Зайчатина. Ретроспектива

 Доводилось ли Вам когда-нибудь летать на унитазе? Согласитесь – это похлеще будет, чем на ступе с метлой. Хотя и на ней путешествовали немногие, если не считать Ваших тещ. Шутка. Конечно же не на самом унитазе, а сидя на его крышке в тесной каморке бортового туалета Ту-134 мне, видимо, и придется взмыть. Дело в том, что командир почти сразу согласился подобрать меня из Горького, в аэропорту которого я  исправно претворяю решения Партии о повышении роли воздушных перевозок, до Москвы, тем более после предъявления «стеклянного билета», когда слово «почти» исчезло из договора о намерениях. Но предупредил, что за дежурную по посадке он не в ответе. Бортмеханик от греха подальше запер меня в туалете с наказом не дышать. Не от того, что запах, а затем, чтобы ни слухом ни духом себя в нём не обозначить. Еще один персонаж, труженик нашего предприятия, но пилот, тоже хотя и без билета, побрезговал туалетной плацкартой и со словами: «Кто на что учился…» уселся в последних рядах общего вагона. Простите, - салона. Я , конечно же , слышал через тонкую переборку гомон пассажиров, заполняющих нутро самолета.
     -Товарищи, кто поклал вещи в проходе? Их надо ложить на полки.
     -Шумно здесь будет, у него все двигатели сзади.
     - В хвосте летать лучше. Хвосты всегда целыми остаются.
     -Туалетом можно пользоваться только после набора высоты.
Как это им можно пользоваться, если в нём я? А вот и знакомый голос дежурной мегеры. Видимо,  пересчитывая по головам публику и сверяя её количество со списком и корешками билетов, она таки неизбежно наткнулась на представителя вида, к коему и я принадлежу в данный момент.
      -А Вы тоже летите? И билетик при Вас?
      -Всё нормально, Кузьминична. Всё схвачено и договорено. С меня ведро конфет. Свои же!
Это мой пилот пытается елеем растворить принципиальность службы перевозок.
-Свои дома водку трескают. (Ах, вот от чего она злая-то всегда). Не доводи до скандала, вылазь.
И удалила ведь! Маленький язычок  мой злорадно и беззвучно захихикал.Но рано. 
     -Вась, а че туалет закрыт, открой-ка, - продолжала проверку дежурная, обращаясь к механику, что заставило меня ещё больше не дышать.
      -Да в кабине ключи, некогда. Все уже пассажиры, что ли?
      -Все. Ладно, давайте порхайте. Напомни Лёше про бальзам  Рижский.
Ушли. Пронесло. В смысле – пронесло. Эх, люблю летать. Хоть и не сокiл. Конечно, не развлечения ради, по делу. И конечно, куда как приятнее взять билет, устроиться
на своём мягком месте, почитать газетку, нажать кнопку вызова бортпроводницы и, радуя свой глаз, попросить у подошедшей красавицы пакетик гигиенический например, или справиться о предполагаемой высоте полёта и номере домашнего телефона. Но всё-таки это постненько.
А вот без билета, без денег, зайчиком, без уверенности возьмут – не возьмут, выгонят – не выгонят, тут, знаете, азарт, адреналин, артистизм… И вот мы на унитазе. И это ещё не самое плохое.
      
     ...Было два часа ночи, и холодный дождь чертил в свете перронных прожекторов  довольно частую сетку. Я пробегал по каким-то делам дольше, чем надо по столице и, естественно, к утру не успевал на работу в аэропорт нашего захолустья. Но крайний рейс (в авиации последней бывает только пятая бутылка на двоих) задержали по погоде и вот он, знакомый каждой заклёпочкой Ан-24, мокрый, как и я, в ожидании экипажа. Наконец прибежал механик. Кстати, бегать по перрону нельзя. Это одна из базовых авиационных примет наряду с табу свистеть на борту, фотографироваться перед вылетом, писать, пардон, перед вылетом же впереди двигателей (лучше – под заднее колесо), штопать и шить в полёте и т.д. Видимо, отсюда и приключилась некоторая непруха. И представляете, - ситуация до зуда схожа с нынешней.
- Конечно, возьмём. Но дежурная – сволочь, так что давай пока за сороковой шпангоут.
А весь фокус в том, что если дежурная по посадке выловит зайца, то не поздоровится в первую очередь командиру, а не косому. А у командиров, как правило, и так профессиональный геморрой и зачем ему второй? Вот и… За сороковым шпангоутом заканчивается герметичная часть салона Ан-24. Там нет даже унитаза, чтобы посидеть. Стрингеры, шпангоуты, тяги руля высоты и направления, блоки радиостанций, высотомеров, одним словом – неуют. Дверка закрылась. И открыть её можно только с другой от меня стороны. И только на земле. В воздухе самолёт надуется избыточным давлением, и калиточку эту танком не своротишь. С этими мыслями и сижу. И тоже пассажиров слышно чуть – чуть. И как трап сложили – убрали. И ТГ-16 запустили. Это как пускач на тракторе для запуска основных движков. Вот уже первый пошёл и вышел на обороты. А вот и второй вышел. А я ещё нет. Вообще-то лететь тут всего часа полтора, да и высотка у него не ахти, не задохнёсся. Однако неуют. Робко ногой побарабанил в люк. Какое там! Совокупный грохот двигателей во много раз превышал создаваемые мною децибелы. А слегка ещё клаустрофобия, тесновато ведь. Когда тронулись, решил я у радиостанций поотворачивать ВЧ разъёмы антенные. Это конечно предпосылка, потеря связи и т.п., но хоть вспомнят, гады, что заперли человека. Вспомнили раньше. Щёлк, - люк открылся.
- Вылезай скорей, - кричал освободитель, - чуть не забыли. Шмотьё развесь. У Наташки есть чем подогреться.
С Наташкой можно было согреться и без горячительного. Душой. От общения. Всё-таки аэрофлот наш сильно отличается от железнодорожного транспорта, - у нас проводницы лучше. Нет, те, что по блату, они тоже страшные конечно...
      
     Я же говорю, - всё один в один. Двигатели запустили. С другой стороны – мух нет. А вот интересно, муха, летающая в самолёте, влияет на его вес? Хотя и проводницы бывают не золото.
      
     ...Транзитный сыктывкарский Як-40 уходил в четыре часа ночи. И, договорившись с ребятами об обслуживании утренних рейсов, а с командиром – взять длинноухого, я устроился на кресле заднего ряда и задремал. Из объятий морфеевых меня извлёк казённо – приятный голос:
- Ваш билет.
Когда глаза открылись, они увидели перед собой создание, которое простому смертному только во сне и является. Дабы не прогнать наваждение, я хлопнул по дипломату ладошкой: - Здесь, - и попытался было продолжить приятное занятие. Закрылся трап.
- Ваш билет.
Голос не только разбудил меня, но и привлёк внимание близсидящих пассажиров, в чьих глазах уже читался сонный, едва шевелящийся пакостный интерес к наличию моего билета, и почему им надо его покупать, а некоторым – нет, и вообще чем всё закончится. Закончилось всё прозаично, не считая картины покачивающихся бёдер стюардессы, удаляющихся в сторону пилотской кабины, откуда тотчас вышел командир, объяснивший мне, что девушка – комсомолка – активистка, студентка и спортсменка, и папа у неё какой-то туз из Быково. Я, конечно, улетел другим рейсом. Но пятью часами позже. А наш старейший техник дядя Вова даже посочувствовал бедняжке.
- Мужика ей, видать, надо. Стерве...
      
     Ну что, рулим уже. А табло «Fasten Belts» не горит. Потому как и табло нет, и Belts на унитазе не предусмотрены. Хорошо ТУшканчик взлетает. Резво. Нет, в принципе можно воспользоваться вызовом, но, во-первых, напугаю проводницу (как это и откуда тут взялся), а во-вторых, несолидно – откроет воздушная хозяюшка отхожее место, а тут я, - здрасте. Фи, какая проза. Ждём-с. Летим-с. По правде говоря, лучше летать на ИЛах. Извините за пошлость, там туалет попросторнее. Там, к примеру, запросто можно уместиться вдвоём и чокнуться во вполне санитарных условиях и перекурить это дело. Вы ведь помните те славные времена, когда, ознакамливая пассажиров с правилами поведения на борту, голос из динамиков строго предупреждал о запрете распития спиртных напитков и курения на протяжении всего полёта.
    
     ...А мы возвращались с дружком из Киева после получения задания и темы для диплома в авиаликбезе КИИГА в Ташкент. Билетов, естественно, не было. Вернее, они были, но на рейс через три дня. Через три дня был новый год. И это, прямо скажем, не романтика, а паскудство какое-то – встречать его в воздухе. Вы знаете песню, где кроме всей прочей лирики есть слова: «…снова цветут каштаны»? Этим кусочком мелодии в аэропорту Борисполь предварялось каждое объявление о прилёте – вылете самолётов, о работе и расположении буфетов, туалетов, почты – телеграфа и других служб, о необходимости соблюдения чистоты в аэровокзале и т.п. К концу вторых суток она стала вызывать у нас икоту. Билеты на тридцать первое декабря мы, конечно, взяли. Расчёт был простой. Обычно непосредственно перед вылетом в кассах оказываются места отказавшихся лететь товарищей, а кроме того, пару – тройку их всегда бронируют на случай, если вдруг изъявят желание лететь кто-то совсем не из товарищей. Нам с Вами. Подходы к окошечкам урвать эти самые вакансии не принёс результатов – все спешили к праздничному столу и от купленного счастья не отказывались. Подходы к экипажам в АДП (диспетчерский пункт) – тоже, - командиры выражали глубочайшее сочувствие в беде, но протащить нас на территорию не соглашались.
- Сурово у них тут с этим. Пройдёте – нет проблем. И желательно в форме.
Ситуация усугублялась тем, что у нас не было аэрофлотовских пропусков. И, к тому же, если я был одет во всё синее, как полагается, и с кокардой над козырьком, то приятель мой щеголял в ярко-белом плаще. От безнадёги ринулись к служебной проходной, тыча вахтёру студенческие родного авиационного ВУЗа, и былеты на завтрашнее число.
- Да вы, хлопци, идыть до главного. Що вин каже. Тоди пущу.
С этим напутствием заваливаемся к начальнику охраны аэропорта. Тучный, с головой, растущей из погон, с непомерным количеством и шириной блестящих золотом нашивок, он спросил:
- Как вы думаете, зачем я здесь сижу?
Затем осведомился, за кого мы его принимаем, и собрался вызвать наряд. Мы откланялись. Охрана не зря ела свой хлеб. И сало. День грозился завершиться ещё одной ночью в кресле зала ожидания. Под уже в который раз зацветшими каштанами.
      Напряжённо раздумывая в поисках выхода из положения, то есть входа на аэродром, мы прогуливались вдоль забора, идущего от аэропорта мимо его служебных помещений в направлении города. Забор этот, высотой метра два, исполнен был из сетки-рабицы крупной ячейки, растянутой между круглыми столбами, стоящими в пяти метрах друг от друга. Отойдя на значительное расстояние, мы переглянулись. И, зайдя за ёлочку, множество которых было воткнуто по периметру для скрашивания серости забористого ландшафта, перебросили дипломаты через забор. Пути назад не было. Верхняя кромка сетки не была укреплена колючей проволокой и никаким другим силовым элементом, и когда масса в полтора центнера вскарабкалась на неё, она податливо прогнулась, и, оторвавшись от столба, провисла вместе со студентами до земли. Отряхнувшись, перешагнув преграду и подобрав кейсы, мы весело зашагали в обратную сторону. Но уже по вожделенной территории. Наш заветный трансконтинентальный ИЛ-62 стоял на дальней стоянке, и, идя к нему, надлежало протопать по диагонали весь перрон, что мы и проделали, подавляя в себе желание пуститься взапуски к лайнеру, изображая своей походкой и жестикуляцией деловитость и спокойствие. Последнее стало быстро улетучиваться, когда, поравнявшись с самолётом, и узнав от бортмеханика о том, что командир ни словом его не предупредил, мы встали под передней стойкой шасси как два бельма (синее и белое) на глазу у отошедшего от соседнего борта в нашу сторону бойца ВОХР, встреча с которым не сулила ничего хорошего, во-первых, потому, что контингент туда  набирают специфический, с отсутствием юмора как главным критерием, и, во-вторых, потому, что закончилась бы она, в лучшем случае, в кабинете у руководителя охраны, из которого мы вышли час назад. А общей наличности далеко не хватило бы для возмещения материального ущерба нанесённого ограде объекта. Охранник приближался медленно и неумолимо, как судьба, неся на плече карабин, напоминавший при его росте в пять вершков трёхлинейку. Или косу. Но в последний момент между нами и роком возник автобус с экипажем.
- Быстро в кабину, - зашипел командир, и, не дожидаясь дальнейших уговоров, мы в два прыжка по трапу оказались под сенью экстерриториальности Ташкентского объединённого авиаотряда Узбекского управления гражданской авиации, в аэропорту которого опять же исправно претворяли в жизнь решения Партии об усилении роли воздушного транспорта, чему несказанно радовались все шесть часов полёта...
      
     Да, так я про комфорт.
    
     ...Так как кроме откидных сидений у входной двери мест не было, то очень скоро замёрзнув на них, мы и не нашли ничего лучшего, нежели заглянуть в кабинку под зелёное табло «свободно», где и погрелись за успех нашего предприятия, за аэрофлот, за диплом, за Новый год и мир во всём мире. Ну, а по прилёту, сдав билеты в кассу и получив за небольшим вычетом их стоимость, - ещё и за дружбу народов Украины и Узбекистана...
      
     Нет, вдвоём было куда как веселее. Можно было даже спеть дуэтом на эшелоне. Интересно, что бы подумала в этом случае стюардесса? Фантазёрки они всё-таки. Придумщицы, шалуньи этакие.
      
     ...Вбегает как-то в передний багажный отсек (в АН-24 есть такой) и кричит:
- Пожар, что ли?
А нас там собралось восемь человек слушателей УТО (учебно-тренировочного отряда). В Куйбышев мы летели из Горького. Ну и на чемоданах разместяся, повытаскивали для лучшего душевного соприкосновения у кого чего было. Было, в общем, не много. Но и не сказать, чтобы кому-то показалось мало. Разговор, конечно, завязался. Закурили. Все восемь. А так как передний багажник находится в зоне двигателей, то для того, чтобы услышать друг друга, надо было здорово покричать. Говорили тоже все. И вот вбегает она. Как потом рассказало это неземное создание – из под двери нашего обиталища (там щель в два сантиметра) в салон повалил дым и стали раздаваться крики, что вызвало лёгкую панику среди пассажиров. Зато какое изумление при выходе экипажа в количестве тринадцати человек, можно было прочесть в их глазах! Я думаю, полёт запомнился. Хотя сами мы от Ульяновска, места первой посадки, ехали уже автобусом, потому как оттуда до Куйбышева случайно должен был лететь начальник Приволжского управления гражданской авиации. Он бы паниковать не стал...
      
     Ну а наш полёт проходит на высоте восемь тысяч со скоростью…
    
     ...Хотя, начальник начальнику рознь. Когда-то на старом добром ИЛ-18 куда проник вместе с гитарой, по ходатайству своей матушки и разрешению командира – друга семьи, с условием развлекать песнопениями экипаж, я по делам сердечным, будучи девятиклассником, прилетел в Москву, и, выйдя вслед за пассажирами, в нерешительности остановился у трапа. Это был вообще первый полёт на самолёте и первое посещение столицы. Так вот. Тут меня окликнул друг семьи, и, передавая какой-то пакет мужчине, вылезшему из подъехавшей чёрной «Волги», попросил последнего:
- Евгений Фёдорович, не подвезёте мальчонку? Не знает ещё Москвы.
Фёдорович подвёз. Простой такой, нормальный дядька. Водитель тормознул у Васильевского спуска. Так я познакомился с Логиновым, Министром гражданской авиации СССР...
      
     Ага! Вот и слава Богу. Свобода! Извинения принимаются, при исполнении же, понятное дело. Нет, не отсидел. Ну, а это по прибытию.
      
     ...Кстати, вы знаете, с железнодорожниками договариваться гораздо сложнее. У них душа не такая возвышенная. Но тоже можно. Ехали мы из Кривого Рога в Симферополь…