Остановите снег

Часть I. Зима.

Шум крыльев полнил кровь,
Стучавшую в висках,
Взгляд поднимался в небо.
Ты помнил, что любовь
Всегда в своих правах
Смешать тебя со снегом
И растворить в полях.



- Ты можешь написать... ты можешь написать. Ты твердишь это в мыслях каждый день, и, пожалуй, в самом деле можешь кое-что, - сказал старый сказочник. - Но ты уже никогда не сможешь одного - написать живого человека. У тебя не получится ничего, кроме заводной куклы.
- Я могу написать себя, - ответил мальчик.
- Вот именно, сын мой... вот именно. О том я и говорю.

***

В этой стране существовала Северная стена - так называли огромную стену из обледеневших тесаных каменных глыб, которая стояла на северной границе и охраняла страну от свирепых обитателей дикого леса - не то людей, не то зверей, не то призраков. Лето Стены было похоже на нежную зиму, но долгая зима, длящаяся порой годами, превращала в лед все живое, что не могло прибегнуть к защите огня. Мужчины, вступающие в Братство стены, давали обет верности Родине и Братству и обет безбрачия. Они не имели права покидать стен крепости по своей воле и носили одежду только черного цвета. Регулярно несколько человек из Братства стены выходили в дозор за стену, и немногие из них возвращались живыми. В своей основе Братство состояло из преступников и людей, от которых решили избавиться родственники или власть имущие. В один из вечеров на стене, на месте постового дозорного, в сумеречный час стоял совсем юный человек. Как все на Стене, он был закутан в черный плащ, и его черные вьющиеся волосы утопали в мехе воротника. Огонь освещал его одинокую фигуру. Дозорный утратил бдительность. Он не смотрел больше на заснеженных хвойных гигантов, заполнивших все видимое пространство далеко внизу. Он стоял, прислонившись спиной к стене, и его голова была запрокинута назад. Призраки солнечного света, летящие блики света и тени стояли перед его закрытыми глазами - самое страшное безумие на Северной стене, безумие, перед которым содрогнулся бы самый суровый воин.

***

Мальчик смотрел в окно, положив тонкую руку на темную раму. За окном огни утопали в сини.
"Ты утратил детство, - звучал голос старого учителя в его голове. - Ты запустил синие ветра в свою душу, и им потребовался простор. Там, где живет ветер, нет места ничему другому. Северные ветра суровы и беспощадны. Ты стал сильнее, но что в том толку? Ты не можешь создать даже цветка. Что такое ветер? Ты - ничто, мальчик".
 - Ты никогда не учил меня писать о любви, - сказал мальчик старому сказочнику, который сидел за его спиной, у камина, сжигая чужие книги - он всегда говорил, что дым от них - пища для души. - Я писал о дружбе, о братской и отцовской привязанности...
- Ты был плохим учеником - каждый раз, с хитростью лисицы обходя мои законы, ты писал о мужчине и женщине, - перебил его учитель. - Я давал тебе белый холст, и ты должен был писать на нем светом, а ты марал его кровью и мраком.
- Ты убедил меня в том, что я не знаю настоящей любви между душами, принадлежащими друг другу по праву Творца и Творения. Я поверил в то, что любви между мужчиной и женщиной не существует на земле.
- Хотел бы я взглянуть, - сказал старый сказочник, опершись на колено и на минуту оторвавшись от своего занятия, чтобы посмотреть на своего ученика. - Хотел бы я взглянуть, что написал бы ты о любви, не будь этого.
Мальчик покраснел на одно мгновение, но тут же ответил так же печально и твердо:
- Я написал бы о неразделенной любви и преданности.
- Ха! - усмехнулся старик и резко прибавил с суровым презрением: - Ты опустился до дешевых декораций.
На лице мальчика медленно выступила легкая краска гнева, и уголок его губ тронула усмешка.
- Ты глупый щенок, - сказал сказочник с жестоким сожалением.
Но гнев мальчика уже прошел. Он смотрел вниз, на сгущающуюся тьму, как в нежную бездну.
- Я написал бы о любви, - сказал он негромко, - безнадежной, как ночь, и ставшей единственным стержнем жизни, как клинок, прошедший сквозь грудь - о любви, единственной и всепоглощающей, как солнечный свет для земли. Я написал бы о вечном расставании. "Моя леди, я буду жить для вас, я дам обет Братству и буду служить родине - для вас, и для вас я умру", - так сказал бы мой герой.
- Очень красиво, - отозвался старик.
- Вы правы. Женщина, даже нелюбящая, не может простить расстояния. Разжатие руки не прощается - никем, ничем, никогда.
- Прекратишь ли ты когда-нибудь толочь воду в ступе и нести чушь? Ты забыл один закон. Пиши лишь то, что чувствуешь. Свои жалкие фантазии, лживые и мертвые, оставляй при себе.
- Я всегда так и делал, учитель.
- И ты будешь делать так и впредь. Я знаю, прирожденная ищейка - ты пытаешься найти средства, чтобы писать дальше, новые лазейки к трону Творца. Но это бесполезное занятие, мальчик. Лучше налей вина.
- Вы правы, учитель, - сказал мальчик спокойно, отвернувшись от окна и накинув на плечи свой плащ; подойдя к учителю, он остановился. - Я неспособен создать чужую жизнь, но я должен прожить свою. Вы учили меня понимать лес, и я писал о нем сотни раз, - добавил он задумчиво, словно самому себе, - тысячи раз я о нем думал и каждый день видел его во сне, но, ученик Истины, я никогда не видел его наяву... Вы не смогли уберечь меня от того, чтобы стать предателем, учитель, - продолжил он. - Ничто на земле не способно насытить ту ненависть, какой я ненавижу себя самого, поэтому мне безразличны средства, и я выбираю с закрытыми глазами. Благословите меня, - сказал мальчик, опустившись на колено и склонив голову перед учителем, - я иду на Северную стену. 

***

- Дарк, тебя зовет лорд командующий!
- Рон тяжело ранен и сильно мучается, - добавил юноша по пути.
Дверь отворилась, и юноша отошел в сторону, оставив в тени дверного проема высокого мальчика, который, встретив взгляд раненого, несколько мгновений промедлил на пороге и тихо прошел в комнату. Подойдя к раненому, он мягко коснулся его груди. Все, присутствующие в комнате, молчали, раздавались только стоны дозорного, которые постепенно начали утихать.
- Спасибо тебе, Дарк, дружища! - прошептал Рон.
Но Дарк не отнимал руки, по-прежнему не отводя темного взгляда от раненого. В лице Рона, который закрыл было глаза, вздохнув с облегчением, выразилась тревога, и, когда его глаза встретились со взглядом Дарка, в них появился страх, который перерастал в дикий ужас.
- Что... что ты делаешь? Мое тело... оно застывает... оно... - хрипел раненый.
- Что происходит? Бедняге пришел конец? - спросил Норман в нерушимом молчании. - Дарк!
Имя Дарка как будто заставило его очнуться, и, убрав руку, он опустил глаза. Молча он поднял глаза на лорда командующего, смотревшего на него с удивлением, поклонился и вышел из комнаты. Это был единственный раз, когда Дарк пробыл с раненым больше полуминуты.

 - Как у тебя это получается? Никогда я не слыхал, чтобы какой-то знахарь умел снимать боль так, как ты.
Дарк поднял взгляд на товарища и, опустив голову, наклонился, чтобы поднять бревно, оброненное шедшим впереди воином.
- Я не лечу - я убиваю их, - сказал он просто, и, распрямившись, прошел мимо.

"Учитель, вы говорили, что боль - первый признак жизни. Но это последний ее признак". Дарк все еще не мог отвыкнуть вести безмолвные разговоры со своим старым учителем.

***

"- У меня была мать... - у меня была невеста... - мы с сестренкой всегда, было, собирали эту траву за рекой... - у моей подружки волосы были ярче огня... - тетка учила меня ухаживать за кроликами, которые жили у нее в сарае..."
Дарк проснулся, вздрогнув; он дрожал в сильном ознобе, и на его посиневших губах еще оставался отсвет последнего нежного, измученного шепота. Он беззвучно повторил последнее слово, поняв, что за несколько часов сна он повторял эти слова в одном и том же исступленном, одержимом кошмаре: "У меня были цветы..."

- Благородный юноша, я вижу, вы неравнодушны к моим цветам, - усмехнулась уличная торговка.
- Мне некому их подарить, - смущенно и тихо улыбнулся Дарк, но тут же чуть побледнел и медленно поднял взгляд на лицо торговки. Она покраснела.
- Незачем их дарить, милорд, - сказала она поспешно, перекладывая букеты, чтобы скрыть трепет в руках. - Вы купите их для души.
 - Подношение богу твоей фантазии, - с легким презрением сказал учитель, когда Дарк вернулся в его дом.
Дарк остановился у окна. С полминуты он не отводил взгляда от нежных цветов, которые держал перед собой в раскрытой ладони. Слегка побледнев, он толкнул створку окна и бросил цветы на грязь дороги, где через несколько секунд их затоптали лошади. Отвернувшись, Дарк встретился взглядом со стариком. Несколько мгновений он отвечал на взгляд учителя привычным твердым и открытым взглядом, и, привычным жестом склонив голову, вышел из комнаты. А старик еще долго сидел в бездействии, опустив седую голову.

"Цветы ни для кого - единственная святость на земле", - по привычке безмолвно сказал Дарк, стоя на Стене. Он улыбнулся. Из-под плаща на носок его сапога одна за другой упали две капли крови.
"Я ему не нужен, - говорил старый сказочник, который вспоминал своего бывшего ученика в те редкие часы, когда налетал суровый северный ветер. - Я вырастил волчонка, не знающего жалости, не знающего ничего, кроме ненависти, но все свои силы от направил против себя самого. Я ему не нужен, поэтому я жив". 

***

- Я не выстою в этот дьявольский холод.
- Попроси Дарка заменить тебя.
- Дарка? Но его-то я и должен сменить - он стоит до полночи! Если он помрет, лорд командующий снесет мне башку.
- Слушай, что тебе говорят, новичок. Дарк никому не отказывает, и до сих пор живехонек. Видно, он родился с ледышкой внутри.
- Что он просит взамен?
- Ничего.
- Не понял.
- На кой черт тебе понимать, дурень?
На высоте вырисовывался черный силуэт дозорного.
- Будто выжидает кого-то... Точно его навещает подружка из этих дьяволов.

"- Раньше я не знал, что значит ждать. Теперь в моей жизни нет другого звука. - Ты притянул неудачную метафору, мальчик. - Вы правы, учитель. Снег приходит в молчании".
Темный взгляд Дарка, опущенный в пропасть за Стеной, был так же мягок, отражая танцующее падение снега, как когда-то, отражая синь за окном. Нежнее.

***

- Оставь его, Дарк! Дьяволы где-то рядом. Мы вернемся за ним завтра.
Остановившись у мертвого тела своего товарища, Дарк не отводил взгляда от одной точки. Склонившись над ним, он стер перчаткой кровь с дерева, на котором ясно проступил полустершийся знак языка диких племен. Этот знак означал рождение дочери.

"- Ты все еще носишься со знаками неслучайности, как суеверная деревенская девчонка. Кто же передал тебе знак на этот раз? - Вы правы, учитель".
Вы правы, учитель. Дарк побледнел, как снег, и сжал рукоятку меча так, что каждая линия ее нехитрого узора осталась на ладони ярко-алой полосой.

- Мы отомстим за него, Дарк, - сказал Норман, положив руку на его плечо.
Дарк поднял взгляд на товарища, согнав последнюю краску с его застывшего лица, так что Норман неосознанно сделал движение к своему мечу, но Дарк не заметил этого; в следующее мгновение его взгляд стал спокойным и нежным, он отпустил меч и, мягко опершись на плечо Нормана, чтобы подняться с колена, затем убрал словно безвольно соскользнувшую или забытую ледяную руку, направившись к воротам Стены.

"Я слышал, что высокородная леди, мужа которой по ложному навету обезглавил король, собрала войска своего мужа и истребила всех жителей столицы от мужчин до девочек-младенцев. Я слышал, что, когда она сама появлялась на месте битвы, в своем черном платье, не защищенная ни подданными, ни доспехами, на нее не поднимался ни один меч, ее не ранила ни одна стрела, словно сила разрушения, исходившая от нее, обращала в пустой звук все, что могло бы коснуться ее. Я слышал, что ее сделали королевой, и даже книги не помнили более жестокого правления. Она умерла от руки юного крестьянина. Когда, изобличенного в намерении убить королеву, связанного, его привели в ее покои и бросили к ее ногам, она приказала слугам освободить его и уйти. Когда королева и юноша остались одни, она протянула ему свой кинжал. Выйдя из покоев королевы, юноша остановился перед придворными и стражей. Его спокойное бледное лицо еще хранило две полосы от слез. Нет - в ней не было раскаяния! Она всего лишь устала. Я больше не могу молчать, учитель". Нерушимое молчание стояло в воздухе. Дарк вынул нож из ножен и приставил его к горлу; но уже через несколько мгновений его рука упала вдоль тела. Что остается, если единственное возможное действие освобождает твоего узника вместо того, чтобы, отомстив ему до конца, возместить истине ее потери? "Я готов ответить за все", - какие непонятные звуки в молчании мертвецов, в тишине истребленной земли. Эти слова в безумной муке, с дикой болью звучали в его голове, стучали в его висках: "Я люблю... Я люблю..." Побледнев, как омертвелые, и содрогаясь от муки, его губы выдерживали борьбу двух чувств. Дарк упал на колени, как раненый солдат, и его тело опустилось на камни, как тело мертвеца. Он не произнес ни звука, и так же безмолвно легкий снег заносил его неподвижные черные плечи и мягкие кудри. Он забудет, что в те часы полусмерти в глухой и темной пустоте его груди, заменяя удары сердца, звучали слова: "Где ты? Где ты?" Он не вспомнит слов, сорвавшихся с его губ тише падения осенних листьев: "Остановите... снег..."

***

"Небо молчало, как камень. Я готов был умолять о милосердии для мира у бродячего пса. Милосердие! О тебе ли молит раб, отдавший себя Мести? Боже, дай мне понять, что такое Прощение!" - "Ты научился ему у снега, мальчик".



Часть II. Весна.


***

- Но я слышал, что Дарк отправился с поручением в город Роз.
- Так ты и должен сказать всякому, кто тебя спросит. С Дарком что-то стряслось, одни говорили - беда - вести о родных - другие - болезнь. Но только он был не жилец. Я сам видел, как его вывезли из крепости Стены на повозке, как вывозят трупы. Лорд командующий всегда был слишком добр к нему - может быть, он надеялся, что парень поправится на юге, но, как бы то ни было, он отправил его умирать на все четыре стороны.
Дарк неподвижно лежал в повозке, которая ехала по тряской дороге, и, если попадались прохожие, они принимали его за мертвеца. Телега ехала, и свет сменял тень, а тень сменяла свет под ветвями деревьев; нежные призраки света и тени скользили по его лицу. Губы Дарка чуть вздрагивали, но, даже склонившись над ним, как мать над ребенком, нельзя было бы расслышать ни звука из его слов: "Мне ничего не нужно. Мне ничего не нужно".

***

"Господи, я никогда не отступал назад, я не искал легких путей. Я прошел этот путь до конца. Ты не вправе требовать больше, чем требует справедливость - ты должен обещать мне, что повторы кончились с моей жизнью, и ей останется только легкость осенних листьев. Я завещаю ей... легкость".
Старик смотрел на своего ученика, который неподвижно лежал на кровати и не отводил тихого взгляда от окна. За окном было видно лишь пасмурное небо. Внезапно во взгляде Дарка промелькнула тень как будто удивления, и в следующее мгновение он так сильно побледнел, что старик невольно встал с места, чтобы подойти к кровати. Те, кто видели, как Дарк сражается, узнали бы то же ледяное выражение лица и те же посеревшие сжатые губы. Дарк медленно положил правую руку на свою грудь.
- Не делай этого, мальчик! - воскликнул старик, падая на колени рядом с кроватью. - Ведь ты ни в чем не виноват!
- Ты ни в чем не виноват... ни в чем... - повторял старик, склонив седую голову и с рыданиями закрывая руками лицо, когда его ученик уже не мог его услышать.

***

"В детстве я прочитал книгу, о которой вы не знали, учитель. Она называлась - "Роза молчания". На героя было наложено проклятие немоты: его обвинили в преступлении, которое он не совершал, а он не мог дать оправданий, потому что были немы его губы, его били - он не мог ответить, потому что были немы его руки, женщина, которую он любил, уходила, а он не мог удержать ее, потому что было немо его лицо, как нема маска. Чувствовать - вот единственное, что мог герой этой книги. И вот в заключении, когда после тридцати лет безмолвия героя взвели на плаху, цепи проклятия спали. Он смотрел на людей, собравшихся, чтобы увидеть его казнь, и знал, что двух его слов будет достаточно, чтобы приговор отменили. Он мог говорить. В толпе он увидел женщин и детей. Он увидел даже девочку - совсем крошку, которая понимала происходившее не больше, чем малиновка, заливавшаяся в раскидистом ветреном дереве. Я додумывал это сам, учитель - не так уж много было сказано в книге. Я видел его, и я видел, как его губы едва заметно дрогнули, и как едва заметно мучительно сдвинулись его брови в попытке что-то припомнить. Но девочка не улыбнулась ему. И я видел, как опустились его измученные глаза, и как то же неподвижное спокойствие вернулось в его на миг возмутившиеся черты. Нет, он не забыл слов, которые должны были его спасти, и они не стоили ему труда. Но он ничего не сказал, учитель. Вам бы понравился конец - палач снес ему голову. Я спрашивал себя, у кого есть право пытать душу, но не мог найти ответа, я спрашивал себя, что значат страдания и что положить на другую чашу весов для торжества справедливости, но у меня не было ответа. Я страстно желал, чтобы чья-то божественная нежностью рука коснулась его перед казнью, и в этом мне мерещилось искупление. Но искупления не было. И я проклял книгу, не понимая, что проклинаю землю и небо". 

***

Вы хотите взглянуть на него еще раз? Вы забыли его глаза? Вы хотите вспомнить то выражение в лице, что похоже на улыбку? Вы хотите попрощаться? Смотрите. Он мертв и прекрасен - его глаза открыты - его тело еще не тронуло разложение.