Не с первого взгляда, но до последнего вздоха

Он был для нее всем — отцом, братом, другом, любимым. Он был для нее солнцем, небом и даже звездами. Был кислородом. Смыслом жизни. Больше смысла жизни.

Она напоминала наивную школьницу, девочку, что влюбилась в первый раз.

Она была юна и невинна. Он, напротив, давно повзрослел и обрел жизненный опыт.

Ей было семнадцать. Всего семнадцать. Уже семнадцать.

Ему было сорок. Уже сорок. Всего сорок.

Та, которая впоследствии стала его женой, была всего лишь его студенткой. Нет, не было меж ними ни искры, о которой пишут в книгах, ни учащенного сердцебиения. Эти двое все поняли, когда их взгляды встретились, а его рука коснулась ее руки.

«— Сколько Вам лет? — спросил он.

— Семнадцать, — ответила она, — И я сумасшедшая.»*

А затем все произошло настолько стремительно, что она не успела и глазом моргнуть, как он надел ей кольцо на безымянный палец.

Слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Конечно же, не было того человека, который был бы «за» эти отношения. Сами влюбленные были уверены, что это, как бы то ни было, любовь. Не с первого взгляда, но до последнего вздоха.

Они любили друг друга, да. Любили так, что им позавидовали бы Ромео и Джульетта, Квазимодо и Эсмеральда, Мастер и Маргарита вместе взятые.

Но не бывает ничего вечного. Прошло десять лет, и она остыла к нему. Блеск в глазах сменился пустотой, любовь — равнодушием, смысл жизни стал стареющей обузой, которую необходимо тащить за собой.

А теперь ей уже тридцать три. У нее есть нелюбимая работа кухарки, — ведь ради любви она бросила учебу, — выпивающий любовник, — зато ее ровесник, — и зияющая дыра вместо души.

Ему пятьдесят шесть. Он поседел, ухудшилось зрение, и теперь он все время носил очки с толстыми стеклами, которые снимал лишь на ночь. У него нет ничего, кроме уже надоевшей работы и равнодушной жены, что в обществе натягивает улыбку и всем своим видом показывает, что она счастлива. И ради этой самой жены он лишился самого главного, что у него было: семьи и друзей.

Их любовь завершилась также стремительно, как и началась. Хотя начиналась ли она вовсе?

У него было слабое сердце. Да и возраст все же… И однажды его сердце все же не выдержало.

Он оказался в больничной палате, где монотонно пикали приборы, и ужасно воняло хлоркой.

Она, «заботливая» жена, сидела на стуле возле кровати. На ее щеках виднелись влажноватые соленые полосы, но лишь она знала, что это всего лишь фальшь. Еще он… Но сейчас он был без сознания и не видел всего этого.

— Не думаю, если честно, что он придет в себя, — звонкий детский голос разнесся по палате.

— Кто здесь? — она встрепенулась, плечи ее сами собой расправились, а «заплаканные» глаза внимательно осматривали палату.

— Я, ты и он. Больше никого, — перед ней вдруг возникла маленькая девочка в белоснежном, как стены больницы, платье. Белокурые волосы были заплетены в косички и перевязаны белыми лентами.

Она стояла прямо перед женщиной, смотря большими голубыми глазенками ей в глаза. Девочка была босиком, но она даже не морщилась, стоя на холодном кафельном полу.

«Ангел, — промелькнуло в голове у женщины, — не иначе».

— Ты заблудилась, малышка? — она улыбнулась лишь уголками губ. — Тебя проводить?

— Нет, я именно к тебе, — не спрашивая разрешения, девочка села к девушке на колени. — Ты любила его, очень и очень сильно, да?

— Я его и сейчас люблю, очень и очень сильно, — она провела рукой по белокурым волосам.

— А мама говорит, что врать не хорошо… — малышка обиженно надула губки.

На лице женщины промелькнуло смятение. Неужели дети и правда все чувствуют? Но, не задумываясь об этом более, чем на мгновение, она ответила:

— Взрослые никогда не врут.

— Он был смыслом твоей жизни, верно? А теперь уже нет. Теперь у тебя нету смысла жизни…

— Кто ты? Моя совесть?! — она на эмоциях хотела было вскочить, попыталась столкнуть ребенка со своих колен, но та крепко держалась за ее юбку. А затем, поняв всю сумбурность ситуации, девушка истерически засмеялась.

— Ты не угадала. Я не твоя совесть. Хотя бы потому, что у тебя ее нет, — последнюю фразу она произнесла как-то необычайно громко и устрашающе для ребенка. Затем в палате повисла напряженная, словно наэлектризованная, тишина. Даже приборы на секунду перестали пищать. — Я лишь торговка грезами. И я продам тебе твою мечту, взяв за нее мизерную плату, — девочка улыбнулась, обнажив ряд белоснежных маленьких зубов. — Скажи мне, о чем ты мечтаешь? Ведь у каждого из нас есть мечта, верно?

— Я мечтаю, чтобы он поправился, — она лгала. Она сама это понимала, но уже не могла остановить ложь, в которой она погрязла. — Чтобы он был здоров и прожил еще долго-долго. Чтобы он также сильно любил меня. Ведь без него не будет и меня. А для него мне и жизни не жалко.

— А если на самом деле? На ушко если сказать? — малышка откинула назад косички и посмотрела на свою покупательницу.

— Я говорю чистую правду.

— И ты уверена, что хочешь, чтобы эта мечта сбылась?

— Более, чем.

Снова ложь. Она не хотела. Она хотела, чтобы все было наоборот. Хотела рыдать от счастья на его похоронах.

— Да будет так! — воскликнула маленькая торговка грезами и щелкнула пальцами. Палата тут же погрузилась в беловатый туман, от которого у женщины кружилась голова. — Прощай.

Эту фразу она уже слышала словно через вату. Туман отобрал у нее зрение, не позволяя увидеть и собственных рук, слух, когда он словно забрался к ней в уши. Она хотела закричать, но из горла вырвался лишь сдавленный крик.

Она в плену своей лжи. В плену своего собственного кошмара. И так будет вечность. За все рано или поздно приходит расплата.

Даже за мечты.



А на утро в палате нашли абсолютно здорового пятидесяти шестилетнего мужчину и его мертвую тридцати трехлетнюю жену.


* - цитата из романа Рея Бредбери «451° по Фаренгейту»