Ахмед

У некоторых экстренные ситуации вызывают последующие провалы в памяти, однако не в моем случае, потому так отчетливо помню тот курьез, что однажды случился со мной.
В приятной полудреме под шелестящее радио я обыкновенно доезжал до работы, никогда ни во что не встревая, поэтому когда слева выплыл размером с автобус мрачный внедорожник, поравнялся со мной и ехал так некоторое время, я ничего не заподозрил. Лишь когда черный тонированный "Гелендваген" уже откровенно "прижимался" к моему "Опелю", я очнулся от дремы и призадумался. Кажется, никаких самонадеянных маневров по пути я не совершал, а работник аудиторской конторы вряд ли мог вызвать чей-либо интерес. Я улыбнулся. Если кто и представляет интерес, то это наш директор, не меньше, феерическая личность. Акционеры, в конце концов...
Однако угловатый исполин не отставал, и как ни пытался, но разглядеть за темными стеклами я никого не смог. Дальше все произошло стремительно: гроб на колесах резко сбросил скорость и остался где-то позади. Я успел только выдохнуть и опустился в кресло, как уже в правом ряду пронесся Гелендваген, опередив меня на целый корпус, потом рывком вильнул влево и оказался передо мной, притормаживая. Я попытался уйти влево, но не тут-то было: в левом ряду меня поджимал еще один черный "Мерседес-гроб". Я запаниковал, конечно, однако успел удивиться, насколько умело эти ребята вытеснили меня в крайний ряд и вынудили остановиться. Однако удивление растворилось, когда, встав в крайнем правом ряду Садового кольца, перед собой я разглядел цифры на табличке номерного знака одного из Гелендвагенов, обозначавшие регион владельца автомобиля. Вот тогда я обомлел: 95-ый регион». Чеченская республика. Я попал. Пропал. Эти ребята не ошибаются, я наслышан. Но где, Господи, где я так вляпался? У меня ж вся жизнь – работа–дом, дом-работа, мне даже цифры считать не поручают, больше бумажки раскладываю, что же это? Звонить, звонить в полицию, как же так, средь бела дня?!
Панический поток сознания прервал высокий мужчина из Гелендвагена, как говорят, "кавказской национальности", в черном спортивном костюме и с бородой, в два прыжка подскочивший ко мне и принявшийся молотить кулаком в стекло передней двери моего Опелька. "Открывай!" - крикнул он и приглашающим жестом предложил выйти. Тут же подскочил второй бородач и принялся дергать ручку двери с другой стороны. К стыду своему вынужден признаться, что страх охватил меня такой, что на время я перестал соображать совершенно и сдуру взял и послушно вышел из машины, представ перед незнакомцами. "Пошли с нами!" - крикнул первый и сказал что-то своему компаньону каким-то гортанным говором, притом схватив меня крепко за предплечье. Второй подошел ко мне вплотную и уставился. И тут у меня задрожала нижняя челюсть, застучали зубы, страх обуял до такой степени, что я готов был зарыдать и броситься на колени просить пощады, когда услышал голос - сухой и резкий и, кажется, смеявшийся: "Эй! Дружище! Привет!" Эти двое расступились, и я увидел невысокого, худого, одетого в серое твидовое пальто мужчину: темные седоватые волосы, лицо с резкими чертами и жесткие глаза; подбородок окаймляла короткая светлая борода, аккурат как у моих захватчиков. Он стоял передо мной и всматривался мне в глаза. Что-то промелькнуло в памяти, хотя и неопределенное, но вернувшее способность соображать, и тут же ввергло меня еще и в недоумение: кто же эти люди и что им надо? "Саня! Друг! Это я, Ахмед!" - произнес человек и улыбнулся. Не стану описывать метаморфозы, произошедшие за несколько мгновений в сознании, скажу лишь, что страх окончательно уступил место недоумению, а как только я узнал того человека, дичайшему восторгу. "Ахмед? Агаев Ахмед?" - вскричал я словно в припадке и рассмеялся. "Саня?! Саня Воронков!" - в ответ рассмеялся Ахмед. "Как? Здесь? Столько лет, черт возьми!"
Это был он: несмотря на бороду и порядком состарившееся и осунувшееся лицо я не мог не узнать его. Казалось, он и не вырос с тех пор - ну разве что самую малость, только глаза уже не улыбались, а смотрели безжалостно и печально.  Мы обнялись, он обернулся и резко сказал что-то тем двум, и они тут же отошли в сторону. 
Мы стояли вот так, перекрыв два ряда, и что-то говорили друг другу; нас объезжали, а кто-то (я заметил) даже исподтишка попытался заснять нас на мобильный телефон. Никто из проезжавших не возмутился, не сигналил: тревожить ребят из Гелендвагенов не решались и молча выруливали левее ...

***


Сейчас уже не вспомню, когда наши пути разошлись, это были девяностые. Мы дружили целых восемь лет, пока он не съехал, я даже не знал куда - одним утром сообщили соседи.  Мы болтались по дворам: я, робкий пугливый мальчишка, и Ахмед, невозмутимый, спокойный и сдержанный. Я частенько смеялся, а он почти никогда не улыбался, только в глазах угадывался юморной огонек. Как-то раз по секрету он рассказал мне, что там, откуда приехал он и его семья очень красиво. "Там красивые высокие горы и чистый воздух" - мечтательно поведал Ахмед и вздохнул, а я догадался, что он тосковал по своей загадочной родине.

В школе мы оказались в одном классе, где кроме нас, неразлучных друзей, полировали парты еще двенадцать детей. Ребята в школе были все разных национальностей: грузины, азербайджанцы, армяне, осетины, а у нас в классе еще и узбек. Большинство из них нельзя было не заметить в толпе: черные смоляные волосы, такие же глаза, густые брови, у некоторых пробивались усы. И как бывает, тех из них, кто не мог постоять за себя, дразнили, подзуживали, а иногда и поколачивали. Причиной побоев была их внешность, еще и сильный акцент - некоторых с трудом понимали. Учителя как могли сдерживали эти ссоры, но разве можно было избежать школьных драк?  Ахмед же, к слову сказать, совсем не походил на кавказца в традиционном представлении: русые волосы, продолговатое лицо, зеленоватые глаза и маленький крючковатый острый нос. Оно говорил по-русски чисто, без акцента, и, пожалуй, только имя выдавало в нем "нерусского". Его никогда почти не дразнили, и он не дрался; только изредка какой-нибудь разгоряченный одноклассник-второгодник мог ворваться в класс и выкрикнуть сидящему за последней партой у стенки Ахмеду: "Эй, Ахмед, дарагой! Вай!" Ахмед не обижался на подобные выходки и молча качал головой. Один лишь инцидент я теперь припоминаю: Ахмед скучал за партой и ковырял ногтем рассохшуюся фанеру, когда к нему подскочил наш бугай-здоровяк Витек - необыкновенно развитый физически парень, на голову выше всех наших мальчишек и в плечах уступавший разве что старшеклассникам. Витек уселся на парту, ногами на стул и, склонившись над тщедушным Ахмедом, что-то сказал ему (я не услышал, что именно, но что-то явно недружелюбное и вызывающее), на что тот поднял голову и посмотрел Витьку в глаза и что-то ответил, и вот этот взгляд навсегда утвердил Ахмеда в классной иерархии. Что там было, в этом взгляде, я тогда не понял, а только детским чутьем проникся, а сейчас могу сказать: в нем была готовность, если надо, не дрогнув сигануть на обидчика, разодрать маленькими ручонками, расцарапать, загрызть, задушить, и все до последнего, все по правде; из глаз разило в отчаянием, они горели совсем по-звериному, что потом - все равно и … и стало ясно, что к такому развитию событий Витек был не готов - бугая будто передернуло; он опустил ноги, все еще сидя на парте и на мгновение застыл так, словно задумавшись, потом подернулся и, ничего не сказав, ускакал искать другую потеху своим физическим возможностям. 
Но то было в школе, а прежде чем поступить туда, мы круглогодично бороздили наш дворик: возились под строгим надзором моей матери, приглядывавшей за мной из окна. Ходить за пределы дворика мне не разрешалось и было попросту боязно, в то время как Ахмед частенько поглядывал через дорогу, туда, где находился огороженный решетчатым бетонным забором детский сад, а еще манили его заброшенные гаражи напротив нашей девятиэтажки. Я знал точно: Ахмед не боялся. Небольшого роста, ниже всех сверстников, включая меня, щупленький, но абсолютно бесстрашный и даже отчаянный, в разведку всегда ходил он, а я украдкой оглядывался на свои окна и перебежками следовал за ним открывать неизведанные места близлежащих территорий ...
Семья Ахмеда была небогатой, такой же, как и моя и многие другие в нашем доме. Ахмед жил с отцом и матерью, я - с мамой. А еще он рассказывал, что у него были братья и сестры, дядя и тетя, только живут они далеко, в городе с названием странным и удивительным и казавшемся мне даже страшноватым и сказочным - Грозный. Я очень хорошо помню родителей Ахмеда: отец необычайно худой, будто высушенный, с острым крючковатым носом, тонкими губами, всегда коротко стриженые светлые волосы, он носил бороду и говорил с легким акцентом; мать, очень скромная, с приятным лицом и белой кожей женщина, она всегда повязывала на голову платок, из-под которого выбивались русые волосы, носила длинные платья и виновато улыбалась, если встречала соседей. Даже мальчишкой я ощущал, что она как будто все время чего-то стеснялась.
Иногда родители Ахмеда приходили вместе с ним к нам домой и дарили конфеты, чему я безмерно удивлялся: нужда точила, а они раздавали конфеты. Ахмед тогда говорил мне, что у них праздник, и в дни праздника нужно угощать сладостями всех людей, а что за праздник не говорил, а я и не допытывался. Мы вместе с ним уплетали потом эти конфеты и наблюдали за прохожими. Мать недолюбливала Ахмеда и его родителей, наверное, просто побаивалась, впрочем как и всех остальных. "Не водился бы ты с ним" - говаривала она мне. «Почему, мам?» - пытался выяснить я причины, но она только молча качала головой …

***

Мы разместились в кафе, на Садовой, где-то поблизости от места нашей «нечаянной» встречи. Вспоминали былое, пили чай. Двое бородачей сидели за соседним столиком и разглядывали всех входивших. Они словно натягивались, готовясь вскочить при необходимости, когда кто-то входил в кафе и тем более проходил мимо нас. Они охраняли Ахмеда, это было очевидно, и кого-то опасались, а тот беззаботно болтал на чистейшем русском языке про наше детство, школу, про то, как ему с семьей пришлось уехать обратно, в Грозный. Я рассказал про себя, про работу, а он как-то неохотно увиливал от рассказов про свою жизнь и род деятельности. Мне показалось даже, что его немного подернуло от вопроса, чем занимается он, и сменил тему. Ахмед спросил, не женился ли я, рассказал, что сам женился давно, что у него много детей и сказал, что обязательно познакомит с семьей, если не … и осекся. Что за «если» я так не узнал.

***

И вот какой случай я тогда вспомнил, тут же рассказав Ахмеду, а тот сделал вид, что не помнит, хотя я знал, что помнил он очень хорошо.

Дело было зимой, в воскресенье. Валил снег. Мы созвонились и договорились пойти гулять, в детский садик напротив дома. Я мигом оделся и, не дожидаясь Ахмеда, который обыкновенно собирался не меньше десяти минут, выскочил на улицу, бегом рванув в любимый садик, где навалило сугробов по колено, и мальчишки из соседних дворов уже перестреливались снежками. Налепив снежков, перекинувшись парой слов, я не заметил, как вступил в перестрелку. В запале игры, я не заметил, как соседские мальчишки ретировались и куда-то исчезли, а в меня посыпался град снежков, только уже от другой компании из пяти ребят. Это оказались ребята старше меня и тех, что убежали, незнакомые и явно недружелюбные. Они покрыли меня шквалом снежков, метко залепив пару прямо в лицо, и сразу оттеснили с позиций. Я бежал. Однако атаковавшие быстро догнали меня и сбили с ног. Их лица, злые и смеющиеся, толкались передо мной, мешаясь в воспаленных глазах с мокрым снегом. Я струхнул, испугался – как обычно (что ж, стоит признаться - я трус), а тут еще здоровяки невесть откуда, мне дали пару тумаков, и я упал на промерзший деревянный пол веранды. Меня подхлестнуло волной страха, я задыхался от волнения.
И тут – бац! - в голову одного из моих обидчиков, аккурат в висок, влепился снежок, звонко шлепнул и разлетелся, а за снежком вихрем влетел на веранду Ахмед, откуда ни возьмись! Торпедой вонзился в толпу незнакомцев, налетев сзади на одного из них и свалив с ног, набросился на другого, колошматя ручонками, пиная ногами,
Он остервенело молотил их, с ревом, визгом, никому впрочем не причиняя ни малейшего ущерба, однако повергнув всех, включая меня, в полнейшее изумление, и такая ненависть искажала его детское лицо, что казалось, это мечется не человек, а маленький зверь: от одного к другому, от второго к третьему, оттесняя как мог от меня толпу тех ребят.
   
Я поднялся и прижался к кирпичной стене. «Эй! Чего ты! Успокойся!» – кричали они, отталкивая его и потихоньку отступая. Ахмед падал, но тут же вскакивал и кидался заново. Я стоял и смотрел, не в состоянии пошевельнуться: мой маленький друг был неудержим. Они расступились. От неожиданности, от напора. Кто-то попытался засмеяться, но осекся. Они были изумлены, ошарашены и … подавлены! Наконец один из самых здоровых ударил Ахмеда кулаком в лицо, тот упал, скорчившись от боли, но, снова вскочив, метнулся куда-то в сторону и схватил обломок промерзшего кирпича от полуразрушенной стены, на которой когда то крепилась крыша веранды, и закричал: «Не подходи! Не подходи!»
Кто-то крикнул: «Оставь! Ну его, брось! Пойдем!» они молча развернулись и пошли прочь от нас. Ахмед стоял с кирпичом, весь перемазанный слюной, потом и алым от крови снегом, и тяжело дышал. Мы сели с ним на пол и долго так сидели молча, поглядывая друг на друга и на удалявшихся чужаков – двое мальчишек, двое друзей. Спустя некоторое время мы расхохотались и побрели по домам.
***

«Да … были времена …» - проговорил негромко Ахмед, едва улыбнувшись, и допил чай. Мы сидели почти час, пока ему не позвонили: нужно было ехать.
Он извинился, сказав, что не может оставить свой номер и не может записать мой, потому что … тут он осекся и замолчал. «Потому что так лучше будет, для тебя в первую очередь».
Я не стал расспрашивать, что и почему, а просто знал, что так будет действительно лучше, уж слишком мрачен был он, говоря все это.
Мы встали из-за столика, подошли к выходу, обнялись, а он, помолчав, вдруг сморщился словно от боли, глаза его забегали, и заговорил, но уже с акцентом: «Саня, честно, мы может вообще больше не увидимся … и … как-то не знаю, как у меня все так вышло по жизни, я вот и толком не могу нигде осесть … с семьей своей редко вижусь … да много чего есть … в общем, ни к чему тебе оно знать … я очень рад тебя увидеть, очень приятные моменты вспомнили тут, наверное, самое приятное за последние годы, в общем, ты давай, не сдавайся тут! Все хорошо будет! И не бойся никого! Понял?»
Ахмед снова улыбнулся, едва заметно, и, не пожав руки, повернулся и быстро вышел. За ним, оттолкнув меня, выскочили двое бородачей. Они уселись в машины и с ревом укатили, подрезая всех на пути.
В тот день я опоздал на работу на два часа.
Ахмеда я больше никогда не встречал.

01.12.2013