Мой Есенин
Увлечение этой хоккейной романтикой простиралось до такой степени, что во все мои игры, рассказы и романы того времени вписывались веселые авантюрные герои, весьма напоминавшие всех их тогдашних – якушевых, балдерисов, капустиных… Сами романы повествовали об их – хоккеистов – бесконечных приключениях то в а-ля мушкетерской Франции, то на дикарских первобытных островах в далеком океане, то на таинственной и секретной научной базе под названием Специальное Конструкторское Научное Бюро (причем, в силу недавней по времени удаленности от событий на о-ве Даманском, главными врагами-противниками неведомых секретных разработок были в те времена, кончено, коварные и пронырливые китайцы). И всегда, во всем, во всех этих сочинениях главным героем был он – Есенин нашего хоккея.
Конечно, его звали Сережа.
Как-то раз, в период каких-то замечательных побед нашей команды, мы с одной подружкой впали даже в такой экстаз, что решили написать герою письмо с трепетным обращением “Дорогой Сергей Александрович!”, но что писать дальше, не знали, и поэтому письмо осталось ненаписанным или неотправленным в виде одного только обращения.
Сережа был милый, голубоглазый и круглолицый, совсем не такой «словно вытесанный из камня», как многие другие хоккеисты. Но, главное, – и это правда, это я могу сказать и по прошествии сорока лет с того наваждения – как хоккеист, как спортсмен, он был чрезвычайно талантлив. Он был русским – есенинским – вариантом другого великого хоккеиста – испанца Валеры Харламова (ну, Валера. стало быть, был – Лорка!), и еще он был самым русским из всех, кого я когда-либо любила.
Потом, в старших классах, я стала влюбляться уже в близких, знакомых (хочется сказать, реальных) людей типа одноклассников, и мое пламенное чувство к хоккеисту Сереже, заставлявшее меня прочесывать киоски в поисках нужной газеты или торопливо заканчивать уроки, чтобы разрешили посмотреть какой-нибудь важный матч, обратилось в затаенную нежность, отдающуюся легкой улыбкой при упоминании его имени. Так, например, я улыбнулась, когда во время афганской войны прочла в “Комсомолке”, что Сережа ездил на фронт к солдатам, и те встречали его появление восторженным рокотом “О!!! Сам Сережа приехал!”.
С тех пор прошло много-много лет. Есенин нашего хоккея давно на пенсии, в газетах пишут, что он занимается с мальчишками и иногда играет в ветеранских командах. А я ровнешенько ничего не знаю о нынешних звездах, о победителях теперешних хоккейных чемпионатов, и о том, как сложились судьбы других героев моих детских сочинений. Хотя иногда то один, то другой выплывают из прошлого, получая важные назначения на тренерские и иные посты. А еще иногда кого-то хоронят… И Валеру Харламова уже тридцать пять лет как похоронили… Но сейчас я и пяти минут не могу высидеть у телевизора, если показывают какой-нибудь хоккейный матч. Я разлюбила хоккей.
Несколько лет назад на пути своих жизненных странствий, а, точнее, в двухместном номере одной незатейливой гостиницы, я встретила одну женщину, такую же пожилую и командировочную, как и я. За вечерним чаем мы разговорились, как это часто бывает с незнакомыми людьми, почувствовав друг к другу симпатию и интерес. Наша беседа становилась все более откровенной. Обнаружился веселый и смелый характер моей собеседницы, ее юмор, начитанность, а также некая эпатажность, нарочитость выбранного ею в жизни стиля – так разнившегося с тихушно-черепашьим моим.
После чая мы стали пить коньяк. А захмелев, стали вспоминать о молодости, о юности, о приятном – то есть, о любви. Как хорошо иногда вспомнить то, чего не было, и то, чему уже не быть никогда. Например, роман с одним мальчиком, который ездил ко мне заниматься английским, и мы с ним читали книжку про кунг-фу и хохотали до упаду. Или ее роман с полковником безопасности, очень безопасным занудой. Или мою забавную историю с таджикским трудовым мигрантом, кандидатом физико-математических наук. Или ее приключение с одним человеком.
Он столкнулся с ней в лифте одной незатейливой гостиницы в одном подмосковном городке, куда она приехала на одну научную конференцию (обе мы принадлежали к несчастной категории мелких научных работников). Он был чуть навеселе, улыбался во все лицо, галантно пропустил ее вперед и на прощанье сказал: «Всего доброго!». Через полчаса он постучался к ней в номер с двумя бутылками шампанского, целой корзиной апельсинов и несколькими пачками шоколада. Он был очень высокий, сильный и, как славно выразилась она, – ладный. У него было мягкое интеллигентное лицо, умные и ласковые глаза, голубые. Они выпили шампанского, мило поболтали и потом до самого, так сказать, рассвета, весело и приятно занимались, так сказать, любовью, как бы не претило русскому языку это дурацкое выражение. Он оказался первоклассным любовником, просто потрясающим. Просто чудесным. Во всяком случае, таким он помнился ей в ретроспективе. Он веселил и заводил ее всю ночь. Ну конечно. Фирменный дриблинг.
- Представляешь, – сказала она мне, – это был… Хотя ты, наверно, и не знаешь, кто это. Это был…
Есенин советского хоккея!
Свидетельство о публикации №215060700986
Удивлен приятно знанием
русс языка...
Удачи!..Пишите интересно.
Виталий Нейман 18.07.2019 02:38 Заявить о нарушении