Корсиканский бандит. Ги де Мопассан

Дорога плавно поднималась. Мы шли по лесу Аитон. Огромные сосны сплетали над нашими головами стонущий свод, издавали какой-то постоянный грустный плач, а слева и справа тонкие прямые стволы высились, как армия органных труб, из которых, казалась, исходила эта монотонная музыка ветра в верхушках.
Через 3 часа ходьбы эта масса длинных стволов поредела. То тут, то там гигантская одинокая сосна, словно огромный раскрытый зонтик, раскидывала свои зелёные ветви куполом. Внезапно мы увидели опушку леса, несколько сотен метров под дорогой, которая ведёт в дикую долину Ниоло.
На двух горных вершинах, которые возвышались над этим переходом, несколько старых деформированных деревьев, казалось, поднимались с большим трудом, словно это были разведчики, которых выпустили вперёд всеобщей спутанной массы. Повернув, мы увидели весь лес, раскинувшийся под нами, похожий на огромную зелёную канаву, чьи края, почти касающиеся неба, были составлены из голых скал.
Мы снова пустились в путь и через десять минут достигли перехода.
Тогда я увидел край, от которого захватывало дыхание. Рядом с ещё одним  лесом была долина, но такая долина, какой я никогда раньше не видел: пустыня из камней длиной в 10 лье, разбросанных между горами высотой в 2000 метров, без малейшей плоской площадки, без единого деревца. Это была долина Ниоло, родина корсиканской свободы, неприступная цитадель, из которой захватчики никогда не могли изгнать горцев.
Мой спутник сказал:
- Все наши бандиты тоже укрываются здесь.
Вскоре мы были уже на дне этой дикой ямы, в которой была невообразимая красота.
Ни травинки, ни цветочка – только гранит. Насколько хватало глаз, перед нами простиралась искрящаяся пустыня из гранита, нагретая, как печка, яростным солнцем, которое словно нарочно подвешено над этой каменной глоткой. Когда поднимаешь глаза к гребням, останавливаешься, поражённый. Они кажутся красными и кружевными, как коралловые фестоны, потому что все составлены из порфира, а небо над ними кажется фиолетовым, лиловым, обесцвеченным соседством с этими горами. Ниже гранит уже более серый, а под нашими ногами он кажется уже натёртым на тёрке, истолчённым; мы ступаем по сверкающему порошку. Справа в длинной выбоине бежит шумный поток. И всё сверкает и искрится в этой жаре, в этом свете, в этой сухой, дикой долине, отрезанной этим оврагом, в котором бежит бурлящая вода. Она словно стремится убежать, не будучи способной напитать эти скалы, потерянная в этой печи, которая жадно пьёт её, но никогда не может насытиться и освежиться.
Внезапно справа мы заметили маленький деревянный крест, воткнутый в груду камней. Здесь, должно быть, убили человека, и я попросил моего спутника:
- Расскажите мне о ваших бандитах.
Он ответил:
- Я знал самого знаменитого из них, ужасного Сен-Люси. Я расскажу вам о нём.

*
«Его отца убил в драке один молодой человек из этих же мест, и Сен-Люси остался один с сестрой. Это был слабый и боязливый юноша, маленький, болезненный, безо всякой энергии. Он не объявил вендетту убийце отца. Все родственники пришли к нему и начали умолять о мести, но он остался глух к их угрозам и мольбам.
Тогда его сестра, следуя старому корсиканскому обычаю, сняла с него черную одежду, чтобы он не носил траур по покойнику, который остался неотмщённым. Он остался бесчувственным даже к этому оскорблению и, скорее чем снять с крючка ружьё, заряженное отцом, заперся и больше не выходил, не осмеливаясь отвечать на презрительные взгляды местных парней.
Прошли месяцы. Казалось, он позабыл о преступлении и жил дома с сестрой.
И вот однажды он узнал, что убийца женился. Казалось, Сен-Люси вовсе не был взволнован этой новостью, но жених, направляясь в церковь и, без сомнения, желая оскорбить пострадавшую семью, прошёл мимо дома сирот.
Брат с сестрой ели у окна, когда юноша заметил свадьбу, дефилирующую перед их домом. Он задрожал, молча поднялся, перекрестился, взял ружьё, висящее над очагом, и вышел.
Когда он позже рассказывал об этом, он говорил: «Не знаю, что на меня нашло. Словно какой-то жар разлился по моим венам, я чувствовал, что должен это сделать, что я не могу сопротивляться, и я спрятал ружье в маквисе на дороге в Корт».
Через час он вернулся с пустыми руками. У него был обычный вид: грустный и усталый. Его сестре показалось, что он не думал больше ни о чём.
Но, когда наступила ночь, он исчез.
Тем вечером его враг с двумя шаферами должен был пешком возвращаться в Корт.
Они шли по дороге и пели, когда перед ними вырос Сен-Люси и, глядя в лицо убийце, крикнул: «Час пришёл!» Затем он выстрелил ему в грудь.
Один из шаферов убежал, другой смотрел на юношу и повторял:
- Что ты наделал, Сен-Люси?
Затем он хотел бежать в Корт и привести подмогу. Но Сен-Люси крикнул ему:
- Если ты сделаешь ещё шаг, я прострелю тебе ногу!
Тот, считая юношу робким парнем, сказал ему:
- Ты не посмеешь! – и пошёл.
Но он тут же упал. Его бедро было разорвано пулей.
Приблизившись к нему, Сен-Люси сказал:
- Я осмотрю рану. Если она не опасна, я брошу тебя здесь. Если смертельна, я тебя добью.
Он изучил рану, решил, что она смертельна, медленно перезарядил ружьё, предложил раненому сотворить молитву, затем нажал на курок.
На следующий день он был в горах.
И знаете, что он сделал потом, этот Сен-Люси?
Всю его семью арестовали жандармы. Его дядю-кюре, подозревавшегося в подстрекательстве к преступлению, поместили в тюрьму. Его осудили родственники убитого. Но он убежал, тоже взял ружьё и присоединился к племяннику в маквисе.
Тогда Сен-Люси убил одного за другим тех, кто обвинял его дядю, и вырвал им глаза, чтобы остальным неповадно было обвинять людей в том, чего они не видели.
Он убил всех родственников враждебной семьи. Он зверски убил за свою жизнь 40 жандармов, сжигал дома своих врагов и до самой смерти оставался самым жестоким бандитом, о котором народ сохранил воспоминания».

*
Солнце исчезало за горой Синто, и огромная тень гранитной горы ложилась на гранит долины. Мы ускорили шаг, чтобы успеть дойти до деревеньки Альбертасс до наступления темноты. Эта деревня выступала из кучи камней, спаянной со стеной камней по краю дикой долины. Я сказал, думая о бандите:
- Какой это страшный обычай – ваша вендетта!
Мой спутник смиренно ответил:
- Что вы хотите? Долг есть долг!

25 мая 1882
(Переведено 9 июня 2015)