фроловым.
  Дома были все и Наташа в присутствии Андрея, сразу приступила к опросу.
- По заключению врачей городской больницы, ваш муж умер от астмы, - обратилась Егорова к Анастасии Алексеевне. – Но, как вы объясните, что в карте районной поликлиники о его болезни нет ни единой записи?
- Он страдал астмой не так давно.
- И, все-таки, страдал. Почему же, в таком случае, он не обращался к врачам, ведь это серьезно?
- Потому что, он лечился у частника, - со злобой ответила Фролова.
- Имя, фамилия частника, его адрес?
- На каком основании, вы нас беспокоите в такую минуту, подобными вопросами?! – срывающимся голосом прокричала вдова.
- Координаты частника, пожалуйста, назовите! – настаивала Наташа.
- Я не желаю с вами разговаривать на эту тему.
  Женщина поднялась с дивана и ушла в кухню, хлопнув дверью. Андрей и Наташа переглянулись.
- Может быть, вы нам скажете, где найти этого врача? А то, понимаете, идет следствие по делу Косарева, разбирается заявление его мамы, а один из свидетелей умирает, по неизвестным причинам, - обратился Жигулин к Вике и Дмитрию, находившимся здесь же.
  Вика неуверенно пожала плечами, а Дмитрий произнес:
- О нем отец никогда не говорил с нами. Про него знает только мама.
- Как давно ваш отец был болен? – продолжал Андрей.
- Уже несколько лет. Наверное, года четыре. Но у него это, почти, никак не проявлялось, - отвечал Дмитрий.
- Приступы были?
- Да, были, - ответила Вика.
- Как же он обходился сам?
- Почему сам, мы вызывали скорую, - вставил Дмитрий.
- И, как часто?
- Не помню. Не часто. В этом году не вызывали ни разу. Они, обычно, оказывали помощь на дому; оставляли лекарства, рецепты и уезжали. В больницу отец не соглашался, поэтому лечился у частника.
  После сказанного, Дмитрий вышел в кухню к матери. Вика осталась стоять у окна. Она подняла на Егорову глаза, полные тоски и отчаянья, шагнула к Наташе, порываясь, что-то рассказать, но отступила к окну, так и не решившись.
- Мне нечего добавить,- выдавила она из себя со слезами и опустила глаза.

  Наташа и Андрей молча шли по улицам Приморска. Спускались тихие сумерки, город зажигал свои приветливые огни. Оба были немного подавлены.
- Странно все это, согласись! – прервал молчание Жигулин, уже подходя к Загорянке.
  Наташа кивнула.
- Завтра будут готовы результаты экспертизы, проводимые с перчаткой. Всё, что ты узнала в Краснодаре и, что я обнаружил здесь, мы суммируем и предъявим обвинение Фроловым.
- Какое обвинение, Андрей? – спросила Наташа, остановившись. – Мы не знаем главного, причину всего происходящего в этой семье. А она была – эта причина! И серьёзная. Без неё обвинение будет липовым.
- Я понимаю, но мы пытаемся с тобой её найти, но ничего не выходит.
  Дойдя до УВД Жигулин и Наташа поняли, что пришли сюда напрасно. Здесь им сегодня больше нечего делать. Они машинально, как по команде, прошли мимо к парку Ленина. Там усевшись на лавочку, Наташа продолжала размышлять:
- Я не пойму только одного, почему Косарев отказался рассказать о ссоре в Краснодаре? Ведь она, наверняка, была! Что он хочет скрыть?
- Дело приняло серьёзный оборот. Нужно ехать к нему снова, думаю, теперь-то, он скажет!
  Так и сделали. Жигулин с утра остался в УВД ждать результатов лабораторных исследований с перчаткой, а Наташа уехала к Косареву. Увидев её снова, Вадим обрадовался, но, когда узнал зачем она приехала, сразу похолодел и изменился в лице.
- Я знал, что этот вопрос здесь опять прозвучит. Но…
- Значит, так! – быстро перебила его Наташа. – Или вы отвечаете мне, или я сразу уезжаю и тогда, увы, не смогу вам ни чем помочь!
- Это жестоко!
- А, как вы хотели?!
  Немного поколебавшись, Вадим сдался. Перспектива душевнобольного его не устраивала.
- Это было уже после игр, - начал он, - мы всей командой поехали на экскурсию по городу, а Димка остался в номере, он у нас был на двоих. Когда я вернулся, а это произошло раньше запланированного, для него это явилось неожиданностью. Он сидел на кровати и колол себя шприцем.
  Вадим замолчал. Пауза была длинной. От такого поворота следующий вопрос у Егоровой не получился, но Косарев разрешил всё сам. Он вскинул голову и продолжил.
- Я распахнул дверь и ворвался в номер. Димка был напуган моим внезапным появлением, за своим занятием он не заметил, как я вошел. Он был закрыт изнутри, но у меня имелся ключ. В общем, я его схватил за грудки и стал требовать объяснений. Хотя, чего объяснять? Больным он не был, лекарств не принимал и не колол никогда. Допинг не может быть, мы уже отыграли и улетали утром домой. Значит наркотик! Димка тут же ударился в истерику, клялся, что это последний раз, что он и до того момента, редко им пользовался. Жаловался на переутомление, хотел, мол, наркотиком снять стрессы. И взял с меня слово молчать. Я ему поверил.
- Ах, вот оно что! – Егорова поднялась с места. – Где он их брал?
- Он не сказал. Видимо, до игры, он наркотиком не пользовался, иначе бы при проверке перед  матчем всё обнаружилось.
- Как ты думаешь, Вадим, он из дома всё привез: и шприцы, и наркотики?
- Не знаю! Скорее всего – да! Хотя, может имеет в Краснодаре с кем-нибудь связь.
- Встречался он там с человеком неизвестным тебе?
- Нет, не видел. Мы постоянно были вместе. Нет! Если кто только, через наших передавал, но это вряд ли…
- До Краснодара, ты ничего за ним не замечал?
- Нет, не замечал.
- Не удивляйся, что перехожу к другой теме, она не менее важна. У твоего тестя при тебе были приступы астмы? Ты знаешь, что с ним произошло?
- Мне сообщили. А приступов при мне не было. Но я знаю, что он был болен, Вика говорила. Я однажды, увидел шприц на его столе, у Вики дома, и спросил для чего он, жена ответила, что отец делает себе уколы, вводит внутривенное. А приступов не было точно.
- Мне всё теперь ясно! Раньше надо было тебе всё рассказать… Я буду требовать, чтобы тебя выпустили отсюда немедленно!
- Наташа, объясни, наконец…
- Обо всем, ты узнаешь дома!
  С этими словами девушка вышла из палаты Косарева и поспешила к глав-врачу. Минут через десять, главврач выскочил из своего кабинета, как ужаленный и побежал за лечащим врачом Вадима. В клинике поднялась буря скандала. И причиной послужило обвинение, выдвинутое Егоровой, в получении взятки лечащим врачом от Фроловых, который, по словам Наташи, умышленно держал здесь Вадима без особых причин, по просьбе его родственников со стороны жены. Так или иначе, но со скандалом Егорова добилась выписки Вадима под расписку матери. Довольная, она приехала на Загорянку, 18 и начала работать с «Делом».
  Тем временем, пришли результаты экспертизы. Внутри железной перчатки, действительно, были обнаружены следы красной краски, точнее, разведённого гуаша. Вероятнее всего, как пояснил Андрей, краску налили в целлофановый мешочек и поместили внутри перчатки. Затем через отверстие, специально проделанное, краска выдавливалась и капала на пол в виде крови.  Наташа проверила записи. Вадим заметил, что на часах, когда вошёл ряженый, было без пятнадцать час, а к соседке Вика пришла лишь пол второго ночи. Теперь понятно, куда Косарева дела эти полчаса. Она убирала следы «крови» на полу, помогала третьему лицу снять свой маскарадный костюм и гипсовое лицо. Всё убрали, открыли окно для проветривания и фальшивая «статуя» преспокойно отправилась домой. Всё, о чем думала Наташа, представало перед её глазами. Одна картина последовательно сменяла другую. Казалось, что в деле Косарева нет ничего тайного или не ясного. Но вопрос с Фроловым-старшим стоял особняком и требовал дальнейших разъяснений.
  Поработав немного за столом, Наташа позвонила матери Вадима и сообщила, что та сможет забрать сына из больницы под расписку в любое время. От радости и волнения женщина потеряла дар речи. Она всхлипывала в трубку, а потом долго благодарила Наташу и обещала зайти в УВД, узнать о подробностях дела. С этим, Егорова просила Косареву не торопиться.

 - Андрей, ты мне очень помог. Я тебе благодарна, всё очень здорово! - говорила Наташа по дороге домой.
  Как и в прошлый раз, в предыдущий вечер, Жигулин провожал её до подъезда.
- Что за ерунда! Не стоит благодарности, - начал было он, опустив глаза.
- Не скромничай! Если благодарю, значит есть за что!
  Совсем недавно Наташа уже благодарила Андрея, стоя в пустом кабинете у окна. И сейчас, идя рядом с ней, Жигулин вспомнил об этом и, как в прошлый раз, почувствовал неловкость. Да, Наташу он ни о чем не спросил, но на следующий день, после прогулки в парке, у него состоялся разговор с Егоровым в их рабочем кабинете. Андрей чувствовал за собой вину в том, что сделал Наташе больно, заставив вспомнить самое сокровенное. Эту застывшую боль он прочел в глазах девушки, там, на аллее парка, а после долго мучился и не находил покоя. В таком сметенном состоянии и застал его утром Егоров.
- У тебя воспаленные глаза, Андрей! Ты не спал? – спросил он сходу.
- Спал, но плохо, - признался Жигулин.
- В чём же причина твоей бессонницы, если не секрет?
  Андрей молчал.
- Что-то личное, да? Ну, мне-то, скажи! Ни один день, небось, вместе работаем!
  Жигулин продолжал упорно молчать, но потом внезапно, вскинул на полковника свои пронзительные синие глаза и Егоров сердцем почувствовал причину подавленного настроения своего помощника. Она заключалась в его дочери. Егоров и раньше замечал, что Андрей к ней не равнодушен. В разговорах с Алексеем Михайловичем, он часто упоминал о Наташе и всегда при этом смущался, как школьник, выскакивал без всякой причины из кабинета, лишь заслышав её голос в коридоре. К тому же, Наташа за ужином упоминала о случайной встрече с Андреем в парке. «Значит, там произошел какой-то разговор, который его взбудоражил»: - сообразил полковник.
  Он подошел к Андрею и положил ему руку на плечо.
- Ты не обижайся на Наташу, - сказал он.
- Я не обижаюсь, - глядя в сторону, тихо произнес Жигулин, - я боюсь, что она на меня обиделась… А вы, проницательны, всё поняли!
- Отчего же мне проницательным не быть, я отец! Она моя дочь и тоже вчера весь вечер молчала и вздыхала.
- Да? – упавшим голосом переспросил Андрей.
- Ну-ка, расскажи, что у вас там произошло вчера? Давай, мне-то можно!
  И жажда поделиться своим горем – победила.
- Мне очень тяжело и неловко, что я заставил вспомнить Наташу один неприятный момент её жизни. О человеке, которого она до сих пор, не может забыть.
  Егоров выслушал ответ, сел возле стола и тяжело вздохнул.
- Да, не его она не может забыть, а чувство своё! Понимаешь? Все настолько там переплелось! Ведь это была не просто любовь, то была любовь замешанная на боли, страданиях, её личной трагедии, наконец. Если бы Коля бросил её и уехал куда-нибудь, такую любовь Наташа забыла бы сразу. А здесь, невостребованное чувство, отношения, которые оборвала нелепая трагедия. Здесь, всё так тесно сплелось в один тугой узел, что развязать его теперь очень трудно. Конечно, со временем всё забывается, но что-то остается в подсознании, какой-то внутренний барьер, мешающий ей сближаться с кем бы то ни было. Для неё сейчас существует только одна любовь, та, бывшая и она не хочет понять, что может быть ещё и другая.
- Наташа рассказывала, как всё это случилось? – осевшим голосом спросил Андрей.
- Да, конечно!
  И Егоров рассказал о том, что знал от дочери.
  Наташа ничего не знала о том разговоре, а сам Андрей желал, чтобы она никогда о нем не узнала. Сейчас он смотрел на неё и думал: другая любовь для девушки не существует, но ведь и для него теперь, тоже не существует никакой другой любви, кроме той, которую он уже испытывает.
- Вот и пришли, - проговорила она, окинув взглядом дом, у которого они остановились.
- Надо же, наркоман в Приморске! – Андрей усмехнулся. – Кто бы мог подумать! Я всегда считал, что наркоманы и прочие, где-то там, далеко, за границей, а тут совсем рядом оказалось. Интересно, где он берет эти наркотики?
- Да, интересно. И родители, скорее всего, знают. Уверена, что с их подачи Косарев стал жертвой.
- Как ты анализируешь показания Косарева, насчет тестя?
- Никак. Нужно ещё проверить. Он видел шприц у тестя на столе, а его пред-назначение объясняет лишь со слов жены. Возможно – это был шприц Дмитрия и Вика солгала. К тому же, внутривенное в домашних условиях делать очень рискованно.
- Но, отчего-то он умер? Врачи констатируют астму, которая никак не доказана. Даже имени частника, у которого лечился Фролов, мы не знаем, - говорил Андрей, стоя у подъезда.
- Вряд ли этот частник существует!
  Наташа поежилась от налетевшего прохладного ветерка.
- Как же он тогда лечился?
- Никак, - ответила Егорова, - он не был болен астмой. Он ни чем не был болен и умер от чего-то другого.
- Как? А вскрытие?
- Не было никакого вскрытия.
- Что-о?!
- Я сегодня была в городской больнице, после того, как с Косаревой по телефону поговорила, сразу поехала туда. Потребовала акт медицинской экспертизы о причинах смерти. Врач очень смутился, покраснел и сказал, что вскрытие они не проводили по просьбе жены Фролова. Скорее всего, она и здесь дала большую взятку.
- Но это же… Не понимаю, - Андрей в волнении сел на скамейку и уставился в одну точку на асфальте.
- Единственным доказательством его болезни, может быть пункт скорой помощи. Фролов-младший говорил, что отец вызывал скорую, - продолжала Егорова.
- Правильно, но как узнать? Записи регистрации вызовов долго хранить не будут. А он сам сказал, что в этом году скорую не вызывали, кроме последнего случая, когда отец уже умирал.
- Существует архив скорой помощи, может там…
- Нет, потеряем уйму времени и ничего не найдем, а завтра уже похороны. Нужно требовать санкцию прокурора на повторное вскрытие, то есть, на настоящую экспертизу. Согласись, при нынешнем раскладе дел – это необходимо.
- Согласна и отлично всё понимаю. Но Фролова имеет право, как жена, уверенная в причинах смерти мужа, наложить запрет на экспертизу. Здесь противоправных действий с её стороны нет.
  Наташа задумчиво взглянула на Андрея и тихо сказала:
- Ведь он был директором нашей школы и, говорят, не плохим.
- Он проходил по делу Филимоновой? – осторожно спросил Андрей.
- Да… Нам бы ещё с Ерохиной разобраться. Доказательства против неё ничтожны, она будет всё отрицать. Кстати, мы даже не знаем её адреса.
  Андрей встал со скамейки и подошел к Наташе, которая стояла чуть в стороне от него и ёжилась от ветра.
- Пусть тебя это не волнует, я сам займусь Ерохиной… Да, ты совсем замерзла! Какой ветер!
  Андрей притянул Наташу к себе. Она не оттолкнула его, а осторожно вывернулась, посмотрела на свои окна и сказала, улыбнувшись:
- Мне пора! Действительно холодно, ветер!
  Она махнула рукой Андрею и влетела в свой подъезд.
- До завтра! – крикнул ей вслед Жигулин и пошел на остановку трамвая.

  Вечером в своем кабинете, надев очки, Султанов изучал материалы дела, касающиеся Косарева. Ордер на обыск в квартире Фроловых лежал на столе, по имеющимся данным в доме есть наркотики. Это редкий случай в Приморске и, наверняка, наркотики привозные. Фролов с кем-то связан. Но дело тормозилось смертью Максима Максимовича. Пока семья в трауре, как он может отправить туда оперативников?! Эх, Максим Максимович! Что же с ним произошло? Наташа доложила Султанову, что вскрытия не было. Он заинтересовался столь неожиданным фактом и сейчас сидел за столом, перебирая в уме поочерёдно возможные версии. «Да, жена могла на этом настоять, будучи уверенной в причине смерти мужа. Она то, может, и уверена, - думал полковник, - но для нас это тупик.» Нигде о его болезни не сказано, ни единого слова. Что собиралась предпринять Наташа, он не знал. Делом занималась она и её право самостоятельно принимать решения – не оспоримо. Но тут всё гораздо серьёзнее, чем Султанов предполагал вначале и решиться на что-то, нужно немедленно сейчас же! Наташа слишком молода и не опытна в таких делах, ей самой будет сложно.
  Полковник отодвинул от себя папку и поднял трубку телефона.
- Криминалистическую машину-фургон на выезд, - скомандовал он и быстро поднялся из-за стола.

  Наташа пришла домой, разделась и села в кресло. Ветер завывал всё громче и громче, слышно было, как он шумит за окном в полуголых ветвях кленов и берез. Снова похолодание. Наташа поднялась и задернула занавески. На унылую, серую картину за окном, смотреть совсем не хотелось, к тому же, и настроение было мрачным. Оно определяло тревожную атмосферу, царившую вокруг, от которой Егорова ёжилась и внутренне сжималась. Холодок беспокойства теснился в её груди. Она была в ожидании, чего-то непонятного и неотвратимого. Но, несмотря на все свои предчувствия, на плохую погоду и скверное настроение, Наташа пошла вон из дома, приняв, видимо, важное для себя решение.
  На самом же деле, её глодало любопытство. О Фроловых она почти ничего не знала и теперь хотела, при помощи соседей, чуть-чуть приподнять завесу таинственности над их семейкой. А завтра ещё нужно, что-то конкретное доложить начальству.
  Проехав несколько остановок в трамвае, она сошла у трикотажного ателье, свернула в переулок, перешла дорогу, прошла ещё одну улицу и оказалась у дома, в котором жили Фроловы. Серый пятиэтажный дом стоял на самом отшибе, за ним раскинулся пустырь. Если идти от последнего четвертого подъезда в сторону пустыря, то вскоре можно наткнуться на дом быта, за которым тянуться в несколько рядов темные гаражи, где и была в 1972 году убита Лариса. Место неприглядное и унылое. Егорова ощутила это, ещё после первого визита сюда. Сейчас в темноте, оно показалось Наташе ещё тоскливее. Смутные чувства владели ею, поднимаясь на последний этаж. У Фроловых было затишье. Егорова специально постояла перед дверью, прислушиваясь; ни звука, ни голоса. Откуда ей было знать, что всего минут двадцать назад, криминалистическая машина увезла отсюда тело директора школы для проведения медицинской экспертизы, а членов семьи забрали в следственный отдел для дачи показаний. Султанов звонил Наташе домой, по поводу всего происходившего, но уже не застал. Послушав длинные гудки, он опустил телефонную трубку.
  Наташа стояла в раздумье несколько минут, оглядывая двери квартир, обступавших её со всех сторон. Наконец, она выбрала для себя одну, подчиняясь внутреннему импульсу. Надавила кнопку звонка: раз, другой, третий… Никто не открыл. В соседней квартире, тоже была тишина. Ещё в одной, находился полуслепой и глухой старик, от которого толку мало. Только увидев его в дверях, Наташа отступила назад. Егорова спустилась на четвертый этаж. В угловой квартире были дома одни дети, но в следующей ей повезло. Открыла дверь женщина лет тридцати, которая оказалась чересчур болтливой, но интересных сведений, относительно Фроловых, Наташа от неё не получила. Просидела там Егорова минут пятнадцать, затем вышла и снова поднялась на пятый этаж. Она позвонила опять в ту квартиру, которую выбрала с самого начала и с замиранием ждала. Сквозь глухую тишину послышались неясные шаги за дверью. Может, лишь послышались? Нет! Щелкнул замок и дверь распахнулась. Из темноты выплыло желтоватое лицо пожилой женщины с седыми волосами, собранными гребенкой на затылке.
- Вам кого? – спросила она, оглядев Егорову с головы до ног.
- Я из милиции. Мне нужно с вами поговорить, - внутренне содрогнувшись, ответила Наташа.
  В груди нарастало непонятное волнение. Егорова трясущимися руками, в спешке, доставала из кармана жакета, одетого под куртку, свое удостоверение. Когда она показала его, женщина впустила девушку в прихожую, продолжая настороженно оглядывать её синий брючный костюм.
- Не удивляйтесь, что я без формы. Я не протоколы пришла составлять, - пояснила Наташа.
- Проходите в комнату, - предложила женщина.
- Как вас зовут? – спросила Егорова.
- Марья Филипповна… Присаживайтесь! – указала она на диван и села сама рядом с девушкой.
- Меня интересуют ваши соседи Фроловы. Вы можете о них рассказать? Что-нибудь любопытное?
- О них? Нет, пожалуй. Я их знаю плохо. Люди они не общительные. К тому же, я три с половиной года жила у сына в Москве. За это время много чего изменилось.
- Максима Максимыча Фролова, вы часто видели?
- Нет, не часто. Но человек он приветливый, обходительный.
- Серьезных недугов у него не было? Вы не замечали? Может быть, жена его, что-то рассказывала?
- На вид он был человек здоровый, крепкий. Но последнее время, правда, сдал; похудел, осунулся. Вот, после того, как приехала от сына, я стала замечать, что он изменился.
- Значит, всё-таки, недуг был, - сказала про себя Наташа.
- Возможно, - вставила Марья Филипповна.
- Врачи к нему ходили, вы не знаете?
- Не знаю. Не могу сказать.
- А скорая помощь приезжала? Вы, все-таки, соседка, и такой факт, обычно, не ускользает.
- Скорая, к ним? Нет! Ни разу не видела.
  Но тут она впала в задумчивость, на лбу её обозначились складки и Марья Филипповна закусила нижнюю губу.
- Хотя, было однажды, - сказала она после паузы.
- Что было, Марья Филипповна?
- Давно было. Ещё в 1972 году. Накануне моего отъезда. Вечером, уже темно было, мне в дверь позвонили. Я открыла. На пороге стоит девчушка, молоденькая такая! Я спросила у неё, что нужно, а она показала на дверь напротив и говорит: соседу вашему плохо, я зашла к ним, к Фроловым, а он на полу лежит в обмороке, нужно скорую вызвать. Спросила ещё, есть ли у меня дома телефон. У меня телефона нет и я посоветовала ей обратиться этажом ниже в четырнадцатую квартиру. Вот и всё.
- В 1972 году? Но, как вы об этом ещё помните? – спрашивала Наташа и чувствовала, как сердце уже колотится в висках.
- Как помню? Просто я на следующий день уезжала в Москву, у меня билет был на шестое число. Ехала к сыну, понимаете? Настроение было хорошее. Правда, я немного сожалела, что ноябрьские праздники в дороге проведу.
  Волнение Егоровой дошло до высшей точки, она задыхалась. Наташа щелкнула молнией и расстегнула до конца свою тонкую коричневую куртку. Вскочила, сняла её, небрежно скомкала, и снова села ,но уже на кончик дивана.
- Шестого ноября, говорите, уехали? – спросила она, но голоса почти не было.
- Да, шестого, - ответила женщина и удивившись резкой перемене в Наташином голосе, добавила. – Пятого, значит, вечером, та девочка заходила.
  Егорова почувствовала недомогание во всем теле. Она терла ладонью влажный лоб, стараясь, как можно быстрее прийти в себя и трезво оценить ситуацию. Но продвигаться нужно быстрее и девушка поспешила спросить:
- Как она выглядела?
- Девочка-то? Обыкновенно. Школьница ещё, собака при ней была, овчарка. Здоровая, такая!
- Боже! – у Егоровой вырвался стон. – Лариса, конечно же она!
- Что с вами, вы так побледнели? – спросила Марья Филипповна, заглядывая в лицо Наташе.
- Эту девочку, тем же вечером, как только она вышла отсюда, застрелили в ваших гаражах, - вскинув голову, сказала Наташа.
- Неужели?! Ай-ай-ай!
- Вы не могли об этом знать ,вы на следующий день уже уехали… Больше она к вам не заходила?
- Нет, не заходила. И куда она потом пошла, не знаю. Мне некогда было прислушиваться, я собирала чемоданы.
  Наташа с минуту сидела молча и не подвижно. Вставая, она тихо сказала:
- Вы, даже не представляете, что вы сейчас мне сообщили! Даже не представляете!
  Девушка вышла в коридор и только сейчас заметила в своих руках скомканную, измятую куртку. Она машинально натянула её на плечи, попрощалась с Марьей Филипповной и вышла.
  Долгим, изучающим взглядом Наташа окидывала дверь Фроловых. В подъезде, по-прежнему, было ни звука. В этой давящей тишине Егорова сделала несколько шагов и в бессилии села на ступеньки. Идти дальше она не могла. Ей было плохо, душно. Скопище разных чувств распирало грудь. В трезвеющем разуме всплывал недавний сон. В ту ночь Наташе казалось, что она видит во сне лишь черную пустоту, но вдруг её рамки раздвинулись. Из темноты вышла Лариса, светлая и юная, какой была всегда. Она медленно шла вперед и постепенно подходила ближе к освещенному пространству, её вытянутая рука была сжата в кулак. Выйдя на освещенный пятачок, девочка остановилась и разжала пальцы. На ладони лежала серебряная брошка в виде ключика с большим сверкающим глазком.
  Наташа схватилась за голову. В её воспаленном мозгу больно рождались фразы одна за другой: «Бедная Лариса! Она зашла в тот вечер, по дороге домой, за своей брошкой! Лариса вспомнила, где забыла её, и решила зайти к Фроловым, будучи в этом районе. Она толкнула дверь, которая оказалась, почему-то, открытой и вошла туда. В квартире на полу лежал Максим Максимыч, директор школы. В испуге Лариса бросилась к соседям, потом, наверняка, вернулась назад… Что было дальше? Почему она ни с того, ни с сего, побежала на пустырь? Кто её напугал? Кто гнался за тобой, Лариса? Кто?! Почему Фролов скрыл приход Ларисы от следователя? Может, он не знал, что она была в его квартире, пока лежал без сознанья? Нет, Лариса не могла бросить больного человека и уйти, она, наверняка, осталась с ним и привела в чувства. А потом, что потом?» Егорова нервно грызла ногти, не замечая своих действий, ибо ей в данный момент, принадлежали только чувства и эмоции. Она не знала сколько сидит уже здесь и зачем сидит, чего ждет, она не слышала шума приближающихся шагов и очнулась только, когда перед ней на ступеньках выросла темная фигура. Наташа медленно подняла глаза. Перед ней стоял Дмитрий Фролов, лицо его было мрачным и жестоким. Егорова поднялась и враждебно оглядела его.
- Что тебе здесь надо? – грубо спросил он и сплюнул на ступеньки.
- Теперь лучше отвечать тебе, Дмитрий, а не задавать вопросы! – растягивая слова, цедила сквозь зубы Наташа.
- Отвечать?! Уже на отвечался, хватит! Только что, у следователя в прокуратуре!
  Наташа мигом оценила обстановку. Понятно теперь, почему в квартире тихо. Всю семью забрали для дачи показаний.
- Ах, вот оно что! – распаляясь, вскричала Егорова. Сердце её зашлось и она в запале выговорила то, чего не должна была говорить.
- Отвечать тебе надоело?! Да, надоело?! А ты отвечал на такой вопрос, почему твой отец, вот уже пять лет, скрывал от властей визит Ларисы в ваш дом, в день убийства?
  Дмитрий изменился в лице и отпрянул в сторону. Наташа напирала на него и продолжала кричать:
- Нет, вижу не отвечал! Тогда отвечай сейчас, мне!!! Знал ты об этом, знал?
  Он отрицательно кивал головой и отходил от Егоровой все дальше, задом поднимаясь по ступенькам.
- Ага! Боишься! Боишься сознаться, что твой отец, возможно, причастен к убийству этой девочки! – сквозь слезы выкрикнула она в последний раз и, как подкошенная, опустилась вновь на ступеньки, прижавшись головой к железным перилам.
  По лицу Дмитрия бродил страх. Он стоял рядом с Егоровой, переступая с ноги на ногу.
- Откуда ты узнала об этом? – шепотом спросил он.
- Не важно откуда, важно, что узнала, наконец! Ах, как жаль, что не знала раньше, что лишь сегодня, сейчас, мне раскрыли глаза.
  Фролов понял, что Наташа была у соседей и от них узнала, гибельную для его семьи информацию. Если в прокуратуре подобных вопросов ему не задавали, значит той информацией обладает, пока только она. От соседей, должно быть, вышла недавно, не важно, от кого, главное, Егоровой известно то, что произошло здесь пять лет назад или, почти известно… Тут же в голове Дмитрия пронеслась сквозная мысль о том, что девушку отпускать теперь нельзя. Но вот, она уже вскочила на ноги, порывается уйти.
- Наташа! – в горячах Дмитрий бросается к ней и хватает за руку.
- Отпусти! – последовало настойчивое требование.
  Он отпускает. В подъезде нельзя, будут свидетели. Она будет кричать, сопротивляться, но упустить, тоже невозможно. Ведь, если откроется то, что она знает, всю семью будут судить за соучастие в убийстве. Это тебе не наркотики, такие дела срока давности не имеют.
  Фролов стремительно поднялся на площадку, всунул ключ в замочную скважину, повернул его и влетел в квартиру. «Отцовский пистолет… Где же он, этот самый пистолет? Куда его дели? Время уходит!» В спешке Фролов начал рыться в шкафах, выбрасывая оттуда вещи, вытаскивая полки…

  Наташа бежала на трамвайную остановку, там было пусто. Видимо трамвай, только что ушел, забрав запоздавших пассажиров с темной улицы. Не дожидаясь следующего, девушка пошла быстрыми шагами по тротуару, надеясь, минут через десять выйти к Центральному парку. Но он, вопреки расчетам, оказался намного дальше.
  У ворот парка она остановилась отдышаться. Взмокшая одежда неприятно липла к телу, ветер обдавал холодом, продувая насквозь расстегнутую куртку.
  Наташа свернула в ворота. Парк был ярко освещен, кое-где гуляли парочки и Егорова решила пересечь его, чтобы побыстрее добраться домой. Её волновал сейчас один вопрос: дома ли отец? Когда она уходила, он был ещё на работе и квартира осталась пустой. Мама уехала в Шатрово в выходные, отец сам посоветовал ей навестить бабушку и остаться там на несколько дней. «Может, лучше не домой, а сразу в УВД? – задала она себе мысленно вопрос и сама на него ответила. – Нет! Домой, домой… Я устала, я не могу! Я хочу домой!»
  Из Центрального парка Наташа вышла на проезжую часть, пересекла её и оказалась на правой стороне Парковой улицы. «Как долго ещё до дома! Как далеко!» Заветная арка, через которую Егорова попадает в свой двор, на другом конце этой нескончаемой улицы, что тянется через весь Приморск. Наташа остановилась. Впереди маячила трамвайная остановка и девушка побежала к ней. Ей повезло, не прошло и пяти минут, как подъехал трамвай, громко стуча колесами. Радостная, что не придется идти пешком, она влетела в него.
 «Почему мне так тяжело сегодня добираться до дома? Тяжело, как в кошмарном сне, - думала Наташа, сидя у окна в полупустом вагоне. – Там тоже, идешь, спешишь, а дойти никак не можешь.»
  Но вот и заветная остановка. Наташа вышла. До арки шагов пятьдесят. Вот она и дома! Сорок шагов, тридцать, двадцать, десять… Вот Егорова подходит к границе света и тени. Входит в тень и оказывается под аркой. Гулко цокают под сводами её каблуки. Сзади, тоже, кто-то громко затопал и, вдруг, остановился за спиной. Что ей за дело до того, кто идет сзади? Но тут, внезапно, раздался громкий выстрел, который покатился по арке и понёсся вперед, обгоняя Егорову. Сердце Наташи упало. Страх сковал все её существо, но обернуться хватило сил. Она остановилась и повернулась лицом к стоявшему на фоне света от ярких фонарей Парковой улицы, темному силуэту. Лицо было различить невозможно, человек с пистолетом в руке стоял на границе света и тени, у самого входа в арку, но фигуру Наташа узнала мгновенно… Он стоял без движения, как каменное изваяние и, промахнувшись в первый раз, целился во второй. Всё опознанье заняло считанные секунды, потому что на большее времени у Егоровой не было. Раздался второй оглушительный выстрел и свинец обжег все внутри. Наташа схватилась руками за живот и упала на бок. На сей раз – попал! И кто знает, раздался бы третий выстрел, так как преступник шагнул вперед к своей жертве, сомневаясь в том, что убил, если бы на выстрелы со стороны двора не приближался человек. Его шаги были слышны отчетливо в вечерней тишине и, ясно, что он идет, именно сюда. Не мешкая, стрелявший рванул обратно на улицу и исчез так же быстро, как и появился.
  Наташа двигалась по асфальту, подползая к стене. Боль не давала ей глубоко вздохнуть, в глазах плавали желтые разводы вперемежку с зелеными огоньками и ничего кроме них Наташа не видела. Наконец, плечом девушка почувствовала шершавую стену, она сделала последнее усилие и прислонилась спиной к холодному бетону. Егорова сжала левую руку в кулак, пальцы были мокрые и липкие. Кровь! Она истекает кровью! Первой мыслью было выползти во двор, там её, кто-нибудь найдет, но силы на исходе. Наташа дышала все тяжелее, с губ слетел тихий стон. Жажда жизни заставила её сделать ещё один рывок и, превозмогая боль, она сперва села на колени, а затем поднялась во весь рост.
  Тем временем, со стороны двора, кто-то подходил к арке, но шагов Наташа не слышала. В голове гудело и боль, уже проникшая в каждую клеточку, мешала слуху, что-либо воспринимать. И, все же, когда шаги застучали уже под сводами, девушка расслышала их. В тот же самый момент, ноги её ослабли, голова закружилась и Егорова потеряла равновесие. Цепляясь за холодную стену обеими руками, она осела вниз и полулежа наблюдала за маячившим в темноте силуэтом. В глазах немного прояснилось, круги разошлись и сквозь неясную желтую пелену, она видела проходившего мимо человека. Он не заметил девушку и вышел через арку на тротуар. Постояв там и оглядевшись по сторонам, человек двинулся обратно. Это был её последний шанс и Наташа тихо произнесла, еле-еле разжимая ссохшиеся губы:
- Помогите!
  За жалобной просьбой последовал стон, потом ещё один, более громкий. Рядом кто-то остановился. К ней нагнулся, как показалось, очень высокий человек. Им оказался… Меленко!
  В минуты нападения, он выносил мусорное ведро и уже собирался высыпать из него содержимое в контейнер, когда прогремел первый выстрел, за ним, спустя секунды – второй. С шумом бросив ведро на асфальт, Меленко стоял в недоумении, пытаясь сориентироваться на место, откуда стреляли. Выстрелы были гулкие и раскатистые, не оставалось сомнений, что это в арке…
  Теперь наклонившись над человеком, лежащим у стены, Юрий Сергеевич понимал, что перед ним жертва. Но, до какой же степени округлились его глаза, когда он узнал в жертве Наталью Егорову. Замешательство его продолжалось считанные секунды. Он поднял окровавленную девушку на руки и побежал с ней во двор. Мельком бросив взгляд на окна квартиры Егоровых и, убедившись, что они темные, Меленко бросился в свой подъезд. Наташе не хватало воздуха, она задыхалась, цеплялась руками за Юрия Сергеевича в страхе упасть.
  Узнала она его в подъезде при свете электрической лампочки, но эмоции в этот момент у неё были на нуле. Наташа не знала бояться его или радоваться, не понимала, куда её несут.
  Меленко перешагивал через две ступеньки, вскоре, он стоял у своей квартиры и барабанил ногами в дверь. На пороге появилась испуганная Комаро-ва и, увидев Наташу на руках Меленко, громко закричала. Он отпихнул свою сожительницу в сторону и прошел в квартиру.
  Боль не прекращалась и стала совсем не выносимой. Когда Наташу клали на диван, она вскрикнула и схватила руку Меленко.
- Я умираю, да? Я умираю? – в отчаянье, отрывисто выдавливала она.
- Глубже дыши, глубже…
- Я не могу… Тяжело…
  Юрий Сергеевич схватил две подушки с кровати в углу и подсунул Наташе под спину. Он старался поднять ей голову, как можно выше.
- Простынь, неси простынь!  - заорал он на Комарову, доведенную до шокового состояния.
  Дрожащими руками она вытащила из бельевицы чистую простынь и подала Юрию Сергеевичу. Он моментально скрутил из неё жгут и, освободив Наташу от верхней одежды и порвав на ней рубашку, стал крепко обматывать её талию. Ранение было в область живота и кровь продолжала сочиться.               
- Беги к соседям, вызывай скорую. Скажи, пулевое ранение, - громко скомандовал  Меленко, не поворачивая головы к Комаровой.
  Она вышла за дверь.
  Пошли страшные минуты ожидания. По лицу Наташи струился холодный пот. Она старалась глубоко дышать открытым ртом, но это не получалось. Дыхание было громким и отрывистым, язык совсем засох и перестал слушаться. Боль не проходила, но ушла вглубь, после перевязки жгутом, грудь тяжело сдавливалась, кружилась голова. Девушка была, по-прежнему, в сознании. Все предметы она видела четко и ясно, а яснее всех было тревожное лицо Меленко, который одной рукой держал её голову, а другой стягивал самодельный жгут.
  Дверь распахнулась, в комнату вбежала Комарова. Её трясло, женщина не знала, что и подумать, но глядя на суровое лицо Юрия Сергеевича, спросить о происшедшем не осмелилась.
- Всё, сейчас едут, - коротко сказала она и ушла на лестничную площадку.
  В волнении она ходила там перед открытой дверью своей квартиры и ждала врачей.
  Наташа теряла силы, их оставалось все меньше и меньше. Она чувствовала, что сейчас вот-вот провалится куда-то и конец. Мысли были самыми мрачными, но они были! Значит мозг работает ещё достаточно хорошо, а раз так, то нужно бороться, нужно держаться за жизнь и, ни в коем случае, не дать себе провалиться в пустоту. Егорова периодически сжимала правую руку в кулак, чувствуя, как острые ногти впиваются в ладонь – это её отвлекало. Но взгляд упал на намокшую кровью простынь и в глазах стало быстро темнеть. От сильных ударов по лицу – она очнулась.
  На лестнице послышались шаги, гул голосов. Несколько человек поднималось сюда на второй этаж. Наверняка, приехала скорая. Точно, вот люди в белых халатах проходят в комнату.
  Молодой доктор подошел к Наташе, развернул жгут, осмотрел рану и скомандовал принести носилки.
  Любопытные соседи выскочили на площадку. Они переговаривались и обменивались громкими репликами, при этом, высказывались различные предположения о случившемся, но так или иначе, всем было ясно, что дочь полковника милиции, которого знали хорошо, хотели убить.
  Наташу увезли в городскую больницу, вместе с бригадой скорой помощи попросили поехать и Меленко. Врачи констатировали пулевое ранение и прямо по рации из машины связались с дежурной частью УВД.
  На пульт «02» поступило сообщение о том, что в городскую больницу сейчас будет доставлена девушка с пулевым ранением в область живота, личность её установлена.
- Кто она? – садясь в машину, спрашивал Терещенко у сержанта, доложившего о сигнале.
- Имя не назвали. Выясним на месте, товарищ майор. Сказали только, что личность установлена.
  Майора ожидал неприятный сюрприз, но сидя в машине по дороге в больницу, Терещенко об этом не знал. Когда группа приехала на место, он сразу отправился в приёмную. Пробыл там Терещенко не больше минуты, вихрем пронёсся он оттуда мимо своих сотрудников и бросился к телефону.
  Полковник Егоров находился ещё у себя в кабинете, но собирался уходить. В тот самый момент, когда он подошел к двери и потянул ручку на себя, раздался тревожный звонок.

  Наташа открыла глаза и почувствовала пустоту во всем теле, оно было невесомо и нечувствительно. Егорова послала приказ руке и она шевельнулась. Наташа обрадовалась. Управлять своим телом настоящее блаженство! Значит, она жива! Да-да, жива! Вот дверь с матовыми стеклами, тумбочка, столик, спинка кровати на которой она лежала, а главное, не было той ужасающей боли. Наташа подняла руку к голове и зажала между пальцами клок своих волос, оттянула его в сторону и принялась рассматривать.
  Было светло. Солнечные лучи, рассеиваясь в облаках, тускло освещали палату. «Уже день. Сколько я тут нахожусь? Неужели, всё было вчера? Кажется, с того момента прошла целая вечность.» Наташа провела ладонью по животу. Ощущалась тупая боль, но Егорову она не беспокоила, так как не шла ни в какое сравнение с тем, что было прошлой ночью. Девушка с облегчением вздохнула и посмотрела на дверь.

  Полковник Егоров изменился в лице до неузнаваемости, за эту ночь он постарел лет на десять. Алексей Михайлович стоял в коридоре и слушал врача.
- Вашей дочери повезло. Пуля задела мягкие ткани и повода для особых волнений, я не нахожу… Я смотрю, вам совсем худо! Выпейте капли, сейчас я скажу медсестре…
- Не нужно, ничего, - Егоров уперся руками в подоконник. – Вы извлекли пулю?
- Да и передали вашему сотруднику. Вы, тогда, находились у операционной.
- Да, да… - кивнул полковник, - да!.. Я могу видеть дочь?
- Можете, для вас это крайне важно, я знаю. Но не забывайте, девушка ослабла, она потеряла много крови. Могу сказать, что преступник был неопытный стрелок и оружие, наверняка, нуждалось в ремонте. Как я понял из слов потерпевшей, когда она могла ещё говорить, стреляли с близкого расстояния, десяти-пятнадцати шагов, но пуля при этом, была на излете.
- Пружина слабая, - добавил Егоров к вышесказанному.
- Вероятно… Пойдемте, я вас проведу к ней.
  Доктор пошел вперед, Егоров за ним следом.
  На первом этаже маячил Терещенко, он ходил по коридору от одного окна к другому, бросая строгие и озабоченные взгляды на проходивших мимо медиков. Приехал Султанов и ждал здесь же появления Алексея Михайловича. В углу на банкетке, прижавшись к стене, сидел Андрей.   
  Прошло много времени прежде чем Егоров, немного ободренный, спустился с лестницы и предстал перед коллегами. Терещенко, со свойственной ему нервозностью, торопливо расспрашивал полковника о состоянии Наташи.
- Слава Богу, обошлось! – произнёс Алексей Михайлович и взглянул на Андрея.
  В лице лейтенанта не было ни кровинки, даже, обычно яркие губы, сделались бледными и неживыми. Парень продолжал сидеть на месте, устало опустив веки. Слова Егорова он расслышал хорошо, но встать и подойти ближе, не мог.
- Я разговаривал с Меленко, - сказал Султанов. – Он нашел Наташу в арке, она совсем немного не дошла до двора.
- Я знаю. Я разговаривал с ней сейчас.
- Тебя пустили? – оживленно спросил Евгений Петрович.
- Да!.. Фролов стрелял.
  Жигулин повернул голову в сторону говорившего.
- Ах, ты… Ах, ты, Боже мой! – гневно выкрикнул Терещенко. – Вот оно, неофициальное расследование, во что вылилось!
  Он, жестикулируя, носился вокруг своих начальников. Его неуемная энергия жаждала выхода.
- Алексей, - обратился Султанов, - только что, эксперты принесли мне интересную новость. Оружие, из которого стреляли в Наташу, нам известно. Им, однажды, уже пользовались в 1972 году, при убийстве Ларисы Филимоновой.
  Лицо Егорова вспыхнуло огнем.
- Ошибки быть не может? Они уверены?
- Вот заключение, - Султанов достал из папки документ и протянул Алексею Михайловичу.
- Теперь всё сходится. От соседки Фроловых, из 17 квартиры, Наташа узнала любопытную вещь. По дороге расскажу. А теперь за дело. Машина здесь?
- Да, Алексей, я на ней приехал, - ответил Евгений Петрович. – Дожидается у ворот.
- Мы едем за Фроловым, а ты, Андрей. – Егоров повернулся к Жигулину, - к криминалистам в лабораторию. Поторопи экспертов, они работают с телом Фролова-старшего.
  Андрей не среагировал, даже не шевельнулся в ответ на приказ полковника.
- Андрей, ты слышишь?
  Жигулин сидел в прежней позе.
- Да, что же это, Андрей! – крикнул грозно Егоров.
  Жигулин медленно поднялся.
  Вечером того же дня, он докладывал Егорову следующее:
- По заключению экспертов, смерть Фролова наступила в результате передозировки наркотического вещества, вводимого внутривенно. Само вещество установить крайне сложно, но судя по продуктам распада – это героин. По физическим показателям Фролов Максим Максимович, является наркоманом больше восьми лет.
  Андрей положил на стол полученные результаты.
- Вот что, парень, веди сюда Фролова-младшего, - сказал Егоров, прочитал документ.
  Дмитрия Фролова взяли на квартире утром. Когда приехали за ним, он был мертвецки пьян. К вечеру Фролов протрезвел, но отвечать на вопросы отказался, ссылаясь на головную боль. Не добившись толку, Терещенко плюнул и отвел его в следственный изолятор.
- Может, я буду удачливее майора! – крикнул Егоров вслед уходившему Жигулину.
  Через пять минут вошел Терещенко.
- Сейчас в коридоре с Андреем столкнулся. Куда ты его отправил? – спросил он у Егорова.
- За Фроловым. Хочу побеседовать с ним.
- Андрея за Фроловым?! Да, ты в своем уме? Задушит он его в коридоре, как пить дать, не доведет до кабинета!
  Егоров усмехнулся и взглянул на майора.
- Переживает парень. Всё молчит, молчит, слова из него не вытянешь, - продолжал Терещенко. – Влюблен в твою Наташу, видать, серьезно. А она то, как к нему?
- Кто их знает, Александр! Пусть сами разбираются. Для меня сейчас главное, её здоровье.
- А жена знает?
- Наташа просила поберечь будущего ребенка и ничего матери не говорить.
- Вернется она из Шатрово и, что ты ей скажешь?
- Что Наташа в командировке.
- Придумал!
- Она так посоветовала… Пойду сегодня к Меленко. Не знаю даже, как и благодарить этого человека!
- На его месте, любой бы так поступил.
- Позволь, Саша, с тобой не согласиться. Сколько уже было случаев, из моей практики тоже, когда люди, испугавшись ответственности, просто, проходили мимо раненого или умирающего. А он, несмотря на то, что мотал срок, этой ответственности не испугался, не прошел мимо, принес Наташу в свой дом и оказал первую помощь. Я очень ему благодарен за это! Он спас мою дочь, чего же больше!
  Помолчав немного, полковник снял трубку телефона и набрал номер городской больницы. Поговорив с врачом, он удовлетворенно положил её обратно.
- Всё в порядке! – сказал он и посмотрел на дверь в которую Жигулин вталкивал Фролова.
  После того, как Дмитрию предъявили обвинения по трем пунктам, а именно: в злостных, преднамеренных действиях по отношению к Косареву, в хранении и принятии наркотиков и, в покушении на жизнь сотрудника УВД, он оперся локтями на колени, обхватил голову руками и не проронил ни слова. Всё, так он сидел в кабинете Егорова с полчаса, не отвечая ни на какие вопросы и ничего не опровергая.
- Вы согласны с обвинениями, выдвинутыми против вас? – в заключении спросил уставший Егоров.
  В ответ молчание.
- Уведите!
  Когда Фролова увели, Терещенко со злобой произнес:
- Убил бы его!
  Но сказал он это с таким сарказмом, что полковник рассмеялся.
- Мамаша его здесь? – спросил он у Терещенко.
- Здесь! С ней сейчас Султанов разбирается. И сестра сидит тут в коридоре. Веселая семейка!
- Давай сюда сестру. Давай, давай!
  Терещенко пригласил в кабинет жену Косарева. Прежнего лоска на ней уже не было. Глаза Вики были опухшие и красные от обильных слез, на лице проступали пятна. Она робко прошла к столу и села на предложенный ей стул.
- Как же вы, взрослая женщина, согласились на такую авантюру? Услали собственного мужа в психиатрическую больницу! – накинулся на Вику Терещенко.
- Я не соглашалась, - произнесла она, - но Дмитрий сказал, что тогда будет хуже и мне и Вадиму. Он очень боялся за свою карьеру, за будущие поездки за рубеж.
- Это понятно, что боялся! А вы, вы?!
- А, что могла сделать я? Ведь, после наркотиков брат становился ненормальным, бешеным. Он мог… мог убить Вадима, если бы я не согласилась.
- Значит, болото уже давно засосало вашего брата?
- Наверное, с пол года.
- А отца?
  Взглянув на Терещенко, Вика зарыдала.
- Я понял, что ваш Дмитрий захотел попробовать наркотики, благодаря отцу?- спросил Егоров.
  Вика утвердительно кивнула.
- Глядя на папашу, и сын стал колоться, - продолжал майор. – Где они брали наркотики и с чего всё началось?
- С того, что в 1968 году, отец ездил в Москву по делам. Потом, ему стали передавать, какие-то пакеты.
- Кто передавал, где?
- Кажется, на вокзале в Приморске, проездом бывал, какой-то человек и передавал эти пакеты отцу.
- Вы его знаете, видели?
- Нет, никогда. Нас отец не посвящал в свои дела.
- Ваша мать знала о нем?
- Да, она всё знала.
- Наркотики стоят больших денег, Вика, - говорил Егоров.- Где такие деньги брал ваш отец?
- Не знаю.
- Может быть, наркотиками с ним расплачивались за что-то?
- Я ничего больше не знаю. Ничего!
- Ваш брат знает больше, но он молчит… Вы знали, что дома есть оружие?
  Вика вытерла слезы и испуганно уставилась на Егорова.
- Я узнала об этом только вчера вечером, когда пьяный брат сказал, что стрелял в Наташу. Он вытащил из под подушки уже разобранный пистолет и швырнул все эти части на пол к маминым ногам. Она заплакала и убежала в маленькую комнату, а я стала расспрашивать Димку, но он меня оттолкнул и завалился на диван.
  Вошел Султанов и остановился у двери. Он молча слушал показания Косаревой и сурово смотрел на эту плачущую женщину. Только что, он закончил допрос её матери и уже знал ответы на многие вопросы. Анастасия Алексеевна долго сопротивлялась, даже грубила, но стоило только Евгению Петровичу Султанову упомянуть о Филимоновой, как в глазах женщины забегал страх, который и заставил её говорить. Фролова понимала, что её могут привлечь за соучастие или за сокрытие и поэтому, стала более разговорчивой. Но её сообщения не явились большой новостью для Султанова, так как о многих вещах он догадывался и раньше, а после того, как стали известны причины смерти Максима Максимовича, полковник добавил недостающие звенья к цепи расследования.
- Вы уверены, что человек, передающий вашему отцу наркотики, был из Москвы? – донеслось до Евгения Петровича.
- Думаю, да!
- И вы его никогда не видели? – повторился Терещенко.
- Нет, я уже говорила.
- Откуда же вы знали, где и когда он передает их?
- Я скорее догадывалась, что…
- Не правда! – вмешался Султанов и прошел вперед. Встав у стола, он строго взглянул на Вику.
- Мне ваша мать сказала, что вы сами несколько раз встречались с этим человеком на вокзале, по просьбе отца. А теперь, опишите его подробно!
  Вика отвернулась от Евгения Петровича и закрыла глаза. Обида на мать, больно обожгла сознание и душу. Губы её дрожали, из глаз текли слезы и дальнейшая беседа шла с трудом.
- Что мне за это будет? – отрывисто спросила она.
- Смотря, какая степень вины лежит на вас! – ответил Султанов.
- Я встречалась с ним два раза. Он передавал мне свертки для отца, вот и всё.
- Как он выглядит?
- Он молодой, лет тридцати пяти, среднего роста, русый с густыми усами.
- Цвет глаз?
- Серый. Ещё у него прыщавый подбородок и голос прокуренный, скрипучий.
- Как он себя называл? – продолжал Султанов.
- Володей.
- Имя Сергей Лившиц, вам ни о чем не говорит?
- Нет, ни о чем, - Вика отрицательно мотала головой.
    Наступила долгая пауза. Все сидели в немом ожидании и смотрели на уверенную фигуру Султанова. Было ясно, что Анастасия Алексеевна рассказала ему не только о посыльном из Москвы. Торжественно-победоносный вид полковника, заставил всех насторожиться.
- Ларису Филимонову, я надеюсь, вы знали?- перерезал тишину его вопрос.
  У Вики перехватило дыхание, она с ужасом взглянула на Султанова.
- Вижу, что знали!
- К чему, вы это? – спросила Косарева, холодея под его взглядом.
- Неужели, живя в одной семье, вы не догадывались, в отличие от вашего брата, что Ларису убил ваш отец?
  Глаза Вики сделались стеклянными. Терещенко вскочил с места и уселся на край стола, а Жигулин в растерянности смотрел то на Косареву, то на Султанова. Вика побледнела и закусила свои трясущиеся пальцы, потом она быстро поднялась, грохнув стулом и прошептала так, будто её сдавило горло:
- Мне плохо… Дайте воды!
  Егоров взял с подоконника графин, но в этот момент Косарева шагнула к двери и упала в обморок. Её удар смягчил подскочивший Андрей. Он поймал Вику уже у самого пола.

  Утром, сидя у кровати Наташи, Султанов рассказывал следующее:
- Как только, ты мне поведала о брошке, я сразу прикинул одну идейку. Лариса вполне могла зайти к Фроловым в день убийства, хотя бы из-за этой вещички. Вспомнила, где забыла её и зашла. Потом я подумал, что узнав об убийстве в гаражах, Фролов испугался и скрыл её визит, так, мол, спокойнее, но тут гораздо серьезней оказалось всё. Сопоставив уже имеющиеся факты с показаниями соседки из 17 квартиры, можно было сделать, кое-какие выводы. Девочка, видимо, не застала дома женщину у которой был телефон и вернулась обратно, помочь Максиму Максимовичу, а что было дальше рассказала его жена. Муж сам ей признался на следующий день, зачем только, не понятно, скорее всего, из малодушия. Я понял, что с Филимоновой у них связано, что-то не чистое, иначе, зачем Фролову-младшему стрелять в тебя! Стал раскручивать жену директора, пока она не выложила все, до конца.
  Наташа с интересом смотрела на Султанова, но в голове её не могло уложиться, что директор их школы, мог убить свою ученицу. Каким печальным он казался на похоронах, с каким скорбным лицом выражал соболезнования Ларисиным отцу и матери.
- Откуда знал про убийство его сын? – спросила Наташа.
- Он однажды, случайно, нашел пистолет у отца, к тому же, про наркотики знала вся семья. Так или иначе, а Фролов перед ним, почему-то, открылся. Как это случилось, его матери не известно, на допросе, она не могла толком ничего сказать по этому поводу.
- Что же про Ларису она рассказала?
  Евгений Петрович сел поближе к Наташе и взял её руку в свои большие и теплые ладони.
- Длительное время Максим Максимыч не имел доступа к наркотикам, а уже являясь наркоманом, организму было тяжело без них, он их с жаждой требовал. И вот пятого ноября ему повезло, прибыл курьер. Еле-еле отсидел Фролов в школе положенное время, затем поехал на вокзал. Получив наркотики, прибыл домой, открыл дверь и, не выдержав ломки, упал в обморок, прямо в прихожей. Там и застала его Лариса. По иронии судьбы именно в этот день она оказалась близко от их дома, шла от Шориной и зашла по пути к Фроловым. Когда директор очнулся, то не помня себя и ничего вокруг не замечая, кинулся за шприцем, развел наркотик и вколол себе нужную дозу. Когда все было сделано, наступило прозренье и Максим Максимыч увидел перед собой испуганную Ларису. Девочка, возможно, и не поняла все его манипуляции и о наркотиках, как таковых, знала лишь понаслышке, но в голове Фролова помутилось. Раз она была здесь, с ним, то всё видела и всё знает. Её объяснений, как она попала в его квартиру, директор слушать не стал, он кинулся на девочку и стал душить, но Лариса была с собакой. Та бросилась на Фролова и искусала его. Лариса вырвалась и побежала на улицу. Будучи под воздействием наркотиков, активность убийцы возросла, он быстро сориентировался, достал пистолет, переданный тем же курьером, и погнался за девочкой. Он выбежал из подъезда и увидел впереди себя пустую улицу, понял, куда Лариса направилась. Она бежала на пустырь. Скорее всего, она думала так запутать следы, на случай преследования. Возможно, она надеялась, что он побежит на улицу к трамвайной остановке. Когда увидела его сзади, в панике бросилась к гаражам, там можно было укрыться, но не успела… Он стрелял из далека и оказался метким. Собака же осталась возле хозяйки и на Фролова, после выстрелов, не накинулась. Выстрелы были не слышны никому, пистолет тогда имел глушитель. Сейчас он в безобразном состоянии. Его никто не брал с тех пор.
- Поэтому, я и жива, - сказала Наташа.
  Она попыталась представить сцену убийства. Она видела, как Лариса бежит по темному пустырю, как за ней движется чёрная тень, но представить в качестве убийцы Максима Максимыча, всё же не могла. Полежав немного молча, Наташа снова вернулась к прежним мыслям. Максим Максимыч убийца! Убийца! Вот из темноты появилось его бледное лицо, жестокие маленькие глазки, как у хорька, потонувшие в обвислых щеках, пухлые, плотно сжатые губы, растрепанные светлые волосы. Он остановился, и тяжело дыша, стал целиться из пистолета Макарова в Ларису.
- Ой! – Егорова вскрикнула. Какая четкая и яркая картина мелькнула в воображении.
  Сидевший рядом Султанов, сжал её руку.
- Вот так, Наташенька, бывает! Вот так! Добавлю, что Максим Максимыч связан какими- то тайными делишками с людьми из Москвы, от которых и получал наркотики. При обыске в его письменном столе найдена записная книжка, в ней шесть московских телефонов без опознавательных знаков: ни имени, ни фамилии владельцев номеров. Но под одним стоит надпись: «Сергей Лившиц». Ну, здесь, мы связались с московскими коллегами, пусть разбираются на месте и выходят на этого Лившица. Думаю, дело у них быстро пойдет, даём им в руки много нитей.
- Вчера отец сказал мне, как только вошел сюда, - задумчиво говорила Егорова, - ты плохо начала, Наташа. Первое самостоятельное дело и такой итог… Как вы думаете, Евгений Петрович, я плохо начала?
  Султанов улыбнулся и отечески погладил девушку по голове.
- Для него, конечно плохо. Можешь себе представить, что пережил твой отец, узнав, где ты находишься и почему?! А в криминалистике, ты молодец. Не каждому удается вытаскивать из мелочей, крупное дело. В расследовании, правда, ещё сыровато. Много ошибок, в том числе, эмоциональных. А самое главное – это Косарев. Ты начала с того, что помогла человеку, а это славное начало.
- Как он?
- Хорошо! Он теперь дома, скоро приступит к тренировкам. И он и его мама, тебе очень благодарны! Правда, в семейной жизни у него полный крах. Что ж, понятное дело!... К тебе кроме меня и отца никого больше не пускают, - неизвестно зачем, добавил Султанов, а потом пояснил, улыбнувшись.- Кстати, Андрей там, внизу стоит. Вот и цветы он передал.
  Наташа протянула руку к алым розам, которые Султанов положил на тумбочку у кровати в начале беседы. Евгений Петрович подал их девушке. Она взяла цветы и прижала их к лицу.

                КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ.
1995 ГОД.
              Публикация в журнале "Веды", ноябрь 1995 - Варшава, Польша.