Сказы деда Савватея. Квашня и Колодезный журавель

КВАШНЯ и КОЛОДЕЗНЫЙ ЖУРАВЕЛЬ

   «Сказы деда Савватея» написаны с использованием разговорного самобытного диалекта Тамбовской губернии.

   Неторопливой, шаркающей походкой, двигался дед Савватей вдоль палисадников, по улице, опираясь на бадик. Вышел из дома ранЕнько, «по - холодку», всё равно не спалось, «блукал по избе», да Марье Ермолаевне спать мешал. Шёл справиться о здоровье дружка своего закадычного, Фёдора Павловича у его супружницы, Макаровны, та уж видно на ногах, скотина имеется в хозяйстве, не поспишь.
   Приятель деда Савватея находился в больнице, почки барахлили, лечился.
   Подойдя к дому, снял колечко из проволоки, им придерживалась калитка и, раскрыв её, двинулся по дорожке к дому. Дверь оказалась заложенной на щепочку, стало быть хозяйка где-то рядом, во дворе или огороде.
   Пересекая скотный двор, осторожно обходил беспорядочно оставленные коровой лепёшки, густо окружённые зелёными, жирными мухами, козьи котяхи, кучками разложенные тут и там, подумал с горечью:
 - Эх, был бы Палыч дома, давно б почистил, прибрал двор. А Макаровна, поди не управляется одна-то!
   Дед Савватей совсем уж завернул за катух, следуя в своих поисках к огороду, да внезапно встал, как вкопанный, вытаращив в недоумении глаза!
   Навстречу ему, по тропке меж двух грядок с морковкой, что-то двигалось! Правильней сказать ползло, пятилось! Это был крепкий, объёмных размеров зад, обтянутый ситцем, разрисованным крупными цветами. Но прежде него - двигались, попеременно две ступни ног, обёрнутые в листья лопуха и, надёжно привязанные обрывками бинта.
   От волнения в горле резко запершило. Савватей кашлянул в кулак. Это что-то завозилось на тропинке, потом обернулось...
 - Фу! Да это ж, Макаровна!
   Не обращая внимание на «столбняк» деда, Макаровна проползла на коленях таким образом до забора и хватаясь за штакетины, с усилием поднялась на ноги. Отдуваясь и сопя, растирая поясницу, попеняла нежданному гостю:
 - Ну и спужал жа ты мене, Савватей! Чаво припёрси в таку рань?
   Тот молча, с изумлением, продолжал рассматривать хозяйку дома. Вид, конечно комичный, смешной. Кроме ступней, листами лопуха были обмотаны и прибинтованы колени, локти, а на голове, будто крыша китайской пагоды, красовался огромный, жирный лист, всё того же лопуха, с торчащим вперёд и загнутым кверху стеблем. Лежал на голове над полным, круглым лицом старушки, и голубой атласной лентой кокетливо завязан был бантом под подбородком.
   Увидав такое, можно и до икоты напугаться, не разобравшись!
 - Я-то? Я, справиться о здоровье Палыча,- ответил, не придя, ещё как следует в себя, дед,- а ты, гляжу головой, что ль ушиблась, нарядилась так?
 - Ой, пошли-кась на завалинку присядим,- предложила хозяйка, не ответив на вопрос,- ноги, прям ня держуть, чаво-та хвараю, загнибаюся вся, а зямля-та, нонешний год, калЯная. Пробовала копать - скрябка не лезить дажа. Вона и морковка завострилася вся, жуть! Брызгать её надоть, а неколи!
   Макаровна оправила, опустив подоткнутый подол платья, и оглаживая-ровняя его руками, двинулась тяжёлой, усталой походкой, переваливаясь с ноги на ногу, к дому.
   Дед Савватей покорно засеменил вслед ей.
 - Кака-та я колчушка последне время стала, Савватей, а полоть-та всё одно надоть. Надысь к суседке кума из городу приезжала, гостевала пару дён, так сказывала, как лопухом лечиться. Вроде первейшее средство от суставав, да и так, разны органы лечить. Она, сама-та, уж другой год пользует лопух. Бегаить, скажу табе, Савватей, как кобылка стоялая, ящё и капытай бьёть! Сила у ей в ногах появилась, опосля лопуха-та. Присоветовала и мене. Дала настойку лопушиного корню, на самогоне. Вот таперя принимаю унутрь, на ночь, да пимидоркой закусую и натираюся тожа им жа,- вдруг, добродушное её лицо расплылось в улыбке, под лопухом. Глаза, стали как две узкие щелочки!
 - Точно, китайская мамзель,- со смехом подумал Савватей.
 - Гляди,- продолжила заговорчески Макаровна,- полегчаить, я тута всем жару дам, а?- хихикнула, наклонившись к собеседнику, - нешто не помнишь, как твоя Марья Ермолавна ревновала к мене,- игриво толкнула деда локтем в бок.
   Савватей, увидев близко лицо под лопухом, да с голубым бантом, не сдержался уже и рассмеялся, прикрыв рот кулачком.
 - Во-во, смеися, смеися давай, чаво жа ещё-та,- осуждающе покачала головой старушка, - потешайси над немочной бабкай, гярой!- и тут же сменив тему, спросила,- слухай, а помнишь ли, какая я праворная была, а? Прибасала да плясала с притопом у твоей дочкЕ на свадьбе-та, колобродила! В-о-о, то-то и оно, чичас уж ня то, спортилася я, одряхлела!
   Посидели молча, каждый думал о своём. Макаровна грустно вздохнула:
 - А у Федьки мово навроде всё ничаво, обещалися выписать вскорости, тах-та. Без няво в дому неуправка! Одна-та, зашилася вовсе, бяда без деда-та! Вота и цепляюся за любую лечению, лишь ба помогло.
   Из-за дома неожиданно появилась соседка Шура, подняв, держала перед собой край фартука:
 - Во, хозяин болеить, а ети сидять, воркують прям с ранья. Всё как есть обскажу Палычу, ужо задасть он вам, полюбовникам, на орехи.
 - А чаво нам яво орехи, коли и зубов-та нету? Да и не боимси мы? Я, бабка видныя, в лопуховай шляпе, да и Савватей приличнай дед, при бадике! А ты-та чаво шарахаисси?
 - Вота, полнай подол яиц мои-та куры нанесли, и главна, где попало. Кажнай раз рыскаю, ищу. А петухи-та мои курей токма суседских топчуть! Свои им вишь ли не ндравятся, дюжа упитаны, неповоротливыя. Стройных ищуть поди, молодок, в догонялки хотять с имя побегать! - шутейно возмутилась Шура.
 - Дураки,- поддержала Макаровна её,- чуток старше будуть, нястись стануть, раздобреють тожа. Я вота по сабе сужу, была ить кости да кожа. Мене в молодости обзывали плоскодонкай, лодка така имеется. Обидно было. Свякруха тады, в одну душу Федьке: «Не надоть нам такуя, дохлаю! Чрез год, поди сдохнить от худобы-та! Бяри девку в теле, в ёй сила! Работница будить толковая». Он, однако, упёрси и жанилси - таки на мене, и чаво жа вы думаетя? Года через два-три уж не плоскодонка, а баржА гружёная стала, раздалася детишки-та как пошли. Дом ставить взялися, тута и сила появилася и в руках, и во всей моёй теле. А свякровке тех слов не забыла я, ни в жисть! Прости мяне, Господи!
 - Молодец он у табе был, настойчивай,- одобрила Шура,- супротив мамани попёр, счастью свою отстоял. А так-та парни дюжа из себе мнят не знам чаво, то им худа, то толста, перяборчивы больна. А сами-та, стручки, глянуть не на што, порою! Ходють гоголем, кобенятся, да как те петухи выскакавають из порток, налятають дружка на дружку. Тьфу, обормоты! К любой девке подход надоть найтить, а не нахрапам и не перябором. Хто ба им вдолбил ето, в бОшки ихнии?
   Дед Савватей, сидел, покуривал, слушая разговор, да вдруг и сам включился, будто вспомнил что-то, интересное:
 - Вот я вам, бабоньки, случай один расскажу, как раз об этом - предложил Савватей,- время-то у вас найдётся ли?
 - Есть, есть маненько, сказывай,- согласно закивали «бабоньки».
 - Ну, так вот.


   Любила Нина одноклассника Петра сильно и главное давно, с детского сада, поди. Потом школа, восемь классов вместе проучились. Вздыхала, страдала девчонка, кидала быстрые взгляды в его сторону, норовила чем-нибудь угодить, быть полезной, хоть прикоснуться к нему. Он пользовался её расположением, однако симпатии к девчонке не проявлял, равнодушный был, хотя, по натуре, ухажористый. Этого не отнять.
   Ложась вечером спать, Нина накрывалась с головой одеялом и мечтала.
   Петр очень высокий, стройный и худой, с русыми непослушными волосами, голубыми большими глазами казался девушке красавцем. Она пыталась представить себя рядом с ним. Вот они вроде идут вдоль реки, держась за руки. Вот останавливаются, она привстаёт на цыпочки и, закрыв глаза, тянется, тянется губами, пытаясь поцеловать парня...
 - Уф!- скинула с себя одеяло Нина,- в жар аж, бросило!
   Вот тут-то и кроется загвоздка! Не подходят они друг другу! И не дотянутся ей с поцелуем ни-ког-да! И не из-за его высокого роста даже, другое помеха.
Просто Нина очень полная! Вот в чём закавыка! Формы объёмные, пышные, ноги и руки крупные. Пальчики рук, как сосисочки, а щёки - говорить не хочется! Кто ж такую полюбит? Нина громко всхлипнула.
   Мама, за перегородкой, в своей комнате тут же отреагировала:
 - Ты чего там, Нинок, болит чего?
 - Спи, спи, всё нормально, кошмар привиделся.
   И действительно, кошмар.
   После восьмого класса ездила Нина поступать в педагогическое училище, да не поступила. Мысли-то все там, рядом с милым. Вернулась, и пристроили её работать в детский садик нянечкой, на время каникул, маме воспитательнице, помогать. Осенью в девятый пойдёт, продолжать учёбу. А Пётр решил не пробовать даже, поступать, пошёл подсобным к комбайнёру. Вечерами, на танцах в клубе, льнул к девчонкам, а у Нины просто сердце «заходилось», от ревности. Однажды, задушевной подруге, она, вдруг разоткровенничавшись «выляпала», с дуру видать, о чувствах своих. Вот дёрнул же чёрт за язык! Вскоре пришлось пожалеть об этом. Примерно через неделю, на танцах, стояли одноклассники вместе, болтали так, ни о чём. Подруга предложила:
 - Ты бы Петька пригласил на танец Нину. Не уж-то не видишь, ждёт, мечтает об этом.
   Нина, с досадой опустила ставшее сразу пунцовым лицо, ткнула в бок подруге кулачком:
 - Предательница!- прошипела.
 - Ещё чего придумаешь,- между тем, искренне возмутился парень,- аль нет девок поприятнее? Нинка - она ж квашня! Её и обнять-то неловко, рук не хватит!
   Все невольно прыснули, сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.
 - Квашня! Он сказал – квашня,- кровь ударила Нине в голову, сердце бешено заколотилось! Сдерживая слёзы, кривя губы, чтобы не разрыдаться она выкрикнула, сама на себя удивляясь:                - Больно-то надо, с ним танцевать, выдумали тоже! Ка-ва-лер! - и глядя в недоумённые глаза парня, не ожидавшего такого отпора, хлестнула напоследок словами,- кому такой нужен-то? Колодезный журавель! Ведро на нос повесить и готово - черпай воду!
   Тут уж все покатились от хохота, очень сравнение показалось, верное. А Петьке неприятно. Рост-то его под метр девяносто, поди, голова из-за этого казалась маленькой, да и сутулился Петька сильно. Выпалив всё это, Нина развернулась и побежала к дому. Вбежав, упала на постель и разрыдалась в голос.
   Мать, да и отец не знали, что и подумать, принялись успокаивать дочь, ни о чём не спрашивая.
 - Ну зачем, зачем, скажите вы меня такую родили,- захлёбываясь слезами кричала Нина,- квашня и есть, точнее не скажешь! Жить не хочу!
   Родители перепугались не на шутку. Только к ночи немного успокоив дочь, они дознались о причине слёз, а утром отец решительно сказал:
 - Ну вот что, собирайся-ка Нинок, да поезжай к бабе Клаше, в Сретенку. Она прихворнула, а врачей-то там нет, да и хозяйство тоже без присмотра не оставишь. Поживи, подмогни. А в саду, так заявление напишешь на увольнение, поняла?
   Нина спорить не стала, обессилила морально, ей было всё равно. Она сидела понуро на постели, с красными от слёз глазами, медленно перебирала в пальцах мокрый от слёз платочек. К бабе Клаше, так к бабе Клаше, лишь бы подальше отсюда.

   Клавдия Антиповна Теленёва, а теперь уж, баба Клаша, жила в сельце Сретенка. Ранее большое, с церковью и школой при ней, с магазином и медицинским пунктом, представляло теперь жалкое зрелище. Шесть покосившихся старых домишек и такие же престарелые, доживающий свой век, люди в них. Почти вымерло село. Честно признаться, всех сретенских стариков дети увезли жить к себе. Кого в город, кого в райцентр, остались самые стойкие, упрямые в своей правоте и приспособленные к существованию без электричества, магазина и фельдшера. К таким относилась и баба Клаша. Вдовствовала она давно, с пятидесяти лет, поди. Муж её заблудился зимою, в метель, сильно продрог и слёг с пневмонией. В больницу не поехал, да в скорости и помер. Дети, два сына, к тому времени разъехались из дома родителей. Старший, большой умница, профессор в столице с семьёй живёт, преподаёт в институте. Младший, отец Нины, в райцентре начальник комунхоза. Хозяйство у него хлопотное. Баба Клаша не любила обременять сыновей, зависеть от невесток тоже не хотела. Ничего никогда не просила, жила натуральным хозяйством, приспособилась, одним словом.
   Была она подвижна, легка на подъём. Худая, согбенная, как крючок, распрямиться могла, только встав к стене спиною или к печке. Постоит, постоит так, осмотрится, что где не прибрано, не на своём месте, потом скрючится гляди, и побежала устранять неполадки.
   Внучку встретила душевно. Обрадовалась, что появился рядом живой человек:
 - Ну, Васькя,- заявила она тут же коту, поглаживая его своею старческой рукой по спинке,- ставлю табе в известнасть. Не нужон ты таперя мене в собеседники, с внучкай буду калякать, а ты токма слухай, сяди.
   Кот, будто поняв, огорчённо муркнул, спрыгнул со стула и не спеша вышел прочь.
 - Во, обидилси, таперя. Я ж када, вяжу, пряду, али вышиваю, с ём беседываю. Ты не гляди, што кот, он умнай и дотошнай, переспрОсить коли чаво не понЯл, да успокоить тоску-печаль и полечить, коли занядужу.
   Нина о способностях кота с бабушкой спорить не стала. Так, значит так, ей виднее.
 - Ну сказывай, чаво у табе стряслося,- присаживаясь к столу, подставляя сухонький кулачишко под щёку, спросила баба Клаша,- кака-така бяда бядовая, без утайки давай,- предупредила.
   Что ж, рассказала всё с самого начала Нина, про свои чувства, про страдания и про оскорбление. Всплакнули с бабушкой, обнявшись.
 - Ты вота послухай, чаво скажу,- в раздумье начала баба Клаша,- ето ещё не бяда. Я перенясла войну, да не одну, голодовала, родителев, ящё дявчонкай схоронила, деток тож своих пятерых, двои тольки и осталИся. Мужик у мене похарчилси, потеряла яво, а вота живу по сю пору, горюю. Всё у табе выправится, верь мене. Ты, главна, слухайси, всё сполняй, чаво скажу. Поняла ли?
   Нина согласно закивала головой. Так началась её жизнь у бабы Клаши, непривычная, особенная жизнь.

   Нину поразило то, что отец не вёз матери в подарок ни гостинчик, ни продуктов.
   Дочь спрашивала его об этом.
 - Мать от всего отказывается. Масло подсолнечное, муку и крупу, привозил ещё весной, спички тоже, керосин машина по таким деревням развозит, а больше-то ничего и не надо. Всё своё.
 - Как же так?- удивилась Нина,- а конфеты, печенье, сахар, чай, колбаса, сыр в конце концов, и многое другое, как же без этого?
   Отец только хмыкнул и ничего не сказал.
   Нину поразило, что зеркала в доме бабы Клаши не было. Только небольшой осколочек, вмурованный в печь.
 - А накой она нужнО-та, зеркало ета?- удивилась бабушка,- платок повязать, аль там сапуху стяреть, коли вываракаисси - и етого поди хватить. А хошь, вона в бочку с водою глядися, сколь надоть табе.
   Спала баба Клаша на печи, хоть и не топленной, привычка. А уж на кровати, самодельной, деревянной, там гости ложились завсегда, на перинах да пуховиках.
   Внучке баба Клаша так сказала:
 - Ночию тута понежисси, так уж и быть, а с завтрева вона на том топчане спать станишь.
   Нина не знала, что задумала бабушка, но спорить не стала, помня её предупреждение о том, что надо слушаться.
   И действительно, со следующей ночи она уже спала, мучилась на жёстком топчане, бока, после такого спанья болели и ныли, но вскорости притерпелась.
   На следующее утро, когда сладкий сон ещё окутывал своими видениями, звенящая тишина не потревожена даже криком птицы, услышала Нина над своим ухом неожиданное:
 - Внуча, втавай-кась! Поди козу приколи на лужку!
   Нина села на постели, потирая глаза, ещё не понимая, что от неё хотят.
 - Давай - ка, живея, а то времю упустишь. И гляди мене, без обувки штоба, босиком!- предупредила баба Клаша.
   Ничего не понимая, Нина накинула халатик и прошлёпав босыми, тёплыми со сна пятками, вышла во двор зябко поёживаясь от утреннего холодка.
   Баба Клаша вручила ей топор, колышек и козу на верёвке, наставляя:
 - Как управисси, враз бяги вкруг лужка, так надоть. Бяги кругами, мотри мне до трёх разов!
   Росная, прохладная трава, била по икрам ног, подгоняя. Нина бежала стиснув зубы, высоко подскакивая, а бабушка покрикивала издали:
 - Шибче, шибче бяги! За дыханией сляди, мотри не запыхайси, не задвохнися!
   Потом они сидели на заваленке, отдыхали. Нина подставила мокрые от росы, холодные ноги первым тёплым лучам солнца. Бабушка сказала, что вытирать нельзя, сами должны высохнуть. И удивительное дело, было необычайно приятно ощущение изнеможения и неги. И так повторялось каждое утро. Потом она плескалась и фыркала, умываясь в бочке с водой, жевала молодые побеги сосны, укрепляя зубы и дёсны, отбеливала, втирая в них золу, всё под присмотром и по наущению бабушки. Завтракали они тюрей из молока, с покрошенным, наломанным на кусочки хлебом. Пекла бабушка его сама, раз в неделю. Что засыхало - сушила на сухари и ссыпала в большой холщёвый мешок.
 - С супам съядим аржаной, а белай-та - с малаком,- говорила.
   Всё необычно, дивно и занимательно было у бабы Клаши. Пришлось научиться косить, вязать снопики, жать серпом, занимательно это показалось Нине! Да что там, стирать на доске в корыте, полоскать бельё в речке и гладить рубелем. Это постельное, а так-то, утюг на углях, большой и тяжёлый был. Раз в неделю делали Нина с бабушкой уборку, всё выметали и вымывали, потом топили баньку. Бабушка, кидая на камни ковшиком воду с квасом приговаривала:
 - Счас хвори и лишний жир-та мы с табе сгоним, враз, тольки вота мёдом прежде телу побалуем.
   Они сидели на полкЕ, потели. Бабушка, сухонькая, скрюченная и внучка, дородная и белотелая.
 - Ложися, веником отхожу, как следовать.
   Она что-то шептала, приговаривала, похлопывая берёзовым веником с можжевеловыми веточками, которые покалывая тело, вызывали дрожь. Скупывала душистыми настоями трав, волосы. Наслаждение!
   Так они жили, день за днём катился. Нина многое узнала и научилась от бабушки. Раньше-то они семьёй приезжали в гости к ней на Пасху или в день рождение. Посидев за столом, Нина выбегала на улицу поиграть, а вскоре её окликали, мол иди, прощайся с бабушкой, уезжаем домой. Так близко, каждодневно, ей довелось впервые общаться и этому, она была несказанно рада. Кушали внучка с бабушкой тоже непривычно, ни как дома. Суп постный со щавелем или крапивой, каши молошные и компоты из сушёных ягод. По субботам и воскресеньям - куриная лапша.
 - По случаю праздничка,- объясняла бабушка.
   Конечно молоко и козий сыр, яички - всё со своего подворья. Чай - травяной, душистый, с мёдом. Сахар в доме у бабы Клаши не водился. Конфеты и печенье тоже. Так поняла Нина, почему не просила бабушка ничего привести. Обходилась. Бывали у Нины по поводу еды срывы нервные. Во сне ей виделась колбаса, котлеты. Она сглатывала голодную слюну, но молчала.
   А как-то проснулась ночью баба Клаша от плача. Спустилась кряхтя с печи и к внучке:
 - Чаво стрялося, а, чаво тута ганашисси?
 - Мяса хочу, мочи нету,- откровенно призналась Нина.
 - Ах, мясу хочишь! Вот я глупАя бабка, недотумкала. Чаво жа, потерпи до утра. Утром позову Колькю бойщика. Он свинку нашу зарежить и будить табе мяса. Как ты яё называешь-та, свинку ту?
 - Булочка!- трясущимися от страха губами пролепетала Нина.
 - Во-о! Значит будет табе завтря Булочка с булочкой.
 - Нет-нет, не смей! Не нужно мне мясо, не хочу,- всхлипнула Нина,- пошутить нельзя что ли?
 - А, так ты шуткуишь, ну тады ладна, чаво уж!- баба Клаша, усмехаясь про себя, полезла на печь. Больше к теме мяса не возвращались.
   Каждый вечер, зажигала баба Клаша фитилёк керосиновой лампы, выкручивала его, делая по - ярче, садилась к столу и принималась читать «Псалтырь», книгу псалмов, песней о жизненных испытаниях. Читала она без очков, вдумчиво, хоть и не по первому разу. А вот Нина скучала, зевала и раздумывала о жизни. Как-то так всё у неё изменилось и не чувствовала она себя уже несчастной, оскорблённой или обиженной. Петька стал забываться, она уж не могла взять и в толк, с чего по нему сохла. Жизнь в деревне этой обогатила девушку новыми знаниями, навыками, по-другому глянулся мир. Будто раньше не видела Нина восхода солнца, природу в дневном летнем мареве, заката. Не слышала шелеста листьев в ветреную погоду, журчания ручейка. Да что там, даже по собачьему лаю стала понимать, плачет, жалуется пёс, ругается ли с другой собакой, или просто пустобрёх.
   Как-то вечером, достав свою книгу, баба Клаша попросила внучку:
 - Ну - кась, вытягни Нина чумадан из-под кровати.
   Чемодан оказался большой и тяжёлый, доверху набитый книгами. Пушкин, Чехов, Шекспир и много ещё художественной литературы.
 - Это сыночка мово, Сани, прохфесора, твово дядьки- с гордостью, стирая ладошкой книжную пыль, заметила старушка,- много он мальцом читал. Днём-та неколи, так по ночам всё. Вота и учёнай из яво вышел,- и добавила назидательно,- читай, Нинок, нужнае ета дела.
   Взялась Нина за дядькин чемодан, да так увлеклась, что не чаяла, когда вечер наступит и они с бабушкой примутся каждая за свою книгу. Некоторое, ранее читаное, по школьной программе, теперь виделось по другому, глубже и интереснее. Бывало пересказывала прочитанное старушке. Та слушала, качала головой, вникала. Два месяца прожила Нина у бабушки. Накануне отъезда истопили баньку, попарились. На душе как-то грустно было.
 - Ты не горюй, бабушка, я буду часто к тебе приезжать, помогать,- приобняла Нина старушку за плечи.
   Та всхлипнула:
 - Хотелося ба. Думается с пользою ты у мене пожила, жизню поняла, так вить?
 - Так, так, бабушка!
   Вдруг, баба Клаша встрепенулась:
 - А ну-кась пошли в чулан! У мене там подарок табе имеется.
   Из угла в чулане, достали они трюмо, всё опутанное паутиной, вынесли в комнату, обтёрли. Ах, хитра, баба Клаша! А говорила, что нет зеркала! Вот же оно!
 - Как твой дедушка помер, я и вынесла ету трюмо прочь и больше не гляделася, накой оно мене? А ты-та поглядися таперя. Та ли Нина, аль кака друга?- хитро улыбнилась бабушка.
 - Да я уж отвыкла от зеркала, всё в воду гляделась,- улыбнулась внучка.
   Она осторожно встала перед зеркалом, взглянула. На неё смотрело милое приятное личико! Где те толстые щёки, полные руки, объёмная грудь? В зеркале виделась изящная, стройная, загорелая и подтянутая девушка! Конечно Нина чувствовала, что похудела, видя как болтается на ней халатик, однако такого не ожидала!
 - Кто это бабушка? Не уж-то я?- улыбнулась Нина.
 - Ты, ты, не сумлевайси дажа!
   Дома тоже все были приятно удивлены чудесным превращением дочери.
 - Ай да мама,- улыбался отец,- какую красавицу смогла сотворить!

 - Вот как деревенская жизнь поменяла,- закончил свой рассказ дед Савватей,- да мудрость старого человека.
 - Как же так Савватей, а любовь, а парень энтот, Пётр, что ль?- изумлённо, спросила Макаровна.
 - Пётр? Потеряла к нему всякий интерес Нина, не простила обиду. А он-то обомлел, когда её увидел! Было рыпнулся навстречу, а она так взглядом его пронизала насквозь и говорит:
 - А ну, попробуй назвать меня квашнёй, язык-то повернётся? А ты как был колодезный журавель, так им видать и останешься!
   И точно ведь, по сей день так его и кличут. Вот такие дела!


Примечание:
-Блукать - бесцельно ходить, блуждать (позаимст. из воронежск., курск.диалекта)
-Колобродить - здесь - вести себя шумно, озорничать
-Квашня - посуда для замеса теста, а в переносном смысле - о вялом, толстом, непоротливом человеке.
-Гоношиться - хлопотать, суетиться.
-Зашилась - завязла в домашних делах, не успевала.
-Сапуха - печная сажа.
-Вываракалася - испачкалась.
-Нахрапом - внезапно, нагло, насильно
-Морковка завострилась - (от бездождья) даже тля на ней появилась.
-Земля калёная, калЯная - сильно прожарена солнцем, разогрета им.
-Скрябка – лопата (тамб.)