Конфуз научной дамы

Кнопочка на переговорном устройстве загорелась, желающий высказаться прочистил горло, наклонился поближе к изящному микрофону известной фирмы, чтобы внести рацпредложение.

- Надо пригласить советника президента. Почему бы ему не прийти? Сегодня мы планируем форум молодых учёных, но если Василий Сергеевич посетит, то он станет ивановским форумом, как гайдаровский и прочее. Пока ведь у него ещё нет своего экономического форума? Значит, будет, - ответственно заявил мужчина в дорогом костюме по последней моде, то есть непременная клетка и обязательные нашивки на локтях, то есть вид обычного покрытого пылью советского клерка из какого-нибудь НИИ. Очки в роговой оправе также уносили память куда-то в 70-е гг., заставляя задаться вопросом об истоках моды – возможно ностальгия по той стабильности, которую кто-то, назвав застоем,  получил хаос сегодняшних дней?

- Надо проголосовать, - озабоченно сказал председатель и обратился к сидящим, - коллеги выношу на голосование следующий вопрос: будем ли предлагать Василию Сергеевичу назвать форум его фамилией? Или всё же пока вынесем на обсуждение? Юлия Станиславовна, не забывайте вести протокол, это крайне важная мысль.

- Давайте для начала обсудим, - подала голос дама лет сорока с небольшим, вид которой говорил о большой увлечённости двумя вещами сразу: наукой и собственной особой, но чем она увлекалась больше, сказать было достаточно сложно, - Всё-таки мы дали форуму уникальное название, и поставили на рассмотрение стратегические для экономики страны задачи. Закон, который президент подписал, до сих пор не выполняется. Уж скоро год, а воз и ныне там. Раз верхи не могут, то придётся нам, низам, заняться выполнением этого крайне важного для Отечества закона….

Где-то на этой фразе многие из заседателей уже потеряли суть предлагаемого обсуждения. Тишину нарушал лишь голос научной и себялюбивой дамы, к звуку кондиционера все уже давно привыкли, и каждый по-своему пытался бороться со сном: кто смс строчил, кто в социальные сети отчаянно нырял  с головой, а были и такие, кто не стеснялись играть в бездумные игры на положенных тем, кто считал себя средним классом, планшетах.

И только фотограф сидел, вытянув вперёд длинные ноги, и рассматривал проделанную работу. Председателя снимать он не любил – у того было лишь два состояния: либо открытый во время речи рот, либо очки, спущенные низко, на самый кончик носа, поскольку был он близорук и погружение в виртуальный мир происходило лишь в этом презабавном положении. Нужно было ещё увековечить проистекающую бурную дискуссию, которой не было и быть не могло, но в этом ведь и есть смысл работы штатного фотографа – снимать то, чего на самом деле нет. Надо сказать, что только здоровый цинизм, едкость высказываний  вкупе с пофигизмом помогали Николаю продолжать кормиться в стенах данного заведения. И это была не Госдума и не Совет Федерации и не какое-нибудь крайне важное министерство, а обыкновенный замшелый частный вуз, никому не известный и не интересный, но вещи, происходящие там, поистине поражали сторонних наблюдателей грандиозностью и величиною своих замыслов. Ведь, как известно, лишь воздушные замки по-настоящему роскошны, а  в прочих, вполне реальных, завистник всегда найдёт сколь видимый изъян.

Тем временем, после обсуждений, продлившихся ещё около получаса, ректор, занимающий пост председателя собрания, ощутил муки голода, и всё чаще глаза его обращались в сторону заботливо накрытого директором столовой стола.

- Коллеги, коллеги, мы превысили норму и нам пора уходить на перерыв. Вношу предложение взять кто, что хочет и есть прямо за столом! – сказав это, ректор поспешил подать пример, и вернулся на  своё место, нагрузив пухлые ручки пластиковым стаканчиком с чаем и тарелкой, на которой едва помещались   две гигантские, щедро присыпанные сахарной пудрой булки.  Фотограф понял главное для себя в этот момент: можно было забыть про служебные обязанности, прихватить снедь с барского стола и ретироваться.

От стены отделилась ещё одна фигура всё это время оставшаяся в тени, и также скользнула в дверной проём.

Научная дама  не могла позволить себе есть за столом рядом со своими наиважнейшими бумагами, каждая из которой представляла собой по её мнению не много не мало, а государственное значение, и потому ей ничего не оставалось, как стоически переносить происходящее за столом поедание булок с сочащимся из них джемом. Звали её Анна Ивановна, ректор, высоко чтущий царские времена величал не иначе как Анной Иоанновной, всякий раз при этом поправлял себя и добавлял, что аристократические черты научной дамы смущают его и потому язык его произносит имя царственной особы.

И вправду – Анна Ивановна носила длинные волосы, которые любила высоко заколоть, чем становилась похожа на барышень ушедшей эпохи, а в строгих костюмах её всегда присутствовала эдакая фривольность, вроде шейного платочка в горошек и непременно с кружевом, что выдавала в ней тургеневскую девушку, пусть возраст её был уже далеко не девичий.  Попав в конфузную ситуацию, к лицу её приливала краска, что только дополняла столь характерный образ. И, конечно же ей, как всякой порядочной женщине, было тяжело и больно смотреть на современную молодёжь, вроде фотографа Николая, не проявлявшего к ней должного почтения и подобострастности и относящегося к своей работе, как ей казалось, спустя рукава.

Вот и сейчас уход ещё одного участника заседания не остался не замеченным ею. «Конечно», рассуждала про себя Анна Ивановна: «Профессия обязывает его ускользать из комнаты подобно неприметному ночному зверю, но почему не предупредить её заранее, ведь как- никак она руководитель готовящейся конференции молодых учёных…..». Этот молодой человек своей холодностью и спокойствием черт напоминал ей Болконского и прочих князей, вызывая порой те мысли, о которых она и думать забыла после того как её возлюбленный предал её, юную и трепещущую от любви, и овладел во время вечеринки разнузданной девицей в вульгарной кожаной юбке. По мнению Анны Ивановны данный хладный красавец на такие вещи был просто не способен, его воспитание не позволило бы ему совершить ничего подобного.

***

Время неумолимо приближалось к часу Х. Подготовка к конференции шла уже ночами, дорабатывались спешно  не продуманные ранее детали…  Анна Ивановна страдала от нервического кашля, тем более что все её подводили, а взгляд леденящих душу  глаз порою становился злым, портя прекрасное аристократическое лицо мужчины, и ввергая тем самым даму в ужас, покрывающей одухотворенное  наукой лицо женщины  красными пятнами. Она боялась всего, переживала за каждую мелочь, и ночами её преследовало наглое и циничное лицо фотографа Николая, и иногда в кошмары вмешивался тот второй, имя которого было Константин Валентинович. Он близко подходил к ней, склонялся будто бы для поцелуя и сжимал свои длинные белые пальцы на её шее. Иными словами днями и во время редких часов сна думать она могла лишь о предстоящем событии и той жалкой участи, которая ожидала её во время провала….

Здесь надобно отметить, что исповедовала дамы взгляды строго монархические с понятным уклоном в модное ныне православие, а потому гостей подбирала строго в соответствии с собственными понятиями о  мироустройстве.  Однако тут также нужно сделать маленькую ремарочку, что взгляды её  были обозначены её же руководством, впрочем, эта деталь, как раз  всем понятна, и даже можно сказать, вовсе не достойна такого уточнения и отвлечения нашего просвещённого читателя от сюжетной линии.

И надо же было такому случиться, что первый и весьма болезненный удар был нанесён ей в самом начале – в момент регистрации гостей. Среди вполне почитаемых и уважаемых ею людей самых правильных убеждений затесались трое почитателей Ульянова Ленина, Карла Маркса, Фридриха Энгельса и помилуй Бог – один из них был и вовсе с троцкистским креном. Одним словом, и как стали  нынче выражаться, звезда была в шоке. Выяснить, кто пригласил этих людей не составило труда, – фотограф Николай давно вызывал в ней подозрения, а тут выяснилось, что он состоит в движении «Левые на абордаж!». И всё это было бы не самой большой бедой, если бы в итоге Николай не снимал бы по большей части своих друзей, а товарищи эти не оказались бы такими птицами-говорунами, что вся пресса сходу увидела у конференции левую окраску, и в ведущих СМИ вышло несколько статей с заголовками – «Левые обсудили науку» и прочий ужас в том же духе, который Анна Иоанна во сне не видела и на яву не предвидела.

И вот тут злоключения научной дамы могли бы закончится ковром у начальства со Старой Площади, лишением квартальной премии и всеми известными наперёд  и понятными  злоключениями, если бы не Купидон, у которого в довесок оказалось вполне себя бородка-клинышком и маленькие круглые очёчки, которые вовсе не мешали ему метко стрелять в сердца зазевавшихся граждан. Сей левый стрелец также носил кепку как у Че Гевары… Но как бы он не выглядел, а  стрела его попала  точнёхонько в православную монархистку, чья глаза и уши привлекли сладкие речи человека небольшого роста, разумеется с бородкой, как у Ленина, полянкой на голове, проторенной мыслями, и обаятельнейшей улыбкой, который с надеждой в глазах упрашивал её прочесть лекцию в МГУ. Она отказывалась долго и упорно и чем больше она отказывала ему, тем очевиднее ему становилась, что она согласна, при том на всё и сразу. Мысль о том, что православная монархистка могла бы стать его нежной подругой вызвала на лице Алексея Петровича удовлетворённо-саркастическую улыбку, но поскольку любая его мимика привлекала внимание и очаровывала, то именно эта улыбка вкупе с приподнятой бровью вконец покорила Иоанну.

- Да, - страстно прошептала она, - О, да, я согласна прочесть лекции…Вводный курс…

- Введение, - обрадовался Алексей Петрович представившейся возможности сказать интеллектуальную пошлость, - это уже интересно….

Они, конечно же,  обменялись телефонами, договорились о встрече, он пылко поцеловал её руку, задержав у губ дольше положенного, она томно и даже можно сказать обещающе прикрыла глаза и чуть откинула голову назад.

Почва, а с нею и конференция, уплывали у ног научной дамы. Ситуацию ещё можно было выправить, ещё можно было что-то сделать, но те восторги, которая обещала встреча с человеком совершенно противоположных взглядов, затмила собой разум дамы. Конференция упорно и необратимо кренилась влево. Деньги спонсоров,  потраченные на взращивание молодых православных монархистов, привели к появлению новых многочисленных поклонников у весёлой троицы, а поскольку те были  ещё не оперившимися до конца  птенцами, то легко сменили курс, и пытаться убедить их в том, что летят они совсем не в ту сторону, уже было невозможно, тем более, что их лидер в юбке уже можно сказать была без юбки, в силу полного и безотговорочного  проникновения левой идеологии.

Однако же вернёмся к фотографу Николаю искренне довольному успехами приглашённым им друзей. Дама частенько выказывала ему презрительное своё отношение, выражающееся в надменном обращении к нему: «Юноша», выдвинув при этом вперёд нижнюю губку. «Юноша, потрудитесь, юноша, мы, что должны Вам объяснять, как держать в руках фотоаппарат и прочее»…

Не сказать, что Коля был гением интриг, скорее он случайно оседлал волну, которая понесла уже совсем даже не его, а других людей, правда не в желаемую ими прежде сторону. Кем-то там, наверху была сделана ставка на мероприятие, деньги потрачены, а лидер исчезла со связи. Впрочем, в известном анекдоте говорится: «Как это Вы узнали, что мы из конторы?  - Да, вы же мне на выключенный телефон дозвонились…».  Так и поглощённая неожиданно обретёнными плотскими успехами дама как-то раз  не в меру обрадовалась тому, какое прекрасное, волшебное такси за ней приехало – то была роскошная машина с тонированными стёклами. И только коротко стриженный затылок водителя заронил в ней некоторую напряжённость.

- А, почему Вы не один приехали, г-н водитель? – упавшим голосом спросила она, указывая на человека на переднем сиденье.

-Это мой напарник, - обронил знакомый уже голос почти князя Болконского...

Тем временем в вузе проходило очередное собрание. Юлия Станиславовна снова вела протокол заседания, и, несмотря на то, что прошлая мечта о всероссийском форуме молодых учёных так и осталась  той самой маниловщиной, это не помешало председателю заняться закладкой фундамента ещё одного воздушного замка.

Мораль сей басни такова: Не стоит делать двух вещей: хранить верность прошлому и видеть в юношах – юношей.
05 июня 2015 года