Амер. роман глава xviii решение мистера макки

Глава XVIII


Прошло несколько дней после бала, частные детективы за все это время не нашли ничего, что хоть как-то могло скомпрометировать имя Берлина.

— Мистер Берлин безвылазно находится в своем театре или же в издательстве, — доложил Стюар мистеру Макки. — В связях с певичками или прочими женщинами не был замечен. Однако он продолжает тайно встречаться с вашей дочерью.

— Черт! — вырвалось у Макки с досадой в голосе. — Ищите лучше... возможно, наркотики... непристойное поведение в обществе... Не мне же вас учить! — с негодованием ответил он Стюару, явно неудовлетворенный результатом работы агентства.

— Да, вот еще следующая информация: Берлин участвовал в предвыборной кампании, поддерживая демократа Альфреда Смита.

— И что из этого? Насколько я знаю, Альфред Смит не был замешан ни в каких грязных делах. Или вы можете это опровергнуть?

— Нет, действительно, его репутация не запятнана. Я только посчитал необходимым поставить вас в известность, что Ирвинг Берлин демократ и принимает активное участие в политической жизни страны.

— Это законное право любого гражданина. У вас есть что-то еще?
— Нет, но мы продолжаем работать.

— Надеюсь, результат не заставит себя долго ждать.

Мысли о связи его любимой дочери с евреем неизвестного происхождения выводили Макки из душевного равновесия. Он не мог пустить все на самотек.

— Мистер Кросби, что бы вы могли сказать о композиторе Берлине? Хороший был бы из него муж для моей Эллин? — спросил однажды мистер Макки у продюсера, знающего Ирвинга.

— О, это очень порядочный джентльмен! — ответил ему тот.

Тем временем масло в огонь подливала желтая пресса, куда уже просочилась информация о романе богатой наследницы Эллин Макки и известного композитора, еврейского иммигранта Ирвинга Берлина. Газеты пестрили изощренными статьями о несчастной любви двух молодых людей и о том, что отец невесты препятствует их браку из религиозных соображений. Журналисты были беспощадны в своих домыслах, они задавались вопросами, примет ли Эллин иудаизм, будет ли она употреблять кошерную еду, носить еврейскую одежду, в какой религии будут воспитываться их будущие дети.

Кларенс Макки в ярости откинул в сторону газету.

— Что за времена! Дети взбунтовались против отцов! Мир рушится на глазах, словно карточный домик, — в сердцах произнес он.

— Пройдут годы и даже столетия, но противоречия и непримиримость поколений не потеряют своей актуальности, им время неподвластно, — ответила Мария Луиза. — Если бы ты знал, Клари, какое неприятие, смешанное с чувством страха, вызывали нувориши, такие как мы — Макки и Вандербильты, потеснившие четверть века назад элиту на Пятой авеню. Они так же негодовали, когда рушился их такой, казалось бы, прочный, выстроенный на столетия, миропорядок с устоявшимися убеждениями, нормами и правилами. Общество всегда инстинктивно испытывает страх перед всем новым... И наверное, в порядке вещей, когда не все это новое легко принимается.

— Однако и не все старое так плохо, — возразил Кларенс.

— Все эти условности общества и принципы, втискивающие людей в рамки так называемой добропорядочности, на самом деле всего лишь маска, за которой скрывается ханжество, — вступила в разговор Эллин.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Мы боимся признавать, что благополучие многих великосветских семей — это не есть их безоблачное счастье. Да, они имеют великолепные особняки с роскошными садами, они устраивают еженедельные приемы, званые обеды или ездят в оперу. Но на самом деле за ширмой внешнего светского лоска и благополучия прячется полное отчуждение друг от друга супругов. Большинство семей создается, основываясь не на свободном выборе и искренних чувствах, а с оглядкой на общественное мнение и расчет. И если в такой семье муж или жена не способны к духовному росту, то они вскоре увязают в привычном однообразии размеренной жизни и осознают, что брак — это скучное исполнение долга. Они не разводятся, потому что не позволяет религия или же их пугает предстоящий скандал. И наилучшим вариантом по их моральным соображениям является жизнь под разными крышами. При этом они не отказывают себе в удовольствии иметь любовника или любовницу. Так жили их родители, а теперь они хотят, чтоб так жили и мы — их дети.

— Эллин! — попытался остановить ее отец.

— Разве я не права?! Оглянитесь вокруг, сколько сломанных судеб! Взять хотя бы дочь мистера Джеймса Фэйра, друга и партнера моего деда. Вирджиния и Уильям Вандербильт II, будучи в браке, уже пятнадцать лет живут под разными крышами.
Все молчали. Старая миссис Макки и Кларенс знали, что то, о чем говорила Эллин, было правдой их жизни. Знали, но не могли поступиться глубоко укоренившимися в их сознании общепринятыми моральными представлениями общества.

— Извините, если я сказала что-то обидное, — вновь заговорила Эллин, — я всего лишь высказала свою точку зрения. Хотя я совсем забыла: в великосветском обществе не принято иметь свое мнение, все должны мыслить одинаково. Но я не хочу жить по придуманным законам и правилам. Для чего нужны миллионы и вся эта роскошь, если нельзя связать свою судьбу с любимым человеком, жить всей полнотой жизни, с присущим ей движением, многообразием чувств и духовным ростом. И это лишь потому, что тот, кому я готова отдать свое сердце, не унаследовал состояние, а заработал его своим трудом, и потому, что его религия отличается от моей.

— Мой отцовский долг спасти тебя от совершения греха. Ибо тем самым ты предаешь Бога и религию семьи!

— Я никогда не предам Бога! Но разве Бог не Един?! Разве Бог не одинаково любит всех живущих на земле людей?!

— Хорошо, Эллин, раз уж мы заговорили об этом, давай заключим соглашение. В конце сентября, а это через несколько дней, мы отправляемся в Европу. Надеюсь, путешествие пойдет тебе на пользу. Ты развеешься, приведешь свои мысли в порядок. К тому же для настоящей любви разлука не препятствие... А к этому разговору, я обещаю, мы вернемся через полгода, если, конечно, ты сама захочешь. Я уверен, что в Европе ты встретишь достойного молодого человека из нашего круга, а своего композитора забудешь.

«Да и он сам за шесть месяцев забудет ее», — уже про себя подумал Макки. Он был уверен, что за это время его дочь обязательно одумается. Кларенс рассчитывал и на помощь детективов, которые, несомненно, что-нибудь раскопают о ненавистном еврее. А это заставило бы Эллин усомниться в его порядочности и отказаться от своего безрассудного решения.

— Но я не хочу уезжать! — запротестовала Эллин.

— Мой ангел, я тебя очень люблю и делаю это ради твоего же блага. Я не намерен возвращаться к этому разговору, пока ты не выполнишь мое условие! Это последнее мое слово! — отрезал отец.

— А что, если я не поеду?

— Я знаю, ты не сможешь повторить поступок своей матери, не сможешь предать меня, — его голос дрогнул, и теперь перед собой Эллин увидела не того могущественного Макки, а горячо любящего отца. — Пожалуйста, Эллин...

Что-то словно перевернулось у нее внутри, когда она заметила на его лице отражение мучающей его душевной боли, смешанной со страхом потерять ее как дочь. Ее сердце сжалось в комок, наполнилось жалостью. Эллин искренне любила отца, она хорошо помнила, как тот тяжело переживал развод и какого труда ему стоило от него оправиться. И если сейчас она решится соединить свою судьбу с Берлином, то обречет его на неменьшие страдания, чем когда-то причинила ему ее мать.
Она вдруг с горечью поняла, что сейчас не сможет пойти против воли отца, не сможет нанести повторный удар человеку, который ее вырастил. В конце концов, рассуждала она, через шесть месяцев ничего не изменится: она вернется в Нью-Йорк, папа увидит, что ее чувства к Ирвингу не остыли, и тогда ему ничего не останется, как только смириться и благословить их брак. Во всяком случае, только так она сможет избежать конфликта с отцом.

— Хорошо, я согласна, — почти дрожащим голосом наконец вымолвила она. — В одном вы, действительно, правы: для настоящей любви разлука не препятствие.

— Вот и славно, мой ангел! Я знал, что ты не станешь огорчать меня, — Макки нежно обнял и поцеловал дочь в лоб. — Увидишь, в Европе мы превосходно проведем время.