Негладкая дорога

      От Иркутска до Верхнеудинска скакали два дня по берегу Байкала. Здесь можно было кое-где проехать верхом, однако это не сократило существенно время пути: конный маршрут проходил по крутым горным склонам, в тех местах, где скалы вплотную подходили к воде и невозможно было проехать в повозке.

      Багаж был приторочен к седлу, лошадки были привычные и не спотыкались на щебёнке горной тропинки, но голова от высоты кружилась. В горах воздух был слегка разрежен, что для москвичей было в новинку, хотя подъём над уровнем моря в ходе путешествия был довольно пологим.

      На остальном протяжении пути – ржавая растительность, вдали низкие горы, поросшие лесом. В лесах непуганое зверьё: дикие козы выбегали на дорогу, иногда с дерева на дерево перелетали пушистые чёрные ленты – то ли норки, то ли куницы…

      Когда дорога выходила на самый берег Байкала, видна была гладь озера, а в ней отражалось синее небо, на удивление в это время года не покрытое облаками.

      Вода в Байкале прозрачна необыкновенно, так что видно сквозь неё, как сквозь воздух; цвет у неё нежно-бирюзовый, приятный для глаза. Холодная, даже в самую жаркую погоду. А Воронцов ехал как раз в разгар лета. Он предвкушал, как будет рассказывать Софье и детям, до чего удивителен Байкал! «Недаром сибиряки величают его не озером, а морем».

      В прибрежных селениях обедали омулем, хариусом и другой байкальской рыбой – варёной, запечённой, солёной. Пить потом хотелось неимоверно! «Не гуляет посуху рыбка-то!» – хохотал возница Никита.

      Весёлый мужик вёз графа по берегу Байкала. Песни любил петь. Как завидит байкальскую воду, затягивает:

            «Славное море – священный Байкал!
            Славный корабль – омулёвая бочка!
            Эй, баргузин, пошевеливай ва-ал,
            Молодцу плыть недалёчка!»

      – Никит, ты что, из беглых каторжных? – спросил Елоховский кучера.
      Спросил с подначкой. А тому нравились подобные вопросы от проезжающих. Он взлохматил вихры на макушке: «Ага! Из них! У нас все тут беглые-каторжные!»
      – Да ну тебя! – отмахнулся капитан.
      А Никита продолжил своё пение.

      Воронцов и раньше слышал эту старинную песню. Владимир Сергеевич вспомнил, как в раннем детстве в имении отец Нины, граф Чернышёв, пел её со слезами на глазах, вспоминая что-то своё, сокровенное.

            Шилка и Нерчинск не страшны теперь —
            Горная стража меня не поймала,
            В дебрях не тронул прожорливый зверь,
            Пуля стрелка миновала.

      Вот как далеко забирается граф Воронцов!

      На побережье встретилось несколько очень оживлённых поселений. Никита объяснил, что в них в основном живут кочевые буряты, приходящие сюда летом, ради ярмарок.
      - Пушниной торгуют, однако! У меня есть знакомые, кто хорошо обрабатывает рухлядь*! Могу порекомендовать.

      Воронцов решил на обратном пути купить соболиные шкурки для своих девочек.
      Нет, граф не был барахольщиком, но привезти соболя с Байкала, когда у тебя дома четыре женщины, ждут тебя, волнуются, скучают, – ну это сам Бог велел! Тем более Софья не позволяла мужу часто делать ей дорогие подарки. «Твоя любовь – вот лучший подарок!» Эх, скоро ли Владимир увидит свою жёнку?!

      На вопрос о возможных нападениях разбойников возница ответил, что не исключено: здесь на Баргузине и Витиме добывают золото.
      – Бывают и грабители! Не каждому охота золото мыть - голосом выть! Тяжёлая ведь работёнка!
      Граф ехал, держа пистолет наготове. Мало ли!

      Возница рассказал на остановке, что якобы мать Чингисхана была родом из Баргузина и это место упоминается в «Сокровенном сказании» монголов. Раньше, до буддизма, у местных бурят был культ Чингисхана, и есть легенда, что его могила находится в Баргузинской долине.

      Дорога была негладкой и в прямом, и в переносном смысле. Воронцову пришлось пережить ещё несколько неприятных минут в горах. Ехали по краю скалы: путь сложный, опасный, того гляди экипаж навернётся! Вдруг повозка пошла на крутой подъём, и перед путниками прямо из тумана возник поворот. Если упустить от неожиданности вожжи, можно вместе с конями угодить в пропасть!

      Елоховский потом рассказывал, что с перевала через отрог Хамар-Дабана открывается вид, ещё более великолепный, чем название хребта! Воздух - прозрачный, горы вдали - голубые, луга - изумрудные. Красота! И когда успел капитан оглядеться?!

      Граф, вроде, и не смотрел вниз, но ему явно было нехорошо. Он крепился, не подавал виду, но его ординарец, успевший изучить Воронцова, понял, что ещё чуть-чуть, и придётся спасать генерала. А доктора на этом перевале нет.

      Когда спустились пониже, в ближайшем же селе Елоховский пошёл искать целителей. Пришёл бурят, пошептал что-то, поразводил руками, вставил свои иголки Воронцову в пальцы. Капитан ужаснулся, но генерал, напротив, порумянел и улыбнулся сконфуженно: «Простите!» Коллекция его шариков пополнилась, а кошелёк местного лекаря потолстел. «Большой человек, однако!» - качал коричневой головой с редкими седыми волосами бурят, очевидно, летами не старше Владимира Сергеевича.

      До Читы ехали ещё два дня то по степи, то по тайге. В болотистой степи часто попадались источники с минеральной водой. В тех, которые образовали горячие ванны, путники даже успевали выкупаться, но в основном это были холодные маленькие ключи, из которых можно было попить целебной воды. На равнине Воронцов забыл о своих хворях, а Елоховский думал: «Ещё обратно как-то надо будет добираться!»

      Местные подсказали москвичам, что надо попросить духов о помощи и привязать воон к тому дереву цветную тряпочку, чтобы их задобрить. «Однако духи любят цветные ленточки!» - сказали буряты. Поодаль стоящая берёза была вся увешана разноцветными тряпицами, как ёлка на Рождество!

      Затем ещё шесть дней ехали до Буреи. Речка в её нижнем течении, не столь далеко от её впадения в Амур, была спокойная, шириной с полверсты. Переправились на пароме. Воронцов подсчитал, что от Красноярска едет уже две недели.

      Почему Бурею запомнил, одну из речек, которые встретились на пути? Это был как раз тот день, 17 лет назад, когда они с Софьей… в первый раз… почувствовали себя мужем и женой и поняли, что это навсегда.
      Он помнил этот день, потому что назавтра родился Серёжа, их сын.
      Странно… Серёжа родился, а он сам чудом остался жив. Жив ради Софьи, ради их (тогда будущих) детей.

      Нет, как он мог! Как он мог пойти на поводу у своего чувства… А если бы он не вернулся от Душегуба? Если бы открылось их свидание? Владимир Сергеевич спрашивал себя, хотел бы он, чтобы Люба, Верунчик или Диночка попали в такую же ситуацию, и отвечал: нет, конечно! Он бы… на дуэль вызвал наглеца!

      Хм, ваше сиятельство, а вас на дуэль кто мог вызвать? Вы – сами себя, как единственный защитник Софьи? Да, пожалуй… Но всё равно это был рискованный шаг… Десять дней спустя он, с простреленной грудью, поддерживаемый Бутовым, спешил в институт, чтобы сказать Софье, что он жив, что он рядом, что он не бросил её… А она… Что пережила Софья?

      Воронцов вздохнул и стал думать о Серёже. Как сын, где он? Наверное, пока что с мамой и малышами в имении отдыхает. Как-то он будет осваиваться в столице?

      Владимиру Сергеевичу захотелось выпить за здоровье молодого графа Воронцова, и он достал фляжку с коньяком, поделился со Степаном Евстафьевичем и алкоголем, и отцовскими заботами. За время пути Владимир Сергеевич уже привык к своему спутнику. Капитан тоже скучал по супруге и дочкам. Они у него маленькие ещё: Елоховские женаты не более пяти лет.

      От Буреи до Хабаровска ещё два дня ехали. По тайге передвигались только в закрытом экипаже: мошка беспокоила. Травяной сбор у графа ещё оставался, но надо было уже позаботиться о новых запасах: зверобой, валериана, душица, другие травы, простые, но действенные, помогали избежать неприятных последствий.

      В Хабаровске на почтовой станции графа Воронцова уже встречали офицеры свиты командующего округом. Препроводили к генерал-губернатору. Улицы Хабаровска оказались широкие и немощёные, как в деревне. Командующий занимал особняк, в котором с улицы было два этажа, а со двора - три. Здание было украшено каменной резьбой в псевдомавританском стиле.

      Генерал-лейтенант Духовской, приамурский генерал-губернатор, был всего на насколько лет старше Владимира. В юности они окончили одни и те же учебные заведения в Петербурге. Сергей Михайлович одно время служил в Москве командующим округом, так что мужчины прекрасно знали друг друга.

      Конечно, выпили за встречу, обнялись, но воспоминаниям предаваться было некогда. Теперь Духовской командовал ещё и войсками Приамурского военного округа. Деятельный и энергичный администратор обширного региона, он показывал старому знакомому свои достижения.

      – Расстояния большие, войск много понадобится! При мне заведены регулярные пароходные рейсы между Европейской Россией и Дальним Востоком; оборудован Владивостокский порт.

      Он рассказывал о планах:
      – Вот соединим Хабаровск с Владивостоком железной дорогой, начнём колонизацию северных областей края и организуем сообщение с этими окраинами по берегу Охотского моря и Камчатки!

      Но Воронцова интересовало развитие южной оконечности округа, ближе к Китаю и Японии: там будет разворачиваться фронт военных действий!

      На совещании у Духовского командующий округом поблагодарил генерала Воронцова за доклад о положении на строительстве магистрали. У Сергея Михайловича не было этих сведений. В Сибирском и Енисейском округах отсутствовали управления военными сообщениями: путей пока не было!

      На повестке дня стояло определение места для моста через Амур.

      – Я пригласил на сегодняшнее совещание инженера Савримовича. Пожалуйте, Болеслав Устинович! – представил Духовский.

      Воронцов увидел плотного мужчину лет шестидесяти, с польским хитрым прищуром глаз. Он рассказывал:

      – На участке протяженностью почти в две тысячи верст от станицы Покровской на реке Шилке до Хабаровска были произведены работы по изысканию места мостового перехода через Амур. Мы разработали три варианта перехода через реку, условно названные южный, средний и северный.

      «Большую работу провели!» – с уважением думал Владимир Сергеевич, рассматривая карту. Он обсуждал вместе со всеми техническое задание для проектировщиков моста. Воронцов подвёл всех к выводу, что необходим мост хотя бы на один железнодорожный путь с приспособлениями для воинского движения двух типов: пешего по двум тротуарам, устроенным на консолях снаружи главных ферм, и для колёсного перемещения на железнодорожной проезжей части.

      Духовский, поражённый столь плодотворным совещанием, однако, поспешил добавить.

      – Господа, вынужден несколько охладить ваш пыл! Министр финансов, Сергей Юльевич Витте, считает, что более целесообразно в нынешних условиях, когда возрастает антироссийская активность Японии, провести участок магистрали от Забайкалья до Приморья через Китай, а не по российской территории.

      Один из полковников, попросив слова, отметил, что Маньчжурский вариант даст возможность России новые рынки сбыта в азиатско-тихоокеанском регионе!

      – Но даже если наш проект останется в «черновом варианте», даже в случае присоединения Маньчжурии к Российской империи, – важность для России Амурской железной дороги останется огромной! Как и её колонизационное и базоустроительное значение! – возразил Духовской.

      Он подчеркивал, что ни в коем случае нельзя прекращать намеченное ранее строительство железнодорожной линии вдоль Амура.

      Между Хабаровском и Владивостоком железнодорожное полотно было в целом готово, так что можно было пользоваться служебным поездом в инспекции региона. Недели две мотались между Хабаровском и Владивостоком. Духовской с удовольствием сопровождал Владимира Сергеевича. Принимали их везде хорошо, с любовью и уважением. Воронцов всё осматривал, расспрашивал, делал пометки в блокноте.

      17 июля по старому стилю наступили именины Владимира.

      ***
      Нет, это просто пытка какая-то. Граф заболел. Он никогда не болел, всегда держал себя в форме. А тут на него тоска напала, страшная тоска, какой не было давно, может быть, и никогда!

      Он даже в землянке у Душегуба так не тосковал по Софье. Он считал каждую секунду, когда он был не с любимой. Он думал: «Скоро ли я увижу Софью?!»

      Почти пятидесятилетний мужчина, отец семейства, генерал, деловой человек, терзался, как мальчишка! Софья приходила к нему в снах, ласкала, гладила, целовала и растворялась по утрам в предрассветном тумане.

      Он знал, что Софья пойдёт в церковь, закажет службу за его здравие, а при встрече обязательно спросит, ходил ли он в день ангела к причастию. Чтобы не разочаровывать её, зашёл в местный Успенский собор, своими острыми формами, устремлёнными в небо, напомнивший готическую архитектуру Западной Европы. Но молитва не утишила тоски.

      Граф в своей комнате разглядывал газету «Приамурские ведомости», не осознавая, что смысл прочитанного до него не доходит.

      На счастье, Духовской догадался отвлечь Воронцова делами. Командующий похвастался своими достижениями: показал московскому генералу казармы с современными удобствами, пригласил в военное собрание. Там Воронцов поговорил с офицерами и убедился, что Духовской много делает для улучшения быта офицеров, для распространения культуры в округе.

      – Обычно говорят, что солдафонов ничто, кроме фрунта, не интересует! - сказал с радостным смехом Духовской. - А у нас в собрании есть прекрасная библиотека с новыми книгами. Нарасхват некоторые романы идут!

      – О, я бы мог прислать из Москвы новинки, которых у вас ещё нет! – отозвался Воронцов и сделал пометку у себя в блокноте. Если он обещал, Владимир непременно сделает это, забыть обещание – непростительно.

      Офицеры пригласили московского гостя на заседание Приамурского отдела Императорского Русского Географического общества.

      – Их высокопревосходительство принимали живейшее участие в организации общества здесь, у нас в Приамурье! – восторженно говорили молодые офицеры. – Сергей Михайлович немало потрудились и для увеличения числа учебных заведений в крае, чтобы будущих военных готовить у нас, не выезжая в Европейскую Россию. У нас ведь своя специфика.

       Граф отметил про себя, что офицерская молодёжь здесь толковая, понимает, что этот район будет играть решающую роль в приближающейся войне!

      Духовский рассказывал:
      – Для увеличения численности войска в нашем округе я предложил переселить в Восточную Манчжурию малоземельных казаков из Донского и Оренбургского казачьих войск. У меня уже выделены во временное пользование казакам пустынные полосы вдоль Амура и Уссури. Им же надо иметь свои земли, которые они бы возделывали!

      Граф вспомнил казаков, служивших в кавалерии под Плевной. Крепкие воины, но и собственники, вроде Платона Матвеева, – своего не упустят!

      Он покивал головой:
      – Как это Вам удалось, Сергей Михайлович?!
      – Да я, – засмеялся Духовской, – в переписке с Петербургом мотивировал данное распоряжение «необходимостью подчинить пустынные пространства более действительному административному надзору»!

      «Почему у нас всегда хитрить нужно? Почему нельзя прямо объяснить целесообразностью действий?!» – с некоторой досадой подумал Воронцов.




* Рухлядь - пушнина, шкурки.