09-28. Инопланетянка

Два года в «Петербургской Металлургической Компании» пролетели незаметно. Я окончательно сердцем приросла к этой организации и почти совсем не вспоминала «Спектрэнерго», хотя не отказалась бы посетить старые стены. Именно стены, потому что больше никого из ранее знакомых мне людей в «Спектрэнерго» не осталось. Подруга и Шеф были не в счет – с ними мне говорить не о чем.

Взамен виртуального посещения кирпичного особняка на улице Седова, судьба предоставила мне возможность совершить другую, вполне реальную поездку – на металлобазу «Нева», где я не была почти полгода. База мне не понравилась. Она выглядела не так, как в самом начале деятельности ее нового начальника Ситника. Территория склада показалась мне грязной, запущенной и не любимой. У базы то ли не было хозяина, то ли и ни у кого не было желания делать что-либо сверх самого необходимого. Более того, я остро почувствовала в людях неприятие тех, кто руководил ими из офиса, т. е. гендиректора Гришина и нашего отдела Логистики. В те дни увольнялся Лопаткин – последний из команды Командира, он переходил в «Северную Стальную Компанию» к Командиру.

Лопаткин посеял в моей душе сомнение – не зря ли я отказала Саше? В «Северной Стальной Компании» уже установили новую офисную технику, приобреталось все нужное для привычной мне работы, да и добираться туда было удобно. А в «Петербургской Металлургической» при всем моем долгожданном обретении оргтехнического комфорта на рабочем месте мне становилось все противнее работать и с Василием Васильевичем, и с Ларисой Федоровной, и с Юрием Петровичем. С каждым – по разным причинам. Не то, что бы у меня были какие-то конфликты с ними или неприятности от них, нет: мне решительно не нравилось их отношение к работе и к жизни. Насколько нравилось у Командира, настолько не нравилось у них. Никакого творчества, никакой инициативы. Мужчины оказались неумными, а с Ларисой мы друг друга не любили, и этого было уже не изменить. Она тоже была бы рада уволиться, но ждала повышения в старых стенах. А мне показалось, что этого повышения в ближайшее время не будет ни у кого, – Москва прижимала нас по всем статьям, с переходом на оплату «белыми», нам, похоже, вообще ничего не светило.

Субботняя загородная поездка с Фаиной в Павловск оставила в душе двойственное впечатление. В зимний, солнечный день Павловск был удивительно красив и полон воспоминаний моей молодости. Наша неспешная и дружелюбная беседа почему-то закончилась коряво. Причину этого я не поняла, как оказалось впоследствии, Фаина тогда за что-то на меня обиделась. Кажется, мы не сошлись в оценках жизни и ее смысла. Надо ли считать ошибкой высказывания, в которых я правдиво выражала то, что думаю и чувствую? Я ведь не обязана чувствовать то же, что все, как и просить прощения за то, что я не воспринимаю жизнь так, как другие?! Фаина с ходу начала оказывать на меня давление – учить, что мне нужно делать, чтоб стать, «как все». Похоже, весь мир жил правильно, знал, как жить, и понимал свое «счастье» совершенно однозначно, и только я одна все ощущала иначе. Как инопланетянка. Все, желая мне добра, пытались впихнуть в меня что-то с их точки зрения полезное для меня, и в упор не слышали того, что я пыталась им объяснить. Я им: «Не могу понять, зачем я живу?» Они: «Ешь и пей то-то и то-то, и будешь здоровой». Я им: «Зачем быть здоровой, если я не знаю, как это здоровое тело буду использовать?» Они: «Чтобы жить долго и радостно». Мои рассуждения о смысле жизни, тем более такой «долгой и радостной», какой они ее представляли, как правило, воспринималось как глупость, треп или вообще оставалось не услышанным. «Ты попей цветочную пыльцу – и совсем другим человеком станешь!». У каждого была своя «цветочная пыльца», но проблема решалась однотипно –«употребляй полезные продукты, делай упражнения и совсем другим человеком станешь, вот, как я…». Я смотрела них и не хотела ни быть, ни жить как они, даже если им в этом состоянии действительно было хорошо, а мне в моем - плохо. Конечно, и с психикой, и со здоровьем у меня в то время было не все в порядке, но, не видя перспективы, я ничего не хотела с этим делать. Хотя делала – по инерции втягивалась во все предлагаемые моими друзьями мероприятия, зачем-то тратила на них деньги, прекрасно зная, что они одинаково результата не дают и дать не могут. Если душа больна, то тело не поправится. А моя душа тосковала и рвалась Домой – куда, я не знала.

Я так часто сталкивалась с совершенно необъяснимым поведением, ходом мыслей и поступками землян, что мне начинало казаться, что большинство окружающих меня людей психически нездоровы. Мы такие милые, пока нас никто не трогает, но, попробуй, выведи человека из его привычного состояния на минуту, – ворвись в его привычный образ жизни, ущеми на каплю его узкий интерес, ну, хотя бы непреднамеренно создай для него своим телом пробку в метро в часы пик, – и интеллигентное с виду лицо мгновенно превращается в личину обозленного зверя, на территорию которого вы ненароком вступили. В то же время мои противоречивые мысли и поступки тоже смахивали на реакции безумца. Почти никто из моего окружения не думал о жизни вообще, все ежеминутно решали только свои насущные проблемы. Жизнь казалась мне бессмысленным круговоротом одних и тех же действий, устремлений и разочарований, но эти муки ни кого не вызывали понимания, не волновали и не зажигали. Все только искали способы прожить без мук «сейчас», чтобы, упаси, боже, не нужно было задумываться об очевидном, о том, что все рожденное умирает, а все созданное приходит со временем в упадок. Все выбирали для себя только оптимистические, «светлые» учения, и считали здоровой реакцией только ту, при которой все теплое, сладкое и хорошо освещенное – считалось благом, а все горькое, холодное и сумеречное – злом. И было никого не убедить, что не все, кто живет на Земле, земляне.

Одно из таких оптимистических (приятных для слуха и вселяющих надежду) учений можно было услышать из телепередачи петербургской протестантской миссии «Благая Весть». Я слушала их с удовольствием по двум причинам. Во-первых, было очень тяжело на душе, и поэтому сознательно хотелось обмануться и успокоиться, переложив свои неразрешимые проблемы на Бога, которого мне предлагали видеть в роли любящего Отца, желающего и способного мне во всем помочь. Это приятно. Не важно, насколько это правда, но приятно. Во-вторых, мне нравилась логика их рассуждений. Они взяли за аксиому Библию, и все свои рассуждения доказывали цитатами из Библии. Бог так сказал, значит, это - истина в первой инстанции! Человек может заблуждаться, Бог нет. Они не говорили откровенных глупостей, они логично и здраво мыслили и непротиворечиво и убедительно объясняли, и это не могло не нравиться. Не чета стилю изложения «ученого» Мулдашева, который строил свой мир на песке в буквальном смысле слова, его книг, чем больше читаешь, тем больше хочется высказаться в его адрес непотребно. Уж лучше бы он не называл себя ученым, а признался честно: «нужны были деньги, и я начал печататься…».

«Благая Весть» была хороша всем, если только не принимать во внимание, что Библию писал не Бог, а люди, что на протяжении веков в нее вносили многое и разное, и что, как и во всякой книге, а тем паче, в такой толстой, всегда можно найти цитату на любую тему. Какую нужно, такую и найдешь. Как в полном собрании В.И. Ленина, на которое всю мою молодость ссылалась вся наша советская интеллигенция. Кроме того, есть мало людей, прочитавших Библию целиком, еще меньше – знающую ее целиком, и совсем уже исчезающее мало – понимающих то, что там написано и почему.

И, все-таки, мне хотелось переложить свои заботы на теплое и крепкое плечо Отца Небесного, хотелось его прощения, вразумления, понимания, - хотя бы иллюзии этого! Всегда то, во что мы истово верим, начинает на нас работать. Чем больший эгрегор у идола, тем он могущественнее. Земляне всегда ощериваются, когда я пытаюсь рассуждать логически, нелицеприятно и честно по отношению к своим личным интересам. Логика кощунственна, если она разрушает то, во что верит подавляющее большинство. Инопланетяне тоже нуждаются в иллюзиях и поддержке, но, в отличие от землян, никак не могут забыть свою приверженность к поиску истины. В чем заключается Истина? Есть ли она вообще? Доступна ли пониманию того, кто существует в физическом теле? Я не знала.

Во мне накопилось слишком много пессимизма. Реальность создается нашими мыслями. Хочешь приятную реальность – строй ее приятные образы. Строй, создавай и наслаждайся, но только все равно не ври самому себе и не давай оценки «хорошо - плохо». Что тебе хорошо, то и строишь. То и имеешь. И твое «хорошо» не обязательно такое же, как «хорошо» ближнего. Не дави на него своим пониманием блага. И не ссылайся на высокие авторитеты, даже на Бога. Ты сам его выдумал, ты напитал его энергией вместе с огромным большинством тебе подобных, ты его сотворил таким, каким хотел, и получай от него то, что сам для себя надумал. Нет хороших или плохих Учителей. Мы имеем право выбора, поскольку нам дано такое физическое тело – тело, наделенное интеллектом. Кого ты выбрал, тот тебя и поведет.

Буддизм - религия без Бога, более других пытался говорить языком правды, но он был для сильных людей. Во мне уже не хватало сил оставаться нормальной в толпе безумных землян. Я захотела спрятать голову в песок, уснуть, забыться, расслабиться и поверить в христианского Бога согласно вере, в которой была крещена.

Что хорошего, подумала я, есть в моей жизни? К моему удивлению, его было очень много. Гораздо больше, чем могло бы быть, и даже гораздо больше, чем у других, которые не жаловались.

Во-первых, у меня была дочь. Далеко не у всех есть дети. Здоровые дети.

Во-вторых, дочь меня любила, и я могла на нее полностью положиться. Я неоднократно убеждалась в этом после ухода мамы. Я даже не ожидала, что она меня любит, но это было так. Это совсем не мало, особенно потому, что дочь не просто была эгоистически ко мне привязана, а действительно являлась мне надежной опорой, помощницей, другом.

В-третьих, у меня был дом, даже два – собственная квартира и собственная дача. У очень многих людей этого нет.

В-четвертых, у меня была работа. Хорошая работа, постоянная, достаточно стабильная. Я не голодала и не зависела от других материально. Я не стыдилась своей работы. Меня никто не унижал и не обижал там по-крупному. Я находилась в кругу образованных людей, а ведь и это могло было быть иначе. Каково мне было бы оказаться в среде необразованной или пьющей? Даже не представляю.

В-пятых, я жила в хорошем городе, где могла удовлетворить свои культурные потребности. Не всегда удовлетворяла, но могла. А могла бы жить в глухой деревне, в провинции.

В-шестых, мое здоровье не слишком меня тревожило: у меня не было ни постоянной боли, ни физического увечья, уродства, ни неизлечимой болезни, о которой бы я уже знала. Все ли могут сказать то же о себе? Для кого-то одно это иметь – уже немыслимое счастье…

В-седьмых, у меня не было врагов. Почти не было друзей, но и врагов тоже не было. Едва ли кто-то хотел сознательно мне мстить, травить меня, мучить. Едва ли кто-то нес в душе память о причиненной им мною страшной обиде. Мало кто думал обо мне хорошо, но вряд ли, кто-то испытывал ненависть. Я так думаю. А всем ли дано такое счастье? Есть ведь люди, за спиной которых тянутся такие ошибки или поступки, которые им невозможно или очень трудно простить.

В- восьмых, сравнительно недавно у меня еще были родители, которых я могла уважать. И они мирно и нестыдно ушли из жизни. И я достойно их проводила и могу придти на место их упокоения.

В-девятых, я не была совсем уж лишена женского счастья – когда-то меня любили, и я любила, и все, что положено женщине, я испытала, пусть даже это длилось недолго. Всякая ли замужняя женщина счастлива своим женским счастьем? Особенно та, у кого в жизни был единственный мужчина, да и тот - не подарок судьбы?

В-десятых, я все-таки не бездарь. Пусть немногое, но что-то я умею делать лучше многих. Например, писать стихи, писать письма, анализировать и синтезировать информацию. В какой-то степени я способна на творчество – не только собираю чужие идеи, но иногда изобретаю собственные, имею свое, иногда даже оригинальное мнение. Умею логически мыслить и систематизировать. Умею упорно трудиться и зажигаться работой. Умею выполнять обещанное и не обещать того, что не собираюсь выполнить. Данный пункт - не основание для счастья, хотя, если человек не знает, за какие таланты он может себя уважать, это - несчастье. А очень много людей вообще ведут животный образ жизни, который, впрочем, их вполне устраивает.

Вот, пожалуй, и все. Все остальное у меня не задалось и уже не задастся. Единственная надежда, которая еще могла осуществиться, это появление пункта одиннадцать - счастье стать хорошей бабушкой для хорошей внучки. Но это уж как Бог даст. Два раза везение редко приходит даже по заслугам, а однажды - с дочкой! - мне уже повезло, причем, незаслуженно.