Улыбка Горгоны

Это было очень, очень давно.

Так давно, что само время тогда имело совсем другое течение. Оно было густым и вязким, наслаиваясь на гуттаперчевую землю, как желе. Это теперь оно размякло, разжижилось, стало быстротечным и неуловимым, разбавившись стремительностью многих поколений, торопившихся жить и умирать. А тогда время никто не подгонял, и оно никому не давало пинка. Но речь, конечно, не о том.
 
Неизвестно, что в те далёкие времена делали боги. Хотя так ли уж неизвестно? Ведь они тогда только и делали, что идиотничали и безобразничали, наперегонки потешаясь над смертными, нередко весьма злобно и подло. А в перерывах между дрессировкой людского рода, стравливанием, насыланием безумия и любовной лихорадки, строили бесконечные козни друг другу, изощряясь в интригах и развлечениях, соперничая в том, кто сильнее, хитрее, зловреднее, искуснее в распитии вина и соблазнении нимфеток.

Пока на божественных пари решались судьбы кланов и народов, героев и трусов, правителей и пастухов, в земных городах и селениях люди жили обычной жизнью, ткали, пекли хлеб, обжигали глину, пасли скот, ковали мечи. Всё было как всегда. А значит, могло случиться, что угодно. И случилось…

Однажды в один из таких городов пришла Она. Крылатая женщина с лицом нежным и печальным. Юная Горгона. Младшая из трёх сестер. Она медленно шла по улицам, невинная и грациозная, пряча глаза от любопытных взглядов. Утончённая и задумчивая, Она имела власть всё на своём пути погружать в тишину. Как сама Смерть, пересекла Медуза Горгона город, прошла из конца в конец, оставляя за собой не крик и гам суетливой толпы – смирные, бессловесные камни. Люди, эти неугомонные, непостижимые наборы хромосом, трансформировались в удивительные окаменелости.
   
При одном взгляде на прекрасную незнакомку жители города застывали в немыслимых позах, замолкали и захлёбывались, превращаясь в бледные, бескровные статуи. Каждая из них по-своему очаровывала Медузу.

Вот целуются двое, вросли друг в друга губами и грудными клетками, да так и замерли навеки, скованные объятиями и её смертоносными чарами. Вот одноглазый торговец барахлом с разинутым ртом закляк, как пёс, на четвереньках, поднимая невзначай оброненную покупателем монету. Был бы слепой, остался бы жить… А эта грубая, толстенная мамаша с неряшливыми лохмотьями в негнущихся руках? В её каменных лапищах истошно вопил младенец, по мраморным складкам платья тоненькой струйкой стекала его моча. Медуза не заглянула в пелёнки. Ни к чему это. Может, ребенок вырастет героем или благословенной матерью славного рода. 

Каменными истуканами стояли прохожие на вмиг опустевших улицах. Их застывшие взгляды были обращены на неё, словно вышколенная свита, не смея дышать от волнения, встречала с немым почтением свою госпожу. Она одарила улыбкой каждого, некоторым даже кивнула, а иными скульптурами откровенно залюбовалась. Какая экспрессия! Какое изящество линий!
 
Но недолго ликовала её странная, трепетная душа в этом парке чудесных фигур. Ведь их глаза были пусты. А эмоции гротескны. Ни единого живого слова не слетало с затвердевших губ. И от этой бездушной, безропотной свиты её предельное одиночество становилось запредельным. Ибо, куда бы она ни пошла, всюду её окружали лишь камни.

Конечно, для юной Горгоны то была непосильная ноша. Наделённая убийственными чарами и чувственной душой, он не могла не страдать от чудовищной противоречивости своей натуры. Убивать и любить, убивать и мечтать, убивать и страдать, и оплакивать каждое изваяние…

С невыразимой тоской совершала Медуза свой променад. Но возвращаться в грязное, унылое жилище сестриц Горгон ей хотелось и того меньше. Лучше уж общество бесполезных статуй, чем тупых и капризных обжор с их похабными выходками и вечно зудящими спинами!
 
Смертные превращаются в камни, но эти камни не лишены красоты и изящества. Некоторые и вовсе напоминают чудесные скульптуры, – думала Медуза не без тени самодовольства. В такие минуты она мнила себя величайшим художником, чьё искусство не знает равных. Ей нравилось чувствовать себя творцом в окружении многоликих шедевров. От этого сладко щемило в той сакральной области, которую сестры нещадно использовали для плотских утех, и которая у нее пробуждалась лишь в моменты вдохновения.
 
На застывших лицах этих несчастных созданий всё ещё отражаются эмоции – ужас, восторг, удивление, вызов, – размышляла Медуза. Тогда как ей подобные все сплошь и рядом гнусные, омерзительные, бесчувственные твари! Они даже не камни! Камни – благородны и чисты. А её дражайшие родственнички, все эти набитые слизью и безумием морские чудища, похожи на гниющую плоть дохлой рыбины, проглотившей жало самой Ламии. Злобные, самовлюблённые, похотливые гады! Им бы только сношать друг друга, да пожирать. Сношать и пожирать. То, что не получается сношать,пожирать. А пожирать можно всё.

Делить их компанию юной Медузе было невмоготу. Поэтому она всё чаще сбегала в людские поселения, поневоле сея там смерть. Это был путь её слёз. Она скорбела над каждой статуей, оставшейся в тени её крыльев. Но что могла она поделать?! Ведь юная Горгона так жаждала видеть красоту, чувства, любовь… Она не теряла безумной надежды, что однажды встретит того, кто улыбнётся ей искренне и это не будет окоченевшая улыбка статуи. Пока же только боги да чудовища сохраняли иммунитет перед её волшебством и ухмылялись ей периодически. Но их хищный, плотоядный оскал Медузе давно опротивел.

По сути, она была обречена к сношениям с жестокими и развратными богами, еще более деспотичными и извращенными полубогами, да и семейка у нее была та ещё, лютая, злопакостная, испорченая до последней чешуйки. Что и говорить, росла Медуза в неблагополучной обстановке, в окружении склочных и распутных старших сестёр и бессердечной,ненасытной мамочки-нимфоманки.
   
Родителями Медузы были рафинированные чудовища. Её мать, Кето, владычица морской пучины, мрачной, дикой и вечно голодной бездны, происходила от союза плодовитой и необузданной Геи и её собственного сына, отвратительного морского божества, Понта.

Гея, или мать-земля, была насколько любвеобильна, настолько же исполнена чёрной, концентрированной ненависти и коварства. Причём, объектом её подлости и вожделения зачастую становились одни и те же персоны. Гея была жутко гневлива и обидчива, и частенько в приступах параноидальной ярости не щадила даже собственных отпрысков. А в её любовных связях не смогли бы разобраться и Метида с Мнемозиной, даже если бы им Василиска за шиворот сунули. Сына Понта Гея породила от своего отца Эфира, а потом от плода собственного лона зачала Кето и прочих бесноватых тварей.

Кето, мать Медузы, унаследовала вздорный и деспотичный нрав Геи, и втайне мечтала перещеголять мамашу по части подлостей. Но её мечте не суждено было сбыться. Ибо Гея была непревзойдённой стервой! Однажды она убедила своё очередное потомство Титанов восстать против их отца, первенца Геи, Урана, а когда Титаны не оправдали её надежд, натравила новых сыновей Гигантов на богов Олимпа. Но и этого ей показалось мало. Её последыш, свирепый и всемогущий великан Тифон, должен был утвердить её подлинное величие на земле и Олимпе. Тифоша был рождён, чтобы отомстить богам за смерть Гигантов и заодно прихлопнуть человечество.
   
Воистину мать Кето имела скверный, злокозненный и взрывной характер. К тому же, произведя на свет столь многочисленное потомство, попросту не могла уделять ему должного внимания. По большому счету, воительница Гея была, скорее, заинтересована в создании собственной армии свирепых и преданных чудовищ. Воспитание нежных и утонченных дочерей в её планы не входило. Ей нужны были монстры! Чем отвратительнее и страшнее, тем лучше! А посему не подававшая особых надежд Кето была отправлена с глаз долой в морские пучины.
 
Кето росла замкнутым и трудным ребёнком. Она любила бездну за её темноту и уединённость, бездумное забвение, где можно от зари до зари предаваться своему любимому занятию – разнузданному обжорству.
 
Но и там Кето порой не доставало покоя. Её брат Форкий, бог бурного моря, вечно вносил смуту в её тайные, одинокие пирушки. Он находил её везде, где бы она ни спряталась по характерному чавканью. Бесцеремонно прерывал трапезу, подкрадываясь и неожиданно ляская по заднице,  после чего вскакивал на неё верхом, начинал лупить по жирным, колыхающимся бокам и вопить, ёрзая и понукая  – вперёд, жалкая, облезлая креветка! Вперёд, толстожопая пучеглазка! Давай, растряси свой рыхлый, сочный зад! Или хочешь, чтобы я тебе жабры на пуп натянул?

В такие моменты список нежных форкиевых эпитетов наполнял суровую бездну до краёв, вызывая небывалой силы морские бури. А особенно долгие и безумные скачки даже приносили землетрясения и цунами.
 
Итак, брат без устали, с фанатичной изобретательностью изводил Кето, однако, со временем она начала входить во вкус их бесконечных, исступлённых вакханалий. Они стали приобретать для неё мучительно-сладкую, эротическую подоплёку. Она становилась такой скользкой во время их безумных скачек, трепетала и сочилась слизью от вожделения. А когда Форкий стал её мужем, в первую брачную ночь они устроили такой грандиозный переполох, что волны поднялись до небес и едва не залили Олимп, перебудив нижние этажи.
    
Как вы, наверняка, уже догадались, Кето была не очень-то красива. Её громоздкое, китообразное тело не обладало изяществом линий и форм. А кожа была толстой и рыхлой, зеленовато - белого, мертвенного оттенка, как если бы водоросли смешали с костями утопленников, перетёртыми в муку.

Неудивительно, что богиня морской пучины свирепо завидовала всем обладательницам точёной фигуры и бархатной кожи. Но больше всего она завидовала прекрасным волосам русалок, которые ей хотелось бесконечно расчёсывать и повыдирать одновременно.

Между приёмами пищи и дикими совокуплениями, юная новобрачная принялась развлекаться тем, что топила корабли и утаскивала на дно мореходов. Нет, она их не пожирала, Зевс упаси. Она просто невинно забавлялась, устилая дно мёртвыми, холодеющими телами и нежась на этом ложе, пока тела не остывали совсем. Эта забава пришлась по вкусу и пресытившемуся, изнывающему от скуки Форкию. И теперь супругам требовалось ложе из тел вдвое большего размера…

Помимо тяжелого характера, Кето унаследовала феноменальную плодовитость Геи. И вскоре у пары морских упырей пошли дети. Их отпрыски были один краше другого, словно состязались между собой, кто займёт первое место в рейтинге чудовищ. Но счастливых родителей это нисколько не смущало. Напротив, чем более устрашающими получались дети, тем самодовольней становились Кето и Форкий. Будет кому на семейных пикниках людишек пугать!
   
Однако, когда у Кето родилась премиленькая Медуза, мать вдруг страшно обрадовалась и ещё больше раздулась от гордости. Малышка была чудесна. С таким божественным личиком у неё непременно должны отрасти восхитительные золотые кудряшки, – грезила родительница. Она уже представляла, как расчесывает упругие, вьющиеся локоны, и они жидким золотом разливаются по зелёной воде. Да перед такой красотой ни один бог не устоит! Выстроится целая очередь воздыхателей, жаждущих хоть одним глазком взглянуть на ту, что своей красотой затмит и Афродиту. Вот тогда-то Кето покажет, кто она такая! Да она их всех в бараний рог скрутит, заставит ползать за ней по пятам и зад целовать, заставит служить зубочистками! А самые красивые и высокомерные фифы Олимпа сдохнут, забытые, от зависти!

Мать с нетерпением ждала первой поросли на голове дочурки и не спускала с неё глаз. Знаем мы этих божков! Коварные и подлые, того и гляди, похитят её морскую жемчужину!

Медуза подрастала, и Кето изнывала в ожидании чуда. И вот однажды, пробудившись после затяжного сна, вызванного небывалой по размаху оргией и потоплением трёх галер, заботливая мамаша, первым делом, бросилась к колыбельке маленькой Медузы. Её гневный, негодующий вопль распугал всю окрестную живность и вывернул тяжелые глыбы с океанского дна. Даже пролетавшая в тех местах Гарпия Аэллопа предпочла развернуться и ретироваться, от греха подальше.

Невозможно описать слепую ярость и безраздельное разочарование Кето, когда вместо сияющих золотистых завитушек она увидела на голове малышки отвратительную поросль из чёрных, копошащихся змей. От возмущённого вопля родительницы они все разом подняли головы и не менее оскорблённо зашипели.
 
Маленькая Медуза, открыла свои голубые глаза, огромные и глубокие, как само море, и улыбнулась … удаляющемуся прочь необъятному заду матери. Больше Кето никогда не приближалась к дочери так вероломно обманувшей её ожидания. А если им всё же приходилось столкнуться, ограничивалась величественным и пренебрежительным чмоканьем.

Вскоре мать совсем позабыла о Медузе. Отец же, кажется, и вовсе не догадывался о её существовании.
 
Медуза росла одинокой и неприкаянной. Из-за её небезопасного дара многие чурались её, словно прокажённую. И только сестры Горгоны относились к ней сносно, по-своему даже с нежностью. Но они были настолько неотёсанные и примитивные, что Медуза рядом с ними ощущала себя, словно бабочка в стаде носорогов.
 
Сестры Горгоны любили побездельничать на морском берегу. Медуза сутками напролёт  всматривалась в лазурную даль, трепетная и звонкая, как натянутая тетива. Её безупречное,  полуобнажённое тело взволнованно устремлялось ввысь. Она словно ждала чего-то, вслушиваясь в биение волн. А старшие сестрицы в это время лениво жевали, развалившись на песке бесформенными амёбами, чавкая, порыгивая и сплёвывая кости.

– Слышите, вы слышите, дорогие сёстры, как поёт море? Эта чудесная музыка доносится из самого сердца пучины… о, как одиноко там… как печально…,  – говорила им Медуза.
 
–  Чего? Чего ты бормочешь? Ничего не слышу. Только ветер и плеск воды о скалы, –  вяло отзывалась первая сестра Эвриала, икала и пожимала плечами. А более тупая и неповоротливая Сфено только хмыкала и принималась чавкать громче прежнего.
 
–  Не говори глупостей, сестра, –  не уставали повторять эти две крылатые туши. –  Лучше поди сюда, почеши нам спинки.

Возможно, именно за это старшие Горгоны и любили младшенькую. За её нежные руки и за то, что без устали чесала им спины по сто раз на дню.

О чём же мечтала юная Медуза, глядя в пустынную, манящую даль? Возможно, о том, как внезапно на горизонте появится прекрасный белый корабль и возьмёт курс к её одинокому берегу. И вот уже виден на палубе благородный и пылкий герой, бесстрашный и свободный от всех в мире проклятий. Он протянет к ней сильные руки, и она тут же падёт с неба в его объятия, прижмётся к могучей груди и навсегда покинет эти обглоданные скалы, эти безрадостные воды.

А сёстры… пусть чешут спины друг другу. Вот будет бойня не на жизнь, а на смерть! Уж она-то их знает! Передерутся, исцарапаются, изорвут друг друга в клочья. Ни одна из них не уступит другой, никто не захочет чесать первой, и этой грызне не будет конца. Но ей-то что? Она уже будет далеко. Дрожать, отдаваясь, на палубе быстроходного корабля своему возлюбленному Аполлону. Тьфу ты, Аполлон уж слишком разнежен, мягкотел и женоподобен! Нет, её герой будет иметь драконью кровь и стальные мускулы. Его тело будет создано из живого камня, а душа останется нетронутой, открытой для любви и наслаждений.
 
За этот краткий миг блаженства, за один только поцелуй, она готова отдать и свои крылья, и саму жизнь. Без пафоса и преувеличений. Ведь в отличие от своих безобразных сестер, прекрасная Медуза была смертной, и именно это так сильно роднило её с людьми. Смертная Смерть. Это она, Медуза.

Но корабля всё не было, дни проходили в тоскливом ожидании, и порой она сама напоминала каменное изваяние в змеином венце, застывшее на безжизненных скалах. О, как она страдала! Похоже, герои в этих краях вообще вымерли.
 
–  Всех извела проклятая мамаша, –  в сердцах думала Медуза, в который раз уходя с морского берега, не солоно хлебавши. Уж лучше бы Кето обратилась в камень, а не все эти несчастные, ни в чем не повинные люди! Тогда бы море стало колыбелью жизни, а не смерти. И все корабли достигали бы своих берегов. И все девушки дождались бы своих возлюбленных мореходов.

От этих горьких дум даже змеи роняли жгучие слёзы на горячий песок. Они корчились и давились собственным ядом, трагично обвивая хрупкие медузины плечи.
 
Её жажда росла, и это была жажда любви, и ничто не могло утолить этот драконий огонь в её венах.

Любовь – самый могущественный из драконов. Его лики неисчислимы, а в глазах отражается непостижимое шутовство Вселенной, игра теней и света. Крыльями он обволакивает весь мир, всё небо и землю, и, кажется за его пределами, ничего не было, нет, и не будет.

А потом пришёл он. Герой. Он пришёл ясным, безоблачным полднем прямо к её укромному ложу. И она сразу поняла, что он посланник богов, ибо никто из смертных не знал дороги к убежищу Горгон. Он был хорошо подготовлен и, без сомнения, весьма умён, раз ему удалось подобраться к ней так близко живым!

В одной руке он держал острый меч, в другой  – зеркальный щит. Так вот оно что! Замечательная уловка! Незнакомец ни разу не посмотрел в её сторону и потому не поддался губительным чарам. Он глядел исключительно в отражающую поверхность щита! Отражение не имело той убийственной силы, что незащищенный взгляд. Оно не причиняло вреда. Как странно чувствовать себя беззащитной…
 
Отважный пришелец был уже совсем рядом. Он возвышался над её распростёртым телом. И Медуза учуяла его дыхание, слегка возбуждённое и прерывистое, пахнущее сладким вином и горечью раннего возмужания. Он медленно занёс над ней сверкающий меч, неотрывно глядя в свой щит, и отчаянно замер. Медуза не шевелилась, она смотрела на него, тихо и спокойно, широко раскрытыми глазами. Ни слова, ни единой мольбы, даже вздоха не слетело с её губ.

Он замешкался, заколебался, поражённый её красотой и беспомощностью. Невольно залюбовался безмятежной грацией позы.

– Закрой глаза и поцелуй меня, –  сказала Медуза Персею.
 
–  Я пришел убить тебя, –  прохрипел он. – Ты уничтожила сотни невинных людей в моём родном городе. Многих, кого я знал и любил! Они были добрые, хорошие люди! А теперь это просто холодные камни! Те, кто уцелел, три долгих месяца перетаскивали их на окраину города, и теперь там целый некрополь, и у каждого камня кто-то плачет! Сколько горя ты принесла, проклятая! Ты заслужила смерть!

– Ты сможешь убить меня после поцелуя, –  невозмутимо продолжала Медуза. – Будем считать это моим последним желанием.

Персей не двигался. Он разглядывал Медузу в свой зеркальный щит.
 
–  Жаль губить такую красоту? –  спросила она равнодушно. –  Губи, не сомневайся. Эта красота никого не сделает счастливым, никому не принесёт радости. Ни один художник не напишет портрет Медузы, ибо умрёт раньше, чем возьмёт в руки кисть. Ни один герой не посмотрит мне в глаза, и я никогда не узнаю, как ласкают взглядом возлюбленную. Нет мне жизни, но я хочу красивую смерть. Выполни моё последнее желание – поцелуй меня.

–  Почему я должен тебе верить? –  молвил Персей. – Ты же подлое и мерзкое чудовище, загубившее сотни невинных душ.

–  У меня есть на то причина, –  сказала Медуза. – Но я открою её тебе лишь после того, как ты меня поцелуешь. Пойми, я отдам свою жизнь лишь истинному герою. Герою, который способен поцеловать Медузу Горгону.
 
–  Но если я закрою глаза, то стану лёгкой добычей…
 
–  Быть героем – тяжкая ноша, –  улыбнулась крылатая обольстительница. –  Нужно соответствовать. Без доли безумия и двух долей великодушия в герои не попадают.
 
Долгий взгляд соединил на мгновение их сердца. И Персей отложил меч, крепко зажмурившись, он повернулся к Медузе. Она лежала неподвижно.

–  Иди на мой голос, –  прошептала она, – опустись на колени. Приляг со мной рядом. Не бойся… Эти змеи только на вид устрашающи. На самом деле они безобидны, как цыплята. Мне нужно  почувствовать тепло твоих рук. Я так долго этого ждала...
 
Герой опустился на песок рядом с прекрасной полуобнаженной женщиной. Она закрыла ему глаза своей ладонью, чтобы он ненароком не взглянул на неё. Их губы соприкоснулись, и Медуза почувствовала себя маленькой и прозрачной, словно те хрупкие, безымянные создания, что плавают мириадами бликов в огромном океане, неуловимые невидимки, что, кажется, вот-вот растворятся в солёной воде. Она же растворилась полностью и без остатка.

Их поцелуй длился до самого заката. А когда зашло солнце, Медуза использовала последний его луч, чтобы тихим и лёгким пёрышком ускользнуть в Пристанище Вечной Ночи.

Перед тем, как Персей снова взялся за свой меч, юная Горгона сказала ему:
 
–  Завтра на рассвете в жертву ненасытному морскому чудищу принесут прекрасную девушку. Ты должен спасти её. Тебе не одолеть поганую тварь мечом, и всей твоей отваги не хватит для этого. Она проглотит вас обоих в один лишь миг. Поэтому возьми мою голову и ткни чудищу в мерзкую пасть. Тогда оно обратится в каменную глыбу, и вы будете спасены. После этого, когда ты свершишь свой суд над теми, кто заслуживает возмездия, брось мою голову в бездну.

–  Почему ты это делаешь? – задумчиво спросил нежный палач.
 
–  Потому что мне это по силам. Не красота приносит счастье, не дар, ниспосланный богами, а то, как ты этим распорядишься. И крылья не помогут, если сердце камнем тянет на дно, –  ответила Медуза и ласково улыбнулась.
 
–  Я чудовище и собираюсь этим воспользоваться…
 
Персей сделал всё, как она велела. Мёртвая голова влюблённой Медузы имела ещё большую смертоносную силу, чем прежде. На рассвете изголодавшаяся Кето приплыла позавтракать на Жертвенную Гору, где её ожидало изысканное лакомство, юная, прелестная девственница, дочь местного правителя Андромеда.

Злобная богиня ринулась на добычу, разинув жуткую пасть, да так и застыла, вперив выпученные рыбьи глаза в лицо своей отвергнутой дочери. Медуза улыбалась. Это была торжествующая улыбка. Но сказать наверняка, конечно, никто не может. А каменные утёсы не разговаривают.
 
Так уж устроен мир: только любовь способна на бескорыстную жертву, а жертва во имя любви наделена безграничной силой. Истинной драконьей силой, способной остановить второго непобедимого дракона  –  Смерть.
    
Вызволив Андромеду, Персей отправился прямиком в родной город, чтобы показать голову Медузы тамошнему царю Полидекту. Трус и подлец заслужил ту же смерть, какую приняли многие из его подданных, пока он прятался и пировал в своих погребах.

Так Медуза освободила город от гораздо большего зла, чем любое стихийное бедствие – от низкого и бессовестного правителя.
 
Оставив Полидекта сидеть болванчиком на троне, Персей и Андромеда поднялись на самую высокую гору и выполнили завещание Медузы – бросили голову в самую пучину.
 
Безумный Форкий как раз собирался пустить на дно очередное судёнышко, когда что-то плюхнулось в воду неподалёку. Одного взгляда хватило, чтобы в этих водах навсегда воцарился мир и покой. И, вы знаете, пожалуй, улыбка Медузы была даже счастливой!