Русская Революция в публицистике Л. Н. Толстого

    ПОЛНОЕ ЗАГЛАВИЕ: 
«Л.Н. Толстой о революционном преображении России и о всемирном его значении».
   

   «Если мы нецивилизованные варвары,
то у нас есть будущее.
Они же – цивилизованные варвары,
и им на этом пути нет надежды.
Не подражать западным народам,
а жалеть их».
               
   «Все революции
были большее и большее
осуществление закона.
Предстоящая есть осуществление
закона непротивления».
                (Л.Н.Толстой)

 
       1. Крах одной старой иллюзии.


       В начале 80-х годов XIX века Толстой ещё придерживался того мнения, что революционные перемены в России могут и должны быть осуществимы инициативой «сверху», а именно: деянием мудрого «христианина на троне». Однако судьба этой надежды – печальна.

       1 марта 1881г. два агента Исполнительного комитета Народной воли реализовали своё постановление от 26 августа 1879г. о казни императора Александра II. Известясь об этом, Толстой, вероятно, живо вспомнил виденную им в молодости, в 1857 году, казнь в Париже, когда, после бессонной ночи, он зафиксировал Дневнике: «Я не политический человек» (Цит. по: Бирюков П.И. Биография Л.Н. Толстого. М., 2000. Т. 1. С. 188). Россия с той поры миновала четвертьвековую эпоху бурного реформаторства, отнюдь не вдохновившую и не политизировавшую Толстого. Именно поэтому в своей поздней публицистике он говорил об убийствах, производимых обеими сторонами – правительством и террористами – с одинаковым беспристрастием, как человек и христианин (а не евро-американский «индивид» с возбудившейся гражданственностью и обострённым правосознанием!). И русский царь был для Льва Николаевича человек, должный, в силу своего положения, смотреть на мир, как и он сам – с высоты Нагорной проповеди, дабы виднее было великое – народ и не заметны мелкие эгоистические интересы «верхушки».

       Но, как представитель именно этой сословной «верхушки», Л.Н. Толстой остро чувствовал свою невольную причастность к готовящейся казни молодых «революционеров» (Бирюков. Указ. изд. С. 460-461). В его письме сыну убитого монарха, новому императору Александру III, в числе призывов не мстить и простить, сомнительных для жизнепонимания царей рассуждений о том, что обязанности человека важнее царских, и царские должны «сойтись с ними» - помимо этих, есть и более убедительные аргументы.

       Двадцать лет, пишет Толстой, мучительно реформирующееся государство вынуждено бороться с «гнездом» терроризирующих общество радикалов, «ненавидящих существующий порядок вещей и правительство» (Там же. С. 463). Но и спустя этот немалый срок помощники, приближенные к новому царю, не могут и не смогут посоветовать ему более действенных методов обуздания социального насилия, кроме старых двух: «или пресекать – строгость, казни, ссылки, полиция, стеснения цензуры и т.п., или либеральные потачки – свобода, умеренная мягкость мер взысканий и даже представительство – конституция, собор» (Там же). Оба эти пути, подчёркивает Толстой, в создавшемся в стране кризисном положении неприменимы, гибельны для народа и монархии. Но есть третий путь, революционный и спасительный, «путь христианского исполнения воли Божией царём как человеком» (Бирюков. С. 464).

       Надо помнить, что в те годы в умах православных подданных нового царя ещё жило доверие к истине христианства, пусть и поколебленное «открытиями» учёных книжников. Не меньшим было и доверие самому «Божьему помазаннику», тем более новому: традиционно «ротация кадров» активизировала слухи и надежды. Эмоциональная связь нового царя с народом могла бы только укрепиться его мудрой реакцией на кощунственное цареубийство. Была ли проявлением такой мудрости казнь преступников? Не исключено, что письмо Л.Н. Толстого, призвавшего монарха услать шокировавших Россию злодеев на дикий «демократический» Запад, «куда-нибудь в Америку», и написать манифест со словами «а я говорю вам: любите врагов своих» (Там же. С. 465), следует признать не столько наивной теократической утопией, сколько хитроумным советом государю: страна ведь действительно стояла на «распутье» и неизбежный для Александра III шаг «мог связать всё будущее» (Там же. С. 464).

       Просьба Толстого к К.П. Победоносцеву о передаче письма царю удовлетворена не была. Александр ознакомился с ним уже после казни «народовольцев». Победоносцев прочёл письмо и воротил его Н.Н. Страхову, а после казни преступников, обретя досуг, ответил Толстому краткой отповедью на его проповедь. Письма-де он не передал потому, что уверился, вкупе со всей Русью Православной, что «вера Толстого» антицерковна: «…Наш Христос – не ваш Христос. Своего я знаю Мужем силы и истины, исцеляющим расслабленных, а в вашем показались мне черты расслабленного, который сам требует исцеления» (Там же. С. 466-467).

       (Кстати. В этом ответе государственного «мужа силы» содержатся ранние признаки генезиса одного из наиболее распространённых и «живучих» мифов, сложившихся вокруг имени Толстого ещё при его жизни. Миф этот утверждает, что Лев Николаевич не РАЗУВЕРИАЛСЯ В ДОГМАХ господствующей в России церкви «православных», одной из «официальных» церквей, называющих сами себя христианскими, а –  полностью ПОТЕРЯЛ ХРИСТИАНСКУЮ ВЕРУ. Он, дескать, подменил её ересью собственного измышления, вавилонским смешением Конфуция с Кантом, которое и навязал таким же безбожникам-«толстовцам» как некое «новое христианство», лжехристианство с лжехристом, бесовскую подмену традиционной русской веры. Если наш читатель увидит всю несостоятельность этой  мифологии, мы будем считать выполненной одну из важнейших задач нашего исследования).

       Итак, правящая элита страны сделала для неё и (что традиционно!) ЗА неё гибельный выбор в пользу «исцеления» социального недуга «силой» чудотворной троицы самодержавия, православия и народности в диком сочетании с принудительной эвтаназией тяжелобольных – духовных жертв затяжного и исполненного кричащих противоречий реформирования. Не был и не мог уже быть услышан и понят призыв великого писателя противопоставить идеалу молодых оппозиционеров, жаждущих «общего достатка, равенства, свободы», идею общенародную и христианскую, идеал прощения, ненасилия и любви, частью которого, при утверждении его идейным базисом всех преобразований, стали бы и достаток, и равенство, и подлинная свобода для всех(Там же. С. 466).

       А Л.Н. Толстому в 1881г. пришлось получить отрезвляющее, не совместимое с монархическими иллюзиями, подтверждение истины: царь есть раб истории, его помощники, если умны, – преданные её слуги, творец же истории страны – трудовой народ, не нуждающийся в медвежьих услугах сынов противления, одержимых «идеалами» реформаторства или революции «во благо народное». Все они, эти «русские европейцы», равно грешат перед народом ещё с петровских времён, и этот грех им не замолить. Толстой записал как-то в своей записной книжке: «Открыв себе путь к орудиям Европейской цивилизации, не нужно было брать цивилизацию, а только её орудия для развития своей цивилизации. Это и делает народ» (48, 123). НАРОД, но не глядящая мимо него, на Запад, и МЕШАЮЩАЯ ему интеллигентская орда самозваных «освободителей» и «реформаторов»! 


       2.  Порыв к свободе: «конец» … и вновь начало,
           или Лев Толстой и политическая реальность в России 1904 – 1907гг.

       В 1904г. Л.Н. Толстой пишет предисловие к статье своего приближенного сподвижника В.Г. Черткова «О революции. Насильственная революция или христианское освобождение? (Обращение к верующим русским людям)», опубликованное вскоре за границей («Своб. слово», № 89).

       Здесь очень важно определение Толстым категории «свобода» как «отсутствия стеснения», угрозы насилия. Сам публицист разъясняет это так: «Истинно свободны могут быть люди только тогда, когда они все одинаково убеждены в безполезности, незаконности насилия и подчиняются установленным правилам не вследствие насилия или угрозы его, а вследствие разумного убеждения» (36, 152).

       Таким образом, Толстой отделяет истинную свободу людей от той, которую обещают народу демагоги от революции или же реформаторы. И те, и другие не способны дать подлинную свободу трудящимся. Уплата налогов, служба в армии, частная собственность – утверждение всего этого ограждает мнимую «свободу» некоторых индивидов, притом не лучших, а для трудового люда – нарушает всякую свободу (Там же. С. 151).

       Но именно народ, а не праздное меньшинство, движет историю. Толстой настаивает, что история человечества «есть всё большая и большая замена насилия разумным убеждением, которая осуществляется простыми людьми и являет собой путь к истинной свободе для всех (Там же. С. 152).

       Накануне первой российской революции писатель и публицист выражает уверенность в непобедимости тех «истинных революционеров», кто не склонен примешивать дел насилия и оправдывающей их лжи к движущей миром духовной деятельности разумного убеждения, подтверждённого примером жизни (Там же. С. 154).

       30 ноября 1904г. «Московские ведомости» опубликовали резко отрицательный отзыв Толстого по поводу проводившейся с лета агитации в пользу ограничения самодержавия и введения в России представительного правления. Критика со стороны публициста с авторитетом Льва Толстого вызвала буйную полемику и ряд укоризненных писем автору. Ответом его была статья «Об общественном движении в России» (1905), сразу опубликованная в ряде заграничных газет. Здесь Толстой  в уже более чем привычных многим его читателям выражениях осуждает слепую веру либералов в благо «внешнего», реформаторского устройства народной жизни и напоминает им о том, что «истинное социальное улучшение достигается только религиозно-нравственным совершенствованием отдельных личностей» (Там же. С. 156).

       Напоминая читателю о недавних событиях 9 января 1905 года в Петербурге, Толстой подчёркивает, что коренной причиной, делающей возможными такие события, было и есть не отсутствие в России представительства или конституции, а наличие власти обманщиков и насильников, именующих себя «правительством», не устранимое никакой реформой (Там же. С. 161-162).

       Вряд ли прибавил авторитета Толстому, даже и в консервативном лагере, следующий его вывод из событий начавшейся в России революции:

       «Нельзя делать двух дел зараз: нельзя нравственно совершенствоваться и участвовать в политических делах, вовлекающих людей в интриги, хитрости, борьбу, озлобление, доходящее до убийств» (Там же. С. 159).

       Таким образом, духовно-нравственный подъём всей России, усилия религиозной работы каждого над собой, Лев Николаевич признаёт более важным, истинно революционным делом, нежели политическая, парламентская, земская деятельность или даже вооружённое восстание.

       Другим откликом Л.Н. Толстого на события российской жизни (войну с Японией и начавшуюся революцию) стала опубликованная в те годы лишь за границей интереснейшая статья «Конец века» (1905).

        «Разрушение <…> русского государства, - начинает Л.Н-ч статью, - есть, по моему мнению, признак начала разрушения всей лжехристианской цивилизации. Это конец старого и начало нового века» (Там же. С. 233). Жизнь неизбежно должна устроиться на началах не государственного насилия, но разумного согласия и любви. Революция грядёт неизбежно, и основная причина её – религиозная: преодоление извращения высшего Божьего закона взаимного служения и заповеди непротивления, данной Христом для возможности осуществления этого закона (Там же. С. 240). Православно-государственное лжеучение уже не в силах привести к повиновению восставший народ, и это – первая внешняя причина революции (Там же. С. 248). Вторая причина её – противоречие истинному, живущему в народе христианству, факта обезземеливания рабочего народа (Там же. С. 250).

       В отличие от прежних революций в Европе, новая русская революция, по мысли публициста, должна уничтожить всякое повиновение государственной власти, устроить жизнь людей независимо от правительства (Там же. С. 256).

       Движущими силами грядущего переворота, уверен  писатель, станут в основном «народные земледельческие массы». Местом великих событий будут не города, как в Европе, а – «преимущественно деревня». И вовлечены в революцию будут 80-90% всего народа, что тоже выгодно отличит её от предшествовавших «городских» переворотов.

       Погубить революционное дело может, главным образом, вовлечение народа в насильническую борьбу и в рабское подражание Европе и Америке, уже идущих по гибельному пути. Совесть должна заменить русскому революционеру конституцию (Там же. С. 258-259).

       <...>
       
       Из текста работ Л.Н. Толстого 1882-1910 гг. можно увидеть, что такое «лакомое» для городских прожектёров государственное устройство, как западная буржуазная демократия, писатель и мыслитель полагал неприемлемым для России. Как уже было сказано, причину жестокостей капиталистического наёмного рабства Толстой справедливо видел в самой сущности буржуазного образа жизни и мышления, одобряющих и форсирующих прогресс стяжательства, потребительства, роскошествования, властолюбие и пользование властью (34, 161, 166-167, 170-172). Участие обитателей государств во власти в ходе пресловутых «выборов» Толстой признаёт губящим нравственность самообманом: «Только тот, кто не верит в Бога, может верить в то, что такие же люди, как и он сам, могут устроить его жизнь так, чтобы она была лучше» (Толстой Л.Н. Путь жизни. М., 1993. С. 167).

        Нельзя ни самим сознательно, с какими-либо целями, делать нравственно дурное, ни делегировать эти специфические полномочия «власти», тем более – «избирать» кого-либо во власть для таких дел. Ибо «насилие властвующих учит суеверию устройства жизни насилием», и вот уже целые поколения людей, развращённых примером властной «верхушки», не борются, а потакают своим грехам честолюбия, корыстолюбия, взаимной борьбы – потакают суеверным их оправданием. Не может быть лучшего устройства общества, в том числе и вожделенного многим «народовластия», пока каждый человек каждого народа не обретёт власть «сделать нравственное усилие над самим собой» (Там же. С. 168). Не порабощать себя страстями, «не быть ничьим господином и ничьим рабом» - всё это труднее, нежели «повторять то, что говорят все люди одной партии, суетиться, спорить, лгать, притворяться, браниться, драться, - всё это делается само собой, для этого не нужно усилия» (Там же). Всё это было у древних язычников и всё это нехорошо, стыдно сохранять и «развивать» христианам.

        Делать выбор между «более пригодными» для власти людьми означает соглашаться на греховное повиновение людям нравственно худшим, любящим власть, поощрять их. «Нравственный, добродетельный государственный человек, - настаивает Толстой, - есть такое же внутреннее противоречие, как нравственная проститутка, или воздержанный пьяница, или кроткий разбойник» (36, 178). Люди, для которых вера в Бога – основание их поступков и даже помыслов, а не идеологическая надстройка на фундаменте денежного «достатка», не имеют нравственного права ни подчиняться таким людям, ни бороться с ними насилием, в том числе и революционным (Чертков В.Г. О революции. Насильственная революция или христианское освобождение? // «Свободное слово». № 89. 1904. С. 46, 48-49). Им, истинно верующим людям, не нужно борьбы, суеты, разделения на партии, выборов между теми или иными авторитетами, жаждущими прогрызться наверх общественной иерархии, в положение доминирующего обманщика, стяжателя, насильника и убийцы. Они знают, что этого не нужно никому, а нужно только одно: задуматься каждому о своём отношении к жизни, к людям, и «понять, признать и проводить в жизнь мысль о том, что мы не призваны устраивать жизнь других людей насилием, неизбежно влекущим за собой убийство, и что всякое убийство, которое мы совершаем, в котором участвуем, на котором строим выгоды своей жизни, не может быть полезно ни другим, ни нам, а напротив, только увеличивает то зло, которое мы хотим исправить» (37, 53-54). Таков мерзостный финал любой «демократии», любого развратного, массового пользования насильнической властью!

        По мнению Л.Н. Толстого и его приближенного сподвижника и лучшего друга, замечательного В.Г. Черткова, истинно религиозных людей особенно много именно в России: «добродушно-широкий нрав», терпение и выносливость, христианские традиции русского народа – всё это создаёт благоприятные условия для русской революции – общенародного мирного христианского неповиновения (Там же. С. 34. (Сравн.: 36, 336-338)). Конкретными способами его Л.Н. Толстой считает отказ христианина от государственных должностей, жалований и пенсий и отказ от ограждения государственным насилием своих жизни и собственности, включая земельную.

        (Довод, по меньшей мере, уязвимый: не вполне ясно, почему сочетание традиционного православного обрядоверия и привычки терпеть с «широтой нрава» благоприятны именно для мирного освобождения трудящихся, а не для более вероятного беспощадного взрыва насилия, кровопролития, сочетающего дурные «традиции» русских бунтов и европейских революций?)

        Л.Н. Толстой и В.Г. Чертков едины в своём недоверии пресловутой «революционной традиции» Запада: «революция 14 декабря», напоминает Чертков, привела к «грубому, глупому» царствованию Николая I, «взрывы и убийства семидесятых годов, кончившиеся первым Марта» - усилили и «озверили» правительство (Предисловие Л.Н. Толстого (письмо В.Г. Черткову) // Чертков В.Г. Указ. соч. С. IV). И если даже оппозиция, поддержанная крестьянством и рабочими, одержит свою революционную победу, то, по убеждению Л.Н. Толстого, это приведёт лишь к восстановлению «рабства в его первобытной форме», с налоговым ограблением трудящихся и принудительным трудом на благо победителей (Толстой Л.Н. Не могу молчать. М., 1985. С. 397). Моральные и материальные тяготы жизни – не повод для доверия городской интеллигенции, нахватавшейся социалистических идей от «европейских интеллигентов-паразитов» (36, 471-472). Образованных горожан России Толстой неоднократно призывал поселиться с народом, в деревне, УЧИТЬСЯ У НЕГО мирной, автономной по отношению к правительству, жизни, помогая ему как физическим трудом, так и «книжными знаниями» (Там же. С. 261).
 
       Людей царского правительства надо лишь искренне пожалеть, - подчёркивал В.Г. Чертков, - а сердиться народу надо на себя – за повиновение и потачки власти (Чертков В.Г. Указ. соч. С. 50-51). «Мы же знаем, - добавляет автор, - что только потому образовалось и продолжает существовать правительство, что нет ещё в народе ни свободы, ни братства, ни просвещения» (Там же. С. 46).   

       Л.Н. Толстой, задавшись целью помочь правительству в мирном переустройстве жизни, предлагал царскому правительству как раз содействовать религиозной свободе, единению и просвещению народов России. На это направлены высказанные им (в 1898г. в статье «Голод или не голод?» и в 1901г. в публицистическом слове к «Царю и его помощникам») предложения властям обеспечить свободу вероисповедания и равный доступ граждан к образованию, воспитанию и преподаванию в частных школах (Толстой Л.Н. Собр. соч.: В 22т. Т. 17. С. 187, 196).

        26 марта 1901г. обращение к «Царю и его помощникам» автор отправил по адресу – Николаю II, великим князьям и министрам, которых считал своими «невольными единомышленниками» в противостоянии революционерам. Но только эти последние и отреагировали на голос Истины из Ясной Поляны, и специфически: они начали нелегальное тиражирование текста обращения, восприняв его как одобрительную реакцию Толстого на спровоцированные ими беспорядки в университетах в 1900г., и неодобрительную – на действия правительства, которому пришлось отдать зачинщиков в солдаты. Таким образом, программы Толстого 1898 и 1901г. были либо проигнорированы настоящими их адресатами, либо восприняты как программы революционно-деструктивные, антиправительственные.

       Независимо от восприятия толстовских предложений современниками, рассмотрим их принципиальную реалистичность на примере хорошо известной толстовской анархической «программы-максимум». Путь к освобождению власть имущих от их не слишком праведных трудов лежит через невероятно тяжёлое для большинства людей преодоление психологической и интеллектуальной зависимости от государства. Не был ли Лев Николаевич сам жертвой романтического суеверия, когда считал возможным посредством воспитания и христианского единения улучшить жизнь целых народов?

       Во всяком случае, не все современные авторы отрицают ключевую идею, кредо писателя и публициста: «государство – учреждение временное и должно исчезнуть» (Путь жизни. Указ изд. С. 221). «Поскольку развитие человечества – это не только эволюция государств, но и эволюция человека, - пишет Н.Л. Мальцева, - в этом сопряжённом процессе наступает момент, когда насилие <…> себя исчерпывает – у общества нет необходимости в таком типе регуляции, ибо исчерпывает себя и государство как тип его структурированности» (Мальцева Н.Л. Человек и человечество: на пути к устойчивому развитию. Волгоград, 1996. С. 69). Поэтому, есть допускать, как Л.Н. Толстой, что названную эволюцию человека можно ЦЕЛЕНАПРАВИТЬ и ФОРСИРОВАТЬ средствами просвещения и воспитания, то следует считать возможной и ситуацию, в которой «обновлённые» люди, посредством проповедования (Чертков В.Г. Указ. соч. С. 52)  и собственного примера невыполнения христиански безнравственных гражданских обязанностей, оздоровят постепенно человеческое общество, следствием чего станет уничтожение государств и торжество высшего, всемирно-божеского, жизнепонимания, нашедшим своё (пока самое яркое) выражение в христианстве. «Пусть человеческие общества сделаются чистыми и здоровыми духовном отношении, - пишет Толстой, - и питающиеся на них паразиты церкви и государства пропадут сами собой, как пропадают насекомые на чистом и здоровом теле» (Толстой Л.Н. Об истине, жизни и поведении (Круг чтения.) М., 2002. С. 919).
      
                *****

       Революция тем временем уже шла, и на фоне всего, что творилось в России, жалкими выглядели и запоздалые теоретизирования Толстого, и его чуть слышные филиппики к массам, призывавшие перейти к непонятному «героическому непротивлению». К таковым, увы, следует отнести вышедшую в свет в Петербурге в конце 1906г. брошюру, содержащую новое страстное слово Л.Н. Толстого «К русским людям. К правительству, революционерам и народу». Обращаясь к правительственным людям, Л.Н. Толстой предупреждает их: «… Вам не устоять против революции с вашим знаменем самодержавия, хотя бы и с конституционными поправками, и извращённого христианства, называемого православием, хотя бы и с патриархатом и всякого рода мистическими толкованиями. Всё это отжило и не может быть восстановлено. Спасение ваше не в думах с такими или иными выборами и никак не в пулемётах, пушках и казнях, а в том, чтобы признать свой грех перед народом и постараться искупить его <…>» (Там же. С. 304).

       И далее писатель и публицист предлагает николаевскому правительству то же, что четвертью века ранее СВОЕВРЕМЕННО предложил в письме Александру III: «Поставьте перед народом идеалы более справедливые, чем те, которые выставляют ваши противники» (Там же).

       Думается, это был крик отчаяния Толстого: он не мог не сознавать, что таких «идеалов» самодержавию уже не дано было утвердить.

      Борьбу революционеров с правительством публицист уподобляет в своём слове-обращении борьбе «двух паразитов на здоровом теле» народа (Там же. С. 308). Насилие, совершаемое теми и другими, развращает общественное мнение, приводя его к одобрению насилия, которое калечит нравственность и ещё более развращает людей (Там же).

       От антиправительственной оппозиции (к которой Толстой почему-то относит здесь интеллигенцию как таковую, забывая о массовой характеристической черте русского интеллигента: подлости, рептильности перед начальствами, властями...), требуется ответственное, открытое и строгое отношение к себе, к своей жизни, которая одна в их власти (Там же. С. 309).

       Народ русский Л.Н. Толстой без лишних слов призывает не участвовать в делах насилия как правительства, так и революционеров, «освободиться от повиновения всякому правительству» и «признать власть Бога и закон Его», кротко перенося насилие, но не участвуя в нём (Там же. С. 310-314).

       Разумеется, такая постановка вопроса не устроила ни деятелей либеральных и революционных партий, ни народ, в том числе крестьянство, уже втянутое в пучину насилия. Правительство же ответило Толстому конфискацией тиража обращения, отпечатанного в петербургском издательстве «Обновление». Ответом на начавшееся нелегальное распространение текста слова-обращения стало презрительно-снисходительное «Открытое письмо» его автору некоего Л.Е. Оболенского в «Новостях и Биржевой газете» от 29 января 1906г., приравнявшего слово Толстого соотечественникам к малоинтересным фактам обыденной жизни дряхлого художественного гения (Маковицкий Д.П. Яснополянские записки // Лит. наследство. М., 1979. Т.90. Кн. 2. С. 38, 613-614).

       Публицистические призывы к мудрому «неделанию», к ненасилию, были в России 1906 года сродни заботливому инструктированию о безопасности от пожара людей в уже полыхающем здании. Это понял вскоре и сам Л.Н-ч, с горькой иронией назвавший свои выступления «комариным писком» (36, 712).

       Запись Д.П. Маковицкого от 6 марта 1905г. свидетельствует о том, что Толстой в период подъёма революции стал непопулярен, а его научение добра и ненасилия – не актуально: если и читалось, то многими не понималось, а если понималось (и даже принималось!) - то не так, как хотел сам Толстой. Вот это наблюдение:

       «Теперь уже к Л.Н. не приходит столько людей, как в 1880-90 годах, с одним и тем же вопросом: ”Как жить, что делать?” Теперь спрашивают больше о том, как бороться с правительством, что делать, чтобы изменить существующий политический и общественный строй» (Там же. Кн. 1. С. 202).

       И лишь с приобретением страной горького и страшного революционного опыта, с разочарованием части крестьянства и мелкобуржуазной интеллигенции в насильственных методах борьбы, примерно с зимы 1907-1908гг., количество писем и посетителей, желанных в Ясной Поляне, вновь растёт (Тютюкин С.В. Л.Н. Толстой и первая российская революция // Исторические записки. М., 1986. Т. 113. С. 161).

   
       3. О революции и о жизни грядущей.

       Таким образом, осуждая «недействительное» и гибельное революционное насилие, в самом революционном протесте масс, не замешанном на насилии, Л.Н. Толстой прозревал закономерность: хотя еще и недостаточно сознательное, но несомненное проявление уже начавшейся «революции сознания», призванной в новом веке мирным, ненасильственным религиозным путём покончить со всеми формами классового и национального угнетения сначала в России, а потом и во всём мире. В основном этому вопросу он посвятил два, быть может, величайших своих публицистических слова к современникам – статьи «Конец века» и «О значении русской революции» (1904-1906), печально "лидирующие" по забытости, непонятости и непризнанности, и потому требующие особого исследовательского внимания.

       В статье «Конец века» Толстой, в частности, отвечает на вопросы тех своих читателей, которых волнует судьба привычной для них цивилизации после революционных перемен. Новая цивилизация, уверяет автор, будет «орудием труда во имя общего блага»; её достижения (а не отбросы и суррогаты, как в зло-иерархическом обществе) будут доступны всем трудящимся; основаниями её построения станут не «технический прогресс» или конкуренция, а солидарность в добре и прогресс нравственный. Современная же, «дореволюционная» цивилизация подлежит разрушению, поддерживать её, гордиться ею могут только абсолютные безумцы:

       «Кругом земля со своими травами, лесами, чистыми водами, чистым воздухом, солнцем, птицами, зверями, а люди со страшными усилиями, загораживая от других солнце, воздвигают качающиеся от ветра 36-тиэтажные дома в месте, где нет ни травы, ни деревьев  и где всё, и вода и воздух, загажены, вся пища подделана и испорчена и жизнь трудна, нездорова» (36, 266).

       В числе немногих на заре ХХ века Толстой благословлял слом такой «цивилизации», провидя, что её поддержание и «прогресс» не сулят ничего доброго в будущем ни для кого на Земле.

       Провидел Толстой и возможные формы постреволюционного жизнеустройства, близкие к традиционно-общинным: «мирское, при равенстве всех членов мира, управление, артельное устройство при промышленных предприятиях и общинное владение землёй» (Там же. С. 261). Малые самоуправляющиеся общины будут свободно соединяться по экономическим и религиозным признакам, но фактором при их кооперации будет уже не насилие, а «разумное согласие» (Там же. С. 263-264).

       «Как будут жить люди, не принадлежа ни к какому правительству? – размышляет Толстой. – Да совершенно так же, как они живут теперь, только не делая тех глупостей и гадостей, которые делают теперь ради этого ужасного суеверия» (Там же. С. 272).

       Миссия революционного пролетариата и интеллигенции в России состоит в том, чтобы показать всему миру, как не надо его революционно преображать, и этим отвращающим примером направить «делателей революции», кормильцев своих – крестьян, на истинный путь (Там же. С. 273).

       А сгодятся ли городские дармоеды ещё на что-нибудь? Конечно! Спустя годы, в ином веке, в совершенно иных условиях жизни русского общества, Толстой снова, как в 1880-е годы, призывает их поселиться с народом, осуществляющим свою революцию, то есть в деревне, честно трудиться, учиться у народа «терпению, равнодушию и презрению к власти и, главное, трудолюбию», помогая простым труженикам обустраивать новую жизнь без государства и правительства не только физическим трудом, но и «книжными знаниями» (Там же. С. 261).

       Обращение европеизированной городской интеллигенции в русскую деревенскую легко достижимо при должных её христианской мудрости и способности к патриотической жертве: «Для того чтобы совершился этот великий переворот, - подчёркивал Л.Н. Толстой, - нужно только, чтобы люди поняли, что ГОСУДАРСТВО, ОТЕЧЕСТВО ЕСТЬ ФИКЦИЯ, а жизнь и истинная свобода есть реальность; и что поэтому НЕ ЖИЗНЬЮ И СВОБОДОЙ НАДО ЖЕРТВОВАТЬ ДЛЯ ИСКУССТВЕННОГО СОЕДИНЕНИЯ, НАЗЫВАЕМОГО ГОСУДАРСТВОМ, А ради истинной жизни и свободы – ОСВОБОДИТЬСЯ ОТ СУЕВЕРИЯ ГОСУДАРСТВА И ВЫТЕКАЮЩЕГО ИЗ НЕГО ПРЕСТУПНОГО ПОВИНОВЕНИЯ ЛЮДЯМ. В этом изменении отношения людей к государству и власти – конец старого и начало нового века» (Там же. С. 275. Все выделения – наши.- Р.А.).

                *****

       Статья «О значении русской революции» - самое интересное, идейно богатое и значимое слово Л.Н. Толстого к соотечественникам из тех, что ещё ждут вдумчивого прочтения и беспристрастного исследования. Родилась она в 1906г., по прочтении и обдумывании Львом Николаевичем работы Д.А. Хомякова «Самодержавие. Опыт систематического построения этого понятия» (1899).

       К сожалению, вовремя опубликовать слово «О значении русской революции» автору не удалось ни на родине (тираж издания «Посредника» был в ноябре 1906г. конфискован), ни где-либо за границей.

        И в новом своём сочинении, в критической его части, Толстой прочно удерживается на своих идейных позициях: бедственность бытия русского народа предопределена безумием удержания на русской земле властей и государственности. Развращённые, отвратившиеся от созидательного труда властолюбцы насилуют подвластных для удовлетворения своих корысти и похотей, прежде всего – военного славолюбия (Там же. С. 318-319).

        Мучители и убийцы, доминирующие во властной элите самодержавно-полицейского государства Российского, сами ведут себя к революции, входя в конфликт с нравственностью лучших представителей народа (Там же. С. 320). Остальные же его представители, если получают возможность участвовать во власти (как на демократическом Западе), сами подпадают её развращающему влиянию (Там же. С. 322). А это лишь приближает катастрофу.

       Россия, наряду с другими НЕзападными странами, выгодно отличается от Европы и Америки своим, ещё сохранившимся среди простых верующих людей, мудрым отношением к власти и государству. Русский народ стоит поэтому перед важнейшим в его истории выбором: следовать ли ему за западными народами по гибельному пути чреватой насилием борьбы людей с людьми за переустройство социального БЫТИЯ, или же выбрать СВОЙ путь (Там же. С. 320).

       На Западе любое положительное последствие борьбы с властью и её ограничения уничтожаются тем, что народы продолжают при этом подчиняться власти и участвовать в её делах, подвергаясь при этом подкупу, лести, сползая в тщеславие, самомнение, праздность. Трудящиеся зависимых от Запада стран-колоний также развращаются навязываемыми им сомнительными «благами» господствующей цивилизации. В этих условиях становится очевидным, что России не по пути с Западом; она никогда не будет на равных с Европой и Америкой и не победит в неизбежной конкурентной борьбе (Там же. С. 325-326, 333).

       Поэтому русская революция необходима и неизбежна. Заключается она в «пассивном», то есть религиозном, неповиновении какому бы то ни было правительству, неучастии в его делах. И для такой революции народы России имеют пока идеальные условия: возможность учесть отрицательный опыт Запада плюс собственная традиционно-земледельческая жизнь большинства народа, а самое главное – наличие ВНУТРЕННЕГО УСЛОВИЯ успеха революции, ГЛУБОКОЙ РЕЛИГИОЗНОСТИ, немыслимой на Западе (Там же. С. 334-337). В традиционном русском обществе живо ещё «общее большинству людей нравственное сознание, устанавливаемое общим религиозным пониманием людей и основанное на этом понимании воспитанием, обычаями, общественным мнением» (Там же. С. 345).

       Итак, грядёт величайшая в человеческой истории революция – ненасильственное духовное высвобождение народов от повиновения земной, государственной власти (Там же. С. 355).

        Уничтожится старая жизнь в порабощении людей ими же созданной, безжалостной к жизни и разуму, цивилизации «разумных» хищников. Какой же будет новая жизнь? Для Л.Н. Толстого представляются идеалом такое общество и такая цивилизация, о которых он писал ещё в статье «Конец века»:

        «Почему, вместо того чтобы представлять себе людей неудержимо отдающимися похоти и размножающимися, как кролики, и для поддержания своих размножающихся поколений устраивающими себе в городах заводы с приготовлением химической пищи и живущими среди них без растений и животных, - почему не представить себе людей целомудренных, борющихся со своими похотями, живущих в любовном общении с соседями среди плодородных полей, садов, лесов, с прирученными сытыми друзьями-животными, только с той против теперешнего их состояния разницей, что они не признают землю ничьей отдельной собственностью, ни самих себя принадлежащими какому-либо государству, не платят никому ни податей, ни налогов и не готовятся к войне и ни с кем не воюют, а, напротив, всё больше и больше мирно общаются народы с народами?» (Там же. С. 359-360).

       (В этом живописном полотне бросается в глаза не только указание на полное вегетарианство (иначе подружиться со зверюшками вряд ли получится!..), но и слово «соседи». Понятно, что речь здесь идёт не о соседях по казарме, бараку, землянке или городскому доходному дому, а о соседских общинах).

       Толстой настаивает, что рисуемая им картина не есть недостижимый идеал ангелоподобия «человека разумного», а, напротив, норма жизни для истинно разумных людей. «Люди будут точно такие же, как теперь, - признаёт писатель, - со всеми свойственными им слабостями и страстями, будут и грешить, будут, может быть, и ссориться, и прелюбодействовать, и отнимать имущество, и даже убивать, НО ВСЁ ЭТО БУДЕТ ИСКЛЮЧЕНИЕМ, А НЕ ПРАВИЛОМ, КАК ТЕПЕРЬ. Жизнь их будет совсем другой уже по одному тому, что они не будут признавать добром и необходимым условием жизни организованное насилие, НЕ БУДУТ ВОСПИТАНЫ ЗЛОДЕЯНИЯМИ ПРАВИТЕЛЬСТВ, ВЫДАВАЕМЫМИ ЗА ДОБРЫЕ ДЕЛА. <…> И всё это не только не трудно представить себе, но трудно представить себе, чтобы этого не было» (Там же. С. 360. Выделение наше. – Р.А.).

       Таким образом, Л.Н. Толстой верил в то, что русский народ преодолеет свой греховный соблазн повиновения человеческой власти, увлечения обманчивой роскошью одуряющей и мертвящей всё живое и разумное западной цивилизации и утвердится в повиновении только Богу и природным законам земледельческой жизни. Ведь для этого, подчёркивает публицист, русским не нужно никакого «движения вспять», а «нужно только остановиться на том ложном пути, на который они только что вступили и привести в сознание то отрицательное отношение к власти и любовное отношение к земледелию, которое было им всегда свойственно» (Там же. С. 362).

       До истечения срока своего земного бытия великий писатель и мыслитель верил в благородную общехристианскую миссию  русского народа, общую с другими славянскими народами. В своём обращении к Славянскому съезду в Софии (1910) Толстой выразил надежду, что «та основа всеобщего религиозного единения, которая одна может, всё более и более соединяя людей, вести их к свойственному им благу <…>, будет принята прежде всех других народов христианского мира народами именно славянского племени» (38, 177).

       Мы знаем, что реальные события тех лет в стране мало оправдывали лучшие чаяния Толстого. Он ещё встрепенулся, было, надеждой, узнав весной 1905 года о ненасильственном неповиновении правительству крестьян Гурии, начавших формирование органов местного самоуправления (Маковицкий Д.П. Указ. соч. Кн.1. С. 323. (Запись от 26 июня 1905г.)). Пропаганде примера гурийцев Толстой посвятил статьи «Как освободиться рабочему народу?» и «Истинная свобода», названия которых, как и факт невозможности опубликования их в России до 1917г., говорят сами за себя. Но, едва просушив чернила на рукописи первой из этих статей, автор их стал получать печальные вести от своего грузинского корреспондента И.П. Накашидзе: крестьяне, поначалу справедливо и мирно бойкотировавшие присутственные места и поселившиеся для хлебного труда на помещичьих землях, были успешно распропагандированы социалистами; спровоцированное таким образом волнение тут же было подавлено казаками (Там же. Кн.2. С. 69. Запись от 7 марта 1906г.).

       И всё же писатель и публицист прошёл испытание революцией, не переменив главного в своём мировоззрении и своей социальной программе революционного освобождения. В условиях спада революции, в декабре 1907г., Толстой подчёркивал в письме к Генрику Сенкевичу, что народу русскому нужно не возмущаться и негодовать, а вести ненасильственную борьбу – не с царями и их помощниками, а «с тем ужасным, отсталым учреждением насильственного государственного устройства, которое и есть главный источник страданий человечества» (77, 272).

      Борьба же была и есть вся в том, чтобы жить, не нуждаясь в правительственном насилии и не участвуя в нём (Там же. С. 272-273).


       4. Последние замечания и выводы.
 
       Мы видим, что толстовские публицистические сочинения о революции, как бы мы ни относились к ним теперь, содержат серьёзное предостережение человечеству.

        Напоминая об уроках европейских буржуазных революций, Лев Николаевич подчёркивает: «Я радуюсь на революцию, но огорчаюсь на тех, которые, воображая, что делают её, губят её» (76, 194. Письмо В.В. Стасову от 20 сентября 1906г.). К губителям подлинно народной революции писатель относит не только представителей господствующего слоя капиталистов и крупных землевладельцев во главе с правительством, но и радикалов и экстремистов всех мастей, предпочитавших террор и насилие истинно революционным средствам. Люди, обладающие «архиреволюционной» логикой, а также сторонники репрессивных мер, жестокостей и казней, проводившихся правительственным лагерем, должны бы были радоваться достигнутым в 1907-1908 годах «результатам». «Дошло до того, - свидетельствует Л.Н. Толстой, - что если бы теперь в России дать всем людям возможность убивать всех тех, кого они считают для себя вредными, то почти все русские люди поубивали бы друг друга: революционеры всех правителей и капиталистов, правители и капиталисты – всех революционеров, крестьяне – всех землевладельцев, землевладельцы – всех крестьян и т.д.» (37, 41).

       Революция подлинная есть серьёзное и ответственное дело, созидающее и утверждающее жизнь добрую и разумную, а не стихия разрушения. По воспоминаниям П.И. Бирюкова, Толстой полагал неизбежные революционные разрушения лишь следствием творческой созидательной работы подлинных революционеров – работы над сознанием масс, над христианским нравственным чувством каждого. Ведь и в прорастающем зерне тянущийся к свету и жизни росток неизбежно прорывает ставшую ненужной оболочку. «Если же мы сами разорвём шелуху зерна, - прибавлял Л.Н-ч, - то мы совершим насилие, погубим растение и нарушим гармонию мира» (Бирюков П.И. Указ. соч., Т. 2. С. 245).

       Прежде всего, пытался внушить современникам великий писатель, революция должна выражать и защищать интересы и чаяния не возомнившего себя творцом истории сволочного интеллигентского меньшинства, а -- трудового народа. «Если только народ, настоящий народ, не сделает ненужною и безвредною всю эту несерьёзную, шумную, развращённо-самолюбивую ораву, - предсказывал Л.Н-ч в 1905 году, - мы непременно придём к военной диктатуре, и придем через великие злодейства и развращение, которые уже начались. Для того чтобы заменить отживший порядок другим, надо выставить идеал высший, общий и доступный всему народу. А у интеллигенции и настрёканного ею пролетариата нет ничего похожего, - есть только слова, и то не свои, а чужие» (76, 193. Из письма В.В. Стасову).

       О врагах истинной революции, которые ещё при жизни писателя насаждали и благословляли на русской почве западную буржуазность и капитализм, равно как и о тех архизаботниках о пролетариате, кому уже в 1917 году доведётся ухватиться за власть, Толстой, безошибочно разбиравшийся в подобных людях, отзывается так:

       «Поистине удивительно скудоумие русских интеллигентов-паразитов, не имеющих ни одной своей мысли, ни одного своего вывода из своего наблюдения и умеющих только рабски повторять то, что говорят европейские интеллигенты-паразиты. Удивительно это скудоумие, но ещё удивительнее сухость сердца и лицемерие этих людей» (36, 471-472. Вар. к ст. “Великий грех”).

       «О том же, как народ устроится, когда он освободится от насилия, подумает он сам, когда освобождение это совершится, и без помощи учёных профессоров найдёт то устройство, которое ему свойственно и нужно» - так писал Толстой в 1909г. одному из революционеров (38, 267).

        В своей последней, неоконченной, к сожалению, статье «О социализме» (1910) Л.Н. Толстой противопоставляет соблазнительным лжеучениям Маркса, Энгельса и Бернштейна закон жизни доброй и разумной, данный людям от Бога через истинных учителей человечества – браминов, Будду, Лао-Цзы, Сократа, Эпиктета, Марка Аврелия, Христа, Руссо, Канта, Эмерсона и других (Там же. С. 427).

       Этот религиозно-нравственный закон мудр и исполним уже тем одним, что он ни к чему не принуждает, ничего не предписывает, а требует лишь воздержания от некоторых поступков. Осуществление его в жизни было бы общим благом, но ему препятствует суеверие мнимой действенности изменений внешнего устройства жизни других людей, которому одинаково подпадают и консерваторы, и социалисты, и коммунисты, и анархисты (Там же. С. 427-428). И причина этого общего соблазна – безверие, которому вовсе не мешает формальная принадлежность большинства к господствующей церкви.

        Уходя из известной плотскому человеку жизни в бессмертие, Лев Николаевич оставил ближним потомкам свой мудрый завет:

       «Вам, молодым людям, людям 20 столетия, людям будущего, если вы точно хотите исполнить своё высшее человеческое назначение, надо прежде всего освободиться, во 1-х от суеверия о том, что вы знаете, в какую форму должно сложиться человеческое общество будущего, во 2-х от суеверия патриотизма, чешского или славянского, в 3-х от суеверия науки, то есть слепого доверия всему тому, что вам передают под фирмою научной истины, в том числе и разные экономические и социалистические теории, 4-х от главного суеверия, источника всех зол нашего времени, о том, что религия отжила своё время, а есть дело прошлого.

       Освободившись же от этих суеверий, вам надо прежде всего постараться изучить всё то, что в области определения истинных основ жизни сделано всеми величайшими мыслителями мира, и, усвоив разумное, религиозное мировоззрение, исполнять его требования не для того, чтобы достигнуть вами или кем бы то ни было определённой цели, а для того, чтобы исполнить свое назначение человека, несомненно ведущее к неведомой нам, но несомненно благой цели» (Там же. С. 432).

       Прошедший век и в России, и в мире, несмотря на невиданный ранее прогресс цивилизации, в целом был проигран злому по причине интенсивнейшего противления ему насилием, в условиях торжества вышеназванных   теорий, патриотического одурения и упадка веры. Так что завет яснополянского пророка не обветшал и не утратил своего значения в наступившем, 21-м, веке. Теперь только он адресован -- НАМ.
      
                *****

       Памятуя этот завет Л.Н. Толстого и его учение о революционном освобождении, честным и просвещённым верой людям 21 столетия, людям общественного и гуманитарного знания, следует признать огромной важности задачей дальнейший объективный анализ толстовского публицистического наследия.

       Главное же – необходимо сделать максимально доступной и пока малоизвестную страницу истории действительно ПЕРЕДОВОЙ общественной мысли России.

       Лишь тогда можно быть уверенным, что массы трудящихся и эксплуатируемых в 21 веке найдут в себе мудрость и мужество для того чтобы подняться и объединиться для нанесения решающего удара по власти обманщиков, эксплуататоров и мучителей, вооружившись при этом всеми завоеваниями капитализма и буржуазной науки, сплотившись в общехристианское братство тружеников и борцов, которые мощью разума и жизнетворящей Христовой веры, спасённой для нас Львом-Учителем, задушат, уничтожат без насилия всякое социальное зло и приобретут себе Царствие Божие на земле – там, где ему и дОлжно быть!


                ~*~*~*~*~*~*~