09-23. В живом пространстве памяти
Другая посетившая мою жизнь перемена была печальная. Наш новый директор ПКФ, Анатолий Александрович Комаров, оказывается, был тяжело болен. Более, чем тяжело. Его друг и наш новый начальник МБ Александр Григорьевич Ситник проговорился, что у него злокачественная опухоль, которая уже не операбельна. Мне теперь стали понятны все прежние бестактные высказывания Петровича по поводу необходимости иметь полноценную замену Анатолию Александровичу в лице будущего инженера по ТТ.
В эти же дни случилось и еще одно грустное событие. Я возвращалась домой с работы и у спуска с эскалатора станции метро «Пушкинская» увидела лежащего на полу мужчину и людей, его обступивших – врачи делали бесконтактный массаж сердца. Видимо, с человеком случился сердечный приступ. Лица его за спинами врачей я не увидела. «Выживет ли?» - почему-то подумалось мне. Вспомнился давний эпизод с телом, прикрытым простыней в зале той же станции метро, и мои тогдашние размышления о бренности бытия. Спустя полчаса после этого, Лариса, возвращавшаяся домой, уже увидела на том месте именно эту сцену – тело, прикрытое простыней. А на следующий день на работе я с удивлением отметила, что за столом охранника никого нет – такого у нас еще не бывало. На планерке сообщили, что наш сторож Горелочкин. скоропостижно скончался в метро по дороге домой. То есть я видела его еще живым одна из последних, а может быть, уже не живым…
Прошло еще несколько дней. По распоряжению Гришина в наш отдел перевели с МБ на должность инженера по ТТ нового начальника грузового участка, подполковника запаса ж-д войск Пономаренко Василия Васильевича. Он, как водится, был однокашником Комарова, Петровича и Ситника. Очень крутой, уверенный в себе, организованный в штабных делах бывший замполит Пономаренко ловко умел отдавать команды другим, не касаясь ни до какой бумажной и подготовительной работы. С таким, как мне показалось, будет спокойно и надежно. Сработаемся, если не буду по пустякам нервничать и дергать окружающих, подумала я.
Из общеполитических событий самым существенным является захват школы 1 сентября 2004 в городе Беслан в Осетии. Приведу точное описание его событий из станиц дневника:
«Прямо со школьной линейки толпу родителей и детей (а многие родители почему-то пришли туда даже вместе с грудничками!) бандиты в масках затолкнули в спортзал школы и вплоть до 15 часов сегодняшнего дня держали там без воды и пищи. По первоначальным данным заложников было 120, потом сказали – 350, сейчас утверждают, что их около 900. Как произошла развязка событий, я еще не знаю, ибо сижу на работе, но вроде бы спецназовцы только что провели операцию, начавшуюся со сговора с бандитами, желавшими вынести из здания трупы, потом кто-то из бандитов подорвался на своей же гранате, пленники начали разбегаться, началась перестрелка… «Маяк» говорит, что все дети живы, но около 300 человек ранено и уже развезены в больницы, по другим сведениям, на улицах постреливают, рвутся гранаты, часть бандитов, переодевшись в снятую с пленников одежду, разбежалась по городу. Их ищут, в том числе и местное население, у большинства из которых есть оружие (Кавказ!). Словом, окончательную версию случившегося я узнаю только по телевизору, приехав в Пери, а истину все мы узнаем гораздо позже, причем, до конца, может быть, никогда.
Этот теракт будет не менее, а может быть даже более громким, чем случай с «Норд-Остом», ибо в нем замешены дети, и весь мир, включая и мусульманский, уже разгневан (так по крайней мере нам передают СМИ). Он стал пиком (хочется думать, что и завершением) целой серии недавних терактов в России: сначала было крушение двух самолетов, вылетевших из Москвы, потом взрыв возле м. «Рижская» в Москве и, наконец, Осетия. Во всех случаях уже доказаны факты участия женщин-шахидок, самоубийц с взрывчаткой.
Что же хорошего, хочется задать вопрос? Хорошим было настроение. Несмотря ни на что. Радостно было сознавать, что я не только чувствовала в себе самое влияние моего кармического Водителя, который помогает мне, слышит меня и ведет по жизни, но и еще и то, что даже суровые на первый взгляд перемены и события все равно нам необходимы и потому благостны.
Продолжу рассказ о событиях в Беслане. Сейчас по прошествии времени, уже многое из услышанного кажется странным, хотя остается все таким же чудовищным. Заложников было не триста, а более тысячи. Западные радиостанции с самого начала озвучили цифру 900, руководитель банды на переговорах с нашими властями говорил о 1400 человек (в том числе, как я услышала из разрозненных сводок, среди них находилась и дочь кого-то из правительства Осетии), а по итогам событий в больницы принято более 500 человек, погибших - 330, пропавших без вести - порядка 250. И все это только заложники, более 70 % которых – дети, включая очень маленьких, там были и дошкольники! А еще есть потери в МВД, МЧС, спецназе. Бандитов (самых разных национальностей, включая негра), по одним сведениям, нашли 26 и всех уничтожили в процессе захвата, по другим, есть переодевшиеся и сбежавшие в город шахидки. Удивительно то (это дошло до меня не сразу), что нам толком ни разу не сказали о требованиях бандитов: на эту тему, вообще - тишина. Лариса предполагает, что требования были, но знать о них нам не положено, а мне кажется, что это еще каким-то образом связано с Грузией и недавними боями между русской и грузинской частями Осетии. О Грузии вообще с самого 1 сентября не произнесено ни слова – как отрезали. И слова соболезнования поступают от всех стран и лиц, но только от Грузии – ближайшего соседа Северной Осетии, где осетин проживает не меньше, чем на Российской территории – ни слова. Но это все только мои смутные догадки. Не исключено, что наше правительство знает обо всем случившемся гораздо больше, более того, знало об этой акции заранее, и что она – только отвлечение нашего внимания от чего-то более важного и страшного, что собиралось случиться.
Итак, по той версии, что нам сообщили СМИ, никто не готовил военного штурма. В тот день с бандитами договорились лишь о вывозе мертвых тел из здания школы (в Беслане стояла жара). В одном из классов школы бандиты расстреливали и выбрасывали из окна во двор тех заложников, кто вел себя «шумно», а заодно тех мужчин, которых бандиты заставили развешивать бомбы или открывать тайники, оказавшиеся в школе. Наши представители еще не подошли к дверям школы, как раздался взрыв, обрушилась крыша спортзала, где три дня держали всю толпу заложников (как позже выяснилось, без воды, еды, в жаре и духоте, в зале, обвешенном со всех сторон самодельными взрывными устройствами). Начался пожар, в пролом взорванной стены стали выскакивать заложники, бандиты стреляли им (детям!) в спину. Наши военные прикрыли детей «огнем», а школа вообще-то была хорошо заминирована, так что раненых, и очень тяжело раненых, было много. Что послужило причиной взрыва – оплошность бандитов, чьи-то сдавшие нервы или это была намеренная акция (а может быть, акция наших кармических Водителей?) до сих пор неизвестно.
Сразу же после стрельбы бандитов по заложникам завязался бой внутри школы, он длился несколько часов, освободили всех, но после разминирования из здания вынесли порядка 200 трупов. А в это самое время по «Маяку» (со слов мамы, слушавшей его в день событий и пересказывавшей мне новости по телефону) нам еще передавали, что среди детей потерь нет, что около 300 раненых, что школа взята, хотя, по словам корреспондентов, находившихся на месте событий и тоже плохо понимавших обстановку, там почему-то «идут бои», ибо постоянно слышны взрывы гранат и выстрелы...
…Сегодня в Осетии роют могилы. В городе численностью менее 35 тыс. чел, около 1000 семей, кого события затронули непосредственно, а, учитывая, что у кавказцев традиционно много детей и практически все в городе знают друг друга, трагедия затронула всех. Хоронят детей, разыскивают их по больницам, некоторых еще не нашли до сих пор...»
******************************************
Слушая в Пери сообщения по радио, я ревела в голос. Не могу сказать, что я такая уж добрая или чувствительная, или что мой ум осознает все случившееся сразу и на таком же уровне энергетики, как чувства. У меня все и всегда случается с опозданием, осознание происходит какими-то скачками. Но именно такое явление имело место, когда я слушала эти сообщения. Неконтролируемые и неуправляемые слезы. Бессознательная реакция. Точно такая же, какая со мной всегда происходит в Храме. Стыдно, неловко, но вдруг начинается слезотечение, в котором моя голова почти не участвует.
И еще, кроме этой странной реакции, во мне есть осознание того, что любая информация о трагических событиях, о катастрофах с другими людьми, меня каким-то образом завораживает, словно я охотно отдаю себя мазохическому желанию пострадать, переживать, включиться в это общее течение людского горя. Есть какое-то жадное, порочное любопытство, притяжение к катастрофе, дающее мне то ли ощущение полноты жизни, то ли заполнение пустоты бытия, то ли потребность в удовлетворении порочного начала, видимо, во мне присутствующего. Точно так же меня волновали и притягивали события с «Норд-Остом» и события в Нью-Йорке 11 сентября. Наши эзотеристы в какой-то литературе бездоказательно утверждали, что гибель большого скопления людей дает энергию оставшимся в живых и служит клапаном искупления, это тот же процесс, какой древние стремились получить через жертвоприношения. Тихоплавы, комментируя работы Козырева, сумели дать этому явлению научное объяснение, которое я повторю ниже еще раз скорее в собственном, чем в дословном изложении: «Материальные объекты, теряя энергию, вызывают процессы, компенсирующие эту потерю энергии. Катастрофы, гибель живых людей – это процессы резкого возрастания энтропии. С возрастанием энтропии плотность времени вблизи гибнущих объектов увеличивается, при этом у находящегося вблизи них вещества упорядочивается структура».
7-го и 8-го сентября объявили днями памяти погибших. Во всех городах прошли митинги против террористов. Число собравшихся людей превзошло ожидания властей, в Москве собралось более 130 тысяч, большего числа людей еще не бывало. Я не понимаю тех, кто не смотрит в такие дни телевизор, жалея свои нервы или, наоборот, не проявляя к этому интереса. А мне почему-то надо во все влезть, нареветься, настрадаться, желательно в уединении, поразмышлять о произошедшем. То ли реального горя в моей жизни было мало, то ли натура у меня такая извращенная, что страдать любит больше, чем радоваться, то ли у меня до такой степени нет личной жизни, что я целиком отождествляюсь с общественной. А может быть - плоды сталинского воспитания, несмотря на то, что при Сталине пожить не успела.
Паша уехал в Германию. Еще на один год без Маши. У них уже точно ничего не будет – эта водолеевская дружба выше моего понимания, хотя знаю, что они слишком разные, чтоб быть парой. Паша снова облагодетельствовал нас мимоходом, снова внес струю веселья и беспокойства в Машину жизнь и снова исчез. С Бесхлебным тоже было непонятно – Маша о нем не упоминала, но внутренне изменилась – уже не казалась ни влюбленной, ни озабоченной, какой была в июле, когда у нее глаза постоянно были на мокром месте. Александр по-прежнему работал в ее школе, это единственное, что я знала. Не орел. Или Маша с нашей подачи дала ему самоотвод. Тогда это плохо – она подчиняется мне там, где должна сама принимать решение. Повторяет мои ошибки.
Пять рабочих дней, оставшихся от первой половины моего отпуска, я пробыла на даче. В этом году с погодой повезло меньше – дождь не давал возможности закончить все осенние дела на участке, но все равно все основные планы я выполнила.
С восторгом, больше похожим на отождествление, я начала смотреть по вечерам очередное реалити-шоу «Дом-2». При всей кажущейся для первого взгляда глупости шоу, оно меня захватило. Молодые люди в возрасте 18-23 года были единственными, кто, в отличие от взрослых, переставали играть на камеру очень быстро, и их переживания очень скоро становились подлинными. Думаю, что я и сама не ушла от них далеко – я понимала движения их души и на их месте не вела бы себя умнее. Шоу было интересно еще и тем, что, если следить за ним регулярно, то очень хорошо видным становилось механическое устройство наших личностей – эмоциональных и достаточно несовершенных машин.
В ту осень я впервые за последние 10 лет сходила на Станцию Переливания крови на улице Костюшко. Сдала 450 мл крови, сдала безвозмездно, не считая небольшой суммы, выданной мне на обед: теперь ее дают всем взамен прежних талонов в столовую. Сдавали кровь многие – большей частью за деньги или для родственников. Что касается меня, то я просто почувствовала потребность в совершении жертвоприношения, а заодно захотела проверить, так ли легко, как прежде я переношу эту нехитрую процедуру? Оказалось, что так же. Но щемящего восторга от собственной заслуги в этот раз не почувствовала. Наверное, потому, что врачи сейчас даже спасибо не говорят донорам – все как-то незаметно перешло на уровень практицизма: люди сдают кровь не по зову души, а из практических соображений. В их толпе я оказалась незамеченной. Сдала и сдала. А мне было важно услышать это спасибо, куда важнее, чем та денежка на обед, которую я потратила на продукты для семьи, а не на восполнение собственных сил. Их вроде бы и не убавилось.
Интересно было пройтись старым, давно нехоженым маршрутом к больнице мимо моей прежней работы в ЛПТП, мимо школы, где я когда-то вела группу йоги, мимо дома Вероники. Словно книгу памяти перелистала. С удивлением обнаружила, сколько новых домов понастроили с тех пор, как похорошел район и каким он стал чужим. Я с трудом вспоминала, как все это выглядело 10, 20, 45 лет тому назад… Почти и не воскресишь этого в памяти. И я другая, и все другое. Одна память (дырявая) все это каким-то образом соединяет, а пропади она, и ничего совсем не останется. Даже все клетки моего тела уже раза 4 как полностью умерли и заменились другими, многие знакомые мне люди ушли навсегда, и только память – чудо нашего я - пока еще хранит отпечатки прошлого. Очень часто из памяти всплывают такие фрагменты, которые, казалось бы, напрочь исчезли, не всегда сразу понимаешь, было ли это, или это только мое воображение? Причем очень многое из забытого произошло совсем недавно, еще в этом году, а уже и оно полностью выветрилось. Последнее особенно обидно: жизнь все больше становится похожей на дырявую ткань, из которой то все вываливается, то готово осыпаться, и я уже ни в чем не уверена. Все меньше живого пространства памяти, в котором единственном наше я и существует. Оно тает, как шагреневая кожа, переходя в подсознание, где сохраняется на века, но мне-то от этого не легче – ведь доступ в это хранилище мне не разрешен по моему желанию.
Свидетельство о публикации №215060901046