Родословная шацких крестьян Чурочкиных

Б.Г. Чурочкин

ПАМЯТЬ ПОКОЛЕНИЙ: РОДОСЛОВНАЯ ШАЦКИХ КРЕСТЬЯН ЧУРОЧКИНЫХ

Под редакцией Г.А. Мельничука

Москва – Нижний Новгород  Энциклопедия российских деревень   2003

УДК 929.52Чурочкины
ББК 63.2
Ч-43

Научно-популярное издание


Глава «Материалы  из  ревизских сказок о  крестьянах Чурочкиных в первой половине XIX века» написана Г.А. Мельничуком

Б.Г. Чурочкин
Память поколений: родословная шацких крестьян Чурочкиных/Под редакцией Г.А. Мельничука/Энциклопедия российских деревень, Москва-Нижний Новгород, 2003. –114 с. + 1 вкладной лист
ISBN 5-88367-012-1

В работе рассматривается генеалогия крестьянского рода Чурочкиных из села Кермись Шацкого района Рязанской области с середины XVIII века. Исследование, задуманное как книга «для семейного круга автора», далеко выходит за эти рамки. В издание включены различные документы, в том чис-ле и материалы из четырех архивов.
Предназначена для генеалогов, краеведов, историков, будет полезна для студентов и всех интересующихся историей Отечества.

Компьютерный набор и верстка автора
Художник книги – Черепанова Татьяна Аркадьевна
Корректор – Трунина Наталья Анатольевна

Печать и переплет тиража книги выполнены в переплетной мастерской Чурочкина Б.Г. на средства автора


Издательская лицензия ЛР 030173 от 21.10.1996 г.
Подписано в печать 13.06.2003 г.
Бумага множительная  Формат 60х841/8  Тираж 135 экз.


E-mail cbgpereplet@mail.ru


Чурочкин Б. Г.

«Про Иванов, помнящих родство»


ВСТУПЛЕНИЕ


Вначале о себе. Автор этой книги родился, и его детство прошло в селе Кермись Шацкого района Рязанской области. Село расположено на самом стыке трех областей: Рязанской, Пензенской и Тамбовской. О родителях и родственниках вы сможете узнать из дальнейших разделов книги.

Теперь о книге, которую читатель сейчас держит в руках. Она рождалась долго, с начала девяностых годов прошлого века. Вначале было полное незнание. Хотелось определить свое место в строю своих дальних и близких родственников, узнать что либо о своих предках. Собственно, о книге как таковой и разговора, и мысли не было. Просто был интерес к своим корням.

Спрашивал мать, тещу, записывал: кто есть кто, кто кому кем приходится. Где-то в середине 90–х годов моя мать, Чурочкина Анастасия Алексеевна (урожденная Косицына), познакомила меня с односельчанином Мельничуком Геннадием Анатольевичем, живущим в Москве. Он работает научным сотрудником в одном из московских НИИ, интересуется историей родного края, своего района, села. К моменту нашего знакомства им уже было написано несколько книг и брошюр по истории нашего села Кермись и кермисинского сельского храма.

Инженер, историк, краевед. В этом сочетании нет ничего удивительного, так как современная научно–исследовательская работа требует междисциплинарного подхода. В Геннадии Анатольевиче сочетаются и широта русской души, и неуемная жажда к по-знанию, стремление отдать свои знания людям, усидчивость, терпение и умение ладить с людьми. 

Со свойственным  ему напором Геннадий Анатольевич  убедил меня создать, условно говоря, историю рода Чурочкиных. К этому времени я уже несколько лет как вышел с воинской службы на пенсию. Появилось время поработать на себя.

Эпиграфом к книге послужило название статьи Г.А. Мельничука в Шацкой районной газете. Эта статья о возрождении интереса к родословию в нашей стране дала толчок началу создания собственно книги  о Чурочкиных.
Все документы и материалы эпохи крепостного права для этой книги любезно предоставлены Г. А. Мельничуком.

В книге упоминается, как мы с Геннадием Анатольевичем искали сведения о своих предках в Рязанском государственном архиве.  Поиски продолжались и в Шацком районном архиве. В результате этих поисков и находок крестьянский род Чурочкиных на день выхода этой книги зафиксирован в 11 поколениях, с разбросом времени около 260 лет, от середины 1700-х  годов до сере-дины 2003 года.

Было найдено много любопытных и интересных фактов в жизни наших пра– и прапрадедушек и прабабушек. Родственные связи среди кермисинских фамилий оказались очень прочно и многократно переплетены.  В процессе нашей совместной работы удалось установить, что мы с Г.А. Мельничуком оказываемся дважды родственниками: по одной линии он мне приходится шестиюродным братом, по другой я ему – пятиюродным дядей.

Поисковая работа в архивах, по генеалогии, невозможна без поддержки архивных работников и многих других людей. Хочу выразить сердечную благодарность сотруднику Государственного архива Рязанской области Людмиле Васильевне Макипони, управляющему делами Администрации муниципального образования Шацкий район Анатолию Ивановичу Космынину, начальнику архивного отдела Шацкого района Лидии Григорьевне Ермолаевой, начальнику Шацкого архива ЗАГСа Ольге Олеговне Орловой и всем другим, оказавшим действенную помощь в наших архивных изысканиях.

Большая помощь в поиске и идентификации родственных связей среди представителей рода Чурочкиных оказана моей матерью, Чурочкиной  Анастасией Алексеевной и ее подругой Харитоновой Еленой Петровной.

Огромное спасибо нашему односельчанину Сергею Тихоновичу Редичеву за его яркий, эмоциональный рассказ о тех из Чурочкиных, рядом с кем он жил в Кермиси и кого он помнил в довоенные и военные годы.

Справедливости ради отмечу и недостатки в этом издании.  Основные из них -  нехватка  информации о наших прародителях. В некоторых случаях это приводит к условному введению в поколенную роспись представителей рода Чурочкиных. Например, в 5-м поколении рядовой солдат Григорий Гаврилович Чурочкин; в 6-м поколении унтер – офицер Гаврил Григорьевич Чурочкин; в 8-м поколении Дмитрий Прокопьевич Чурочкин; совсем пока не нашел своего места в строю родственников билетный солдат Яков Матвеевич Чурочкин, 1824 г. рождения.

На день выпуска в свет этого издания отмечено (с различной степенью достоверности) 316 имен Чурочкиных. 201 из них вошли в поколенную роспись. Но пока еще много имен за пределами родословного древа Чурочкиных. Перечислю основные из них:

Чурочкины – Панкратовичи -  4 поколения – 28 человек. (Здесь и далее: Панкратовичи, Егоровичи, Григорьевичи, Павловичи, Константиновичи и т.д. – условные названия ветвей родословного древа Чурочкиных, не вошедших  в единую поколенную роспись из-за недостатка ин-формации на родителей родоначальников  этих ветвей).
Чурочкины – Егоровичи -  2 поколения – 6 человек.
Чурочкины – Григорьевичи – 3 поколения – 18 человек.
Чурочкины – Павловичи – 3 поколения – 19 человек
Чурочкины – Константиновичи – 2 поколения – 3 человека.
Чурочкины – Ермолаевичи – 2 поколения – 4 человека.
Чурочкины – Федоровичи – 2 поколения – 3 человека.
Чурочкины – Ивановичи – 2 поколения – 3 человека.
Чурочкины – Иосифовичи – 3 поколения – 4 человека.
Чурочкины – Конобеевские – 5 человек.
Чурочкины, не вошедшие ни в одну из ветвей поколенной росписи – 21 человек.
Итого:
на день выхода в свет этой книги не вошли в единую поколенную роспись Чурочкиных  86 человек.

При сборе материалов приходилось использовать различные источники: от архивных документов до воспоминаний родственников, старожилов села, а также бывших жителей Кермиси. По опыту этой работы я определил для себя три степени достоверности информации о Чурочкиных, включенных в поколенную роспись:

1. Наиболее достоверны сведения  из архивных и других документов – если они повторяются более одного раза (сведения, подтвержденные двумя  и более  документальными источниками).
2. Менее достоверны записи в поколенной росписи, основанные на сведениях из одного документального источника.

Например, по одной архивной метрической записи о браке не всегда можно узнать о родителях молодожена. В записях о смерти, как правило,  упоминается только один родитель умершего, а зачастую нет сведений ни об одном родственнике умершего. Это не позволяет достоверно включить его в поколенную роспись. Еще трудней правильно определить родителей и степени родства у свидетелей (поручителей) жениха и невесты и восприемников (крестных родителей) младенцев.

3. И третья степень достоверности – воспоминания наших современников. Они ценны своей первичностью и остротой и всегда найдут достойное место в этой книге. Но в силу свойств человеческой памяти, субъективности оценки прошлых событий не всегда можно вспомнить все «по-книжному». Поэтому биографические данные о Чурочкиных, основанные на воспоминаниях, будут уточняться и дополняться перекрестными данными из документальных источников.

Например, лишь благодаря воспоминаниям Чурочкиной Анастасии Алексеевны и Харитоновой Елены Петровны объединились братьями в седьмом поколении Чурочкиных Прокопий Иванович, Евсей Иванович и Ефим Иванович. Документы по этому поводу пока  не обнаружены.

Сергей Тихонович Редичев сообщил о своем знакомстве с сыном Марии (№ 67 в поколенной росписи) Николаем, работавшем в Бабакинском лесничестве, близ Кермиси. Документов о нем пока не найдено.

Даты событий в книге приведены по действовавшему на это время календарю: до 31 января 1918 года (включительно) – по Юлианскому (церковному). После этого стрелки календарных часов передвинулись на 13 суток вперед, и российское государственное время сравнялось с современным григорианским календарем. Но Русская Православная Церковь не приняла григорианский календарь и по прежнему живет и отмечает свои события и праздники по юлианскому календарю.

При переходе на новый календарь необходимо было первый день после 31 января считать не 1 февраля 1918 года, а 14 февраля, а второй день считать 15 и т.д. Так что у нас в истории России получается, что в период Советской власти исчезли почти две недели.

Практически, чтобы перевести метрические записи о рождении или смерти нашего предка, например, 1 января 1907 года, на календарь нашего времени (напомню дату выхода этой книги в свет – 2003 год), надо прибавить 13 дней. В итоге в 2003 году эту дату отметят 13 января.

Происхождение фамилии «Чурочкины» также входит в круг наших интересов. Были найдены различные трактовки производных от слова «Чур». Большинство крестьянских фамилий в основном показывает их связь с сельской жизнью. Поэтому с достаточной степенью уверенности можно сказать, что фамилия «Чурочкины» произошла из профессиональной деятельности одного из предков нынешних носителей этой фамилии.

Чурка – обрубок дерева, полуфабрикат, заготовка для работы, отходы от деревообработки, топливо для крестьянской избы.
Нельзя исключить и вариант происхождения фамилии от возгласа «Чур», обычно встречающегося в детских играх и запрещающего касаться чего-либо или переходить за какой-либо предел. В книге В.Н. Демина «Тайны русского народа. В поисках истоков Руси» (М., Вече, 2000, с. 253–256, 507-508) наглядно показана древняя связь этих двух, казалось бы, разных трактовок слов, но имеющих в целом единый корень.

Хочется надеяться, что эта книга будет одним из штрихов к воссозданию общей истории моей малой родины - села Кермись.



ОТ ИСТОРИКА И КРАЕВЕДА. Г.А. Мельничук, историк-архивист, член Союза журналистов России
 
РОДИНА НАЧИНАЕТСЯ С РОДНИ

Настоящее издание – один из первых опытов по созданию книги «для семейного круга». Ее автор – Борис Григорьевич Чурочкин – выносит на суд читателей свою родословную. Он не только собрал, систематизировал и описал историю рода Чурочкиных, но и переплел вручную весь тираж этой книги.

На первой стадии исследования у Б.Г. Чурочкина возник интерес к прошлому своих предков, к происхождению фамилии. Целенаправленные поиски начались где-то с начала 1990-х годов. Первоначально Борис Григорьевич расспрашивал своих родственников о прошлом, о жизни «в старину», полученную информацию фиксировал и обрабатывал. Затем к имеющимся материалам добавились и архивные данные, обнаруженные в Рязани, Тамбове, Шацке. Постепенно результаты поисков структурировались и обрели целостный вид.

Интерес к своим корням, к истории своего рода – это, думается, одна из первых ступенек к возрождению нашего Отечества. В течение длительного времени из сознания людей вымывалось все, что не было связано с «революционной борьбой за светлое будущее человечества». Дореволюционные наработки по генеалогии, мягко говоря, не укладывались в общую концепцию идеологической пропаганды.

Борис Григорьевич бывший военный, выйдя на пенсию, задался целью восстановить свои корни. Что же заставило его заняться таким трудным, но очень интересным исследованием? Думается, что основа этого интереса лежат в самом характере человека. Б.Г. Чурочкин не останавливается на достигнутом, а стремится к познанию нового, к совершенствованию.

В юности он учился в Моршанском библиотечном техникуме, и хотя его не закончил, во время учебы приобрел серьезные навыки в переплетном деле. Во время воинской службы он с отличием окончил Московский книготорговый техникум. К сожалению,  воинская служба не дала ему возможности приобрести высшее образование. После выхода на пенсию Борис Григорьевич вернулся к своей старой любви – книгам и профессионально занялся переплетным делом.

В этой области он достиг неплохих результатов. Созданная им переплетная мастерская участвует в изготовлении тиражей высокохудожественных изданий, которые в книжных магазинах не задерживаются. Приобретенные профессиональные знания и навыки позволили ему  создавать свое ноу-хау в переплетном деле.

Своими наработками он щедро делится с читателями. Так, в первом номере «огоньковского» издания журнала «Сделай сам» за 1995 год появилась его статья «Переплетчиком может стать каждый» о секретах переплетного дела. Он намерен и дальше публиковать свои наработки по этой теме.

Однажды мы разговаривали с ним о серии «Жизнь замечательных людей». Я был крайне удивлен, когда Б.Г. Чурочкин извлек записную книжку, в которой были отмечены все изданные тома, начиная с 1933 года. Как позже выяснилось, в библиотеке Бориса Григорьевича имеется значительное количество книг из этой серии.

Думается, все вместе взятое и привело Бориса Григорьевича к необходимости заняться поисками своих корней. Ведь из пяти братьев Чурочкиных он самый старший. Первоначально планировалось сделать самиздатовский вариант работы и раздать ближайшим родственникам, чтобы возбудить у них интерес к своим корням.

Но по мере накопления материала и его систематизации было принято решение издать настоящее исследование тиражом, доступным не только семье Чурочкина, но и другим исследователям.

Работ по крестьянской генеалогии не так уж и много, и любое издание по данной тематике представляет непосредственную ценность как с методической точки зрения, так и с точки зрения подачи материала. Назвав издание «для семейного круга автора»,  Борис Григорьевич знакомит читателей с терминологией родства, через призму имен ближайших родственников приводит календарь православных имен, стремясь тем самым привлечь интерес к истории своего рода, к памяти предков.

Немаловажное значение имеют и приведенные в работе документы первоисточников, и в частности материалы ревизских сказок, выписки из метрических книг, сведения из материалов «Описи имущества помещика С.К. Нарышкина» на 1 января 1850 года. Важным источником стали сведения, собранные с могильных табличек на кладбище села Кермись. Материалы, приведенные в приложении к работе, сопровождаются комментариями автора.

За годы работы над книгой Борис Григорьевич приобрел опыт генеалога-профессионала, способного с легкостью ориентироваться в этой интересной науке. В данном исследовании он стремится показать свое видение истории рода.
Через все страницы книги прослеживается любовь автора к своей малой родине – селу Кермись Шацкого района Рязанской области, о чем с теплотой говорится и неоднократно повторяется в различных разделах работы.

В 1924 году член Общества изучения Рязанского края Н.Г. Бережков отмечал, что «каждый научно - выполненный труд по истории края, даже маленький, есть вклад в историю народа» (подчеркнуто Н.Г. Бережковым – примечание автора).

Думается, что настоящая работа Б.Г. Чурочкина будет интересна как любителям–генеалогам, так и профессиональным исследователям истории нашего Отечества. Первые попытки заявить о своих генеалогических находках у Б.Г. Чурочкина увенчались закономерным успехом.

Его изыскания о своем роде были напечатаны в материалах докладов Всероссийского научного и культурно-просветительского общества «Энциклопедия российских деревень»: Чурочкин Б.Г. Род Чурочкиных из села Кермись Шацкого района Рязанской области // «Сельская Россия: прошлое и настоящее»: Доклады и сообщения 8-й Российской научно-практической  конференции (Орел, декабрь 2001). Выпуск 2. М.: «Энциклопедия российских деревень», 2001. - С. 103–106), а также с успехом перепечатаны на родине автора в районной шацкой газете (На земле Шацкой, № 22-23 от 22.02.2002. Чурочкин Б.Г. «Крестьянские родословные» // На земле Шацкой.2002, 22 февраля. № 22-23(10160-10161) – С. 11).

Мы часто созваниваемся друг с другом, стремясь решить краеведческо-генеалогические вопросы, возникающие в процессе работы. Что-то удается найти новое, с чем-то возникают сложности, но данная книга, которую держит в руках уважаемый читатель, есть плод совместного интеллектуального сотрудничества.

В итоге проведенных исследований выяснилось, что мы с Борисом Григорьевичем дважды родственники. По одной линии он мне приходится пятиюродным дядей, а по другой – шестиюродным братом. Если перенести эти сведения на другие кермисинские семьи, то настоящее исследование позволяет установить родственные связи между различными семьями жителей села.

Зная характер Бориса Григорьевича и его увлеченность, можно надеяться, что он не остановится на достигнутом, а продолжит работу по поиску новых материалов. Хочется пожелать ему дальнейших успехов в этом направлении.



НАЧАЛО РОДА

Повелением государя всея Руси царя и великого князя Ивана Васильевича в 1553 году был построен город Шацк - крайний восточный пункт системы оборонительной засечной черты Московского государства. Задачей населивших его стрельцов, пушкарей и казаков было «удержание татарских набегов».

Так появилась реальная точка отсчета человеческих жизней и судеб наших предков. Постепенно земли Шацкой провинции раздавались дворянам, военнослужилым людям, монастырям.
Правобережье реки Цны покрыто большими лесами, озерами, болотами, являвшимися надежной естественной защитой от татарских набегов. Шацкие земли представляли собой обширные лесостепные территории.

Поэтому здесь не строились сторожевые посты и заставы, а охрана осуществлялась пешими дозорами и конными разъездами  силами местного населения, жившего по берегам Цны и других рек.

Так что изначальной и первичной задачей жизни наших  предков была защита государства Российского от внешней угрозы. Эта задача – защита Родины - выполнялась во все века и всеми поколениями рода Чурочкиных.

Государство Российское постепенно расширялось, внешняя угроза государству для жителей шацкой провинции миновала. И они постепенно превратились в крестьян-землепашцев. А уж потом бывших защитников Родины закабалили в крепостную зависимость. (В российской истории  такое случалось не раз.)

Когда перестала существовать угроза татаро-ногайских набегов, окрестные шацкие земли стали раздавать высшим чинам Российской империи. Владельцами большого количества шацких земель стали родственники российского императора Петра I – Нарышкины. Усадьба (поместье) их находилась в селе Борки, в 10 верстах от Шацка.
В книге Г.А. Мельничука «Историко-статистическое описание села Кермись Шацкого района Рязанской области (бывшей Тамбовской губернии) в конце XVIII – начале XX в.в.» (Под редакцией С.О. Шмидта и Л.Л. Деминой, М.: Археографический центр, 1998. - 180 с.) автор отмечает, что с 1780-х годов помещиками Нарышкиными было принято решение о дальнейшем освоении лесистых земель  правобережья реки Цны и основании нового поселения.

В глухом лесном краю на берегу небольшой речки Керемса выросла деревня и была названа по имени этой лесной речки. Деревню Керемса господа Нарышкины решили сделать своей центральной усадьбой в этой части Шацкого уезда.

Впервые на карте географическая точка «Кермись» (деревня Керемсы) отмечена 1790 годом. Строителями и первыми жителями новой деревни  стали переселенцы из владений Нарышкиных в селах Борки, Конобеево и  Ялтуново.

Переселяли по жребию, а кого и в наказание за какую нибудь вину. Первый полный списочный состав жителей села Кермись обнаружен Г.А. Мельничуком в ревизской сказке деревни Керемсы  за 1816 год. Тогда в Кермиси было 210 мужчин и 251 женщина. Жили они в 64 домах.

Среди 33-х кермисинских крестьянских фамилий за 1816 год  есть и Чурочкины. Ревизская сказка 1811 года села Конобеева (лесной стороны) утверждает, что первых Чурочкиных переселили из Конобеева в Керемсу в 1797 году.
Ревизские сказки деревни Керемсы за 1816, 1834 и 1857 годы, а также опись имущества С.К. Нарышкина за 1850 год явились исходным материалом для поиска сведений по родословной крепостных крестьян Чурочкиных.

Первым из кермисинских Чурочкиных был Матвей Ильич (1762-1812) с женой Афимьей Федоровной (1758-?)и двумя детьми – Аверьяном (1784-1866) и Никифором (1793–год смерти неизвестен). Матвей Ильич был вторым из четырех сыновей своих родите-лей: Федор (~1758–1811), Матвей (1762–1812), Семен (1764-?) и Алексей (даты рождения и смерти неизвестны).

Исходя из года рождения Федора - самого старшего из детей Ильи Чурочкина и учитывая примерный  минимальный детородный возраст 18 лет, можно предположить, что родоначальник Чурочкиных - Илья родился не позднее 1740 года.

Илья ~ 1740
Федор Ильич 1758 – 1811
Матвей Ильич, 1762-1812
Семен Ильич, 1764-?
Алексей Ильич   ?-?

Дальнейшая судьба и дата смерти первого из известных на сегодняшний день родоначальника Чурочкиных  пока неизвестны. По жребию или за провинность переселена из Конобеева семья одного из сыновей Ильи  Чурочкина – нам тоже пока неизвестно. Но известно, что связи с оставшимися в Конобееве родственниками и бывшими односельчанами не прекращались. Это подтверждается браками кермисинских Чурочкиных с конобеевскими жителями.

На время ревизской сказки (переписи крепостных) за 1816 год  в Кермиси проживала одна семья Чурочкиных. Ее главой был старший сын Матвея – Аверьян (32 года).
Его отец умер в 1812 году, а младшего брата - Никифора с 1813 года забрали в рекруты. Поэтому не исключается участие первых кермисинских Чурочкиных и в Отечественной войне 1812-1814 гг. К этому времени Никифору исполнилось 20 лет, и у него уже было двое детей. Жена неизвестна, а дети Гаврил (1811) и Иван (1813) жили и воспитывались в семье дяди Аверьяна.
Через 18 лет, в  1834 году в Кермиси  было уже 2 семьи Чурочкиных. Во главе одной из них был еще не совсем старый Аверьян Матвеевич (50 лет) со старушкой матерью и двумя взрослыми сыновьями Казьмой и Константином с их женами и детьми.

Другая семья Чурочкиных – это дети рекрута Никифора - Гаврил и Иван, выросшие без отца, повзрослевшие,  оба с женами, а у старшего уже дочь – Василиса.
Любопытная подробность: в четвертом поколении Чурочкиных (дети Аверьяна и Никифора) из четырех мужчин трое женаты по второму разу (Казьма, Гаврил, Иван).
Прошло еще 16 лет. Здесь мы воспользуемся сведениями из описи имущества С.К. Нарышкина на 1.01.1850 г., любезно предоставленными автору этой книги Г.А. Мельничуком и лишь немного подработанными для удобочитаемости.

В 1850 году  в деревне Керемса проживали две родственные семьи Чурочкиных. Первая включала в себя четыре поколения и состояла  из 14 человек.

Старший в роде и в семье – прадед Аверьян Матвеевич со второй женой Татьяной, двумя взрослыми детьми – Казьмой  и Константином с их женами, детьми и внуками. У старшего сына Казьмы (46 лет) двое детей от первой жены (Марье 20 лет, Вере 11 лет) и двое малолетних  детей от второй жены Феклы (Федору 3,5 года, Ивану 1,5 года).

Младший сын Аверьяна Матвеевича — Константин уже дедушка, хотя ему  и жене Авдотье только по 40 лет. У их сына Якова (21 год) и жены Александры (24 года) уже две дочки - Поля (2 года) и Ирина (1,5 года). Итак, семья из 14 человек состояла из двух престарелых родителей, семерых трудоспособных  мужчин и женщин, одного подростка и четверых  малолетних детей.

Жила семья в трех избах, имела 2 амбара и 1 погребец. В предыдущем году ими был собран урожай: 40 копен ржи, 30 копен овса, 5 мер гороха (около 250 кг), семян  конопли 4 четверти (меры?).

Из живности - 5 лошадей, 4 жеребенка, 1 бык, 3 коровы, 2 теленка, 20 овец, 2 свиньи, пчельник на 7 ульев (в то время только в 8  хозяйствах деревни были ульи с пчелами), да 19 кур.

Обычная трудовая крестьянская семья. Работы и заботы хватало всем. Однако если условно перенести все это хозяйство, всю живность на 30-е годы советского времени, эта семья явно тянула на раскулачивание.
Но в то время у Чурочкиных  было веское алиби, они были крепостными крестьянами и со всеми своими пожитками и добром принадлежали дворянину, штабс-ротмистру помещику Сергею Кирилловичу Нарышкину, а в конце эпохи крепостного права – его родственнику, правнуку великого русского полководца А.В. Суворова помещику Александру Дмитриевичу Башмакову.

Вторая семья Чурочкиных поменьше – всего 8 человек: 2 поколения, отцы и дети. Вместе жили одним хозяйством два брата Иван  да Гаврил Никифоровичи, оба со вторыми женами. Старшему Гаврилу 37,5 лет, младшему Ивану 36 лет. Их жены Наталья да Авдотья моложе своих мужей на десяток лет каждая.

У Гаврила от первой жены Анны трое детей: Ермолай, Прасковья и  Гриша. А Наталья уже на сносях – скоро появится Петр. Иван женился на женщине с ребенком. Падчерице Варваре 5 лет, а Авдотья снова беременна – скоро будет их дочь Васса (Василиса).

Жили братья в двух избах, на двоих был один амбар. Урожай прошедшего года – ржи  20 копен, овса 10 копен, гороха 2 четверти, гречихи 1 четверть, проса 6 копен, семян конопли 2 четверти. Из скота – 3 лошади, 2 коровы, 1 теленок, 10 овец, 10 кур.

И, наконец, последний документ эпохи крепостного права – ревизская сказка 1857 года. В деревне Керемса живут три семьи Чурочкиных.
Первая - семья Казьмы Аверьяновича Чурочкина со второй женой Феклой Федоровной и двумя малолетними детьми от нее (Федору 10,5 лет, Ивану 8,5 лет). Всего в семье 4 человека.

Престарелый Аверьян Матвеевич (73 года) живет в семье младшего сына Константина с его детьми и внуками. Всего в семье 12 человек, из них 7 детей от 2 месяцев родом до 14,5 лет.

Третья – это дружная семья двух Никифоровых сыновей – Гаврила (45,5 лет) и Ивана (44 года). С ними их жены, дети и внуки. В семье 11 человек, из них 5 детей и подростков до 13 лет.

Таким образом, примерно за 70 лет от заселения Кермиси крепостными крестьянами и до ликвидации крепостного права в 1861 году число кермисинских Чурочкиных увеличилось с 10 человек в 1816 году до 27 человек в 1857 году, т.е. примерно втрое.

Ну как тут не вспомнить Салтыкова-Щедрина с его сказкой «Дикий помещик»: отроившийся рой мужиков  в губернском городе обрали, изловили и отправили в уезд. И вдруг опять запахло в том уезде мякиной и овчинами; но в то же время на базаре появились и мука, и мясо, и живность всякая, а податей в один день поступило столько, что казначей, увидев такую груду де-нег, только  всплеснул руками от удивления и вскрикнул: «И откуда вы, шельмы, берете!!»

;;;;;;;;;;;;;;;

Ревизские сказки (переписи крепостных крестьян) явились прекрасным материалом для создания скелета родословного древа. Но с ликвидацией крепостного права их не стало.

Возникла необходимость в поиске метрических документов на Чурочкиных в Рязанском государственном архиве. Частично такая работа уже проведена в 1999–2000 годах при огромной помощи и прямом участии Геннадия Анатольевича Мельничука. Вместе с ним мы листали пыльные фолианты полуторавековой давности, разбирали премудрости рукописных записей о рождениях, браках и смертях Чурочкиных, Косицыных, Плетневых, Харитоновых, Мохначевых…

В результате родословное древо постепенно обрастало ветвями,  листвой (новыми  именами,  датами). Были просмотрены метрические книги Шацкого уезда Тамбовской духовной консистории за 1851–1907 годы (в девятнадцатом веке Шацкий уезд входил в состав Тамбовской губернии). Проявлялись новые детали, уточнялись даты, выявлялись любопытные факты.

Приятно было находить документы на уже знакомых людей из старших поколений. К настоящему времени (апрель 2003 года) известны представители 11 поколений Чурочкиных. Автор этих строк принадлежит к девятому из них.
Особенно радостны находки сведений на своих ближайших родственников, выяснение их давно забытых родственных отношений.

Мой отец Григорий Кузьмич (1920-1985) никогда не видел и не знал своего отца, Кузьму Михайловича Чурочкина, который пропал в годы гражданской войны. Как вспоминает моя мать – Анастасия Алексеевна, Кузьма умер от голода или тифа после 1920 года в городе Карачево Брянской области.

Маленьким мальчиком я подолгу жил в семье своего прадеда Михаила Яковлевича (шестое поколение Чурочкиных), всегда считая его своим дедушкой, и мне дороги  архивные метрические записи о его рождении, женитьбе на девице Прасковье Михайловне Ступиной, рождении их детей, то есть и моего деда тоже.

Моя мать (в девичестве Косицына)  попросила меня  найти такие же сведения и на своих предков – Косицыных. В целом это сделано. Одновременно с поисками Чурочкиных велись поиски сведений по материнской линии моих родителей. В будущем исследователям крестьянского рода Косицыных не придется начинать поиски от нуля.

Войны и революции  даже не граблями – железной  метлой вычистили мое родное село Кермись и его коренных жителей Чурочкиных (и другие фамилии тоже). Различные перестройки государства в мирное время еще убавили жителей, и сейчас население Кермиси впятеро меньше, чем в 1912 году.

Конечно, это затрудняет дальнейшие поиски сведений  по родословной моих предков, но не останавливает их. Уже полученные сведения пока не претендуют на серьезный анализ, но приводят к размышлениям.
Впереди поиск Чурочкиных - участников войн, защитников Отечества, женщин рода Чурочкиных, поиск по профессиям, по образованию. В общем, поиск продолжается…


Чурочкины о своей фамилии

Фамилия как фамилия, вовсе не героическая, а обычная, чисто предметная, чисто деревянная. Звучит немножечко уменьшительно, немножко ласково, соответствует фактуре материала и очень гармонирует с окружающей природой. Конечно, не такая знаменитая, как, например, Ивановы, но и нас таких в России и за ее границами (ближними, естественно) не одна тысяча.

В Москве согласно телефонному справочнику 1998 года на Чурочкиных приходится 22 телефонных номера. В Нижнем Новгороде, не считая автора книги и семьи его брата Николая, – 10 номеров.

Наши недоброжелатели (если мы живем, значит, они есть) говорят, что мы деревянные по разуму, по юмору и, главное, по кошельку. Ну не получается у Чурочкиных, чтобы их кошелек рос с опережением инфляции. Просто какой-то деревянный он, кошелек этот самый, никак не круглится.

Признаем как факт эту голую правду. До сих пор не вышло из Чурочкиных ни политиков выше деревенского масштаба, ни ученых, ни выдающихся экономистов. Правда, обнаружено два кадровых военных. Один – времен крепостного права, унтер-офицер. Другой – на стыке развала Советского Союза и создания новой России. Тоже унтер-офицер, только по роду войск называется немножко по-другому, старший мичман. Но по форме и по сути одно и то же. В общем, за полторы сотни лет и у
Чурочкиных-военных особого роста в звании и должности тоже нет.

Но и у Чурочкиных веские доводы в защиту своего бытия.

Во-первых, они свято исполняют Божью Заповедь «плодитесь и размножайтесь». Причем у них это получается не хуже, чем у других.

Во-вторых, не было еще в роду Чурочкиных бомжей: чувство собственного достоинства (недоброжелатели называли это «много гонору у них») не позволяло «ходить по миру», а фамилия обязывала иметь свой дом, да еще и уметь сделать его для других.

В-третьих, живущие сейчас старшие (восьмое и девятое поколения) Чурочкины сделали выводы, и их дети и внуки в массе своей стали получать высшее образование. Хоть мы и «деревянные», но учимся идти в ногу с жизнью.

В-четвертых, защищать свою большую Родину можно и в рядовых чинах, что Чурочкины с честью выполняли во всех поколениях.

В-пятых и в-шестых, и т.д., можно привести сколь угодно много доводов в пользу превосходства своей фамилии и образа жизни, но из-за своей природной скромности мы себе этого не позволим.

Вот мы сейчас говорим: Чурочкины да Чурочкины. А почему, собственно говоря, Чурочкины - то? Да все из их образа жизни. Деревня, лес, все делается из дерева, все стоит на земле и покрыто деревом. Большинство сельского населения всю жизнь имеет дело с деревом, землей, скотом.

Здесь я сошлюсь на Г.А. Мельничука. В своей неопубликованной статье «Были мы товарищи, стали господа»  (в частности, о происхождении основных и «уличных» кермисинских фамилий) он прямо упоминает среди других  и о нас: «Чурочкины (обрубок дерева) – были дровосеки».

Однако есть версия о более древних истоках нашей фамилии. Сразу оговорюсь и напомню: речь идет не о носителях ее, а происхождении самой фамилии. В книге доктора философских наук В.Н. Демина «Тайны русского народа», М., «Вече», 2000 г. (к сожалению, в выходных данных ничего нет об авторе, даже имени-отчества) тоже есть о Чурбаках – обрубках стволов дерева. Только время на несколько тысяч лет ранее, и функциональное значение слова несколько иное.

Эти чурбаки были межевыми и дорожными знаками, и ими обозначались границы племенных и родовых владений. В первобытном сознании славянороссов  они получали магическое и запретительное значение и кратко именовались «чурами». Отсюда заклинания «Чур», «Чур, меня!», «Чур, не я!», «Чур, пополам!», «Чур, од-ному – не давать никому!», «Чур, вместе!».

В этих и других заклинаниях В.Н. Демин фиксирует бессознательную веру древних в «охранительную силу и заступничество со стороны исчезнувшего Божества – символа меры и справедливого дележа… Здесь уже явственно проступает имя того, в ком видели гаранта справедливого раздела находки, добычи и т.п. Имя этого древнего языческого Божества – ЧУР, и оно является одним из русифицированных прозваний эллинского бога Гермеса» (в кавычках – текст из книги).

(Примечание автора: вообще-то нынешних Чурочкиных это мало интересует,  их более заботит сегодняшний день: добыча хлеба насущного да потребность в умножении своего рода.)

Я склонен согласиться с выводами из статьи Т.А. Лисицыной из Великого Новгорода в том, что «фамилия в измененном виде несет в себе возвращение к языческим истокам, так как в ней – прозвище (вытесненное языческое имя), повернутое к конкретно–практическому быту, и одновременно (через ряд фамильных преобразований) приближается к обозначению родовой принадлежности в рамках трех поколений. Обозначая себя русским именем, человек стремится закрепить свою целостность, выразить пределы своего существования, дать свой идеальный всесторонний образ, в котором общее органично связано личным: имя – индивид, отчество – семья, фамилия – род (конец цитаты)». Т.А. Лисицына. Происхождение русского имени // Сельская Россия: прошлое и настоящее: Доклады и сообщения 8-й Российской научно-практической  конференции (Орел, декабрь 2001)/ Отв. редакторы А.В.Петриков, З.В. Рубцова – Вып.2. - М.: Энциклопедия российских деревень, 2001. – С. 213-215. 

Нашу фамилию мы получили еще в XVIII веке. Ревизская сказка 1811 года села Конобеева, лесной стороны, упоминает Илью Чурочкина, который родился, по косвенным подсчетам, около 1740 года. Причем он был не единственным представителем этой фамилии в Конобееве.

Тот же Г.А. Мельничук в своем историко-статистическом описании села Кермись (1998, с. 83, 86-87) отмечает наличие в 1882 году в Кермиси 5 бондарей, 12 дроворубов, 19 пильщиков, 3 столяров, 1 дегтярника (деготь гнали из бересты), 1 угольщика (жгли древесный уголь) и 427 плотников.

Обратите внимание – среди жителей Кермиси плотников в 11 раз больше, чем всех остальных представителей профессий, связанных с деревом. (Чурочкины здесь тоже, как могли, оправдывали фамилию.) Второй, после обработки и переработки дерева, кермисинской профессией (не связанной с обработкой земли) была профессия овчинника – 322 человека.

И еще оттуда: до первой мировой войны в Кермиси был распространен отхожий промысел. Например, за пять лет с 1907 по 1912 год из 1100 кермисинских мужчин 750 человек брали отпускные билеты и уезжали на заработки. Естественно, большинство из уезжавших были плотники и другие специалисты по дереву.

Я не говорю, что если это плотники, то только Чурочкины. Мой тесть Павел Федорович Мохначев (тоже коренная кермисинская фамилия) рассказывал, как он в 1923 году плотничал под Москвой в составе кермисинской строительной артели: строили теплицы в тепличном хозяйстве Горок Ленинских. Ленина, правда, не виде-ли, но Чурочкины в их артели тоже были.

Автор в детстве имел возможность пользоваться полным набором плотницко-столярно-бондарных инструментов, имевшихся в родительском доме, иногда, правда, с последствиями от родителя, за все затупленное и зазубренное. Но вся отцовская наука работы с деревом пошла автору на пользу и очень пригодилась в жизни. Однако это уже другая история.
Здесь же важно то, что Чурочкины были своими в окружающей их среде и в этой среде были равными среди равных.

;;;;;;;;;

Работа над родословной нашего рода познакомила меня со многими интересными людьми. Одним из таких оказался житель Долгопрудного (Московская область), уроженец Кермиси Сергей Тихонович Редичев – ветеран Советской армии, который любезно согласился поделиться своими воспоминаниями о жизни в селе в 1930-40-х годах. Материал написан живым языком, на основе личных воспоминаний, достаточно интересный. Поэтому при подготовке этой работы было принято решение включить его воспоминания в настоящее издание.

Повествование о Кермиси 30-40-х годов XX века. Редичев Сергей Тихонович.
г. Долгопрудный, март 2003 года

"Как отрадна для души
Память прежних дней!
Я храню ее в тиши –
Грусть и радость с ней".
Н.В. Станкевич

Наша семья до 1936 года жила в Нахаловке, на Шашкиных выселках, в развилке дорог на село Шарик и Громову мельницу. Здесь стояли три избы: наша и две – Шашкиных: дяди Сани и дяди Мелехи. Здесь в 1928 году я родился, и здесь прошло мое босоногое и беспорточное детство.

Нахаловка располагалась по правому берегу реки Кермись, окнами на село, от Кучера в сторону Шарика. Вот здесь, во втором или третьем доме жили Чурочкины: Ефим Иванович – глава семьи, его первая жена, мне помнится, тетка Пелагея, умершая от кустарной попытки прервать беременность, ведь в семье уже было шесть ртов.

Жили они очень бедно даже по сравнению с нами и другими нахаловцами. Время–то было какое! В результате сплошной коллективизации у крестьян отняли всю землю, кроме огородов, где разрешалось сажать только картофель и овощи, а кто тайком высевал что-то, то при обнаружении всходов советская власть немедленно запахивала всходы под вопли голодных ребятишек и их кормильцев – родителей.

Были изъяты лошади и весь инвентарь для их эксплуатации: сбруя, телеги, сани и др. Люди старались припрятать что-то, а если у них находили припрятанный инвентарь, то без суда и следствия хозяин становился врагом народа или кулаком, и в этом случае у него все изымали, как говорится, под метелку.

При живой матери жизнь еще как-то теплилась, а когда Ефим Иванович привел в дом мачеху тетку Фиму, то детям не уделялось никакого внимания. Особенно тяжело жилось Пете. От рождения олигофрен, или, как попросту называли, «простой» или дурак, он испытывал, с одной стороны, неприязнь родных братьев, а с другой, получал непосильные поручения от мачехи. Его можно было видеть зимой во дворе почти разутого, босиком готовящего дрова, а при входе в дом ему не давали погреться у печки, заставляя еще что-то делать.

А в это время Ефим Иванович с новой женой блаженствовал на печке. Все это приходилось видеть, когда я заходил за Васей по пути в школу. И таких семей, обнищавших мгновенно в результате сплошной коллективизации, было немало, а колхоз «12 лет Октября» кермисинцы называли «12 лет голодовки».

В то же время в этом доме один из старших сыновей Ефима Ивановича занимался радиолюбительством, смастерил детекторный приемник, что привлекало соседей зайти к Чурочкиным. Мой отец также посещал Чурочкиных, а с ним увяливался и я, чтобы послушать из наушника далекие голоса.

Семья постепенно деградировала. Старшие братья (имен я не помню) куда-то подались и об их судьбе мне ничего не известно. Петя в подростковом возрасте умер. Ефим Иванович каким-то образом перед войной перебрался в Москву, и в этом нет ничего удивительного. Люди бежали из села куда глаза глядят, а уж Москва белокаменная всегда привлекала и принимала людей, как, между прочим, и в наши дни.

В 1960 году я находился в Москве в длительной командировке и в свободное время стремился через справочное бюро найти земляков, среди которых были и Чурочкины, Ефим Иванович с семьей: тетя Фима, Нюра и Вася. Жили они на улице Октябрьское поле, недалеко от станции метро «Сокол».
За бутылкой «чая» мы вспоминали о Кермиси и ее жителях, оставшихся в живых после страшной войны, а когда я рассказал, что служу в армии, капитан, то они задавали много вопросов о том, как это произошло и т.д. и т.п.

В 1936 году наша семья по настоятельной просьбе мамы переселилась на Грязновку, что было весьма дальновидным поступком с ее стороны, а отцу не хотелось бросать обустроенную усадьбу, хотя он и не возражал жить на селе. Как говорила мама, среди людей, а тут на выселках надоели волки.

Мы купили домик у Василия Федоровича Жильцова (уличное прозвище «Жилец»), а нашу избу купил Чурочкин Степан Григорьевич, живший раньше на Грязновке, о семье которого я расскажу потом, когда буду писать о Чурочкиных на Грязновке.

Переселившись, мы оказались рядом с близкими родственниками, на красивой улице, особенно в теплое время года, близко от школы, в которую ходил я и готовились сестренки. С переездом на Грязновку нашими соседями стали новые люди, среди которых несколько семей Чурочкиных. Через два дома от нас, на самом берегу реки жила бабушка Марья, по уличному Аверкина (по прозвищу «Рябочка»), в большой избе–пятистенке, и, мне кажется, одна–одинешенька.

Бабушка Марья была набожной, ходила в темных одеждах, была дружна с нашей семьей, утешала маму, когда пропал без вести наш отец Тихон Николаевич. Ее добродушие, тихий спокойный говор вносили покой и стремление к жизни нашей маме, оставшейся вдовой в тридцать пять лет с пятью детьми, из которых я был старшим.

Я также узнал, но значительно позже, что у бабушки Марьи был сын Николай, живший на Бабакино и работавший в лесничестве.
Периодически у нее проживал кто-то из приезжих, из которых я запомнил Алексея Федоровича Полозкова, преподавателя русского языка и литературы. Молодой специалист недолго поработал у нас и с началом войны был мобилизован на фронт, а потом вернулся опять в школу, с «пустым рукавом», и некоторое время директорствовал, иногда дарил мне тетради, которые в годы войны были большой редкостью.

И не удивляйтесь, мы все равно писали сочинения… на книжных страницах, между строк, чернилами, изготовленными из печной сажи.

Пойдем вдоль по улице Грязновке, от реки в сторону Инделя и остановимся у избы Чурочкиных Григорьевичей, Степана и Афанасия, живших рядом, с одной стороны с Полозковыми, а с другой с Мохначевыми (Абакумовы по-уличному). Изба невеликая, а в ней ютились Степан Григорьевич, уже семейный, Афанасий Григорьевич и их сестра Евдокия («Рябая»). Их родителей я не знал, может быть, к нашему переезду на Грязновку их не было в живых.

К моменту нашего переезда   в семье Степана Григорьевича и Веры Сергеевны было несколько детей, четверо или пятеро. Я же запомнил только Сергея, моего ровесника, у которого было прозвище «дед», видимо, за его солидный вид и поведение, не по возрасту степенное. То обстоятельство, что В.Ф. Жильцов продал свой домик на Грязновке нашей семье, позволило Степану Григорьевичу приобрести нашу благоустроенную усадьбу на выселках в Нахаловке.

Можно предположить, что Чурочкиным не очень хотелось покидать Грязновку, поменяв село на выселки, но родственные отношения сыграли свою роль: родная сестра моего отца, Елизавета Николаевна, была женой Василия Федоровича. Впоследствии Чурочкины С.Г. и В.С. перетащили все постройки в середину Нахаловки, а после войны, оставшись без хозяина, и вовсе покинули Кермись. Степан Григорьевич вскоре после моего отца в 1941 году ушел на войну и погиб в боях за Родину.

На правах младшего в домике на Грязновке остался Афанасий Григорьевич и сестра Евдокия Григорьевна. В годы войны в боях за Родину он лишился ноги, работал на пчельнике за Осмолем. Запомнился эпизод, связанный с ним в конце войны. В годы войны, во время летних каникул меня, как и других ребят, обязывали работать в колхозе. В один из дней на поле за Осмолем я пахал на паре лошадей, и вдруг ко мне пожаловал Афанасий Григорьевич, ковыляя на деревяшке, выструганной из липового полена. Поздоровавшись, он попросил в конце дня подвезти сено, накошенное вблизи пчельника, к его дому на Грязновке.

Я не смог отказать инвалиду войны и выполнил его просьбу. Разгрузив сено, я собрался ехать, как ко мне подошел Полозков Петр Иванович («Чугун»), угрожая костылем (он тоже был инвалидом войны). Я в ответ  ему показал «овес» (кнут из сыромятной кожи), после чего он отступил, но, используя председательскую власть, снял с меня десять трудодней. Хотя эти «палочки» в ту пору мало чего стоили, мне было обидно, а мама плакала, ругая «Чугуна» по-бабьи: «анчихрист, супостат» и т.п.

Петр Иванович был мне крестным, жена его Анастасия Ивановна приходилась родной сестрой маме. Справедливости ради следует отметить, что он был примерным председателем, принципиальным, настоящим хозяином. Но таких руководителей недолюбливала Советская власть и при первой возможности освобождалась от них.
Из детей Афанасия Григорьевича я встречал одну из дочерей, если не ошибаюсь, Александру Афанасьевну, по мужу она Преснова, живут в Спасске, оба работают в Кермисинской школе.

Ну и наконец, из Чурочкиных в этом семействе о Евдокии Григорьевне, которую звали просто Дусей, очень скромной, тихой старой деве. Кажется мне, что перед войной моя крестная (родная сестра отца), Прасковья Николаевна Теленкова пригласила Дусю в Москву, прожив там уже много лет, работая уборщицей, прачкой, а в годы войны она возглавила какой-то отряд по борьбе с диверсантами, с зажигательными бомбами и по охране какого-то микрорайона.

Вместе с Дусей они уехали и жили дружно, работали, а после смерти крестной Паши (Прасковьи Николаевны) Дуся вернулась на малую родину и работала домработницей у состоятельных людей, в частности у главного агронома.

А вот и заветный мосточек через Индель, где по левую сторону улицы (мы шли от реки) на берегу стояла изба Чурочкина Михаила Яковлевича.  Он был для нас, подростков, советником, наставником, учителем во всех крестьянских делах, которые мы должны были выполнять в колхозе во время летних, а иногда и зимних каникул, рядом с дедушками и женщинами.

Уже в 1942 году меня мобилизовали на сенокос в Борковские луга. Косарями были дедушка Миша, дедушка Иван Полозков (получил прозвище «Фука»: он не мог из-за отсутствия зубов выговорить слово «сука»), дедушка Вася Светлаков, живущий напротив, в кирпичном доме, который сохранился до сих пор, а также женщины и мы с Сергеем Памшевым.

Под руководством дедов мы строили балаганы, чтобы в первый же день подготовиться к ночлегу на новом месте, а с рассветом уже косить.  «Коси, коса, пока роса!». Полуголодные, но с хорошим настроением, мы старались не отставать от старших, закаленных жизнью дедов, которые видели, какие мы еще жидкие для такой тяжелой работы, и приговаривали: «Сергей, потачивай, потачивай!». Видимо, было заметно, с каким трудом я замахиваюсь косой, чтобы свалить добрый травостой, но не сдавался.

Дедушка Миша через день–другой мне предложил выкашивать неудобины в кустах, по берегам озерков, где можно было передохнуть, не нарушая общий ритм косьбы в группе косарей. Не ладилось у женщин с настройкой, точением кос, и деды меня прикрепили к женской группе, где я ладил косы, отбивал и точил, за что женщины меня хвалили, целовали, заставляя краснеть от такого внимания.

Помню, как Михаил Яковлевич, увидев у меня косы с клеймами «винт», «коса», «замок», долго любовался этими заграничными изделиями, выгодно отличавшимися от тех, что производили советские заводы.

Через несколько дней после начала сенокоса приехали женщины и девчонки сгребать сено, копнить и метать в стога и ометы. Дедушка Миша научил меня, как обхватывать веревкой копну сена и, привязав концами за хомут, тащить ее к стогу. Отвязав один конец веревки, трогаешь лошадь, веревка выдергивается, и едешь за следующей копной. Работа идет в темпе, чтобы свежее душистое сено не попало под дождь.

Одни по-прежнему косят, женщины с граблями сгребают высохшее сено в валы, затем в копны, пацаны на лошадях подтаскивают копны к стогам и оме-там. Всем этим процессом руководят деды, такие, как дедушка Миша и другие, соревнуясь в качестве выполняемой работы.

Возвратившись с сенокоса, вступаем в уборочную страду и опять постигаем науку под руководством Михаила Яковлевича в укладывании снопов в скирды для последующего обмолота на молотилке. И так, под руководством дедов, с первого до последнего дня Великой Отечественной войны я в перерывах между уроками, а особенно в летние каникулы, постигал науку нелегкого крестьянского труда, к сожалению, практически не оплачиваемого.

Когда говоришь нынешним молодым людям о бесплатном рабском труде, они не верят, как это могло быть. Просто по какой-то странной инерции люди старательно выполняли бесплатно тяжелые работы со своими инструментами, в своей одежде и обуви, как говорили, на своих харчах. Было как великий праздник, если председатель колхоза на сенокос выделит пшена и какого-либо мяса, которое не уваришь.

А уж о питании и говорить нечего. Помню, когда приехали  девушки сгребать сено, одна из них кричит мне: «Сергей, тебе мама гостинец прислала!» и передала мне белый холщовый мешочек, сказав, что там хлеб. Когда я открыл мешочек, то из него посыпались крошки желудевого хлеба. Пока его везли, он из-за отсутствия в нем муки рассыпался. У меня в горле застрял комок, и брызнули слезы.

Во время косьбы на Борковском лугу косарей иногда ожидали и приятные сюрпризы, как, например, гнезда диких пчел, которые мы тут же разоряли, а мед собирали в кружку по совету дедов, чтобы подсластить вечерний чай. Или другой сюрприз – клубничные поляны, попавшиеся на ряду, привлекали всех, и старых и малых, спелыми ароматными ягодами.

Кстати сказать, чай мы пили и утром, и вечером, заваривая богородской травой, растущей на опушке близлежащего леса, а иногда и целым букетом, прибавляя к богородской траве зверобой, тысячелистник.

Уборочная страда по сравнению с сенокосом, чем-то похожим на красивый праздник, была более тяжкой: косить рожь или пшеницу крюком удовольствия мало, тут нужна сила. Но нас, таких худосочных юнцов, оберегали деды и женщины, предлагая работу полегче.

А главное, придя на поле, все работники садились, перетирая собранные колосья в руках и провеивая на ветру, получали зерна, утоляющие голод. Большим счастьем было, если поблизости от места работы находилось гороховое поле или вика.

Наевшись такого подножного полевого корма, принимались за работу.
Михаил Яковлевич учил меня и других, кто возил снопы на телегах к молотилке или к скирде, как правильно навить воз, чтобы снопы не упали, не потерялось зерно.

Многое вспоминается из тех трудных военных лет и многие люди, простые труженики, окружавшие меня, помогавшие добрым словом и советом преодолевать многие трудности в жизни и в труде, приговаривая: «держи нос по ветру, уши топориком, а хвост пистолетом».

По окончании всех полевых работ, глубокой осенью, приходилось ходить по улице со стукалкой в составе одного деда и двух пацанов. Когда в группе был Михаил Яковлевич, то можно было услышать от него много интересного о жизни, о приметах погоды, поведении птиц и животных. Это теперь развелось множество СМИ, а в те годы была только газета - районка «Советская деревня» да «сарафанное радио».

В конце пятидесятых годов прошлого столетия во время моего отпуска состоялась последняя встреча с Михаилом Яковлевичем на Грязновке во время прогулки. Узнав меня, Михаил Яковлевич обратился ко мне: «Здравия желаю, господин офицер!». В тон такому обращению я ответил: «Здравия желаю, Михаил Яковлевич!». Беседовали как старые знакомые, вспоминая о совместной работе в годы войны.

В семье М.Я. Чурочкина жил ваш будущий родитель Григорий Кузьмич, просто Гриша  (прозвище «Бешеный»), отчества я не знал и поэтому считал его сыном Михаила Яковлевича. Мне запомнились три эпизода из общения с Григорием Кузьмичем.
Первый.  Перед войной он работал избачом в избе–читальне, где писал плакатным пером разные плакаты, агитки, лозунги.

Я состоял в редколлегии стенгазеты школы «За учебу», главным образом писал от руки всю стенгазету, обладая каллиграфическим почерком. А для того, чтобы оформление улучшить, меня направили к избачу, Григорию Кузьмичу. Он научил меня владеть плакатным пером, за что я ему благодарен всю жизнь, т.к. этим ремеслом занимался до окончания школы, потом в армии, пока учился в военном училище в течение трех лет, не имея заместителей при оформлении стенгазет и боевых листков.

Второй эпизод, о котором пойдет речь, произошел на посиделках у тетки Саньки – («Бондарихи») в конце войны, где мы коротали время в холодные зимние вечера. Однажды на посиделки зашли на огонек двое молодых мужчин, одетых в униформу английского покроя, из прекрасного материала цвета хаки, состоявшую из френча, брюк навыпуск, добротных ботинок. Мужчины рассказывали о войне, как они, находясь в плену, были освобождены англо-американскими войсками и отпущены на Родину.

Вскоре эти мужчины исчезли, так как все побывавшие в плену в годы Великой Отечественной войны считались неблагонадежными, а то и врагами народа. Одним из этих мужчин был Григорий Кузьмич Чурочкин.

Третий эпизод тоже связан с Кермисью. Мой отпуск совпал с Днем Победы, когда я оказался в Кермиси, может быть, это было в начале 80-х годов. Случайно встретившись с Анастасией Алексеевной, я был приглашен отпраздновать этот великий день вместе с фронтовиками в доме Чурочкиных (в прошлом - доме Памшевых). Кроме хозяев, был Михаил Иванович Колесов, бывший директор школы, и еще несколько мужчин и женщин, участников войны.

Несколько слов о вашей маме, Анастасии Алексеевне. Я мало общался с Настей. У меня в памяти осталась симпатичная девушка с пепельными косами. Жила на Замараевке. По окончании войны вернулась домой еще более симпатичной, а главное, сохранившей честь и достоинство. Военная форма в те годы была самой модной одеждой, украшавшей и Анастасию Алексеевну.

Что касается встречи в начале 80-х прошлого века на праздновании Дня Победы, то я увидел домовитую, приветливую хозяйку, в доме у которой было всем хорошо.

Больше всего Чурочкиных поселилось на Грязновке, самой привлекательной улице в Кермиси. Не зря ее назвали при Советской власти Первомайской. Правда, старожилы рассказывали, что до коллективизации, когда в каждом доме были лошади, коровы, телеги, улица соответствовала своему названию. После она превратилась в Первомайскую и была таковой до тех пор, пока не развелось очень много тракторов и автомашин с высокой проходимостью, они опять превратили улицу  в соответствие с прежним названием.

Назвав ее именем Николая Андреевича Копытенкова, кермисинцы воздали должное своему земляку, герою Советского Союза.

За Инделем, по правой стороне за два дома от Бирюкова заулка, жил Панкрат Васильевич Чурочкин, которого прозвали «Домкрат» за его недюжинную силу. Он был крепким хозяином, таким кряжистым мужиком, смуглолицым, с черной шевелюрой, таким он мне запомнился.

Перед войной он построил большую избу–пятистенку из добротного леса, покрытую щепой, на которую заглядывались прохожие, любуясь ладной постройкой. Перед избой, напротив, через улицу, на углу с переулком стоял большой амбар, тоже пятистенный, с двумя входами, сложенный из самана, материала, редко применяемого в наших краях.

Блоки самана изготовлялись вручную из глины с добавлением рубленой соломы. На Грязновке из таких блоков было еще одно строение – дом Копытенкова Андрея Григорьевича, в котором впоследствии жила семья Полозкова Александра Ивановича.

Панкрат Васильевич работал в колхозе, а в годы войны производил скипидар на заводике, воздвигнутом властями за огородами, на луговине, где Индель впадает в реку Кермись. Для производства мы возили сосновые пеньки из леса, где было их видимо–невидимо. Заводик однажды сгорел и больше не восстанавливался.

По окончании войны и освобождении острова Сахалин (южной его части) от самураев, Панкрат Васильевич завербовался туда, в чем его поддержали еще несколько семей, в том числе наш сосед Ромашкин Александр Андреевич (прозвище «Мазан») со всей семьей и младшим братом Николаем. Видимо, надоело людям влачить нищенский образ жизни в Кермиси, где работали за «палочки», жили только за счет огорода и кое-какого хозяйства, обложенного налогами. Такую кабалу не все выдерживали, но и вдали от малой родины несладко жилось, и поэтому все завербованные вскоре вернулись восвояси.

В семье Панкрата Васильевича было много детей, но я запомнил троих: Михаила Панкратовича, Андрея Панкратовича, Ольгу Панкратовну.
Михаила Панкратовича я мало знал, но при встречах здоровался, мы о чем-то беседовали, особенно во время моих отпусков. Жена его, Любовь Семеновна, работавшая в годы войны наравне с мужиками, в начале девяностых годов помогала мне (выступала свидетелем) в получении документов, подтверждающих мое участие в труде в годы войны, что давало право на льготы в соответствии с законом РФ «О ветеранах».

Андрей Панкратович, работавший в школе учителем, жил от нас через один дом с Марией Федоровной Ромашкиной, тоже учительницей. Про таких, как Андрей Панкратович, в селе говорили: «он пошел в дом к Марии Федоровне». Отец Марии Федоровны после коллективизации ушел из Кермиси на Илюхино, где работал в лесхозе, а в доме оставил Марию Федоровну, ее сестру Нюру (олигофренку) и брата Кузю (прозвище «Сверчок»). Нюра была в качестве домработницы, что вполне устраивало учителей и Кузю, учившегося в школе.

У Андрея Панкратовича и Марии Федоровны было несколько детей. Я же запомнил Володю («Волудок–жолудок») и Женю. В этом доме был патефон и грампластинки. В летние вечера хозяева выставляли патефон на окно, заводили, и голос Руслановой звучал на весь конец Грязновки, собирая под окнами женщин и ребятишек, слушавших музыку из диковинного ящика. Все это происходило в конце тридцатых годов, перед войной. Сельская жизнь протекала в какой-то дреме и спокойствии, которое потом внезапно нарушилось 22 июня 1941 года.

Андрей Панкратович, как и многие другие мужики, был мобилизован на войну, а вернувшись, не допускался к работе учителем из-за того, что побывал в плену.
Из семейства Панкратовичей я помню Ольгу, видную симпатичную девушку. Имея небольшую разницу в возрасте, мы часто видели друг друга, так как жили на одной улице, играли в одни игры, а в летние вечера встречали стадо, чтобы вовремя заманить во двор своих овечек, Неделек, Красавок, выполняя таким образом домашнее поручение.

Спустя многие годы я, будучи в Кермиси, бродил с фотоаппаратом по окрестностям и на Новом поселке встретился с Ольгой, уже замужней женщиной. Она просила сфотографировать гостивших в доме детей и внуков, где мы встретились с ее мужем Василием (прозвище «Блинохват»), который показывал усадьбу крестьянина 70-х годов прошлого века и свое увлечение – изготовление прялок (самопрях) для бабушек, для чего у него была хорошо оснащенная мастерская. После фотографирования пили чай с медом, произведенным кермисинскими пчелами под неусыпным руководством Василия Курносова.

На Ковалевке жил Евсей Иванович Чурочкин, родной брат Ефима Ивановича, нашего соседа по Нахаловке. О нем у меня смутные воспоминания, а о его сыновьях Евсее, Серафиме и Пете я кое-что помню.

Старшим из них был Серафим, которого я в детские и юношеские годы не знал, а встретился в 60-е годы, будучи в отпуске.

Отпуск в Кермиси всегда был трудовым – надо было помочь маме то дров заготовить, то что-то починить. Вот и на этот раз мама попросила наладить топоры, сделав новые топорища, а заготовок клена, из которого у нас всегда выстругивали их, не было.

Мама посоветовала обратиться к Серафиму Евсеевичу, работавшему в то время плотником и руководителем бригады мостостроителей. Придя к Серафиму Евсеевичу, я отрекомендовался и изложил свою просьбу, на что он живо откликнулся и подарил мне две заготовки клена для топорищ.

Немного побеседовали, как всегда, о жизни, о войне и мире, о кукурузе и других чудесах того времени в стране под руководством Н.С. Хрущева. Серафим Евсеевич оставил у меня впечатление порядочного хозяйственного мужика, ведущего трезвый образ жизни.

Его следующим братом по возрасту был Евсей Евсеевич, Евся–драчун, наводящий страх на ребят, любивших подраться. Обычное явление. В начале зимы происходили сражения в снежки между зареченскими, т.е. с Ковалевки, Нового поселка и Замараевки, с нашими, с Грязновки и Среднего Плана. Они начинались с безобидных снежков между мальчишками, задиравшимися для начала, и кончавшимися потасовками с участием взрослых ребят, а иногда и мужиков. Евся у зареченских был вожаком, а у нас Коля Мохначев («Кагап»).

Иногда стороны для замирения договаривались выставить от себя по одному бойцу и по их схватке разрешить конфликтную ситуацию. Вот в таких случаях со стороны зареченских  Евсе замены не было, он побеждал в большинстве таких единоборств, славный был боец!

А среди взрослых мужиков, наблюдавших за сражением, были недовольные, осуждавшие наших за трусость и вдохновшие на новые подвиги. Особенно воинственным был наш сосед дядя Андрей Ромашкин (глухой), не переносивший трусости грязновских ребят, много рассказывавший о кулачных боях в былые времена.

Третий из Евсеевичей был Петя («Курыш»), маленького роста, мне кажется, он из-за этого и в армии не служил даже в годы войны, а может быть, я ошибаюсь.

«P.S.» Когда вспоминаешь о людях, с которыми был как-то знаком, нельзя отделить эти воспоминания от Кермиси, села с такими оригинальными названиями улиц, заулков и переулков: Большой План, Средний План, Юровка, Грязновка, Ковалевка, Замараевка, Нахаловка; Больничный поселок, Новый поселок, Плотина, Бирюков заулок, Панкратов переулок, Памшев переулок.

А дороги, уходящие из Кермиси во всех направлениях: Борковская, Боголюбовская (Пичельская), Конобеевская, Шаришная (Шариковская), Громовская, Львовская, Спасская, Надежинская и Косенькая. Представляю, как по великим праздникам стекались люди на звон колоколов храма Иконы Скорбящей Божией Матери или по определенным дням на базар в центре села. Поля и луга, на которых приходилось пахать и косить: Мушкамаево, за Осмолем, за Кучером и др.

Теперь многие из названных полей вновь заросли лесом, приблизившимся к огородам  селян, а с каким трудом их отвоевывали у леса наши предки Чурочкины, Редичевы, Мохначевы, Полозковы, Крысины, Курносовы, чтобы сеять и выращивать хлеб.


 Письмо моей мамы

За десять лет работы  по поискам корней своего рода удалось обнаружить многие интересные факты. Но одной из начальных точек этой работы стало письмо от 6 декабря 1993 года, полученное из Кермиси, от мамы Анастасии Алексеевны Чурочкиной (урожденной Косицыной). В письме она по моей просьбе рассказала о родителях и родне моего отца. Это письмо стало очень важным этапом в дальнейших поисках корней своего рода.

При внимательном знакомстве с книгой без особого труда можно обнаружить, что  все мои родственники, упомянутые в данном письме, включены в родословную Чурочкиных, и на большинство из этих родственников уже есть документальные подтверждения из архивов. Письмо Анастасии Алексеевны можно считать связующим звеном между предками, забытыми временем и возрожденными из архивных документов, и родней, о которой мне приходилось слышать в детстве. Происходит как бы оживление во времени.

Вот это письмо.

«Теперь отвечаю на твои вопросы, как помню. Яков – отец Михаила. У Михаила была сестра Стеня. Еще были сестры или братья у Михаила, я не знаю. У Михаила был сын Кузьма, родной, а не приемный, как тебе сказала теща.
Еще была дочь Анна, т.е. сестра Кузьмы, умерла в возрасте 16 лет, не знаю, с какого она года и в каком году умерла. Были ли еще дети у Михаила, не знаю. Кузьма был отцом вашего отца Гриши, в 1920 году был взят в армию, не знаю, в какую, белую или красную.

Умер в городе Карачеве (Брянской области) или от голода или в тифу, не помню рассказ деда Михаила. В то время какое-то было принужденное гонение за ними, родители пробовали их откупить, или скрыть, по-видимому, это не удава-лось.
Отец ваш Гриша родился без его присутствия, и они друг друга не знали. Мать Мария Гришина жила вдовой у Чурочкиных Михаила и Прасковьи 9 лет, потом вышла замуж в Спасск на троих детей, тоже за вдовца Колесова Зота Васильевича, я его видела один раз еще до войны, его тоже убили на войне.

Мать Мария осталась опять вдовой. Шесть детей было у нее от Зота Васильевича, да три неродных (одного из них тоже убили на войне). Поэтому мать Мария Гришина была тебе бабушкой, а дедушкой был Кузьма, прадедуш-кой был Михаил, прапра-дедушкой был Яков, (отчества его не знаю).

Отец твой Гриша не знал отца, Кузьмы, очень обижался на бабушку Прасковью и дедушку Михаила, что не было его фотографии (Кузьмы), но Кузьма родной сын Михаила и Прасковьи, а не приемный.
Теперь бабушка Прасковья, которая доживала у нас, тебе она прабабушка (жена Михаила). А еще была жива, когда ты был маленький (9 месяцев) пра-прабабушка Ольга, жена пра-прадедушки Якова, она еще тебя нянчила. В возрасте лет 10–12 ты часто бегал к ним, к Чурочкиным, деду Михаилу и бабушке Прасковье, они тебя очень любили и были рады, когда ты бывал у них.
Вот что я знаю и помню из рассказа о детстве Чурочкиных, больше спросить не у кого, все умерли. Остались теперь только вы продолжатели рода Чурочкиных…»

Кермись, 6 декабря 1993 года.


Поколение, опаленное войной

Восьмое поколение Чурочкиных родилось в конце гражданской войны. Малочисленное – всего один сын, так и не увидевший своего отца. Григорий Кузьмич испытал все трудности своего времени, возмужал, стал полным сил и энергии.

И снова пламя войны, на этот раз еще более страшной и длительной. Целые народы сгорали в этом пламени. Срочная служба в Брестской крепости еще до внезапного начала войны, организованное, но безоружное отступление из летних учебных лаге-рей, 3 года плена в фашистской Германии, освобождение американскими войсками в 1945 году, проверка и снова служба в армии, демобилизация в 1946 году.
Анастасия Алексеевна, тогда еще Косицына, радистка бронепоезда, почти всю войну на фронте, лишь 70 км не дошла до Берлина (На реке Шпрее были взорваны все железнодорожные мосты).

Свадьба, голодные годы, рождаются дети, нищая мирная жизнь, «палочки» на трудодни. Рабочий в лесничестве, продавцы сельмага. В семье из 9 человек пять малолетних детей, две престарелые прабабушки и лишь двое работоспособных.

Растут дети, родовое гнездо становится тесным. Старый дом в Замараевке продан на слом. Семья переезжает в центр села, на Кресты, в дом напротив кирпичной аптеки. Дом куплен в долг у Памшевых. Он просторный, с каменным амбаром…

Но прошло еще 3 года, и оперяющиеся птенцы стали вылетать из гнезда. Уезжают дети, умирают бабушки, и в большом светлом доме остаются только постаревшие Гриша с Настей. Приезжают в гости сыновья со своими семьями.

Родителей не оставляет надежда, что кто-либо из них вернется домой жить насовсем. Но вот уже не стало Григория Кузьмича, в последний путь проводили его жена и сыновья. Это был последний раз, когда все сыновья собрались вместе в родительском доме.
В опустевшем доме осталась доживать свой век одна пенсионерка, ветеран Великой Отечественной войны Чурочкина Анастасия Алексеевна.


Судьба поколения, покинувшего Кермись

Девятое поколение Чурочкиных рождалось после Великой Отечественной войны, вступало во взрослую жизнь после первых полетов человека в космос. Школа учила нас новому, радио и газеты рассказывали о новостройках, атомных ледоколах, гидростанциях на таежных реках, о новой жизни на просторах великой страны.

Малая родина смогла предложить нам только возможность трудиться на земле. Ей нужны были земледельцы, животноводы, сельские механизаторы, плотники. Деревенской молодежи, прокатившейся в московском метро, впервые посмотревшей телевизор в городе, этих профессий и керосиновых ламп в сельских избах показалось мало.

Родители всеми силами помогали детям освоиться в городах. Стало целью искать и найти работу в городе. Только не жить как родители – вторым сортом в своей родной стране. Так поступали в большинстве кермисинских семей – и село обезлюдело.

Силой этого социального взрыва все поколение Чурочкиных – пять сыновей Григория Кузьмича - покинули родное село. Не сразу, не в один год, не в одно место – но уехали все.

Все отслужили в армии, возмужали, приобрели рабочие профессии, народили детей. Давно уже это поколение в расцвете сил, но на своей малой родине оказалось невостребованным и туда уже не вернется.

Все одножены, однолюбы. Кадровые военные, столяры, водители, механизаторы, предприниматели. Уже есть среди них молодые пенсионеры, но нет еще ни одного дедушки. У их жен обычная российская женская доля – работа, семья, дети. В семье каждого брата есть свои проблемы, и решаются они по-разному, но они решаются.

Территориально братья разбросаны по разным местам. Старший – Борис живет в поселке Дружный, пригороде Нижнего Новгорода. Рядом с ним, в центре Нижнего Новгорода самый младший – Николай. Средний – Владимир живет в деревне Ивакино, недалеко от Москвы. Второй и четвертый братья – Сергей и Павел – в Рязани.
По возможности братья встречаются, ездят в гости друг к другу, но все вместе в последний раз собрались только 1 января 1986 года – на похороны отца Григория Кузьмича.
На 80-летний юбилей Анастасии Алексеевны в ноябре 2002 года смогли собраться лишь четверо из пяти братьев…


P.S.  Первый дедушка в 9-м поколении Чурочкиных появился в конце 2001 года…
(См. поколенную роспись, № 199)


Вспомнят ли они Кермись?

Внучата Григория Кузьмича разлетелись далеко. Старшие выучились, отслужили Родине свой положенный срок, некоторые даже побывали в горячих точках, получили профессии, работают. Которые поменьше – пока со своими родителями, учатся уму-разуму кто в школе, кто в лицее, а кто и в академии. Их время уже подходит, настойчиво стучит в двери родительских квартир.

У Бориса - Валентина замужем, архитектор в Нижнем Новгороде, сын Андрей
- Людмила     замужем, работник книжной торговли в Нижнем Новгороде

У Сергея - Вера, Алексей

У Владимира - Денис, отслужил в армии, женился, работает в охранном предприятии г. Москвы, сын Никита
- Оля учится в московской академии бизнеса и предпринимательства

У Павла - Александр, отслужил срочную службу, женился, живет и работает в Рязани, дочь Яна
- Алексей, учащийся рязанского лицея

У Николая - пока единственный, Алексей - учащийся  11 класса нижегородской средней школы

Этому поколению еще не до истории своих родителей и предков, но это время обязательно придет, дойдет до их ума и сердец. И тогда малая родина их родителей, может быть, вновь позовет к себе.
Но это будут уже другие люди, другие отношения, другой рассказ…

(Биографические данные о внуках Григория Кузьмича и Анастасии Алексеевны даны на март 2003 года).


КЕРМИСИНСКОЕ КЛАДБИЩЕ
(Некрополь – источник по генеалогии)

Архивы принимают на хранение документальное наследие  о людях, человеческая память фиксирует воспоминание о прошлом, кладбище принимает прах всех ушедших в мир иной. У всех народов и религий, в том числе и у православных место «сна предков» принято считать святым. Ведь не спроста люди старшего поколения при посещении кладбища (входя и выходя) крестятся (т.е. говоря церковным языком, осеняют себя крестным знамением).

В последние годы в разговорное обращение вместе с общепринятым русским словом «кладбище» входит слово «некрополь», объясняющее в своем смысловом понятии большинство мест захоронения предков. Сведения с памятников, крестов и табличек с могил позволяют дополнить и уточнить некоторые пробелы, как в генеалогических, так и в исторических изысканиях.
;;;;;;;;;;;

Обычное сельское кладбище, каких в России тысячи. Последний шаг человека на пути в вечность. На окраине села, за деревянным забором–штакетником, на высоком берегу бывшей (пересохшей) речки Индель. Разделено рвом, почти засыпанным ветками и листвой на две неравных  половины – старую и новую.

Старая часть сплошь поросла деревьями и кустарником. Лежат полусгнившие кресты. Много безымянных могил, без оград, угадываются с трудом, из них рвутся к жизни стволы и ветви деревьев и кустов. Нет и намека  на дорожки и тропинки. Это деревенский мемориал, почти никем не посещаемый. Здесь уже давно не хоронят.

Приведу полный текст одной таблички в старой части кладбища: «Здесь похоронен прах Афанасия Карасева «Карася», Кондрата Голованова с супругой, высланных из с. Барки; а также Гаврила Афанасьевича Карасева и незабываемой мамы Анисьи Кондратьевны Карасевой».
К сожалению, я ничего не знаю о похороненных здесь, но, очевидно, Кермись была местом высылки не только в крепостное, но и в советское время.

Новая часть кладбища больше старой по размерам и лишь частично заросла  кустарником. Здесь уже видны следы ухода  за кладбищем и могилами. Новая  территория почти полностью покрыта захоронениями, и  также нет намека на какую–то геометрию, правильную планировку этих захоронений. По первичным и далеко не полным подсчетам Чурочкиных здесь не менее 20 имен. Дощатая будка для молений – главный религиозный центр села до постройки и открытия нового храма 18 октября 1997 года. Рядом крытая беседка. Мир и покой.

Много свежих могил, много молодых лиц на фотографиях  на крестах и памятниках. Здесь наши родители, здесь наши друзья. В том числе и школьные. Вечная вам память и вечный покой.

Кермисинский некрополь Чурочкиных

При обследовании кермисинского кладбища было выявлено около двух десятков захоронений с фамилией Чурочкиных. В настоящем разделе представлены данные, переписанные с табличек на крестах и памятниках.

Дополнительную информацию о тех, кто нашел свое последнее пристанище на сельском кладбище, по моей просьбе любезно предоставили моя мама Анастасия Алексеевна Чурочкина и ее соседка и подруга Елена Петровна Харитонова (сентябрь 2000 – ноябрь 2002 года).

В табличном столбце «Дополнительная информация и комментарии» приведены сведения, полученные от этих двух жительниц Кермиси. В указанных комментариях текст оставлен без больших изменений, в том изложении, в каком он был получен.

Имя, отчество умерших Дополнительная  информация и комментарии

Григорий Кузьмич, 24.10.1920–31.12.1985 В этом захоронении могила его тещи Косицыной (Минакиной, Назаровой) Матрены Петровны

Григорий Григорьевич, ~ 1948–1948. Умер новорожденным. Захоронен на старой части кладбища. Могила без ограды, креста и других внешних признаков захоронения, угадывается только по указанию матери.

Панкрат Васильевич, Аксинья Васильевна - Жена
Андрей Панкратьевич, 25.08.1913- 28.08.1977
Евгений Андреевич, 1.01.1939–4.07.2001 Учитель

Прасковья Михайловна (На табличке – Прасковья Ивановна). В этом же захоронении  могилы (нет крестов, табличек  и ограды) Михаила Яковлевича (муж) и Анны Михайловны (дочь, умерла в 16 лет)

Анна Ивановна, 1898-1977, Колхозница. (АВЕРКИНА), (СТОЯЧКИНА). 1-й муж (Павел) пропал на ВОВ. Со Львовки

Афанасий Григорьевич, 25.6.1911-1.4.1972. Пчеловод. (АФОНЯ). Жена – Елизавета (Крысина). Сестра Евдокия. Фронтовик, инвалид (без ноги)

Михаил Панкратьевич (Панкратович). 1910-1994 Зав. нефтехозяйством

Серафим Евсеевич, 2.08 1911–2.01 1973
Анна Андреевна, 21.10 1909–25.01 1978

Михаил Дмитриевич, 21.11 1935–8.02 1992. В этом же захоронении еще 2 могилы без табличек: отец и мать. Мать – Мария

Тимофей Ермолаевич, 4.08 1914–17.08 1975
Анастасия Александровн, 24.09 1915–14.05 1998, Жена
Ульяна Трофимовна, 1888–1978 Мать Тимофея Ермолаевича


Приложение 1

Терминология родства.  Кто есть кто среди родни

Все мы уже давно привыкли к общепринятым словам: брат, сват, зять и др., показывающим степень родственных отношений между близкими людьми. В жизни и в генеалогии (Генеалогия – часть исторической науки, занимающаяся изучением истории родов, происхождения отдельных лиц, установлением родственных связей, составлением родословий) имеется большой выбор слов, отражающих родственные связи, как по крови, так и по бракам, или показывающих духовные (не родственные) связи.

Ниже приведенная информация взята из одной из лучших работ для начинающих генеалогов: Онучин А.Н. Твое родословное древо. Практическое пособие по составлению  родословной. Пермь, Ассоциация генеалогов-любителей, 1992, с. 32

Различаются 3 группы терминов: родства (отношения по крови), свойства (по бракам) и близких (духовных) неродственных связей.

Термины кровного родства состоят из ключевых слов  и определений степени родства.


Ключевые слова и определение степени родства


Бабка, бабушка - мать отца или матери, жена деда

Брат - каждый из сыновей одних родителей
Братан, Братаник, Братеня, Братеник, Брательник - двоюродный брат


Братанна - дочь брата, племянница по брату
Брательница - родственница вообще, двоюродная или дальняя
Братыч - сын брата, племянник по брату
Внук - сын дочери, сына, а также сыновья племянника или племянницы
Внука - дочь сына, дочери, а также дочери племянника или племянницы
Внучка - см. ВНУКА
Дед - отец матери или отца
Дедина, дедка - тетка по дяде
Дедич прямой наследник по деду
Дочь - лицо женского пола по отношению к своим родителям
Дщерич - племянник по тетке
Дщерша - племянница по тетке
Дядя - брат отца или матери
Мать - лицо женского пола по отношению к своим детям
Отец - лицо мужского пола по отношению к своим детям
Отценачальник - старший в поколении
Отчинник, отчич - сын, наследник
Племянник - сын брата или сестры
Племянница - дочь брата или сестры
Племяш - родич, родственник
Прародители - первая по родословной известная чета, от которой берет начало  рода
Пращур - родитель прапрадеда, прапрабабки
Родоначальник - первый известный представитель рода, от которого ведется родословие
Сестра - дочь одних родителей
Сестренница - двоюродная сестра, дочь сестры матери или отца
Сестренка, Сестрина, Сестричка, Сестренич - двоюродная сестра
Сын - лицо мужского пола по отношению к своим родителям
Тетка, тетя - сестра отца или матери


Определение степеней родства

Великий дядя - брат деда или бабки
Великая тетка - сестра деда или бабки
Внучатный, внучатый - о родстве, происходящем из третьего колена или еще далее
Двоюродный - о родстве, происходящем из второго колена
Кровный - о родстве в пределах одной семьи
Малый дядя - брат отца или матери
Малая тетка - сестра отца или матери
Однородный - о происхождении от одного отца
Одноутробный - о происхождении от одной матери
Полнородный - о происхождении от одних родителей
Пра - приставка, означающая родство в дальнем восходящем или нисходящем порядке
Привенчанный - о происхождении от одних родителей, но до брака рожденным, а затем в нем признанным
Родной - о происхождении от одних родителей. См. КРОВНЫЙ, ПОЛНОРОДНЫЙ
Сводный - о происхождении от разных родителей
Троюродный - см. ВНУЧАТНЫЙ

 

Наиболее употребительные термины свойства

Братаниха - жена двоюродного брата
Братова - жена брата
Вдова - женщина, не вступившая в другой брак после смерти мужа
Вдовец - мужчина, не вступивший в другой брак после смерти жены
Деверь - брат мужа
Жена - замужняя женщина по отношению к мужу
Женима, Женища, Женище - невенчанная, четвертая жена
Жених - сговоривший себе невесту
Золовица, Золовка, Золова - сестра мужа, иногда жена брата, невестка
Зять - муж дочери, сестры, золовки
Муж - женатый мужчина по отношению к жене
Невестка - жена сына
Сват, сватья - родители молодых и их родственников по отношению друг к другу
Свекор - отец мужа
Свекровь - мать мужа
Свойственник - лицо, состоящее в родственных отношениях по мужу, жене
Свояки - лица, женатые на двух сестрах
Свояки двоюродные - лица, женатые на двоюродных сестрах
Сноха, сыноха - жена сына, невестка
Сношенница - жена деверя, жены двух братьев по отношению друг к другу, невестки
Супруг - Муж
Супруга - Жена
Тесть - отец жены
Теща - мать жены
Шурин - родной брат жены


Терминология близких не родственных отношений

Следует помнить о внешней близости этих терминов к терминам кровного родства и не путать их.

Брат крестный - сын крестного отца
Брат крестовый, Брат по кресту, Брат названый - лица, обменявшиеся нательными крестами


Дед крестный - отец крестного отца
Дочь названая - приемыш, воспитанница
Дядька - приставленный для ухода и надзора за ребенком
Кум - См. ОТЕЦ КРЕСТНЫЙ
Кума - См. МАТЬ КРЕСТНАЯ
Мать крестная, Мать крестовая - Восприемница при обряде крещения
Мать названая - мать приемышу, воспитаннику
Мать молочная - мамка, кормилица
Мать посаженая - женщина, заменяющая на свадьбе родную мать жениха
Мачеха - другая жена отца, неродная мать
Отец крестный - восприемник у купели
Отец названый - отец приемышу, воспитаннику
Отец прибеседный, Отец посаженый, Отец ряженый - лицо, выступающее вместо родного отца на свадьбе

Отчим - другой муж матери, неродной отец
Падчерица - дочь от другого брака по отношению к неродному родителю
Пасынок -сын неродной одному из супругов
Сводные - братья и сестры от разных родителей
Сын крестный - (крестник) лицо мужского пола по отношению к восприемнику
Сын названый - приемыш, воспитанник
Усыновленный - лицо мужского пола по отношению к усыновителям
Удочеренная - лицо женского пола по отношению к приемным родителям




Впрочем, разобраться во всех родственных хитросплетениях поможет таблица:


(Будет вставлена, как только научусь это делать)
 
1-2 – муж и жена.
Первая степень родства:
1-3 – отец и сын, 1-4 отец и дочь, 2-3 – мать и сын, 2-4 – мать и дочь.

Вторая степень родства:
1-8 и 1-11 – дед и внучки, 2-10 и 2-12 – бабка и внуки.

Третья степень родства:
1-15 и 1-17 – прадед и правнуки; 3-10 – дядя и племянник, 4-8 – тетя и племянница.

Четвертая степень родства:
8-11 и 10-12 – двоюродные сестры и братья, 3-15 и 3-17 – двоюродный дед и внучатые племянники, 4-14 и 4-16 – двоюродная бабка и внучатые племянницы.

Пятая степень родства:
12-15 и 12-17 – двоюродный дядя и двоюродные племянники.

Шестая степень родства:
14-15 и 16-17 – троюродные сестры и братья.



Первая степень свойства:
1-5 – свекор и сноха, 1-6 – тесть и зять, 2-6 – теща и зять, 2-5 – свекровь и сноха.

Вторая степень свойства:
7-8 – невестка и золовка, 9-10 – зять и шурин, 13-16 – зять и свояченница, 17-18 – деверь и невестка.

Третья степень свойства:
13-19 – свояки, 18-20 – невестки (сношенницы).



Приложение № 2               
               
Материалы  из  ревизских сказок о  крестьянах
Чурочкиных в первой половине XIX века

В начале XVIII века, в связи с проводимыми Петром I реформами, возникла потребность государства в деньгах. Существующая ранее подворная система переписи была заменена подушной. Подушные переписи получили название «ревизий». Ревизский учет – это учет податного населения для сбора подушной подати и осуществления воинской повинности.

Указ о проведении первой ревизии был издан 26 ноября 1718 года. За 140 лет было проведено десять ревизий, пять – в XVIII веке и пять – в XIX веке. В среднем между ревизиями проходило 15–20 лет, хотя Указом от 16 декабря 1745 года планировалось проводить ревизии через 15 лет. Ревизии проходили в течение не-скольких лет и начинались в следующие годы: 1719, 1744, 1762, 1782, 1795, 1811, 1816, 1834, 1850, 1857.

“Прописные души” искали почти до следующей ревизии – ведь от полноты учета податного населения зависела собираемость налогов. Причем, если вновь обнаруженные “души” учитывали, то умерших не исключали из учетных документов до следующей ревизии.

Вспомним аргументацию известного литературного персонажа, уговаривавшего помещиков продать ему “мертвые души,” дабы они не платили за них подушную подать»   (Источниковедение: Теория. История. Метод. Источники российской истории; учебное пособие/ И. Н. Данилевский, В. В. Кабанов, О. М. Медушевская, М. Ф. Румянцева. М: Российский государственный гу-манитарный университет. 1998. – С. 410.) .

Начиная с третьей ревизии, был введен печатный бланк ревизской сказки, который применялся и в последующих двух ревизиях. С седьмой ревизии формуляр сложился окончательно. Во время первых двух ревизий учитывались только лица мужского пола податных сословий с указанием единственного признака – возраста. Начиная с третьей ревизии, в ревизские сказки для счета заносилось и женское население податных сословий, также с указанием возраста. Исключение составляет только шестая ревизия 1811 года, когда перед войной с французами в спешном порядке было учтено только мужское население. С седьмой ревизии 1816 года записи стали вестись по семьям.

Ревизские сказки на крепостных крестьян составляли помещик или управляющий. Помещик платил подушную подать по числу учтенных у него податных душ. Ревизские сказки подавались в местные органы управления, где составлялись перечневые ведомости, которые поступали в ревизские комиссии. Помещики подавали ревизские сказки на своих крепостных непосредственно в ревизские комиссии.

В ревизских ко-миссиях данные обобщались и направлялись, во-первых, в уездные казначейства (данные о податном населении) для сбора подати и, во-вторых, в казенную палату (раздельно данные о податном населении и о населении, учтенном для счета). Здесь данные проверялись и обобщались на уровне губернии, после чего поступали в соответствующее центральное учреждение (в XIX веке министерство финансов), а оттуда в Сенат.

Материалы первых трех ревизий хранятся в Российском государственном архиве Древних актов, а последующих – в областных архивах. В государственном архиве Тамбовской области удалось обнаружить материалы 7, 8 и 10 ревизских сказок села Кермись (Керемсы).
Ревизские сказки по Кермиси за 1816, 1834 и 1857 годы написаны на бланках стандартный формы и включают следующие сведения:

По мужчинам


Семьи (№)

Мужеской пол (Крестьянин) По последней ревизии состояло и после оной прибыло(Лета)
Из того выбыло (Когда именно)
Ныне на лицо (Лета)

По женщинам
Семьи (№)
Женской пол (Крестьянки) Во временной отлучке(С какого времени) Ныне на лицо (Лета)

В ревизских сказках четко фиксировались отлучки сельских жителей - мужчин из списка проживающих с указанием причин и времени отсутствия в данной ревизии по сравнению с предыдущей. Наиболее часто писари использовали следующие причины выбытия: «умер» («помер»), «отдан в рекруты», «в зятьях».

В документах трех изученных ревизий графа «Во временных отлучках. С какого времени» по отношению к женщинам во всех случаях оказалось не заполненной. Поэтому при публикации ревизских сказок она была убрана из общей таблицы, так как не несла никакой информации.
При публикации ревизских сказок за 1816, 1834 и 1857 годы общий вид ревизской таблицы следующий:
 

Семьи (№)
Мужеской пол (Крестьянин)По последней ревизии состояло и после оной прибыл (Лета)
Из того выбыло (Когда именно)
Ныне на лицо (Лета)
Женской пол (Крестьянки)
Ныне на лицо(Лета)

Материалы 9-й ревизии, проведенной в 1850 году, не удалось обнаружить в архиве. В то же самое время был найдена «Опись имущества Шацкого помещика С. К. Нарышкина на 1 января 1850 года» (далее «Опись...») (ГАТО. Фонд 161. Опись 1. Дело 6250. Листы 123–160). Владелец села Кермись С. К. Нарышкин «за расточительную жизнь» был взят под опеку, и его имущество было описано. Материалы описи имели следующий вид:



Имена
Возраст
Число по последней ревизии (М)(Ж)
Число прибывших по последней ревизии (М) (Ж)
Число убывших по последней ревизии (М) (Ж)
Число наличных (М) (Ж)


Как видно из приведенной таблицы, такое представление материала затрудняет пользование им. Исходя из того, что «Опись...» проводилась по подобию ревизских сказок, и сравнение осуществлялось с 8-й ревизией 1834 года, то для лучшего прочтения текста материал был представлен практически так же, как в обычных ревизских сказках:

Мужчины (№ семьи) (Ф.И.О.) (Возраст по VIII ревизии 1834 г.)(Возраст на1850 г.)

Женщины (Ф.И.О.) (Возраст по VIII ревизии 1834 г.) (Изменения в составе семьи с 1834 по 1850 гг.) (Возраст на 1850 г.)

Хозяйство

Данная таблица позволяет наглядно структурировать трудно читаемый материал. В ревизиях 1816, 1834 и 1857 года сохранен общий вид ревизской таблицы, а в «Описи...» на 1850 год в связи с интерпретацией материала таблица представлена в современном виде и включает в себя 10 разделов. В разделах 3–5 по мужчинам и 7–9 по женщинам ведется общий учет населения села Кермись по следующим показателям: количество по переписи 1834 года, выбывшие и прибывшие с 1834 по 1850 год, количество на 1 января 1850 года.

В первоисточнике «Описи...» при подсчете общих показателей допущены ошибки, поэтому результаты уточненного расчета приведены в конце таблицы в квадратных скобках и не соответствуют результатам первоисточника. В разделе 10 представлены сведения по каждому домашнему хозяйству, что позволяет воссоздать экономическое положение каждой кермисинской семьи на 1850 год.

Опубликую, как только научусь вставлять в общий текст сложные таблицы

Приложение 3

Поколенная роспись Чурочкиных



Результаты генеалогических изысканий при обработке представляются в виде родословного древа (см. на обороте передней крышки и отдельную таблицу), а также более подробно записываются в так называемой поколенной росписи. Здесь все персоналии делятся на колена, и каждый получает свой персональный номер, который дополняется номером отца или матери. Такая система в России была введена князем П.В. Долгоруковым, стала традиционной и усовершенствована в начале XX  века русскими генеалогами
Придерживаясь установившейся традиции и немного её дополняя, приводим в этом разделе поколенную роспись рода Чурочкиных. После каждой персоны дается примечание, в котором сообщаются дополнительные сведения или рассуждения автора о представленных лицах. Это сделано для того, чтобы в краткой форме отразить весь накопленный за годы работы материал по всем лицам, носящим (или носившим) фамилию Чурочкины.
В сельской местности существует традиция давать вторые фамилии (или прозвища), называемые среди крестьян «уличные». В поколенной росписи и следующей главе приведены такие фамилии-прозвища, отражающие часть культуры села Кермись.
В тексте поколенной росписи Чурочкиных иногда встречаются подчеркнутые отдельные цифры, слова, фразы или целые абзацы слабо-серого цвета. Это сделано с целью обратить на них внимание,  этому тексту требуется дополнительная проверка и изучение.
Предлагаемая нумерация в поколенной росписи Чурочкиных очень условна. Ее начало – от первого из известных в роде Чурочкиных. Надеюсь, что наша с Вами общая работа по созданию родословной Чурочкиных будет продолжена. А значит, по мере пополнения, с Вашей помощью, поколенной росписи ее нумерация будет постоянно меняться в сторону увеличения.

Неизвестные для молодого поколения устаревшие слова в поколенной росписи: 
Восприемник – крестный родитель при крещении младенца
Поручитель – свидетель жениха (невесты) на свадьбе


(Номер отца каждой персоны поколенной росписи  указан в скобках)


1. 1-е поколение - Илья ~ 1740 – 1812
Дети Федор Ильич, 1758 – 1811
Матвей Ильич, 1762 – 1812
Семен Ильич, 1764 –?
Алексей Ильич, ? –  ?
Примечание Семья Ильи Чурочкина – жители села Лесное Конобеево. В 1797 году сын Ильи – Матвей Ильич со своей семьей был переведен своим господином на жительство в деревню Керемса. Остальных членов семейства Чурочкиных оставили в Конобееве

2. 2-е поколение (1) Федор Ильич , 1758 – 1811
Отец Илья
Братья и сестры - Матвей Ильич, 1762 – 1812
Семен Ильич, 1764 –?
Алексей Ильич, ? – ?
Примечание Илья - Житель села Конобеево. Его брата, Матвея Ильича со своей семьей перевели в 1797 году в деревню Керемса

3. 2-е поколение (1) Матвей Ильич, 1762 – 1812
Отец Илья, 1740 – 1812 - Примечание - Переведен с сыновьями Аверьяном Матвеевичем (12 лет) и Никифором Матвеевичем (3 года) в деревню Керемса в 1797 году
Братья и сестры - Федор Ильич, 1758 – 1811; Семен Ильич, 1764 – ?; Алексей Ильич, ? – ?
Жена Афимья Федоровна 1758, умерла до 1850 года
Дети - Аверьян Матвеевич, 1784 – 10.1.1866
Никифор Матвеевич,  1793 –? Рекрут с 1813 года




Продолжение следует ....