Маленькие театральные трагикомедии. Версия2

 Маленькие театральные трагикомедии (версия вторая, разжиревшая)
 
Я играю лет уж скоро 20, наверное, в любительском театре при еврейской общине в одном из красивейших городов южной Германии. Любители — это мы, актёры, а режиссёр наш, Феликс, как и тоненькая быстроногая постановщица танцев Нина, — настоящие профессионалы с большим опытом работы и на родине, и уже здесь, в Германии. Ах, какие замечательные девицы были моими жёнами, любовницами, дочерьми, соседками... на сцене! Обзавидуетесь!
А какой кайф прийти на репетицию, когда тебя ждут, обмыть с нашим замечательным коллективом премьеру, да просто что-нибудь обмыть! Это же душа поёт и плачет! А какое попурри подарили мне соратники, а главное - соратницы по любительской сцене на день рождения! (И не уговаривайте, сколько и когда и куда стукнуло - не скажу!) Но таки есть что вспомнить! Правда, почти с самого начала на девиц напала странная эпидемия: они стали то рожать, то переезжать, то начинали учиться, то выходили замуж, но, к счастью, хотя бы не все хором! 

Давно собираюсь поведать тебе, любезный читатель, эти маленькие трагедии. Комедиями стали они уже позже, в воспоминаниях, да и то — отнюдь не все…

Как я туда попал? Рассказать? Хорошо, уговорили, я уже рассказываю, так и быть, а то задолбали уже - расскажи, ну расскажи!!!

А если я где и привру, то пусть меня покарает моя совесть, уж с ней я как-нибудь договорюсь!

С Ритой мы ходили на курсы немецкого. Когда в общине затеяли театр, я, конечно, смотрел их первую пьесу. Если мне не изменяет память, то это был самодельный «Пурим шпиль». Кто знает, что это такое — отдыхайте пока в сторонке, а кто не знает — объясняю: это традиционное еврейское представление с почти неизменным составом персонажей, основанное на одном из библейских сюжетов. В то же время внутри этих практически фиксированных событий каждый театральный коллектив играет свой, ни с чем не сравнимый спектакль. Оказывается, что вариантов таки навалом!

Играется этот спектакль на праздник Пурим, оттого и получил своё название. Позитивный герой - Мордехай, его дочь Естер — спасительница еврейского народа, а Амман, министр при дворе Ахашвероша — это воплощение всего злого, коварного, что-то вроде древнееврейского игилского террориста, облечённого определённой властью, хоть, конечно, и меньшей, чем царь Ахашверош. Кстати, любопытная справка из еврейских традиций: в праздник Пурим единственный раз в году правоверному еврею торжественно и официально разрешается наклюкаться до такой степени, чтобы уже путать Аммана с Ахашверошем!

Очень колоритный Григорий играл Аммана столь убедительно и грозно, что просто закрепился у меня в представлениях, то есть вот таким и должен быть Амман, решил я для себя, и всем другим «не верю!». Рита играла там режиссёра. Она мерила авансцену творческими шагами и типа давала ценные указания. На ней были тесные брючки, подчёркивавшие то, что в них оказалось, и пышная, будто надувная кофточка, которая обманно подчёркивала, будто в ней что-то есть. А чё, нормально! Я хлопал! В смысле аплодировал!

Однажды Рита позвонила мне и сказала:
Тебя хочет Феликс! Позвони ему!
Ну, что поделаешь, бывает. Постой, но у него ж вроде жена молодая! - удивился я.
Ты ничего не понял! Ты ему нужен, ну, как этот! Короче, ну, по делу! На телефон, звони!
А чего он не может сам позвонить по этому делу? И что это за дело такое секретное? - удивился я, но раз по делу — позвонил. Так я и оказался впервые на репетиции. Позже до меня дошло, что у Феликса Харама — нашего режиссёра, принцип, то есть фишка такая: он не должен зазывать человека в театр. Вот если уж человек сам хочет, тогда уж, ну уж ладно, посмотрим...

Пьесу, в которой мне впервые в жизни предлагалось играть, написало сразу несколько человек. Это было что-то отдалённо напоминавшее «Свадьбу в Малиновке», только Малиновка была еврейским местечком, а персонажи в ней почему-то говорили на идише, немецком, русском, и ещё каком-то. Называлась пьеса «Хупа». Что это такое — объясню позже, и ещё пару эпизодов об этом спектакле — тоже позже или ниже, как вам больше нравится!

Когда я появился, главные роли уже кончились, и мне осталась маленькая роль Арончика — швыцера, побывавшего в Америке, и возомнившего себя таки американцем. Моей партнёршей была очаровательная женщина весьма высокого роста — Нила, а отца еврейского многодетного, или правильнее — многодевного семейства (роль его по характеру весьма напоминала Тевье молочника), успешно изображал муж Нилы — Александр. Он был намного старше её, но тоже имел богатый опыт самодеятельной сцены на родине.
Наш балетмейстер — Нина долго билась, пока у меня получилось с Нилой изобразить два — три па, но роль всё-равно оставалась слишком маленькой, и я её немного удлинил.

Мы сыграли спектакль в нашем зале общины, в Штутгарте, аплодисменты вскружили нам голову, и мы поехали гастролировать. Естественно, ничего бы этого не было, если не община. Община выделила какие-то деньги на костюмы и прочее. Не так, чтобы сильно много, но с натяжкой хватило, учитывая, что многое принесли из дома. Нам дали маленький автобус, но все туда не поместились, и я взял ещё свою машину.
На сей раз нас пригласили в общину Фрайбурга, где принимали душевно, вкусно накормили после спектакля, да ещё подарили коробку прекрасного израильского вина «Царь Давид»! Всё солнце Иерусалима, весь жар и сладость еврейских красавиц были закупорены в этих бутылках, вах, какое вино! Нет, я не грузин, но когда говорят о вине, о ТАКОМ вине, все мы немножко грузины, даже и евреи!

Однако, вернёмся к пьесе. Я в роли Арончика в широкополой шляпе, будто только что из Далласа, и в белом пиджаке модели "Мечта Остапа Бендера" заканчиваю свою реплику на авансцене, и «прогнать» за кулисы меня должна обеспокоено-праздничная реплика невесты, ибо речь там ниже идёт о свадьбе — с хупой*, прекрасными танцами и неизбежно раздавленным в платке бокалом. При этом часть танца, поставленного нашей гениальной Ниной, происходит на коленях. Шикарный получился танец, дай ей бог здоровья! И если уж про здоровье речь, так пусть и Феликс будет нам здоров 120 лет!
Короче, всё, что требовалось по роли, я уже сказал, и настало время появиться невесте с её репликой на немецком «Папа, мама, приехала кузина из Америки!» После этого я с чистой совестью уступал место кузине.
Но невесты всё нет и нет!

Если бы я излагал кино версию этого эпизода, то показал бы немедленно и Свету, играющую как раз роль невесты. Я изобразил бы, как в этот же самый момент красотулечка невеста наша курит через три двери от той, что ведёт на сцену, рассказывая при этом двум подружкам, как она должна скоро выбежать на сцену и выдать столь нетерпеливо ожидаемую мной реплику.
Но это не кино! Я стою одиноко на чужой сцене и таки мандражирую на полную катушку, чтоб меня Васей звали через забор! А Светы всё нет и нет!

- Тут, вроде, кузина из Америки должна приехать, я где-то слышал вскользь! — растерянно вещает моими устами швыцер в смертельном испуге - Арончик, но тщетны его потуги, ибо двери пригнаны качественно, и жалкую мою реплику Света не слышит.

И вдруг звучит, наконец, спасительное:
- Папа, мама, кузина…

Уррраааа! Я радостно сваливаю за кулисы! И что? Ты, читатель, небось, думал, что опомнилась, наконец, Светка? А фигушки! Это Нила, исполнявшая роль той самой, ох какой долгожданной кузины, выручила меня, пропищав Светкиным голосом благословенную реплику.
Дело в том, что Нила уже и до Германии имела большой игровой опыт в Киевских народных театрах и, оценив совершенно неуместную здесь качественную герметичность двери из закулисья на сцену, спряталась прямо за занавесом, почему свой выход не только не прозевала, но ещё и меня и Свету выручила. Опыт — это вам не хухры-мухры!

Вернувшись в общину, драгоценную коробку с вином мы спрятали под сцену, однако вскоре в зале общины последовали некоторые пертурбации, что-то куда-то переносили, переделывали, короче, вина нашего больше никто не видел, вернее, видел, но нам о том не сообщил.

*****
Так уж получается, что и во второй истории я оказался не наблюдателем, а участником. Мы играли уже не самодельную, а профессиональную пьесу чудесного Харьковского драматурга Зиновия Сагалова «Полёты с ангелом», играли на родной сцене общины, и зал был переполнен. Скажу больше - человек сорок ещё пришли, но не попали - некуда!

Я — старый, уже узнавший бремя славы художник, Марк Шагал — стоял на второй ступеньке специально для этой пьесы изготовленной лестницы, ведущей прямо в зал, и держал в руках палитру с застывшими, будто остекленевшими от чудовищного взрыва эмоций красками. Поглаживая бугристую и в то же время зализанную поверхность палитры большим пальцем, я задумчиво смотрел поверх всех голов зала (так легче, меньше шансов встретиться глазами со знакомыми, отвлечься, выпасть из образа) и готовился произнести небольшой монолог — что-то вроде белых стихов, написанных Сагаловым на базе дневников художника.

Каждое движение было отрепетировано, монолог сопровождался музыкой, продолжительность звучания которой так же было точно отмерено по тексту. Ровно 17 секунд должно было длиться сие действо. Вот уже прозвучали сигнальные ноты из-за такта, я набрал побольше воздуха в брюшную полость, как учили, а не в лёгкие, как привычней, и понял вдруг, что текст из моей не столь уж молодой черепной коробки благополучно... исчез, испарился напрочь, как и не было! 

Испугался ли я? — Пожалуй, нет. Я продолжал молчать, мелодия звучала, я по-прежнему задумчиво глядел в зал.
Феликс потом рассказывал, что был просто удивлён, как мастерски я держу паузу!
Однако, пора уже было что-то говорить! Я вновь набрал изрядный объём волшебного сценического воздуха, и решил, что буду что-то такое похожее по смыслу импровизировать.

 Аудиотрек благополучно отзвучал, я открыл рот и… текст вернулся. Марк Шагал произнёс предназначенный монолог без музыки, только и всего, а я, теперь можно признаться, пережил нешуточный испуг.

Из пьесы же, и из биографии я понял для себя о Шагале следующее: он мучился жуткими угрызениями совести, что даже много позже — в достатке и зрелых летах — так ни разу и не выбрался в родимый Витебск, что мать скончалась не на его руках, но заставить себя вернуться туда, где сначала был вознесён до роли одного из творцов революции — её художника, а затем низвергнут и уничтожен, так и не смог. Да только маме его угрызения — что мёртвому припарки.

А с другой стороны — всё он правильно сделал, иначе не видать бы ему старости: не в той стране располагался его Витебск, ох, не в той!

*****

Ещё раз мы показывали ту же пьесу про свадьбу в Ульме. В выделенном нам зале сцены как таковой не было, поэтому устроители поставили какие-то снаряды, похожие на брусья, а уже на них положили один к одному ровные щиты, кажется, из многослойной фанеры. Получилась вполне симпатичная сцена, и даже довольно большая. Я прошёлся по ней туда-сюда, потом забралось сразу несколько наших самодеятельных артистов — нормально, хорошая получилась сцена, надо же, какие молодцы!

И вот пошла пьеса, всё было прекрасно, никто с репликами не опоздал, процесс плыл, как по маслу, а вот и финальный танец, в котором заняты были почти все. Даже наш старейший актёр, муж Нилы, Александр, бывший офицер и преподаватель, которому было уже хорошо за 70, тоже танцевал.
Вот так надо, молодёжь, берите пример! Выучил симпатичную студентку себе любимому по своему вкусу и понятиям, как положено, а потом на ней, же готовенькой,  (чуть не сказал, по образу и подобию,)  но с непременными и столь милыми мужскому глазу от нас отличиями, и женился!

Девочки наши, библейские красавицы с просветлёнными лицами, с глазками на весь экран, фигуристые и ловкие, изготовленные со всей еврейской любовью, да не как-нибудь, а на экспорт! Да ещё танцевали как, загляденье! Наши девочки - это, скажу я вам, таки да!

Вдруг я заметил, что девушки, танцевавшие вокруг Александра (по роли — отца невесты), как-то очень уж к нему приблизились, особенно сзади и с боков, чуть ли не приподнимая его своими плечиками, а на лицах их читался сильный испуг, чтобы не сказать ужас! В то же время Александр, вроде бы, во всяком случае, внешне, был в полном порядке, выглядел на ять, глядел орлом строго вперёд.
Странная история! Что же там такое случилось? Я потихоньку перебрался на другое место — там было видно получше...

Что тебе сказать, читатель, с того момента, как и я рассмотрел, что же там такое происходит, из всего богатейшего русского языка мне на ум лезли лишь два вида слов: просто матерные и очень матерные!
А случилось следующее: от слаженного танца, да с притопами, да с прихлопами, да с подскоками, ничем не связанные между собой щиты, стали в некоторых местах расходиться. Девушки, слава Всевышнему, это заметили, две дырки, и весьма немалые, образовались прямо за спиной нашего пожилого артиста, ещё две — чуть дальше. Девчата стали «незаметно» подпихивать Александра вперёд, чтобы он не провалился, но бывалый артист и бывший офицер чётко знал свою позицию и не поддавался. Как-то подсказать ему, шёпотом или даже в голос было бесполезно — и музыка орёт, и топот, да и глуховат он был соответственно возрасту.

Какое же облегчение мы ощутили, когда девчонки, благополучно допрыгав танец, и не отпуская ни на секунду своего сценического папочку, благополучно увели под белы рученьки его со сцены! Уфф, аж дыхание восстановилось! Как говорят немцы, "Ende gut - alles gut!" Это типа нашего "Хороший конец - всему венец!"

Александр и Нила жили недалеко от меня, и нередко я вёз их на репетицию, если ехал на своей машине. Иногда по дороге Нила вслух читала захваченный мной свежеиспечённый и крупным шрифтом (чтобы и на ходу легко читалось) распечатанный рассказик. Удивительным для меня было то, что читала она именно так, и именно с тем выражением, с каким звучал текст внутри меня.
Ниле мои рассказы нравились, а Александр говорил, что Влад — ПРОСТО нормальный одессит. А это, поверь, читатель, было большим комплиментом, ибо НОРМАЛЬНЫЙ одессит по его разумению, обязан был, (извиняюсь за скромность) обладать как минимум, одним талантом, а чаще - многими!

*****
Последняя трагедия произошла не при мне, я к тому времени уже ушёл с репетиции, а трое персонажей — две девушки и один молодой человек — остались репетировать танец. Название спектакля и имена персонажей я не называю умышленно, тебе, читатель это ни к чему, а кому-то это может быть неприятно.

Согласно сценарию, две девушки должны были развлекать и совращать некоего героя, исполняемого парнем. В одном из па все три персонажа должны были колебаться из стороны в сторону, подобно водорослям, при этом парень был в середине, как котлета между двумя половинками булочки. Котлета, вернее молодой наш и бравый котлет, от множественных повторов не сразу получающегося па — а repetitio est mater studiorum** — ощутил нешуточное напряжение, ибо и булочки наши, поверь, любезный читатель, были тоже свежи и румяны.

Знаете, наверное, есть некая справедливость, равновесие, что ли, в том, что профессиональные танцовщики часто относятся к представителям нетрадиционной любви. При этих условиях гораздо проще вплотную общаться с партнёршами по танцам. Да, трётся она случайно об тебя разными упругими местами, а тебе, ежели ты не совсем обычный мужик, хоть бы хны! Удобно, чёрт возьми!

Но наш парень, так уж сложилось, был ориентирован абсолютно правильно. Вот так он и пошёл после репетиции прямо в направлении соблазняющего его объекта, что и привело к тому, к чему привело. И всё бы было путём, и на здоровье, когда молоды, красивы и ориентации, направления и ближайшие планы совпадают, но… парень наш был женат!

Ежели на мой вкус, так жена его, уж во всяком случае, внешне, выглядела ничуть не хуже, коли не лучше той, с которой сбегал он налево, (только лишь разок и сбегал, о продолжении речь даже и не шла), но… вот это дьявольское «но», вот ведь, блин, непруха какая! Жена моментально о его измене узнала и с котлетом немедленно развелась.
Что касается булочек, то для них, вернее, для одной из них, ничего практически не изменилось, а вторая в продолжении репетиции участия не принимала.

* * * *
А ещё я хочу перечислить те спектакли, в которых мне посчастливилось сыграть, правда хронологический порядок не получится.
«Полёты с ангелом» по одноимённой пьесе харьковского драматурга Сагалова. Это спектакль, написанный белым стихом, про Шагала, по его дневникам, «Пурим 2», который где-то на 2\3 написал я, второй спектакль Сагалова про Михоэлса - «Графиня и король», и ещё штук восемь спектаклей, треть из которых игралась на русском, а потом и на немецком языках.
К этому хочу добавить, что ни один автор не мог бы похвастаться тем, что его пьесу играли точно в оригинале. Все тексты Феликс коротил, удлинял, заострял, подгонял под нас — гениальных артистов, короче, работы у него было валом ещё задолго до выхода на сцену.
Я уже не говорю, о том, что за сизифов труд — добывать из нас — неподготовленной, сырой массы искру таланта! Частенько бывало так, что приходил новый человек, Феликс пробовал его на сцене, а я при этом думал следующее:
-Ну всё, Феликс, нашла коса на камень — из этого материала сделать артиста невозможно!
А он каким то волшебным способом этого добивался! Совершенно необъяснимо, как это возможно, хоть почти всё происходило на моих глазах.

Мы играем так давно, что трёх самодеятельных артистов уже нет с нами. Нас навсегда покинули Рая, Давид, и Александр. Осталась лишь память и посредственного качества записи спектаклей на кассетах. Правда, последние спектакли уже записывались на дигитальной камере, а главное — с чувствительным вынесенным к самой сцене микрофоном, а те, старые смотреть было невозможно, ибо камера стояла в конце зала, слышимость была очень паршивенькая. Собственно, записи делались для «разбора полётов», без крупных планов, только общий вид.

Вместо заключения мне хочется привести здесь стихотворение, написанное 8 лет назад нашему режиссёру, Феликсу Хараму. Оно опубликовано на моей страничке стихов:

ХАРАМИАДА

МОЕМУ РЕЖИССЁРУ, ФЕЛИКСУ ХАРАМУ,
В ЧЕСТЬ 35 ЛЕТ ЖИЗНИ В ТЕАТРЕ И
ДЕСЯТИЛЕТИЮ ЕГО МУК С НАМИ

Любить театр не мудрено,
Спроси любого – любит каждый,
Как Пушкина. Но вот, однажды
Ты это старое вино
Распробовал, и вот, что важно:

Театр взял тебя на зуб!
И вдруг ты чувствуешь, что таешь,
Что вне игры и жить не чаешь,
Хоть мавр, хоть дева, Скалозуб,
Хоть мумия, но ты ИГРАЕШЬ!!!

Гвоздец тебе без медных труб!
Подсел! Антабус не поможет.
Без криков «бис»! из красной ложи
И без театра – хладный труп!
Число ролей лишь жажду множит.

С актёром ясно? А представь,
Как тянет к нитям кукловода!
Не в кайф себе, лишь для народа(!)
Устроить сказочную явь:
Чтоб пах коньяк, хоть пили воду!

И я попал на склоне лет,
Как тот Сизиф на Фудзияму!
Хоть с детства говорила мама:
- Ты не звезда экрана, нет!
Но это было ДО Харама!

Харам – не просто режиссёр
Из нас лепить – такие муки!
Но он простёр над нами руки
И чувствуешь: спектакль попёр!
И зритель, что пришёл от скуки,

Сбивает, вдруг, ладони в пыль
Хоть мы, поверь, отнюдь не профи!
А он себе вкушает кофий,
На баб глядит, что твой бобыль,
Und weiter so, toi, toi, zum Teufel!***


________
*хупа — это полотно, чаще украшенное традиционным еврейским орнаментом, укреплённое на четырёх палках. Хупа символизирует крышу будущего семейного дома. Пойти под хупу означает то же почти же, что не еврейке — пойти под венец.

** repetitio est mater studiorum (латынь) Повторение – мать учения

*** И дальше так же, тьфу, тьфу, к чёрту! (по значению близко к тьфу, тьфу, чтоб не сглазить!)
       

картинка из интернета. Спасибо автору, тем более, что кукловод здорово похож на нашего режиссёра, разве что моложе значительно, и без очков.