Наследие А. Вельского 31

     Прошло, наверное, около двух часов, а от воды уже не было и следа. Дорожки и ковры отправились на балкон вымораживаться, а тряпки поменьше были развешены в ванной и на кухне, где отопление было наиболее интенсивным. Я готовил чай, а девушки сидели закутавшиеся в одеяла и с ногами, опущенными в таз с горячей водой и горчицей, для профилактики простуды. Изредка я видел, как, то одна, то другая начинала некий жест, который я старался не досматривать – мне становилось от этого немного не по себе. А там, за спиной слышался обычно возмущенный и в тоже время абсолютно несерьезный шепот, который уже через мгновение превращался в веселое фырканье, а потом и вовсе, в смех.
- Чай готов, вылезайте, ноги в шерстяные носки и к столу.
- Спасибо, Олег Владимирович.
- Вот как раз тот случай, когда мне-то и не за что. Если бы не ваша помощь, я бы тут еще плавал, а то, может быть, и вовсе утонул, - пошутил я.

     Девушки фыркнули, показывая, что совершенно не сердятся на меня за то, что я привлек их к помощи, а точнее, заставил работать вместо себя, оставив, так сказать, один на один с наводнением.
- Олег Владимирович, - Александра устроилась около стола и взялась за чашку, - я видела, вы пытались спасти бумаги. Удалось?
- Очень мало, - признался я, - как это обычно бывает, самые нужные бумаги оказались, в самом низу и пострадали больше всего.
- Закон подлости, - тихо прокомментировала Анастасия.
- Что, - повернулся я к ней.
- Я читала где-то о таком законе. Там много разных вариантов, но один из них звучит, что, мол, если ожидаемое плохое может произойти в нескольких вариантах, то обязательно произойдет самый наихудший…
- И что, действительно есть такой закон? - Я смотрел на Анастасию, мне казалось, что она меня разыгрывает, но тут за подругу вступилась Александра.
- Честное слово, Олег Владимирович, я имени тоже не помню, но мне в руки попадалась целая брошюрка с этими законами. Они, правда, все были сформулированы там смешно, но если вдуматься, то там все правильно…
- Надо же, - усмехнулся я, - Закон подлости…
- Значит, с бумагами ничего хорошего, - напомнила Анастасия мне начало разговора.
- Да. Многое, без специального оборудования будет просто не прочесть. Да и со специальным, тоже еще вопрос…
- А что там было такого важного? - просто, между делом поинтересовалась Александра.
- Там были заметки хозяина квартиры, по поводу одного человека.
- Какой-нибудь исторической личности, - вовсе не допрашивая, а как бы, между делом, продолжила Александра, - хотя, наверное, сейчас таких уж крупных исторических личностей нет. Если только политики, или артисты…
- А спортсмены, - напомнила Анастасия, - а космонавты?
- Ну да, это конечно, тоже…

     Девушки решили пройтись по известным и популярным людям, с целью выяснения, кто из них заслуживает звания «историческая личность», а кто нет, а я задумался. Заинтересовал меня вопрос, поставленный Александрой. Вот в его свете, такая личность, как Александр Вельский, он подходил под определение «историческая личность» или нет… Ведь с одной стороны, его вряд ли можно назвать известным. Или, скажем так, известным, но узкому кругу. Хотя, я тут же засомневался, а так ли уж узок этот круг? Я даже не имел в виду, произошедшее в институте, но ведь мои-то родители его знали, и даже читали, а отец, помниться говорил даже о том, что текст переписывали от руки, лишь бы иметь дома экземпляр. Вот и получалось, что не так уж узок круг людей, которым известно имя Вельского…   
- А что Вы думаете по этому поводу, - поинтересовалась Анастасия.
- Извини, - очнулся я от своих собственных размышлений и вопросительно посмотрел на девушку.
- Оторвали от размышлений, - вежливо извинилась она.
- Нет-нет, просто иногда приходят в голову всякие разные мысли. Ты только повтори вопрос, а то я, честно говоря, действительно отвлекся.
- Мы рассуждали по поводу А. Вельского, - начала было говорить Анастасия, но заметив, наверное, как вытягивается мое лицо, остановилась, - что-нибудь не так?

     Мне потребовалось некоторое время, чтобы вернуться в нормальное состояние.
- Настя, а почему вы именно о нем говорили? - спросил я.
- Даже и не знаю, как получилось, что мы вышли на него, - она оглянулась на подругу, как бы переадресую вопрос ей, но та, только пожала плечами.
- Дело в том, что я сам, думал о нем же. Странно совпадение, - попробовал улыбнуться я, но улыбка, по-видимому, не очень-то получилась.
- Наверное, и бумаги эти, тоже его касались, - предположила Анастасия, вполне справедливо, между прочим, предположила.
- Да, - кивнул я, - так уж получилось, что вся эта история началась именно с Павла Васильевича Афанасьева, с Вашего покорного слуги и с Верочки. Правда, с нее в меньшей степени, хотя, сейчас уже трудно установить, так сказать степень участия каждого.
- А расскажите, - неожиданно попросила Александра, и ее, как ни странно, поддержала подруга.
- Рассказать, - удивился я, - так ведь нечего пока рассказывать. У меня ведь ничего нет по настоящему, достоверного. Только легенды, которых слишком уж много вокруг этого самого А.Вельского.
- Жаль, - в один голос произнесли девушки, и выглядели при этом такими разочарованными. Мне даже стало немного не по себе, - но послушайте, насколько я успел понять, часть его жизни, действительно в его произведениях…
- Так очень часто говорят о писателях, а начинаешь читать…, - Александра весьма красноречиво не закончила фразу.
- Поверье пока на слово – Александр Вельский – не тот случай, - я повернулся к Анастасии, - помнишь ведь, как вышло с «Бойцом». А мы, с Верочкой, как-то перед этим разговаривали и предполагали, что тест выдуман…
- Аська, ты мне ничего не рассказывала, - Александра вопросительно посмотрела на подругу.
- Расскажу, домой вернемся и расскажу.
- Ладно, - согласилась подруга, - только не забудь.
- Поэтому, - продолжил я тем временем разговор, - когда речь касается произведений этого автора, нет-нет, а обязательно подвернется какой-нибудь случай, чтобы подтвердить их справедливость.
- Даже и не представляю, - недоверчиво пробормотала Александра, - что именно, может подтвердить правдивость «Войны…». Я, конечно, не отличница по истории, но по-моему в прошлом нашем ничего похожего не было… Или было?
- А с чего ты решила, милая моя подруга, что подтверждать обязательно должно прошлое…, - скорее всего Анастасия хотела пошутить, я почти уверен, но когда фраза прозвучала, и я понял ее смысл – я вздрогнул.

     Слава Богу, что девочки, похоже, этого не заметили, потому что тут же продолжили пикировку.
- Ты, Аська заговариваться начинаешь, - рассмеялась Александра, - времена совсем перепутала. Было – не было. Прошлое будущее…


     Я незаметно выключился из их общения. Слова Анастасии странным образом напомнили мне разговор с моим учителем. Их надо было обдумать, но не сейчас, не при девушках. Потом. Дома…
    
     Посидев еще немного, девушки собрались уходить, вспомнили о каких-то неотложных делах. Я еще раз поблагодарил их и пообещал навестить их до приезда Верочки, и заодно занести рукопись «Войны…». На том мы и расстались. Они ушли, а я остался в квартире. Покурил, походил из угла в угол, видимо, надеясь найти какое-нибудь занятие. Но бумаги, разложенные на кровати, не давали мне покоя и куда бы, я не перемещался, по этой квартире, каким бы мыслям не предавался, обязательно в очередной раз обнаруживался себя стоящим перед столом, и пытающимся разобрать каракули на очередном листе. В конце концов, я собрал то немногое, что осталось от этих дневниковых записей, аккуратно сложил в пакет и отправился домой…
    
     Из дома я позвонил в редакцию братства – хотел рассказать о случившемся. Но Валерия Яковлевича на месте не было, а секретарь и иные присутствующие, смогли только поохать и пообещать, что непременно передадут редактору, как тот только появиться. Я поблагодарил, повесил трубку и в некотором недоумении попытался занять себя еще чем-нибудь, кроме дневников. Выходило не очень хорошо, потому что первым, что попалось мне под руку, оказался «Взгляд…».
    
     «Он никому не рассказывал, где он был все это время. Где был и чем занимался. А носило его по миру, как листок в известной песне. Мелькали страны, границы, люди. Им интересовались различные организации. И государственные, и общественные, если конечно, общественной можно называть организацию, которая, прежде всего, интересуется войной. Не важно, впрочем, он никому ко двору не пришелся, поэтому вынужден был создавать, свою собственную. Чуть позднее, после того, как организация заявила о себе, печать тут же окрестила ее крайней левой и экстремистской. В секретные архивы большинства специальных служб, эта организация вошла под литерой «Z».  Что на нормальном человеческом языке означало, склонность к крайним и жестким действиям и отсутствие какой бы то ни было политической платформы. И пока пресса и службы разбирались и рядили, что можно и что следует ожидать от этой организации. Сильно ли отличаются ее декларируемые цели от истинных, пока целая группа журналистов пыталась раскопать его прошлое, ради чего, в обход законов, рылась в архивах спецслужб, он вернулся на тропу войны. Вернулся, как к себе домой…
    
     Конечно, спрашивайте если хотите, для чего, против кого, каковы были его планы и мысли… Спрашивайте, только будет ли ответ? - Не знаю. А кроме того, вдруг тот, о ком я рассказываю вовсе и не он?! - Не приходила вам в голову такая мысль? Может быть тот, погиб. Там, в плену, или, может быть, убежал, а спастись не смог. Да мало ли что бывает в горах…

     А почему я думаю, что он тот самый? - Так я и не думаю, я просто пишу историю, и моей волей этот человек и тот, одно и тоже лицо. Я автор, и, следовательно, имею право на авторский вымысел. Или Вы против?
    
     Ладно, где я там остановился? - Ах, да, тропа, на которую он вернулся. Маленькая армия, финансируемая самыми богатыми людьми по обе стороны океана. А война сразу против всех. Что вело его? - А вот это правильный вопрос. И я отвечу на него, потому, что знаю.

     Злость. И только она, не было у него программы, не было у него промежуточных целей, не было у него политических приоритетов. Только одна злость. И подождите говорить, что это глупо. Перестаньте ухмыляться и недоверчиво качать головами, упрекая меня в недостаточной информированности, а моего героя в слабоумии. Остановитесь и посмотрите на себя самих.

     Завоевывать чужую территорию только потому, что там нефть – это не глупо и не пошло! Отмывать криминальные деньги, финансируя ими войну – не преступление! Продавать оружие обеим воюющим сторонам – не предательство! А у него была только злость. Так что, если хотите знать, для меня его причина в сто раз убедительнее, чем все ваши экономические и политические, вместе взятые. Ибо она происходит из состояния души, а не из денежных и мелко-амбициозных интересов.

     И те, кто собрались вокруг него были такими же, как и он. Без страны, с судьбами, по которым прошлись законы, власти и политики. Был ли он прав, когда начал свои военные действия – не знаю. Но то, что появление такого человека – знак, в этом я уверен. Знак того, что этот мир сошел с ума, а такие как он не желают его излечения, они сами из этого мира и они знают, что его уже не вылечить. А следовательно, тогда и лечения затевать не зачем. Добить, чтобы не мучился! Это они считали более гуманным, нежели чем тянуть агонию до бесконечности…
    
     Так размышлял он, когда вставлял очередную обойму в свой автомат, он был в этом уверен, когда поворачивал ручку взрывного устройства. И не было ничего такого, что могло бы его разубедить в этом…

     А как же она?! - спросите Вы. А она знала, и главное, она понимала, в чем смысл его войны. И более того, молилась за его удачу в маленькой домашней часовенке. Молилась за скорую с ним встречу. Она и ребенка своего воспитывала, как воспитывала бы последнего человека на земле, самого последнего. Она не надеялась, что он выживет в грядущей огромной войне, не надеялась, и не верила, что это возможно, но прожить, до рокового выстрела, случайного осколка или стихийного бедствия, которые одно за другим били по планете, он должен был достойно. А еще, она научила его молиться и петь.
    
     Вот так и шли их дни, вдалеке друг от друга, и в тоже время в едином дыхании, в едином сердечном ритме.
    
     Они умерли, так и не встретившись. Его последняя операция, она не была ни излишне сложно, не излишни опасной. Это была рядовая операция, направленная на уничтожение отряда повстанцев в некой экваториальной республике. Завязался бой, кто-то наступал, кто-то отступал. Кто-то умудрялся закрепиться на занятых позициях и контратаковал. Потом место и ситуация менялась и все начиналось сначала. Что-то около шести часов. А потом случилось землетрясение, совсем маленькое, с маленькой амплитудой и всего с одним толчком, которого, впрочем, хватило, чтобы затопить небольшую низину, где сражались обе армии. Все погибли, а на месте сражения появилось маленькое соленое озеро с тяжелой водой…
    
     И в тот же миг, когда это случилось, она поняла, что его больше нет. Поняла, что наступил финал. Она спокойно осмотрела дом, уже несколько лет пустовавший, потому что и сын ушел на какую-то войну, а дочь перебралась в соседнюю страну и жила там. Она осмотрелась и направилась в часовню. Там, около маленького алтаря горел огонь в маленькой жаровне. Отблески пламени плясали на фигуре бога, который спокойно и безучастно смотрел куда-то поверх женщины, которая расположилась на коленях около жаровни. Она подобрала платье и распустила волосы, которые из некогда черных, как смоль, стали седыми. Потом она совершила несколько поклонов в сторону Божественного изображения. И заговорила:
- Господи, ты мудр. Я слаба, но долг свой я исполнила честно. Сын мой пошел по пути отца. Дочь растит детей в доме мужа. В моем доме всегда было чисто, и вернись мой муж в любой момент, его всегда ждала бы еда, тепло и моя любовь. Я знаю, что он ушел из этой жизни так, как хотел это сделать. Прошу, дай мне знак, могу ли и я отправиться вслед за ним?

     Пламя в жаровне вдруг разгорелось, став на какое-то мгновение из ярко-красного, ослепительно голубым.
- Спасибо тебе, Господи, - спокойно произнесла она.

     Затем она распахнула халат и обнажила грудь. Увядшую, но помнящую все его прикосновения. Немного подумав, она поднялась, дав халату распахнуться целиком, а потом и соскользнуть с ее плеч. По правую руку от нее, на небольшом возвышении лежал короткий клинок, который она взяла в правую руку и повернула острием к себе. Пламя отразилось на зеркале металла, а между грудью и рукой пролегла красная, колеблющаяся полоса.
- Помоги мне, Господи умереть быстро, - попросила она и в ту же минуту небольшим усилием погрузила клинок в себя.
     Божество было милостиво к женщине…»

    
* * *
    
     Чтобы я не делал в последние время, о чем бы не думал – мне не удавалось уйти от фигуры Александра Вельского. Я не понимал природы этой связи, не мог ее объяснить, не привлекая околонаучной тарабарщины, которую проповедовал мой знакомый, Миша. Где-то в компании, да если еще и под горячительное, а люди кругом интеллигентные, понимающие юмор, но надежно стоящие на материалистических мировоззренческих позициях, конечно, такая история прошла бы на ура. Давно известно, что материализм, как тип мировоззрения, достаточно суеверен. Так вот, такую компанию можно было бы позабавить, да и заинтересовать подобной историей. А если еще и привлечь в нее современную техническую мысль, можно даже и не сомневаться, что такая история пользовалась бы успехом. А вот привлекать подобные теории, объясняясь с самим собой, это был, извините, но дурной тон. Но я ничего не мог поделать и продолжал развивать эту теорию, тем более, что не просто тропинку протоптал – проложил целую дорогу…
    
- Черт возьми, и так не хорошо, и по-другому плохо. Что же делать-то теперь, уважаемый Олег Владимирович, - задал я себе «вечный» русский вопрос и сам же ответил, не менее известным и избитым словосочетанием, - а не знаю.
    
     Эту беседу вслух с самим собой, можно было бы конечно продолжать, но я смотрелся глупо, разговаривающим в пустой квартире. Тем более, что следующий мой шаг уже был предрешен. Я потянулся за пакетом, где лежали немного влажные страницы дневника Павла Васильевича Афанасьева. Так или иначе, в них обязательно что-то было, ведь не стал бы он просто так выдирать их из личного дневника. А с другой стороны мне было очень неприятно это делать, я даже почувствовал, как начал покрываться красными пятнами стыда. Чертовски было неприятно, но я был должен разобраться в этой истории. Именно, должен – и никак иначе…
    
     Я просидел над этими бумагами несколько часов подряд. Слово за словом, я буквально сверлил эти листы взглядом, просматривал их на свет, а потом, когда перед глазами мелькало что-то похожее на слово, я хватал ручку и записывал его. Возможно, что некоторое количество слов я все-таки себе нафантазировал, но на общем фоне, это вряд ли имело серьезное значение. И когда все было закончено, я понял, что это вовсе не те бумаги. Да, вырванные листочки, да из тетрадей, которые принято считать дневниками, но это было не то, или не совсем то…
    
     «…были странные глаза, хотя, в первый момент показались они мне недобрыми. Они были одновременно и холодными, и чужими, но главное, было в них что-то такое, что позволяло предположить, что все это, вовсе не ее вина. А еще эти волосы, от которых невозможно было отвести глаз, и в тоже время, невозможно было смотреть – такие они были ослепительные. Цвета тяжелой, старинной меди. Конечно, я не смог бы заговорить с такой девушкой. И возраст, конечно, здесь имеет значение, но больше, конечно, робость. Я за всю свою жизнь никогда не мог позволить себе подойти к девушке на улице. А здесь, это чудо природы подошла сама. Она еще только направлялась ко мне, я видел, что именно ко мне, но осматривался смущенно, еще сомневаясь – и верите, не было на улице головы, которая не повернулась бы ей вслед!

     Все. Мужчины, женщины, дети! Абсолютно все глядели на нее. Правда, дети тут же начинали плакать, но в этот момент, их просто не замечали…
- Вы Павел Васильевич Афанасьев? - с этого она начала наше знакомство.
- Да, - только и смог промямлить я.
- Меня зовут Марина Александровна Вельская, но я разрешаю звать меня просто по имени.

     От неожиданности я тоже назвал свое имя, а она рассмеялась, и показалось мне, что где-то, совсем рядом со мной взорвалось что-то и посыпалось мелким и звонким хрусталем.
- Я знаю, как Вас зовут. У меня к Вам есть дело.
- Да, я слушаю Вас…

     Можете удивляться и напоминать мне, что я не веду деловых разговоров на улицах, но Вы не видели ее, и только это Вас оправдывает.
- Там кафе, пойдемте, выпьем по чашке кофе.

     И там, за кофе, она рассказала мне эту историю. Не хочу ее приводить здесь. В ней достаточно много грязи, мистики и прочей ерунды. Говорю сразу – я не поверил в нее, но сразу же простил эту самую Марину Вельскую за то, что она придумала. Я ни на миг не сомневаюсь, что она просто хочет, чтобы эти рукописи были напечатаны. И я практически уверен, что все эти десять папок принадлежат ей. Ее необузданной фантазии и ее перу, если конечно можно так выразиться.

     И вот Вам честное слово, мне очень хочется, чтобы это были хорошие вещи. Но это скоро мне придется узнать, потому, что я забрал все эти десять папок…
    
     …в этом что-то есть. К сожалению, я не обратил тогда внимания на историю ее родителя, Александра Вельского, как впрочем, и на историю ее матери. А вот сейчас жалею. А Марина куда-то пропала. Номер телефона, который она мне продиктовала, не отвечает, а мне позарез нужно с ней поговорить. Господи, только бы с ней ничего не случилось!
    
     …возьми! Ну что же она мне рассказывала тогда в кафе?! Ну, какой я идиот, ну почему я даже не постарался запомнить всего того, что она мне рассказала?!
    
     …я по-прежнему ее жду. Ну и что с того, что я в два раза старше ее! Я не считаю это мезальянсом. А кроме того, я ни на что такое особенное и не надеюсь. Хоть бы она иногда появлялась, хоть бы иногда ее видеть. Господи, ну сделай так, чтобы она пришла!
    
     …окном все в порядке, небо не упало на землю. Не ощущается толчков от землетрясения, реки не текут вспять, и даже снег с лягушками не идет. А ведь это все обязательно должно было бы происходить! Марина приходила ко мне вечером. Она была пьяна. Ей было плохо. Два часа я отхаживал ее в ванной, потом отпаивал ее травами, а потом уложил в постель.

     Ее уложил, а сам вот сижу в кабинете и пишу в дневник. Не надо мне ничего говорить, я достаточно стар, чтобы сам говорить такие вещи. Боюсь, что вам просто меня не понять. Пока ее не было, на моей душе было черно и безнадежно. А вот стоило появиться ей, и ко мне вернулись эмоции радость жизни. У меня есть желание смотреть на мир, который окружает меня. Любовь…

     Наверное, это будет слишком сильно сказано, вряд ли в моем возрасте возможны такие безумства. Но мне тепло на сердце от того, что она спит через стенку от меня. Спит неспокойно – до меня доноситься ее бормотание. Ее голос…
    
    
     …живет у меня уже третью неделю. Занимается хозяйством, ходит по магазинам. Стирает мои вещи и готовит мне есть. Так приятно, я ведь старый холостяк и давно уже отвык от такого комфорта. Лишь одно заставляет меня нервничать… Как бы это объяснить, мне неловко от этого. Только мне кажется, что она стремиться к близости со мной… может быть, мне это только так кажется… И ей Богу, пусть так и будет. Ну, какой из меня любовник?! Я и в лучшие-то свои годы, был более чем скромен по этой статье, а тут молодая, красивая барышня и я…

     Лучше уж пусть ничего не будет. Пусть она уйдет.
     Только как я буду жить без нее, как я смогу жить без нее, даже и не представляю…
     А ведь жил. Но тогда у меня была литература, общественная деятельность и все такое, а теперь только она…
    
     !!!»

     Единственная запись на пол страницы. Куда как красноречиво! Вот уж не подумал бы никогда на Афанасьева. Хотя, почему нет? Разве в этом было что-то противоестественное или зазорное. Я смутился перед самим собой за свою же реакцию. Получилось как-то сально, грязно, а между тем, насколько я понимал, речь-то шла о сильном и настоящем. О таком сильном, что об этом в пору было стихи писать, а я… Эх, неловко получилось. Даже перед самим собой неловко…