09-22. Снова модальные глаголы

Группировка подводников-североморцев, нанятая Аркадием Анатольевичем, ушла на дно и оттуда выпустила в «родной берег» торпеду. Действовали слаженно, терпеливо и тайно – до самого последнего дня о предстоящих маневрах никто даже и не подозревал.

По слухам Командир вернулся с Севера и с устройством на работу не определился. Меня мало трогало, где он находится и чего собирается делать – в «Петербургской металлургической» мне работалось хорошо, особенно в паре с Сашей. Петрович был, конечно, человеком,  сложным для моего восприятия по части решения производственных вопросов и, одновременно, милым, несколько застенчивым, часто  краснеющим мужчиной  в прочем общении. На мой взгляд, он слишком часто опускался до нецарского дела интересоваться процессом труда каждого отдельного сотрудника вместо того, чтобы, как и положено Генеральному директору, решать глобальные вопросы, причем не по образцу Нижнего Новгорода, где он начинал свою карьеру руководителя филиала, а исходя из обстановки Петербурга. Петербургская жизнь все еще плохо вписывалась в его прежние представления. Впрочем, это меня не касалось. Ребят с металлобазы он своей дотошностью доводил и заводил, тем более, что их больше волновала не его дотошность и мелочный контроль, а стратегия  действий, с который они были не согласны. Хвалить Петрович не  умел, а его замечания и сравнения с нижегородцами иногда и вовсе казались малоприятными, если не сказать бестактными. Ребята потерпели, потерпели да и уволились, причем, всем подводницким составом, набранным еще Командиром. Ушел мой бывший коллега Алексей Молоснов (он хоть и не подводник, а подрывник на железной дороге, но тоже человек Командира), ушел Леня Самодуров, начальник базы, ушел Витя Виноградов – его заместитель и самый толковый начальник  грузового участка, и ушел мой Саша Балашов. А чуть позже вслед за ними заторопился и наш водила Хацкелевич – опора и краса производственного отдела, пожилой еврей, бывший директор станции технического обслуживания легковых автомобилей, который в силу своего характера, национальности и умения  исполнял у нас функции не только шофера, но и закупщика разного нужного производству товара.

Мне, в общем-то, самому старому члену этого коллектива производственников, никто ничего заранее не сказал, включая и Сашу, с которым мы жили душа в душу. Он до последнего дня  ни словом не обмолвился, куда вся эта котла идет, а я, наивная,  думала, что каждый уходит сам по себе, ну, в крайнем случае, двое из них наметились в одно и то же место.

 Увы. Во-первых, я была дурой по определению, во-вторых, оказалась по детски доверчивой, несмотря на годы, в-третьих, выяснила, не считают они меня своим человеком. Я не годна  ни для того, чтоб поделиться со мной планами, ни для того, чтоб забрать меня с собой или предложить мне уйти с ними. Если здесь я была для них удобной прислугой, то на новом месте им, видимо, прислуга была пока не нужна.

 Уходя, Саша сказал Комарову и Петровичу, что рекомендует меня на его место, ибо я всю его работу знала и могла справиться. Мне это было приятно. Я уже было раскатала губу и даже разволновалась – а смогу ли, а надо ли мне ввязываться в столь непосильное мне, сугубо мужское дело, уже порадовалась, что судьба, наконец, возвращает мне долги и что впервые в подобной ситуации мне не станут искать начальника, а наоборот, я сама попробую им стать...

 Какая глупость! У Петровича даже в мыслях подобного  не было. Он  вовсю искал Саше замену, и не только Саше – всей ушедшей подводницкой команде, и был сильно обижен на выпущенную ими торпеду. Естественно, будучи выходцем из рядов ж-д войск, он набирал в новую команду своих людей – офицеров железнодорожников. Короче, мне предстояло сменить подлодку на паровоз, причем, оставшись в том же качестве – в роли надежного и послушного болта, на котором крепится двигатель.  А может это и к лучшему. На фига попу гармонь! Карма в очередной раз возвращала мне до боли знакомую ситуацию, что еще раз подтверждало: мой урок так и не выучен, экзамен не сдан, и, сколь ни крутись, а если мои характер, мысли, поступки остались теми  же, то они приводят в движение те же явления.  И никуда тут не денешься. Одного начальника я встретила с миром и радостью (Комарова) – он мне понравился, другого (Петровича)– я тоже встретила терпимо, теперь осталось принять еще и нового инженера по ТТ,  может, он как раз то самое, чего мне не хватает для развития. Может, он будет мне пальцем указывать и объяснять, что надо делать и когда,  а я буду его радостно слушать, а заодно и усмирю мой крутой нрав. 

Все было бы ничего в данной ситуации, если бы ровно через два дня после окончательного увольнения «моих» подводников, я бы не узнала, что Командир организовал свою фирму – нашего  конкурента - на станции Предпортовая и взял к себе  всех выше названных, включая Хацкелевича.. Я вспомнила, как они – и Саша, и Хацкелевич, сидючи  в машине, до последнего часа морочили мне голову чудесами случайного совпадения в обстоятельствах их увольнения, а я очень натурально делала вид, что им верю, потому что действительно верила. А Командир вообще был для меня в это время в других водах.

В очередной и в последний раз Командир унизил меня, снова  задел мое самолюбие своим невниманием, подчеркнул мне его полную незаинтересованность во мне - если не антипатию, то полное равнодушие. Я не стала и никогда не была близким ему по духу человеком или хотя бы ему нужным или симпатичным. Я вдруг поняла, что даже не воспринималась им в качестве той, с которой можно и следует поделиться своими планами, не выпуская торпеду хотя бы против ближних. А ведь я к нему относилась с уважением, восхищением, пониманием, хотела быть ему полезной, пусть даже мое лицо не выражало этого в открытую. Не умею я хвалить вслух, не умею казаться и быть внешне услужливой, не умею я всего этого. Окружающие меня всегда  воспринимают другой – слишком серьезной, строгой, осуждающей, заумной… Личность, надетая на мою душу давным-давно, так плотно к ней прилегает, что ее уже не отодрать никакими силами, и в этом, некомфортном мне, втором Я – в защитной, но отравляющей мою жизнь одежде, я мучаюсь вот уже сколько десятков лет!

Впрочем, оглядываясь назад, я вновь и вновь вспоминаю очень много некрасивых, неджентльменских поступков Командира по отношению ко мне, и мне становится горько и обидно. Я, видимо, большего и не заслуживала. Исполнительная  машина – можно ли считать ее достойной своего особого внимания? Чего там внимания, хотя бы заботы как о своей подчиненной? Но гусары - они во все времена гусары: если женщина не молода и не ведет себя, как красивая самка, она не может представлять для них никакого другого интереса. Она может быть свободна – иди и знай свое место!

Все проходит, и на смену одним переживаниям приходят другие. Осенью я начала компанию по ремонту собственных зубов. Сперва сунулась в элитный центр «Gulio», что на площади Победы. Там мне все очень понравилось (так, наверное, обслуживают Аллу Пугачеву!) Заплатив 900 рублей за консультацию и снимки, я выяснила, что сделать мне в «Gulio» могут все, но за… 261 000 рублей, что для меня  было абсолютно запредельно. Разревелась и ушла, чувствуя себя побитой старой собакой, которую государство еще раз пнуло ногой.

 На другой день мой дух подняла дочь. Она повела меня в «Медикор», где в принципе могли сделать все то же самое и даже с не худшим сервисом, но только за 100 000. После «Gulio» эта сумма уже не показалась мне ужасной, и я решила влезть в долги, но пройти этот путь до конца, ибо снимок челюсти и план лечения у меня уже был. Валера пообещал выручить, дав в долг часть суммы.

Между тем уволившаяся команда подводников, оказывается,  уже работала  в ООО «Северная Стальная Компания» - дочернем предприятии завода «Северсталь» в СПб, Козлов там был  исполнительный директор, Самодуров и Виноградов остались на своих же должностях, Балашов – стал начальником отдела, а Молоснов – начальником грузового участка. А директором намечался никто иной, как наш Деревянко, который в настоящее время увольнялся из своего «ЗМК». Туда же ушли наш водитель Хацкелович и кладовщик Женя Кирпичев. То есть, самые лучшие наши кадры. Я была и рада за них, и одновременно воспринимала их действия как  тайный и жесткий – жестокий удар с борта притаившейся на дне подлодки, удар исподтишка, но метко в цель.

Положение тогда в нашем производственном отделе было наитруднейшее. Комаров держал удар, но ему было безумно трудно, ибо база целиком обновилась, новые руководители  были пока еще без опыта, в нашем отделе тоже пока не было второго инженера, отчего мой отпуск, который давно был намечен на сентябрь, стал  проблематичен. А отпуск мне был так нужен и в связи с зубами, и в связи с редкой возможностью походить на даче в лес по грибы, побаловаться моим любимым временем – бабьем летом, накрутить овощей на зиму. Впрочем, деньги на овощи в связи с зубной компанией тоже тратить было жаль.

 Мне психологически была тяжела мысль о том, что придется разом спустить все запасы,  «нажитые непосильным трудом» и остаться без всякого  «НЗ» на черный день, который  всегда может наступить неожиданно. Но отступать было уже некуда. Как метко сказано в фильме «Влюбленный Шекспир»:  «Все будет хорошо. - Но как?! -Я не знаю. Это тайна».

На даче пошли огурцы, их было меньше, чем хотелось бы, но я уже могла начинать их солить. Сходили с Машей в лес: набрали две больших корзины грибов  и уже насолили полбидона.  Как раз в этот период мне позвонила бывшая секретарша Эля из «Спектрэнерго». Принесла грустную весть – умер старейший рабочий купленного нами здания на ул. Седова, Алексей Баранов. Не выдержало сердце – ему было давно за 60, а он трудился то грузчиком, то сварщиком…  Так и не посидел на пенсии. Отличный мужик, таких, как он, уже не сыщешь. Наш Женя Кирпичев из «Петербургской Металлургической», тот самый кладовщик, которого увел к себе Козлов, ему сродни.

Маша охотно училась на компьютерных курсах. Она готова была даже пойти на вторые, пятимесячные, но я посоветовала ей сделать перерыв до Нового года – исключительно из соображений нехватки денег. Впрочем, нагрузка легче воспринимается, пока она постоянна, учиться новому лучше на одном дыхании. Как только сделаешь перерыв,  потом уже учиться не захочется. А получить полный объем  знаний по всем программным пакетам, а заодно и отличную профессию для Маши было очень заманчиво.

Уровень сознания  Бога во много раз превосходит уровень сознания человека. Это подобно тому, насколько отец разумнее своего годовалого сына. Отец построил дом, родил сына и поместил его в свой дом. Он старается, чтобы сыну было там хорошо, чтоб он рос, умнел и набирался полезного опыта. Отец любит сына и потому снисходителен к его шалостям, ошибкам. Он хочет сделать из сына свое подобие, может быть, даже мечтает увидеть в нем продолжателя своих дел. Если ребенок делает то, что может причинить ему вред, его оградят от того, что кажется ребенку желанным. Если он слишком шалит, его наказывают. Если ребенок расшалится так, что начнет причинять вред дому или возомнит себя хозяином в доме, или начнет осуждать то, что в доме есть (бить, ломать, пачкать), то ребенка могут из дома выгнать на улицу, или  запереть в чулан, где  ему будет не так весело.

Проведем эту аналогию наверх. Не отец и сын, а Бог и человек. Тогда Дом – это материальный мир, созданный Богом. Наказание – смерть и уход в другую жизнь, где будет не так весело, если ты сильно не слушался в первой. А на первых порах  кармическое воспитание: трудности на пути, болезни, неизлечимые болезни и катастрофы.

В чем состоит наше непослушание? Во-первых, мы осуждаем то, что видим вокруг – явления, мир, других людей. А они – не нами созданы и не нам принадлежат. (Глагол – ИМЕТЬ) Во-вторых, мы пытаемся все контролировать  (МОЧЬ,  УМЕТЬ), переделываем мир по своему усмотрению. В определенных пределах это полезно – ребенок развивается через делание, но иногда он делает опасные вещи, берет на себя лишнее (ДОЛЖЕН), и заботливый отец (Бог), ограждает его от достижения опасной цели. В доме отца ребенку очень многое дозволено, но недозволенно разрушать дом – творение отца, не дозволено и разрушать себя – ведь ребенок тоже творение отца.

Есть ли у ребенка право употреблять в отношении себя следующие глаголы (Модальные!!): Я Имею, Я Могу, Я Умею, Я Должен? Нет, или почти нет, ибо при его уровне сознания он не может быть ответственен ни за что. Пока ребенок не сознателен, эти глаголы к нему не применимы. Может ли он говорить «Я хочу?» Да. Ибо так он выражает себя, и отец через это его самовыражение  удовлетворяет его потребности, контролирует его. Отцу нужно знать желания ребенка, ибо он его любит,  и он должен его правильно контролировать. Именно поэтому Бог хочет, чтобы человек обращался к нему и удовлетворяет желания человека, материализует его мысли. Но часто через получение негативного результата наших желаний, Бог подводит нас к пониманию своих ошибок. Так же как отец иногда позволяет малышу схватиться за горячий предмет, чтоб впредь он знал слово «нельзя». Хочу – это не модальный глагол.

Пока разум человека далек от божественного, он не должен применять по отношению к себе глаголы – имею, могу, умею, должен. Это привилегия лишь святых и достигших. Иначе это будет идеализацией мира, за что мы очень скоро получим кармическое воспитание, избавляющее нас от идеализации через страдание.  Все наши идеализации – это каналы пополнения сосуда кармы (по Свияшу). Конкретизируем эти каналы.

1.
Осуждение того, что есть (ошибочное мнение Я ИМЕЮ). Осуждать можно лишь продукт своего творения, человек же ничего не имеет, он только пользуется энергией Бога. Думать иначе, есть идеализация. Нам очень скоро покажут, как может быть иначе, если нас не устраивает то, что у нас есть. 

2.
Контролирование других (ошибочное употребление глаголов Я УМЕЮ и Я МОГУ). Иначе говоря, склонность считать, что мы правы, а другие нет, что мы лучше, правильнее способнее, что знаем, как должно все происходить, особенно, если мы это активно выражаем, учим других, вмешиваемся в их судьбу, давим на них, берем под свой контроль и ограничиваем свободу выбора. Нас тут же сводят с соответствующим мелочным тираном, который портит нам жизнь и выводит из себя, а заодно и разбивает в нас иллюзии о собственной способности управлять жизнью.

3.
Идеализация долга (ошибочное употребление глаголов Я ДОЛЖЕН или МНЕ ДОЛЖНЫ). У нас две постоянных беды – брать на себя непрошенную ответственность и навешивать долг на других. Чаще всего, мы не знаем ни своего долга,  ни долга других, но заранее обижаемся, если кто-то не соответствует нашим ожиданиям и представлениям о правильном поведении, или если кто-то мешает нам делать то, что мы почему-то взвалили на себя непрошено и бездумно. Чаще всего в корне этой утечки лежит наша фиксированная идея, в  которой нет сущности.

4.
Дурная воля (по буддистки – Злобное Сердце).  Здесь уже не модальный глагол, а обычный глагол - Я ХОЧУ, но карма накапливается потому, что  само желание дурное, причем цель поставлена  сознательно. Человек  осознает, что хочет совершить зло и его совершает. Ломает вещи в доме своего Отца. Губит себя сознательно. В этом случае его, как нашкодившего ребенка, выдворят из дома или накажут очень сильно. Хотеть хорошего (для себя и для других) мы имеем полное право, хотеть плохого – нет. Если мы хотим хорошего, это еще не значит, что то, чего мы хотим, действительно есть благо. Нам даже помогут получить желаемое, если мы считаем его благом, и помогут убедиться, что наше желание было ошибочно. Но сознательно хотеть зла (убить, разрушить, убить себя в том числе) – это всегда быстрый способ переполнения своего сосуда кармы до критического предела.