Время рассвета

ВРЕМЯ  РАССВЕТА

Посвящается Екатерине

Вот уже прошло несколько месяцев, как Дея переехала ко мне. Эта женщина, способная очаровывать собой всё мужское население нашего города, полюбила именно меня. По её просьбе я ушёл с работы и теперь занимался более перспективными задачами – разрабатывал дизайн реклам для её собственной торговой фирмы. Удивительно, ведь всего полгода назад она работала менеджером по продажам, а теперь достигла нового уровня своего карьерного развития. Что же, буду надеяться, всё сложится весьма удачно. По крайней мере, через неделю я буду предлагать ей стать моей супругой, и всё пока складывается как нельзя хорошо. Мне вообще нравилось, что Дея дорожит мной, поскольку ещё год назад я не был уверен в симпатии ко мне людей с её характером и складом ума. Однако всякое случается. Я даже знаю отличный пример, который постоянно снился ночами. И этому виной – мой друг Егор, от которого странным образом не было вестей уже четыре месяца. Обычно он не пропадал на такой срок, да и всегда предупреждал, что может на время куда-то уехать. А тут… в общем, мне не было известно о его похождениях до этого дня, пока не зазвонил мой телефон. На экране высветилась рожица некоего зверька из воскресных мультиков, и я понял, что наконец-то мой коллега по прежней работе даёт о себе знать.
Мы с Деей как раз собирались пройтись по парку в этот солнечный день, и перед самым уходом, пока моей любимой посчастливилось подумать, в каких туфлях ей идти, звонок Егора и застал меня. В трубке я услышал знакомый голос, довольный, радостный до невозможности. Очевидно, он опять попал в какую-то историю, и хотел поделиться этим со мной. Я понимал, что его затея встретиться с нами в парке обернётся для меня очередной головоломкой. Учитывая, что ещё от прошлой его истории меня до сих пор знобило по ночам, мне не понравилась затея портить этим намеченную прогулку. Но навязчивость Егора, как и обычно, всегда помогала ему, как, собственно, и упорство, приносившее ему отличные результаты. В этот раз Егору хотелось рассказать о своём путешествии, и Дея настояла на встрече с ним. Отказывать им было неловко.
Спустя сорок минут, когда мы с Деей сидели на лавочке в скверике, к нам подошёл коренастый мужчина в костюме, элегантно сидевшем на нём. Несколько кучерявые волосы напомнили мне пенящуюся воду во время морского прилива. Его глаза, так ехидно рассматривающие нас, были мне знакомы. «Сам Егор да на своих двоих», – подумал я. И правда – это был Егор. Он держал какую-то папку чёрного цвета, явно приготовленную для нас. Насколько я мог судить, это была та самая папка, с которой он бегал по всяческим архивам в поисках излюбленных им таинственных историй. И когда Егор уловил мой взор, прикованный к этой папке, то улыбнулся, и я понял о его намерениях. Он вовсе не искал причин увидеться с нами, ведь причина уже была в чёрной папке; ему лишь нужно было с чего-то начать разговор, а дальше всё сложится само собой. Что же, раз Дее интересно, то и я мог расслабиться и выслушать очередной эпос о приключениях моего коллеги и друга.
Он начал рассказывать о своей работе за тридевять земель отсюда, плавно перешёл к своему отпуску, который провёл в какой-то глуши чуть ли не за полмира отсюда. Что меня поражало, так это истинный интерес Деи ко всему рассказу. Я-то знал, что все истории Егора всегда имеют свой пролог, пусть иногда и на весьма отвлечённую тему. В конце концов, когда через час после нудных описаний его поездок по стране Дея пригласила его на ужин, я невольно чихнул, конечно же, извинившись после. Он с радостью согласился и пообещал приехать вовремя. Это было предсказуемо с его стороны, поскольку ещё никогда я не слышал отказа. Когда же мы собрались уходить, Егор попросил изучить содержимое своей папки. Я понял, что ему снова удалось что-то узнать, словно так и должно быть. Складывалось впечатление, будто он постоянно ищет в архивах какие-то документы по моей просьбе. Но не ради своего любопытства.
Вообще Егор был весьма любознателен. Ему нравились неразгаданные тайны, истории, в которых отсутствовали достоверные факты. Можно сказать, это было его увлечение, переросшее в смысл существования. Он жил и дышал этим. Его занятие поиском фактов сродни походам в картинные галереи ценителями художеств. Так Егор выражал себя, свою сущность, утолял потребность в познании мира и морального удовольствия (если даже не физического). Наверное, такому поведению есть своё объяснение в медицине, скажу лишь, что за другим занятием ни я, ни Дея его уже не представляли.
Пока мы ожидали вечером нашего друга, и делать было нечего, я всё-таки решился ознакомиться с врученной мне папкой. На первом листе были какие-то числа, понятные только Егору, и снизу маленькая запись, сделанная его же рукой. Она гласила, что дальнейшие листы содержат ряд документов и некоторые размышления владельца папки относительно содержимого. Возможно, он хотел всё это показать ещё кому-то, раз запись была сделана переписью вложенных материалов, словно доклад. Я, конечно, не предал значения этому, однако мне было интересно. Пока Дея наводила марафет, мне не доставило труда прочитать ещё несколько листов.
Запись Александры. Пятнадцатое, суббота. Я навещала её два раза в неделю. По какой бы то ни было причине мне нравилось общаться с ней. Возможно, она напоминала мне о нём. С тех самых пор, как его арестовали и направили на каменоломни, связь между нами оборвалась, и я осталась в полном неведении о его судьбе. Только моя привязанность к нему усилилась стократно, хотя раньше казалось, что его деяния разрушают наше совместное существование. Но я поняла, что за них и любила его, поняла, как сильно нуждаюсь в нём. Теперь осталась лишь она – спасённая им девочка, каждым взмахом руки, каждым взглядом напоминающая мне о нём.
Такси остановилось у клиники. У входа меня ожидала врач, под чьим присмотром восстанавливалась девочка после перенесённого ужаса. Пока мы шли по коридору, эта милая женщина делилась последними событиями, и они не могли не радовать. Я надеялась на скорейшую поправку маленькой пациентки, и врач оправдывал мои надежды. К тому же этим днём были утверждены мои права по опеке, и радость переполняла меня, потому как в скором времени я заберу девочку и приму в свою семью.
Мы подошли к двери кабинета, и я заглянула в окошко. Она сидела подле кровати и что-то рисовала. Рядом лежал плюшевый медвежонок, а посреди кабинета разбросаны цветные кубики. На моём лице вновь воцарилась улыбка. Мы вошли, и девочка, тут же бросив карандаши, с радостными криками подбежала ко мне и обняла. Ей нравилось, когда её кто-то навещал, а меня она любила и обожала. Дети хорошо чувствуют отношение к себе, и она была счастлива видеть меня рядом. Я всегда помогала ей, когда работала на её родителей, а теперь девочку позволили удочерить. Мне известно, как она могла отреагировать на это, но даже не ожидала столько бурных эмоций после того, как врач сообщил ей об этом. Конечно же, ребёнку это было необходимо – внимание, забота, любовь. И она чувствовала всё это с моей стороны, она знала, что рядом со мной всё будет прекрасно. Нам дали время пообщаться наедине, а спустя полчаса я уже беседовала с её врачом о сроках её выздоровления.
Её звали Азуми. Красивое восточное имя, может, японское. Уже двенадцать лет проработала в этой клинике и помогла сотням людей решить психологические проблемы. Оказалось, она когда-то знала родителей девочки. По её совам, весьма скверные люди. Но она рада, что теперь у неё есть я, сказала, что постоянно разговаривала обо мне с ней. Также Азуми добавила, что в ближайшие два дня она выпишет пациентку, поскольку моё отношение к ней будет намного лучше последних сеансов с терапевтом и само завершит реабилитацию ребёнка. Затем я отправилась в магазин, чтобы к приезду в мой дом моей уже дочери накрыть стол и подать хороший ужин и сладости.

Мы снова сидели у камина, уже втроём. Егор, как и ожидалось, вновь принёс мне некоторые копии документов по своей истории. Значит, он всё же отрыл среди пыльных полок с бумагами ещё что-то, связанное с прошлой историей. В моих руках был дневник Александры – по словам Егора, она начала его незадолго до того, как понравившийся моему другу мститель попал на каменоломни. Впрочем, нам было уже известно, что фактически его там не было никогда, но остальные вместе с героиней дневника даже не догадывались об этом.
   – Я долго искал его, – рассказывал Егор. – Меня не покидало чувство, что должно быть что-то ещё. И тут до меня вдруг дошло – на допросах Александра говорила, что детям нравились её сказки. Мне захотелось взглянуть на те книги, что сохранились у её потомка. Я рассматривал их, не совсем чётко представляя, что ищу. И вдруг – обёрнутая чёрной тканью книжка для заметок. В ней могло быть всё, что угодно, вплоть до номеров телефонов, адресов или даже обычных записей вроде «купить колбасы ко второму числу». Я открыл её и пришёл в восторг – это дневник, подробный дневник о последующих событиях. Говорится ли в нём про нашего социопата, не знаю – я остановился где-то в середине, чтобы найти кое-какие подтверждения подлинности дневника. И нашёл, правда, весьма отдалённые.
   – Предполагаешь, что Александра была в последствие осведомлена обо всём? Или же она даже могла работать против него, преследуя свои цели?
   – Возможно, хотя мне так не кажется. По крайней мере, не при этих событиях. Насколько могу судить, она любила его, хотя не буду забегать вперёд, чтобы не отбить у тебя интерес.
Дея молча слушала обо всём, что мы говорили. Ей казалось, что речь шла о совсем непонятном деле, неземном. Но она хорошо знала Егора, знала о его слабости к подобного рода историям, потому спокойно слушала, чтобы уже после иметь какое-то представление о сути разговора. Что же касается самого Егора, то замечу, что он изменился. Он стал весьма сдержан, не было уже порывов рассказывать обо всём, если сам до конца не разобрался. К тому же его восхищение этой историей вдруг сменилось чем-то более высоким и глубоким. Он словно проникся ею, начал уважать людей, о которых так тщательно собирал информацию. Возможно, мой коллега начал стыдиться того, что пытался раскрыть их тайны. Его глаза говорили об этом, да и рассуждал он теперь об этой истории более кротко, хотя всё также с полным пониманием произошедшего. Да что там, Егора невозможно было узнать. На вопросы, об ответах на которые были лишь догадки, я уже не слышал привычных для меня предположений. Только одна фраза была на его устах: «Нужно проверить». Может быть, всё дело заключалось именно в записях Александры? Тогда это могло объяснить, почему он не ознакомился с ними до конца, хотя раньше о своих историях ему было известно всё, что возможно знать.
Запись Александры. Семнадцатое, понедельник. К вечеру должны привезти девочку. С самого утра мной овладевало смешанное чувство радости и страха. Так бывает, когда получаешь желанное и боишься, что всё это наяву. За последние дни её приезд оказался тем единственным, что действительно подняло мне настроение. Наверное, я ещё не привыкла к тому, что в моём доме будет жить ребёнок, так привязанный глубокими чувствами ко мне.
Мне вспомнился эпизод, случившийся год назад. Её родители собирались в ресторан. Девочка оставалась дома, как и всегда. Ею вообще не интересовались, относились с безразличием, ругали за пустяки. В тот день она попросила себе маленького котёнка, чтобы как-то развлечься и не чувствовать себя брошенной. На всё, что был способен её отец, – запереть в чулане на время их отсутствия. Понимая, что могу навлечь недовольство, я всё же выпустила её, как только они ушли. Девочка плакала; я обняла её и смогла успокоить лишь обещанием подарить котёнка.
Вот и теперь я нервничала по этому поводу. Купив на рынке котёнка, спрятала его в дальней комнате, а сама размышляла, как теперь отреагирует ребёнок.
Её звали Леся. Когда Азуми впервые назвала её имя, я удивилась – такое редкое имя, красивое, и дали эти родители, безразличные ко всему. Врач же пояснил, что настоящего имени никто не знает. Да и я никогда не звала девочку по имени. Она играла со мной, придумывала различные безобидные прозвища, но никогда не говорила, как звали по-настоящему.
У Леси были очень красивые глаза, каре-зелёные. Она смотрела на всё с таким интересом и изумлением, словно пришла в наш мир совсем из других реалий. Они мне напоминали его. Было что-то общее у них. Её спаситель, он жертвовал всем, и её глаза выражали высочайшую благодарность ему.
Что я чувствовала к ней? Наверное, мои чувства были столь же глубоки. Я ощущала, что привязалась к Леси, полюбила за её доброту и заботу обо всех. Несколько лет, в течение которых я работала на её семью, укрепили нашу дружбу, которая переросла в нечто большее, в потребность быть рядом как можно чаще. Видимо, этому служит объяснением та искренность, которой наделены лишь дети, ещё не извращённые жизнью взрослых. Боже, глядя на это создание, я постепенно начинаю понимать его, начинаю незаметно для себя думать как он, видеть мир его глазами, осознавать, что скрывалось за его словами. Ему было больно оттого, что мир разрушает сам себя, и пытался хоть чем-то помочь. Может быть, он был прав? Может, всё наше существование лишь бутафория, пока мы бездействуем? Я взяла фотографию Леси. Она была так прекрасна! Рассматривая её, я понимала, что злилась на любимого, таинственного друга не за его деяния, но по той причине, что всё-таки он был прав.

На следующий день Дея попросила ознакомиться с её новым товаром и по возможности оформить буклеты для продаж. Это отняло весь день, и лишь к одиннадцати вечера я смог освободиться и продолжить изучение привезённых мне записей Александры. Уже с первых её строк у меня возникли вопросы. Я размышлял над тем, как ей удалось оформить опекунство над Лесей. Также меня интересовало, что именно повлияло на неё прежде, чем она решилась удочерить её. Складывалось впечатление, будто родители девочки пытались избавиться от неё, а тут начались постоянные проверки, обыски, допросы, и оставалось лишь действовать законным способом – отказ от ребёнка. При этом я понимал, что данная версия была натянута, недостоверна, но лишь это представлялось мне. Однако мне было известно, что Егор вёл свои размышления, пояснял какие-либо записи Александры, опираясь на те или иные документы. Возможно, стоило ознакомиться с ними.
Дея уже ложилась, когда я наткнулся на пояснения по поводу удочерения, оказавшиеся выдержками из каких-то давних постановлений. В то время данный процесс не слишком отличался от нынешнего. В случае отказа от ребёнка или же в иных обстоятельствах опекун проходил ряд проверок и лишь после этого получал право воспитывать ребёнка и представлять его интересы. Разницы почти не было за исключением определённых условий. В частности, Александре необходим доход, незначительно отличный от доходов родителей ребёнка. Иными словами, если Леся жила в богатой семье, то няньке весьма сложно быть потенциальным опекуном. В таком случае возникал вопрос: откуда такой доход у Александры? Я задавался этим вопросом ещё тогда, при чтении дневника Правого. Для обычной няни при уровне её заработка весьма проблематично содержать собственный дом. Среди пояснений Егора нашлось объяснение и этому – наследство. Иными словами, на её счёте находилась хорошая сумма, наличие которой предусматривало возможность официально получить право опекунства и содержать ребёнка. Это же объясняло и тот факт, что её правнук весьма небеден для обычного хозяина книжной лавки в век интернета. Я пришёл к выводу, что такое объяснение меня устраивает, пусть оно и не слишком убедительно.
Когда я ложился, Дея уже спала. Но Егор оказался прав – я долго не мог заснуть, снова думал об этой истории, складывал мелкие крупицы воедино. Ведь заинтересовало меня что-то в данной истории, и это что-то не давало мне покоя. Одна мысль сменяла другую, я пытался вообразить, что на самом деле произошло сто лет назад. «А ведь и в правду интересно, – подумал я. – Егор-то умеет занимать ум действительно полезными вещами. Да ещё и меня в это втянул. Вот хитрец, сейчас спит, наверное, видя третий сон. Хорёк». С этой мыслью я и заснул.
Спустя день. Когда мы ожидали новых заказов постоянных клиентов Деи, Егор позвонил вновь; как и прежде, его голос был радостен. Однако при его появлении в моём кабинете – он явился прямо-таки на моё рабочее место, – я заметил колоссальную перемену в нём. Весь бледный, потрёпанный, попросил приютить на пару дней. Отказывать ему было неудобно, да и его общество украсило бы наш с Деей вечер. Пока я заканчивал свои дела, а Дея уже закрывала за последним посетителем двери, наш друг преспокойно допивал последнюю кружку розового чая, подаренного Дее каким-то прохвостом. В последнее время он повадился ходить в её кабинет, и меня это начало раздражать. Но Егор попил весь его чай, заедая его же конфетами, что меня, честно говоря, очень порадовало.
Через час мы были дома. Я заметил, что моя обстановка положительно сказывалась на Егоре. Он ожил, даже стал улыбаться. А за ужином, когда я разливал по бокалам вино, его шуткам не было конца. В общем, наше гостеприимство вернуло ему былую самоуверенность. После этого Егор поведал нам, что расстался со своей возлюбленной. Печально это слышать, но такое случается.
   – Но знаешь, что меня сейчас больше волнует? – вдруг выговорил он, прервав свою трагическую историю. – Я изучил записи Александры и наткнулся на детальное описание запонки социопата. Такие передавали по наследству; они делались только на заказ.
   – Фамильная ценность? То есть, его предки были весьма знатны?
   – Скорее всего. Я изучил родословные известных фамилий за последние двести лет. И – само собой – нашёл, что искал. У него были весьма богатые родители, как и их прадеды. Владели заводами, своими коневодческими фермами. Социопат был третьим ребёнком, весьма капризным, потому его обделили наследством.
   – Или же братья и сёстры прибрали его долю, – заметила Дея.
Я разжёг камин, а Егор, как и следовало ожидать, направился к бару. Это означало, что вечер будет долгим. Пока Дея готовила закуску, а я подбирал лёгкую, расслабляющую музыку, Егор успел достать свои новые записи и найти какие-то фотографии.
   – В любом случае, – продолжил он, – детство было у него нелёгкое, обделённое, и чувство обиды с жаждой справедливости сыграли с ним свою шутку. В конце концов, ему угораздило стать тем, каким мы знаем его теперь. Но меня заинтересовала запонка, и я пошёл к одному коллекционеру подобных вещей. Он позволил мне сделать пару снимков.
Егор показал мне фотографий.
   – Ты издеваешься? – спросил удивлённо я.
   – Это же та запонка, которую ты потерял, – прошептала Дея.
   – Ты точно ничего не знаешь про своих родственников? – настороженно поинтересовался Егор.
Запись Александры. Двадцатое, четверг. Я ощущала себя наисчастливейшей женщиной на свете. Вот уже четвёртый день мы проводили вместе. Леся постоянно смеялась, играла со мной, шутила. Глядя на неё, я понимала, что нет ничего важнее, чем счастье ребёнка. Знала ли она, через что пришлось пройти ради этого? Конечно, знала, а значит, будет ценить всё, что имеет. Мне казалось, так было всегда – мой дом озарялся её улыбкой, наполнялся нашим смехом. Теперь так будет всегда.
Пришла Азуми. Я пригласила её на ужин по просьбе девочки. Они нравились друг другу, да и мне было приятно общество этой женщины. Да и общалась я с нею. Словно мы были давние подруги. Азуми делилась своими проблемами со мной, я – своими.
Пока Леся прибирала игрушки, я накрывала на стол. Врач принесла шоколадный торт, испечённый ею же. Оказывается, она была отличным кулинаром.
   – Так приятно видеть, что ей уютно, – говорила она, помогая готовить ужин. – Это же здорово! Помню, когда мне пришлось побывать в подобной ситуации, понадобилось около года, чтобы прийти в себя.
   – Вас тоже похищали?
   – Нет. Отец был владельцем магазина. Было ограбление. Нас взял в заложники нервный тип и направлял в нас ружьё в течение нескольких часов. Казалось, вот-вот нажмёт на курок.
Это было ужасно. Наверное, после этого Азуми и начала свою практику, однако спрашивать об этом было некорректно.
За ужином Леси постоянно расспрашивала нас о планах на выходные. Это очаровательное создание умиляло нас, вселяло в нас надежду в светлое будущее. Я была благодарна Азуми за её заботу, за помощь в трудную для Леси минуту. Неужели весь пережитый ужас похищения и эксперимента над живым существом может выпасть на долю девочки, невинной, ещё не полностью осознающей все прелести этого мира? Казалось бы, всякое случается, но только не с детьми. Но на самом деле всё намного сложнее и кошмарнее.
Когда Азуми ушла, поблагодарив за чудесный вечер, Леся спросила меня, почему та так долго выражала свою признательность. Я не сразу смогла объяснить ей всю драму взрослой жизни. Мне пришлось долго рассказывать, как эта милая женщина потеряла когда-то свою дочь, похожую на Лесю. И Азуми нашла утешение спустя несколько лет, когда в клинику, где она работала, привезли девочку с глубокой эмоциональной травмой. Как только врач принялась работать с ней, то поняла – характером девочка была очень похожа на её дочь. Естественно, для Азуми оказалась приятной новость, что Леся приглашает её в свою новую семью на ужин.
   – Как бы мне хотелось, чтобы он нашёл её дочь. Мы играли бы вместе, а доктор Азуми была бы счастлива. У неё были такие грустные глаза! Как думаешь, он найдёт для нас её дочь?
Я смогла произнести лишь короткое «не знаю». Пожелав Лесе коротких сновидений, я ушла в свою комнату, где уже не смогла сдержать своих слёз, вызванных такими искренними словами, полными веры во что-то светлое, своей уже дочери.

Мне не хотелось видеть Егора. Впервые я возненавидел его, впервые невзлюбил и без того бессмысленные шутки. Это же как должен был напиться мой друг, чтобы вообразить моё родство с социопатом, за которым охотились практически все. Я чувствовал, что при  появлении Егора лишусь покоя. Всю ночь не удавалось заснуть – всё думал про запонку. Нужно было найти её и внимательно осмотреть. Если же я найду выгравированные буквы, то сходство с фотографией будет стопроцентным.
Утро выдалось пасмурным. Впрочем, одна мысль о присутствии Егора уже портила день. Хотелось бы знать, откуда именно он достаёт свои истории. Ведь наверняка есть объяснения такому увлечению – это же не просто газетные вырезки с криминальными сводками. Это ведь детальный разбор произошедшего, анализ характеров, представление дальнейших действий и так далее. Да Егору надо значок блюстителя порядка да премию за раскрытие преступлений.
Дея о чём-то разговаривала с ним. Мне-то было известно, что речь шла обо мне, но я не желал слышать советов Егора. Он и без того донимал своими историями. Но сама мысль о запонке меня заинтриговала, даже начала льстить. Неужели и впрямь такая мелочь могла пролить свет на скрытое, тёмное прошлое моих предков? Мне вспомнились строки из «Песен о Древнем Риме»:
                К любому из живущих
Неумолимо смерть придёт.
Достоин вечной славы тот,
Кто сам её принять готов –
За пепел пращуров своих,
За храм своих богов.
На какое-то мгновение мне стало жутко. Дрожь охватила меня при представлении, что Егор прав. Я не хотел верить ни единому слову, ведь если намёк Егора окажется верным, то всё это будет выглядеть несколько мистически. Прямо-таки шедевр детективного жанра получается. Впрочем, я успокоил себя тем, что это лишь вымысел, лишённый права быть былью. Об остальном я судить не мог, хотя всё оказалось основано на достоверных документах.
На мою электронную почту пришло уведомление. Я обнаружил это сразу, как только начал искать в сети предложения по оформлению рекламных щитов. Открыв его, обнаружил прикреплённый файл в текстовом формате. Иными словами, я получил письмо в письме, причём от директора картинной галереи, в которой работал наш искусствовед Игорь. В своём письме директор пояснил, что выполняет просьбу одного из лучших своих работников и потому пересылает мне некоторые выдержки из газет и документов галереи столетней давности. Я был озадачен таким поворотом событий, ведь сам Игорь терпеть не мог Егора по данному поводу. Неужели второй убедил супруга Миры в своих намерениях? Или Игорь преследовал цель доказать Егору, что все истории являются лишь потехой? В любом случае мне хотелось ознакомиться с письмом прежде, чем покажу его моему назойливому коллеге.
Как я понял, в галерее сохранился архив всякой макулатуры ещё со времён создания самой галереи. По просьбе Игоря были проверены записи журналов, газеты и дела о пропажах ценностей. Как оказалось, примерно девяносто семь лет назад были похищены две картины, фамильный портрет и несколько украшений. Примечательно, что фамильный портрет принадлежал одному из известных владельцев металлургических заводов. Фотографий портрета нет, однако были снимки ценностей, среди которых оказались две запонки. Они были точь в точь такими, как и в записях Александры. К этому директор галереи добавил вырезку из газеты, где сообщалось, что скрытный человек в сером пальто пожертвовал запонками ради реконструкций нескольких картин.
Всё это письмо наводило лишь на одну мысль – Егор был прав. Но по-прежнему я задавался вопросом о том, каким образом всё это связано со мной. Не мог же Егор ради шутки поинтересоваться моими родственниками.
Я позвал его и попросил пояснить действия Игоря. Егор рассказал, что записи Александры привели его к мыслям о возможных общедоступных ценностях семьи социопата. Естественно, что это могли быть портреты – знатные люди порой питали слабость к подобному. И на удивление самого Егора наш искусствовед нашёл кое-что. Более того, удалось найти и упоминания о запонках, не говоря об их снимках. Нет, всё говорило в пользу догадок Егора.
   – Так, а что же тогда за жест добродетели нашего героя? – спросил я. – Ты же понимаешь, что запонки на восстановление картин, судя по описанию, принёс именно он.
   – Кажется, он пытался на что-то указать, оставить знак. Вполне возможно, после своего исчезновения ему довелось узнать такое, о чём знать не следовало. Кто знает, куда он направился после известных нам событий. У него ведь ничего не было – лишь одна фотография со странной надписью, дорогие запонки, его богатые родственники да их портреты в местной лавке. Конечно, необходимо до конца изучить дневник его возлюбленной, но нужно ещё что-то знать про картинную галерею. Почему именно туда? Почему не выручил за запонки крупную сумму или не отнёс в детдом?
Наблюдая за Егором, я понимал, что этот человек всегда добивается своего. Его упорству можно было завидовать. Мне казалось, что ему не только доставляло удовольствие занятие расследованиями, но, собственно, он жил этим. Возможно, что Егор был прав относительно меня.
   – Представим, что в галерее хранилось нечто большее, – продолжил он после недолгого молчания. – Раньше за картинами нередко прятали ценные вещи – документы и крашения. Некоторые и по сей день этим занимаются. Может, похищенные портреты содержали в себе какую-то информацию. Допустим, это могло быть завещание или послание наследникам. Нельзя исключать эту версию, учитывая нравы того времени. Не могу утверждать, но навязывается лишь одна мысль – у такого человека должны были быть дети, ведь всё-таки он из благородной семьи, хотя и характером не вышел.
Конечно же, я не мог подобного представить, но Егор не высказывался понапрасну. У него всегда были соображения, подкреплённые какими-либо сведениями. С большей долей вероятности он мог знать что-то, чего не было в дневниках Александры, поскольку ни я, ни он не прочли их до конца. Значит, какую-то информацию Егор держал при себе, пока не будет убеждён в её достоверности.
Запись Александры. Двадцать пятое, вторник. Я устроилась на новую работу ещё неделю назад. При этом весь коллектив за столь короткий срок нашёл общий язык со мною, и теперь мне было легко выполнять свои обязанности. Мы занимались вещанием – наша газета освещала все события и выходила в свет три раза в неделю. Моя работа заключалась в сортировке тем по страницам – я отбирала более важные темы для первых страниц. Кстати говоря, это было весьма весело, учитывая мольбы каждого журналиста обратить внимание на его особый репортаж. Некоторые даже начали приносить букеты и шоколад. Приятно понимать, что ты кому-то симпатична. Мои новые знакомые начали подразнивать меня, устраивая между собой пари: кто из журналистов первым пригласит меня на ужин. Впрочем, девчонки оказались порядочными, и грань дозволенного они не переступали. Одна из них была знакома с Азуми и поделилась со мной своими впечатлениями. Мы сошлись во мнениях – врач с большой буквы. Хотя нужно заметить, что один из тех репортёров заинтересовался мной не на шутку. Я поняла это по его глазам, когда он впервые подал мне свою статью. Как поговаривали, молодой человек был весьма успешен, даже издал свою книгу о трудностях его работы. Не знаю, чем я могла привлечь его, ведь прошла лишь неделя с моего трудоустройства, но рассказы о нём меня уже интриговали. В частности, мне было интересно узнать, как удалось ему уличить группу торговых предпринимателей в сбыте испорченных продуктов. Мне хотелось поближе познакомиться с ним, и упустить возможность я была не намерена.
С другой стороны, что я могла сказать Лесе по этому поводу? Мне было сложно предугадать её реакцию. Она хорошо ладила с Азуми, знала некоторых из круга общения родителей, но не доверяла остальным. А после перенесённого ею ужаса девочка могла замкнуться в себе и избегать всяких контактов с незнакомцами. И дело вовсе не в том, сознательно ли она будет так поступать или неосознанно, но в недоверии ко всему роду человеческому. Ожидание жестокости проецируется на каждого человека. Азуми пыталась это объяснить мне, приводя пример с собакой: если собака набросилась на тебя, естественно, будешь избегать всякой псины в ожидании повторения случившегося. Однако это постепенно проходит, есть множество факторов, влияющих на отношение ко всему. Быть может, всё обойдётся.
Я попросила этого репортёра зайти в мой кабинет под предлогом вопросов по его статье. Должна отметить, она действительно была отличной, и мне хотелось ознакомиться с его книгой. К сожалению, он не смог мне уделить и нескольких минут – нужно было готовить следующий репортаж. Но при этом он пригласил меня вечером посетить кафе, где я смогу расспросить об интересующих меня вещах. Я согласилась – это было лучшее решение.

Интересно получалось. В кои то веки я начал импонировать занятию Егора. И оттого казалось, что вся его история неким образом связана со мной. Я не мог это утверждать равно, как и опровергнуть, поскольку были в истории несколько непонятные вещи. Во-первых, мог ли Егор с точностью восстановить последовательность событий, чтобы не запутаться в происходившем сто лет назад? Во-вторых, меня интересовало, являлись ли причиной отношения Александры с социопатом для появления на свет её детей и внуков? И в-третьих, запонки, не дававшие мне покоя, – имели ли они для мстителя намного большее значение, чем фамильная ценность? Не знаю, как это было связано между собой, но именно данные вопросы крутились в моей голове.
Сегодня я решил предложить Дее свою руку и сердце. Егор уехал на весь день по своим делам, и такую возможность глупо было упустить. Заставив её надеть вечернее платье, я заказал такси и забронировал столик в хорошем ресторане. Пока недоумевающая Дея наводила марафет, я незаметно положил обручальное колечко в карман своего пиджака, благо заранее приобрёл его и даже приготовил речь. Почему-то я немного нервничал, хотя готовился к этому дню очень долго. Возможно, так происходит со всеми перед ответственным моментом. Оставалось надеяться, что всё пройдёт хорошо.
Такси подъехало к ресторану. Я вышел и подал руку Дее, счастливой от моего внимания. Платье, подол которого конусом укрывал ноги, изыскано переливалось сине-зелёным цветом. Дея была обворожительна в нём, элегантна. Казалось, что сама мисс Вселенная сошла с обложки глянцевого журнала. Нас провели к столику, и я тут же попросил бутылочку полусладкого вина. Пока нас обслуживали, я рассматривал Дею. Она была счастливой, глаза её излучали безмерную радость. Видя лучезарную улыбку, я понимал, что готов связать с этой женщиной свою судьбу. Знал бы Егор о моих намерениях, выпил бы все мои запасы алкоголя. Однако не стоило ему знать о таких вещах раньше положенного.
Спустя сорок минут, когда первые впечатления от внезапного похода в ресторан стали утихать, я незаметно достал футлярчик с колечком и положил перед Деей в заранее приготовленное блюдечко. Эффект оправдал мои надежды – её изумление оказалось беспредельным. Мы смотрели друг другу в глаза, и с губ Деи слетали едва слышные признания. Я понимал, как она дорога мне и насколько дорог ей я.
Запись Александры. Двадцать седьмое, четверг. Мне вспомнился он. Его глаза, казалось, постоянно следили за мной. Может быть, он всегда был рядом, всегда наблюдал за нами, всегда оберегал нас. Я чувствовала некое спокойствие, не понимая, почему. А всё потому, что причиной была Леся. Я ненавидела себя за то, что не одобряла его борьбу с пороками мира. Если бы он оставил всё и был рядом, этой прекрасной девочки не было бы в живых. Он спас её, в очередной раз доказав, что мир совсем не таков, каким мы хотим видеть его. А каким мы хотим видеть мир? Добрым, совершенным, светлым, непорочным. Но это лишь слова, поскольку в этом случае не будет всего того, к чему так привыкли люди, не будет того, что так важно сейчас. Что говорить, не будет самих принципов морали, ведь наступит расцвет застоя, не к чему будет стремиться, люди будут изнежены, неспособны к движению; и извратятся устои общества, и начнётся хаос, и всё двинется назад. Как понять, что мы совершаем добрые деяния, раз нет зла? Как определить, что будет лучше, что – хуже? Аморфное состояние мира – огромная медуза, которую несёт шторм. И в таком мире нет целеустремлённости, лишь бессмысленное существование вне осознания себя самого, как индивидуума, как личности. Утопия, не имеющая продолжения, будущего, надежды…
Меня интересовали способности Леси. Ещё в клинике обратила внимание на её рисунки. Она отлично управлялась карандашом, причём сознательно и операционно упражнялась с оттенками. Я подумывала отдать её в школу искусств и позвонила Азуми для консультации по данному поводу. Получив одобрение с её стороны, я обзвонила все учреждения и договорилась о встрече с директором одной галереи. Надо отметить, что Дея рисовала очень хорошо, раз ею заинтересовались в картинной галерее. Она вообще оказалась весьма одарённой девочкой, её способностям завидовали сверстники.  Превосходная память поражала даже взрослых, а пристрастие к математике и шахматам привлекало внимание всех преподавателей. Наверное, всё это влияло на её совсем недетское очарование. Он не ошибался, когда говорил, что должен спасти её. Он вообще не ошибался, иначе мир был бы намного хуже. Наблюдая за Лесей, я понимала, что всё можно изменить, необходимо лишь время, желание и упорство. И эта девочка – тому доказательство. Видимо, всё ещё стоит бороться за светлое будущее, пока есть Леси, пока есть похожие на это светлое создание люди.
Почему после нашей последней встречи он стал так нужен мне? Почему его деяния, за которые я ненавидела его, так нужны мне теперь? Что-то тревожило моё сердце, и это что-то связано с ним. Леси постоянно вспоминала о нём, хотела скорейшего его возвращения. Однако это невозможно. Единственная фотография моего таинственного друга содержала послание, столь предостерегающее, что каждое мгновение я молилась об окончании всего. Может быть, всё и закончилось именно тогда, когда его схватили. Но мне так вовсе не казалось.

Егор, в кои-то веки молча проводя время, вдруг вскочил с дивана и схватил свою папку. От неожиданности Дея выронила из рук поднос, на котором собиралась подать нам пиво. Оказывается, Егор упустил одну деталь и только что сообразил, какую именно. Перечитав какие-то записи, он подозвал меня.
   – Меня осенило. Ломая голову над тем, что же двигало мстителем при благотворительности для музея, мы упустили из виду, что на портретах всегда стояли пометки художников. Я хочу сказать, что можно проверить эту версию. Разузнав об авторе работ, быть может, нам откроется ещё часть секрета о запонке.
Наверное, в этот момент он чувствовал себя гением, но мне так не казалось.
   – Слушай, ты уверен, что запонка вообще играет некую роль в этой истории? Мне представляется всё в ином свете. В наше время люди жертвуют в различные фонды многое, но это не делает им чести, лишь само пожертвование как таковое достойно почтения.
   – Да, но это сейчас. Тогда же фамильные ценности значили куда больше, чем сейчас. Неужели наш социопат отказался от состояния ради лишь нескольких картин?
Дея пожала плечами в знак непонимания.
   – Мне кажется, – продолжал Егор, – что вся околесица строится ради одной только цели. Помнишь его фотографию?
Я помнил. Почему-то вместе с фотографией вспоминалось и его письмо. Казалось, что мы не видели явного, хотя и были близки к догадке. У меня складывалась лишь одна версия – за ним охотились. Он посчитал нужным убрать любое упоминание о себе, словно этого человека не существовало вовсе. Стало быть, наследства не было, имени не было, родственников не было. Значит, он располагал информацией, не страшась быть загнанным в угол. Вот только что именно ему было известно? Не на это ли социопат пытался указать нам?
   – Такое не забудешь, – ответил я.
   – Он был больше, чем обычным мстителем, больше, чем блюстителем порядка. Он был тем, кого посылали выполнять грязную работу. Но кто именно посылал, даже не спрашивай. О них ничего не известно; они как тени, всегда скрытны, всегда выше остальных. А в последний момент ему удалось что-то узнать, перейдя этим им дорогу. Сдаётся мне, та запонка была трофеем. Помнишь дело о лжеполицейском? Спустя год женщина родила дочь, и нарекли её Анастасией, а та в свою очередь родила от местного пекаря сына, и звали его Сергеем. Не улавливаешь связь?
Глаза Егора блестели каким-то странным светом. Я долго осмысливал его слова.
   – Ты намекаешь на моё родство?
   – Не только. Понимаешь, эта  женщина была внучатой племянницей его отца. Отсюда я делаю вывод, что наш герой попросту пытался показать своим потомкам, кто они есть и откуда. А запонка… это твой пропуск, твой ключ к наследству.
Мы с Деей переглянулись. У меня ничего не складывалось, и всё известное перепуталось. Егор уловил моё смятение и поспешил ободрить:
   – Всё это нужно проверить, разумеется. Но я отыскал в архивах твою родословную. Ты прямой потомок той женщины, а мужчины у неё не было. Значит, социопат – твой прадед, коллега. В графе об отцовстве, когда появилась Анастасия, стоит пометка «неизвестен». Она могла умолчать о социопате во избежание укоров со стороны остальных родственников. Напомню, что его считали не совсем достойным человеком даже близкие люди.
Запись Александры. Двадцать девятое, суббота. Я окончательно поняла, что люблю его. Надеюсь, с ним всё в порядке. Зная, что он постоит за себя, я спокойно занималась своими делами. Леси радовалась каждому дню, и ничего более не тревожило мою душу. Лишь об одном было моё сожаление: потеря любимого человека. Но я знала, что он где-то рядом, наблюдает за нами, и это служило мне утешением. Наверное, так и должно быть. Люди осознают, что им нужно, лишь после утраты. Жаль, этого не изменить, уж такие мы. Человечество губит всё на своём пути, не оглядываясь назад, при этом каждая мелочь может ранить душу. Мы – странные существа, и он знал это. Возможно, он и пытался показать нам наши ошибки, пусть даже столь неоправданным способом.
Наверное, теперь всё вернётся на места, пусть и не сразу. Главное, пока есть те, кому небезразлична даже мелочь, существует и надежда. Я надеюсь. Я верю. Я знаю. Знаю, что всё будет лучше, чем предполагалось. Я люблю тебя, мой таинственный, милый друг!