Клин Клином

     Сашка пришел ко мне на урок 18 мая. Мне сразу же захотелось ему сказать о том, что я погибаю, о том, как мне невыносимо плохо.   Я ничего ему не сказала, хоть он и спросил, заметив застывшие в глазах слезы.   Что ему сказать? Люби меня? Возьми меня? Выбей из меня образ другого! Мы же знаем друг друга столько лет! Ты просто обязан это сделать. Мы же любили друг друга.   Сказать ему, что я влюбилась? Страстно и пылко? И стихийно... Сказать ему, что он может меня спасти..? Что мне нужен клин? Мне нужен еще один клин! Ни муж, ни дети, ни бизнес, ни влюбленные взгляды студентов, ни даже война мне не помогают. И чем больше я пытаюсь убежать, чем больше бесстрастно и выдержанно я пытаюсь себя вести, тем мне больнее и больнее, тем отрешеннее мой взгляд, тем отчетливее образ этого человека, который, как скорпион, вцепился в мою душу, и отравляющий яд тончайшими, как паутинки, струйками растекается по всему моему существу.

     Нет, я не могла Сашке этого сказать. Я смотрела на 39-летнего мужчину, а видела того же мальчика: те же синие глаза и те же пальцы, и голос и манеры. Все точно так же. Как странно. Но только все это более не трогает. Осталась лишь жалость какая бывает к старому больному человеку.      

     После урока мы пошли на море. Мое любимое солнце и шампанское, на которые я возлагала такие надежды, не давали должного эффекта. Перепетая старая песня. Некогда любимый фильм из детства, где устаревшие приемы выглядят нелепо. Нет, не вытянет. Что ему мешает вытянуть меня? Вот он: красивее, добрее, самоотверженнее.  Неа. Не вытянет. Мы вспоминали, как ели из банки лимон с сахаром, как гуляли в парке Ленина у пруда 1 мая, как сидели на Олимпийских кольцах 31-ой школы, и он в первый раз положил ладошку мне на коленко, как ходили в Лунапарк в парке Ильича, и как он ревновал меня к Дурихину, как он плакал потому, что я казалась ему слишком хорошей и слишком умной для него. Почему ты меня бросил тогда? Почему? Слишком была хорошая? Он не помнил. Он меня сравнивал со своей женой... что я удивительная, а она ничего не делает и ничего не умеет. Конечно, именно поэтому ты женился на ней и бросил меня! Но все это меня никак не интересовало. Я смотрела на пирс, где около месяца назад кто-то пил мускат и смотрел на тихое море. Как все несвоевременно. Чья это злая шутка!

     Я все же сказала Сашке, что погибаю, что не могу "спокойно существовать". Я только не назвала причину. Саша, я же понимаю, что у мужчины другие приоритеты, так ты любишь мотоциклы и сессии байкеров, так кто-то другой принадлежит миру, но почему я так мучаюсь? Он ничего не понял - поэтому ничего не ответил. И мы еще пили шампанское и говорили о школьных друзьях, а я все следила, попускает меня или нет... Образ другого человека спокойно вышел из-за левого плеча и бесстрастно посмотрел мне в глаза.

     Сколько можно от себя убегать? Сколько можно затрамбовывать в банку, душить чужими руками и вырванными свиданьями то, что живое смятенное и стремительное? Потому что я не верю этому человеку. Мне стыдно за мои проявления искренности и открытости, за несдержанность и непосредственность. Но все эти попытки вышибить клин клином нелепы и искусственны. Дурацкая навязчивая идея поджечь потухшее, превратившееся в пепел, пламя для того, чтоб избавиться от пылающего костра! Как это глупо, нелепо и пОшло...