Время притча

               

    Жил-был человек. У него был высокий лоб мыслителя и глаза, горевшие фанатичным огнем, и одна страсть днем и ночью съедала его: познать все сущее на земле; связать воедино земную и небесную механику; проникнуть во все тайны пространства и времени; объединить гармонией закона слабые и сильные поля во Вселенной. Человек читал умные толстые книги, думал, колдовал над колбами и хитрыми машинами в маленькой лаборатории, опять думал и исписывал страницы загадочными иероглифами длиннющих формул, но ожидаемое озарение не приходило к нему.
    Давным-давно, когда он был красивым юношей с мечтательными черными глазами, в которых, правда, иногда вспыхивал опасный блеск, были у него друзья и девушка, горячо его любившая. Время шло, девушка стала его женой, друзья, увлеченные радостями и горестями жизни, разлетелись по свету, а он все корпел над фолиантами, искал, запирался в лаборатории, а в глазах его все чаще и чаще появлялся недобрый, отторгающий саму жизнь отсвет. Наконец жена, поняв, что паукообразные значки, которыми её муж испещряет кипу бумаг, дороже ему, чем она и их маленькая дочь, ушла от него навсегда, испуганная тем, что пожирающий мужа огонь сожжет не только её, но и их дорогое дитя.
     Её уход оставил его равнодушным. Наоборот, теперь никто не мешал ему читать, думать, искать. Он перестал замечать истрепанность своей одежды, впалость щек. Его больше не тревожили весенние запахи, а осенние холодные сумерки замечались только потому, что серая мгла за окном мешала видеть написанное и приходилось рано зажигать старую лампу, давно потерявшую абажур. Но чем дольше он размышлял, тем больше открывалось потайных дверей, скрывающих всё новые и новые загадки, и тем всё дальше и дальше отдалялась та единственная дверь, ключ от которой мог наконец открыть главную тайну — тайну сути всего живого на земле.
     А время беспристрастно продолжало ткать бесконечную вереницу дней; месяцы и годы уходили в прошлое, унося силы, здоровье и, главное, остроту ума, и вот однажды, закрывая окно, чтобы изгнать осеннюю сырость из неухоженного жилья, он увидел в оконном стекле свое отражение и отшатнулся, пораженный и испуганный увиденным. Человек вдруг понял, что у него осталось совсем немного времени и он может не успеть додумать всё до конца. С этого момента Время стало его злейшим врагом, теперь он размышлял только над тем, как приостановить его ток, оттянуть свой уход из этого странного мира, красота которого так и не смогла смягчить душу несчастного.
     Был весенний вечер. Светлые анемичные сумерки, напоенные ароматами, убаюкивали на ночь молодую яркую листву, а она все трепетно вздыхала навстречу ласковому теплому ветерку. Старый каштан за окнами лаборатории воскурил к сиреневатому небу свои царственные белые свечи-соцветия, а человек за грязным стеклом, низко нагнувшись над столом, цеплял и цеплял тонким пером закорючки формул на пожелтевшей бумаге и не замечал весеннего пиршества природы. Копошилась где-то в углу мышь, теперь единственная спутница его жизни; черные стрелки больших настенных часов неслышно крали и крали у живущих часы и минуты, а человек не видел ничего. Ему казалось: вот совсем немного, еще чуть-чуть, и из замысловатых значков прольется свет и всё непонятное, бесформенное выстроится в единую, всеобъемлющую гармонию. Уже небо стало темно-синим, далекие звезды с любопытством заглянули в запыленное окно жилища отшельника, а он всё писал и писал, терзая бумагу и мозг нервными движениями пера. Вот сейчас, сейчас… и руки бессильно упали, тяжелая голова легла на исписанные листы бумаги. Нет! Эта дорога тоже вела в никуда, тайна не хотела раскрываться.
    Голова запрокинулась, и безумные глаза уставились на ненавистные стрелки. Они медленно, но неумолимо ползли по голубоватому стертому циферблату. О, если бы их можно было остановить, или хотя бы замедлить, или даже повернуть назад, вернув здоровье и остроту мысли. Вот и большая злая стрелка подползла к цифре 12. Миг безвременья! Если бы можно было остаться в нем!
    Вдруг тонкий золотистый луч-стрела из центра циферблата нацелился прямо в сердце человека и, расширяясь и свиваясь в мощный сверкающий поток, сорвал ученого с места и повлек куда-то ввысь, через разверзшуюся крышу лаборатории. Его поднимало всё выше и выше, и светоносный, возносивший столб отсекал своими блистающими и одновременно прозрачными стенками ученого от остального мира. Сердце судорожно билось, захлебываясь в груди. Наконец полет прекратился, и он очутился в безграничном, слабо фосфоресцирующем пространстве; он как будто висел, ноги его не касались опоры, но ему было легко и просто дышать и двигаться. Перед ним невидимый источник слабо высвечивал плохо различимую таинственную фигуру. Человек подался вперед и увидел, что это молодой китаец сидит в позе лотоса и перебирает длинными, светящимися пальцами бусинки четок. Его темно-золотистая одежда почти сливалась с голубоватым пространством вокруг, и лишь бесстрастное плоское лицо, лицо молодого Будды горело ярким лимонным светом, и голова с нимбом покачивалась вперед-назад в такт движению длинных пальцев.
    – Кто ты? — беззвучно спросил принесенный с Земли.
    – Время, — так же беззвучно ответил сидящий перед ним.
    – Ах, это ты, желтолицый, крадешь у нас силы и ум, скрючиваешь наши руки и ноги, а под старость превращаешь в слабоумных детей, только хилых и немощных!
    – Ты прочел столько умных книг, а так ничего и не понял. Для каждой земной твари отмерен свой жизненный срок, и чем совершеннее, организованнее существо, тем обязательнее обновление. Эта ограниченность жизни необходима. Одно поколение должно сменять другое, как листья на деревьях каждой весной, — только так сохраняется равновесие и разнообразие в мире. Такие безумцы, как ты, из праздного любопытства или тщеславия в своем нелепом стремлении познать всё сущее, а потом переделать по своему разумению, могут уничтожить вашу благословенную землю, да так, что уже невозможно будет начать сначала. Смотри! — Острый золотистый палец-луч нацелился в какую-то точку того, что было внизу, вверху, с боков — всюду вокруг него.
    Человек взглянул и увидел нечто объемное, бесконечное, вздрагивающее, как будто дышащее, висевшее в пространстве. Он пригляделся, и ему показалось, что это полупрозрачная сетка, без начала и конца, свернутая в огромный рулон, что-то вроде ленты Мёбиуса. На её поверхности вспыхивали и гасли, вспыхивали и гасли крошечные светящиеся точки; где-то можно было разглядеть каждую рождающуюся искру, а где-то их было так много, что они сливались в искристые облака.
   – Это временн;е пространство твоего мира. Каждая вспыхивающая точка оповещает о приходе в мир нового существа; когда она гаснет, это значит — человек ушел. Видишь эти темные полосы? Они возникают там, где наблюдалось слишком большие скопления светящихся точек, — это время катаклизмов, когда неразумные, живущие на земле причисляют себя к богам, теряют послушание и разрушают космическую гармонию. Тогда просыпаются высшие силы и для сохранения мирового порядка уносят в бездну неразумных. Земля отдыхает от подобных тебе.
    Человек действительно увидел, что почти через ровные участки на поверхности тянутся черные провалы, где исчезает свет человеческих жизней, и лишь кое-где мерцают робкие одинокие огоньки уцелевших в страшной беде.
   – Ты, злой обманщик! — возроптал человек. — Если бы нам был отпущен более длительный жизненный срок, то человечество силой разума смогло бы удержать мир над пропастью хаоса и разрушения. Ты обманываешь живущих: в юности, когда человек полон сил и энергии, дни кажутся наполненными дивным светом, тогда невозможно по-настоящему осознать неизбежность конца и мы бездарно тратим отпущенное нам время. Люди должны жить дольше, чтобы успеть смириться с неизбежностью своего ухода еще тогда, когда их тела сильны и здоровы, а ум обогащен знаниями и остер как лезвие бритвы.
   – Смотри, глупец, как опасно увеличивать срок человеческой жизни, — бесстрастно качнул нимбом таинственный китаец.
   Сидящий перед ученым вдруг начал расти, расплываться в сиреневатом полумраке, и вот уже светоносный лик уплыл куда-то в черноту космоса. Человек видел лишь лимонные пальцы, которые стали длинными и острыми как стрелы; закрученные лакированные ногти всё медленнее и медленнее перебирали бусинки четок. Ученый взглянул вниз и увидел, что чудесная сетка с миллионами человеческих жизней стала чудовищно разбухать; искрящиеся точки превратились в тире, которые все растягивались и растягивались. Сетка стала такой огромной, что было невозможно обозреть; она как будто переместилась из далекого космоса на расстояние самолетной трассы, и он уже видел весь мир с синими громадами морей и океанов и зелеными участками лесов. Огромные города искрились тысячами, миллионами человеческих жизней, всё ярче разгорались светящиеся зарева над ними, вспыхивали ослепительными искрами, но затем зарево над городами вдруг начало густеть, наливаться тревожным красным цветом. Человеку даже казалось, что он различает отдельные лица — молодые, старые, детские… и вдруг вся картинка лопнула, пространство вздыбилось, взметнулось пламя, всё рушилось, раскалывалось, проваливались города. Человек страшно испугался и в немой мольбе простер руки к темной фигуре Времени. Глядь, а раздувшегося китайца уже нет, а сидит на его месте мерзкая старушонка и паучьими лапками быстро-быстро рвет, рассыпает бусинки четок. Время исчезло, сама старуха-смерть сидела перед ним и скалилась, хихикала, наблюдая, как всё разлетается на куски, погибает в огненном вихре. В озлоблении человек замахнулся на злую колдунью, а она вдруг завертелась, закружилась, не выпуская поломанных янтарных четок из сухих сморщенных рук, и… превратилась в огненную змею-круг.
   Ослепленный человек закрыл глаза, а когда снова открыл, то там,  в космической дали, опять увидел слабо фосфоресцирующую, знакомую сетку прежних размеров, только новая черная полоса-провал прочертила тонкую полупрозрачную основу, и уже замигали, зародились первые искры человеческих жизней. Золотая змея, вцепившаяся в свой хвост, тоже исчезла, а стояла перед профессором расписная колыбель, и качался в ней, перебирая четки малюсенькими светоносными пальчиками, раскосенький младенец.
   И овладело человеком искушение — украсть у младенца чудесные четки и передвинуть назад несколько бусинок, чтобы вернуть себе прежние силы, да и любопытно ему было: можно ли на самом деле повернуть Время назад. Хотел было сделать шаг, приблизиться к колыбельке, а ноги и руки как свинцом налились, не слушаются, да и младенец уже не младенец, а сидит на золотом стульчике маленький китайчонок в расшитом кимоно и четок из рук не выпускает. Сделал усилие человек, с трудом протянул руку, чтобы забрать злополучные четки, а перед ним — уже знакомый молодой китаец покачивает узкоглазым ликом в такт движению пальцев.
    Тогда человек взмолился:
    – О всемогущий, отпусти мне еще столько часов и дней, чтобы успел я додумать, закончить труд всей моей жизни!
    – Ты такой же неразумный, как большинство живущих на Земле. Не я определяю Божественное Провидение, сколько кому отпущено. Разумное долголетие, когда сохраняется острый ум, дается как дар, как награда за прожитую жизнь. Я лишь отмеряю ток времени. Правда, я могу отправить тебя в одну из мертвых точек, там, где время остановилось, но там нет жизни, потому что нет движения вперед, — каждый миг такой же, как предыдущий. Там все мертво, там не нужны твои изыскания. Не ропщи, каждый должен спокойно принять отпущенный ему срок.
   – Но…
   – Ты надоел мне! — Глаза-стрелы обратились на ученого, прожигая огнем сердце. Грудь разрывалась, не было воздуха дышать. Человек попытался пошевельнуться и… проснулся.

   Звезд уже не было видно, слабая розоватость подкрасила небо. Человек сидел за столом в своей лаборатории. Нестерпимо болела грудь, во рту было горько и гадко. Он взглянул на лабораторные часы и увидел, что старый потертый циферблат прочертила странная черная полоса, а стрелки так и не сдвинулись с цифры 12 — миг безвременья, куда он хотел попасть. Человек вдруг понял, что все мы, пришедшие на эту Землю, находимся в средоточии колеса Времени и никому из живущих не дано повернуть его назад.
    После этого вечера человек затосковал и вскоре умер.

                Из книги "Было- не было"